Фред, прекрати немедленно, ты хочешь получить инфаркт, да?

Элизабет Дэвис, с трудом скрывая раздражение, наблюдала из окна кухни, как ее муж, сбросив с себя все, остался в белых шортах и на спор с дочерью приседал на лужайке перед своим домом.

... восемьдесят шесть.... восемьдесят семь.... восемьдесят восемь....

Пятнадцатилетняя Сэди Дэвис, смеясь, помахала матери рукой и продолжала считать:

— ... девяносто семь, девяносто восемь, девяносто, девять... сто! Папка, ты выиграл. Ты у меня просто молодец!

Фред Дэвис с побледневшим лицом, тяжело дыша, но улыбаясь, шлепнул дочь пониже спины.

— Ну что, проспорила? Будешь целую неделю мыть мою машину. Твой отец еще не так стар, как ты думаешь.

— Папка, да ты у меня просто орел. Надо было мне с тобой на двести поспорить.

— А что, думаешь, я бы двести раз не присел? — хорохорился Фред Дэвис, подбирая с травы свою спортивную рубашку и ощущая, как мелко подрагивают ставшие ватными ноги. Ему шел пятьдесят третий год, и, несмотря на занятия теннисом по субботам и плаванием по воскресеньям, возраст все же давал себя знать. Но зато как восхищенно смотрит на него Сэди. Нет, если вы уж решились завести ребенка только в тридцать семь лет, то будьте добры и в пятьдесят два соответствовать возрасту своей дочери, которой нужен молодой сильный отец, а не старая брюзжащая развалина. Все-таки он показал ей сегодня, -а если бы потренировался перед этим с недельку, то мог бы присесть гораздо, больше. Фреда Дэвиса просто распирало от гордости, и Сэди, чувствуя это, охотно ему подыгрывала, хоть и хихикала про себя над смешным тщеславием отца.

В кухне Элизабет сидела перед остывающим завтраком и думала, что ради того, чтобы выглядеть в глазах дочери боевым петухом, Фред готов на любую глупость. Неужели он не понимает, что просто смешон, когда бегает с ней наперегонки по дороге или ныряет в бассейне на спор, кто дольше пробудет под водой.

— Однажды тебя просто увезут в больницу после таких упражнений, — сказала она, когда муж с дочерью, запыхавшиеся и потные, ввалились в кухню. Сказала немного резче, чем хотела. Думала произнести это равнодушно-осуждающе, но получилось резковато. Раздражение Элизабет от этого только усилилось, особенно когда она перехватила заговорщицкий взгляд, которым обменялись отец с дочерью. Элизабет даже показалось, что дочь иронически подняла брови, как бы говоря отцу: "Ну что с мамы возьмешь — не обращай на нее внимания". Что она себе позволяет, эта девчонка! Вымахала здоровая акселератка, грудь как у взрослой женщины, а умишка кс>т наплакал. Начинаешь ее ругать, так она глазищи свои потупит, ресницы на полщеки, а про себя усмехается. Нет, это все от того, что Фред совершенно распустил дочь. Он держит себя с ней, как с подружкой, абсолютно никакой дистанции. Наверняка это не только она замечает, но и все их знакомые тоже. Элизабет встала и, сдержавшись, чтобы не шваркнуть с размаху тарелку о стену, аккуратно поставила ее в моечную машину.

— Ты опоздаешь в контору, Фред, если не поторопишься. Не думаю, что мистер Кэссиди будет этому рад.

— Да-да, Бетти, — заторопился Фред, — я уже иду переодеваться. Спасибо за завтрак.

Он выбрался из-за стола, мимоходом провел рукой по шее дочери и вышел из кухни. Сэди допила апельсиновый сок и тоже встала.

— Спасибо, мам. Я доеду с папой до центра, а там зайду к Мэгги, порисую. Ладно?

— Что-то ты зачастила с утра к Мэгги. Каждый день выходишь в полдевятого, как на работу. Майку могла бы другую надеть. Уже неделю в одной и той же ходишь. Не забудь, что скоро в школу. Ты бы лучше учебники полистала перед новым учебным годом, больше пользы бы было. Или ты думаешь, что если станешь художницей, то знания тебе уже не нужны будут?

— Нужны, нужны, — серьезно ответила Сэди, только в глазах ее плясали чертенята. — Знания нужны каждому, кто хочет занять достойное место в обществе и пользо ваться уважением окружающих.

Она сделала умное лицо и вышла из кухни. Элизабет посмотрела из окна, как Фреди выводит из гаража машину, открывает дверцу дочери, выезжает с участка, хрустя гравием на дорожке, и скрывается за деревьями на улице. Лицо Элизабет Дэвис было задумчиво и невесело. Она вспомнила кое-что давнее, что очень хотела бы забыть, и от этого готова была заплакать.

Фред Дэвис вернулся с работы в половине седьмого и, весело насвистывая сквозь зубы, прошел в гостиную. Элизабет сидела в кресле, уставившись в телевизор, и при виде ее неестественно выпрямленной спины и напряженных плеч Фред понял, что скандала не избежать. Интересно, какой повод жена придумала на этот раз. В прошлый раз, что же послужило поводом в прошлый раз? А га, он не починил газонокосилку перед отъездом в Нью-Йорк, и трава на лужайке перед домом целую неделю не подстригалась. Какой кошмар! Фред усмехнулся про себя и подумал, что сегодня Элизабет найдет наверняка не менее серьезный повод для скандала. Настроение у него было великолепное. Утром он подписал контрюкт с фирмой "У.Б.Холендер" по поставке комплектующих деталей и справедливо полагал, что его шеф Джон Кэссиди учтет это обстоятельство при распределении акций в конце года. Фред Дэвис постарался придать своему лицу выражение серьезного внимания, сел в кресло и приготовился слушать то, что намерена была ему высказать жена.

Элизабет сохраняла каменную неподвижность перед телевизором еще добрых пять минут прежде чем повернулась наконец к мужу и сказала ровным, спокойным тоном, который не смог бы обмануть и человека, менее знавшего ее, чем Фред.

— Только что звонила Мэгги Портленд, спросила, не пришла ли Сэди домой. Я ответила, что нет. Тогда она таким невинно-елейным голоском и говорит: "Ах да, она же сегодня, наверное, задержится". Я чувствую, что она какой-то подвох готовит, но спокойно спрашиваю, что он хочет этим сказать. И эта маленькая сплетница с торжеством в голосе заявляет мне: "Просто ваша дочь поехала кататься с каким-то мужчиной в его машине, так что я думаю, она сегодня явится попозже". Ты представляешь, что я должна выслушивать? И от кого?! От пятнадцатилетней сопливки, которая сейчас, наверное, уже обзванивает всех подруг Сэди, те скажут своим родителям, и завтра уже весь город будет знать, что твоя дочь садится к каким-то мужчинам в машину и неизвестно чем там с ними занимается.

Хорошее настроение Фреда Дэвиса как ветром сдуло. Он выпрямился в кресле, не веря своим ушам, и громко рявкнул:

— Не пори ерунды. Повторяешь всякую чушь, которую тебе наплела Мэгги Портленд. У Мэгги вообще язык без костей, как и у ее мамаши, — та еще сплетница. Дай ей только зацепку — будет молоть языком целый год.

Но, Фредди, — возразила Элизабет, слегка напуганная неожиданной вспышкой ярости мужа, — я же тебе об этом и говорю. Мегги и ее мать — известные сплетницы, и нельзя давать им ни малейшего повода для пересудов. Ты должен поговорить с Сэди, когда она придет домой, и выяснить, что это за мужчина и почему она села к нему в машину. Она уже не маленькая и должна понимать, чем это может кончиться.

— Ладно, хватит!

Фред ударил кулаком по столу так, что чуть не обломил край столешницы.

— Не верю я в весь этот бред, — рявкнул он. - Придет Сэди, я сам ее спрошу, а пока больше не хочу слушать об этом.

Он прошел к себе в кабинет, хлопнув за собой дверью. Элизабет с холодной усмешкой смотрела ему вслед. Ишь ты, как его разобрало, нашего заботливого, любящего папашу. Его маленькая ласковая дочурка тискается в машине с чужим нехорошим дядей. В машине жарко, дядя потный подбородок у него к концу дня уже колючий, и он елозит сейчас своим колючим потным подбородком по белой шейке маленькой Сэди. Не когда-нибудь в прошлом, а вот прямо сейчас, в эту самую минуту! И главное, Фредди у себя в комнате все это сейчас ярко представляет себе. В мельчайших деталях. Вплоть до запахов. Уж она-то хорошо знает своего Фредди. Элизабет не удержалась и злорадно рассмеялась: "Подожди, что он скажет через час".

Через час Фред Дэвис вышел из своего кабинету и, пряча глаза, попросил жену:

— Бет, позвони этим Портлендам и спроси Мегги поподробнее, во сколько Сэди села в эту чертову машину и что это был за автомобиль? Может, она номер запомнила?

Элизабет нашла в телефонной книге фамилию Порт-лендов и сказала мужу, чтобы он поднялся в спальню к параллельному аппарату. Трубку сняла миссис Портленд, и по ее сдержанно-торжествующему голосу Элизабет поняла, что та уже все знает от дочери. Разговор с Мегги ничего нового не дал. По ее словам, Сэди первой вышла после занятий в изостудии, сказав, что сегодня хочет прийти домой пораньше, чтобы успеть помочь отцу вымыть машину и быстро пошла по улице. Из стоявшей у тротуара машины вышел мужчина и заговорил с Сэди. Она стала ему что-то объяснять, показывая рукой вдоль улицы, а потом вдруг села к нему в машину на переднее сиденье. Автомобиль резко рванул с места и на первом же перекрестке свернул направо. Вот и все, что Мегги Портленд запомнила, если не считать того, что машина была большая и серая, а мужчина — немолодой и некрасивый брюнет.

Фред Дэвис задумался. Похоже было, что водитель серого автомобиля был нездешний и спросил у Сэди, как проехать. Возможно, что им было по дороге и она села к нему в машину. Но если это так, то почему владелец серого автомобиля резко, по словам Мегги Портленд, рванул с места, сразу набрав большую скорость, а главное — почему Сэди до сих пор не пришла домой? В течение последующего часа Фред Дэвис не находил себе места, меряя шагами гостиную и раздраженно отмахиваясь от попыток жены успокоить его. Наконец старинные, доставшиеся от бабушки Элизабет, часы в гостиной пробили девять. Фред тяжело рухнул на диван и сжал голову руками. Что-то здесь было не так. Сэди никогда не задерживалась после занятий в изостудии, к тому же у нее с собой был довольно тяжелый мольберт с красками. Вряд ли она пошла бы с ним куда-нибудь. Сначала занесла бы мольберт домой.

— Может быть, нам надо позвонить в полицию? — подумала вслух Элизабет.

Нет, — решительно отрезал Фред. — Это может быть похищением. Если это из-за выкупа, то впутывать сюда полицию нельзя. Он может убить Сэди. Слишком часто так бывает, когда в дело вмешивается полиция. Надо еще подождать. Если ее действительно похитили, нам обя зательно позвонят, сообщат свои условия. Подождем.

До утра они просидели в гостиной, косясь на телефон, но звонка не было. Время от времени Фред вставал, чтобы приготовить себе очередной коктейль. В восемь утра лоч тальон принес письмо. Прежде чем вскрыть конверт, Фред внимательно осмотрел его. Штемпель был местный, число на нем стояло сегодняшнее. Руки несчастного отца дрожали, когда он вскрывал конверт. Наконец он справился с ним, и на стол выпал листок бумаги, исписанный печатными буквами, и снятая "поляроидом" фотография. На снимке, видимо сделанном в какой-то пещере при свете вспышки, Сэди стояла у большого камня, руки ее были заведены за спину, желтая майка, в которой она вчера вышла из дома, разорвана от шеи до пояса на две половины, и крупные, тугие груди девочки выглядели неожиданно и вызывающе сексуально на мрачном фоне темного камня и грубо разорванной одежды. В глазах Сэди, смотрящих прямо в объектив, застыли ужас и мольба.

Фред выпустил фотографию из рук, словно она обожгла ему пальцы, и зарычал в бессильной ярости. Схватив письмо, он быстро пробежал его глазами, потом прочел еще раз, не торопясь, и скрипнув зубами, швырнул через стол жене

— Ублюдок, прохрипел Фред. — Он Пишет, что изнасилует Сэди, если сегодня до двенадцати дня ты не привезешь ему в горы картину твоей бабушки.

— Дега? Он хочет моего Дега? — не веря своим ушам, переспросила Элизабет.

— Да, да, черт его побери! Он хечет эту картину. Откуда он мог узнать про нее?

— Может быть, сама Сэди, испугавшись, рассказала ему про картину? — предположила Элизабет, внимательно вчитываясь в письмо.

— Не говори ерунды, — отрезал Фред, — что же, по-твоему, этот бандит похитил девочку, не зная, какой он сможет получить за нее выкуп, да и получит ли вообще что-нибудь? К тому же Сэди умная девочка и ни за что не сказала бы этому негодяю того, чего он сам не знал. Нет, он каким-то образом заранее выведал про твоего Дега и подготовил это похищение, боясь, что мы продадим картину.

- Но что же теперь делать? Он требует, чтобы именно я отвезла Дега в горы, и обещает убить Сэди, если в машине со мной будет еще кто-нибудь или хоть один полицейский будет замечен им на дороге.

Ты собирается мне пересказать все письмо? Кажется, тебе это доставляет удовольствие.

- Фред, ты совершенно напрасно злишься на меня. Я просто спрашиваю тебя, что нам делать? Неужели вот так взять и отдать какому-то подонку картину стоимостью полмиллиона долларов? Неужели ничего нельзя сделать?

— Ну почему же нельзя? — Голос Фреда Дэвиса дрожал от с трудом сдерживаемой ярости. Лицо его побагровело, глаза налились кровью. — Можно остаться дома и сэкономить полмиллиона долларов, а этот, как ты говоришь, "какой-то подонок" в двенадцать часов сделает с Сэди то, что обещает в своем письме. Может, этот выход тебя устраивает? Я прекрасно знаю, какие мысли сейчас бродят у тебя в голове. Конечно, деньги тебе дороже, чем Сэди, потому что она тебе напоминает о том, как ты ...

— Нет! — Возглас Элизабет был похож на крик смертельно раненого животного. — Нет, Фредди, умоляю, не говори этого, потому что это неправда. Это неправда, — с силой повторила она, потом уронила беспомощно руки и заплакала. — Господи, милый, неужели все эти годы ты жил со мной, а про себя думал, что я ... что я ... — Элизабет разрыдалась и выбежала из гостиной.

Фред Девис, наклонив голову набок, напряженно прислушивался к торопливым шагам жены над головой, в спальне дочери. Вот ее шаги сбежали вниз по лестнице, и она появилась в дверях гостиной, держа в руках прямоугольный клетчатый сверток, размером примерно два фута на полтора.

Я вынула ее из рамы и завернула в плед, — просто сказала Элизабет, открыто глядя в лицо мужа. — Если я сейчас выеду, то через полчаса буду в горах на развилке. Там оставлю машину. Еще минут пятнадцать до Трона Вождя. Положу картину, возьму Сэди и сразу назад. Самое позднее в одиннадцать мы уже будем здесь. Позвони доктору Томпсону и попроси его никуда не уходить из дома в это время.

— Ты думаешь?. . — испуганно вскинулся Фред Дэвис.

— Не знаю, но ты же видел фотографию ... От такого негодяя всего можно ожидать, так что обязательно позвони доктору Томпсону. Он ведь не только терапевт, но и вообще очень хороший врач.

— Хорошо, — сглотнув комок в горле, согласился Фред. — Я позвоню.

Глаза его подозрительно заблестели. Он поцеловал жену в щеку и сказал:

— Ты там поосторожнее с этим ублюдком. Не спорь с ним.

— Надеюсь, что мне с ним не придется увидеться. Зачем ему в моем лице лишний свидетель?

Элизабет вывела из гаража свою машину, маленькую двухместную "хонду" с откидным верхом, ободряюще помахала мужу рукой и уехала.

Потянулись долгие часы ожидания. Фред, не в силах усидеть на месте, бесцельно метался по дому, выходил на порог и смотрел на вздымающиеся вдалеке Скалистые горы, словно мог увидеть там свою дочь и жену. Иногда ему казалось, что он совершил ошибку, что надо было подключить полицию. Но потом он вспоминал, что единственная дорога, по которой можно заехать в горы, прекрасно просматривается сверху и подобраться к развилке дороги незамеченным просто невозможно. Любой человек, направляющийся в горы, будет виден сверху, как на ладони. Нет, он совершенно правильно поступил, что пошел на сделку с похитителем. Тому ведь нужны только деньги. Он получит картину и отпустит девочку целой и невредимой.

Фред уговаривал себя до одиннадцати, потом до двенадцати. По истечении еще часа одинокий, зловещий удар старинных часов прозвучал, словно гонг, означающий, что прежняя безмятежная, мирная жизнь кончилась и надежд на ее возвращение больше нет. Фред снял трубку телефона и набрал номер начальника полиции Стоунвилла. Пол Стивене был старым знакомым Фреда. Пол начинал свою карьеру в полиции с самого низа и прошел путь от рядового полицейского до начальника полиции города благодаря исключительной честности и трудолюбию. Сам Стивене не путал понятия честности и порядочности. С его точки зрения, это были совершенно разные вещи, хотя в понятие порядочности обязательно входило понятие честности как один из компонентов. Честность же Пол Стивене понимал очень просто: если ты уж взял взятку у кого-то, то обязательно отработай ее — выполни то, о чем тебя этот человек просит. А если не можешь выполнить его просьбу, то верни деньги. Это простое и четкое представление о честности и неукоснительное следование ему в течение всей своей службы в полиции Стоунвилла и помогли Полу Стивенсу завоевать симпатии как рядовых граждан города, так и членов его муниципалитета. Сейчас Фред звонил Полу Стивенсу, зная, что тот сделает все от него зависящее, чтобы найти Сэди и Элизабет.

Уже через десять минут после сбивчивого рассказа Фреда о событиях последних суток, в горы устремились пять полицейских автомобилей, а в воздух поднялся патрульный вертолет с врачом на борту. В полвторого Фред Дэвис уже сидел в кабинете Пола Стивенса, временно превращенном в оперативный штаб. А еще через пятнадцать минут пилот вертолета сообщил, что видит на плато под скальной площадкой тело женщины, наполовину засыпанное камнями.

— Кто? — прошептал побледневшими губами Фред Дэвис, но Пол Стивене лишь сочувственно взглянул на него и сказал в микрофон рации:

— Постарайтесь спустить туда доктора. Может быть, она жива. — Потом, повернувшись к Дэвису, мягко, но настойчиво попросил: — Фред, Фред, я очень вас прошу, пойдите на улицу или посидите в машине. Здесь вы будете мешать. Если мне сообщат что-то новое, я вам немедленно передам. И мой вам совет: выпейте таблетку валиума.

Фред Дэвис вышел на улицу, проклиная все на свете. В голове его метались несвязные обрывки мыслей. Чье тело обнаружил вертолетчик? Почему он сразу решил, что это женщина? Наверное, потому, что она была в платье. Бетти вышла из дома в платье, а Сэди? Фред попытался припомнить, в чем вчера была Сэди — в платье или джинсах, но вспомнить не смог. Мысли путались, слезы застилали ему глаза. Почему-то стало трудно дышать. Он попытался вдохнуть хотя бы глоток воздуха, но ничего не получилось. Липкий пот заливал ему глаза, лицо и холодными струйками скатывался за воротник рубашки. Фред хотел поднять левую руку, чтобы вытереть лицо и посмотреть на часы, но рука почему-то не слушалась. Он успел открыть дверцу своего автомобиля и мягко повалился боком на переднее сиденье.

Очнулся он у себя дома, в своей спальне и первое, что спросил, было:

— Нашли?..

Молодое женское лицо, обрамленное белым чепцом, склонившееся над ним, исчезло, и через минуту вместо него появилось серьезное лицо доктора Томпсона, самого известного городского врача, который по мере надобности становился для своих пациентов то гинекологом, то терапевтом, то психиатром. Одним словом, доктор Томпсон был домашним врачом многих именитых семей города. Кроме обширных медицинских познаний и умения хранить чужие тайны, он славился в городе великолепными, можно сказать, уникальными бакенбардами и абсолютным отсутствием чувства юмора. Сейчас он озабоченно пощупал пульс Фреда и сказал:

— Мистер Дэвис, у вас был серьезный сердечный приступ, не исключаю даже, что это микроинфаркт, который просто не отразился на ЭКГ. Если вы не будете соблюдать строгий постельный режим по меньшей мере сутки, то я допускаю возможность повторного тяжелого кардиоспазма, который скорее всего кончится обширным инфарктом. В вашем возрасте в подобных ситуациях такая последовательность событий очень вероятна.

— Доктор, — с трудом выдавил из себя Фред, — что с моей дочерью и женой?

— С вашей дочерью все в порядке. Она пережила сильнейшее нервное потрясение, но несомненно оправится от него. Во всем остальном она не пострадала.

