Гаврила ощутил покачивание, которое походило на полёт, таким, каким он бывает во сне. Он шевельнул рукой и тут же кто-то оказался рядом.
— Живой?
Глаза сами собой открылись. Масленников, не говоря ни слова, поднялся. Слабость всё ещё наполняла тело, но голос уже был при нём. Сперва оглянулся. Телега медленно, с достоинством ехала по улице.
— Где я?
— В славном городе Экзампае.
Это, положим, Гаврила и сам понял. Дома вокруг стояли каменные, пахло не лесной сыростью, а перекалённой солнцем пылью. Узнать бы ещё, что произошло с того момента как он вошёл в ворота и до того как он очутился посреди этой улицы в чужой телеге. Опережая его вопросы, купец вывалил на него всё, что знал.
— Ты, как в город вошёл, со стражниками подрался. Сразу.
— Убил кого? — с замиранием сердца спросил Гаврила, мгновенно представив, во что превратится его жизнь в этом городе, если купец кивнёт, но, слава Богам, обошлось.
— Нет… Напугал только…
Гаврила вспомнив как собирался войти в тень ворот покачал головой. Вот тебе и пришёл куда хотел. Он повернулся и нащупал под собой меч. Холодное прикосновение сразу напомнило то, что произошло в лесу.
— Откуда он у тебя? — поинтересовался купец. — Похоже, старинной работы оружие… Не всякому по карману. Рашид оружейник ковал, похоже.
Масленников вспомнил лес и хмуро посмотрел на купца, прикидывая, что бы такое соврать. Неожиданно под его взглядом купец смешался.
— В лесу нашёл, — сказал тогда Гаврила. — Шёл, шёл и нашёл… Из кустов выпал.
— Понятно, — отозвался купец. — В лесу под кустами чего только не валяется… А рыжий такой…
Он коснулся волос.
— Рыжий такой вот рядом с ним не лежал?
Гаврила вспомнил рыжего атамана. Вспомнил и всех остальных и честно ответил.
— Там разные лежали… Даже два таких седых, как и ты…
Купец понятливо опустил глаза и перевёл разговор.
— А в Экзампай зачем? Может быть работа нужна?
Гаврила с ответом задержался. Он посмотрел по сторонам. Дома наплывали на него по обе стороны улицы. Казалось, что их в городе было не меньше, чем людей в Киеве. Одна у него работа — ходить и расспрашивать жителей, где живёт могучий волшебник. Гаврила вздохнул. Так ведь неизвестно скажут или нет. Могут и в шею натолкать, вместо душевного разговора. А этот вроде не страшный и глаза незлые.
— К Гольшу.
Купец что-то хотел сказать, но слова проглотил. На лице его мелькнуло выражение вроде «ну, конечно же, как же иначе».
— Видно молодца по полёту…
Он озадаченно потёр лоб, не решаясь спросить, но любопытство взяло своё.
— Дела?
Масленников кивнул.
— А потом?
Гаврила пожал плечами. Кто знает, чем кончится разговор, да и состоится ли он? Волшебника нужно было найти, добраться до него, да разговорить. Журавлевец вздохнул. Ох, как всё непросто было, ох как не просто… Купец торопливо, словно боялся, что обидел Гаврилу, и тот прямо сейчас встанет и уйдёт, сказал:
— Что бы у тебя ни случилось, после разговора с Гольшем зайди ко мне в караван сарай «Седло верблюда». Это у южных ворот. Спроси Марка. Тебе всякий покажет. Зайдёшь?
Гаврила пожал плечами. Купец искательно заглянул в глаза.
— Зайди… Волшебники они… волшебники. А ты зайди.
— Хорошо, — снисходительно ответил Гаврила. — Зайду. Только сперва до Гольша довези…
… Стражи у ворот не оказалось. Похоже, что добрая слава стерегла покои волшебника куда как лучше любого воинского отряда. Косая тень от ворот падала на улицу, прямо под ноги Масленникову. Гаврила с замиранием сердца тронул створку ворот. Ажурное железо без скрипа отошло в сторону, приглашая внутрь. Оглянувшись на удаляющиеся повозки, Гаврила вздохнул, и — делать нечего — вошёл внутрь.
