Российские реформы, начавшиеся в 1991 году, вызвали обострение тех противоречий, которые в латентной форме существовали еще в плановой экономике. Планирование позволяло демпфировать конкурентную борьбу, которая в полном объеме и повсеместно развернулась при провозглашении рыночной экономики. Больше того: в России, где опыт цивилизованной рыночной конкуренции, во-первых, был не столь продолжительным (рынок здесь возник только при первых Романовых), а, во-вторых, был утрачен в послереволюционные времена, конкурентная борьба приняла самые необузданные формы. Волна насилия 90-х годов была связана со стремлением подавить конкурентов с использованием внеэкономических средств. Отношения конкуренции составляют, в конечном счете, и фундамент межнациональных конфликтов: дело сводится к переделу сфер влияния, к изменению социальных ролей, к стремлению заняться переделом собственности.

Пропаганда толерантности в этой ситуации крайне важна, но — недостаточна. В сущности, толерантность выступает как этическое требование. Но этика не имеет достаточной силы, если она не опирается на общую мировоззренческую концепцию. Ведь этика говорит, как следует поступать. Но объяснить, почему следует поступать именно так, а не иначе, может только фундаментальное мировоззренческое учение. В нем дается развернутая картина мира, описываются место и возможности человека в этом мире, из чего с необходимостью вытекает представление о том, что человек может и должен делать, каково его предназначение и каков смысл его жизни. Если правила этики не опираются на фундаментальную мировоззренческую концепцию, они воспринимаются всего лишь как правила игры, от которых в любой момент можно отказаться, чтобы сыграть в другую игру. Это ведет к прагматизму и цинизму. Вывод, который напрашивается, однозначен: чтобы этика толерантности была надежной и долговременной основой для человеческих отношений, она, в свою очередь, должна опираться на соответствующую ей фундаментальную мировоззренческую концепцию.

* * *

Может возникнуть мнение, что такой мировоззренческой концепцией способна быть только философия ненасилия. Это мнение, что называется, «напрашивается само собой», то есть принадлежит к числу «самоочевидностей», не подвергающихся рефлексии и воспринимающихся некритически современным российским обществом. «Само собой ясным» кажется и определение философии ненасилия. Во всяком случае, авторы, говорящие о ней, редко дают себе труд давать отдельные теоретические дефиниции этого течения в философии. Вместо этого они просто указывают на представителей этого течения, делая вид, что в обществе образованных людей как-то неловко говорить о таких элементарных вещах, как сущность философии ненасилия. Ведь о ней давным-давно сложились самоочевидные представления:

1. Философией ненасилия называется некоторое идейное течение, представители которого отказываются от любого применения силы в отношениях между людьми (и более того — не приемлют использования силы по отношению ко всем живым существам вообще).

2. Традиция философии ненасилия восходит к Будде и Христу. В Новое время Джон Локк перевел идею ненасилия из области религии в сферу политики, пользуясь тем, что в 17 веке эти сферы в Англии различались мало. В 19 и 20 веках представителями философии ненасилия были А.Шопенгауэр, Л.Н.Толстой, М. Ганди, М.Л.Кинг, А. Швейцер; продолжателями их дела сегодня, в сущности, выступают многие правозащитники, хотя не все из них подозревают об этом.

3. В кругах интеллигенции философия ненасилия оценивается однозначно положительно. Вместе с тем, однако, даже и в этой среде, не говоря уже о кругах «практиков», она отнюдь не рассматривается как практическая жизненная философия для повседневного использования. Человек, избравший философию ненасилия в качестве своей практической философии, то есть пытающихся реально воплотить ее принципы в своей жизни, неизбежно обрекает себя на лишения, страдания и даже, возможно, на смерть. Он — святой, подвижник, мученик, каких единицы. Увы, мир слишком несовершенен для таких людей: он недостаточно подготовился к встрече с ними. Чтобы следовать философии ненасилия, нужно удовлетворять слишком высоким моральным стандартам, то есть быть человеком отдаленного светлого будущего. Люди сегодняшнего дня, к сожалению, еще не достигли такой моральной высоты. Поэтому они должны иметь в виду философию ненасилия как описание некоторого идеального человеческого поведения в некотором идеальном мире. Поскольку же нынешний мир не идеален, а люди, в нем живущие, далеки от совершенства, «обычный» человек, в отличие от подвижника и мученика, вынужден проявлять конформизм, вынужден игнорировать голос совести, а также время от времени прибегать к различным формам насилия — разумеется, в целях обороны. (Показательно, что ни в одной стране нет министерства нападения — только министерство обороны). Разумеется, человек интеллигентный, порядочный и совестливый, всякий раз прибегнув к насилию, должен покаяться публично перед себе подобными (независимо от того, верует в он в Бога или нет). Покаяние может быть как религиозным, так и светским — например, выступлением в средствах массовой информации или написанием художественного произведения соответствующего содержания.

