– В каком смысле я здесь внизу? – Голос Мануэлы в домофоне кажется чужим и неприязненным.

– Я шел из мастерской домой и подумал, не зайти ли навестить тебя.

– Луис, уже час ночи!

– Ну и что с того? Вчера, как мне помнится, мы занимались кое-чем намного позже.

– Да, но вчера была суббота… А завтра не воскресенье, а понедельник!

Парень с девушкой, обходя меня, спускаются с тротуара. Мне кажется, я читаю сочувствие в их взглядах. Внезапно до меня доходит, что я выгляжу полным идиотом, стоя столбом посреди ночи и беседуя с домофоном.

– Значит, ты мне не откроешь?

– Луис, ну я… я уже в постели, выгляжу непрезентабельно. Давай увидимся завтра, а? Хотя это уже сегодня. Сегодня вечером, да?.. Луис?.. Луис!..

Вот так всегда, думаю я с досадой, как только проходит момент страсти, они мгновенно озабочены кучей мелких глупостей. Смазанный грим. Целлюлит. Комната в беспорядке.

Последние слова теряются в тишине темной улицы, вскрик домофона, с которым никто не общается. Я уже далеко и едва слышу, как мое имя эхом прокатывается вслед за мной. Быстро сворачиваю за угол.

Непрезентабельно. По-моему, ее не очень волновало, как она выглядела сегодня утром, когда раздвигала ноги в душе, умоляла меня прекратить изводить ее ласками и наконец трахнуть. Предстать передо мной непрезентабельной и даже порочной ничего не значило для нее сегодня утром. Вот так всегда, думаю я с досадой, как только проходит момент страсти, они мгновенно озабочены кучей мелких глупостей. Смазанный грим. Целлюлит. Комната в беспорядке. То, что о них могут подумать. Такое впечатление, что они готовятся к визиту министерского инспектора, а вовсе не любовника.

Живя в Италии много лет, я так часто сталкиваюсь с подобным отношением даже к визитам друзей, что, думал, уже привык к этому. Но, видимо, не совсем. Дело в том, что и сейчас на Кубе простые нравы, а были и еще проще. Когда я был мальчишкой, не было ни мобильников, ни электронной почты, ни WhatsApp и всего прочего, лишь немногие имели в доме обыкновенный телефон, и это считалось большой роскошью.

Не знаю почему, то ли Лео заразил-таки меня своим печальным пьянством, то ли отказ Мануэлы увидеться со мной так огорчил, но я внезапно чувствую себя взвинченным и потерянным.

Поэтому, если ты хотел навестить приятеля, ты просто отрывал задницу от стула и шел к нему, вот и все. Без всякого предварительного оповещения ты появлялся у его двери и звонил в колокольчик. Если был колокольчик. Если его не было, стучал или просто входил в дом или во двор. Если друг, к которому ты явился, был там, хорошо, если он отсутствовал, всегда кто-нибудь из родственников или соседей мог подсказать, где он может обретаться. И его всегда можно было найти в одном из привычных мест: в баре, на пляже, на баскетбольной площадке, куда мы ходили играть в пелоту. Интересно, тогдашняя жизнь кажется мне сейчас такой простой только потому, что я был совсем юным, а она такой далекой?

Не знаю почему, то ли Лео заразил-таки меня своим печальным пьянством, то ли отказ Мануэлы увидеться со мной так огорчил, но я внезапно чувствую себя взвинченным и потерянным. Набережные канала полны народу: группки шумных самцов, группки самок с начищенными перьями, парочки, целующиеся на мосту с таким жаром, каким бывают наполнены только весенние поцелуи. Все действует мне на нервы: голоса, свет, запахи. Чтобы миновать толпу, я сворачиваю в боковую улочку.

Здесь я чувствую себя намного спокойнее. Замедляю шаг, – я и не заметил, что почти бежал. Останавливаюсь перед витриной небольшого магазинчика, чтобы привести в порядок мысли и решить, что делать дальше. Можно было бы пойти потанцевать в какой-нибудь ночной клуб или же просто выпить пива в баре. Спать не хочется, возвращаться домой одному – тоже. Правда, эта проблема решается быстро, а после часа ночи и очень быстро: девушки, потерявшие надежду на интересную встречу, откликаются с большей готовностью, а меланхолия последних часов уик-энда довершает остальное.

