Желание и равноправие играют по разным правилам

Несколько лет назад я участвовала в крупной конференции, и один из выступающих рассказывал о паре, которая обратилась к психотерапевту, когда, помимо прочих неприятностей, еще и их сексуальная жизнь резко пошла на спад. Раньше они любили воплощать разные фантазии на темы доминирования и подчинения. Теперь же, после рождения второго ребенка, жена хотела более традиционных сексуальных отношений. А муж требовал, чтобы все оставалось как прежде, и они никак не могли разрешить это противоречие. Выступающий предположил, что для решения проблемы этой пары придется поработать с эмоциональной динамикой в контексте истории семейной жизни и изменений, произошедших с появлением детей. Но в ходе последующего обсуждения оказалось, что участники конференции гораздо меньше интересуются отношениями партнеров, чем любопытными деталями про доминирование и подчинение в их эротической жизни.

Несколько присутствующих даже спросили: что же за патология может заставить мужчину делать из жены объект для сексуальных утех, а женщину соглашаться на наручники и все остальное? Возможно, рассуждали некоторые, материнство привело ее в норму и восстановило чувство собственного достоинства, поэтому теперь она и отказывалась от всех этих унижений. Другие выдвигали предположения, что причина нынешней безвыходной ситуации – в различиях полов: мужчины стремятся к независимости, хотят власти и контроля, а женщинам важнее любовная привязанность и контакт. Кто-то уверенно говорил, что подобным парам нужно научиться сочувствовать друг другу, чтобы противостоять странной тяге к безусловно недостойным отношениям, основанным на насилии. Все эти реплики довольно типичны: многие считают, что подобные сексуальные практики по определению унижают женщину – а ведь такой подход полностью противоречит концепции равноправия полов и не оставляет паре и шанса на здоровые отношения.

Проговорив о сексе часа два, участники ни разу не сказали ничего ни об эротизме, ни об удовольствии, поэтому в конце концов я тоже решила высказаться. Я сказала: любопытно, только ли я заметила, что все эти аспекты полностью выпали из поля зрения. Секс ведь имел место исключительно по взаимному согласию. Возможно, женщина не хотела больше, чтобы муж ее связывал, просто потому, что у нее теперь грудной ребенок, и это связывает ее надежнее любых веревок. Неужели у сидящих в аудитории нет собственных сексуальных предпочтений, которые им не хочется ни объяснять, ни оправдывать? Зачем же автоматически считать, что в отношениях и эротических играх этой пары должно присутствовать нечто унижающее и патологическое? И ближе к теме: тот факт, что женщина соглашалась выступать сабмиссивом, слишком сложно принять тем, кто стремится к максимальной корректности в отношении женских прав и равноправия. Возможно, признать, что сильная и уверенная в себе женщина, играя роль сабмиссива, реализует свои сексуальные фантазии – слишком небезопасно? Или принятие этого факта уменьшит моральный авторитет женщины? Или участники конференции опасаются, что если они позволят женщине открыто выражать подобные желания, то их могут счесть в некотором смысле ответственными за одобрение мужского доминирования в мире в целом: в бизнесе, в профессии, в политике и экономике? Возможно, сама идея сексуального подчинения и доминирования (независимо от того, кто из партнеров какую роль выбирает) не сочетается с идеалами справедливости, компромисса и равенства, лежащими в основе современного брака?

Будучи в некотором смысле аутсайдером этого социума, я предполагала, что все многообразие мнений, услышанных мной в этом обсуждении, отражает глубинные культурные особенности. Действительно ли собравшиеся специалисты считают, что сексуальные практики этой пары, хотя и добровольные и совершенно не предполагающие насилия, были слишком дикими и эксцентричными, а потому недопустимыми и безответственными в отношении серьезного дела, каковым является брак и создание семьи? Как будто сексуальное удовольствие и эротизм, даже если в них больше фантазии и игры, чем это обычно бывает, да еще и игры с агрессией и силой, недопустимы в жизни ответственных взрослых людей, находящихся в серьезных отношениях, основанных на любви.

После конференции я говорила со многими занимающимися семейными парами психотерапевтами из Южной Америки, Европы и с Ближнего Востока. Мы все чувствовали себя в некоторой дисгармонии с принятыми в Америке сексуальными нормами, но определить, в чем же именно заключается различие, было не так просто. Тема выражения сексуальности настолько перегружена табу, что обобщения опасны. Но если бы я позволила себе лишь одно замечание, я бы сказала, что американской культуре присущи уравниловка, прямолинейность, прагматизм и это неизбежно влияет на наши мысли и ощущения в отношении любви и секса. С другой стороны, взгляд жителей Латинской Америки и Европы на любовь отражает иные культурные ценности: людей там не пугают попытки обольщения, акцент делается на чувственности, допускается идея взаимной дополняемости (партнеры разные, но равные), и никто не требует полного уничтожения различий.

