..Я когда-то умру. Мы когда-то всегда умираем... Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом. Убиенных щадят, отпевают и балуют Раем. Не скажу про живых, а покойников мы бережем! В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее на бок, И ударит душа на ворованных клячах в галоп. В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Прискакали — гляжу: пред очами не Райское что-то, Не родящий пустырь, а сплошное Ничто, беспредел! И среди Ничего возвышались литые ворота, И огромный этап, тысяч пять, на коленях сидел. Как ржанет коренной, я смирил его ласковым словом Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел. Седовласый старик что-то долго возился с засовом, И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить, и ушел. И измученный люд не издал ни единого стона, Лишь на корточки, вдруг, с онемевших колен пересел: «Здесь малина, братва,                        нас встречают малиновым звоном!» Все вернулось на круг, и Распятый над кругом висел. Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: Это — Петр Святой! Он — апостол, а я — остолоп! Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Всем нам — блага подай, да и много ли требовал я благ?! Мне — чтоб были друзья да жена чтобы пала на гроб. Ну а я, уж, для них украду бледно-розовых яблок... Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб... Седовласый старик, он на стражу кричал, комиссарил. Прибежали с ключом и затеяли вновь отворять. Кто-то ржавым болтом, поднатужась, об рельсу ударил, И как ринутся все в Распрекрасную ту Благодать! Я подох на задах, не при старых свечах в канделябрах. Не к Мадонне прижат Божий Сын, а в Хоромах — холоп! Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок Жаль, сады сторожат. И убит я без промаха в лоб... ...И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых. Кони просят овсу, но и я закусил удила! Вдоль обрыва, с кнутом, по-над пропастью пазуху яблок Я тебе привезу — ты меня и из Рая ждала!..