Врач прочел немой вопрос в глазах несчастного отца и, отвечая на него, сказал:

— Она не была изнасилована.

— А Элизабет?

Врач отвел глаза, кашлянул и виновато пробормотал:

— Ваша жена погибла сорвавшись в горах с высоты двадцати ярдов. Я думаю, она умерла сразу. Не мучилась.

Фред побелел и, скрипнув зубами, отвернулся лицом к стене.

Сутки понадобились доктору Томпсону и его медицинской сестре, чтобы поставить Фреда на ноги.

Столько же понадобилось Полу Стивенсону, чтобы убедиться, что вся полиция города не в состоянии отыскать ни похитителя Сэди Дэвис, ни пропавшую картину. У начальника полиции даже не было ясности в том, что явилось причиной смерти Элизабет Дэвис — несчастный случай или убийство. Каменная осыпь, которая сползла со склона горы и сбросила миссис. Дэвис с тропинки, могла обрушиться и сама по себе, а могла быть и сдвинутой кем-то со своего места. Никаких следов на скале не осталось, да и не могло остаться.

Через каналы Интерпола были оповещены торговцы живописью в большинстве европейских стран, Канаде, Соединенных Штатах и Австралии. Описание картины было выслано во все крупные музеи мира, но особых результатов от этой акции ожидать не приходилось: обычно похищенные картины такого ранга не появляются на черном рынке. Как правило, их крадут с целевым назначением, так что сразу после похищения картина оседает в какой-нибудь частной коллекции. Поиски серого автомобиля тоже не дали результатов, так как ни один из немногочисленных свидетелей, которых удалось найти, не смог даже назвать его марку и модель. Номер машины, естественно, никто не запомнил. Удалось выяснить только, что письмо с требованием выкупа было опущено в почтовый ящик при выезде из Стоунвилла между шестью часами вечера — время последней выемки почты — и семью часами утра, первой выемкой почты. Письмо было написано шариковой авторучкой корявыми печатными буквами. Отпечатков пальцев на письме и фотографии не было. На конверте были отпечатки пальцев только почтальона и Фреда Дэвиса. Следствие прочно зашло в тупик.

Когда Пол Стивене отказался взять у Фреда Дэвиса чек на десять тысяч долларов и со всей присущей ему меткостью сказал, что он вряд ли сможет сделать больше того, что уже сделал, Фред позвонил в частное сыскное агентство Пинкертона в Нью-Йорке и, обрисовав ситуацию, попросил прислать к нему их лучшего детектива. Агентство, весьма внимательно относившееся к пожеланиям своих клиентов, перебрало несколько возможных кандидатур и остановило свой выбор на Майкле Ричардсе, работавшем в агентстве уже двенадцать лет и отличающемся поистине бульдожьей хваткой при расследовании самых запутанных дел. Именно Майкл Ричардc, с его склонностью к логическому анализу и умением сопоставлять самые, казалось бы, разрозненные факты, был как раз тем человеком, которого Фреду Дэвису не следовало бы привлекать к расследованию. Но дело было сделано, агентству Пинкертона был послан чек, и Майкл на следующий день вылетел из Нью-Йорка в Стоунвилл рейсовым самолетом в восемь часов сорок минут утра.

В дверь позвонили. Фред Дэвис отпер замок, и на пороге возник невысокий худощавый мужчина на вид лет тридцати, коротко стриженный, с непримечательной наружностью и прозрачными голубыми глазами, глядящими на мир с доверчивым детским любопытством.

— Простите? — вопросительно обратился к нему Фред. — У вас ко мне какое-то дело?

— Да, — сказал мужчина, с той же детской доверчивостью вглядываясь в нахмуренное лицо хозяина дома. — Мое имя Майкл Ричардc, я из агентства Пинкертона, нью-йоркское отделение.

— Вы от Пинкертона? — недоверчиво спросил Дэвис и, не скрывая своего неудовольствия, буркнул: — Проходите. Я — Фред Дэвис.

Они прошли в гостиную и с минуту сидели молча. Дэвис, украдкой поглядывая на детектива, раздраженно барабанил пальцами по столу, а Ричардc смотрел на него, словно не замечая его недовольства. Наконец он нарушил молчание, мягко сказав:

— Мистер Дэвис, вы не будете возражать, если я позвоню в Нью-Йорк за счет моего агентства?

— Звоните, — сухо сказал Дэвис.

Детектив набрал многозначный номер и доложил, что прибыл в Стоунвилл, звонит от клиента и нуждается в помощи.

— Мистер Салливан, опять то же самое. Вы извините меня, что беспокою вас, но иначе мне будет трудно работать. Да, конечно. — Майкл Ричардc протянул трубку Дэвису и официальным тоном произнес, что с ним хочет говорить мистер Салливан, глава нью-йорского отделения агентства Пинкертона.

— Здравствуйте, мистер Салливан, — сказал в трубку хозяин дома, проклиная про себя детектива, торчащего у него за спиной и мешающего попросить, чтобы прислали кого-нибудь другого, поопытней и порешительней.

— Добрый день, мистер Дэвис, — резко прозвучал ему прямо в ухо высокий голос Салливана. — Я хотел лишь сказать вам, что мистер Ричардc, которого мы направили, — один из лучших сотрудников агентства, и мы его очень высоко ценим. Пусть вас не смущает его внешность. Он очень опытный и решительный детектив, и я прошу вас доверять ему во всем. Договорились?

— Хорошо, но каким образом вы догадались?..

В голосе мистера Салливана прозвучала едва уловимая ироническая нотка:

— Просто вы не первый, кого внешность Ричардса вводит в заблуждение. Это касается не только наших клиентов, но и преступников тоже. Надеюсь, что в интересах дела вы будете с мистером Ричардсом максимально откровенны во всем, что он захочет узнать. Это очень важно.

Задумчиво положив трубку на рычаг, Дэвис повернулся к детективу, глядящему на него с доброжелательной улыбкой.

— Мистер Ричардc, — сказал Фред Дэвис и протянул детективу руку, — прошу простить меня. Я вел себя глупо и недостойно, если мои мысли были так явно написаны у меня на лице.

— Ничего, - просто ответил тот, — я уже привык к этому, так что вашей вины здесь нет. Что поделаешь, если я уж таким уродился. Я сам иногда подхожу к зеркалу и думаю: неужели это мое лицо? Порой мне приходится погримасничать перед зеркалом, чтобы убедиться, что это мое отражение. Я ведь внутренним взором вижу себя совсем иным: высоким, широкоплечим, с лицом, как у Кёрка Дугласа. Но, увы . . . Ну ладно, оставим в стороне мою внешность и займемся делом. Я вчера, как только вы обратились в наше агентство и расследование поручили мне, позвонил в полицейское управление вашего города и узнал об основных моментах дела, по крайней мере тех, что на сегодняшний день известны вашей полиции. Можно выделить три основные линии, по которым следует двигаться: первая •— похищение вашей дочери, вторая — исчезновение картины (Дега, как мне сказали) и третья — трагическая гибель вашей жены. Простите, что касаюсь свежей раны, мистер Дэвис, но это моя работа, к сожалению.

— Ничего, я все понимаю. Главное — найти этого негодяя, поэтому можете не щадить мои чувства, спрашивайте обо всем, что считаете нужным.

— Хорошо, это облегчит мою задачу. Так вот, мистер Дэвис, мой метод состоит в том, что я расследую до конца каждую линию дела по отдельности. Это позволяет глубже проникнуть в нее, выявить все нюансы, связанные только с этой линией. Если же расследовать все дело в целом, то многие такие нюансы остаются незамеченными, потому что одни линии как бы забивают другие. Более крупные и очевидные события оставляют в тени мелкие, казалось бы, незначительные детали, но без которых невозможно воссоздать полную картину преступления.

— Это похоже на студийную запись шлягера, — заметил Дэвис.

— Совершенно верно. Там тоже музыку записывают отдельно, вокал без музыкального сопровождения отдельно, а потом накладывают эти две записи друг на друга. Результат такой записи получается гораздо лучше.

— И вы решили начать?. .

— С самого легкого — с похитителя. Попытаюсь вычислить его и передать в руки полиции. Возможно, он даст ответ на все остальные наши вопросы.

— Но полиция сделала все, чтобы найти его, и ничего не добилась.

— Ну что же, у полиции свои методы, а у меня свои.

Мы не отрицаем друг друга, а дополняем. Наше агентство старается всегда работать в контакте с полицией, ведь цель у нас общая — найти преступника. .

Фред Дэвис открыл дверцы комнатного бара и предложил:

Выпьете что-нибудь, мистер Ричардc?

— Если можно, сухой мартини.

— А я сделаю себе что-нибудь покрепче. Не думайте, что я каждый день пью с утра виски. Просто смерть жены совершенно выбила меня из седла. Я никак не могу понять, что ее больше нет, нигде нет. Все время хочу ее позвать, но вспоминаю, что Бет уже нет.. . Господи, как ужасно! В полиции считают, что это — несчастный случай, а не убийство. Похитителю не было никакого резона совершать это. Элизабет, вероятно, положила картину на Трон Вождя и возвращалась по тропинке к дороге. В этот момент сверху, со склона горы на тропинку сползла осыпь из мелких камней и сбросила ее вниз. Так считают в полиции.

— А что такое Трон Вождя?

— Это местная достопримечательность. Если ехать в горы, то на высоте примерно тысячи футов дорога раздваивается. Левый ее рукав длиной в тридцать пять миль идет вдоль горной гряды к соседнему городку Блэксхиллу, а правый поднимается вверх, переходит в серпантин и идет на ту сторону Скалистых гор в Канаду. Так вот, от этой развилки идет в горы тропинка, и в конце ее в известняке за сотни лет вымыта водой небольшая площадка, посреди которой стоит что-то вроде грубо высеченного из скалы кресла. То ли это игра природы, то ли правда его когда-то высекли из скалы индейцы — никто не знает. В городе это кресло зовут Троном Вождя, существует романтическая легенда, связывающая это место с последним вождем племени ирокезов.

— В письме похититель требовал оставить картину на Троне Вождя?

— Да. Элизабет должна была оставить картину там и вернуться к своей машине, после чего этот бандит обещал отпустить Сэди.

— Значит, преступник скорее всего здешний, раз он так хорошо знает все тропинки и местные достопримечательности?

— Вне всякого сомнения. Та пещера, в которой он держал Сэди, оказывается, известна лишь очень немногим любителям прогулок в горы. Я, например, о ее существовании и не слышал.

— В каком состоянии нашли вашу дочь? Я имею в виду, была ли она связана, одета и все прочее?

— Я знаю об этом со слов Пола Стивенса, нашего начальника полиции. Он сказал, что веревки на Сэди были уже разрезаны, только на руках остались синяки от веревок. Майка на ней была спереди разорвана, остальная одежда была цела. Этюдник ее, который был при ней в момент похищения, лежал там же в пещере.

— Девочка была напугана?

— Она была просто почти невменяема. Ни на какие вопросы не отвечала и до сих пор не отвечает, все время молчит, отвернувшись. Вчера были похороны Элизабет, и вот там на кладбище Сэди словно прорвало. Она разрыдалась, кричала, звала маму. У нее была настоящая истерика, я с трудом смог успокоить ее. Это была ужасная сцена. Доктор Томпсон говорит, что Сэди перенесла сильнейшее нервное потрясение и ей лучше побыть несколько дней дома, никуда не выходить. Он категорически запретил разговаривать с ней о чем-то, что может опять разволновать ее.

— Значит, расспросить ее, как выглядел похититель...

Исключено! — категорически заявил Дэвис. — Я не позволю рисковать здоровьем ребенка даже ради поимки этого негодяя. К тому же вряд ли Сэди будет говорить о нем. Доктор Томпсон считает, что у нее могло развиться что-то вроде защитной амнезии.

— Потеря памяти?

— Да, потеря памяти как защитная реакция на сверхсильный раздражитель, то есть на похищение, смерть матери и все, что с этим связано. После того как полицейские нашли ее в пещере, Сэди не выходит из дома. Почти все время сидит в комнате с кистью в руках, рисует натюрморты.

— Ну что ж, мистер Дэвис, — детектив допил свой мартини, отставил бокал и поднялся, — попробую обойтись без помощи вашей дочери. Я остановился в "Альпинисте", если вдруг вспомните или узнаете что-то новое, то сообщите мне через портье. Хорошо?

Покинув дом Дэвисов, Майкл Ричардc на взятом на прокат в агентстве Хертца "форде" поехал в полицейское управление. Представившись Полу Стивенсу, он узнал, что из нью-йорского отделения агентства уже звонили и заручились поддержкой городской полиции в расследовании. Пол Стивене был сама любезность. После первых фраз они с Ричардсом стали называть друг друга по имени и единодушно пришли к выводу, что дело на редкость дрянное и бесперспективное для расследования. Стивене дал Ричардсу прочесть все материалы, которыми располагала полиция, включая протоколы опроса свидетелей и заключения экспертов. Сейчас Ричардc внимательно изучал письмо, присланное похитителем, и фотографию Сэди Дэвис в разорванной майке.

— Ну, что скажешь, Майкл? — прервал наконец молчание начальник полиции.

— А ты сам что об этом думаешь? — откликнулся Ричардc.

— Я считаю, что это письмо писал человек несомненно местный и явно сексуально озабоченный, — задумчиво сказал Стивене, еще раз пробегая взглядом кривые пляшущие строчки письма. — Ты прочти, с каким вкусом и подробностями он описывыет все, что сделает с девчонкой, если ему не отдадут выкуп. Нет, ты послушай только: "... положу ее на спину, свяжу руки, раздену догола и буду бить кнутом до крови по самым чувствительным местам, пока она..." Тьфу, читать и то противно. Не-е-ет, уж ты мне поверь: тот, кто писал это письмо, либо половой извращенец, маньяк, либо просто сексуально озабоченный прыщавый мальчишка, который мечтает о женщине, но никак не может решиться.

— Постой, постой, — поднял от письма глаза Ричардc, — а что, если в деле был замешан кто-нибудь из поклонников Сэди Дэвис? Какой-нибудь щенок, которого ты сейчас так здорово описал?

На лице шефа полиции появилось выражение любопытства.

— У тебя что, есть предположение, что похитителей было двое? — с интересом спросил он.

— А у тебя что, есть доказательства, что он был один? — парировал Ричардc и засмеялся. — Ты лучше со мной не спорь. Я когда-то в детстве хотел стать адвокатом и все, ну буквально все мои близкие родственники, прочили мне блестящую карьеру. И знаешь почему?

— Ну, почему?

— Потому что я никогда ни одного их утверждения не принимал на веру — всегда требовал доказательств. Мать тогда запрещала мне дружить с Джеком Пачульски, потому что он плохой, а я спрашивал, почему он плохой? Она говорила: он ворует у соседей белье с веревок. А я спрашивал: кто это видел? И выяснялось, что никто конкретно этого не видел.

— А потом?

— А потом мы подросли, и мать стала говорить, что моя дружба с Джеком Пачульски до добра не доведет, потому что он связан с гангстерами: он ворует автомобили для их грязных делишек. А я опять ее спрашивал: где дока зательства? Кто может подтвердить это? И выяснялось, что никто.

— Так вы и продолжали дружить?

— Нет, у Джека завелись деньги, он заважничал и перестал со мной знаться, а потом и вовсе переехал из Бостона в Манхеттен.

— Слушай, это был случайно не тот Пачульски, которого посадили года два назад за ограбление страховой компании Макмиллана? Громкое было дело.

— Представь себе, тот самый.

— Значит, твоя мать все-таки была права, когда говорила, что он плохой.

- Конечно, она была права, но чтобы доказать это и посадить Джека на десять лет, мне пришлось в позапрошлом году изрядно попотеть.

Майкл Ричардc засмеялся, глядя на удивленное лицо Пола Стивенса, и добавил:

— Между прочим, я выступал главным свидетелем обвинения по делу Пачульски и после вынесения приговора подошел к Джеку прямо в суде.

— И что, он не пообещал пристрелить тебя, когда выйдет на свободу?

— Нет, он на меня даже не обиделся, сказал, что я всегда был такой дотошный и он жалеет лишь об одной вещи.

— О какой же?

— Вот я тоже его спросил об этом. А он так прицени-вающе посмотрел на меня и говорит: "Жаль, Майкл, чтo мы с тобой тогда раздружились в детстве. Сейчас и я бы был на свободе, и ты был бы богатым".

Из полицейского управления Ричардc вышел с адресом Маргарет Портленд.

В Стоунвилле жило около тридцати тысяч жителей, но, по словам Пола Стивенса, Дорис Портленд и ее дочь Маргарет знали чуть ли не каждого из них и не просто знали, а были в курсе всех их финансовых и особенно личных дел.

Мэгги Портленд оказалась маленькой вертлявой девчонкой со скошенным подбородком и остренькими, проницательными глазками, внимательно ощупавшими каждую деталь скромного костюма Майкла Ричардса. Майкл не преминул отметить про себя это обстоятельство, с удовольствием подумав, что от таких глаз мало что может укрыться.

Разговор с Мегги происходил на улице возле дома Портлендов. Майклу пришлось представиться родителям Маргарет и просить у них разрешения поговорить с ней наедине, так как ее мать, молодящаяся особа с такими же острыми глазками, постоянно вмешивалась в их разговор.

— Скажи, пожалуйста, Маргарет, неужели ты ничего не заметила в том человеке, который похитил Сэди, ничего особенного? Может быть, в его машине было что-то, что показалось тебе необычным?

— Меня уже в полиции обо всем спрашивали, — недружелюбно ответили' Мэгги, явно не испытывая никакого интереса ни к разговору, ни к собеседнику.

— Жаль, что ты ничего не запомнила, — слукавил Ричардc, — потому что когда я найду похитителя, а я его обязательно найду, судебный процесс над ним может прогреметь на всю страну. В таких случаях ход процесса освещают лучшие репортеры. В центральных газетах появятся фотографии тех, кто участвовал или помогал поимке преступника. Если бы твои показания помогли следствию, то фоторепортеры вились бы вокруг тебя, как пчелы вокруг меда. Представляешь свой большой портрет на первой странице "Дэйли телеграф" и кричащий заголовок "Маргарет Портленд из Стоунвилла разоблачает преступника"?

— Вот еще, больно нужно, — пренебрежительно фыркнула Мэгги, но острые ее глазки уже разгорались. — Это для Сэди Дэвис главное, чтобы все о ней говорили и восхищались ею, в для меня это не важно.

Она помолчала немного, потом, глядя в сторону, сказала безразличным тоном:

— Ну, о чем вы хотели меня спросить?

— Постарайся припомнить, Маргарет, какая машина была у того человека, какой костюм, прическа, может быть, помнишь цвет номерного знака?

— Ну, автомобиль был такой большой, серого цвета, немного с перламутровым отливом. Номер я не запомнила — мне это как-то ни к чему было. Мужчина этот уже совсем старый, лет, может, сорок или даже пятьдесят, брюнет, волосы гораздо длиннее, чем обычно носят мужчины в таком возрасте. Больше вроде ничего такого я не заметила.

— Автомобиль стоял к тебе передом или задом?

— Задом, конечно, он же был на той стороне улицы, справа.

— А на заднем стекле у него ничего не было нарисовано, или, может быть, какая-нибудь игрушка там лежала? Знаешь, как некоторые любят класть у заднего стекла автомобиля игрушечных собак, тигров...

— Нет, ничего такого не помню. Кленовый лист вроде был у него на заднем стекле, а больше ничего. Да, точно, кроме листа больше ничего не было.

— Какой кленовый лист? — заинтересовался Ричардc, стараясь не выдать охватившего его волнения.

— Ну, такой — на присоске, чтобы качался на ходу.

Несмотря на все старания Ричардса и его наводящие вопросы, больше Мэгги ничего не вспомнила. Майкл решил переменить тему.

— Скажи, Мэгги, а у Сэди Дэвис есть кавалеры? Ну, мальчики, с которыми она дружит?

— У нее-то? У такой гордячки? Да кто с ней будет дружить? — презрительно пожала плечами Маргарет, но по ее сузившимся глазам и злой гримаске, промелькнувшей на лице, было очевидно, что она не совсем правдива в этом, видимо больном для нее, вопросе.

— Ну, знаешь, — продолжал осторожно гнуть свою линию Ричардc, — может быть, можно не дружить, а так просто ухаживать. Мне говорили, — решил схитрить он, — что за ней ухаживает один парень, но Сэди он не нравится.

— Кто-о? Боб Томпсон ей не нравится? — не выдержала Мэгги и от возмущения даже взмахнула руками, хотя и помнила, что воспитанные девушки при разговоре не жестикулируют. — Да она как выходит после занятий в изостудии, так первым делом ищет его глазами. Он ведь всегда в это время болтается где-нибудь на той стороне улицы.

— Значит, он каждый раз после занятий ждет там Сэди Дэвис? — уточнил Ричардc.

— Это сама Сэди так думает, что он ее ждет, а кое-кто думает, что он ждет кого-то другого.

Это туманно-расплывчатое по форме предположение, в сочетании с притворно смущенной улыбкой Мэгги, позволило Ричардсу предположить, что тщеславие не было качеством, которого юная мисс Портленд была совсем лишена. Он серьезно осмотрел вертлявую детскую фигурку Мэгги, ее скошенный подбородок и тоном глубочайшей убежденности произнес:

— Я почему-то думаю, что Боб Томпсон ждет там тебя, Маргарет.

