Глава 1

Было около десяти часов, когда белый «ягуар» Питера затормозил перед «Уинфилд-Армс». В городе было тихо. Люди, жившие в красивых белых домах вдоль тенистой главной улицы, заперли свои двери и повернулись спиной к правде жизни.

У Питера было такое чувство, что он живет в кошмаре. Генерал не мог быть реальным. Эмма Поттер Уидмарк была не реальным человеком, а персонажем одной из своих книг.

Девушка, вцепившаяся в него в розарии Дома Круглого стола, находилась за тысячи миль от реальности. Наконец, весть о том, что Чарли Биллоуз мертв, просто не могла соответствовать действительности.

Наверняка все это выдумка, подобно представлению «Звук и свет», хитроумно сконструированному, совершенно неправдоподобному.

И все-таки дело обстояло именно так.

Портье у регистрационной конторки в «Уинфилд-Армс» держал ключ для Питера наготове, когда тот пересек вестибюль.

Из бара доносились звуки плавной музыки и приглушенные голоса, перемежающиеся взрывами беззаботного смеха.

Питер проигнорировал ключ.

— Как я понимаю, в городе разыгралась новая трагедия, — сказал он. — В каком-то мотеле. Вы можете сказать мне, где он находится?

— Примерно в миле езды отсюда по шоссе номер четыре, — объяснил портье. — Это человек, с которым вы выпивали сегодня после обеда, не так ли?

— Так мне сообщили, — сказал Питер.

— Поедете на юг по Главной улице и свернете направо на первом перекрестке, — сказал портье.

Мотель «Ор-Хилл» был островком активности в сонном поселке. Это было ультрасовременное сооружение, не гармонировавшее с общим старинным обликом Уинфилда, выстроенное в форме подковы. Полдюжины машин полиции штата были припаркованы на переднем дворе. Карета «Скорой помощи» была подогнана задним ходом к одному из боксов для постояльцев. Повсюду сверкали огни. Когда Питер заехал во двор, из темноты, помахивая фонариком, вышел полицейский. Питер остановился, и он подошел сбоку к машине.

— Вы постоялец? — спросил полицейский.

— Нет.

— Тогда проезжайте, — махнул он фонариком.

Питер полез во внутренний карман пиджака за бумажником и достал карточку представителя прессы.

— Когда капитан Уоллас будет готов, он сделает заявление, — объяснил страж порядка. Он продолжал смотреть на карточку представителя прессы, хмуря брови. — Питер Стайлс, — сказал он. — Вы друг покойного, не так ли?

— Я его знаю.

— Думаю, капитан хотел бы с вами переговорить, — сказал полицейский. — Поставьте машину рядом с каретой «Скорой помощи».

Питер припарковал «ягуар» и вышел. Полицейский шел рядом с ним. Он первым прошел к двери бокса и открыл его. Внутри царил разгром. Мебель была разбросана, стул сломан. Голая электрическая лампочка освещала место происшествия, остатки стеклянного абажура валялись на полу чуть поодаль. Тело было прикрыто куском брезента. Чувствовался слабый, тошнотворно-приторный запах крови.

Капитан Уоллас совещался с Фрэнком Грэдуэллом, окружным прокурором. Фотограф укладывал свое оборудование в черный кожаный чемоданчик. Уоллас повернул голову:

— Ну что там еще, Макадам?

— Это Питер Стайлс, — доложил полицейский Макадам.

Уоллас и Грэдуэлл с интересом посмотрели на Питера.

— А мы вас ищем, Стайлс, — сказал Грэдуэлл. — Нам дали понять, что вы знали Чарльза Биллоуза, выпивали с ним в «Армс» сегодня после обеда. Где вы были?

— В гостях у генерала Уидмарка, — ответил Питер.

Уоллас и Грэдуэлл обменялись быстрыми взглядами.

— Нам нужно провести официальное опознание, — сказал Уоллас. — Вы не против того, чтобы взглянуть на него?

Полицейский капитан не стал дожидаться ответа. Он наклонился и стянул брезентовое покрывало. Насильственная смерть не была чем-то новым для Питера. На полях сражений в Корее, во Вьетнаме и на протяжении своей репортерской деятельности он научился смотреть на трупы без эмоций.

Живой человек перестал существовать, и осталась только бесполезная оболочка.

— Это Чарльз Биллоуз, — сказал он.

— Вы не подскажете, как связаться с его семьей? — спросил Уоллас.

— Нет. Сегодня, после обеда, я повстречался с ним в первый раз, — сказал Питер. — Я почти ничего о нем не знаю, кроме того, что он преподавал политологию в университете. Тамошние власти смогут предоставить вам данные на него.

— Вы знаете, что он делал в Уинфилде? — спросил Грэдуэлл. Его глаза расплывались за толстыми линзами.

— Мы знаем, что он был другом Минафи, человека, которого застрелили здесь вчера, — сказал Уоллас. — Он отвез миссис Минафи домой. Мы с ним перебросились парой слов. Вы знаете, почему он вернулся в Уинфилд?

— Вероятно, по той же самой причине, по которой и я здесь нахожусь, — сказал Питер.

Лицо Уолласа помрачнело:

— Это по какой же?

— Из любопытства.

— Вы — писатель, — сказал Грэдуэлл. — Вы собираете материал. Биллоуз не был писателем.

— А чтобы собирать материал, обязательно нужно быть писателем? — спросил Питер. — Когда материал — о хорошем друге?

— Вы были другом Минафи? — спросил Уоллас.

— Близким другом, — сказал Питер. — Что здесь произошло? Мне хотелось бы разобраться. Как друг Минафи, я хотел бы знать, что происходит с друзьями Минафи в вашем тихом маленьком городке, капитан.

— Мы точно не знаем, — быстро проговорил Грэдуэлл. Он, казалось, почуял, что капитана Уолласа можно довести до того состояния, когда он ляпнет сгоряча что-нибудь лишнее. Очевидно, точка кипения у капитана располагалась довольно низко. — В мотеле нет никого, кто контролировал бы приход и уход. Соседний бокс тоже пустовал. Владелец находился в центральной секции. Он услышал какой-то переполох — звон бьющегося стекла и такой звук, как будто кто-то крушит мебель. Он выскочил на улицу с фонариком как раз в тот момент, когда от фасада этого бокса отъезжала машина. Темного цвета, а какая именно, он затрудняется сказать. Он видел ее только сзади. Он то ли не смог разглядеть номерного знака, то ли не обратил внимания. Он пришел сюда, чтобы выяснить, что происходит, и застал Биллоуза мертвым. И вызвал нас.

— От чего наступила смерть? — спросил Питер. — Насколько я понимаю, никаких выстрелов не было.

— Нет. Доктор не нашел ничего, кроме того, что ему размозжили голову. Вероятно, какой-то дубинкой. Мы думаем, что Биллоуз воспользовался стулом, чтобы защититься. Он, должно быть, сам нанес несколько ощутимых ударов, прежде чем они сбили его с ног.

— Там было больше одного человека?

— Мы не знаем.

— Вы сказали «они» — перед тем, как «они» сбили его с ног, вы сказали.

Грэдуэлл пожал плечами.

— У меня складывается такое впечатление, — нехотя сказал он.

— А отпечатки пальцев?

— Ничего, что могло бы помочь.

— Мы думаем, что это была неудачная попытка ограбления, — сказал Уоллас.

Питер неожиданно для себя рассмеялся.

— Да неужели? — сказал он. — А разве что-нибудь пропало? Деньги? Вещи исчезли?

— Никаких особенных вещей у него с собой не было, — сказал Грэдуэлл. — Маленький дорожный рюкзачок. Двадцать три доллара и кое-какая мелочь в его карманах. Мы думаем, что это затевалось как ограбление по принципу «пан или пропал». Он оказал такое сопротивление, что им пришлось обратиться в бегство.

— После того, как они его убили.

— Да, — сказал Грэдуэлл.

— У вас есть версия получше? — спросил Уоллас, сдвинув брови.

— Я мог бы сделать полдюжины более удачных догадок, — сказал Питер. — Для начала я бы сказал: вы можете смело полагаться на тот факт, что это не делалось на авось. Кто-то пришел сюда, чтобы добраться до него, — и добрался.

— У него не было знакомых здесь, в городе, — сказал Грэдуэлл. — Никто из уинфилдских не знал его до вчерашнего дня.

— Мне это известно.

— Тогда нет никаких причин, по которым кто-то в городе пошел бы его убивать, — сказал Уоллас. — Здесь его никто не знал. Так что возможно кто-то проследовал за ним сюда от его собственной вотчины и убил его.

— Для вас это было бы как нельзя лучше, — сказал Питер.

— К чему это вы клоните, мистер Стайлс? — спросил Грэдуэлл.

— Как бы вы ни старались, — сказал Питер, — вы не можете отскрести этот город дочиста от того, что произошло здесь вчера. Меня интересует, что случилось в действительности. Биллоуза тоже это интересовало. У меня такое чувство, что мне не следует ни к кому поворачиваться спиной.

— Если вы считаете, что вам требуется защита, так попросите о ней! — вскинулся Уоллас, повысив голос.

— Да, но кого попросить? — сказал Питер.

— Если вы что-то затеваете против городских правоохранительных органов, то вам лучше проявить осмотрительность, — предупредил Уоллас.

— У вас что-то на уме, мистер Стайлс, — сказал Грэдуэлл с некоторым нажимом.

— У меня на уме этот город, — с горечью сказал Питер. — Три убийства за менее чем двадцать четыре часа делают его интересным городом.

— Три убийства! — взорвался Уоллас. — Минафи и этот Биллоуз. Кто еще?

— Молодой Смит, — сказал Питер.

— Это не было убийство! — сказал Уоллас. — Его забила толпа после того, как он застрелил Минафи. Это нельзя называть убийством.

— А я называю, — сказал Питер. — И Биллоуз тоже называл.

— Я понимаю ход ваших мыслей, — отозвался Грэдуэлл. — Конечно же вы заблуждаетесь, но я вас понимаю.

— Вы пытаетесь доказать, к своему удовлетворению, что молодого Смита убили не для того, чтобы помешать ему рассказать, где он почерпнул идею застрелить Сэма Минафи? — спросил Питер.

— До какого же сумасшествия вы способны дойти, ей-богу! — буркнул Уоллас.

— Проведя некоторое время в Уинфилде, я решил, что сумасшествию нет пределов, капитан, — сказал Питер.

— Я уважаю вас, мистер Стайлс, — сказал Грэдуэлл. — Я знаю вашу работу и вашу репутацию. Меня удивляет, что вы пытаетесь буквально из ничего состряпать дело против АИА.

— А это мертвое тело тоже соткано из воздуха, мистер Грэдуэлл? — поинтересовался Питер. — Убедите меня, что это случайное ограбление, и, может быть, я передумаю. Могу я что-нибудь еще для вас сделать?

— Просто не споткнитесь! — сказал Уоллас.

— Не рассчитывайте на это, — сказал Питер. — Мне не терпится сделать Уинфилд знаменитым.

Гнев — изнурительная вещь. Не гнев побуждал Питера дразнить полицейского капитана и окружного прокурора, но в процессе этого напряженного разговора гнев кипел и клокотал в его душе. Через пять минут спора с этими двумя Чарли Биллоуз, сравнительно малознакомый Питеру человек, стал для него предметом борьбы, наряду с Сэмом Минафи. Но эти два предмета борьбы различались между собой. Сэм был мертв, потому что персонифицировал точку зрения, которая вызывала истерическую злобу у полоумного убийцы. Озлобление старательно подогревалось, в этом Питер был уверен, но оно не было направлено на Сэма как такового. Если бы вчера днем кто-то другой взошел по ступенькам парадного входа в Дом Круглого стола, чтобы произнести речь, протестуя против увольнения левого университетского профессора, он тоже сделался бы мишенью Олдена Смита. Но зверская расправа с Чарли Биллоузом была все-таки, определенно, чем-то другим.

Чарли Биллоуза специально выследили и убили. Питеру казалось маловероятным, что это было просто перенесением ненависти на идеи, носителем которых являлся Сэм Минафи.

Казалось маловероятным, чтобы два-три разгоряченных члена АИА, выпивая в местном баре, сказали: «Еще один участник этого марша протеста до сих пор в городе. Пойдем завалим его». У Питера сложилось впечатление, что в Армии за исконную Америку существовала железная дисциплина, введенная генералом Уидмарком. После убийства Сэма наверняка была отдана команда затаиться. Генерал Уидмарк ясно дал понять, что убийство Сэма ему было совсем ни к чему.

«Герой стоит у меня на пути, — сказал он. В его голосе звучала неподдельная тревога, когда он сообщил своей жене и Питеру о гибели Чарли. — …Нежелательная реакция со стороны законодательного собрания штата».

Это второе убийство наверняка привлечет повышенное внимание к Уинфилду извне. Генерала не радовала ни та ни другая смерть.

Проблема генерала, думал Питер, пока медленно ехал обратно к «Уинфилд-Армс», в том, что основополагающие компоненты его организации — фанатизм, ненависть, страх и истерия. Вы играете на всем этом, чтобы сколотить армию из своих приверженцев. Что касается армии как таковой, то вы можете править железной рукой, что касается отдельно взятых людей, которых доводят до определенного душевного состояния, то вы не можете остановить вспышки насилия. В относительно нормальной атмосфере хорошие друзья могут дойти чуть ли не до драки в ходе политической дискуссии. В атмосфере, созданной генералом, крайности насилия были абсолютно в порядке вещей.

В течение последних нескольких часов в голове у Питера вызревал образ какого-то человека из АИА, забавлявшегося тем, что он взбалтывал в Олдене Смите ненависть, уже выкристаллизовавшуюся в нем под воздействием пьяницы отца и гулящей матери.

Было, наверное, какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы довести парня до состояния, в котором совершают убийство. Но когда это произошло, архитектору этого преступления пришлось защищать себя. Если бы умный газетчик или честный полицейский пробился бы к парню, то человеку, ответственному за это, угрожала бы опасность не только со стороны сил правопорядка, но и со стороны самого генерала Уидмарка.

Ставки генерала в этой игре были слишком уж высоки, чтобы подвергаться риску из-за ничем не оправданного насилия в неподходящее время.

Тот факт, что никто не был арестован, даже допрошен в связи в убийством Смита, предполагал услужливую слепоту со стороны местных властей. Весь город хотел предать забвению этот аспект дела. Редактор местной газеты выдвинул свою версию, но не желал печатать о ней ни слова.

