Глава 27

Джессика

Стоя возле клиники, я делаю глубокий вдох. Огромная вывеска «Клиника психического здоровья» заставляет меня чувствовать, что я должна замаскироваться, если войду туда. Она просто кричит: «Сумасшедший человек заходит внутрь».

Я вхожу, записываюсь и жду. Ожидание всегда ужасно в таких местах. Пока сижу, я сканирую комнату, глядя на других, которые ждут, и осуждаю их. Они осуждают меня еще сильнее. Это негласная истина.

Минут пятнадцать проходит, прежде чем называют мое имя:

— Мисс Александр, вы можете пройти на прием, — объявляет секретарша.

Я вхожу в небольшой кабинет и, осматриваясь вокруг, быстро понимаю, что этот терапевт и доктор Уорд совсем не похожи. Книжные полки полны книг, стоящих в беспорядке, и везде я вижу беспорядок. На стенах ничего не висит, кроме часов и плаката с цитатой, расположенного над дверью. Она гласит «Говори с собой, как с тем, кого ты любишь». Я едва могу увидеть в рамке диплом, прислоненный к стене на ее столе, поскольку все файлы сложены перед ним. Я сажусь на синюю клетчатую софу и делаю вдох. Дверь открывается и входит низкая, средних лет дама с начесом на красных волосах, и воткнутым за ухом карандашом. В одном руке она держит колу, а в другой пилочку. На ней надеты джинсы и футболка. Мои глаза опускаются вниз, и я вижу ярко-розовые каблуки. Интересно. Не то, что я ожидала увидеть.

— Здравствуй! Ты, должно быть, Джессика. Я Дженис, твой новый доктор, — говорит она в дружественным, оптимистичным тоном. Она протягивает руку, и я протягиваю ей свою, чтобы пожать ее, прежде чем она занимает место за своим столом. Вытащив очки из ящика стола, она надевает их и открывает файл, чтобы быстро пролистать.

— Я просмотрела твой файл и записи из предыдущей клиники, а также твои посещения больницы, — она закрывает файл и кладет его на стол. Снимает очки и откидывается в своем кресле, небрежно скрестив ноги. — Главное, что я прочитала в нем, нет необходимости возвращаться к этой информации. Я не собираюсь давать тебе никаких диагностических опросников или сидеть здесь и задавать тебе кучу вопросов из учебника. У тебя пограничное расстройство личности. Это довольно ясно из всей информации, которую ты дала доктору Уорд. Так, мы знаем, в чем проблема. Но меня не интересует проблема. Меня интересует решение. Я задам тебе один очень важный вопрос. Твой ответ определит, подходим ли мы друг другу, чтобы помочь тебе.

Она очень прямая, но от нее не исходит угроза. Язык ее тела и тон голоса являются приветствием, почти приглашением к общению. У нее добрые глаза и, почему-то, я не чувствую себя такой напряженной, как была раньше.

— Хорошо, — отвечаю я.

— Ну, хорошо. Не отвечай быстро. Обдумай хорошенько мой вопрос, а затем дай ответ. Мы можем сидеть здесь столько, сколько тебе нужно. Мне нужно знать, действительно ли ты хочешь поправиться? Не: «Да, я хочу поправиться, потому что я должна, или потому что кто-то говорит, что мне это нужно». Я хочу знать, хочешь ли ты, Джессика Александр, стать лучше для себя, потому что ты и только ты, можешь захотеть жить более счастливой и здоровой жизнью. Потому что, если бы судья сказал, что ты можешь перестать приходить завтра, выбрала бы ты все еще находиться здесь. Это должен быть твой выбор, твое решение и ничье другое. Просто знай, что все в нашей жизни является отражением выбора, который мы сделали. Если мы хотим получить другие результаты, мы должны сделать другой выбор.

«Выбор. У всех нас есть выбор», — когда-то сказал Кингсли.

Я стараюсь впитывать все, что она сказала. Я смотрю на свои колени и оцениваю свои мысли. Резкий звук пугает меня, когда она открывает колу. Я устраиваюсь поудобнее на диванчике и продолжаю. Я знаю, что не могу продолжать так жить. Знаю, что хочу быть счастливой. Мне просто так страшно, что я не в состоянии сделать это. Я щипаю свою переносицу и делаю вдох, затем выдох. Я смотрю на нее, мысленно формулируя свой ответ, прежде чем начинаю говорить.

— Я хочу поправиться. Я хочу этого для себя и это правда. Дело в том, что я боюсь, что не смогу добиться успеха с этим пограничным расстройством личности. Это кажется настолько пугающим, и я действительно никогда не сделала в своей жизни ничего успешного. Я думаю лучший вопрос: «могу ли я поправиться?»

Улыбка растягивается по ее лицу, и меня это смущает. Я думаю, что мой ответ не был достаточно хорош, но она выглядит удовлетворенной.

— Джессика, тебе дали эту жизнь, потому ты достаточно сильна, чтобы прожить ее. Я не сомневаюсь в этом. Неуверенность в себе может искалечить человека быстрее, чем какой-нибудь страх. Неуверенность в себе может убить мечты и забрать тебя от твоего будущего, — я нервно слушаю и стараюсь нормально дышать. — Одна из самых важных вещей, которые я хочу вбить в твою голову, что так, как ты говоришь себе — это ключевой фактор в твоем успехе. Наш мозг — большая мышца. Чем больше ты работаешь, тем сильнее он становится. Поначалу это будет тяжело. Ты будешь падать, будешь совершать ошибки, и ты будешь бороться. Это нормально, — она улыбается, и я чувствую желание ей доверять. — Самое главное заключается в том, что ты не сдашься. Ты будешь продолжать приходить сюда, и мы будем бороться вместе. Я буду бросать тебе вызов, толкать тебя, буду ставить лицом перед зеркалом, заставляя тебя открыть самые глубокие и темные места внутри себя. Ты будешь ненавидеть меня несколько дней, и это нормально. Я ожидаю этого. Жесткая любовь — это мой конек. Просто знай, что все, что я делаю, всегда в твоих интересах. Ты можешь сделать это. Все дело в том, как сильно ты этого хочешь.

Я не знаю, как реагировать. Она выглядит так уверенно по поводу того, в чем я совершенно не уверена. Я смотрю глубоко внутрь себя, вызывая каждую унцию мужества, что я когда-либо имела, и делаю свой выбор.

— Ладно, я хочу сделать это.

Слова отражаются от стен моего разума, и я решаю сделать это, как бы тяжело и страшно это ни было. Я хочу счастья, хочу любить ту, кем я стану.

— Хорошо, — она улыбается мне, — я рада это слышать. В неделю у нас будет одно индивидуальное занятие и одно групповое занятие. Если хочешь, можешь сходить на последнее занятие в старой группе на этой неделе. Начиная со следующей недели, ты будешь ходить на все сеансы терапии сюда. Я пришлю необходимые документы судье.

— Спасибо, — говорю я.

— Добро пожаловать, дорогая. Будь уверена, что скоро похвалишь себя. Это решение полностью лежит на тебе. Это твоя первая победа, и их будет еще больше.

Я смотрю на нее и улыбаюсь. Впервые в жизни я чувствую небольшую гордость за свой выбор, который только что сделала.

 

Глава 28

Джейс

— У нее опухоль мозга и очень агрессивная, мистер Коллинз. Мы собираемся провести операцию, но опухоль расположена возле чувствительной области мозга, что делает процедуру очень рискованной. Мы можем удалить только часть опухоли, но она может помочь уменьшить признаки и симптомы. Затем мы можем попробовать лучевую терапию на оставшиеся клетки опухоли.

Виктория сжимает мою руку, и я вздрагиваю. Я не нашел подходящего момента, чтобы сказать ей, что свадьбы не будет. Я поворачиваюсь к ней сейчас и вижу, как ее глаза потускнели от слез. Она была очень близка с моей мамой и ей действительно сейчас тяжело. Я делаю глубокий вдох прежде, чем говорю:

— Когда вы будете оперировать ее, доктор?

— Сегодня, мистер Коллинз. Ваша мама уже подписала все документы. Она хотела увидеть вас обоих до того, как мы подготовим ее к операции.

— Ладно, мы пойдем сейчас к ней, если все в порядке.

— Абсолютно. Мы еще не перевезли ее в операционное отделение. Она все еще в своей комнате.

***

Мама тихо лежит в постели и читает журнал, когда мы входим. В комнате веет холодом, но цветы от ее друзей сверкают ярче, чем в загородном клубе, украшая каждый уголок палаты. Она укрыта одеялом за восемьсот долларов из меха альпака, что подарила ей Виктория. Она даже не моргнула глазом, оплатив это одеяло и много другое для моей мамы.

— Миссис Коллинз, я надеюсь, что одеяло вас греет. В комнате слегка прохладно, — говорит Виктория.

— О, это само совершенство, моя дорогая. У тебя безупречный вкус, Виктория.

Мама улыбается и приглашает нас сесть.

— Сядьте, пожалуйста, вы оба. Я хотела поговорить с вами, прежде чем они повезут меня на операцию. И прежде чем ты начнешь спорить со мной, Джейс Коллинз, просто посиди и послушай маму. Ладно?

Я киваю, соглашаясь, но здесь что-то не так, и дело не только в том, что мама болеет.

— Вполне возможно, что во время операции могут быть осложнения, потому что опухоль находится в опасном месте, — начинает она. Я должен сосредоточиться на ее словах, с некоторой долей отстраненности, иначе я не смогу пройти через это. — Я была у своего адвокат, и все документы на мое имущество будут находиться у него. Ты знаешь, дорогой, что я хочу для тебя всего самого лучшего, чтобы ты жил счастливой и плодотворной жизнью с хорошей женой. Виктория оказалась преданной женщиной, и я обожаю ее. Она тебя очень любит, и у нее есть свои интересы в глубине души, как и у меня. В соответствии с требованиями моей воли, тебе будет предоставлена вся моя недвижимость, после завершения первого года брака с Викторией. И тогда ты получишь все имущество, — говорит она невозмутимым голосом.

Что-то внутри меня начинает ослабевать. Я смотрю на свою мать, женщину, которая вырастила меня, женщину, которой я простил все, потому что сын любит свою мать безоговорочно. Во мне происходит борьба, чтобы не поднять тему аборта. Ее выступление сейчас просто не должно меня шокировать. Больше всего обидно, потому что неважно, насколько сильно я стараюсь контролировать себя, чтобы не обвинить свою мать в эгоистичности, она никогда не перестает тыкать мне это прямо в лицо. Я смотрю на Викторию, и она улыбается. Это злит меня еще сильнее, и я решаю больше не сдерживаться.

— Ты действительно находишь это забавным, Вик? Моя мама ставит мне ультиматум, основанный на любви всей моей жизни, а ты улыбаешься? — я спрашиваю недоверчиво.

— Джейс Коллинз, не оскорбляй свою невесту. Она просто поддерживает законное решение твоей матери. Почему это плохо?

— Мама, пожалуйста, не говори о плохих вещах и не спрашивай меня. Мне искренне жаль, что ты больна, и я буду молиться каждую секунду, пока ты находишься в операционной. Но ты должна понимать, что твое здоровье не будет определяющим фактором в моей личной жизни. Этого просто не будет. Если ты считаешь, что имущество должно перейти мне на основании твоего решения о моей личной жизни, а не того факта, что я твой сын, то я не хочу этого.

Я делаю паузу. На самом деле мне хочется накричать на нее, но я не могу заставить себя сделать это, когда она больна и лежит в больнице.

— Мне не нужны твои деньги, мама, и я не позволю тебе навязывать мне кого-либо. Я люблю тебя и хочу, чтобы у тебя было все хорошо, но я должен подвести черту. Я не жалею о принятом решении. — Стоять перед ней тяжело, ведь я ненавижу конфликты, когда она расстраивается, но уже хватит. Ее лицо застывает, и я готовлюсь к худшему.

— Разве ты не видишь, что я пытаюсь сделать только лучшее для будущего этой семьи? В чем проблема, Джейс? Ты помолвлен с чудесной женщиной, и ты скоро женишься. Почему бы тебе не принять мои условия, которые направлены в вашу пользу? Это все из-за той проститутки из выпускного класса? — шипит она.

Вот и все, хватит.

— Мама, Виктория, прошу извинить меня. Я буду здесь, когда ты придешь в себя после операции, но прямо сейчас я должен идти. Если я останусь, то буду жалеть о своих последующих словах.

Я встаю с кресла и смотрю на Викторию, потому что знаю, что она рассказала маме о Джессике, и это выводит меня из себя к чертям собачьим. Меня бы не удивило, если Виктория была замешана в этом дерьме с недвижимостью. Я иду по коридору и выхожу на стоянку. Я почти подхожу к своей машине, когда мой телефон завибрировал. Это Виктория.

Выключить.

У меня нет желания говорить с ней прямо сейчас, поэтому я сажусь в машину и просто уезжаю.

***

Конечно это то место, где все началось. Она по-прежнему выглядит точно так же, как это было всегда. Водонапорная башня немного ржавее, но все остальное такое же. Я выхожу из машины и иду пешком через пыльный гравий на лестницу. Когда я поднимаюсь, то делаю все возможное, чтобы отключить все и сосредоточиться только на переставлении рук и ног. Я достигаю платформы и осматриваю место, где Джесс когда-то писала. Блеклую и едва заметную, я вижу там надпись: «Дж+Дж навсегда вместе, несмотря на расстояние». В тот день, когда я уехал в колледж, она выцарапала это на башне и нарисовала большое сердце вокруг надписи. Я пробегаюсь пальцами вдоль надписи и возвращаюсь в тот день. Она была счастлива, мы были счастливы. Я скучаю по ней, я скучаю по моей надежде на то, что мы могли бы быть вместе. Почему говорят, что время лечит, что со временем становится легче? Время — это всего лишь пластырь. Он прикрывает рану, но рана должна зажить самостоятельно.

Я постоянно о ней мечтаю, она преследует меня в моих снах, когда я сплю. Бывают моменты, когда я скучаю по ней так сильно, что мечтаю просто вырвать воспоминания из моих снов и переживать их снова и снова. Найти и увидеть ее снова, немедленно вернуть все те давно забытые или проигнорированные чувства, которые я почувствовал вместе с болью, когда она ушла от меня. Должна ли любовь приносить такую боль? Кто знает? Может быть, мы разбиты, может быть, мы не принадлежим друг другу, и возможно, мы никогда не принадлежали.

Думая над всем этим сейчас, я стараюсь подумать над тем, чем меня привлекла Джессика Александр в первую очередь. Я увидел в ней Женевьев? Часть меня осознает, что я всегда хотел спасти ее от самой себя, от других людей, от судьбы, как у Женевьев. Но что бы я ни сделал для Джесс, это бы не смогло ослабить мою вину перед младшей сестренкой. И, если быть честным, я ничего не сделал, чтобы помочь девушке, которая шесть лет назад забрала мое сердце с собой. Ничего. Иногда мне кажется, что я на самом деле сделал ее жизнь хуже. Но я влюбился в нее.

Как, черт возьми, я дошел до такого состояния?

Как я попал к этому месту в моей жизни, где каждый выбор, что я сделал и каждое решение, которое принял, кажется таким неправильным? Сколько минут или часов прошло, я не знаю, и неважно, сколькими способами я пытаюсь увидеть свое будущее, больше Викторию я в нем не вижу. Буду я с Джесс или нет, но я знаю, что не люблю Викторию. А Джессика?

Джессика всегда будет моим самым большим «что, если».

Мой телефон вибрирует снова, и я отвечаю на него, зная, что, если не отвечу ей, она так и будет названивать.

— Чего ты хочешь, Виктория? — огрызаюсь я.

— Джейс, твоя мама. Было осложнение во время операции, и я считаю, что это плохо. Ты должен вернуться сейчас же.

— Скоро буду, — я кладу трубку и иду к своей машине так быстро, как могу. Думаю, я нарушил много правил, пока ехал в больницу. — Не умирай, не умирай, черт возьми, — шепчу я. Слезы горят в моих глазах, и я виню себя снова и снова из-за той ссоры, что была у нас перед моим отъездом. Она моя мама, независимо от того, насколько злой она бывает.

Боже, пожалуйста, не дай ей умереть.

Я влетаю на больничную парковку, выпрыгиваю из машины в мгновение ока и бегу внутрь, чтобы найти Викторию.

— Джейс, сюда, — кричит Виктория.