— Ну вот еще, дернула плечиком Мэгги, — больно он мне нужен, этот дылда.

Выражение ее сразу загоревшегося лица столь явно не соответствовало этому заявлению, что Ричардсу даже стало жалко маленькую сплетницу.

— А когда похитили Сэди Дэвис, Боб Томпсон был там, где обычно ждет тебя? — спросил детектив, намеренно делая упор на слове "тебя".

— Был, — неохотно ответила Мэгги, но потом сразу куда-то делся. Когда Сэди села в машину к тому типу и уехала с ним, я еще оглянулась, чтобы поглядеть, видит ли Боб все это, но его уже и след простыл.

— А чем он вообще занимается, этот Боб Томпсон? Работает или еще учится?

— Да ничем он не занимается. Школу он кончил в прошлом году, в этом собирается поступать в университет, а год вроде как готовился, но мне кажется, учеба его не интересует. Его вообще кроме тряпок мало что интересует.

Он что, хорошо одевается?

Ого, еще как. Следит за собой, словно девчонка. Если у него коричневые брюки, то уж ни за что не оденет к ним черные туфли или синюю рубашку. Всегда все в тон. У него даже брелок от ключей одного цвета с машиной. Смешно, конечно, когда взрослый парень так следит за своей внешностью, но надо признать — вкуе у него есть. Что да, то да.

— А на какие же деньги он так хорошо одевается? полюбопытствовал Ричардc.

— Да у него отец врач, самый, наверное, лучший в нашем городе, а Боб его единственный сын, так что ничего удивительного. Между прочим, моя мама хорошо знала мать Боба в молодости. Так вот она говорит, что...

— Хорошо, хорошо, Маргарет, — поспешил остановить готовый обрушиться на него поток городских сплетен Ричардc, ты мне расскажешь об этом в другой раз, ладно? Я хочу тебя поблагодарить, ты мне очень помогла. Думаю, я кое-что выясню в ближайшее время и, заметь, только благодаря тебе.

Он попрощался с Мэгги и поехал назад в полицейское управление. Пол Стивене у себя в кабинете пил кофе, наливая его в стакан из большого, двухлитрового термоса. В левой руке у него был толстенный сандвич, и еще два таких же ждали у него на тарелке. Увидев Майкла Ри-чардса, он заулыбался и очень правдоподобно изобразил изумление на своем крупном румяном лице.

— Как, Портленды отпустили тебя через какие-то полчаса? Как это тебе удалось? Ты связал мамашу и запер в ванной дочь? Мне от них удалось отделаться только через два часа, проведенных в их доме, после чего мои познания о похитителе Сэди едва ли увеличились, но зато мое мнение о лучших жителях нашего города значительно ухудшилось.

— А я беседовал с Мэгги на улице. В дом им заманить меня не удалось.

— Что я могу на это сказать? развел руками шеф полиции. — Снимаю шляпу перед твоей изобретательностью.

Между прочим, я узнал от Мэгги очень важную вещь: на заднем стекле машины, увезшей Сэди Дэвис, был прикреплен присоской кленовый лист. Лицо Стивенса вдруг посерьезнело.

— Ч-черт! Мне она об этом не сказала. Ты думаешь, этот парень приехал из Канады?

Вполне возможно. Если тебе не трудно, Пол, попроси кого-нибудь из своих ребят показать Маргарет Портленд альбом с фотографиями машин. Может быть, она узнает марку?

— О'кей, Майкл. Я вижу, ты круто взялся за дело.

Чем еще я могу тебе помочь?

Что ты знаешь о Бобе Томпсоне?

Ты имеешь в виду сына доктора Джона Томпсона?

— Да, о нем упомянула младшая Портленд. Якобы парень приударял за Сэди Дэвис.

— Вот чего не знаю, того не знаю. Да и вообще до сих пор Боб меня как полицейского не интересовал. Знаю только, что он играет за городскую футбольную команду. А вот его отец в нашем городе — величина. Его здесь все уважают, и я первый. Он поставил на ноги мою младшую, когда у нее было осложнение после кори. Прекрасный человек. И врач отличный.

— Пол, а ты не мог бы ввести меня в его дом? Я бы хотел поговорить с его сыном в непринужденной обстановке, чтобы он не замкнулся. Знаешь ведь, каковы мальчишки в этвм возрасте.

Лицо полицейского выразило сначала раздумье, потом колебание, и Стивене мягко сказал:

— Извини, Майкл, но попробуй обойтись своими силами. Я не знаю, есть что-нибудь за сыном доктора или нет, но не сомневаюсь, что если что-то есть, то ты это раскроешь. В этой ситуации мне бы не хотелось, чтобы неприятности в дом доктора Томпсона пришли через меня. Пойми меня правильно, Майкл.

— Ладно, Пол, все нормально. Я тебя понимаю. Какой у него адрес?

— Риджент-стрит тридцать семь, угловой дом. Дай знать, если что-нибудь откопаешь.

— О кей.

Проехав по Риджент-етрит от ее начала почти до самого конца, Ричардc увидел нужный номер на калитке невысокой ограды из литого чугуна. Двухэтажный кирпичный особняк стоял в глубине большого зеленого участка. Слева к дому примыкал просторный гараж на две машины. Ричардc вышел из автомобиля и, найдя на столбика у калитки кнопку звонка, нажал ее два раза. Тут же распахнулась дверь в воротах гаража и оттуда выглянул молодой парень. Увидев незнакомого человека, он вышел из гаража, запер за собой дверь и направился к калитке, небрежно помахивая ключами. Когда он подошел поближе, Ричардc увидел, что паренек, хотя и выше его на полголовы, но лицо у него совсем детское, а в глазах за дерзким вызовом прячется юношеская неуверенность.

— Боб Томпсон, если не ошибаюсь? — дружелюбно спросил Ричардc.

— Боб я для друзей, а для чужих меня зовут Роберт, — с вызовом ответил парень, многозначительно похлопывая брелком от ключей себя по левой ладони. Красный брелок в виде шара на толстой стальной цепочке явно был не пустотелым и весил, на взгляд Ричардса, не менее полуфунта. "Таким шариком вполне можно проломить человеку череп", — подумал детектив и протянул парню свою визитную карточку. Тот небрежно взглянул на нее и, по-прежнему не открывая калитки, мрачно сказал:

— Отца нет дома, уехал на вызов.

— Мне не нужен доктор, — ответил Ричардc. - Если ты не возражаешь, Роберт, я бы хотел поговорить именно с тобой. Может быть, ты впустишь меня, или, если хочешь, давай доедем до полицейского управления. Может быть, ты предпочтешь разговаривать со мной там?

Несколько секунд Боб Томпсон размышлял, потом открыл калитку и вышел на тротуар.

— Лучше давайте отъедем куда-нибудь. А то если отец вернется, решит, что я что-то опять натворил.

— В полиции мне сказали, что не имеют к тебе претензий.

— Да это так, небольшая потасовка была после матча с болельщиками "Команчей". Полиция в такие дела обычно не мешается, но отцу кто-то настучал.

Они сели в машину Ричардса и, отъехав пару кварталов на запад, припарковались у небольшого открытого кафе. В машине было душно: нагретая за день солнцем крыша автомобиля дышала жаром.

— Может, пойдем съедим по порции? — предложил Ричардc, кивнув в сторону кафе, где на столиках, вынесенных на улицу, посетители ели из пластмассовых прозрачных стаканчиков разноцветное мороженое. Видя колебания Боба, он добавил: — Я приглашаю, значит, я и угощаю.

— Ладно, — нехотя согласился Боб Томпсон, но уже через минуту, сидя за столиком, уплетал мороженое, с видимым удовольствием вылизывая ложечку.

Майкл Ричардc заказал еще по фруктовому коктейлю и, после того, как атмосфера за их столиком стала почти непринужденной, спросил, стараясь, чтобы вопрос выглядел как можно естественней:

— Роберт, какой марки был автомобиль у того типа, что увез Сэди Дэвис?

— "Линкольн-турбо" восемьдесят девятого года, — машинально ответил Боб и прикусил язык. — Откуда вы знаете, что я его видел? — грубо спросил он, подозрительно уставившись в лицо детектива.

— Мне сказали, что ты был там, — коротко ответил тот, наблюдая за лицом своего собеседника.

— Где там? — почти закричал Боб, вскакивая так резко, что опрокинул стаканчик с недоеденным мороженым. — Не был я там, понятно вам? Не был, и больше ко мне с разговорчиками на эту тему не подкатывайтесь! Если Сэди хочет кататься с кем-то в машине, а ее потом увозят в горы, то это ее проблемы, не мои. Мне нет до этого никакого дела, ясно?

Он шагнул из-за стола, выскреб из всех карманов горстку мелочи и бумажку в два доллара и бросил все это на стол.

— Мороженым решил купить, гад? — прошипел он и решительным шагом направился прочь от кафе.

Усмехаясь про себя, Ричардc не спеша доел мороженое и из ближайшего автомата позвонил Стивенсу.

— Алло, Пол? Это я, Майкл Ричардc. У меня важная новость: Сэди Дэвис увезли на машине "линкольн-турбо" выпуска восемьдесят девятого года. Запроси, пожалуйста, фирму-изготовитель: много ли было выпущено таких машин жемчужно-серого цвета и где они продавались? Может быть, это была небольшая партия, тогда мы попытаемся найти эту машину и ее владельца.

— О кей, Майкл. Ты времени не теряешь. Я все сделаю, не беспокойся. Позвони завтра в полдень. Ты что сейчас собираешься делать?

День уже клонился к вечеру, но солнце еще не зашло. Ричардc прикинул, что вполне может успеть подняться в горы, поглядеть своими глазами место, где погибла Элизабет Дэвис, и составить собственное представление о том, что же там произошло.

— Хочу съездить в горы, осмотреть ту тропинку. Может, что-нибудь на месте придет в голову.

— Там уже все затоптали в первый же день, если что и было, так что зря проездишь.

— Да я и не рассчитываю после твоих следопытов что-то найти. Хочу просто представить, как все это произошло. Знаешь, говорят, есть какие-то особые флюиды, они витают в воздухе там, где было совершено убийство, и если долго находиться на этом месте, то постепенно ты воочию представишь, как все было, почувствуешь то, что чувствовали и убийца, и его жертва.

— Ха-ха-ха, Майкл, вот уж не представлял, что ты склонен к мистике. Это при твоем-то прагматизме?

— Одно другому не мешает. Я вот в школе очень увлекался рыцарскими романами.

— Ну ладно, романтик, удачи тебе, да не поднимайся выше развилки. На серпантине без карты да еще вечером очень опасно.

Ричардc выехал из города, когда солнце уже садилось и длинные тени от деревьев легли на дорогу, перечеркивая ее наискось. Но когда он поднялся в горы и подъехал к развилке, то обнаружил, что здесь еще вечер не наступил. Низкое солнце слепило глаза, город внизу казался маленьким и идиллически мирным. Ричардc съехал с шоссе на обочину, остановился и вышел из машины. Влево от дороги уходила двухрядная асфальтовая полоса к Блэк-холлу, а прямо перед ним вилась в горы узкая тропинка, петляющая среди камней и почти сразу исчезающая за нависающим выступом скалы. Ричардc пошел вперед и обнаружил, что, обогнув скальный выступ, тропинка идет по наружной стороне крутого склона, на котором кое-где виднелись лежащие камни и даже большие валуны, нависающие одним краем над склоном. Детектив, никогда прежде не бывавший в горах, ощутил неприятное чувство собственной беззащитности, глядя на эти каменные глыбы, хоть и пролежавшие здесь века, но тем не менее способные в любой момент сорваться вниз и смести в пропасть любого, кто на свое несчастье окажется у них на пути.

Слева, в футе от тропинки склон круто обрывался вниз, переходя двадцатью ярдами ниже в каменистое плато. Ричардc пошел дальше, опасливо поглядывая направо вверх, и, когда ему уже стала приходить в голову мысль, что надо бы вернуться и приехать сюда завтра утром, в этот самый миг он увидел, что дальше хода нет. Тропинка на протяжении примерно двадцати футов была засыпана грудой мелких камней, сорвавшихся сверху. Детектив посмотрел вверх. На всем пути этой маленькой лавины склон горы сверкал свежими гранитными сколами и царапинами. След обрывался в пятнадцати — семнадцати ярдах над тропинкой у плоской, сильно покатой ложбины, где и покоилась каменная осыпь до того, как обрушилась вниз. Внимательно осмотрев все вокруг и увидев то, что хотел увидеть, Ричардc тронулся в обратный путь. Посмотрев в долину, он увидел, что Стоунвилл уже лежит в глубокой тени, но фонари на улицах еще не зажигались. Когда он вышел с тропинки на шоссе, последний краешек заходящего солнца мигнул на прощанье и исчез за невысокой горной грядой на западе. Сразу стало заметно темнее.

Детектив подошел к своей машине и остановился как вкопанный: все четыре колеса его наемного двухдверного "форда" были полностью спущены, и машина стояла на ободах, сразу став какой-то нелепой и беззащитной. Наклонившись, Ричардc увидел, что ниппели у всех колес вывернуты. Возможно, конечно, что исчезновение ниппелей было делом рук каких-нибудь проезжавших мимо шутников, но в такие случайности опытный детектив верил мало. Больше похоже на то, что ему мягко дают понять, чтобы он прекратил заниматься этим делом. Но это означает, что за ним следили. С какого же момента? Это уже становится интересным. Решив пока больше не ломать себе голову над этим и подождать, как развернуться события дальше, Майкл Ричардc бодро зашагал по шоссе к Стоун-виллу. Вокруг быстро темнело, как темнеет только в горах. Еще десять минут назад было светло, а сейчас Майкл с трудом различал цифры на своих часах. Нажав на кнопку подсветки, он обнаружил, что уже без четверти десять.

Сколько же у него займет путь до города? На попутную машину рассчитывать не приходилось. Вряд ли кто поедет из Канады через горы на ночь глядя. Только сейчас Майкл Ричардc почувствовал, что устал за этот долгий, хлопотный день. Вздохнув, он пожал плечами и, сказав себе, что хорошая двухчасовая прогулка пойдет ему на пользу, зашагал дальше, держась правой стороны. Прошло минут сорок, шоссе петляло между громоздящимися по обеим его сторонам скалами. Уклон дороги чуть увеличился, и идти стало легче. На прямых участках Ричардc даже переходил на бег трусцой.

На одном особенно длинном прямом отрезке дороги, где уклон был так велик, что тело само летело вперед, знай успевай подставлять ноги, он так разогнался, что не заметил лежащего у края дороги валуна, споткнулся об него и кубарем полетел на обочину. Это спасло ему жизнь. Автомобиль, с погашенными фарами и габаритными огнями, с выключенным мотором, катившийся по инерции на большой скорости, темным призраком налетел на него сзади, и лишь счастливое падение спасло Ричардса от неминуемой смерти. Неизвестный автомобиль пронесся в сантиметре от головы лежащего на земле Майкла, яростно взвизгнул тормозами на повороте и скрылся за выступом скалы. Через секунду Ричардc услышал, как заработал его мотор.

Ошеломленный падением, чудом избегший смерти детектив поднялся с земли, машинально отряхнулся и, чувствуя слабость в ногах, присел на тот самый валун, который спас его от гибели под колесами автомобиля. В голове его хаотично теснились бессвязные обрывки мыслей. Прошло несколько минут, прежде чем Ричардc немного успокоился и смог трезво обдумать происшедшее. Он-то думал, что его хотят просто предупредить, когда увидел спущенные шины своего "форда". Оказывается, его решили убрать и для этого заставили идти пешком.

Кому же он так мешает, что эти люди пошли на крайние меры? Значит, он обнаружил что-то такое, что может вывести его на похитителя или похитителей? В противном случае, зачем убивать его?

Понимая, что сегодня попытку с автомобилем уже не повторят, Ричардc уже медленнее двинулся в город, настороженно глядя по сторонам. Где же тот кончик нити, за который он сегодня ухватился, сам того не зная? Нити, которая приведет его к преступнику. До самого Стоун-вилла Майкл Ричардc анализировал свои сегодняшние разговоры, но так и не пришел к каким-то определенным выводам. Ясно было только одно: тот, кто пытался сейчас задавить его, весь день следил за ним. Это последнее обстоятельство очень смущало Ричардса. Он был опытным детективом и умел профессионально обнаруживать слежку за собой. Сегодня — он мог бы поклясться в этом — "хвоста" за ним не было.

Каким же тогда образом водитель таинственной машины узнал не только о его поездке в горы, но, главное, о том, что Ричардc обнаружил что-то важное?

Майкл опять мысленно перечислил все свои сегодняшние открытия: от Мегги Портленд он узнал о кленовом листе не присоске, прикрепленном к заднему стеклу автомобиля преступника; от Боба Томпсона — марку этого автомобиля. Еще он сегодня разговаривал с Полом Стивенсом, но от него ничего нового не узнал.

Стоп! Внезапная догадка обожгла Ричардса, заставив остановиться и перевести дыхание, чтобы унять сильно заколотившееся сердце. От Пола Стивенса он действительно не узнал ничего интересного, но зато сам Стивене узнал от него о кленовом листе и о марке машины похитителя. И именно Стивенсу он сказал, что собирается съездить на развилку. Вот почему он сегодня не заметил за собой слежки — ее просто не было! Неужели начальник полиции Стоунвилла в сговоре с преступником — похитителем, а возможно, и убийцей? Понятно в таком случае, почему ни похитители, ни картина не найдены. Ведь Стивене сам руководит следствием и может направлять его в любое желаемое для него русло.

Ричардc наконец вышел к окраине Стоунвилла и свернул на Западную авеню, на которой находился его отель "Альпинист". У себя в номере он проверил запоры на окнах, закрыл изнутри на задвижку дверь, разделся и рухнул в постель, не приняв даже душ. Незапланированная трехчасовая прогулка пешком и перенесенный испуг отняли у него все силы. Как ни странно, спал он в эту ночь как убитый и прекрасно выспался.

Проснувшись утром в восемь, Ричардc позвонил в авторемонтную мастерскую и попросил пригнать его "форд", решив не полагаться на Пола Стивенса.

Он решил проверить возникшую у него догадку: если человек, увезший Сэди Дэвис, действительно приехал на своей машине из Канады, то скорее всего он останавливался в Стоунвилле в одном из мотелей. В мотелях номера машин регистрируются, так что легко будет выяснить имя и адрес владельца "линкольна".

Выйдя из отеля в девять утра, Ричардc начал поиски по списку, выписанному им из "Справочника предприятий гостинично-туристского бизнеса штата Монтана". Справочник удалось за десять долларов добыть у словоохотливого портье из "Альпиниста".

Всего в городе оказалось четыре мотеля, и детектив начал с крупнейшего из них, находящегося в пяти милях от Стоунвилла, на федеральной автостраде, ведущей на восток страны. Собственно своему расцвету и превращению из захиревшего рудничного поселка в процветающий город с тридцатитысячным населением "Стоунвилл в значительной степени был обязан своему расположению на перекрестке двух автомобильных трасс, ведущих одна в Канаду, другая — в восточные штаты страны.

В первом мотеле детектив не нашел того, что искал, как впрочем, во втором и третьем. В интересующий его период времени ни один канадец там не останавливался. Зато в четвертом мотеле ждала удача. Седьмого августа вечером там остановился некий Девид Пирке, 48 лет, бизнесмен из Ванкувера, Канада. Выбыл девятого августа — в день похищения Сэди Дэвис. Переписав из регистрационной книги мотеля номер автомобиля интересующего его постояльца, Майкл Ричардc из автомата позвонил в Нью-Йорк в агентство Пинкертона и попросил связаться с полицией Ванкувера для установления местопребывания Дэвида Пиркса в настоящее время и получения всех имеющихся о нем данных.

Только в три часа дня, после того, как в его номере в отеле раздался звонок и секретарша мистера Кэссиди продиктовала ему все, что удалось узнать о Дэвисе Пирксе, Ричардc убедился, что вышел на верный след. Он спустился на первый этаж в ресторан, заказал ростбиф с кровью и жареным картофелем и бутылку французского красного сухого вина, решив, что вполне заслужил сегодняшний обед.

Поев, Майкл Ричардc поехал в полицейское управление, решив оставить свои подозрения относительно

Пола Стивенса при себе, пока не добудет на этот счет каких-либо реальных фактов.

Стивене встретил его радушно и даже предложил чашку кофе, потянувшись к своему громадному термосу.

— Нет, нет, Пол, я только что пообедал. Ты что, носишь кофе из дома?

— Да, знаешь ли. Жена завариваяет его мне так, как я люблю — покрепче и со специями. За день я как раз выпиваю весь термос. Она, в смысле моя жена, говорит, что я уже стал хуже наркомана с этим кофе. Скоро, говорит, ночью будешь вставать и пить его.

— Пол, что тебе удалось узнать о машине?

