Неделя пролетела незаметно. В один из вечеров я пошла проведать белорусок. Я избегала патрулей и, поэтому, решила остаться спать у них. Мои родственники не знали об этом. Милочке я рассказала, что буду спать у них. Судя по звукам, которые доносились из комнат моего дяди, ничего особого не происходило. Я чувствовала только запах омлетов Софики. Мои белоруски ничего у меня не спрашивали. Копаюсь в библиотеке, меняю одну книгу на другую. Стихотворения Лермонтова. Большая, толстая книга. Обожаю Лермонтова, даже, наверно, больше, чем Пушкина. Я буквально влюблена в этих двух поэтов. Прежде чем мы пошли спать, молодая хозяйка рассказала, что на следующей неделе, то есть в субботу вечером, они едут поездом в Одессу, навестить их семью.

– Ты знаешь, Танюша, мы получили довольно много денег от твоего дяди. Он был очень щедр. Его подарок позволяет нам ехать поездом туда и назад.

– У вас есть разрешение?

– Конечно! Мы получили официальное разрешение из муниципалитета. Ты знаешь, Таня, Одесса тоже в румынской власти? Ты это знаешь?

– Я думаю, что так. Вы не боитесь ехать поездом?

– Нет. Нечего бояться. Поездка очень короткая. Пять часов всего лишь. Ты была в Одессе?

– Нет еще, не была.

После еды, разговоров и чтения вечер кончился. Я легла спать на раскладушке, которую они мне ставили в библиотеке. У меня была ужасное настроение, я была в сильном напряжении и всю ночь не могла сомкнуть глаз. Все думала о предстоящей неделе.

Остальные дни недели прошли обыкновенно. В воскресенье, в мой выходной день, я взяла ключи, которые все время были у меня в кармане, и в обеденное время пошла к дому моего дяди. Я подошла к парадной двери, открыла ее большим ключом и вошла в дом так, чтобы меня было видно с улицы. Открыла окна, включила плиту и нагрела воду, в которой была картошка и зелень, которая у меня осталась. Вечером, перепачкав несколько тарелок, я положила их в раковину и пошла спать. На следующий день я попросила Марью Александровну передать, что не смогу быть целую неделю в больнице, потому что мой дядя тяжело заболел. Марья Александровна сказала:

– Это очень плохо, у нас много больных, ты нам очень нужна. Но если ничего нельзя сделать, то оставайся с ними. Мы найдем тебе замену.

Я все делаю все, что нужно каждый день. Сижу в пустом доме. Мою посуду, которую я сама запачкала. Открываю и закрываю окна. Даже включаю патефон в библиотеке. Музыка. Проходят три или четыре дня. Вдруг стук в двери. Этот, наводящий ужас, стук прикладами в дверь. Я открываю.

– Где твоя семья? Где русские? Где твой дядя? Девочка, отвечай! Идем в жандармерию.

Они перевернули весь дом. Когда мы выходим, они забирают у меня ключи, все закрывают и опечатывают. Дом теперь под контролем полиции. Они вели меня под конвоем, как обычную преступницу. Даже связали мне руки веревкой. Засунули меня в камеру. Спрашивали каждые час-два:

– Где твоя семья? Куда они уехали? С кем они уехали? По какому мосту они перешли Днестр? Уехали ли они в Румынию или на восток, в Россию?

У меня был один ответ:

– Я ничего не понимаю. Я не знаю где они. Мой дядя болен тифом.

Они меня пытали. Давали мне пощечины. Толкали меня и, когда я падала на пол, меня не поднимали. Все время я была связана. Просила воды – смеялись. Мне не давали ни еды, ни воды. Я осталась в карцере без воздуха, без окна. Лежа на полу. Мне кажется, что прошло три дня и три ночи. Они мне угрожали, что убьют, если не расскажу им всю правду. Я все время им говорила:

– Я не знаю, куда они уехали, когда они уехали и по какому мосту они перешли Днестр. Я не имею ни малейшего понятия!

Это была правда. Мосты, которые вели в Бесарабию, были в разных городах. Два моста были в Ривнице и один в Тирасполе.

После трех ужасных дней и ночей я уже не могла встать с пола. Они пинали меня для того, чтобы я встала и села на стул перед ними. Но я не могла. Старший офицер зашел посмотреть на меня и решил мою судьбу. Я поняла, что это старший офицер потому, что у него были офицерские погоны, значение которых я не совсем понимала. Он наклонился ко мне, посмотрел на меня вблизи и увидел синяки. Он приблизил к себе мое лицо, и я прошептала:

– Немного воды….

Он протянул мне руку, но я не смогла встать. Он сказал:

– Поднимите эту девочку. Я хочу увидеть ее при свете.

Включили лампу «расследований».

– Вы с ума сошли? – говорит он. – Эта девочка, которая работает в больнице Балты переводчицей для армии. Ей нет цены! Десятки людей ждут ее в больнице! Главный врач больницы обратился ко мне, чтобы я скорее ее отпустил потому, что она им очень нужна! Она нужна армии!

С трудом я встала со стула, протянула руки, чтобы мне сняли веревки. Мои суставы были растерты и кровоточили. Я не плакала. Я сказала румынскому офицеру:

– Пожалуйста, перевезите меня в больницу. Я им нужна. Они позаботятся о моих ранах.

Он сам меня привез в больницу. Мы не обмолвились ни словом во время поездки. Когда я вышла из его черной машины, то увидела слово «Мерседес». Я думаю, что он был очень важным офицером. Он меня проводил до дверей больницы. Две сестры, которых я хорошо знала, встретили меня, быстро и аккуратно, чтобы не причинить мне боль, положили меня в кровать. Офицер пошел к главному врачу. Через несколько дней я вернулась к моему большому стулу у моего огромного письменного стола. На моем стуле прибавилось несколько подушек, учитывая все мои раны и синяки которые остались на мне от сапог жандармов. На моем столе были все формы перо и записка:

«Наша маленькая Таня! Мы тебя очень любим! С этого момента мы будем тебя оберегать.

Персонал».

Никто мне ничего не говорил. Главный врач зашел меня проведать. Протянул руку, поднял мой подбородок, посмотрел мне в глаза и сдавленным голосом сказал:

– Ты себя достаточно хорошо чувствуешь, чтобы работать, девуля?

– Да, – отвечаю я. – А можно мне остаться спать тут? Я боюсь, что у меня не будет сил вернуться в гетто.

– Сколько угодно! Мы позаботимся, чтобы у тебя было здоровое питание. Ты выглядишь очень слабенькой.

Когда я осталась одна, я думала о своей жизни. Я поняла одну новую правду:

Я выросла.