— Что происходит?

— Я не уверена. Куча врачей и медсестер ворвались в палату, но они мне ничего не скажут.

Я подхожу к посту, чтобы выяснить, как обстоят дела.

— Извините, не могли бы вы сказать мне, в каком состоянии Ариана Коллинз? Она моя мать.

Медсестра не смотрит на меня. Она просто продолжает копаться в стопке бумаг и отвечает:

— Сэр, врач выйдет, как только сможет, и все вам сообщит. Пожалуйста, будьте терпеливы.

Мои манеры и достаточно спокойное поведение просто вылетают в окно.

— Я хочу знать прямо сейчас, что происходит с моей мамой. Я требую, чтобы вы нашли кого-то, кто знает, или кто может узнать! Вы меня слышите?

Она смотрит на меня, поднимая брови.

— Сэр, вам нужно успокоиться. Как зовут вашу маму?

— Ариана Коллинз.

— Дайте мне одну минуту, но если вы выйдете из-под контроля здесь, вы в любой момент будете удалены. Пожалуйста, постарайтесь сохранить спокойствие.

Она уходит по коридору, а я потираю виски, тяжело выдохнув. Я чувствую руку на своем плече и вздрагиваю от прикосновения. Я оборачиваюсь, вижу Викторию, человека, к которому я потерял всякую привязанность.

— Джейс, милый, мне так жаль. Я уверена, она будет в порядке. Мы просто должны держаться за эту надежду, — она знает, что я злюсь на нее, и в последнее время я понятия не имею, когда ее слова или намерения искренние.

— Вик, оставь меня в покое, ладно? Спасибо, что ты здесь для мамы, но я просто не могу разобраться с тем, что я чувствую к тебе сейчас.

Ее брови образуют высокие дуги, и я вижу, как она сжимает свою челюсть.

— В чем твоя проблема? Ты был невыносимым в последнее время. Ты оскорблял меня, смущал, и ты меня обидел. Разве это приемлемо? Я скоро стану твоей женой. Нельзя так относиться к любимой женщине

Ее выражения не смягчаются, и с каждым словом, которое она произносит, я удивляюсь, как я вообще умудрился быть с ней в серьезных отношениях. Она не такая как я. У нас нет почти ничего общего, и ее комплекс превосходства отвратителен. Я считал, что она просто уверенная в себе женщина, но затем уверенность превратилась в дерзость, и она начала смотреть на людей свысока. Я не знаю, изменилась ли она или она всегда была такой, а я просто никогда не видел этого.

— Виктория, мы не можем пожениться, — говорю я ей. — Я отменяю свадьбу. Ты заслуживаешь моей честности. Я не люблю тебя. Ты права, мужчина не относится так к женщине, которую любит. Прости. Я должен был сделать это давным-давно.

Все краски сходят с ее лица и чистая, неподдельная ярость бушует в ее глазах. Я готовлюсь к словесной перепалке, которую она собирается устроить, но возвращается медсестра.

— Мистер Коллинз, ваша мама в порядке. У них были некоторые проблемы во время операции, но сейчас она стабильна. Врачи имеют все шансы для успешной операции. Вы скоро сможете ее увидеть. — Наступает облегчение, и я говорю немое «спасибо». Это хорошая новость никак не влияет на свирепый взгляд Виктории.

— Я собираюсь навестить твою мать, и потом я уезжаю. Ты, Джейс Коллинз, совершаешь серьезную ошибку. Ты никогда не найдешь другую женщину, такую же верную, успешную или более преданную, чем я. Я бы продолжила наследие твоей семьи с честью и достоинством. Ты пожалеешь об этом. Попомни мои слова. Ты дурак!

Она поворачивается и уходит по коридору, и я просто отпускаю ее. Я знаю, что это правильное решение. В глубине души, сможет она когда-нибудь признать это или нет, но она тоже знает это.

***

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я. Мама выглядит усталой и слабой. Лежа здесь, в этой больничной койке, она совершенно не похожа на ту упрямую, волевую женщину, которую я знаю.

— Я чувствую себя прекрасно, сынок. Хотя я очень расстроена тем, что ты сделал с этой бедной Викторией. У нее разбито сердце, сынок. Ты должен пойти к ней и все исправить.

Я качаю головой в недоумении.

Она просто не позволит ее отпустить.

— Мама, пожалуйста, ты можешь сосредоточиться на выздоровлении? Пожалуйста, перестань вкладывать столько энергии в мою личную жизнь.

— Джейс, я действительно не хочу делать этого, и это может быть ошибкой, но я чувствую обязанность перед тобой и нашей семьей сказать тебе.

— Что? Просто знай, что бы ты мне не сказала, меня это не переубедит.

— Сомневаюсь в этом. Виктория беременна.

Внезапно, у меня внутри все переворачивается с ног на голову, и мои мысли начинают метаться на рекордных скоростях.

Чувствую себя так, будто меня сейчас вырвет.

— Джейс, с тобой все в порядке? Дорогой, не смотри так испуганно. Ты будешь замечательным отцом, как твой отец, — она улыбается и хлопает меня по руке успокаивающе.

— Мама, откуда ты знаешь это? Почему она не рассказала мне? В этом нет никакого смысла. Я не понимаю, — я продолжаю терзать свой мозг, пытаясь вспомнить, были ли какие-либо признаки ее беременности, или она что-то скрывала от меня, но все пусто. — Это сумасшествие. Она бы мне сказала. Я просто отменил свадьбу. Почему она не сказала мне тогда? Все это не имеет смысла, черт возьми.

— Джейс, нет необходимости использовать нецензурную лексику. Она не говорила, потому что хотела выйти за тебя замуж, зная, что ты это делаешь, потому что тебе хочется, а не потому, что ты чувствуешь, что должен. Теперь она собирается уйти и растить ребенка одна. Ты этого хочешь для своего ребенка? — спрашивает она, и мой мозг работает так быстро, что я даже не могу сформировать ответ. — Я знаю, что мысль стать родителем в первый раз страшна, но ты хороший человек, и все будет в порядке. Я не хочу, чтобы мой внук воспитывался матерью-одиночкой. Нужно согласиться на свадьбу, Джейс. Поступить правильно для твоего ребенка.

При упоминании ее внука во мне что-то щелкает.

— Действительно, мама? Сейчас ты беспокоишься о благополучии своего внука? Шесть лет назад ты ничего не сделала для жизни своего внука. Ты ни минуты не волновалась насчет моего нерожденного ребенка. Ни минуты!

Выражение ее лица никогда не меняется. Она даже не в шоке от моего обвинения.

— Я знаю, что ты сделала, и знаю, как далеко ты зашла, чтобы покрыть свои мерзкие поступки. Ей было восемнадцать, мама. Восемнадцать! — кричу я. — Она была одинока и напугана. Ты была взрослой и, когда она балансировала на краю этой скалы, ты охотно и с радостью толкнула ее. Поэтому, пожалуйста, не говори мне о том, что лучше. Ты заблуждаешься. Я так рад, что папы здесь нет, что он не видит те вещи, которые ты сделала.

Выражение ее лица сейчас холодное. Нет никаких угрызений совести, просто ничего. Она спокойно убирает прядь волос себе за ухо и отвечает:

— Я сделала то, что, в первую очередь, было лучшим для моего сына. Я ничего не пожалею для защиты твоего будущего. Это все уже в прошлом. Ты пойдешь и помиришься с Викторией. Не говори ей, что знаешь, потому что, если ты это сделаешь, она откажется от свадьбы. Ты заставишь ее поверить, что ты совершил ошибку, и ты согласен на эту свадьбу. Вы будете растить своего ребенка в любящем доме и делать то, что должен делать Коллинз. Держи голову высоко и гордись собой за все, что у тебя есть. — Она говорит все это так, как если бы она перечисляла список дел для одной из ее вечеринок, а не обсуждала план моей жизни.

Я встаю без ответа и покидаю комнату. Мне больше нечего ей сказать. Она совершенно не видит, как ужасно она поступила с молодой девушкой, и насколько сильно это ранило меня и Джесс. Она никогда не увидит свою ошибку. Пытаться спорить с ней — пустая трата времени.

— Джейс, я люблю тебя, сын. Пожалуйста, поступи правильно, — говорит она, когда я закрываю дверь.

Я должен увидеть Джесс и потом мне надо поговорить с Викторией.

 

Глава 29

Джессика

Прежде чем постучать в дверь, я делаю глубокий вдох. Поднимаю кулак, чтобы постучать и прямо перед тем, как мои костяшки пальцев касаются двери, она распахивается. В дверях стоит один из самых красивых парней, которых я когда-либо видела, с огромной улыбкой на лице.

— Ты немного побрился, — замечаю я. — Ты сделал это только ради меня?

Он чешет подбородок и усмехается.

— Да, немного. Тебе нравится?

— Нравится.

— Ну, у меня есть для тебя сюрприз, так что я надеюсь, что тебе это очень понравится. — Он играет своими бровями вверх-вниз, и его кокетливая улыбка меня просто убивает. В нем сочетается смесь крутого, очаровательного и хорошего парня — это так чертовски сексуально.

— Какой сюрприз? Я думала, что мы снова будем готовить.

— Сегодня я дам тебе передышку, я уже все приготовил.

Я шагаю в дом, и мои чувства подвергаются нападению упоительных ароматов. Корица, специи, банан и карамель кружатся в воздухе, и мой рот моментально наполняется слюной. Как только я вижу одеяло для пикника на полу, я встаю как вкопанная.

— Это пикник. Завтрак на ужин на полу в гостиной. Супер классно, да?

Мои глаза стараются принять все это сразу, но не могут. Красивое место располагает посидеть на красно-белом клетчатом пледе, по всей комнате расставлены свечи, букет цветов в центре на одеяле, и самые вкусные на вид вафли, которые я когда-либо видела, размещены на белоснежной тарелке, увенчанной бананами и соусом. Все это выглядит так необычно. Я никогда не знала, что завтрак может выглядеть так элегантно.

Я смотрю на Кингсли, потеряв дар речи.

— Это слишком много? Я просто хотел сделать тебе сюрприз, и я хочу, чтобы тебе понравилось. Если здесь слишком темно, мы можем включить свет и переместить все на кухонный стол.

— Нет, черт возьми, нет! Мне нравится и темнота и все это. Нравится все. Никто прежде не делал для меня ничего подобного. Это... я даже не знаю, что сказать, Кингсли. Это прекрасно. — Я так невероятно тронута тем, что он так позаботился об этом.

Большая улыбка растягивается по его лицу, простая и искренняя, и я знаю: я люблю его. Я это чувствую. Не похотливая любовь, в стиле: я нуждаюсь-в-тебе или я-умру-без-его любви. Я люблю его в самой глубине, в тихом местечке, что я редко посещаю. Я люблю его, как человек любит спокойное озеро в ранние утренние часы, когда оно неподвижно и спокойно. Кингсли меня успокаивает. Я не люблю его, потому что хочу его любви или из-за какой-то непрекращающейся необходимости. Я люблю его, потому что он видит меня и позволяет мне быть собой, никогда не позволяя мне забыть, кем я могу быть. Он никогда не пытается исправить меня, и всегда, независимо от того, насколько безумной это делает меня, заставляет меня видеть все дерьмо из моего прошлого. Я люблю его так, как никогда не любила раньше. Я люблю его бескорыстно. На этот раз, мне не нужно чье-то одобрение, привязанность и не нужно знать, что они ценят меня. На этот раз, я чувствую свою любовь самым простым и подлинным способом. Я люблю его, потому что это правда. Я это знаю и чувствую. Она не чувствуется тяжелой и обременительной. Она чувствует свободной и светлой. Любовь без условий. Это самая приятная вещь, какую я когда-либо чувствовала за всю свою жизнь. Впервые я люблю кого-то, не ожидая ничего взамен.

— Эй, ты куда пропала? Пришло время поесть. Я чертовски голоден.

Я хочу сказать ему, но не могу. Он не поверит мне, если я скажу это. Но теперь я просто буду наслаждаться этой ночью и не думать ни о чем. Я просто хочу сделать шаг из глубин своего разума на некоторое время и наслаждаться нашим временем вместе.

— Ты за словом в карман не полезешь, Кингсли, — я смеюсь.

— Ты знаешь это, дорогая. Я изысканный чувак во всех отношениях, — говорит он с озорной ухмылкой. Он становится на колени и начинает наливать наши напитки.

— Это мимоза, которую, я уверен, ты знаешь. Думаю, это больше подойдет к нашей еде, чем вино.

— Пальчики оближешь, все так аппетитно выглядит. Где ты научился все это готовить? Я знаю, что завтрак должен быть легким, но это не выглядит как типичный завтрак.

— Моя мама хорошо готовит, и у меня есть три сестры. Я был самым маленьким среди них. У меня не было выбора, кроме как научиться готовить. Они никогда не давали мне спуска из-за того, что я был мальчиком. Я думаю, это окупилось.

— Ты часто видишься со своей семьей?

Его лицо немного смягчается от моего вопроса.

— Нет, в прошлом году не очень.

— Из-за Лили? — спрашиваю я.

— Думаю, да. Не знаю. Я просто ненавижу видеть жалость в их взглядах. Я все еще я, понимаешь? Но они все обращаются со мной, как будто мне нужна их жалость, или как будто я собираюсь совершить какое-то дерьмо. Вот почему я люблю быть возле тебя. Ты обращаешься со мной, как я. Даже после того, как я рассказал тебе о Лили, ничего не изменилось. Ты по-прежнему ты, и я все такой же. Мы просто есть друг у друга. Никакого дерьма, никаких игр, никакого дыма и зеркал. Я просто ненавижу жалость к себе. Я не верю жалости или ненависти к себе. Вот почему это раздражает меня, когда ты идешь по этому пути. Меня сводит с ума, когда ты принижаешь себя. Тебе нельзя так жить. Потому что это не жизнь. Как будто живешь в арендованной жизнью, тратя ее на жалость к себе. Я чувствовал боль и винил себя за Лили. Конечно, я борюсь, веду внутреннюю битву, но будь я проклят, прежде чем я дам этому овладеть собой, моим разумом полностью. Принимать дерьмо жизни — это просто часть жизни. Боль говорит нам, что мы все еще здесь, она напоминает нам, что мы выжили. Когда ты действительно думаешь об этом, боль может освободить тебя, потому что без боли нет удовольствия.

Его слова оседают вокруг нас, и я понимаю, насколько невероятно он силен. Я хочу обнять его, сжать и сказать ему, как счастлива видеть его в своей жизни.

— Кингсли, спасибо.

— За что?

— За себя. Ты — подарок. Ты заставляешь меня смотреть на вещи так, как я никогда не смотрела раньше. Ох, и ты великолепный повар! Благодарю тебя за это тоже, — я шучу, пытаясь сделать все менее тяжелым. Он улыбается и делает огромный укус своей вафли.

— Ты еще не успела попробовать. Попробуй, это моя попытка сделать банановый фостер без мороженого. Это просто куча хороших вафель с кучей свежих фруктов. Моя сестра подарила мне вафельницу, и я очень давно не использовал ее.

Моя тарелка полна воздушных вафель и бананов, плавающих в коричневом карамельном соусе. И это чертовски хорошо пахнет.

— Боже мой! Иисус, Кингсли, это потрясающе. Черт возьми, я буду ходить сюда на завтрак каждый день, если это будет на это похоже.

— Очко, — говорит он, шутливо качая кулаков в воздухе.

— Ты придурок.

— Да, а ты дурочка. Мы идеально подходим друг другу, — смеется он.

— Да, думаю, мы могли бы быть вместе, — говорю я, глядя вниз и чувствуя, как румянец накрывает мое лицо. Я смотрю обратно на него, и вижу, как он замер. Наши глаза встречаются, и где-то в разгаре смеха и шуток что-то меняется. Его глаза — кольца темно-синего цвета, сверкающие эмоциональным огнем, заглядывают в меня. Все замолкает, даже музыка, доносящаяся из кухни, что можно услышать, как мы разглядываем друг друга. Если быть полностью честной с самой собой, я знаю, что мы хотим друг друга. Он пытался бороться, но это чувство здесь. Тяжело висит в воздухе, что ты можешь почти протянуть руку и дотронуться до него, до желания.

— Джессика.

— Да?

— Могу я поцеловать тебя снова, после того как мы поедим?

— Почему мы должны ждать? — я дышу все чаще, давая ему подумать над моим вопросом.

