Бертрам Новобыстрицкий, с гордостию занимающий должность старшего споспешителя придворного алхимика при дворе и во исполнение повеления Светлейшего Рудольфа II из родаГабсбургов, Короля Богемии и Хунгарии, Императора Священной Римской Империи, добрейшего покровителя наук, начинает в Праге двенадесятого дня месяца януариуса года Господня тысяча шестьсот четвертого незавершенный, однако же при том наипаче полный, подробностями велице уснащенный и с беспрерывным тщанием дополняемый
ПЕРЕЧЕНЬ КОТОВ-ОБОРОТНЕЙ
а також и их потаенных обиталищ на благословенных землях Богемии.
Я оглянулся.
Я стоял на Мельничной улице, что в Чешских Будейовицах, недалеко от бывшего доминиканского монастыря, и мои глаза упирались в рыжую макушку Рабенштейнской башни. В руке у меня была изрядно потрепанная книга – потемневшие, рваные по краям, замусоленные страницы, а на них старинный, местами полустертый рукописный текст на старочешском языке. Книга выглядела по-настоящему древней. Я только что выудил ее из кучи таких же потрепанных, сваленных в картонную коробку книг и журналов у крыльца антикварного магазина. По мостовой шагали прохожие, со стороны нового города доносился шум машин, а по синему небу лениво ползли редкие облака.
Обычный весенний день.
С другой стороны, а чего я ожидал – что мне на глаза тут же попадется пара котов-оборотней?
Было бы здорово. Но котов-оборотней не наблюдалось. Да что там, обычных котов и то не было.
Зато вокруг было полным-полно галдящих студентов. Понятно: стояла пятница, время близилось к четырем часам пополудни, а в здании доминиканского монастыря теперь была гимназия. От Мельничной улицы недалеко до вокзала, и весь этот молодняк шатался по старому городу, вопя, гогоча и поедая бутерброды с газировкой, прежде чем разъехаться на выходные по своим деревням.
А еще вокруг был ленивый и сонный март – та его разновидность, когда в воздухе задолго до заката проявляется золотая солнечная взвесь. Вдыхаешь ее, и время, разогнавшееся в бестолковой февральской суете, немного замедляется.
– Так что пан решил? – проскрипел кто-то у меня за спиной. Я обернулся. В дверях антикварной лавки стоял антикварный же старик. Я дал бы ему лет двести, не меньше, и он вполне мог бы счесть это за комплимент.
– Что пан решил? Будете брать книгу? Уже три часа и три четверти, – добавил он и постучал скрюченным пальцем по прикрученной у двери табличке. Тусклая позолота витиеватым шрифтом сообщала, что по пятницам лавка закрывалась в четыре.
Я с пониманием кивнул. Так уж принято в Южной Богемии: если заведение работает до четырех, последнему клиенту лучше бы оставить хозяина в покое еще в три тридцать. Если, конечно, он не хочет, чтобы его приняли за бесцеремонного нахала. Тем более, как я уже упомянул, на дворе была пятница – любимый день жителей Южной Богемии, и не столько потому, что означает начало выходных, сколько потому, что на этой неделе больше не нужно работать. А уж пятница после обеда в солнечный день во второй половине марта – вообще священное время, и никакие золотые горы не заставят южнобогемца задержаться на работе даже на десять минут. Потому что золотые горы – они где-то там, маячат неясно в тумане, а литровая кружка холодного будвайзера – тут, за углом, в корчме «У лисы и орла». Ждет.
– В этой куче любая книга за сто крон, но если вы поможете мне занести коробку внутрь, получите скидку, – сообщил предприимчивый старикан.
Я подхватил коробку и зашел в магазин.
– А что это за книги?
– В основном старые журналы и учебники. Мне их принес один знакомый. У него недавно умер дед, в наследство досталась развалина на окраине Чешского Крумлова и гора бесполезного хлама, по старой памяти называемая книгами. Продай, говорит, за сколько получится. Вы первый, кто заинтересовался.
Он был прав, я успел просмотреть содержимое ящика. В нем и в самом деле был бесполезный хлам: школьные атласы времен первой Чешской Республики, сборники плакатной поэзии семидесятых и такой же прозы, несколько дюжин журналов о новейших научных достижениях середины прошлого века. И «Перечень котов-оборотней». Я ожидал, что старик что-то скажет о манускрипте, но прямо спрашивать почему-то не хотел. Наверное, опасался, что он может передумать его продавать.