 

Правила спальни

Некоторые из лучших проявлений культуры Америки: вера в демократию, равенство, стремление к консенсусу и компромиссу, справедливость, взаимная терпимость – могут, в случае их слишком буквального переноса на территорию спальни, сделать секс очень скучным. Сексуальное желание – это одно, гражданское сознание – совсем другое. Оно управляется совершенно иными законами. Просвещенный эгалитаризм – серьезнейшее преимущество современного общества, но он также способен оказывать негативное влияние на эротическую сторону жизни.

Элизабет потратила двадцать лет жизни на то, чтобы отучить Вито от поведения в стиле мачо, распространенного на юге Италии, и приучить его к правилам общежития, принятым в современном Нью-Йорке. Когда Вито говорит голосом дона Корлеоне: «Я думаю, теперь партнерство получается у нас лучше», – я понимаю, насколько серьезная культурная трансформация с ним произошла. Элизабет уже за сорок, и она считает себя гиперответственной. Она – школьный психолог и отвечает за благополучие четырехсот учеников младшей школы. Она также принимает решения по большинству вопросов дома: «Я всегда все делала правильно. Я очень добросовестно выполняю все дела: у меня есть список, и я ему следую. И в целом этот подход всегда работает. В любых отношениях моя задача – быть координатором, знающим и держащим все под контролем. Не могу вспомнить ни одного эпизода, когда бы я расслабилась, дала бы себе немного свободы или показалась безответственной». Элизабет замолкает и застенчиво улыбается: «А потом я познакомилась с Вито и узнала, насколько меня, оказывается, привлекает сексуальное подчинение. Такое поведение совершенно не соответствует тому, что я всегда о себе думала, но это так».

– Потому что секс – это та область, где можно ничего не контролировать и сохранять безопасность? – спросила я.

– Да.

– Это единственная сфера, где вам не нужно принимать решения, где вы ни за кого не отвечаете.

– Это почти как отпуск, – говорит Элизабет. – Не нужно думать о макияже, отвечать на звонки, руководить. Как будто я на прекрасном острове, далеко от моей обычной жизни. И мне ведь нужно лишь сделать шаг – и я оказываюсь совершенно другой, сексуальной и даже немного необузданной.

Элизабет хочет, чтобы ей управляли, говорили, что ей делать, – как будто эти проявления эротической стороны помогают компенсировать дисбаланс в ее жизни и пополнять запас чего-то важного. Она обожает чувство полного раскрепощения, которое неотделимо от ощущения беспомощности. И я бы сказала, что она возбуждается, когда ведет игру в этой как будто запрещенной зоне неравенства.

«Когда он берет меня почти силой, я чувствую себя очень сексуальной. Появляется какое-то напряжение. Как будто он так меня хочет, что не может держать себя в руках», – объясняет Элизабет. И Вито тут же продолжает: «Она тоже не держит себя в руках. Когда она мне уступает, я знаю, что неотразим».

В жизни много сложных ситуаций, связанных с жестокостью, насилием, сексуальной эксплуатацией, детской порнографией, преступлениями на почве нетерпимости, и поэтому мы должны держать под строгим контролем злоупотребление силой. Это требование распространяется и на сексуальную сферу. Но поэзия секса часто противоречит идее о полном равенстве полов и расцветает на фоне демонстрации партнерами силы, смены ролей, несправедливых преимуществ, деспотических требований, соблазнения и манипуляций и даже некоторой дозы утонченной жестокости. Мужчины и женщины, сформировавшиеся под влиянием феминистского движения и его эгалитарных идей, часто испытывают серьезные сложности, оказавшись в клубке противоречивых стремлений. Даже будучи взрослыми и добровольно затевая на сексуальной арене игры в доминирование и подчинение, мы боимся потерять таким образом взаимное уважение, являющееся основой любых человеческих отношений.

Я совершенно не призываю к тому, чтобы заново перекраивать историю, и не проповедую никакую антифеминистскую идеологию. Любое обсуждение сексуальности и отношений пар было бы заведомо искаженным, если бы в расчет не принималось грандиозное и в целом благотворное влияние феминизма на современную семью. Женщины требовали полового равноправия и уничтожения структур, закрепляющих мужское доминирование во всех сферах жизни, включая и сексуальную. Феминистки боролись с двойными стандартами, поощряющими сексуальные эксперименты мужчин как необходимую фазу становления молодого человека и запрещающими такие же проявления естественного любопытства со стороны женщин. Те же двойные стандарты настаивали на сексуальной верности женщин, а мужчинам позволяли свободу поведения: «Таковы уж мужчины». (И сегодня есть страны, где мужчина имеет право убить неверную жену. Он не понесет за это никакой юридической ответственности. Мало того, в некоторых местах убийство в таком случае – единственный способ восстановить доброе имя и женщины, и ее семьи.)

