«Добрый вечер, меня зовут Сьюзен Боннер, вы слушаете выпуск новостей „Мир в шесть часов“».

Из-за стука в ушах Адам Коэн почти не слышал слов.

«Сегодня наш главный сюжет – удивительная находка в Восточных кантонах Квебека».

Он посмотрел на свой телефон. Внутри тюрьмы действие электронных приборов блокировалось, но охранники пользовались специальным паролем, и Коэн ввел в свой телефон секретный пароль. Телефон показывал пять палочек – отличный сигнал. И никаких посланий.

Закрыв на миг глаза, Адам Коэн взял себя в руки и, выйдя из машины, решительно направился к маленькой двери в толстой стене.

«Сегодня наш главный сюжет – удивительная находка в Восточных кантонах Квебека».

– Merde, – сказала Изабель Лакост.

Трансляция в оперативный штаб шла через ее ноутбук.

Часы показывали шесть, и события развивались по худшему сценарию. Си-би-си пока не узнала точного местонахождения суперпушки Джеральда Булла, но район определили.

История развивалась. Один журналист выступил с сюжетом о невероятной жизни и таинственной смерти Джеральда Булла. Другой поведал об истории «Проекта „Вавилон“», о Саддаме Хусейне и о встрече двух безумцев.

Трех, подумала Лакост. Трех безумцев.

– Я слышал, что вы идете, – сказал Флеминг мягким надтреснутым голосом. Он рассматривал молодого человека. – Вы здесь работали охранником, верно?

Но Адам Коэн, следуя инструкции Гамаша, ничего не говорил Флемингу. Не вступал в контакт.

– Смена одежды ему нужна? – спросил один из пяти охранников, сопровождавших Коэна.

– Нет, – сказал Коэн. – Его отсутствие не затянется. К полуночи он вернется.

– Прежде чем превращусь в тыкву? – спросил Флеминг, когда на него надели наручники и ограничители движений. – Или во что-то другое.

– Ты уверен, что тебе это надо? – спросил другой охранник.

Он дружил с Коэном, когда тот работал в ЗООП. Тот самый, которому Адам Коэн предъявил доверенность. Потому что знал: парень ему поверит.

И тот поверил. Он без всяких вопросов принял письмо Квебекской полиции, которым Коэн уполномочивался забрать Флеминга.

Флеминг слушал их разговор, переводя взгляд своих змеиных глаз с одного на другого, возможно ощущая заговор в развитии.

Жан Ги резко остановился. Завернул за угол и понесся через мост в оперативный штаб сказать Лакост, чтобы отменила задание Коэну.

– Вы куда? – крикнул он вслед Гамашу, который, миновав поворот, бежал с чертежами в руках в сторону бистро.

– Мы должны убедиться, что это они. – Гамаш, не останавливаясь, поднял чертежи.

– Там написано «Проект „Вавилон“», patron. Что еще там может быть?

– Хайуотер, вот что. Еще одно введение в заблуждение.

– Черт! – выругался Бовуар и бросился следом за Гамашем.

В бистро Гамаш поспешил к профессору Розенблатту, который пересел на диван у огня.

– Вы их нашли? – воскликнул пожилой ученый, вставая.

– Надеемся.

Гамаш открыл тубу и вытряхнул оттуда рулон бумаги. Сел и развернул его на ящике для одеял.

– Они? – спросил Бовуар.

Розенблатт не ответил. Он что-то напевал себе под нос, водя пальцем по чертежам.

«Быстрее, быстрее», – молча подгонял его Бовуар. Часы на каминной полке показывали шесть минут седьмого. Где-то на заднем плане он слышал передачу новостей «Радио Канада». Французская служба новостей тоже сообщила историю про Джеральда Булла и «Проект „Вавилон“».

Оливье и Габри, вероятно, в кухне, подумал Бовуар. Слушают. Вместе с остальным миром.

– Это те чертежи? – нетерпеливо спросил он.

Адам Коэн шел бок о бок с приятелем по коридору. Его подташнивало, и он не знал, то ли это грипп, то ли невыносимая вонь дезинфектантов, то ли воспоминания, вызванные запахом. Восемнадцать месяцев в этом рассаднике зла, где он сторожил психопатов.