Чарли Биллоуз разделял эти соображения. Он находился в Уинфилде, потому что считал: где-то в городе он, возможно, увидит лицо, которое он помнил, — лицо человека, который стоял рядом со Смитом в толпе, когда застрелили Сэма. Когда они расстались после выпивки, у Биллоуза не было никакой зацепки, даже смутных воспоминаний о лице. Что произошло, пока Питер совершал экскурсию к Дому Круглого стола, смотрел и слушал представление «Звук и свет» и проводил время с семьей Уидмарков? Чарли, должно быть, пошел искать лицо, которое он не мог вспомнить. Куда он мог пойти? Он мог лишь попытать счастья в нескольких пристойных питейных заведениях в городе, в полудюжине закусочных. Его бы не впустили в местный загородный клуб или в мужской клуб на Главной улице. Он мог, конечно, отреагировать на лицо, которое увидел на улице. Что потом? Неужели Чарли был настолько неблагоразумен, чтобы схлестнуться с этим человеком там же, не сходя с места? А может, они просто встретились взглядами, и этот человек понял, что его узнали, и, в свою очередь, узнал Чарли?

Можно гадать всю ночь напролет и не прийти ни к какому ответу. По тому, что Чарли предостерегал Питера, было совершенно ясно, что сам он осознавал опасность. Если бы он увидел то лицо, которое искал, вряд ли он выдал бы себя и стал действовать столь опрометчиво. Осталось бы проделать элементарную сыскную работу, работу того рода, которой хорошему репортеру приходится заниматься каждый день своей жизни. Было начало шестого, когда Питер расстался с Чарли в баре при «Армс». Нападение на Чарли в мотеле произошло около девяти часов. Где он был между пятью и девятью? Где обедал? С кем разговаривал? Существовал ничтожный шанс, что станут известны какие-то обстоятельства, которые позволят прийти к очевидным умозаключениям.

«Он, должно быть, сам нанес несколько ощутимых ударов, прежде чем они сбили его с ног», — сказал Грэдуэлл.

Сломанным стулом. Где-то в Уинфилде есть человек с метками, и в какой-то момент между пятью и девятью часами пути Чарли Биллоуза и этого человека пересеклись.

Возможно, такие факты не являются неопровержимой уликой для обвинителя, но это помогло бы выявить человека, который, если Питер был прав, виновен в совершении двух убийств и организации третьего.

Питер въехал на автомобильную стоянку у «Уинфилд-Армс».

Он вытащил ключ зажигания и сунул его в карман. Он не сразу вылез из машины. Многого ли он добьется, идя по следу Чарли Биллоуза? Он — человек, взятый на заметку в Уинфилде, взятый на заметку генералом, взятый на заметку Уолласом и Грэдуэллом и молодым полицейским Макадамом. Наверняка слух об этом распространился. Никто ему не проболтается в случайном разговоре. Теперь от Питера Стайлса будут шарахаться, как от чумного. Он посмотрел назад, вдоль Главной улицы, отчетливо просматривавшейся в бледном свете сине-белых уличных фонарей.

Двери города были закрыты.

Он вылез из машины. Его застоявшиеся мышцы ныли. Когда он уставал больше обычного, он начинал остро чувствовать свою искусственную ногу. Он медленно прошел в гостиницу и — через вестибюль — к регистрационной конторке. В баре было темно.

— Раненько вы закрываетесь, — сказал Питер портье.

— Мы закрываемся, когда нет посетителей, — объяснил портье. — Если хотите, вам в номер можно принести выпивку…

— Я бы не отказался от двойного виски со льдом.

— Сделаем, — сказал портье.

Питер поднялся по лестнице на второй этаж. Он подумывал о том, чтобы утром позвонить в «Ньюс вью» и попросить Фрэнка Девери, своего босса, откомандировать к нему какого-нибудь смышленого молодого человека из штатных сотрудников. Чужаку мало что светит в Уинфилде, но, возможно, ему повезет больше, чем Питеру Стайлсу.

Он отпер свою дверь, вошел и включил свет. Он почувствовал, как сердце заколотило по ребрам.

На его кровати растянулась Эйприл Поттер. Она крепко спала.

 

Глава 2

Нелепое воспоминание промелькнуло в голове у Питера. Давным-давно, будучи учеником средней школы, он отправился в Нью-Йорк на выходные. Он получил разумный отеческий совет. «Это в порядке вещей — пригласить девушку к себе в номер чего-нибудь выпить, — сказал его отец, — если ты оставил открытой дверь. Как только ты ее закроешь, у тебя могут случиться неприятности самого разного рода!»

Светлые волосы Эйприл разметались по подушке. Ее очень короткая, по последней моде, юбочка, приоткрывала восхитительные ноги. Ее хорошенькое личико во сне расслабилось, на устах застыла легкая загадочная улыбка.

Питер подумал о портье, который вот-вот должен был постучать в его дверь с выпивкой.

Он подошел и присел на край кровати. Он положил руку ей на плечо и легонько встряхнул ее. Ее глаза резко открылись.

— Просто молчи и слушай, — сказал он. — Сейчас портье принесет мне выпить. Если он узнает, что ты здесь, будет черт знает что. Если ты этого хочешь, то поднимай шум, когда он постучит в дверь.

Она не слушала то, что он говорил. Она приподнялась, и ее руки обвили его шею.

— Тони! — прошептала она.

— Милое дитя, у тебя в голове все смешалось, — сказал Питер.

Ее дыхание, теплое и сладкое, как у ребенка, обдавало его щеку.

— Мне все равно, как ты себя называешь, Тони, и почему.

Она прижалась своей щекой к его щеке.

Существовала одна вещь, которая неизменно приводила Питера в ужас, а именно — психическое нездоровье. Невозможность установить контакт с находящимся перед вами человеком — это тягостное испытание.

— Как тебе удалось сюда пройти? — спросил он.

Она отстранила свое лицо и улыбнулась ему.

— Старым способом, — вяло ответила она.

Ему удалось расцепить ее руки. Он удерживал ее ладони впереди нее. Они были теплыми, и он чувствовал быстрое биение ее пульса.

— Что это за старый способ? — спросил он.

— По шпалерам розария за окном, — объяснила она. — Как я всегда приходила, милый.

— Я хочу, чтобы ты выслушала меня, Эйприл, со всем тем пониманием, на какое способна, — заговорил Питер (ее улыбка была такой лучезарной!). — Вчера ты пережила потрясение, тяжелое потрясение. Ты видела, как случилась ужасная вещь. Это расстроило тебя, и ты ошибаешься относительно меня.

— Я знаю, Тони. Я болела, — сказала она. — Когда ты уехал, для меня это был конец света. Наверное, я делала очень странные вещи, стараясь убедить себя, что это не так. Мама говорит, что я, случалось, подходила к людям в розарии Дома Круглого стола, принимая их за тебя или кого-то еще, о ком я мечтала. Но, Тони, теперь, когда ты вернулся… о, мой милый!

Раздался тот стук в дверь, которого страшился Питер.

Это заставило его принять решение. Здравый смысл подсказывал ему, что он должен завести портье в комнату, точно обрисовать ему ситуацию и попросить его позвонить миссис Уидмарк. Однако его порывом было сделать все же так, чтобы портье ничего не узнал об этом. Завтра историю о том, что Эйприл Поттер пробралась в спальню незнакомого мужчины, станут обгладывать за завтраком, как лакомую косточку, за каждым столом в Уинфилде. Этой несчастной девушке и так приходилось несладко.

— Это портье принес для меня выпивку, — сказал Питер. — Если ты хочешь, чтобы он узнал о том, что ты здесь, Эйприл, дело твое.

Он отпустил ее руки и пошел к двери. Она уселась на краю кровати, улыбаясь ему. Он повернулся и чуть приоткрыл дверь. Приоткрыл под таким углом, чтобы портье не видел кровать. Питер дал ему солидные чаевые, взял у него выпивку и закрыл дверь.

Он прислушивался к удаляющимся шагам. На лице портье не промелькнуло ни тени подозрения.

Питер двинулся обратно к кровати, держа поднос с выпивкой. Эйприл опять лежала, ее голова покоилась на подушке, кисти рук были сцеплены на затылке. Питер подумал, что никто еще никогда не смотрел на него с такой любовью и нежностью.

— А ты не будешь заниматься со мной любовью, Тони, так, как ты всегда делал? — спросила она хриплым голосом. — А потом мы можем поговорить — после этого?

Стоя на некотором расстоянии от нее, Питер отхлебнул виски. Оно имело ржаной привкус.

— Скажи мне, — сказал он, и не узнал звука собственного голоса, — скажи мне, почему ты делала вид, что я давным-давно погибший офицер британской армии, когда разговаривала со мной в Доме Круглого стола сегодня вечером?

— Из-за него, конечно, — сказала она.

— Из-за него?

— Из-за генерала. Потому что он мог нас услышать.

— Как он мог нас услышать?

— Ах, Тони, ты ведь знаешь, какое там оборудование. Громкоговорители в каждом дереве, кусте и цветочном горшке, так, чтобы тебе было слышно представление, где бы ты ни стоял. А также маленькие микрофоны повсюду — так что нам слышно тебя, что бы ты ни говорил. Если бы он думал, что я в полном порядке, что там ты… Тони, пожалуйста, ну пожалуйста, можно мы поговорим после? Это было так мучительно долго!

Питер допил то, что у него оставалось, и поставил стакан на туалетный столик. Ему нужно было каким-то образом довести это до ее сознания.

— Послушай меня так внимательно, как только можешь, Эйприл, — сказал он. — Нам нужно объясниться начистоту. Когда генерал обнаружит нас, он не узнает во мне Тони, ведь так?

— Ему пришлось проявить осторожность, — сказала она, сосредоточенно наморщив лицо. — Ему пришлось играть по твоим правилам. Если ты хотел притвориться кем-то другим — ну что же, ему пришлось подождать, чтобы посмотреть, что будет дальше.

— Эйприл, я не Тони!

Очевидно, она не слышала того, что не хотела слышать.

— Когда ты убежал от меня той ночью, Тони, я подумала — уж не собираешься ли ты его убить. Ты был так зол, так ужасно зол. Но когда ты вместо этого сбежал, я поняла почему. Правда поняла. Тебе нужно было заново привыкнуть ко мне. Я знала, что ты вернешься, когда решишь, что с этим покончено. Это было так, как будто меня… ну, переехал грузовик или я поранилась еще в какой-нибудь аварии. Но я оправилась, и через некоторое время это… не будет иметь никакого значения. Вот только, я… я не думала, что у тебя уйдет на это так много времени. Я была только твоя, Тони. Всегда только твоя. Не важно, что он сделал со мной той ночью; как бы это ни было ужасно, для нас с тобой это не имеет никакого значения.

— Эйприл, пожалуйста, послушай…

Она приподнялась, протягивая к нему руки:

— Пожалуйста, Тони, милый, неужели мы не можем забыть все это сейчас? Неужели мы не можем просто прожить эти минуты, не думая и не говоря о прошлом?

Питер почувствовал, как маленькие волоски у него на шее встают дыбом.

— Что он сделал с тобой той ночью, Эйприл? Под словом «он» ты подразумеваешь генерала?

Она отвернулась, извиваясь всем телом.

— Ради всего святого, Тони, неужели мы не можем забыть об этом сейчас? — выкрикнула она.

В дверном замке повернулся ключ.

Случались такие моменты, когда нога Питера подводила его.

От удивления он терял устойчивость. Они набились в комнату как карикатурные пенсильванские копы. Острием боевого клина был Пэт Уолш, помощник генерала. Питер получил скользящий удар сбоку по голове какой-то короткой дубинкой. Он попытался парировать удар и нанести встречный, вложив всю свою силу в правый апперкот. Дубинка ударила его снова, и он почувствовал, как у него подгибаются колени. Он услышал, как вскрикнула Эйприл. Когда мир заволокло туманом, он подумал о том, что на лице Пэта Уолша кровь. Это принесло ему детское удовлетворение, когда он проваливался в пустоту.

Питер открыл глаза и понял, что их прикрывает лежащая у него на лбу мокрая тряпочка. Голова болела так сильно, что он издал негромкий стон.

Он пошевелил рукой, чтобы снять компресс, но кто-то опередил его. Он повернул голову. Он лежал на своей кровати в своем номере в «Армс», и маленький седовласый человечек, со стетоскопом, свисающим с шеи, сидел возле кровати, ободряюще улыбаясь.

— С вами все будет в порядке, мистер Стайлс, — сказал он. — Я — доктор Джолиат.

— Я не ощущаю, что со мной все в порядке, — с трудом произнес Питер. Губы его распухли. Очевидно, Уолш нанес еще несколько ударов.

— Голова болит? — спросил доктор.

— Еще как!

— Надо бы сделать рентген, но я не думаю, что у вас что-то серьезное. Вероятно, легкое сотрясение.

— Что случилось с мисс Поттер? — спросил Питер.

Все вдруг снова отчетливо предстало перед ним. Этот сукин сын Уолш!

— Бедная девушка, — сказал доктор Джолиат. — Они увезли ее домой. Генерал ждет меня внизу, чтобы я сказал ему, когда он может извиниться перед вами за то, что случилось.

— Можете сказать ему, пусть затолкает свои извинения… — начал Питер.

— Уолш поступил очень опрометчиво, — торопливо перебил его доктор Джолиат. — Я предупреждал генерала насчет Уолша. Слишком несдержанный. Он нашел свитер Эйприл в вашей машине и решил, что вы привезли ее сюда, чтобы корыстно воспользоваться ее жалким, вывихнутым воображением.

— Ее свитер в моей машине? — удивился Питер.

— На полу под задним сиденьем, — сказал доктор Джолиат. — Генерал думает, что она пряталась в вашей машине, пока вы наносили ему визит, и что вы увезли ее, сами того не зная. Похоже, она забралась в вашу комнату, вскарабкавшись по шпалере за окнами. — Доктор покачал головой. — Странное совпадение. Молодой человек, который сбежал от нее три года назад, прожил все лето в этом же номере. — Холодные пальцы пощупали у Питера пульс. — Сказать генералу, что вы с ним увидитесь?

— Пусть подождет, — сказал Питер.

Он попытался принять сидячее положение. На какой-то момент комната бешено завращалась вокруг него.

— Не стоит так волноваться, — мягко придержал его за плечо доктор Джолиат.

Комната снова вернулась в нормальное положение, и, удивительным образом, боль в голове Питера, казалось, немного поутихла.

— Вы были доктором Эйприл, когда у нее случилось нервное расстройство? — спросил он.