Половые различия и связанные с ними табу и запреты долгое время воспринимались как безусловные нормы, якобы обусловленные биологическими законами, а потому непререкаемые. Феминизм показал, что подобные ограничения являлись на самом деле социальными конструкциями, используемыми для укрепления давних традиций отношений между женщинами и мужчинами – в пользу мужчин, разумеется. Такие книги, как Our Bodies, Ourselves («Наши тела и мы сами») и The Women’s Room («Место женщины»), должны вернуть женщинам чувство сексуальной самостоятельности как с правовой, так и с психологической точки зрения и освободить от ограничений, призванных управлять женской сексуальностью. Женщины не смогут свободно получать сексуальное удовольствие, пока не будут защищены от традиционных и довольно серьезных опасностей, которые несет им секс. Болезни, передаваемые половым путем, изнасилования, нежелательная беременность – все это считалось не только позорящим, но и разрушающим жизнь, а роды всегда оказывались связанными с риском гибели.

Первые феминистки гораздо больше внимания уделяли сексуальной независимости женщин, чем удовольствию. Они считали, что вначале надо разобраться с основополагающими вещами. Пока мужчины доминируют в бизнесе и политике, пока женщины экономически зависимы от мужчин и полностью несут на себе нагрузку, связанную с рождением и уходом за детьми (так было принято и в парах, где оба супруга полностью разделяли идеи равноправия), нечего и говорить об освобождении женской сексуальности. Несомненно, феминистки добились гигантских улучшений во всех перечисленных аспектах жизни женщин. Без них у женщин не было бы никаких реальных свобод, ни сексуальных, ни любых других.

Однако эти улучшения имели и некоторые непредвиденные последствия. Ничуть не пытаясь оспорить историческое значение данных достижений, я все же считаю, что требование безусловного равенства партнеров в сексе, пусть и при условии взаимного уважения, и отрицание любых проявлений агрессии, силы, обмена ролями есть антитеза эротическому желанию и для мужчин, и для женщин.

 

Особое пространство эротических отношений

Элизабет и Вито много работали над тем, чтобы основой их брачного союза стали принципы равноправия, но их сексуальные отношения до сих пор строятся иначе. Здесь сила на стороне Вито, и, хотя такое распределение ролей в эмоциональной сфере было бы для партнеров неприемлемо, в сексуальной области именно это и возбуждает Элизабет. Вначале она явно смущалась, признаваясь в своих сексуальных пристрастиях, совершенно не соответствующих ее образу освобожденной и наделенной правами женщины: «Мне было очень сложно принять то, что меня так возбуждает. Долгое время мне не давали покоя мои фантазии. Подчинение и пассивность – совсем не мое. Потребовались годы, чтобы я смогла увязать мои сексуальные потребности с политическими и социальными убеждениями. Где-то посреди мыслей и забот о браке, детях и карьере я поняла, что пора прекратить прятаться, притворяться и, главное, чувствовать себя виноватой и все время извиняться за свои желания. Я повзрослела, и мне стало гораздо легче. Мне больше не нужно себя оправдывать. Возможно, это и есть сексуальное раскрепощение».

Многим женщинам сложно принять тот факт, что их возбуждает сексуальное подчинение. Но эротизм как раз и позволяет нам выйти за рамки, принятые в других сферах жизни. В эротических отношениях мы переступаем через культурные ограничения; нам нравится нарушать под покровом ночи запреты, которые так важны при свете дня. Эротическое воображение достаточно сильно, чтобы преодолеть разум, условности и социальные барьеры.

Чем больше я говорю об этих противоречиях и о том, что доставляет нам удовольствие, тем легче Элизабет продолжать беседу. Я поясняю: «Разумеется, нет ничего страшнее, чем реальная потеря контроля. Но фантазия для того и нужна, чтобы позволить нам преодолеть моральные и психологические барьеры, актуальные в повседневной жизни». Все более свободно выражая сексуальность, мы уступаем своим непокорным импульсам и тем ярким сторонам собственной личности, от которых в других обстоятельствах открещиваемся. Писатель и бывший раввин Мордехай Гафни, изучавший еврейский мистицизм, объясняет, что фантазии подобны зеркалу. Мы держим их перед собой, чтобы увидеть, что там, за ними. Мы видим такие образы самих себя, какие иначе и не заметить. Верность требует отказа от свободы ради безопасности, а эротизм является обратным путем к свободе. Отпуская на волю воображение, мы обретаем свободу, позволяющую нам принять ограничения повседневной жизни.

