Прелюдия: мировой финансовый кризис 2008–2010 гг. в среднесрочной перспективе

Семинар

Никого из нашей компании кризис особенно не испугал. Во-первых, мы его предсказали и даже поплатились за это – год ходили в идиотах, во-вторых, нас, как ту Грузию, – «никто найти не может», ввиду малых оборотов наших финансовых средств. Поэтому условной целью семинара мы назвали формулировку тезисов, и, если их наберется «в количестве», то прибьем их на виртуальную доску объявлений о сдаче планеты вместе с человечеством в аренду каким-нибудь разумным гуманоидам.

Умник: Современная модель экономики позволяет либо создать почти любые деньги из воздуха либо похоронить такие же деньги. Что-то не так в консерватории… Капиталю-капиталю, а обернуться вокруг оси быстро не удается.

Программист: Раньше деньги хотя бы были первым интегралом. Понятный пример: открыл рудник – увеличилась стоимость, не открыл – не увеличилась, далее у Маркса был, по крайней мере, ковариант, а теперь осталось нечто аморфносубъективное… и мне не с чем работать, кончилась субстанция.

Умник: Решить другую проблему – найти, откуда берутся деньги, – можно. И вот вам называется знаниевый капитал, социальный капитал, репутационный капитал, как мера капитализации чего?

Психическая: НИЧЕГО!

Умник (присоединился к психической, и непонятно кто из них это говорит):

– То есть пришлось изобрести большое динамо с гробом Маркса, вращающегося внутри с огромной скоростью.

– Раба научили и снова продали. Это экономика. Это понятно. Подготовка аналитика и сегодня денег стоит… Заказчику понятно – сколько.

Проснулся (это человек, а не глагол, уважаемый член семинара): НО!!! Раб не является субъектом, он и есть орудие труда, и совершенно нормально, что вы с его помощью создаете Капитал. Но если орудие труда является субъектом и получает права субъекта, то получается сегодняшняя экономическая беда… Сегодня у нас есть политэкономия классического капитализма, есть что-то осколочное от социализма, по крайней мере память про КЕПС и ГОСПЛАН, но здесь и в то время, в которое мы живем, – экономики нет.

Умник (опять присоединился к психической):

– Почему не падает Америка?

– «Авантюристы» описывают новую экономическую реальность в старых терминах, производительность труда в США вечно падает, но ничего страшного не происходит…

– А как мы ее считаем? Производительность ту? А может, подход не работает? Может, мы неправильно делим?

– Он бессмысленный клерк – это хорошо или плохо? Он орг (организатор) 80-го уровня – это может быть стратегическая фигура, фокус, локус, джокер, наконец? Может, его производительность считать по-другому?

– А этот на окне сидит, ворон считает, он раз в год думает? Его производительность какая?

– Еще пример: купил сукно за доллар за метр, рубашку продал по доллару за метр… В чем фишка? В том, что купил дешевле где-то на окраине и продал сам себе за доллар. Рост капитализации и т. д. Необходимо продуктивное рассматривание свар между сторонниками и противниками Авантюриста… В этом смысле возможно изучение разрывов – о чем они спорят… Что меряется не так? (Просьба участникам семинара посмотреть полемику и найти разрывы к 22 февраля.)

В начале 2008 года было модно говорить об успехах глобализации, о перспективах расширения ВТО, о совместных усилиях стран «восьмерки» по преодолению нехватки электроэнергии (разумеется, в развивающихся странах), о прогрессе новых технологий. Господствовала концепция устойчивого развития мира, и если что-то и омрачало настроение политикам и политологам, так это «мировой терроризм», борьба с которым оказалась долгой и малорезультативной.

К концу года тональность выступлений меняется на противоположную: газеты, телевидение и Интернет говорят о перманентном экономическом кризисе, политической нестабильности, нарастающих социальных проблемах. Эксперты сравнивают ситуацию с 1929 годом и прозрачно намекают, что худшее впереди.

Сегодня, в начале 2011 года, СМИ постоянно поминают календарь Майя и говорят о «конце света», причем в центре внимания оказываются уже не проблемы ипотеки, не крах мыльного пузыря недвижимости, а продовольственная безопасность. Иными словами, речь идет уже не о трудностях виртуализированной экономики, а о проблемах выживания. Настроения в экспертном мире довольно подавленные, тем более что и сам этот кризис, и динамика его развития оказались для евро-американского интеллектуального сообщества полной неожиданностью.

Еще летом 2008 года о нарастании проблем в мировой экономике позволяли себе говорить только полные маргиналы. Сейчас, напротив, только полные маргиналы сомневаются в необходимости принятия самых крайних мер для борьбы с кризисом. Экспертное сообщество оправдывает повышение пенсионного возраста, отказ от ряда социальных обязательств, массовые увольнения, повышение реальной нормы эксплуатации. Шараханье из одной крайности в другую свидетельствует, конечно, о непонимании содержания процессов, которые на наших глазах развертываются в глобализованном мире. «Философствование без системы не может иметь ничего научного, поскольку не только выражает субъективное умонастроение, но еще и случайно по своему содержанию».

Мы предсказывали ипотечный кризис (кризис деривативов, производных ценных бумаг) несколько лет назад, хотя относили его начало не на осень 2008 года, а на зиму 2009 года. Мы считали, что американцы предпочтут «создавать впечатление гармонии» вплоть до дня президентских выборов, а там рукой подать до Рождества и инаугурации, омрачать которые взрывным ростом экономических проблем неправильно и нецелесообразно. Поэтому ипотечные трудности будут «заметаться под ковер» где-то до конца января. Потом, конечно, проблему отрыва деривативной экономики от реального производства придется решать, и решать через кризис, потому что другого способа переустройства экономики никто пока не придумал.

Скорее всего, так бы и получилось, если бы не события в игрушечном закавказском государстве на самой границе глобализованного мира.

«Дикая карта» № 2

08.08.08: Осетинская война

Грузия имела опыт независимого существования. При царице Тамаре она даже относилась к числу великих региональных держав. Грузия через ряд значимых фигур, не последней из которых был И. Сталин, была включена в мировую историю. Грузия обладала конвенционально признанной культурой. Страна не была обделена и природными ресурсами – от теплого моря и богатого бухтами побережья до рудных ископаемых и минеральных источников, от посевов зерновых до виноградников, пользующихся всемирной известностью. После распада СССР на территории Грузии остался ряд промышленных предприятий, в том числе – оборонных, и развитая военная инфраструктура. Наконец, в советское время банковская система всего Закавказья была ориентирована на Тбилиси, то есть формирование собственных финансов проходило в независимой Грузии в благоприятных условиях.

Так-то оно так, но сразу же выяснилось, что воспользоваться накопленным потенциалом сколько-нибудь разумно правители Грузии не способны. Оказалось, что за столетие промышленного переворота в Российской Империи и за семьдесят лет советской власти грузины не осознали себя единым народом, и как только давление сверху ослабло, Грузия сразу же превратилась в конгломерат кланов и народностей. Центробежные процессы привели к отделению от собственно Грузии Абхазии и Осетии, и невооруженным глазом было видно, что процесс фрагментации Грузии на этом не остановится. Понятной задачей каждого из сменяющих друг друга грузинских лидеров было как-то удержать целостность страны, а при возможности вернуть отделившиеся феодальные княжества.

В том, что «революция роз» была спроектирована Соединенными Штатами, сейчас уже никто не сомневается. Другое дело, что для американцев вопрос стоял лишь в испытании новой геополитической стратегии – интересы самой Грузии стояли на десятом месте. Но М. Саакашвили остался связан с США как отношениями личной верности, так и через супругу, входящую корнями в один из второстепенных американских политических кланов. Грузинский президент принимал факт наличия у него обязательств перед США и справедливо считал эти обязательства до некоторой степени взаимными.

Свои проблемы были у Штатов, по неосмотрительности втянувшихся в две непопулярные и экономически бесперспективные войны. Курс доллара постепенно падал, американское влияние ослабевало даже в Латинской Америке, конкурентоспособность экономики США снижалась. Крепло понимание того, что США повторяет ошибки, сделанные предыдущими мировыми лидерами, перегружены обязательствами по всему свету и теряют цивилизационный приоритет. Это был понятный и многократно изученный сценарий «гибели Рима».

Перед выборами 2004 года в американских элитах господствовали настроения, что все проблемы пока еще могут быть решены жесткой, последовательной и бескомпромиссной политикой силы. Это означало, что республиканской администрации предстоял второй срок. Второй, но никак не третий. В 2008 году корабль американской политики, внутренний и внешней, должен был совершить резкий поворот, и для этой цели как нельзя лучше подходили демократы – не столь важно, во главе с Хилари Клинтон или с Бараком Обамой.

Так понимали ситуацию все, кроме, понятно, самих республиканцев, которые пока еще находились у власти. Дж. Буш и Д. Маккейн толкают М. Саакашвили на явную авантюру. Последний не заставил себя упрашивать, и 8-го августа началась короткая и несчастливая Осетинская война, в которой Грузия потерпела военное поражение, Россия – дипломатическое, Абхазия и Южная Осетия превратились в никем, кроме России, не признанные квазигосударственные образования, а Д. Маккейн резко поднял свои шансы на близких выборах заранее продуманной фразой: « Мы теперь все грузины».

После начала Осетинской войны рейтинг республиканцев вырос, выборы были близко, а с ними внятная перспектива еще четырех, если не восьми лет республиканской политики в исполнении Д. Маккейна. Подобного нарушения ранее достигнутых договоренностей американская «национальная корпорация», разумеется, не стерпела, и ровно за шесть недель до выборов ипотечный кризис, наблюдаемый аналитиками с середины 2006 года, внезапно переходит из скрытой в манифестную форму.

Время выбрано очень удачно: шесть недель совершенно достаточно для того, чтобы кризис раскрутился полностью, население осознало бы его и связало с деятельностью республиканской администрации. Но с учетом инертности экономики шести недель, конечно, не хватит для того, чтобы сработали антикризисные меры, пусть и самые гениальные.

Республиканцы потерпели унизительное поражение, Барак Обама одержал внушительную победу, но ценой всего этого стал преждевременный кризис. В первые недели своего развития этот кризис еще и «подогревался» американскими СМИ, в него закачивалась дополнительная энергия разрушения.

Сам по себе ипотечный кризис значим лишь в тех странах, где развернута экономика деривативов, существенен ипотечный сектор, а работа менеджеров банков оценивается по количеству и объему выданных кредитов. Последнее возможно, только если цены на недвижимость растут быстрее банковского процента.

В 1970-х годах американцы столкнулись с серьезными проблемами в секторе банковского кредитования. Тогда банки тоже соревновались по объемам выданных кредитов, формальная валюта баланса раздувалась до небес, а об обеспечении и возврате никто не заботился. В итоге разразился острый кризис ликвидности. Положение было спасено отчасти государством, отчасти Федеральной Резервной Системой, но ценой резкого усиления контроля над инвестиционными банками и отказа от «золотого стандарта» доллара. При ипотечных кредитах ситуация вроде бы иная: всегда имеется залог – недвижимость, под которую взят кредит. И пока недвижимость растет в цене, все в порядке. Проблемы начинаются, если переоцененная недвижимость резко дешевеет, в результате чего стоимость залога (а по большей части это еще и «недострой») оказывается значительно меньше суммы кредита с начисленными процентами. В этом случае ликвидность ипотечных банков, разумеется, падает, и если они не смогут быстро получить дешевые межбанковские кредиты, происходит банкротство. Когда банков-банкротов достаточно много, начинается финансовый кризис, который постепенно распространяется на сектора реальной экономики.

Понятно, что в 2008 году с таким кризисом столкнулись только США и, отчасти, Великобритания. В остальных странах просто не было выдано достаточного количества ипотечных кредитов. В России их тогда вообще почти не было. Но связность современной мировой экономики настолько велика, что кризис в финансовом секторе США неожиданно аукнулся в совершенно других мирах-экономиках.

Выяснилось, что король голый!

Прежде всего, оказалось, что недвижимость переоценена везде. В течение десятилетий строительство стимулировалось именно тем, что цены на нее растут быстрее ставки рефинансирования. Квартиры и офисы покупали не для того, чтобы ими пользоваться, а просто с целью вложить деньги и получить прибыль. Вокруг этого процесса плодились и размножались компании-посредники. И вот теперь внезапно обнаружилось, что масса игроков на этом рынке остались на руках с недвижимостью, которую нельзя быстро и выгодно перепродать. Выбор, вставший перед риэлторами, был прост: либо получить какие-то деньги сразу, но с очень большим дисконтом, либо вернуть, по крайней мере, вложенные средства, но – в неопределенном будущем. Для большинства из них это был выбор между альтернативными формами разорения.

Таким образом, локальный ипотечный кризис прекратился в глобальный кризис рынка недвижимости: в сущности, обвал одного дериватива (ипотечные кредиты) вызвал синхронный обвал другого (цен на рынке недвижимости).

А дальше «посыпалась» строительная отрасль. Вслед за ней – производство строительного оборудования. Сразу же начались проблемы у машиностроения. И тут оказалось, что в период активного экономического роста склады были забиты черным и цветным металлом, купленным «про запас». И тогда упал спрос на продукцию металлургического производства.

Сокращение рынка деривативов привело к рецессии реальной экономики и, опосредованно, к недолгому, но резкому снижению цен на углеводороды, что напрямую затронуло интересы стран-экспортеров, в том числе – России.

Столь массивные сокращения производства не могли не вызвать значительных увольнений, сокращения муниципальных и государственных расходов и, в конечном итоге, кризиса потребления. Сразу же забеспокоились инвесторы. Инвестиционный спад, в свою очередь, замедлил обращение финансов, в результате чего круг обратной связи замкнулся. Благодаря глобализации все это произошло быстро и повсеместно. Походя, были разрушены экономики целых стран, неудачно вложившие государственные облигации в разваливающиеся инвестиционные фонды (Исландия).

Самое интересное, что на данном этапе кризиса США пострадали даже меньше других, что выразилось в относительном росте доллара на фоне остальных мировых валют. Иными словами, им удалось экспортировать кризис. Но в условиях замкнутости мировой экономики отраженная волна рецессии рано или поздно придет в Соединенные Штаты.

И что тогда?

В сущности, у нас не очень много сценариев развития кризиса.

Начнем с того, что лишь один из них в какой-то мере можно назвать глобализационным. Остальные осуществляются исключительно на уровне национальных государств.

Во-первых, могут быть повторены действия, которые принесли успех в 1970-х. Государство затыкает возникшую финансовую «дыру» ценой установления своего контроля в кризисной области. В США – это тотальный контроль банковского сектора, в

России – создание очередной государственной корпорации, на этот раз строительной. В перспективе, если этого окажется недостаточно, придется переформатировать также металлургию и, вероятно, автомобилестроение. В этом сценарии («Государственный посткапитализм») кризис купируется, возможно, даже без серьезных социальных последствий, но государство вынуждено брать на себя новые и явно избыточные функции. Приблизительно в десятилетней перспективе это приведет к экономическому кризису нового (а для России – старого) типа – кризису неконкурентоспособной огосударствленной экономики.

Кроме того, есть очень серьезные сомнения в отношении того, что этот сценарий вообще можно осуществить на уровне национального государства, не трансформируя мировую финансовую систему. А кто будет ее менять и, главное, в каком направлении? В 1970-х годах можно было отказаться от «золотого стандарта». Сегодня невооруженным глазом видна только одна возможность – отмена «долларового стандарта», то есть ликвидация самого института «мировых денег». Дорогое и небезопасное мероприятие, к тому же не дающее никаких гарантий.

Во-вторых, государство может стимулировать активное развитие новых секторов экономики – нанотехнологий, биотехнологий, «продвинутых» информационных технологий, нового градостроительства, природопользования и т. п. Фактически речь идет о том, чтобы заменить опадающий мыльный пузырь недвижимости несколькими другими пузырями, используя венчурные механизмы и прямое государственное финансирование (сценарий «Технологический прорыв»). Сомнительно, однако, что такую машинку можно раскрутить настолько быстро, чтобы успеть скомпенсировать катастрофу рынка недвижимости, уже анонсированную. Кроме того, пузырь новых технологий рано или поздно тоже лопнет…

В-третьих, можно пройти через рецессию. Этот сценарий («Гала-депрессия») вполне возможен, весь вопрос в том, насколько затяжной окажется рецессия и насколько устойчивы к ней социальные механизмы, сконструированные в модели «устойчивого развития». Этот сценарий очень труден для социально-ориентированной Европы и, вероятно, заканчивается общественными беспорядками, выливающимися впоследствии в гражданскую войну. Казалось бы, США могут успешно играть на этом поле, но оказывается, что их штабная экономика слишком глобализована для многолетней рецессии. Можно выразиться и определеннее: в условиях всеобщей многолетней рецессии «штабная экономика» неэффективна и невостребованна.

В первых двух вариантах кризис, в сущности, только оттягивается (возможно, на достаточно долгий срок – от 10 до 20 лет). Третий сценарий является своеобразным аттрактором: в конечном итоге все дороги ведут в «Гала-депрессию».

Но есть еще четвертый сценарий – раздуть новый экономический пузырь за счет военных расходов. Путь, по которому США пошли в 1932 году, когда демократ Ф. Рузвельт сменил на посту Президента США республиканца Г. Гувера. У этого сценария есть только один недостаток: он или тоже заканчивается всеобщей затяжной рецессией, либо же прямо приводит к войне. И речь идет о серьезной войне, сравнимой по своим масштабам со Второй Мировой или даже превосходящей ее. Лекарство, которое и во времена Ф. Рузвельта было опаснее самой болезни.

Судя по рекордному американскому военному бюджету на 2009 финансовый год и по резкому обострению в тот момент политической обстановки вокруг Арктики, американские правящие элиты рассматривали четвертый сценарий {«Война вместо депрессии») как возможный, хотя вряд ли как самый вероятный. Можно прикинуть, что проектировался региональный конфликт с участием России, целью которого была как минимум интернационализация Полярных морей, а как максимум интернационализация Сибири. Не исключалось ограниченное применение сторонами ядерного оружия. Поводом к войне стало бы либо очередное обострение ситуации вокруг Грузии (тогда движущей силой антироссийской коалиции оказались бы Штаты), либо острый кризис на Украине (тогда на первом этапе европейцы действовали бы сами). Само собой, речь шла не о войне в обычном смысле этого слова (продолжение политики иными средствами), а о решении сугубо прагматической задачи – продолжении экономики иными средствами. Такая война должна была, конечно, носить «договорной характер»: политика США последних десятилетий определенно указывает, что американцы стремятся сохранять те национальные элиты, которые согласны смириться с утратой части национального суверенитета.

Другой вопрос, что Россия остается Россией, и совершенно неочевидно, что она пошла бы на «договорную» или вообще ограниченную войну. Так что военный сценарий мог иметь своим эндшпилем Армагеддон.

В эпоху Ф. Рузвельта начало антикризисных оборонных мер и начало войны разделяло семь лет. Сейчас связность мира намного выше, и мы не ошибемся, обозначив примерный интервал возможного начала этой проектируемой войны от осени 2010 до осени 2012 года.

Важно понимать, что война, даже в ее крайней версии Армагеддона, не станет концом света. Она просто будет альтернативной формой рецессии. Никто ведь не доказал, что внешняя война опаснее гражданской.

Проблема в том, что современное мироустройство и прежде всего мировая транспортная сеть с трудом функционируют даже в идеальных условиях. Ни крупной войны, ни длительных гражданских беспорядков, ни затяжной рецессии они просто не выдержат.

