Бочки с водой Гаврила так и не нашёл. В Киеве их отчего-то предпочитали ставить во дворах, за заборами и собаками, а потому, расставшись со своим спасителем, пришлось ему идти к реке, что текла мимо квартала кожевников. Выбрав место за кустами княженики, он вымылся сам, отполоскал волчевку и портки. От одежды несло так, что её впору было выбрасывать, но волчевку, подарил сам князь — как такую выбросишь, а портки… Он вздохнул, но вздыхай, не вздыхай — без порток по городу особо не находишься.

Взгляд его упал на мешок.

В мешке, разве пошарить?

За блестящей под луной кожей могло скрываться всё, что угодно — от бутыли с живой водой до портков, с карманами полными золота.

Мысль о портках мелькнула и сгинула. Не станет такой колдун, как Митридан с портками возиться, пусть даже. Живая вода это ещё куда ни шло, кабы только не хуже чего внутри пряталось, вроде тех его облаков с глазами… Гаврила передёрнул плечами, вспомнив испытанный четыре дня назад ужас.

Вроде как сама собой всплыла в памяти ещё одна картинка — выбитые ворота на княжеском дворе и бегущие следом дружинники. Он запоздало удивился, словно случилось всё это не с ним, а с кем-то другим и вдруг подумал о том, что случилось бы не зайди он к колдуну.

«Помог, называется,» — зло подумал Гаврила. Он уже готов был обидеться на весь мир, но вместо этого ещё сильнее разозлился. Злость дала силу. Погладив мешок, как погладил бы приблудную собаку, он пробормотал сквозь зубы:

— Ничего, ничего… Будет всё по-нашему… И портки новые будут и деньги… Всё у меня будет.

О том, что и тень найдётся, он тоже подумал, но на язык слова не пустил. На всякий случай, правда, глянул себе под ноги — вдруг да чудо? Но куда там… Время чудес ещё не наступило, а может быть уже прошло.

Развесив одежду на кустах, он дождался рассвета. Ни луне, ни солнцу до его портков дела не было, как и до волчевки. Вода с них стекла, да и только. Когда вокруг начали ходить кожевники, он натянул на себя сырую ещё одежду и, мысленно проклиная всё на свете, пошёл на постоялый двор.

Солнце светило в спину и ему хотелось, по въевшейся за долгие годы привычке, повернуться к нему лицом, чтоб идти так, как он всегда ходил, но страшно стало. Вспомнился князь Круторог, жадные руки дружинников. Наверняка ведь князь не сидел сиднем, наверняка всех на ноги поднял, всем сообщил, что есть где-то такой Гаврила Масленников, что спиной вперёд ходить умеет…

Он вздохнул. Страшно ссорится с князем. Но — что делать? Пришлось. С Судьбой не поспоришь. Судьба, она сама решает бить тебя или гладить.

Потом вздохнул ещё раз, теперь об Игнациусе.

Без него жизнь стала неспокойной. За эти несколько дней он уже успел привыкнуть, что оборотистый купец всё делал за двоих — и расплачивался и думал, а теперь всё придётся делать самому.

Он вздохнул в третий раз и оглянулся, в надежде встретить хоть одно знакомое лицо.

Куда там…

Народу в Киеве хватало, но все как на подбор — чужие, незнакомые. От этого Масленникову так захотелось, чтоб Игнациус оказался на постоялом дворе, что он даже поверил в это, и чем ближе он подходил к нему, тем крепче становилась уверенность, что товарищ уже ждёт его там.

Гаврила соколом влетел на второй поверх и дверь-то толкнул, набрав в грудь воздуху, чтоб радостно выдохнуть: — «А-а-а-а-а! Вот ты где!», но слушать его там было некому.

Воздух вышел из него тихим свистом. Комната оказалась пустой.

Он опустился на лавку, подпёр голову руками.

Самой худшей стороной одиночества была неопределённость.

Игнациус не пожадничал — заплатил за комнату за два дня вперёд, но этот второй день уже начался, к тому же есть хотелось так, словно и не было вчерашнего ужина.

— Может, бросил он меня, — вслух подумал Гаврила, втайне надеясь, что кто-то ему ответит на вопрос. — Завёл в ловушку и бросил?