Взаимосвязь влияния, силы и контроля, доставляющие немало сложностей в эмоциональных отношениях, могут при переносе в область сексуального оказаться совершенно необходимыми. В огонь эротических фантазий мы привносим самые сложные компоненты любви: зависимость, подчинение, ревность, агрессию, даже насилие – и преобразуем их в мощный источник возбуждения. Мой пациент Оскар ненавидит, когда его склонная командовать жена говорит ему, что делать и чего не делать. Но он обожает, когда она ведет себя подобным образом в их сексуальных играх. Когда она командует, что пора вымыть посуду, он в мыслях тут же переносится в кухню своей мамы. Но когда свет погашен, Оскар не чувствует никакой угрозы. То, что он просто ненавидит в повседневности, становится необходимым в сфере эротического. Максвелл, с большим подозрением относившийся к многочисленным поклонникам своей красавицы-подруги, то и дело вспоминает о них, когда пара занимается любовью. То, что в обычной жизни воспринимается им как угроза, на территории спальни получает магическое звучание: Максвелл превращает дневные страхи в инструмент ночного соблазнения. Элизабет, властная женщина, с удовольствием отказывается быть ведущей, когда в сексуальных отношениях Вито берет на себя эту роль. И ей совершенно не кажется, что он ее подавляет. Как раз напротив, она чувствует заботу, и ее уважение по отношению к Вито только крепнет, когда «хотя бы тут он знает, что делает». Он берет все в свои руки, и Элизабет чувствует себя в безопасном пространстве, где можно дать волю своему вожделению. Такой дисбаланс сил не воспринимается как угроза, он одновременно и защищает, и освобождает, и стимулирует сексуальное желание.

 

Низлагая силу

Некоторым может показаться, что желание Элизабет подчиниться – это просто возрождение традиции мужского доминирования. Сторонники данной точки зрения думают, что сексуальные отношения, где один из партнеров доминирует и контролирует, а другой пассивен и слаб, – это проявление традиционной иерархии и подавления, то есть просто сексистское проявление традиционной патриархии. Но когда человек порабощен или ущемлен в правах в масштабах всей жизни, вряд ли он предпочтет именно эту роль в отношениях. Только свободные люди могут выбирать, во что играть и кем притворяться. На мой взгляд, если человек способен исполнять разные роли, это означает, что они больше не имеют над ним власти. Игра становится способом разрушения границ между партнерами. Для Элизабет возможность играть подчиненную роль в сексуальных отношениях является освобождающей, будучи способом разрушения стереотипа. Это же справедливо и в отношении Маркуса, руководителя подразделения по исследованиям и развитию одной крупной международной компании, занимающейся разработкой программного обеспечения. Маркус – классический альфа-самец: любит соперничать, амбициозен, больше времени проводит в перелетах, чем в офисе. У него практический и несколько агрессивный тип мышления, благодаря чему он и стал лидером в своей крайне конкурентной среде. Понятия «энергия» и «власть» – часть его повседневной деятельности; он постоянно использует эти слова в своей речи. Маркус энергично двигается, пьет энергетические напитки, позволяет себе десятиминутный сон в течение дня для восстановления энергии и обедает с энергичными людьми, наделенными властью.

И вот после целого дня в роли босса Маркус возвращается домой к своей подруге. Она любит доминировать в сексуальной сфере, что позволяет Маркусу отдохнуть от роли вечно контролирующего все вокруг руководителя. Когда его подруга исполняет роль доминатрикс, Маркус может уступить ей, так как знает, что она справится с силой его желания. Он отдает роль ведущего, и это не только доставляет ему эротическое удовольствие, но и обеспечивает эмоциональный комфорт. Как и Элизабет, Маркусу приятно увидеть другую сторону своей личности в зеркале эротических отношений. В нашей культуре пассивность часто воспринимается как женская черта и признак слабости. Мужчинам сложно проявлять пассивность (да и многим женщинам тоже). Но от этого потребность некоторых из нас время от времени играть пассивную роль не исчезает. Маркус в равной степени и боится, и жаждет сдаться на милость своей партнерши. Его фантазии допускают некоторую степень пассивности, что ощущается им как замаскированное безопасное возвращение в объятия матери. Маркусу вовсе не интересны психологические объяснения природы его тяги, но эти эротические склонности требуют изменения традиционного баланса сил, предполагающего, что место мужчины непременно сверху.