— Я — семейный доктор, — сказал Джолиат. — Я был первым, кого позвали. Впоследствии были и другие — специалисты, психиатры.

— Вы считаете, что необъясненный отъезд Тони Редмонда стал причиной ее срыва?

Доктор пожал плечами.

— А что же еще? Эмма воспитывала ее на романтической чепухе, как мне ни жаль это говорить. Девочка не была подготовлена к тому, чтобы справиться с кризисом в личной жизни.

— А этот парень не объяснил, почему он от нее ушел?

— Была записка, — сказал доктор. — Я никогда ее не видел, но, как я понял со слов Эммы и генерала, там просто говорилось «прощай».

— Между ними имело место нечто большее, чем заурядный летний роман, — сказал Питер. Он оглядел комнату. — Она воображает, что я — Редмонд.

— Я думаю, можно с уверенностью говорить, что их взаимоотношения — как бы это выразиться — получили свое завершение.

Питер свесил ногу с кровати. Ясные маленькие глазки доктора с интересом наблюдали, как он управляется с искусственной ногой. Но от комментариев он воздержался.

— Что вам известно о об этом парне, Редмонде, доктор? — спросил Питер.

— По большей части слухи, — ответил Джолиат. Он снял стетоскоп с шеи и убрал его в карман пиджака. — Я видел его в городе, пару раз разговаривал с ним при встрече. Я видел Эйприл вместе с ним в кинотеатрах и в других местах. Было видно, что они очень сильно влюблены друг в друга.

— Он жил в «Уинфилд-Армс» — в этом номере, — сказал Питер. — Он наверняка был очень обеспеченным человеком, раз снял такой номер на летние месяцы.

Доктор кивнул:

— Ездил на заграничной спортивной машине. По-моему, это была «феррари».

— А что он делал в Уинфилде? Просто проводил каникулы?

Маленькие ясные глазки доктора избегали взгляда Питера. И у него внезапно возникло убеждение, что ему не узнать от Джолиата всех обстоятельств дела.

— Насколько я понимаю, — сказал доктор, — он писал что-то вроде диссертации. Уинфилд он выбрал совершенно случайно. А чем он вас заинтересовал, мистер Стайлс?

— Девушка приняла меня за него. Разве вы не заинтересовались бы при таких обстоятельствах?

Доктор Джолиат вздохнул.

— Это очень прискорбный случай, — сказал он. — Шизофрения. Они все средства перепробовали, включая лечение электрошоком. Ей бы надо находиться в лечебнице, под постоянным наблюдением, но Эмма ни за что на такое не пойдет. Случаются длительные периоды здравомыслия, но им сопутствует глубокая депрессия. Нельзя называть их нормальными периодами. Она пребывала в этом полунормальном состоянии на протяжении нескольких месяцев, но вчерашняя сцена насилия вызвала новое расстройство. Во время обострения она испытывает острую потребность найти того парня. Сегодня она выбрала его дублером вас. А завтра это может быть разносчик из бакалейной лавки.

— А Тони Редмонд не вернется?

Кустистые брови доктора подскочили кверху:

— А вы разве не знаете? Он утонул в море.

— Не наверняка, согласно миссис Уидмарк, — сказал Питер.

Он попытался встать. Он чувствовал, что, если не считать пульсирующей головной боли, силы вернулись к нему.

— А как Эйприл ладит с генералом?

Доктор тонко улыбнулся:

— А то вы его не знаете. С генералом ладит тот, кто с ним соглашается. Я сомневаюсь, что он испытывает к ней какое-то сильное чувство. Он вежлив и предупредителен, но так он держится со всеми женщинами. Он не несет за нее никакой реальной ответственности. Она получает собственные деньги от Эммы. Что она к нему испытывает — один Бог ведает. Ее чувства к кому бы то ни было — к вам, например — обусловлены ее больным воображением.

— А ее будущее?

Глаза доктора внимательнейшим образом изучали Питера.

— Безрадостно, — сказал он. — Насколько я могу судить, безнадежно. — Это была завершающая фраза. — Как по-вашему — вы в состоянии увидеться с генералом сейчас, мистер Стайлс?

— Да, я с ним увижусь, — согласился Питер.

Доктор поднял свой маленький черный саквояж, стоявший на полу возле кровати. — Отдохните немного, — сказал он. — Я оставил вам несколько снотворных таблеток — на тот случай, если они вам понадобятся. — Он показал на маленький белый сверток на туалетном столике. — Утром я предлагаю вам зайти в больницу и дать мне ознакомиться с вашими рентгеновскими снимками, если мы сочтем, что в них есть необходимость.

Он пошел к двери, потом обернулся.

— Маленький совет, мистер Стайлс, — сказал он. — Эйприл — в высшей степени привлекательная девушка. Для неспециалиста трудно смириться с мыслью о ее неизлечимой травме. Вы ничем не можете помочь, разве что — держась от нее подальше, чтобы у нее не развивались ее нынешние фантазии, связанные с вами. Спокойной ночи, мистер Стайлс.

Питер пошел в ванную и посмотрел на себя в зеркало. Доктор наложил аккуратный кусочек пластыря на рану на голове. На нижней губе был порез. Он удивился своей бледности. Питер включил холодную воду и умыл лицо. Потом расчесал волосы, осторожно водя вокруг поврежденного места. Он как раз возвращался в гостиную, когда энергичный стук в дверь возвестил ему о прибытии генерала. Он заколебался на какое-то мгновение, не в силах избавиться от эха голоса Эйприл: «…Что он сделал со мной той ночью, как бы это ни было ужасно…»

Генерал был не один. С ним прибыл Пэт Уолш, примеривающий на себя глупую улыбку. У Уолша имелся великолепный «фонарь» и зубчатый порез на левой стороне лица, из которого до сих пор медленно сочилась кровь. Он вытирал ее окровавленным носовым платком.

— Можно нам войти? — спросил генерал.

Он стоял очень прямо, расправив плечи. Терновая трость была зажата под мышкой. Трудно было прочесть что-либо по его суровому, словно высеченному из камня лицу. В нем отражался гнев, а также тревога.

Питер открыл дверь настежь и отошел в сторону. Генерал зашел в комнату. Уолш помедлил, ухмыляясь.

— С вами я дал промашку, — сказал он. — Я принял вас за слабачка. А вы в драке крепкий орешек. — Он выставил окровавленный носовой платок, как будто в подтверждение своих слов. — Мы напугались, когда обнаружили, что Эйприл исчезла из дому. Я рассудил, что она, возможно, отправилась искать вас, после того, что случилось в Доме Круглого стола. Когда я нашел ее свитер в вашей машине, я решил, что вы привезли ее сюда, чтобы корыстно воспользоваться ее доверием. Я прямо-таки кипел от бешенства, а потому не стал тянуть канитель и выяснять, что к чему. Я прошу прощения.

Бледно-голубые глаза Питера по-прежнему были прикованы к изуродованному лицу Уолша.

Он вспомнил, что нанес всего один не слишком эффективный удар, когда падал под ударами Уолшевой дубинки.

— Откуда вы знаете, что я не привозил ее сюда? — спросил он.

— Я сопоставил очевидные факты — задним числом, — уточнил Уолш. — До нас дошли слухи, — продолжил он, — что вы побывали в мотеле «Ор-Хилл». Когда мы приехали, портье сказал нам, что вы совсем недавно вернулись в свой номер. Вы были один. Потом я понял, что это за номер. Друг Эйприл жил в нем три года назад. Тогда мы обнаружили, что она забиралась к нему по шпалерам для роз. Потом генерал сообразил, что она, должно быть, спряталась в вашей машине, пока вы находились в доме. Таким образом разъяснилось, откуда взялся свитер. Я кругом заблуждался относительно вас. Мне надо было не спеша пораскинуть мозгами, прежде чем срывать на вас зло. Еще раз извините.

— Я хотел бы поговорить с мистером Стайлсом с глазу на глаз, Пэт, — сказал генерал.

— Конечно. Если я смогу чем-то загладить вину за случившееся, Стайлс, дайте мне знать. — Он дотронулся до своего лица носовым платком. — Навряд ли я вас скоро забуду. — Он вышел и закрыл дверь.

Питер помедлил немного, прежде чем повернуться лицом к генералу. Он чувствовал, как пульсирует жилка у него на виске. Он знал настолько определенно, насколько вообще знал что-либо на этом свете, что никак не мог поставить Уолшу этот синяк или зазубренный порез на его щеке. Он нанес всего один удар кулаком, уже падал, когда наносил его. Он на долю секунды вернулся мысленно в разгромленный бокс в мотеле и нарисовал в своем воображении сцену того, как Чарли Биллоуз бьется за свою жизнь. Какой хитроумный фарс разыгрывали генерал и его крепкий подручный! Уолш пришел не извиняться. Они хотели убедить Питера, что это он несет ответственность за изуродованное лицо Уолша.

Медленно Питер повернулся. Серо-зеленые глаза генерала представляли собой узкие щелки. Он напряженно гадал — купился ли Питер на столь простенький трюк.

Суть дела заключалась в убийстве и была таковой с самого начала.

Кончик языка генерала медленно продвигался вдоль прямой щели его рта.

— По сути своей мы с вами враги, мистер Стайлс, — сказал он, — но все эти ваши приключения начинают внушать беспокойство своим размахом и непредсказуемостью. Вы приехали сюда, пытаясь отыскать слабину в моей организации, надеясь повесить на нас дешевое преступление. В вашей прессе нас окрестили фанатиками, хотя никто не сравнится по фанатизму с вами и вам подобными, когда вы вознамерились смешать нас с грязью. Но, мистер Стайлс, в процессе этого вы обеими ногами ступили в личную трагедию. Трагедию нашей семьи.

Питер полез в карман пиджака за трубкой и кисетом. Ему нужно было занять себя чем-нибудь, чтобы не дать гневу выплеснуться наружу.

— Это в вашей власти, мистер Стайлс, — продолжал генерал, — совершенно погубить мою падчерицу и нанести тяжелейшую рану моей жене. Поверьте, не в моем характере — молить о пощаде, но я здесь именно ради этого. Одних извинений за глупость моего помощника недостаточно. Я это знаю. Единственное, что я могу вам предложить, — это поверить в вашу историю прежде, чем вы ее расскажете. Я убежден, что вы привезли Эйприл сюда непреднамеренно. Я убежден, что вы вели себя по отношению к ней как джентльмен. Совпадение, в результате которого вам отвели этот номер, помогло ей вас разыскать. Сегодняшним вечером я уже один раз поблагодарил вас за то, как вы обошлись с этой несчастной девушкой. Я снова вас благодарю. Я готов прояснить для вас все, что нуждается в прояснении.

Питер крепко закусил черенок своей трубки. Были обстоятельства, которые требовали прояснения, но о которых он не мог спросить, не насторожив этого странного, холодного и опасного недруга. Был ли Уолш тем человеком, который убил Чарли Биллоуза ранее этим вечером? Был Чарли тем человеком, который оставил свою мету на лице Уолша? Если так, то наверняка это Уолш забил Олдена Смита во вчерашней толпе. И помимо этих вопросов были и другие, которые еще не вполне оформились у него в голове. Что в действительности случилось с Тони Редмондом? Где он? Почему он бросил Эйприл, не объяснив ни слова? И что генерал сделал с Эйприл, приведя Редмонда в такую ярость, что ей подумалось: он, возможно, попытается его убить? У генерала нашлись бы ответы — и ни одного правдивого — на все эти вопросы.

Генерал, казалось, отчасти прочитал его мысли.

— Если только вам не доводилось общаться с кем-нибудь вроде Эйприл… — сказал он. — С кем-нибудь, пребывающем в полном забытьи, тогда трудно понять, что нельзя верить ничему из того, что она говорит. Все это фантазии. Она рассказала вам что-то такое, что встревожило вас, да?

Голос Питера был ровным и лишенным эмоций.

— Она не рассказала мне ничего, что имело бы хоть какой-то смысл, — ответил он. — Я пытался убедить ее, что я не тот, кем она меня считает, когда приятель Уолш ворвался в номер с вашими ударными частями.

— Из этого получился бы сенсационный материал для печати, — сказал генерал. — Вы могли бы использовать его, чтобы навредить мне и моим близким.

— Я вам вот что скажу, Уидмарк, — твердо сказал Питер. — Я не сделаю ничего такого, что навредило бы девушке, лишь ради того, чтобы приукрасить историю. Ради нее, а не ради вас. Но суть происходящего здесь, в Уинфилде, значительнее, чем это было два часа назад.

Лицо Уидмарка потемнело от приступа гнева. Он с силой стукнул о пол наконечником терновой трости.

— Неприятность с Биллоузом, — сказал он.

— Убийство — вот как это называется, — сказал Питер, — а не неприятность.

— Конечно, это убийство! — прогрохотал Уидмарк. — Спровоцированное Минафи, Биллоузом и им подобными. Я понимаю ход ваших мыслей, Стайлс, потому что, будем смотреть фактам в лицо, вы — один из них. Мы все вовлечены в смертельную схватку с врагом — с коммунистическим заговором по захвату мира.

Мы стоим в сторонке и наблюдаем и наблюдаем, в то время как миллионам наших молодых мужчин и женщин — подобно вам, Стайлс, — промывают мозги либеральной пропагандой. Мы читаем вашу писанину, прислушиваемся к вашим разговорам и проповедям.

Мы должны, как вы полагаете, прекратить бомбить врага на поле боя. Мы должны позволить университетским профессорам с коммунистическим душком превращать наших молодых людей в предателей. Мы должны в большей степени заботиться о том, чтобы дать свободу врагу, а не о том, как сохранить наш образ жизни. Мы должны радоваться, когда они стоят на углах улиц, сжигая свои повестки на военную службу. А если кто-то из нас объединяется, чтобы защитить себя, нам приклеивают ярлык психов, экстремистов и Бог знает кого еще.

Разве мы приглашали армию демонстрантов идти маршем на наш город вчера? Не приглашали. Неужели от нас ждут, что мы ничего не почувствуем, когда они пришли сюда осквернить наши памятники, молоть всякий вздор на освященной земле? Неужели нам полагается вежливо улыбаться, когда они превращают наше общество в скотобойню? Неужели родителям этого паренька, Смита, полагается любить толпу бузотеров с грязными шеями? Биллоуз находился здесь для того, чтобы мутить воду. Он сгорел в огне, который сам же и зажег. А вы, великий объективный журналист, станете шельмовать порядочных людей, вооруженных и готовых сохранить американский образ жизни.