Мы приходим к простому выводу. Ипотечный кризис не был серьезен сам по себе, даже с учетом кумулятивных эффектов, вызванных чрезмерной глобализацией мировой экономики. С этим кризисом можно было справиться несколькими способами, среди которых есть вполне пристойные и даже согласующиеся, на первый взгляд, с концепцией устойчивого развития. К сожалению, все эти способы лишь переводят кризис в иную форму или оттягивают его на какое-то время. Рано или поздно – через два-три года в случае реализации военного сценария, через двадцать лет в сценарии успешного раздувания «инновационных пузырей», через десять лет в сценарии огосударствления экономики, мы опять столкнемся с той же самой проблемой: крахом высших деривативов, опосредовано разрушающим реальный сектор. Можно даже представить, что «сперва полетит» патентный рынок и рынок авторских прав. Потом взорвутся раздутые сверх всякой меры инновационные системы (начиная с французской), они потянут за собой инновационный сектор экономики. Все это будет происходить на фоне упадка городов, понимаемого как одновременный кризис муниципальных финансов, городского транспорта, инженерных инфраструктур, и прогрессирующих проблем международной транспортной сети.

В общем:

«Положение войск фронта осложняется нарастающими темпами:

а) Прорвавшемуся на Ромны, Лохвица и на Северный Подол, Хорол противнику пока, кроме местных гарнизонных и истребительных отрядов, ничто не противопоставлено, и продвижение идет без сопротивления. Выбрасываемые на это направление 279-я и 7-я дивизии будут только 14.9, и то лишь с оборонительными задачами – воспрепятствовать обороной узлов Пирятин и Прилуки удару по неприкрытым тылам войск фронта.

б) Фронт обороны Кузнецова взломан окончательно, и армия фактически перешла к подвижной обороне.

в) Армия Потапова также не может стабилизировать фронт и ведет подвижную оборону. В стык с 37-й армией прорвался на Кобыжчу противник.

г) 3 7-я армия сопротивляется более устойчиво, но и у нее обстановка нарастает не в ее пользу.

д) Началось перемешивание тылов 5-й и 21-й армий… Начало понятной вам катастрофы – дело пары дней» [11]Известная телеграмма начальника штаба Юго-Западного фронта В. Туликова в Ставку в преддверии Киевской катастрофы 1941 года.
.

Конечно, распад организованностей современного мира произойдет не так быстро, тем более что мы не знаем, включатся ли в игру какие-то пока неизвестные нам экономические компенсаторные механизмы.

Знаете ли вы, что все хотят делать игры, причем глобальные? А получается в основном у Сида Мейера. Почему? Потому что с любовью к процессам развития сделана его Цивилизация 1-2-3-4-5, и там нет эффекта Бога из машины, есть прорисованные ветки ответственности за свои поступки и решения в игре. И еще, важно, все видят, что это модель… Тренажер по большим историческим периодам. Есть тренажеры похуже. Но есть.

Сегодня наша команда делает игру по фазовым кризисам, казанская – по Лунной базе, а новосибирская – по историческим проектностям. Всем нам не дают покоя лавры Сида Мейера – раз, и хочется прописать историю в русском языке – два, чтоб весь мир играл в русскую историю и с придыханием смотрел на русское будущее. «Православный глянь-ка с берега народ – мимо русский Ванька по морю плывет» – эту песню Городницкого в фильм «Петр Первый» не включили, почему, как думаете? Диалект становится языком, когда имеет армию и флот. Язык становится общим языком коммуникации в мире, если армия и флот вашей страны превосходят все остальные.

Мы делаем проектно три «дикие карты». Почему дикие? Потому что всех последствий их применения не знаем. И какая-то сыграет!

Нам, конечно, ближе всех собственная игра, хочется, чтобы игрок постиг очарование создания цивилизации с построения ее базовых принципов, ценностей существования, а еще потом нашел силы изменить принципы и перейти барьеры. Сначала пережить неолитическую революцию, похоронив мир подлинной свободы, потом индустриальный переход, утратив античность и пережив темные века, а далее – вдруг кто-то сумеет пройти за следующий барьер и пришлет нам письмо из Будущего?

 

Социосистема, фазы развития и фазовые кризисы

Итак, анализ ипотечного кризиса 2008 года сталкивает нас лицом к лицу с концом известного мира. Но чем этот кризис отличался от предыдущих, не приведших к столь значимых результатам? Ведь была Великая Депрессия 1929 года, был энергетический кризис 1973 года, был несколько более поздний кредитный кризис. Почему же они не привели к рассмотренной выше всеобщей катастрофе по «модели домино»?

Ну, во-первых, заметим, что Великая Депрессия привела ко Второй Мировой войне и радикальному переустройству мира, причем ряд достаточно интересных социально-экономических моделей (немецкий национал-социализм, итальянский фашизм, японская феодально-промышленная империя) стали жертвами этого переустройства. Сдвоенный кризис 1970-х годов пагубно отразился на судьбе СССР, «левого проекта» и двухполярного мира, не говоря уже об отмене «золотого стандарта», вызвавшей повсеместную инфляцию. И в конце 1920-х годов, и в 1970-х годах произошло упрощение мира с отбрасыванием части возможностей, выросла концентрация капитала и продвинулась глобализация.

Так вот, теперь ей расти практически некуда. Свободное пространство мира исчерпано или почти исчерпано, Земля однополярна. Конечно, остались страны-изгои, при некотором желании можно записать в эту категорию Россию и устроить еще одну войну за упрощение и аккумуляцию ресурсов, но, в сущности, это ничего не даст. Те же пятнадцать-двадцать лет передышки, которые можно вытащить и из «пузыря новых технологий», и из «государственной экономики», и даже из «управляемой рецессии».

Во-вторых, очень сильно изменился общий контекст: демографический, культурный, социальный, возрастной, образовательный. Подробнее об этом ниже, а пока лишь косвенно процитируем Ф. Гальдера: «тех людей, которые у нас были в 1914 году, мы сейчас даже приблизительно не имеем».

В этих новых условиях банальный отрыв цены производных ценных бумаг от их стоимости обретает неожиданные – и глобальные – последствия.

Бывают циклические кризисы внутри экономической модели. Преодоление таких кризисов и есть развитие. Такие кризисы естественны и почти для всех полезны, а если кому не повезло, так на то и щука в море…

Гораздо более серьезны кризисы самой экономической модели, другими словами, форматов производства и потребления. Смена модели занимает примерно десятилетие, в течение которого все мировое хозяйство непрерывно лихорадит. Как правило, приходится менять также институциональные и инфраструктурные решения, и хорошо, когда все это удается совершить без «высокотехнологичной деструкции устаревших экономических механизмов», то есть без большой войны. Во всяком случае, смена модели непременно сопровождается сменой мирового лидерства и изменениями во всех социосистемных процессах.

Далее начинаются сомнения в правильности тех принципов, на основании которых создаются схемы, формы, форматы и институты, – кризис оснований модели. Это уже революционная ситуация по В. Ленину: верхи не могут, низы не хотят, производительные силы в конфликте с производственными отношениями, эпоха на переломе, Сатурн в созвездии Весов… Результатом, как правило, оказывается смена общественно-экономической формации, что подразумевает «петлю гистерезиса»: революция – контрреволюция – реставрация, – и растягивается надолго.

Но и революционные кризисы не носят предельного характера.

Бывают еще фазовые кризисы, когда теряют смысл самые, казалось бы, незыблемые представления о хозяйстве и хозяйствовании, и оказывается, что экономика – вовсе не то, что мы всегда понимали под этим словом. Например, не охота на мамонтов, а возделывание полей. Таких кризисов в истории было всего два, а сколько-нибудь проанализирован только один, последний: античный кризис традиционной фазы развития. Границы этого кризиса можно оценивать по-разному, но не подлежит сомнению, что в любом случае речь идет о столетиях.

В общем-то, вряд ли стоит удивляться тому, что чем серьезнее кризис, тем дольше он продолжается. Что, кстати, означает и некий оптимизм: тем медленнее он развивается.

Модель фазовых кризисов опирается на представление о социосистеме как форме существования Разума на Земле. Социосистема является специфической экосистемой, способной к переработке информации в другие формы ресурсов, в частности в пищу. Онтологически эта модель весьма неочевидна, поскольку полагает Разум особой системной характеристикой и уподобляет его Жизни: подобно тому, как Жизнь изначально существует в виде многокомпонентных диссипативных систем, замкнутых по веществу и поддерживающих механизм генетического наследования, так и Разум возникает системно организованным и полностью атрибутированным – социосистема с самого момента своего появления воспроизводит четыре базовых процесса, а именно: образование, познание, управление, производство. Заметим здесь, что базовые социосистемные процессы представляют собой, в сущности, действия над информацией: ее воспроизводство, ее производство, ее дистрибуцию и ее конвертацию в деятельность (технологизацию).

Четырем базовым процессам соответствует четыре иллюзорных. Если базовые процессы поддерживаются любой социосистемой на любой стадии своего существования, то иллюзорные социосистемно зависимы. Для общества, образованного Homo Sapiens, иллюзорным образованием является контроль, иллюзорным познанием – трансценденция, иллюзорным управлением – война, иллюзорным производством – упаковка. Базовые и иллюзорные процессы связываются общественными институтами, которые носят исторически конкретный, а потому преходящий характер.

Подобно Жизни, Разум эволюционирует. Развитие экосистемы стратифицируется примерно тем же образом, что и развитие живых систем, при этом геологической эре соответствует фаза развития.

Фазы развития отличаются буквально всем: типами деятельности, господствующими социальными институтами, характерными используемыми энергиями, характерными скоростями, демографической динамикой, местом Человека в трофической пирамиде, отношениями между социосистемой и окружающими экосистемами.

В архаичной фазе человек стоял на вершине трофической пирамиды, занимая позицию абсолютного хищника. Однако он еще вполне подчинялся динамическим уравнениям для экосистем: численность населения, в общем и целом, отвечала уравнениям Вольтерры – Лотки с их квазипериодическими решениями. Характерные скорости соответствовали возможностям человека как биологического существа и составляли первые десятки километров в сутки. Характерные энергии определялись теплотой сгорания древесины. Экономика была построена на охоте и собирательстве, орудия труда – каменные, «кровью экономики» служили обработанные кремни.

В традиционной фазе Человечество научилось возделывать землю и пасти скот. Для этого потребовалось управлять экосистемами, изменяя их под форматы человеческой деятельности. Человек окончательно выделяется из природы, и демографическая динамика становится экспоненциальной. Люди переходят от производства орудий труда из природных материалов к созданию новых материалов. Возникает государство, письменность, культура в современном понимании этого слова. Вместо дров люди начинают жечь уголь, сначала бурый, затем каменный. Скорости достигают сотен километров в сутки. «Кровью экономики» становится товарное транспортируемое зерно.

Для индустриальной фазы характерно преобразование глобальной экосистемы и полное подчинение ее потребностям человека. В производстве господствуют машинные формы, энергетика определяется теплотой сгорания нефти, энергоносители представляют собой кровь экономики. Скорости определяются масштабом Земли. Характерным демографическим процессом является «демографический переход»: смена модели «высокая рождаемость – высокая смертность – экспоненциальный прирост» на модель «низкая рождаемость – низкая смертность – нулевой прирост», причем в действительности нулевой прирост оборачивается недородом.

Мыслима и следующая – когнитивная фаза развития, отличающаяся широким распространением человеко-машинных организованностей, созданием/уничтожением разнообразных эко– и социосистем с заранее заданными свойствами, транспортной и энергетической независимостью территорий, хаотической демографической динамикой. Характерные энергии соответствуют термоядерному синтезу, скорости определяются масштабами Солнечной системы и близлежащих звезд.

Фазы развития разделены между собой фазовыми кризисами, которые проявляются как одновременный упадок всех четырех базовых социосистемных процессов.

Сутью фазового кризиса является столкновение социосистемы с фазовым барьером. Фазовый барьер можно представить себе как обычный потенциальный барьер школьного курса физики. Для того чтобы началась реакция синтеза легких ядер, нужно сблизить два нуклона на то расстояние, на котором преобладают короткодействующие ядерные силы. Но такому сближению препятствуют силы электростатического отталкивания, более слабые, но дальнодействующие. Чтобы преодолеть отталкивание, нуклоны должны иметь соответствующую энергию.

В социосистемном формализме следующая фаза имеет большую внутреннюю энергию, нежели предыдущая. И эту энергию требуется сначала откуда-то взять и где-то запасти, а потом еще и конвертировать в структурную деформацию социосистемы, то есть в изменение форматов деятельности, познания, образования, управления, в общественные институты и институции, в изменение форм существования социосистем, таких как государство, полис, комьюнити. А подобная конвертация, разумеется, имеет далеко не стопроцентный КПД. Выделяющаяся энергия оказывается, по сути, энергией разрушения. Она идет на «социальный нагрев», то есть на политическую борьбу, беспредельную конкуренцию с разрушением условий для воспроизводства систем деятельности, внешнюю и внутреннюю войну.

Проще говоря, новые механизмы социосистемного действия являются на начальном этапе просто возможностями, которые то ли реализуются, то ли нет. При этом начнут они работать (если, конечно, начнут) «когда-то потом», в то время как старые, привычные механизмы отказывают уже сейчас. Этот разрыв неизбежен: Англия сначала утратила продовольственную независимость («овцы съели людей»), а лишь потом стала «мастерской мира», в избытке обеспечивающей себя продовольствием за счет неэквивалентного обмена с окружающими странами.

Фазовый барьер сначала проявляется просто как торможение развития. Затем, по мере погружения в него, – как нарастание, вроде бы случайное, неблагоприятных ситуаций и катастроф. Потом начинают сбоить столетиями работающие экономические, политические, социальные механизмы. Затем резко понижается социальная устойчивость. И на этом фоне продолжают развертываться тренды, несовместимые с текущей фазой развития.

Если барьер удается преодолеть, начинается следующая социосистемная фаза. Если же накопленной энергии недостаточно, общество просто отбрасывается назад, и тогда фазовый кризис институционализируется и становится образом жизни многих поколений людей.

Кулуары

Философ: Недавно обнаружил в интернете рубрику – кому хороших новостей! – обрадовался, достала чернуха и вранье.

Психическая: Некоторые уже живут в когнитивном мире и оказываются в гостях у индустриального, появившись на почте, в банке или на совещании.

Умник: Особенно смешно им в последней точке, на конференции, мы недавно с философом вели одну такую… Заказчик был в ужасе от того, что мы предложили аудитории включиться в работу и даже организовали ее, мы не знали, что мероприятие для галочки.

Проснулся: Без войны не обойдемся, как ни крути, карнавал, снятие масок, надевание, переодевание, понимание перед лицом смерти, что не поможет… в общем, война – главный регулирующий социосистемный процесс, сильно упрощает все наносное.

Рынок? Вера? Ни хрена!

Только грозная година

Соберет нас воедино… (Е. Лукин)

 

Маркеры фазового кризиса

Палеонтолог К. Еськов предположил, что социосистемные кризисы подчиняются тем же динамическим законам, что и кризисы экосистемые, то есть что они проходят следующие обязательные стадии:

• Нарастание общественных противоречий;

• Суверенизация системы (отдельные подсистемы перестают вести себя, как часть целого, возникает «конфликт интересов» между подсистемами, эффективность общества начинает падать);

• Всплытие реликтов (в обществе вновь явно проявляются признаки и отношения, ранее эволюционно вытесненные);

• Первичное упрощение с падением разнообразия;

• Маргинализация системы (разрушение высших, управляющих уровней, выход на управляющие позиции звеньев социосистемы, ранее угнетенных, маргинальных).

При благоприятных обстоятельствах общество преодолевает фазовый барьер и обретает новое качество, начинается:

• Новый рост, эволюционный «ливень», усложнение системы.

Конечно, для более локальных кризисов можно выделить похожие этапы, но только при преодолении фазового барьера перечисленные стадии затрагивают всю социосистему и характеризуют все протекающие в ней процессы.

В отличие от «обычной» революционной ситуации, развитие которой может привести «только» к смене общественно-экономической формации, фазовый кризис начинается и достигает наибольшей остроты не в «слабом звене» мировой системы хозяйствования, а в наиболее развитых регионах.

Это обстоятельство можно рассматривать как один из маркеров, обозначающих фазовый кризис и фазовый переход. Представляют интерес и другие фазовые индикаторы.

Фазовый кризис возникает тогда и только тогда, когда связное физическое (географическое) пространство экстенсивного развития данной фазы развития исчерпано, иными словами, когда мир-экономика глобализирован.

Предельные размеры связного пространства мира-экономики определяются транспортной теоремой и зависят от уровня развития инфраструктур. В индустриальной фазе развития глобализация охватывает всю Землю, в архаичную речь может идти о сравнительно небольших территориях. В любом случае фазовому кризису предшествует предельно возможная для данного уровня развития технологий глобализация – фаза должна прийти на все территории, где ее принимают и признают «прагматически полезной».

«Дикая карта» № 3

Древний Рим в альтернативной географии

Весьма интересна ситуация с античным кризисом и античной глобализацией. Древний Рим относился к категории «предельных» (по транспортной теореме) империй. Дальнейшая экспансия традиционной фазы развития к югу была предельно затруднена африканским пустынным поясом. К востоку располагалась Парфянское царство. Здесь Рим мог временно захватывать территории, но не мог их устойчиво удерживать и превращать в плацдарм для будущих завоеваний (все по той же транспортной теореме). На западе был океан.

Представим себе на секунду, что за Альпами Европа заканчивалась, других земель там не было. Тогда пространство экспансии традиционной фазы было бы полностью

исчерпано к первому веку до н. э., к началу эпохи Гражданских войн. Собственно, Гражданские войны и явились бы для Рима посттрадиционной фазовой катастрофой.

В реальности к северу от Альп «нашлась» Галлия, и Цезарь, успешно завоевав ее и создав опорные пункты в Британии, дал эпохе античности еще полтора-два столетия сравнительно безбедного существования: фазовое развитие продолжалось путем колонизации Галлии. Гражданские войны завершились установлением принципата Августа, и это, вероятно, было лучшим из всех возможных решений. Попытка римлян продвинуться дальше на северо-восток, в Германию, закончилась военной катастрофой. С этого момента на северной границе Империи возникает неустойчивое равновесие, причем возможности Империи решить этот конфликт в свою пользу подрываются опять-таки транспортными условиями.

Мыслима, хотя и крайне маловероятна, и еще одна возможность: римские корабли открывают Америку. В этом случае «кризис третьего века» был бы успешно разрешен (вероятно, новой сменой политического режима), началась бы колонизация Америки, но, в конце концов, и там установилось бы динамическое равновесие. И настал бы окончательный «кризис пятого или шестого века», который развивался бы быстрее и интенсивнее, чем в Текущей Реальности, но завершился бы тем же – гибелью античной цивилизации, распадом традиционной фазы развития и Темными веками.

Для фазового кризиса характерно территориальное разделение производства и потребления, проживания и деятельности. Это вызывает непрерывно нарастающую нагрузку на транспортную систему.

Разделение производства и деятельности приводит к возникновению так называемых антропопустынь второго рода. По Р. Исмаилову, антропопустыни первого рода не способны поддерживать деятельность, характерную для данной фазы развития. Например, джунгли являются антропопустыней первого рода для традиционной фазы развития цивилизации, и А. Тойнби с полным основанием пишет, что на уровне древних обществ человечество не смогло найти адекватный ответ на вызов тропического леса.

Фазовые пустыни второго рода, напротив, представляют собой территории, где текущая фаза развития максимально развита, где все ее возможности сконцентрированы и где наиболее быстрыми темпами происходит потребление граничного фазового ресурса. В архаичную фазу таким ресурсом были охотничьи угодья, и кризис наступал, когда люди «проедали экосистему насквозь». Традиционная фаза потребляет ландшафты, превращая всю Ойкумену – связный, доступный мир-экономику – в распаханные поля. Индустриальная фаза съедает инфраструктуры – возможности бесперебойного перемещения смыслов/людей/товаров/услуг.

