заканчивающаяся на архизначащем эллипсисе

— Так, — заключил Артур Бэллывью Верси-Ярн, — и умер Эймери Шум.

Клянусь именем Джеймса Макферсена в пере­сказе Баура Лармиана — выпендрился Алаизиус Сайн, смакуя любимейшее из любимых ругательств, — сей чарующий рассказ нас весьма увлек. И все же я усматриваю в нем девять-десять никак не стыкую­щихся деталей.

— Знаю, — сказал Верси-Ярн. — Следуя нашей схеме, месть не будет карать Эймери, если сын Янус все еще жив. Так ведь ты сам — дав мне впасть в дур­ную, тяжелую дрему — в деталях рассказывал Сиу, как Янус был убит!

— Разумеется, — признал Алаизиус Сайн, — ты прав насчет Эймери. А как же ты сам? Ты, чьи дети уже мертвы, как же ты еще живешь? Внебрачные дети, затем Антей Глас, Дуглас Хэйг Виллхард, Хыльга Виллхард-Маврахардатис, Хассан Ибн Аббу, все умерли! А два близнеца, жившие у тебя, были выкра­дены еще в детстве! Как смерть минула тебя?

— Думаю, ты прав, — хмыкнул Артур Бэллывью Верси-Ярн. — Наверняка смерть настигнет меня в самые ближайшие минуты; так будет сделан заклю­чительный штрих в саге-заклятии, преследующей нас всю жизнь...

— Нет! Нельзя нарушать правила жанра, — пре­рвал тираду Алаизиус Сайн. — Дабы завершить наш рассказ, всем без исключения следует принять жду­щую их планиду.

Аттави Аттавиани насупился и затеребил щетину.

— Ну, давай, Аттавиани, — изрек Алаизиус Сайн, — теперь настал черед высказаться и тебе.

— Да какие у меня высказывания? — заупрямил­ся Аттави Аттавиани. — Пустяки, не заслуживаю­щие внимания (так мне всегда внушали)!

— Да будет тебе! — прикрикнул начальственный Сайн. — Мы все знаем, как важны имеющиеся у тебя сведения!

Аттави Аттавиани запыхтел и начал:

— Трехлетними детьми нас (меня и брата) выкра­ли в парке Бастии: длинный худющий тип навел на нас сглаз и, увлекая магическими чарами, завел — бес­сильных и зависимых — вглубь леса...

— Сын! — вскричал Артур Бэллывью Верси-Ярн.

— Папа! — расплакался Аттави Аттавиани, пры­гая ему на шею.

— Скажи мне, милый, — задумался вслух Артур, тиская плечи сына в пылу чувств, — как тебя звать, Ульрих или Юрих?

— Ульрих. Мы были захвачены неким мерзавцем из Калакуччии; мерзавец заставлял нас красть кур и гусей у местных крестьян. Затем сбагрил нас за весьма низ­кую цену: Юрих — балаганщику Грибальди, а меня — служаке Аттавиани, направившему меня в легавые.

— Так значит, ты жив! — умилился Верси-Ярн. — И месть Клана тебя минула. А куда делся Юрих?

— Брат уехал в Бастеликаччию, а мы с Аттавиани перебрались в Кальви. Я не знал, где живет Юрих. Через десять лет мне выпал случай съездить с мис­сией в Бастеликаччию: Юрих там уже не жил.

Я лишь узнал следующее: брата научили играть на барабане, а затем увезли на бригантине в Геную, так как приемный папа, будучи из Альбинии, а зна­чит лигурийцем, желал перед смертью взглянуть еще раз на чудесные ландшафты детства...

— Ты желаешь знать, жив ли еще Юрих? — усмех­нулся Алаизиус Сайн. — Ты желал бы видеть сына живым и тем самым уберечь жизнь себе! Так нет же! Юрих сгинул двадцать пять лет назад...

— Увы, бедный Юрих! — пустил слезу Верси-Ярн.

— Здесь у меня имеется интересная реляция, на­правленная фельдфебелем М. П. и касающаяся Юриха Грибальди:

Васкельгам: В сей день, 27 июня, на утреннюю перекличку не явились три рекрута. Старший ун­тер Бутц рвал и метал:

— Даю неделю! — кричал Бутц капралу. — Салаг найти и упечь на губу!

Три дня спустя их все еще не нашли.

