где заурядный зверинец уживается с незаурядными спецслужбами, а некие силы, кажется, всерьез принимаются «зачищать» алжирскую юриспруденцию

В Управлении внутренних дел Эймери даже растерялся: экий бардак! Сначала был вынужден ждать в присутствии часа два, затем был принят дежурным чинушей, имевшим весьма пришибленный вид и не вызывавшим ни уважения, ни приязни. Лейтенант уминал с ужасным чавканьем и шамканьем гигантский ветчинный сэндвич, запивая белым винищем, причем пил не из фужера и не из стакана, а из бутылки. В перерывах жевания беспристрастным пальцем выскребывал из уха серу, а из нюха — кузявки. Нюхательный резервуар был вместительный и вздернутый.

— Минутку, — буркнул лейтенант, прервав рассказ Эймери, — если ваш друг написал, дескать, желает сам себя лишить жизни, значит так и сделал. Иначе б не написал, ведь так?

— Да я сам читал дневник, мсье начальник! — не сдавался Эймери. — Я видел квартиру! И Антей нигде не высказывал желания убить себя, а страшился неизвестных убийц. Антей исчез! Антея выкрали!

— Выкрали! А зачем? — саркастически усмехнулся лейтенант. — Экая невидаль!

Эймери Шум связался с приятелем, служившем в МИДе; приятель шепнул генералу; генерал вызвал и распек капитана, капитан вызвал и взгрел лейтенанта, а затем направил к Эймери агента, итальянца Аттави Аттавиани.

Эймери явился к Аттавиани. Шпик снимал квартиру у станции Виадук-де-Нейи, в квартале Нейи, близ парка с белками и ежиками. На первый взгляд, Аттави Аттавиани выглядел как классический сутенер. Сидел, развалясь в кресле-качалке ампир, вмяв зад в думку из ратина, стянутую замшей в шнурах и украшенную кистями и шишечками, ел рулет из селедки, макая снедь в банку с перцами и каперсами в маринаде.

— Итак, — сказал Аттави, сразу же перейдя на «ты», — меня перевели к тебе в ассистенты. Рассказывай вкратце и с начала.

— Итак, — сказал Эймери. — Антей Глас исчез. За три дня перед тем, как исчезнуть, Антей написал мне в письме следующее: ему пришел черед уйти. А мне кажется, Антея выкрали.

— Зачем выкрали? — прервал цепкий Аттави.

— Антей Глас знал, — интригующе выдал Эймери.

— Знал?

— Ни я, ни другие не имеют представления, каким знанием владел Антей...

— Ну-у-у...

— В дневнике Антей раз девять-десять намекал, и нам следует эти намеки разгадать. Дескать, знал, пусть даже не представляя, или же представлял, так и не узнав...

— Да уж, яснее некуда...

— В письме, — не сдавался Эймери Шум, — была еще удивительная приписка: «Чуя зверинецъ, где эль ежей — миф, пыхай ещё, шибкий юрист!» Наверняка Антей пытался тем самым навести нас на след. Мне думается, нам следует сначала изучить эту версию. Затем, перечитав дневник, мы сумели бы выжать какие-нибудь сведения...

— Хм, — скептически хмыкнул Аттави Аттавиани, — весьма запутанный случай.

— Для начала, — не замечая скептицизма шпика, сказал Эймери, — не съездить ли нам в зверинец?

— В зверинец?! — выпалил изумленный Аттавиани, — зачем тащиться в зверинец, если здесь, в трех шагах, — парк, где ежей пруд пруди? Ведь парк даже назвали «Ежёвым»! Чем не зверинец?

— Да вчитайтесь же внимательнее, Аттавиани: «Чуя зверинецъ, где эль ежей — миф...»!

— Убедил, — смутился Аттавиани. — Значит так: ты езжай в зверинец, а я справлюсь в клиниках, гляну, не лежит ли у них там Глас.

— Так и сделаем, — сказал Эймери. — А встречу назначим на вечер. Скажем, в двенадцать, в «Бальзаре», идет?

— Уж лучше в «Липпе».

— Пусть будет «Липп».

Итак, Эймери приехал в зверинец. Стал взирать на зверей в клетках. Лев из Сахары. Уистити, кидавшая в зрителей шкурками банана (Эймери дал ей карамельку). Пума. Кугуар. Маралы, серны, лани. Рысь. Сайгак. И вдруг:

— Вы? Здесь? Какая приятная встреча! Вы и вдруг здесь, в зверинце!