Но лавка промолчала, да и стол тоже не захотел разговаривать. Гаврила представил, что может произойти, если Митридан не придёт до вечера, и мысль эта показалась ему настолько страшной, что он чуть руками не замахал.

— Нет. Нет!!!

Убеждая себя в ошибке, обежал взглядом комнату. Нашёл мешок и ковёр, что купец не стал брать с собой вчерашним вечером.

— Вон и вещи на месте…

Он произнёс эти слова, и словно пелена с глаз упала. Он понял. Это было как озарение, как удар дубиной по голове, от которого мыли в голове встали в ряд. Все вещи остались на своих местах. Все. Понимание того, что происходит даже плечи ему раздвинуло пошире.

«Да-а-а-а-а, — подумал Гаврила, чуть-чуть гордясь своей догадливостью. — Это тебе не землю ковырять… Умом ведь догадался, не чем-нибудь!» Он немножко себе польстил. Какой-то особенной догадливости от него не требовалось — только вспомнить давешний разговор. Вовремя в голове всплыли слова, что сказал Васька Банишев сын «либо разбойник, либо колдун, либо трус…» Выбор-то и впрямь был не велик. Один из трёх.

Он потрогал мешок, отвернул угол скатанного ковра — в глаза бросился яркий узор, напоминающий птицу, расправившую крылья.

— «Не трус — подумал он, — трус бы давно уже тут сидел, или сбежал вместе с вещами… И не разбойник… Был бы разбойник — тут сейчас не мешок бы с ковром лежали, а была бы полная каморка душегубов.»

Оставалось одно, но это оставшееся не укладывалось в голове — слишком много колдунов уже попалось ему на пути за эти дни.

— Что ж я им мёдом мазанный? — в отчаянии вырвалось у него.

Холодок страха скользнул по спине, когда Гаврила вдруг всерьёз поверил, что нужен всей этой страшной непонятной братии — волхвам и колдунам, шептунам и акудникам… Перед глазами мелькнула картинка из вчерашней ночи — друг Игнациус с распростёртой над избой рукой и тут же, следом хруст и обломки брёвен.

Он затряс головой, сбрасывая наваждение. Не может такого быть. Не может! Не должно!!!

С Митриданом-то всё было понятно. Этот, почти родной, помог из города сбежать, мешка своего не пожалел. А вот чего ждать от незнакомых?

Страх процарапал спину, но не задержался там, а куда-то сгинул. Сердце стукнуло раз другой, и только. Гаврила привалился спиной к стене и посидев так некоторое время, понял, что устал бояться. Он почувствовал себя куском железа, что эти четыре дня плющили и ковали так, что Страх, сопровождавший его всю жизнь, ссыпался с него словно окалина. Не весь, конечно. Но то, что ещё осталось в нём, перестало быть одной неподъёмной глыбой. Страх словно раздробился на куски, раскатился и потерял беспросветный чёрный цвет.

Он ещё немного посидел, надеясь на чудо, но всё-таки поднялся, подобрал мешок. Выбора у него не имелось. Оставаться и ждать тут, пока появится Митридан, Масленников не хотел. Если уж колдун захочет его найти, то найдёт где угодно — на то он и колдун, а если нет… Он тряхнул головой, отгоняя мысль. Мешок пока у него. Не зря же, наверное, он дал ему его. Дорогой, поди, мешочек, пусть даже и порток с золотым карманом внутри нет…

А ждать Игнациуса после того, как тот его обманул… Он покачал головой. Вот уж этого теперь совершенно не хотелось.

Масленников толкнул рукой дверь, вышел из комнаты. Тёмный коридор направлял его к далёкому светлому выходу. Не заботясь о том, что осталось в комнате из Игнациусова барахла, он пошёл навстречу свету.

«А может, он просто меня пугать не хотел?» — подумал Гаврила, но второй голос, что жил в нём тут же отозвался. — «Может, и не хотел. Только в любом случае от всех колдунов следует держаться подальше. С колдунами этими одни неприятности…»

С каждым шагом, свет впереди делался всё ярче и ярче…

…Они сразу понравились друг другу, верно оттого, что ни один не видел в другом соперника. У каждого было своё место в этой жизни, и никто из них не желал менять его на что-то другое.