Шаг — и сухой воздух города, словно по волшебству наполнился ароматом роз и звуком струящихся где-то рядом фонтанов. Несколько мгновений Масленников стоял, ожидая, что кто-то выйдет и спросит, что ему тут нужно и по какому такому праву… Но никто не вышел, и пришлось ему идти дальше. Дорожка, петляя между деревьями, привела незваного гостя к белому от солнечного света дворцу. Три поверха, да башня с ажурным куполом.
Из полуоткрытой двери тянуло прохладой. Гаврила посмотрел на заросли роз за спиной и с лёгким сердцем шагнул вперёд, в темноту. За первой дверью нашлась ещё одна, а за ней — ещё…
Гость шёл вперёд, открывая дверь за дверью, переходя из одного зала в другой. Блуждать без направления не хотелось, но спросить куда идти дальше было не у кого.
Пока он шёл по дворцу ему не попался навстречу ни один человек. Масленникова это ничуть не удивило. Наоборот, вскоре он начал думать, что странно было бы, если б кто-то попался. Ну какие у колдуна могут быть слуги? Зачем? Зачем тебе слуга, если ты сам, одним желанием можешь создать всё, что душе угодно — от горшка с кашей до сапог с золотыми подковками. Или такую красоту, что лежала рядом — стоило только руку протянуть…
Не было тут ни каменотёсов, ни трудяг, что складывали глыбы одна к одной так, что и шва не найдёшь. А пришёл на пустое место волшебник, потряс руками, сказал заклинания и р-р-р-а-аз. Дворец.
Масленников и правда протянул руку, потрогал мрамор пальцем и восхищённо покачал головой. Он полюбовался резьбой, радуясь, что жилище настоящего волшебника выглядит богаче, чем он мог себе представлять.
Лестницы тащили его наверх, стены поворачивали, уводя за собой и, в конце концов, разошлись в стороны, охватывая белым полированным мрамором, словно двумя ладонями небольшой зал с фонтаном посредине. Резьба со стен куда-то пропала, растворилась в потоках света, что лился в зал из шести высоких окон.
Зал казался пустым и просторным, только на одном из подоконников сидела птица. То ли грач, то ли крупный ворон, издали Гаврила не разобрал. Рядом с птицей стояло широкое блюдо с виноградом и какими-то мелкими ягодами. В воздухе плавал запах чего-то сладкого, незнакомого. Птица обернулась на звук шагов, скользнула по Гавриле безразличным взглядом и снова повернулась к окну.
Остановившись в дверях, Гаврила огляделся. Идти дальше было некуда. Тут были окна, но не было ни одной двери.
Он обошёл фонтан, что журчал тремя струйками, занимая половину комнаты, и присел рядом с птицей. Та даже не шелохнулась. Он протянул руку, чтобы погладить, но не решился. Не грач это был. Ворон. Птица чуть подвинулась и смотрела на него одним глазом не то с тоской, не то с недоумением.
— Не убудет, если попробую? — спросил Гаврила у неё и подцепил виноградину. Ответа он не ждал и не дождался. Птица промолчала, хотя могла что-нибудь и сказать. Гаврила собственными глазами видел у Круторога говорящего ворона. Ягоды были хоть и не крупными, а сладкими. Видно было, что хозяин поставил блюдо не для себя, а для ворона, чтоб не подавился. Не ограничившись первой ягодой, Гаврила пододвинуло к себе блюдо, и стал выбирать виноградины покрупнее.
— Любит тебя хозяин, — сообщил он птице переставшей глазеть в окно и в оба глаза смотревшей как он хозяйничает в её тарелке. — Сразу видно… Для себя покрупнее бы ягод наколдовал, а тебе хоть мелких дал, да сладких! Как раз, чтоб проглотить и не подавиться.