— Мы не должны. — Слова его коротки и сладки, но идеальны. Кингсли протягивает ко мне руку, и я тянусь к нему, переплетая наши пальцы, прежде чем он поднимает меня на ноги. Мы обходим стороной место пикника, он тянет меня ближе к своей широкой груди. Его запах, такой пьянящий, теплый, утешительный, окутывает меня словно одеяло. Когда он поднимает мой подбородок, я заворожена яркостью его взгляда.

— Можно я поцелую тебя сейчас? — спрашивает он, и я киваю рассеянно. Смутно я признаю, что мои слова, мысли и мое тело работает правильно, когда я нахожусь так близко к Кингсли. — Держи свои глаза открытыми.

— Ладно, — шепчу я хрипло, мое сердце пульсирует в груди. В его взгляде пылает огонь, когда он опускает голову и касается своими губами моих, нежно исследуя изгибы и контуры. Его мягкий язык прослеживает линии моего рта, его зубы мягко прикусывают мою нижнюю губу, исследуя ее полноту. На мягком выдохе, напряжение покидает мое тело, и я погружаюсь в этот волшебный миг, превратив его из простого поцелуя в танец. Вперед, назад, толкаемся, отстраняемся, мы медленно двигаемся и становимся одним целым. Мои веки тяжелеют, когда волны удовольствия от этого поцелуя пробегают сквозь меня. Я растворяюсь в этот момент, растворяюсь в этом человеке.

— Нет, держи их открытыми, — умоляет он, на мгновение отстраняясь от поцелуя. Мои глаза распахиваются, он перемещает руки с моей спины, и большими ладонями касается мои щек. Мозолистыми подушечками пальцев проводит по моей коже и опускает свои губы на мои. Он снова захватывает мой рот, на этот раз с большим голодом, чем прежде. Его стоны наслаждения звучат сексуально как ад, и я мгновенно поддаюсь, когда он тянет меня ближе к своему жесткому телу. Я могу чувствовать его возбуждение, его необходимость во мне. Я чувствую, это начало моей полной погибели. По моему телу летят искры, когда его пальцы вплетаются в мои волосы, дергая их, чтобы заставить меня простонать те звуки, что я сдерживала. Его губы оставляют мои, и он движется к моей шее. Один, два, три поцелуя, он начинает облизывать путь к моей мочке уха. Я могу почувствовать его теплое дыхание, когда он скользит по моей коже. Мурашки бегают по моему телу, желание стремительно бежит по моим венам.

— Я хочу тебя, Джессика, — говорит Кингсли, его голос низкий, сексуальный и греховный, и я без сомнений знаю, что тоже его хочу, так сильно, что я в ужасе. Мне так страшно, и я даже не знаю почему. Секс для меня не страшен. Я знаю, что хочу его, я хочу этого, но внутри меня что-то пугает. Он другой — мы разные. Кингсли — это реальная жизнь, и это не средняя школа. Я его люблю, но я люблю его по-другому, не так, как я когда-то любила. Я не знаю, гожусь ли для него. Как я могу быть той, которая его заслуживает? Моя голова находится в состоянии войны с моим сердцем и телом. Я не могу разобраться в этом, особенно когда он обнимает меня и целует.

— Вылезай из своей головы, Джессика.

— Кингсли, почему? Почему сейчас? Ты сказал…

— Я знаю, что сказал. Я также знаю, что чувствую. Ты не можешь сказать мне, что не заботишься обо мне, и ты видишь, как я к тебе отношусь. И если ты не знаешь, извини, но я здесь, чтобы показать тебе это прямо сейчас. Я хочу тебя, всю тебя. Я хочу показать тебе, что такое секс на самом деле, и какое у него предназначение. Это гораздо больше, чем то, что ты знаешь. Боже, я хочу показать тебе все это. Позволь мне показать тебе любовь, Джессика. Позволь мне показать тебе, каково это чувствовать себя абсолютно любимой физически и эмоционально. Я люблю тебя, Джессика. Ты дала мне все, даже не подозревая об этом. Я хочу отдать каждый кусочек себя.

Я задерживаю дыхание и отбрасываю все мои страхи. Он меня любит?

— Я тоже тебя люблю. — Это последние слова, которые мы произносим. Его глаза становятся широко открытыми, и, одним быстрым движением, он подхватывает меня на руки и несет по коридору в спальню. Я чувствую себя невесомой в его объятиях, в безопасности, окруженная его любовью. Большая с балдахином кровать из вишневого дерева стоит в центре комнаты, и он аккуратно кладет меня на нее. Он нажимает кнопку стерео на тумбочке, и комнату заполняет музыка.

— Ты мне доверяешь? — в его голосе звучит неуверенность, как будто он не знает моего ответа.

— Да. — Я вижу, как напряжение исчезает из его тела.

— Держи свои глаза открытыми. — Его хриплый голос вызывает на моей коже покалывание. — Не закрывай их, даже когда почувствуешь, что твое тело распадается на части. — Картинки моего тела, раскинутого под ним, появляются в моей голове, и мое дыхание моментально ускоряется. — Я серьезно, — говорит он. Затем он наклоняется и целует меня, удовлетворяя нашу потребность. — Я хочу видеть тебя, смотреть, как ты наблюдаешь за мной каждую секунду, я покажу тебе, что такое любовь.

Я киваю и настраиваю себя на что-то совершенно незнакомое. Я бы хотела что-то сказать, но даже самые простые слова убегают от меня. Он спускается вниз, берет за край своей рубашки и тянет ее вверх над головой. Его широкая грудь и гладкая кожа великолепны. Мой взгляд путешествует по всему его телу, делая мысленные заметки о каждом месте, которого я намерена коснуться. Его волосы падают ему на глаза, когда он начинает расстегивать свои брюки. Он пинает джинсы и сокращает расстояние между собой и кроватью. Его тело подавляюще мощное. Он настоящий мужчина, и дорожка волос, которая исчезает в его боксерах, просто убивает меня. Он протягивает руку, вырывая меня из транса, и тянет меня ближе, так, что мои ноги свисают с края кровати. Наш взгляды не отрываются друг от друга, пока он располагается между моих ног.

— Это займет некоторое время, поэтому устраивайся поудобнее, — говорит Кингсли с многообещающей усмешкой.

Я хватаюсь за одеяло и пробую дышать ровно. Он пристально меня изучает и прослеживает своим пальцем линию по моему телу до верхней пуговицы фланелевой рубашки. Очень медленно, он расстегивает пуговицу, не отрывая от меня взгляда. Внутри я съеживаюсь, чтобы не показать свою уязвимость.

Как будто прочитав мои мысли, Кингсли слегка царапает мне челюсть тыльной стороной своих пальцев.

— Доверься мне, Джессика. — И я просто это делаю.

— Я доверяю тебе, — я верю ему, и когда смотрю в его любящие глаза, падаю в омут все глубже и сильнее, чем я думала, это возможно. Его ловкие пальцы расстегивают последнюю пуговицу и открывают рубашку, обнажив мои тугие соски под тонким материалом лифчика. Я взволнована, и пока лежу здесь, мое сердце и душа полностью открыты перед Кингсли. Он благоговейно изучает мое тело, и желание в его глазах лишает меня каких-либо сомнений. Я знаю, он хочет меня так же сильно, как и я хочу его. Его пальцы следуют по моей чувствительной коже до пуговицы на моих джинсах, легко расстегивают ее, и он снимает их вместе с моими трусиками, потом опускается на колени, чтобы снять мои туфли. Я слышу, как они падают на пол. Прохладный воздух из открытого окна заставляет меня дрожать, пока мое тело приспосабливается к наготе. Придвинув мое тело ближе к краю кровати, он опускается на колени между моих ног, нежно подталкивая мои бедра к своим голым плечам.

— Ты такая красивая, Джесс. Я не могу больше ждать, я хочу попробовать тебя. — Мой живот напрягается от его слов, и огонь, что горит глубоко внутри меня, становится еще жарче. Я чувствую его губы на себе и по-прежнему смотрю прямо на него, а он смотрит на меня в ответ. — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, — говорит он, даря еще один поцелуй моей чувствительной коже.

Дорогой Бог, мое тело жаждет его. Интимность этого опыта так не похожа на все, что я когда-либо испытывала раньше. Это настолько личное, настолько сильное, настолько... похоже на Кингсли. Его руки скользят вверх по моим ногам, и мое тело полностью оживает под его прикосновениями. Все мои острые углы сгладились и смягчились для него. Чувство уязвимости и неловкости прожигают дыру в моем сознании, когда он смотрит на мои шрамы, но выражение его лица не меняется. Его глаза все еще рассказывают историю любви и желания. Он наклоняется ко мне, оставляя один целомудренный поцелуй на животе, и затем его нос следует ниже. Его глаза ненадолго закрываются и затем вновь открываются, когда его язык встречает теплоту между моих ног. Он скользит руками под мою попу и поднимает мои бедра вверх. Содрогаясь, я выпускаю воздух из легких, сжимаю свои закрытые глаза и хватаюсь за одеяло посильнее, и оборачиваю свои ноги вокруг него, пока он занимается со мной любовью с помощью своего языка и губ... Я чувствую движение его руки, а затем два пальца скользят внутрь меня.

— Ты такая мокрая и чертовски вкусная. Я могу заниматься этим всю ночь и быть счастливым человеком, — шепчет он напротив моей чувствительной кожи. Он немного сгибает пальцы, и я тут же хнычу, когда они проникают глубже, достигая эрогенной зоны. Его язык кругами описывает мой маленький комочек нервов, пока его пальчики доводят меня до оргазма. Я чувствую себя невероятно, слишком невероятно, и чувствую, что достигаю пропасти. Моя киска сжимается вокруг его пальцев, и дыхание становится беспорядочным, мое тело сильно напряжено. Каждый его толчок уносит меня все выше и выше, пока в голове не остается ни одной связной мысли.

— Иисусе, — бормочет он. — Ты такая красивая. Ты меня убиваешь. — Жар в моем теле увеличивается, и я уже не могу сдерживаться. Я кончу прямо сейчас, если он не поторопится и не даст мне большего. Я поднимаю свои бедра вверх, практически умоляя об освобождении. — Открой глаза, — требует он. — Я хочу смотреть, как ты кончишь для меня. Я хочу смотреть в твои глаза.

Такое ощущение, будто маленькие грузики лежат на каждой ресничке, и я борюсь с ними, чтобы удовлетворить его просьбу держать глаза открытыми. Наши глаза встречаются, пока его пальцы движутся внутри меня, его язык терзает меня, медленно пожирая. Острое наслаждение проходит через меня, разжигая мое тело, пока вокруг ничего другого не существуют, кроме его присутствия. Я еще не закончила, мне нужно больше. Я хочу его, полностью.

Я вжимаю свою голову в кровать, искры оргазма проходят сквозь меня. Мой рот раскрывается, и я громко стону:

— Кингсли, О боже... — Он продолжает поддерживать во мне пламя удовольствия, и я достигаю невозможного, мои руки вплетаются в его волосы, сжимая его пряди крепко между пальцами. Я потеряла последнее подобие контроля. Я его, о боже, я...

— Посмотри на меня, Джессика. Есть намного больше, что я могу сделать, но я не дам тебе это до тех пор, пока ты посмотришь на меня, — приказывает он. Я распахиваю глаза и кусаю свою нижнюю губу. Как только наши глаза снова встречаются, он пропускает мои руки сквозь свои волосы, в то время как языком продолжает дарить мне наслаждение. Блаженство проносится сквозь меня, концентрируясь в центре моего тела, так сильно, что почти больно. Он не отпускает, но ловит меня на пике моего оргазма, доводя меня еще выше, в совершенно новый мир экстаза. Взрываясь, я сжимаю пальцы крепче в его волосах, извиваясь напротив его лица. Блаженство накрывает меня волнами, и, ослабев, оно медленно оставляет меня изможденной, но удовлетворенной. Я лежу, тяжело дыша, в воздухе пахнет возбуждением. Мое зрение начинает возвращаться, и я вижу, как Кингсли мне мило улыбается.

— Наблюдать за тем, как ты кончаешь, должно быть, самая эротичная вещь, которую я когда-либо видел, — говорит он низким скрипучим голосом.

Я выдыхаю, пытаясь сформулировать ответ, но слова не приходят. Мой мозг на перезагрузке, и я не могу даже говорить. Он поднимается с колен, снимает свои боксеры и позволяет им упасть на пол. При виде его у меня начинают течь слюнки. У Кингсли могло быть много девушек, но он выбрал одну. Боже всемогущий! Он забирается на кровать и перемещает мое тело вверх. Его кожа опаляет жаром мою каждый раз, когда мы касаемся. Мы пробираемся к верхней части кровати, и моя рубашка с бюстгальтером быстро исчезают, перед тем как он кладет мою голову на подушки. Он убирает прядь волос с моего лица, а затем наклоняется ко мне и целует один раз в лоб. Это простой жест олицетворяет все, что я знаю и что люблю в этом человеке. Так много любви.

— Ты совершенна. Я не могу поверить, что ты здесь, со мной, все моя. — Голос Эда Ширана поет: «Поцелуй меня», и Кингсли опускает свое тело на меня. На данный момент мы связаны вместе, два сердца становятся одним. Он широко раздвигает мои бедра коленом, и я чувствую его у своей киски. Это легкое прикосновение углубляет мою потребность в этом удивительном человеке, и мое тело прошибает электричеством, оно полностью готово для него.

— Я люблю тебя, Джессика Александр, — говорит он, толкаясь в меня. Любая надежда на ответ исчезает с его первого движения. Его руки нашли свой путь к моим, и он переплетает наши пальцы, вытягивая наши руки вверх над моей головой. Он толкается дальше, проникая все глубже, и стон вырывается из моего горла. Он ловит его своими губами, он любит меня своими глазами, ртом, своим телом. Он нежно меня целует и любит меня жестко и медленно. Его движение страстные и плавные, которые могут в конечном счете уничтожить меня.

— Боже мой, Кингсли... — мои ногти впиваются в его руки, и он держит меня еще крепче. Пот покрывает наши тела, мы скользим друг напротив друга, я поднимаю бедра вверх, чтобы встретиться с его. Он стонет мне в шею и занимается со мной любовью так, что это неповторимо для меня. Во мне вновь просыпаются приятные ощущения, я напряжена вокруг него.

— Черт, с тобой так приятно, Джессика. Я просто хочу раствориться в тебе, — шепчет он. — Я никогда не хочу покидать твое тело. Скажи мне, что ты моя. Скажи мне, что я твой парень, а ты моя девушка, Джессика. Позволь мне любить тебя каждый день, каждую минуту, ты заслуживаешь быть любимой. — Глядя в глубину его темных, синего цвета океана глаз, я понимаю, что это не просто заявление. Это обещание, клятва.

— Да, Кингсли, да. — Я целую его, слезы наполняют мои глаза. — Я твоя девушка, Кингсли, только твоя. — Каждая стена начинает падать, рушиться вокруг меня. Страхи, боль, сожаление, ложь, истина, ненависть и прошлое — на их месте остается любовь, только любовь. Его губы накидываются на мои, и он врывается в меня так, насколько мое тело позволяет. Время остановилось, пока наши тела движутся вместе в унисон, как ветры двигают волны моря. Наши языки ласкают друг друга, с каждым прикосновением давая молчаливые обещания. Его вкус, его запах, его слова — они дают мне то, за что можно держаться. Мое сердце наполняется чувством любви, которое я раньше никогда не испытывала. Я закрываю глаза, и яркие цвета взрываются под чернотой моих век, его имя вырывается из моих уст.

— Кингсли…

— Отпусти все это, дорогая. Отдай мне все это. Просто отпусти, — просит он, и я уступаю. Ток проходит через меня волнами, прижимая мое тело ближе к нему, держа его ближе ко мне. Край так близко, он привел меня к нему, шепча бессвязные слова в мое ухо, направляя меня, защищая меня. Я парю над ним, теряя себя в нем, теряя себя в его любви. Он жестко толкается в последний раз, и я чувствую полный вес его тела на мне, когда он кончает. Мы теряем себя в красоте момента и лежим вместе, не двигаясь.

***

— Вот, держи, — говорит он, когда возвращается в комнату и протягивает мне воду со льдом. Моя кожа покрыта румянцем и все тело в поту.

— Спасибо. Я хочу пить, — говорю я, подмигнув.