— Мерзавцы у меня сгниют в Бириби! — ру­гался унтер, перед тем как представить циркуляр

Всех ратных служащих перевели на казармен­ный статус. Десять бригад при табельных ружьях перекрыли все заставы, въезды и выезды: населен­ный пункт был в петле. Назначили премию в двад­цать гиней за любые сведения: разжились лишь единственным свидетелем, рассказывавшим сущие бредни. Патрули пытались выуживать сбежавших в электричках, вылавливать в близтекущем кана­ле. Все меры были безуспешны.

Затем исчезли четыре денщика.

Затем исчез сержант Ибрагим, парень из Пфальца, тридцати двух лет, с тремя нашивками, при Кре­сте, да еще и дальний кузен Капитана! Затем, на следующий, день исчез барабанщик, лигуриец Грибальди. Девять беглых служащих за девять дней!

Унтер, исчерпав фантазию, хмурился. В стране царил крепкий мир. Недавняя смерть царя умиля­ла население. Да и климат — как нежная песнь — вызывал сладкую негу.

Взбешенный Капитан приказал держать все в секрете. Инцидент кидал тень на армию, причинял убытки местным купцам; факт дезертирства реши­ли связать с выдуманными терактами и смертью принца Гарассия. Распускались слухи, дескать, гря­дет призыв всех мужчин, даже из запаса, а также приведение всех структур на специальный режим.

В результате следствия выяснили, как были свя­заны все беглецы: накануне неявки каждый из мер­завцев пил шнапс в кабачке «Васкельгамский при­зыв», на берегу канала, вблизи муниципальных мастерских, разделывавших туши, а барменша Лили даже не скрывала страсти к драгуну.

Аскар Глюпф, сменив кивер с девятью сереб­ряными нашивками на гражданский наряд, напра­вился с инспекцией в злачный бар. Приказав адъ­ютанту Щюпе вести наблюдение на улице, капитан зашел внутрь, сел и заказал кружку пива (цена — 1 пиастр).

Капитан увидел Лили у кассы, завел с ней бе­седу, и все же, невзирая на все усилия, ах святая Станислава, не сумел выведать никаких сведений.

Тем не менее капитан не снимал вины с Лили, так как кельнерша, как уверяли — агент враждеб­ных держав, стремящихся к разжиганию неприяз­ни, — призывала клиентуру — а к ней захаживали все: рекруты без звания и младшие чины, пешие и кавалеристы, гусары и спаги — бежать с базы.

Десять бригад не прекращали держать населен­ный пункт в петле, значит, дезертиры не имели шан­са выбраться за линию заграждения. А значит, — был уверен Глюпф, — беглецы скрывались не ина­че, как в пивнухе Лили.

Где? Раз, выдумав несущественную причину, Капитан приказал вскрыть люк канализации у ка­бачка, затем через трубу залез в здание и пред­принял тщательную инспекцию места: стены, кры­ша, спальни. Ни души.

Глюпф передал дела в суд. На слушания вызва­ли Лили.

— Где наши исчезнувшие служащие? — начал наседать армейский юрист. — Где Ибрагим, Грибальди, Вурмс? Всех их видели у тебя в заведении. Где ты была в вечер их бегства?

Лили и слышать не желала.

— Вурмс? Грибальди? Ибрагим? Клянусь все­ми святыми! Я их не видела! И знать не знаю! — заявила бесстыдная барменша.

— Даже если не всех знаешь ты, тебя уж на­верняка знают все! — крикнул Глюпф. — Шлюха!

— Я — шлюха?! Да как вы смеете?! У меня — жених-драгун, причем ревнивый и вспыльчивый!

— Имя! Имя драгуна!

— Запрет, Ваша честь!!! — вмешался защит­ник.

Лили вменили в вину участие в убийстве и пре­дательских махинациях.

Затем защитник, представлявший интересы Лили, выдал перед присяжными заседателями ум­ную и весьма убедительную речь. Винители, ска­зал защитник, выстраивают все на слухах, не имея никаких веских улик, никаких выверенных дета­лей; есть лишь пустые нападки с целью загадить репутацию клиентки.

В финале слушания дела с Лили сняли клевету, а ликующая публика встретила решение суда бур­ными всплесками энтузиазма. Глюпф признал себя разбитым и все же дал клятву расквитаться, взять верх и при случае заделать всем эдакий незабыва­емый Аушвиц.

Из суда Капитан вышел, насвистывая энергич­ный марш.

Через неделю спецгруппа с базуками предпри­няла атаку на уютную пивную. В результате акции насчитали десять жертв, включая Лили, и все же ни Грибальди, ни Ибрагима, ни других исчезнув­ших служащих в развалинах не нашли...

— Кажется, яснее некуда, — сказал Алаизиус Сайн, заканчивая чтение.