Я порылся в коробке, разыскал замеченный там раньше журнал начала шестидесятых с Гагариным на обложке и вместе с «Перечнем» протянул его хозяину лавки.
– Изволили выбрать два экземпляра? Пусть будет сто крон за оба. Обещанная скидка. О-о-о, первый полет человека в космос, – произнес дед, заворачивая улыбающегося космонавта в папиросную бумагу, – Помню, как же. В год, когда он полетел, мне исполнилось тридцать. Все были очень воодушевлены. Думали, что теперь-то Вселенная у нас в кармане. Моментик… пан уверен, что эта книга из той же коробки?
Я кивнул, достал из кармана пару монет по пятьдесят крон и положил их на край стола. Вся остальная поверхность столешницы была в несколько слоев завалена выцветшими открытками, гусиными перьями, чернильницами причудливых форм, фарфоровыми блюдцами, бронзовыми подсвечниками и прочей антикварной ерундой.
– Я эту рукопись не припоминаю… выглядит значительно старше всего остального в этом ящике. – Он нашарил среди хлама на столе очки. Толстые стекла сделали его похожим на подслеповатую растерянную черепаху.
– Может, кто-то из прохожих эту книгу подбросил? – пошутил я.
Старик задумчиво пожевал губами.
– Скорее я, перебирая книги, как-то проглядел этот манускрипт. В моем возрасте, знаете ли, приходится мириться с некоторой рассеянностью, – он снова покрутил книгу в руках. – Ну, как бы то ни было…
– Хотите ее себе оставить? – спросил я с самым беззаботным видом. В моей душе боролись ангелы и демоны. Ангелы справедливо, но очень многословно и запутанно указывали на то обстоятельство, что было бы нечестно пользоваться рассеянностью хозяина лавки и вынуждать его отдать даром предположительно очень ценную книгу. Демоны коротко и убедительно советовали выхватить книгу из рук старикана и со всех ног бежать на вокзал.
Ангелы, немного помолчав, молвили, что в таком случае не следует забывать про журнал с Гагариным, тем более что он-то уже честно оплачен.
– Как бы то ни было… что? О нет, ни в коем случае. Уговор есть уговор, – пробормотал старикан. – К тому же мой знакомый – тот, что принес эти книги – никак не обозначил какую-то особую ценность этого манускрипта. А уж если книгу в ящик и в самом деле закинул какой-то прохожий, то она ваша по праву. Вы ведь нашли ее первым.
Я поблагодарил хозяина за щедрое решение, хотя подозревал, что не последнюю роль тут играло его желание поскорее разделаться с работой, закрыть лавку и отправиться в корчму, где его наверняка уже ждали такие же антикварные приятели.
Старик протянул мне бумажный пакет с книгами, и мы распрощались. Я вышел из лавки, выдохнул книжную пыль, вдохнул полные легкие пьянящего мартовского воздуха и пошел к площади. На мостовой лежали солнечные отблески от окон, разбросанных по фасадам старинных домов с дерзким небрежением к симметрии. Да и сами дома на всякие глупые ровные линии и прямые углы чихали с высокой башни. Небось, той самой, что возвышалась над площадью, бликуя золотыми цифрами на старинных городских часах. До моего поезда в Прагу было чуть больше часа, так что я решил засесть в какой-нибудь кофейне недалеко от вокзала и скоротать время, изучая манускрипт. Бумажный пакет с логотипом антиквара жег мне руки.
Как есть добрый король мой Рудольф II бесконечно премудрый и благостный, повелел он от сего дня верному своему слуге Бертраму Новобыстрицкому составлять оный Перечень. Всесердечно признавая непогрешимость веры Христианской, веруя в Господа нашего Иисуса Христа, и в Отца его, и в Святой Дух, и заповеди прилежно блюдя, однако же не в согласии владыка мой с обвинениями, коими служители церкви обрекают на пытки и сожжения множество невинных душ, неправно приписуя им помыслы еретические и службу во благо Диавола.
…Ну и дела. В свое время я прочел несколько статей о Рудольфе II – он был странным королем. Кажется, именно при его дворе служил легендарный астроном Тихо Браге. И при его же дворе алхимики пытались найти философский камень. И знаменитого пражского голема создали во времена его правления. И недобрый колдун Джон Ди, еще при жизни обросший легендами и вписанный позднее в сюжет майринковского «Ангела западного окна», в самом деле жил в Праге во времена Рудольфа и работал на него. Уж не он ли – тот самый придворный алхимик, при котором старшим споспешителем служил этот Бертрам, автор манускрипта?