Я замечаю, что с собой он принес свою гитару. Передо мной предстает красивое зрелище, ведь он только в одних белых боксерах. Он действительно удивляет заботой о своем теле. Это такое противоречие, как он одевается, и как выглядит его тело. Его волосы торчат в разные стороны, и мне нравится.

— Для чего гитара? Ты будешь играть для меня, пока я засыпаю крепким сном после занятий любовью?

Медленная улыбка расцветает на его лице, и он садится на краю кровати рядом со мной.

— Типо того, — говорит он дерзко, приближаясь ко мне. Я ложусь головой вниз и располагаюсь так, что могу видеть, как он играет.

— Я еще не совсем освоил эту песню. Я только на прошлой неделе обнаружил эту группу на Spotify. Я работаю над акустическим кавером этой песни, ведь она напоминает мне о тебе.

Он поворачивает голову немного в мою сторону и дарит мне сладкую как сахар улыбку. Он такой хороший, действительно слишком хороший. Он заставляет меня чувствовать себя цельной, а я не чувствовала это так долго.

— Ладно, начинаю. Она называется «Птица со сломанными крыльями» группы Tyler Lenius Band. И не смейся над моим пением.

— Я уверена, что ты поешь просто прекрасно, Кингсли. Я не буду смеяться, обещаю.

Он начинает играть, и звук его акустической гитары наполняет комнату. Наблюдая за его игрой, слушая музыку, вся закутанная в его постели после занятия любовью — все это ощущается очень приятно. После нескольких аккордов, он начинает петь, и мое сердце буквально останавливается на мгновение. Он ведет себя так, как будто ужасный певец, голос у него нереальный. Хриплый, грубый и страстный. Это напоминает мне то время, когда мы впервые встретились в группе несколько недель назад. Он смотрит на меня, когда поет. Каждая часть меня сосредоточена на каждом слове.

Ты расплавила мое сердце

С одного поцелуя

Есть ли такая вещь, как истинная любовь, да, есть

Весь мой мир останавливается, когда ты улыбаешься

Ты не станешь моей девочкой на некоторое время?

Без нее я словно птица со сломанными крыльями

Умел мечтать, но не летать

Так что я расправил крылья

И загадываю желание в небо

Что когда-нибудь она будет моей

Что она будет моей

Мое тело покалывает каждый раз, когда я чувствую твои губы

Когда я держу тебя, я чувствую искры на кончиках моих пальцев

Эта девушка изменит мой мир

О, это все меняет

Без нее я как птица со сломанными крыльями

Умел мечтать, но не летать

Так что я расправил крылья

И загадываю желание в небо

Что когда-нибудь эта девушка будет моей

Без нее я словно птица (словно птица, словно птица), со сломанными крыльями

Умел мечтать, но не летать

Так что я расправил крылья

И загадываю желание в небо

Что когда-нибудь она будет моей.

Заключительный аккорд, песня заканчивается, и он ставит гитару на пол, подперев ее возле кровати, прежде чем поворачивается ко мне.

— Тебе понравилось?

Я сажусь и натягиваю простынь на свою голую грудь.

— Ты шутишь? Понравилось ли мне? Мне очень понравилось, Кингсли! Это было красиво, совершенно и невероятно. Хоть убей, я не могу поверить, что ты думаешь, что плохо поешь. Это было потрясающе. Я могла бы слушать тебя всю ночь и мне никогда не надоест твой голос.

Он дарит мне редкую застенчивую улыбку.

— Ух ты, спасибо. Я рад, что тебе понравилось. Каждый раз, когда я слышу эту песню, я думаю о тебе, о нас, — говорит он и берет меня за руку. Пока он говорит, он потирает большим пальцем мою кожу. — Я действительно не могу выразить, как много ты изменила в моей жизни за такой короткий промежуток времени. Ты продолжаешь говорить мне, что тебе нужно исправить себя, но ирония заключается в том, что это я был тем, кто сломан. Я был тенью себя, и ты привела меня обратно в свет. Я не могу даже выразить, что ты значишь для меня.

Мои глаза наполняются слезами, он наклоняется вперед. Прикасается целомудренным поцелуем к моим губам и задерживается ненадолго, прежде чем возвращается назад. Мы смотрим глаза в глаза и улыбаемся друг другу. Любовь, которую я чувствую, отражается в мягкости его взгляда, и это утешает. Он тянется вверх и убирает прядь волос с моего лица.

— Джессика, ты моя. Полностью и во всем. Вместе или врозь, ты разбудила часть меня, которая была заперта в течение прошлого года. Я люблю тебя, и если любить тебя — это неправильно, то я не хочу быть правым.

 

Глава 30

Джейс

— Вик, я знаю, что ты там, просто подними трубку, — Я продолжаю звонить ей, но она не отвечает. Я пытаюсь дозвониться в последний раз, пока паркуюсь на стоянке перед квартирой Джессики. Ничего.

Я поднимаюсь наверх и понимаю, что не имею ни малейшего понятия, что собираюсь ей сказать, или почему я здесь. Я просто знаю, что мне нужно увидеть ее и поговорить с ней. Я постучался и стал ждать. Мое сердце стучит где-то в горле, секунды чувствуются как часы. Я стучу еще раз, ничего. Достаю телефон и звоню ей, но меня переадресовывают на голосовую почту.

— Черт возьми! — я наклоняюсь вперед, упираясь головой в ее дверь, и чувствую себя чертовски потерянным. Я оборачиваюсь и скольжу на пол, моя голова опущена в поражении, и я пытаюсь выяснить, как моя жизнь так быстро перевернулась. Виктория беременна, а я люблю другую. Я люблю ту, которая не дает мне любить себя, не позволяет помочь ей, а моя мама лежит на больничной койке, практически при смерти.

Минуты, часы проходят мимо. Я сижу у двери Джессики, чувствуя себя дураком, но я не хочу уходить, пока не увижу ее. Мне нужно знать, есть ли какая-то возможность исправить все, что от нас осталось. Я должен знать. Я не могу двигаться дальше, пока не буду знать наверняка. Я кладу голову на колени и закрываю глаза.

***

— Джейс?

У меня затекла шея, и мой зад меня убивает. Я открываю глаза и вижу перед собой черные штаны. Я тру рукой по своему лицу и пытаюсь дать своим глазам адаптироваться, чтобы увидеть хоть что-то.

— Что ты здесь делаешь? Ты пьян?

Это она, и она выглядит как-то по-другому. Ее волосы в спутанном узле на макушке, и она выглядит усталой, но есть кое-что еще в ней. Это ее глаза. Они полны жизни, счастья. Я удивляюсь, почему.

Я встаю и кручу головой из стороны в сторону, пытаясь разработать мышцы.

— Нет, я не пьян, Джесс.

— Ну, тогда, почему ты спишь перед моей дверью в пять часов утра?

Я пробегаюсь трясущейся рукой по своим волосам и пытаюсь придумать что-то, что имеет какой-то смысл.

— Виктория беременна, — не подумав, говорю я.

Шикарно, Джейс. Просто уничтожь к чертовой матери прямо сейчас. Она реально хочет с тобой поговорить сейчас! Черт!

Ее лицо застывает, и она толкает меня в сторону. Я вижу только ее спину, пока она пытается найти нужный ключ от двери.

— Иди домой, Джейс. Я не знаю, почему ты здесь, может для того, чтобы ткнуть меня лицом в это дерьмо, но независимо от причины, я не позволю тебе сделать это. Это просто была лучшая ночь в моей жизни, и я не позволю тебе испортить мне удовольствие. Просто уходи, Джейс.

Я хватаю ее за руку и поворачиваю ее вокруг, чтобы посмотреть на нее.

— Мне нужно, чтобы ты поговорила со мной, Джесс. Ты слышишь меня? Ты нужна мне.

Она затихает на мгновение, раздумывая над моими словами. Затем смотрит на мою руку, держащую ее запястье.

— Отпусти меня, Джейс, — тихо говорит она.

— Я не знаю как, — шепчу я, а затем выпускаю ее запястье.

Наши глаза встречаются, и я вижу, как ее решимость слабеет.

— Черт возьми, Джейс Коллинз! Зачем ты это делаешь? Зачем, просто зачем? Это не игра и я не игрушка. Почему ты делаешь это со мной? Я не могу справиться с этим. — Она закрывает лицо руками и качает головой взад и вперед.

— Я знаю, и я сожалею. Мне так чертовски жаль! Я запутался и не знаю, в какую сторону идти или что делать дальше. Я не люблю ее так, как люблю тебя. Как я должен жить с ней и строить с ней семью, если я люблю тебя? Скажи мне, Джесс, как?

Она опускает руки вдоль тела и смотрит на меня. Я не могу прочитать ее выражение лица, когда мы стоим молча. Она вздыхает и смотрит вверх на потолок, а потом ее взгляд возвращается на меня.

— Я не могу ответить на эти вопросы за тебя. Я просто не могу. Все что я знаю, что ничто никогда не легко для нас. Что-то всегда встает между нами, и мы никогда не в состоянии остановить это. Если Виктория беременна, то тебе придется с этим смириться. Она твоя невеста. Ты был с ней в течение многих лет. Нас то разводит друг от друга, то сталкивает как атомные бомбы, ничего не оставляя, рушит всю жизнь, что у нас была прежде. Разве ты не видишь этого?

— Нет, не вижу. Я вижу, что я упал в реальность. Моя жизнь была обманом, фальшивкой. Я был с Викторией, потому что это было легко, потому что она была рядом, она была настойчивой, и она увела мои мысли от тебя. Моя мама любила ее, и она была тем типом девушки, про которую все говорили, что она «подходящая пара для меня». Но я не влюблен в нее. Моя мать не имела никаких сомнений по поводу того, чтобы изгнать тебя из моей жизни, и не думала о том, что я на самом деле хотел, или как я себя чувствовал. Она до сих пор их не имеет. Она обманывала меня, снова и снова, и женщина, которая носит моего ребенка, мне незнакома. Но когда я смотрю на тебя, я вижу только дом.

Я делаю шаг ближе к ней, чувствую потребность прикоснуться к ней, заставить ее понять, что я говорю правду, но она пятится от меня. Это как нож, который рассекает мое сердце.

— Нет, не надо. Не смей приближаться ко мне, Джейс Коллинз. Я не позволю тебе соблазнить меня своим шармом и льстивым разговором.

Она серьезна. Я никогда не видел ее такой раньше.

— Что с тобой случилось, Джесс? Ты выглядишь по-другому.

Она сверлит меня взглядом и убивает одной фразой.

— По-другому? Может быть это потому, что ты не знаешь, как я выгляжу, когда я не влюблена в тебя.

Стены вдруг будто сужаются, они приближаются ко мне.

— Ты меня больше не любишь? — шепчу я, ошеломленный.

Слезы текут по ее лицу и падают на пол.

— Нет, Джейс, я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя. Ничего не сможет изменить это, что бы ни случилось в нашей жизни. Но я не могу удержать любовь, из которой никогда ничего не выйдет. Любить тебя больно и плохо влияет на мое эмоциональное состояние. Это как наркотик для меня. Это все неправильно, независимо от того, как хорошо я себя чувствовала, когда мы были вместе. — Ее подбородок дрожит, и все, что я хочу сделать, это протянуть руку и обернуть свои руки вокруг нее. — Годы разделили нас, и наши жизни пошли по разным сторонам. Хотя некоторые вещи остались такими же. Я не могу стать лучше вместе с тобой. Просто не могу. Я знаю и признаю это. Ты хочешь спасти меня, исправить меня, но я не хочу исправляться. — Ее голос срывается, несмотря на то, насколько сильной она пытается быть. — Когда мы были подростками, все было иначе. Я никогда не забуду тех дней, но в то же время в жизни многое произошло, и мы не можем стереть это. Я не могу быть твоей подругой — благотворительным делом, и ты не можешь быть парнем, который постоянно пытается собрать меня по кусочкам. К тому же я могу облажаться. Когда я это сделаю, тебе не понравится. И, медленно, но верно, ты будешь ненавидеть меня. Я не хочу этого для нас.

Каждое слово режет меня заживо.

— Ты его любишь? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. Он и есть причина счастья в ее глазах.

— Да, — говорит она так тихо, что я едва услышал ее.

— Ты счастлива? — она смотрит на меня, и ее лицо смягчается на мой вопрос.

— Я думаю, что я ближе к счастью, чем когда-либо была.

В голове грохот, и слезы обжигают мои глаза. Я изо всех сил стараюсь бороться с ними, но терплю неудачу. Одна слеза падает, и она бросается вперед ко мне и крепко меня обнимает. Я обнимаю ее в ответ, и мы плачем. Плачем за наше прошлое, за нашего потерянного ребенка, за нашу потерянную любовь, и мы плачем за ту боль, что причинили друг другу.

— Ты будешь прекрасным отцом, Джейс, — всхлипывает она и шепчет мне в шею.

Я держу ее крепче, стараясь запомнить ощущение ее тела в своих объятиях. Я вдыхаю запах ее волос и пробую запечатлеть каждую деталь в моей голове.

— Я буду любить тебя вечно, Джесс.

Я выпускаю ее из объятий и задеваю пальцами свои губы и прикладываю их к ее мягким губам, и говорю: «Вечно».

Она ничего не говорит, пока я ухожу. Я слышу рыдания эхом по всему коридору, но они становятся тише, когда я отхожу все дальше. Все кончено. Наша с Джесс история закончилась. Осознание этого оборачивается вокруг моей шеи и почти душит меня.

***

Я сижу на дороге у дома Виктории и совершенно не знаю, что ей сказать. Последние несколько недель проносятся в моей голове, и я задаюсь вопросом, буду ли я когда-нибудь в состоянии все разложить по полочкам. Мой телефон начинает гудеть, и ее входная дверь сразу распахивается. Она смотрит на свой телефон, и я понимаю, что она звонит мне. Как только видит меня на подъездной дорожке, она вешает трубку. Она плачет и смотрит обезумевшими глазами. Я открываю дверь и быстро иду к ней.

— В чем дело?

— Это твоя мама, Джейс. Ей плохо. Должно быть, они набрали не те цифры или перепутали. Они ищут тебя. Мы должны сейчас же поехать туда.

— Садись, — говорю я.

Я разворачиваю машину и съезжаю с подъездной дорожки как можно быстрее. Мы молчим всю дорогу до больницы. Как только паркуемся, заходим в фойе. Когда мы подходим к палате моей матери, доктор меня останавливает, не давая проходу.

— Мистер Коллинз?

— Да, с мамой все в порядке? В чем дело?

Мрачное лицо врача обо всем мне говорит. Я знаю. Я это чувствую. Я проскальзываю мимо него и открываю дверь. Медсестры отсоединяют провода, снимают капельницы и выключают машины. Больше ничего не пищит. В палате тихо. Я поворачиваюсь обратно к врачу.

— Что случилось? Я же был здесь вчера, и она была в порядке. Как это случилось? — спрашиваю я.

— Ее мозг начал кровоточить, и мы не смогли остановить кровотечение раньше, чем стало слишком поздно. Это иногда происходит при такой операции. Мне так жаль, мистер Коллинз.

Я смотрю на плачущую Викторию и представляю нашего ребенка, которого она вынашивает. Я вижу маму, лежащую в постели, холодную, безжизненную. Это слишком.

— Мне нужно подышать свежим воздухом. — Я выхожу из палаты и иду по коридору так быстро, как могу, прежде чем срываюсь на бег. Мои ноги не несут меня достаточно быстро. Я достигаю выхода, протискиваюсь мимо дверей и продолжаю бежать до тех пор, пока не достигаю своей машины. Мои руки лежат на капоте, который все еще теплый после нашей поездки. Я пытаюсь отдышаться, но в голове крутится так много мыслей, которые поглощают меня; но ни одна из них не имеет смысла.

— Джейс, с тобой все в порядке? Тебе что-нибудь нужно? Все что угодно, просто скажи.

Я смотрю вверх, это Вик. Впервые за долгое время, она выглядит мягче. Она действительно заботится о моей матери. Я вижу это сейчас. Я просто качаю головой.

— Я не знаю. Я просто не знаю. — Она кладет свою руку на мое плечо.

— Позволь мне помочь тебе. Я знаю, сейчас между нами все плохо, но я все равно хочу быть здесь для тебя.

— Спасибо, — говорю я.

— Может, пора начать всех обзванивать?