Резюме таково: философия ненасилия — крайне ценное учение; тот, кто следует ей на практике, заслуживает не только уважения, но и почитания; к сожалению, мир чересчур несовершенен, а люди чересчур слабы и испорчены, чтобы всегда удовлетворять требованиям философии ненасилия; по этой причине «обычному» человеку — не подвижнику и не святому — невозможно руководствоваться принципами ненасилия на практике; но всякий раз, допуская отклонение от этих великих принципов, порядочный человек должен покаяться — либо в церкви, либо перед единомышленниками.

* * *

Если вдуматься, такое представление о философии ненасилия представляет собой утонченное оправдание насилия. Один из видных современных философов, П.Слотердайк в книге «Критика цинического разума» определил современный цинизм как диффузный феномен, имея в виду, что сегодня, в отличие от античных времен, циник уже не выступает как единичная фигура, противостоящая всем жителям полиса и эпатирующая их откровенными выражениями своего мировоззрения; сегодняшний цинизм поразил всех членов общества, которые отнюдь не спешат признаться в этом — все они просвещены еще в школе, все они прекрасно знают, что есть добро, каковы права человека и общечеловеческие ценности, но, зная лучшее, они делают худшее. Применительно к нашей теме, можно сказать, что люди прибегают к насилию, прекрасно зная, что насилие аморально; при этом они разводят руками и говорят: что поделаешь, таков уж мир, таковы времена и нравы, если бы это сделал не я, это сделал бы кто-то другой, гораздо более грубый. Затем эти люди каются — публично или только в душе — и продолжают грешить. Суть такого цинизма прекрасно выразил М.А. Светлов, сказавший, что порядочным человеком надо считать того, кто делает гадости ближним без всякого удовольствия.

Признание абсолютного большинства наших современников аморальными циниками тоже означает капитуляцию перед проблемой и даже может быть утонченной формой самооправдания: ведь если доказать, что все вокруг аморальны и циничны, то можно позволить себе быть таким же — не хуже и не лучше других.

Путь к решению проблемы может быть только один: необходимо для начала подвергнуть декартовскому сомнению все и всяческие самоочевидности, относящиеся к ней. Необходима разумная постановка и решение всех вопросов, которые ранее «разумелись сами собой», то есть не осмыслялись специально.

Вот первый из таких вопросов.

Почему философия ненасилия, которая на словах признается правильной всеми и каждым, которая исходит от авторитетнейших людей, до сих пор не одержала полной и безоговорочной победы во всем мире? Неужели есть хотя бы один способный философствовать человек, который искренне ратовал бы за насилие? Да и среди не особенно развитых в интеллектуальном отношении людей проповедь насилия встречается довольно редко. Именно в народной среде была придумана поговорка, как нельзя лучше выражающая сущность толерантности и ненасилия: «Худой мир лучше доброй ссоры». Итак, откровенных противников философии ненасилия — мизерное число. Отчего же она тогда не побеждает?

Второй из вопросов таков. Почему значительная часть представителей философии ненасилия — Иисус, М.Ганди, М.Л.Кинг — погибла насильственной смертью? Почему проповедь ненасилия вызывает вспышку насилия у оппонентов?