— Не очень-то многое, но похоже, что кленовый лист на стекле у того парня был не случайностью. "Линкольнов-турбо" жемчужно-серого цвета было выпущено в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году всего семь тысяч триста штук, причем вся партия целиком была выпущена канадским филиалом фирмы. Мне сообщили, что обычно они реализуют свою продукцию на внутреннем рынке. Скорее всего, этот тип действительно прибыл к нам из Канады. Вот все мои новости. А у тебя есть что-нибудь?

— Есть и даже немало. Я узнал имя владельца "линкольна" и вообще все о нем.

Детектив внимательно смотрел на лицо шефа полиции, но оно выражало лишь неподдельный интерес и радостное удивление. "Неужели этот человек может так мастерски притворяться?" — думал Майкл Ричардc, рассказывая то, что сообщила о Дэвиде Пирксе полиция Ванкувера.

— ... Он совладелец небольшого предприятия, производящего музыкальные инструменты, в прошлом сам профессиональный музыкант. В Стоунвилл приезжал по делам своей фирмы, должен был вернуться девятого или десятого мая, но ... не вернулся. Не появлялся ни дома, ни на работе с седьмого числа.

— Может быть, загулял?

— Нет, у него жена, трое детей, почти не пьет и вообще полицией Ванкувера характеризуется положительно.

— Ну что ж, значит, этот положительный мистер Дэвид Пирке перестал быть таким положительным и сейчас путешествует где-нибудь по Европе, пытаясь продать эту картину какому-нибудь рехнувшемуся коллекционеру.

«Сказать ему, что меня вчера пытались убить или не сказать? — думал между тем Майкл Ричардc, глядя на оживленное, улыбчивое лицо Пола Стивенса. —Если он причастен к этому, то, скажи я ему, он может понять, что я его подозреваю, а если он ни при чем, то решит, что я неврастеник, пугающийся собственной тени. Нет, не скажу», — решил он, а вслух произнес:

— Я вот что думаю: Пирке не мог не понимать, что его "линкольн" заметили и, значит, будут искать повсюду. По логике вещей он должен был избавиться от машины сразу после похищения и пересесть на другую. Так?

— Ну так. Это и моей жене было бы ясно.

— А ты не думал о том, где он мог избавиться от машины в горах? Ведь вряд ли он бы стал возвращаться для этого в город?

— Все, Майкл, я понял твою мысль. Машину найдем, но что это нам даст?

— Во-первых, там должны быть отпечатки пальцев Сэди Дэвис. Это будет очень важно впоследствии для суда, чтобы доказать факт похищения девочки Пирксом. Ну, и кроме того, там могут оказаться отпечатки пальцев его сообщника, если он у Пиркса был. Наверняка девочка сопротивлялась, когда ее вытаскивали из машины, может быть, тогда напарник Пиркса и наследил. Я уверен, что у него есть сообщник, живущий постоянно в Стоунвилле. Письмо Дэвисам написано явно местным жителем, да и про Дега он знал, хотя картина никогда не выставлялась. Если у тебя будут его отпечатки ...

— Ты меня убедил, приятель. Давай поищем машину.

Пол Свивенс пощелкал тумблером на своем настольном пульте и, когда из динамика откликнулся мужской голос, сказал в микрофон:

— Джефф, заводи свою таратайку и лети в горы.

Пройди трассу от развилки до перевала и посмотри повнимательнее, нет ли внизу свежего лома. Это должен быть светло-серый "линкольн". Мне это очень важно, так что смотри как следует.

Он повернулся к Ричардсу и пояснил:

— У нас на серпантине в среднем раз в месяц кто-то срывается вниз. Дорожные знаки не помогают. Эти водители чертовски самоуверены, так что там внизу в ущелье настоящий склад металлолома. Сейчас Джеффри Рейнольде на вертолете слетает туда и поищет машину Пиркса. Если она там, то он ее найдет. Он знает ущелье, как собственный карман.

Прошло около получаса. Ричардc и Стивене успели выпить по чашке крепкого ароматного кофе, когда динамик настольного пульта наконец ожил:

— Капитан, я его нашел. Он лежит чуть выше развилки, прямо под первым поворотом. Там неглубоко, от уровня дороги всего ярдов двенадцать — пятнадцать. Если сейчас пригоните грузовик с лебедкой, то этот автомобиль можно вынуть еще сегодня.

— Хорошо, Джефф. Возвращайся, — сказал в микрофон Стивене и, вставая из-за стола, предложил детективу: — Ну что, поехали? Попробуем достать этот "линкольн", пока светло. Привезем его в город, а тут над ним поработают эксперты.

К семи часам вечера дорога в трехстах пятидесяти ярдах выше развилки представляла собой необычайное зрелище. На перекрытом участке шоссе стояли два полицейских автомобиля с включенными мигалками и ремонтная с краном, а целая вереница машин скопилась по обе стороны перекрытого участка. Наконец ремонтник, суетившийся внизу на склоне, закрепил трос и крикнул, чтобы поднимали. Заработали лебедки, трос начал наматываться на барабан, и вот уже над обрывом показался изуродованный, чудом не загоревшийся при падении серый "линкольн". Стрела крана повернулась, люди поспешно расступились, и искореженный автомобиль мягко опустился на асфальт.

Шеф полиции и детектив подошли ближе и остановились. В кабине "линкольна", пришпиленный рулевой колонкой к спинке сиденья, как жук на булавке, сидел с пробитой грудью тот, кто еще неделю назад звался Дэвидом Пирксом, а теперь был просто трупом. Стивене и Ричардc сразу узнали его по слишком длинным черным волосам, придававшим откинутой назад голове покойного какой-то неуместный концертно-артистический вид. Судя по кошмарному запаху, Пирке был мертв уже несколько дней.

— А картина? — одновременно вырвалось у Ричардса и Стивенса.

Преодолевая отвращение, они быстро и тщательно осмотрели машину, но ничего, кроме небольшого чемодана с личными вещами погибшего, не нашли.

— Значит, картина осталась у сообщника, — резюмировал шеф полиции, садясь на корточки и внимательно осматривая покореженный автомобиль.

— Ты думаешь, этому парню помогли свалиться? — уловил его мысль Ричардc.

— Думаю, да. Вот посмотри сюда, — он показал на переднее левое крыло "линкольна", — видишь, вмятина совсем неглубокая, не такая, как вот эта или вон та. Те вмятины от ударов о камни, когда машина падала вниз и кувыркалась по склону, а эту скорее всего оставил ему другой автомобиль, который и столкнул его с шоссе. Смотри, это ведь красная эмаль.

Стивене осторожно выковырнул ногтем из вмятины на левом крыле кусочек красной краски, положил его на свой носовой платок и показал детективу.

— Его столкнул в пропасть красный автомобиль, который ехал следом за ним. Если бы он ехал навстречу Пирксу, то вмятина была бы волнами, видно было бы направление удара спереди назад. А так, видишь, вмятина с гладким дном. Значит, у той красной машины была одинаковая скорость с "линкольном". Сообщник дожал Пиркса, обошел слева и на повороте шоссе они столкнулись. Для Пиркса путешествие закончилось, но и у его сообщника на машине должна была остаться вмятина, скорее всего, на переднем правом крыле. Я завтра же отошлю эту краску в столицу штата на анализ. Может быть, по ней можно будет определить марку или хотя бы завод-изготовитель.

— Значит, если исходить из посылки, что сообщник Пиркса местный житель, то и картина скорее всего еще в Стоунвилле, — задумчиво сказал Майкл Ричардc.

— Я тоже так думаю, — пожал плечами Стивене, — но найти ее теперь будет гораздо труднее, потому что Пиркса мы знали и рано или поздно его бы обязательно поймали, а вот сообщника еще только предстоит вычислить. Думаю, это будет очень нелегко.

Вернувшись в отель около половины десятого, Майкл Ричардc не спеша поужинал в ресторане холодным цыпленком и полбутылкой шабли, потом взял ключ у портье и поднялся на третий этаж. Войдя к себе в номер, он привычно запер дверь изнутри на задвижку, проверил защелки на окнах, разделся и лег в постель с чувством какой-то тревоги, которая не оставляла его весь вечер, словно назойливая июльская муха. Ричардc вытянулся на прохладной простыне и попытался вспомнить, когда возникло это чувство. Его ведь не было до того, как подняли разбитый "линкольн" и обнаружили в нем мертвого Дэвида Пиркса. Беспокойство возникло именно после этого, как будто выяснилось нечто очень важное. А он, Майкл, не понял, что именно, хотя бессознательно и отметил этот момент в уме.

Что такое произошло тогда? Что он должен вспомнить?

С этой неотвязной мыслью Ричардc и уснул. Проснулся он от резкого телефонного звонка. В темноте, еще полностью не придя в себя, нашарил рукой телефон на тумбочке у кровати и хрипло сказал:

— Алло, Майкл Ричардc слушает.

В трубке слышалось лишь чье-то тяжелое дыхание, потом низкий мужской голос взволнованно произнес:

— Я знаю, вы ищете того, кто похитил Сэди Дэвис. Я хочу показать вам кое-что очень важное, только приезжайте прямо сейчас. Дело очень срочное, дорога каждая минута.

Мужчина тяжело дышал в трубку. Похоже было, что он чем-то смертельно напуган.

Детектив зажег настольную лампу и посмотрел на часы. Двадцать минут второго! Он откинул одеяло, сел в постели и спросил:

— Кто вы и где сейчас находитесь?

— Я вам все расскажу при встрече. Жду вас через десять минут на площади у мэрии. Приезжайте, иначе будет поздно.

В трубке щелкнуло, послышались короткие гудки отбоя.

Чертыхнувшись про себя, Ричардc выскочил из постели, за минуту оделся, сунул в карман револьвер и, не дожидаясь лифта, сбежал вниз по лестнице, гадая на ходу: кто бы это мог быть? Голос явно изменен, но, может, этот человек боялся, что разговор кто-то подслушивает? Что он хочет сообщить и почему такая срочность?

Выйдя из отеля, Майкл Ричардc прошел на стоянку, сел в свой "форд", захлопнул дверцу и повернул ключ в замке зажигания. Стартер молчал. Еще поворот ключа — опять молчание. Что случилось с мотором? Ричардc потянулся к дверце, чтобы выйти из машины, и обнаружил, что обе ручки с дверцы кем-то свинчены. Проведя рукой по второй дверце, он убедился, что и с ней дело обстоит так же. Без ручек он не мог ни открыть дверцы, ни даже опустить стекло.

Прежде чем Ричардc осознал, что заперт в машине, за стеклом, на секунду заслонив луну, мелькнула чья-то тень и вспыхнул огонек зажженной спички, осветив высокую мужскую фигуру. От спички, мелькнувшей метеоритом в воздухе, по всему капоту машины побежали синие огоньки, слились вместе, и через мгновение капот, видимо щедро облитый бензином, превратился в ярко пылающий костер.

«Если взорвется бензобак, мне крышка», — пронеслось в голове Майкла Ричардса. Он откинулся влево и с силой ударил ногой по стеклу правой дверцы, еще раз и еще. Стекло выдержало. "Сейчас рванет", — подумал детектив и, выхватив из кармана револьвер, выпустил в стекло все шесть пуль. Высадив разбитое стекло ногой, Ричардc высунул в дыру руку, открыл снаружи дверцу и вывалился из машины, едва не попав ногой в полыхающую жарким пламенем бензиновую лужу. Он еще успел отбежать от машины шагов на десять, когда бензобак взорвался и ночь на мгновение превратилась в день. От гостиницы к стоянке бежали люди, "форд" полыхал костром, но Майкл Ричардc уже уходил в темноту быстрым шагом.

В тот момент, когда взорвавшийся бензобак выбросил во все стороны яркие протуберанцы пламени, Ричардc внезапно понял, что именно мучило его весь вечер с того момента, как Пол Стивене соскреб кусочек красной эмали с крыла изувеченного "линкольна". Кажется, он догадался, кто столкнул Дэвида Пиркса в пропасть и кто дважды за последние сутки пытался убить его самого.

Выйдя на улицу, Ричардc почти сразу поймал такси и попросил отвезти его в начало Парк-авеню. По его расчетам, тот, кто пытался только что сжечь его заживо, будет возвращаться домой пешком, чтобы не оставлять свидетелей своей ночной прогулки. Выйдя из такси, детектив прошел до перекрестка, перешел улицу и пошел вдоль невысокой чугунной ограды. Выбрав место потемнее, он перелез через ограду и, стараясь держаться в тени деревьев, подошел с тыла к большому каменному особняку.

Укрывшись в густую тень возле заднего крыльца, детектив прислонился спиной к стене и приготовился терпеливо ждать.

Луна светила ярко, ночь была безветренная, поэтому движущуюся среди деревьев тень Ричардc заметил почти сразу же, как только ее владелец перелез через ограду и двинулся к дому. Подкравшись к крайнему справа окну на первом этаже, человек подцепил снизу оконную раму, поднял ее и ловко взобрался на подоконник.

В этот момент Ричардc, отделившись от стены, ухватил его за ноги и дернул на себя что было сил. Человек, не удержавшись на подоконнике, перелетел через Ричардса и рухнул на землю, ударившись о нее всей спиной. В ту же секунду детектив прыгнул ему на грудь и, выхватив револьвер, ткнул его в кадык лежащему.

— Не дергайся, Боб, — предупредил он, — и лучше даже не дыши. Я после твоей последней шутки с моим автомобилем стал очень нервным и могу нечаянно нажать на курок.

— Меня зовут Роберт, — упрямо прохрипел Боб Томпсон, которому дуло револьвера, упиравшееся в гортань, мешало говорить. — Боб я только для своих.

— Вот тебе на, — удивился детектив, быстро ощупав одежду парня и вытащив у него из кармана ключи с тяжелым брелком, больше похожим на кистень средневекового разбойника, — а я тебе разве чужой? Не хочешь же ты сказать, что дважды пытался убить совершенно чужого человека, который к тому же не сделал тебе ничего плохого? Нет, дружище, я теперь для тебя свой, вот так.

Он сделал из предосторожности шаг назад и, качнув дулом револьвера, сказал:

— Вставай и иди в гараж. Я хочу посмотреть твою красивую красную машину. Я ведь правильно угадал цвет?

Или ты ее уже перекрасил?

Детектив увидел, как вздрогнули плечи идущего впереди парня, и удовлетворенно засмеялся:

— Значит, я угадал. А знаешь как? Ни за что не догадаешься. Мне сказали, что ты такой франт, что даже брелок от ключей у тебя одного цвета с машиной. И меня весь вечер после того, как вытащили "линкольн", который ты столкнул в пропасть, подсознательно мучила эта мысль, но только с полчаса назад я вспомнил про цвет твоего брелка.

Майкл Ричардc отцепил цепочку с шариком, сунул их в карман, а связку ключей кинул на асфальт перед воротами гаража.

— Открывай дверь. И не делай глупостей. Больше я твоих штучек терпеть не намерен. Если только попытаешься выкинуть какой-нибудь фокус, я тебя застрелю. Ты же понимаешь, что при задержании убийцы это порой случается, и никто меня за это не осудит.

— Я не убийца, — глухо отозвался Боб Томпсон, отпирая дверь в воротах гаража и зажигая внутри свет.

— Вот как, — иронически отзвался детектив, заходя в гараж. Он с удовлетворением оглядел красную "ланчию", стоявшую слева от большого "шевроле" доктора Томпсона. — А кто же сбросил вниз Дэвида Пиркса? Или ты хочешь сказать, что он покончил с собой от угрызений совести?

Собственная шутка так понравилась детективу, что он засмеялся и любовно погладил "ланчию" по правому переднему крылу: Под рукой ощущались чуть заметные неровности поверхности металла.

— Это не убийство, — упрямо повторил Боб Томпсон, садясь на табурет в дальнем конце гаража. — Это было случайное столкновение.

— Ну вот что, парень, — отбрасывая шутливый тон, жестко сказал Майкл Ричардc, — или ты сейчас расскажешь мне все по порядку, или мы с тобой идем в полицию, и я предъявляю тебе обвинение в убийстве Дэвида Пиркса и двух попыток убить меня. Понял? — Он вынул пачку сигарет и спросил: — Будешь?

— Я не курю, — мотнул головой Боб.

— А зачем же у тебя в правом кармане спички? Да ты не дергайся, не дергайся, — поднял револьвер Ричардc. — Положи руки на колени и сиди смирно. Вот так. А теперь рассказывай все с самого начала.

Боб Томпсон исподлобья взглянул на детектива, тяжело вздохнул и нехотя начал:

— Я в тот день ... -

— Ты имеешь в виду девятого августа?

— Да. В тот день я ждал возле изостудии, когда закончатся занятия. Я там часто бываю в это время, чтобы хоть посмотреть на Сэди . . . На Сэди Дэвис. Она не разрешает мне подходить к ней, чтобы подружки не завидовали и не наябедничали ее родителям. Иногда она выходит попозже, чем остальные, тогда я подвожу ее домой. Иногда мы катаемся по городу. Я же понимаю, что ей всего пятнадцать, и ничего не позволяю себе. Мы только целуемся и все, но когда она кончит школу, мы поженимся. Сэди мне это обещала. Я ее люблю уже целый год, она еще совсем девчонкой была, а я ни о ком другом просто даже думать не мог, только о ней ...

— Боб, ты сбиваешься с курса. Что было в этот день, девятого августа, в шесть тридцать вечера?

— Сэди тогда вышла раньше всех и пошла по улице. На меня она даже не посмотрела. Я подумал, может, обиделась за что-нибудь, у нее это бывает. Смотрю, она что-то объясняет тому типу, потом вдруг садится к нему в "линкольн", и он рвет с места, как сумасшедший. Меня будто громом поразило, я стоял как дурак и не знал, что думать. Чтобы Сэди села в машину к незнакомому мужчине?! Она вообще-то немного взбалмошная, но этого она бы никогда не сделала. Пока я добежал до своей "ланчии", пока вылетел на Мэйн-стрит, их уже и след простыл. Еще минут пятнадцать я потерял из-за того, что повернул на федеральное шоссе. Потом, когда выехал на него, смотрю, его машины впереди нет, понял, что они поехали в горы. Ну, я развернулся и тоже помчался туда. Подъезжаю к развилке, а этот хмырь ...

— Дэвид Пирке?

— Да откуда я знаю, как его зовут! Ну, вот, он как раз трогается с места. Я его нагнал только на первом повороте на серпантин. Притерся поближе, чтобы посмотреть, там ли Сэди, но ее в тачке не было. Не знаю уж, что он про меня подумал, этот хмырь, только он рванулся вперед, чтобы обойти меня справа, ударился о мою "ланчию" и не успел повернуть. Вы же видели — там угол чуть ли не под девяносто градусов. На нем все время бьются.

— И что было дальше?

— Как что? Он не успел вывернуть руль и кувыркнулся с шоссе, а я испугался, что кто-нибудь будет проезжать мимо, и тоже свалил оттуда. Назавтра у нас тренировка, потом игра с командой Блэкхилла, и только к вечеру я узнал, что этот хмырь вроде как похитил Сэди.

— Так это из-за этого ты пытался меня убить?

— Ну да! Когда сболтнул вам в кафе, что видел его машину и знаю ее марку, меня как обожгло: год-то выпуска можно узнать, только если рассматривать машину вплотную. Я сразу понял, если его "линкольн" найдут, то у него на крыле наверняка краска с моей "ланчии" осталась, как на моем крыле была серая краска с его машины. Крыло-то я в тот же вечер девятого отрихтовал и покрасил прямо здесь в гараже другой краской, но тоже красной. А вот вас я тогда здорово испугался, как чувствовал, что вы на меня выйдете.

— А как ты узнал, что я поехал в горы?

— В общем-то случайно. Я, когда ушел из кафе, пошел домой, вывел "ланчию", решил покататься. Ну и увидел, как вы от кафе отъезжаете. Пристроился в хвост, а как понял, что вы в горы направились, то отстал, чтобы не светиться. Подождал минут пятнадцать и поехал следом ...

— А о том, что "линкольн" вместе с Пирксом достали, как ты узнал?

— Да что тут узнавать-то? Весь город сразу узнал. У нас не Нью-Йорк. Один сказал другому, тот позвонил третьему ...

— И тогда ты решил еще раз попробовать меня убрать? Да?

— У меня не было другого выхода. Кроме вас, никто не заподозрил бы, что это я столкнул "линкольн" с шоссе. Здесь все друг друга знают. И отца моего все знают. Никому бы ив голову это не пришло, кроме вас.

— И ты решил упредить события?

— А что мне оставалось делать? Я не хотел, чтобы меня судили из-за убийства, в котором не виноват. Ну, я и отвинтил у вашего "форда" все ручки от дверей, откачал из его бака галлон бензина и вылил на капот. Потом из автомата позвонил и через платок попросил приехать к мэрии . ..

— Ну вот что, милый мальчик, если все, что ты рассказал, правда (а я почему-то склонен верить тебе), я не буду заявлять в полицию, что ты дважды пытался убить меня. Но ты должен завтра утром пойти туда и все рассказать, как рассказал мне, о том, что произошло в горах. Понял?

— Понял, — неохотно ответил Боб Томпсон, опустив голову.

— И смотри, больше не испытывай меня на прочность. В следующий раз я не буду таким добрым, как сегодня.