— Думаю, да. Но сначала мне нужно вернуться и провести некоторое время с... — я не могу закончить предложение, но она знает, что я пытаюсь сказать. Я глубоко вздыхаю и продолжаю: — Я узнаю, что им от меня здесь нужно, а затем мы можем поехать домой и начать все приготовления.

Она кивает в знак согласия и мне в голову вдруг приходит мысль, что в один день я потерял двух самых важных женщин в моей жизни.

***

Этим утром похороны моей матери. Я любил свою мать, но ненавижу то, как закончился наш последний разговор. Я ненавижу то, что мы сказали наши последние слова в гневе. И я ненавижу, что не ответил, когда она сказала, что любит меня. Виктория была удивительной и со всем помогла, не прося ничего взамен. Она ни разу не заводила разговор о помолвке или свадьбе. Я хочу спросить ее о ребенке, но мне так плохо, что не могу заставить себя сделать это.

— Ты готов? Пора.

— Да, Вик, я буду через секунду.

Я проверяю свой галстук и делаю глубокий вдох. Я так часто делаю это в последнее время. Кажется, будто воздух в моих легких — это единственное, что удерживает меня на плаву, единственное, что мне осталось.

— Ладно, поехали.

Мы едем в похоронное бюро, стоянка переполнена автомобилями. Должно быть, здесь весь город.

Я паркуюсь и выхожу.

— Спасибо, что пришла со мной, — говорю я ей.

— Я бы не позволила тебе сделать это в одиночку, Джейс. Ты знаешь, это.

Она протягивает мне руку, и я беру ее. Вместе мы или нет, Виктория сильная и прямо сейчас мне это нужно.

 

Глава 31

Джессика

— Кингсли, спасибо, что привез меня. Я знаю, что ты против этого, — говорю я и сжимаю его руку.

— Я просто не понимаю, зачем тебе нужно идти на похороны его матери. Ты ненавидела ее. Не вижу смысла.

— Он был рядом большую частью моей жизни, и хотя я знаю, что его мама меня ненавидела, я все еще чувствую, что должна прийти.

— Ладно. Мне просто это не нравится. Вот и все, — бормочет он.

Дорога казалась бесконечной. Мне не нравится знать, что Кингсли недоволен, но мне нужно идти. Мне нужно быть там. Мы с Мерседес все дорогу переписывались и наконец-то договорились встретиться. Мы собираемся заехать в кафе пообедать. Это большой шаг для меня к настоящей дружбе, но я чувствую себя довольно хорошо. Я думаю, что в последнее время чувствую себя немного лучше.

Когда мы приходим на кладбище, мою голову наводняют воспоминания того дня, когда несколько лет назад Джейс привел меня сюда. Я осматриваюсь и вижу множество машин, толпу людей, и вдруг на меня накатывает страх.

— Боже мой, все будут здесь. Все люди, которые меня ненавидят. Я понятия не имею, о чем я думала. Это была ужасная идея. — Я чувствую панику и даже слышу это в своем голосе, но я не могу успокоиться.

Кингсли припарковывает арендованный автомобиль и протягивает руку, чтобы взять мою.

— Слушай, я не хотел этого, но если ты хочешь идти туда, то иди, несмотря на всех тех людей, что обидели тебя в прошлом. — Он тянет мою руку и целует ее нежно. — Если ты хочешь быть здесь, будь. Они не могут причинить тебе вреда. Ты слышишь меня? Ты взрослая женщина и сильнее, чем была тогда. — Держа мой подбородок в своей руке, он говорит: — Держи голову высоко и иди. Я, может быть, против этого, но я ни за что не позволю тебе отступить из-за них.

— Ты прав. Они не могут причинить мне боль. — Я смотрю вниз и копаюсь в своей сумочке. И на самом дне вижу ее. Я достаю маленькую снежинку на булавке и пристегиваю.

— Что это? — спрашивает он

— Это мое защитное поле, — говорю я ему с небольшой улыбкой.

Он выглядит сконфуженным, когда я вешаю ее себе на пиджак.

— Это долгая история. Я расскажу тебе об этом когда-нибудь, но не сейчас. Ты пойдешь со мной?

— Нет, я подожду здесь. Ты можешь сделать это. Ты не нуждаешься во мне.

Я киваю и не спорю, потому что, по правде говоря, я не хочу ранить Джейса, показав, что я с Кингсли. Думаю, Кингсли это понимает, поэтому он остается подождать.

Мне так чертовски повезло.

— Спасибо. — Я дарю ему глубокий поцелуй и улыбку, перед тем как отстраняюсь.

Я собираю каждую унцию мужества и выбираюсь из автомобиля. Я надела простое черное платье и черные балетки. Поминальная служба уже началась, так что я буду просто тихо стоять сзади и слушать. Я сканирую толпу и почти сразу вижу Элизабет Брант. Она выглядит точно так же. Маленький златокудрый мальчик тянет ее за рукав. У него подтяжки на штанах, и он как-то неуклюже передвигается. Она смотрит на него сверху вниз, улыбаясь, и тихо просит его быть потише. Элизабет Брант, мама. Какая странно. Маленький мальчик держится за ее рукав и тянет его; потом он хватается за ширинку на штанах. Он хочет в туалет. Она нагибается, поднимает его и незаметно выходит из толпы. Мои нервы измотаны, и мысль столкнуться с ней лицом к лицу буквально приводит меня в ужас. Я заставляю себя оставаться на месте и решаюсь. Я принимаю решение повернуться к ней лицом, независимо от моего страха или того, что может случиться. Она идет в мою сторону и в ту минуту, когда ее глаза поднимаются от земли, они расширяются. Удивление написано на ее совершенном лице, и она останавливается на середине шага.

— Мамочка! Я хочу писать, — хнычет он.

— Ладно, ладно, Джуниор, мы едем.

Она начинает идти в сторону парковки и как только проходит мимо меня, она замедляется. Кажется, будто она собирается что-то сказать, но не говорит. Она просто дарит мне неловкую улыбку и проходит мимо. Какого черта только что произошло? Она ничего не сказала, и она улыбнулась мне. Я делаю шаг ближе к остальным людям и стараюсь смотреть сквозь них, пытаясь мельком увидеть Джейса. Как только замечаю его, я вижу и ее. Виктория и Джейс, рука об руку. Она выглядит красиво, как всегда, и он похож на Джейса, просто очень печального. Мое сердце разрывается от боли за него; я ненавижу то, что делает ему больно. Может быть, я не должна быть здесь. Я не чувствую, что принадлежу этому обществу. Поворачиваюсь и начинаю идти обратно к машине, когда Элизабет выходит из внедорожника с маленьким мальчиком, следующим за ней по пятам. Мальчик проскальзывает мимо нее и спотыкается о свои ноги, падая на землю прямо передо мной. Он начинает плакать, и я инстинктивно наклоняюсь, чтобы помочь ему подняться, а Элизабет подбегает к нам.

— Мамочка, у меня бо-бо на коленках, и они болят, — кричит он.

— Ох, Джуниор, все будет хорошо. В моей сумочке у меня есть лекарство от бо-бо и пластырь со Спанч Бобом.

Маленький мальчик улыбается сквозь слезы и говорит:

— Ура, пластырь Спанч Боб.

Элизабет поднимает его и смотрит на меня.

— Спасибо, что помогла ему подняться.

Миллионы вещей, которые я хотела ей сказать, застревают в горле, в плену годами сдерживаемого гнева и боли. Прежде чем я успеваю сказать, ее сын разбивает тишину.

— Мама, это твоя подруга?

Если бы этот парень только знал, как далеки от реальности его слова.

— Нет, дорогой, мы не друзья. Но мама давным-давно ходила с ней в школу. Мама хотела, чтобы она была ее подругой.

Что?

Элизабет Брант официально сошла с ума. По какой-то причине меня это бесит, и я просто хочу ударить ее, но не могу, потому что это похороны, и она держит маленького мальчика.

— Я не собираюсь говорить о нас перед твоим ребенком, но не говори то, что не имеешь в виду, просто чтобы сгладить ситуацию, Элизабет. Ты никогда не хотела, чтобы мы были друзьями, и мы обе это знаем, — огрызаюсь я.

Я прохожу мимо нее по направлению к машине, и она говорит:

— Ты права. Я не хотела. Я теперь не та, какой была раньше. Все, что я хочу сказать, что если бы я могла, то сделала бы другой выбор. Мой собственный ребенок изменил мою жизнь и прости за то, кем я была раньше. Прости меня за все.

Я не оборачиваюсь. Я не могу. Не могу простить ее прямо сейчас. Я возвращаюсь к машине и сажусь.

— Поехали.

— Почему? Что случилось? — спрашивает Кингсли, и его глубокие синие глаза смотрят на меня с беспокойством, как будто ему нужно убедиться, что я невредима, в безопасности.

— Это была ошибка, вот и все.

— Джессика, ты пришла сюда, не для того чтобы просто развернуться и уйти.

Я скрещиваю руки на груди и наклоняю голову назад.

— Я знаю. Это просто слишком, и я действительно не думаю, что смогу пройти через это.

Я замечаю, что люди, идут к своим машинам и уезжают.

— Ну, думаю, в любом случае, все закончилось, — говорю я.

Кингсли заводит машину, и мы ждем, пока другие уезжают. Я смотрю на лица людей, проходящие мимо нас, некоторые знакомые, другие нет. Затем я вижу его. Джейса. Он разговаривает с Викторией. Она кивает, обнимает его и уходит. Он поворачивается назад, в сторону могилы, и я вижу, как он встает на колени рядом с другим камнем. Это могила его сестры.

— Кингсли, я знаю, тебе это не понравится, но я хочу увидеться с ним, прежде чем мы уедем.

Он вздыхает и разворачивает машину.

— Ладно, иди.

Я наклоняюсь и нежно целую его заросшую щетиной щеку.

— Я люблю тебя, ты знаешь это? Ты удивительный.

— Ладно, ладно, Джессика. Иди, пока я не передумал.

Я иду по мягкой траве, слушая биение сердца в своих ушах. Я нервничаю, и мне страшно.

— Джейс.

Он оборачивается, и на его лице появляется удивление, при виде меня.

— Джесс?

— Привет, — говорю я просто.

Он встает.

— Что ты здесь делаешь?

— Я просто хочу быть здесь. Я не знаю, просто чувствовала, что должна быть здесь.

— Почему?

Он выглядит таким растерянным, и измученное выражение на лице разбивает мое сердце.

— Я сожалею. Может быть, это была просто ошибка. — Я начинаю оборачиваться, и он говорит:

— Нет, не уходи.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь назад.

— Ты уверен?

— Уверен.

— Хорошо.

Он протягивает руку, и как только наша кожа соприкасается, я переношусь назад в прошлое. Мой мозг, может, и смог забыть, но мое сердце всегда помнит.

— Помнишь тот день, когда я привел тебя сюда? — спрашивает он.

— Да, конечно помню.

— Я был здесь недавно и принес цветы.

Красивые фиолетовые цветки стоят в вазах на каждой стороне надгробного камня.

— Они великолепны.

Он смотрит на меня, и грусть в его глазах грозит захлестнуть меня.

— Где ты это взяла?

— Взяла что? — спрашиваю я, запутавшись.

— Эту брошь. Снежинку. — Он указывает на мой пиджак, и я смотрю вниз, прикасаясь к ней пальцами.

— Ах, этот? Это был подарок.

— От кого? — он выглядит встревоженным, почти сердитым.

— Что, Джейс? В чем дело? Маленькая девочка, что жила по соседству со мной в школе дала ее мне.

— Это невозможно, — говорит он.

— Почему это невозможно? Ты немного меня пугаешь.

— Я подарил точно такую же брошь, Женевьев давным-давно. Она была на ней, когда мы ее похоронили, — говорит он, и он выглядит так, как будто увидел привидение.

Неужели он думает, что это та же самая брошь?

— Джейс, это безумие. Я уверена, что в этом мире есть тонны таких брошек. Не похоже, что они только сделали одну. Ты просто взволнован, и твой мозг сыграл с тобой шутку. Я могу снять ее, если тебя это беспокоит.

Его выражение замученное, и он качает головой.

— Я думаю... я не знаю. Может быть, ты права. Может быть, я схожу с ума. — Я никогда не видела Джейса таким побитым. Мне придется бороться с желанием подойти к нему, чтобы обнять его и сказать ему, что все будет хорошо. Это не мое место. У него есть Виктория, и у меня есть Кингсли.

— Слушай, я пришла, потому что хотела сказать тебе, что сожалею твоей потере. Я знаю, что твоя мама ненавидела меня, но она твоя мама, и я знаю, что ты любил ее.

— Спасибо, Джесс. Я действительно ценю это.

Его телефон вибрирует, и он вытаскивает его из кармана.

— Эмм, я должен ответить. — Он выглядит жалко, но это хорошо. Я не хочу быть свидетелем его боли еще больше. Я сказала, что мне нужно сказать.

— Да, конечно. Все нормально. Мне все равно нужно ехать.

— Ладно. Спасибо, Джесс, и, пожалуйста, береги себя.

Его слова звучат пусто, и я вижу, как сильно он пытается сдерживать себя.

— Ладно, пока, — говорю я и ухожу.

Я возвращаюсь к машине, и Кингсли немного расстроен.

— Все в порядке, мы можем ехать.

— Ладно, тебе не нужно еще где-нибудь остановиться, пока мы здесь? Ты действительно не хочешь увидеть своих родителей? — спрашивает он. Мы говорили о моих родителях несколько раз, и я рассказала ему о наших несуществующих отношениях, но думаю, что он все еще надеется, что я изменю свое решение. Мне нравится, что он призывает меня к тому, чтобы иметь стабильные отношения, но я просто не готова бороться с ними. Пока еще не готова.

— Я уже говорила тебе, я не разговариваю с родителями. Я не разговаривала с ними несколько лет.

— Ладно, ладно. Я просто спросил. — Он вскидывает руки в оборонительном жесте, потом помещает их обратно на руль и выезжает на дорогу, но он поворачивает налево, в сторону города, а не направо.

— Ты направляешься не в ту сторону, Кингсли.

— Нет, Джессика, — он передразнивает мою интонацию, и я не могу удержаться от смеха. Он всегда точно знает, что нужно сделать, чтобы на моем лице появилась улыбка. — Я должен заправиться, прежде чем мы поедем. — Он улыбается мне, хватая меня за руку, и переплетает наши пальцы. Мы сидим в комфортной тишине, пока едем по старой асфальтированной дороге.

Все выглядит точно так же. Я чувствую какое-то подобие мира в своем сердце. Я люблю Джейса. Он навсегда останется моей первой любовью, но я знаю, кто я и где должна быть сейчас. Когда я с Кингсли, я просто чувствую себя хорошо. Я открываю свое окно, и мои волосы развеваются от теплого техасского ветерка, мне так хорошо. Кингсли отпускает мою руку и наклоняется вниз, чтобы включить радио. Я слышу ноты Перл Джем «Последний поцелуй» прежде чем вижу грузовик, который едет прямо на нас.

— Кингсли! — кричу я.

***

Мучительная боль.

Тьма.

Я чувствую, как будто в голове кто-то стучит большим молотком, и тупую пульсирующую боль в шее.

— Мэм, вы в порядке. Вы можете открыть глаза? Вы меня слышите, мэм? — спрашивает меня приглушенный голос. Это мужской голос, я никогда не слышала его раньше.

С трудом открываю глаза, и солнечный свет ослепляет меня. Я пытаюсь подняться, несмотря на боль в своей голове, но кто-то останавливает меня. Я дезориентирована, и мое зрение размыто.

— Мэм, пожалуйста, не дергайтесь. У вас сотрясение. Мы отвезем вас на следующей машине скорой помощи, так что вы будете в больнице со своим другом.

Мой друг... Боже мой, Кингсли! Мой туманный разум начинает проясняться, и я вспоминаю. Грузовик появился из-за угла на нашу полосу и ударил нас.

— Где он? Скажите мне, он в порядке? — мой голос хриплый, в горле сухо.

— Я не знаю, мэм. Мы перевезем вас в ближайшее время, и о вас позаботятся. Просто сохраняйте спокойствие. Я уверен, что с вашим другой все будет хорошо.