 

Нет любви без ненависти

Защитники современного понимания близости, а также консультанты по вопросам брака и авторы книг по психологии в стиле «помоги себе сам» то и дело пытаются снять острый вопрос о распределении сил в рамках долгосрочных отношений. Они считают, что идеальное партнерство требует абсолютного равенства во всех аспектах, как будто можно точно измерить распределение сил и власти. Многие из нас, проникнувшись насквозь этой идеологией справедливости и взаимности, не хотят уступать ни на шаг.

Но на деле именно такие переговоры и игры вокруг распределения влияния и силы и есть основа любых человеческих отношений. Легче всего это увидеть, когда переговоры превращаются в борьбу и проявляются через агрессию, принуждение, давление, жесткую критику. Те, в чьих руках оказываются влияние и сила, определяют и наказание, и поощрение в соответствии со своими собственными желаниями. Но ведь и у слабости имеется сила. Пассивность, почтительность, сдержанность, лесть и похвалы в надежде заслужить доверие, наконец, моральное превосходство жертвы – так проявляется сила слабости. И дисбаланс власти и сил неизбежен.

Этель Спектор Персон в книге Feeling Strong («Чувствовать себя сильным») пишет, что мы впервые узнаем о неравенстве, наблюдая распределение власти в собственной семье: «Все отношения, построенные на власти и силе, стремлении доминировать или подчиняться, имеют психологические корни в том, что когда-то мы были маленькими детьми, а рядом находились большие и сильные родители. А экзистенциальные корни подобных стремлений связаны с нашими мыслями, что лучше не чувствовать себя маленьким человеком в огромном мире». В детстве каждый из нас осваивает разнообразные тактики борьбы за влияние и власть. У нас есть собственная воля и желания – у родителей тоже имеются и желания, и сила воли. Мы требуем – они возражают. Мы начинаем торговаться; они говорят нам, что́ именно мы имеем шанс получить. Мы учимся сопротивляться и сдаваться. Если повезет, то учимся достигать баланса, вести переговоры и понимать собеседника.

Половая принадлежность партнеров и присутствие эмоциональной близости воздействуют на все эти трансформации баланса влияния и силы. Девочек и мальчиков учат обращаться с властью, силой и влиянием совершенно по-разному. Мужчины привыкают открыто проявлять силу, женщины чаще прибегают к непрямым средствам ее выражения. Данные различия проявляются и в сексуальном поведении каждого из нас.

Став взрослыми, мы стремимся управлять происходящим и используем контроль как инструмент защиты против уязвимости, присущей любовным отношениям. Делая ставку на одного-единственного человека, мы попадаем от него в зависимость. Появляются и расцветают страхи и разочарования. Чем выше степень нашей беспомощности, тем больше мы боимся унижения. Чем больше мы нуждаемся в чем-то, тем больше злимся, не получая желаемого. Это прекрасно известно детям; знают об этом и любовники. Никто не может довести нас так быстро, как партнер (вероятно, на такое способны еще и родители, от которых мы зависели в детстве). Любовь всегда идет рядом с ненавистью.

Растущая зависимость от другого человека страшит нас, но многие гораздо больше пугаются собственного гнева и ярости. Мы изощряемся, создавая и развивая хитросплетения отношений, чтобы держать все взрывоопасное под контролем. Однако те пары, которым удается добиться идеального порядка и спокойствия, редко демонстрируют страстность в любовных отношениях. Путая решительность с агрессией, нейтрализуя все уникальное и избавляясь от самобытности, приспосабливая свои стремления и желания к правилам, уговаривая себя не проявлять враждебности, мы формируем пространство спокойствия и стабильности, комфортное, но не слишком воодушевляющее. Стивен Митчелл подчеркивает, что способность испытывать агрессию – необходимое условие для возможности любить. Мы должны включать агрессию в систему отношений и чувств, а не искоренять ее. Митчелл объясняет: «Деградация романтического и ослабление желания происходят не из-за того, что любовь подавляется агрессией, а в силу неспособности поддерживать необходимую степень напряжения между тем и другим».

 

Джед и Корал

Джед непритязателен. Он гладко выбрит, у него приятные манеры, блестящий ум, грамотная речь; он архитектор. Он добр, никогда никому не выскажет ничего неприятного в лицо. Но в сексуальной сфере это совершенно иной человек. Еще подростком Джед узнал, что такое садомазохизм, и на долгие годы эротические отношения стали для него способом выпустить агрессию. Он любит кожу, жесткие поверхности, цепи и наручники.