От чего переворачивается его желудок? От того, что он собирается сделать? Или все проще, не столь героически? Может быть, это просто заурядный страх, который перерастает в ужас?

Рядом с Коэном, в сопровождении двух вооруженных охранников впереди и двух сзади, плелся Джон Флеминг, позвякивая цепями. К этому звуку добавлялся и напев. Старый псалом.

«На реках Вавилонских…»

Агент Коэн шел, не сводя глаз с красных букв ВЫХОД впереди. Его рука сжимала в кармане телефон. Коэн посылал ему телепатические команды: ожить, получить послание.

Профессор Розенблатт разглядывал одну страницу за другой, изучал конструкции, замирал на секунду-другую, погружаясь в размышления, потом продолжал дальше.

– Вижу, как они решили проблему орбитальной траектории, – сказал он, показывая на диаграмму.

– Они подлинные? – спросил Гамаш.

Его терпение совсем истончилось и теперь прорвалось вопросом.

Розенблатт распрямился, кивнул:

– Похоже, что да.

– Извините, что вмешиваюсь, – раздался женский голос.

Они повернулись и увидели у дверей Мэри Фрейзер и Шона Делорма.

– Мы видели, как вы вышли из церкви. У вас то, что я думаю?

Гамаш свернул чертежи:

– Да.

Мэри Фрейзер вздохнула с искренним облегчением. И протянула руку.

На мгновение Гамашу показалось, что она предлагает мир. Рукопожатие как знак перемирия. Возможно, даже поздравление: они сделали то, что не удалось ей.

А потом он понял, что это не предложение мира, а требование.

Гамаш передал чертежи Бовуару, без слов прошел мимо Мэри Фрейзер к телефону у барной стойки и посмотрел на часы.

Двадцать минут седьмого.

Он набрал несколько цифр номера Лакост в оперативном штабе, когда услышал негромкий знакомый щелчок.

Он замер, потом медленно повернулся и увидел пистолет в руке Делорма.

Краем глаза он заметил Жана Ги с поспешно поднятыми руками. Тот сделал несколько шагов в сторону от Гамаша.

– Советую вам повесить трубку.

Гамаш выполнил требование и повернулся к Мэри Фрейзер:

– Так вы не из КСРБ?

– Вы и в самом деле не понимаете нашего мира, да? Сейчас не время для объяснений.

Она по-прежнему всем своим видом напоминала Мэри Поппинс, вплоть до громадного саквояжа и сладкого выражения на лице.

– Так это вы сделали тот снимок, – сообразил Гамаш. – Джеральда Булла и доктора Кутюра с Джоном Флемингом. Вы были четвертым человеком в Брюсселе.

Он приблизился к ним на расстояние в несколько футов, но ее это не обеспокоило. Мэри Фрейзер знала, что он не вооружен. Арман Гамаш был для нее не опасен.

Она кивнула:

– Вы многое раскопали, месье Гамаш. Я, конечно, была молода. А теперь исправляю старые ошибки. Чертежи, пожалуйста.

Бовуар опустил руку с чертажами.

– Нет, не делайте этого, – взмолился профессор Розенблатт, делая шаг вперед.

Делорм и Фрейзер перевели на него взгляд, и за это мгновение Бовуар завел руку за спину и поднес чертежи к горящему камину.

Делорм поднял пистолет и прицелился, но Гамаш встал между ним и зятем, раскинув в стороны руки.

– Non!

Движение было таким неожиданным и события развивались с такой стремительностью, что Делорм замешкался.

– Вам придется убить нас всех, – сказал Гамаш. – Вы готовы к этому?

– Если вы готовы умереть, то и мы готовы, – заявила Мэри Фрейзер. – Смерть немногих ради блага большинства, вы помните?

– У вас извращенные представления о благе большинства, – рявкнул Бовуар. – Для вашего сведения: вот как выглядит благо большинства!

Он швырнул чертежи в камин, и в этот момент профессор Розенблатт встал перед Гамашем. А у себя за спиной Арман Гамаш услышал, как огонь с воем принялся пожирать чертежи «Проекта „Вавилон“».