Вчера, на пиру, что устроил Круторог в честь князя Владимира, они впервые увидели друг друга и тогда же, обменявшись первыми взглядами, им стал ясно, что они, по крайней мере, не враги. Поговорить в этот день им не удалось. Хайкин, не дождавшись конца пира, ушёл по княжьим делам, а Белояну, что не отлучался от Владимира, пришлось досидеть до конца.

Там много пили, много хвастались и говорили о военных делах, а теперь вот, когда пиршественная ночь миновала, один волхв пришёл к другому, чтоб поговорить о своём.

— Ты что хмурый такой! Недоел или недопил? — весело спросил Белоян. Хайкин и впрямь смотрел хмуро, словно вчера вечером на пиру перебрал. Взгляд был кислым и мутным. Видно было безо всякого колдовства, что мир этот ему сегодня не по нраву — всё его раздражает: и свет, и утро, и перстни на лапе гостя, да и сам гость. Но он сдержался.

— Недоспал…

Оглядывая аккуратное жилище журавлёвского волхва, Белоян отмечал приметы дома, в котором больше думают и говорят с Богами, чем спят. Три непростых стеклянных шара, каменное зеркало, туеса с высушенными зельями. Он потянул воздух носом, пытаясь выбрать в запахах, что переплетались в воздухе, запах толчёного папоротника.

Нашёл, кивнул молча. Хозяин знал толк в волшбе. Вдоль стены на широких полках стояли короба и туеса.

Волхв сунул палец в ближний и понюхал прилипший порошок. Пахло берёзовой чагой. Ясно, чем он тут занимается, раз это под рукой держит.

— Недоспал? Что ж это так? Девка, что ли горячая попалась, спать не дала? Или мыши?

Хайкин улыбнулся. Не весело, устало улыбнулся.

— Не до девок мне, волхв… — Он потянулся, зевнул. — Сны плохие снятся… Все колья да плахи, да головы отрубленные…

Белоян знал Круторога довольно давно и догадывался, отчего бывают такие сны.

— Забота, значит, точит?

— Задал мне князь задачу… — кивнул Хайкин. — Нужно мне найти двух человечков…

Белоян взял в лапы один из шаров. Отголоски волшбы ещё бродили в них, кололи пальцы. Он погладил стекло, заставив остатки силы вспыхнуть лиловыми искрами и засиять в прозрачном хрустале.

— Доглядчиков у князя мало что ли, что он своего волхва искать кого-то заставляет?

Хайкин машинально кивнул. Яркий свет, что возник в Шаре, постепенно бледнел.

— Такого человека не всякий доглядчик найдёт…

— Что за человек?

— Колдун. Обманул князя и сбежал…

— Обманул?

— Да. Наобещал ему с три короба, а сам…

Хайкин крутанул кистью, словно показывал, что колдун бесследно растворился в воздухе. Шар в руке гостя стал совсем прозрачным.

— Так не бывает, чтоб без следа, — серьёзно сказал Белоян. Хайкин пожал плечами.

— Конечно, не бывает… Потому и ищу.

— А когда пропал?

— Да вот и трёх дней не прошло. Притворился, что сгорел… — презрительно сказал Хайкин. — Чем только думал?

— Три дня назад? — задумчиво повторил гость. — Три?

— А второй кто?

— Второй наш, местный. Гаврила Масленников. Он в тот же день сгинул…

Не вдаваясь в подробности Хайкин рассказал гостю что в тот день произошло на княжьем дворе. Тот только плечами пожал, мол, бывает и такое. Явно для него колдун был важнее.

Держа себя за подбородок, он размышлял. Потом, явно повеселев, взглянул на хозяина.

— Гостя княжеского случаем не Митриданом звали?

— А ты откуда знаешь? — Хайкин сперва неприятно удивился, а потом обрадовано переспросил. — Он, что и у тебя отметился? Нагадил?

— Знаю потому что положено, — ответил Белоян. — Мне твой колдун тоже нужен… Может быть, в четыре глаза его поищем?

Хайкин неопределённо пожал плечами. Белоян знал много, но вот знал ли он всё? Не исключено, что ему и не полагалось знать всего. К тому же Круторог. Он как посмотрит? А может быть… Ну что за сложная жизнь у волхвов!

Заметив нерешительность хозяина, Белоян добавил, внося полную ясность.

— Ты, думаешь князь сюда по своим делам приехал?

И не дожидаясь ответа, отрицательно покачал головой.

— По моим…