Во вторичных антропопустынях с неизбежностью скапливается множество людей. Рано или поздно капитализация этой территории становится настолько большой, что всякая деятельность становится здесь нерентабельной и уходит на фазовую периферию. При этом антропопустыни второго рода перенаселены и требуют политического и военного контроля, а также бесперебойно функционирующей системы снабжения всем необходимым.

Фазовые пустыни второго рода существуют только благодаря налаженному товарообмену. При этом их «товаром» оказывается управление и, в некоторых случаях, круг деятельностей, относящийся к познанию. Нуждаются же они в предметах потребления, прежде всего в продуктах питания.

Все военные и политические возможности Римской Империи используются в последние века ее существования только для того, чтобы обеспечить доставку хлеба из Египта в Рим…

Разделение систем проживания и деятельности вызывает фазовый антропоток, направленный в области максимального развития данной фазы развития. Одновременно перемещается более 10 % населения земного шара, причем происходит быстрое и интенсивное перемешивание жизненных форматов. Ретроспективно историки и демографы говорят о великом переселении народов', это переселение не только маркирует фазовый кризис, но и может стать причиной и формой фазовой катастрофы.

Антропотоки усугубляются демографической динамикой, характерной для фазового кризиса (фазовый всплеск). Резко падает рождаемость на фазово продвинутых территориях (недород). Зато она быстро растет на отсталых «варварских землях», которые в связи с фазовой глобализацией приобщаются к цивилизации и совершают индуктивный фазовый переход.

Античный кризис: рождаемость среди римлян и греков падает, распространяется гомосексуализм, возникает терпимость к сексуальным перверсиям. Численность римлян начинает снижаться. В варварских племенах, непосредственно граничащих с римскими землями, распространяются римские земледельческие технологии, растет количество и качество пищи, появляется вменяемая медицина, акушерство. Смертность падает, рождаемость остается высокой, даже возрастает. В результате некогда дикая и пустая окраина становится густонаселенной; варварам тесно на своих землях, они стремятся на цивилизованные территории, тем более что последние постепенно обезлюживаются.

Постиндустриальный кризис: рождаемость среди индустриально-развитых народов падает ниже простого воспроизводства населения, гомосексуализм становится признанной и охраняемой законом практикой. Страны «третьего мира» получают доступ к индустриальным медицинским и сельскохозяйственным технологиям, численность их населения возрастает за столетие в 10 раз и больше, что порождает демографическое давление на развитые страны. «Нашим лучшим оружием является матка палестинской женщины», – говорит Я. Арафат.

Заметим, что фазовый демографический всплеск носит резонансный характер (то есть быстро нарастает и довольно быстро спадает), и начало пика предшествует наступлению фазового кризиса на два-три поколения.

Для фазового кризиса характерно смещение социосистемного равновесия в пользу теневых, иллюзорных процессов (войны, мистики, контроля, упаковки и перепродажи). Характерной особенностью фазового кризиса является его амбивалентность: это не кризис типа «недостаток ключевого ресурса», который преодолевается тем, что соответствующий ресурс находят или учатся обходиться без него. Это кризис типа «ресурс одновременно и недостаточен, и избыточен», поэтому любые действия по управлению ресурсом лишь усугубляют его. Примером амбивалентного кризиса может служить, например, современный кризис инвестиций, когда предприятия жестко страдают от инвестиционного голода, а инвесторы не могут найти достаточно безопасных и при этом сколько-нибудь прибыльных возможностей для вложения средств. То есть денег одновременно много и мало, по мере развития кризиса их становится очень много и нестерпимо мало.

Семинар (продолжение)

Психическая: Лютер был за неутилитарное, за спасение, полученное от Иисуса, а не вследствие социально полезных для церкви дел или внесенных денег. Утилитарное и неутилитарное. Это важная диалектика, соотношение должно меняться в сторону повышения неутилитарного, если эволюция телеологична.

Умник: Эко сказанула, экономический паразит возник еще из-за морской торговли, например…

Гость: Первые акционерные общества нам подходят. Это к вопросу о НИРах: нужно просто скидываться на инновации!

Психическая: А человек может без посредников быть с богом, иметь спасение и

благо?

Проснулся: Мы получаем непрерывную жизнь в кредит… «Ты спасешься за 2000 баксов, а ты за 2 лимона!»

Филолух: Банки перестают выполнять управляющую функцию и зачем-то еще выполняют консультативную функцию. Создание денег на управление деньгами… Главная функция банка – это распределительная функция. Это – как газета, которая живет на рекламу…

Проснулся: Все платежные системы в стране вне закона, и банки хотят их закрыть…

Программист: Исходя из мысли о неубывании структурности, останутся и банки, и платежные системы. Пока у нас есть ссудный процент, у нас будут кредиты и банки. Пока нет средства к развитию, иного, чем кредит…

Умник: Вы только послушайте: выдача денег под деятельность является рисковым предприятием. В этом весь бред. Это единственное нерисковое дело!

Историк: Банки долго наживались на тупой борьбе европейских монархов… берем много денег у генуэзцев и осаждаем какого-то врага лет пять, а денег, конечно, хватило на год войны, тут банки на белом коне…

Психическая: Есть ли неутилитарная составляющая в деньгах?

– Вера в консенсус?

– Первичное целое, ковариант…

– Эквивалент?

Историк: В СССР так говорили: я делаю вид, что добавил им зарплату, а они делают вид, что работают…

Гость: Деньги становятся неликвидным активом…

Умник: А город Тольятти? Что, «рельсы кончились»?

Танечка: У нас происходит в информационном пространстве переворот, и контроль над рынками уже смысла не имеет, информационно-финансовую машинку между центрами и периферией не построишь. В связи с индустриализацией информационного пространства все информационные объекты стали жить плохо…

Психическая: Знаки отчуждаются от смысла, разрыв между семантикой и семиотикой углубляется. Нам осталось только лечь на этот разрыв и стягивать края, может, кто-то успеет пробежать через пропасть.

Проснулся: Молодец! Думаешь, побеждают жертвы? Это клише из

индустриальной фазы. Я лично собираюсь побеждать и жить в мире лучше довоенного… Чем меньше убеждений из англосаксонской культуры мы втянем в Будущее, тем больше вероятности, что нам там понравится.

Философ: Ну, эта-то война уже идет не один год…

 

Динамика фазового кризиса

В терминах диалектического подхода всякая последующая фаза развития есть разрешение базисных противоречий предыдущей фазы. Иными словами, фазовый переход представляет собой диалектический скачок, пресловутый «переход количества в качество». Это, в частности, означает, что при таких переходах меняются не только организующие структуры социосистемы, но и группы симметрии этих структур; функции, описывающие зависимость параметров социосистемы от времени, терпят разрыв. Кроме того, трактовка фазового перехода в терминах диалектического скачка подразумевает кризисный характер процессов, предшествующих разрушению старой и созданию новой фазы, причем фазовое преобразование оказывается неразрывно связанным с растущими флуктуациями в социосистеме. Значительно упрощая, можно сказать, что непосредственно перед фазовым переходом общество попадает в полосу быстрых осцилляций: направление его динамики теряет определенность, в то время как интенсивность всех форм движения резко нарастает.

Можно предложить следующее формальное описание фазового перехода:

Здесь по оси X отложено время, а по оси Y – условная характеристика, описывающая развитость общества. В данном случае не столь важно, по какому именно алгоритму вычисляется данный параметр, достаточно предположить, что какой-то подходящий способ расчета нам известен. Тогда первым результатом столкновения общества с фазовым барьером является барьерное торможение – скорость развития начинает падать, общество как бы «не может двигаться» – подобно человеку, попавшему в вязкую среду. Собственно фазовый кризис начинается в тот момент, когда «эпоху застоя» сменяет «перестройка». Все параметры, описывающие социум, осциллируют. В реальной истории фазовые осцилляции проявляются как череда кризисов, интервалы между которыми сокращаются. Колебания наложены на общий понижающий тренд: то есть взлеты чередуются с падениями, и в среднем общество теряет в кризисы больше, чем приобретает в межкризисные интервалы.

Колебательные процессы могут продолжаться достаточно долго, но, один раз войдя в зону флуктуаций, общество выйти из нее уже не может, и в данной модели первый же ясно проявленный кризис маркирует «точку невозврата». Постепенно экономические осцилляции приводят к ослаблению всех общественных связей, что усугубляет упадок социосистемных процессов. Это проявляется как регресс всех форм социальной активности. В конечном итоге ломается один из ключевых для данного общества экономических, политических или культурных механизмов, и система производства теряет способность поддерживать принятые жизненные форматы. В этот момент происходит фазовая катастрофа. Развитость общества и качество жизни падает в несколько раз, организованности разрушаются, сложные формы деятельности перестают воспроизводиться. Катастрофа не носит мгновенного характера, но происходит достаточно быстро, как правило, за 2–3 поколения или даже быстрее.

Наступают Темные века. Какое-то время качество жизни продолжает падать, уже только в силу инерции. Затем начинается процесс очень медленного развития. Постепенно, по мере формирования новых организующих структур, общество вступает в фазовое возрождение. Если тренды развития, приведшие к кризису фазы развития, сохранились в течение всего предшествующего времени (торможение, осцилляции, катастрофа, межвременье), возрождение инициирует появление зародышей новой фазы. Как следствие, мир опять теряет определенность динамики: снова начинаются осцилляции, но теперь уже не на нисходящем, а на восходящем тренде. Системные неустойчивости формируют критические структуры и критические деятельности новой фазы, после чего социум «успокаивается» и вступает в период нового экстенсивного развития.

Существенно, что предыдущая фаза всегда заканчивается более высоким уровнем развитости, нежели начинается следующая. Это явление – фазовый гистерезис – обусловлено тем, что социальная энергия трансформируется в новые организованности с определенным КПД, далеко не стопроцентным.

Понятно, что фазовый кризис не всегда приводит к возникновению новой фазы. Прежде всего, фазовая катастрофа может приобрести глобальный характер: социальные параметры упадут до нуля, что означает физическую гибель данной системы. «Все умерли». Во-вторых, может не хватить накопленной социальной энергии, вследствие чего тренды развития, несовместимые с предыдущей фазой, «потеряются» в Темных Веках. Тогда вместо формирования следующей фазы произойдет восстановление предыдущей, что приведет к повторению фазового кризиса – притом в худших условиях (из-за гистерезиса).

Классический профиль фазовой катастрофы легко читается в документах эпохи конца античности, может быть реконструирован для границы мезолита и неолита, угадывается в ряде мифологических и сказочных текстов, рисуется в фантастических романах. Проще всего, конечно, анализировать его на биологических системных катастрофах (великих вымираниях), что и было проделано К. Ю. Еськовым.

В этой динамической схеме есть только один вопрос: нельзя ли, вступив в фазовый кризис, избежать катастрофы и последующих Темных Веков? Теоретически, нисходящие осцилляции могут смениться восходящими без периода «первичного упрощения» системы. В истории жизни на Земле такого не произошло ни разу. Но ведь социосистема обладает способностью конвертировать информацию в самые разные ресурсы, и, может быть, в ресурс фазового развития – тоже?

 

Неолитический кризис: все, чего мы не знаем, но хотели бы спросить

Принято считать, что Человечество развивается поступательно, и каждая следующая эпоха живет чуть лучше предыдущей – богаче, разнообразнее, свободнее. И, разумеется, самое нищенское существование влачили люди Архаичной фазы. Желая подчеркнуть крайне низкий уровень совершенства технической, информационной или социальной системы, мы говорим: «каменный век» или «пещерный уровень».

Это правильно только в целом. Действительно, последующая фаза автоматически решает коренные противоречия предыдущей, что порождает эволюционный «ливень» технических и гуманитарных решений и создает эффект фазовой доминации. Однако каждая фаза развития являет уникальный способ производства, создает неповторимые форматы существования и творит собственные непревзойденные шедевры. Кроме того, из-за гистерезиса вершина предыдущей фазы развития превосходит начало последующей, не говоря уже о «темных веках».

«Дикая карта» № 4

Мезолитические храмы Мальты

Для нас знакомство с мегалитической культурой началось с поездки на остров Мальта, который, по сути, представляет собой один огромный камень. Современная Мальта представляет собой квазигосударство без своего места в политике или мировом разделении труда; существует оно за счет торговли своим прошлым. К туристическим объектам острова относятся в основном памятники, связанные с историей ордена Иоаннитов.

Археологический музей, созданный еще при британских колонизаторах, почти не посещается туристами, поскольку ориентирован на эпохи, слабо интересующие обывателя.

Оказывается, за тысячелетия до постройки египетских пирамид на Мальте существовали огромные подземные храмы, высеченные в камне. Раскопанный храм принадлежит, по-видимому, границе мезо– и неолита. Это сооружение сложной формы размером примерно двадцать на двадцать метров в основании и двенадцать-пятнадцать метров в глубину. Если мысленно превратить камень в воздух, а внутренние полости, вырубленные древними мастерами, в камень, храм станет гигантской статуей, изображающей человека, сидящего в кресле (соответствующая модель сделана и хранится в Археологическом музее). Для такого зодчества, не имеющего аналогов в нашем мире, придумано специальное название: «негативная архитектура».

Храмовый комплекс был почти пуст. Все же несколько находок сделать удалось. Это были женские статуэтки, выполненные с изображением мускульной системы и индивидуальными чертами лица. Радиоизотопный анализ не оставлял сомнений в том, что эти фигурки древнее не только Афин, но и Крита, и даже Египта. Художественные же особенности указывали на классическую Грецию, на расцвет античности.

Еще одна загадка: для маленькой и почти ненаселенной Мальты храм был слишком велик. Археологи склонялись к тому, что комплекс представлял собой скорее храмовую школу, готовящую «кадры» для всего Средиземноморья. Но тогда приходилось предположить, что уже в Каменном веке была специализация отдельных поселений. Это подразумевает активный торговый обмен, а значит, дороги и судоходство. Более того, узкая специализация Мальты со строительством гигантского святилища, «ориентированного на экспорт», позволяет говорить о своеобразной «глобализации».

А на другом конце острова раскопки только начались. По предварительным данным, там находится подземное «антиздание» гораздо больших размеров, чем храм, и относящееся к значительно более ранней эпохе.

В сущности, наши представления о границе мезо– и неолита можно назвать «негативной историей». Мы довольно хорошо представляем, чего там не было. Нас удивляют время от времени появляющиеся сообщения, свидетельствующие о том, что жизнь людей мезолитической эпохи была довольно разнообразной, свободной и отнюдь не сводилась к борьбе за существование. Они использовали игрушки и украшения. Они активно занимались обменом, настолько активно, что хочется сказать «торговали». Они поддерживали региональное разделение труда: кремень добывали в Карпатах, обрабатывали на Волге, использовали для охоты в Месопотамии, меняли на драгоценности в Индии.

Мезолитический человек пользовался луком и стрелами, обладал разнообразными орудиями труда, широко пользовался симпатической магией. Насколько можно судить, речь идет о высоком уровне жизни: античные источники говорят о «золотом веке», Библия – о «садах Эдема».

Мифология, к сожалению, является единственным достоверным источником по событиям мезолитического фазового кризиса.

С формальной точки зрения все ясно: исключительно благоприятные условия привели к быстрому росту популяции Homo Sapiens и к переполнению экологической ниши. Биологические ресурсы экосистемы были не в состоянии прокормить столько «абсолютных хищников». Для дальнейшего развития нужен был быстрый рост пищевого ресурса, в то время как в действительности уже началась экологическая деградация с разрушением структуры воспроизводства популяций. Одновременно коренным образом изменились информационные структуры (некоторое представление об информационных и трансцендентных конструктах эпохи мезолитического кризиса можно получать, наблюдая субкультуру детства). Симпатическая магия, ранее безотказно служащая людям, перестала работать. Боги ушли или умерли, или вступили в жестокие битвы друг с другом. Мифы разных времен и народов со сдержанным ужасом повествуют о небесных сражениях разных поколений Богов и указывают, что Древние Боги были побеждены и низвергнуты в Преисподнюю (Тартар).

Одновременно что-то очень плохое происходит в самой экосистеме: мифология с большим или меньшим нажимом указывает на «грехопадение» как на причину «изгнания из Эдема».

Далее история вариантна. В одной версии комплект земледельческих и скотоводческих технологий Адам получает непосредственно от Бога, причем в форме проклятия: «в поте лица будешь ты добывать хлеб свой». В другой версии «культурный герой», например, Гильгамеш (миф подробно рассказывает историю жизни самого Гильгамеша, его детей и внуков), получает или крадет весь этот пакет технологий у Богов и передает их людям. Заметим, что все мифы настаивают на быстроте, однократности и завершенности дара, на уникальности человека, сумевшего этот дар взять.

Вся эта мифоистория в целом довольно внятно описывает фазовый кризис границы мезо– и неолита, но, разумеется, она неверифицируема. Достоверно мы знаем, пожалуй, следующее.

Численность человеческой популяции в период неолитического кризиса заметно сокращается, то есть речь идет о фазовой катастрофе. Демографические расчеты дописьменных эпох весьма условны, но исследователи более или менее уверенно говорят о потере трети населения. Возможно, и эта оценка слишком оптимистична.

Кризис вначале развивался сравнительно плавно. На этапе его нарастания мегалитические храмы Мальты были «планово эвакуированы» – эвакуация явно рассматривалась как сугубо временная мера. Позднее, однако, произошла катастрофа, после которой не осталось никого, кто смог бы восстановить прежнюю традицию. Пещерные храмы пришли в запустение и были забыты.

Неолитические технологии традиционной фазы возникли в нескольких областях «Плодородного полумесяца» практически одновременно и целиком, как единый технологический пакет. Впрочем, в социосистемной модели очень трудно представить себе медленное постепенное и поэтапное овладение сельскохозяйственными технологиями.

Вопросов больше, чем ответов. Мы не знаем, какими именно противоречиями раздирались мезолитические общины, и не можем интерпретировать «грехопадение». Может быть, речь идет о первой настоящей войне – первом массовом убийстве людей людьми?

Мы не можем с уверенностью диагностировать мезолитический демографический взрыв (хотя не можем и доказать, что такого взрыва не было). Мы не понимаем картины мезолитических антропотоков, хотя не сомневаемся, что они были.

Мы плохо понимаем культурные и религиозные институты развитого мезолита, но знаем, что такие институты носили скорее глобальный, нежели местный характер.

Мы не представляем себе, что такое «война Богов», не знаем, какими природными и социальными катаклизмами она сопровождалась и насколько она была значима для мезолитических обществ.

Мы не знаем даже, кто совершил неолитический переход – те народности, которые достигли вершины архаичной фазы развития, строили дороги и подземные святилища, торговали кремнями и алмазами, или же стершие их с лица Земли «варвары», едва вступившие в эпоху «среднего камня».

«Дикая карта» № 5

«Сильмариллион» профессора Дж. Р. Р. Толкиена

Интересно, что некоторые особенности неолитического фазового кризиса могут быть отслежены на модели, созданной профессором английской литературы, признанным специалистом в области европейского эпоса и мифологии Дж. Толкиеном. В «Сильмариллионе» мезолитическая эпоха изображена как Золотой Век народа квенти. Первым предзнаменованием приближения фазового барьера можно считать смерть в 1179 году первой эпохи Мириэли, жены эльфийского короля Финве и матери Феанора (напомним, что эльфы биологически бессмертны по определению, поэтому естественная смерть для них является трагическим чудом).

Заметим, что Дж. Толкиен указывает на существование знаковых событий – предвестников фазового кризиса.

Вскоре архаичная фаза в Валиноре достигает своей вершины: создаются (1449 г.) и освящаются (1450 г.) магические драгоценные камни сильмариллы. Почти сразу начинается смута Нольдор, вызванная, как явственно следует из текста Толкиена, недостатком свободной земли и желанием найти ее за пределами Валинора. Мы можем рассматривать этот достаточно долговременный процесс как иносказательное обозначение экономического тренда. Начинает создаваться оружие, возникает представление о войне как о способе решения политических и экономических проблем. Тускнеет свет деревьев – прежняя магия перестает работать. Суд над Феанором является следующим знаковым событием (1490 г.).