Невестку атташе Канады в Берлине звали Хыльга. Всем была известна ее приязнь к Антею.

— Ах, милый Эймери, ты думаешь, Антей умер? — всхлипнула Хыльга.

— Нет, Хыльга, не думаю. А исчез наверняка.

— И тебе Антей написал в письме, дескать, ему придется уйти навсегда?

— Да. А у тебя в письме была приписка юристу, пыхающему в зверинце?

— Да, приписка была. Правда, юриста здесь нет.

— Как знать, — шепнул Эймери.

И тут среди резерваций, имитирующих ландшафт

Камчатки, у пруда, где плескалась акватическая фауна: пингвины, бакланы, тюлени, белухи, финвалы, лахтаки, сивучи, дельфины, сейвалы, нарвалы, ламантины, Эймери увидел, как некий весьма приятный внешне мужчина фланирует, куря сигарету. Эймери к нему приблизился.

— Здравствуйте, — сказал мужчина.

— Извините, — приступил напрямик Эймери, — вы случаем не знаете, есть ли здесь юрист?

— Знаю, — ничуть не смутившись, сказал мужчина. — Здесь есть юрист. Я.

— Тсс, — шепнул Эймери, — тише! Скажите, вы знали Антея Гласа?

— Да. Антей не раз направлял мне клиентуру.

— Вы думаете, Антея нет в живых?

— Не знаю...

— Как Вас величать?

— Хассан Ибн Аббу. Я — судебный юрист. Живу на Ке Бранли. Запишите на всякий случай № тел.: Альма 16-23.

— Антей и Вам прислал странную записку, перед тем как исчезнуть?

— Да.

— А в чем смысл приписки, вы знаете?

— Нет. Сначала «юридический пых» казался мне аллюзией на меня, скажем, приглашением или инструкцией к действию. Чем и вызваны эти вынужденные дежурства в зверинце. А насчет «эля ежей», я бы и дальше здесь усматривал лишь неудачную шутку, если бы вчера не наткнулся в газете на весьма интересную заметку: через три дня на скачках в Венсене разыгрывается значительный приз.

— И какая же тут связь? — прервал Эймери.

— Как какая?! Там заявлены три главных претендента на выигрыш: Писака Третий, Эль ежей и Капернаум.

— Ты думаешь, намек? — вмешалась Хыльга, ранее не принимавшая участия в беседе.

— Еще не знаю, — сказал Эймери. — Нам следует предвидеть все. В среду едем в Венсен.

— Кстати, — заявил Хассан Ибн Аббу, — месяц назад Антей Глас вручил мне тридцать три папки с материалами, представляющими результаты предпринятых им напряженных и длительных изысканий. У Антея нет ни семьи, ни детей, ни легитимных супруг, ни гражданских жен, нам не известны признанные наследники или душеприказчики. А засим, мне кажется, будет правильным передать эти бумаги вам, тем паче в них наверняка найдутся указания, чья разгадка направит наши усилия в правильных направлениях.

— Сейчас же едем разбирать архив Антея! — не выдержал Эймери.

— Не раньше, чем через три дня, так как сейчас я уезжаю в Элизьён-дысю-ля-Вуаель. Думаю, разделаюсь в среду с утра и вернусь днем. А с вами увижусь к вечеру. Вдруг мы к сему времени уже будем знать скрытый смысл «эля ежей».

— Ставлю на клячу десять экю, — усмехнулся Эймери.

— И я, — сказала Хыльга.

— Извините, — засуетился Хассан Ибн Аббу, взглянув на часы, — я спешу. Электричка без десяти. Времени нет. Всё. Увидимся в среду.

— Удачи Вам, — крикнула ему вслед Хыльга.

— Всех благ, — прибавил Эймери. Хассан убежал. Эймери и Хыльга задержались в зверинце, разглядывая экземпляры фауны. Эймери искал зацепку, след, и всё — впустую. В результате пригласил Хыльгу на ланч, вызвавший у дамы самые приятные впечатления.

Эймери нагулялся в зверинце, а Аттавиани тем временем успел съездить в Сен-Жак, Валь-де-Грас, Сен-Луи и Питье-Сальпетриер. Затем навел справки в девяти участках жандармерии. Антея Гласа там не знали.