И еще я помнил, что добрый король Рудольф II был истовым католиком.
Король мой есть милостивый покровитель алхимических наук, а к тому и сам великий маг и магистр, ученый и зналец тонкостей метафизических, разумеет он потому волшебные способности и любознание, понимание в травах, камнях и элементалиях, и умение составлять зелья и эликсиры, и менять телесные формы свои и предметов и одушевленных существ свойством не диаволовым, а Боговым, врагу человеческому противным, а Создателю всецело приятельным.
Если память меня не обманывала, все эти «понимания в травах, камнях и элементалиях», не говоря уже о «волшебных способностях», по мнению тогдашних представителей церкви являлись самой настоящей ересью. Выходит, не таким уж и истовым католиком был Рудольф II? Бертрам Новобыстрицкий с готовностью ответил на мой вопрос:
Полагает король мой добрый, что милость Божия бесконечна и бесконечен разум Его, и могущество, а потому чудеса каждые в мире суть проявления воли Божией, а не диаволовой, ибо диавол пред Зиждителем бессилен, и мощен толико мелочно вредить, и искушать, и помутнять хилый рассудок человеческий, но не сотворять истинные чудеса, коими суть и вдухновение бессмертной души в смертное тело. И по всему тому утверждает мой добрый король, что урожденные знальцы природной магии, а також и одарованные магическими умениями существа, приобычно зовомые колдунами, ведьмами и оборотнями, не могли произойти в бытие без волеизволения и попущения премудрого нашего Создателя, а значит, без сомнения себя являют детьми Божиими, якож и остальные люди, имеют бессмертную душу и слугами диаволовыми быть могут едине постольку, поскольку сами того пожелают, а не по изначальной своей природе.
Полагает король мой також, что приписуемые сим знальцам беды погодные, падеж скотов домашних, мор и скудный урожай, и прочие несчастия случаются по воле сил темных и злокозненных и демонов зловредных, но не человека, а потому человек за них нести наказание смертное не должен, а возложение вины на него есть сомнение в благомудрии Божием, а також суеверие, противоречащее духу истинной веры католической Христианской и учению Христову.
…Ловкий ход. От противоречий с официальными церковными догматами Рудольф II просто отмахнулся аргументом «мое католичество гораздо католичнее, чем их». Я снова огляделся. Манускрипт поглотил меня целиком, и я не заметил, когда официантка успела принести заказанный мной эспрессо. Судя по всему, времени прошло прилично, и кофе успел остыть. Официальный чешский язык и в современной его разновидности даст фору самым забористым волшебным заклинаниям, а уж через тяжеловесные и хромые конструкции четырехсотлетней давности проходилось продираться, как через заросли дикой ежевики.
Есть всемерно разуму противен чинимый служителями церковными ущерб не толико люду, благодаренному умениями сверхъествественными, но и всем простодушным мужам и женам и детям малым, совсем иных нежель магических сил и способностей. Ведомо нам, что гонениям подвергаются неученые крестьяне, к алхимии, магии неболи другим надфизическим наукам касательства не имеющие, по обвинениям ложным и злонамеренным, множество времен направленным на отъятие не толико жизни, а и скудного их имущества в обогащение обвинителей.
Ведомо нам, что в землях Рейнских в славном городе Трире от лета Господня тысяча пятьсот восемьдесят первого до лета Господня тысяча пятьсот девяносто третьего пожжено было три сотни и восемь десятков и четыре души.
Ведомо нам, что лета Господня тысяча пятьсот восемьдесят девятого в землях Саксонских в славном городе Кведделинборге пожжена была сотня и три десятка и три души.
Ведомо нам, и сердце наше и сердце нашего доброго короля преисполнено до сего дня неизбывною скорбью, что в славном городе Риме четыре года тому как пожжен был друг наш, зналец философских премудростей и астрономических наук, любитель поэтических форм и гармоний, великий магистр, честномудрый слуга Божий и преданный пес Господень Джордано Бруно.
Преданный пес… Я вдруг почувствовал себя персонажем одного из романов Умберто Эко и снова оглянулся. Как будто ожидал обнаружить за своей спиной агента тайного общества, посланного выкрасть у меня рукопись и как раз прикидывающего, как бы незаметно подсыпать мне в чашку снотворное. В лучшем случае.