– Черт! – воскликнул Делорм.

Он оттолкнул в сторону профессора, пытаясь добраться до чертежей. Но Гамаш и Бовуар схватили его и выбили из руки пистолет.

Все закончилось за несколько секунд – столько понадобилось огню, чтобы сожрать чертежи целиком. Бовуар держал Делорма, а Гамаш обшаривал взглядом зал.

Мэри Фрейзер сделала было шаг-другой вперед, но остановилась, увидев, что опоздала. Теперь она смотрела на профессора Розенблатта, который нагнулся и поднял пистолет.

Гамаш тоже повернулся к нему, и тут наступила пауза. Длиной в дыхание, она, казалось, продолжалась вечно, и все это время ученый держал оружие и смотрел на них. А они – на него.

Наконец он протянул пистолет Гамашу.

– Ну вот все и кончилось, – сказал Габри, входя в зал из кухни. – Почти все новости – об этой треклятой пушке.

Он остановился, и Оливье, шедший следом, наткнулся на него и уже хотел сказать что-то, но тут увидел, что творится в бистро.

Мэри Фрейзер посмотрела на них и повернулась к Гамашу. Лицо ее побледнело, она тряслась от ярости.

– Вы и представить себе не можете, что натворили.

Она перевела взгляд на Бовуара, потом на пожилого ученого.

– Габри прав, – сказал Бовуар. – Все кончилось.

Он отпустил Делорма и подтолкнул его к Мэри Фрейзер.

– Ты дурак, – сказала Мэри Фрейзер. – Ничего не кончилось. Все только начинается.

– Вы не хотите их задержать? – спросил Розенблатт, глядя на агентов КСРБ, спешащих к двери.

– Пусть уходят, – сказал Гамаш, быстрыми шагами возвращаясь к стойке бара и телефону. – Сейчас есть кое-что поважнее.

Он набрал номер Лакост.

Джон Флеминг впервые за десятилетия ощутил лучи солнца на лице, и им не мешали ни решетки, ни колючая проволока, ни вышки охранников.

Было уже поздно, и гораздо позднее, чем догадывался молодой агент, – вот о чем думал Флеминг, следуя за ним в ничем не примечательную машину.

Флеминг знал: этот день наступит. Он знал, что снова будет свободен. Чувствовал это своими костями. Он терпеливо ждал этого дня. Планировал его. И теперь намеревался привести свой план в действие.

Он видел перед собой спину молодого человека, слышал шелест высокой травы в поле, ощущал запах сосны в прохладном воздухе. Его чувства, спавшие много лет, обострились, стали сильнее, чем прежде.

Он даже ощущал едкий запах страха, исходящий от формы Адама Коэна. Флеминг впитывал в себя все это, шагая к машине.

Не успели Фрейзер и Делорм выйти из бистро, как Лакост в оперативном штабе уже сняла трубку, отвечая на звонок Гамаша. Не дожидаясь ее «алло», он сказал:

– Мы нашли чертежи. Звони Коэну. Останови его.

Лакост сбросила вызов и нашла номер, записанный в памяти телефона. Раздался первый гудок. Потом второй.

– Постойте, – сказал Коэн, когда они подошли к машине и охранник уже собирался усадить заключенного на заднее сиденье.

Коэн вытащил телефон.

По-прежнему ничего.

Он сунул телефон в карман и кивнул приятелю.

Лакост попробовала еще раз, очень внимательно, чтобы не ошибиться, набирая цифру за цифрой.

Она слышала гудки, долгие гудки.

После пятого звонка она отключилась. Телефон даже не переключился на голосовую почту.

Она попыталась отправить текст. Эсэмэска не прошла.

– Ну? – спросил Гамаш, когда он, Бовуар и вскоре за ними запыхавшийся профессор прибыли в оперативный штаб.

– Ничего.

– Что значит «ничего»? – спросил Бовуар.

– Он не отвечает, – сказала она. – Звонки в пустоту, текст не проходит.

– И что это может означать? – спросил Бовуар.

Но Гамаш не задавал вопросов. Он знал, что это может означать.