К двенадцати часам Аттавиани быстрыми шагами направился в «Липп». На углу улицы Вавен и бульвара Распай ему навстречу выбежал Эймери.

— В «Липп» не идем! — шепнул Эймери. — Кафе кишит шпиками.

— Эти шпики на спецзадании: здесь наверняка уже успел исчезнуть некий субъект, — сказал Аттавиани, грешивший как всякий штатный сыщик — изредка и как бы невзначай — разглашением секретных сведений, не предназначенных для заурядных смертных.

— Исчезнуть?! — вскрикнул Эймери, чуя зацепку.

— Хм, — хмыкнул Аттавиани, кляня себя за нарушение инструкции.

— Ну, же, Аттавиани! Не тяните резину! Ведь и Антей исчез!

— Эти два дела никак не связаны, — пресек Аттавиани.

— К а к знать, — задумался Эймери и прибавил жестче: — Ну? Имя субъекта?

— Ну, скажем, некий алжирец, — признался Аттавиани.

— Алжирец?! — закричал Эймери.

— Не шуми! — цыкнул Аттавиани. — Ну да, алжирец. Алжирский юрист...

— Хассан Ибн Аббу!!! — взвыл Эймери.

— Нет, — выдал беспристрастный Аттавиани. — Ибн Барка.

— Уф, — расслабился Эймери, так как вдруг, без видимых причин, уже начал переживать за Хассана Ибн Аббу, а затем — на миг — испугался и за себя: а если преступники, выкравшие Антея Гласа, вздумают выслеживать и друзей Антея: Хыльгу, Хассана и ..?

Эймери и Аттавиани пришли в «Harri's Ваг». Сели в глубине зала. К ним выбежал бармен: Эймери заказал себе чистый «Чивас». Аттавиани решил выпить пива, и тут перед ним встала дилемма: «Лефф» или «Гиннесс». На секунду Аттавиани задумался и буркнул насвистывающему бармену: «Пусть будет „Гиннесс"».

Затем Аттавиани начал вкратце излагать запутанную ситуацию, связанную с хищением Ибн Барка. Кажется, в действиях властей выявились нарушения прав граждан и явные перегибы в принятых мерах. Некая вечерняя газета напечатала слухи, вызвавшие шумиху в прессе. Граждане разгневались. В МИДе заварилась кутерьма. Префект Парижа Папун (сей деятель, кстати, в 1942 г. направил тысячу парижских евреев в нацистские лагеря, а в 1961 г. приказал при расправе с мирными манифестантами забить чуть ли не триста алжирцев и выкинуть их тела в Сену) все замалчивал. Жандармы, задержавшие алжирца-активиста, все признавали. Публикация т. н. дневника, где некий зэк винил высшие судебные инстанции, кинула тень на премьер-министра. Инцидент не без труда замяли, убедив всех в фальсификации материала. Уфкир нашел себе фальшивые алиби. Зэка заставили убиться. Тем временем следственные инициативы завязли; партия меньшинства приняла не менее тридцати деклараций, клеймя правящую партию, чьи эдилы не пресекли гнусные преступления. Страшный скандал разразился в результате статьи (газету тут же закрыли), устанавливающей тесную связь между исчезнувшим Ибн Барка и Аргудием, выкраденным шесть месяцев назад в Цюрихе: как утверждал журналист, шпики секретных служб заключили пакт с наемниками, убийцами и бандитами, судимыми за тяжкие преступления и выпущенными из тюрьмы за участие в девяти-десяти грязных и шумных делах, на пример в заказных убийствах: так в Кёльне этими бригадами был устранен диссидент режима Бургибы, в Шульсе — африканский активист, в Лувене — Ясид, в Мадриде — атташе Гвинеи. Так, дабы укрепить власть тирана, чей рейтинг удерживался лишь денежными вливаниями крупнейших представителей бизнеса, генеральный секретарь, ведавший африканскими и мадагаскарскими делами при кабинете президента, Факкар решил усилить спецбригады; в них принимались жулики, перекупщики, дилеры, всякая шваль. Все трудились вместе и на славу! Из этих деталей складывалась прескверная картина. Слушания дел велись за закрытыми дверями. Засудили пару мелких рыбешек: здесь наказан растяпа, не успевший известить, там — пентюх, не вдумавшийся в приказ; на крупных же акул (партийные тузы, правительственные шишки, депутаты) пугались навести даже тень...