Неужели у меня в руках подлинный манускрипт, и в самом деле созданный этим Бертрамом Новобыстрицким, старшим помощником алхимика при дворе короля Рудольфа II? Расскажи мне кто-то – не поверил бы. Но вот она, старинная рукопись, истертые буквы на потемневших страницах, лежит себе на столике рядом с чашкой остывшего кофе.
Остывшего! Я посмотрел на часы. Мне ни в коем случае нельзя было опаздывать на поезд. При всей симпатии к Чешским Будейовицам ночевать я привык дома, в Праге. К тому же у меня была назначена поздняя встреча в кафе у стен Пражского Града: нужно было отдать начальству полученные от будейовицких коллег документы. Как и положено столичным финансовым воротилам, когда речь шла о прибыли, доброе начальство мое не признавало ни пятниц, ни выходных, ни свадеб, ни похорон. В общем, я залпом выпил содержимое чашки, прижал кофейной ложкой стокронную купюру, подхватил «Перечень» и побежал к вокзалу.
И бежал так быстро, что прибежал за три минуты до отправления поезда и даже успел купить в дорогу здоровую порцию горячей бурды, которую привокзальные автоматы выдают под видом кофе. Отвратительное пойло, конечно, но за пятнадцать крон я и не ожидал чудес, а на безрыбье и это сойдет. Тем более что мне досталось место у окна, а в руке у меня был таинственный манускрипт – при таком везении было бы наглостью жаловаться на судьбу из-за прогорклого кофе.
Как есть добрый король мой Рудольф II всецельный христианин и преданнейший слуга Божий, не имеет он можности открыто противостоять служителям церкви, покуд не желает вызвать на себя отлучения и паче сего анафемы. Ведая о прискорбных деяниях, что случаются все чаще на землях к западу и северу от Богемии, а то о непреоборимых и Богу милосердному противных гонениях на магических знальцев, травников, ведьм, колдунов и оборотней, таемно повелел король мой при величайшей секретности выбрать в подмогу себе пятерых верных мужей и поспособствовать вызволению толикого числа упомянутых существ, коликого буду можность иметь.
Ото дня сего починаю вести Перечень котов-оборотней, в земли Богемские помещаемых и таемно расселяемых по дальним весям и весницам, под видом крестьян самых обыкновенных, дабы избегли они мучений, а також и смерти, и мук преисподней, коей опасности неспорно под муками телесными подвергают себя, насылая богопротивные проклятия на жестокосердных истязателей своих, а и на людей невинных, попросту в память им пришедших в минуту пристрастного допрошения.
Перечень переселенных в Богемию травников, магических знальцев и ведьм, от Перечня котов-оборотней отделенно составляется ныне силами старшего алхимика и в великой тайности сокрыт ото всех, кроме нашего доброго короля.
Все два с половиной часа, что электричка летела к Праге, я продолжал читать манускрипт.
Ведомо нам, что в славном городе Фульда несколько месяцев тому как начаты были гонения по обвинениям ложномудрым в лиходействах и продолжаются поныне, с тем что две дюжины душ к сему дню спалены на кострах и колико их еще будет предано несносимым мучениям и смерти, неведомо.
Посему в согласии с велением короля моего я послал в Фульду таемно пятерых человек, обученных законам людским, церковным и Божиим, а також и ведению боя рукопашного и всякого другого, дабы вызволили подле можности толико колдуний и магов, и котов-оборотней, служителями диаволовыми названных, и привезли их в секретности великой в земли Богемские.
Бертрам Новобыстрицкий тщательно и подробно запротоколировал события, развернувшиеся в следующие два года в славном городе Фульда: по велению обезумевшего в благочестивом рвении фульдского аббата Бальтасара фон Дернбаха городской судья приговорил к пыткам и сожжению почти три сотни человек. Команде спасателей за это время удалось вызволить из заточения двадцать шесть обвиняемых. Подкупом мздоимцев в числе охраны, а також смертным устрашением присяге верных стражников, лаконично уточнил Бертрам.
Больше половины освобожденных не были ни ведьмами, ни котами-оборотнями, но все были доставлены в Богемию и в величайшей секретности разделены на группы. Куда увезли обычных крестьян и тем более колдунов с ведьмами, Бертраму было неведомо, поскольку расселением их, как и соответствующим «Перечнем», занимался сам старший алхимик.
Из Фульды удалось спасти двоих котов-оборотней, их выносили из темницы на руках. В силу своей двоякой природы, подчеркивал Бертрам, коты-оборотни особо пригодны к охранной и караульной службе. Днем они могут выглядеть, если захотят, как обычные люди, а ночью принимают форму кота или кошки, способны вести наблюдение в темноте, обладают острым слухом и в случае необходимости умеют раздирающими душу криками разбудить стражу.