Ворон как ему и полагалось, опять не ответил, и Гаврила снова сунул за щеку несколько ягод и задумался о грядущем… Теперь ему оставалось только спуститься вниз и попытаться отыскать волшебника в подвале. Или ещё где-нибудь. Он, правда, не знал где и поэтому не спешил подниматься. Ноги устало подрагивали, и в животе что-то скреблось. Виноград, конечно, был вкусным, но где бы найти хлеба бы или мяса… Кухню бы отыскать…
Цокнув когтями, птица подскочила к блюду и тоже склюнула ягоду. Гаврила повернул блюдо так, чтобы птице было удобнее и спросил не знамо у кого:
— А вот как он интересно гостей кормит?
— Какой же ты гость? — вдруг сказал ворон. — Гостей зовут, а тех, кто сам припирается…
Мудрая птица не договорила. А может, и договорила, но Гаврила её не услышал. Поняв, кто сидит перед ним в обличье ворона, он попятился. Ноги сами собой сделал шаг назад, и он почувствовал, как страх делает спину мокрой. От этого он испугался ещё сильнее, представив, что произойдёт, если сработает Митриданово колдовство. Шаг назад, ещё шаг, и тут нога его зацепилась за что-то, и он навзничь упал в фонтан.
Когда вынырнул, вместо ворона на краю окна, рядом с блюдом сидел старик. Гаврила замер. Какое-то время они смотрели друг на друга.
— Ты кто? — шёпотом спросил Гаврила.
— А ты угадай, — предложил старик. Казалось, что он ещё не решил, сердится ему или смеяться. — Три раза можешь пробовать… Если с трёх раз не угадаешь, я тебя…
Он отщипнул ягодку с блюда и мечтательно прищурил глаз.
— Я тебя в дерево превращу… Тут у меня как раз дерева не хватает.
Гавриле стало так страшно, что страх, казалось, потёк из-под ногтей.
— Я попробую, — ответил Гаврила, — Ты, наверное, хозяин. Волшебник.
— Да. Деревом ты не станешь… — утешил его волшебник. Он спокойно отрывал ягоду за ягодой и глотал, наблюдая за гостем. Начинать разговор он явно не собирался.
— Извини, коли что не так, — наконец сказал Масленников. — Я к тебе шёл…
— Ну, коли ко мне, то вот и пришёл… Тебя, что в других местах не кормили? — спокойно спросил волшебник, закончив с виноградной кистью и принимаясь за сочную жёлтую грушу.
Гаврила сидел по горло в воде, и вылезать на сухое место не рвался. В голове было пусто. Даже мысли о еде куда-то исчезли.
— Я в других местах и не был. Я прямиком к тебе. Из самого Киева…
— Ты хоть знаешь, к кому пришёл? — на всякий случай спросил Гольш.
— А то, — ответил Гаврила. — К тебе. Ты ведь Гольш?
— А что я с тобой прямо сейчас сделать могу? — ласково спросил волшебник, ни сказав ни да ни нет. — Представляешь?
— А то, — ответил Масленников. Фонтан продолжал буравить воду вокруг него всеми тремя струями. Гаврила набрал воды и плеснул в лицо.
— И что, не страшно тебе?
Гаврила пожал плечами. От этого движения по воде пошли круги.
— Страшно, конечно… Только я не просто так. Я по делу… Заклятье на мне.
— Заклятье, — повторил за ним Гольш. — Ну, ну…
Он щёлкнул пальцами, и журчание прекратилось. Гаврила повернул голову. Струи воды, только что барабанившие по воде застыли в воздухе, словно превратились в лёд.
— Вылезай, — сказал хозяин. — Что нам так беседовать? Я сегодня добрый…
Он посмотрел на мокрого гостя и рассмеялся.
— А то сидишь, как червяк в яблоке.
Гаврила уже понявший, что сразу его волшебник не изничтожит, ответил, боясь своего страха.
— Так я и говорю. Не могу. Вылезу — плохо всем будет.
— Да ладно тебе, — сказал Гольш. — Вылезай. Нечего кочевряжиться. Я не вредный. Честью прошу. Что бы ты обо мне не думал, надеюсь, обойдётся. Не к купцу всё ж пришёл, к волшебнику…
Гаврила отрицательно покачал головой. Сейчас он боялся не Гольша. Что его бояться? Вон какой славный старик. И груша вон у него…
Он боялся своего страха. Гольш не стал его уламывать дальше. Он просто шлёпнул ладошкой о подоконник, и Гаврилу вынесло из фонтана и уронило рядом с волшебником.
