Реальность.

Интродукция.

Дом, в котором жили и работали Дрюня и Папа Шульц внешне ничем не походил на оплот агропиротехнической науки. Построили его лет сто назад, как загородную резиденцию какой-то значительной клерикальной персоны в те времена он играл роль политического салона, однако со временем, ввиду то ли смерти, то ли опалы епископа перешел в ведение светских властей. Открытые семьдесят лет назад по соседству с ним горячие источники превратили его в модный курорт. Первое время народ валом валил, но отсутствие каких-либо сдвигов в здоровье лечащихся не позволил санаторию стать в один ряд с Баден-Баденом и Кисловодском. Лет 10–15 санаторий хирел, пытаясь как-то приспособиться, но это не удалось, и он медленно угас. Позже он побывал в руках у пары-тройки частных владельцев, пока не попал в руки нынешних хозяев. Папу Шульца и Дрюню привлек не сам дом — не нашлось в нем ничего удивительного — а его расположение. Достаточно уединенное, чтоб сохранить минимальную секретность и довольно близкое к городу, что тоже было немаловажно. С дороги дом оставался незаметным. К нему вела простая лесная дорога, петляющая двумя поворотами. Место оказалось безлюдным, а с тех пор, как там поселились ученые, оно и вовсе стало пользоваться дурной репутацией. Время от времени к ним захаживали бродяги, но все-таки чаще тут приходилось видеть людей в форме или в штатском, но с армейской выправкой.

И тех и других интересовал лабораторный огород, но если для бродяг такой визит чаще всего становился первым и последним, и их поток довольно быстро иссяк, то военные тут не переводились.

Они наезжали небольшими компаниями и в такие дни окрестности чаще содрогались от взрывов.

Хлопот у хозяев хватало. Кроме всего прочего жители лабораторных огородов отличались от ящика с динамитом еще и тем, что активно размножались, сохраняя свою взрывоопасность до 3–4 поколения.

Не смотря на предпринимаемые меры предосторожности, взрывоопасные растения появились в окрестных лесах. Почти полгода назад ураган Зизи задел лабораторию своим краем. Дорога над континентом истощила его, но всеже оставшихся сил хватило на то, чтоб порвать пластиковые полотнища, покрывавшие лабораторные грядки, и разбросать щедро уродившиеся семена по округе. Теперь, расхаживая по окрестностям, профессора внимательно смотрели под ноги, высматривая в траве своих питомцев. По необходимости обнаруженные беглецы или переносились в лабораторию или подрывались на месте. Во избежание, так сказать. Ближние окрестности профессора уже исходили, и теперь приходилось описывать по лесу круги немаленького диаметра…

Такой вот прогулкой, соединяющей в себе полезное с приятным, Дрюня начинал почти каждый рабочий день. Вместе с терьером, тащившим в зубах моток детонирующего шнура, он шел по лесу, внимательно смотря по сторонам, а особенно внимательно — под ноги. Их у него было две, и ни одну он не считал лишней.

Настроение у профессора было отменным — Военно-Техническое Бюро наконец-то пообещало выдать деньги на новое оборудование! Собака, чувствуя настроение хозяина, прыгала вокруг. Улыбаясь, профессор высматривал знакомые очертания листьев в лесной траве. Терьер убежал в кусты. И бегал там, опустив нос к земле. Несколько секунд он трещал ветками, потом тоненько, с подвыванием, залаял.

Поглядывая под ноги, профессор подошел. Так и есть! Между собачьих лап торчал хвостик довольно большой морковки.

— Молодец, собака! — похвалил пса Дрюня. Морковка действительно оказалась хороша, но, к сожалению, уже не транспортабельна. Пока собака хрустела кусочком сахара, профессор поджег шнур и по своим следам отбежал до кустов. Шнур горел секунд 30. Через полминуты, вместо струйки дыма, вверх взлетел фонтан земли. Грохот рванулся в небо, но, задержанный кронами деревьев, упал назад на поляну.

Ученый не спеша поднялся. Отряхивая брюки он с нескрываемым удовлетворением смотрел на почти метровой глубины воронку. Морковка оказалась хоть куда! Удовлетворение сменилась с недоумением, когда земля в двух шагах от воронки вспучилась, и оттуда выскочил человек с автоматом. Профессор к этому оказался не готов и оторопел. Этим он спас свою жизнь. Несколько секунд появившийся из-под земли человек осматривался, цепким взглядом вырывая любую подозрительную мелочь.

Реальность.

Енм Приор. Марсианская Красная Армия.

— Профессор! — наконец сказал я. — Какая встреча! В глухом лесу!

Несколько секунд близорукий профессор всматривался в меня. Узнав, успокоился и не без ехидства спросил:

— Глухой лес? Кто это вам наплел, что тут глухой лес?