— Да уж, — завершил Аттавиани, выпивая «Гиннесс», — весьма скверная ситуация.

Эймери хмыкнул. Все эти перипетии никак не касались Антея Гласа! Тем не менее Эймери рассказал Аттавиани, как в зверинце ему встретилась Хыльга, а затем неизвестный ранее Хассан Ибн Аббу.

— Гм?! — удивился Аттавиани. — Значит, у Гласа был неизвестный тебе приятель?

— Да, — сказал Эймери.

Удивление агента еще придет ему на ум и представится весьма странным.

— Итак, — принялся рассуждать Эймери, — в зверинце мы встретили Хассана Ибн Аббу. А как писал Антей? «Чуя зверинец... пыхай ещё, шибкий юрист!» Мы едем в зверинец. И видим юриста. Юрист курит. Так. А если юрист пришел в зверинец, следуя указанию в письме и надеясь, так же как и мы, найти друзей или приятелей Антея?

— Значит, — заключил Аттавиани, — эта встреча лишь чистый случай?

— Случай или часть плана, как знать? В среду в Венсене мы, надеюсь, узнаем, имелся ли смысл в «эле ежей». А сейчас следует выяснить еще некий менее значительный и все же значимый пункт. Ты Карамазьева знаешь?

— А-а, знаменитые братья?

— Нет. Я имею в виду их кузена, Рене Карамазьева, таксиста из Клинянкура. Раньше Рене слегка халтурил на Гласа и на меня. Следует узнать, известен ли ему факт исчезания Антея. Займись этим перед скачками в Венсене.

— Слушаюсь, начальник, — встрепенулся Аттавиани, начинавший впадать в дрему.

Была страшная стужа. Прятались люди и птицы, трещали деревья и камни. Аттави Аттавиани шел быстрыми шагами и, кажется, без труда выдерживал свирепую климатическую напасть. У станции Альма сел на трамвай. Вышел у Министерства Внутренних Дел. Перевел дух; взглянул на часы: без двадцати двенадцать. Перед скачками еще уйма времени.

— Итак, — сказал Аттави сам себе, — назвался груздем, расхлебывай кашу. Ведь придется все же выяснять, зачем Карамазьев прифигачил к «фиату» Гласа антивзламывательную сигнализацию.

Вблизи МИДа, перед зданием миссии Ирана, была кафешка, куда Аттавиани забегал перехватить ветчинный или сырный сэндвич. Туда замерзший Аттавиани и зашел. Внутри, у бара, уже теснились клиенты.

— Привет, — сказал Аттавиани.

— Здравствуйте, — крикнул всегда суетливый и улыбчивый бармен Рафаэль. — Ну и дубак, да?

— Да уж, — застучал зубами Аттавиани. — Бр-р-р-р...

— А ведь температура не такая уж и низкая: минус два — минус три. Мы видали куда круче.

— Дует свирепый северный ветер, — выдал Аттавиани, цитируя — сам не зная как — неизвестные ему стихи Сен-Марка Жирардена.

— Желаете сэндвич? — приступил Рафаэль. — Ветчина, буженина, шейка, бастурма, балык, сервелат, рулет, паштет, куриный филей, сыры... Сардельку в тесте?

— Нет, сваргань-ка мне лучше глинтвейн, — сказал Аттавиани. — Я замерз.

— Глинтвейн! — гаркнул Рафаэль кухарке, суетящейся над дежурным кулинарным изделием: требуха и спаржа в базилике на гарнир.

— Уже кипит! — гаркнули ему из кухни.

Через минуту фужер с питьем принесли.

— Правильный душистый глинтвейн, — заявил Рафаэль, — и каюк всем бациллам и вирусам!

Аттавиани хлебнул, крякнул и заявил:

— Супер!

— Выжать туда капельку цитруса?

— Нет, мне нравится и так.

— С вас три двадцать.

— Держите.

— Thanks, — сказал вежливый Рафаэль.

Тут Аттави увидел в глубине кафе Алаизиуса Сайна; шеф как раз заканчивал десерт — расправлялся с фруктами. Аттави прихватил фужер, не без труда вырулил между едящими и пьющими и плюхнулся на стул близ Алаизиуса.

— Я вас приветствую, шеф.

— Привет, Аттави, — сказал Сайн. — Как дела?

— Так себе. Ну и замерз же я.

— Как насчет десерта?

— Нет, я сыт.

— Давай, приступай!