Я удивился. Если эти колдуны могли так легко превращаться в котов, почему они не сбегали из темниц? Бертрам словно предугадал, что через четыреста лет какой-то умник, читая «Перечень», будет задавать дурацкие вопросы, и разразился пространными объяснениями природы кото-оборотничества. Объяснения Бертрам снабжал длинными цитатами из «Молота ведьм» на языке оригинала. С университетских времен латынь почти полностью успела выветриться из моей головы, но содержание трактата я более-менее помнил – инквизиторы Шпренгер и Крамер «научно» описали процесс превращения ведьм в кошек и обращали внимание своих последователей на то, что раны, нанесенные кошке, непременно окажутся на теле ведьмы в ее человеческом обличии.
И наоборот. Видимо, именно поэтому спасателям пришлось нести вызволенных оборотней на руках.
Королевские лекари выходили фульдских котов, и Бертрам определил их в стражу одного из замков на севере Богемии. Подоплекой фульдской охоты на ведьм, по мнению Бертрама, была не борьба с ересью, а всего лишь желание аббата запугать протестантскую часть жителей. В 1605 году аббат внезапно умер, а судья был арестован по обвинению в нечистоплотном обогащении.
Я почему-то живо представил, что Бертрам Новобыстрицкий многозначительно хмыкнул, выводя эту строчку. Я бы на его месте не удержался.
За окном солнце зависло над горизонтом. По вагону прыгали отблески, и я впервые в жизни задумался – почему их называют зайчиками? Почему не коты? Солнечные котики – отличное название.
Манускрипт читался, как шпионский роман. Группа спасателей под покровительством Рудольфа II совершала тайные вылазки в города, где шли громкие судебные разбирательства по делу о колдовстве. Иногда им удавалось увести из-под носа инквизиторов одного человека, иногда двух, а иногда и полдюжины сразу. Конечно, скромно писал Бертрам, если сравнить с количеством тех, кого спасти не удалось, успехи невелики. Но совесть Бертрама и его людей была чиста: они делали все, «с позволения Господня», что было в их силах, и каждый раз получали горячее одобрение своего короля.
В 1609 году во время вылазки где-то на юге Франции в стычке со стражниками погибло двое людей Бертрама. Еще одного схватили и пытали. Несчастный умер на дыбе, так и не назвав ни одного имени. Добрый король определил семье погибшего щедрую пенсию, но Бертраму пришлось потратить немало времени на общение с вдовой и попытки более-менее правдоподобно объяснить, как именно работа в королевской алхимической лаборатории могла причинить смертельный ущерб бедолаге и куда подевалось тело.
После этого Бертрам набирал в свою группу только одиночек, людей без родственников и друзей. Описания спасательных операций становились все скуднее, и они, судя по датам, производились все чаще. А судя по количеству новых имен в Перечне – все успешнее. Иногда появлялись упоминания о новых храбрых мужах, поступивших на службу, и короткие, но трогательные рассказы о гибели верных товарищей во время очередного налета на инквизиторские темницы.
В 1612 году преставился Рудольф II. Запись об этом я прочел уже после встречи с начальством, сидя в одном из уличных кафе Пражского Града. Бертрам написал о смерти Рудольфа сдержанно, почти не употребляя хвалебных эпитетов по отношению к своему доброму королю, и из-за этого его скорбь читалась еще выразительней. Преемник Рудольфа, Матиас, был слишком занят политической борьбой и не трудился вникать в устройство Рудольфова двора, разогнав всех сразу и поставив на особо лакомые должности своих людей. Осиротевшие спасатели колдунов, однако, по предсмертному указанию императора получили от казначея золотом и другими ценностями достаточно средств, чтобы несколько десятилетий уверенно продолжать свою работу.
В середине 1627 года почерк хроникера изменился, и я понял, что Бертрам Новобыстрицкий, когда-то с гордостию занимавший должность старшего споспешителя придворного алхимика, сложил с себя полномочия и отправился на встречу со своим добрым королем. Вся остальная часть манускрипта состояла из нескончаемой вереницы коротких строк: дата, город, количество вывезенных котов-оборотней, места расселения. Новый глава спасателей был немногословен. И следующие за ним тоже. Последняя строка рукописи датировалась 1811 годом.