Через 5 лет происходит системная катастрофа – омрачение Валинора и гибель деревьев. Знаковые события следуют одно за другим: погибает Финве, Феанор произносит клятву, в Альквалонде происходит первое убийство эльфов эльфами и начинается исход Нольдора из благословенной земли Амана (Эдема) в Средиземье – мир обитаемый. Звучит проклятье Мандоса (1496 г.), горят корабли Альквалонде, эльфы Нольдора начинают долгий и страшный переход через битый лед. За время этого перехода, символизирующего Темные века, «войско стало значительно меньше».

Очень точная деталь: переход через битый лед заканчивается в первый из дней Солнца, то есть в момент начала новой эпохи и новой фазы развития (1500 год первой эпохи, 1 год веков Солнца). Через 7 лет происходит воссоединение Нольдор, и преодоление фазового барьера на этом завершается. Одновременно заканчивается мифология Средиземья и начинается его история. Общая длительность перехода составила от освящения сильмариллов и начала смуты Нольдор до воссоединения Нольдор 50 лет Валар и 7 солнечных лет, то есть 486 обычных земных лет, что вполне правдоподобно. Острый кризис длится около 50 земных лет, что также не выглядит абсурдным.

 

Античный кризис и Темные века

Античный фазовый кризис отдокументирован и проанализирован вдоль и поперек. В очень хорошем приближении хронология посттрадиционной катастрофы совпадает с поздней историей Рима. В том, что фазовые процессы оказались привязанными к такой эфемерной конструкции, как государство имперского типа, «виновата» античная глобализация: Рим успешно структурировал пространство «расширенного

Средиземноморья» и создал в его пределах единые жизненные форматы, стандарты образования, типы деятельности.

Античный кризис позволяет проследить все особенности поэтапного столкновения цивилизации с фазовым барьером.

Римская цивилизация вступила в свое золотое время в эпоху Сципиона Африканского младшего, то есть приблизительно в середине II века до н. э. В этот период Рим присоединяет Испанию, уничтожает Карфаген, создавая на его месте провинцию Африка, которая в перспективе явится одним из основных источников товарного зерна. Формируется и распространяется на все Средиземноморье римский мир-экономика. Укрепляется политическая система.

Но уже к концу столетия раздается первый «звоночек»: несчастная Югуртинская война, вторжение кимвров и тевтонов (первый такт великого переселения народов). Гаю Марию за счет своего полководческого искусства удается не только отразить нашествие, но и насытить рынки государства рабами (102 г. до н. э. – битва при Аквах Секстиевых, 101 г. до н. э. – битва при Верцеллах). Платой оказывается Гражданская война, первая в списке, и проскрипции. Кровь льется почти столетие, до прихода к власти Октавиана Августа и создания принципата (27 год до н. э.). За этот период физически уничтожаются наиболее значимые римские рода. Гражданские войны I века должны были привести к гибели Римского государства и фазовой катастрофе. Этого не случилось стараниями Цезаря и Октавиана, которые присоединили к Риму богатый зерном Египет и открыли поле для экспансии традиционной фазы развития в высшей ее форме в Галлию и Британию.

При изучении римской истории складывается впечатление, что императоры представляли себе фазовый барьер и прилагали огромные и продуманные усилия, чтобы поколение за поколением удерживать Вечный Город от тотальной катастрофы.

К третьему веку импульс, который экономика Рима получила после присоединения Галлии, был исчерпан. Фазовый кризис проявляется в трендах упадка сельского хозяйства и быстрого сокращения «среднего класса», самостоятельных крестьян-производителей. Поскольку последние были социальной базой римской государственности, как избиратели, налогоплательщики и воины, то и уровень жизни, и уровень безопасности в Риме стали быстро снижаться. Это привело к прогрессирующей депопуляции и вызвало необходимость привлечения варваров на государственную службу в Империи.

На первой стадии речь идет о принятии отдельных «неграждан», прежде всего, в армию. Варваризация военных командных постов распространяется достаточно быстро, появляются и императоры варварского происхождения. Этот процесс ускоряется перманентным политическим кризисом третьего века: Гражданская война 193–197 гг., убийство Геты (211 г.), Каракаллы (217 г.), Макрина (218 г.), Элагабала (222 г.), Александра Севера (235 г.), после чего начинается период «императорской чехарды». Весь III век можно обозначить как одно непрерывное знаковое событие.

Империя разваливалась. Некоторый порядок удалось восстановить Диоклетиану и позднее Константину, при котором началась христианизация Рима: практически, речь шла о важнейшем элементе фазового перехода – инсталляции принципиально новой христианской трансцеденции. Ценой было создание домината, то есть отказ от всех «пережитков» республиканской политической системы, раздел Империи (293 г.) и перенос ее столицы на восток, в Константинополь (330 г.).

Это лишало Рим статуса столицы мира и ставило под прямой удар.

Императоры с величайшим искусством защищают безнадежную позицию, но фазовые проблемы нарастают быстрее, чем удается их разрешать. С середины третьего века диагностируется острый финансовый кризис. Упадок сельского хозяйства вынуждает императоров формально «прикреплять свободных крестьян к земле», происходит феодализация доминирующего аграрного сектора экономики.

Продолжается демографическая деградация римского народа и варваризация античного пространства. Возникают Леты – самоуправляемые варварские колонии, рассеянные среди римского населения. Леты формально подчинены центральной власти, но пользуются автономией, сохраняют национальное право и традиции.

К концу III – началу IV века резко увеличилось население Великой Степи. В первую очередь это было обусловлено изменением режима увлажнения, а во вторую – распространением римских форм организации и культуры. Как следствие, варварский мир пришел в движение, создавая давление на римские оборонительные позиции по Рейну и Дунаю.

Варварские племена приграничья, находясь в тесном контакте с Римом, быстро романизировались, что влекло за собой рост социальной организованности – переход от полной анархии к прочным союзам племен и зачаткам государственности. Вместе с повышением уровня развития сельского хозяйства это привело к опережающему росту населения «лимеса», варварской периферии, непосредственно примыкающей к романским землям.

Рим вынужден проводить все более масштабную политику переселений. С варварскими вождями заключаются федеративные договоры, по которым они признавались союзниками (федератами) римского народа. По этим договорам варвары получают для расселения области империи и денежное содержание, принимая на себя вассальные обязательства: они обязывались хранить верность императору и защищать государство от вторжения других варваров. По федеративным договорам Рим не отказывался от прав ни на какие земли: варвары, будучи расквартированы волей императора в пределах его государства, были для римской администрации лишь вспомогательными войсками, принятыми с женами и детьми на земли империи и связанными особым статусом.

Федераты сохраняли не только собственные законы, но еще и самостоятельность и политическую организацию; вождями они признавали национальных королей, которые одни были ответственны перед императором, а тот, в свою очередь, платил им установленное содержание.

Эдикт Гонория от 6 февраля 398 года предписывал расселять варваров по ордеру на расквартирование, выделяя им треть дома и пахотных земель, а также рабов на условиях пользования (госпит, чужой, временный поселенец). Остготы третью и ограничились, вестготы и бургунды дошли до двух третей, но в рамках закона.

Федераты, разумеется, грабили все, что могли, в переданных им областях и иногда совершали разбойные нападения на другие территории Империи, но, как это ни парадоксально, действительно защищали Рим от варварских нашествий. Дело в том, что «настоящих варваров», еще не романизированных, они рассматривали не только как конкурентов, но и как идеологических врагов.

В середине V века варвары сражаются с варварами в сердце Галлии (битва на Каталаунских полях, 451 г.) Тремя годами позже происходит еще одно знаковое событие – убийство Аэция, последнего великого римлянина.

Знаковых событий даже слишком много: гибель императоров, проигранные сражения, ограбление Рима, низвержение Ромула Августула… Мы можем почти точно указать начало фазовой катастрофы – момент столкновения Рима с постиндустриальным барьером, но конец ее теряется в неизвестности. Дело в том, что Рим не сумел перейти постиндустриальный барьер, но создал целый ряд механизмов и институтов, адекватных следующей, индустриальной фазе развития. И, прежде всего, речь идет о христианской религии и организующей структуре римской католической церкви. В перспективе эта структура будет развернута в систему монастырей, а позднее – породит университеты, религиозные ордена, включая францисканский, натурфилософию и науку, «любимую дочь церкви». Наличие Римской Церкви обусловило сохранение определенного политического и морального единства в критические для цивилизации столетия. В известной мере, Западная Римская Империя не погибла в 476 году, она просто сменила название и титульный народ. С конца четвертого века устанавливается странное и зыбкое равновесие: в сущности, традиционная фаза развития мертва, индустриальная – еще не родилась (барьер не перейден), а наступлению Темных веков препятствует связность, создаваемая христианством. И еще – инерция больших систем.

Но в конечном итоге цивилизация все же не выстояла. В шестом веке разрушаются акведуки. Эпидемии и голод гонят людей из городов, грамотность практически исчезает, мир рассыпается на лоскутное одеяло феодов.

Потребовалось несколько столетий для того, чтобы Римская Церковь осознала свой долг и свое право выступить интеграционной силой и провозгласить общий поход Запада против Востока. И еще два столетия, чтобы исчерпать в Крестовых походах зашкаливающую пассионарность рыцарства. И еще два, чтобы выстроить Высокое Средневековье, подвести черту под Темными веками и «в общем и целом» достигнуть уровня жизни римлян Золотого века, превосходя их по качеству жизни, образованности, интенции к развитию.

В этот момент в Европу приходит чума, знаменуя последний акт античной фазовой катастрофы.

Условно принимая за начало фазового перехода битву при Аквах Секстиевых (102 год до и. э.), а за его окончание – открытие Колумбом Америки (1492 г.), получаем, что фазовый переход между традиционной и индустриальной фазой занял в Европе без малого 1600 лет. С одной стороны, это свидетельствует о таланте римлян, выигравших у исторической необходимости три с половиной столетия. С другой – о глубине фазового отката после наступившей катастрофы. Возрождение цивилизации потребовало целого тысячелетия, причем даже сегодня Римский мир восстановлен лишь «в общем и целом», а средиземноморское транспортное кольцо остается незамкнутым.

Это, впрочем, не помешало инсталляции в европейском мире-экономике индустриальной фазы развития и обретению этой фазой планетарного характера. Своего полного развития индустриальная фаза развития достигла перед началом Первой Мировой войны.

 

Постиндустриальный кризис XXI столетия

Есть все основания считать, что в настоящее время Человечество столкнулось с постиндустриальным кризисом.

В экономической области этот кризис проявляется:

• как постоянное снижение производительности капитала;

• как перманентный кризис «старых» отраслей экономики и соответствующих им территорий;

• как неустойчивый характер развития «новых» («знаниевых» и т. и.) секторов развития экономики;

• как постоянное повышение нормы эксплуатации;

• как прогрессирующее разорение среднего класса (в частности, через механизм антропотока, исследованный С. Градировским);

• как кризис мировой валюты (доллара США), сопровождающийся неуправляемым обесценением этой валюты;

• как кризис иных валют и валютных механизмов, порождающий кризис ликвидности денег вообще: (в современных условиях крайне затруднительно определить как надежные инструменты для сохранения денежных средств, так и безрисковые и слаборисковые объекты инвестирования);

• как кризис глобализации;

• как рост «инновационного сопротивления»;

• как кризис окружающей среды (и еще в большей степени как истерия по поводу этого кризиса).

В области управления кризис индустриальной фазы проявляется:

• в резком увеличении числа акторов принятия решений (как на международной арене, так и внутри National States);

• в росте совокупных общественных затрат на функционирование механизма управления;

• в повышении информационного сопротивления управленческих систем;

• в росте всех типов сопротивления принятым управленческим решениям;

• в снижении характерных длительностей тех социальных, экономических и политических процессов, которые подлежат управлению;

• в повышении характерного времени принятия решений во всех социосистемных институтах;

• в переполнении паразитной информацией всех каналов управления;

• в возникновении СБАС (сверхбольших административных систем), для которых характерно бесконечное информационное сопротивление, отсутствие интуитивной предсказуемости поведения, возникновение замкнутых траекторий движения управляющего сигнала без выхода на механизмы реального управления; нестабильность структуры управленческой системы, отсутствие в обществе информации о ее реальном состоянии и поведении;

• в кризисе международных политических и экономических организаций;

• в кризисе выборной демократии как формы правления, имманентной индустриальной фазе развития;

• в росте противоречий между государствами и негосударственными структурами (в частности, ТНК);

• в росте терроризма и невозможности справиться с ним в рамках существующих управленческих структур (и National States в целом).

В области образования кризис индустриальной фазы проявляется:

• в «девальвации» образования (современный бакалавриат в лучшем случае эквивалентен школе 1960-х годов и гимназии 1910-х годов);

• в снижении ценности и социальной значимости образования;

• в снижении социального и экономического статуса преподавателя (школы и ВУЗа);

• в увеличении времени получения обязательного образования;

• в резком снижении «возраста первичной потери познавательной активности» (с 15–16 до 10–11 лет);

• в непрерывном падении уровня общественно-обеспеченных знаний;

• в отсутствии у граждан сколько-нибудь связанной и цельной картины мира;

• в распространении функциональной неграмотности.

В области познания кризис индустриальной фазы проявляется:

• в снижении статуса научной деятельности, прежде всего в области естественных наук;

• в резком падении связности науки, что проявляется во все более и более узкой специализации (до 72 тысяч научных дисциплин на 2004 г.);

• в отсутствии сколько-нибудь действенных механизмов междисциплинарного взаимодействия;

• в резком замедлении производства новых смыслов (по некоторым оценкам, до уровня «темных веков»);

• в отсутствии рефлексии оснований науки и научного метода исследования;

• в «ритуализации» процесса исследования и опубликования его результатов;

• в тенденции научного сообщества к замыканию и превращению в касту, свободную от всякого общественного контроля;

• в отсутствии сколько-нибудь осмысленного управления исследованиями;

• в господстве грантовой системы финансирования, что придает науке сервисный статус;

• в потере четкой методологической границы между наукой и лженаукой;

• в возрастании нетерпимости в научной среде (под предлогом борьбы с лженаукой);

• в широком использовании авторитета науки в целях рекламы и пропаганды;

• в широком распространении «научных суеверий» («глобальное потепление», «астероидная опасность» и т. и.);

• в стремлении науки к бессмысленным самоограничениям, что особенно ярко проявилось в связи с открытием клонирования;

• в потере связности научного, вненаучного и трансцендентного познания;

• в практической остановке трансцендентных форм познания и возврате к традиционным и даже архаическим формам трансценденции;

• в резком уменьшении смыслообразования во вненаучных формах познания (искусство, в частности литература).

Индустриальный «фазовый кризис» проявляется также в потере связности между четырьмя базовыми социосистемными процессами и в нарастающем демографическом кризисе, который в развитых странах принимает форму демографической имплозии с образованием антропопустынь, а в странах со смешанной фазой развития порождает интенсивные антропотоки.

Проявлением барьерных эффектов является также взаимосвязанные кризисы идентичности и трансценденции, распространяющийся в западном обществе страх смерти, а в культурах Юга и Востока – страх жизни.

Но бытие определяет сознание по Марксу, и если находятся люди, которые живут, мыслят и чувствуют так, как наши слушатели из группы «Знаниевый реактор», то у нас есть что тиражировать в новые образы жизни – старую песенку: а я не гордый, я просто занят и спецзаказом к земле прижат. А спецзаказ этот ныне формируется прямо из поля мышления. И в свое время мы деятельностно освоили марксизм и можем вполне выложить модель Гезеля на сибирские просторы, нам не привыкать проверять ихних Шлиффенов.

Добрый день, Сергей Борисович.

Прикладываю статью Видемана о Гезеле как методическое введение в то, что писал сам Гезель. По сути, он есть на немецком в оригинале, переведен на европейские основные языки… другая штука, что я хотел в рамках своей кандидатской по экономике, если вообще попаду в эти пространства, перевести из него с немецкого избранные главы… вопрос вот в чем: год назад я раскопал в интернете перевод на русский, он не систематический (единой книгой), но все основные части, кроме пятой главы, я выкачал. Вот ссылка на сайт, вообще я пытался сверять с английским и немецким текстами, чтобы, по возможности, не попасть на разночтения, но времени на это последние 1,5 года у меня почти нет, поэтому Безелем, равно как и большой кипой книг по коллоидной химии, я не занимаюсь. Еще замечу, что с Видеманом я списывался, и мне даже он прислал черновой вариант перевода книги Бернарда Зерфа, современника нашего экономиста немецкого, по сути, как раз про гезелевскую теорию, ее тоже прикладываю…

С уважением, ангел с плохим характером.

Р. S. Попрошу написать о даже наименьших итогах ознакомления с теорией, а также Елена Борисовна сказала мне спросить про техпакет «Лингва»…

 

Динамика постиндустриального перехода

Ведущим процессом (драйвером) последних десятилетий является процесс постиндустриального перехода в развитых странах. Этот процесс ускоряется по мере того, как исчерпывается свободное географическое пространство, и ограниченность размеров земного шара начинает оказывать все более заметное влияние на работу экономических механизмов.

Как обычно, отыскать начало постиндустриального кризиса, определить тот день, когда человечество столкнулось с фазовым барьером, не представляется возможным. Впрочем, в данном случае мы можем указать пятилетний интервал, что для такой задачи можно считать достижением. Лето 1969 года, когда весь мир следил за шагами Нейла Армстронга по Луне, несомненно, является вершиной индустриальной фазы. А осенью 1973 года мы уверенно диагностируем первый из постиндустриальных барьерных кризисов, то есть влияние барьера уже очень и очень заметно.

Возможно, мы не ошибемся, назначив столкновение «Титаника» цивилизации с постиндустриальным айсбергом на 1970 год, тем более что где-то около этой даты началось падение производительности капитала, во-первых, и резко изменились темпы технического прогресса, во-вторых.

Мировые и национальные элиты, в общем и целом, это понимают. С начала нулевых годов можно всерьез говорить о постиндустриальном проектировании (то есть о проектировании постиндустриального перехода), по крайней мере в некоторых ключевых странах. Япония опубликовала на эту тему развернутый и довольно осмысленный документ. Европа рефлектирует создание общности нового типа – ЕС, который не является ни империей, ни даже постимперией. США, озабоченные программой «замены населения», которое не прошло Нью-Орлеанский тест и явно не способно к постиндустриальным преобразованиям, производят массовый тренинг. Россия, как обычно, ничего не делает, но, по крайней мере, кое-что понимает. Это «кое-что» выражается в полистратегичности развития с усилением роли Дальнего Востока, повышении характерных темпов принятия управленческих решений (газовый кризис 2006 года, Цхинвали), попытках наладить взаимодействие с русскоязычными диаспорами.

Между 2003 и 2008 годом ситуация резко обострилась. Сегодня между лидерами развитых стран было достигнуто взаимопонимание по вопросу о необходимости стимулирования технологического развития. В мире формируется технологический мейнстрим – схема развития, подразумевающая взаимосвязанное и системное развитие четырех, вообще говоря, совершенно разных технологий: инфо-, био-, нано– и эко-.

Формально речь идет о прорывном сценарии выхода из кризиса деривативной экономики через быстрое создание финансовых пузырей в области новых технологий, но угадывается более амбициозный замысел: за двадцать лет ремиссии создать и инсталлировать в реальную экономику один или несколько базовых технологических пакетов когнитивной фазы развития. Поскольку ни институционально, ни структурно общество к этому не готово, речь идет об откровенной технологической авантюре – что-то вроде массового производства паровых машин в Римской Империи третьего века. Однако сумел же Рим стать христианской империей! Так что практические шансы ускорить постиндустриальный переход в этом сценарии существуют. Нужно учитывать, что развитие любой из технологий «мейнстрима» в любой ее версии несовместимо с существованием индустриальных экономических, политических и культурных механизмов, а также с современной постиндустриальной онтологией.

