Как оказалось, место это было вовсе не дикое. Уже через несколько поприщ от берега под ноги ему выкатилась дорога, и Гаврила увидев в этом добрый знак, несколько воспрянул духом. Любая дорога вела к людям, а там можно узнать что-нибудь о замке или о колдуне, или просто найти еду.

От берега до дороги он шёл мрачный, думая больше о прошлом, чем о будущем. Как скверно всё сложилось! Ещё вечером до разгадки тайны было совсем близко — рукой подать. Этот Перетрий наверняка не с чужих слов знал где стоит замок Ко. Всё он знал, даже цвет стен описал и сколько в замке ворот! Да вот поди ж ты! Пропал! Как корова языком слизнула!

Ну куда он мог подеваться? Ни следа, ни знака… Не иначе как колдовство…

Облака над ним продолжили свой бег к морю, а Гаврила от этой мысли встал как вкопанный.

Конечно колдовство! Может быть, даже в этом колдовстве и без сволочи Митридана не обошлось! И ведь как ловко, гад, всё обделал!

Он несколько мгновений боролся с охватившей его злобой, но справился с собой и пошёл дальше.

Всё вокруг двигалось и ему не следовало стоять на месте.

Мир вокруг был полон движения — дорога неспешно стелилась под ноги, неслись в вышине плотные облака и даже Солнце, поднявшись из-за края земли, поползло вверх, разгоняя снующих в небе утренних птиц.

Вскоре его лучи перестали греть и начали обжигать. Дорога это почувствовала раньше Гаврилы и свернула в сторону, где на виднокрае показалась тёмно-зелёная полоска леса.

Гаврила пошёл быстрее и вскоре оказался среди высоких и густых кустов. Тут пахло не зноем и пылью, а живой зеленью, водой и, отчего-то, жареным мясом. Несколько мгновений спустя он уловил и человеческие голоса.

Ноги сами понесли его вперёд. Люди! Еда!

Сквозь кусты проглядывала поляна. Где-то рядом сопели и обрывали листья с кустов то ли лошади, то ли верблюды. Гаврила поправил повязку на поясе и, не страшась, раздвинул ветки перед собой.

Он не успел сделать и шага, как наткнулся на чью-то спину. Толком разглядеть Гаврила ничего не успел, только понял, что перед ним воин, а вот тот оказался сообразительнее. Повернувшись к Гавриле усатой мордой он с одного взгляда определил кто перед ним.

— Стой, оборванец! Куда?

Руки у того были заняты, но Гаврила стоять не стал, а шарахнулся в сторону. Воин, повинуясь долгу, оставил свои дела и схватился за короткое копьё. Теперь Масленников стоял на поляне, лицом к кустам. Сбоку и за спиной шумели люди, но он не смотрел туда, держа взглядом руку с копьём.

— Да я… — попытался он объяснить охраннику, но тот слушать не стал, а ткнул древком.

Тряпка, чудом ещё державшаяся на поясе размоталась, упала и Гаврила уже не пытаясь что-либо объяснять, прикрылся руками. Стражник не удивился, только презрения во взгляде прибавилось.

— Пошёл к остальным!

Масленников наклонился, чтоб подобрать остатки портков, и тут же ощутил не сильный, а обидный удар по спине. Убить его страж не хотел — хотел бы убить клюнул бы остриём, а он ударил древком копья. Масленников попятился, сделал несколько шагов, стараясь не упасть и не уронить тряпку.

Чьи-то руки поймали его, поддержали, не дали упасть. Он поднял взгляд.

Перед ним стояло несколько оборванцев, одетых едва побогаче, чем он. За их спинами множество людей сидели кучками, а рядом с ними стояли вооружённые короткими копьями конвоиры.

Гаврила ещё не успел понять, что вновь оказался в рабстве, как его узнали.

— Это же богатырь Гаврила Масленников! — восторженно заорал товарищ по несчастью. — Любимец Богов и Киевского князя! Он снова спасёт нас!

