1

В городе Праге жил-был некогда великий раввин. Был он большим праведником, и всякий раз, когда освящал он новую луну, его глаза сияли великим сиянием, а высокий лоб и серебряная борода мерцали в ночи волшебным светом, и было это сияние видно на многие мили вокруг, потому что был тот раввин великим праведником и великим чудотворцем.

А одним из тех, кто страх как любил освящать новую луну вместе с пражским раввином, был тощий Берл из Праги, купец, который постоянно ездил по свету.

Случилось однажды Берлу уехать куда-то в дальние страны — и так надолго, что все уже думали, что он где-то пропал или, не дай бог, утоп. Но вот однажды стоял раввин на рыночной площади в ночь после Новомесячья и вместе с большой общиной собирался освятить луну, и тут задрал народ головы и увидел — человек по небу летит!

Это было как раз перед Шолом алейхем.

Поднял раввин свое сияющее лицо и крикнул летящему человеку:

— Шолом алейхем!

Сразу же потянуло это этого человека вниз, и он свалился чуть ли не раввину в руки. И все со страхом увидели, что это — тощий Берл из Праги, купец.

2

Берл из Праги путешествовал по морю с товаром, который он накупил в дальних странах.

Однажды вечером стоял он на корабле и смотрел, как полная луна встает из моря, как море становится светлей и ярче, будто в нем распахнулись миллионы глаз, как воды морские сияют с такой великой и светлой силой, будто поют хвалу Богу, ночи и небесам.

И подумал Берл:

— Тут только и понимаешь, как прекрасен наш раввин, когда он освящает луну!.. Ведь тогда сияет лицо его всем светом блещущего моря…

И затосковал Берл по своему раввину и по родному городу Праге.

Стал он утешать себя тем, что, с Божьей помощью, скоро вернется домой и, если будет на то воля Божья, на ближайшем освящении луны будет вместе с прочими пражскими евреями стоять рядом с раввином.

Но тут показалось далеко в вышине, между небом и морем, облако, а следом за этим облаком еще одно, и еще одно, пока не закрыли они луну, пока не потемнели, не почернели небо и ночь, пока не стало море диким, неприютным и злым, как будто кто-то вдруг выколол ему все его светящиеся глаза. И море разбушевалось, и от слепого гнева стало оно сгонять волны в тысячи стремительных воинств, в тысячи табунов испуганных диких коней с белопенными гривами. Белые водяные воинства и водяные табуны с великой яростью бросались друг на друга, и из них вдруг возникали ревущие водяные горы, которые возносились как огромные стеклянные дворцы и тут же рассыпались в белую пыль.

И море вдруг бешено заметалось от края до края неба. И корабль полетел, подпрыгивая как щепка, по хребтам водных валов. И так несло его с вала на вал, пока от качки не разлетелся корабль на куски, и все, кто был на том корабле, попадали в море.

А Берл из Праги все это время не переставал думать о том, как бы он хотел еще хоть разочек постоять рядом с раввином во время освящения новой луны. И за то помог ему Бог, и Берл схватился за какую-то доску. И еще один человек схватился за ту же доску. Это был большой толстый турок. Долго носила их буря по пенящемуся морю, пока не выбросила на какой-то остров.

3

Лежат вот так два мокрых человека на острове — большой толстый турок и маленький тощий Берл.

Думает Берл:

— Дальше-то что?..

А турок ни о чем не думает.

Говорит Берл турку:

— Ну что, велик наш Бог?

Отвечает ему турок испуганно:

— А?.. Что?..

Говорит Берл:

— Что значит: «А? Что?»? Сам видишь: Он нам жизнь даровал.

Говорит испуганный турок:

— Ну, и что же теперь будет?

Отвечает Берл:

— Что значит: «Что же теперь будет»? Пойдем, поищем-посмотрим.

Идут они так вместе день и ночь, и еще день, и еще ночь, и хотя уже оба здорово устали и оголодали, а все никак не могут добраться до человеческого жилья.