Третий вопрос сводится к следующему. Если мы привычно называем философией ненасилия только совокупность учений перечисленных выше мыслителей, то означает ли это, что вся остальная философия должна — в большей или меньшей степени — считаться философией насилия? Ясно, что подобное допущение абсурдно. Но не означает ли это, что «философия ненасилия» узурпировала за собой право называться таковой? Приглашение к беседе — говорит об отказе его от насилия.

Вот круг вопросов, которые предстоит прояснить, анализируя философию ненасилия как основу этики толерантности.

В тех пределах, которые определены объемом настоящего курса, мы попытались ответить на эти вопросы. В поисках таких ответов пришлось рассмотреть некоторые наиболее известные учения представителей философии ненасилия — не как абстрактные, отвлеченные логические конструкции, а в том жизненном контексте, в котором они были созданы.

Какие же выводы можно сделать из нашего рассмотрения?

1. «Философия ненасилия» создается людьми, которых отличает тотальное неприятие мира, в котором они живут. Они не видят в этом мире — в настоящем его состоянии — абсолютно ничего ценного для себя. Этот мир для них попросту неприемлем. Может быть, он будет приемлем в будущем, после переворота, к которому приведет ненасильственная борьба. Как правило, такое будущее представляется как утопия, которая осуществится еще в этом, а не в загробном мире. Наверное, именно так представляли будущее своих стран М.К. Ганди и М.Л. Кинг. (Видимо, современные правозащитники тоже мечтают о более совершенном мире в будущем, повторяя, вслед за М.Л. Кингом: «Есть у меня мечта». В мире, который открывает такая мечта, насилие отсутствует…)

Будда и А.Шопенгауэр были более пессимистичны. Они полагали, что мир в принципе не может быть хорош. В любом последующем его состоянии в нем будет царить бессмысленная Воля, создающая и пожирающая свои творения. Это — колесо вечных перерождений, и в каждом из них живое существо будет вынуждено вести жестокую борьбу за существование — терпеть насилие и прибегать к насилию. Кровь, пот и слезы, непокой, мучения и смерть — вот что ждет каждого человека во всех его перерождениях. Единственный способ избежать насилия — покинуть не просто этот, налично данный здесь и сейчас мир, но и уберечься от возрождения в нем. Это может обеспечить только нирвана. В христианстве налично данный мир тоже признается никуда не годным — «склепом» в сравнении со светлым Царством Небесным. Нельзя позволять этому миру, полному насилия, уловить себя в свои сети. В нем надо исполнять свой долг, отнюдь не увлекаясь этим, не испытывая от этого ни удовольствия, ни отвращения. Надо идти сквозь этот мир, относясь к нему безразлично и готовя себя к попаданию в Царство Небесное. А еще лучше — уйти от этого мира в монастырь, чтобы стать ближе к Богу.

2. Поскольку налично данный мир отвратителен, все великие представители «философии ненасилия» осуществили Великий Отказ от него. Будда оставил дворцы, построенные для него отцом, отказался от перспективы стать правителем, покинул молодую жену-красавицу и новорожденного сына. Христос заявил, что царство Его — не от мира сего. Шопенгауэр вел жизнь странника и отшельника: вначале он оставил занятия торговлей, к которым определил его отец, а затем — и преподавание в университете. Он оставил мир своеобразно: запрещая себе читать произведения современников. Л.Н. Толстой затворился в Ясной Поляне. М.К. Ганди тоже расстался с образом жизни предков. Местом его жизни стал ашрам, семья превратилась в форму дружбы, исключающую исполнение супружеских обязанностей. А занятия политикой и правом он рассматривал не как работу, не как профессиональную деятельность, а как служение или, выражаясь языком христианских священников, как послушание.

