На пересечении Правды и Свободы… нынче заседание… На пересечении Правды и Свободы общее собрание… Раз-два-три-четыре, пятый это хвост, шесть-семь-восемь-девять…
Мотыль бежал, приговаривая про себя всякую ерунду. Это у него привычка такая – вроде бы и ум занят, но почему-то помогает следить и все сразу видеть.
Раз-два-три-четыре, следом раскоряка, глупая собака… Бублик сопит, громко клацает когтями.
– Мотыыыль… Скоро уже?
– А тебе чего, – но оборачиваясь, буркнул Мотыль. – Тебя вообще не звали.
– Мне надо…
Надо ему… Стыд один с этим Бубликом. Ведь уже пугнул его два квартала назад, шипел… а толку! Раскоряка только прижался было к мусорному ящику, а потом все равно нагнал.
– Ты не кот. Тебя не пустят. Майко тебя разорвет.
– Я… почти кот… я тихо. Не разорвет… ффух… ох…
Дам ему лапой еще на входе, решил Мотыль. Жалко дурачка, хороший он, безобидный, и едой делится – а еда у него вкусная, и смотреть на него умора, и соседских котов он гоняет будь здоров, как положено… А все-таки виданое ли дело, чтобы на городской совет котов приходить с собакой!
Вот и перекресток. Надо добежать до подземного перехода, внутри есть лаз еще поглубже. А там я ему как раз каак засвечу в нос… На верхней ступеньке перехода с чрезвычайно скучающим видом сидел Бисс.
– Ты последний, приятель, – сказал он томно. – Иди за мной.
Мотыль очень быстро оглянулся. Бублик печально тряс ушами у мусорного бака метрах в ста. Вот и хорошо. Вот и ладненько.
Они с Биссом пробежали в переход и нырнули в лаз. Мотыль и сам отлично знал дорогу в подсобку за бывшим торговым центром, но сегодня Майко, видно, решила зачем-то выставить охрану. Зачем? Если слухи правда, то от Бисса, хоть он и хороший боец, толку, как от раскоряки.
В подсобке надпись «Вход воспрещен» освещала добрых три десятка котов и кошек разного возраста – Мотыль узнавал своих, но были и какие-то помоечные оборванцы – без уха, в колтунах, один без хвоста, и незнакомый желтоглазый ангорец, и какая-то трехцветная, сильно беременная кошка. Майко, видно, пригласила народ с окраин. Сама она сидела на ящике из-под пива – огромная, серо-черная, гривастая. Кисточки на ее ушах вздрагивали.
– Все собрались? – голос у нее был тяжелый, взгляд тоже. Старая Майко, больше всех других, даже больше котов, хитрая, ловкая, умная…
– Так знайте и другим скажите, – продолжала старая кошка, – что не слухи это. Сама была. Сама видела. Тигр пришел.
Кошачье собрание будто взболтали – общее «мааау!» наполнило подсобку. И еще какой-то звук – нелепый и очень-очень Мотылю знакомый. Он обернулся и увидел, что настырный Бублик пролез через дыру и теперь, как ни в чем не бывало, отряхивался. Уши его хлопали, как трещотка.
– А это еще что такое?
– Это я, – сказал в наступившей мертвой тишине бедолага-вторженец. – Я, Бублик.
С двух сторон к нему медленно, плавно подвигались Бисс и Бастер – два самых безбашенных бойца, Бастер как-то порвал бульдога, а уж этого комнатного недоноска он пришибет и даже не почешется.
– Это-то я вижу, – сказала Майко. – Сюда ты как попал? И зачем?
– По запаху. Матушка кошка, я по делу пришел. Я слышал, что вы тут про тигра обсуждать будете.
Бастер уже стал напрягать мышцу левой передней лапы. Полуторасантиметровые когти, останется дурак без глаза в лучшем случае…
– Ну, будем. Но тебе здесь места нет.
– Есть, матушка, – пес заметил бойцового кота и облизнулся. – А как же. Ведь тигры – они и собак едят.
Кажется, не выдержал кто-то из помоечных – завыл и от избытка чувств бросился на стену, распластался и упал на кого-то из собратьев, тот тоже заорал дурниной. Во мгновение ока подсобка превратилась в кошачий концерт.
– Тихо! – рявкнула Майко. – Тихо! Полоумные!
Коты и кошки осели, как тесто. Они еще гнули спины, показывали клыки и шипели, но хотя бы прекратили скакать и завывать. Мотыль и сам опомнился и увидел, что Бублик по-прежнему сидит у входа и тоже вполне по-кошачьи скалится и играет загривком. Вот же раскоряка упорная!