Он ставит кислородную маску мне на лицо, и я стараюсь дышать. Все будет хорошо, так должно быть. Это просто должно быть. Кингсли большой и сильный. Если мне хорошо, то он наверняка тоже в порядке, да? Меня перемещают на каталку, и вокруг меня начинает суетиться народ. Меня поднимают в скорую и захлопывают дверь. Боль распространяется по всей голове, и я закрываю глаза, морщась от ее интенсивности. Все, что я хочу сделать, это добраться до больницы и узнать, что с Кингсли все хорошо.

***

— Послушайте меня, я хочу знать, все ли в порядке с Кингсли Аррингтоном. Я в порядке! У меня сотрясение, ладно, я понимаю, но я хочу видеть моего друга. Почему никто не скажет мне, как он, черт возьми?

— Мисс Александр, прошу вас, успокойтесь. Я медсестра Гамильтон, и я обещаю, что узнаю о вашем друге. У вас есть посетитель. Если вы будете к этому готовы, мы можем позволить вашему брату зайти.

— Мой брат? — он никак не мог добраться сюда так быстро, но все же.

— Да, он сейчас в коридоре. Вы действительно хотите его увидеть?

Я просто киваю. Я устала, и эта самая худшая головная боль в моей жизни. Если он здесь, я уверена, он думает, что это была еще одна из моих пьяных выходок.

— Она нуждается в отдыхе, поэтому, пожалуйста, не задерживайтесь здесь. — Я слышу, как говорят медсестры, а потом входит Джейс.

Это определенно не мой брат.

— Боже мой, Джесс, я так рад, что ты в порядке, — говорит он и бросается к моей кровати. Облегчение на его лице очевидно. — Мы наткнулись на ДТП после службы, и я увидел, как вас заносят в скорую. Они пускают только семью, так что я солгал. Прости, — говорит он смущенно.

— Все в порядке, Джейс. Я в порядке, правда. Спасибо за беспокойство.

— Мне нужно связаться с твоей семьей? Они знают, что ты в больнице?

— Нет, они не знают, и я бы предпочла, чтобы они не знали. Я в порядке. Уверена, что в ближайшее время выйду отсюда. — Увидеть моих родителей здесь после стольких лет — это последнее, чего я хочу. Я все еще слишком слаба, чтобы разрешать психические и эмоциональные проблемы с моими родителями.

— Ладно, я просто подумал предложить. Тебе нужно что-нибудь?

— Нет, я думаю, нет. Я жду, чтобы узнать, как там Кингсли, но никто мне не говорит. Медсестра должна была это выяснить. Я уверена, что с ним все в порядке, но я хочу знать. Я потеряла сознание от удара и почти ничего не помню.

Он выглядит так, как будто в шоке от моих слов. Это отстой. Он только что похоронил свою маму и теперь слушает меня, когда я говорю о другом парне.

— Ты хочешь, чтобы я сходил и попытался что-нибудь выяснить?

— Джейс, у тебя сегодня был тяжелый день. Тебе не надо ничего делать. Ты должен пойти домой и немного отдохнуть после всего, что ты пережил за последние несколько дней. Я не хочу, но все равно спрашиваю:

— Где Виктория?

Он вздыхает.

— Она в зоне ожидания.

— Ох. Ну, ты явно должен пойти туда. Я уверена, что это последнее место, где она хочет быть.

В этот момент двое полицейских входят в комнату. Я совершенно не представляю, почему они здесь, может, чтобы увидеть меня.

— Извините нас, мисс. Нам нужно поговорить с Вами по поводу ДТП, если вы не возражаете.

— Эм, да, конечно. В чем дело? — спрашиваю я нервно.

— Мэм, транспортным средством, который ударил вас, управлял пьяный водитель. Мы просто должны подтвердить пару незначительных мелочей в нашем отчете, вот и все

— Хорошо.

— Вы помните, видели ли это автомобиль?

— Да, я помню, но все произошло так быстро. Я только увидела грузовик на мгновение, прежде чем все потемнело. Он свернул на нашу полосу, но это последнее, что я помню.

— Все в порядке, спасибо. У нас есть все, что нам нужно, но мы хотели уточнить, есть ли вам что-нибудь добавить о том, что произошло перед ударом.

Заходит врач скорой помощи, и она выглядит по-другому, как-то иначе. Ее лицо мрачное, и она не смотрит мне в глаза. Это плохо. Я знаю, что это.

— Если вы все не против, мне нужно поговорить с пациенткой наедине, — говорит она.

Мое сердце бьется, и я хочу все это прекратить. Я не хочу слышать то, что она собирается сказать мне. Почему я не могу просто перемотать время и вернуться назад? Надвигается что-то страшное, и я не хочу столкнуться с этим. В глазах появляются слезы, и мой подбородок начинает дрожать, даже прежде чем она начинает говорить.

Заткнись.

Заткнись.

Заткнись.

Не говори.

— Мэм, я сожалею, но ваш друг был серьезно ранен. Моя команда и я сделали все что могли, но мистер Аррингтон не выжил.

***

Сейчас, после моего возвращения домой из больницы, у меня есть миллион не отвеченных сообщений от Мерседес. Я бросаю телефон на кровать и дрожащими пальцами открываю тумбочку. Слезы не перестают лить по лицу. Они напоминают мне, что я здесь, что я могу плакать, что я жива. Я должна быть мертва. Вместо Кингсли. Он должен быть здесь, живой. У него была цель, у него была жизнь.

Реальность его смерти продолжает рваться через меня, и я хочу просто прекратить все. Я хватаю бритву и рассеянно обращаю внимание на то, как она блестит, пока я верчу ее между пальцами. Уставившись на лезвие сквозь слезы, я вижу лишь неясные очертания, и я изо всех сил зажмуриваюсь. Я не хочу больше жить жизнью, которую ненавижу. Я протягиваю левую руку и вижу ажурные вены под бледной тонкой кожей. Кровь проходит через них и просит, чтобы ее выпустили. Я подношу лезвие бритвы к своей руке и нажимаю, пока не чувствую острую боль моей разрываемой плоти. Кровь просачивается, и адреналин гудит в моем теле. Печаль в моих слезах смешивается с облегчением в моей крови. Каждый нерв находится в состоянии повышенной готовности. Я медленно веду лезвие вниз по внутренней стороне предплечья к запястью. Чем дальше я веду, тем труднее становится. Кровь больше не сочится. Она течет гораздо быстрее, разливается вокруг меня. Вдруг, я чувствую, что плыву, и боль начинает стихать. Боль внутри меня уменьшается; все, кажется, движется в замедленной съемке. Крови становится все больше, но теперь я вижу только пятна, как дымчатое остаточное изображение салюта на темном ночном небе. Я начинаю думать и смутно понимаю, что порезала себя глубже, чем когда-либо прежде. Лезвие падает на пол и, словно издалека, я слышу, как крошечный кусочек металла отскакивает от керамической плитки. Схватив себя за руку, я пытаюсь зажать разрез на руке, но кровотечение не замедлить.

Страх.

Я должна чувствовать страх. Я должна быть напугана, но этого нет. Жизнь — это либо нажать кнопку «продолжить» или кнопку «выключить». Я больше не могу нажать «продолжить». Мой мир медленно исчезает в черноте, и я ухожу.

 

Глава 32

Джессика

Три месяца спустя...

Смерть — это многомерная штука и множество граней ее решения влияют на каждого человека по-разному. В это утро, как и каждое утро после того несчастного случая, я просыпаюсь с сильнейшей болью в моем сердце. Сколько необходимо времени, чтобы боль прошла? Я, конечно, не знаю, но мне бы очень хотелось от нее избавиться, потому что это больно, и эта боль глубоко. Я здесь, в настоящем, пытаюсь перестать жить прошлым. Я вспоминаю наши дни, и те немногие моменты с Кингсли снова и снова всплывают в моей голове. Мне так страшно, что я его забуду. Я боюсь забыть, как он пахнет, как чувствуются его объятия, или насколько яркой была его улыбка. Я заставляю себя цепляться за мгновения в памяти, перебирая каждую деталь, потому что не хочу забыть. Я бы сделала все, чтобы он вошел в дверь прямо сейчас и сказал что-то совершенно глупое просто так, чтобы я могла с ним поспорить. Он был бы так зол на меня за то, что я сделала после того, как выписалась из больницы. Я была бы мертва, если бы Мерседес не пришла меня проведать. После моей попытки самоубийства, я была отправлена в это стационарное психиатрическое учреждение. Мой терапевт, Дженис, говорит, что я могу уехать на следующей неделе, и хотя я должна радоваться, я вне себя от ужаса. Я проделала длинный путь за последние три месяца, и знаю, что это было лучшее место для меня. Безнадежность и изнурительная печаль покалечили меня, когда я узнала, что Кингсли погиб. Это было похоже на фильм ужасов, разворачивающийся передо мной. Когда я вспоминаю, воспоминания движутся в медленном, мучительном темпе.

— Мисс Александр, нам очень жаль сообщить вам, что человек, который врезался вас в ДТП, был вашей матерью.

Эти слова навсегда запечатлелись в моем сознании. Моя мать. Она была пьяной за рулем, прямо как я была много раз, и она убила человека, которого я любила. Я не очень хорошо справлялась с тем, чтобы проглотить эту реальность и столкнуться с горькой правдой. Терапия была тяжелой, очень тяжелой. Дженис не шутила, когда сказала, что я буду ее ненавидеть несколько дней. Я ненавидела ее много дней. Удивительно, Мерседес посещала меня каждую неделю в обязательном порядке. У меня никогда не было близкой подругой, и это приятно. Она веселая и заставляет меня смеяться, хотя я делаю это не очень часто. Она приносит мне книги, и хотя я никогда не была любителем чтения, сейчас я полностью зависима от книг. В первое свое посещение она принесла мне книгу, и в течение двух недель она лежала на тумбочке рядом с кроватью. Однажды, я, наконец-то, подняла ее со скуки и не положила ее вниз, пока не закончила. В следующий раз, когда она приезжала, я сказала ей, что она должна привезти вторую книгу из этой серии. Она просто посмеялась надо мной и вытащила ее из сумки. Вторую книгу я проглотила также быстро. Когда я закончила, то почувствовала себя другим человеком. История была выдумкой, но смысл в ней не был таковым. Те часы, что я проводила за чтением, уводили меня от боли в реальности. Я ощутила надежду и уверена, что никогда не буду смотреть на книги как прежде. Девушка в книге была обучена мальчиком, я же, в свою очередь, была полностью обучена автором этих книг. Они вдохновили меня жить с акцентом на жизнь. Стук в мою дверь выводит меня из глубины моих мыслей.

— Да, войдите, — говорю я громко.

— Сейчас время для телефонных звонков. Вы хотите, сегодня позвонить кому-нибудь, мисс Джессика? — спрашивает меня медсестра Гейл, милая пожилая женщина, которую я по-настоящему ценю. Я качаю головой:

— Нет.

— Все в порядке, мисс Джессика, я просто хотела спросить.

Я никогда не звоню. Мне некому звонить. Джейс писал мне много раз, но я никогда не отвечаю. Я не знаю, что ему сказать. Я занимаюсь только ненавистью и борьбой с бесконечными голосами в своей голове, поэтому действительно не хочу ни с кем разговаривать. Я была слишком занята, стоящими передо мной демонами. Джейс вызывает так много воспоминаний о моем прошлом, что я не знаю, как продолжать с ним какие-либо отношения. Я до сих пор его очень люблю и знаю, что никакое время никогда не сотрет то, кем мы являемся друг другу. Но у него своя жизнь, он двигается дальше, и я должна уважать это. Я не могу продолжать держаться за то, что я потеряла давным-давно.

***

Сегодня я решила рассказать о своем расстройстве группе, и я нервничаю, очень нервничаю. Я встаю и пробираюсь к трибуне в передней части полукруга. У меня влажные ладошки, а во рту настоящая Сахара, я не смогу вымолвить ни одного слова. Дженис дарит мне ободряющую улыбку, и я делаю глубокий, успокаивающий вдох.

— Привет, я Джессика, и у меня пограничное расстройство личности. Я здесь из-за попытки самоубийства. Я режу себя. Три месяца назад я потеряла того, кто любил меня, несмотря на все это. Он любил меня ради меня, и впервые в моей жизни, я любила кого-то в ответ по простой причине. Мне не нужно было искать выгоду, и я не пыталась им манипулировать. Его звали Кингсли, — я сглатываю комок в горле, прежде чем продолжить. — Он был саркастичным придурком большую часть времени, но мне это в нем нравилось. Он никогда не позволял мне нести чушь и никогда не позволял жалеть себя. — Я делаю паузу. Сохраняя все свое хладнокровие, я продолжаю: — Он вдохновил меня, дал мне силы и поддержал меня, всегда напоминая мне о возможности делать выбор каждый день. Он был прекрасным человеком, и, несмотря на то, что скучать по нему чертовски больно, я так рада, что его знала. Всю свою жизнь я кружилась в ненормальном круговороте с мужчинами. Честно говоря, я не знала, что такое здоровые отношения, пока не появился Кингсли. Секс и драма, это все, что я действительно знала. Мои эмоции всегда заводили меня в темные места, и каждые отношения заканчивались из-за моих неправильных решений. Постоянная вера, что мне нужен мужчина в моей жизни, чтобы закончить меня, преследовала меня, сколько я себя помню. Это то, с чем я борюсь каждый день. Необходимость иметь кого-то, кто любит тебя, всегда доводила меня до грани безумия. — Я пожимаю плечами и перемещаю свой вес с одной ноги на другую, я борюсь с волнением, чтобы продолжить остальную часть моих слов.

— Последние три месяца открыли мне глаза на очень многое. Я знаю, что впереди у меня очень далекое и трудное путешествие с моей терапией, но сейчас я гораздо ближе к исцелению, чем когда-либо была прежде. Сегодня утром я стояла перед зеркалом. В отражении была еще больная девушка, но сейчас я знаю ее гораздо лучше. Я узнала многое о себе после того, как была сама себе незнакомой. Я всегда видела, как на меня смотрят незнакомцы, но сегодня этого не было. — Я встречаюсь глазами с Дженис и вижу, как она гордо улыбается.

— Как и многие из вас, я всегда винила весь мир за всю мою боль, но я научилась в ПРЛ, что могу многое контролировать, делать свой выбор. Мне страшно брать на себя ответственность за свои действия, после того как всегда я действовала, прежде чем думала, но я решила следовать навыкам, которые получила здесь. — Все взгляды обращены на меня, и комната погружена в тишину. Я продолжаю говорить и чувствую себя чертовски хорошо.

— Я очень устала быть в плену своего собственного разума. Когда я посмотрела в зеркало сегодня, я увидела женщину, которая прошла через ад и вернулась обратно, но также увидела женщину, которая пережила свое прошлое. Я знаю, что могу сделать это, и я не позволю ничему остановить меня. Жизнь может толкать меня, тянуть и сбивать меня вниз, но это не сломает меня. Я уже давно была сломана, была привязана, и я выжила. Я спрятала под болью всю свою жизнь, но не более. И я должна сказать, я та девушка, которую увидела сегодня. Она сильнее, она боец, и она не нуждается в мужской любви, чтобы поверить в себя. Ей не нужно, чтобы люди любили ее, чтобы показать ей, что она имеет значение, потому что она и так имеет. Она может любить себя. И пока она может проживать каждый день, зная это, с чистой верой в себя, наличие парня в ее жизни — не приоритет. — Несколько людей вытирают слезы со своих глаз, и я знаю, что моя история задела за живое.

— Сегодня я увидела себя, и сегодня я себя не ненавидела. Пришло время и мне познакомиться с девушкой, которая смотрит на меня из зеркала. Пора бы уже полюбить себя, пришло время жить для себя. Я больше не могу разрешать своим ошибкам диктовать мое будущее. Дженис сказала мне однажды, что жизнь начинается с границы твоей зоны комфорта, и я готова жить своей жизнью, независимо от того, как неуютно там может быть. — С каждым словом я говорю другим голосом. Это была тюрьма, и я долго ждала, чтобы сбежать из нее.

— Я не помню, кто это сказал, но моя подруга, недавно поделился со мной одной из ее любимых цитат. В ней говорится о том, что лежит позади нас, перед нами и внутри нас. Она действительно заставила меня подумать о том, что я узнала за последние несколько месяцев. Я узнала, что имеет значение только то, что лежит передо мной. Что осталось позади — это ничто, по сравнению с силой, которая таится внутри меня. Часть меня умерла в тот день с Кингсли, но я думаю, что иногда для перерождения в нас должно что-то полностью умереть. Я готова. Сегодня, Джессика Александр начинает жить, учиться любить себя и начинает сбрасывать призраки прошлого.