— К десерту?

— Да нет, же! К делу Эймери Шума.

— Эймери уверен: парня выкрали.

— И, наверняка, прав, — буркнул Сайн.

— Вы думаете: киднап? А в чем смысл?

Не издав ни звука, Сайн вытащил из атташе-кейса бумагу и дал ее агенту.

— Ну и дела! — удивился Аттавиани. — Министерский гриф!

Затем принялся читать:

«Служебная записка представителя Алена Гюрена в Magestic G — P.R.C.

(Канал связи SACLANT — «space»

Северный Атлантический Альянс — SAG — G/ PRC — 3.23.32)

Месяц назад памятка Секретаря генштаба Альянса из Уаз, прилагаемая к циркуляру HCI Андийи (извлечена из «straggling unit» с Санта-Инес для утверждения / стажер 3/6.26), представила нам ситуацию и перспективы ее развития в деле Антея Гласа. В результате задания «САА-space» 5/27-Z.5 при изучении самых свежих данных был выверен месячный «К.Verify». Антей Глас в нем не фигурирует. В результате Задания «vacances» 4/14-Z.5 вариант L16, а также инструкции «space 1 bis», план анти-киднап был передан всем GCR, всем SR, всем SM, всем HCI, всем BNI, всем CIC, всем «G3», всем BND, всем SID, всем «Prima Bis», включая внештатные бригады Mi-5, исключая саму Mi-5.

Ничуть не умаляя значение присланных данных (рейтинг на шкале А.З и Б.1), мы вынуждены, тем не менее, признать следующее: шестнадцать дней назад наши силы были направлены в пункт «3» впустую. В чем причина неудавшейся миссии? HCI Вирджинии заявляет: инфильтрация наших «staff» в юрисдикции ССА службами CIA и SIS. Кстати, представляется фактически выверенным следующее: агент, приписанный к албанским разведывательным службам, устранил влияние «Patlaty iz Ankary» и прибрал к рукам всю агентурную сеть.

Итак, в представляющейся ситуации перед нами встает следующая дилемма: закрытие дела Антея Гласа (мы умываем руки) или casus, как минимум, damni, если не belli: сей чрезвычайный случай следует, как нам кажется, решать в самых высших инстанциях. В связи с вышеуказанным вышеперечисленные данные, направленные вне канала С.Р., запрещается разглашать и надлежит рассматривать как внутренний сверхсекретный материал, а сами приведенные факты аналитически изучить и применить в инструкции к действию».

— Эка накрутили, — сказал Сайн. — А как у нас дела с Ибн Аббу?

— Все еще никак. Мы едем к нему в двенадцать; как знать, вдруг там чем-нибудь и разживемся. А насчет Хыльги, так с ней следует вести себя аккуратней; эта баба та еще штучка.

— Думаешь?

— Уверен. Кстати, я встречался с Карамазьевым.

— Ну и?

— За предыдущий месяц Карамазьев видел Гласа трижды: раз ездили в Энейсу-Буа, на пустующую дачу; через три дня играли в вист в клубе «Августен Липпманн»: Карамазьев сделал Гласа как минимум на двадцать три балла. И самый важный факт: три недели назад Карамазьев сделал на «фиате» Антея Гласа антивзламывательную сигнализацию.

— На «фиате» Гласа — антивзламывательную сигнализацию?

— Ну и дела! А зачем?

Аттавиани не знал. Агент надеялся на квалификацию Алаизиуса Сайна, чей, как утверждали, псиный нюх сразу же наведет на след. Увы, Алаизиус Сайн был не в ударе. Идеи на ум не шли.

— И на хрена Глас заказал Карамазьеву антивзламывательную сигнализацию? — задумался вслух шеф.

Насупился, а затем прибавил:

— Какие-никакие, а зацепки у нас имеются; правда ни хрена ими не зацепишь... Ну и дельце! Тем паче, мы так и не знаем, кем был захвачен и где сейчас удерживается Антей Глас.

Сайн вытянул шею, высматривая бармена; щелкнул пальцами. Прибежал Рафаэль:

— Сварить «эспресс»? Заварить чаю?

— Нет. Будьте любезны, счет.

— Сию минуту.

Рафаэль вытащил карандаш и принялся чиркать, бубня:

— Тунец, требуха, камамбер, фрукты, четвертинка вина... итак, за все двадцать два франка.