Это еще один странный психоз, из тех, что я обнаружил в Милане в самой острой форме. Отчаянная готовность, с какой миланцы в рабочие дни погружаются в полную стрессов жизнь, лишь бы испытать радость свободы в пятницу вечером, но уже к воскресному вечеру они опять чувствуют себя несчастными, и так по кругу. Зато здесь мы свободные, не то что вы там, на Кубе, постоянно убеждают меня они. Но слово свобода я давно вычеркнул из своего словаря как неприличное. Скажем так, я не забыл чувство несвободы, которое сопровождало меня на Кубе, но теперь я столкнулся с чем-то похожим в Милане.

В ушах возникают обрывки нашего с Мануэлой разговора, а следом громкий – клик! – как озарение: Ева живет в этом районе, у Евы магазин пластинок и винтажа. Этот.

Некий предмет в витрине своим сверканием привлекает мое внимание. Это брошь. Я разглядываю ее. Странное изделие. В центре – большой безвкусный камень ужасного ядовито-зеленого цвета, похожий на осколок бутылочного стекла. Но вокруг него изящнейшее кружево серебряной филиграни, явно ручной работы. Приглядевшись, различаю растительный мотив: тонкий побег виноградной лозы с крохотными листиками. Ощущение такое, что они задрожат, подуй в витрине даже легкий ветерок.

Заинтригованный столь странной комбинацией дурновкусицы и очарования, я принимаюсь рассматривать другие предметы, выставленные в витрине. Обнаруживаю еще несколько брошек, почти все они намного красивее первой, есть даже пара от «Тиффани» – марки бижутерии, знаменитой в пятидесятые-шестидесятые годы. Мода вернулась, и теперь, видимо, похожая бижутерия опять в цене. Представляю, сколько женщин сожалеют сегодня о том, что когда-то избавились от подобных цацек их юности.

Помимо украшений, в витрине полно пластинок. В голове мелькает мысль о том, что, хотя в обиходе они встречаются все реже, невозможно не узнать эти квадратные обложки, немного потертые по углам от того, что из них вытаскивают-вкладывают виниловые диски.

У нее магазин пластинок.

Пластинок? Тех, что из винила?

Она также немного торгует винтажными вещами…

Она ошиблась веком!

В ушах возникают обрывки нашего с Мануэлой разговора, а следом громкий – клик! – как озарение: Ева живет в этом районе, у Евы магазин пластинок и винтажа. Этот.

WONDERLAND.

Значит, все-таки не Eva’s Corner. Но все равно по-английски. Попугайство, да и только. Но меня это нисколько не смущает, больше того, заставляет улыбнуться. Сумасшедшая Ева трудится в Стране чудес.

Я заглядываю сквозь витрину внутрь магазина, стараясь понять, насколько он велик и как выглядит накануне ликвидации. С трудом представляю себе, как взбалмошная подруга Мануэлы подбирает обложки долгоиграющих пластинок и с большим вкусом расставляет их в витрине вперемешку с украшениями. Но, может быть, она только владелица магазина, а всю работу проделывала какая-нибудь продавщица.

– Какие-то проблемы, приятель? – раздается голос за моей спиной.

Я вздрагиваю, отступаю от витрины и поворачиваюсь.

– Ты плохо себя чувствуешь? – спрашивает меня полицейский, но я вижу, что он подозревает совсем другое.

– Нет-нет, со мной все в порядке, я просто смотрел… Я хорошо себя чувствую, спасибо.

Он подходит ближе. На вид ему лет двадцать, хотя на самом деле наверняка больше. Взгляд настороженный. Я соображаю, что на мне все еще вечерний костюм, в котором я ездил на свадьбу. Хотя я был в нем всего пару дней уик-энда и надел сегодня, собираясь поужинать и вернуться домой, он кажется не очень свежим. Рубашка измята и наполовину вылезла из брюк, когда я бежал по улицам, туфли в пыли. Понимаю, что видок у меня не самый презентабельный.

– Выпил лишнего? Может, тебе лучше пойти домой?

– Да нет, я почти не пил.