Только на третий вечер глядят они и видят вдалеке, как на одной стороне дикого острова садится большое солнце, а на другой стороне — встает большая луна, а посередине, между восходящей луной и заходящим солнцем, стоит пастух со стадом овец.

Радуются Берл и турок и бегом к пастуху со стадом.

Но как подошли они поближе, видят, что пастух этот ростом очень высок, а глаз у него только один, и глаз этот — прямо посреди лба…

Испугались Берл и турок пастуха, потому что сразу поняли, что этот дикий великан — злодей.

Захотели, конечно, убежать.

Да не дал им убежать великан: загнал в свое овечье стадо и продержал там до ночи.

А когда настала ночь, погнал великан своих овец, а Берла и турка — вместе с ними, в большой двор с высоким забором, и ворота запер.

Думает Берл:

— Ну, что же теперь будет?

А турок ни о чем не думает.

А великан с единственным глазом посреди лба начинает раскладывать большой костер при свете луны.

И когда костер разгорается, берет великан в руку копье, подходит к Берлу и щупает его. Видит великан, что Берл тощий, кожа да кости, оставляет Берла, подходит к турку и щупает его. Видит великан, что турок жирный да румяный, протыкает великан ему брюхо копьем и кладет на огонь жариться.

Зажарил великан турка, съел его и запил бочкой вина, а потом улегся спать.

4

Как увидел Берл, что от турка даже костей не осталось, на него напал ужасный страх.

Сидит он среди овец и думает:

— Что же это такое, у меня же дома жена и дети, что с ними-то будет?.. И к тому же мне хочется еще хоть разок увидеть, как наш святой раввин освящает новую луну…

Не успел Берл так подумать, как приходит ему в голову такая мысль:

— Ежели великан наелся и выпил так много вина, стало быть сейчас он сладко спит. Зачем же мне, Берлу из Праги, сидеть среди овец как барану и ждать, пока он не проснется и меня не зажарит?

И Берл выбрался из овечьего стада, пошел, взял копье великана и положил его в пылающий костер.

И когда копье раскалилось докрасна, вынул его Берл из костра. И копье огнем горело у в руках. Поднял Берл глаза к луне и сказал так:

— Боженька, я — Берл из Праги. Я уже столько раз освящал твою луну вместе с нашим святым раввином, и дальше хочу ее освящать. Спаси же меня от рук этого великана, этого злодея с одним глазом во лбу, который любит жарить да есть людей!

И как только он это сказал, так сразу почувствовал себя очень сильным. Взял копье и воткнул его раскаленным острием прямо в глаз великана.

Пробудился великан с громким воплем и стал гоняться за Берлом по двору.

Но Берл спрятался среди овец, а великан его там не увидел, поскольку ослеп.

Понял великан, что дело плохо, и пришла ему в голову такая хитрая мысль: он пошел, распахнул ворота и стал выпускать овец.

А овец-то выпускал слепой злодей по одной, а сам-то все это время стоял у ворот и шарил своими ручищами в воздухе над овцами, чтобы, если Берл вдруг пойдет вместе с овцами, поймать его и задушить.

Видит Берл, что дело плохо. Воздевает он руки к небу:

— Как же так, Господи, ты же мне до сих пор помогал, так помоги же и теперь!

И как только Берл это сказал, ему тут же пришла в голову мысль:

— Овцы-то большие, и шерсть у них — длинная!..

И Берл берет, ложится под животом крупной овцы и хватается за ее длинную шерсть, а еще забирает с собой великаново копье и хлеба, чтобы было что поесть.

Идет овца и несет Берла за ворота вместе с хлебом и копьем.

И как только Берл из Праги очутился по ту сторону ворот, так сразу вскочил на ноги и пустился бежать, куда глаза глядят.

5

Но едва Берл сбежал от великана, с копьем в руке и хлебом подмышкой, он заметил, что вдалеке бежит снежно-белая овечка, а за ней гонится чудище, дикий фандул.

Голова у фандула свиная, рога — бычьи, а пасть и ноздри извергают пламя.