— Двадцать три франка?! — ахнул Алаизиус Сайн. — Ну и цены!

Рафаэль развел руками, дескать, сами знаете, НДС ; Алаизиус назвал трактирщика грабителем. Перебранка наверняка привела бы к драке, если бы Аттавиани весьма кстати не усмирил Алаизиуса; взбешенный шеф, не изменив мнения, в результате все же уступил и заплатил.

Алаизиус уже намеревался выйти, как вдруг, уязвленный стужей, выдал раскатистый чих.

— Будьте здравы! — крикнул ликующий Рафаэль. — Вы сами себя наказали: ваш приятель вас заразил!

Алаизиус Сайн вернулся в управление, а Аттави Аттавиани направился в Венсен, где, невзирая на нестабильную ситуацию в стране, в рамках финальных предканикулярных скачек, разыгрывался Гран При «Туринг Клуба». Забег предвиделся жестким, так как некий магнат выделил на главный приз фантастическую сумму (если верить слухам, выигравший срывал куш с шестью нулями). На лужке разместился весь светский Париж.

Там блистала Аманда Ван Каменданте-Ривадавиа, звезда, снимающаяся за миллиард в трех фильмах «Юниверсал Пикчерс». На Аманде были надеты — sancta simplicitas — алые пышные турецкие шальвары, красная блузка, пурпурный жакет, рубинный ремень, карминный фуляр, шарф из багряных страусиных перьев, чулки цвета малины, перчатки цвета калины, туфли цвета сурика на красных с сиренью каблуках. Ее веер держал в руках сидевший справа дежурный ухажер Урбен дАгустини: блуза с венецианскими кружевами, фрак Версаче в стиле «френч Цзэдуна», цилиндр, гигантская цепь. Публика тыкала пальцами и в других знатных лиц: на трибуне VIP сидели магараджи, принцы, министры, крупные бизнесмены, чьи имена значились в списках самых влиятельных граждан и все время мелькали в прессе. Везде наблюдались жеманная суета и трепыханье.

Бегали грумы, барышники, маклеры. Мальчишки призывали купить газету «Парижские скачки». Букмекеры предлагали ставки и сулили неминуемые выигрыши. Зеваки теснились у дверей букмекерских агентств.

На верхнем ряду Аттавиани не без труда нашел Эймери Шума. Тут же сидела Хыльга, нарядившаяся в шикарную изумрудную тунику. Уткнув глаз в трубу с увеличивающими линзами, Эймери разглядывал гаревый трек.

— Земля, кажется, чересчур жесткая, — заметил Эймери. Сидящий вблизи зритель сразу же назвал замечание Эймери чушью. Эймери напрягся и все же не стал ввязываться в дискуссию: если верить статистике, еще ни разу в Венсене не наблюдалась такая вымерзшая, а значит неприемлемая трасса. Уже месяц ни капли влаги, ни тумана: резкая стужа спаяла все насмерть.

— Эля ежей уже вывели? — справился Аттавиани.

— Нет, Эль ежей выбыл. Минуту назад сказали через динамик.

— Причина?

— Не знаю.

— Значит, уезжаем? — раскис Аттавиани.

— Нет, Хыльге не терпится увидеть финал.

— Да, — сказала Хыльга, — я сделала ставку на Писаку, целых тридцать два франка.

Участие в забеге приняли не тридцать три, а тридцать два претендента, так как Эль ежей, заявленный в списке шестнадцатым, из числа участвующих выбыл. Эль ежей расценивался как лидирующий жеребец, невзирая на ставку шестнадцать к единице. С выбыванием Эля ежей главными претендентами считались: Писака Третий; сын Асурбанипала английский трехлетка Studia Carminae; руанский жеребец Скапен, в марте выигравший Гран При на скачках имени Брийа-Саварин в Шантийи; чистый без примеси рысак Скарбару, трижды выигравший в Дерби; рыже-чалый жеребец Капернаум, считающийся сильным, невзирая на мелкие физические изъяны, а также неизвестный и интригующий Дивный Маркиз, имеющий нрав капризный, резкий и, если верить слухам, непредсказуемый.

На старте наездник Писаки Сен-Мартен рванул вперед, вызвав бурную реакцию зрителей. Всю дистанцию Писака бежал первым, а на развилке дю Мулен Сен-Мартен не сумел вписаться в вираж и вылетел из седла. К финишу первым пришел Капернаум, следующим, уступая на три-четыре фута, Дивный Маркиз.