– Я был застенчивым, с трудом отстаивал свои права. И одновременно я злился и не знал, что с этой злостью делать. Я очень боялся кого-то ранить, поэтому держал все в себе, – рассказал Джед.

– Я понимаю, почему садомазохистские отношения вас так привлекали, – ответила я. – Вы могли требовать, не боясь никого обидеть. В таких отношениях предполагается четкий кодекс поведения, с которым каждый из партнеров соглашается до начала любых действий, благодаря чему каждый чувствует себя в полной безопасности. Сексуальное доминирование – способ преодолеть превосходство других. Это неглупая альтернатива более типичному для вас поведению эмоционального подчинения.

– Именно так, – ответил Джед. – Но знаете, тут все дело в желаниях и потребностях. Самое важное – доставить им удовольствие. Они должны по-настоящему этого хотеть, иначе мне не интересно.

Долгие годы Джед избегал серьезных отношений с женщинами. Ему казалось, что эмоциональная близость раздавит его. Его преследовал образ застенчивого маленького мальчика, кем он когда-то был, и он боялся беспомощности и зависимости от других.

– Корал была первой женщиной, которую я полюбил. С ней я не чувствовал себя должником. Мне не нужно было постоянно быть настороже, чтобы не впутаться в слишком серьезные отношения.

В детстве Джед был одинок, почти не имел друзей, бо́льшую часть юности провел в своей комнате, читая научную фантастику и слушая металл. Корал росла по соседству, но почти не помнит Джеда в школе. Она была популярной, хорошенькой, открытой, даже готовила к публикации выпускной альбом и занимала вполне достойное место в классе. У Корал до сих пор много друзей, и она всегда в центре внимания. У нее масса разных интересов, она делает успешную карьеру режиссера документальных фильмов.

Через одиннадцать лет после окончания школы Джед и Корал встретились на чьей-то свадьбе. Джед уже научился прятать застенчивость за насмешливостью, и Корал привлекли его чуткость и необычное чувство юмора. Важно отметить, что к этому времени Джед стал очень привлекательным молодым человеком. Корал не упустила момента и попросила у него номер телефона, так как понимала, что первый шаг ей придется сделать самой. Они начали встречаться, и вот уже шесть лет вместе.

Джед и Корал почти во всем отлично подходят друг другу, но в области секса у них очень разные предпочтения. «Я просто не понимаю, откуда это все у него, – говорит Корал. – Я никогда с таким раньше не сталкивалась, а мужчин у меня было немало, и иногда меня возбуждают довольно своеобразные вещи. Но я не понимаю Джеда: может, потому что я выросла в очень феминизированном мире, где важны политкорректность и уважение к женщине? И поэтому здесь я вижу некоторое неуважение? Все это как-то дешево и безвкусно, и я себя чувствую как…»

– Как шлюха? – спрашиваю я.

– Да нет, я не вижу ничего страшного в том, чтобы поиграть в шлюху. Я была шлюхой довольно долго. Я начинаю казаться себе не такой желанной. Я думаю, что происходящее не имеет ко мне никакого отношения, и неважно, я тут или кто-то другой. Я не чувствую никакой связи с тем, что происходит, оно не трогает меня и не особо интересует. Понимаете?

– Да, я понимаю, – отвечает Джед. – Но я лично не вижу, чтобы я забывал тебя в такие моменты. Мне как раз кажется, что я признаю́ и демонстрирую свое особое отношение к тебе, когда полностью снимаю с себя все защитные маски и как бы говорю, что я тебе достаточно доверяю и готов показать тебе все.

Чтобы двигаться дальше, Джеду и Корал необходимо лучше понять точку зрения партнера. Мы делаем упражнение: каждый из них проводит посередине листа бумаги вертикальную линию и на левой стороне записывает, не раздумывая, самые первые ассоциации со словом «любовь». Я задаю наводящие вопросы: «Когда я думаю о любви, я думаю о…», «Когда я влюблена, я чувствую…», «Когда меня любят, я чувствую…», «В любви я ищу…» Закончив, мы тут же переходим к новому набору вопросов: «Когда я думаю о сексе, я думаю о…», «Когда я чувствую желание, я чувствую…», «Когда я чувствую, что желанна, я чувствую…», «В сексе я ищу…»