Так вот не мы были здесь зачинщиками, Стайлс. Это Минафи и его компания раздували пламя ненависти. Они посеяли семена, а не мы. И они пожали бурю.

Генерал помолчал, высоко вскинув и склонив набок голову. Он ждал, недоверчиво подумал Питер, аплодисментов невидимой аудитории. Это была речь, которую он произнес или собирался произнести в каком-то другом месте.

— Вот уже во второй раз за сегодняшний вечер вы предупредили меня, что будет небезопасно пытаться привлечь к судебной ответственности убийцу в этом городе, Уидмарк, — сказал Питер. — Если вы правы, то храни нас всех Господь.

Уидмарк покачал головой:

— Это просто непостижимо — то, как вы мыслите, Стайлс. Все вы. В вас яд измены. Вы с вашими маршами, вашими протестами и вашей пропагандой уничтожили законность и правопорядок и при этом кричите о законности и правопорядке, когда мы защищаем себя от вас.

Казалось, ему пришлось совершить усилие, чтобы распрямить свои массивные плечи.

— Я благодарю вас в последний раз за те крупицы порядочности, которые вы выказали по отношению к Эйприл. Но я знаю, что вы — враг, Стайлс, и я буду сражаться с вами всеми имеющимися в моем распоряжении средствами, если вы замахнетесь на те вещи, в которые я верю.

Он, не останавливаясь, прошел мимо Питера в коридор, захлопнув за собой дверь. Экстремизм? Дикий экстремизм, но пугающий своей неистовостью. Генерал и его друзья будут драться без всяких правил, не обременяя себя никакими законами. Возможно, подумал Питер, генерал — безумный мессия, но есть другие, такие, как Уолш, которые будут использовать армию генерала как средство удовлетворения обычной жажды насилия.

Зазвонил телефон на туалетном столике.

Четкий холодный голос донесся по проводу:

— Питер?

— Да.

— Это Грейс Минафи. Мы только что узнали про Чарли Биллоуза. — В ее голосе не было даже отзвука чувства.

— Мне жаль, — сказал Питер.

— Погребальная служба и похороны Сэма состоятся утром, — сказала она. Она словно говорила о незнакомом человеке. — Как только они закончат, я приеду в Уинфилд, чтобы вам помогать.

— Не нужно, — резко сказал Питер. — Скажите мне, где будет проходить служба, и я встречусь с вами там. Биллоуз говорил мне, что у него много документов по АИА. Я хотел бы их заполучить.

— Я вам их привезу, — сказала она. — Вы нужны там. Сэм бы понял.

— Это не подходящее место для вас, Грейс. Тут все дышит злобой к Сэму и его друзьям.

— Неужели вы действительно думаете, что я побегу от этих бесчувственных ублюдков? — очень спокойно спросила она.

 

Глава 3

Около полуночи Питер спустился по лестнице к конторке в вестибюле. Звонок Грейс Минафи встревожил его. Он не хотел, чтобы она приезжала в Уинфилд. Город вышел из-под контроля. Присутствие Грейс здесь могло вновь подогреть страсти и, возможно, поставить в опасное положение ее лично. Он чувствовал, что это важно — убедить ее, что она не сможет оказать никакой реальной помощи.

Портье за конторкой заулыбался, когда Питер направился к нему; улыбка, которая подразумевала понятную только им двоим шутку.

— Я сожалею о случившемся, мистер Стайлс, — сказал он.

— Неужели? — удивился Питер. — Я думал об этом. Уолш и его друзья вошли в мой номер при помощи запасного ключа. Они не выломали дверь.

— Это нарушение правил — когда в вашем номере не зарегистрировавшаяся женщина, — сказал портье. — Вы видели, что с Уолшем был местный констебль.

— У меня не было шанса что-либо разглядеть, — сказал Питер. — Вы сказали им, что в моем номере находится женщина?

Гаденькая улыбка портье стала еще шире.

— Не надо было ей пользоваться такими соблазнительными духами, — сказал он. — Я смекнул, что с вами дамочка, когда принес вам выпивку.

— Вряд ли можно винить вас за то, что вы холуйствуете перед генералом и его дружками, — сказал Питер. — Что-либо другое кажется немыслимым в этом счастливом маленьком поселке. Ну что ж, вы можете доложить им, что я отправляюсь в университет на весь остаток ночи. Я вернусь завтра, когда — точно не знаю.

Улыбка портье угасла.

— Ваш номер понадобится нам утром, в контрольное время, — сказал он.

На скулах Питера заиграли желваки.

— Мне сказали, что я могу жить в этом номере неограниченное время.

— Ошибочка вышла, — сказал портье. — Мы упустили из виду, что номер был заранее забронирован.

— Тогда дайте мне другой номер.

— Свободных номеров нет, мистер Стайлс.

— Вы лжец, — очень спокойно сказал Питер.

— Мне жаль, мистер Стайлс, но дело обстоит именно так. Если вы не выпишетесь к одиннадцати утра, нам придется упаковать ваши вещи и держать их у себя до вашего возвращения.

— Кто владелец этого заведения? — спросил Питер.

— Корпорация «Уинфилд-Армс».

— Можете не продолжать, — сказал Питер. — Один из членов совета директоров — генерал Хэмптон Уидмарк.

— Насколько я знаю, да, — вкрадчиво подтвердил портье.

— А где в городе вы бы посоветовали поискать комнату?

Улыбка портье угасла.

— Я бы не посоветовал, — сказал он и облизал губы. — Я ничего не имею против вас лично, мистер Стайлс. Мы тут находимся в несколько взвинченном состояния, и в настоящее время в городе не слишком жалуют заезжих ищеек.

— Мне это уже дали понять, — сказал Питер. — Подготовьте мой счет. Я съезжаю сейчас.

Он вернулся в номер и принялся собирать вещи. Он знал, что его гнев, закипающий у него в душе, плохой советчик. Местные власти явно приготовились сделать так, чтобы дело Минафи — Олдена Смита благополучно рассыпалось. Его спишут в архив, представив как результат массовых беспорядков, в которых нельзя обвинить ни одного отдельно взятого человека. Убийство Чарли Биллоуза было кое-чем иным.

Но его тоже замнут, списав на «случайное» ограбление, совершенное «неопознанными лицами». Питер мог во все горло кричать с крыш, что он уверен: Пэт Уолш убил Олдена Смита, а впоследствии Биллоуза. Он мог показывать на разукрашенное лицо Уолша в доказательство того, что тот дрался с Чарли, — и будет со смехом выпровожен из зала суда, когда свидетели заявят под присягой, что он сам ответствен за полученные Уолшем травмы.

У него не было никаких весомых улик, никаких доказательств того, в истинности чего он не сомневался. Пока таких улик нет, вообще невозможно заставить полицию делать что-нибудь, кроме как притворяться, что она ведет поиски действовавшего на авось грабителя, который предположительно убил Биллоуза. Сложится совершенно тупиковая ситуация, если только насилие не получит настолько широкую огласку, что полиция не сможет его игнорировать.

Питер снес своей чемодан к конторке и оплатил счет.

Он больше не разговаривал с портье. Он вышел на освещенную луной автомобильную стоянку и бросил свой чемодан на заднее сиденье белого «ягуара». Это была дивная ночь с почти дневным серебристым светом. Город выглядел таким тихим, таким безмятежным — совершенно неубедительный фон для насилия.

Потом Питер увидел, как какая-то тень движется за большим кустом вечнозеленого растения.

— Стайлс? — прошептал хриплый голос.

И тень облеклась плотью. Питер узнал округлую, эльфоподобную фигуру Дэниела Сотерна, редактора местной газеты. Он подошел к Питеру, посасывая свою забившуюся трубку.

— Черт знает что, — сказал он, подходя к Питеру.

— Удивительно — при том, что вы газетчик, вас днем с огнем не сыскать, когда по-настоящему пахнет жареным, — ворчливо заметил Питер. — Сегодня вечером произошло убийство, но и там вы блистательно отсутствовали. Некоторое время назад в моем номере была настоящая потеха, но вас там не было. Похоже, репортаж с места событий — это не ваш конек.

Маленький толстый человечек приподнял ногу и выбил трубку о каблук ботинка.

— Я издаю еженедельник, Стайлс, — сказал он. — У меня уйма времени на сбор фактов.

— Из вторых рук, — сказал Питер.

Глаза Сотерна изучали лицо Питера.

— А они крепко намяли вам бока, — беззлобно констатировал он.

— И убили моего друга Биллоуза, — добавил Питер.

— Случайный налетчик, как я разумею, — сказал Сотерн.

— Ничего вы не разумеете, — возразил Питер. — Что мне не нравится в вас, приятель, так это то, что вы не публикуете того, что знаете. Вы печатаете то, что вам велят.

— Я понимаю, почему вы беситесь, — сказал Сотерн. — Если вам станет легче от того, что вы наорете на меня, так валяйте — орите. Они гонят вас из вашего номера?

— Собирались выгнать завтра утром, — сказал Питер. — Я предпочел съехать сейчас.

— Я и рад бы вас приютить.

— Но вы не можете?

— Совершенно верно, я не могу.

— Ох и тошно вам, наверное, глядеть на себя в зеркало, — сказал Питер. — Человек без убеждений и мужества.

— Я этого заслуживаю, — спокойно сказал Сотерн. — Как я мог бы помочь вам, если бы захотел?

— Вы могли бы выяснить, где находился Пэт Уолш в тот момент, когда моего друга Биллоуза забили насмерть, — сказал Питер.

Толстый человечек поджал губы:

— Я уже видел, что вы с ним сделали. Славно его разукрасили. Хотелось бы мне посмотреть, как это случилось.

— И мне тоже, — сказал Питер. — Я, очевидно, был без сознания, когда это сделал. Все, что я помню, — это один довольно слабый удар.

Сотерн негромко присвистнул:

— То есть вы хотите сказать?..

— Вам я ничего не хочу сказать, потому что я вам не доверяю, — сказал Питер. — Стоит Уидмарку или одному из его ребят хмуро на вас посмотреть, и вы расколетесь подчистую.

— Я не печатаю то, отчего у меня могут случиться неприятности, — медленно проговорил Сотерн, — но я не занимаюсь активным пособничеством врагу.

— Какому врагу? — сухо спросил Питер.

— Вашему врагу и моему, — туманно пояснил Сотерн.

— Насколько я понимаю, вы — втирающийся в доверие маленький шпик Уидмарка, — сказал Питер.

— Вам придется самому вынести суждение на этот счет, — меланхолично откликнулся Сотерн. Он снова безуспешно попытался продуть забитый черенок своей трубки. — Знаете, вы не первый человек, который пытается докопаться до правды относительно Армии за исконную Америку. Пару лет назад следователь сенатского подкомитета что-то тут выведывал. Прежде чем он успел подготовить доклад о АИА, его отправили в отставку — предположительно за получение взятки в связи с каким-то другим расследованием. В воскресной газете появлялись какие-то очерки, но все они были выдержаны вроде как в юмористическом ключе. То ли они так и не осознали, насколько на самом деле вредоносна маленькая армия генерала, то ли их убедили не нарываться на судебный иск, поскольку никаких по-настоящему надежных доказательств у них нет. — Сотерн снова попробовал раскурить свою трубку, потом оставил свои попытки и сунул ее в карман. — Еще был университетский профессор, который в рамках своей научной темы изучал экстремистские группировки. Послали студентов, чтобы подготовить доклады о таких организациях, как АИА. Полагаю, что АИА была в его списке.

— Его имя — этого профессора?

Глаза маленького толстого человечка заблестели при свете луны.

— Чарльз Биллоуз, — сказал он. Он носком ботинка провел черту на усыпанной гравием дорожке. — Я склонен думать, что могу прочесть ваши мысли, Стайлс.

— Попытайтесь, — сказал Питер, уже не таким раздраженным тоном.

— Вам хотелось бы увязать все воедино, — начал Сотерн. — Это бы упростило вашу задачу. Вы думаете, что Пэт Уолш убил вашего друга Биллоуза. Вам бы хотелось думать, что это произошло потому, что Биллоуз узнал в Уолше человека, который вчера забил насмерть молодого Олдена Смита. В этом случае вы бы привели к общему знаменателю вчерашнее и сегодняшнее и имели бы дело с одним негодяем. А вам не приходило в голову, что эти два события лишь отдаленно связаны между собой? Возможно, Биллоуз собрал достаточно документальных материалов на АИА, чтобы сделаться опасным для них. Возможно, они долгое время задавались вопросом, как с ним поступить. Вчерашнее не было запланировано, оно просто случилось. Но оно создало фон, на котором они могли действовать. Возможно, они радуются тому, что внушили вам, будто Биллоуза убили, поскольку тот мог опознать убийцу этого парня, Смита. Распространите эту информацию, и вы поможете им утаить правду — ведь они убили Биллоуза, чтобы вообще заставить его замолчать. Если Биллоуз выжидал подходящего момента, чтобы внезапно открыть то, что он знал, то смерть Минафи наверняка создала ему идеальный по времени случай. Скорее всего, именно поэтому ему нужно было срочно заткнуть рот, и он предоставил им прекрасную возможность, снова приехав в город.

— Вы гадаете, — сказал Питер.

— Конечно, я гадаю, так же, как и вы, — согласился Сотерн. — Но я хотел бы задать вам вопрос… два вопроса.

— Валяйте.

— Считал ли Биллоуз, что сможет опознать убийцу Смита, если увидит его?

— Да, считал.

— Но он так не считал, когда разговаривал с вами. Теперь давайте предположим, что позднее он его опознал. Вы говорите, что это был Уолш. Неужели он обвинил Уолша, а потом преспокойно ушел, чтобы провести ночь в местном мотеле, не обмолвившись ни с кем ни словом? Если кто-то и знал, насколько опасен местный потенциал, так это Чарльз Биллоуз. Он бы немедленно сообщил кому-нибудь, что опознал Уолша, и бросился бы искать прикрытие, а не поселился бы один в этом заведении — «Ор-Хилл». По моим догадкам, он не опознал Уолша или кого-то еще. Вот почему он остался в городе — потому что он не опознал. За ним наблюдали, и они воспользовались тем шансом, который он им предоставил, чтобы расправиться с ним. — У Питера пересохло во рту. — Конечно, может, вы и правы насчет Уолша, — продолжил Сотерн. — Может быть, это ваш друг Биллоуз его разукрасил, а не вы. Вы не сказали этого напрямик, но вы так думаете.

— Да, я так думаю.