До "Альпиниста" Майкл Ричардc шел пешком, так как ни одного такси по дороге не попалось. Заснул он уже под утро безмятежным, крепким сном человека, добросовестно проделавшего тяжелую, но нужную работу.

Проснувшись в десять утра, Ричардc почувствовал, что выспался, но продолжал лежать с закрытыми глазами, размышляя, с чего начать день. Прямая линия в поисках похитителя зашла в тупик со смертью Дэвида Пиркса. Можно было, конечно, попробовать разработать его знакомства в Стоунвилле, но сомнительно, чтобы это дало желаемый эффект. Скорее всего, его местный сообщник не афишировал их связи, так что выйти на него будет очень трудно, а может быть, и вообще невозможно. Нужно искать другие пути выхода на организатора похищения. Самый короткий, по-видимому, ведет через картину Дега. Фред Дэвис утверждает, что почти никто в городе не видел эту картину, так как она висела в комнате дочери, и уж наверняка никто не знал, что это подлинник. Возможно, следы тянутся в Мильтаун, штат Джорджия, откуда Дэ-висы приехали в Стоунвилл двенадцать лет назад? Да, поиски надо начинать со старых знакомых Дэвисов!

Предварительно созвонившись, в половине двенадцатого Ричардc уже сидел в гостиной красивого красно-белого дома Дэвисов, построенного в настоящем викторианском стиле. Очень широкое, почти во всю стену окно выходило на газон перед домом. По нему кругами носился ошалевший от солнца и погони за стрекозами светло-коричневый коккер-спаниель, подметая траву длинной шерстью, свисающей с боков. Фред Дэвис мрачно проводил собаку взглядом и неохотно сказал:

— Раньше Бэт и Сэди играли с ним. Теперь дочь не выходит из своей комнаты, а Бэт ... — Он скрипнул зубами, отвернулся от окна и уставился на детектива повлажневшими глазами. — Спрашивайте, о чем вы хотели узнать, лишь бы это помогло найти второго негодяя.

— Вы уже знаете, что вчера мы нашли тело человека, похитившего вашу дочь?

— Да. Мне звонил шеф полиции и все рассказал, но он считает, что у этого, как его? . .

— Дэвида Пиркса.

— У этого Дэвида Пиркса должен быть сообщник в нашем городе. Вы же читали то письмо ...

— Да, мистер Дэвис, я тоже считаю, что в этом деле замешан кто-то из местных, но вы ведь утверждаете, что никто в Стоунвилле не знал о картине. Значит, надо искать еще одного человека, третьего, того, кто о ней знал. Расскажите мне, пожалуйста, все, что вы сами знаете о картине: ее историю, как и когда она появилась в вашем доме, где висела прежде, когда вы жили в Джорджии, кто тогда знал о ней, словом, расскажите все, что вы о ней знаете и помните.

— Это портрет бабушки моей жены. Ее звали Катрин Кураж, она была француженка, балерина и, если верить портрету, очень хороша собой. Черные, горящие глаза, гордая посадка головы, длиннющие густые ресницы и роскошные черные волосы. Дега вообще-то не портретист, если вы знаете, но, согласно семейному преданию, Катрин Кураж была его подругой. Он был молод, влюблен и написал ее портрет. Роман их был бурным, но кратковременным из-за несносного характера Катрин. Она была невероятно ревнива и мстительна, как неаполитанка. Бедный Дега просто опасался за свою жизнь. А свой цортрет Катрин подарила дочери, а та — своей дочери.

— Элизабет?

— Э-э ... нет, ее старшей сестре Мери. Она умерла двенадцать лет назад, и картина перешла к Элизабет. Теперь, если она найдется, то будет принадлежать моей дочери Сэди. Это уже стало чем-то вроде семейной традиции передавать портрет по женской линии. Ведь его рассматривали как семейную реликвию, а не как материальную ценность. Хотя, конечно, в последние годы стоимость картины очень возросла.

— Вы оценивали ее?

— Да, месяца два назад жена возила картину в Нью-Йорк, и эксперты оценили ее примерно в полмиллиона долларов. Правда, при продаже через аукцион, такой, как Сотби, цена может даже возрасти.

— Вы хотели продать картину? В связи с чем вы оценивали ее?

— Да, Элизабет всерьез подумывала о том, чтобы продать портрет и купить большой участок земли с домом в Ки-Уэсте, во Флориде. Она отдыхала там несколько раз, и местность и климат ей очень понравились. Мы здесь двенадцать лет уже живем, но Элизабет так и не привыкла к Стоунвиллу. Она ведь родилась и выросла на Юге, и здешний климат действовал ей на нервы.

— А как вы отнеслись к ее идее?

— Это вы насчет переезда во Флориду?

— Нет, насчет продажи картины.

— Честно говоря, мне было бы все равно, но дочь о продаже даже слышать не могла. Она ее очень любит, свою Катрин — так она называет портрет. Когда Сэди была совсем маленькая, мы еще тогда жили в Мильтауне, портрет висел в гостиной. Так вот, Сэди нельзя было уложить в постель, пока она не пожелает спокойной ночи Катрин. Поэтому, когда мы переехали в Стоунвилл, то картину сразу повесили в комнату дочери.

— А у вас не осталось хотя бы фотографии портрета Катрин?

— Нет, мы об этом как-то не подумали. Никто ведь не предполагал, что так случится. Но я могу вам показать другой портрет — лицо очень похоже на Катрин.

Фред Дэвис вышел из комнаты, слышно было, как он поднимается на второй этаж по скрипучей лестнице, потом наверху послышались невнятные голоса, и через минуту он спустился в гостиную, неся в руках небольшой квадратный кусок картона размером фута полтора на полтора с прикрепленным к нему белым листом. На листе бумаги акварелью был написан портрет юной смуглянки с большими черными глазами, глядящими внимательно и твердо прямо перед собой. Округлый подбородок с ямочкой посередине был чуть тяжеловат, но в целом лицо было настолько красивым, что Ричардc невольно залюбовался им.

— Кто это? — спросил он после минутного молчания.

— Это моя дочь Сэди. Автопортрет, — с гордостью отозвался Дэвис, довольный произведенным на гостя впечатлением. — Даже странно, что она так похожа на свою прабабку, тем более что ни ее мать, ни бабушка не были похожи на нее. У Сэди даже ямочка на подбородке такая же, как у Катрин. Хитрая вещь эти гены, раз такое сходство может проявиться через два поколения.

— Как она себя чувствует сейчас?

— Сэди? Молчит, почти не разговаривает со мной и все время проводит у себя в комнате наверху — рисует акварелью. Ее преподаватель в изостудии прочит дочери большое будущее. Правда, считает, что ее, картинам не хватает темперамента, экспрессии. А я думаю, что характер Сэди еще может проявиться с годами. Лишь бы эта история не очень сильно на нее повлияла. Доктор Томпсон заходил сегодня утром, беседовал с Сэди. Он считает, что она постепенно полностью оправится от пережитого потрясения. Дай-то Бог!

Ричардc продолжал любоваться автопортретом Сэди Дэвис. Потом попросил:

— Можно я возьму его с собой? Надо сделать с него фотоснимок, размножить его и разослать всем крупным коллекционерам и торговцам живописью.

— Не хотелось бы отдавать его — как бы Сэди не разволновалась. Этот автопортрет теперь висит у нее в комнате там, где раньше висел портрет Катрин. — Фред Дэвис задумался, потом лицо его прояснилось: — Как же это я сразу не сообразил? Есть же простой выход. Если вам нужна просто фотография, то мы можем сделать ее прямо здесь и сейчас. У меня есть "поляроид", и я его только на прошлой неделе заправил.

Ричардc с сомнением посмотрел на нависающий над окном широкий балкон второго этажа, поддерживаемый по углам резными деревянными столбами и сильно затенявший гостиную.

— Сомневаюсь, хватит ли здесь света. Боюсь, что из-за этого балкона в комнате темновато.

— Ну и что? Сделаем снимок со вспышкой, — ответил Дэвис, устанавливая картон вертикально на стул посреди комнаты.

Он вышел и вскоре вернулся с большим фотоаппаратом со встроенной фотовспышкой. Сев в кресло напротив картины, Фред упер локти в колени, чтобы не ходил объектив, и несколько раз нажал на затвор. Засверкала вспышка, и через пять минут на столе перед Рича'рдсом лежали с десяток цветных фотографий автопортрета Сэди.

— Отлично, — сказал он, убирая снимки во внутренний карман пиджака, — я сегодня же отдам их размножить. Кстати, все хотел спросить вас, мистер Дэвис. Вы поддерживаете отношения с кем-нибудь из того города, где раньше жили?

— Из Мильтауна? Нет, ни с кем. Кроме, конечно, Вирджинии, матери Элизабет. Она живет в доме престарелых. Собственно говоря, это не дом престарелых, а вполне респектабельный и даже престижный приют для людей, которые по каким-то причинам не могут или не хотят жить одни. В приюте они обеспечены постоянным уходом, заботой, а если хотят, то и обществом. Мы с ней переписываемся, иногда прилетаем повидаться. Последний раз летали месяц назад всей семьей, даже собаку с собой брали.

— А не могла мать вашей жены рассказать кому-то о картине Дега? О том, что она висит у вас дома в Стоун-вилле?

— Кто? Вирджиния? Исключено. Надо ее знать, эту даму. Она вообще почти ни с кем не разговаривает, а уж о делах своих родственников — тем более. Ей ведь в свое время поставили диагноз вялотекущей шизофрении именно потому, что она временами просто не могла выносить никого рядом с собой, даже родную дочь. Она могла целыми неделями не разговаривать с ней, не отвечала на ее вопросы. Можете представить себе, какая жизнь была у шестнадцатилетней девочки. В конце концов мы женой поместили миссис Таруотер — это ее фамилия — в приют, конечно, с ее согласия, и в этом приюте она находится вот уже почти пятнадцать лет. Нет, Вирджиния не могла никому сказать о картине.

— А здесь, в Стоунвилле, вы не встречали прежних друзей из Мильтауна?

Фред Дэвис помрачнел и нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Похоже было, что он что-то решает для себя, но прежде чем он принял решение, детектив мягко, но убедительно сказал:

— Мистер Дэвис, если вы не хотите говорить мне правду, то я не смогу вести расследование. Я должен твердо знать, что могу верить и доверять вам, иначе я вынужден буду отказаться от вашего дела. Еще раз повторяю: вы видели в Стоунвилле кого-либо из старых мильтаунских знакомых?

— Да, да, видел, — раздраженно бросил Дэвис, — но этот человек не может иметь отношения к похищению и вообще к какому бы то ни было преступлению. Я знаю его с детства. К тому же он сам прокурор.

— А почему вы не хотите назвать мне его имя?

— Да потому, что вы обязательно захотите узнать у него, где он был и что делал в день похищения и какие дела привели его в Стоунвилл. Разве не так?

— Безусловно. Но что вы имеете против этого?

— Да ничего я против этого не имею, просто...— Фред Дэвис обреченно махнул рукой и устало сказал: — Ну хорошо, я вам все расскажу. Здесь нет никакой особенной тайны, просто есть одна вещь, о которой в Стоунвилле кроме меня никто не знает и я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал.

— Но если кто-то и узнает, то уж не от меня, вы же понимаете, — как можно убедительнее сказал Майкл Ричардc. Ему не впервой было преодолевать недоверие и опасения своих клиентов, и он считал это так же неизбежно связанным се своей профессией, как умение врача добиться откровенности больного.

Дэвис встал, открыл дверь в смежную с гостиной столовую, откуда был выход в коридор, выглянул из нее, потом плотно прикрыл за собой дверь.

— Дело в том, — сказал он негромко, — что Сэди не родная дочь Элизабет, но она об этом не знает. Матерью Сэди была родная сестра Элизабет Мери — моя первая жена. Когда она умерла, Сэди было всего три года, и Элизабет предложила на ней жениться и разрешить ей удочерить девочку, чтобы она не чувствовала себя сиротой. Мы поженились и переехали в Стоунвилл, где нас никто прежде не знал. Теперь вы понимаете, почему мы не поддерживали никаких отношений ни с кем из Мильтауна? Сэди и теперь уверена, что Элизабет была ее матерью. Я же говорил вам, как она плакала на кладбище во время похорон.

— Это поэтому вы не хотели мне рассказывать о встрече с этим прокурором из Мильтауна?

— Именно. К тому же он тут ни при чем. Его зовут Томас Хант. Мы с ним росли вместе, жили в Мильтауне на одной улице, он бывал у нас в доме и прекрасно относился к Мери — моей первой жене; подшучивал над Бэт, тогда еще почти девчонкой. В Мильтауне никто не знал, что перед отъездом из города мы зарегистрировали наш брак с Бэт, поэтому когда мы встретили Тома здесь в "Хилтоне", это было, как если бы нас поймали со шпаргалкой на экзамене.

— Вы говорите: мы встретили?

— Да, я был с Элизабет и Сэди. По случаю воскресенья мы решили пообедать в ресторане отеля — там очень неплохая кухня. Вдруг меня хлопают по плечу — я оборачиваюсь и вижу Тома. В первый момент я очень обрадовался, увидев старого друга детства, но тут же испугался, что он, не зная о наших семейных обстоятельствах, что-то ляпнет невпопад. Поэтому я стал его расспрашивать о наших общих знакомых, о том, что привело его в Стоунвилл, и все такое прочее. Оказывается, Том был здесь по делам службы уже два дня. Уезжал буквально через пару часов, чтобы успеть в аэропорт на венерний рейс в Вашингтон. Он, видимо, уже выпил за обедом, поэтому все мои попытки увести его в холл отеля были напрасными. Он все рвался поговорить с Бэт, восхищался красотой Сэди, а потом вдруг ляпнул, что у Сэди волосы, какие были у ее матери, — такие же черные и густые, не то что у тетки — "серая соломка", и взъерошил прическу Элизабет. Он ведь помнил Бэт еще девочкой и по старой памяти общался с ней так же", как раньше. Тут уж я схватил его за плечи и почти силой вытащил в холл, где все ему объяснил. Том был ужасно смущен и расстроен, пытался вернуться в зал и загладить свою ошибку, но я сказал, что сам это сделаю. И он, сто раз извинившись и хлопнув меня по плечу, пошел к себе в номер собирать вещи к отъезду.

— О портрете Дега вы не говорили?

— Ни слова. Мы вообще не успели толком ни о чем поговорить.

— А ваша дочь поняла, о чем говорил Томас Хант?

— Слава Богу, нет. Мы с Бэт убедили ее, что это была неудачная шутка подвыпившего человека.

Ричардc помолчал. Дэвис внимательно смотрел на него. Потом детектив задумчиво сказал:

— И все-таки вы меня не разубедили, мистер Дэвис. Я думаю, что связь между картиной и вашим родным городом существует. Раз вы говорите, что здесь никто не знал о картине, значит, "наколка" на нее пришла оттуда. Мне надо лететь в Мильтаун и попробовать найти там человека, имеющего какую-то связь со Стоунвиллом. Скорее всего, этот человек и раньше был как-то связан со Стоунвиллом, но о том, что вы здесь живете, узнал недавно. Иначе эту операцию с похищением он провернул бы раньше.

— Но еще несколько лет назад картина не стоила полмиллиона долларов. Кстати, эксперты Сотби, которые оценивали Дега, тоже знают о том, что она существует. Их вы не будете проверять?

— Эксперты Сотби — люди весьма высоко оплачиваемые и находятся на виду. Любая их сомнительная связь рано или поздно обязательно всплывет наружу и тогда — крах карьере, благополучию, честному имени — всему. Нет, не думаю, что кто-то из них может быть замешан в этом. Нужного нам человека надо искать в Мильтауне. Если вы, мистер Дэвис, согласны оплатить нашему агентству дополнительные расходы, то я вылечу туда сегодня же вечером.

Фред Дэвис с минуту думал, глядя на автопортрет дочери, потом сказал:

— Хорошо. Делайте, как считаете нужным, лишь бы это дало результаты.

Ричардс попрощался и отправился к себе в "Альпинист". До вечера нужно было еще успеть позвонить в аэропорт насчет билетов, заехать в полицейское управление: как-то объяснить взрыв своей автомашины ночью и уладить дела с компанией Херца, где он брал напрокат "форд". У Ричардса были серьезные подозрения, что компания не будет в большом восторге, узнав, что у одной из их машин ни с того, ни с сего взорвался на стоянке бензобак.

В Мильтаун Ричардc приехал из аэропорта в одиннадцатом часу утра. Плотно позавтракав в итальянской закусочной и придя к выводу, что Италия — прекрасная страна и надо бы когда-нибудь побывать там, он позвонил по телефону, данному ему Дэвисом, и, представившись, спросил, имеет ли он честь говорить с миссис Вирджинией Таруотер.

— Да, это я, — ответил ему холодный женский голос, лишенный какой бы то ни было эмоциональной окраски.

— Миссис Таруотер, муж вашей дочери Фред Дэвис разрешил мне сослаться на него в качестве рекомендации .. .

— Вы хотите сказать — убийца обеих моих дочерей Фред Дэвис? И вы считаете, что это лучшая рекомендация? Вы его друг?

— Э-э .. . нет, — несколько ошеломленный этой неожиданной реакцией, ответил Ричардc, — дело в том, что я — частный детектив и занимаюсь расследованием похищения вашей внучки и смерти вашей дочери.

— Вы хотите сказать, — опять перебила его миссис Таруотер, — этот человек нанял вас доказать всем, что убийца Элизабет кто угодно, но только не он? Ну так при чем здесь я? Или он хочет, чтобы вы убедили и меня, что он не убийца? Тогда не тратьте даром времени, мистер ...

— Майкл Ричардc, мэм.

— Так вот, не тратьте на меня времени, мистер Ричардc. Для того чтобы знать, что Фред Дэвис убил мою младшую дочь так же, как он убил старшую, мне не нужны никакие доказательства. Я это и так знаю. Передайте ему, что больше у меня дочерей для него нет, а что он собирается делать со своей собственной дочерью, меня не интересует.

В трубке раздались короткие гудки, и детектив озадаченно покрутил головой. Похоже, старая дама и впрямь страдает шизофренией, но если это у нее называется вялотекущей формой, то интересно, как бы выглядела бурнотекущая?

Ну что ж, не вышло со старой дамой, попробуем поработать с другом детства. Ричардc нашел в справочнике телефон Томаса Ханта и набрал номер. Они договорились встретиться за ленчем в кафе напротив прокуратуры.

Томас Хант оказался высоким, плотным мужчиной с ярким апоплексическим румянцем на полном, добродушном лице. Представить, что этот человек мог требовать для кого-то смертной казни или двадцати лет тюрьмы, было очень трудно. Больше всего он походил на преуспевающего бакалейщика в маленьком городке где-нибудь на Среднем Западе. Зайдя в кафе, Хант прошел между столиков, громко приветствуя знакомых, плюхнулся на стул возле детектива и, отдуваясь и вытирая большим клетчатым платком пот со лба, сказал:

— Хэлло, мистер Ричардc. Как вы добрались до нашего захолустья?

— Здравствуйте, мистер Хант, — вежливо ответил детектив, почему-то сразу же проникаясь симпатией к этому большому добродушному человеку. — Как это вы меня так уверенно вычислили в переполненном зале?

— Ха-ха-ха. Ну, это очень просто. Во-первых, возле вас был единственный свободный стул во всем заведении — сейчас ведь время ленча, а во-вторых, все остальные лица мне здесь знакомы, а ваше я вижу впервые.

— Вы очень наблюдательны, мистер Хант, — одобрительно сказал Ричардc, делая знак официанту.

— Э, все мы, провинциалы, наблюдательны. Когда жизнь течет так скучно, как здесь, то поневоле начнешь замечать все мало-мальски новое, необычное. Вы вот можете целый день ходить взад-вперед по одной и той же шумной улице в центре Нью-Йорка, и скорее всего никто, ни один человек потом не сможет вас вспомнить, не говоря уже о том, чтобы связно описать вашу внешность. А попробуйте-ка разок пройтись по нашей Мэйн-стрит — добрая дюжина людей потом сможет в точности описать, какого цвета были шнурки на ваших ботинках. — Томас Хант добродушно расхохотался над собственной шуткой и принялся уплетать принесенный официантом омлет с ветчиной.

— Так какое у вас ко мне дело, мистер Ричардc? — проговорил он с набитым ртом, испытующе глядя маленькими зоркими глазками на детектива.

— Не буду с вами лукавить, мистер Хант, меня интересует всё и все, с кем вы так или иначе связаны или просто знакомы в Стоунвилле.

— Что-нибудь случилось со стариной Фредом? — проницательно спросил прокурор, перестав жевать.

— Да. У него увезли в горы дочь и потребовали в качестве выкупа портрет работы Дега, а когда жена мистера Дэвиса повезла отдавать картину, она погибла под лавиной. Возможно, что это несчастный случай, но возможно, и убийство. Это еще предстоит выяснить. Во всяком случае, девочку нашли, а вот картина работы Дега исчезла. Она оценивается примерно в полмиллиона долларов.