Гаврила оглянулся удивлённо. Его окружали незнакомые лица, но все они смотрели на него с радостью и надеждой. Взгляд журавлевца перебегал с одного на другого, но на каждом было написано одно и то же — радость и надежда.

А потом он увидел купца Марка и всё понял. Никто из друзей не погиб, но участь их была немногим лучше смерти. Они вновь стали рабами, а память у рабов хорошая.

Рабы отхлынули назад, не зная чего ждать от него в этот раз. У них появилась надежда, и плечи Гаврилы сами собой развернулись. В воздухе пронёсся вздох и звон цепей. Все головы повернулись к нему.

— Гаврила! Убей их!

Марк дёрнулся вперёд, но скованные с ним замешкались или не поняли его порыва и купец упал, продолжая кричать. Он пополз к нему, но тут выскочил ещё один воин. Опережая движение Масленникова, он загородил купца и потащил меч из ножен. Тень презрения к полуголому рабу мелькнула на красивом лице, и он обнажил меч.

Гаврила улыбнулся в ответ и не обнажил ничего.

Разве что зубы в улыбке…

Глаза у воина были сине-зелёными, как море, из которого он только недавно выплыл, и безжизненными, словно мёртвая вода, что сейчас вместе с кровью текла по Гавриловым жилам.

Он вспомнил о мёртвой воде, что переполняла его, и рассмеялся глупой угрозе. Подумаешь — меч! После двух десятков падений на камни, когда мясо и кости перемешивались в кровавую кашу, когда на твоих глазах боль, словно верёвка, стягивает тебя, превращая из клочков и обрывков в человека, железка в руках воина показалась ему простой хворостиной.

Воин прочитал это в его глазах и попятился.

— Раздави его! — бесновался в ногах Марк.

Мусил, растянув скованные руки, чтоб цепь невзначай не звякнула в руках, скользящим шагом ушёл за спину стражника и набросил цепь на горло. Кто-то из слабых духом заорал предостерегающе и страж вовремя обернулся. Он упал, перекатился в сторону, встретив Мусила мечом. Тот принял удар на растянутую цепь. Железо лязгнуло, столкнувшись с железом.

Бунт! Бунт!! Пути назад уже не было!

— Ай-я! — заорал Марк, бросаясь под ноги стражнику…

Но этого не понадобилось. Мусил неуловимо для глаза повернулся и вновь оказался за спиной стража. Цепь легла точно на кадык, и он потянул стражника на себя, словно был подручным у смерти…

Гаврила не успел досмотреть, что там стало дальше. Кусты затрещали, и сквозь листья и ветки на поляну выперлось что-то огромное, серо-коричневое цветом, испещрённое складками, словно лежалая шкура. Он каким-то наитием понял, что это «что-то» — живое. Через мгновение он убедился, что не обознался — с одной стороны туши мотался толстый трубчатый хвост.

Гора мяса поднялась на четыре ноги. Кожистые складки разошлись, кожа натянулась как полотно и под ней пробежала волна. Зверь развернулся, показывая себя со всех сторон. Удивление остановило Гаврилу. Под хвостом блеснули два желтоватых рога, между ними распахнулась пасть, и по поляне прокатился трубный рёв. Хвост у этого чудовища рос прямо из морды.

«Зверь с двумя хвостами!!»

От этой мысли Масленников совершенно обалдел. Такого чуда он и представить не мог.

Однако через мгновение человеческое удивление переплавилось в страх. Топая ногами-брёвнами зверь вышел на поляну, оставив позади немалую просеку, то ли сожрав всё что росло там, то ли потоптав, и затрубил. От его рёва рабы шарахнулись в сторону, роняя друг друга, оставляя Гаврилу один на один с чудовищем.

