Сибирь.

Они поехали поездом до далекой томской тайги. И как только качнулся вагон, начиная не свой, а навязанный электровозом путь, в Егоре принялся елозить нестерпимый, на грани срыва в смех, вопрос: почему не самолетом? Об экономии не прилично и думать, особенно после того как Мальцев походя засунул ему в рюкзак блок пятитысячных, — "на дорожку". То ли от головокружительных переворотов последних дней, то ли от длинной череды выпитых "по-маленькой" порций алкоголя. Токмо самозащиты ранимой души ради. Но кровь уже заметно била в голову. Лицо делалось пунцовым и жарким. И Егор, прикусывая губу, все же выдавил шутливый вопрос:

— Всё-таки, почему поездом? Что, если самолётом, — могут сбить?

Мальцев, юморист в штатском, ответил без смеха:

— Могут, — и так посмотрел на Егора, что тот совсем запутался, что это, — шутка под маской серьёзности, или, — серьёзная шутка? И стало как-то не по себе. Но кровь от головы схлынула.

………………………

Поезд ехал Россией. Побирались колеса нищими стуками: "Кто там? Кто там в России живет?". Скребли ветлы студеное небо. Разлиновано проводами небо России: "Это моё и это моё. И то — тоже наше".

Вот, и поворачивает жизнь — кого в нищету, а кого в выси. В выси страшные. А лекарство на Руси одно — и у того, и у другого — запой.

Егора поймали во всегдашнюю ловушку бытия, простодырую в своей сути. "Жить нельзя отказаться" — мало кому хочется в таком предложении проставлять знаки препинания. Власть и Тайна. Тайна Власти и Властная тайна — эти два слова в любом сочетании и по отдельности манили его, завораживали и тянули. И он не отдавал себе отчета: боится ли он, и что больше — Власть или Тайну? Это и есть — привычно Русский экстаз в мелькании образов Зои Космодемьянской на допросе у гестаповцев, и большевика Камо у паровозной топки.

………………….

Мальцев, забравшись на верхнюю полку, изучал газетенку. А Егор решил изучить целлофановый пакет, одновременно с деньгами в рюкзак, сунутый ему в руки напарником. Там были какие-то бумаги, официальные предписания, командировочные за грифом Министерства обороны, водительские права, загранпаспорт и удостоверение. Удостоверение при близком рассмотрении оказалось Военным Билетом на имя Кустова Георгия Юлиановича капитана войск связи. На фото Егор, но в форме и с тоненькими усиками, — конспирасьон на лицо. И не надо спрашивать в какой общественной бане его пьяного маскарадили — это не вопрос в век компьютеров.

С верхней полки хмыкнул Мальцев и протянул ему свой Военный Билет, по которому он всего лишь старший прапорщик тех же войск связи, а к тому такую же кипу командировочных и прочих сопроводительных документов.

— Я, естественно, желал бы значится полковником. Но дело тут серьёзное. За каждым документом реальные прототипы и реальная командировка, отмеченная по инстанциям. — Прокомментировал сверху Мальцев, пока Егор копошился в бумагах. — Ты, я смотрю, в это дело как в пропасть с обрыва попал. Надо прояснить тебе диспозицию.

— Михаил Федорович мне уже всё сказал.

— Михаил Федорович — генерал и что твой Кутузов: мыслит губерниями и зрит на парсеки одним глазом. А нам надо в мелочевке разобраться. Да и в более существенном — надо нам находить контакты. Я не хочу быть у тебя во всем виноватым. Это и работе может помешать.

— В чём ты можешь быть передо мною виноватым? Менять личины — это у вас работа такая.

— И все-таки я вижу: не прощаешь мне "прокурорского работника". Почему?

— Сам не знаю….сейчас прокручиваю назад, и вижу — все белыми нитками шито: и это отстранение от тайны, и мелкий подкуп…

— Но, согласись, — сработало? А может ты на меня дуешься с того что повелся на этот "мелкий подкуп"? Согласись, а?

— Скажем, это была игра с самим собой, что б обмануть свои же предчувствия и желания. Типа: "ну, ладно, пусть на этом всё и закончится". К тому ж компьютер не хилый поимел на халяву…. так, наверное. Малодушие за железными доводами.

— Вот — самокритика…. а ты молодец, четко изъясняешь. Но тут про своё малодушие ты зря. Просто твой разум почувствовал, что он находится на границе неизведанной территории, и повел субъект по привычному маршруту, выложенному шаблонами поведения.

— Да, — умно завёрнуто… но если, обратить внимание на боковое зрение, то там мельтешение. Опасное мельтешение опасных сущностей.

— Вот я и говорю: граница Неизведанного. Эту границу лучше всего и видно боковым зрением. Искоса.

Тут и Егор, и Мальцев отвалились на подушки и замолчали. Егор почувствовал как раздражение и неприятие личности Мальцева, многоликого работника спецслужб быстро сменяется на симпатию. Все-таки ум не спрячешь и за фуражкой с высокой тульей. И он уже без выкрутасов спросил:

— Кто ж это был? Те азиаты в моем кабинете?

Мальцев, поняв, что контакт налажен, ответил взаимной откровенностью, без тумана по службе положенного:

— Честно — не знаю. И никто из наших не знает. Всплеск к твоей персоне был зарегистрирован в Европе и Штатах…. Да, да, — но не возомни о себе высоко.

Там сейчас на рубеже первого реагирования не люди, а программы компьютерные. Сказал в телефонную трубку: "гексоген", сказал: "тринитротолуол" и все — ты террорист. Сказал; "холодный синтез водорода", сказал: "низкооктановый аналог" и будет к тебе внимание как к ученому мужу в актуальной сфере.

А у тебя и правда скопилось много чего интересного. Чего ты и сам не понял… Но мое мнение: никаких подставок европейцев под азиатов не было. С тобой сработали китайцы. Грубо и на прямую.

Видел бы ты, какой мои коллеги им всем, скопом, душняк устроили! Гестапо обзавидуется, еврейские погромщики слезы утрут! Сотнями вдоль контейнеров на рынках выстраивали. Руки выше, ноги врозь и по почкам слегка, да с приговором: " чтой-то, вы, дорогие, офисы журналистские грабить повадились, ой, не хорошо". Это типа послания — типа: "мы, Русские с Китайцами братья навек, но за наглёж будем бить". До кого надо быстро дошло, — чуть ли не на Лубянку в главную приемную принесли ваши ноутбуки с озабоченной бдительностью на рожах. Отбрехались будто принесли кому-то из китайских торговцев и продали за дешево. А там внутри информация. Ай, — не краденные ли?

Мы вам их, конечно, не отдали. Самим интересно, с чего это Китайцы пошли на нарушение строгих договоренностей, и с криминальной братвой, и с нами. Китайский криминал касается только китайцев и китайских дел.

— Ну, что, — интересное чтение?

— Очень. Но главное было не в серии твоих статей и не в накопленном на винчестере материале, а в самой первой статье. Где ты поразительно точно, слово в слово повторил текст государственного задания на закрытую разработку одной группе ученых. Ну, очень засекреченных. Откуда, спрашивается, утечка? А тут еще твоя фамилия…

— Что: "моя фамилия"? Да, мой дед служил в органах. Это кому надо хорошо известно. Но он, то давно умер! Да и причем тут…

Мальцев сверху положил руку на плечо Егора и потряс его, прерывая словесные выплески.

— Как раз твой дед и охранял ту группу учёных.

Замолчавший Егор повел пораженно взглядом вокруг себя. Взгляд уткнулся в край старой папки переданной ему Михаилом Федоровичем со словами: "Тут и про вашего дедушку есть"… и перевел глаза на работника органов внимательно наблюдающего за реакцией Колобова на свои слова. Что-то, в увиденном, его очень удовлетворило. Он хлопнул себя по коленке и соскочил с полки вниз:

— Я же говорил что это совпадение! да и не мог твой дед тот документ с заданием на разработку читать. Не тот допуск у него тогда был. Совпадение, случайность, но, как сказал Михаил Федорович: "Случайностями Боженька Историю правит. А такие Совпадения как дырка в холсте в коморке у папы Карло".

Еще раз, взглянув на застывшего в обескураженной позе Егора, Сергей живо полез в свою сумку и выставил на пристенный столик бутылку с невнятной медицинской этикеткой. Со вздохом плеснул в чайную кружку и протянул Егору. Егор хлебнул — и ожил. По крайней мере, глаза его сильно расширились. Мальцев тут же подсунул заблаговременно открытую бутыль с лимонадом и пояснил.

— Это только новички в Сибирь едут с всякими "Марселями" и "Наполеонами". А в Сибирь ездить нужно с настоящим медицинским спиртом!

…………………………….

Из старой Папки N ___

— Письмо.

Как светла стала наша жизнь! Матушка, тут в глухой тайге мы строим Будущее! Приказы партии строги и справедливы. Контингент строительных рабочих подбадривается музыкой нашей жизнеутверждающей и огненными речами товарищей комиссаров и командиров. А они — с ленцой. Так и вижу, в их присогутых ногах с подворотом коленок внутрь издевательство и саботаж. Это ж надо так приспособится — глянешь: кажется, быстро ногами перебирают, плечи ходят вверх вниз, словно в самоделишной натуге — а приглядишься — а тачка-то движется еле-еле, на месте почитай стоит! Готов порой лопнуть от ярого гнева, — даже крик и тот не спасает. Уже приспособился — ношу с собой палку, ту что осталась после ранения басмаческой пулей — бью ей об землю, об предметы строительства — вывожу внутреннее жжение. Очень вредное оно внутренним частям организма, если не выводить сдерживать в себе. Так мне наш военврач Биркин доложил.

Вчера не заметил, как сломал мою старую верную подругу — палку. Даже не заметил обо что — вот какой напор на нашем строительстве: не чего не замечаешь, ничего не жаль, будто в атаку идешь!

Мама, ты пишешь, что живется тебе хорошо, что Комбед тебе как матери красного командира помогает. Но пишешь, что на людей тебе жалко смотреть деревенских — не доедают. Ты мама не беспокойся — у советской власти до всех руки дойдут, дотянутся, дай только время. А меня матушка, ждет, говорят повышение и тебе быть перевезенною в Москву на квартиру мою как работнику особого назначения выделенную, так что видеть ты своих деревенских больше скоро не будешь — не беспокойся.

С боевым приветом, замкомвзвода Колобов Егорий!

— Письмо.

За стеною вьюга, да темень, а на душе светлее и светлее, что по груди порой хлопаешь, сгоняешь искорки! Свершилось — Комвзвода Колобов прошу жаловать и учесть! И переводят меня с котлованных работ на работу строгую, но тихую вдумчивую можно сказать интеллигентскую — присматривать за спецконтингентом, и присматривать за этими мазуриками столь плотно, что чуть ли не жить с ними.

Позавчера преступил к новым обязанностям. Спим мы с ними раздельно — кроватей нам хватает, не беспокойся мама — две нары в два яруса. Мне положено было нижнюю, но я сам залез на верхнюю, что б сподручнее за этими профессорами бдить. Мне сказали, так как я из младших командиров наиграмотный не токмо следить, что б против порядка профессора что не уделали, а учится у них — приглядываться, что и куда пишут, о чем умном говорят, и не запоминать ихние воздыхания о порядках старорежимных, а что о главном придумывают они — о новой небывалой энергии, что взмахнет наш коммунизм прямо в космос! Вот так — такое высокое доверие мне.

Как переедешь в Москву — напиши мне. Обстоятельно опиши квартиру государством нашим советским нам выделенную, посмотри, что за соседи, приглядись, нет ли недобитков врангелевских да казачья перекинувшегося, а если интеллигенты, в очках — плюнь, да разотри, они, если вражины случаются все равно как дети, от недомыслия нужного направления — по своим подопечным знаю теперь их.

Давай! С боевой порукой тебе, маманя, — на Москву! Твой комвзвод Колобов Егорий.

— Письмо.

Возрадуйся со мной мать моя солнцу и весне! Я молодой красный командир удостоен благодарственных слов товарищей из Москвы, ну не слов, а одобрительного "хм", на увиденные ими макеты спецоборудования которые я смастерил сам. Профессора лишь подсказывали да инструменты подавали! Готов на словах своих перекреститься хоть то и не приличествует красному командиру.

Удивительные люди оказались эти "старички", как мне ранее казалось. Но вот прошла зима и, то ли усиленное питание, то ли весеннее солнышко, а зацвели "деды" и стали не деды вовсе особенно два из них, а в здоровом возрасте мужики. Один сказал, что это любимое дело их распрямило, так по мне, то блажь — забавы, игрушки, а не дело. Дело настоящее сгибает скорей, чем распрямляет. Настоящее дело это когда миллионы людей в едином порыве берут и делают. По команде берутся в руки кирки и заступы и миллионно пало — раз! И Земля сдвигается в укор движению светил. Раз! И содрогается Земли нутро, выплёвывая нефть и газ! Дело, это когда единым строем сминая преграды, а кто упал, так извини, пусть жизнь твоя будет опорой нашим стопам в общем движении вперед!