— О-о-о-о-х, — сказал Масленников. Жёстко было.
Сидеть мокрым было не удобно, но у него и в мыслях не было раздеться и обсохнуть. Кто знает, как себя старик поведёт, если посчитает, что Гаврила у него в доме помывочную устроил. А старик-то и впрямь оказался не вредным. Потрогав волчевку, от которой несло уже не только псиной и уксусом, но и чем-то ещё, спросил:
— С самого Киева, значит?
Гаврила осторожно кивнул.
— Ну, я ваши обычаи знаю, — сказал Гольш. — Сперва мыться, потом вино пить и закусывать…
Он поднял руки, явно собираясь что-то сделать, но не успел Гаврила отпрянуть и зажмуриться, как волшебник опустил их, так ничего и не сотворив.
— Будем считать, что ты уже помылся и пришёл черёд вино пить.
Он легонько прищёлкнул пальцами и пробормотал что-то. Воздух перед Гаврилой огруз, прогнулся и оттуда, словно через дыру в мешке, вывалился столик на резных ножках. Едва они коснулись пола, как на полированную розовую гладь столешницы упал кувшин. Гаврила попытался отпрянуть ещё дальше, но не удалось — спина и так уже упиралась в стену. Гольш посмотрел на него с недоумением.
— Ты точно из Киева? Славянин?
На каждый вопрос Гаврила истово кивал головой.
— И вина не пьёшь?
— Почему это? — хрипло сказал Гаврила. — Почему это не пью? Пью, когда налито…
Чтоб не сердить волшебника (Кто знает, что у того на уме. Добрый-то он добрый, а вот как начнёт…) он поднял кувшин и выхлебнул немалый глоток.
Внутри стало тепло и легко. Страх, что червём ползал где-то в брюхе, смыло вниз, и он пропал там.
— Ну вот, — удовлетворённо сказал волшебник, радуясь, что привычная картина мира не изменилась, и славяне оказались точно такими же, какими он себе их и представлял. — А ты боялся…
— Если б я тебя боялся, тут всё по-другому было, — воспользовался поворотом разговора журавлевец. — Я ведь к тебе с тем и пришёл…
— Ну и что тебе от меня нужно? — спросил Гольш. — Золота? Царевну? Давай, проси. Я сегодня добрый…
Брови Гавриловы поползли вверх, но тут волшебник притушил вспыхнувшую в Гавриловой груди радость.
— Просить можешь, а вот получишь или нет… Это ещё посмотреть нужно.
— Мне бы, — вскинулся Гаврила, но Гольш сказал. — Да ладно, я сам разберусь…
— Разберись, разберись, — пробормотал Гаврила, подумавший, что волшебник-то он волшебник, да вот разбирается ли он с тенями… Пусть-ка попробует. — Получше посмотри. Как умеешь.
Гольш почувствовал вызов в словах и прищурился.
Несколько мгновений он смотрел словно сквозь гостя. Гаврила почувствовал, что взгляд проникает под волчевку, под кожу, забирается глубже. Он заёрзал и запахнул полы своей шкуры. Кода он решился посмотреть в глаза волшебнику, то тот уже смотрел на него нормальными глазами.
— Ну, — спросил Гаврила. — Видал такое?
— Такое… — медленно повторил Гольш, задумавшись, и Масленников немедленно возгордился.
— Такое я видал раз триста… — неожиданно окончил волшебник. — Чем удивить хотел. Заклятье в тебе на запах, тень потерял, а вот что с рукой не пойму…
— С руками? — переспросил Гаврила.
— С рукой… А всё остальное в тебе — прах, тлен и паутина. Это тебе, может, в диковину, а я…
От избытка сил, а может от озорства, он взмахнул руками.
— Я такого навидался, что ты и представить себе не сможешь. Ну, хочешь, с тебя в зайца превращу?
Гаврила слегка отодвинулся. Так. На всякий случай.