— Конечно глухой, — подтвердил вылезший следом за мной Супонька, мизинцем пытаясь выковырять звон из ушей. — Я в вашем лесу чуть не оглох. Каким же ему быть?

— Это не глухой лес, — упрямо повторил Дрюня, — это частное владение.

Собака, сбежавшая в кусты, осмелела и вышла к людям. Я почесал у неё за ухом.

— Чем это вы нас, а? — спросил Супонька, продолжая ковырять пальцем в ухе.

— Морковью, молодые люди…

Профессор справился с неожиданностью нашего появления и в свою очередь поинтересовался.

— А что у вас там?

Он кивнул на подземный лаз без особенного любопытства, так как и сам уже обо всем догадался. Трудно было не догадаться.

— Там? — Супонька посмотрел на люк так, словно видел его впервые. — Там у нас база… Отдыха. Отдыхаем мы тут…

— Выходит, я вам отдых испортил?

— Выходит так, — сказал я, размышляя, что же делать. Повисла крайне неловкая пауза. Я задумался, во что для нас выльется эта неожиданная встреча. Что-то в лице у меня, видимо, изменилось, и профессор прочувствовал, что если решение станем принимать мы, то оно может его не устроить. Он, пусть невольно, но стал для нас проблемой, а как человек начитанный, проф, видимо знал, как люди нашего толка решают свои сложности. Не смотря на научный склад ума, он вполне мог себе представить, чем это все может для него закончиться. Возможно, из изученного в университете курса мировой истории он даже помнил знаменитую сталинскую фразу: «Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы».

— Ну, раз я виноват, то мне и исправляться! — нашелся профессор. — Идемте к нам. Думаю, Клямке будет вам рад не меньше меня.

— Простите, профессор, что вы предлагаете? — остановил его я.

— Я предлагаю вам свой дом.

— Ваш дом — наша крепость?

Звучало это двусмысленно, но Дрюня кивнул. А что ему еще оставалось делать? Дыра в земле ничуть не привлекала его, а меня вовсе не радовали поиски профессора, которые наверняка организует его коллега. А так хоть оба будут на виду у меня…

— Должен же я как-то исправить это. Тем более альтернатива этому, как я понимаю — мы все вместе идем к вам…

Это он верно сообразил. На минуту я задумался. Мы прятались там уже несколько дней. Сидели безвылазно, но в этот раз даже «Монополии» у нас не оказалось.

— Охрана у вас есть?

— Нет, — махнул рукой Дрюня. — Какая охрана? Мы ведь частные лица… Да и наша репутация охраняет нас лучше всяких часовых. Вы же читали сводки Министерства Нападения?

— Эх, профессор, — вздохнул я. — Следили бы вы лучше за своей морковью…

Он понял, что решение принято, и небрежно отмахнулся.

— За всем не уследишь…

Наш недавний невольный соратник встретил нас радушно.

Предшествуемый Папой Шульцем, я обошел весь дом, получая разъяснения по всем интересовавшим вопросам. Поставив Корявого на крышу — вести наблюдение мы оставшейся компанией пошли к лабораторным огородам. То, что мы увидели, поражало всякое воображение. Речь, конечно, не шла об оборудовании, хотя такого я тоже не видел, но вот плоды их труда…

Профессора, видя азарт в наших глазах, распоясавшись, показывали химерические творения своего разума — шрапнель-капусту, разрывной репейник, взрывчатые тыквы и тому подобные штуковины.

— Все, что вы тут видите, — рассказывал Дрюня, — продукт многолетней работы нашего тандема с профессором Клямке. Правильно говорят — время одиночек в науке прошло. Поэтому мы теперь работаем вдвоем. Все это…

Он величаво показал на грядки, засаженные привычного вида зеленью.

— …смертельно опасно… Это опаснее бомб, снарядов именно из-за своего невинного вида. Что может быть естественней моркови? А что она может сотворить, вы уже видели. Мы могли бы дать вам почитать сводки полицейского управления, но…

— Но скромность наша не позволяет нам сделать этого, — закончил Папа Шульц. Они явно напрашивались на комплимент.

— Профессор, — обратился я к Клямке. — Все, что вы тут нам показали это, так сказать, крупный калибр… А ваш горох? Я не забыл нашей первой встречи…

Клямке ухмыльнулся. Покопавшись в жилетном кармане, он двумя пальцами вытянул оттуда горошину и, словно бриллиант, продемонстрировал её нам.

— Хороша штучка, правда?

В голосе его звучало то одобрение, с которым пожилой вообще-то профессор мог бы оценить фигурку хорошенькой студентки, но никак не смертоносное оружие.

— Ну, — сказал я.