Ты вот описала квартиру нашу — хорошо! Соседи — что один алкаш рабочий. Приструни от моего имени его, что б ни буянил, для серьезной убедительности мою личность на фотокарточке покажи. А остальные, говоришь, — чернявенькие, тихие, да юркие — все на жизнь плачутся? Скажи, что б не хныкали, а уверено смотрели в будущее и пели веселые песни, а не сумеют, скажи, что на Соловках их быстро научат "Интернационалу"!

Поминаю тебя чекистским добрым словом, комвзвод Колобов.

— Письмо.

Здравствуйте, мама.

Лето в самом разгаре и наверно тоскуете вы по полевым и огородным работам. Так чувствую. И пусть живут с миром Аркашка с Хайкой и Тимошка-пьянь — ты мама не написала фамилий и отчеств наших соседей — не надо, мама, превращать душевную нашу переписку в доносные листы.

Ох, и курьезные у меня подопечные, право слово! Седые головы, мудрейшие словеса произносят, а простых вещей не знают — показал им пару раз, что с водой деется, что такое омут глубокий, темный, чистым ручьем вырытый, как, если не испугаться да самому до низу до нырнуть — во тьме омутной тот ручеек вихрами вьется и светится. В большое изумление они пришли! Еще показал, как волна сильная под водой идет, а по верху не зыбнет, тому они не удивились, а весело и дружественно по плечам похлопали. С тех пор они меня в свои разговоры приглашать стали, что б сидел рядом слушал, а что интересным или казусным покажется, так что б ни стеснялся, говорил вслух.

Забыл сообщить — нам построили новые помещения для лабораторий, и местечко для ночевок выделилось в новых строениях. А строения все каменно-бетонные с паровым отоплением. Спецконтингент мой расширили — более двадцати единиц в строй добавили. Тут мне всяко разно, а повышение будет. Буду самое малое замкомроты Колобов.

Не скучай. Мама, в городских стенах. Твой сын Егорий.

— Письмо.

Здравствуйте, Анна Гавриловна. Пишет вам ваш сын — Комроты Колобов Егорий Евстафьевич. Общее число под моим руководством — вещь секретная, но скажу не только спецконтнгент, но и значительное число всяких разнорабочих помощников, и отряд спец. надзирателей подо мной коим только и разрешено присутствовать в помещениях объекта. Вообще — комроты звание мало соответствующее величине поставленных передо мною задач партией и руководителями комитета. Но просят подождать, мол, особо выдающимся работникам комитета будут присвоены специальные звания, как при царском режиме звучащие, но с новым, революционным содержанием.

Работа кипит, должность моя не маленькая, но хлопотливая. А всё ж собираемся мы с профессорами чаёк попить вечерками, да с крендельками, — благо и повар у нас нынче свой. Знатный повар, на выпечку знатный и на прочие супы с тефтелями, — в великом ресторане московском ранее хозяйничал. Теперь у нас.

Приезжал к нам человек иностранный, обнимался с профессорами, мне руку пожал, высокий такой с носом орлиным, а глазами такими, что мутно в голове делается коли глянет. Говорили много, на языках непонятных, я прокашлялся, они и сконфузились, перешли на русский. Помянули мою, так они сказали, находку — светящийся ручей в глубоком омуте, стали отчего-то сравнивать с золотой жилой в твердой породе ветвящейся и в ней теряющейся и как бы рождающейся искорками в тьме, кажется, пустого камня. Говорили, спорили об общей природе явлений и тут же смеялись как над удачной шуткой, что — то добавляя, наподобие: " и камень родил мышь". А я возьми да брякни, что во тьме золото не светится, потому как связана своей массой, а там, на кончиках жилы, где его мало, оно и светится, потому как не отягощена и движется мало, мало, не заметно глазу, а движется. А что движется, то трется — от того и свечение. Ученые головы враз замолкли. А иностранный гость подошел ко мне, взял мои руки в свои и внимательно посмотрел мне в глаза, так, что я на миг выпал из сознания. Когда он вернулся к профессорам, услышал, как Маслов сказал: " Я говорил тебе, Никола, что человечество не безнадёжно". Гость в сопровождении штатских, но по всему — из нашего ведомства, лиц уехал через два дня. И все эти два дня меня преследовала жуткая головная боль, а ночью снились светящиеся и движущиеся шары и колышущиеся паутины и давящая, тяжело ворочающаяся тьма. "Игры мироздания", туманно ответил мне старейший из профессоров на мою жалобу.

Голова побаливает до сих пор, и сейчас, когда вам, маменька, пишу письмо, но уже значительно тише, чем по началу. Так что выздоровею, с божьей помощью.

Не волнуйся, скоро обещали отпуск, увидимся. Твой сын, Егор.

………………………..

На этом заканчивались листы за подписью Колобова Егория, прямого и непосредственного деда Егора. Конечно, это были не сами письма, а старательные копии. Но живое дыхание проходило и через эти бесстрастные ровные строчки.

Дальше, тем же почерком переписанные, пошли письма от другого отправителя.

Пока Егор вчитывался в округлый почерк и представлял себе деда молодым и ретивым комсомольцем, — румяным, худеньким и в форме не по размеру, Мальцев читал ему лекцию из курса — путеводителя по закулисью злободневной политики:

— Все человеческие занятия, не продиктованные напрямую основными инстинктами — выживания и размножения, суть — Игра. И мы, тобой тоже играем, двигаясь в поезде по направлению, куда Макар телят не гонял. Мы играем свою игру, вписывая её в игру чужую. Но, что бы сыграть правильно игру, сыграть выигрышно, полезно все-таки знать хотя бы правила игры, а также расклад сил — и своих, и противостоящих.

В элите России — несколько групп, не тех узкоспециальных кланов типа "менты", "газовики", "элктрочубайсята", "питерские", "старосемейные", а группы настоящих государственников, чье влияние проходит срезом по всем группам влияния всех сфер государственной финансовой и экономической власти.

Михаил Федорович не "коммуняка", но сторонник разумной изоляции. Но не только для того что бы накопить силы и спастись от растаскивания. А, как он выражается: "сжаться, сконцентрироваться и совершить прыжок". И это реально, потому что в России масса разваленных производств, а в мире и у нас масса разработок абсолютно новых видов продукции, уникальных изделий.

Чуток к потребителю и быстр на реакцию. Таким нам преподают капиталистический рынок, но любое массовое производство очень инерционно и скорость изменений здесь не по социалистически проста: перекрыл финансовый краник и всё — Гуляй, Вася, без работы — ни кто не вписывал в новую конституцию права на труд.

Мы никогда не потребляем самое новое и передовое. Многие готовые разработки и улучшения стоят в плановом пакете, и ждут своей очереди на внедрение, пока предыдущий товар не исчерпает спрос. Например, процессоры уже сегодня могли бы быть, пусть по заоблачной цене, но в тысячу раз производительней. Только монополистам этого не нужно: "Intel" и "AMD" вводят новые продукты по очереди. Но никто их не ловит на явном сговоре — в ходу "дозированный прогресс".

И это Мировая практика. Существуют на то или нет негласные соглашения, но осведомленным в научно-технической сфере людям ясно — происходит искусственное сдерживание развития человечества. Я не буду говорить о критических перекосах в этом пресловутом "развитии человечества". С этим не нам разбираться поручено.

Нам достаточно понять, что сама логика прибыли не дает производству помимо его сущностной инерции шанса резко перестроить всю огромную капиталистическую машину до выхода на новый уровень.

А нам, России — по большому счету, терять не чего! До сих пор есть шанс прыжка. Но последнее время Россию начали все сильнее "вязать". Вводить не старые, но и не супер новые технологии. Не из тех, что только стоят в "плановом пакете" на внедрение транснациональных корпораций. Производства — автомобилей, сельхозтехники, медицинских приборов и препаратов, авионики, бытовой техники и т. д. Вводят производства "на уровне", но "дублирующие" производства. Того, что на Западе вот, вот истечет срок.

Это политика части нашей элиты — говорящей о благе России и тянущей её в ВТО. А рамки ВТО, в купе с производством "на уровне" — это кандалы для России, тверже процентов по займам МВФ.

И России не прорваться в лидеры, если играть по Западным правилам. Нужно отвергнуть, сломать правила!

На этих словах Сергей Мальцев осторожно спустился с верхней полки уселся напротив Егора и наклонившись к нему, уже пребывающего во всём внимании, заговорщески понизив голос, продолжил:

— Михаил Федорович пошел в атаку. Он хочет забросить "мяч" далеко вперед. Что бы все игроки, — и "совсем чужие" и "не совсем наши", и медленно соображающие, и инакомыслящие, и Американские, и Европейские, и Евразийские — все! — хочешь, не хочешь, а покинули свои "номера на поле" и рванули бы за "мячом".

"Мяч" — это небывалая Сверх эффективная и Сверх компактная Технология в сфере энергетики, обещающая автономность и сверх малым и просто огромным системам. "Мяч" привлекателен, когда он не просто угрожает сломать рынок, а сулит явное военное и коммуникационное превосходство! Вот только тогда они плюнут на рынок, и раскроются. И станут доступными их сверх секретные наработки!

Егор резко задумался, явилось ощущение близко работающей огромной машины, чьи опасно крутящиеся гигантские шестерни с острыми гранями, без защитных кожухов, скрежетали у самого лица. Егор непроизвольно отпрянул и молвил:

— Вот, бля!

— Да, точнее не скажешь. А мы сейчас в России, где лишь по телевизору тишь да гладь, да повышение удоев в отдельно взятых хозяйствах.

Страна поделена, и вкривь, и вкось, и поперек — кругом враги. — Егору эти фразы, и этот тон в раз напомнили Диму Шульмана. — Президентская вертикаль упирается в Петербург. Но парадоксально не пересекает и Бульварного Кольца.

Президент издает логичные и строгие указы, написанные предельно доходчивым языком, чиновники преданно машут ряшками и кладут гербовые листки в нижний ящик стола. И это в лучшем случае!

Хуже когда они начинают указы исполнять. Выворачивают наизнанку суть указов и творят своё. Страна — крупнейший добытчик и переработчик нефти, а бензин дороже, чем в США. Авиационный керосин дороже, чем в Германии. Производственные мощности по цементу используются на треть, а цена цемента как в Неметчине! Мебель, ладно, раньше была из Финляндии, а сейчас из Китая и Южной Кореи. Из стран, где за рубку деревьев скоро расстреливать начнут! Президент указал открыть биржевую площадку по торговле нефтепродуктами за рубли. Прошло несколько лет. Где? Тут даже не надо проводить расследования, тут все на виду и можно сразу ставить к стенке. Так правозащитники всего мира взвоют, а строго по документам, так хрен что докажешь.

И вот итог. Мы, преданные патриоты, пробираемся по родной стране с фальшивыми документами делать Родине добро! Думаешь, я в погонах и мне по херу? Нет, я так же, как ты. Я, с моими-то знаниями, так через слово, должен повторять: "Вот, бля!".

Сергей налил спирту в чашку и выпил сам, а запив газировкой, продолжил устало:

— Михаил Федорович уверен, что проводники "дублей" западных технологий и производств, хоть сейчас они и на коне — купленные твари. Есть, конечно, просто полудурки из коммерсантов, и наших, и пришлых. Но есть много и тех, кого банально запугали, или намёком на "высокое мнение" задавили. Этого, мол, не разрабатывай, не внедряй, не производи, — а то худо будет, голова заболит так, что лопнуть может! Но и запуганные, и "полудурки" — все они наши потенциальные союзники. Но врагов у Михаила Федоровича много…

День стал Вечером. Разносили чай. Егор взял четыре стакана, а Мальцев сомнительно скривившись, добавил еще два. После спирта горячий чаёк был воодушевляющ. Егор, приободрившись, деловито затребовал:

— Так, наши планы?

— Ты, Егор, идешь "паровозом". Нежданным "Открывальщиком". Выпрыгнешь как черт из табакерки, наподобие Гдляна с Ивановым, только не с хлопковым делом, а с энергетическим прорывом, сознательно затерянном в руинах сталинского ГУЛага.

Прибываем на место. На самом объекте останавливаться неудобно, сам увидишь. Остановимся недалеко. У одного "Хозяина тайги" старика — старовера там большущая усадьба неподалеку. Со всеми возможными для тех мест удобствами — даже телефон есть! Сотовые там не берут. Осматриваемся. Тренировка и простенький сценарий действа. Начинай сочинять уже сейчас, продолжишь по ходу дела.