– Судя по твоим глазам, я бы не сказал. – Он подходит еще ближе и принюхивается: – Что это за запах?

Я принюхиваюсь тоже и отчетливо ощущаю запах марихуаны. Пахнет точно не от меня, я давно не курил, по крайней мере будучи в этой одежде. Готов поклясться, что запах доносится из окна первого этажа здания прямо за спиной полицейского. Оно открыто и оттуда доносятся голоса и музыка.

– Не чувствую никакого запаха, – говорю я.

Еще не хватало стучать на кого-то.

– Могу поспорить, что запах есть, – отвечает, ухмыляясь, полицейский и прищуривается: – У тебя странный акцент. Ты ведь не итальянец, верно? Русский?

Со мной такое уже случалось. Думаю, это все из-за моих голубых глаз или формы скул. Или потому что кругом полно невежественных людей, не способных отличить латиноамериканский акцент от славянского.

– Я родился на Кубе, но уже семь лет живу в Милане, – объясняю я. – У меня здесь квартира.

– Тогда, если тебя это не затруднит, предъяви документы, – говорит он, протягивая руку.

Я лезу в карман, но вспоминаю, что со мной только бумажник и никаких документов. Это Камилла Мантовани уговорила меня не брать их с собой, чтобы случайно они не попали в чьи-то руки и не обнаружилось, что я весь вечер вру. Проклинаю про себя ее паранойю.

– К сожалению, забыл их дома, – вздыхаю я. – Если хочешь, съездим за ними.

– А может, тебе поехать со мной в комиссариат, откуда ты позвонишь кому-нибудь, чтобы тебе их принесли. Что скажешь? – говорит он, беря меня за локоть.

Я не сопротивляюсь. За эти годы я повидал многих полицейских, а этот, хотя и кажется агрессивным, явно не уверен в себе и слегка напуган. Мы одни на темной улице, не исключено, что у меня может быть нож.

– Как скажешь, – отвечаю я, пожимая плечами. – Но мне некому звонить в такой час, придется ждать, когда наступит утро.

Это, конечно, неправда: Лео прискачет немедленно. Если, конечно, будет способен проснуться после лошадиной дозы спиртного и обильного секса с Дорой. Зная Дору, не сомневаюсь, что она прискакала сразу же, как только он ей позвонил. Если подумать, может, я правильно сделал, познакомив ее с Лео.

Разведенный кубинец с русской физиономией и итальянским гражданством – это было бы слишком для одного вечера.

– Я, конечно, могу провести ночь на любой неудобной лавке в участке, – продолжаю я трезвым и уверенным тоном, – но, думаю, у тебя завтра будет бледный вид, потому что у меня итальянское гражданство.

– Итальянское гражданство? – Он явно озадачен моим спокойствием и независимым поведением.

– Да. Я женился на итальянке. Три года назад, – сообщаю я и вижу, как его уверенность в том, что он имеет дело с незаконным иммигрантом и вероятным сбытчиком наркоты, которого можно будет расколоть в участке, тает как дым. Ослабевает и хватка, с какой он сжимает мою руку.

– А где твоя жена, если ты шляешься по городу и пялишься на витрины в такой поздний час?

– Мы развелись.

А вот это правда. Быть может, гримаса, которую я не смог скрыть, убедила его больше, чем любые слова.

– Мои соболезнования. – Он отпускает мою руку. – А я в прошлом году женился.

Вот так вот, мужская солидарность, и совершенно бесплатно. Сказать по правде, я изумлен, поскольку меньше всего ожидал такое от полицейского. Когда речь заходит о людях как о человеческих существах, а не как о продуктах своих страхов или играемых ими социальных ролей, в девяти случаях из десяти они приятно тебя удивляют. У меня было немало интересных встреч, подтверждающих эту максиму.

– Поздравляю, – говорю я ему и едва сдерживаюсь, чтобы не похлопать его по плечу, это было бы слишком. – Слушай, между нами, тебе кажется нормальным, что эта витрина не закрыта рольставнем? – киваю я на витрину за моей спиной. – Эти побрякушки что-то да стоят, а в городе полно плохих парней.

– Да, мне это тоже показалось странным. Поэтому я уже пару раз проезжал здесь, а когда увидел тебя, подумал: вот один из них.

