Прошло две недели, а может быть и месяц, с того дня рождения в деревне. Я и Мила не раз возвращались к этой истории. Я очень просила Милочку не рассказывать ни Инне, ни Вере.

– Знаешь что, Милуха… я думаю, что… было бы лучше… наверно… никому об этом унизительном случае не рассказывать. Это была ужасная ночь.

– Почему? Это было очень забавно!

– Твоя мама очень сердилась! Что в этом забавного?!

– Моя мама сердится все время. Глупости! Она потом все забывает. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Ты вообще страшно серьезная, Таня! – упрекает Мила.

– Смотри, я тебя очень прошу! Не рассказывай ничего своим подругам.

– А почему нет? Кроме всего, если хочешь знать, я им все рассказала. Дикий смех.

Молчу. Я понимаю, что Милу невозможно удержать, она не понимает, что я говорю. Я никому не рассказывала об этом случае. Тем более не рассказывала в доме госпожи Эсфирь Яковлевны. Почему-то Рувка тоже ничего не говорил. Он просто не замечает моего существования. Почему? Я вижу, что он убегает из-за стола в тот момент, когда я сажусь. Почему он боится меня? Он очень красивый мальчик. Мне очень хотелось, чтобы он иногда со мной говорил. Он очень жесткий и молчаливый. Короче, дикарь. Не умеет воздавать связь. Я все это рассказала дяде Паве. Я продолжаю посещать его «муниципалитет», и, между прочим, получаю немного вкусных подарков. Когда я ему рассказала, что Рувка не хочет со мной разговаривать, он прыснул смехом:

– О, Таточка, ты еще совсем ребенок! Он просто в тебя влюблен!

– Ох, ох, ох. Ты со своими идеями! У тебя все во всех влюблены! Он даже на меня не смотрит.

– А ты смотришь на него?

– Все время! Он просто красавец!

– Ты видишь? И ты в него влюблена!

– Дядя Павел, ты совсем сошел с ума! – Сказала и удрала.

Мой дядя громко хохотал, он был очень доволен нашим разговором. Я еще успела услышать, что он сказал кому-то за моей спиной: «Моя маленькая девочка выросла». Я удираю без оглядки.

На этой неделе Марья Александровна спит дома, а не в больнице. Поэтому я вынуждена спать в кровати госпожи Эсфирь Яковлевны. Последнее время, я стараюсь, как можно меньше быть у Милы и ее мамы. Я понимаю, что им тоже нужно побыть вместе, без лишних свидетелей. Я все это понимаю сама, несмотря на то, что мне об этом никто не говорит и, не смотря на всю эту любовь и внимание которой они меня окружали. В один прекрасный день я твердо решила провести важное предприятие: истребление вшей!

Шелли научила меня новому средству: намазать голову керосином. Шелли взяла специальную миску, которая была предназначена для этого «святого действа», мы окунули свои голову, или вернее наши волосы, одна за другой. Потом мы вылили керосин во двор и помассировали друг другу макушку. Немного пекло!

– Ты чувствуешь, ты чувствуешь?

– Это ужасно воняет. У меня еще вдруг начнется приступ астмы.

– Очень хорошо, очень хорошо! Это очень хороший знак! Значит, все сделано правильно!

– Да? Что правильно? Что моя астма – это знак? Что, вши не любят этого?

– В больнице, в которой ты была год назад, тебе не чистили голову таким образом?

– Нет, – говорю. – Они пользовались маслом.

– Вот этого я не знала. Это надо когда-нибудь попробовать. Какое масло? Подсолнечное?

– Да, подсолнечное.

– Принеси мне немного, когда будешь на фабрике вне гетто.

– Откуда ты знаешь, что я туда хожу?

Мы обе сидим в вонючей кухне Эсфирь Яковлевны, с замотанными платками головами и задыхаемся. Все нас гонят, когда мы к ним приближаемся.

– Скажи, откуда ты знаешь, что я выхожу за стены гетто?

– Все знают.

– Ты всегда говоришь «все знают», «все говорят»! Кто эти «все»?