— Подожди, подожди! Насколько я понял это некое Изделие, а к нему должно быть описание, с принципами действия, с теоретическим обоснованием, с руководством по пользованию…Да, и съемочная группа, наконец. Что, мне на Сотовый снимать?

— Тьфу ты, черт! Профессионалом считаюсь! Я же совсем забыл тебя представить съемочной группе!

— Какой? А где она? Здесь?

— Да, в нашем поезде. В двух соседних купе. Я же в туалет выходил, видел как они всей гурьбой до вагона — ресторана отбыли. И не одной мысли, что б вас представить друг другу! Представляешь, как заработался? Это со мной впервые! Что, пройдем в вагон-ресторан?

— Что-то не хочется.

— И мне тоже. Тем более у меня всё с собой. Ладно, оставим знакомство до завтрашнего утра. Насколько я их знаю, они будут жить более в вагоне-ресторане, чем в купе. Да, это только часть группы, хотя основная. По легенде едут снимать зверушек в диких таёжных местах. Другая часть группы два водителя с двумя помощниками из нашей конторы на джипе "Мицубиси" и микроавтобусе — внедорожнике "Форде Эксплоудере" вместе с частью аппаратуры движется своим ходом. Словом — простые перегонщики подержанных авто из Литвы. Надеюсь, что будут вперед поезда нас на вокзале в Томске встречать.

— Ну, с этим хоть что-то понятно. Но ты не ответил на основной вопрос. Для произведения творческого процесса — написания сценария, статьи, авторского текста — от чего отталкиваться? Где Изделие и документы?

Мальцев опять присел рядом и заглянул Егору в глаза. Его взгляд полнился жалостью и виноватостью:

— Изделие на месте в уже приготовленной закладке для повторного, на кинокамеры, изъятия… Понимаешь, Егорушка, тут загвоздка есть… Изделие будто бы есть. Есть его производительная деятельность — передача энергии в виде волно-лучевого потока различной частоты: от видимого света до… до черт знает какого. Один умник этот спектр обозвал "черным лучом". Варьируется мощность от тысячных Ватта до… в общем, луч прожигает метровую броню. Дальше не испытывали — на прожигание. В общем, исследовали Изделие специалисты хорошие. Но, как говорят у вас: "не совсем в теме". Но ребята из тех, что не проболтаются, ни вражеским разведкам, ни врагам народа, то бишь врагам Михаила Федоровича. А документация — вон у тебя в руке. В той папке, что ты читаешь. Увы, это всё.

— Какие это документы: тут письма частных лиц, докладные чекистов, деда моего в том числе, доносы стукачей всяких. — Егор лихорадочно перерывал содержимое не слишком толстой папки. — А! Вот фотографии. Вот какие-то измерения, химический состав, спектральные карты, пара, тройка графиков… и это всё?!

— Я же и сказал: "есть загвоздка".

— А я-то думал, я-то расстраивался. Попользуют моё имя, состряпают под него фальсификацию, что б всей планете голову заморочить, Буду попкой рот разевать под чужую радиолу, а тут… тут работы для двух Курчатовых и трех Гербертов Уэллсов!

— Ну, так ты ж талант!

— Да, бля, мне эти слова главный редактор постоянно говорит. Говорит, когда на моей шее хочет в рай въехать!

— Ты постарайся! Пойми — фильм с физиономией журналиста Колобова на "переднике" будет иметь широчайшее распространение. Мы уж позаботились, — не малые средства вбуханы, между прочим. Да нам бы только фильм снять, правильный. И больше ни каких тайн, ни каких маскарадов и шпионских игр. Вся секретность, все тайны, за какие головы дырявят, будут выложены в Мировом Информационном поле. И боятся тебе не чего.

Только радуйся — мировой успех обеспечен. Бери и пользуйся славой. Хочешь, чувствуешь, что потянешь быть — тебе главным редактором и совладельцем какого-нибудь журнала. А если есть у тебя что в голове, типа нового формата, так Михаил Федорович новый лично под тебя журнал создаст — нет проблем!

— Покупаешь?

— Да, покупаю. Но сегодня говорят — "стимулирую".

— Покупаешь! А что это, именно меня? Я хоть о себе и не плохого мнения, но я реалистичен. Есть настоящие танки, мастодонты журналистики — им бы только намекнули. Они б не в поезде на моем месте были. Они б впереди нас уже по тайге шлёпали!

— Во-первых: ты, самое, что ни на есть: "в теме". Во-вторых: ты внук друга, или, не знаю, сослуживца Михаила Федоровича. А в третьих: ты просто хороший парень.

— Знаешь, у моего друга, осетина, есть присказка про таких. "Хороший он парень, только дать ему нечего".

— Как раз, то — характеристика! "Просто хороший парень", — порой очень важная характеристика!

Как Гагарин стал Первым Космонавтом? "Первый Космонавт" — это же на века, до скончания человечества! А просто — хороший парень! Там были мудрые, сильные, опытнейшие, воевавшие, прошедшие "крым и рым", дядьки. А нужен был — "просто хороший парень"! Увидел его Королев, ткнул пальцем и сказал: "этот будет".

Вот так всё решается. Да и не забудь про мистические совпадения. Это ж ты скопировал с небесной канцелярии сталинский приказ! Ты тот, кто проткнул дырку в холсте Будущего.

— А-а, понял! Значит, вам нужен Буратино, с зарекомендовавшим себя длинным носом. Достаточно симпатичный, и в меру деревянный. Понятно.

— Хорошо, — считай так. Но ты будешь работать или где?

— Ладно, подсоблю, вам, неумехам, тянуть нить сомнения через пропасть лжи. Где тот контракт, что надо подписать кровью?

…………………………….

Из старой Папки N__

1. Отрывок из письма.

…. Он отстаивает принципы разрушительные для нашей молодой советской науки. Принципы Шарлатанские с Элементами Чёрной Магии. Если Советская Власть прельстится перспективами развития, нарисованными господином Масловым и, пойдя у него на поводу переориентирует научные мощности на воплощения его идей страна безнадежно отстанет от потенциальных врагов в развитии традиционных и перспективных направлениях науки и производства. Советское государство, направленное Масловым получит пшик, максимум — это красивые иллюзии, нарисованные узкими разноцветными лучами его приборов в ночном небе.

Так же разделают принципы Маслова господа Любинский и Гартман — бездумные фантазеры, и просто малопригодные специалисты.

С уважением и верою в святое дело Советской Власти и Советской науки профессора Незнанский, Федосов, Веклизин и Баум.

Резолюция красным карандашом: "Пшика нам не надо. Сталин И.В."

2. Докладная Записка.

Господин Тесла Никола Мелутинович обратился к представителям партии за рубежом и высказал пожелание передать в пользование Советской Власти свои свежие разработки и согласие поделится своими прочими достижениями. В тоже время господин Тесла Н.М. обратился с просьбою сообщить о судьбе его старых российских друзей и если они живы, господин Тесла Н.М. уверен, что они живы и в добром здравии, содействовать их скорейшей встрече.

Готовя ответ на запрос г. Теслы Н.М. работники секретариата Наркомата Иностранных дел выяснили, что граждане РСФСР Маслов, Любинский и Гартман находятся в заключении в ТомьЛаге и имеют не важное состояние здоровья, с низкими возможностями к трудовой деятельности. Для подготовки их к встрече с г. Теслой Н.М. прошу передать их в распоряжение руководства ОсЛага при секретариате ЦК ВКП(б). Где будет улучшено состояние здоровья заключенных и организованна база для их трудовой и научной деятельности на благо Советского Государства. Просим разрешить сформулировать ответ, на запрос исходя из степени желательности сотрудничества с господином Тесла Н.М.

Резолюция красным карандашом: "Важно чрезвычайно! Тесла нам нужен! Сталин И.В."

Резолюция синим карандашом: " Тесле ответить: господа ученые подорвали здоровье, исполняя Сверхвлажное поручение Партии и Правительства. В данный момент находятся на излечении в закрытой курортной зоне и встреча с ними невозможна по предписанию лечащего врача. Поскребышев А.И."

3. Письмо.

Здравствуй Дорогая Любимая!

Пушу тебе сквозь неверие в сам смысл письма, — дойдет ли, допустят ли? Но сомневаюсь в коммуникации, а не в сути написанного. Впрочем, это как всегда в моих работах — я никогда не сомневался в имманентности и корпускулярности, сомневался в моментах связи и транспарентности, — чем всю жизнь и занимался.

Большинство занимается тем, что знают, и лишь некоторые "больные" единицы занимаются тем, что не знают. Я среди таких. Я долго думал, и понял — то, что нас изолировали от общества — правильно. Нельзя нам средь нормальных людей — смущаем мы их, провоцируем на подлости.

Вот недавно местный начальник показал мне письмо, по которому нас практически и посадили, — подписано моими коллегами. В чем-то они правы: у нас не настолько широка и крепка научная прослойка, что бы по ней наносить удар столь мощными идеями, противоречащих многому из того, что они учили.

Но мне тоскливо — большинство современных работ направляют, ведут в болото. В трясину ложных понятий о Мироздании, о вселенских основах бытия — Волнах и Лучах. Чья сущность лишь кажется скованной в частице. "Свобода", как неотъемлемая сущностная характеристика лучей и волн — замкнутых в "материальном", в частице — находится просто в других измерениях связанных с нашими привычными тремя измерениями через четвертое — время.

Время, которое, по сути, не линейное измерение, а точка напряжения материального пространства. Точка — как центр стечения сущностей. И таких точек бесконечное множество.

Мы живем в тонком иллюзорном плетении Небытия Эфира. Вся наша Вселенная — это процесс взрыва. Не его последствие, а сам Взрыв. И это не взрыв какой-то одной точки, а дальше: "летят осколки — Солнца и Планеты", и мы средь них. Наш Вселенский взрыв, это процесс детонации бесконечного множества точек. Мы — есть многомерно волновой процесс. Мы — колебания плоти Эфира.

Мы — видимые, "корпускулярные" — лишь верхушки айсбергов, и кажется, имманентные только нам мысли и чувства, свободно растекаются по невоплощенной плоти "айсберга — нас самих" в других измерениях. Пресекаются, свободно диссонируют, унисонируют с другими. Не просто передают и получают информацию, а влияют на волновую суть других — изменяют ее или вызывают дикий всплеск отторжения. Но Божий Мир полнится, уплотняется и гармонизируется, вопреки наплывам безумия Хаоса.

И пусть все, что я пишу, никто не увидит. Кроме тех, что ничего в моём письме не поймет, — им "по службе не положено" такое понимать. Я радуюсь чистым листкам бумаги, и, выраженные на них мысли и чувства, уйдут в многомерные пространства, где царит свобода, и нет границ, заборов с колючей проволокой и оков.

Любовь, Дорогая, не умирает, Любовь поглощает Время, переводя его в Вечность.

Твой Сергей.

……………………………….

На вокзале Томска их встретили, выгрузили, перезнакомили и загрузили по автомобилям. После получасового драйва на юг по приличной трассе киношный передвижной маскарад свернул на сельскую дорогу. Нудно и тряско двигался несколько часов на юго-запад сквозь тайгу.

Шумливая в поезде ватага попритихла. Не знаю, как ведут себя жители субтропиков, углубляясь в родную природу. Может быть, пляшут и поют. Тайга же внушала уважение и погружала в тишину — и приезжего, и местного. Как бы ни были загажены места человеческого присутствия, какая бы пьянь не ползала меж сосен, не принизилось величие Севера — колыбели настоящего Человечества.

Древняя, даже в чем-то насильственная тишина, первой воспитывала, строжала человеческую душу. И тяжко б было похмельным киношникам, если б не набрали на остановке водицы из лесного родника. Таежная вода и воздух излечили от болезней. Даже изжога пропала без всяких таблеток. Этим своим наблюдением поделился водитель микроавтобуса, а Мальцев развил тему:

— А если пробудешь здесь с месячишко, а может и меньше и будешь пить только местное: воду, самогон и просто дышать эти воздухом, — забудешь о своих гастритах года на три. Пока опять не скопятся остатки той гадости что мы в городе жрём. Честное слово — на себе испытал.

В районном центре к группе присоединился молодой, но бородатый охотинспектор. Его Мальцев представил как таежного экскурсовода — знатока всех местных языков и диалектов, звериных и птичьих. С главами всех влиятельных семейств знакомого лично — то есть с медвежьими старостами и волчьими атаманами. По совместительству молодой человек приходится правнуком хозяина той таёжной усадьбы, где им предстояло остановиться.

— Что, правнуком? — решил кинооператор, что не расслышал правильно. Тут Мальцев и развернул свои таланты рассказчика.