Джона Флеминга зафиксировали на заднем сиденье специального автомобиля, наручники пристегнули к металлической пластине, ограничили движения рук и ног.

Охранник проверил ограничители, подтянул их, чтобы убедиться, что они надежны.

– Он твой, – сказал приятель Коэна, передавая ему ключи. – Ты должен за него расписаться.

Он дал Коэну электронное устройство, показал, где нужно поставить подпись.

Расписавшись, Коэн сказал:

– Это что-то новенькое.

– У нас их ввели после твоего ухода. Надежные приборы и сеть. Взломать невозможно.

Флеминг на заднем сиденье улыбнулся. Можно предусмотреть все что угодно, кроме предательства.

– Merci, – сказал Коэн, пожимая охраннику руку. – Я вернусь через несколько часов.

– Спешки нет.

– Что-то блокирует передачу, – сказал профессор Розенблатт.

– Что вы имеете в виду? – спросил Гамаш.

– Ваш молодой агент, возможно, даже не знает, что получает послания. Сигнал на его экране хороший. Все палочки на месте, все кажется нормальным. Так оно и есть – все нормально, только вот послания не проходят.

– И как нам это обойти? – спросила Лакост.

– Никак. Тут дело не в программе, – ответил Розенблатт. – А в железе. Ему нужно иметь их телефон.

– Звони в ЗООП, – сказал Гамаш. – Пусть его вернут.

Коэн включил передачу «вперед», но задержал ногу на тормозе.

Его телефон лежал в стаканодержателе.

– Поехали, – сказал Флеминг. – Чего мы ждем?

Коэн взял телефон, решив позвонить старшему инспектору Лакост, чтобы получить подтверждение. Набрал ее телефон, увидел «соединяем» на экране.

Потом пришла эсэмэска: «Соединение невозможно».

«Конечно, – подумал он. – Она же в Трех Соснах. Сотовая связь там не работает».

– Давай, – сказал Флеминг. – Не трать время. Твоему боссу не понравится.

Коэн положил телефон, и машина тронулась с места. И остановилась.

– Что еще?

Коэн взял телефон и набрал номер оперативного штаба.

Набрал еще раз. И еще.

«Соединение невозможно».

Странно.

– Время уходит. Каждое мгновение драгоценно, – поторопил его Флеминг. – Ты сам это знаешь.

Но в его мягком, надтреснутом голосе послышалась тревога.

Агент Коэн взглянул в зеркало заднего вида на горящие глаза и взволнованное, голодное лицо. Потом снова посмотрел на свой телефон. Все пять палочек были на месте. Он находился в сети. И все же послания не проходили. Ни одного не прошло. Ни от кого. Более чем за сорок пять минут.

И тут он вспомнил новое электронное устройство своего приятеля-охранника.

Руки его так дрожали, что он чуть не выронил телефон; он вошел в меню, в настройки, отключил тюремный пароль и ввел собственный. Экран замигал.

Телефон завибрировал, замигал красным, зазвонил.

На заднем сиденье Джон Флеминг, увидев это, принялся тянуть и дергать цепи, приковывавшие его к сиденью.

Оператор соединила Лакост с помещением охраны. Телефон зазвонил, кто-то ответил, и тут на ее трубку прошел входящий вызов.

Она отключилась, ответила на входящий, но несколько секунд слышала только визг, такой громкий, что Гамаш, Бовуар и даже профессор Розенблатт, сидящий за соседним столом, вздрогнули…

Визг.

Гамаш побледнел, его глаза широко раскрылись, когда дьявольски пронзительный звук наполнил оперативный штаб.

– Шеф? – раздался молодой голос, вынужденный напрягаться, чтобы его было слышно за криком. – Это вы? – прокричал Коэн.

– Где ты? – крикнула в ответ Лакост.

– Я вас не слышу. Флеминг со мной.

– Верни его! – закричала Лакост. – Мы нашли чертежи. Верни его!

Они не слышали ничего, кроме визга. Потом он перешел в рычание.

Рычание чудища.

– Адам? – Гамаш склонился над телефоном и закричал в микрофон: – Ты меня слышишь?

А потом…

– Я вас слышу, месье Гамаш! – прокричал Адам Коэн. – Он возвращается!