Ситуация на «мировой шахматной доске» резко обострилась.

Ничьей не будет!

Задержанного постиндустриального перехода не будет!

В течение 20 лет нас ждет либо тотальная постиндустриальная катастрофа, либо – постиндустриальный переход с полной перестройкой жизненных форматов. Первое, конечно, много вероятнее, хотя, заметим, даже катастрофа вариантна и может быть усилена или ослаблена, ускорена или замедлена.

 

После полета Юрия Гагарина президент США дал своему народу обещание побывать на Луне «до конца этого десятилетия». Между прочим, в тот момент у Америки не было приличного носителя даже для вывода корабля на низкую околоземную орбиту. Ничего, за семь лет справились.

В начале 2000-х, где-то в промежутке между Ираком и Афганистаном, Дж. Буш сказал, что на Луну надо бы вернуться. Вроде бы и опыт есть, и технологии за прошедшие сорок лет развивались, а в проектировании и моделировании вообще произошла революция. Но вот пока что разговоры идут о первых испытаниях нового носителя годику так к 2015, если, конечно, успеют. А Луна проектируется на конец второго – начало третьего десятилетия.

Сугубо формально: несмотря на очевидный прогресс информационных технологий, время разработки сложных индустриальных технических систем по сравнению с 1960-ми годами увеличилось в 2–3 раза, может быть, и более. Можно интерпретировать это через ухудшение общего качества человеческого материала. А можно сказать, что технологическое барьерное торможение представляет собой результат взаимодействия человечества с постиндустриальным барьером и имеет своей первопричиной изменение характера сопротивления информационной среды. То, что раньше получалось быстро, сейчас делается медленно или не делается вообще. Когда-то римляне тоже очень удивлялись тому, что урожайность полей вдруг начала падать и получить прежние урожаи не удается, несмотря ни на какие усилия.

История техники позволяет оценить момент возникновения этого «повышенного инновационного сопротивления». Строго говоря, оно начало медленно расти уже в 1960-е. Но именно 1970-е годы сломали прежний тренд быстрой (за 2–3 года) смены поколений технических систем.

Кризис 1973 года отправил на свалку истории линейные трансатлантические суда – визитную карточку всей индустриальной фазы развития.

К концу десятилетия потерян лунный плацдарм, и это также весьма необычно. Индустриальная фаза развития с ее кредитной экономикой, провоцирующей экстенсивный рост и интенсивное развитие, никогда не сдает ранее захваченных позиций.

Сверхзвуковая авиация в этот период еще жива, но влачит жалкое существование. Практически, этот плацдарм тоже потерян, просто «оформление капитуляции» произошло позднее, уже в 2000-е.

Следующее десятилетие маркировано началом распада СССР, что представляет собой вполне нормальный индустриальный процесс перехода от колониализма к неоколониализму, наложившийся на неблагоприятный для Союза результат Третьей Мировой (холодной) войны. Но в этом десятилетии происходят две знаковые катастрофы – «Челленджер» и Чернобыль. Обе, по иронии судьбы, – в 1986 году.

Реакция общества на эти катастрофы заслуживает самого внимательного рассмотрения. И в случае с «Челленджером», и в случае с Чернобыльской АЭС мы имеем одну и ту же картину: в материальном мире – довольно заурядная авария с небольшим числом человеческих жертв, в информационном пространстве – настоящий апокалипсис.

– Скажи, Умник, ты сравнивал когда-нибудь реакции так называемого общественного мнения на гибель «Титаника», Чернобыль и 11 сентября?

– Сравнивал и результаты не озвучил…

– А что остановило?

– Да в детстве велосипеда не было, и за державу обидно.

– Ну, мы с тобой в одном детстве были…

– Понимаешь, Романтик, я предполагаю, что американцы на луну не летали или летали потом, не когда объявили, и что Папа Римский только в XV веке разрешил Колумбу плыть в давно открытую Америку, но я не хочу жить в этой Реальности и Будущее из нее верстать не хочу.

– Ну, красавец! А Родина причем здесь?

– Видишь ли, когда утонул «Титаник», вся Европа была в трауре, ее элиту не спас господь, произошла трагедия, они столкнулись с айсбергом и все погибли. Там особо не искали виноватых, там была трагедия, погибли люди, хорошие ценные европейцы, даже девочки, не знающие истории, плачут над артистом Ди Каприо, не умея оплакать последнюю морскую милю золотого века кораблей и индустрии…

– По-моему, романтик ты, а не я, а я скептик… Я вижу, к чему ты клонишь, в 2001 году: ужас, кошмар, погибли ни в чем не повинные американцы, сгорели заживо, уйма книг сопереживательных, мы все наглотались этого дыма и полны ненависти к Ужасному Бене Ладану и мыслим о компенсациям пострадавшим за горе и утраты.

– Да, а когда случилась Чернобыльская катастрофа, гнусные русские отравили радиацией весь мир, чуешь разницу во мнениях?

– Да, вообще-то могли сказать, что несчастные русские, не справились с «айсбергом», многие люди погибли и давайте всем миром поможем…

– И что, такое бывало?

– Нет. Тот, кто идет первым, – всегда виноват: не туда завел, Папа недоволен, что-то случилось по пути. Мы просто чаще всех были первыми, и не будь реформатора Горбачева, может быть, у нас бы и сложился техпакет «Атомная энергетика» и не было бы равных нам на полях индустриальных, и торможение бы тогда нас не догнало…

 

«Парадокс бухгалтера» и барьерное торможение

Индустриальные технические системы не бывают вполне надежны и потому время от времени гибнут. Тот же «Титаник», например, утонул. А на Тенерифе столкнулись два «Боинга-747», погибло свыше 500 человек. «ДС-10» упал под Парижем из-за дефектного замка грузового люка. И так далее, и тому подобное. Поэтому сами катастрофы, разумеется, ничего не маркируют и ничего не значат.

– У меня умер брат!

– Так бывает… (Б. Хеллингер)

Тем не менее анализ – как самих катастроф, так и их технологических и социальных последствий, – весьма полезен для изучения явления технологического барьерного торможения.

Прежде всего, попытаемся описать некую формальную «норму».

Будем считать техногенной катастрофой любое происшествие с технической системой, повлекшее за собой человеческие жертвы. Разумеется, факт гибели человека должен быть непосредственно связан с происшествием, причем наличие такой связи устанавливается юридически: иногда в судебном порядке, чаще – нормативно. Согласно Варшавской конвенции авиаперевозчиков 1929 года (она действует до сих пор, и выдержки из нее печатаются мелким шрифтом на авиабилетах), человек считается жертвой авиакатастрофы, если он умер непосредственно во время катастрофы или в течение 30 суток после нее. Такой же срок действует и в отношении других технических систем, за исключением российских газопроводов, где, согласно директиве Газпрома, установлен период в 90 дней. Когда кто-то умирает после нормативного срока, он не считается «жертвой», даже если причинная связь между фактом катастрофы и наступлением смерти существует и юридически установлена. В этом случае умерший квалифицируется как «пострадавший». Семьи пострадавших имеют право на страховую компенсацию, но в значительно меньшем объеме, нежели родственники жертв.

Всякая катастрофа обстоятельно расследуется. Ее причины, как правило, устанавливаются в судебном порядке, хотя широко распространена и практика внесудебных отчетов. Окончательный документ фиксирует обстоятельства происшествия, перечисляет факторы, непосредственно приведшие к гибели людей или способствовавшие развитию катастрофической ситуации. В обязательном порядке указываются виновные и определяется степень их ответственности. Кроме того, отчет должен содержать рекомендации по предотвращению подобных происшествий в будущем. Эти рекомендации не носят обязательного характера, но обычно позднее кладутся в основу нормативных документов.

Может оказаться так, что катастрофа произошла, люди погибли, но никто не должен быть привлечен к ответственности за случившееся. В морском праве такая ситуация носит название «форс-мажора»: причиной трагического происшествия являются непреодолимые силы природы.

Далее, катастрофа может произойти вследствие действия или преступного бездействия человека. Здесь различаются две возможности: преступный умысел и человеческая ошибка. Наличие умысла однозначно квалифицирует ситуацию как преступление. На уровне законов – и национальных, и международных – наказание за подобные действия жестоко и неотвратимо. На практике – как взглянется политикам. К примеру, захват отцом и сыном Бразинскасами советского «Ан-24» и убийство бортпроводницы не был квалифицирован американским судом как акт воздушного пиратства. В наши дни натовские военные никак не могут решить, как относиться к сомалийским пиратам. По морскому закону их надлежит вешать или передавать властям для суда и казни. Но это вроде бы негуманно.

Человеческие ошибки весьма разнообразны. Прежде всего, проблема может быть заложена в «генетическом коде» технической системы – речь идет об ошибках на стадии проектирования. Далее, система бывает некачественно построена или собрана. Она может эксплуатироваться в режиме, не соответствующем проектному. Могут ошибаться пользователи – операторы, экипаж и т. д. Регулярно возникают сбои в структурах, обеспечивающих безаварийную работу системы. Речь здесь идет о диспетчерских службах, техническом обслуживании, информационном обслуживании. Короче говоря, человеческая ошибка представляет собой фактор, нуждающийся в классическом системном анализе: прошлое, настоящее и будущее самой системы, всех ее подсистем, ее критических над систем.

Общепринятая практика разделяет катастрофы, вызванные ошибками операторов и лиц, непосредственно обеспечивающих их действия, и происшествия, связанные с ненадлежащим техническим состоянием системы.

Наконец, случаются катастрофы, определить причины которых не удается.

Важным проявлением барьерного технологического торможения является расширительное толкование понятия «человеческая ошибка». В наше время почему-то считается, что в любой катастрофе обязательно должны быть виноватые – если не юридически, то фактически. В реальности это приводит к постоянному ужесточению нормативного контроля, во-первых, и к непрерывной детализации регламентирующих документов, во-вторых.

Несколько упрощая, можно утверждать следующее.

Индустриальная практика исходила из того, что система должна выполнять свои функции эффективно. Поэтому любые человеческие действия, направленные на повышение эффективности системы, считались допустимыми, если они не противоречили профессиональному здравому смыслу. В спорных случаях учитывалось мнение «старших братьев» – опытных моряков, летчиков, диспетчеров и т. д.

Современная постиндустриальная практика полагает, что система должна выполнять свои функции безопасно. Любые человеческие действия, которые содержат в себе риск развития аварийной ситуации, считаются недопустимыми, даже если альтернатива противоречит логике, здравому смыслу и соображениям пользы. В спорных случаях действует принцип: опасно все, безопасность чего не доказана.

Этот подход, применяющийся на всех стадиях создания и функционирования системы, является одним из механизмов технологического барьерного торможения.

Начнем с простого примера. Понятно, что компьютер и Интернет позволяют бухгалтерам, экономистам, налоговикам, чиновникам экономить массу времени. Но в постиндустриальной действительности внедрение в делопроизводство компьютеров непременно сопровождается резким возрастанием требуемых объемов отчетности. В результате, несмотря на создание высокоэффективной системы информационного оборота, скорость этого оборота уменьшилась, а уровень загрузки специалистов возрос. Это и есть «парадокс бухгалтера».

В технике – все то же самое, только гораздо хуже. Современный самолет создается в шесть – десять раз медленнее, нежели его прототип в 1960-е годы и, как уже говорилось, адекватного роста эксплутационных характеристик при этом не наблюдается, в том числе – ив отношении реальной безопасности. Но требований к безопасности стало неизмеримо больше, и всем этим требованиям проектируемый самолет должен удовлетворять. То есть современный «долгострой» возникает вследствие необходимости учитывать все большее и большее число виртуальных обременений.

В теории постиндустриальная техническая система способна противостоять самым невероятным вызовам. Слово «невероятный» здесь ключевое: система проектируется безопасной в отношении угроз, которые в реальной жизни не встречаются и встретиться не могут. Понятно, что таких угроз можно придумать сколько угодно. Необходимость парировать их «съедает» все возможности, предоставляемые современными компьютерами, информационными сетями, практикой международного аутсорсинга, автоматическими системами проектирования, математическим моделированием.

Фантаст: Это исследовалось у 77. Вале в «Гибели 31-го отдела». Тут дело не в гнусных компьютерах, добавивших нам возможностей по производству отчетов, а в том, что людей надо чем-то занимать, а в период прогрессирующей автоматизации они не нужны…

Романтик: Отлично, и пусть, значится, друг друга контролируют, проверяют и т. д. Все деятельность?

Фантаст: Ну, примерно так… имитация деятельности налицо, и все заняты.

Романтик: А занять их развитием?

Фантаст: Фантастика у нас в другом отделе…

Романтик: Но есть же сферы мышления, философии, изменения в принципах, подходах и пределах, по мне, так пусть будет много автоматов, много ответственных инженеров, которые этими автоматами командуют, зная законы больших систем, и, в общем, те, кто могут в крайнем случае взять ручное управление… ну и люди, которым открыта дорога к вершинам человеческого знания и культуры…

Фантаст: Тебя не нашли санитары, я понял, я не выдам… пойди, предложи менеджеру отстать от инженера, лишиться статуса в финансовом пузыре и заняться философией за пайку…

 

Катастрофы индустриальные и постиндустриальные

Различный подход к безопасности порождает совершенно разные механизмы развития катастрофических ситуаций в индустриальном и постиндустриальном (барьерном) мире.

Основной причиной индустриальных катастроф является «человеческая ошибка», причем речь идет о грубых, непростительных, недопустимых промахах. На уровне:

– Где рядовой Джонс?

– Последний раз я его видел, когда он закурил на посту у порохового склада, сэр.

– Но это же последнее, что он мог сделать!

– Так и случилось, сэр.

На втором месте стоят всевозможные «отказы техники». На третьем – погодные условия и другие «непреодолимые силы природы». Достаточно велика доля «невыясненных причин». На последнем месте – «преступный умысел». Индустриальная техническая система считалась тем лучше, чем больше было отношение «человеческой ошибки» к «отказам техники».

Понятно, что со временем доля «непреодолимых сил природы» и «невыясненных причин» падала – это и называется техническим прогрессом в обеспечении безопасности.

С середины 1970-х годов профили катастрофы начали ощутимо меняться. Во-первых, стала ощутимо расти доля катастроф, вызванных наличием «преступного умысла». Речь шла о терроризме, военных действиях, убийствах и самоубийствах – иногда в довольно странных сочетаниях:

9 февраля 1982 года «DC-8» авиакомпании JAL влетел на мелководье после борьбы с психически ненормальным пилотом. Командир, у которого были проблемы с психикой, включил реверс двигателей, в то время как второй пилот и бортинженер пытались ему помешать.

7 декабря 1987 года уволенный сотрудник компании USAir Дэвид Берк, оставив друзьям предсмертную записку, застрелил обоих пилотов самолета British Aerospace «ВАе-146-200». Самолет вошел в пике и разбился, похоронив под обломками 43 человека.

19 декабря 1997 года «Boeing В-737-300» исчез с экранов радаров и вскоре после этого упал в реку Муси. Почти новый самолет, летевший в крейсерском полете при хорошей погоде с опытным экипажем, внезапно сошел с курса и на большой скорости врезался в землю. Перед столкновением с поверхностью от самолета отделилось правое крыло и части руля поворота. Наиболее вероятной считается версия самоубийства командира экипажа; последний испытывал финансовые трудности и при этом должен был быть вскоре уволен.

Прогностический анализ позволяет заключить, что появится новая версия преступного умысла – катастрофа «для прикола» или «от скуки». В принципе, подобные истории уже случались. Так, 20 октября 1986 года в Самаре разбился «Ту-134А». КВС Клюев поспорил с другими членами экипажа, что зайдет на посадку «вслепую», только по показаниям приборов. Закрыв шторкой левое лобовое стекло, он приступил к этой процедуре. Второй пилот, штурман и бортинженер не препятствовали его действиям… Погибло 70 человек, Клюев, что характерно, остался жив.

Во-вторых, весьма неожиданно вновь вырос удельный вес «невыясненных причин». Сплошь и рядом, ситуация выглядит довольно скандальной.

1 июня 2009 над Южной Атлантикой пропал «Airbus А-330». До сих пор обломки самолета и его «черные ящики» не найдены. Причина катастрофы неизвестна, хотя телеметрия с самолета транслировалась в режиме on-line.

Годом позже, 12 мая 2010 г., такой же самолет разбился при посадке в Триполи. На этот раз «черные ящики» были найдены сразу, но что произошло с полностью исправным аэробусом, который буквально секундой позже должен был коснуться посадочной полосы, установить не удалось.

В-третьих, возникла принципиально новый тип причин катастрофы: «несогласованная работа экипажа и автоматики». Это нельзя отнести ни к человеческим ошибкам, ни к отказам техники. По отдельности и люди, и автоматизированные системы управления действуют вполне рационально. Сбой происходит «между ними». Для постиндустриальных технических систем именно данная причина является ведущей, и следует ожидать, что в будущем ее удельный вес будет расти.

Наконец, растет значение катастроф, в которых преобладает сценарная составляющая. Они, конечно, были всегда, и не зря моряки испокон веку говорили: «Море не любит непотопляемые суда». Суть сценарной катастрофы состоит в том, что существует значимый сюжет, «прописанный» в людях, ситуациях, социальных процессах, в который данная катастрофа вписывается самым естественным образом. Настолько естественным, что иногда хочется сказать: «Если бы этой катастрофы не было, ее следовало бы выдумать».

Классическим примером «сценарной катастрофы» является гибель «Титаника». Недаром она была детально предсказана в романе, а по ее следам было снято несколько фильмов, поставлены театральные пьесы, написаны книги. Следы «сценарного фактора» явственно обнаруживаются в Чернобыле.

Летом 1998 года авиакомпания Swissair опубликовала рекламу в виде черного молитвенника, который лежит на крышке гроба: «Подходящее чтение для тех, кто пользуется услугами дешевых авиакомпаний». А уже 2 сентября этого года упал в Атлантику ее «MD-П» с 229 людьми на борту. Причины этой катастрофы до сих пор толком не известны, хотя вроде бы установлен факт пожара на борту, возникшего в непонятном месте и по неизвестной причине. Впрочем, у тех, кто видел рекламу, никакого удивления эта трагедия не вызвала.

10 апреля 2010 года под Смоленском разбился польский «Ту-154» с президентом Л. Качинским на борту. Официальные причины катастрофы названы в официальном отчете МАК: ошибки пилотирования, погодные условия, вмешательство высокопоставленных лиц в работу экипажа. Сценарные факторы упоминать не принято. Тем не менее при анализе случившегося не покидает ощущение, что Лех Качинский всей своей жизнью и политической деятельностью прописал такой финал. Он настолько ненавидел Россию, причинил ей столько зла, что просто должен был разбиться на русском самолете при посадке на русский аэродром для участия в торжествах, носящих откровенно антирусский характер. Он, по крайней мере, был последователен: своевременно убрал из экипажа людей, способных иметь свое мнение, настоял при посадке при погоде ниже минимума пилотов, самолета и аэродрома, отправил в кабину командующего ВВС на тот случай, если летчики все-таки решат уходить на запасный аэродром…

Сценарные факторы, конечно, сами не топят суда, не взрывают самолеты и не разрушают нефтяные скважины. Сценарии лишь видоизменяют поведение людей, провоцируя ошибки вполне определенного толка, и модифицируют вероятности, создавая целые взаимно увязанные цепочки событий, которые по отдельности ничего не значат, а вместе делают катастрофу неизбежной.