— Горох это наша несомненная удача! Так сказать, бриллиант нашей коллекции!

Зеленая крошка каталась меж профессорских пальцев, норовя выскользнуть. Мне пришла в голову забавная мысль.

— Кстати… Вы патриоты?

— С чего вы взяли? — удивились профессора. — Скорее уж космополиты… Наука не признает ни границ, ни наций, а мы с ней заодно!

— Странно… Уж больно у вас патриотичный набор овощей. Всё дары родной природы.

— Ну что вы… Мы работаем широко. Недавно вот случился взрыв в «Эксцельсиоре» Не слышали?

Я ухмыльнулся.

— Как же, как же… Слышали.

— Официально считается, что там что-то с газом оказалось не в порядке, а на самом деле там детонировал один из наших ананасов!

Он посмотрел на меня так, словно ждал похвалы. Не дождался. Не стал я ему рассказывать, как они нас выручили своим ананасом. Профессор и не подумал настаивать, запустив беседу дальше.

— Вы знаете, что доставляет нам наибольшие хлопоты?

— Судя по всему перемещение… э-э-э-э плодов?

— Именно!

Дрюня одобрительно ткнул меня пальцем в грудь.

— Вся наша продукция взрывается традиционно — от удара. Тут глаз да глаз за всем нужен. Исключение только одно — свекла. Она взрывается от повышения температуры, но мы почти не курим, так что с этим проще… Так вот горох у нас получился почти идеальным оружием — в пассивированной оболочке.

Супонька вопросительно наклонил голову.

— Посмотрите, — не стал ничего объяснять профессор. Он положил горошину на пол, и искоса поглядывая на гостей, ударил по ней каблуком. Горошина отчетливо хрустнула.

— Вот и все. Но вся штука состоит в том, что стоит несколько секунд подержать её во рту, как слюна разрушит внешнюю оболочку и…

— Бум, — сказал Рожа.

— Именно! И довольно большой «бум»!

— А если подержать его несколько минут? — поинтересовался Рожа.

— Я сам не пробовал и вам не посоветую, — суховато отозвался Клямке. Не оценил он Рожиного юмора.

Дрюня присоединился к нему.

— Вообще-то можно предположить, что случится, — сказал он. — Получить по морде после этого станет смертельно опасно. И чихать, видимо, тоже…

Предводительствуемые профессорами мы прошли на полигон, где хозяева показали нам свою продукцию в действии. Сняв пиджаки и засучив рукава, они начали швырять овощи. Весело, словно расшалившиеся дети, ученые выкрикивали.

— А вот картошка!

Картошка летела вперед и через секунду земля там вздрагивала от грохота.

— А вот яблочко!

Впереди ахал взрыв, и летели комья земли.

— А каков огурчик?

Там, где овощ соприкасался с землей, возникала вспышка, и раздавался треск, как от электрического разряда…

Умаявшись, профессора остановились.

— Вам не предлагаем, так как все же есть в нашем деле своя специфика, а у вас нет нужной сноровки.

Папа Шульц вытащил из-под лацкана пиджака трубку.

— После того, что мы вам сейчас показали горох, безусловно, не столь эффективен, тем не менее…

Он закатил за щеку пять горошин и, несколько секунд покатав их во рту, очередью выпустил в сторону бетонного куба, стоявшего в десятке шагов впереди.

Горошины угодили в верхний угол и срезали его напрочь!

— Вы позволите? — не удержался я.

— Да ради бога…

Клямке достал еще одну трубку и горсть гороха.

— Хотя… — Он убрал трубку за спину. — Вы давно посещали стоматолога?

Я улыбнулся, угадав направление профессорских мыслей.

— Успокойтесь, профессор, у меня ни одного дупла. Зубы — как у новорожденного!

— Ну смотрите… Хотя на всякий случай давайте-ка по одной штуке…

Одну за другой я выплюнул три горошины. Последняя стукнулась в стену метрах в тридцати от нас. Со стены посыпался щебень.

— А ведь посмотришь — все детская игрушка.

Уважения к овощам у меня после этого прибавилось.

После столь впечатляющей демонстрации мы прошли в библиотеку — курить сигары и пить коньяк.

Разговор завязался о сложностях, с которыми ученым приходилось сталкиваться в своей работе. Профессора очень увлекательно рассказывали о том, что и как они преодолевали. Наслушавшись, Супонька не без зависти сказал.

— Да… Занятие у вас сродни нашему. Опасно и нос утереть некому…

— На счет опасности и всего прочего — да, — согласился Дрюня, — а вот на счет «нос утереть»… Находились, знаете ли такие, что пробовали.

— И как?

— Да как вам сказать… Отчасти даже, пожалуй можно сказать что и утерли…

— Быть такого не может! — искренне удивился я.