— Вам будет чертовски сложно это доказать, — вздохнул Сотерн. — Полдюжины людей подтвердят, что они видели, как вы отколошматили Уолша. Нет, друг мой, если вы настаиваете на том, чтобы вести этот бой, цельтесь в главную мишень. Знаете, что бы я сделал на вашем месте? Я бы отправился прямиком в кабинет Биллоуза в университете и раздобыл бы его материалы по АИА. Я бы поговорил со студентами, которые работали на него по этой конкретной тематике. То, чем располагал Биллоуз, это, должно быть, настоящая бомба, а иначе они не стали бы рисковать, убивая его. — Сотерн усмехнулся. — Конечно, если я шпион генерала, то, когда вы откроете сейф Биллоуза, там окажется бомба, которая разнесет вас в клочья.

— Вы хотите поехать со мной? — спросил Питер.

— Откровенно говоря, у меня не хватает духу. Я и сейчас-то дрожу как осиновый лист от страха, что кто-то, неровен час, наблюдает, как я стою здесь и разговариваю с вами. Так что поезжайте — а?

Питер протянул руку.

— Спасибо, Дэн, — сказал он.

— Всегда рад помочь, Питер, — сказал маленький толстый человечек. В его улыбке сквозила горечь. — До тех пор, пока… пока мне это ничем не будет грозить.

Белый «ягуар» с тихим урчанием двигался по Главной улице Уинфилда, пока не подъехал к месту пересечения с автомагистралью штата, ведущей в университетский городок. Питер с силой нажал на акселератор. У него вдруг возникла жгучая потребность добраться до архивов Чарли Биллоуза по АИА и убедить Грейс Минафи не лезть в эту драку. Он спрашивал себя, найдется ли человек, который в такую рань проведет его в кабинет Биллоуза. Это будет невыносимо — если придется дожидаться, пока после завтрака закипит университетская жизнь. Грейс бы знала, кого можно разбудить.

И тут же Питер начисто забыл про Биллоуза и его бумаги. В его зеркале заднего обзора отразились фары идущей следом машины.

Вот уже много лет Питера мучил кошмар, от которого он был не в силах избавиться. Это было то пробуждавшееся, то угасавшее воспоминание о том дне, когда машина, ехавшая за ним следом по обледенелой горной дороге в Вермонте, столкнула его за ограждение, в то время как сидевшие в ней люди надрывались от хохота, и отправила его прямиком в ад — ад, в котором его отец, ехавший вместе с ним, сгорел заживо во время катастрофы и в котором его нога была так сильно изуродована, что ее ампутировали чуть ниже колена в местной больнице.

Появившаяся позади него на пустынной дороге машина оказала иррациональное воздействие на Питера. От нее сердце его бешено заколотилось, горло сдавил страх. А потом к нему пришло ледяное спокойствие и он стал готов ко всему. Он чуть поднажал на газ, и идущая следом машина тоже прибавила скорость, оставаясь примерно в пятидесяти ярдах позади него. Он резко замедлил ход, и машина сзади сделала то же самое, поддерживая между ними прежнее расстояние. Не оставалось никаких сомнений в том, что ее водитель интересовался Питером.

На протяжении примерно мили Питер вел «ягуар» с постоянной скоростью пятьдесят миль час, а потом внезапно выжал из него все, на что тот был способен.

Идущая следом машина продемонстрировала, что у нее имелись возможности идти вровень с мощным двигателем под длинным белым капотом.

У водителя, как догадывался Питер, было даже преимущество. Он знал эту дорогу, а Питер — нет. Он был готов к сложному повороту, опасному перекрестку. Питеру приходилось идти на риск, ориентируясь лишь по полосе света от своих фар.

Потом раздался звук сирены. Питер бросил взгляд в зеркало. На крыше идущей следом машины замигал красный свет. Полиция штата! Охваченный понятной лишь ему паникой, он забылся и превысил скорость. Это принесло почти облегчение.

Он сбавил скорость и притормозил у обочины. Ладони его были влажными.

Полицейская машина обогнала его, а потом затормозила прямо перед ним. Полицейский вылез и направился к Питеру, держа руку на пистолете в кобуре.

Фары Питера отчетливо высветили его. Это был полицейский по имени Мак-Адам, который присутствовал в мотеле «Ор-Хилл». Питер понял, что дело принимает скверный для него оборот.

Худое суровое лицо Мак-Адама проглядывало сквозь боковое стекло.

— Покажите мне вашу лицензию, мистер Стайлс.

— Я знаю, что превысил скорость, — сказал Питер, — но это потому, что я обнаружил за собой хвост. Подвергнуться преследованию в вашем городе — не самая приятная вещь.

— Вы просто притворяйтесь, пока я с вами разговариваю, — неожиданно сказал Мак-Адам.

Питер посмотрел на полицейского, не веря своим ушам. Загорелое молодое лицо было непреклонно.

— Я коп, — сказал Мак-Адам. — Я всегда хотел быть копом. Меня учили на копа. Когда от чего-то смердит, мне это не нравится.

— Похвальные настроения, — одобрил Питер.

— Пожалуйста, достаньте свою лицензию, — резко сказал Мак-Адам. — На тот случай, если кто-то проедет мимо нас, я хочу выглядеть так, как будто я просто препираюсь с вами.

Питер достал из кармана свой бумажник и передал его полицейскому.

— Меня поставили на должность уполномоченного местной полиции в Уинфилде месяцев шесть тому назад, — заговорил Мак-Адам. — Каждый раз, когда случается что-нибудь посерьезнее, чем проказы в канун Дня всех святых, начальство забирает у меня дело. То, что произошло здесь вчера, кладут под сукно. Разбирательство по поводу того, что случилось с вашим другом сегодня вечером, ведется таким же образом. От нас явно ждут, что мы будем брать под козырек перед любым, кто носит значок АИА.

— Вы доложили об этом?

— Я не могу добраться выше офицера, поставленного старшим над этим районом, — сказал Мак-Адам. — Капитан Уоллас — вот кто всем заправляет. Я выполняю его приказы. Вы знаете, в чем они заключались сегодня вечером? Мне было предписано возобновить обычное ночное патрулирование на этом участке шоссе. Вы могли подумать, что я буду расследовать то, что случилось в мотеле, искать кого-то, кто мог подраться с Биллоузом и убить его. Только не я. Я отлавливаю обычных шоферов-лихачей.

— Почему вы мне это рассказываете? — спросил Питер.

— Потому что я знаю, кто вы такой и почему вы здесь, — ответил Мак-Адам. — Я хочу и дальше носить эту униформу и все же не могу, когда меня заставляют участвовать в очковтирательстве. Дайте мне посмотреть на ваши руки.

— Мои руки?

— Костяшками кверху.

Питер вытянул руки перед собой. Мак-Адам посветил на них своим фонариком.

— Даже не распухли. Вы никак не могли разукрасить Пэта Уолша настолько, насколько он сейчас разукрашен, — сказал Мак-Адам. — Он зашел в участок вместе с генералом как раз перед тем, как я отправился на патрулирование. Они сказали: им нужно, чтобы капитан Уоллас знал о происшествии, на тот случай, если вы решите затеять судебную тяжбу против Уолша из-за того, что он вломился в ваш номер. Они все упирали на то, какой вы крепкий орешек. Я чувствовал, что здесь дело нечисто! Алиби-то шито белыми нитками.

— Вы не просто коп, вы хороший коп, — сказал Питер.

— Я твердо знаю, что со мной случится, если я начну копать под Уолша, — сказал Мак-Адам с гневом в голосе.

— Перевод в Ист-Хардуэр, — сказал Питер.

— Или на Аляску — если у них это получится. — Мак-Адам отдал Питеру его бумажник. — Возможно, есть способ связать имя Уолша с мотелем «Ор-Хилл». Он ездит на черном седане — «импала». Может быть, следы от шин.

— А отпечатки пальцев? — предположил Питер.

— Да их начисто смазали при первом же осмотре места происшествия, — сказал Мак-Адам. — Я своим глазам не верил — такая топорная работа. А потом меня услали отгонять зевак. Уолш проходил воинскую службу в Корее, так что его отпечатки пальцев найдутся в картотеке, но их не с чем будет сличить. Ребятки об этом позаботятся. А с вами как было? Они пытались подставить вас с девчонкой?

Питер покачал головой:

— Я так не думаю. По-моему, она пришла ко мне в номер сама по себе. Но они хотели забрать ее оттуда. У меня такое чувство, что она едва не рассказала мне что-то важное.

— Судя по тому, что я слышал, у нее вот уже три года как не в порядке с головой, — сказал Мак-Адам. — Разве вы можете полагаться на что-нибудь из рассказанного ею? Там, в полицейском участке, они сказали, что она приняла вас за парня, который сбежал от нее три года назад. Он жил в том же номере, что и вы.

— У нее в голове каша, согласен, — сказал Питер. — Но она намекала на что-то такое, что Уидмарк сделал с ней, когда тот парень ее бросил. Возможно, я бы это у нее выудил, будь у меня еще немного времени. Но когда я попытался ее расспросить, они вломились в номер.

— Все, что я могу сделать, — сказал Мак-Адам, — это держать мои глаза и уши открытыми. Если они догадаются, что у меня на уме, то на этом все закончится. А как насчет вас?

— У Биллоуза есть подборка материалов по экстремистским группировкам, включая АИА. Я начинаю задаваться вопросом — не потому ли его убили. Я как раз еду на них посмотреть.

— Дайте мне знать, если что-нибудь раскопаете.

— Хорошо.

— А если вы захотите переговорить со мной, вам лучше совершить какое-нибудь мелкое нарушение, — сказал Мак-Адам. — Если мы будем выглядеть как друзья, можете навеки со мной распрощаться.

— У меня спокойнее на душе, когда я знаю, что вы где-то рядом, — признался Питер.

— Вам лучше следить за своей скоростью, — посоветовал Мак-Адам. — Отличный способ вывести вас из игры — забрать вас за какой-нибудь незначительный проступок. Они несколько дней промаринуют вас в суде, возможно, отберут у вас водительскую лицензию. — Он отступил на шаг и оглядел «ягуар». — А вы не могли бы раздобыть другую машину? Эта колымага — все равно как транспарант с надписью «Вот едет Питер Стайлс!».

Было примерно четверть второго ночи, когда Питер позвонил в парадную дверь дома Грейс Минафи. Свет горел, но на его многочисленные звонки никто не ответил. Тревога за Грейс все больше одолевала его, когда он отправился за угол дома, чтобы попробовать зайти с черного хода.

— Мистер Стайлс!

По лужайке, от стоявшего рядом дома, к нему шла соседка — Сара Как-Бишь-Ее-Там, которая приготовила все к приезду Грейс накануне и в тот раз впустила Питера в дом.

— Здравствуйте, — сказал Питер.

На Саре был дождевой плащ поверх бледно-голубой пижамы.

— Я узнала вашу машину, — сказала она. — Случилась беда.

— Что-нибудь с Грейс? — спросил он ледяным тоном.

— Нет. Вы знаете про Чарли Биллоуза. Вы были в Уинфилде, Грейс мне говорила. Полчаса назад нам сообщили, что в его доме пожар. Грейс уехала. Я не могла поехать из-за детей. — Она покачала головой, как будто не могла в это поверить. — Ну прямо все напасти сразу!

— Где дом?

Она объяснила ему, где это находится — в паре миль, на другом конце города.

За полмили от того места, куда он направлялся, Питер увидел клубы черного дыма, вздымающиеся в освещенном луной небе, перемежающиеся со спорадическими вспышками оранжевого пламени. Пожар был нешуточный. За сотни ярдов от огненного ада путь был заблокирован средствами пожаротушения и машинами многочисленных пожарных-добровольцев. Питер вылез из машины и прошел пешком туда, где путь преграждала веревка, натянутая поперек дороги, с тем чтобы не подпускать зевак слишком близко к ревущим останкам маленького домика.

Теперь единственная цель борьбы с пожаром состояла в том, чтобы не дать ему распространиться на соседние дома. Питер догадался, что это был маленький жилой квартал для преподавательского состава и других университетских работников. Чуть левее он увидел башню с часами, возвышавшуюся над университетской библиотекой.

Потом он увидел Грейс. Она стояла в нескольких ярдах, кутаясь в пальто, как будто замерзла, несмотря на жар от огня. С ней были два молодых человека, по виду — студенты, наспех натянувшие слаксы и свитера. Питер протиснулся к ним.

— Грейс, — сказал он.

— Привет, Питер. — Она не посмотрела на него. — Бутылка с какой-то зажигательной смесью, как они считают. У них не было никакого шанса что-то спасти.

— Будем надеяться, что его архивы хранились в его университетском кабинете, — сказал Питер.

— Они были здесь, — отозвалась Грейс глухим голосом.

— В несгораемом сейфе?

— Ничего такого и в помине не было, сэр, — сказал один из ребят, симпатичный паренек, с испугом в глазах за очками в роговой оправе. — Я Джим Бейли. Я работал вместе с мистером Биллоузом над его научной темой. Дом ломился от архивов — в книжных шкафах, коробках и стенных шкафах. Но не в сейфах. Я все время ему говорил… — Молодой голос осекся.

— Здесь мы уже ничем не сможем помочь, — сказала Грейс все тем же глухим голосом. — Джим, вы с Эдом поезжайте ко мне домой. Я думаю, мистер Стайлс хочет с вами поговорить. — Она отдала парню кольцо с ключом. — Пригоните мою машину. Я поеду с Питером.

Она по-прежнему не смотрела на Питера. Потом повернулась и пошла к «ягуару».

Второй парень, рыжеволосый и веснушчатый, протянул свою руку Питеру.

— Я Эдвард Крамер, сэр, — сказал он. — Там сгорело много ваших материалов.

— Моих материалов?

— Статей из «Ньюс вью». Мы хранили подшивку из них. Мистер Биллоуз называл вас «глас вопиющего в пустыне».

— Как много вам двоим известно насчет того, что он имел на АИА?

Парни переглянулись.

— Кое-что, — сказал Крамер. — Это было самым заковыристым делом из всех.

— Заковыристым?

— Не так-то просто было добыть реальные факты, — сказал Бейли.

— Давайте поедем с миссис Минафи и поговорим об этом, — предложил Питер.

Грейс уже сидела в «ягуаре», когда Питер присоединился к ней. Казалось, на какой-то момент ее жесткий самоконтроль ослаб. Она сидела, наклонив голову вперед, закрыв лицо руками.