В конечном итоге приходится признать, что постоянное расширение требований к безопасности привело лишь к тому, что изменились профили катастроф: стало меньше человеческих ошибок и технических сбоев, зато больше преступного умысла, сценарных проблем и сбоев в человеко-машинном интерфейсе. Конечно, общее число катастроф за те 40 лет, которые прошли с начала барьерного торможения, несколько уменьшилось, но вряд ли это можно напрямую связать с политикой безопасности. Начнем с того, что меры, направленные на повышение безопасности, в этот период росли экспоненциально, в то время как полученный эффект апроксимируется логарифмической кривой. Это хорошо можно проследить по статистике авиационных происшествий, которая достаточно полна.

Диаграмма не учитывает погибших при террористическом акте 11 сентября 2001 года, хотя, может быть, и напрасно.

Логарифмическое снижение аварийности легко объясняется улучшением за указанный период навигационных систем и систем связи, а также повсеместным улучшением аэродромного оборудования и заметным прогрессом аварийно-спасательного оборудования.

Интересно, что при отсутствии усреднения на общий понижающий тренд накладываются ангармонические колебания с периодом около 3 лет:

Такое поведение кривой соответствует нашим представлениям о хаотичной динамике всех значимых параметров, описывающих социосистему на этапе фазового перехода, хотя отчетливость осцилляций вызывает удивление и требует дополнительных исследований.

Подведем итоги:

• Одним из механизмов барьерного технологического торможения, вероятно, ведущим, является экспоненциальный рост требований к безопасности;

• При этом реальная безопасность меняется слабо (по логарифмическому закону), причем эти изменения целиком определяются прогрессом в новых технологических секторах, где требования к безопасности еще не сформированы;

• Таким образом, технологическое торможение проявляется в нарастающем обременении технических систем виртуальной безопасностью',

• Техническая система реагирует на это обременение снижением ресурсной, экономической и технологической эффективности;

• Другой формой отклика является изменение профилей катастроф с индустриального (ведущие факторы – человеческая ошибка и отказы техники) на постиндустриальный (ведущие факторы – преступный умысел и сбои во взаимодействии между человеком и автоматизированными системами управления);

• Повышение виртуальной безопасности не только не снижает реальные риски, но и способствует развитию чрезвычайных ситуаций специфического типа – сценарных катастроф и происшествий, вызванных излишней автоматизацией технической системы;

• Можно с уверенностью заключить, что в среднесрочной перспективе число несчастий, вызванных этими причинами, будет расти;

• Весьма вероятно, что виртуальная безопасность приведет к увеличению удельного веса и общего числа сверхкатастроф, таких как разрушение ВТЦ или гибель парома «Дона Пас».

Для того чтобы найти причины развития социальной практики «виртуальной безопасности» («сейфера»), изучим знаковые катастрофы конца XX столетия.

Обыватель: Я ничего не понял, вы хотите сказать, что не нужно, чтобы кто-то заботился о моей безопасности? Я не хочу в ваше будущее… Я буду бороться за свои права, я вам устрою… в интернете…

Умник: У вас много предшественников и последователей, вы не одиноки, мы обречены! (Смеется.)

Фантаст: Представьте, батенька (ну, или тетенька), что у вас болеет ребенок весной, зимой и осенью по три-четыре раза, и вам уже страшно за то – как быть со школой, садик-то пришлось отменить за пустой затратностью, все равно не ходит…

Обыватель: Так и есть, боремся всей семьей, и есть результаты…

Умник: Правильно ли я вас понял, что вы тратите много средств на витамины, лекарства, поменяли образ жизни, ходите в церковь и не пускаете в дом гостей с насморком?

Обыватель (гордо!): У нас все подчинено тому, чтобы ребенок не болел.

Фантаст: И, наверное, этой зимой он заболел только два раза вместо трех, да?

Обыватель: Да, и в этом были виноваты не мы, а привходящие обстоятельства: бабушку положили в больницу – раз, ребенок расстроился, он к ней привык, и отключили батареи – два раза, мы только второй раз были во всеоружии, так что мы делаем все возможное и хотим, чтобы правительство делало это для нас, когда мы куда-то летим, идем, едем, работаем…

Умник (грустно!): Вот примерно столько оно и делает, и примерно такие же результаты вы имеете, и все заняты…

Обыватель: Вы мне графиками не тычьте, мне некогда тут ваши логарифмы разбирать: старались и будем стараться. Ах, это для интервью, так запишите, что мне должны предоставить еще много услуг по безопасности моей жизни и здоровья, и я это так не оставлю.

Фантаст – романтику: И я этого человека видел…

Романтик: Ну, нормальный дядька, он просто считать не может эффективность своих усилий, ну, он вкладывает экспоненту, а результатов на логарифм, что поделать – кпд системы низкое…

 

Космическая программа: «Челленджер» и «Колумбия»

Space shuttle «Колумбия» был головным кораблем серии. Его первый полет, состоявшийся 12 апреля 1981 г., в двадцатую годовщину подвига Юрия Гагарина, подчеркнул победу США в «космической гонке», да и в «холодной войне», и ознаменовал новый этап в освоении людьми околоземного пространства. В последующие двадцать с лишним лет шаттлы совершили более ста полетов, доставив на орбиту ИСЗ свыше шестисот астронавтов.

Эти успехи не разрешили сомнений относительно продуманности конструкции американского корабля многоразового использования и адекватности его предполетной подготовки. В 1986 г. был потерян первый шаттл – «Челленджер». В 2003 году та же судьба постигла «Колумбию». Из пяти находящихся в эксплуатации челноков разбилось два. Это сорок процентов.

Представляет интерес сравнение катастроф челноков с другими космическими трагедиями.

Гибель экипажа «Аполлона-1» (27.01.1967, Гриссом, Уайт, Чаффи) была вызвана пожаром в кислородной атмосфере кабины. Можно посетовать на недомыслие американских конструкторов, явно переусердствовавших с чтением фантастики 1920-х годов и выбравших неудачное техническое решение, но опасность среды с повышенным содержанием кислорода стала очевидной только после трагедии на мысе Канаверал.

Гибель «Аполлона-1» не привела ни к остановке «Лунной программы», ни к ее замедлению, ни даже к сколько-нибудь серьезным техническим изменениям в конструкции корабля. Уже в октябре 1968 года был совершен пилотируемый полет «Аполлона-7», в декабре – «Аполлон-8» облетел Луну, а в июле 1969 года состоялась миссия Нейла Армстронга.

23.04.1967 погиб В. Комаров. Не раскрылся основной парашют спускаемого аппарата. Причиной оказалось проникновение в отсек парашютных контейнеров летучих фракций теплозащитного покрытия. Классическая «катастрофа незнания» – ряд действий, призванных повысить безопасность, привел к непредвиденным последствиям. Эта катастрофа также не привела к серьезному торможению исследований в космосе. «Союз-3» стартовал 26 октября 1968 года, через 18 месяцев. 14 января 1969 был запущен «Союз»-4, на следующий день – «Союз-5».

30.06.1971. Гибель экипажа «Союза-11» (Г. Добровольский, В. Волков, В. Пацаев). Возможно, самая загадочная из космических катастроф. Причина гибели людей была установлена сразу – разгерметизация. Была понятна и причина разгерметизации – нештатное открытие «дыхательного клапана». Но вот почему открылся клапан, неизвестно до сих пор. Сигнал на его открытие пришел, как и положено, на высоте 3 км. Сам клапан был в полном порядке – его подвергли полному циклу испытаний в барокамере, и он нормально работал. Ни до, ни после катастрофы «Союза-11» каких-либо проблем с «дыхательным клапаном» не возникало.

Надо отдать должное руководству советской космической программы: хотя катастрофа явно была вызвана каким-то невероятным стечением обстоятельств, космический корабль «Союз» подвергся коренной модификации. Из трехместного он превратился в двухместный, причем космонавты на режимах взлета и спуска обязаны были находиться в скафандрах. Здесь мы уже сталкиваемся с эффектом торможения: происходит не вызванная необходимостью переделка серийного корабля. Зачем-то уменьшается его полезная нагрузки в полтора раза, и следующий полет происходит лишь в сентябре 1973 года. Разрыв составил 27 месяцев, а полет носит испытательный характер. Практически, программа исследований возобновилась только в июле 1974 года, через три года после катастрофы.

Все перечисленные трагедии произошли на раннем этапе развития космических исследований и могут рассматриваться как неизбежная «цена» познания. Проектировщики кораблей и наземные службы не предвидели этих катастроф и не могли их предвидеть.

Катастрофы шаттлов относятся к иному периоду.

28.01.1986 «Челленджер» взрывается на 73-й секунде полета. Причина – нарушение герметичности в межсекционном уплотнении правого твердотопливного ускорителя. О такой возможности – особенно в холодную погоду – руководство НАСА было предупреждено. В частности, за год до катастрофы поступила докладная от инженеров фирмы «Тиокол», разработавших метод герметизации секций. Чтобы разобраться, была создана рабочая группа, которая в октябре 1985 г. подала докладную со словами: «Это – сигнал тревоги!». Ничего, однако, сделано не было, и прогнозируемая катастрофа произошла. Ее вероятность специалисты оценивали в 1/35 для каждого твердотопливного укорителя. Погибли Ф. Скоби, М. Смит, Г. Джарвис, Р. Макнэйр, Э. Онизука, Д. Резник, К. Маколифф.

Следующий полет шаттла состоялся 29 сентября 1988 года. Разрыв составил 33 месяца, причем серьезных изменений в конструкцию «челнока» внесено не было, если не считать системы, обеспечивающей возможность аварийного покидания корабля, странной по форме и бессмысленной по содержанию.

01.02.2002 г. Крушение «Колумбии» и гибель семерых астронавтов – Р. Хасбэнда, У. Маккула, М. Андерсона, К. Чавла, Д. Брауна, Л. Кларк, И. Рамона. О практической неизбежности этой катастрофы НАСА также была предупреждена.

Космический корабль был стар. Он находился в эксплуатации более 20 лет и совершал уже 28-й полет. Считается, что шаттлы были рассчитаны на 100 полетов, но никаких доказательств этому нет. Да и быть не может: те же источники говорят о девятилетием гарантийном сроке, что соответствует ежемесячным стартам. Последнее невозможно физически – по условиям подготовки стартового комплекса.

Ремонт и реконструкция привела, вероятно, к некоторой модернизации компьютерных систем шаттла, скорее всего, перебрали двигатели и трубопроводы. Но несущие детали корпуса нельзя ремонтировать. Их можно только менять целиком. А это означает собрать новый «челнок», используя некоторые детали старого.

На посадке корпус корабля подвергся значительным, а в данном случае еще и несимметричным аэродинамическим нагрузкам, которые нарастали по мере вхождения в плотные слои атмосферы.

В 8:53 1 февраля 2003 года на высоте 61 километр началась деформация конструкции левого крыла шаттла, что было обозначено обрывом первого датчика. В процессе снижения и торможения нагрузки на крыло усиливались, а его аэродинамическое сопротивление в связи с повреждением обшивки медленно увеличивалось. Появился крен, который компьютер попытался выправить. Эта коррекция увеличила нагрузку и ускорила деформацию несущих конструкций. В 8:58 рвется еще несколько электрических кабелей. В связи с изменением формы крыла плитки теплозащиты расходятся, между ними возникают зазоры, что и приводит к прогрессирующему нагреву крыла и корпуса.

В 8:59 ситуация становится катастрофической, повреждена гидросистема шасси. Именно так следует толковать сообщения СМИ о потере давления. В 9:00 наступает разрушение корпуса.

Трудно сказать, что было первопричиной катастрофы – разрушение теплоизоляционного покрытия или «усталость металла» корпуса.

Следующий полет шаттла состоялся спустя 30 месяцев, и было вполне понятно, что речь идет уже о мягком завершении программы. В 2011 году полеты шаттлов, по-видимому, прекратятся окончательно, причем другими системами вывода людей на орбиту США сегодня не располагают. И в ближайшие годы, вероятно, не будут располагать.

Таким образом, катастрофа «Колумбии» поставила американскую космонавтику перед кризисом, связанным с явным устареванием и очевидной неадекватностью используемой технологической платформы. Вместо того чтобы разработать новую платформу, администрация НАСА продолжала до последней возможности эксплуатировать челноки, хотя каждый полет их, по существу, был игрой в «русскую рулетку». Сейчас возможности системы, очевидно, исчерпаны. Никакой внятной технологической реакции со стороны руководства американской космической программы не видно.

Эффект технологического торможения привел к тому, что в 1970-е годы была потеряна лунная космическая система «Аполлон» и ее советский аналог система «Н1». К настоящему времени прекратили или прекращают существование системы «Шаттл» и «Буран». В результате к 2010 году в рабочем состоянии находится единственный пилотируемый космический корабль – «Союз», разработки середины 1960-х годов.

Фантаст: Точка невозврата случилось тогда, когда этих инженеров-экспертов в 1985-м не выслушали, не дали денег на новый принцип, на НИРы, ОКРы и новый корабль, впервые американе не вложились в инновацию.

Гость: Наши новосибирские друзья говорят о деньгах на мечту, их тогда впервые не дали, уже разваливался Союз, и победа в холодной войне была близка, один Чернобыль, и все…

Умник: Да, в общем, они упали в свою же яму, если ясно, что не с кем конкурировать – зачем обновлять что-то, и так сойдет. Не сошло.

Писатель: Я с детства умирал с каждым разбившимся шаттлом, не потому что американским, а потому что – Космос, а потом пришел поэт и сказал что «небо уже самолетов не держит, и небо уже не становится ближе». И тогда я ушел из физики в мифологию. И остались мне «окольные тропы».

 

Транспорт: конец сверхзвуковой авиации

В конце 1950 – начале 1960-х годов наряду с разработкой реактивных пассажирских самолетов второго поколения авиаконструкторы начали прорабатывать конструкцию сверхзвукового пассажирского самолета. «Трайдент», первый полет в январе 1962 года, «Боинг-727», первый полет в феврале 1963 года, «Боинг-737», первый полет в апреле 1967 года, «Ту-154», первый полет в октябре 1968 года.

31 декабря 1968 года поднялся в воздух советский «Ту-144», двумя месяцами позже был совершен первый полет англо-французского «Конкорда». Оба самолета оказались исключительно удачными технологически.

«Конкорд» начал коммерческую эксплуатацию в январе 1976 года, «Ту-144» – в декабре 1975 г. Несмотря на свое техническое совершенство, обе машины оказались коммерчески убыточными и могли эксплуатироваться только с государственными дотациями. Причиной этого была низкая экономичность двигателей у «Ту-144», очень высокие требования к взлетно-посадочным полосам у «Конкорда». Добавилось вздорожание нефти в конце 1970-х годов и постоянное ужесточение экологических требований, особенно требований по шумности. По существу дела, речь шла о том, чтобы превратить полуэкспериментальную конструкцию в полноценный самолет, и в логике индустриальной фазы это была разрешимая задача. Для советского самолета речь шла, прежде всего, об усовершенствовании двигательной установки. Ситуация с «Конкордом» была более сложной, но и она поддавалась решению за счет улучшения механизации крыла. С точки зрения 1960-х годов, впрочем, можно было «не париться» ни той, ни другой проблемой, использовать накопленный опыт и ввести в эксплуатацию сверхзвуковой широкофюзеляжник, рассчитанный на 400–500 пассажиров.

Ничего этого сделано не было.

Две катастрофы – в 1973 году в Ле-Бурже ив 1978 году в районе Егорьевска – привели к запрету пассажирских полетов «Ту-144». Обе катастрофы произошли в испытательном полете, ни та, ни другая не была связаны с техническими или эксплуатационными недостатками самолета. Катастрофа 1978 года была уникальна в том отношении, что сверхзвуковик, загоревшийся в воздухе (разрушение топливопровода), удалось относительно благополучно посадить на поле, из 8 испытателей 6 остались в живых, так что эта катастрофа скорее свидетельствовала о надежности машины.

«Конкорды» летали до 2000 года, когда французский лайнер разбился при вылете из аэропорта Шарль де Голль. Здесь также можно говорить о случайной катастрофе, хотя, надо признать, «Конкорд» продемонстрировал гораздо меньшую живучесть, чем «Ту-144» в 1978 году, а действия пилотов в критической ситуации не отличались должной четкостью. После этого сертификат летной годности «Конкорда» был отозван. Полеты возобновились только в ноябре 2001 года и были окончательно прекращены в конце 2003 г.

На сегодня в мире нет рейсовых пассажирских сверхзвуковых самолетов. Проекты их создания существуют. В различных КБ регулярно то начинаются, то прекращаются какие-то проектные и исследовательские работы, но все это не вписано ни в коммерческую, ни в государственную, ни в проектную логику. Практически, барьерное торможение «убило» одну из самых перспективных технических систем конца 1960-х годов, не предложив взамен ничего.

Писатель: Помните статьи на темы: «Спасите “Конкорд”!», не про фильм, а про жизнь, их было много, многие люди хотели спасти чудо техники и просто красивый самолет, летящий со скоростью два звука! Помните абсолютно нелояльного к России натовца, вышедшего на пенсию и сетующего на то, что было лучшее время, и была конкуренция технических систем, и был прогресс, и не останавливалась гонка, и мир развивался.

Романтик: И инженер нет-нет да и становился рядом с Творцом… был он гол и осенен идеей и в этот момент ему просто было недосуг пройти по воде.

Умник: Сегодня рядом с Творцом встать некому. Менеджер молится о малой прибыли, сохраненном или умноженном статусе и чтоб пронесло, когда опять ничего не сделано, Господь прощает и его, но речь о том, чтобы стать рядом, – такого нет.

 

Чернобыль – катастрофа или пролог к катастрофе?

Мы уже отмечали, что взрыв реактора в Чернобыле совершенно по-разному выглядит в материальном и в информационном измерениях. Другими словами, между реальной катастрофой и ее отражением в зеркале общественного мнения нет почти ничего общего:

г. Припять [20]Катастрофа произошла на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС, расположенной в 4 км от г. Припять (население, на 1986 г. 45 000 человек, практически целиком обслуживало станцию). Город Чернобыль с населением 13 000 человек находился в 18 км.

экономическим кризисам

Технологические последствия Чернобыля заслуживают того, чтобы перечислить их отдельно.

1. Согласно прогнозам МАГАТЭ середины 1970-х годов, к рубежу тысячелетий в мире должно быть около 4500 ядерных реакторов. В действительности на сегодня в мире 439 функционирующих реакторов, еще 27 находятся в постройке, то есть «план» был выполнен менее чем на 10 %. Это позволяет оценить как «эффект Чернобыля», так и реальность «барьерного торможения».

2. Количество вводимых ядерных мощностей резко сократилась, а цена энергоблока резко возросла в связи с новыми требованиями к безопасности. Это привело к кризису национальных и международных компаний-производителей ядерного оборудования. В конечном итоге даже такой гигант, как «Вестингауз», потерял коммерческую самостоятельность.

3. Остановка развития ядерной энергетики опосредованно привела к торможению во всех секторах энергетики. Как следствие, возник дисбаланс между ростом потребностей на электроэнергию и темпами ввода в строй энергетических мощностей. Эта проблема усугубилась в начале 2000-х годов, когда в ряде стран ускорился процесс выбывания энергоблоков, выработавших свой ресурс. Желание продлить эксплуатационный и межремонтный период работы генерирующих систем, причем в технологически неадекватных, но коммерчески привлекательных режимах, привело к ряду аварий. Самой тяжелой из них была катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС в августе 2009 года.

4. В ряде стран ядерная энергетика была законодательно запрещена. В тех странах, где ее роль в общем энергетическом балансе была значительной, возникла острая нехватка электроэнергии, как для промышленного, так и для бытового потребления. К наиболее тяжелым последствиям это привело в Республике Армении.