Фандул черный и мрачный, а овечка — белая, такая белая, что нет на свете подобной белизны. Не иначе как хочет фандул ее растерзать.

Стоит Берл и смотрит со страхом: вот-вот схватит фандул овечку.

Смотрит Берл из Праги на овечку, и она его видит…

Как заметила Берла овечка, так тут же побежала к нему, а злой фандул — следом.

Видит Берл, плохо дело: сейчас прибежит фандул и наверняка разорвет на куски и его, и овечку. И решил Берл про себя так:

— Будь что будет! Копье — в руке, а Бог — на небе. И уж очень мне жалко белую овечку.

Не успел Берл так подумать, а овечка уже рядом, бежит вокруг него. Едва обежала круг, как возникло большое сверкающее кольцо. А белая овечка впрыгнула в кольцо и улеглась рядом с Берлом.

Когда черный фандул это увидел, он так разозлился, что огонь, вылетающий из его пасти и ноздрей, превратился в языки пламени. Но как только эти языки пламени достигали белого кольца, которое окружало Берла и овечку, они тут же угасали.

А черный фандул подскочил к белому кольцу и, вопя от злости, стал бегать вокруг него. Он скрежетал зубами и рыл землю ногами. Но перебраться через кольцо не мог…

Понял фандул, что плохо его дело, встал, разъярясь, за кольцом насупротив Берла из Праги и давай реветь и вопить, пусть, дескать, Берл отдаст ему белую овечку, потому что вот уже много лет, как он, фандул, гоняется за ней и не может поймать, и если бы не Берл из Праги, этой ночью он бы точно ее поймал.

Говорит ему Берл:

— Злой фандул! Напрасно ты вопишь. Я тебе не отдам белую овечку, потому что суждено мне ее защитить, а ты, злая тварь, и сам видишь, что ведь и она меня защищает, потому что из-за кольца, которое она сотворила вокруг меня, ты не можешь ко мне подобраться.

Еще громче вопит фандул, еще злее роет под собой землю. Скалит свои страшные зубищи и говорит:

— Пока не отдашь мне овечку, буду стоять у круга, буду так стоять, пока ты не помрешь.

Говорит Берл фандулу:

— Знай же, что меня зовут Берл из Праги. И я боюсь только Бога на небесах. А ты, злой фандул, уходи отсюда прочь и оставь овечку в покое, а иначе — видишь это копье? Это копье большого великана, у которого был только один глаз в голове, и я ему выколол этот глаз этим самым копьем. А теперь, видишь, копье снова в моей руке.

Как только фандул услышал такие речи и увидел копье, он сразу же испугался и попытался разжалобить Берла:

— Я голоден, я голоден!

Говорит Берл фандулу:

— Если ты голоден, то вот тебе кусок моего хлеба.

Отвечает фандул:

— Нет, нет! Мой голод не может утолить ничто, кроме белой овечки…

Говорит Берл из Праги:

— А, если так — получай!

И бросил в него большое копье.

Дикий фандул подпрыгнул в воздух от страха и пустился бежать во мрак, куда глаза глядят.

Но куда бы ни бежал фандул, копье летело за ним следом… И настолько, насколько Берлу из Праги хватало глаз в ночи, он видел, как обезумев от ужаса убегает фандул, а копье летит за ним следом…

Оглянулся тут Берл из Праги, а белая овечка уже далеко.

6

Возблагодарил Берл Бога за то, что Он помог ему спасти белую овечку, и отправился в путь.

Шел Берл день и ночь, а вечером следующего дня, как раз когда кончился последний кусочек хлеба, увидел перед собой большой дворец.

Подходит Берл ко дворцу, стучит в ворота и двери, они открываются. Заходит Берл во дворец и видит, что дворец этот — очень богат, полон дорогой утварью, и вся она — золотая и серебряная. Но ни одной живой души во дворце нет.

Думает про себя Берл:

— Что это значит? Почему здесь никого нет?

Думает:

— Это, видно, логово разбойников, которые сходятся здесь в полночь и прячут здесь свои сокровища. Поэтому здесь сейчас ни души.