В повесть о своей семье "правнук" не вмешивался, лишь иногда красился скромной улыбкой.

Живет в тайге дед ста шести годов с бабушкой девяносто восьми. Бабушка, она бабушка и есть. А деда дедом и не назовешь, если б не борода и палка всегдашняя. В движениях дед быстр, взглядом остр. Палка у него не палка, а посох — и порой прыгает в его руках соломинкой. Гостей незнакомых встречает — так прихрамывает, со стариками говорит так — прикряхтывает.

А нет гостей, нет стариков — так и хромота куда девается, и голос сочный да зычный. А на коня как сядет. Да, — сам садится! Так спина прямая, а конь под ним играет, что у того казака из фильма "Тихий Дон". Хотя дед говорит, что к казачеству никакого отношения не имеет.

Появился он в тех краях еще до войны. Кроме женки с ним было три сына и две дочери — сейчас остался один, в городе живет — фронтовик. Так же в округе четверо внуков. Все — руководителями, всем под шестьдесят. А правнуков и правнучёк, никто точно сосчитать не смог, кого не спрашивал.

Двуреченый Серафим Савельевич — по паспорту. А зовут его, за глаза, конечно, то "фальшивый дед", то "фальшивый старовер".

Ну а историй про него! Послушаешь и нипочем не разберешь, — сколько вымысла там, и в чем, правда. Говорят, что не сто шесть лет ему, а много больше. А в лесу живет, потому как родник с живой водой стережет.

Сказывают, что добром он всех встречает, только по первому разу. Кто из непонравившихся к нему во второй раз, да без спросу заявится, — так быть тому мёртвым в скорости, или пропащим в таёжных дебрях. Одна беда, кто ему по нраву — может и сказать. А кто не по нраву, — не одному не признался. Вот и гадай — какого он к тебе отношения.

Одни говорят, что он в Бога не верует. А некоторые примечали, что и крестится он по-разному — то двумя перстами, то тремя. То справа налево, то слева на право. Другие говорят, что верит он в своего Бога, сокрытого. Примечали его в тайге, у камня какого-то на коленях стоящего. А третьи говорили, что он в бане устроил потайное капище языческое. Что каждый второй пропавший в тайге это его рук дело. Что приносит их он в жертву и кровь их теплую пьет.

Егор отчего-то устал слушать треп Мальцева и пихнул локтем в бок "правнука" по имени Павел.

— Тебе не надоело это слушать? Тем более про своего деда?

— Пусть рассказывают, путь то длинный, скучный. А дед сам мне кажется, эти слухи если не распускает, то поддерживает. То ли отпугивает, то ли приманивает кого — не поймешь. А так — человек как человек. Но, конечно, своеобразный. Некоторые его боятся, аж лицом белеют, при одном только упоминании о нем. А мне так ничего.

Да просто люблю я его! И не жесток он. Все наказания его — трудотерапия: огород вскопать, дров наколоть. При сельском быте, сколько наказывай — не перенаказывай, все равно всех дел на чужую спину не переложишь. Он сам и вилы в руки берет, и лопату, и по огороду, по саду всё лазает, всё что-то поправляет.

— А вы, значит, охотинспектор? Дедушка ваш, я так понял, везде своих людей рассадил. Вы, так сказать, тоже заняли нужную ему нишу?

— Не знаю кого он, пенсионер беспартийный, из моих дядек, куда и как рассаживал. Про себя скажу — охотится, не люблю. То есть как промысловик. А лес люблю — я в нем как в маминой колыбели уют и защищенность чувствую. И считаю — в лесу со всеми договорится, можно…. кроме людей, конечно. Так, что занятие моё, — чистосердечное, — моё. Я еще, когда служил пограничником в Уссурийском крае, так теми лесами очаровался, что понял какое моё дело. Там же после армии и остался. Нвсе пять лет, пока высшее образование заочно получал.

— Что, с Китайцами, были проблемы?

— С Китайцами всегда проблемы. Когда они из толпы своей привычной выходят. Свободный китаец — зверюга, почище бешеного волка, особенно в тайге. Хотя наговариваю я на них, верно. В других-то местах я "свободных китайцев" и не встречал.

— А это правда, что китайцы скупают сорок по сто пятьдесят долларов штука?

— Бывает и дороже, на кого нарвешься. Сразу скажу — я не знаю для чего им сороки. Но предполагаю, что они такого со своей экологией, с природой своей намутили, что этого не вообразить и не рассчитать — это надо только видеть. Но Китай — Страна Запретная. Секретнее Северной Кореи.

У них есть "выставочные зоны", "торговые зоны", "зоны древней культуры", где всё такое "отреставрированное", что в итоге сплошь "новоделы". Для нас они все Китайцы. Лишь от знающих людей узнал, что есть "Великокитайцы" — Хань, и еще четыреста национальностей, а было сто лет назад шестьсот. И как Хань с этими национальностями обращается, ни кто толком не знает. Только предполагают. Но с китайцами, говорю, предположения бесполезны. Что и как делают Китайцы, это всегда надо видеть своими глазами, что б хотя бы оценить. Знаю лишь, что некоторые семейства числом с наше не малое село до сих пор живут в норах, ну чисто зверье, и месяцами не видят ни хлеба, ни риса, питаясь одной рыбой, что набьют примитивными острогами. В общем: каменный век.

А сороки, сороки одни из моих любимых птиц. Сороки — хозяйки, держатся семьями. А кто без семьи, значит на гульбище — подругу ищет. У сорок все процедуры четко отлажены: охрана, охота. Прием, пищи, сон. А ворон гоняют! Этих разбойной натуры птицу — считают своим врагом и бьются, чуть ли не насмерть. Но вороны, только увидят, что не имеют подавляющего численного преимущества, тут же снимаются и удирают. В обще, это антиподы — наши вороны и сороки. Вороны — ворюги. Живут и питаются бандой. Шайкой, со свободным входом и выходом, без четкой иерархии. Пищу принимают всем скопом, свалкой, ни кто никого не охраняет. Пихаются, давят друг друга — лишь бы побыстрей и побольше нажраться.

Эти не как сороки, — кто поел немного, так даёт другим. Одна сорока с ветки — что бы поесть, а другая на ветку — что бы караулить. А чаще три — четыре внизу, — молодым дают подольше с пищей копошится. А один — пара, — кто побольше и постарше, — чаще на верху — на ветке сидя, и головой крутят на 360 градусов, сторожат. Поедят, — потом на пост, — потом опять, а не успел, — опасность была или еще что, так все правильно — в следующий раз, недоевший, первым будет.

А вороны жрут, когда всем кажется, хватит. Всё равно толкая друг друга, мешая, лезут, набиваются, просто фаршируются зерном. А обжираются так, что взлететь не могут. Крылами мах, мах, а без толку. А если побегут, так в такую раскоряку, что уписаться со смеху можно. Одну такую, толстенную, сороки так отчихвостили, забывшуюся при поглощении пищи и взлететь не сумевшую, — совсем та без хвоста осталась. Она теперь летает в основном вверх вниз, а если приземляется, то не садится, а плюхается вниз мешочком с дерьмом.

Вороны и сороки враги, я говорил. А как дерутся сороки? Что твои каратисты, профессионально: крылом под ребро, лапой с разворота в грудину, другим крылом ложный замах и клювом по черепу. Они и опавшую листву в поисках еды не разгребают, а расшвыривают лапами, словно тренируя удар.

— Интересно… очень интересные наблюдения. Вы говорите о животных, а слышится: о людях. И видно — межвидовая борьба, у вас как борьба…. ну, чуть ли не борьба Добра со Злом. А своих мелких сороки не лупасят подзатыльниками, жизни обучая? — вставил шутку Егор.

Тут "правнук" вспыхнул. Видать старый наболевший с кем-то спор, до ран, до дыр затеревший душу вылез:

— Да что вы все только о внутривидовой борьбе! А о внутривидовой взаимопомощи ни слова! Как душит и пожирает своих лишних, — ну не прокормится в ареале, — детенышей тигрица или львица. Так уже чуть ли не поговорка. А как она спасает, порой и не своих детей, жертвуя собой или принося к людям? Проще же — брось, пройди мимо! Или сожри — еще и польза для внутреннего потребления!

А как самцы ухаживают за детенышами: обучают, тренируют, охраняют глаз не сомкнув, кормят, сами голодные оставаясь, помогают запрыгнуть повыше. Коты вон: и под локоть тянут и под зад запихивают, а сами запрыгнув, с верху лапу протягивают, что тот альпинист руку помощи! Это дарвинисты не замечают, так, может, упомянут вскользь. А ведь на этом стоит современная цивилизация: человек человеку волк, львы жрут своих ненужных детей, а мы цивилизованные, мы кусаться не будем, мы — в суд, по любому делу, мы детей кушать не будем, мы в детдомах их оставляем, — мы цивилизованные. А как тигрица сама разодрала свою лапу и, оставляя кровавый след уводила хунхузов — китайских бандитов — от своих тигрят? Как старый волк бросался на колючую проволоку, что б молодые по его спине ушли на свободу? Скажут сработал механизм спасения вида?

А что ж ты, сука, вид свой не спасаешь когда у тебя миллиарды долларов, а твой народ вымирает? Что не делает правительство, а все равно вымирает. За пятнадцать лет со ста пятидесяти до ста сорока миллионов население уменьшилось, — что ж у вас-то механизмы спасения рода не срабатывают!? Потому, что не отстреливает Великий Лесник слабосильных да хитролживых в Лесах Божьих…

По мне так все от человека зависит, и Богом в него лучшее вложено, но не мог Бог сделать зверей человечнее человека, а по-нынешнему так и выходит. Все зависит от человека, от его внутреннего восприятия одного и тог же мира, одних и тех же явлений. Всё, как в классическом примере со стаканом — "Стакан на половину Полный или Стакан на половину Пустой". В мире Божьем есть все. Но важна акцентация. Ваша личная акцентация.

— Да, верю. Вам человека видно шлепнуть, что два пальца обоссать.

— Да. Только руки вымою.

И они отвернулись друг от друга, будто разругались. Егору стал отчего-то неприятен этот добрый и правильный "человек с ружьём". А может потому, что сам не задумываясь, жил по законам, что оказывается и у зверей далеко не закон, а правила обстоятельств. А тут ему указали и ненароком назвали его имя, — "Хитролживый". Ведь сколько раз он связывал по наитью факты, сколько раз надуманно приписывал характеристики и оглашал сомнительные выводы, — а потом, затая в душе волнительную пляску, ждал, — пролезет, или нет…. И решил — глупо и это, и то. Пихнул в бок правнука.

— Выпьем, что ли за знакомство, Таёжный Человек.

Правнук поворочал боком и все-таки повернулся:

— Ну, ладно, давай, "Городской Дальше Некуда".

— Все то — ты замечаешь. И доброе и злое. А потом анализируешь, наверно, взвешиваешь…

— Нет…. Хотя ты прав — я примечаю всё. А вот запоминаю я лишь Примечательно Доброе.

— "Да не убоюсь я зла". Натворю и не вспомню.

— И так тоже.

— Ну, тогда поехали, — только осторожно: спирт!

— А "не убоюсь я"…

……………………………………..

После примирительных сто грамм пикировщики задремали. Егор проснулся, когда микроавтобус уже остановился и выключили мотор. Выбравшись наружу, он узрел настоящую барскую усадьбу, правда, в "тёмном" таёжном стиле массивных кругло бревенчатых построек. На холме "терем". Справа конюшня с открытыми воротами и мужичонка рядом, обтирающий лошадь. Слева, как потом объяснили, "гостиница".

Дед ведал чем-то вроде охотничье — спортивного клуба. Приваживал охотников и просто любителей прогуляться на природе. Не бесплатно, конечно. Были у него и "черновые" работники — конюхи, егеря и кочегар. Еще "бухгалтером" и "директором" кто-то из правнуков. Но нынче в усадьбе никого посторонних — дожидались "киношников".

Не успели разобрать вещи, как всех пригласили отобедать, а потом в баньку с дороги. "Киношникам" накрыли на дворе, а Мальцева с Егором пригласили в дом, за хозяйский стол. Войдя и обозрев сервировку, Егор понял, что дискриминации тут нет — на хозяйском столе все было то же, что и на гостевом. Только у хозяина не стояло бутылок со спиртным и "колой", а были кувшины с особой брагой, на вкус казавшейся сладким шампанским, но с изюминкой. После двух кружек приходилось вставать, опираясь на руки и идти, цепляясь за стеночку — ноги не чувствовались совсем. Но сей секрет Егору стал известен по завершению трапезы.