Имени его Гаврила не знал. Но чтоб понять душу зверя ему хватило и одного взгляда. Новый враг наверняка кровожаден, как всё неизвестное, и в его рёве слышались крики когда-то уже затоптанных и раздавленных и сожранных заживо.

Маленькие глазки чудовища нашли Гаврилу, и оно ещё раз вострубило и топнуло ногой, вызывая человека на бой. Холодная волна уже знакомого ужаса налетела на Масленникова и погребла его под собой…

Отбросив обмякшего стража, Мусил увидел как Гаврила сперва медленно, словно что-то внутри мешало ему, пошёл навстречу слону, но с каждым шагом походка героя становилась твёрже, и через десяток шагов он перешёл на бег.

Тот, кто смотрел на него со стороны, вряд ли усомнился бы, чем кончится поединок между смельчаком и горой мяса. Они сошлись у самого края поляны.

Слон вскинул ногу, накренился, и все на поляне замерли. Все, кроме Гаврилы. Он подпрыгнул, навстречу медленно опускающейся слоновьей ноге и лишь слегка замедлив движение, вошёл в неё, словно гвоздь в доску. Одно мгновение висела тишина и вдруг она рухнула, разбитая рёвом смертельно раненого зверя. Слон подпрыгнул. Те двое, что сидели у него на спине, соскочили, и едва коснувшись земли, бросились прочь. То, что они видели, напрочь лишило их желания драться.

— Колдовство!!! — заорал кто-то тонким голосом. — Колдовство!

Кто бы взялся пристыдить их? Они были воинами и точно знали, что колдовство мечом не перерубишь.

Слон ещё раз взревел, уже жалобно, но Гаврила, словно ничего не ощущал в это мгновение, вскинул руки, выбираясь из слоновьей туши, пройдя её насквозь. Зверь жалобно всхрапнул и замолк, только ноги продолжали дёргаться и хобот хлестал по земле, но через несколько мгновений всё утихло, только слышалось, как Гаврила мокро хлюпая ногами, застряв, ворочается в слоновьей туше, но нужды в подвигах уже не было. Рабы, увидев силу, что теперь была на их стороне, волками набросились на стражу, а та, после того, что Гаврила тут сотворил, почти не сопротивлялись.

— Режь их, гадов! — заорал Мусил, почувствовавший, что пришло, наконец, время мести. — Режь, чтоб на семя не осталось!

Опустив своего покойника, Мусил окинул профессиональным глазом поляну, но рабы и сами справлялись. Им хватило хорошего примера. Его помощь никому тут не была нужна. Никому, кроме Гаврилы.

Воин помнил, чем кончилось для того геройство в прошлый раз, и, отбросив всё ещё дёргавшего ногами стража, бросился к Масленникову, спеша успеть добежать раньше, чем тот потеряет свою силу и станет добычей любой, пусть даже и не особенно крупной мухи.

Он всё-таки не успел. На его глазах Масленников словно надломился и упал…

Рядом с кучей мяса, в которую превратился слон, было липко и страшно. Гаврила побуйствовал там на славу! От одной половинки не осталось почти ничего, кроме кровавой лужи, быстро уходившей в землю. Другая половина, почти целая, торчала из кустов, листья которых дёргались от капель крови, стучавших по ним словно капли крупного дождя. Гаврила лежал тут же, зарывшись головой в груду поломанных костей и порванных кишок.

Где-то рядом орали умирающие, кто-то убегал, треском веток отмечая путь бегства, но здесь было тихо. То, что Гаврила совершил, в глазах бывших рабов выглядело чудом, и никто не решался ни повысить голос, ни даже нарушить тишину. Наконец кто-то шёпотом спросил.

— Он жив?

Не дрогнув лицом, Мусил склонился над второй половиной и, ухватив за ноги, потянул героя наружу из кровавого месива. Тот дёргался, слабо шевелил руками, с которых на перепаханную ногами землю срывались тяжёлые, липкие капли. Со стороны непонятно было — оживает ли Гаврила или, наоборот, с этими подёргиваниями их него уходят остатки жизни.