5. Цена на природный уран за 1986 год упала в четыре раза. В результате данный ресурс оказался сильно недооцененным, что привело к социосистемно неэффективной ядерной энергетике, причем вплоть до сегодняшнего дня все попытки перейти к рециклингу урана наталкиваются на сопротивление экономистов.

6. Резко замедлился технический прогресс в ядерной энергетике. На сегодня функционирует только один реактор на быстрых нейтронах – БН-600 на Белоярской АЭС, введенный в строй в 1980 г. С момента Чернобыльской катастрофы и по сей день не введена в коммерческую эксплуатацию ни одна инновационная ядерная энергетическая установка.

7. Оказался «вне закона» с вечным клеймом «чернобыльского» весьма эффективный реактор РБМК.

8. Затормозилось развитие всех сопутствующих ядерных рынков – рынка очистки воды, лучевого легирования, рынка медицинских изотопов.

Еще? А как вам нравится то, что уже?

В результате Человечество встретило XXI столетие с технологически неэффективной энергетикой, неопределенными мечтами о возобновляемых или альтернативных источниках энергии и все более и более заметной нехваткой электроэнергии. В этих условиях Чернобыль приходится рассматривать уже не как катастрофу, а как пролог к ней. Впрочем, барьерное торможение как раз и должно проявляться как своеобразный «усилитель катастроф», работающий по следующей схеме.

Сначала техногенная катастрофа обретает информационную составляющую. Это приводит к включению механизма технологического торможения через избыточный социальный контроль.

Со временем развивается дисбаланс между ожидаемым и в силу этого экономически востребованным уровнем развития технической системы и реальностью. Такой дисбаланс выливается в экономическую, социальную или политическую катастрофу большого масштаба и, кроме того, сопровождается ливнем вторичных техногенных происшествий.

Понятно, что не все согласятся с приведенными реальными оценками, но Чернобыль – одна из самых исследованных катастроф за всю историю техники. Представления о ней в среде профессионалов – физиков, инженеров, юристов, экономистов – давно устоялись и не вызывают споров. Людские, финансовые, экономические, социальные, косвенные потери зафиксированы и подтверждены документально. Чтобы оспаривать профессиональные оценки, нужно иметь какие-то основания. Как правило, представители «публики» не утруждают себя ни изучением первоисточников, ни чтением официальных отчетов. Конечно, если подсчитать всех умерших за территории России, Украины и Белоруссии за последние 25 лет и объявить их «жертвами Чернобыля», можно получить миллионы погибших… По логике – «после этого – значит «вследствие этого».

Мы подробно анализировали катастрофу в книге «Мифы Чернобыля», к которой и отсылаем заинтересованных читателей.

Приведем здесь несколько выдержек из официальных документов, чтобы еще раз проиллюстрировать различие между профессиональными и житейскими оценками событий:

«18. Авария на Чернобыльской АЭС была самой серьезной аварией, связанной с облучением. Она явилась причиной смерти 30 работников, наступившей в течение нескольких дней или недель, и привела к радиационным поражениям более чем 100 других работников. Кроме того, ее последствиями были немедленная эвакуация в 1986 г. около 116 000 человек из прилегающей к реактору местности и переселение на постоянное место жительства после 1986 г. около 220 000 человек в Беларуси, Российской Федерации и на Украине. Авария привела к серьезному социальному и психологическому надлому в жизни затронутых ею людей и нанесла огромный экономический ущерб во всем регионе. Были загрязнены обширные территории трех стран, а осадки выброшенных радионуклидов регистрировали во всех странах северного полушария.

19. Среди детей, которые подверглись облучению во время аварии, отмечено около 1800 случаев рака щитовидной железы. Если нынешняя тенденция сохранится, то в течение следующих десятилетий могут появляться все новые случаи. Кроме этого роста, спустя 14 лет после аварии нет свидетельств серьезного воздействия обусловленного аварией облучения на общественное здоровье. Нет также научных свидетельств повышения общей заболеваемости раком или общей смертности от рака, которые соотносились бы с этой лучевой нагрузкой. То же справедливо и в отношении нарушений здоровья незлокачественной природы. Риск лейкоза, который вызывает, в числе прочих, главную озабоченность из-за своего короткого латентного периода, не кажется повышенным – даже среди ликвидаторов. Хотя те, кто получили наибольшие лучевые нагрузки, подвержены повышенному риску эффектов, связанных с облучением, среди огромного большинства населения вряд ли будут иметь место серьезные медицинские последствия облучения, обусловленного Чернобыльской аварией…

97. Средние дозы у тех, кто в наибольшей степени был затронут аварией, составляли: около 100 мЗв среди 240 000 занятых на восстановительных работах, 30 мЗв среди 116 000 эвакуированных лиц и 10 мЗв за первые десять лет после аварии среди тех, кто продолжал жить на загрязненных территориях. Максимальные значения доз могут быть больше на порядок. За пределами Беларуси, Российской Федерации и Украины авария затронула другие европейские страны. Дозы там составляли самое большее 1 мЗв в первый год после аварии. Затем дозы постепенно уменьшались в последующие годы. Дозы за всю жизнь оценивались от 2 до 5 раз большими, чем доза за первый год. Эти дозы сравнимы с годовой дозой за счет естественного радиационного фона и поэтому представляют малую радиологическую значимость…

103. Наряду с возрастанием рака щитовидной железы после облучения в детском возрасте (апрель-июль 1986 г. – Прим.,), не отмечено такого возрастания в общей заболеваемости раком или общей смертности от него, которое можно было бы отнести к воздействию ионизирующего излучения. Похоже, что риск лейкоза, один из основных поводов для озабоченности (ведь лейкоз появляется первым среди раков после облучения из-за своего короткого латентного периода, составляющего 2-10 лет), не повышен даже среди занятых на восстановительных работах. Нет также каких-либо доказательств появления других (не злокачественной природы) нарушений здоровья, которые можно было бы отнести к действию ионизирующего излучения. Однако широко распространены психологические реакции на аварию, которые обусловлены страхом перед излучением вообще, а не перед действительными дозами излучения».

(Из Отчета научного комитета ООН по действию атомной радиации Генеральной Ассамблее, 2000 г.)

«Во всех возрастных группах показатели смертности у городских мужчин РФ (контрольная группа) от болезней органов кровообращения выше, чем у ликвидаторов аварии на ЧАЭС (исследуемая группа). Наиболее существенна эта разница в возрастной группе 60–69 лет.

Анализ смертности ликвидаторов последствий аварии на ЧАЭС 1986–1987 гг. и городских мужчин РФ от злокачественных новообразований по возрастным группам также выявил зависимость смертности от возраста. При этом в возрастных группах 30–39 лет, 40–49 лет и 50–59 лет существенной разницы между показателями обеих когорт не было. В возрастной группе 60–69 лет смертность городских мужчин РФ заметно выше».

(Информационное письмо «Здоровье лиц, принимавших участие в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС (1989–2000 гг.)»)

Инженер: Похоже на историю с аварией самолета с польским президентом: все данные опубликованы, а я, обыватель, он же политик, все равно считаю, что «русские диспетчеры причастны и международная общественность», и понеслось…

Умник: Против тотальной неграмотности нет приема, я не читал, но скажу – вот способ рассуждения: энергетика упала, потому что все больше людей стало считать – ток берется из розетки, нечего об этом думать. Это ж как деньги, экономь, если нет, – простая логика…

Философ: Системное мышление в массе не выжило, это да, нужна дикая карта – собирательство и охота на мыслителей, сведение их в стаи, пусть прекращают чудачества индивидуализма и принадлежности к школам и авторитетам, их время пришло, племя людей запуталось в техническом прогрессе.

Фантаст: Мне нужна другая дикая карта – по утилизации слюней…

Обыватель: Каких таких слюней?

Фантаст: Ну тех, которыми брызгая, защищают свою куцую картинку мира, пазл свой о том, как должно жить.

Обыватель: То-то я тебя не читаю!

Фантаст: Тут ты прав, позитивных прогнозов мало, надо разворачивать дикие карты, альтернативные версии, сильные ходы, героев будущих Путей человечества – вдруг возникнут.

Мэтью Линн (Matthew Lynn) – обозреватель агентства Bloomberg – также делает смелый прогноз. По его мнению, Россия возродится как страна высоких технологий. «Вы уже забыли? Русские первыми запустили в космос человека», – напоминает он, лишая аргументов тех, кто склонен в этом сомневаться.

(Оригинал публикации: Die schrägsten Vorhersagen des Jahres)

Фантаст: А вот и коллега наш собирает мыслительное пространство без всякого руководства со стороны партии и правительства, и себя уважает, и Родину.

Из комментариев в интернете: Во-первых, США миновали пик своего развития. Стереотипы мышления не позволяют большинству это увидеть. Во-вторых, Русский Народ не деградирует. Деградирует совершенно другая часть населения России. В третьих, СМИ в большинстве своем навязывают миф о «светлом» западе и «темный» о России, что диаметрально противоположно истинному положению вещей. Практически в каждой статье западные аналитики и эксперты выдают желаемое за действительное, тем самым подтверждая то, что Потенциал Русского Народа является недосягаемым. Забывая при этом добавить, что во всем мире Россия является единственной страной, способной выйти самой и вывести все мировое сообщество из начинающегося мирового СИСТЕМНОГО кризиса! Для этого только Россия имеет фундаментальную и философскую основу, а также необходимые инструменты и технологии… Остается простить им это лукавство…

Философ: вижу, нужна какая-то новая трактовка передачи «К барьеру!». В смысле барьера между нынешним и следующим миром. Сколько можно всенародно «учиться бодаться» – следует всенародно учиться переходить к новым принципам. Своим, а не из-за океана присланным.

 

Информационные катастрофы

Объективный анализ не позволяет отнести Чернобыль к «сверхкатастрофам» ни по одному параметру, кроме прямых материальных убытков.

На фоне финансового кризиса 2008 года чернобыльские 250 или 500 миллиардов долларов в ценах 2010 г. не смотрятся: только за октябрь 2008 года совокупные потери мировых финансовых учреждений составили 2,8 триллиона долларов, суммарные потери превысили 10,5 триллионов долларов. Несколько меньшие потери принес «кризис доткомов» 2000–2002 гг., когда суммарные потери составили около 5 триллионов долларов. Кризис 1929 года, по-видимому, вне конкуренции, но точно определить объем потерь очень сложно. Прямые убытки США составили около 60 миллиардов долларов 1929 года. В ценах 2010 года это около 730 миллиардов долларов. Тогда совокупные потери американской экономики должны быть от 7 до 8 триллионов долларов, а мировой капиталистической экономики – порядка 25 триллионов долларов.

Субъективно, по своим социальным, психологическим и технологическим последствиям Чернобыль сверхкатастрофой, несомненно, является.

Вставка 1. Оценка информационной величины катастрофы

Для того, чтобы оценить информационный эффект техногенной или природной катастрофы можно воспользоваться следующим простым алгоритмом:

1. На одном языке, в максимальной близкой семантике, в одной и той же поисковой системе запросить количество Интернет-ресурсов по данным ключевым словам (например катастрофа «Титаника», 1912, Чернобыльская катастрофа, 1986, Галифакская катастрофа, 1917 и т. д.).

2. Определить первичное число сайтов Sp и документов Dp, посвященных данной катастрофе.

3. Учесть аберрацию восприятия, вызванную прошедшим со времени катастрофы временем. Понятно, что давние катастрофы забываются, выпадают из общественного внимания и поэтому гораздо хуже представлены в мировой Сети. Поскольку за последние 40 лет произошло две совершенно одинаковые катастрофы – гибель «Челленджера» в 1986 году и гибель «Колумбии» в 2003 году: совпадают материальные потери, количество погибших, тип технической системы, – есть возможность оценить эффект забывания. В принципе, допустимо использование обычного линейного приближения. Но с точки зрения практической психологии более адекватна следующая оценочная функция: значимость события для общественного мнения уменьшается в четыре раза за четыре года по экспоненциальному закону, далее падает линейно. Анализируя совместно катастрофы «Челленджера» и «Колумбии», можно определить наклон прямой в 461,54 сайтов за год. Тогда можно искусственно «перенести» все катастрофы к одной и той же дате, например, к 2010 г. В астрономии таким способом определяется абсолютная звездная величина: все объекты условно помещаются в 10 парсеках от солнца.

4. Мы получаем приведенное число сайтов S и приведенное число документов D для всей совокупности катастроф, то есть число ресурсов, на которых упоминались бы данные катастрофы, если бы они произошли одновременно в 2010 году.

5. Вновь воспользуемся практикой астрономии и введем понятие, называемое «абсолютная информационная величина катастрофы». А = (-2,51gS-2,51gD)/2+ нормировочная константа.

6. Введем понятие «эталонной катастрофы». В данной работе в качестве эталонной рассматривается гибель «Boeing В-747» авиакомпании JAL в Японии в 1985 году. Это – самая крупная одиночная катастрофа в истории гражданской авиации (больше людей погибло в 1977 г. на Тенерифе, но там столкнулись два самолета). По определению для эталонной катастрофы А = 0, следовательно в нашем случае константа равна 10,185.

Следовательно: А = l,251gSD + 10,185

7. В данном вычислительном аппарате минимальная абсолютная информационная величина катастрофы – имеется один сайт с одним документом – составляет +10,185. Абсолютные величины катастроф различаются на единицу, если количество информации, представленной в Сети, различается в 2,512 раза. Катастрофы с А<0 будем относить к сверхкатастрофам.

В таблице ясно выделяется «гиперкатастрофа» – террористический акт 11 сентября 2001 года с разрушением Всемирного Торгового Центра – абсолютная величина -7,30. Это событие, ознаменовавшее завершение «барьерного торможения» и начало видимого «невооруженным глазом» постиндустриального кризиса, должно рассматриваться как фазовая катастрофа, значение которой далеко выходит за узкие рамки разрушения технической системы или даже гибели большого количества людей.

Выделение этой «гиперкатастрофы» в отдельную позицию, огромное общественное внимание к ней, обусловившее высокий показатель абсолютной информационной величины, понятно и оправдано.

Далее идут «сверхкатастрофы». В этом ряду знаковых для Человечества событий Чернобыль (-4,91) занимает первое место с таким отрывом, что естественно выделить его в отдельный класс.

Следующий класс – это «обычные сверхкатастрофы» – «Титаник» (-4,44), гибель «Колумбии» (-4,22), трагедия «Доны Паз» (-4,10), цунами 2004 года (-4,04). Вполне вероятно, что более точный учет аберрации восприятия повысит абсолютную величину катастрофы «Титаника» и понизит ее у «Колумбии».

Катастрофы данного класса будем относить к «знаковым».

Далее, три катастрофы – Спитак, столкновение «Боингов-747» на Тенерифе и гибель «Челленджера» – имеют абсолютную информационную величину от -2,45 до -2,25. За ними идет несколько трагических событий с показателями от -1,86 до -1,03. Около нуля абсолютная информационная величина у землетрясения в Китае и катастрофы «Боинга-747» в Найроби.

Оценить отклонение информационной оценки катастрофы от ее материального содержания можно с помощью следующего графика:

Здесь по оси X отложена абсолютная информационная величина катастрофы, а по оси Y – логарифмический эквивалент числа погибших (на графике отсутствуют «Челленджер» и «Колумбия» ввиду очень малого на фоне остальных трагических событий числа погибших).

На графике ясно выделяется «главная последовательность», изображенная пунктиром. Катастрофы, находящиеся выше и левее главной последовательности, информационно недооценены, находящиеся ниже и правее – переоценены. Вновь четко прослеживается выделенность терактов 11 сентября 2001 года, Чернобыля и «Титаника».

Итак, «информационный Чернобыль» гораздо значимее, чем «материальный Чернобыль», и уже одно это дает нам все основания отнести эту катастрофу к явлениям постиндустриального характера. Поскольку все без исключения последствия ядерной аварии 26 апреля 1986 года привели к торможению технологического развития, мы вправе рассматривать «информационный Чернобыль» как один из механизмов «барьерного торможения».

Попробуем понять основные механизмы, приведшие к возникновению социально-психологического чернобыльского феномена.

В «Мифах Чернобыля» мы указывали, что радиация, по мнению малообразованного населения и адептов «зеленых», обладает всеми признаками дьявола: она невидима, неощутима, находится «везде». Она убивает, калечит детей в утробе матери, вызывает импотенцию и бесплодие. От нее невозможно укрыться, разве что в бронированной камере. «Тьфу ты черт! Вот далась им эта бронированная камера» (М. Булгаков).

Эти представления подогреваются некоторыми медиками, стараниями которых была введена в информационный оборот концепция беспорогового радиационного ущерба. Согласно данной доктрине, безвредных доз радиации не существует. Некоторые договорились до того, что малые дозы радиации опаснее, чем большие. «– Тогда чем вам не угодил Чернобыль? – публично спросил В. Асмолов. – Он же повысил дозы».

Понятно, что беспороговая концепция опровергается наличием естественного радиационного фона и нашим пониманием эволюционного процесса как приспособления биоты к природным условиям на Земле. Кстати, аппарат наследственности, двойная спираль ДНК формировались до «кислородной революции». Озонового слоя тогда не было, солнечный ультрафиолет и рентген прожаривали планету. Думается, генетические риски при радиационных поражениях носят вторичный характер: сначала ломается что-то другое.

Но рациональными аргументами, а равным образом и статистическими таблицами нельзя справиться со страхом. Проблема барьерного торможения связана с возрастанием иррационального начала в человеческой и социальной жизни, другими словами – с возрождением всевозможных суеверий.

«Вы все клялись, что вы твердокаменные материалисты, а, в сущности говоря, вы все балансируете на грани веры, вы готовы поверить почти во что угодно. В наше время тысячи людей балансируют так, но находиться постоянно на этой острой грани очень неудобно. Вы не обретете покоя, пока во что-нибудь не уверуете. Потому-то мистер Вэндем прошелся по новым религиям частым гребнем, мистер Олбойн прибегает к Священному писанию, строя свою новую религию, а мистер Феннер ворчит на того самого бога, которого отрицает. Вот в этом-то и есть ваша двойственность. (…) Теперь стоит сказать “О, это не так просто!” – и фантазия развертывается без предела, словно в страшном сне. Тут и собака что-то предвещает, и свинья приносит счастье, а кошка – беду, и жук – не просто жук, а скарабей. Словом, возродился весь зверинец древнего политеизма – и пес Анубис, и зеленоглазая Пахт, и тельцы васанские. Так вы катитесь назад, к обожествлению животных, обращаясь к священным слонам, крокодилам и змеям, и все лишь потому, что вас пугает слово “человек ”» (Г. Честертон).

 

О Юджине Маккартни мало сказано в интернете, а он мог стать независимым кандидатом на пост президента США в 1968-м году. Современники знали его, он был популярным человеком, его любили, уважали, именно с ним связан альтернативный сценарий развития «революции сознания» в Америке, тень которого все тоньше. Почему? Предан забвению… И, так как был он созидателем, а не разрушителем-Геростратом, его послушно забыли. Мало ли кто верил когда-то в демократию?