– Всем молчать и слушать! Собака… пусть сидит, отойди от него, Бисс. Итак, тигр – это не шутка. Я сама ходила на карьер и видела его.
– Ой, мамочка, – прошептала какая-то совсем еще молодая кошка. – Ой, я боюсь.
– Это настоящий большой зверь. Он один – а вовсе не стая, как некоторые тут рассказывают…
«А я что… а я ничего… у меня в глазах двоится… старые раны», – забубнил делегат от Мельничных, Василий, сидящие рядом зашикали.
– Но даже один тигр – это неслыханное дело. В городе!
– За городом, – пискнул кто-то из молодых ученых котиков.
– За городом, – согласилась Майко. – Невелика разница. Вопрос в том, что теперь нам делать и как быть котам и кошкам этой местности.
– Да что же делать, – проныл Василий. – Тигр – он ведь большой…
– Дело не в том, большой он или нет. А в том, кто он нам.
– Тигр – царь зверей! – сказал рыжий помоечный делегат – без левого верхнего клыка, с рваным ухом и весь в колтунах. Сидевшая рядом черная кошка с манишкой съездила его по загривку: «Лев – царь зверей, морда ты рваная!»
– Даже если бы и лев, – сказала Майко, – котам и кошкам он не царь. Маленький глупый пес прав, между прочим. Мы – не просто звери, мы – звери, живущие возле людей. И кто его знает, не станет ли он на нас охотиться.
– И на нас, – вздохнул Бублик.
– С другой стороны, – продолжала Майко, сверкнув на Бублика огненным глазом, – тигры тоже кошачьей крови. И кто знает, не должны ли мы защитить его.
– Да от кого же его защищать?
– Ах, от кого же его защищать! – съязвила Майко. – Да от Охотника!
Коты и кошки, кажется, перестали дышать. Стало слышно, как бурчит у кого-то в животе. Охотника боялись все, потому что он бил без промаха и без жалости. Стоило кошкам начать гулять самим по себе – и обязательно наступал судный день, когда по их девять душ приходил Охотник. Он истребил Вокзальных, несколько раз почти под корень изводил Мельничных, он наводил страх даже на Ученых, которых подкармливали вахтерши в университете. Только Домашние делали вид, что не боятся Охотника, а зря – ведь это именно Охотник застрелил знаменитого певца Пряника, старшину Домашних из Заводского района, когда тот всего-навсего пел положенные весенние хвалы солнцу, сидя на абрикосовом дереве.
– Охотник – это страшно, – подала голос беременная трехцветка. – Охотника нам не победить. У него ружье.
«Ружьеее!», «Уууу!», «Горе нааам!» – собрание опять превращалось в адский котелок. Майко потеряла терпение.
– Ша! Тихо, шапки-недоделки! Охотник за вами испокон веков ходит! Вопрос в том, придет ли он за тигром. А если придет, то в чем наш кошачий долг – проводить его к нему или отвадить.
Коты и кошки опять разом умолкли. Старая предводительница говорила немыслимые вещи – что одно, что другое и вообразить было нельзя. Чтобы кошки, вольные кошки проводили Охотника к жертве – пусть даже это страшный дикий зверь и, может быть, пожиратель кошек (черт с ними, с собаками, им собачья и смерть – но по нужде тигр и кошку съест, конечно), – невозможно и представить, и чтобы отвадить Охотника – Охотника! С Ружьем! – тоже невозможно. Что такое кошка против пули? Против хватающей руки в толстенной перчатке? Против ноги в окованном железом ботинке?
– Нам надо решить, – сухо сказала Майко, оглядывая своих собратьев. Бублик в углу смотрел на нее с восхищением – рысья морда с длинной переносицей делала старуху похожей на собаку. – Надо решить, кем мы будем считать этого тигра. Нам нужно поговорить с ним. Делегатами…
«Агрр», – послышалось откуда-то у нее из-за спины. – «Агрр».
Позади Майко была большая железная дверь, давно заложенная на засовы. И в эту дверь кто-то, судя по всему, очень большой, очень… сильно пахнущий лесом, дикой жизнью, сыростью и кровью – скребся и негромко говорил свое «агрр».
– Откройте, – хрипло крикнула предводительница. – Впустите его!
Коты гирляндами повисли на засовах. Скрежет раздался ужасный. Мотыль примерился было, но там и без него хватало рыжих, черных, полосатых и пятнистых. Бублик прикрыл морду лапой. Ворота, скрипя, приоткрылись, и из тьмы в подсобку вошел тигр.