Думает:

— Здесь остаться — разбойники убьют. Дальше бежать, так не знаю куда. Да и в чистом поле меня разбойники все равно схватят, а я к тому же устал. Лучше спрячусь я здесь на ночь, а утром, когда тут снова никого не будет, пойду дальше.

И только Берл так подумал, видит перед собой печку. Берет и лезет в подпечье и заслонку за собой задвигает, но так, чтобы видеть все, что будет происходить ночью.

И вот лежит себе Берл из Праги в подпечье, на богатый дворец поглядывает и вдруг видит, как за окном восходит луна. И как только луна взошла, услышал Берл: идут большие воинства, играют большие оркестры. И вдруг среди ночи как закричат все воинства:

— Царь идет!

— Царь идет!

— Да здравствует царь!

— Да здравствует царь!

Тут все оркестры заиграли еще радостнее и подошли еще ближе ко дворцу…

Напал на Берла такой страх, что душа в теле едва держится.

А тем временем во дворце вдруг вспыхивает множество огней. И вся золотая и серебряная утварь сверкает. Открываются двери, входит царь и множество вельмож следом. Усаживают вельможи царя с великой честью на большой золотой трон, и царь говорит:

— Тот, у кого есть жалоба или тяжба, пусть предстанет передо мной, и я отвечу всякому!

Предстало перед царем множество людей, и они жаловались ему и вели тяжбы. А он на все их вопросы отвечал с великой мудростью. И тем людям это очень нравилось, и они хвалили и славили царя.

Все это длилось до полуночи.

Но как только наступила полночь, послышался крик петуха.

И как только пропел петух, рядом с царем как будто из-под земли выросли два могучих богатыря. И богатыри тотчас схватили царя и разорвали его на части…

И дворец сразу опустел, будто в нем и не было никого. И все огни вдруг погасли. Во всем дворце осталось только сиянье луны да блеск золотой и серебряной утвари.

Думает про себя Берл из Праги:

— Что все это значит?

И он решает, что стоит ему из любопытства остаться здесь еще на одну ночь и поглядеть, что здесь будет происходить.

Думает:

— Да будет воля Твоя! Ежели уготовано мне Богом глядеть на эти чудеса — погляжу. Опять-таки, Бог не оставит. Может статься, Богу угодно, чтобы я это все увидел для того, чтобы потом рассказать раввину и всем жителям нашего города.

7

И вот наступила вторая ночь, показалась луна в окне дворца, снова слышно, как идут большие воинства, играют большие оркестры. И снова во дворце зажглось множество огней, снова с большой честью ввели царя, и он сел на свой трон и принимал прошения. Но как только наступила полночь и послышался крик петуха, прибежали два могучих богатыря, схватили царя и разорвали его на части.

Думает про себя Берл из Праги:

— Те-те-те! Если все и вправду так, если все время, пока этот царь царствует, он выслушивает всевозможные прошения, и все подчиняются его указам, чего же мне-то лежать в подпечье? Я лучше еще денек повременю, дождусь следующей ночи, и как только прибудет царь и люди пойдут к нему с прошениями, я тоже к нему подойду и расскажу ему все, что со мной приключилось: что я заплутал, что я уже несколько дней ничего не ел, что дома у меня жена и дети и что если бы я смог добраться домой до завтрашнего дня, то я бы еще, может быть, удостоился стоять рядом с нашим раввином при освящении новой луны. И когда царь услышит все мои жалобы, он, верно, прикажет отвезти меня домой.

— Но может ведь случиться и так, что царь повелит меня казнить, — рассуждает сам с собой Берл.

Но тут же так отвечает сам себе:

— Нельзя еврею так думать. Потому что если еврею суждена жизнь, то Бог ему поможет, и он останется жить, а если нет, — я и так уже скоро умру тут от голода…

Так Берл и сделал: дождался, пока снова наступит ночь, и, как только царь вышел и сел на свой трон и народ стал подходить к нему с прошениями, Берл из Праги выполз из подпечья, приблизился к царю, упал ему в ноги и рассказал ему обо всех своих бедах.