— Это просто уму непостижимо, — всхлипнула она. — Два дня назад мы жили своей жизнью. Мы могли смеяться, любить и испытывать энтузиазм по поводу того, за что мы боремся, и сражаться за то, во что мы верили, и хорошо относиться к миру, несмотря на все его убожество. А теперь на нас как будто сбросили бомбу во время авиационного налета. Сэма больше нет, Чарли больше нет. И это безнаказанное уничтожение плодов многолетней работы Чарли. Я чувствую себя виноватой, да поможет мне Господь.

— Вы? Виноватой за что?

— Я поощряла Сэма на этот марш протеста в Уинфилд, и он мертв. Вчера я воодушевляла Чарли на то, чтобы поехать в Уинфилд, потому что хотела отомстить за Сэма и надеялась, что Чарли отыщет что-нибудь такое, что нанесет им урон. А сегодня вечером я сказала им, что вы едете, чтобы посмотреть на архивы Чарли.

— Кому вы это сказали? — резко спросил Питер. В ее словах он пока не видел никакого смысла.

— Неужели вы не понимаете, какими глупыми мы оба были, Питер? Я позвонила вам в ту гостиницу. Звонок прошел в ваш номер через коммутатор. Кто-то наверняка подслушивал, и они поняли, что им нужно добраться до архива Чарли прежде, чем мы это сделаем.

У Питера промелькнуло воспоминание о том ухмыляющемся портье из «Уинфилд-Армс». Возможно, Грейс права.

— Вы не можете винить себя в чем-то таком, — сказал он. — Сэм устроил бы этот марш в Уинфилд и без вашего поощрения. Чарли Биллоузу не требовалось, чтобы вы подначивали его на то, чем он занимался. А что касается телефонного звонка — то он лишь ускорил события на несколько часов, если вообще сыграл какую-то роль. Проблема в том, что никто из нас не способен по-настоящему поверить в то, насколько далеко зайдут эти люди. Мы опаздываем.

Грейс приподняла голову и в первый раз посмотрела на него:

— Уже нет, Питер. Я больше не собираюсь опаздывать. Давайте вернемся домой. Я не смогу спать, пока не найду способа дать сдачи этим чудовищам!

Питер почувствовал невольную жалость к этим двум ребятам, которые сидели вместе с ним и Грейс за ее кухонным столом, попивая кофе.

Оба они пребывали в состоянии легкого шока. Биллоуз был их кумиром. Они были просто не в состоянии осознать все, что случилось с ним и его работой. Еще хуже, подумал Питер, то обстоятельство, что они вдруг напугались. Когда их возглавлял Биллоуз, они готовы были следовать за ним без колебания.

Это был цивилизованный мир, свободная страна. Вы могли собирать доказательства и бороться с силами левых радикалов или правых радикалов на высоком интеллектуальном уровне. Такая драка доставляла вам удовлетворение. Но тут была драка иного рода, варварская, такая, какая им и не снилась, несмотря на предупреждения, которые раздавались из собственных уст противника. Сэму Минафи отстрелили голову. Чарли Биллоуза забили насмерть. Архивы по этой теме, на собирание которых ушли годы, погибли в пламени в течение получаса. Результатом стал страх и сомнение: а не лучше ли будет предоставить кому-то другому вести сражение?..

Это был страх того рода, на который рассчитывали уидмарки во всем мире, подумал Питер, страх, из-за которого оппозиция становится дряблой, старательно поддерживающей нейтралитет. Одна вещь, которую необходимо было сделать здесь в этот вечер, — это не допустить, чтобы эти ребята растеряли свое мужество. Это будет непросто, потому что в глубине души Питер в какой-то степени испытывал тот же самый страх. Было бы куда как проще пойти на попятную и ограничиться несколькими резкими высказываниями в статье для «Ньюс вью».

Но он знал, что не сможет этого сделать, какой бы привлекательной ни казалась эта идея. У Чарли Биллоуза и Сэма нашлось мужество, чтобы сражаться лоб в лоб. Нельзя, чтобы их усилия оказались напрасными. И нельзя оставить Грейс сражаться в одиночестве, потому что она, безусловно, была настроена сражаться — с чей-то помощью или без.

Питер наблюдал за этой убитой горем молодой женщиной, пока она резала ветчину на сандвичи для ребят. Каждое движение было точным и безукоризненным. Соблазнительная, роскошная фигура в слаксах и свитере странным образом выглядела бесполой. Это было так, как будто она затушевала все то, что открыло бы на какой-то момент испытываемые ею страдания. Она спросила ребят, положить ли им зелень в сандвичи, как будто это был вопрос, требующий серьезнейшего рассмотрения. Наверное, делая так, чтобы каждый пустяк казался важным, можно было облегчить боль от той единственной вещи, которая имела значение.

А потом, когда тарелка с сандвичами была поставлена на центр круглого кухонного стола, кофейные чашки наполнены, сумрачная тень легла на лицо Грейс.

С последней, не имеющей отношения к делу мелочью было покончено, и теперь уже не осталось никаких средств откладывать неизбежное.

— Думаю, все мы должны кое-что уяснить, — сказал Питер. — Все мы потрясены насилием, в которое трудно поверить. Оно, как правило, заставляет нас грезить о мести. Но мы не супермены и не женщины из романов. У нас нет никаких устройств для нанесения ответного удара, никакого секретного оружия, никакой возможности совершать подвиги в духе Джеймса Бонда. Мы не можем штурмовать Уинфилд и стереть его с лица земли чудодейственной лучевой пушкой. Но, несмотря на это, нам повезло.

— Повезло? — переспросил молодой Бейли, искоса бросив взгляд на Питера сквозь свои очки.

— Есть только одна вещь, способная уничтожить армию Уидмарка и то, что она отстаивает, — сказал Питер. — Факты! Я говорю, что нам повезло, потому что у нас есть разум, чтобы раскапывать факты. На это может уйти время, и это определенно потребует осторожности, но раскапывание убедительных доказательств — это то, что нам по плечу. — Он взглянул на Грейс, которая не отрываясь смотрела на него темными, ничего не выражающими глазами. — Я знаю, о чем вы думаете, Грейс. Сразу после похорон Сэма сегодня утром вы собирались отправиться в Уинфилд, чтобы драться. Как? Наверное, вам доставило бы огромное удовлетворение подойти к генералу Уидмарку и плюнуть ему в глаза, но этим его не одолеть.

— Там, в доме у профессора, наверное, хранились важные факты, — сказал Эд Крамер, — но они исчезли!

— Факты не исчезли, — сказал Питер. — Записи, но не сами факты. Нам придется заново их установить и использовать. Вы и Джим, насколько я понимаю, работали с Биллоузом. Если вы не слишком напуганы, то можете принести огромную пользу.

Крамер протянул руку за сандвичем.

— А чего тут бояться? — спросил он с наигранной беспечностью.

— Того, что на соседнем уличном перекрестке вас переедет грузовик, — сказала Грейс.

Эта была трезвая констатация истинного положения дел, и все они это знали.

— Там, на месте пожара, Эд, вы сказали, что работа по АИА была самым заковыристым делом из всех. В каком смысле? — спросил Питер.

Парень пожал плечами:

— У нас не было крупной организации, как вы понимаете. Это была просто научная тема, которую разрабатывал профессор Биллоуз. Годами он собирал информацию о всех экстремистских организациях в стране и некоторые он считал действительно опасными, такие, как Ку-клукс-клан, Минитмен, АИА и Молодые фашисты. Никаких платных сотрудников. Студенты, вроде Джима и меня, выполняли работу для него на общественных началах. Мы использовали полученные нами сведения, чтобы сделать себе имя в политологии. АИА — заковыристая вещь, потому что генерал Уидмарк — попечитель университета. Если бы получил широкую огласку тот факт, что профессор Биллоуз в рамках учебного семинара занимается расследованием деятельности одного из попечителей, его бы тут же погнали с работы. Там, где дело касалось АИА, нам приходилось действовать чрезвычайно осторожно.

— Ясное дело, — сказал Питер.

— Но даже при том, что мы действовали по-настоящему осмотрительно, результаты были не те, на которые надеялся профессор, — сказал Бейли.

— Три года назад — до меня — один из самых способных студентов из группы профессора решил отправиться в Уинфилд, — сказал Крамер. — Он поселился там на лето. Насколько я понимаю, он подружился с семьей Уидмарк. У которых есть дочь. Потом, как раз когда профессор ожидал, что этот парень сообщит уйму информации, тот выбросил белый флаг и оставил университет. Он был аспирантом.

— А его мотивировка? — спросил Питер.

— Профессор недоумевал по этому поводу. Этот парень просто послал телеграмму профессору, где говорилось, что у него есть возможность отправиться в Европу и он уезжает. Он находился всего в двадцати милях, но у него даже не хватило вежливости приехать сюда и повидаться с профессором Биллоузом. Я знаю, что это обидело профессора. Он любил этого парня, Редмонда, и доверял ему.

— Кто?! — почти что выкрикнул Питер.

— Редмонд, — сказал Крамер. — Энтони Редмонд. Так звали этого парня.

Грейс поставила свою кофейную чашку на блюдце с негромким стуком.

— В чем дело, Питер?

— Длинная история, — сказал Питер. Его мышцы напряглись. Тони Редмонд работал на Чарли Биллоуза в то время, когда он исчез! — Тем летом у Тони Редмонда был роман с приемной дочерью Уидмарка. — Питер вкратце рассказал им историю нервного расстройства Эйприл Поттер и последующего психического заболевания. — Вы знали этого Редмонда, Грейс?

— Мы с Сэмом были тогда в Африке, в составе Корпуса мира, — сказала она. — Даже не были женаты. В то время я университета-то еще в глаза не видела.

— От него приходила телеграмма? — спросил Питер Крамера.

— Профессор говорил, что «только телеграмма». В прошлом году один парень по имени Грэнинджер тоже вызвался поселиться в Уинфилде. Не прошло и трех недель, как он вернулся и сказал профессору, что не может продолжать это дело. Ему предложили отличную работу где-то на техасских нефтяных скважинах. Он очень смущался по этому поводу, но, как он сказал мистеру Биллоузу, ему нужно было самому о себе заботиться. Полагаю, не приходится особенно сомневаться в том, что его подкупил кто-то из АИА. Вот что я подразумеваю под «заковыристостью». Похоже, нам так и не удалось прочно внедрить туда кого-нибудь.

— Давайте не уходить так быстро от темы Тони Редмонда, — попросил Питер. — Кто дружил с ним здесь, в университете?

— Это было до меня, — сказал Крамер. — Я мог бы это выяснить, если это важно.

— Это может оказаться важным, — подтвердил Питер.

Он попробовал свой кофе. Кофе остыл.

— Рассказывают, что Уидмарки якобы пытались искать Редмонда по причине состояния здоровья девушки. У него не было семьи. Друзья знали только, что он отправился в Европу. Говорят, генерал воспользовался связями в Вашингтоне, чтобы выяснить его местонахождение, и в конце концов ему сообщили, что тот пропал без вести во время кораблекрушения, где-то в Средиземном море. Но это со слов Уидмарков.

— Вы в это не верите? — резко спросила Грейс.

— Это всю ночь не давало мне покоя, — сказал Питер.

Он рассказал им про появление Эйприл в его номере, про ее лепет о чем-то таком, что генерал сделал с ней и отчего Тони Редмонд пришел в такую ярость, что она испугалась, как бы он не попытался убить Уидмарка.

— Вы думаете, что парень уехал не сам по себе, — сказала Грейс. — Что, возможно, он действительно бросился в погоню за Уидмарком и что, возможно… — Она резко умолкла.

— Может быть, — сказал Питер.

— Вы думаете, что Уидмарк разделался с Редмондом и замел следы при помощи выдуманной истории? — спросил Бейли, широко раскрыв глаза.

— Я думаю, — ответил Питер очень спокойно, — что это стоит проверить. Вы, ребята, могли бы заняться делом здесь, в университете. Разыщите его друзей — студентов или преподавателей. Разузнайте — не получал ли кто-нибудь из них вестей от него после того, как он уехал в Европу.

— Если он уехал в Европу, — буркнул Крамер.

— У вас и Сэма наверняка были какие-то друзья в Вашингтоне, — обратился Питер к Грейс. — Ваши связи в Корпусе мира. Если Редмонд уехал в Европу, то ему наверняка полагался паспорт и ему наверняка полагалась виза. А если он погиб в море, то где-то должна быть об этом какая-то запись. Он был американским гражданином.

— Я могу попытаться, — сказала Грейс. — Я могу добраться до Вашингтона сегодня, во второй половине дня.

Питер вздохнул про себя. Он собирался пустить по этому следу сотрудников «Ньюс вью» и в то же время хотел, чтобы Грейс уехала отсюда, уехала из Уинфилда.

— У меня такое предчувствие, что у нас что-то наклевывается, — сказал он. — Они следят за нами, особенно за мной. Они думают, что я пытаюсь установить личность человека, который убил Смита, и что, если мне это удастся, я увяжу это с убийством Чарли Биллоуза. Им и во сне не приснится, что мы интересуемся тем, что случилось с Тони Редмондом три года назад. А это, возможно, то, чем их можно припереть к стенке!

— Поехали, — сказал Бейли, резко поднимаясь.

— Действуйте осторожно, — еще раз напомнил Питер. — Смерть Биллоуза и пожар — естественный предлог. Нет ничего странного в том, что вы вспомнили о Редмонде и других студентах, которые на него работали. Сделайте так, чтобы это выглядело непринужденно. Задавайте свои вопросы так, как будто не придаете им большого значения.

— Как нам с вами связаться? — спросил Крамер.

— Скажите мне, как связаться с вами, — сказал Питер. — Я не хочу, чтобы кто-то в Уинфилде знал, что вы вообще обо мне слышали.

 

Глава 4

Именно на службе по случаю похорон Сэма Минафи Питер повстречался с человеком, косвенно ответственным за ту волну насилия, которой их всех накрыло. Это был Шен Кэссидей, вольнодумствующий преподаватель университета, которого уволили за высказывание своих непопулярных суждений относительно американской внешней политики. Питер узнал этот типаж: хорошо обученный и дисциплинированный революционер. В ходе разговора с ним после погребальной службы Питер выяснил, что отец Кэссидея был ярым националистом во время борьбы ирландцев за свободу. Как бы сильно ни расходились Питер и Шен Кэссидей в области политической философии, курносый ирландец высказал несколько здравых суждений относительно генерала Уидмарка и АИА.

— Я знаю, что вы чувствуете, мистер Стайлс, — сказал Кэссидей. Они стояли возле университетской часовни, наблюдая, как небольшая процессия направляется к кладбищу. Только Грейс со своей семьей и присутствовали на похоронах. — Я знаю, как вы жаждете добиться справедливости в отношении Сэма и Чарли. Но надеюсь, вы точно понимаете, против чего восстали.