— Может…

Профессора переглянулись. Клямке махнул рукой, пробормотав:

— Мы подписок не давали.

— Работал у нас лаборант, — продолжил Дрюня. — Молодой парнишка. Вот вроде него.

Профессор кивнул на Рожу.

— Хороший парень, только разгильдяй. Мы с коллегой Клямке в то время над выведением взрывчатого репейника работали, а мальчишка наш тогда же захотел нас переплюнуть и сделать зоовзрывчатку. Мол эти старики что-то осторожничают, занимаются какими-то глупостями, вместо того чтоб заниматься настоящим делом. В общем, нос нам утереть захотел, так сказать. Конечно зоовзрывчатка вещь это сама по себе хорошая, только уж больно беспокойная. Наша-то морковь или тот же репейник больше на месте стоят, а вот выведи взрывоопасного комара, да выпусти его…

— Неужели сделал? — изумился из своего угла Супонька.

— Ну, слава Богу, на комара у него сил не хватило.

— А на что хватило?

— На яйца.

Маленький заржал.

— Не знаю, что вы подумали, молодой человек, но речь идет о простых, куриных яйцах. Наделал он их штук 150 и отправил посылкой к себе домой…

— Странный выбор… Но далее понятно… Свой дом подорвал?

— Если бы свой! — вздохнул Дрюня. — И ничуть не странный для него. Вы наверное понимаете, что мы ради науки ничего не пожалеем — ни своей, ни чужой жизни, но мальчик этот нас, старых дураков, что его, имбицила, на работу взяли, переплюнул. Родился, надо сказать, он в городе Швах. Есть такой городишко милях в 20-ти от Сан-Кристобаля. Раз в году жители города проводят у себя чемпионат страны по приготовлению яичницы.

— Чего? — переспросил я, подумав, что ослышался.

— Именно. Яичницы. Вы не ослышались. И вот каким-то Божьим упущением этот ящик попадает на соревнования…

— Понятно, — сказал Маленький. — Были жертвы.

— Жертвы и разрушения, — солидно кивнул Дрюня. — Крытый стадион имени прошлого президента разнесло на части. Слава Богу, никто из непричастных не погиб, но оказалось около трехсот раненых.

— Да-а-а-а. Такие соревнования лучше смотреть по телевизору, — заметил Рожа.

— Дороговато обошлось обществу удовлетворение некоторыми учеными своего научного любопытства.

Террористы невесело рассмеялись.

— Научное любопытство? — возмущенно переспросил Клямке. — Нет там ни грамма научного любопытства, а есть авантюризм и разгильдяйство! Вот мы с профессором живем в ожидании несчастного случая. Ежеминутно мы помним об этом, и возможно только поэтому мы и живы до сих пор. Да, нами движет научное любопытство, но есть и осторожность. А им двигала гордыня. Возвыситься захотел. Вот и получил!

— Что же и ему досталось?

— Я разве не сказал? Так ведь его там же, на стадионе…

— Понятно, — сказал Супонька. — А ведь богатая идея — взрывчатый комар…

Он прижмурил один глаз, видимо представляя, как оно может быть и я вместе с ним представил картину — комар садится на президентскую спину и деликатный адъютант, стараясь согнать кровососа, слегка хлопает своего шефа по спине… А с другой стороны поскольку классового сознания у комара нет и быть не может, получается от такого оружия и свои пострадают… Нет. Рано еще об этом.

Последнюю фразу я машинально произнес вслух. Папа Шульц покивал.

— Но ведь движение вперед не остановить. Что-то и в этой сфере делается. Военные моряки в свое время этим направлением очень интересовались, но…

Он развел руки.

— Сами понимаете — секретность…

Реальность.

Рожа. «Голубые бригады» Засеванда.

Под эти разговоры я и стал задремывать, теряя нить разговора. Почувствовав, что еще немного и по-настоящему засну, я вышел из дома в сад. Несколько минут стоял на крыльце, слушая невнятный разговор, доносившийся сверху, а когда глаза привыкли к темноте, осторожно пошел по светлой бетонной дорожке вглубь сада. Время от времени на глаза попадались светлые стволы деревьев — это стояли уже знакомые по профессорским рассказам взрывчатые яблони. Они росли на воле, так как профессора совершенно справедливо полагали, что яблоко — это не пушинка одуванчика и унести ветром его вряд ли может. Единственно предосторожностью было окрашивание их в белый цвет — это напоминало гостям, что стоять под этими деревьями вредно для здоровья, особенно ветреным осенними днями. Вспомнив профессорский полигон (да уж не огород, а самый настоящий полигон) я, подстрекаемый какой-то бравадой, подошел к яблоням. Тут было спокойно, как и в родной деревне. Прислонившись к шершавому стволу, я немного посидел, а затем улегся, на землю, закинув руки за голову. Над головой, сквозь кружевное сплетение веток и листьев мерцали звезды.