Такое простое упражнение раскрывает глаза на многие важные вещи. Во-первых, мы видим, каково отношение каждого из партнеров к любви и сексу: насколько эти две вещи разделены и насколько взаимосвязаны. Во-вторых, я получаю возможность посмотреть на то, как отношение одного из партнеров согласуется с точкой зрения другого. Как я и подозревала, Джед и Корал воспринимают секс по-разному и ищут в нем разного. Корал хочет посредством секса достичь эмоциональной близости; ее желание питается любовью. Она ассоциирует любовь с теплотой и надежностью и чувствует себя в безопасности, когда любима. Когда она чувствует себя желанной, она тоже ощущает спокойствие и безопасность. Секс для нее – нечто жизнеутверждающее, благотворное, роскошь: «С каждым моим сексуальным партнером у меня была эмоциональная связь. Даже после одной-единственной ночи я уходила с улыбкой, уверенная, что влюблена. Мне пришлось понять, что секс и любовь – не всегда одно и то же, и мне не обязательно любить каждого мужчину, с кем я сплю».

Для Джеда эмоциональная близость с партнером возможна, но любовь и секс не всегда так легко сочетаются, как у Корал. Любовь у Джеда ассоциируется с безопасностью, но и с ограничениями. Любви присущ конфликт: «Мне кажется, что я должен себя сдерживать, чтобы не сделать и не сказать чего-то, что может ее обидеть. Я чувствую себя уязвимым, мне не за что спрятаться, я не понимаю, кто я и где. Это болезненно. И я начинаю думать, что не заслужил такого, что не сто́ю ее. Мне до сих пор сложно понять, почему она вообще меня любит. Мне неспокойно». Что касается секса, то его опыт радикально отличается от того, что испытала Корал: «Я всегда обожал секс. Только в сексе я становлюсь собой, могу выразить все чувства, которые обычно приходится скрывать. Секс для меня тесно связан с властью и влиянием: я вообще не до конца различаю эти понятия». Агрессия – неотъемлемая часть сексуальности Джеда, благодаря ей он обретает смелость. Он не считает себя обязанным подчиняться желаниям или чувствам женщины; его не затягивает в ее переживания: «Мне нужны власть и сила, потому что я так долго был совершенно бессильным. Теперь я стараюсь разделять чувства и секс».

– То есть, когда эмоциональная связь оказывается слишком яркой, она затмевает секс, потому что вы начинаете себя ограничивать? И это те же ограничения, которые вы перечислили в колонке определений к слову «любовь»? – предположила я.

– Если девушка мне по-настоящему дорога, я не могу позволить себе слишком откровенно проявлять агрессию. Понимаете, мне же важно, что она обо мне думает. Нельзя, чтобы кто-то подходил ко мне слишком близко – мне это кажется угрозой. Мне нужна некоторая дистанция, чтобы возбудиться, – объясняет Джед.

Он пытается описать структуру своей сексуальности и объяснить ее Корал. Первоначальная мотивация связана с агрессией, но главный стимул сексуальности – независимость, которую дает агрессия: «Манеры больше не важны. Что думают другие, тоже не имеет значения. Есть только животное желание. И это свобода, за которую я бьюсь всю жизнь».

Надо признать: Джед и Корал не идеально подходят друг другу с точки зрения секса. И есть вероятность, что сексуальная сторона их жизни никогда не станет похожа на историю из фильма «Девять с половиной недель». Но всякий раз, обсуждая возможность расставания, они понимают, что, вероятно, найдут более подходящих любовников, но вряд ли найдут более удачных партнеров для жизни.

Тогда я решила попробовать следующее. Раз Джед способен чувствовать себя сильным, доминируя в сексе, то нужно помочь Корал добиться выполнения одного из ее требований: пусть Джед проявит хотя бы часть своей ассертивности за пределами спальни. «Одна из причин, по которой мне так странно все происходящее, заключается в том, что я вижу Джеда невероятно пассивным почти во всех аспектах совместной жизни. И контраст получается просто головокружительный. Пусть уж он будет решительнее во всем». Я предложила Джеду играть главную роль и вне сексуальной сферы отношений. Для него это в новинку: ему сложно выбрать ресторан или фильм, а уж решить, хочет ли он остаться на День благодарения в Нью-Йорке (и не встречаться с многочисленными родными Корал, как это происходит каждый год), и вообще невозможно. Я не советовала Джеду изменить сексуальное поведение. Но я призывала его научиться применять и демонстрировать власть и в других областях жизни. Джед должен знать, что его желания будут учтены и удовлетворены и без садомазохистских ритуалов.