Собравшихся за столом представил "правнук"- охотинспектор:

— Двуреченый Степан Алексеевич — директор ТОО "Лесное" на базе бывшего леспромхоза. Двуреченый Семён Алексеевич — директор ТОО "Молочное" на базе бывшего совхоза. Двуреченый Петр Андреевич — директор ТОО ЧОП "Сапсан"…

Тут его прервал вставший со стула человек в деловом и недешевом элегантном костюме, так диссонирующий с окружающими бревенчатыми стенами:

— … Созданного на базе личного имущества сотрудников. Руководил районной милицией. Так что если что противозаконное, случится здесь, — при этом он почему-то задержал взгляд на директорах ТОО "Лесное" и ТОО "Молочное", своих двоюродных братьях, — или еще, где-нибудь: обращайтесь через меня в органы. Всё значительно живее будет. Или позвоните, или, вот, — через моего сына, Игоря, он у меня шофером. Я его до вас прикомандирую — помочь что, привести, разузнать…

Братья Степан и Семён были видно погодки — оба округлые, коренастые, с сединой в волосах, только и особого отличия — Семён "Молочник" по-спортивному коротко стрижен и с усами — моложавый такой. А Степан "Лесной" с волосами подлинней и с давней небритостью, переходящей в мелкую бородёнку. Андрей Петрович был повыше их, и лицом подлиней, с аккуратной деловой прической на голове.

Тут открылась внутренняя дверь, и вошел Хозяин. С палкой — посохом. Поставил его рядом со своим экзотическим, то ли стулом, толи жестким креслом с высокой деревянной спинкой обвитой узловатой не молодой, в руку толщиной ивой. Хозяин сел. Прическа полугоршком, под старину, волос с сединой, но и с чернинкой, борода того же колера. Длинная ухоженная, подстрижена под лист, сужаясь кончиком. Рубаха — бежевая косоворотка, но видно из хорошей плотной хлопковой ткани. У нас называвшейся "бумазеей", а заграницей ставшей "джинсой". Рубаха, верно, если не домашними искусницами, то на заказ шитая.

На румяном, чистом, без заметных морщин, лице степенная борода казалась приклеенной — "фальшивой". Сколько ему, — сто с лишком лет?

— Ну, что? Все за столом? — молвил хозяин, обводя взглядом "застольников" — всех вставших как по неслышной команде. И задержался острым взглядом черных глаз на Егоре. Как до затылка просверлил, повел взглядом дальше, и, закончив осмотр, кивнув головой, сел. Зычным голосом позвал:

— Надежда! Неси, накладай!

Пришла работница, держа в полотенце объемистый чугунок, из-под крышки которого разнеслись ароматы летнего, без консервантов щавельника на бараньем бульоне. Хозяин брал из стопки керамическую глубокую чашку, подставлял поварихе. Та крутанув разок, половник вынимала и накладывала. Хозяин смотрел в гущу, то ли что-то оценивая, толи, ворожа. Потом осматривал едоков, смотрел еще раз в содержимое миски и кивком головы указывал, кому сия порция предназначена. Тому по рукам передавали чашку. Хозяин брал вторую чашку, и всё повторялось: повариха, крутанув жижу в чугунке, накладывала очередную порцию, дед глядел в чашку, потом на людей за столом, потом опять в чашку и передавал её кивком головы, указав кому.

Указанные получатели порций никак не соответствовали ни по порядку сидения, ни по рангу, ни по возрасту. Каждая порция через эту таинственную для Егора процедуру становилась именной индивидуальной порцией каждого. Потом помощница разлила в подставляемые хозяином кружки их домашнюю брагу. С кружками произошла та же процедура передачи. Оценка содержимого, осмотр стола в определении кандидата, опускание взглядом какого-то послания в содержимое и передача носителя адресату.

— Но что родные, да приезжие. Молитву кто прочтет сегодня?

Тут Степан "Молочник" попытался что-то пробубнить:

— Да какая е…

Но был прерван очевидным стуком под столом. Верно, кто-то пнул.

— А как же, Степан. Может у приезжих, какая своя вера есть, мы то свою знаем и с первой ложкой сглатываем. А, поди, у чужих то и обряды свои застольные да пристольные есть. Не грех послушать с чем люди живут да кушают. — Взгляд хозяина прошелся по кругу и опять уперся в Егора.

— Мы приехали немного поработать тут у вас в лесу. Вот….а обрядов, каких особых… ну, разве что чарку пропустить перед употреблением пищи — за здоровье всех и за знакомство. А молитв не употребляем мы нынче.

— Как это — не употребляем? Ты ж только что уже помолился! Пожелал всем за столом здравия. И про знакомство сказал. Верно, грех это — с незнакомым человеком за стол садится! Верно, подметил! Да, товарищ майор?

И Фальшивый Дед перевел черно огненный взор на отрешенного Мальцева. Тот будто поперхнулся чем, и, слегка испуганно, но медленно растягивая слова, поправил:

— Ошиблись вы, Серафим Савельевич, старший прапорщик я.

— Ты уж прости, старика. У нас стариков память кака: то, что пол века назад как вчера было помнишь, а то, что здесь да надысь — со вчера мешаешь.

Вот помню, знал я одного лейтенанта, вылитый ты. К нонешнему уж майором должен быть. И другого лейтенанта помню. Всё за дочкой моей увивался, а сейчас будто за столом моим мне привиделся. Тьфу, ты — чудна память стариковская. Сам удивляюсь, товарищ Колобов.

На этих словах у Егора зазвенело в голове и он, с трудом разлепляя в раз пересохшую гортань, спешил сказать, возразить, что другая у него фамилия, но с ужасом понял, что забыл её, фальшивую, по легенде обретенную:

— Опять вы путаете — Кустов его фамилия, — выручил онемевшего Егора Мальцев, недовольно на него глянув. Егор спохватился:

— Так я сижу и не пойму о ком это вы, с кем разговариваете!

— Ох, извиняйте, старика. Ну, что, — поднимем бокалы, выпьем за знакомство?!

…………………………….

Выпили, преступили к трапезе. Хозяин хлебнул ложки две, задумался, встал:

— А приглашу-ка я хозяюшку нашу. Гости же в доме, а не по-нашему выходит. — И на этих словах дед встал, взял палку и вышел.

За столом тут же оживилось: молодежь о чем-то своем защебетала. Да и Степан с Семеном то же о своем зарядили — будто со средины разговора начали. А Мальцев, насупившись, наворачивал сытную похлебку, поочередно протягивая руку то к одной заедке на столе, то к другой. То черемшой хрустнет, то от домашней колбаски куснет. А за столом все громче и громче подымались голоса Степана и Семена:

— Да…вот, и не брала его никакая пуля, никакой взрывпакет. Такой вот был олигарх. Глубоко заговоренный. И надо ж выходит он как-то из своего банка, — весь в охране. И тут на него сверху мраморная статуя, им же купленная, вниз, — ба-бах! В лепешку олигарх и вся охрана при нём…. Или вот, был случай…

— Врут всё ваши случаи! Сколько душегубов сталинских за восемьдесят лет прожили и умерли в тиши и довольствии! Пока сам этим падлам об их паскудстве не напомнишь и Бог не напомнит! Око за око. За зуб — два зуба!

— Это называется "эскалация насилия". На кулак — палкой, на палку — ножом, на нож — пистолетом…..- вставил слово знатока Петр Андреевич, начальник ЧОПа.

— Вот! Вот! Так и надо. А лучше сразу, последней стадией "эскалации": только вякнул что не по делу — сразу кувалдой про меж рогов! Что б зря не блукал.

— Тише ты! — посоветовал Петр Андреевич.

— А ты, чё всё лезешь? Не твое дело!

— Я к тому: отец у две…

— А…,- Сельхозпроизводитель начал, было приподыматься над столом, гневный, но тут скрипнула открываясь дверь и в щель просунулась отцовская палка. Как тут же Семён споро вдавился в лавку, и принялся усердно хлебать из миски, попутно что-то в ней сортируя ложкой. Его брательник, супротивник — "лесной" директор, тоже от него не отстал. Засноровил кидать ложкой щи в рот.

Дед зыркнул вострым белым взглядом. Кажется, всё понял, но молча, уселся во главе стола. На свое место — кряжистый стул со спинкой повитой, будто стянутой гнутым стволом молодого дерева. Ни чего не сказал, два раза размеренно вкусил подстывших щей и лишь, потом негромко молвил:

— Не выйдет матушка к столу. Недужится ей.

Принесли кашу, дед её также раздал с приглядкой, и налил по второй кружке браги.

После как доели кашу, повариха принесла и поставила на стол блюдо с бараньим остовом, где на костях еще было мясо, и махнул рукой Петру Андреевичу и сказал, как старшему.

— Ну наливайте, ребятки. Потом в баню. А я полежу пока.

И ушел из-за стола. Сгобленый, на палку тяжело опиравшийся. Будто сдули его, выпустили завременные силы и молодечество.

Тут изрядно выпив и закусив жареной на открытом огне бараниной, все "застоловщики" цепляясь за стены и от того дурашливо над собой гогоча перебрались в просторную русскую баню. Откуда выбегали нырять в холодную речку и опять же гоготали.

Из бани вышли никакие. Сев на завалинке перед "теремом" приняли еще по кружке браги. После чего их, никаких, растаскивали по комнатам и кроватям местные егеря да конюх.

Егор среди ночи проснулся, выбрался на двор и спустил лишнюю жидкость с пригорка. А в дверях столкнулся с хозяином.

— Присядем, Георгий.

Егор тупо сел. Дед протянул ему кружку и молвил:

— Выпей-ка. Мне надо, что бы ты меня услышал.

Егор выпил, и хмель не исчезла совсем, но ушла из головы, придавилась где-то внутри тела. Фальшивый Старовер сел рядом.

— Зря вы это дело затеяли. Зря.

— Про какое вы, такое дело? — Все еще ничего не понимал Егор. А Дед и сказал:

— Да с Фонариком Солнечным.

Егора обдало жаром, мир завертелся и начало теряться ощущение реальности:

— Откуда…. Да вообще…

— Молчи. — Дед прикрыл ладонью его рот, — Я в этих лесах хозяин. Без меня тут, если что и деется, так- то вон тех, что в погонах. — И он кивнул на дом, верно намекая на майора Мальцева. — Ну, так мне все равно: всё известно.

Сороки мне вести на хвостах носят. Медведь — бирюк записки под корягой оставляет. Белки в орешках малявы подкидывают…. Зря, говорю, вы затеяли шебуршню вашу. Недоросли — все вам баловство.

Так Мишке и передай. А то подумаю еще, что зря его тогда из болота вынул.

Так мне, что? Времечко вспять воротить? Тьфу — да что б захлебнулся он той тиной болотной, паршивец! Спроси у него.

Дед хлопнул его по плечу и ушел. И Егор с пустой головой лунатиком отправился следом — спать.

Егор проснулся от тягучей боли в шее. Открыв глаза, понял, что спал не естественным образом. Быком, упершись в стенку, так и застывшим в стремлении прободать бревно. Выползши из дома, Егор уселся на привычную уже завалинку и тяжко вздохнув, посмотрел на здешний пейзаж.

С пригорка видно было, как в утреннем тумане два человека вышли на заливной лужок. На стык двух речушек ли, ручьёв. Как посмотрели куда-то ввысь, прикрывая ладонями — козырьками глаза. Перекинулись парой фраз отдававшими веселящим эхом в утренней тиши и взялись за косы. Соприкасания двух острых полосок металла с сочной плотью жизни сопряжено вплетали в девственно чистый воздух звуки человеческой сути — рушить жизнь, ради жизни. "Вжиг, вжиг!". И мир окружающий не противился этому насилию — принимал его как должное, обязательное и неотъемлемое от себя.

В этом кружащимся мире должны быть точки опоры бытия.

Из дня в день, вставая с первыми лучами солнца, вознося руки в хвале Его свету, человек выходит на одно и тоже поле, клочок его и Его земли, и совершает над ним действа, диктуемые цикличностью дней года, урожайностью, сменой культур. И эти действа в своей вековой осмысленности, в кажущейся бездумности — обряд Божественной силы и значения — момент постоянства, — точка вневременности, — проявление сил вселенских.

И, как результат их противоборства, — устойчивость этого, кажущегося хрупким бытия.

Человек выходит в поле. Человек смотрит в небо. Человек берет косу…

Два человека накосившись, но, не подобравши в стог сено, возвращались с поля. Это был Степан Алексеевич и молодой человек. Они заметили его, млеющего в целебной смеси полевых, лесных, да и речных флюидов. Похмелье даже не успело, и вякнуть о себе, — вот уж и незаметно улетучилось вместе с поганым привкусом во рту. Косари подошли, и лишь в близи Егор понял, что молодой человек, это девушка, стриженная под "каре".

— Познакомьтесь Георгий — моя дочка: Ольга.