Глядя в небо, я думал о своей суматошной жизни, о профессорах и конечно, о том, что все это должно скоро измениться. Из приятного состояния полудремы меня вырвал легкий шум. После секундного замешательства я сообразил, что кто-то совсем рядом со мной очень аккуратно раздвигает ветки кустов. Кому тут ползать? Очень осторожно я протянул руку к пистолету, но достать его не успел — сверху навалился кто-то здоровый и прижал к земле. Я хотел крикнуть, но чужие пальцы сдавили горло, и вместо крика с губ сорвался едва слышный сип.

— Лежи тихо, сволочь, — посоветовали мне из темноты, — может все и обойдется…

Ласковые уговоры прервались ударом в живот. Я задохнулся и словно рыба зашлепал губами, пытаясь глотнуть воздуха, но вместо воздуха почувствовал, как раздирая губы, в рот входит кляп…

Несколько секунд я соображал, что делать, но стальной холодок около горла привел меня в чувство. Это мог быть или нож, или глушитель… Скорее всего глушитель…

Очень хотелось, чтоб обстояло именно так. В ином случае, то, что я хотел сделать вело прямиком к смерти… Собравшись с силами, я чуть дернулся, обозначая, что готов сопротивляться, и когда холодок у горла исчез — мой невидимый противник взмахнул рукой, чтоб оглушить я опережая, ударил его головой в лицо. Враг охнул, на секунду ослабив хватку, но этого оказалось достаточно. Освободив руки, я отбросил нападавшего, и рванул кляп.

— Тревога!

Кто-то бросился мне на спину, ухватывая за подбородок, задирая голову вверх. Извернувшись, я ткнул туда кулаком, потом локтем. Темнота засипела. Ухватив напавшего за руку, бросил его через себя. Мелькнули ноги, хрустнули ветки над головой и по саду разнесся грохот взрыва…

Над реальностью.

— Ну наконец-то…

— Я подкрался незаметно. И не один! Сейчас повеселюсь.

— Это мы еще поглядим, кто будет смеяться последним… Мои начеку!

Реальность.

Енм Приор. Марсианская Красная Армия.

— Кто-то кричит! — поднял вверх палец Супонька, призывая к тишине. Все замолчали. Несколько мгновений висела тишина, но потом тишина раскололась взрывом.

— Яблоки, — сказал Дрюня. — Это яблоки!

— Свет! — скомандовал я.

Откуда что взялось. Расслабленно сидевший в кресле Корявый, одним прыжком долетел до выключателя. Стало темно. Осторожно выглянув из-за подоконника, я увидел, как в бледном лунном свете в полной тишине к ним несутся люди в камуфляже. Сквозь распахнутое окно было слышно, как шумит ветер в кронах деревьев, как чирикают воробьи, но бегущие не производили никакого шума. Это походило на забег призраков или немую киноленту.

«Профессионалы», — подумал я и скомандовал:

— К бою…

Высунувшийся из-за плеча Папа Шульц осмотревшись успокоил:

— Да вы не беспокойтесь. До дома добегут только вон те трое, что бегут по дорожке…

— Почему? — спросил Супонька, задержав палец на спусковом крючке.

— Так они же через репейник побегут! — растолковал профессор. — Вон смотрите, что сейчас будет.

В это мгновение тишина раскололась от треска нескольких взрывов. Кусты стали взрываться, едва незваные гости коснулись их.

Не понимая в чем дело, нападавшие открыли огонь по дому. Где-то зазвенело разбитое стекло.

— Ну-у-у-у, — угрожающе протянул папа Шульц. — Я с ними по-хорошему, а они мне дом портить… Дрюня, морковку мне!

Профессор метнулся к сейфу. Клямке взвесил морковину, словно сомневаясь кидать её или нет.

— Да бросай ты, — толкнул его Дрюня, — это с четвертой грядки.

— Ага! — Довольно сказал Папа Шульц. — Вот и опробуем…

Выглянув в окно, он, театрально разведя руки, крикнул:

— Караул! Грабят! — и швырнул в набегавших морковину.

Взрывной волной камуфлированных гостей отбросило в стороны от дороги. Один очень неудачно упал в куст репейника, а двое других — рядом с дорожкой. Атака захлебнулась, но понятно, что это — временная передышка.

Я отошел от окна. Нас вычислили или нашли методом перебора, но главное нам тут уже нельзя было остаться.

— К сожалению, мы должны покинуть ваш гостеприимный дом.

Профессора только руками развели.