Он должен был пройти по ночной окраине – малонаселенной сейчас, но все-таки… Он должен был пробраться по пустому торговому центру. И он каким-то образом знал, что его ждут.
Тигр полосатый. Дикая тварь из дикого леса, ну ладно, из перелеска, пришел незваный – или все-таки званый? – на совет котов. И положил перед Майко принесенную в пасти рыбу.
Кошки метались еще какое-то время туда-сюда, сверкали глазами, топорщили усы и подвывали. Тигр сидел тихо, и они наконец увидели, что он худой и старый. Снова все затихло, и только слышно было, как беременная трехцветка потихоньку ест рыбу.
– Он плохо говорит по-нашему, – сказала Майко. – Я не знала, придет ли он, если нет – мы пошли бы сами выяснять. Но вот он здесь, и, кажется, мы ему нужны.
Охотник оставил машину у дороги в перелеске и теперь взбирался на гребень карьера. Тигра видели там, у пруда. Чепуха какая – сбежал из бродячего зоопарка, кто бы подумал… С другой стороны, какая разница: зверь есть зверь. Замечали его грибники снизу, сквозь кусты, и купальщики с другого берега – никто верить не хотел, пока не сфотографировали – какое-то грязное пятно у воды, может, они со страху большую собаку за тигра приняли, какие в нашем климате тигры, да еще зоопарки бродячие…
Было ранее утро, еще и солнце не взошло – только сумерки, зеленые, как карамелька. Но пахло тут, конечно, не карамелью. Охотник потянул воздух – кошками воняет, это точно. Бродячие, наверное, собрались. Ничего, я их тоже отправлю к ихнему кошачьему дьяволу… Вот только разберусь… Ноги скользили по сухому грунту. Охотник хватался за кусты, за низкие колючие деревца – на руках у него были толстые перчатки. Он вскарабкался наверх, отыскал более-менее ровное место и устроился там со снайперской винтовкой. Очки ночного видения он сдвинул на шлем, потому что уже рассвело, солнце вот-вот должно было показаться. Он рассматривал пруд и берег – и сердце екнуло. Охотник увидел, как из прибрежных зарослей вышел тигр и стал пить. Только одно мгновение – еще одно, невероятное…
И что-то мягко шлепнуло его по затылку, сбив прицел. И еще раз. Охотник завел руку назад – тигру деться некуда, а вот что это там… Что-то острое впилось ему в запястье выше перчатки. Охотник выругался и приподнялся на четвереньки. Мягкое и тяжелое повисло у него на воротнике, куртка затрещала – раздался противный вой и снова не то когти, не то клыки – на этот раз в шее… Кошки! Те самые, бродячие, смердящие, как сто помоек сразу… Он привык, что кошки – трусоватые создания, мастера прятаться или убегать, кошки не охотятся на людей и не нападают…
Но эти нападали. Зверь прыгнул ему на шлем – облезлый хвост закрыл глаза. Настырные твари повисли на локтях, не давая взять винтовку (впрочем, винтовка против кошек и не годилась, тут бы нож – но кошки как будто понимали – и висели на руках, раздирая их в кровь).
Он отшвырнул троих или четверых, но к нему уже бежали новые, они лезли отовсюду, сверкая глазами, издавая утробный вой, задрав ощетиненные хвосты, как флаги. Охотник схватился все-таки за нож, но тут из кошачьих рядов вдруг выкатилось что-то черное и бросилось на врага. Лай и хриплый клекот, оскаленная до самых ушей пасть, желтые клыки! Охотник был человек жестокосердный, сильный и хладнокровный – но нападения маленькой диванной собачки часто не выдерживали и более храбрые мужи. «Уберите собаку! Уберите собаку!» – завопил он, обращаясь неведомо к кому, взмахнул ногой, потерял равновесие и покатился вниз со склона. Бублик рыкнул ему вслед и взрыл землю задними ногами, столкнув винтовку по другую сторону гребня.
Из кустов выбрался Бисс, слегка помятый и поцарапанный. Снизу подтянулся Мотыль. У него на лапе еще болтался лоскут от охотниковой куртки.
– Он вернется, – сказал Бисс. Этот кот вообще был скептик и маловер.
– Ну и что, – отвечал Мотыль. – Опять прогоним. А зато смотри, как хорошо получилось.
Он лег на краю бывшего карьера рядом с бойцовым котом и маленьким черным псом – и втроем они еще долго смотрели, как на ясном утреннем солнце старый тигр ловит в пруду рыбу.