3. Нередко Великому Отказу от мира предшествовала полная неудача в тех делах, которыми представитель «философии ненасилия» занимался, начиная свою деятельность в мире. Это, естественно, не относится к Будде и Христу. Но Л.Н.Толстой был неудачливым студентом, с позором изгнанным из университета, а затем — неудачливым военнослужащим; школу для крестьянских детей, открытую им в имении, он тоже бросил, разочаровавшись в этом неудачном начинании. М.К.Ганди начинал как неудачливый юрист; после начала сатьяграхи он, правда, стал успешно справляться с юридической практикой, но это уже было нечто иное, отличающееся от чисто профессиональной деятельности юриста. Но, едва ли стоит напрямую связывать Великий Отказ от налично данного мира с профессиональными неудачами в нем. Другими факторами, которые влияют на него, может стать состояние здоровья, реальные или воображаемые заболевания, неудачи в отношениях с противоположным полом, тяжелые проблемы в семье, а также внешнее влияние других людей. Можно с уверенностью утверждать, что Великому Отказу всегда предшествует тяжелый психологический кризис, иногда именуемый «кризисом середины жизни» или «пограничными ситуациями» (К.Ясперс).

4. Психологический кризис такого рода переживается человеком как утрата смысла жизни. Он начинает считать бессмысленной и неправильной ту жизнь, которую вел до сих пор. Эта жизнь, по его теперешнему мнению, являлась неподлинной, несобственной, навязанной ему другими. Только теперь он испытал прозрение, благодаря которому ему открылся подлинный смысл жизни, истинное предназначение человека. Ф.Ницше однажды тонко заметил: «Совершенно лишен зависти только тот, кто собирается завоевать страну, абсолютно неведомую другим». Сторонники «философии ненасилия» именно потому ратуют за неприменение силы, что они не видят в этом мире ничего такого, что стоило бы защищать и отстаивать, выходя ради этого на борьбу, рискуя здоровьем и жизнью. Пока они создают свое учение о Ненасильственном Царстве Будущего, у них нет конкурентов и соперников, с которыми приходилось бы бороться и конкурировать. Им не завидует никто, и они никому не завидуют, потому что открытую ими страну никто никогда не видел. Однако впоследствии сторонники «философии ненасилия» сумеют внушить своим сподвижникам, что за это светлое царство будущего стоит пострадать и даже положить свою жизнь.

5. «Философия ненасилия» придает понятию «насилие» необыкновенно большой объем. В ней «насилием» считается не только использование грубой физической силы для того, чтобы подчинить своей воле Другого. «Насилием» оказывается и основанное на законах принуждение государства — того, которое не нравится и не подходит сторонникам «философии ненасилия». (Напротив, они отнюдь не считают насилием действия государства, которое возникнет в будущем благодаря их деятельности; «чужое» государство всегда насилует, «свое» — никогда.) «Насилием» признается также воздействие общественного мнения, которое интерпретируется как «влияние предрассудков». «Насилием» признается также влияние науки — требование следовать логике, выстраивая свою аргументацию. Отсюда тезис о том, что разум, рациональность, интеллект — это орудия насилия, а созданная на их основе цивилизация — насильственна и бесчеловечна.

Единственная позиция, которая вытекает из «философии ненасилия» — это позиция признания безграничного плюрализма, равносильного провозглашению одинаковой правоты всех. Множественность истин и, соответственно, множественность картин мира, человека и Бога дополняется, однако, единственно возможной и общеобязательной этической концепцией. Здесь ни о каком плюрализме не может быть и речи. Сторонник «философии ненасилия» вещает не от своего имени (в этом случае его мнение было бы всего лишь одним из существующих мнений, не более истинным, чем любое другое), а от имени Бога, от имени Совести, от имени «общечеловеческих ценностей» и т. п. Обычно он избегает при этом ясных формулировок, заявляя, что учение его трудно и требует многолетнего изучения. Туманные формулировки всякий раз требуют пояснений наставника. То же самое можно сказать о тавтологиях: «Истина есть истина», «Истина есть правда», «Правда есть истина», «Правда есть правда», «Жизнь есть жизнь» и т. п. В них можно вложить любое содержание, что приводит в растерянность. На сцену опять вызывается наставник, готовый пояснять и комментировать.

Таким образом, решение всех моральных проблем оказывается исключительно авторитарным. Мораль не может действовать «автоматически», через общественное мнение и гражданское общество. Она может действовать только через Наставника, только по Его указанию. Такое этическое самодержавие требует, чтобы нового морального короля играла свита. Среди последователей возникает культ его личности.