— Но я надеюсь, что мы еще встретимся. Мы благодарим вас за помощь. Если что — валите все на нас. Да. Покажите им бункер.

Я повернулся, собираясь уйти, но Дрюня остановил меня.

— Мы хотим кое-что подарить вам. Ну. Сувенир, что ли… На память.

Дверца сейфа скрипнула, и в руках профессора появился мешочек и трубка.

— Делом вы занимаетесь очень опасным, так что опасности вам наш подарок нее прибавит.

— А пригодиться может.

Обменявшись рукопожатием с хозяевами, мы выскочил в коридор. Промедление грозило смертью — наверняка дом уже окружен.

— Супонька и Маленький — в кухню. Следить за двором. Ждать нас. Корявый, за мной.

Грохоча по ступенькам, мы бросились на крышу, к Жадному. На чердаке я кивнул Корявому на окно.

— Глянь сверху…

А сам выскочил на крышу.

Жадного я увидел сразу. Тот лежал лицом вниз, упираясь ногами в загнутый верхний край крыши. Никто и ничем ему уже помочь не мог. Из затылка товарища торчала тонкая металлическая стрелка в пластиковом оперении.

— Гады… — в полголоса пробормотал я выпрямляясь. Словно ответ на мою ругань из темноты меня что-то толкнуло в грудь. Ноги сами вынесли меня за трубу, а палец надавил на спуск, но автомат молчал. Не отрывая взгляда от темных крон, я попытался передернуть затвор, но тот не сдвинулся с места. Пальцы быстро нашли лишнее — маленькую металлическую стрелку, точно такую же, как я видел в затылке Жадного.

Впереди грохнуло, словно кто-то прыгнул на крышу.

— Эй, без глупостей, — раздался голос, — стой, где стоишь и не пытайся высовываться.

Автомат Жадного лежал рядом. Следовало только сделать два шага и поднять его, но сделать это было невозможно. Это обернулось бы не только верной смертью для меня, но и верным проигрышем для дела. За моей спиной ждал выход, но до него еще нужно было добраться. Враги сумели подготовиться к захвату и наверняка, с деревьев простреливается вся крыша, кроме, возможно мертвой зоны за трубой, хотя и это не наверняка. Врагам нужны языки и я подходил на эту роль больше других.

«Гранату бы, — мелькнула мысль, — или морковку…»

И тут же я вспомнил о мешке с горохом. Быстро, но не суетясь, я отобрал пять горошин. Первую пустил так, чтоб та упала сверху на деревья. В тот момент, когда взрыв разбросал ветки большого клена, я высунулся и еще одной горошиной свалил подходившего ко мне гвардейца. Три остальных я выпустил по росшим рядом деревьям — мало ли кто там мог прятаться? В поднявшемся грохоте мне удалось подхватить автомат мертвеца, и нырнуть на чердак.

— Отходим.

Мы ссыпались вниз, в кухню, встали. К лунному свету теперь примешивался неровный свет пляшущего пламени — горели деревья.

— Что с Жадным?

— Мертв.

В окно кухни светили звезды. Мы стояли по обе стороны, сторожась от случайных пуль. С момента нападения прошло не более пяти минут и азарт нападавших не давал им возможности остановиться — то там, то сям на участке вспыхивала стрельба. Иногда выстрелы заглушались грохотом гранат или овощей. Один раз бабахнуло так, что стекла зазвенели.

— С вишней перестреливаются… — прокомментировал Корявый. — Или со смородиной…

— Нет. С кабачками дерутся, — возразил ему Супонька. — Как бы нас ответным огнем не задело.

— Как это? — не понял Корявый.

— Семечками, — пояснил старый боец с социальной несправедливостью. Маленький остался серьезным.

— А это не профессора ли отбиваются? Или… Рожа?

В его словах жила надежда, которой у меня уже не было.

Вместо ответа я прыгнул из окна. Что я мог ответить? Умом все понимали, что Рожа мертв, но как хотелось, чтоб ум ошибся! Только что желать несбыточного — против этого было все: и гвардейцы, и профессорские яблоки… Только это ничего не решало. Даже если существовала ничтожно малая вероятность того, что он жив, мы должны убедиться либо в том, либо в другом. Убедиться в смерти или помочь выжить.

Перебежками от дерева к дереву мы двинулись вглубь сада, ориентируясь по белой в темноте дорожке. В темноте звучали крики нападавших, мелькали узкие лучи света. Пока нас спасали два обстоятельства: то, что овощи взрывались, если в них попадали шальные пули и то, что в первую очередь нападавшие занялись домом.

Когда впереди замаячили побеленные стволы яблонь, я скомандовал:

— Осторожно. Смотреть под ноги.