Я закрыл книгу и оглянулся. Град уже почти опустел, Старый Город где-то внизу мерцал своими огнями, и они отражались в небе сотнями звезд. Если верить «Перечню», люди из команды Бертрама сначала приписывали спасенных котов-оборотней в охрану замков и дворцов по всей стране, потом устраивали работниками на фермах. Если удавалось спасти целое семейство оборотней, их распределяли по придорожным трактирам: люд там пришлый да ушлый, подолгу не задерживается, а ежели кто и замечает какие странности в облике прислуги, так тому надо или налить еще, или пригрозить, что более никогда тут ему не нальют вовсе. Обычно срабатывает, но если не поможет, просто гнать настырного гостя в шею, а остальным сказать, что пытался расплатиться поддельной монетой.
Последнему поколению спасателей приходилось выдумывать для своих подопечных самые нелепые назначения – на последней странице я видел строчку со словами «в дневное время определены на должность голодных чаек у Карлова моста».
Менять обличье котам-оборотням на благословенных землях Богемии ради их же безопасности разрешалось только в кругу семьи. Народ тут, конечно, миролюбивый, а все равно, писал хроникер, в благочестивом рвении и под влиянием суеверных страхов могут не пощадить ни спасенных оборотней, ни – всякое бывало – их детей малых.
Детей?
Я удивился, и в основном не столько тому, что волшебные коты вполне могли заводить в Богемии семьи, сколько своему удивлению по этому поводу. Согласно «Перечню», потомки спасенных от инквизиции котов-оборотней должны быть в каждом городе Чехии. Это… это многое объясняет. Если подумать, я, скорее всего, даже знаю пару-тройку таких вот потомков. Смотрю на них каждый день, здороваюсь, беседую о погоде…
– Хороший сегодня вечер, теплый, верно? – К моему столу подошла официантка. – Вы будете еще заказывать? Просто мы уже почти закрываемся.
Вот, например. Зеленые раскосые глаза со стрелками, длинная шея, тонкие пальцы, черный бархатистый жакет. Если почесать за ушком, наверняка начнет мурлыкать.
– Да… в смысле, нет. В смысле, уже ухожу. Дайте, пожалуйста, счет, без него не уйду.
Девушка рассмеялась. Пока я курил, она успела принести счет, отсчитать сдачу, погасить свет, закрыть дверь в кафе и попрощаться. Я встал и побрел в сторону старой замковой лестницы. Интересно, чем занимался Бертрам Новобыстрицкий на своей должности старшего споспешителя придворного алхимика до того, как его добрый король… Я похолодел, замер и заглянул в свой бумажный пакет. Со старой обложки, просвечивая сквозь папиросную бумагу, улыбался Гагарин. Манускрипта не было.
Я побежал к кафе, осыпая себя самыми страшными проклятьями, и их многоэтажную грозность оценил бы по достоинству любой еретик времен короля Рудольфа II. Книги не было. Ни на столе, ни под столом. Нигде. Девушки тоже не было, понятное дело. И даже если она будет тут завтра, наверняка скажет, что в глаза никакую книгу не видела. В свои раскосые зеленые – ну да, кошачьи – глаза.
Я в последний раз осмотрел пустое кафе и снова поплелся к старой лестнице. У меня было настоящее сокровище, и я его так бездарно упустил. И теперь, попробуй я кому-нибудь рассказать о спасателях котов-оборотней, никто не поверит. Я бы и сам не поверил.
Правда, даже если бы книга все еще была у меня – кто бы поверил? Любой разумный человек скажет, что вся эта история – мистификация. Сколько таких уже было. Вот, к примеру, у того же короля Рудольфа II в коллекции была рукопись Войнича, которую до сих пор считают… хотя нет, ее считают не мистификацией, а просто… черт, да какая разница. Люди же любят теории заговоров, всякие секретные общества и великих магистров. Отличная, интересная, качественно созданная мистификация. Ей-богу, непонятно, почему на эту тему до сих пор не сняли ни одного фильма? Если рудольфовское тайное общество по спасению котов-оборотней и не существовало никогда, то его давно пора было выдумать.
У ворот Пражского Града стояли караульные. Надо же, я всегда думал, они тут только для виду: чтобы туристам было с кем фотографироваться. Но все туристы давно спят, а эти ребята до сих пор на посту.
– Спокойной ночи, – пробормотал я, проходя мимо них.
– Мяу, – слегка ехидно откликнулись у меня за спиной.
Я решил не оглядываться.