— А вы думаете, что я не понимаю?

— Вы вознамерились разгромить Армию за исконную Америку, — сказал Кэссидей. — Было бы прекрасно, если бы вам это удалось, но я не думаю, что вы в этом преуспеете.

— Почему?

— Да потому, что АИА не ответственна за это как организация нисколько, — сказал Кэссидей, стряхивая пепел с сигареты, зажатой между изъеденными никотином пальцами. — Видите ли, Стайлс, она похожа на все массовые движения. Цели могут быть ошибочны, но все они начинают пристойно. Даже Ку-клукс-клан после гражданской войны был организован, чтобы защитить добропорядочных южан от саквояжников, эксплуататоров и невежественных негров, вдруг опьяневших под воздействием новообретенной свободы. Но очень скоро Ку-клукс-клан выродился в проводника фанатизма, насилия и произвола. Это отдельные кровожадные индивиды положили начало такому вырождению.

— Или возьмите АИА. Они верят в демократию, как они ее понимают. Они идентифицируют коммунизм в качестве врага — так оно и есть. Они боятся, что в наше правительство просочились подрывные элементы, — а это не так, но если бы это было так, то страх их был бы обоснованным. Они верят, что настанет день, когда враг двинется в атаку и у нас не будет никакой защиты. И вот они формируют секретную армию. Обучают ее, вооружают и готовят к тому дню, когда нужно будет противостоять врагу. Это сущее помешательство, но оно уходит корнями в своего рода патриотизм, своего рода лояльность. Но — и тут появляется большая проблема — как сохранять эту армию в качестве единого целого? Вам приходится доводить их до состояния истерии. А результат — разрозненные вспышки.

— Как вы прекрасно понимаете, — продолжал он, — у меня нет никаких причин любить генерала Уидмарка. Но я могу сказать вам: он не хотел, чтобы Сэма или Чарли убили. Он не хотел, чтобы вы и люди, подобные вам, привлекали к ним всеобщее внимание. Если бы вы просто уехали, все бы успокоилось. Он бы опять добился от своих людей повиновения, и вы бы еще долгое время ничего о них не слышали. Ваша проблема вот в чем, Стайлс. Самое большее, на что вы можете надеяться, — это предъявить обвинение в убийстве одному-двум индивидуумам. Это не сломит АИА. Однако ваше присутствие в Уинфилде станет детонатором новых взрывов, если им покажется, что вы на подступах к истине. Вы не можете рассчитывать на то, что Уидмарк будет в состоянии контролировать эти вспышки. Так что, друг мой, вы подвергнетесь очень серьезной опасности, если вы попытаетесь действовать как волк-одиночка.

— И ваш совет? — спросил Питер.

Кэссидей обезоруживающе улыбнулся ему.

— Вам придется делать то, чего требует от вас ваша совесть, мистер Стайлс. Но с практической точки зрения… — Он пожал плечами. — Я не представляю, чтобы вы расхаживали с заткнутым за пояс пистолетом, но, возможно, это неплохая идея. Даже такому хорошо информированному человеку, как вы, трудно поверить, что его могут хладнокровно убить в тихом городке штата Коннектикут. Чарли Биллоуз прекрасно знал положение дел, и все-таки он был не готов к тому, что с ним случилось. Было бы жаль, если бы это случилось и с вами, учитывая, сколько вы всего знаете.

Когда Питер подходил к тому месту, где он припарковал свой «ягуар», он увидел, что кто-то сидит на правом сиденье. Это был Дэн Сотерн.

Питер открыл дверцу со стороны водителя и забрался внутрь.

— Привет, Дэн, — сказал он.

— Прекрасная служба, — сказал маленький толстый человечек, вертя в руках свою трубку. — Прекрасное надгробное слово произнес священник. Меня всегда поражает, как много хорошего им приходит в голову сказать о человеке, когда он мертв, и как мало, когда он жив.

— Я не услышал о Сэме ничего нового, — сказал Питер. — Может быть, он был исключением, тем, кто действительно заслужил то, что было сказано. Что вы тут делаете? — спросил Питер.

— Похороны были новостью, — сказал Дэн. — Видите вон тот большой подковообразный венок из красных роз справа от гроба? Это от генерала Уидмарка и АИА, с «сочувствием и искренними сожалениями». Я приехал на автобусе. Я подумал, что, может быть, вы подбросите меня обратно в Уинфилд. Вы ведь возвращаетесь, не так ли?

— Пристегнитесь к креслу, — сказал Питер.

Они выбрались из города и проехали около мили по шоссе в направлении Уинфилда, прежде чем снова заговорили.

— Все архивы Биллоуза погибли? — спросил Дэн.

— Чисто сработанный пожар, — согласился Питер. — К преступлениям АИА можно добавить поджигательство.

— Коннектикутский вариант огненного креста, — сказал Дэн. Ему наконец удалось раскурить свою трубку. — Вы все еще в достаточной степени их ненавидите, чтобы продолжить охоту за ними?

— Я не отступлюсь, — с жаром заверил Питер. Его так и подмывало рассказать маленькому человечку про Тони Редмонда, но он сдержался. Он не мог полностью ему доверять. — Отправная точка — это по-прежнему Смит, — сказал он. — Я хотел бы узнать, к кому он близок в АИА, кто часто с ним виделся и мог подбить его на убийство Сэма. Я размышлял насчет его родителей.

— Делберт Смит, отец, встретил сегодняшнее утро в тюрьме, — сказал Дэн. — Прошлой ночью он разгромил придорожную закусочную, скорбя о своем сыне — до которого ему, к слову, никогда не было никакого дела. Салли Смит, мать, должно быть, готовится к завтрашним похоронам, если смогла выкроить время между клиентами.

— Она действительно профессиональная проститутка?

— Так говорят в городе.

— Как ей это сходит с рук в таком месте, как Уинфилд?

Толстый человечек смерил Питера быстрым взглядом.

— Хороший вопрос, — сказал он. — Чудесный маленький домик на окраине города, глициния, растущая у заднего крыльца, цветной телевизор и новый стереопроигрыватель. Говорят, торговля идет бойко. Но чтобы настолько бойко?

— Кто-то оплачивает ее расходы? — спросил Питер.

— Это только догадка.

— Она станет со мной говорить?

— Она могла бы — если ей еще не отсоветовали, — сказал Дэн. — В Уинфилде чертовски мало людей, которые станут с вами сотрудничать, Питер.

— Неужели дело обстоит настолько плохо? Никого, кто бы не встал на сторону АИА?

— О, тех, кто не встал на их сторону, пруд пруди, — сказал Дэн. — Но большинство из них не такие несгибаемые герои, как вы. За последние сорок восемь часов они получили довольно мрачные наглядные уроки.

Солнце стояло высоко в небе, день был в самом разгаре. Знойное марево размывало очертания окружающих холмов. С возвышенности Питер мельком увидел озеро, подступавшее к восточной окраине Уинфилда. Маленькая яхта под ярко-красным парусом быстро двигалась навстречу ветру, в сторону дальнего берега, где просматривался ряд летних домиков. Дэн Сотерн увидел суденышко и хмыкнул.

— По городу гуляет шутка, — сказал он. — Видите вон тот парусник? Принадлежит сыну местного священника, который работает спасателем на водах в пляжном клубе. Ему говорят, что АИА прицепится к нему из-за этого красного паруса. И это лишь наполовину шутка. — Он умолк, о чем-то раздумывая. — Я не знаю, интересно ли вам, Питер, но каждый четверг в послеобеденное время и ранним вечером АИА проводит учебные сборы в лесу — по эту сторону озера. Они колют штыками старые футбольные чучела, у них есть инструктор по каратэ, а генерал командует ими при отработке строевых приемов. Под конец они накачиваются пивом и отдают генералу приветствие, что-то вроде «хайль Гитлер». Наверное, вам, как репортеру, хотелось бы их увидеть.

— Хотелось бы, — кивнул Питер.

— Они отваживают зевак.

— Могу себе представить.

Толстый человечек сунул трубку в карман.

— Сегодня четверг, — небрежно обронил он.

Примерно в миле от Уинфилда Питер высадил Дэна Сотерна из машины. Дэн имел виноватый вид, но он не хотел, чтобы его видели едущим по Главной улице в белом «ягуаре». Что напомнило Питеру о предложении Мак-Адама взять напрокат что-нибудь менее броское. Он осознавал, что десятки голов поворачиваются и с любопытством смотрят на него, пока он катит мимо главного торгового квартала. Интерес к нему испытывали не только местные власти и АИА.

Питер разузнал у Дэна Сотерна, как отыскать домик, где жила Салли Смит, а также как подобраться поближе к расположенному на отшибе учебному плацу АИА.

Коттедж этой дамы стоял на узкой грунтовой дороге примерно в полумиле от основной магистрали, никому не мозоля глаза и в то же время находясь в пределах легкой досягаемости. По иронии судьбы он смотрелся идеальным жильем для пожилой супружеской четы, коротающей свой век после пенсии. Типичный «увитый лозами домик» из рекламных проспектов для пожилых пенсионеров. На посыпанном гравием круге за домом был припаркован новенький малолитражный автомобиль с открывающимся верхом, из-под его опущенной крыши виднелись ярко-красные кожаные сиденья.

Питер припарковался возле него и вышел из машины. Ему показалось, что он заметил какое-то шевеление за ситцевыми шторами на окне. Когда он подошел к задней двери, она открылась, и на крыльцо вышла женщина. На ней был ярко-красный хлопчатый халат, на ногах — маленькие красные туфли, открытые спереди. Ногти на пальцах ее ног были алыми, того же оттенка, что и ее помада. Волосы у нее были светлые, но не от природы, как догадался Питер. Ее улыбка выглядела приветливой, но голубые глаза — холодно-расчетливыми.

— Миссис Смит? — спросил он.

— Ага, — сказала она. Она еще его не раскусила.

— Меня зовут Стайлс, — назвался он. — Я — репортер журнала «Ньюс вью».

— Ах, Боже ты мой, — охнула она.

— Я хотел бы с вами поговорить.

— Видите ли, мистер Стайлс, — так, кажется? — вам бы следовало знать, что меня не очень-то тянет беседовать с репортерами. Вчера они так и роились вокруг меня.

— Могу себе представить. Мне жаль вашего мальчика, миссис Смит.

— Как будто вы, ребята, дадите женщине погоревать в одиночестве, — ворчливо отозвалась миссис Смит.

— Газеты изобразили вашего мальчика каким-то маньяком-убийцей, — сказал Питер.

— Вы можете это повторить!

— Мне хотелось бы дать ему — и вам — шанс, — сказал Питер.

— Судя по тому, как они о нем пишут, у меня было отравленное молоко, когда я его выкармливала, — сказала она. — Дети в наши дни так быстро вырастают, а потом, черт возьми, уходят из твоей жизни, и вот тут-то они и свихиваются.

— Я был бы признателен, если бы вы поговорили со мной о нем, — сказал Питер.

— А пить вам сейчас рановато будет? — спросила она. — Я никогда не пью одна, а выпить смерть как хочется.

— С удовольствием к вам присоединюсь, — сказал Питер.

Задняя дверь вела в кухню, оборудованную морозильником новейшей модели, посудомойкой и духовкой с грилем.

— У меня есть джин, смешанное виски и скотч, — сказала миссис Смит. — Выбирайте.

— Шотландское, если можно.

— С содовой?

— Со льдом, если вас не затруднит.

— Не затруднит. А вам приходилось видеть эти новые морозильники? Устройство для изготовления льда. — Она открыла дверцу. — Размораживать вообще не нужно, а когда вам понадобятся кубики, достаточно протянуть руку. Они выскакивают из автомата, по мере того как вы их расходуете.

— Красота, — похвалил Питер.

— Да вы проходите вон туда, к уголку, и присаживайтесь, — пригласила миссис Смит. — Я сейчас принесу пару стаканов для нас.

Кухонный уголок был лучшим из тех, что поставлял Гранд-Рапидс. Но Питер лишь вскользь оглядел мебель. Стенное пространство покрывали цветные фотографии обнаженных и полуобнаженных девиц, все до одной, очевидно, вырезанные из «Плейбоя».

Очевидно, клиентам, которые наведывались к Салли Смит, не полагалось забывать, зачем они здесь. Питер почувствовал тесноту в груди.

— Неплохая коллекция, вам не кажется? — спросила Салли Смит. Она поставила выпивку Питера на стол. У нее самой был высокий стакан, наполненный джином комнатной температуры. — Возможно, кто-то считает, что это безвкусица — вот так развешивать их по стенке, но я говорю — если каждый может купить их в газетном киоске, так почему бы не держать их у себя дома.

— Вполне логично, — согласился Питер. — Спасибо. — Он почувствовал, что ему требуется выпить.

— Когда я была помоложе, я чуточку походила на блондинку вон в том углу, — похвасталась Сэлли.

Питеру стало не по себе — определенно замок «молнии» на красном халате был сдвинут чуточку ниже, чем это было минуту назад на заднем крыльце.

— Мне не кажется, что возраст так уж сильно изменил вашу фигуру, миссис Смит, — сказал он.

— Ну ладно, полюбезничали — и довольно, а теперь садитесь и пейте, — сказала она. — Знаю я вашего брата, мистер Стайлс. Вы пришли сюда конечно же не для того, чтобы обсуждать размеры тела. Жаль, но я, представьте, это знаю.

Она села напротив него и сделала затяжной глоток теплого джина.

— Я хочу спросить о связях вашего сына Олдена с АИА, — сказал Питер. — Вы имели что-нибудь против его окружения?

— Нет, черт возьми, — сказала Сэлли. — Я решила, что это пойдет ему на пользу, — все равно как раньше бойскауты. Дисциплина, занятия по стрелковому делу, чтение политических брошюр, регулярные слеты и учебные сборы. Некоторые люди не соглашаются, что АИА безвредна, но благодаря ей Олден не околачивался на углах улиц со всяким отребьем.

— Как долго он состоял в ее членах?

— Три-четыре года. У них есть юношеская организация, а потом, когда тебе исполнится шестнадцать, можно стать регулярным членом. Олдену было девятнадцать, так что можете сами подсчитать. Когда у ребенка нет отца, мужской клуб или организация — лучшее, что только может быть. Об этом во всех журналах пишут.

— Как долго ваш муж пребывал в неведении относительно Олдена? — спросил Питер.