— А что она тоже в тайге скрывается, как ваш дед — колчаковец?

Тут, засмеявшись, вставила свое слово девушка,

— Нет, я из города сюда Дипломную писать приехала. В городе невозможно же — друзья, попойки, — сплошная личная жизнь!

— А-а! Вот и продались за глоток тишины прадедушке в рабство. Что он, мироед, пашет на вас, бедной? Спозаранку в поле гонит горбатится!

Девушка Ольга опять залилась смехом:

— Это физкультура. По крайней мере, прекрасная замена шейпингу. Очень полезно для тазобедренного сустава и для всего позвоночника. Сейчас с утра в баню, потом в речку и пробежка до дому — и будет полный фитнесс!

— Красавица, наверно медик по образованию?

— Красавица: и медик, и будущий археолог. Если вы не заметили — очень совместимые, близкие занятия. И всё от стремления: в чем ни будь покопаться.

— Сударыня, у вас неугомонные ручки. Девушка, — я вас боюсь!

А если честно: как может быть связаны поиски причин болезни и их устранение, то есть хирургия, с археологией? Археология сродни вивисекции или бабочку на иголочку и в коллекцию. Всё это мертвечина, всё и так уже давно ясно. Разве что поиски пиратских сокровищ. А так историческая правда давно установлена, не смотря на пырканья всяких щизонутых индивидов. И археология, добавляет лишь утерянные камешки в керамику известного изображения.

— Вы сказали "Правда". Не "истина", не "научный факт". А как известно Правда у каждого своя. И это так верно в свете теории Времени одного ученого.

Время не линия, как мы её привычно чертим в графиках, а скорее полотно. И точка "Личного Времени", для каждого объекта-субъекта — своя. Но это точка больше похоже на лунку. Чем весомей, плотней объект — тем глубже лунка. Событийный ряд стекается к этой точке, лунке — и из будущего, и из прошлого. Тут только одна беда для нашего восприятия — этих точек бесконечное множество. Но отсюда есть очень важный вывод. И Будущее и Прошлое стекается к конгломерату точек нашего континуума. То есть, сама ткань не только Будущего, но и Прошлого формируется сейчас. Здесь и сейчас.

— Я понимаю так — интерпретируется Сейчас. Но каждый раз по-разному. "Новая метла по-новому…"

— Нет, вы не поняли. Не только чьё-то "мнение" формируется и изменяется. Изменяется сама физическая ткань прошлого!

Вот мы сейчас все чаще и чаще находим артефакты. Такие куски, как вы сказали керамики, что они просто ломают известное привычное всем изображение Прошлого, а значит и нашего Будущего!

Ведь что такое "Правда"? Вот, можно считать, что наши предки жили в дикости. В бородах и шерсти. И лишь урывками обретали через европейских пришельцев — завоевателей Культуру. Наши предки смогли выползти из леса и построить великую империю лишь под руководством Европейцев.

Но ослабла Руководящая Рука. И вот результат: опять деградируем. Воруем и пьем, шерстью обрастаем.

А можно верить, что у нас была великая Цивилизация Севера и лишь усталость и пришельцы — прелестники, — сбили с пути. И каждый наш шаг в будущее был путем деградации. Надо вспомнить старую веру и вернутся на путь.

Первая Правда ангажирована, и, следовательно, научно обоснована. Теория норманнской государственности, германские и византийские влияния, монгольское благословенное иго, польские и венгерские моды 17-го века, Российская Империя под руководством германской династии и т. д. и т. п…

А вторая Правда, — она от души. И, — почти сплошь фальсификации. Дилетантский бред и вредные фантазии. Ну, — плюс несколько странных, вне-концептных археологических находок. Но, если Первая Правда тебя в водит в коридор исторического детерминизма и фактически принуждает к полурабской трудовой деятельности, традиционной обрядовой церкви, покорности пред власть имущими. То Вторая Правда, пусть надуманная, и фантазийно-бредовая, должна плюнуть на любые факты опровержения себя. Она идет от сердца, и опорой ей — только ты. И тебе, по своей воле вершить, опираясь только на себя. На стержень, вбитый меж небом и землей. Сквозь душу твою.

И нет крепче опоры. И опрокинется будущее в прошлое. И то, что не было — станет.

— Браво! Спитч достойный Валькирии! Девушка, что вы делаете сегодня вечером?

— Косим вторую порцию шейпинга, Мужчинка, — довольно средних лет. До скорых встреч, Ковалейро!

В открытую дверь было слышно, как в доме затрезвонил телефон. Девушка заскочила в дом и тут же выбежала с полотенцем в руке, направляясь на задний двор в баню. Телефон трезвонил долго — никто не подходил. Егор решил сам взять трубку:

— База Двуреченого слушает.

— Кх, кхым, — Мальцев? — спросил из трубки непривычно настороженный голос Михаила Фёдоровича, — Колобов? Егор? Егор! — Ну, как там у вас: обустроились? Эксцессов не было?

— Да, — не было. Проехали до места спокойно, встретили хорошо. Хорошо покушали, хорошо в баньке попарились…

— Молодцы, так держать. Только не расслабляйтесь. Когда планируете приступать к Съемкам?

— Сегодня ребята будут осматривать местность, натуру так сказать, подготавливать технику. А я допишу сценарий. Всё же впопыхах.

— Молодцы. А то мне сегодня как-то тревожно стало, задумался я о вас, о тех таёжных краях. Задумался и подавился глотком вина, представляете, господин журналист? Не в то горло пошло, — поперхнулся так, что на пол свалился. Ребята, помощники мои, еле откачали. Еле выдавили над ванной тот глоток…. А вылилось с литр — не меньше. И не вина, а какой-то жижи вонючей….. Не пойму, — что- то запах какой-то знакомый…

— Извините, запамятовал спросонья. Важно это или нет…. в общем ночью, когда я по маленькой нужде пошел, дед местный перехватил меня. Как его? А, — Серафим Савельевич! Говорил, что то бурное, а под конец просил передать какому-то Мишке: зря мол, вы затеяли шебуршню вашу. А то, говорит, подумаю ещё, что зря тогда его из болота вынул…. Вот, а к чему он, — не знаю.

На том конце провода тревожно затихло. После раздался взволнованно- испуганный голос:

— Егор, найди его, позови к телефону. Объясни ему, что мы все делаем во благо…нет, все не то. Скажи — все не так как ему кажеться!… Нет, спроси — что ему надо, наконец! Пусть объяснит позицию. И позови Мальцева! И деда поищи! Быстро!

Егор недоумевающий, метнулся в комнату, где на соседней с ним койке тихо — мирно спал Мальцев. Нещадно пихнув в бок, скомандовал в голос:

— Подъем! Начальство на проводе! Быстро.

Сразу видно служивого. Скатился с койки и безропотно засеменил с закрытыми еще глазами из комнаты. Егор только успел подправить за плечи его движение — в направлении телефонного аппарата. И сунуть в руку трубку. Напарник тут же и сказал:

— Мальцев слушает.

Дальше только кивал, всё более просыпаясь и всё шире открывая глаза. Потом сунув трубку в руку Егору, направился на хозяйский верхний этаж, как был — в трусах и майке. А из трубки звучал уже весь в себе уверенный начальственный голос:

— Егор, не бери в голову, что происходит. Это тебя не касается. Твоя задача снять фильм. Преступай.

— Ну, — вот сценарий допишу…

— Отставить! Преступить к съемкам сегодня же! Сценарий делай по ходу дела — от сцены к сцене. Потом монтажом уложишь, доработаешь. Работай конкретно по отдельным ярким сценам. Я в тебя верю. Советуйся с киношниками — ребята не с улицы. Действуй.

Егор чуть не рявкнул по инерции: "слушаюсь!". Положил трубку. Почесал затылок. Лишь теперь до него дошло, что "какой-то Мишка", — упомянутый Фальшивым Старовером — и есть их Михаил Фёдорович!

……………………….

Егор попросил оператора подобрать ракурс, когда определил первую сцену для съемок на натуре — Егор собственной персоной, одетый по болотно-походному, положа ружьё и ногу в сапоге на валежник, сам сидя на пне, одухотворенно оглядывает местность с листом бумаги в руке.

— Здравствуйте, дорогие читатели. Сегодня мы разговариваем с вами не со страниц нашего журнала, а из дремучей тайги, где местная живность видела из людей лишь староверов, да "держиморд" из НКВД со своими "подопечными" зеками.

Товарищи из этой серьёзной организации умели прятать тайны. Зарывать в землю, хоронить в архивах или закидывать подальше. В тайгу, например.

И вот мы здесь и ищем тайну. Или хотя бы следы тайны Величайшего открытия сделанного российскими, советскими учеными. Изготовивших уникальный прибор, делавший неизбежным прорыв в Энергетике и открывавший доступ к фантастическим технологиям.

И, как водится в наших просторах, в награду ученых одели в серые бушлаты. Сунули в руки лопаты да кирки и запрятали подальше в лес, на голодную пайку.

Мы начали поиск, неколебимо веря в правильность своих мотивов. Но первые, же документы, найденные нами, заставляют задуматься.

"…Мы столкнулись в итоге с такими возможностями с такой вариативностью применения, что захватило дух и закружило воображение. Но после долгих бесед с коллегами и раздумий, я решил, что наше открытие в сегодняшнем мире лишнее.

Некоторые мои коллеги на западе твердят, что у жителей земли две проблемы — Еда и Энергия — решим их и наступит мировая гармония.

Большевики же твердят, что всего было б вдоволь распредели человечество правильно ресурсы, чему мешают сложившиеся отношения, продиктованные высшим классом — смени его, "срежь" и всем будет счастье.

Энергия дармовая энергия не сделает мир чище и справедливее, наоборот — закабаление народов усилится стократно, попади оно к капиталистам. А останься здесь, так некоторые горячие кавалеристы пересев на "летучих коней" выжгут полмира, срезая зажравшуюся буржуазную верхушку.

Нет — изобретения не будет. Мы советовались с Николой. Он, со своей стороны сделает то же самое. Хотя он, по крайней мере, может выжить. А мы — сомнительно".

Фамилия человека написавшего эти строки Маслов. Великий Русский ученый, друг Николы Теслы и Сергея Капицы. Эти строки этот человек писал в никуда. Адресата он называет только "Любимая". И ни фамилии, не имени, не другого ласкового прозвища. Писал он на вымышленный адрес. Такого дома и такой улицы не существовало в природе.

По настоящему писал он своим цензорам, писал он своим надсмотрщикам и палачам. Мы не знаем их реакцию. Но этот человек заставил нас через десятилетия — задуматься и усомнится. Так ли порой не права безжалостная власть, бьющая по рукам любопытно, бездумно и безответственно тянущиеся к крышке "ящика Пандоры"?

Но сегодня нас стращают "Последними Временами" и мы готовы бросить на стол мировой политики Джокер Великой Энергетической Игры. Россия делает ход.

Закончив речь, Егор махнул рукой, что мол, хватит, — снято и, не дожидаясь команды слез с пня, краем глаза заметив, как помощник оператора повернулся к помощнику режиссера и покрутил пальцем у виска, а тот в ответ неопределенно пожал плечами.

…………………………..

Егор разлегся на хладном камне и принимал ванну из солнечного света, просеянного сквозь сито листвы. Рядом миротворно журчал ручей, унося пустые хлопоты и надуманные заботы. Это несравненное по отдохновению местечко Егор нашел, бродя вокруг базы в перерывах между съемками обдумывая следующую сцену. Полукруглый заливчик ручья с подобием набережной из пары — тройки камней с плоскими спинами. Всё это в обрамлении светлых березок. Далее по кругу темной таинственной стеной мрака — тайга. И ты как бы паришь на светлом островке меж тьмой земной и небесной далью.

Закончилась съемка сцен основанных на подлинных материалах. Вернее на их обрывках. Егор почему-то был уверен, что предоставленные документы лишь часть. Выемка, выборка НКВДшная. Казалось, что кто-то уже составил свой сценарий. А может и отснял.

Вся работа делалась быстро, но пока основой были копии подлинных мыслей и чувств, тех людей, сквозь строки которых кровилось то сложное время, то и отснятый материал, не смотря ни на что, дышал искренностью.

Теперь же они приступили к съемкам полной галиматьи. Прогулки по помещениям пусть охраняемого, но давно практически разрушенного объекта. Кругом торчали лишь остатки, остовы того, что когда-то работало, дышало механической жизнью.

Лазанье по узким коридорам и имитация раскопок закрытых или взорванных когда-то катакомб. Изображение волнительных моментов: "Вот мы подымаем очередную обрушенную плиту — о, чудесный миг находки! — какие-то надписи и раздавленные останки в зековских лохмотьях. А линии плана начертаны, верно кровью этого несчастного доходяги." Сверяемся с текстом из письма, в нужную сторону сфальсифицированным, восклицаем, — " кажется это карта к сокровенному!" Начинаем двигаться по плану. Сметаем всё на своем пути. Но — неудача: тупик.