— Если тебе силу девать некуда ты бы меня лучше в нормального человека превратил.
Кувшин сам собой взлетел в воздух, и пенная струя ударила в дно невесть откуда появившейся чаши. Смакуя вино, Гольш возразил.
— А чем тебе сейчас-то плохо? Руки-ноги целы…
Конечно волшебник — он не от мира сего. Всё, что и так понятно ему требуется объяснить и показать.
Гаврила ткнул пальцем в пол, где темнела тень волшебника, а потом в сторону, где так же вольготно распласталась тень от столика.
— У тебя тень есть, у него есть… У любой собаки тень имеется, а я что, хуже?
Гольш посмотрел на свою тень и та вдруг стала сперва синей, потом зелёной, потом жёлтой…
— Красиво, конечно, — признал Гаврила. — Только что это мне на твою красоту любоваться буду, если своей нет. Может ты мне тень вернуть? Ну хотя бы оранжевую, если чёрной не получится? А?
Гольш задумался. Провёл рукой над Масленниковской головой и, подумав, ответил:
— Да, пожалуй, что и нет…
Гаврила просто не поверил.
— Почему? Ты ж сильнее других. — Он кивнул на застывшие в фонтане водяные струи. — Я уж и не знаю кто так вот ещё может…
— А ты много чего не знаешь, — не купившись на лесть, спокойно ответил волшебник. — Между прочим есть такие заклятья, что только тот и снять может, кто положил.
— Да ну…, — махнул рукой Гаврила. — Митридан-то про тебя с придыханием рассказывал, а ты…
У Гольша что-то случилось с лицом — то ли зубы заболели, то ли смеяться его потянуло. Он шевельнул бровями и Гаврила враз потерял дар речи.
— Колдовство — это совсем не то, что ты думаешь.
Гаврила попытался разомкнуть губы, но не тут-то было. Магия держала губы не хуже доброго клея. Он попробовал расковырять их пальцем, но не получилось. Присмирев, руками показал, что в речах слегка погорячился. Гольш щёлкнул пальцами, возвращая ему дар речи.
— Я к тебе со всем уважением, — снова заговорил Гаврила. — Ты, конечно волшебник и вообще… Но откуда тебе знать чего я думаю? Может, ты мои мысли читаешь?
— Конечно читаю. Тут и волшебником быть не нужно. У тебя все мысли на лице.
Гаврила провёл по щекам.
— Да не три ты рожу-то. Просто есть вещи, которые в каждой человечьей башке сидят, и ничем их оттуда не выбьешь.
— Да, — согласился Гаврила, — башка у меня крепкая.
— Ну так и уложи в неё, что на тебе такие заклятья лежат, что снять их может только тот, кто положил.
Гаврила замолчал. Он так рассчитывал на помощь волшебника, что и думать не хотел об отказе. Он смотрел на мага, словно ждал, что тот одумается и возьмёт сказанные слова назад.
Не взял.
— Зря, выходит, мне знающие люди говорили, что ты совет можешь дельный дать, а то и помочь…
— Знающие люди ничего зря не говорят. А вот на счёт помощи… Тут только ты сам себе помочь можешь…
— Это как так? — опешил Гаврила.
— А так. Твоё зло в тебе самом сидит. Лень и страх называются. Хочешь тень найти — так и найди её, не обращая внимания на лень и страх. Ну, а если слабо — то найти волшебника, который её у тебя её отнял.
— Да где ж я его найду? — перебил волшебника Гаврила. — Если я даже не знаю кто это? Как узнать?
Гольш посмотрел на него с весёлым недоумением, всплеснул руками. Ай, да славянин! Ай, да простота!
— А ты, никак думаешь, все волшебники со всего света только и делают, что за твоей тенью и охотятся? Ночей не спят? — После каждого вопроса он задорно подмигивал, словно приглашал Гаврилу вместе с ним посмеяться над собой. — Умных книг не читают, а рассуждают всё, как её украсть половчее?