— Да его бревном не задавишь! — сказал Марк, надеясь, что Судьба услышит и сделает как надо. — Такому молодцу, да помереть?

Гаврила выныривал из небытия частями.

Сперва нос, ощутил сладковатый запах крови, потом он почувствовал тепло, окутавшее его со всех сторон, но не такое как от костра, а такое, какое бывает от лежащей рядом коровы или несколько собак, потом под веки проник розоватый свет… Этих намёков ему хватило, чтоб понять, что он уснул в хлеву, и что скоро настанет утро. Потом его нос потревожил запах жареного мяса, и это вернуло ему память. Он вспомнил нависающую над головой живую тяжесть чудовища и со стоном дёрнулся.

— Жив! — послышалось словно бы издалека. — Живой!!!

Гаврила почувствовал, что его несут, потом запах мяса стал явственнее, и он почувствовал огонь костра, зазвенело железо, прорезались голоса…

— Вон, с ляжки ему…

— Печень ему нужна! Печень!

— Правильно! Печень. На нутряном сале!

— Хобота кусок! Хобот ему дайте. В нём вся сила!

Гаврила почувствовал на губах кровь и в глотку провалился кусочек мяса. Он сглотнул и вокруг вспыхнул радостный галдёж.

— Ещё!!

— Говорят вам, печёнку режьте!

В голосах не было зла, и он решил открыть глаза.

Небо над ним загораживало десятка полтора голов. Люди смотрели вниз с восторгом и обожанием. Такие лица Гаврила прежде видел только у людей, что смотрели снизу вверх — в небо, в обиталище Богов. Несколько мгновений и те, кто смотрел сверху и тот, кто смотрел снизу — молчали. Гаврила ждал, то ему скажут, а недавние рабы, похоже ждали не скажет ли чего Гавриила, чтоб понять наконец, помирает тот или так просто лежит, набираясь сил перед новой схваткой. По тогдашним обычаям герой просто так помереть не мог. Перед смертью он просто обязан был сказать что-нибудь значительное, или, хотя бы, путь указать, куда идти дальше.

А может быть, ждали, что он сорвётся назад в беспамятство. Затянувшуюся тишину прорезал весёлый голос Марка.

— Я ж говорил — печень! Печень, друзья, она во всех случаях способствует!

Слабости Гаврила больше не ощущал. Он сперва встал на колени, а потом его подхватили под руки, и он встал во весь рост. Его качнуло в сторону, но он удержался. Со стороны этого никто не заметил. Поковырявшись пальцем в зубах, сообщил новым и старым товарищам.

— Печень как печень. Ничего особенного.

А что ещё мог сказать настоящий герой, после того, как голыми руками порвал и съел кровожадное чудовище? Бывшие рабы облегчённо зашумели, что желают здоровья знаменитому богатырю и благодарны ему будут до самой могилы, а теперь пора и в путь… Чей-то голос прозвенел позади него.

— Ну, атаман, что дальше делать будем?

— Атаман? — удивился Гаврила, поискав глазами крикнувшего. В памяти мелькнула какая-то разбойничья фигура с серьгой в ухе, и пропала. Журавлевец улыбнулся.

— Какой я атаман?

— Атаман, атаман… — подтвердило сразу несколько голосов. — Нам другого не нужно…

Гаврила поморщился.

— Шли бы вы своей дорогой… Мне…

Он в сердцах хотел рассказать о пропавшей тени, о дороге в замок Ко, но только махнул рукой.

— Мне своих дел невпроворот.

Народ зашумел и тогда Марк поднял руку, успокаивая людей.