Оказался не тот ход — не правильно сориентирована карта. И, наконец, — вот тайник. Металлический короб под слоем пыли. Открываем — и у нас в руках искомое Сокровище!

На плёнке кажется, что мы прорыли многодневные, километровые туннели. А всё крутилось на пяти — десяти квадратных метрах. Оператор просто Супер!

Но и эти пять метров в затхлом помещении не прибавляли чистоты и свежести. И вот Егор лежал на камне, набираясь беззаботной наглости. Завтра перед объективами будет вертеть Изделие. Будет "изучать". Будет зачитывать по бумажке давно известные характеристики, глядя в пустой экран осциллографа. Будет шевелить провода, и дотрагиваться до каких-то еще инструментов и приборов, сотворяя образ Исследования.

Потом будут полевые испытания. С резьбой разной толщины предметов. Наверно еще с поджиганием и взрыванием. И умными, умными рассуждениями о способах и сферах применения данной находки Века.

Дрёма закончилась чесоткой в носу. Открыв глаза, Егор увидел фею в окружении света, с тонкой веточкой в руке и джинсовом костюме.

— Это ваша работа — метить заповедные места? — строго спросила фея. — Не боитесь что камень, на котором вы изволили возлежать, вытянет всю вашу силу, а наградит воспалением почек и предстательной железы?

— Нет, светозарная, я собачей шкурки подстелил.

— Знаток!

— Нет, просто — хороший парень, а у таких водится много умных и бывалых друзей.

— Не знаю, спасет ли вас собачья шерстка. Этот камень на самым омутом и до куда он в землю врос никто не знает, Может и до самого ручья. А значит сила холода в нем неиссякаемая.

— Вот, слышу из милых уст речи старца.

— Это всё мне Дед рассказывал. Он о любой кочке здесь такое может рассказать — и вечера не хватит.

— Кстати, не возвернулся ли Серафим Савельевич? Не давал, ли знать о себе? Не присылал ли гонцом знакомого волка? Али знакомую рысь? Нет? Ну да ладно — одно беспокоит: не загнулся бы Старый где в лесу….

— Оставьте. Если где ему и с недужится так в городской квартире, на мягкой постели. Для него тайга роднее собственного дома.

С того утра когда позвонил Михаил Федорович и Мальцев пошел позвать на переговоры Фальшивого Деда, Серафима Савельевича не могут найти. Видел лишь конюх сквозь дремоту, как по первому солнечному лучу запрягал любимого Коника дед, с винтовкой через плечо.

Куда и зачем поскакал, не сказал. Но такое поведение деда для домочадцев было привычным. Дед, периодически, независимо от времени года, раз в два, в три месяца садился на коня и исчезал дней на пять, а, то и на десять. Все из домочадцев, кто когда-либо спросил его: где это он, и по какому поводу, пропадал? — перелопачивали весь не малый дедов огород. Пусть и был тот уже вскопан. Это для вразумления — кто хозяин в доме и окрестностях.

Нынче таких не находилось — все ученые. Однако Мальцев суетился. Звонил в милицию, ФСБ и морги. А также поставил на усиленный режим бдения ведомственную охрану объекта, где проходили съемки. Сам товарищ майор, — пардон, — старший прапорщик ходил хмурый и не выспавшийся. И резко вздрагивал от неожиданного треска в лесу. Егор уже боялся, что последствия Сережиного напряжения будут не обратимы. И вдруг не станет у него остроумного и сноровистого партнера, а останется озабоченный бдительностью угрюмый солдафон.

— А хотите, Георгий, увидеть настоящее таёжное чудо? — прервала его посторонние думы фея. Фея по имени Ольга.

— Что это еще? Место, где местный медведь соорудил трехэтажную берлогу в стиле барокко?

— Нет. Появись здесь подобный "медведь" дедушка быстро бы ему предписание на выселение выправил. Чудо настоящее, природное. Пойдём?

— Ну, за такой спортсменкой, комсомолкой и просто красавицей и мертвый увяжется. Пошли.

Они двинулись вниз по ручью, перескакивая по камням. Через некоторое время путь вдоль ручья преградил мощный завал более похожий на засеку. "Ступайте за мной след в след" предупредила Ольга и принялась подниматься по завалу как по лесенке. Не оступаясь, не касаясь бревен руками.

Егор попытался соответствовать её легкости. Но, получалось криво, — где ствол под ногой вздрогнет, где нога не так встанет. Словом, пришлось карабкаться на четырех конечностях. Еще более косонтылым он стал на спуске с завала.

За завалом послышался шум. Пройдя немного, увидели лесной водопад. Не широкий — высотой с четырехэтажный дом, но шумливый. Ольга в той же бойкой манере стала спускаться по кажется, отвесной стене вниз. Егор сначала перетрухнул, но увидел, что Ольга спускается, цепляясь за удобные, будто специально вбитые на равных расстояниях выступы, и, помолясь альпинистскому богу, приступил к спуску.

Спустившись и тронувшись в путь следом за милой проводницей, Егор почувствовал какую-то кардинальную перемену в воздухе подводопадной низинки. Пройдя по камням вдоль бурного размыва, они очутились перед дивным озером, будто нарочно спрятанным в тайге. Оглянувшись вокруг, Егор не увидел привычного пейзажа. Тайга здесь переставала быть собой. Она превратилась в джунгли. И Егор понял суть перемены — здесь было ощутимо теплее.

Лианы свисали с сосен и лиственниц. На неизвестных ярко-зеленых кустарниках набухали крупные бутоны будущих цветов. Егор удивленно молвил:

— Что это? Заповедный сад Аленького Цветочка? А Чудище тут есть?

Ольга поманила его, спустится за собой дальше, в ложбинку меж двух валунов, клыками вылезших из земли и похлопала по зеленому плотному ковру, смутно знакомой по телевизору травы, предлагая присесть.

— Чудище и хозяин здесь один: мой брат двоюродный — Павел. Это он посадил здесь растения из джунглей. Сначала Уссурийских. Потом увидев, как они лихо здесь прижились, через знакомых выписал семена и других джунглей. С Окинавы, Южного Китая, Вьетнама. И еще откуда-то — не помню точно. Ну и вот растет. Что буйно, а что изменилось до карликового состояния. Кое-что и вовсе сгинуло. Но главное не растения. Главное — эксперимент! Другие считают, что блажь. Но у брата и хобби все с природой связаны. Мне нравится.

Главное — как это место появилось. В время войны, зимой с сорок второго на сорок третий, Дед среди лютой зимы и сугробов нашел на этом озерце промоину. Вот здесь, прямо перед нами. Нырнул, а здесь омут. Такой, что с первого раза не достал. Но дед упрямый. Он здесь хозяин — как он посчитает, так то и есть. А всё непонятное есть не порядок.

А тут еще военные недалече, люто ненавистные дедом. Это он завалы хитрые понаделал еще до того, как нашел промоину. Направил дед искусно движение военных не в чистый лес, а в болото. Они, конечно, везде совались. Но, как придавило, пришибло пару — тройку служивых, так и лазить престали без приказу.

А тут промоина. Под минус сорок морозец, а вода теплая. Может пакость какую учудили вояки? Деду надо проверить. И проверил. С самого дна этого глубокого омута бил теплый ключ. Сияющий там — в глубинной тьме. А вернувшись, не удержался — рассказал. Хотя про свои дела, про лес он не кому не рассказывает без жесткой необходимости.

И, сказал, это добрый знак — войне мол конец обозначен. Вонзили, мол, рогатину фашистскому зверю и дошла, достала она до самого звериного сердца. Зверь еще полон сил, еще ревет, корячится, лезет вперед, лапами огромными когтистыми своими машет — а все уже. Смерть его уже произошла и ни поправить ничего. Судьбу не изменить никак…

Егор заворожено слушал её рассказ полушепотный с глубокой женской хрипотцой в девичьем голосе:

— Да рассказчица ты знатная. Так бы и слушал, часы забывая.

— Это у нас бабушки рассказчицы. А и что им было делать темными зимними вечерами без электричества и телевизора? Только вязать да в краснобайстве упражняться.

— Я говорю: интересно подмечено насчет раны в сердце. Мала она, а ясно — вся эта громадина страшенная уже мертва, но ясно только знатокам. Есть две позиции в оценке переломного момента Великой Войны.

И Англосаксы и наши, Русские спецы, считают, это случилось на Курской Дуге. Мол, немцы надорвавшись, более никогда не могли собрать стратегических резервов и начать новые стратегические операции.

А сами немцы считают, что это произошло на Волге. Именно тогда их поразили в самое сердце. И они сникли. Они увидели свой конец.

Вот парадокс — самый дисциплинированный, методичный и крепкий народ, а, получается, самый мистический…

— Да, вам с моим братцем бы поговорить. Через неделю бы может, опомнились.

— Ох, извините сударыня, с вашей стрижкой порой забываешь, что передо мной прекрасная девушка.

— И поумнее вас, кстати. Об этом вы забыли.

— И умнее и спортивнее. Один вопрос, — а когда мы целоваться будем?

Сказал так, баловства ради. И совсем не ожидал такой реакции. Она, положив на его шею ладонь, притянула к себе и встретила его губы губами с волшебным поцелуем. Поцелуем отупляющим, выталкивающим зажатое мороком забот существо в детство и дальше, дальше. Где нет тебя и нет границ тел. Где сплетаются вихри человеческие в космический танец безвременья….

Он очнулся лишь, когда уже изошел нежданной страстью. Но, тихо, без вульгарных криков. Очнулся после того, как провалился в краткий сон. И вот они — голые, на пружинистом мягком ковре травы. И ноги их, сползли, сплетенные, в теплою воду.

Очнувшись, они вяло одели лишь рубашки, а когда встали надеть штаны, Ольга посмотрела на воду и мимикой предложила занырнуть. Егор молча согласился. Вылез из наполовину натянутых штанов, снял через голову рубашку и не разбегаясь бултыхнулся в воду. Обреченно ожидая хваток мокрого холода. Но вода была тепла и воздушна, словно пронизана кислородом. От малейшего движения рождался фейерверк щекочущих пузырьков. Ольга без плеска спокойно вошла следом. Они, взявшись за руки, закружились в воде. И во второй раз забылись, сплелись страстью, подвешенные меж двух бездн. В одну бездну уводил теплый воздух, в другую заманивала темная вода. Они, верно, могли воспарить. Они, кажется, могли утонуть. Но чудесным образом удерживались на грани бытия.

Когда всё закончилось и они выбрались на берег, она всё-таки поддела Егора:

— И всё-таки я не вижу безумств и подвигов. А не слабо ли московскому рыцарю донырнуть до родника на дне омута?

— Не слабо. — И он, издав боевой клич, с разбегу бросился обратно в воду. Он вдавливался, ввинчивался в глубину, и скоро она дала о себе знать давлением на уши и глаза. По его легковерным расчетам дно уже должно быть, а он будто застыл посреди бесконечности спеленатый смирительной рубашкою вод. Егора пронзил первобытный страх и он, перевернувшись, рванулся из водяных пут. По мере гребков страх лишь возрастал — а не перепутал ли он направление и не греб ли наискось к поверхности, а то и параллельно ей? Кода он вынырнул, радость истерическая второго рождения выплеснулась хрипом. Вместе с остатком воздуха в легких, вместо крика. Доплыв до берега он выполз на травку и чуть отлежался. Ольга смотрела на него странно отстраненным взглядом — толи ученого, толи колдуньи.

— Не буду врать, — сказал он, — не донырнул я. Подумалось в той тиши, — а на хрена? Там, наверху, в нескольких метрах надо мной — воздух, красивая девушка, природа. Жизнь — наконец! А что там внизу — горсть камней и встречный поток воды?

— Внизу было, — так, малость. Преодоление себя.

— Преодоления себя? А зачем мне себя преодолевать? Я и так себе нравлюсь. Нравиться моя жизнь, моя работа…. А донырни я и, вдруг, тьфу, тьфу, тьфу, — преодолей себя, — кем бы я вынырнул: суперменом? Идущим против всех и вся?

— А может: " Идущим против рока Судьбы", — разве это мало? На это во всей истории человеческой единицы способны были!

— Да, помню, — древнегреческие герои. Но, практически все плохо кончили. Если не успевали вовремя сойти с ума, то убивали своих отцов и трахались со своими мамами… Рок обухом не перешибешь.

— Вставай уж, ученик киников. Я очень хочу есть, а недалеко фазенда Павла.

— Или его лаборатория?