Он умолк, ожидая если не ответа, то хотя бы понимающей усмешки, но и Гаврила молчал, примеривая на себя слова Гольша. Центром всего света, вокруг которого бушуют волшебные силы, он себя больше не чувствовал, хотя вон, сколько удивительного по дороге в Экзампай случилось. И зайцы, и разбойники… И не повесился едва…
Помолчав, на всякий случай спросил:
— А что, это так и на самом деле обстоит?
Гольш засмеялся.
— Ох, что ты за простота… Как вы там в Киеве живёте только… Из тебя и дерева-то приличного не получится. Так. Трава… Заячья капуста… Твоя тень только тебе интересна, да тому колдуну, который её у тебя украл.
— Так и скажи кто! — обрадовался Гаврила. — Я ж за этим и пришёл!
— Да откуда мне-то знать? — удивился Гольш. — Одно могу сказать — кто-то из твоих знакомых колдунов это сделал. А вот кто — сам решай. Не так уж у тебя много, я думаю знакомых среди волшебников, а?
— Подожди, подожди… Я не понял что-то… — Гаврила с трудом пробирался сквозь слова Гольша. — Значит, тень мне вернуть может только тот, кто её у меня украл?
— Верно.
— А кто эта сволочь, ты сказать не можешь? — полувопросительно, полуутвердительно спросил Гаврила. На всякий случай он даже привстал, готовый бежать туда, куда укажет волшебник. Гольш кивнул.
— Кто он — ты и сам догадаешься. Только он тебе тень твою и вернёт…
Гаврила коснулся мокрого затылка.
— Догадаешься… Да трёх-то всего и знаю… Хайкина, Митридана да колдуна Игнациуса. Ну и тебя, конечно, четвёртого.
— Ну, вот один из троих тебе и удружил.
Гаврила помозговал.
— Из двоих. Один тут точно не причём. Последнего я встретил, когда уже без тени был.
Старик выставил перед собой сухие чистые ладошки, за которыми чувствовалась неодолимая сила. Гаврила молчал, обдумывая своё положение. С какой стороны не посмотришь — радоваться было нечему.
— Получается, что вроде либо Хайкин, либо Митридан?
— Ну я ведь говорю, что тебе лучше знать.
Гаврила выбирал одного из двух и никак не мог определиться, а Гольш, поглядывая на него, уплетал ягодку за ягодкой. Он отщипывал одну, а на её месте тут же появлялась другая.
— Так что ж делать-то? — спросил Гаврила тоскливо. — Кого просить?
— Иди сперва к одному, потом к другому… В ногах валяйся…
Гавриловы кулаки сами сжались от таких слов и, заметив это, Гольш поправился.
— Или по другому как-нибудь разузнай кто из них тебе враг, а кто — друг.
Гаврила в волнении встал и прошёлся перед волшебником. Он представил, как возвращается назад, в Журавлевское княжество и его хватают княжеские воины…
— Нет, Не получится у меня, — сказал он. — Нет…
— А что так?
— К Хайкину мне ходу нет. Князь у нас больно лютый. Не дойду.
Спорить с ним волшебник не стал.
— А второй?
— А второй вообще потерялся. Это тот самый, который меня к тебе направил…
— Потерялся? Что ж он — иголка?
Хотел бы Гаврила и сам это знать!
— Ну, иголка — не иголка, а пропал. Обещал меня к тебе проводить — и сгинул.
— Да… — думая о чём-то своём, протянул Гольш.
— Ну и что мне делать?
— Делать-то что? — в задумчивости продолжил Гольш. — Делать, говоришь…
Он посмотрел вдруг на Гаврилу внимательно, строго посмотрел. Посмотрел так, что внутри у Масленникова что-то напряглось.
— Есть, правда и другой путь…
Гаврила поднял голову.
— Есть?
— Есть. Найти тень самому, никого не дожидаясь.
Гольш говорил негромко, словно сам с собой.
— Тебе-то всё равно, наверное кого искать… Что колдуна своего знакомого, что тень. С тенью даже проще получится… Где она почти точно сказать можно.
Гаврилово лицо просветлело, в глазах зажглась надежда.
— Где?
Гольш посмотрел поверх головы и Гаврила понял, что волшебник прикидывает, получится ли у него, Гаврилы, сделать то, что нужно. Ему так захотелось вернуть тень, что он, чтоб помочь волшебнику решиться, даже плечи расправил. Кажется помогло. Взгляд у старика стал мечтательным.