— Ничуть, — завелся Артур. — Пусть Юрих ис­чез, и как же сей факт убеждает нас в смерти рекрута?

— Да, как же сей факт убеждает нас в смерти рек­рута? — скакадушничал Аттави Аттавиани, надею­щийся, имитируя папку, выглядеть умнее.

Разбирая руины здания (все четыре стены рух­нули вмиг), нашли часы, красивую безделушку с ге­ральдическими жемчужными венцами и инкрустаци­ей в сусальных арабских гирляндах на циферблате. Эти часы месяц назад купил Юрих Грибальди.

— А если Иёрик передал эти часы Лили в дар?

— Часы и вправду не убеждают нас в смерти Юриха, — признал Алаизиус Сайн. — У меня есть аргу­мент куда убедительнее. Предлагаю вам заключение adabsurdum:

Примем смерть Юриха как данный факт; значит, если вычеркнуть Аттави Аттавиани, aliasУльриха Верси-Ярн, за ним вслед — утратив всех детей и пред­став перед нещадным мщением Клана — будет вы­нужден умереть и сам Артур Бэллывью Верси-Ярн.

— Макиавеллизм! — хихикнула Сиу.

— Садизм! — рявкнул Артур.

— Нацизм! — выругался Аттави.

— Сейчас увидим, верен ли наш аргумент: сначала убьем Аттави Аттавиани, и так уже примелькался здесь!

— Как?! За какие грехи? — заныл сыщик. — Я ведь еще так юн!

— Аттави, заткнись, — приказал начальник. — Ты так и не врубился, ведь развязка уже близка и мы приближаемся к финалу!

— Какая же тут связь? — разрыдался Аттави.

— Shutupstupid! — выругался Алаизиус Сайн, навешивая ему затрещину. — Читай-ка лучше выс­ланные нам ранее материалы.

Начальник раскрыл сумку, вынул из нее ману­скрипт и передал Аттавиани.

— Зачем ты даешь читать ему? — удивилась Сиу.

— Сейчас узнаешь, — шепнул ей, ухмыляясь, лу­кавый Алаизиус.

Аттави Аттавиани надел пенсне, кашлянул, чистя зев, сделал передышку и начал читать:

— Будем крестить дитя, — крикнул сын Убю и Пернель. — Затем будем есть черемшу, вшу в требухе и жире, мясные филеи в кишке и инжире; глин­твейн пить не будем, будем пить пунш.

И ринулся пить винище, виски тянуть, текилу глушить и в спирте чистейшем губы сушить. И у вершины гребня прилег и уснул. Ежесекундный выплеск ручья звуки все притушил.

— Мы спустимся к берегу, где и сумеем в крепкую дрему ввергнуть сынишку сынишки Пернель и Убю.

Гриф улетел. Увидев гиену, львы лезли меж тел. Дикий унесся пес. Скунс улизнул в дыме прерий. Где же все звери? Вывернув шею, медведи скули­ли. Стебли и листья лилий стену увили: вьюн скрыл здесь приступ в куртину, тут гипс лекифный или кувшинную глину.

Убю же лелеял в себе ну чем не бесценный груз.

— Гм, — хмыкнул удрученный Верси-Ярн, даже не скрывая удручения.

— Как?! Неужели ты не видишь? — взвился Алаизиус. — Ведь в тексте скрыт изумительный трюк!

— Не вижу, — смутился Верси-Ярн.

— Да, взгляни же, Верси-Ярн! Здесь ни разу не встречается буква «а»!

— Черт! И вправду! — вскричал Верси-Ярн, вы­рывая забавный манускрипт из рук Аттавиани.

— Чудеса! — выдала Сиу.

— Фантастика! Истинная фантастика! — признал Верси-Ярн.

— А еще, — прибавил Алаизиус, — вы не найдете ни «э» ни «ё»!

— Уника! Небывальщина! Мистика!

Аттавиани решил еще раз взглянуть. Верси-Ярн дал ему бумагу. Аттавиани начал читать еще раз, уже не вслух, а как бы для себя. Читая в первый раз, сы­щик, кажется, даже не сумел вникнуть в читаемый текст.

— Ну, Аттавиани, — съерничал Сайн, — въехал?

А у Аттавиани был странный, даже страдающий вид. Пульс участился. На лбу выступила испарина. Сыщик задыхался.

— А знаете..., — замямлил Аттави.

— Ну же? — выжимал Алаизиус Сайн.

Теряя силы, Аттави Аттавиани зашевелил трясу­ щимися губами и умирающе зашептал:

— Ведь здесь нет еще и...