— Черт побери! — ошеломленно пробормотал прокурор, и было непонятно, относится ли его восклицание к событиям, происшедшим в Стоунвилле, или к громадной стоимости картины.

Томас Хант сидел, буквально остолбенев, а Ричардc, продолжая жевать свой омлет, наблюдал за ним с непроницаемым лицом. Наконец прокурор нарушил молчание:

— Значит, и Бэт погибла, как Мери, в горах... Если это не рука судьбы, то я уж не знаю тогда, что это. А ведь я ее видел каких-то два месяца назад — она стала такая взрослая, настоящая дама. Просто не верится, что ее больше нет. Вот уж кто был жизнелюбивым человеком, так это Бэт.

— Вы сказали, что она погибла, как и ее сестра Мери? Я не ослышался? — удивленно переспросил Ричардc. — Я считал, что первая жена мистера Дэвиса умерла.

— Она погибла в горах во время тренировочного восхождения. Лет десять, нет, двенадцать лет назад. И через несколько месяцев Фреди с дочерью и Бэт уехали из Мильтауна, никому не сказав, куда. Когда я случайно встретил его в Стоунвилле пару месяцев назад, я так обрадовался, что, кажется, сморозил там глупость. Оказывается, Фред с Бэтти поженились и удочерили маленькую Сэди.

— Да, он мне рассказывал об этом.

— А теперь эта ужасная гибель Бэт. И тоже в горах. Какой-то рок над семьей. А с его дочерью все в порядке?

— Она перенесла сильное нервное потрясение, но врач считает, что постепенно девочка придет в себя. К сожалению, пока ее нельзя расспрашивать и даже напоминать о похищении.

— Мистер Ричардc, вы хотели меня о чем-то спросить?

— Да, конечно. Вы не можете припомнить, не говорили ли вы кому-нибудь в Стоунвилле о той картине Дега, из-за которой все это и произошло?

— Почему же не могу? После встречи с Фредом Дэви-сом в "Хилтоне" я оставался в Стоунвилле еще около полутора часов и ни с кем за это время вообще не говорил. Это я помню абсолютно точно. Да у меня и знакомых-то там нет. Я там был по служебным делам и никаких связей с этим городом не имею. Может быть, Фред сам поддерживал какие-то контакты с Мильтауном?

— Да нет. Он не был здесь, по его словам, двенадцать лет и ни с кем не переписывался и не перезванивался, кроме миссис Таруотер, матери своей жены. Лишь один раз за все эти годы он прилетел сюда вместе с дочерью и женой и тоже ни с кем здесь не виделся. Это было в июле этого года.

— Фред Дэвис был здесь месяц назад?

— Да, они прилетали, чтобы уговорить миссис Таруотер дать дочери доверенность на продажу картины того самого Дега. Ведь формально картина принадлежит миссис Таруотер. Мистер Дэвис пробыл здесь всего два дня, получил доверенность на имя жены и улетел назад в Стоунвилл, так что эта ниточка тоже обрывается.

— Поверьте моему большому судейскому опыту, — сказал прокурор, взглянув на часы и вставая из-за стола, — эти два события — приезд Фреда сюда и похищение его дочери, чтобы завладеть картиной, — как-то связаны между собой. Ведь, если я правильно вас понял, все было спокойно, пока Фред не решил продать эту картину, так?

— Да, так.

— Ну, вот видите. Стоило ему предпринять определенные действия по ее продаже, и кто-то, кто все время был в курсе места нахождения портрета Дега, похищает его дочь и требует картину в качестве выкупа. Ищите преступника не в Мильтауне, он — в Стоунвилле* Ричардc вышел из кафе в задумчивости. Прокурор вполне мог быть прав. И все же элементарная добросовестность требует проверить все нити, которые могут связывать Стоунвилл и Мильтаун. И еще одна деталь беспокоила детектива: почему Фред Дэвис так упорно скрывал от него, что Элизабет — его вторая жена, а первая — погибла, а не просто умерла, как он сказал? Причем погибла тоже в горах, как и Элизабет. Почему миссис Таруотер с такой холодной убежденностью назвала Фреда Дэвиса убийцей обеих своих дочерей? Только из-за своего психического заболевания, или здесь действительно что-то кроется? Во всяком случае, все это довольно странно. У кого бы узнать поподробнее об обстоятельствах смерти Мери Дэвис? Подумав, Ричардc - решил, что прежде всего есть смысл просмотреть подшивку местных газет за тот период. Трагическая гибель молодой женщины, жены преуспевающего бизнесмена, не могла пройти мимо внимания репортеров.

В читальном зале городской библиотеки Ричардc взял двенадцатилетней давности годовую подшивку "Миль-таунера" из двенадцатимесячных комплектов и начал методично проглядывать колонку новостей в каждом номере. Наконец в августовском комплекте он нашел то, что искал. Сначала шел репортаж о трагической гибели Мери Дэвис во время тренировочного восхождения на скальный пик Вашингтона. Из заметки следовало, что пик, венчающий горную гряду, проходящую восточнее Мильтауна, считался труднодоступным, и начинающие скалолазы обходили его стороной. Но Мери Дэвис и ее восемнадцатилетняя сестра Элизабет Таруотер были опытными альпинистками и начали подниматься в связке по северному, наиболее трудному для восхождения склону горы. Элизабет поднималась, как всегда, первой, Мэри страховала ее. Поднявшись на двадцать футов выше сестры, Элизабет вбила в скалу крюк, пропустила через карабин веревку и стала страховать Мери. В тот момент, когда старшая сестра, откинувшись назад на веревке и упираясь ногами в вертикальную стену, поднималась вверх, скатившийся откуда-то сверху большой камень перебил страховочный конец, и Мери Дэвис рухнула вниз с высоты триста футов.

Статья была выдержана в соболезнующе-драматическом тоне. Но уже в следующем номере газеты появилось коротенькое интервью с сержантом полиции Эндрю' Корфом, проводившим расследование обстоятельств гибели Мери Дэвис. В интервью он выражал сомнение в том, что,здесь имел место несчастный случай, и объявлял о своем намерении во что бы то ни стало докопаться до истины и установить действительную причину гибели миссис Дэвис. На вопрос репортера, какие основания у него подозревать здесь наличие злого умысла (репортер умышленно сказал это в обезличенной форме), сержант ответил, что у младшей сестры были весьма веские причины желать смерти старшей.

Понимая, что напал на нечто важное и, возможно, имеющее отношение к сегодняшним событиям., детектив начал лихорадочно листать "Мильтаунер", но имя бдительного полицейского сержанта больше нигде не упоминалось. В одном из номеров газеты приводилось маленькое' интервью с известным альпинистом Эриком Кристо-ферсоном, выступившим в качестве эксперта. Кристо-ферсон сказал, что при восхождениях время от времени случаются, к сожалению, несчастные случаи, летопись альпинизма изобилует ими, что и подтверждает трагическая гибель Мери Дэвис. "Никто, даже самые опытные из нас, не застрахованы от подобного исхода", — сказал известный альпинист.

На взгляд Ричардса, заметке не хватало убедительности, а ее публикация как бы в ответ на обвинение Эндрю Корфа звучала как попытка оправдания, причем не очень ловкая. Интересно, что стало с этим полицейским Эндрю Корфом, почему он замолчал и отказался от дальнейшего расследования обстоятельств гибели Мери Дэвис? Судя по его словам в газетной заметке, он хорошо знал если не всю семью Девисов, то уж Элизабет несомненно и, мягко говоря, не испытывал к ней особой любви. Или как раз наоборот?

Майкл Ричардc просмотрел остальные номера газеты, но больше ничего интересного не нашел. Сдав подшивку газет молодой симпатичной библиотекарше, он расписался в формуляре, и тут заметил, что неразборчивая подпись предыдущего читателя помечена двенадцатым июля. Стараясь не показать своего волнения, детектив небрежно спросил сотрудницу библиотеки:

— Интересно, кто брал эту подшивку передо мной?

Наверное, какой-нибудь пенсионер, создающий летопись родного города? Вы не могли бы сказать мне его имя и адрес. Может быть, я смогу от него узнать что-нибудь интересное из истории Мильтауна.

Девушка полистала журнал выдачи из фондов хранения и засмеялась:

— Боюсь, что вы не угадали. Это не старичок, а женщина, да к тому же нездешняя, так что ничего вы у неене узнаете. Она живет в Стоунвилле, штат Монтана, ее имя — Сэди Дэвис.

«Вот так так, — думал детектив, выходя из библиотеки на неширокую улицу, по обеим сторонам которой росли старые, с пожелтевшей листвой вязы, — выходит, Сэди Дэвис тогда в ресторане отеля "Хилтон" что-то поняла из слов подвыпившего прокурора и, прилетев с отцом в родной го'род месяц назад, сразу пошла в библиотеку и все выяснила относительно своей настоящей матери. Но в таком случае Сэди никак не могла обойти вниманием заявление полицейского сержанта».

Решив проверить это предположение, Ричардc в ближайшем телефоне-автомате нашел в телефонной книге номер Эндрю Корфа и позвонил ему. Судя по голосу, Корф был человеком желчным и раздражительным. Он осведомился, почему столичный детектив интересуется делом двенадцатилетней давности, и, удовлетворенный ответом, заявил, что да, он считал тогда и остался сейчас в уверенности, что это был никакой не несчастный случай, а убийство, хладнокровно задуманное и исполненное. Элизабет Таруотер выбрала нужный момент и сама перебила камнем веревку, на которой практически без опоры висела в тот момент ее старшая сестра.

— Но зачем ей было делать это? — недоверчиво спросил Ричардc.

— Да затем, чтобы занять ее место на законном основании, с непоколебимой уверенностью в голосе ответил Эндрю Корф. И с внезапно прорвавшейся обидой и поречью добавил: — Элизабет спала с Фредом Дэвисом еще задолго до того, как решилась избавиться от сестры. Возможно, Дэвиса это положение и устраивало, но надо было совсем не знать Бэт Таруотер,. чтобы всерьез поверить в то, что она будет всегда довольствоваться ролью приживалки в доме богатой сестры и любовницы ее мужа.

Как только она поняла, что ее любовник не собирается разводиться с женой, она заманила Мери в горы и там убила, зная, что Дэвис, имевший в городе большой вес, никогда не допустит расследования и связанного с ним скандала.

— Но вы же пытались начать расследование?

— Они заткнули мне рот, сказав, что у меня нет никаких доказательств, чтобы обвинять Бэт Таруотер в убийстве. Начальник полиции и мэр города пообещали уволить меня со службы, если я и дальше буду распространять эти, как они выразились, бредни. А Фред Дэвис пригрозил подать на меня в суд за клевету на его невестку. Ха, невестка, — с горечью выдохнул Эндрю Корф и закашлялся. — Она была его любовницей еще до того, как ей исполнилось восемнадцать лет, так что не меня, а его можно было привлечь к суду. Но что мог сделать я — простой сержант полиции, живущий на жалованье, с Фредом Дэвисом, которому принадлежал магазин и несколько прачечных самообслуживания? К тому же он был членом муниципального совета.

— И дело закрыли?

— Его даже не начинали, так как не было никаких доказательств, что это убийство. А откуда же им взяться, этим доказательствам, если мне запретили расследовать это дело? В общем, ив полиции мне все же пришлось уйти. А Дэвис с дочерью и Элизабет вскоре уехали из города неизвестно куда, предварительно распродав здесь все свое имущество.

— Мистер Корф, а кто-нибудь еще в последнее время, кроме меня, интересовался у вас той давней историей?

— Да, с месяц назад мне позвонила женщина с приятным молодым голосом. Представилась корреспонденткой какого-то журнала, не помню уже названия, сказала, что прочла в "Мильтаунере" о той давней трагедии и хотела бы написать о ней, взглянув на нее непредвзято сейчас, спустя двенадцать лет. Спросила, не изменил ли я своего мнения о том, что это убийство, а не несчастный случай.

— И вы?...

— Я сказал, что сейчас уверен в этом так же, как и тогда. После этого нас разъединили, но она почему-то не перезвонила. А что, вы знаете эту корреспондентку?

— Думаю, что знаю, — медленно ответил Ричардc и, поблагодарив собеседника за ценную информацию, повесил трубку.

Да, Сэди Дэвис оказалась весьма последовательной и изобретательной в своем желании узнать правду о себе и своей матери. Ну что ж, теперь она ее знает, хотя это-горькая правда, и к тому же, возможно, только лишь часть ее. Да и кто, может сказать, что знает всю правду?

На другом конце города, в неряшливой двухкомнатной квартирке большого муниципального дома стоял, опустив голову, Эндрю Корф и вспоминал ту далекую ночь, когда он на собственную беду пробрался на участок Фреда Дэвиса и заглянул в окно спальни.

В то лето в его жизни случились два очень важных события: он наконец стал сержантом полиции и, что было гораздо важнее, добился взаимности Бэт Таруотер, в которую был влюблен уже целый год. В то лето Бэт исполнилось восемнадцать и она была чертовски хороша со своими короткими выгоревшими до белизны волосами и светлыми серыми глазами, словно светившимися на загорелом, всегда улыбчивом лице. Она увлекалась скалолазанием, как и ее старшая сестра Мери. Проезжая на патрульной машине мимо дома Дэвисов, где Бэт жила с шестнадцати лет, Эндрю видел, как она поднималась "враспорку" между двумя рядом растущими перед домом вязами. На высоте 12—15 футов одно из деревьев чуть отклонялось в сторону, и Бэт буквально садилась в воздухе на шпагат, упираясь ногами в оба ствола. У Эндрю сладко замирало сердце, когда он видел распятую в воздухе, напряженную как струну, фигуру Бэт.

Эндрю был влюблен в нее так, как не влюблялся никогда и ни в кого. Эта девчонка, младше его на восемь лет, помыкала им, как хотела, и еще хохотала, когда он, пытаясь забраться вслед за ней на какую-нибудь небольшую и безобидную с виду горушку, застревал на крутом склоне, не в силах забраться выше и не умея спуститься вниз. Он лежал почти вертикально, распластавшись на холодном теле скалы, вцепившись в нее пальцами, ступнями, коленями, и молил Бога, чтобы Элизабет поняла его состояние и вытащила его к себе наверх за страховочную веревку. Но Бэт, не желая поощрять иждивенчество в спорте, помогала ему только при спуске, но не при подъеме. Он оставался у подножия каменной стены, чувствуя, как от недавнего напряжения и пережитого страха дрожат руки и ноги, а Бэт, этот загорелый бесенок, отстегнув страховку, лезла вверх, пока не скрывалась за каким-нибудь скальным гребнем. Тогда Эндрю один возвращался домой и клялся, что больше никогда не пойдет на это издевательство над самим собой. Но наступало следующее воскресенье, и он опять тащился вслед за своей любовью в горы. Несколько раз бедный влюбленный предпринимал робкие попытки обнять Элизабет и поцеловать, но она сразу становилась такой напряженно-холодной и чужой, что он решил отложить это на после свадьбы. В то, что Бэт согласится стать его женой, молодой сержант верил, как в нечто, само собой разумеющееся, хотя разговора о свадьбе до сих пор между ними не возникало. Наверное, подсознательно Эндрю все же боялся получить категорический отказ, боялся отпугнуть свое счастье, а он действительно был счастлив в то лето. До той июльской ночи, будь она проклята!

Эндрю Корф тогда задержался в полицейском участке часов до двенадцати и, возвращаясь с работы, решил проехать мимо дома Дэвисов, чтобы хоть издали посмотреть на окно любимой. Он знал, что Мери сегодня улетела в Нью-Йорк консультироваться с очередным медицинским светилом, значит, Бэт будет ночевать в ее спальне, чтобы присматривать за маленькой племянницей. Детская примыкала к спальне миссис Дэвис, и во время ее визитов к врачам в Нью-Йорк или Филадельфию Бэт всегда спала в постели сестры.

Проезжая мимо большого дома Дэвисов, Эндрю вдруг увидел, что крайнее окно справа на втором этаже слабо освещено. "Наверное, Бэт читает в постели", — решил Эндрю, и непреодолимое желание увидеть ее подтолкнуло его к поступку, на который в Мильтауне, славящемся своими пуританскими нравами, мог отважиться только влюбленный. Он вышел из машины, перелез через ограду, окружающую участок, и, крадучись, пошел к дому.

Два рядом растущих могучих вяза, которые Бэт использовала для своих тренировок, находились чуть в стороне от светящегося окна, но протянувшаяся вправо толстая ветвь почти доставала до него. С минуту сержант колебался, поглядывая вверх на раскрытое настежь окно, потом, решившись, начал осторожно взбираться на дерево, пачкая новенькую светлую форму о шершавую кору вяза. Взгромоздившись наконец на облюбованную ветвь, он понял, что добраться по ней до светящегося окна будет совсем не легко. Ветвь шла почти горизонтально, поэтому по ней можно было либо просто идти без всякой опоры, либо передвигаться, сев на нее верхом, чему мешали торчащие в стороны ветви и засохшие сучья. В нерешительности Эндрю Корф начал было думать, не отказаться ли ему от своей безрассудной затеи, но в этот момент из раскрытого окна донесся явственный стон. Вздрогнув от неожиданности, сержант машинально дотронулся до кобуры служебного револьвера у себя на бедре. Что это было? Или ему почудилось? Но тут опять донесся стон, еще более явственный. Стонала женщина, стонала так, как это бывает только в момент нечеловеческой муки или наивысшего наслаждения, когда человек перестает контролировать себя и протяжный звук срывается с плотно сжатых губ.

Не раздумывая больше ни секунды, Эндрю Корф двинулся вперед по качающейся ветви, осторожно балансируя руками. В его голове проносились кошмарные видения. Может быть, в дом залезли грабители, ранили Бэт, и сейчас она лежит умирающая в луже крови? А может быть, у нее какое-то ужасное горе, и она сейчас сдерживает рыдания, чтобы не разбудить маленькую племянницу?

Страшась того, что может увидеть, сержант добрался до окна, в котором под свежим порывом ветерка развивалась легкая занавеска, и замер, вцепившись правой рукой в какой-то сук и глядя в комнату. Прямо перед ним поперек широкой кровати на скомканных простынях сплелись в объятиях два обнаженных тела мужчины и женщины. В мужчине Эндрю узнал Фреда Дэвиса, а его партнерша . . . На мгновенье он подумал, что все же ошибся, что эта женщина с запрокинутым напряженным лицом, с полуприкрытыми, ничего не видящими глазами и закушенной, словно от боли, нижней губой — эта женщина показалась ему какой-то незнакомой, никогда не виденной им прежде, но вот она повернула голову, открыла глаза, и сержант узнал Бэт.

Да, это была она, но не та Бэт Таруотер, которая доверчиво смеялась над его немудреными шутками и по-детски обижалась, когда он дразнил ее сарделькой из-за плотных бедер. Та Бэт, которая сейчас бесстыдно прижималась к мужу своей сестры, была другой, Разом повзрослевшее лицо с тяжелым близоруким взглядом, искусанными в кровь, опухшими губами, это, покрытое бисеринками пота пресыщенное лицо, не могло принадлежать его Бэт.

Забывшись, сержант выпустил сухой сучок, за который держался, и тут же потерял равновесие. Несколько секунд он еще балансировал на ветви, пытаясь удержаться, потом, обдирая руки, рухнул с дерева на землю, больно ударившись боком. С трудом поднявшись, плача от обиды и стыда за собственное унижение, Эндрю побежал прочь от проклятого дома, спотыкаясь и падая в темноте.

Эндрю Корф открыл дверцу домашнего бара, привычным жестом налил себе полстаканчика дешевого виски, и, не разбавляя водой, выпил мелкими глотками, морщась больше по привычке, чем от отвращения.

«Двенадцать лет, — думал он, — прошло уже двенадцать лет. Боже, дай мне силы хотя бы теперь, когда она умерла, забыть ее».

В это время Майкл Ричардc сидел на подлокотнике кресла в гостиной двухкомнатного номера, занимаемого Вирджинией Таруотер в доме престарелых. Сама хозяйка номера — высокая, сухощавая, с тщательно уложенными волосами и ухоженными руками — говорила, сидя на изящной козетке с гнутыми ножками:

— Мистер Ричардc, я никого не принимаю и не хочу вас видеть. Все, что я знала, я сказала вам по телефону. Но если хотите, могу повторить: Фред Дэвис — убийца обеих моих дочерей, и Бог рано или поздно воздаст ему за это.

— Миссис Таруотер, но для такого утверждения у вас должны быть какие-то доказательства. Вы ведь знаете, что ваша старшая дочь погибла в горах и ее мужа в этот момент не было рядом

— А я и не утверждаю, что он убил ее своими руками. Он просто толкнул их обеих к самоубийству — сначала Мери, потому что она мешала ему спать с Элизабет, а потом и саму Бэт, потому что теперь он хочет спать со своей дочерью.

— Что-о? — не веря своим ушам, переспросил детектив. — Вы говорите, что Элизабет покончила с собой, потому что ее муж хочет спать со своей дочерью Сэди?