Ориентируясь по выброшенным взрывом комьям земли, мы довольно быстро отыскали три обезображенных взрывом тела. Супонька наклонился, пощупать артерию на горле, хотя и так все было ясно.

Вытирая руку об одежду, он спокойно сказал.

— Он сделал все, все, что мог.

— Что должен, — поправил его Корявый.

— Да. Он спас нас. Спас наше дело…

Подняв вверх ствол и поставив оружие на предохранитель, я нажал на курок, отдавая последние беззвучные почести погибшему товарищу. Боек щелкнул, отсекая прошлое от настоящего.

Отход. Теперь — отход. Большей глупости чем напрямую прорываться через оцепление не придумаешь… Шанс на жизнь давал только незаметный и бесшумный уход. Опасность, что напоминала о себе взрывами, стала лучшей точилкой для мозгов. Через несколько секунд мы нашли выход!

— Горох у нас есть? — спросил Супонька.

— Немного.

— Тогда — идея…

Идея оказалась простой, даже примитивной, но имела все шансы на реализацию.

— Имитируем прорыв в одном месте, а сами просачиваемся в другом.

Маленький проворчал:

— Примитив. Никакого блеска. Наши планы последнее время все проще и проще.

Но, поскольку ничего лучше никто не предложил, то приняли к исполнению этот примитив.

Приготовив трубку, я заработал минометом сверхмалого калибра, выплевывая их в темноту. В поднявшемся грохоте товарищи, подхватив остатки своих вещей, бросились назад и влево… Спустя минуту, за ними припустил и я сам. В ночном воздухе терпко пахло набирающим силу тротилом. Сладковатый запах взрывчатки перемежевался горькой пороховой гарью, вызывая нескромное желание натянуть противогаз.

Мы добежали до кустов. Первый стоял чуть впереди, жадно растопырив по сторонам ветки так, словно кого-то дожидался. Я вспомнил рассказы профессоров и осторожно обошел его — черт его знает, что это за куст… Может куст, а может и скотобойня. За кустом вверх из земли росли металлические прутья.

— Ограда, — объяснил очевидное Маленький.

Я прислонился спиной к железу, подставив руки Маленькому, тот, забравшись на мои плечи, тоже прислонился спиной к прутьям. Быстро и ловко, не смотря на хромоту, Супонька влез по нам на забор и спустился вниз. Следом за ним перебрался Корявый, потом — Маленький. Они просунули руки сквозь прутья, помогая мне вылезти наружу.

За нашими спинами продолжал грохотать бой, но это звучал уже не наш бой — президентские десантники разбирались с овощами — дай им Бог здоровья — и между собой.

Вскоре мы вышли к железной дороге и первый же товарняк унес нас от опасного соседства с взрывчатыми овощами.

Над реальностью.

На мониторе четыре человека, ухватившись за поручни последнего вагона, неслись куда-то в негостеприимную темноту.

— А знатно они твоих покрошили!

— Ну есть немного, — согласился Первый. — Только у меня все одно народу побольше осталось… А твоих только четверо. Всего-навсего. Для хорошего боя маловато будет…

— Не дождешься. У меня там все-таки боевики, а не солдаты. Мы с тобой лоб в лоб схватываться не станем. Там стратегия другая…

— Да какая такая «стратегия»? Бегают как крысы и прячутся. Вот и вся стратегия.

— Кусаются еще, — скромно напомнил Второй о своих успехах в боевой и политической подготовке. — У меня, кстати, предложение есть. Пошли тоже покусаем чего-нибудь и хлопнем по рюмашке за успех твоего безнадежного дела!

Первый с сомнением поднял бровь.

— Мы отдохнем, и они отдохнут… — объяснил Второй.

— Они это кто? — не понял Первый.

— Да вон те… — Второй кивнул в сторону экрана, на котором поезд с беглецами вползал в тоннель.

— Им-то зачем?

— А за компанию с нами… Это же справедливо будет? Может быть, и им там кто-нибудь винца нальет…

Первый оттаскиваемый от экрана, в дверях обернулся и сказал:

— Твоим паразитским разбойникам только круиза вдоль экватора не хватает для полного счастья. Яхты, и вина чтоб залиться. Пираты… О душе думать пора!

— О! Я тебе потом еще покажу! У меня же там на диске ещё парочка игр имеется — «Цивилизация» и «Пираты»!

Первый его не услышал. Не до этого было…

Но слова все-таки прозвучали. Некоторое время на экране еще болтался хвост уносящегося в неизвестность поезда, но вскоре экран потемнел и вместо поезда по экрану заскользил легкий парусный кораблик — включился скринсэйвер…

Реальность за скринсэйвером.

Енм Приор. Марсианская Красная Армия.