— Есть такое место на земле, — начал Гольш. — Замок Ко называется. Место это гнилое, тёмное, мало о нём кто знает. Видели там Шерстяного Вепря и Паутинщика…
Глаза у Гаврилы расширились. Колдун глянул на него, постучал пальцами по подоконнику, и, спохватившись, поправился.
— И тебе об этом знать незачем. Ты главное запомни. Помимо прочих загадок славится замок тем, что собираются в замке потерявшиеся тени и привидения…
— Привидения?
Гаврилову спину будто холодом осыпало, волосы шевельнулись. Он почувствовал приближение ужаса и, ни слова не говоря, бросился прямо в фонтан.
Когда он вынырнул, Гольш смотрел на него без страха, но с удивлением. Пришлось объяснить.
— Я приведений с детства боюсь. Как увижу — озноб по коже… Хуже тараканов.
Волшебник чисто по-человечески поскрёб затылок, представив, что ждёт его гостя в замке.
— Да… Тяжко тебе будет.
Он отщипнул виноградину и бросил её в Гаврилу. Гаврила хотел сказать, что, мол, ничего, уж как-нибудь, но не успел. В полёте ягода преобразилась и превратилось в яблоко, что само собой залетело в рот, не дав вырваться оттуда опрометчивому обещанию. Гаврила сочно хрустнул. Половинка осталось на языке, а другая упала в фонтан. Едва коснувшись воды, огрызок превратился в воробья и упорхнул в окно. Гаврила поглядел на диво краем глаза — не до него было, какие дела тут творились.
— Тогда придётся тебе душу закалить…
Ему показалось, что он ослышался, и он наклонил голову, что услышать слова ещё раз.
— Душу закалить, — повторил волшебник чуть громче. — Убить страх в себе… Страх меча и копья, стрелы и кинжала, высоты и тайны… И дикого зверя.
С каждым новым словом Гольш вскидывал руку вверх и в ней появлялись то меч, то копьё… Каждый раз, когда звучало новое слово Гаврила втягивал голову.
Замолчав, волшебник посмотрел на него по особенному, как смотрел в первые мгновения встречи, словно прицелился. Гаврила ощутил, что каждая частичка, каждая жилочка волшебником взвешена и оценена. Не успев испытать гордость, он ощутил стыд, поняв, что оценил его Гольш не высоко.
— А будет совсем плохо — в ладоши хлопай, — сказал тот. — Говорят, таким как ты помогает. Ну а теперь белым лебедем…
Показывая, что разговор закончен, Гольш ткнул пальцем в ту сторону, откуда Гаврила совсем недавно появился. Масленников не шелохнулся. Громадность того, что ему предстояло сделать, настолько ошеломила его, что он забыл обо всём. Не о Гольше он сейчас думал (подумаешь, колдуном больше, колдуном меньше), а о себе, о том, кем предстояло стать и что предстало сделать.
— Не хочешь лебедем, тогда навозной мухой…
Волшебник проворчал что-то, и неведомая сила, уже однажды показавшая журавлевцу свою власть над ним, подхватила страдальца и через окно вынесла наружу. В одно мгновение вместо надёжного камня под ним ни оказалось ничего. Гаврила взревел и тут же обезумел от страха. На его счастье Гольш не бросил его, уподобив настоящей мухе, а довольно аккуратно опустил на землю среди розовых кустов, только не вовремя. К этому моменту в Гавриле не осталось ничего человеческого. Страх бушевал в нём, требовал действий. Он рвался наружу, и Гаврила бросился очертя голову сквозь сплетения кустов, выворачивая и сбивая деревья. Несколько мгновений спустя он стал похож на лешего — в ветках, цветах, траве.
Гольш озадаченно смотрел на растоптанные розовые кусты, на содранный дёрн, на сломанные деревья. Гаврила лежал посреди всего этого разгрома и едва-едва шевелился.
— Страх высоты тебе тоже истребить надо, а то вдруг придётся на стену лезть…