 

Глава 33

Джейс

Один год спустя...

Очень странно сидеть здесь перед психотерапевтом впервые в своей взрослой жизни, но я понимаю, это необходимо. Объяснив все, что произошло за последние полтора года доктору Бреннер, я на самом деле почувствовал облегчение. Я знаю, что работаю в сфере охраны психического здоровья, но до недавнего времени, я действительно не думал, что мне нужно с кем-то поговорить. Терапия была чем-то таким, в чем нуждаются «те люди», а не я. Я был выше всего этого. Это был огромный груз, полный дерьма. Это разрушило все вокруг меня, прежде чем я понял, что мне нужна помощь. Сегодня я получу развод, и мне понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть к новой реальности.

— Ух ты, это много, — говорит доктор Бреннер.

Он высокий, долговязый, жилистый мужчина с небольшой залысиной и очками. Когда он делает записи, он сгибается и наклоняется вперед над своим столом. И хотя он строчит в почти безумном темпе, его манера поведения и голос довольно спокойный. Я слышал, что он лучший.

— Я вижу, что вы были перегружены, и вам нужно с кем-то поговорить. Как вы себя чувствуете по поводу того, с чем вам придется сегодня столкнуться?

— Ну, я хочу развода, поэтому рад, что это произойдет сегодня. Хотя я с нетерпением хочу стать отцом, это своего рода облегчение, что Виктория солгала о беременности. Я не прикасался к ней долгое время, и я не могу представить себя, воспитывающего ребенка с ней, не чувствуя при этом эмоциональную связь. — Я перевожу дыхание и продолжаю: — Но самое сложное в этой ситуации — это узнать, что наши отношения были настоящей подделкой с самого начала.

Я наклоняюсь вперед и складываю руки вместе, слегка опустив голову, пока вздыхаю.

— Я любил свою мать, несмотря на все мстительные поступки, которые она сделала. Но сейчас? Я просто не могу перестать злиться на нее. Узнав, что она подослала Викторию в мою жизнь после того, как избавилась от Джесс, это... это больше, чем я могу понять. Я просто все время оглядываюсь назад сквозь свои студенческие годы, думая о том, каким дураком я был.

— Вы не дурак, Джейс. Вы были молодым мужчиной и красивая, волевая, умная женщина вошла в вашу жизнь — подослали ее или нет — именно в то время, когда вы были чрезвычайно уязвимы. Не было ничего плохого. Любить кого-то не глупо. Я знаю, что это испортит воспоминания об отношениях, но это не делает вашу часть ложью.

Я чувствую себя глупо. Я чувствую себя полным лохом. Доктор Бреннер продолжает говорить, и хотя я хочу верить, что его логика верна, сейчас это трудно.

— Вы уже сказали, что знаете, что никогда не были действительно влюблены в Викторию. Почему вы начали такие серьезные отношения, если знали, что не влюблены в нее? Думали ли вы об этом вообще? — спрашивает он, и я задаюсь вопросом: смущение на моем лице так же очевидно, как любопытство на его.

Да, я думал об этом. Я также думал о том, каким трусом я был, если позволил Джессике так легко оставить мою жизнь. Она постоянно в глубине моего сознания. Но я не хочу тратить ни одной минуты, думая о чем-то, имеющем отношение к Виктории. Я устал винить себя за все ошибки, которые сделал, все шансы, которые упустил.

— У меня есть ответ: просто так получилось. Она была удобной, и наши отношения были простыми. Нам было весело вместе. В конце концов, мы проводили много времени друг с другом, и это стало рутиной. Следующим естественным шагом была помолвка; просто казалось, что это нормально.

Я откидываюсь на спинку кресла, запустив руку в свои волосы. Мне непросто говорить все это. Обычно я держу все в себе или, что еще хуже, полностью игнорирую свои чувства. Всю свою жизнь я сдерживал себя и был хорошим парнем, который никогда не разваливался. Я тот, кто зрит в корень. Это был я, кто поддерживал маму, когда Женевьев погибла. Я считал, что это была моя вина, что она умерла, поэтому я должен был исправить все, что принесла ее смерть. Мне нужно было доказать, что я знаю способ, как сделать все лучше. Я сделал то же самое, когда умер мой отец. С Джесс я пришел слишком поздно, чтобы спасти ее от избиения Элизабет и ее друзей. Я прибыл слишком поздно, чтобы спасти ее, но я все еще мог помочь ей, быть ее другом и предотвратить повторение. Я просто хотел помочь исправить то, что было сломано внутри ее. Но в процессе я влюбился в нее. Теперь я понимаю, что так и не научился находить баланс между помощью и настоящей любовью. Ей нужен кто-то стоящий рядом с ней, а не удерживающий ее.

— Как только боль от потери Джесс начала угасать, все постепенно стало легче и легче с Викторией. Она всегда была сфокусирована на том, чтобы делать меня счастливым и отвлекать от каких-либо стрессов. Она была одной из самых отзывчивых людей в колледже. Клянусь, я не уверен, что сдал бы некоторые экзамены, если бы она не занималась со мной ночами.

Доктор Бреннер скользит очками вверх по переносице и продолжает делать заметки. Он периодически поглядывает на меня, чтобы убедиться, что я знаю, что он обращает внимание.

— Так, у вас были хорошие времена с ней, — подтверждает он легким тоном. — Вы не можете охарактеризовать ваши отношения как провал. Вы не должны рассматривать себя как идиота только потому, что ваша мать тайно спланировала ваши встречи. Я думаю, что вы должны дать себе поблажку, если эта ситуация беспокоит тебя. Что с другой женщиной? Джессикой? Где она сейчас?

Под моей кожей, внутри моего сердца и постоянно у меня на уме.

Я глубоко вздыхаю, и в голову приходит картинка, когда в последний раз я видел Джесс.

— Нигде, — говорю я и стараюсь, чтобы в голосе не было слышно разочарования. — Как я сказал вам, я ничего не слышал о ней уже год. Я пытался связаться с ней, но она так и не ответила. Она пользуется социальными сетями; и я стараюсь не отставать от нее. Но она не общается со мной напрямую. Я уверен, что она никогда не будет.

— Она была в стационарном отделении с психическими расстройствами, правильно? — спрашивает доктор Бреннер, он возвращается обратно к своим записям.

— Да, была. Я писал ей, но, как я уже сказал, никакого ответа. Она была там три месяца. Я до сих пор надеюсь, что однажды мы снова начнем общаться.

Доктор Бреннер поглядывает на часы, затем снова на меня.

— Я думаю, сегодня мы прошли хороший путь. Прошло чуть больше часа, и в следующий раз мы можем продолжить с того момента, где остановились. — Он улыбается и кладет свою ручку вниз. — Обсудите расписание сеанса на следующую неделю с Грейс, прежде чем уехать. И Джейс, — начинает он, — сегодня все пройдет хорошо, — уверяет он меня. — Мы будем говорить об этом в течение следующей недели. Если вам что-нибудь понадобится раньше, не стесняйтесь, звоните.

Мы оба встаем, и он обходит вокруг стола, чтобы пожать мне руку.

— Спасибо, доктор Бреннер, я действительно ценю это. Увидимся на следующем сеансе.

***

Виктория смотрит на меня через стол, пока ее адвокат протягивает мне документы.

— Ты потеряешь все. Я надеюсь, ты понимаешь это. Ты ничего не получишь от имения своей матери, — иронизирует она, и я не удивлюсь, если она помнит, что мы уже говорили об этом миллион раз. Я ставлю свою подпись на пунктирной линии и оглядываюсь на нее.

— Да, Виктория, я в курсе. Деньги не стоят того, чтобы жить в браке с тем, кто помогал моей матери манипулировать мной. — Я чувствую, как мышцы на шее напряжены, но я делаю все что могу, чтобы держаться спокойно. — Когда я спросил тебя о беременности, ты даже не вздрогнула. Ты просто с радостью приняла мамину уловку, как делала это с самого первого дня. Единственное, что я не смог выяснить, что, черт возьми, это было для тебя, Вик? Деньги? У тебя есть свои деньги и деньги твоей семьи. Я? Ты слишком влюблена в себя, чтобы волноваться о том, кто рядом с тобой, так что это не так. — Я ждал, что она будет оправдываться. Не тут-то было. — Твоя ложь догнала тебя, Вик. Пошла ты со своими деньгами. Не стоит жить во лжи.

Ее взгляд начинает пылать, и выражение лица становится злым. Я смотрю на наших адвокатов, которые, на удивление, выглядят неуютно в данной ситуации. Можно подумать, что после всех разводов, на которых они работали, они не видели чего-то такого.

— Будь по-твоему! Я была верна тебе. Я отдала тебе годы своей жизни, и ты просто отбросил все это прочь. — Ее глаза сужаются, а голос падает до опасного уровня. — Если бы та бродяжка не зашла в мой кабинет и не вернулась обратно в твою жизнь, мы бы поженились и жили счастливо сейчас, и ты никогда бы не заметил этого.

Я кладу ручку обратно на стол и выпрямляю плечи. Она пытается меня спровоцировать, но я отказываюсь сражаться с ней. Настойчивость ее аргументов и ее мелочная ревность... все это выматывает, она выматывает, я просто хочу двигаться дальше. Пришло время признать свои проблемы и начать жить для себя. Я провел свои дни, помогая другим, и в процессе я полностью потерял ощущение собственной личности. Оглядываясь на свою жизнь, мне стыдно, я стыжусь своей постоянной необходимости успокоить людей и смягчить ситуацию. Для внешнего мира я казался уверенным в себе, готовым помочь парнем, и я позволял близким манипулировать собой. Я знаю, что мне придется столкнуться с тем фактом, что я позволил своей матери убедить себя в том, что я не мог принадлежать самому себе. По пути я потерял любовь, и сейчас почти уверен, что мне никогда не найти ее снова. Я должен был упорнее бороться за Джессику. Я понимаю это сейчас. Только это слишком мало, слишком поздно.

Я передаю документы обратно адвокату Виктории и чувствую себя лучше, даже прежде чем высыхают чернила. Мои глаза встречаются с ее, и я вижу чистое отвращение, написанное на ее лице. Я знаю, что это последние слова, которые я скажу Виктории. Может, это сделает ее лучше.

— Джессика не имеет ничего общего с этим. Ты та, кто ты есть. Просто потому, что я никогда не видел этого раньше, не изменит того, что сейчас я вижу это. Ты эгоистичная и самовлюбленная, и я тебя никогда не любил. Я не мог любить тебя, потому что ты никогда по-настоящему не любила меня. Любовь не эгоистична. Любовь дает, любовь прощает, любовь сопереживает, у любви нет условий, и она всегда остается постоянной, через взлеты и падения. Мы друг друга никогда не любили. Я был влюблен один раз в жизни, и, пока я не найду такую любовь еще раз, я не собираюсь заменять это дешевой подделкой. Просто прими это так, как есть. Двигайся дальше. Если ты сможешь, найди настоящую любовь с человеком, который будет любить тебя в ответ. Однажды ты поблагодаришь меня за это.

Она резко встает со своего места, бросает сумку Шанель через плечо и топает в сторону двери.

— Да пошел ты, Джейс Коллинз. Я надеюсь, что ты останешься несчастным всю оставшуюся жизнь, — кричит она. — Однажды ты будешь умолять меня вернуться к тебе.

Дверь захлопывается за ней, и дело сделано. Наконец-то. Я официально разведен и готов начать все сначала. Весь последний месяц я провел, пытаясь прояснить свою жизнь, я также перевел свою практику обратно в Дженсон, она откроется на следующей неделе. Мой новый дом находится на берегу озера, он небольшой и милый, и это меня вполне устраивает.

Мой адвокат прерывает мои внутренние размышления.

— Это может показаться неправильным сейчас, но ты избежал опасности с ее стороны, сынок, — говорит он, продолжая складывать бумаги в свой портфель. На другой стороне стола, адвокат Виктории встречается со мной глазами. И хотя он не может комментировать, просто кивает быстро в знак согласия и спешно, схватив пальто и портфель, выходит из комнаты.

— Удачи, — говорит он, и я улыбаюсь в первый раз за весь день. Впереди новые начинания.

***

Я открываю свой ноутбук и проверяю сообщения на Фейсбук. Ничего. Ничего удивительного. Я проверял страничку Джессики, но она не была в сети в течение последних месяцев, я отправлял сообщения, сохраняя надежду, что она ответит, но она никогда этого не делала. Я не знаю почему, но продолжаю пробовать. Я скучаю по ней, думаю о ней. Я хочу быть в ее жизни любым образом, и я не буду подталкивать ее, но отказываюсь сдаваться. Маленький значок на ее имени становится зеленым.

Она онлайн.

Я делаю глубокий вдох и шанс...

Джейс Коллинз: Привет, незнакомка.

Я жду.

И жду.

И жду.

Десять минут проходят, и маленький огонек оптимизма, что я почувствовал, начинает тускнеть.

Джессика Александр: Привет.

Она ответила! Я говорю немое «спасибо», и огромная улыбка растягивается на моем лице.

Джейс Коллинз: Я так рад ответу от тебя. Прошло много времени.

Джессика Александр: Да, это так. Как ты?

Джейс Коллинз: Я в порядке. Много перемен произошло в последнее время, но это хорошие изменения. Я взял отпуск на неделю, и моя практика открывается на следующей неделе. Я взволнован этим.

Джессика Александр: Это замечательно! Я сожалею о разводе с Викторией. Я видела несколько статей об этом.

Джейс Коллинз: Нет, все нормально. Я более чем рад этому. Как у тебя дела? Я вижу ты в колледже. Я горжусь тобой.

Джессика Александр: Ну, главное, что ты счастлив. Я рада, что ты в порядке. Да, колледж. Хмм... это был огромный шаг. Некоторые дни лучше, чем другие. Школа — это не то, что я когда-либо действительно любила, но колледж отличается. Есть некоторые вещи, которые я полюбила. Меня просто пугает, когда я думаю о том, как долго мне еще идти, прежде чем я смогу встать перед классом и начать учить. Но я была сосредоточена на том, как важен этот день для меня, независимо от того, сколько времени это займет.

Джейс Коллинз: Ты будешь замечательным учителем. Как твоя мама? Я видел ваши совместные фото. Это такой огромный шаг для вас. Она выглядит действительно хорошо.

Джессика Александр: Она в порядке. Она была в наркологической клинике Джонса около месяца. Мы посещаем совместные консультации, чтобы работать над нашими проблемами из прошлого. Это не так просто.

Джейс Коллинз: Джесс...

Джессика Александр: Да?

Джейс Коллинз: Я скучаю по тебе. Это приятно. Спасибо за ответ.

Джессика Александр: Я тоже по тебе скучаю. Некоторые вещи просто сложны для меня сейчас. Извини, что не отвечала раньше. Я надеюсь, ты понимаешь. Я все еще пытаюсь справиться со своим прошлым и не хочу оказаться там снова.

Джейс Коллинз: Я знаю, и я понимаю. Это может быть слишком много, слишком скоро, но когда ты приедешь в город в следующий раз, чтобы увидеть свою маму, мы могли бы пообедать или что-то в этом роде? Просто поговорить. Друзья? Я не прошу ничего больше, чем обед. Никакого давления. Просто два друга, узнающих друг друга снова.

На этот раз она отвечает не сразу. Может быть, мне не стоило спрашивать. Я идиот. Почему я не могу просто наслаждаться моментом, и будь что будет? Но в глубине души я знаю почему. Я хочу ее в своей жизни, и я готов бороться за нее на этот раз.

Появляется новое сообщение.

Джессика Александр: Конечно, я думаю, мы могли бы это сделать. Я буду там в эту субботу весь день. В какое время и где?

Я читаю сообщение во второй раз и ощущаю себя так, будто я снова пошел в школу. Мое сердце тяжело бьется в груди. Мои пальцы летают по клавиатуре, пока я печатаю простое сообщение.

Джейс Коллинз: Около полудня в кафе на пристани?

Джессика Александр: Хорошо. Увидимся. Убедись, что ты заказал мне ванильную колу

Мне нравится, что она беззаботна и шутит.

Джейс Коллинз: Договорились. Увидимся Джесс, и спасибо.

Джессика Александр:

Я выхожу из сети и выдыхаю. Я обедаю с Джесс. Это просто обед с подругой, но я чертовски рад, что едва сдерживаюсь. Улыбка сияет на моем лице и не сойдет теперь никогда.