— Этот болван? Да он исчез из моей жизни практически с того дня, как мы поженились. Он приходил домой пьяный, проезжался по мне, как паровой каток, и снова сваливал. Он ушел навсегда, когда Олдену было меньше года.

— Был в АИА кто-то, особенно интересовавшийся Олденом?

Она заколебалась, и в первый раз он почувствовал в ней напряженность.

— Так, чтобы особенно, — никто, — ответила она.

— Он не упоминал при вас о каких-то конкретных людях?

— Послушай, парень, ты мне голову не заморочишь, учти это.

— Я и не пытаюсь.

— Ты знаешь, кто я такая. Я зарабатываю на жизнь тем единственным способом, который знаю. Я не была близка с Олденом. Как только он стал достаточно взрослым, чтобы уехать из этого города, он уехал. Мы только орали друг на друга, и он называл меня такими именами, от которых у вас бы волосы встали дыбом. Но он не тратил время на то, чтобы рассказать мне, кто его друзья или кто проявлял к нему особый интерес, да и мне было на это наплевать.

— Он когда-нибудь упоминал при вас имя Уолш?

Она рассмеялась:

— Пэт Уолш? Ему не было нужды упоминать при мне Пэта. Я знаю Пэта.

— Послушайте меня, миссис Смит, — сказал Питер. — Кто-то превратил Питера в убийцу, а потом убил его, чтобы помешать ему рассказать об этом. Я хочу найти этого кого-то, чтобы то же самое не случилось с другим парнем.

Она сделала еще один затяжной глоток джина.

— А теперь мы вместе споем первый куплет из «Христа», — сказала она резким голосом. — Ты меня разочаровываешь, парень. Ты, оказывается, святоша — а я ведь так и подумала, когда увидела, как ты въезжаешь во двор в этом «ягуаре». Я всегда говорю — живи и дай жить другим, единственное, чего никак не могут уяснить люди, которые разглагольствуют о религии.

Похоже было, что дама очень быстро захмелела от своего джина.

— Олдену не оставили шанса жить — или дать жить другим, — сказал Питер. — Вот почему я приехал, чтобы с вами увидеться.

— Не на такую напал, парень, — сказала она, маленькие пятнышки румянца проступили на ее щеках. — Я вот сижу здесь полтора дня и спрашиваю себя, почему я не слишком убиваюсь из-за того, что случилось с Олденом. Я выносила его здесь, в своей утробе! — Она хлопнула себя по животу. — Я должна чувствовать что-то, автоматически, но я не чувствую. Он ненавидел меня, а я ненавидела его — за то, сколько он доставлял мне хлопот. Ну что же, я приноровилась к такой жизни. Хочешь посмотреть на остальные помещения в этом доме? Нет во всем Уинфилде дома краше, с более современными удобствами. Если ты думаешь, что я стану разводить с тобой эту душеспасительную бодягу, то ты рехнулся. В этом городе все шло путем, пока твои бродяжки не притопали позавчера с вашими плакатами и вашими «аллилуйя». Так что некоторые люди угодили в мясорубку, и один из них был Олден. Это случилось бы с ним рано или поздно, так какого рожна! — Казалось, ей не хватает воздуху, и она допила остатки джина из своего стакана. — Так почему бы тебе не отчалить отсюда, сынок, чтобы совать нос в чужие дела где-нибудь еще. Все, чего я хочу, — это чтобы меня оставили в покое и дали пожить без постороннего вмешательства.

— Кто были друзья Олдена? — упорствовал Питер.

— Ну как тебе еще растолковать, Джек, — по буквам, что ли? — закричала она на него. — Допивай то, что у тебя налито и катись отсюда. Не желаю я участвовать в твоем балагане.

Питер понимал, что тут нечему удивляться. Салли Смит не смогла бы промышлять в городе Уинфилде без молчаливого согласия АИА. В ту минуту, когда он ясно дал понять, что метит в Уидмарка и его компанию, она запаниковала. Он был совершенно уверен, что в тот момент, когда он уйдет, заработает розовый телефон на приставном столе. Те, кто платил за этот дом, узнают все о его визите.

— Жаль, что вы не хотите помочь, — сказал Питер. Он встал. — Если вы передумаете…

— Ну конечно — ишь, размечтался! — фыркнула она.

Он прошел через сияющую кухню на улицу, к своей машине.

Он мельком увидел женщину, наблюдавшую через окно кухни. У Олдена Смита никогда не было ни малейшего шанса в этом мире, подумал он.

Озеро носило индейское название, которое Дэн Сотерн упоминал, а Питер вскоре забыл. По его прикидкам, оно тянулось на пять-шесть миль в длину и от полумили до трех четвертей мили в ширину. Чтобы попасть на густо поросший лесом западный берег, где у АИА имелся своей учебный плац, Питеру пришлось проехать до дальней оконечности, а потом двинуться в обратном направлении по противоположному берегу.

Восточный берег, как он разглядел, подъезжая к Уинфилду, был усеян летними коттеджами и лодочными станциями, имелся также какой-то клуб пловцов, очевидно тот самый, где работал спасателем на водах сын священника. В этот день, уже под вечер, на восточном берегу царило оживление. Там плавали десятки парусников, каноэ и моторных катеров. Два катера тащили за собой загорелых водных лыжников. Пока Питер ехал по дороге, петляющей по берегу озера, дети махали ему руками. Все казались счастливыми и безмятежными. Они были настолько мало затронуты убийством и насилием, как будто здесь никогда такого не случалось.

Когда он добрался до дальней оконечности озера, домики поредели. Дэн обещал развилку с правым ответвлением, уводящим вверх на холмы, туда, где стояли домики, используемые охотниками во время охотничьего сезона. Левое ответвление, по которому предстояло ехать Питеру, быстро превратилось в поросшую травой просеку. Ему не следовало заезжать слишком далеко на этом участке дороги, а не то он бы выскочил туда, где члены АИА припарковали свои машины. Белый «ягуар» выдал бы его с головой, если бы он оставил его на виду. Он увидел место, где мог свернуть и оставить машину за плотной стеной сосен и берез. Он запер ее и двинулся пешком.

Он ушел не слишком уж далеко, когда услышал злые голоса, что-то громко и ритмично скандирующие. Очевидно, это было частью заведенного порядка, потому что то начиналось, то прекращалось. Питер догадался, что это происходило не более чем в двухстах ярдах от того места на поросшей травой просеке, где он стоял. Вроде бы все совпадало с теми ориентирами, которые ему дал Дэн Сотерн.

Питер сошел с дороги и углубился в лес по правую сторону от нее. По словам Дэна, так он должен был попасть на вершину хребта, выходившего на учебный плац. Ритмические выкрики становились все громче — подобно управляемому рыку диких зверей.

Подъем оказался неожиданно крутым и неровным. Питер мог танцевать или играть в гольф, почти не обнаруживая существования своей искусственной ноги, но такой подъем был для него делом сложным. Он чувствовал, как пот струится под его рубашкой, пока хватался за кусты и маленькие деревца, чтобы подтянуться кверху.

Потом внизу, слева от себя, он увидел парковочную зону, о которой его предупреждал Дэн. Питер припал к земле за купой кустов. По его грубым прикидкам, там стояло более сорока машин. Два человека, оба в серых брюках от полевой униформы с черными лампасами, серых гимнастерках с эмблемой АИА на нагрудных карманах и кепках-бейсболках с черным верхом, облокотились на одну из машин, куря и переговариваясь.

Дикий, звериный рев раздавался теперь совсем рядом. Злобный звук действовал Питеру на нервы. Два человека на автомобильной стоянке были им встревожены. Один из них посмотрел вверх, почти в то самое место, где Питер опустился на колени за кустами, и рассмеялся. Мускулы Питера напряглись. Это был полицейский фотограф, который делал снимки в мотеле «Ор-Хилл» после убийства Чарли Биллоуза. Вроде бы он никак не показал своим видом, что знает о присутствии Питера.

Когда этот человек отвернулся, Питер воспользовался возможностью и торопливо перебрался по верху хребта. Внезапно прямо под ним, в естественном амфитеатре размером примерно с футбольное поле, предстала АИА в действии. Питер распластался на животе за кустами дикой голубики, едва веря своим глазам.

Там проводилось с полдюжины разных занятий. В дальнем конце поляны инструктор по строевой подготовке занимался с дюжиной или более новобранцев, сосредоточившись на отработке простых элементов строевой подготовки. Почти вертикально вниз от того места, где лежал Питер, находился источник организованного крика. Поперек площадки, на расстоянии в несколько футов друг от друга, были растянуты десять брезентовых чучел. Питер хорошо помнил их с тех времен, когда проходил курс начальной боевой подготовки в морской пехоте. В двадцати пяти ярдах от чучел стояли, пригнувшись, десять человек, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Офицер засвистел в свисток, и десять человек пошли в атаку, внезапно разразившись воплями, от которых кровь стыла в жилах. Они, бросившись со всех ног, добежали до чучел, нанося колющие и рубящие удары своими штыками, которые сверкали в послеполуденном солнце. Десять новичков заняли свое место на исходном рубеже в ожидании новой атаки.

Левее с полдюжины людей, сбросивших свои форменные рубашки, с голыми торсами, поблескивающими от пота, по очереди отрабатывали с двумя инструкторами приемы, сочетавшие в себе дзюдо и каратэ. Другая группа, работавшая со свисающим с перекладины футбольным чучелом, играла в свою игру. Человек в униформе приближался непринужденной походкой, держа руки в карманах. По выкрикиваемой команде он начинал действовать.

Его левая рука взлетала к козырьку черной кепки и тянула его книзу. Козырек, или забрало, похоже, держался на шарнирах. Он опускался на лицо человека подобно маске, оставляя лишь широкую прорезь для глаз. Правая рука выхватывала короткую дубинку, вроде полицейской, которую, очевидно, носили в рукаве или в штанине.

Чучело подвергалось жестокому избиению. Потом тот, кто бил, быстро отбегал в прикрытие. Набег с последующим отходом, делавший опознание невозможным в том случае, если жертва выживет и попытается произвести таковое.

Питер знал, что хитроумная кепка, которую можно в долю секунды превратить в маску, типична для всех тайных группировок. Когда настает момент насильственных действий, нужно во что бы то ни стало избежать опознания. Члены Ку-клукс-клана столетиями носили белые капюшоны. Кепка-бейсболка, которую носят тысячи игроков в гольф, рыболовы и спортсмены всех разновидностей, не привлечет особого внимания в толпе.

Прямо напротив Питера находилась смотровая площадка, возвышавшаяся футов на десять над землей, обнесенная маленькой деревянной оградой. Там, наблюдая за разнообразными проводимыми на плацу учениями, стоял генерал Уидмарк, в серой униформе и черной кепке своей армии. При нем были двое адъютантов, поглощенных разговором.

За исключением нескольких новобранцев в дальнем конце площадки, каждый из присутствующих хорошо владел какой-то разновидностью рукопашного боя. На самом деле подготовка была не военной. Она предназначалась для уличных боев, бунтов и быстрых вылазок небольшими группами. Вы налетаете и отходите, калеча и убивая. У Питера пересохло во рту. Это не была армия наемников. Это были лавочники, коммивояжеры, фермеры, служащие автозаправочных станций и клерки — люди, с которыми имеешь дело каждый день в прилегающей местности, принявшие на веру евангелие насилия, проповедуемое психопатами.

Сколько людей из тех, что резвились на пляжах и в воде по ту сторону озера, знали, что в действительности здесь творилось? Вероятно, они догадывались о чем-то и держались подальше. Такая благоразумная тактика, должно быть, выработалась в результате старательно распускаемых слухов.

Питер внезапно почувствовал острую потребность выбраться отсюда, выбраться в какое-то безопасное место, откуда он мог поведать миру о том, что он увидел. От криков мастеров штыковой атаки у него защемило под ложечкой.

Он отступил чуть назад от занимаемой им за кустами позиции. Он приподнялся и, оставаясь в полусогнутом положении, повернулся, чтобы отправиться обратно вдоль хребта, туда, где оставил «ягуар». И с присвистом выдохнул сквозь зубы.

Вокруг него широким кольцом расположилась дюжина людей из АИА в своей серой униформе, с опущенными черными забралами, закрывавшими лица. Каждый из них держал совершенно открыто короткую, отполированную деревянную дубинку, которая, очевидно, была неотъемлемой частью их снаряжения.

— Долго же ты сюда добирался, — сказал один из них.

Питер не мог сказать наверняка, кто из них говорил.

У него за спиной, внизу, продолжалось обучение приемам штыкового боя, сопровождаемое соответствующими выкриками… пронзительный свист, кровожадный боевой клич, глухой стук, когда штыки вонзались в брезент и набивку.

— Хочешь вначале произнести речь? — спросил приглушенный голос из-за маски. — Ты ведь оратор, да?

Питер встал. В голове его промелькнула мысль, что хотелось бы в последний раз встать и выпрямиться. Ошибиться в оценке шансов было невозможно. Он мог скатиться вниз по склону на учебный плац — где сто других людей взяли бы дело в свои руки и прикончили бы его.

Кольцо медленно сужалось.

Когда-то давно Питер проходил курс подготовки бойца спецназа. Даже не обладая той устойчивостью, которую дают две здоровые ноги, он мог за себя постоять, но не безоружный и не с разницей в силах один к двенадцати. Он молил о том, чтобы один из них попробовал сладить с ним в одиночку, и в то же самое время знал, что так не будет. Их учили использовать перевес в силе, не оставлять никому ни малейшего шанса.

Потом они набросились на него, как свора диких собак, рыча и дубася его своими дубинками. Это был момент невероятного ужаса и боли. В самом начале его пригвоздили к земле, и он почувствовал, как лопаются на мясе бедра ремешки его искусственной ноги, которую безжалостно выворачивали, отрывая от культи ниже колена. Раздался дикий смех, и сквозь кровавое марево он увидел, как нога перебрасывается от человека к человеку, словно у детей, играющих футбольным мячом, украденным у мальчика помладше. Он услышал, как закричал на них, не от боли, а от ярости.

Они могли бы разнести ему череп, как яичную скорлупу, одним хорошим ударом отполированной дубинки, но, казалось, что они не ставят себе такой цели. Истерзание должно было продолжаться медленно и мучительно. Они колотили его по ногам и туловищу. Его одежда была вспорота и сорвана с него. Все, что он мог сделать, это откатиться, прикрывая голову руками. В их смехе потонул рев молодчиков со штыками; их смех и грохот крови у него в ушах, пока он погружался в то, что представлялось беспроглядной, красной смертью.