Да, — спокойно кивнула миссис Таруотер. — Бэт приходила ко мне сюда месяц назад и все рассказала. Говорила, что Бог наказывает ее за то, что она обманы вала Мери, когда та была жива, за то, что вышла замуж за Фреда после ее смерти. Мы с Бэт никогда не были близки. Она ведь переехала в дом Мери, когда ей было шестнадцать лет, и до самого отъезда в Стоунвилл я видела ее лишь изредка, когда она навещала меня. Но в этот свой приезд — бедная девочка! — она плакала у меня на груди и говорила, говорила... Оказывается, Фред Дэвис в последний год начал уделять много внимания своей дочери, но совсем не как отец. Может быть, сам он еще не вполне сознает, что его тянет к ней как к женщине, но Бэт-то со стороны видней. Она рассказывала мне, что ситуация, когда она сама спала с этим подлецом при живой еще сестре и в ее постели, вот-вот повторится, если уже не повторилась. Только теперь она сама оказалась на месте Мери. Она говорила мне, что начинает ненавидеть свою племянницу, когда видит, какими глазами смотрит на нее Дэвис, как он норовит ненароком дотронуться до нее, погладить, проходя мимо. А ведь Бэт воспитывала Сэди с трех лет и до этого любила ее, как родную дочь. Этот человек, Дэвис, разрушает самые прочные узы — родственные. Он, как змея, гипнотизирует свою жертву, и она сама идет к нему, дрожа от ужаса и страсти, страшась и желая этого, наслаждаясь этим страхом и упиваясь предстоящей своей скорой гибелью.

Ричардc почувствовал, как у него самого мороз прошел по спине. Он резко встал и отошел в другой конец комнаты, делая вид, что рассматривает висящую на стене гравюру.

Старая дама, заметив это, слабо усмехнулась:

— Не бойтесь меня, я не сумасшедшая и говорю истинную правду о Дэвисе. Он проглотил двух моих дочерей, но я знаю, что наступит время — и его самого ждет та же участь. Он жестоко расплатится за их смерть, ему будет хуже, чем им. Они умерли сразу, а он будет мучиться долго и молить смерть, чтобы она пришла и избавила его от ежедневных мук. Но смерть будет медлить, и тогда он сам пойдет искать встречи с ней. Вы еще вспомните мои слова, вспомните ...

Ричардc выскочил из приюта как ошпаренный и прошел быстрым шагом два квартала прежде чем сообразил, что идет куда-то без всякой цели. Чертовщина какая-то! Эта сумасшедшая словно заколдовала его: он сидел и слушал всю эту чушь. Если бы обе жены Фреда Дэвиса хотели покончить с собой, то каждая могла бы сделать это более легким и приятным способом. Нет, все это чушь, все, что наговорила старая колдунья! Но ведь когда он сидел у нее в комнате, он почти поверил ей. У нее безусловно есть дар внушения. К тому же она сама свято верит в то, что говорит. Но он — сыщик, профессионал — и должен верить, только фактам.

Ричардc огляделся, стараясь сориентироваться, где он находится, и взгляд его случайно упал на вывеску на противоположной стороне улицы: "Эрик Кристоферсон. Спортивное снаряжение" — гласила вывеска над витриной, где были выставлены различные тренажеры, висели боксерские мешки, груши, лежали штанги.

Фамилия владельца магазина показалась детективу знакомой. Где-то она попадалась ему совсем недавно? Он начал вспоминать по порядку все свои действия по приезде из Стоунвилла, всех людей, с кем он в Миль-тауне. встречался, говорил. И как всегда, этот прием возымел действие — он вспомнил, где попадалась ему эта фамилия. Эрик Кристоферсон, известный альпинист, как было сказано в "Мильтаунере", двенадцать лет назад выступал в качестве эксперта при расследовании обстоятельств гибели Мэри Дэвис.

Самолет на Стоунвилл улетал только завтра утром, так что время есть, — думал Ричардc, глядя на вывеску. Хотя, с другой стороны, что нового может сказать этот альпинист? Наконец добросовестность победила, и Ричардc направился к магазину Эрика Кристоферсона.

Дэвис ждал приезда детектива с беспокойством. Вчера вечером ему позвонила из Мильтауна Вирджиния Таруотер и пригрозила, что если он еще раз вздумает кого-нибудь подослать к ней, то она созовет репортеров и сделает заявление, что считает его убийцей, повинным кроме того в растлении малолетних и кровосмесительной связи. Со злорадством в голосе эта сумасшедшая сказала, что ввела детектива в курс отношений Дэвиса с ее дочерьми. "Пусть эта ищейка знает истинное лицо своего нанимателя", — да, так она и сказала.

Фред Дэвис закурил и, несмотря на то, что еще не было двенадцати, смешал себе коктейль. Алкоголь немного снял напряжение, и Фред, откинув голову на спинку кресла, пустил колечко дыма к потолку. Он плеснул себе в стакан еще виски, добавил тоника и отпил глоток. Все-таки чертовски хорошо, что существует такая отличная вещь, которая может снять страх, боль, усталость. Вот только воспоминаний виски не стирает, а обостряет. А может быть, и не стоит ничего забывать. Ведь белый цвет не воспринимался бы как белый, если бы его нельзя было сравнить с черным. Так и все хорошее из прошлого делается в памяти еще лучше на фоне нынешних бед и неприятностей. Вирджиния считает его соблазнителем малолетних, настоящим исчадием ада, убийцей Мери, но разве не она сама вынудила свою младшую дочь переехать в дом замужней сестры? И кто, интересно, на его месте устоял бы от искушения, когда жена после родов потеряла к постели всякий интерес, а в доме у тебя перед глазами постоянно вертится такая" хорошенькая смешливая девчонка, какой была Элизабет в шестнадцать лет?! И то, надо отдать ему должное, он продержался почти год. Сначала между ними ничего не было, кроме взаимных шутливых подтруниваний. Мери, тяжело перенесшая роды, часто болела, начала ездить по врачам и постепенно втянулась в свои истинные и мнимые недуги. Не проходило месяца, чтобы она, прослышав про очередного чудо-доктора, не летела на консультацию в Нью-Йорк, Чикаго, Балтимор. В этих случаях весь дом оставался на Бэт. Она готовила обед, убирала, укладывала спать маленькую Сэди, когда нянька уходила вечером домой, а летом сидела в кухне за большим столом напротив Дэвиса и с удовольствием смотрела, как он ест. Потом как-то автоматически, по-родственному Бэт взяла на себя заботу о Дэвисе даже в те дни, когда Мери была дома. Сама Мери была, этому только рада, так как, уйдя в свои болезни, она стала мало интересоваться семьей. Даже к маленькой дочери она подходила, только когда та плакала, а ни няньки, ни Бэт не было рядом. Младшая сестра стирала мужу старшей сестры рубашки, следила за тем, чтобы у него всегда был отутюжен костюм, начищены туфли. Дэвис стал полушутя, полусерьезно называть ее "моя младшая жена".

Иногда Бэт, почему-то всегда в отсутствие старшей сестры, и сама разыгрывала с Дэвисом эту роль. Преувеличенно строго выговаривала ему за опоздание с работы домой, спрашивала, не завел ли он себе молоденькую подружку, а может быть, у него роман с его секретаршей, мисс Паркер? И это вместо того чтобы зарабатывать деньги для семьи. Говорят, что мисс Паркер большая любительница до чужих мужей? Оба прыскали со смеху. (Мисс Паркер — старая дева с лошадиной физиономией, но великолепный секретарь — была убежденной мужененавистницей, и Бэт об этом знала из рассказов Фреда.) В ответ на эти "обвинения" Дэвис деланно смущался и говорил, что да, было, немного побаловался с мисс Паркер у себя в кабинете на столе, но не в ущерб работе.

— Она, что, при этом еще ухитрялась печатать? — изумлялась и ужасалась Бэт. Дэвис конфузился, оглядывался на дверь и говорил:

— Слушай, младшая жена, ты уже все границы переходишь. В твоем возрасте об этом еще рано думать.

— О чем? — хохотала Бэт, — о том, что мисс Паркер может одновременно заниматься любовью и печатать на машинке?

— Прекрати, пожалуйста, — пугался Дэвис— Твоя сестра подумает, что я тебя учу черт знает чему.

— Во-первых, она наверху, в спальне и нас не слышит. А во-вторых, — хихикала Элизабет, — чему плохому меня может научить такой примерный семьянин, как ты, такой правильный, такой положительный?

Фред притворно сердился и клялся, что, если она не прекратит свои издевки, он ей задаст хорошую порку. Бэт задиристо поддразнивала, куда ему, такому неповоротливому поймать ее. Дэвис гонялся за ней по кухне, ловил ее и, поймав, пытался отшлепать по мягкому месту. Иногда Элизабет захлебывалась от смеха и бешено вырывалась, брыкаясь, как дикая коза. Но иногда вдруг замирала в его руках, пристально глядя ему в глаза серьезным вопрошающим взглядом. Фред пугался того нового, что видел в ее лице, разжимал руки и фальшивым голосом, глядя в сторону, говорил, что он против телесных наказаний детей младшего дошкольного возраста. Иногда, когда Бэт, стоя на цыпочках, тянулась к верхней полке, где стояли банки со специями, Дэвис исподлобья, украдкой бросал взгляд на ее стройные, гладкие ноги и вдруг, подняв глаза выше, видел, что Бэт обернулась и смотрит на него в упор с безмолвным вопросом в расширенных зрачках.

Это наваждение продолжалось целый год, то подводя Фреда с Бэт совсем близко к опасному пределу, то отступая на время. Пока однажды воскресным летним днем на крошечном островке посреди реки, куда они доплыли из последних сил, случилось то, что должно было случиться. Выбравшись почти без сил на поросший густым низким кустарником песчаный островок, Дэвис и Бэт лежали на чистом скрипучем слежавшемся песке под палящим солнцем, повернув головы и обреченно глядя друг на друга, словно уже ничего не зависело от них самих. Потом одновременно потянулись друг к другу, и мир перестал существовать для них двоих. Обезумевшее солнце маятником качалось в небе, и всполошившиеся чайки с криком носились над островком, и песок, попавший между сплетенными в объятии телами, в кровь растирал кожу.

Сколько времени продолжалось это безумие? Минуту? Час? Поднявшись с песка, оба, не глядя друг на друга, шатаясь, добрели до воды и медленным брасом поплыли к берегу. Какая-то дерзкая чайка спикировала на них и, чиркнув клювом по воде перед самыми лицами, круто взмыла вверх, рассерженно крича.

— Промахнулась, — машинально пробормотал Дэвис, вытирая рукой брызги с лица.

— Зато ты не промахнулся, — сказала Бэт и тихо засмеялась счастливым грудным смехом. Дэвис испуганно и недоверчиво взглянул на нее, ожидая подвоха, упрека или чего-то еще, чего мог ожидать сорокалетний мужчина, соблазнивший юную девственницу, да к тому же сестру своей жены. Но на мокром загорелом лице Бэт сияла такая откровенная и безоглядная радость, что Фред неожиданно с изумлением понял, что она не только не винит его в том, что произошло, но, наоборот, испытывает к нему огромную благодарность и нежность. И тогда он тоже счастливо засмеялся, хлебнул нечаянно добрый глоток воды из плескавшей в лицо волны и, отфыркиваясь, выдохнул:

— Бэт, я люблю тебя, люблю, а ты?

Бэт посмотрела на его счастливое лицо, и ее звонкий смех заставил испуганно взлететь качавшуюся на воде чайку.

— Глупый, ты разве не понял? Я любила тебя, еще когда была совсем девчонкой, а вы с Мери еще только поженились. Я тебя все эти годы любила и так ревновала к сестре, что, кажется, готова была убить ее. Сколько раз я была близка к тому, чтобы броситься к тебе на шею и сказать, что хочу тебя. А ты все никак не мог решиться ...

Фред хмыкнул и плеснул себе в лицо пригоршню воды, чтобы скрыть смущение.

— Но ведь я же знал, что у тебя еще никого не было, — Мери говорила мне. Как же я мог?

— Я так и подумала, что тебя это будет останавливать. Я уж хотела завести с кем-нибудь из одноклассников бурный роман, чтобы тебе от этом стало известно и ты перестал бы считать меня недотрогой.

— И ты пошла бы на это только ради меня? — изумился Дэвис, даже перестал плыть.

— Почему же только ради тебя? — возразила Бэт с воркующим смехом, которого он никогда раньше от нее не слышал. — В основном я сделала это ради себя, а не ради тебя. Но я рада, что тебе было тоже хорошо.

Когда они вышли из воды, Мери встревожено окликнула их:

— Эй, чемпионы, вы заставили меня волноваться — до острова не меньше полумили. Что это на вас нашло?

На Дэвиса вдруг напал какой-то ступор, и он никак не мог найти, что ответить. Но Бэт легко отшутилась, сказав, что хотела проверить Фреда,— хватит ли у него смелости на такой дальний заплыв.

— Ну и как он держался? — поинтересовалась Мери.

— О-о, он вел себя молодцом, почти не боялся.

Дэвис невольно покраснел и отвернулся. Черт знает, в какую двусмысленную ситуацию он попал теперь. Все-таки Бэт — родная сестра Мери, к тому же младшая. А вдруг она из чувства соперничества похвастается перед старшей сестрой своей победой? Или, того хуже, покается перед ней за происшедшее и свалит всю вину на него?

От постоянного беспокойства и нахлынувших мыслей он настолько изнервничался, что уже стал всерьез подумывать самому признаться во всем жене, попросить прощения за свое временное помрачение ума и поклясться, что и взгляда на Бэт теперь не бросит.

Но через пару дней Мери улетела в Чикаго к известному гомеопату, а Бэт в тот же вечер, когда Фред уже лег, без стука вошла в его спальню и, сбросив с себя у двери пеньюар, уверенно шагнула к его кровати. Бэт взяла руку Фреда и положила себе на живот, где узкая белая полоска атласной кожи резко выделялась на фоне темно-золотистого загара. Дэвис почувствовал, как упруго напряглось ее тело под его рукой, и, делая последнюю жалкую попытку, заведомо обреченную на поражение, неуверенно попросил:

— Бэт, давай попробуем забыть этот остров, оставим все как было раньше.

Бэт засмеялась этим своим новым, тихим смехом и крепче прижала к себе его ладонь.

— Такой большой, а трусишь,—ласково прошептала она, сбрасывая свободный рукой с Фреда одеяло. — Не бойся, моя сестрица ничего не узнает, если ты сам ей об этом не скажешь.

Наутро Дэвис позвонил в свой офис и сказал, что берет недельный отпуск. Это была совершенно безумная неделя, когда дни, полные изнурительных ласк в полумраке за плотно задернутыми шторами мешались с бессонными ночами, когда прохладное дыхание ветерка, залетевшего через настежь распахнутые окна, касалось влажной кожи истомленных тел, и мужчина и женщина, ненадолго разомкнувшие объятия, вздрагивали во сне.

Через неделю, промелькнувшую как один час, Мери вернулась от врача из Чикаго. А еще через неделю она погибла в горах во время восхождения.

Стоунвилл встретил Майкла Ричардса солнцем и теплом, хотя из Мильтауна он улетал под проливным дождем ... "Все сдвинулось на земле, — думал он, пока такси везло его из аэропорта в город, — в Джорджии проливной дождь, а в Монтане сухо и тепло. Наверное, правду пишут, что климат меняется".

Ричардc отпустил такси в центре города•и пешком дошел до красного с белыми колоннами здания художественного центра, где Сэди занималась в изостудии. Слева от здания полускрытая кустами можжевельника стояла красная "ланчия". Ричардc открыл переднюю дверцу и плюхнулся на сиденье.

— Привет, Роберт, — негромко сказал он.

Бом Томпсон перекатил во рту жвачку и, не отвечая на приветствие, мрачно спросил:

— Зачем звали?

— Вот тебе на, — притворно удивился Ричардc, позвонивший Бобу из аэропорта, — я прилетел из другого города с важными новостями, касающимися непосредственно тебя, а ты со мной даже поздороваться не хочешь. "Зачем звали?" — это все, что ты можешь мне сказать?

— Я вам уже все сказал в прошлый раз, — буркнул Боб Томпсон, глядя в сторону.

— Ну что же, все так все, — миролюбиво согласился детектив. — Ты сделал в полиции заявление, что нечаянно столкнул с шоссе "линкольн" Дэвида Пиркса?

— Они сказали, что, может быть, все обойдется без суда, — ответил Боб и впервые с начала разговора посмотрел Ричардсу прямо в лицо.

— Так это просто прекрасно, если обойдется без суда. Я тоже надеюсь, что так все и будет, только в твоем деле есть маленькая деталь, которая может испортить тебе всю обедню.

— Какая еще деталь? — Глаза Боба Томпсона забегали.

— А ты не догадываешься? Ну что ж, я тебе объясню, но для этого нам нужно сейчас повторить твой маршрут в тот день, девятого августа, когда ты гнался за "линкольном".

— И что потом?

— А потом на развилке я тебе все объясню. Только у меня мало времени, поэтому езжай побыстрее.

С минуту Боб думал, мучительно морща лоб, но так и не понял, где здесь подвох. Отказывать детективу в просьбе у него не было оснований, ведь стоило тому сделать заявление в полицию, что "форд" на стоянке у отеля "Альпинист" сжег Боб, как его положение сильно осложнится. Он еще раз изучающе посмотрел на простоватое лицо детектива и сказал:

— Ну хорошо, я поеду тем же маршрутом.

Машина рванулась с места, на перекрестке повернула направо, затем налево, вдоль по Мэйн-стрит до федерального шоссе, потом еще пару миль по шоссе. Здесь Боб Томпсон, разворачивая машину, ткнул пальцем в прямое, как стрела, полотно дороги и бросил своему спутнику:

— Отсюда я повернул назад, потому что их не было впереди до самого горизонта.

Он надавил на педаль газа, и машина устремилась обратно в город. Немного не доезжая до городской черты, он обогнул Стоунвилл слева и выехал на дорогу, ведущую в горы. Через пятнадцать минут "ланчия" остановилась на развилке. Боб повернулся к своему спутнику и, когда тот демонстративно посмотрел на часы, вдруг все понял. Его опять провели, он сам сунул голову в ловушку. Холодно усмехаясь, детектив постукивал пальцем по стеклу своих часов. Теперь он уже совсем не казался Бобу простоватым.

— Не сходятся у тебя концы с концами в твоем рассказе, Боб. Ты мне говорил, да и в полиции наверняка письменно изложил, что гнал сюда от художественного центра, нигде не останавливаясь. Только что ты повторил этот маршрут, и он занял у тебя всего двадцать восемь минут. Сэди Дэвис после занятий вышла из художественного центра ровно в восемнадцать тридцать и почти сразу села в "линкольн" Пиркса. Ты, спустя самое большее три минуты, рванулся вслед за ними на своей машине, выше развилки нагнал "линкольн", в котором уже не было Сэди, и на повороте случайно столкнулся с ним. Так?

— Так, — обреченно выдохнул Боб Томпсон, решивший отстаивать свою версию случившегося до последнего.

— Значит, это столкновение должно было произойти в девятнадцать часов, самое позднее — в девятнадцать десять. Так?

— Ну так.

— Как же тогда получилось, что и разбитый наручный "Ролекс" Пиркса и часы на приборном щитке его машины остановились в девятнадцать двадцать семь? На что у тебя ушли эти семнадцать минут? Может быть, ты по дороге в кафе заезжал? Или во время погони за "линкольном" у тебя так прихватило живот, что пришлось где-то останавливать машину на семнадцать минут? Ну что ж, попробуй рассказать это в полиции и в суде, может быть, они тебе и поверят, но я в этом сильно сомневаюсь.

В машине повисло молчание. Ричардc смотрел на ищущего выход мальчишку, и ему было его даже жалко. Наконец на лице Боба медленно проступило выражение безнадежности.

— А если я расскажу вам по правде, как все было? — спросил он, не надеясь, впрочем, на успех. — Вы не сообщите об этом в полицию?

— Все будет зависеть от того, что ты мне расскажешь и от степени твоей правдивости. Конечно, убийство я покрывать не буду, могу тебе это сразу сказать.

— Но я его не убивал, — фальцетом выкрикнул Боб Томпсон. — Это действительно был несчастный случай.

— Тогда успокойся и расскажи все, как оно было в действительности.

Боб уныло вздохнул и неохотно начал:

— Когда я подъехал к развилке, машина стояла пустой, но дверцы были закрыты. Я вспомнил, что у Сэди был с собой этюдник и заглянул в машину, но там его не было. У меня немного отлегло с души. Если бы они пошли в горы заниматься любовью, этюдник с собой не взяли бы. Сначала я бросился искать их, но сразу вернулся — я же не знал, куда они пошли: по тропинке к Трону Вождя или вверх по склону к пещерам, или еще куда. Боялся, что разминусь с ними и ничего не выясню. Решил ждать у машины. Ждал, наверное, с четверть часа. Смотрю — спускается по склону этот тип — один и злой, как черт. Расфуфырен, как итальяшка в ресторане, волосы до плеч, к тому же явно крашеные, тьфу! Я его спрашиваю, где Сэди? А он меня послал .. .

— А ты?