…Хорошо было сидеть на полубаке, подпирать задницей палубу и наблюдать за заходом солнца. Небо впереди сияло в спокойных облачках и казалось испачканным отличной голубой краской — судя по оттенкам — «берлинской лазурью». Волны поднимали и опускали каравеллу, и в такт их пертурбациям поднималось и опускалось солнце на горизонте.

Вода под бушпритом зеленовато-голубыми глыбами разлеталась в стороны.

С грохотом, похожим на тяжелое дыхание уставшего человека она возвращалась в то же место, откуда только что поднялась волной.

Корабль уже неделю шел вдоль экватора, рыская в стороны, отходя от воображаемой линии пересекающей пупок планеты миль на 10–12 и снова возвращаясь к нему. Марсовые высматривали на горизонте испанские галеоны, груженные золотом и серебром, отобранном конкистадорами у бедных трудящихся Южной Америки.

Так могло продолжаться еще дней 5–6, но не более. На корабле не было воды.

Был ром, в мальвазии и греческом также не ощущалось недостатка, имелось даже прованское масло — священник патер Клаус Зюммель соборовал им отходящих в мир иной, но вот воды не было.

Речь, конечно, шла о пресной воде. Морской-то хватало во всех обличьях.

Причиной тому стала привычка второго помощника напиваться с поставщиками и пристрастие к ямайскому рому с порохом.

В состоянии жесточайшего похмелья вместо воды он погрузил на борт бочки с ромом, не в силах противостоять девизу голландских купцов-оптовиков — «Чем больше, тем дешевле»!

Сейчас он, покачивая блестящими на солнце сапогами висел на фок-рее, шагах в двадцати от меня. Слышно было, как капитан, поглядывая на покойника, внушал оставшемуся в живых первому помощнику:

— Дисциплина! Дисциплина, Джонни! Глядите на его сапоги. Если б не они я повесил бы его где-нибудь повыше или выбрал бы веревку покороче. Если ваши сапоги будут блестеть меньше, хотя бы на величину света Венеры в ущербе, я повешу вас рядом!

— И будет у вас не корабль, а Рождественская елка! — добавлял находчивый помощник. Они смеялись и шли пить ром пополам с морской водой.

Я презрительно плюнул в сторону капитанской каюты.

Ни капитана, на помощника я не любил. А за что их любить?…

«Два обычных мерзавца, — подумал я, однако в порядке самокритики и самоуничижения добавил — Да и мы теперь вряд ли лучше…»

Для грустных мыслей основания у нас, безусловно, имелись.

Группу искали. Искали так, что оставаться в республике нам стало опасно, и поэтому связной передал решение руководства «Общества» — покинуть страну. Прорываться через границу мы не рискнули, наверняка президентские этого и ждали, и поэтому пришлось воспользоваться помощью криминального элемента.

У меня имелись свои представления о том, что такое хорошо и что такое плохо.

В скверную часть, входило множество всякого-разного, включая вареный лук, но пираты в этом списке стояли куда как ниже, но хоть и не любил я разных бандитов-налетчиков, но сейчас другого варианта не наблюдалось. Эти скверные люди тоже, по-своему, конечно, все же боролись с социальным неравенством, правда, уж больно мерзковато как-то, это у них получалось… Да не осталось, честно говоря, других вариантов.

Поэтому, после долго раздумья я решил поискать убежище на воде, среди классово близких социальных слоев.

Через связников из китайских триад, мы вышли на связь с малазийскими пиратами. Их тайное убежище располагалось в китайских кварталах Ку-Чохо. У них, как потом стало понятно, назревало какое-то крупное дело, и они охотно взяли с собой новичков.

Собственно, именно этим и объяснялось нахождение нашей группы на пиратском корабле.

Я пошевелил босыми ногами.

Из крюйт-камеры доносились обрывки разговоров. Там от нечего делать баталеры пересыпали порох и пересчитывали заряды. Из камбуза ветер доносил запах жареного мяса. Я видел, как кок свирепо махал ножом, шинкуя продукты перед отправкой в котел. Эти, пожалуй, были единственными, кто работал на корабле. Остальные лениво расположились в тени надстроек, подальше от капитана и курили или пытались поймать рыбу. Переводя взгляд с места на место, я подумал.

«Ну и тоска! Хоть бы торпеду Бог послал…»

Подождав несколько минут, разочаровался — торпеды так никто и не послал. Видно её берегли для кого-то более достойного.

— Собачья жизнь, — пожаловался Маленький, перехватив мой тоскливый взгляд. Сердитый Супонька поправил его:

— Врешь. Лично я живу лучше собаки…

Я не успел вмешаться — не хватало нам еще тут перессориться — как сверху, с марсовой площадки, раздался крик.

— Дым! Дым на горизонте…