– Нет, я просто остановился посмотреть на пластинки.

Ева прекрасна в своем движении. Она – само совершенство. Дафния, преследуемая Аполлоном. Я как завороженный слежу за ее бегом.

Лучше не говорить ему, что мое внимание привлекла брошь. Разведенный кубинец с русской физиономией и итальянским гражданством – это было бы слишком для одного вечера.

– Я не понимаю тех, кто покупает это старье. – Он качает головой и с пренебрежением смотрит на винил с высоты своих, быть может, лет двадцати четырех.

Когда речь заходит о людях как о человеческих существах, а не как о продуктах своих страхов или играемых ими социальных ролей, в девяти случаях из десяти они приятно тебя удивляют.

Готов поспорить, что он никогда в жизни не видел электропроигрывателя.

– Знаешь, а мы, старики, скучаем по тем временам, – говорю я, словно оправдываясь. – Но, как бы то ни было, раз уж ты на службе в этом районе, может, заскочишь к владельцам магазина и скажешь, чтобы позаботились о ставнях. А то это – прямое приглашение к грабежу, а грабежи плохо сказываются на репутации квартала.

– Ты прав. – Он с удивлением смотрит на меня. – Завтра обязательно зайду к ним. Бдительность бдительностью, но и торговцы, черт побери, должны делать что-то для собственной безопасности.

Ну вот, несколько простых телодвижений, и я перехожу из разряда потенциальных продавцов дури в разряд консультантов полиции, думаю я. Прощаюсь с полицейским и ухожу. В понедельник утром дорогую Еву ждет интересный визит в качестве моей благодарности за восхитительную субботнюю компанию. Было бы недурно, если бы ее еще и оштрафовали.

Весело насвистывая, я направляюсь в сторону дома по улице Рипа ди Порта Тичинезе. Желание выпить или переспать с кем-нибудь куда-то пропало. Этого маленького приключения оказалось достаточно, чтобы вернуть мне хорошее настроение. Я поднимаюсь по ступеням моста через канал, когда вижу, как что-то стрелой летит прямо на меня.

– Стой! Ко мне! Эй, прошу вас, ловите его!

Тревога, звучащая в женском голосе, вонзается в уши и, минуя разум, приводит в действие мои моторные мышцы, обеспечивая быстроту реакций и охотничьих инстинктов. Напружинив ноги и расставив руки как вратарь, я готов ловить зверька, несущегося мне навстречу. Интересно, кто это? Белка?

Нет, судя по редкому изяществу движений, это, скорее, куница. Еще чуть-чуть, и я бы схватил зверька, но он опережает меня: вскарабкавшись по моей ноге, он прячется у меня на груди. Я прижимаю его к себе покрепче, и он замирает. Я слышу его частое дыхание и заполошное сердцебиение. Я поднимаю глаза на женщину, спешащую ко мне по другой стороне канала.

Она бежит широким шагом профессиональной спортсменки. Мой взгляд фиксирует, как, словно в замедленной съемке, ступня одной ноги легко пружинит о землю и взлетает в воздух, в то время как другая нога еще парит в воздухе, левая рука вытянута вперед, правая прижимает к горлу что-то вроде шарфа, который полощется за ее спиной, готовый вот-вот сорваться. Ева прекрасна в своем движении. Она – само совершенство. Дафния, преследуемая Аполлоном. Я как завороженный слежу за ее бегом. Но вот она замечает, что я поймал зверька, и останавливается с другой стороны моста, опершись на парапет и тяжело дыша. Свет фонарей отражается в воде, в его отблеске она напоминает остановившуюся на бегу, запыхавшуюся пленительную нимфу. Я не спеша направляюсь к ней, чтобы передать ей зверька, которого держу в руках словно дар, подношение ее красоте. Я еще не разглядел ее лица.

Я дохожу до середины моста, женщина оказывается чуть ниже меня, у подножья лестницы, ведущей на него. Изящным жестом она запрокидывает голову, отчего ее шарф наконец падает на землю, открывая моему взору нежнейший изгиб шеи, и смотрит на меня.

Мгновенно, прежде чем я узнал ее лицо, я узнаю этот изгиб.