— Ну, я ему слегка кислород перекрыл, чтоб не наглел. Как я его вообще не придушил, не знаю. Вежливо спрашиваю его еще раз: где Сэди? А он уже хрипит и синеть начинает. Я его отпустил, и тут он мне все рассказал. По его словам, Сэди сама подошла к нему в тот день утром, когда он, выйдя из отеля с чемоданчиком, садился в свою машину. Спросила, не из Канады ли он? И когда собирается назад? Узнав, что сегодня, попросила прокатить ее вечером в торы, сказав, чтобы он ждал ее ровно в полседьмого у художественного центра на Вест-авеню. Он, конечно, раскатал губу, еще бы, такая красивая и молодая девчонка сама напрашивается к нему в машину "покататься"... Но она его надула. Вышла у развилки из машины, сказав, что на минутку, по интимному делу, взяла зачем-то из машины свой этюдник и смылась. Он, как дурак, прождал минут десять, потом пошел искать и, только увидев, что ее нигде нет, понял, что его продинамили, как мальчишку.

— А что было потом?

— Я хотел набить этому гаду из Канады морду, он он оттолкнул меня, юркнул в свой "линкольн", захлопнул дверцу и газанул вверх по шоссе. Я нагнал его только на повороте. Не знаю, зачем я поехал за ним, я был просто в бешенстве из-за Сэди. В общем, он пытался вывернуть влево и ударил меня в правый бок. Хоть его "линкольн" и тяжелее "ланчии", но он был у самого края шоссе, к тому же там крутой поворот ...

Ричардc все это время внимательно смотрел на лицо парня и понял, что тот не лжет. Все, видимо, было так, как он рассказал. Но как же тогда то гнусное письмо с фотографией, пришедшие на следующий день утром? Фотография, фотография ... В голове у Ричардса смутно забрезжила интересная мысль, которая, правда, нуждалась в проверке.

— Ладно, Боб, — сказал он, — я тебе верю, а поскольку я сейчас работаю не на полицию, а на отца Сэди, то и сообщать Полу Стивенсу о том, что ты мне только что рассказал, не буду. Могу лишь от души посоветовать выбросить из головы и, главное, из своего сердца Сэди Дэвис. Она принесет тебе только беду.

— Знаю, — мрачно ответил Боб, — но я все равно люблю ее и всегда буду любить, что бы она не сделала.

— Ну что ж, за это тебя можно только уважать. Давай отвези меня в город к самому лучшему фотографу. Есть в Стоунвилле хороший фотограф?

— Есть. И не хороший, а отличный, его снимки даже в "Лайфе" печатались. Его зовут Брайан Редфорд, у него свое фотоателье.

— Ну так поехали к этому Брайану Редфорду. Заводи мотор. Только сначала заскочим в полицию по моим делам.

Когда Майкл Ричардc позвонил у калитки дома Дэви-сов, шел уже шестой час. Детектив прошел вслед за хозяином в гостиную и опустился в уже привычное ему кресло у окна. Дэвис настороженно наблюдал за ним, чувствуя какую-то необычность в поведении Ричардса, но вопросов не задавал. Так же молча он налил Майклу в бокал сухого мартини, а себе плеснул на два пальца виски. Безуспешно поискав в баре тоник, он долил в свой стакан мартини и тяжело уселся в кресло у камина. По тому, как он двигался, по его отяжелевшему, обвисшему лицу Ричардc понял, что Дэвис сегодня уже пил.

- Слушаю вас, мистер Ричардc. Вы ведь пришли сообщить мне что-то, новое о расследовании?

— Собственно говоря, мистер Дэвис, расследование в тех границах, которые были вами определены, я закончил. Расширение этих границ может ущемить ваши интересы. А поскольку вы мой клиент, то я хотел бы услышать от вас, желательны ли вам дальнейшие поиски или нет.

— Не понимаю, — хрипло сказал Дэвис, уставившись тяжелым взглядом в переносицу детектива. — Вы хотите сказать, что нашли того, кто похитил мою дочь и убил мою жену?

— Вашу дочь никто не похищал, мистер Дэвис. Она инсценировала похищение, использовав для этого чужого в городе человека — Дэвида Пиркса. Думаю, что она давно искала подходящую кандидатуру — человека, который должен уехать из Стоунвилла в тот же день, а уж уговорить прокатить ее в горы, да еще с "ветерком" такой красивой девушке, как ваша дочь, ничего не стоило.. В горах она легко отделалась от простака Пиркса и провела сутки в дальней, заранее облюбованной пещере. Думаю, что у нее в этюднике было несколько сандвичей, так что особого дискомфорта в_этой пещере она не испытала.

— Что вы такое несете? — вскричал Дэвис. — Вы же сами видели то письмо, ту фотографию ... Я это письмо каждую ночь в кошмарных снах вижу.

— Это письмо она написала сама, а фотографию сделала заранее вашим "поляроидом" с помощью складного штатива и автоспуека. Сегодня я был у Брайана Редфорда, профессионального фотографа, и он дал заключение, что снимок сделан примерно с высоты четырех футов. Это как раз высота складного штатива. Думаю, у вас в доме есть такой? Кроме того, на фотографии из письма и на снимках, которые вы сделали с автопортрета вашей дочери, один и тот же дефект: из-за неполной синхронизации фотовспышки и затвора, слева на снимках осталась узенькая темная полоска. Эксперт категорически утверждает, что все снимки сделаны одним и тем же аппаратом, то есть вашим "поляроидом". Письмо пришло утром потому, что было опущено в почтовый ящик после восемнадцати часов, когда производится последняя выемка почты. Я думаю, что по дороге в горы Сэди попросила Пиркса на минуту остановиться у почтового ящика, и опустила в него это письмо. Еще когда я читал его в первый раз, мне показалось, что оно написано сексуально неуравновешенным или, как обычно говорят, сексуально озабоченным подростком. Вспомните, смакование в этом письме деталей изнасилования и различных мучений, которым якобы подвергнется ваша дочь, если вы не отдадите картину. У нее должна быть вторая желтая майка, точная копия той, в которой она была в день "похищения". Она разорвала ее и сфотографировалась в ней заранее, потом изготовила письмо и постоянно носила его с собой, скорее всего, в этюднике, ожидая, когда появится подходящая кандидатура на роль похитителя. Канадский номер на машине Пиркса остановил ее выбор на нем.

— Но зачем, ради всего святого, зачем ей писать такое письмо и посылать, да еще с этой фотографией?

— Я же уже сказал вам, что у вашей дочери нечто вроде преждевременного полового созревания. Думаю, что ей нравится появляться на людях обнаженной. Я выяснил, например, что в своей изостудии она позирует художникам в качестве обнаженной модели. Ко всему прочему это дает ей и карманные деньги.

— Я не об этом. Зачем Сэди нужно было затевать все это? Чего ради?

— Но вы же сами рассказывали мне, как она привязана к портрету своей прабабушки. Возможно, для нее он был чем-то гораздо большим, чем просто картина Дега. Иногда люди фетишизируют любые вещи, превращают их в собственных богов. Разве большинство языческих религий зародились не так?

— А Бэт хотела продать картину, — начал понимать Дэвис.

— Да, ваша жена была намерена продать картину, чтобы купить дом во Флориде, но может быть, не только из-за этого. Элизабет говорила своей матери, что ваши отношения с Сэди,вышли за рамки отношений между отцом и дочерью. Жена ревновала вас к Сэди и, возможно, продажей любимой картины девочки хотела показать ей, кто в доме хозяйка, даже, может быть, хотела сделать ей больно. И Сэди прекрасно поняла это и возненавидела ее.

— Вы сошли с ума, Ричардc. Сэди до сих пор считает, что Бэт была ее родной матерью. Она рыдала на ее похоронах.

— Нет, вы ошибаетесь. Она плакала по родной матери, которой была лишена, как она считает, стараниями Элизабет, своей тетки.

Дэвис ошеломленно смотрел на Ричардса во все глаза.

— Вы ... вы все знаете?

— Да, я говорил со всеми, оставшимися в живых участниками этой трагедии. Сэди полностью, вернее, -почти полностью в курсе всех событий — уже больше месяца, со дня вашей поездки в Мильтаун. Она считает, что Элизабет убила ее мать. Кстати, а вы сами, мистер Дэвис, тоже, наверное, в глубине души думаете, что Бэт убила свою сестру?

— Не-е-ет! — Крик Фреда Дэвиса заставил детектива поморщиться. — Это грязная ложь! Она не могла сделать этого! Она любила Мэри, она . . .

— Значит, думаете, — бесстрастно констатировал Ричардc. — Тоже, как и Сэди, считаете Элизабет убийцей.

Эндрю Корф сумел и вас убедить. А вот миссис Таруотер считает, что Мери покончила с собой из-за вас.

Детектив испытующе посмотрел на своего собеседника. Весь хмель с Дэвиса слетел, он сидел, вцепившись в подлокотники кресла, почти разрывая побелевшими от напряжения пальцами его кожаную обивку, уставившись затравленными, налитыми кровью глазами на Ричардса.

Детектив открыл свой кейс, достал из него несколько старых фотографий, какую-то схему с расчетами на листе бумаги и бросил все это на стол.

— Вот, можете ознакомиться и снять один грех со своей души. Вы ведь считали, что Элизабет убила сестру из-за вас, чтобы из вашей любовницы стать вашей женой? Можете не отвечать: по вашему лицу и так все видно. Ну так вот. Я разговаривал в Мильтауне с Эриком Кристоферсоном, альпинистом ;..

— Да, я помню его.

— Так вот, он сделал расчеты, где находились Мери и Элизабет в момент обрыва веревки, сфотографировал то место на склоне, где сорвалась Мери, и даже вычертил его профиль в виде схемы. Вот она, видите? Здесь он приводит цифры: это длина того куска страховочной веревки, который был прикреплен к телу Мери, а это — тот, что оставался у Элизабет. На схеме отмечено, где находилась р этот момент каждая из них. Видите, Мери скрыта от Элизабет нависающим как бы двойным каменным козырьком. Верёвка оборвалась вот здесь, на ребре нижнего карниза. Элизабет просто физически никак не могла бы добраться сюда, понимаете? Ну и кроме того, Кристоферсон как человек чрезвычайно добросовестный сделал и сохранил не только фотоснимки концов перерубленной камнем веревки, но и сами эти концы. Веревку он мне не отдал, а фотографии — вот. Посмотрите, веревка не перерезана, а перебита, причем одним ударом. Попробуйте перебить страховочную веревку камнем одним ударом и вы убедитесь, что вам это не удастся. Для этого удар должен быть очень сильным, как бывает, когда крупный камень падает с высоты. Так что Элизабет не убивала Мери. Это действительно был несчастный случай. Вы могли все это узнать у Кри-стоферсона сами еще двенадцать лет назад, но вы настолько убедили себя, что Элизабет убийца, что даже не стали проверять, так ли это. Так же поступила и ваша дочь.»

Дэвис сгорбился, закрыл лицо руками. Казалось в кресле сидит не крепкий пятидесятидвухлетний мужчина, а дряхлый старик. Наконец он поднял голову, и Ричардc поразился, как сразу осунулось, обвисло складками его лицо.

— А Элизабет?... Этот камнепад?... Он ведь... Это ведь тоже только несчастный случай?

Лицо его жалко кривилось, губы дрожали. Потухшие, какие-то по-собачьи беззащитные глаза с надеждой смотрели на Ричардса. Тот отвел взгляд в сторону и неохотно ответил:

— Здесь ничего нельзя утверждать с уверенностью, но думаю, что если этр и несчастный случай, то очень хорошо подготовленный. В письме Сэди требовала, чтобы именно ваша жена доставила картину. Почему? Кроме того, в письме сказано, что Элизабет должна положить картину на Трон Вождя и вернуться к своей машине, где ее уже будет ждать дочь. Если бы Сэди действительно собиралась ждать ее там, то она не смогла бы взять портрет с Трона Вождя и спрятать его, а на это она ни за что бы не пошла. Значит, она и не собиралась ждать Элизабет у машины. По моим прикидкам, для того, чтобы спрятать картину Дега так тщательно, как она собиралась это сделать, вашей дочери нужно было не меньше двух-трех часов. Теперь представьте, что Элизабет, положив картину, возвращается к своей машине И не находит там Сэди. Она, конечно, тут же едет посоветоваться с вами. Вы понимаете, что похититель обманул вас, звоните в полицию, и через двадцать минут они уже в горах, обшаривают каждую пещеру. Все это займет меньше часа. За это время Сэди никак не могла бы успеть управиться с картиной. Я могу из всего этого сделать только один вывод: чтобы ваша дочь успела спрятать картину, Элизабет не должна была вернуться к машине. Поэтому в то, что каменная осыпь сама сползла на тропинку именно в тот момент, когда по ней проходила ваша жена, — в это я не верю. Но, повторяю, у меня нет никаких доказательств, что это дело рук Сэди.

Дэвид выпрямился в своем кресле. Голос его дрожал от гнева:

— Вы передергиваете, Ричардc. Всё ваши расчеты притянуты за уши с целью обвинить девочку в убийстве. Для того чтобы засунуть картину в какую-нибудь щель в скале, где ее никто не найдет, нужно пять минут, а. не три часа, как вы говорите. Вы ...

— Подождите, — спокойно прервал его детектив, — вы же сами говорили, что ваша дочь не могла заснуть, прежде чем не попрощается с Катрин, так? Вы же говорили, что картина ей очень дорога, разве не так? И вы допускаете, что она могла оставить шедевр Дега в какой-то щели в горах, где его будут портить сырость, насекомые, а может быть, кто-то найдет и заберет ее себе? Я не допускаю такой мысли. Нет, Сэди не оставляла портрета Катрин в горах — она принесла его с собой.

— Но ее же привезли сюда полицейские, и у нее ничего с собой не было.

— Кроме мольберта!

— Но я сам лично открывал его, да и полицейские тоже. Там были краски, кисти, натюрморт, написанный Сэди, и больше ничего.

— Где сейчас ваша дочь?

— Отдыхает за домом в шезлонге. А что?

— Давайте поднимемся к ней в комнату, и вы покажете мне тот натюрморт. Вы его узнаете?

— Думаю, да. Правда, в тот момент мне было не до него, но я помню, то на нем были нарисованы красные астры.

— Хорошо, идемте, это займет всего минуту. Или вы против?

Дэвис пожал плечами и пошел вперед, Ричардc последовал за ним. Они поднялись по лестнице на второй этаж, толкнули дверь и вошли в комнату Сэди. Сразу было видно, что человек, живущий здесь, не просто увлекается, а живет живописью. Посреди комнаты стоял подрамник с натянутым холстом. Все стены были увешаны пейзажами и натюрмортами, написанными акварелью или гуашью. В основном это были бледно-сиреневые ирисы, нежные орхидеи, белые, почти бесплотные лилии. В картинах, несомненно, чувствовался талант, хотя им и не хватало силы, экспрессии. Над кроватью, покрытой светло-лиловым покрывалом, висел уже виденный Ричардсом автопортрет Сэди, не полностью прикрывая невыгоревший прямоугольник обоев, оставшийся от портрета Катрин. На тумбочке у изголовья кровати лежала стопка написанных на картоне натюрмортов, не поместившихся на стенах. Ричардc стал быстро просматривать их, потом уверенно вынул один и показал его Дэвису.

— Этот?

— Да, кажется, этот. Странно, он совсем не в стиле Сэди.

Мужчины пристальнее вгляделись в натюрморт и невольно залюбовались им. На картине гуашью на размытом бледно-зеленом фоне был написан большой букет роскошных осенних астр, полыхающих всеми оттенками красного цвета — от нежно-розового до темно-багрового. Пышные цветы в великолепии кричащих красок даже могли бы показаться вульгарными, если бы не были так красивы.

— Совершенно не ее манера, — в восхищении пробормотал Фред Дэвис. — Ее преподаватель в изостудии всегда говорил, что у Сэди не хватает темперамента.

— Да нет, — отозвался как бы про себя Майкл Ричардc, — я бы этого не сказал. Думаю, характером она пошла в свою прабабку, Катрин Кураж, судя по тому, как вы мне ее описали.

Он вынул из накладного кармана белоснежный носовой платок, намочил его в стоявшей на подоконнике вазе с белыми розами и слегка отжал. Подойдя к хозяину дома, он взял у него из рук картину с астрами и поставил на подрамник.

— Что вы хотите делать? — встревоженно спросил Дэвис.

— Хочу показать вам, как ваша дочь спрятала портрет прабабки, — ответил детектив. Он секунду полюбовался астрами, вздохнул — жаль такой красоты! — и несколько раз провел мокрым платком по картону.

Фред Дэвис, хотевший остановить его, вдруг отдернул руку, словно обжегшись, и невольно сделал шаг назад. С картона из-под смытой гуаши на него торжествующе и дерзко смотрели прекрасные глаза — нет, не Сэди, как на секунду показалось ему, — Катрин Кураж. Казалось, она смеется над ним, жалким, безвольным сластолюбцем, но в самой глубине ее горящих черных глаз чувствовались решимость и угроза.

Не выдержав этого взгляда, Дэвис повернулся и выбежал из комнаты. Когда Майкл Ричардc спустился в гостиную, Фред опять сидел в кресле у камина и держал в руке стакан с виски. Судя по цвету напитка в стакане, на этот раз мартини в него он не добавил. Лицо его было замкнуто и отчужденно.

- Вот что, мистер Ричардc, — он неприязненно взглянул на детектива, но тут же опустил глаза в свой стакан, — вы хорошо потрудились, я благодарен вам и считаю, что больше вам здесь делать нечего. Как только получу от вашего агентства счет, я тут же вышлю вам чек. В то, что вы тут мне наговорили, я не верю. Конечно, Сэди виновата в том, что для спасения своего любимого Дега придумала глупое похищение. Но Элизабет она не убивала. Нет! Один раз я уже поверил в такую чудовищную нелепость. Двенадцать лет я считал Элизабет убийцей, а она оказалась невинной. А теперь вы хотите, чтобы я поверил в то, что убийца — моя родная двчь?! И это при том, что у вас нет никаких доказательств этого! Бог уже жестоко наказал меня за подобную ошибку с Элизабет. Я не повторю ее еще раз. Прощайте, мистер Ричардc.

Детектив встал с кресла, испытующе посмотрел в лицо Фреда Дэвиса, который, нахмурившись, по-прежнему что-то разглядывал в своем стакане, и молча пошел к выходу. В дверях, не удержавшись, он обернулся и произнес с ноткой недоверия, но и сочувствия:

— Неужели вы действительно полагаете, что Бог уже наказал вас? — Ричардc помолчал, не дождался ответа и продолжил: — Миссис Вирджиния Таруотер считает, что вы убили обеих ее дочерей. Думаю, что в известной степени она права. По крайней мере, в отношении вашей второй жены. Вы не убиваете сами, мистер Дэвис. При мягкости вашего характера вы и подумать об этом не можете, изба-ви Бог. Вы просто не мешаете одним вашим близким убивать других, вот и все. А поскольку человек вы интеллигентный и деликатный, то продолжаете жить с убийцей, делая вид, что она ничего такого особенного не совершила Вы говорите, что Бог уже наказал вас. Нет, ваше настоящее наказание только начинается.

Майкл Ричардc наклонил голову и холодно бросил:

— Прощайте, мистер Дэвис, — и вышел из гостиной.

Дэвис отхлебнул большой глоток виски, потом, поставив стакан на пол, откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Он не знал, сколько так просидел — может быть, минуту, может быть, час.

Дверь в гостиную открылась, и вошла Сэди. На лице и шее у нее выступили красные пятна, плотно сжатые губы побелели от волнения. Дэвис понял, что она была у себя в комнате и видела смытую с портрета Катрин гуашь. В глазах дочери он прочел безмолвный вопрос и что-то еще, чего сразу не мог определить. Лишь много позже он понял, что это было: непреклонное решение биться за себя, если понадобится — насмерть.

— Что этот человек наговорил тебе про меня, папа? —спросила Сэди, по-прежнему стоя у дверей и прожигая отца взглядом.

Дэвис каким-то древним инстинктом почувствовал, что от его ответа будет зависеть, останется ли у него дочь, или он потеряет ее навсегда. Он собрал все свои силы, всю свою любовь к этой, такой юной, такой хрупкой и беззащитной девочке и сказал, стараясь, чтобы голос не подвел его:

— Не важно, что он говорил, дочка. Я отправил его туда, откуда он приехал, и уже забыл его слова. Я верю только тебе и больше никому.

Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как вспыхнуло радостью лицо дочери. Легкие шаги приблизились к нему, и тихий страстный голос Сэди зашептал в самое ухо:

— Папочка, мы теперь будем жить вдвоем, да? Нам ведь с тобой больше никто не нужен, правда?* Я тебя очень люблю и все сделаю, чтобы тебе было хорошо.

Теплые, мягкие руки дочери ласково обвили Дэвиса за шею, а он почему-то вдруг представил, как эти нежные девичьи руки превращаются в холодные стальные обручи и медленно сжимаются вокруг его горла все сильнее и сильнее, раздавливая хрящи гортани, ломая шейные позвонки. На мгновенье ему вдруг показалось, что в груди не хватает воздуха.' Фред Дэвис широко открыл рот, судорожно вдохнул и с тупым безнадежным отчаянием подумал, что Ричардc прав: его наказание еще только начинается.