– Ну, не сердись, – успокаивает меня Шелли. – Все иногда выходят из гетто, но вы с Милой – каждый день.

– Это неправда. Не каждый день. Только раз в две или три недели, когда мы идем за покупками.

– «Покупками»? Вы тащите очищенные семечки с масленого завода в ваших кофтах?! Вы выглядите, как беременные женщины, когда идете назад. Все это знают.

– Все знают это? Это очень плохо. Кто-то на нас донес или донесет. Вообще не говори глупостей! Через несколько дней я принесу тебе семечки, мы их будем жарить на сковородке, это очень вкусно ты увидишь. Только ты запомни, ничего никому не рассказывать, зашей себе рот!

– Ясно, – говорит она. – Можешь на меня положиться!

– Я на тебя полагаюсь. Я тебя хорошо знаю.

Мы обе хохочем, как две дуры. Через час.

– Пришло время полоскать голову! – торжественно говорит Шелли. – Я тебе приготовила сюрприз.

– Вдруг сюрприз?

– Я тебе приготовила два сюрприза!

– Что, что, что?

– Первый – особое мыло. Особенное мыло для стирки, которое мама получила за ее работу! А второй, не поверишь, – настоящий уксус! Настоящий уксус!

– Зачем уксус?

– Дура! Ты ничего не понимаешь в косметике!

– Ясно, – говорю. – У меня нет мамы косметички!

В моем воображении я вижу две фигуры, приклеенные к стене, мне стало противно. Молчу.

– Уксус мне дала одна женщина, которая покупает у мамы косметику. Уксус убирает запах керосина и делает волосы шелковыми. У тебя красивые волосы.

– Это потому, что мне их стригли каждый раз, когда у меня были вши.

– Как стригли?

– Брили.– Уверенно отвечаю. – Это и есть причина того, что мои волосы такие красивые.

– Я не дам брить мои волосы, – ответила Шелли униженно. – Как ты согласилась?

– У меня не было другого выбора. Кроме того, ты задаешь слишком много вопросов. Если будешь пудрить мне мозги, я не принесу тебе семечек.

– Ну, ну, ну! Почему ты сердишься? Что я такого сказала? С тобой невозможно разговаривать!

– Ладно, хватит! Пошли мыть головы.

Промыли. Прополоскали уксусом.

– Жалко уксус. Его можно использовать для салата.

– Какой салат? Почему салат? Кто ест салат?

– Шелли, скажи своей маме, чтобы крестьянки, которые у нее покупают кремы для лица, принесли ей овощи из огорода, тогда ты и поешь салат.

– Это вкусно? Я уже забыла вкус салата. Моя мама ни за что не согласится. Ей важнее мед, яйца, курица и прочее.

– Я тебе принесу, когда пойду за покупками с Милочкой. Помидоры, лук, то, что я найду.

Реакция была неожиданной! Шелли расплакалась. Наполовину смеется, наполовину плачет. Она меня обнимает и целует мокрыми поцелуями в обе щеки.

– Фу, фу, фу! – говорю. – Как же мы безумно воняем! Пошли прополоскаем еще раз уксусом.

После этого мы хорошо вытерли волосы тряпками, которые потом выбросили в мусорный ящик. Потом расчесали волосы частым гребнем, чтобы выбросить весь «мусор» который остался в наших волосах. Мы делаем это по очереди, потому что у нас один гребень. Это было самой дорогой вещью в этом доме. У него было свое место, и даже своя полка. После этого разговора, мы заключили перемирие, стали хорошими подругами. Правда, не настолько, чтобы поделиться всеми нашими приключениями, но все-таки лучше, чем раньше. В тот день мы остались дома. Не вышли на улицу. Я читала книгу и играла с воском. Я нагревала одну свечу над другой и капала в тарелку с водой. Совсем не случайным образом, а даже по специальному плану. Я капала воск в холодную воду,и у меня получались очень интересные фигуры. В большинстве случаев у меня выходили маркизы. «Это искусство, – говорили люди. – Эта девочка художница».

Казалось, что был хороший день. А ночью была облава.