Сам Джед не возражал бы, если бы Корал тоже перенесла часть своей прямолинейности из ее режиссерского кабинета в их спальню. Джед считает, что и Корал способна привнести некоторую долю ассертивности в их сексуальную жизнь. «Заканчивая чистить зубы и надевая пижаму, ты спрашиваешь меня, будет ли у нас сегодня секс, причем делаешь это таким занудным голосом. Хорошо бы побольше решимости. Скажи мне, что хочешь меня, расстегни мне брюки, войди в комнату голой. Да что угодно, но не просто „сексом займемся?“. Я зажигаю свечи, я создаю тебе настроение, начинаю медленно, как ты любишь. Я стараюсь, а ты нет».

Возможно, Корал никогда по-настоящему не полюбит вкусы Джеда, но я советую ей достаточно открыться, чтобы попытаться их хотя бы понять. А если Корал будет все время только осуждать, оценивать, не принимать штучки Джеда в стиле района красных фонарей, то она обречена чувствовать себя униженной. К сожалению, Корал не видит, что Джед идет на серьезный риск, предоставляя ей доступ к тайнам своих эротических фантазий.

 

Новый баланс в культуре доминантов

Большинство фанатов изощренного секса, с которыми я сталкивалась, привлекает эротическая энергия, а не насилие или боль, как это может показаться со стороны. Вообще, когда правила взаимоотношений детально согласованы, когда все знают, что можно и чего нельзя делать, кому, с кем и как долго, то участникам гарантировано удовольствие и безопасность. Вы подчиняетесь лишь настолько, насколько готовы; вы доминируете, но только пока вам это позволяют.

В параллельной вселенной секса сила и энергия становятся частью эксперимента или игры, способом на время примерить на себя недопустимые в обычной жизни отношения. Если мы при свете дня не приемлем зависимости от других, в эротической сфере мы можем желать именно этого. Если агрессия доставляет нам дискомфорт, в сексуальных играх реально узнать, что такое энергия и сила, причем в безопасной среде. Какой бы стиль поведения ни казался нам неприятным: подчинение, как в случае Элизабет, или независимость, как у Джеда, – сексуальная драма способна стать для нас катарсисом.

Многие годы садомазохизм, доминирование и подчинение считались поведением на грани нормального. Как замечает социолог Энтони Гидденс, все это практиковали преимущественно геи, умеющие лучше, чем гетеросексуалы, изолировать свою сексуальную агрессию с целью получения удовольствия. В последние годы такие маргинальные практики становятся частью традиционных отношений. В начале XXI века все больше взрослых людей: однополых и традиционных пар, мужчин и женщин, правых и левых, горожан и жителей пригородов – возбуждаются и получают удовольствие от разнообразных игр, в которых отдают и получают приказы. Их так много, что уже сложно считать их меньшинством.

Исследователь современного социума Камилла Палья рассматривает рост популярности игр в доминирование и подчинение как коллективную фантазию, помогающую компенсировать жесткость нашей эгалитарной культуры. Мне же кажется, что ритуалы доминирования и подчинения являются провокационным способом поставить себя над обществом, воспевающим контроль, высмеивающим зависимость и при этом требующим равенства. В культурах, где эти ценности являются ключевыми – в Америке, к примеру – мы видим все больше людей, стремящихся отказаться от любого контроля, наслаждаться зависимостью и замечать все то неравноправие, о котором другие даже не хотят говорить. В данном контексте секс-клубы выглядят просто оазисами, где приемлемо все то, что отвергает традиционное общество. Постоянное изменение баланса силы и влияния, которые передаются от одного партнера другому, не идет ни в какое сравнение с жестким ранжированием силы, принятым в нашем обществе. В реальной жизни договориться о распределении сил крайне сложно, а уж получить власть или отказаться от влияния почти невозможно. Никто не отдаст свою часть пирога.

Я прекрасно осведомлена обо всех дисбалансах распределения силы, присущих нашему обществу. Не проходит и дня, чтобы я не сталкивалась с серьезными негативными последствиями нарушения условий эмоциональной близости. Но я также знаю, что агрессию, как и любые другие наши эмоции, нельзя исключить из человеческого взаимодействия, особенно когда речь идет о любящих друг друга людях. Агрессия – теневая сторона любви и неотъемлемая часть сексуальности. Без нее невозможны никакие сексуальные отношения.

Работая с парами, я стремлюсь выявить динамику распределения сил в отношениях. Я стараюсь увидеть проявление силы, исследовать напряжение между полюсами, скорректировать несправедливость. Я наблюдаю и вполне гармоничные дисбалансы сил, уникальные для каждой пары. При этом не все проявления несправедливости являются источником проблем. Иногда именно они – основа гармоничных отношений пары. Я не стремлюсь просто нейтрализовать силу; я хочу ее обуздать. Сообща мы ищем способы выразить силу в сексуальных отношениях, сохраняя безопасность, креативность и смелость.