— И зачем мы сюда приперлись? — задумался вслух Эймери. — Ну и шутник же наш Хассан Ибн Аббу...

Вырвавшись из бурлящей массы любителей скачек, развязавшись с жеребячьими фанатами и жеребьевыми предсказателями, наши незадачливые детективы сели в трамвай, направлявшийся в Париж.

— Нда-а, — изрек Эймери, — классический трюк: три дня назад на выигрыш рассчитывали три сильных претендента; из игры вышел Эль ежей, вылетел Писака, а приз выиграл слабый Капернаум!

— Как в приключениях Арсена Люпена, — сказала Хыльга.

— Нет, — сказал Эймери, — как в дешевых шутках.

— Нет, — сказал Аттави, — как в дешевых детективах!

Зашли в бар выпить рюмку-другую. В баре царил и мягкий свет и расслабляющий запах амариллиса. Хыльга делилась с Эймери переживаниями:

— Если бы я знала, — шептала Хыльга, — а как знать заранее? Антей казался мне странным, вел бессвязные речи: я старалась вникнуть и, увы, не сумела... К примеру, Антей признавался, дескать, не спал уже три месяца, страдал... Я не знала, чем ему удружить, как устранить недуг... Антея как бы скручивала, зажимала в тиски некая напасть...

Речь Хыльги прерывалась всхлипываниями, тягучими, как звуки скрипки хмурыми сентябрьскими вечерами.

— Милая Хыльга, — сказал Эймери, гладя ее руку, временами выглаживаясь за рамки дружеских чувств, — лишь бы наш друг был жив. А уж мы разыщем Антея, и бедняга выспится всласть.

— Клянусь! — гаркнул Аттави Аттавиани, выступив в амплуа кавалера и рыцаря.

— Я надеюсь на вас! — всхлипнула Хыльга, трепеща ресницами.

— Хм, — хмыкнул Аттави и прибавил секунд через шестнадцать: — Мы уже три дня маемся, а все впустую.

— Давайте съездим к Хассану Ибн Аббу, — нашелся Эймери. — У юриста будет, чем заняться.

Хассан Ибн Аббу жил на прелестнейшей вилле времен Луи XVI, на Ке Бранли. Эймери крутанул медную ручку — раздался медный звук. Привратник ввел Эймери и Аттавиани (уставшая и измученная мрачными мыслями Хыльга решила вернуться к себе) в шикарную и вместительную приемную.

— Мы желаем видеть мсье юриста, — сказал Эймери.

— Мсье юрист вас сейчас примет, — сказал привратник.

Тут же явился слуга в ливрее с блестящими златыми нашивками и галунами и выкатил визитерам тележку с напитками. Аттавиани выбрал абсент «Блё», Эймери — виски «Гленфидиш»... Выпили.

Вдруг из-за двери в смежную залу раздались резкие звуки: там бились зеркала, падала мебель, и, кажется, дрались люди.

— Нет! Нет! А-а! — вдруг закричал юрист.

Эймери встрепенулся. На секунду шум стих. Затем юрист, издав дикий крик, упал.

Все ринулись в смежную залу. Хассан Ибн Аббу лежал навзничь, дергался и хрипел. Затем дерганья прекратились. Юриста ударили в спину: на лезвии кинжала был яд кураре — смерть наступила в считанные минуты.

Как и куда скрылся убийца, так и не узнали.

Тут же Эймери, напуганный складывающейся ситуацией, принялся искать. В секретере, чей замыкающий механизм, за неимением ключа, был вскрыт ударами канделябра, Эймери нашел целую кипу бумаг, переданных Антеем месяц назад. Бумаги были, как рассказывал Ибн Аббу, в тридцати трех папках. Эймери пересчитал раз десять: из кипы исчезла папка. Какая? Внимательный читатель уже наверняка угадал и вряд ли удивится, если при заключении пари выиграют решившие ставить на фишку «ШЕСТНАДЦАТЬ»!

Наплывала вязкая тьма неведения: юрист, «пыхавший, чуя зверинец» (мы так и не узнали и уже не узнаем, в чем юрист был «шибким») умер, Антей Глас не нашелся.

Эймери Шум вернулся к себе в квартиру на Ке д Анжу в сумерки. И в предутренней мгле — еще не занялась заря и не пели петухи — перечитывал дневник Антея, стремясь найти зацепку...