6. «Философия ненасилия» предполагает, что насильственного сопротивления не должны оказывать ее сторонники. Однако — и это примечательно! — насилие со стороны власти только неявно приветствуется. Так власть «разоблачает себя». Узнав о том, что власть применила силу, сторонник «философии ненасилия» воздевает руки к небу и восклицает: «А что же другого можно было ожидать? Уж такова природа этого режима, построенного на насилии.» (Вариант: «Такова природа любой власти»). В результате власть развращается. Она привыкает думать, что ее природа — в насилии. Так нужно ли идти против природы?

7. Сторонники «философии ненасилия» обычно готовят своих приверженцев к тому, чтобы они «стойко выносили испытания», «были готовы к тяготам и лишениям». Они провоцируют насилие со стороны властей, потому что обретают, таким образом, моральные преимущества. Провокация выражается в том, что сторонники «философии ненасилия» призывают именно к такому поведению, которое психологи называют «виктимным». Несопротивление жертвы, по их мнению, только раззадоривает преступника.

После того, как виктимное поведение «несопротивления силой» привело к провоцированию властей (разумеется, не высших властей, не президентов и маршалов, а рядовых и сержантов, урядников и сотников), представители «философии ненасилия» начинают использовать обретенный таким образом пропагандистский капитал. Демонстрируя раны, увечья, трупы, они всячески подчеркивают, что власть, таким образом, расправилась с безоружными, не сопротивлявшимися людьми — пусть даже они и не выполняли законов. Сострадание — сильнейший импульс. А.Гелен убедительно продемонстрировал в книге «Мораль и гипермораль» (1969) сострадания, «защиты и заботы» срабатывает даже у животных. Для его срабатывания вовсе не обязателен интеллект. Иногда он действует вопреки интеллекту.

Используя инстинкт сострадания, «философы ненасилия» начинают шантажировать власть, пытаясь добиться от нее уступок. Они угрожают тем, что невыполнение их требований приведет к «падению престижа власти в глазах мирового сообщества», то есть в глазах самопровозглашенных или официальных органов, составленных из представителей «философии ненасилия» и действующих на международной арене.

Однако современные власти все меньше и меньше переживают по этому поводу. Поддаться на моральное давление Ганди мог английский колонизатор, который всерьез полагал, что должен нести в Индии «бремя белого человека». Но современный полицейский в Европе или в России мало думает о своей цивилизаторской миссии по отношению к малым народам. Он не полагает, что должен просвещать гастарбайтеров и вести их к светлому будущему. В случае незаконных акций последних он не рассуждает о необходимости педагогического такта и терпения со стороны более просвещенного существа.

Поэтому провоцирование государства на репрессии не приносит сегодня сторонниками «философии ненасилия» каких-то моральных преимуществ. Оно всего лишь способствует усилению полицейского характера государства, накачиванию его мускулов.

8. Концепции «философов ненасилия» могут быть полезны и ценны в той части, в какой они доказывают бесполезность силового решения проблем, неэффективность подавления конфликтов без устранения причин, их вызывающих. Они полезны также как проявление вечного недовольства общества собой, заставляющего совершенствовать законодательство. Но конфликтолог должен отдавать себе отчет в том, что противопоставление морали праву чревато анархизмом, подрывом правового государства, параличом власти, а все это неизбежно обернется насилием, вопреки ожиданиям утопистов.

 

Вопросы для самоконтроля

1. Дайте обоснование того, что этика толерантности в человеческих отношениях должна опираться на фундаментальную мировоззренческую концепцию.

2. Какой способ избежать насилия вы можете предложить обществу?

3. Учение, какого философа — представителя философии ненасилия, воспринимается Вами наиболее реалистично?

4. Всегда ли выбору «истинного пути» должен предшествовать тяжелый психологический кризис? Что может предпринять конфликтолог для разрядки внутреннего напряжения и снятия внутренней агрессии в ситуации выбора?

5. Как Вы считаете, могут ли действия конфликтолога по разрешению конфликтной ситуации восприниматься как проявление психологического давления и проявления насилия? Где находится та грань, за которой начинается для Вас зона насилия / ненасилия?