И как только царь услышал обо всем, что произошло с Берлом, он тотчас сказал:

— Пусть твое желание будет исполнено!

И царь тотчас повернулся к кому-то и сказал:

— Отведи этого человека в его город!

И тот, кому царь это приказал, тут же взял Берла за руку, вывел его из дворца, и они зашагали так быстро, как будто бы их нес ветер.

8

По пути приходит Берлу на ум:

— Как же так! Хорош я, нечего сказать: видел столько чудес, а так и не знаю, кто, что и как…

Обращается он к своему провожатому:

— Господин мой! Скажи мне, прошу тебя, что это за история с вашим царем, что каждую ночь он садится на трон и царствует, все воздают ему почести, а потом его разрывают на части?

Говорит ему провожатый:

— Знай, что это — злодей Нерон. Уже много лет, как он мертв, а когда был жив, очень многих разорвал он на части, много горя причинил иудеям и хотел захватить весь мир, чтобы быть над ним царем. Поэтому теперь каждую ночь происходит так: его чествуют как царя, но как только прозвучит полуночный крик петуха, разрывают на части. Это наказание, которое установил ему Бог, потому что Бог воздает мерой за меру.

А еще, Берл, ты должен знать, что сейчас ты в Лунной Стране. Тебя привело сюда твое освящение луны, которое уже много раз возносилось сюда вместе с сиянием твоего святого раввина, ведь нужен был кто-то, кто вырвет копье у большого великана, потому что только этим копьем можно было в ту ночь спасти белую овечку от злого фандула.

А еще ты должен знать, что это не просто белая овечка. Эта овечка в изгнании с тех пор, как в изгнании еврейский народ.

А то копье, которое ты метнул в фандула, летит за ним до сих пор.

И оно будет лететь за ним до конца его дней.

И когда копье вонзится фандулу в голову, все люди вздохнут спокойно.

Так говорил Берлу из Праги его провожатый, и они шагали так быстро, будто их ветер нес.

Тут вдруг провожатый остановился и произнес:

— Подними глаза, Берл.

Поднимает Берл глаза и видит, что он уже в Праге…

И не успел Берл ни о чем спросить, как говорит провожатый:

— Знай, что дальше я не смогу пойти с тобой. Но прежде чем я тебя покину, мне нужно тебе сказать еще одну вещь.

Вспомни, ты выдержал уже много испытаний, выдержи еще одно.

Знай, что хотя ты уже видишь перед собой город Прагу, ты все еще в Лунной Стране, но если ты и вправду хочешь попасть домой, ты не должен промолвить ни слова, пока не переступишь порог своего дома. Потому что если ты хоть словом перемолвишься с кем-либо прежде, чем войдешь к себе в дом, тебе придется плохо, ведь ты заговоришь прежде, чем покинешь Лунную Страну.

Сказал это провожатый и тотчас исчез.

9

И Берл из Праги пошел к себе домой по пражским улицам, и помнил, что ему нельзя ни с кем словом перемолвиться, пока не придет он к себе домой.

Но вот подходит Берл к своей двери и видит, что его жена выходит из дому. Радуется Берл, забывает обо всем и спрашивает:

— Как поживаешь, жена моя?..

И как только он произнес эти слова, так тотчас же его подбросило в воздух на семь миль в высоту и понесло по небу с такой силой, что чуть не разорвало на части.

Но именно тогда вышел пражский раввин с большой общиной и встал посреди рыночной площади, чтобы освятить новую луну. Его глаза сияли, высокий лоб и серебряная борода излучали чудесный свет, который было видно за много миль. И как только дошли до Шолом алейхем, алейхем шолом, раввин поднял свое чудесное сияющее лицо и воскликнул:

— Шолом алейхем!

И Берла тут же потянуло вниз.

И Берл упал рядом с раввином, живой и здоровый.

И устоял на ногах и ответил:

— Алейхем шолом!