***

Я сижу в зоне на открытом воздухе с видом на воду. Погода отличная — не слишком жарко, не слишком холодно, — но я так нервничаю, что чувствую, как на лбу появляется пот. Официантка приносит ванильную колу, которую я заказал для Джесс, и пиво для меня. Мне нужно остыть, и пиво поможет мне немного расслабиться. Я смотрю на часы в сотый раз перед тем, как вижу ее краем глаза. Я смотрю вверх и улыбаюсь, глядя на нее в первый раз за последний год.

Так. Красива.

Джесс. Она здесь, со мной. Реальность странная, но, глядя на нее, некое чувство ударяет меня прямо в лицо. Я люблю эту женщину. Никакое количество времени, душевной боли или чуши не изменит это. Я люблю ее и, каким бы то ни было образом, я получу ее обратно. Мне плевать, что я должен сделать, чтобы она снова стала моей. Она выглядит счастливой и сильной, мне нравится эта Джессика, я всегда знал, что она скрывается под всей этой болью и страданиями. Она сияет как звезда. Моя гордость за нее раздувается; она победила в тяжелейшем сражении — это сражение разума. Хотя это ежедневная борьба, я четко вижу, что она делает это сама, для себя, и ей не нужно, чтобы ее кто-то исправлял. Она сама сделала замечательную работу.

— Привет, — говорит она. Ее робкая улыбка согревает меня изнутри, и мысль приходит мне на ум, что внутри я чувствовал холод в течение длительного времени.

Этот момент какой-то некомфортный для нас обоих. Я чувствую, что должен сказать что-то милое или остроумное, но не могу.

К черту.

Сейчас время проявить некоторую смелость и рискнуть. Мне нечего терять и, если я не попытаюсь сейчас, я буду жалеть всю жизнь. Больше я не упущу важные моменты в жизни; небольшие моменты, как этот, которыми я не смог воспользоваться в прошлом.

Я делаю несколько шагов к ней навстречу и протягиваю руки, чтобы обнять ее. Она задыхается и начинает хихикать, когда обнимает меня в ответ; я смеюсь вместе с ней. Это кажется таким невероятным. Правда.

Это моя Джесс. Всегда была, всегда будет.

— Привет, — шепчу я, вдыхаю фруктовый аромат ее волос.

— Еще раз привет.

Я медленно выпускаю ее из своих медвежьих объятий, и она улыбается, действительно улыбается. Больше нет неуверенной, нервной улыбки. Это самая идеальная улыбка девушки, которая когда-либо могла быть.

— Прости, я просто действовал интуитивно. Я не сдержался, — говорю я ей, стараясь сдерживать волнение, взрывающееся внутри моего сердца.

— Это хорошо, но только потому, что меня ждет моя ванильная кола, — говорит она, указывая на стол.

Мы оба смеемся, и я достаю для нее стул, прежде чем сесть самому.

— Ты хорошо выглядишь, Джесс, действительно хорошо.

Она немного краснеет и пытается сохранить серьезное выражение лица.

— Дженис говорит, что я должна говорить «спасибо». Я все еще работаю над тем, как принимать комплименты. Так что, спасибо, Джейс. Ты тоже хорошо выглядишь.

Капельки конденсата стекают с бутылки, пока она делает глоток. Каждый жест, каждое движение привлекает все мое внимание. Изгиб ее шеи, изгиб ее локтя и волны волос, лежащие на плечах... я запоминаю все это. После того как я не видел ее так долго, просто не могу отвести взгляд. Я не хочу отводить взгляд.

— Итак, ты уже решила, какой предмет хочешь преподавать? — спрашиваю я ее, желая поддержать разговор.

— Я подумываю о том, чтобы вести «Английский язык» или «Язык искусства». Также я бы очень хотела стать тренером по плаванию. Хотя я не знаю. У меня еще много времени, чтобы определиться. — Она смотрит на воду и кладет подбородок на руку. Вокруг нее ощущается только спокойствие, этого я никогда не видел прежде, и я молча и с благоговением наблюдаю за девушкой передо мной. — Мне здесь нравится. Здесь действительно красиво, — вздыхает она.

— Да, правда, — говорю я, но не отвожу взгляда от нее.

Она поглядывает на меня, и румянец появляется снова, еще краснее, чем в прошлый раз.

— Перестань, Джейс. Не смущай меня, — говорит она робко.

— Что? Я просто согласился с тобой.

— Угу. — Она улыбается и крутит трубочку в своем напитке, прежде чем сделать глоток.

— Я купил маленький домик на этом озере, ты знаешь?

Ее брови поднимаются.

— Правда?

— Да, я переехал пару дней назад. У меня все еще ящики везде. Я ненавижу распаковывать вещи.

Она улыбается от уха до уха.

— Фантастика! Ну, ты не должен быть здесь со мной. Ты должен распаковывать вещи. Твоя практика открывается на следующей неделе. У тебя масса работы. Я не хочу отнимать твое время.

Я качаю головой на нее.

— Джесс, все в порядке. Я поработаю над этим сегодня днем. Поверь мне, я могу отложить распаковку на долгое время.

Она смотрит на меня, а я на нее, и вижу тот момент, когда она решается.

— Я могу помочь тебе. Я здесь весь день. И уже провела утро с мамой. Держу пари, мы могли бы разобрать все это сегодня. Тогда тебе не придется беспокоиться об этом на следующей неделе.

Джесс... в моем доме. Мы... вместе весь день. Да и да.

— Ты уверена? Конечно, я не откажусь от такого предложения.

Она хлопает в ладоши, как будто только что выиграла спор.

— Это хорошая идея. Давай поедим и доберемся до коробок, мистер Коллинз. Я просто буду ехать за тобой на своей машине, — говорит она.

— Я надеюсь, что ты настроена на работу, потому что у меня там огромная куча коробок.

— Если ты распаковываешь так же, как плаваешь, то нам предстоит большая работа, — язвительно замечает она со злой ухмылкой, — но я готова к этому.

Черт, я люблю эту девушку.

***

Мы все доели и ушли. Сейчас Джесс подъезжает к моему новому дому. Я до сих пор не могу поверить, что она здесь. Я хочу ущипнуть себя, но воздержусь. Я выхожу, и она встречает меня у двери.

— Джейс, тут у тебя так красиво. Красиво и спокойно.

— Да, мне тоже нравится. Это небольшой дом, но со своей изюминкой, — отвечаю я, открываю дверь и жестом велю следовать за мной. — Заходи. Добро пожаловать в мой маленький домик, состоящий из коробок, — шучу я.

Она заходит внутрь и сканирует пространство.

— Вау, на маленьком пространстве, эти высокие потолки действительно открывают его. Я люблю мансардные окна.

Она в моем доме. Опять же, я пытаюсь убедить себя, что это происходит на самом деле.

— Спасибо, мне тоже здесь нравится.

Она оставляет свою сумочку у двери.

— Так с чего ты хочешь начать?

Бесцельно я смотрю на все ящики и показываю руками вверх.

— Я думаю, это действительно не имеет значения. Давай просто возьмем коробки и начнем разбирать.

— Ладно, — соглашается она.

Мы оба встаем на колени и выбираем разные коробки. Я провожу канцелярским ножом по ним, и мы открываем их.

— Джейс, эти коробки даже не подписаны, — ругается она с улыбкой.

— Хм, да я знаю. Я совсем не силен в этом. Прости.

Она качает головой на меня и начинает ковыряться в своей коробке.

— Ну, это все одежда. Где твоя спальня? Или ты предпочел бы сам разложить одежду?

— Нет, нет, все нормально. Моя комната последняя слева. — Я указываю в сторону прихожей.

— Ладно, — говорит она, вставая, чтобы унести коробку обратно в мою комнату. Пытаюсь устоять перед желанием последовать за ней и бросить ее на свою незаправленную кровать, это физически и морально трудно, но остаюсь на месте и сосредотачиваюсь на коробке передо мной.

Соберись, Джейс. Ты не можешь все испортить, пока она не вернулась в твою жизнь.

Несколько минут спустя она возвращается в гостиную, пока я копаюсь в старых фоторамках и фотоальбомах. Я не смотрю до тех пор, пока не слышу ее голос. Я перевожу глаза в ее сторону и вот она, держит в руках мою старую футболку с надписью «Музыка делает меня похотливым». Она стерлась от многих лет использования, и я не удивлюсь, если она помнит, что, когда дала мне ее, она назвала ее «Голубой Джейса».

— Она осталась у тебя после всех этих лет?

Я встаю и подхожу к ней, протягивая руку за футболкой.

— Конечно. Почему ты выглядишь такой удивленной?

— Эм, я не знаю. Я просто не думала, что у тебя осталось что-то с того времени.

Если бы она только знала...

— Джесс, есть много вещей из прошлого, которые у меня все еще остаются. Эта футболка — только один из них, — говорю я серьезно.

Я не уверен, что она почувствует подтекст, но думаю, она понимает, потому что ее взгляд теплеет. Я могу сказать, что она чувствует тоску по прошлому, точно так же как и я. Только это больше, чем тоска по прошлому. Это постоянные воспоминания, состоящие из мыслей, слов, чувств и мгновений, которые никогда не исчезали, ведь не все мосты были сожжены.

Прежде чем я успеваю сказать еще что-то, она быстро отмахивается от воспоминаний и проходит мимо меня.

— Хорошо, какая коробка следующая? Давай покончим с этим, Коллинз.

Я смотрю на лежащую внизу футболку и улыбаюсь.

— Да, мэм. Я думаю, ты можешь помочь мне повесить рамки и прочее.

Она присоединяется ко мне, и мы начинаем сортировать фотографии. Она вынимает одну с моего выпускного в Бэйлоре. Это я и Трент в наших шляпах и мантиях.

— Как прошел тот день? И как ты себя чувствовал?

— Хорошо, — уверяю я ее. Она выглядит задумчивой, но я не могу сказать, о чем она думает. — Ты узнаешь это чувство достаточно скоро.

Она кладет эту рамку в сторону и протягивает руку, чтобы перевернуть другую. Как только переворачивает ее, она замолкает и берет паузу, прежде чем медленно поднять ее. Она притягивает рамку к себе, чтобы посмотреть поближе, выражение ее лица меняется. Ее брови образуют складку, и она смотрит на меня в замешательстве.

— Где ты взял это, Джейс?

— В смысле, где я взял это? Это все мое. А что? Что не так? Ты странно выглядишь, Джесс.

Она встает, вцепившись в фотографию, по-прежнему пристально на нее смотря.

— Кто тебе это дал? Откуда ты знаешь мою бывшую соседку?

Ее бывшая соседка? Она наверняка ошибается.

— Джесс, это не твоя соседка. Это Женевьев, моя маленькая сестренка.

В одну секунду цвет полностью сходит с ее лица, и она смотрит на меня с замешательством и тревогой. Она качает торопливо головой взад и вперед.

— Нет, нет, это не так. Этого не может быть. Это Виви. Она жила по соседству со мной в средней школе.

Она переворачивает изображение лицом к себе и указывает на лицо Женевьев.

— Это она. Я знаю, что это она. Она даже одета в такую же фиолетовую куртку, и она выглядела также, когда дала мне снежинку. Она не может быть твоей сестрой, Джейс.

Снежинка. Фиолетовая Снежинка... была на Джесс на маминых похоронах. Я даже не знаю, что сказать. Она, должна быть, смущена. Это безумие.

— Джесс, это моя сестра. Посмотри, вот мои фотоальбомы; ты можешь убедиться в этом сама. И у Женевьев было прозвище Виви.

Я кладу ей в руку фотоальбом, и она принимает его, опустившись на диван. Она отчаянно листает страницу за страницей наших семейных фотографий. Слезы наворачиваются у нее на глаза и медленно скатываются по ее лицу. Ее руки дрожат, она действительно начинает пугать меня.

— Джесс, что происходит? Как ты узнала ее прозвище, и почему ты думаешь, что она твоя соседка? Ее нет уже долгое время. Я не понимаю. Объясни мне.

Она смотрит на меня непонимающим взглядом. Ее губы начинают двигаться, как будто она собирается что-то сказать, но она останавливается и сжимает губы в жесткую линию. Ее голова наклоняется в сторону альбома еще раз, прежде чем она встает. Она быстро идет к сумочке, приносит ее на диван и с тревогой начинает копаться в ней. Спустя несколько мгновений, она вытаскивает свою руку из кошелька и показывает брошку Женевьев в раскрытой ладони.

Фиолетовая снежинка.

Она снова указывает на брошку Женевьев и говорит:

— Она подарила мне ее. Я держала ее с собой всегда. Она спасла меня однажды. Она причина, по которой я не убила себя после того, как сделала аборт. И когда я лежала в больнице после смерти Кингсли, и после моей попытки самоубийства, я почти умерла, но она была там снова.

Слезы в ее глазах. Она смотрит на меня, как будто я могу решить эту сумасшедшую загадку, но я в таком же замешательстве, как и она.

— Это был сон или что-то еще. Кингсли был в моем сне, и он был счастлив. Он был воссоединен со своей женой и сыном. Я не знаю... это все так странно. — Ее брови соединяются вместе, хмурясь, и я понятия не имею, что сказать. — Но я помню, что Виви была в моем сне тоже. Этот сон преследует меня, потому что она выглядела так же. Она была в одной и той же одежде и была еще маленькой девочкой, хотя прошло шесть лет с тех пор, как я встретила ее в моем дворе. Во сне она говорила со мной. Она сказала, что это было не мое время, чтобы умереть и, что я должна была бороться. Она сказала мне, что у меня еще осталось много дел. Она сказала мне, что я изменю чьи-то жизни, что любовь найдет меня снова, и мне пришлось открыть глаза и жить так, чтобы я смогла сделать все эти вещи.

Она снова берет фото и внимательно его изучает.

— Она сказала, что обучение будет целью моей жизни, моим подарком, и, как она сказала мне раньше, это невежливо не принимать подарки, которые тебе подарили. Затем она улыбнулась и ушла. Потом я помню только как очнулась в больнице. Когда я поправилась и уехала домой в первый раз, я пошла к соседям, чтобы найти ее. Я хотела поблагодарить ее и узнать, как у нее дела после всех этих лет, но там никого не было. Моя мама сказала, что дом был пуст в течение многих лет.

Слезы текут по ее лицу, и ее руки дрожат, пока она смотрит на фото. Я фокусируюсь на этом, потому что осознание того, что она только что сказала мне, начинает впитываться в мою голову, и я не могу постичь это сразу.

Это чересчур.

— Зачем она дала тебе брошку, Джесс? — все во мне взывает к рассуждению.

Она смотрит на меня сквозь слезы и говорит:

— Она сказала, что это ее защитное поле. Она сказала, что ее брат дал ей это, потому что она была особенной, и это было специальной брошкой с особыми полномочиями. Она сказала, что это меня защитит. Я пыталась сказать ей, что не могу взять ее, но она настояла.

Я сказал все эти слова. Я дал Женевьев эту булавку. Это мои слова. Я не могу разобраться в этом. Мои ладони потеют, и у меня в голове крутится миллион мыслей в минуту.

Мне надо перестать пытаться анализировать все это. На данный момент мне нужно руководствоваться своим сердцем, потому что объяснить необъяснимое невозможно. Я наклоняюсь вниз и беру брошку из ее ладони, прижав ее к ее рубашке чуть выше сердца.

Наши глаза смотрят друг на друга, и я стою на краю, но кажется, что расстояние становится меньше подо мной. Но сейчас, я перестал бояться падения.

И я прыгаю.

Я беру ее подбородок и нежно смотрю в ее красивые, недоумевающие глаза.

— Она права, Джесс, во всем. Это для кого-то особенного, того, кого я люблю больше, чем себя. Ты должна сделать великие дела в этой жизни, — шепчу я, аккуратно целуя ее в лоб.

Я крепче обнимаю ее и кладу подбородок на ее голову, она обнимает меня и плачет на моей груди. Впервые с тех пор как Женевьев умерла, я чувствую, как груз свалился, и ясно вижу, что есть надежда для меня, для Джесс, для нас. И у меня есть маленькая сестра, которую я могу поблагодарить. Потому что Женевьев здесь, она тоже здесь, с нами. Я не знаю, что было там, в прошлом, но здесь и сейчас никогда не было столь многообещающим...