— Кто хотел уйти — ушёл, — сказал купец. Он махнул рукой за спину и круг людей, окружавших Гаврилу, раздвинулся. На поляне и впрямь больше никого не осталось. Лежало несколько трупов, теперь уже не понятно — стражников или нет, дымились опрокинутые походные кузни. Все живые собрались вокруг него — люди Марка да ещё несколько незнакомых, поверивших, что Гаврила и впрямь может помочь. А тот и не смотрел на них. Глядя на перепаханную десятками ног землю, напомнившую ему о доме, он представил деревню, спокойные сытые вечера, туман над распаханной землёй… Чтоб вместо этого по лесам бродить, да в болотах ночевать? Ну уж нет!

— Нет, братцы… Какой из меня атаман? Нет!

Марк, не слова не говоря, подхватил его под руку и повёл в сторону. Около костра, над которым на прутьях жарилось мясо, он тихо, но жёстко сказал.

— Ты что ж подумал, журавлевец? Что мы тебя к разбою склоняем?

Гаврила, отведя глаза, кивнул. Купец тоже кивнул, не то понимающе, не то удивляясь Гаврилову уму и злым шёпотом продолжил.

— Дурак!.. Нам сейчас не деньги с прохожих сшибать нужно, а уйти отсюда подобру-поздорову.

Он оглянулся на близкие кусты, из которых торчали чьи-то босые ноги. Их хозяина никакие вопросы уже не интересовали.

— Ну и идите… Кто держит?

— Здравый смысл. Если поодиночке пойдём, то по одиночке и переловят, — серьёзно сказал купец. — Надо отрядом уходить. Понял, дурень? Отрядом!

Гаврила отрицательно качнул головой, понимая, но не соглашаясь, но Марк не отстал.

— Нам вождь нужен. А тебя эти в деле видели.

— А чем ты хуже? — упрямился Гаврила.

— Тем, что не я, а ты их дважды из рабских ошейников доставал, — терпеливо объяснил купец. Против этого сказать было нечего, но Гаврила и тут заупрямился.

— Нет. Мне своей дорогой идти…

Он хотел отодвинуть купца и уйти сквозь кусты, но тот ухватился за волчевку. Упрямство Гаврилы подтолкнуло Марка выбрать другой тон. С Гаврилой нужно было соглашаться, а не противоречить.

— А как же? — согласился с ним Марк, бросив быстрый взгляд на людей, что вытягивали шеи, стремясь услышать разговор. — Конечно свой.

— Мне в замок Ко нужно!

— Значит нам по дороге! — хлопнул его по спине купец. — Видишь, как всё хорошо получается!

— А ты знаешь, где он? — обрадовался Гаврила. Радость вспыхнула молнией и угасла.

— Нет! А ты?

— И я не знаю, — сник Гаврила. Купец улыбнулся.

— Ну, вот видишь — нам, значит, в одно место!

Гаврила нахмурился и Марк объяснил.

— Прямо в то, где можно о твоём замке спросить.

Что-то он не договаривал, этот купец и Гаврила спросил:

— Что за место? Где?

Марк успокаивающе помахал рукой товарищам, и те, с радостным гвалтом, начали разделывать слона. Марк пошёл к ним, не сомневаясь, что Гаврила пойдёт следом. На ходу он, полуобернувшись, обронил.

— Я по этим местам хаживал… Тут рядом живёт громадной силы волшебник. Джян бен Джян зовут. Не слыхал?

Гаврила ничего не ответил.

— Так вот я думаю, что если он знает о многих волшебных вещах такое, что его стороной обходят, то почему бы ему не знать что-нибудь и про замок Ко?

Глаза у Масленникова широко раскрылись.

— Почему бы и нет? — повторил Марк. — По крайней мере, спросить у волшебника о колдовстве не зазорнее, чем у простого путника… А толку наверняка больше будет!

Мысль, что он станет атаманом, у Гаврилы пропала. Он теперь думал о том, как найти этого волшебника, и что тот скажет ему. Ради этого можно было и атаманом побыть.

— Хорошо. Веди!

— Поведёшь нас ты, — уклонился от предложенной чести купец. — А я тебе дорогу покажу.