— Это как посмотреть. Вставай скорее. А то там у меня такая какофония в желудке гремит, — медведи посбегаются.

……………………

Егор не заметил, как они вступили на "двор" Павла. Тропинка расширилась и стала укатанной дорожкой. Начались какие-то загончики, клумбы. Потом кадки с растениями, клети с животными. И вот, обойдя роскошную пихту, увидели основательный просторный одноэтажный дом и сходящиеся к нему две длинные оранжереи.

Перед домом стоял большой стол, на котором лежала чья-то туша, и Павел разделывал её. У его ног суетились два хорька на привязи, — так показалось Егору, а приглядевшись, он подумал: "неужели соболи?!". Рядом на шесте с перекладиной восседал белый лунь. Первыми их заметили соболя. Бросились к ним, насколько позволяли веревки и грозно затявкали. Что гостей, конечно, не испугало. А вот поворот головы луня и взгляд его огромных вопрошающих глаз заставил подобраться мыслишками, построжеть. Тут их заметил и сам хозяин, махнул, приветствуя рукой.

— Здравствуйте, Природоначальник. — сказал Егор и, не удержавшись продолжил ехидно, — вы позиционировали себя как ценителя животных, и уважающий их более современного горожанина? А они у вас по клеткам сидят, да вон — на привязи мучаются!

— А вы не заметили, что большинство вольеров открытые? Это их дома и животные их любят. А закрыты только наказанные и больные. Да они все сюда попали не ловлено. С каждым, что-то приключилось. Кто покалечился, а кто без мамы младенцем остался.

— А издевательство над вот этими милыми меховыми недоделками?

— А-а! Ну, это Тузик и Лёвка. Сидели на веревке, и будут сидеть! Пока я не решу, что с этими сволочами делать.

Во-первых, их все равно нельзя свободными держать при разделе пищи. Иначе всё растаскают и попрячут прямо на ваших глазах. А наказаны они за то, что прогрызли к птицам ход и своровали яйца, в том числе у сокола. Это ж надо иметь такую барсучью наглость, как он их еще не поубивал — не знаю!

В это время Ольга присев на корточки взяла на руки Леву и Тузика.

— Может и правда, на воротники их пустить, и тебе, Ольга, подарить?

— Не надо их на воротники, подари лучше так — живыми. Но с условием: проживать они будут здесь!

— Хорошее условие!

Ольга тем временем выпутала соболят из веревок и, прижимая их к себе, направилась в сторону дома и оранжерей.

— Не слушайте этого плохого дядьку, сейчас тетя вам яишенку приготовит.

А соболята, выворачивая головы, со слезами на глазах провожали всё более и более удаляющееся стол с теплым, свеже пахнущим мясом.

— Как продвигаются съемки?

Спросил охотинспектор, и что-то не то было в его интонации. А вдруг…

— Съемки продвигаются к концу…. А вы, Павел, не видели за последнее время Серафима Савельевича?

— Было. Заезжал на Конике.

— Что ж он к себе домой не показывается?

— Он не докладывает.

— Странная у вас семейка. И не сказать что антигосударственная. Вон, сколько начальников — весь район под контролем считай. А все ж какая-то самостийная…. Не любите вы власть, ох не любите! Или вся власть говно, пока она не ваша, коренная, так сказать? Уселись здесь сракой на богатства, и не подойди. Кыш, — сами не съедим, но другим не дадим.

Кто вы такие против всей России, против Европы, против насущностей, неизбежностей развития мировых систем? За вас просто ни кто не брался по настоящему, а возьмутся — пыль останется! Тьфу — и нет вас! Заморочились фантазиями тысячелетних корней и праведностью перворожденной. Надумали — и по надуманному жить пытаетесь — не выйдет!

Егор раззадоривался в ораторстве, сам краем разума удивляясь: с чего это его понесло облаивать приличных людей?

"А всё от привычки к лицедейным играм. К исполнению столичных постановок для провинции, типа: "Я Начальник, а ты тля". Это от удачного двойного траха, наверное, — мелькнуло в голове Егора, — расперло харизму."

— А пусть и надуманное! — взвился в ответ Павел, — Более полу тысячи лет по надуманному живем, а может и много больше.

Пусть надуманное, пусть сказки, но если предки верили и с тем выжили и пережили, переломали многих "реальных", — так тому и быть. Вон, городской ты, а давно ли твои предки навоз с онучей отряхнули? Ветер твоя жизнь и слетит цивилизованность с первой тряской, и будете жрать друг друга как лютые звери. Да вы и сейчас жрете, только салфеткой кровавые зубы промокаете.

Ведь что ты снимал? Ложью все перевертел, состряпал приманку для грызунов, прельстил светлым будущим на основе новой энергии….зачем тебе это? Ведь, правда и так здесь, разгляди только — сделай усилие.

— Та-ак! Откуда тебе известно, о чём мы здесь и как снимали? Колись на раз, два!

— Ты с угрозами то потише, а то потравишь ты мне тут сорок местных неуместными выкриками — со смеху птицы передохнут! — сказал с усмешкой Павел, как бы невзначай крутанув в руке здоровенный тесак, — Это наш лес, и все здесь нам известно! И зря ты так распетушился. Будто подменили человека. А это все бесята в тебе, с чего-то голос подали.

— Ты что поп, что ли? Какие бесята?!

— Обыкновенные, для городских. Бесы тщеславия, высокомерия и неприятия. Говоришь — съёмку заканчиваете? Наверно почуяли они кучу бабла, услышали, как медные трубы начищают. И что теперь с этими отсталыми, местными, церемонится и политессничать? Дело сделано, — отвались, что к ногам прилипло.

— Что поделать: слаб человек. — Развел руками Егор и уселся на табурет рядом с разделочным столом. — Ты видно праведник. Вот — в пустыни живешь, и ничего к тебе не липнет. Наверно и птицы, завидя тебя, мимо серут. А мы слабы и оттого во лжи купаемся.

— Из века в век люди оправдывают свою слабость, свое непротивление, тем, что Зло всё равно, сильнее. Попробую в этом усомнится. Зло, это, как ты ненароком заметил, прежде всего, — ложь. Навет, пустые обещания, обманутые надежды, а апофеозом Лжи — Предательство и Провокация на созвучие — содействие, пусть на невольное, порой, Лжи.

И вот катится как волна, как заболевание — катится Ложь. От одного человека к другому. Сколько ртов задействовано, сколько душ запачкано! А стоит нескольким, а, порой, одному, — не возмутится даже, а просто промолчать, не повторить ложь — и волна затихла. Ложь погибла.

Или как в армии — из поколения в поколение, из призыва в призыв: в части N N старослужащие унижали молодняк. Но создался, возник вдруг коллектив, который тоже прошел через эти испытания и унижения, но решили ребята между собой, без приказу (и в этом тоже соль!)- " а не будем мы бить, не будем унижать!" И так поступили! И всё! Они остановили быдловскую волну: я унижен, — униженный унижу вас!

— Красиво излагаешь, Старовер.

— Не знаю ничего на счет старой веры, — и выпиваем мы, и оружье в руку взять не за грех. А кого, если не обходимо, если рвется сам на вилы, — так и пристукнуть, — отмолимся. А молитв у нас вон, сколько припасено: дров наколоть, травы накосить, ростки посадить, зверюшек вылечить…

Я наблюдаю за природой — за птицами, за зверьем, и ищу, нахожу аналоги, сравнивая. В китайском Дао и Дзене, в Японском Дзене и Синто. В Индии, в Европе, в Арабах. В элементах боевых искусств, гимнастики и медицине оздоровительной и омолаживающей. В правилах общежития, в добычи питания, в свойствах трав и прочего, живого… И сколько есть Творческого наслаждения в моей работе! И поначалу я так жалел, что это никто не знает, — я тоже любитель медных труб, — но понял. Всё тянуло на дурную наукообразность, а подобные моим работы в читанных мной публикациях так мелки и заумны — вывернуты антропоцентризмом! Потом понял, — после того как сам не смог внятно и интересно описать свои опыты.

Однажды я увидел, как синица свернула себе шею, ударившись о боковое стекло моего "УАЗика". Машина стояла, не двигалась, а птица решилась пролететь насквозь! Её желание было вдохновенно творческим, но она не знала о стекле и тем более о его составе и способах изготовления.

Так и мы относительно природы бьемся и сворачиваем себе шеи. Мы видим свет, мы чувствуем проём, туннель ведущий нас к новому знанию, новому бытию и новому смыслу. А преградой вдруг "стекло", которое мы не увидели и не почувствовали, а уже погибли.

Где-то в нас самих есть грань чувственности, или вернее бесчувственности, которую мы вроде бы должны давно преодолеть. Научившись смотреть на вещи не прямо, а чуть сбоку, ловя возможные отблески невидимых преград. А не получается!

Вот, вот, кажется, мелькнула! Вот, вот — поймешь, озаришься. И на тебе — новый смысл! Проход в параллельную вселенную, которая всегда здесь, всегда рядом с тобой, и движется в нем твое параллельное, твоё "Я"… Но все видения настолько кратки и рушатся разом, что не успеваешь ничего ухватить. Но остается удовлетворение — ты умеешь летать.

Я понял. Творческий акт самоценен сам по себе. Пусть ни кем даже не увиденный и не воспроизведенный. Он испаряется и наполняет собой некую ауру над Землей. Ауру, где мы все, живые и не живые может, сотворствуем Богу.

И не просим у Него прощенья.

Сотворствуем Богу, творим Бога, пусть часто и ломаем себе шею. Ведь не творящий сознательно Лжи человек только о чем и может просить прощения у Бога? Только за недостаточную разумность своих поступков. И не надо никакой славы. Она и так у меня есть — божья благодать!

Егор встал, деланно поклонился в пояс, и рёк:

— Оставайтесь, с вашей благодатью, господа "Праведники Фальшивые". Передавайте Ольге мою благодарность за приятно проведенное с ней время. Прощайте!

И повернувшись, пошел со двора, а возле Пихты не удержался — резко обернулся: и мелькнуло бородатое лицо Фальшивого деда в окне…

………………………..

Завершились съемки. Состоялись сборы. Егор беспрерывно крутил на ноутбуке куски видео материала. Беспрерывно складывал и раскладывал паззл фильма. Мальцев мотался среди группы. Контролировал процесс сборов, следил, чтоб местные работнички не уволокли кой чего. Сокровенное Изделие, упакованное в несколько "одёжек" лежало в наплечном кейсе. Оно было закрыто на комбинированный замок и не спускалось с плеча майора.

Егор поначалу был в недоумении на счет поведения Мальцева. Измотанного бдительностью до посерения кожи и воспаления слизистой. А на вопрос — чего ж он так боится? Тот ответил, что от Серафима Савельевича всего можно ожидать.

Очень тёмная, даже для специальных органов, личность. Есть сведения, которые считают то ли опечаткой, то ли совпадением. Но они, не проверенные говорят, что дед изменил свой официальный возраст. Что на самом деле ему сто сорок шесть, а может и больше. Что он с любой властью находил взаимопонимание. И не за красивые глаза. Он откупался: от кого просто деньгами, а кому и клад, будто бы старинный показывал. А кому, и пристукнуть, кого помогал, из неудобных.

От советской власти, говорят, он откупился, указав пару залежей, то ли золота, то ли каких-то еще, редких, металлов. Что он, очень дружа с колчаковцами, стрелял им при случае в спину. Да и красных, как зазеваются, не миловал. Что он на своей лошадке доходил до китайской границы и, по всюду, у него соучастники. И с бородами как у него, и без.

Может он и на врагов Михаила Фёдоровича вышел? Кто его такого знает!

Словом был издерган Мальцев до края, если верил в подобный бред.

На усадьбе Фальшивого деда все крутилось, будто ничего не произошло и никто не знает, что отсутствие хозяина как-то связано с присутствующими гостями. Даже накрыли обильный стол перед дорогой. На этот раз, правда, один общий на дворе. За столом присутствовали и Семен Алексеевич и Степан Алексеевич и Петр Андреевич. Не было только Павла. И не было Ольги.

Откушав и выпив: "на посошок", уселись по машинам и тронулись. На душе у Егора скребло и плевалось. Зачем он так, по-хамски повел себя с хорошими людьми. Привычно рассчитывал на немое обожание и скрытую провинциальную зависть? Ведь он столичный и удачливый, а кто они? А вот, поди ж ты! Егор сам почувствовал себя мелким суетливым тараканом у ног Неизвестности. И в страхе оболгал, облаял не приемлемое, не объятое, и утащился вспять. По своим пафосным и башлёвым делам.

А еще была там девушка Оля.

Егор с невнятной тоской обернулся и посмотрел назад.

На пригорке застыла фигура конника с палкой винтовки за плечом.