Сегодня в каждом исследовательском институте, переживающем трудные времена, и в Димитровградском НИИАРе тоже, всегда можно найти Галерею Славы, но кому-то выгодно, чтобы сотрудники знали не то, что было когда-то открыто и сделано, а читали бы, что «начальники воруют, лучше не будет, тикать надо, да некуда, наука умирает»… в общем, тиграм в зоопарке мяса не додают. А если скажешь – давайте «виртуальный музей» делать – чиновники сразу завопят: зачем? Лучше быть бумажными начальниками над усталыми доживателями и полным быдлом. И пусть сотрудники ходят в Храм науки и инженерии с кислой миной и оттопыренной губой, но чтоб меня не трогали…

Много лет прошло со времени «Битлз», многие не знают Маккартни, если это не Пол. Американцы, оказывается, не только к нам забвение славных дней и достижений применяют, к себе тоже. Зачем вспоминать Юджина Маккартни? Он был нетипичным, боролся за свободу в тот момент, когда «система стяжек и противовесов» уже почуяла свою силу. И пусть их случились «Пражская весна», Парижские события… Свобода вздрогнула, выпрямилась и не сдюжила против танков и долларов. В какую полицию было идти чешской или французской молодежи? Не было такой полиции. А когнитивные гуманоиды с земляничных полей Вселенной не успели прилететь в своем розовом кадиллаке и спеть «О, бэби!», и дать юным землянам приз за стремление к когнитивному будущему. Наверное, там, на небесах, тоже кризис управленческих реакций. Никогда человечество не было так близко к тому, чтобы назвать еще несколько имен Бога. Точка бифуркации. 1968 год. Авторам книги было тогда 6 и 8 лет. До цветного телевизора нам оставалось долгих 4 года: до злобной олимпиады в Мюнхене, до горизонта, который отступил – и стало снова далеко до основы мира.

Будем вести отсчет фазового кризиса с 1970 года.

Первый репер падает на 1971 год: формально зафиксированное начало падения производительности капитала.

Затем жирная клякса стоит на 1973 годе.

Во-первых, военный кризис – очередная арабо-израильская война. Чем именно эта так выделяется? Ну, прежде всего тем, что Израиль был готов к применению ядерного оружия, что бывает все-таки не каждый день. А кроме того, характер войны резко изменился, и это не укрылось от внимания военных историков. «Война 1967 года была войной танков и самолетов. Война 1973 года была войной ПТУРСов и ЗРК».

Во-вторых, возникновение ОПЕК как экономически значимой структуры и последовавший за этим энергетический кризис. В рамках индустриальной экономики производители сырья, находящиеся внизу экономической «пищевой цепи», ни при каких обстоятельствах не могут диктовать свою волю производителям машин и оборудования, занимающим в этой цепи управляющую позицию. Любые попытки делать такие вещи индустриальный мир пресекает очень жестоко и очень быстро. Но – не в этот раз.

Заметим здесь, что индустриальная фаза никуда не делась, особенно на окраинах мира. И Фолклендская война, и Ирано-Иракская являют собой вполне обычные индустриальные конфликты.

С начала 1980-х годов барьерное торможение проявляется и в технологической, и в социальной сфере.

Ближе к концу столетия эффекты торможения начинают возникать в перспективных областях исследования, которые неожиданно попадают под внутреннюю и внешнюю цензуру, регулирование и судебные запреты.

«Дикая карта» № 6

Теология клонов

Регулярные сообщения о создании в США сначала одного, а затем второго клонированного ребенка вызвали среди мировых СМИ очередную бурю в стакане воды. Высказывались гипотезы, давались интервью. Ряд крупных ученых выразили свое мнение, относительно произошедших событий, почему-то одинаково негативное.

Дело дошло и до судебных процессов. Иски вчинялись как компании, осуществившей или якобы осуществившей клонирование, так и условным родителям ребенка. Важной юридической тонкостью в этом деле было отсутствие потерпевшего.

Поскольку никаких государственных законов при производстве клона нарушено не было. Ни в федеральном законодательстве, ни в законодательстве отдельных штатов нет запрета на клонирование людей, как нет, например, и статьи, карающей за злоупотребление машинами времени, дело не может подлежать рассмотрению уголовного суда. А раз отсутствовали взаимные претензии сторон, вступивших в соглашение (кампании и условных родителей), нет почвы и для обращения к гражданскому законодательству. Возник юридический нонсенс: иск «третьей стороны», надо полагать, американской «общественности», с абсолютно несуразным требованием организовать неограниченный доступ к ребенку.

Абсурдность ситуации видна невооруженным глазом: если клон – человек, то такой доступ является очевидным нарушением его права и права его родителей на неприкосновенность частной жизни. Если по какой-то причине клон человеком не считается (а ни одно законодательство в мире не дает определения человека), то речь идет о нарушении коммерческой тайны. Из этой ситуации можно выйти, объявив клонов экспериментальными образцами, являющимися собственностью правительства Соединенных Штатов, но, кажется, на данный момент они находятся вне американской территории и вне американской юрисдикции. Да и Государственный Департамент не настолько утратил чувство реальности, чтобы выдвигать подобное требование.

Скандалы вокруг клонирования интересны в основном тем, что демонстрируют, насколько люди – по крайней мере, люди в развитых и преуспевающих странах – боятся будущего и не готовы к встрече с ним.

Идея клонирования довольно стара. Среди профессиональных любителей военной истории распространено мнение, что во время Второй Мировой войны немецкие врачи провели в концлагерях ряд успешных экспериментов в этой области. Якобы перед капитуляцией документация была уничтожена, а сами клоны благополучно появились на свет и, возможно, живут до сих пор. Доказательств этому, конечно, нет, но определенные косвенные подтверждения можно найти при внимательном чтении материалов Нюрнбергского процесса. Достоверно, во всяком случае, что такая задача перед гитлеровскими учеными ставилась. Речь шла об использовании женщин «неполноценных рас» для «производства» «арийских» детей. Логика нацизма была извращенной, но последовательной.

Круглый стол аналитиков с писателями-фантастами (это – фантастика, такого стола не было, мы бы хотели…)

Ведущий: В послевоенное время тема клонирования человека самым подробным образом исследовалась в научной фантастике. Целые армии клонов действуют во вселенной «Звездных войн». Весьма подробно тема – в том числе ее сугубо юридические аспекты – рассмотрены у Л. Буджолд в романах «Лабиринт отражений», «Память» и другие. Отдала дань теме клонирования У. Ле Гуин в повести «Девять жизней». Среди российских/советских исследователей темы я упомяну 3. Юрьева, «Люди и слепки». «Открытие себя» В. Савченко в какой-то мере про это же. Если литература есть изучение реальности особыми средствами, то наше исследование показало, что серьезных изменений в мир клонирование не привносит и как отдельная сюжетообразующая идея годится разве что для небольшой повести.

Фантаст из программистов: Банк органов, нормальная идея. С сюжетной точки зрения довольно интересно, особенно если это детектив…

Аналитик: А с практической – совершенно бесполезно. Зачем выращивать целый организм и сталкиваться с рядом этических, религиозных и чисто технических проблем, если, владея методом клонирования, можно просто производить точные копии нужных органов?

Ведущий: Да, к тому же ждать не придется, по крайней мере, лет десять…

Фантаст из инженеров: Тема продления жизни – тоже сюда, но уж очень ближнего прицела: вместо таблетки от старости замена тела. Понятно, что речь идет о пересадке мозга в свою же собственную биологическую копию, но, естественно, молодую [26]Во избежание непонимания: клон биологически подобен оригиналу, но информационно никак не связан с ним, являясь другой личностью. Продолжить себя в клоне – то же самое, что продолжить себя в обычном ребенке. Так что само по себе клонирование ни продления жизни, ни тем более бессмертия не подразумевает.
. Годится для постмодернистов и лежит «по ту сторону морали»…

Фантаст из программистов: А в чем дело-то? Ну, переехал в тело помоложе? Что с моралью-то, ты же со своим мозгом переехал, ну и как это, с душой…

Ведущий: Мораль здесь очень даже участвует, так как метод ваш подразумевает уничтожение личности клона.

Аналитик: Не ссорьтесь… На сегодняшний день операция по пересадке мозга технически невозможна. Да и в обозримом будущем, полагаю, она останется смертельно опасной. Едва ли этот способ применения клонов когда-нибудь приобретет массовый характер.

Фантаст из психологов: Но! Заметьте! Хорошее поле для фантастики – это дублирование и серийное тиражирование наиболее удачных экземпляров человеческой породы – спортсменов, воинов, ученых… красавиц…

Аналитик (ворчливо): И умниц, и на дуде игрецов. Я думаю, что, несмотря на внешнюю привлекательность такого применения метода клонирования, экономическая эффективность, скорее всего, окажется низкой. Созданный клон ничем не отличается от обычного младенца и точно так же нуждается в образовании, воспитании, специальной подготовке. И у меня нет никаких оснований считать, что группа клонов покажет намного лучшие результаты по сравнению с контрольной группой обычных детей, обучавшихся аналогичным образом [27]Во всяком случае, если речь идет о спортсменах и военных. Что же касается выдающихся ученых и деятелей искусства, то никто не знает, что именно превращает человека в гения. Одних только биологических способностей для этого недостаточно. Иными словами, все клоны Альберта Эйнштейна, получившие соответствующее образование, станут хорошими физиками. Но шансы обнаружить среди них гениального физика, о котором можно было бы, перефразируя известный партийный лозунг, сказать: «Это Эйнштейн сегодня», немногим выше (если вообще выше), чем в контрольной группе. Эта проблема, кстати, также исследована в фантастике – см., например, Г. Гуревич «Джеклоны».
. А вот дороже эти клоны будут наверняка.

Фантаст из инженеров: Ну тогда, может быть, изготовление методом клонирования абсолютных близнецов? Представляет интерес для цирка, художественной гимнастики… и, знаете, я так сейчас понял, для некоторых видов преступной деятельности.

Аналитик: Да, тема интересная, вокруг близнецов крутится сегодня много сюжетов. Но предвижу, что существенного социального эффекта такое применение клонирования тоже не окажет, а рентабельность опять зависит от себестоимости клонов.

Проснулся: Постойте, а как же евгеника?

Аналитик: Я понял, вы о чистых линиях в исследованиях по генетике человека и евгенике. Я вижу частный случай предыдущего варианта.

Ведущий: Итак, социальные последствия применения технологии клонирования ничтожны. Осязаемое воздействие она могла бы оказать только на юриспруденцию: раз в мире клонов люди биологически неразличимы, что делать с идентификацией преступника в пространстве его всевозможных клонов?

Аналитик: Ты не забывай, что клоны информационно различны, и я не вижу вообще революционных изменений в этой области. Ну да, возникнет необходимость в определении правового, экономического и политического статуса взрослого клона. Можно предсказать, что различные государства будут иметь по этим вопросам несовпадающие позиции, и это приведет к ряду конфликтов.

Фантаст-программист: Мне, в сущности, важны две крайние позиции. Либо клоны – это свободные люди, обладающие всеми гражданскими правами. Либо они являются имуществом, никакими правами не обладают и принадлежат изготовителю. Неплохая социальная фантастика: Ирэна любит Жана, Жан – робот. Ха-ха.

Ведущий: Первая позиция выглядит очевидной для любого разумного человека. Тем удивительнее суждения некоторых ученых, философов и даже верующих, которые, не жалея сил, пытаются обосновать вторую.

Аналитик: Ну, они основываются на том, что клоны ущербны. Они-де должны находиться под постоянным медицинским наблюдением и, скорее всего, даже в этом случае проживут считанные годы. Мне трудно понять, на каком основании делается такой вывод. Я так рассуждаю, если уж клон родился, он представляет собой обычного человеческого детеныша.

Проснулся: Логически это утверждение очевидно и даже вытекает из биологической идентичности клона и оригинала. Но и в науке, согласись, не все подчиняется законам аристотелевой логики…

Ведущий: Друзья, тогда тем более – до проведения развернутых исследований и создания соответствующей статистики – суждение о человеческой природе клона не может быть опровергнуто и должно использоваться в качестве презумпции.

Проснулся: Хочу отметить, что среди людей якобы верующих возникают разговоры о пришествии царства «бездушных людей». Клоны, по их мнению, души не имеют.

Фантаст из инженеров: Ну и это дает им право признать клона «имуществом» – со всеми вытекающими последствиями. Так они и рассуждают.

Проснулся: Только хотелось бы узнать, почему это у клона все-таки не может быть души? Кто это может верифицировать и как?

Психическая: Религиозные авторитеты сходятся в том, что душа не возникает в момент зачатия. Это не «генетическая комбинация» душ отца и матери. Душой одаривает Господь. И этот господний дар абсолютен, в смысле, его получают вовсе не только желанные дети, зачатые в браке, в миссионерской позиции и с соблюдением прочих ритуалов… И тут ясно, что, если рождаются близнецы, Бог наделяет их разными душами, хотя они связаны друг с другом многими ниточками…

Ведущий: Подводя некий итог, мне трудно понять, почему клонам должно быть отказано в милосердии Господа. Даже если предположить, что само по себе клонирование является преступлением против Бога, это преступление совершают создатели клона, но не сам клон. Так что – опять-таки априори, то есть до проведения исследований и создания надежной статистики – следует считать, что клоны получают при рождении бессмертную душу, равную человеческой, и с точки зрения христианского вероучения должны считаться людьми.

Фантаст из программистов: Это тема, по крайней мере, где-то затрагивает глобальные основания нашего мира. Не зря я к вам пришел, а следующая тема у вас какая? Что? Атомный прорыв? Нет, от физики я далек. Мне про душу маленького клона ближе.

Восемь лет мы терпим поражение на фронте фантастики. Восемь раз собираем ученых, философов, прогностиков и писателей на конференцию. Фантасты варятся в своем соку, футурологи в своем, сок не смешивается или при смешении превращается в жуткий коллоидальный газ, дурно пахнущий. Похоже, мы вынули из рукава вместо Джокера что-то другое. Кто-то взял высоту нашей «четвертой волны». Мы можем постоять рядом с Рыбаковым, Столяровым, Лазарчуком, Измайловым, Веллером – они сделали цунами, и кого-то смыло. Мы можем постоять, посидеть и вспомнить о прошлом…

Если не поднимем фантастику – кранты. «Из колоды моей утащили туза, да такого туза, без которого смерть!» – писал Высоцкий. А этого еще никто не перепел. Равно как подвиг Гагарина никто уже не повторит.

 

Информационные технологии: интеллектуальная собственность, политкорректность и контроль над Сетью

Различные формы сейфера играют важную и, вероятно, определяющую роль в торможении развития, но этой социальной практикой барьерные механизмы, разумеется, не исчерпываются. В последней четверти XX столетия все большую роль в замедлении технологического и гуманитарного прогресса начинает играть авторское право.

Авторское право охраняет интересы создателя интеллектуального продукта. Речь идет, во-первых, о защите имени автора, о борьбе с явным плагиатом, наконец, о необходимости согласовывать с автором всякие изменения, вносимые в продукт, а также любые иллюстрации, комментарии, предисловия, послесловия или иные добавления, которые непосредственно связаны с продуктом. Во-вторых, авторское право определяет порядок получения вознаграждения за творчество.

Исторически авторское право всегда носило личный характер.

Оно защищало только законченные продукты, то есть такие результаты интеллектуального труда, которые допускали трансляцию неограниченному числу лиц. Иными словами, текст книги мог быть защищен авторским правом, а идея книги – нет.

Закон никоим образом не запрещал использование отдельных элементов текста в произведениях другого жанра. Я. Перельман, включив в свою «Занимательную физику» «альтернативную главу» «Из пушки на Луну», сделанную по мотивам Жюля Верна, ничего не нарушал.

В принципе, не запрещалось создание и даже официальная публикация «фанфиков» – зависимых интеллектуальных продуктов, использующих героев или антураж оригинала, хотя для серьезных авторов это считалось признаком дурного тона. Впрочем, везде есть свои исключения. «Прощание славянки с мечтой» В. Рыбакова заслуженно признан одним из лучших фантастических рассказов перестроечной России, хотя сугубо формально является фанфиком. Не будем здесь упоминать «холмсиану», «Последнего Кольценосца» К. Еськова и другие толкиенские фанфики, среди которых – обширный стихотворный и музыкальный архив на нескольких языках. В конце концов, под эту категорию попадает и «Мастер и Маргарита» М. Булгакова.

Авторское право не регламентировало использование общедоступных интеллектуальных продуктов, хотя наличие ссылки на автора считалось в этом случае признаком хорошего тона. Иными словами, если герой фильма слушает диск Булата Окуджавы или книжный персонаж вспоминает «Катюшу», на это не надо спрашивать разрешения у Исаковского или Окуджавы. А если кого-то из героев друзья называли Атосом, не нужно было обращаться к призраку Александра Дюма.

Авторское право ограничивалось сроком давности, не слишком значительным.

Эта правовая система просуществовала всю индустриальную фазу развития. Она более или менее устраивала всех, выгодно отличаясь от патентного права, где очень быстро установилась формула «сильный всегда прав». Действительно, патенты оказались эффективным тормозом на пути развития техники, позволяя корпорациям скупать изобретения и «класть их под сукно», в то время как украсть полезную и прибыльную инновацию у изобретателя-одиночки крупному игроку не стоило ровно ничего.

Понимание того, что патентное право, в сущности, препятствует свободному обращению технологической информации и, следовательно, замедляет прогресс, появилось уже в начале XX века, когда был зафиксирован «патентный клинч» в конструировании самолетов. Оказалось, что в руках одного из игроков находится патент на управление по крену, а у другого – на управление по углу и тангажу. Поскольку самолет в обязательном порядке должен включать все три канала управления, а продавать за разумные деньги патент или хотя бы право пользования им обладатели категорически отказывались, сложилась нестерпимая ситуация. Ее разрешил эксцентричный мультимиллионер, который сделал конфликтующим сторонам «предложение, от которого невозможно отказаться», а затем выложил все патенты в область свободного пользования.

Дикая карта новой национализации или, если хотите, когнитивизации проявится так: все большее число умных людей будут стремиться к тому, чтобы стать миллионерами и затем построить подобные мосты между подобными пропастями. Это вполне себе индустриальная политика: «Я куплю эту гостиницу и тебя, дуру, уволю», – так сказал один писатель, который приехал в пансионат на конгресс, а советских времен горничная стала учить его поведению в пионерлагере. Если на островах есть двое влюбленных, а моста и корабля нет, надо строить все это, чтобы они родили Будущее. Это понятно?

И в Германии времен Второй Мировой, и в США эпохи «Лунной гонки» всякая прорывная технологическая программа начиналась с обобществления ряда патентов.

Тем не менее во второй половине столетия патентное право не только не подверглось ограничениям, но и, напротив, расширило сферу своей юрисдикции. Появилось обобщающее и трактующееся все более расширительно понятие «интеллектуальной собственности». Как и любая другая собственность, интеллектуальная собственность может отчуждаться, продаваться, наследоваться.

Это сразу же привело к возникновению прав, как имущественных, так и неимущественных, у наследников создателя того или иного интеллектуального продукта. Нелогичность этого видна невооруженным глазом. Совершенно невозможно понять, почему дети строителя и проектировщика электростанции не имеют права получать свою ренту с каждого киловатта выработанной электроэнергии, а дети писателя или музыканта такой рентой обеспечены. Еще сложнее понять, почему наследники автора сохраняют за собой неимущественные права, то есть могут давать или не давать согласие на очередное переиздание. Это примерно как если бы дальний родственник конструктора пассажирского лайнера распоряжался бы стоимостью билетов и, сверх того, решал бы, кому их можно продавать, а кому нельзя.

Проблема усугубилась резким расширением срока давности авторского права и расширением списка правообладателей. Переиздавая мемуары времен Второй мировой войны, издательства сегодня должны договариваться не только с наследниками авторов, но и, например, с наследниками их стенографистов.

Поскольку авторское право перестало носить личный характер, возникли агентства, эти права защищающие – то есть зарабатывающие на их действительных и мнимых нарушениях. При этом реальному автору, чьи права вроде бы охраняются, может вообще ничего не выплачиваться.

Возникла целая группа прав на элементы художественного произведения: героев, антураж, названия, сюжетообразующую идею, антураж. Появился и соответствующий бизнес: регистрируется большое количество идей, изложенных наиболее общим языком, благо сюжетов вообще ограниченное количество и охватить все возможности не очень сложно. Затем, когда кто-то создаст произведение и оно приобретет популярность, можно подавать в суд. Скорее всего, конечно, ничего не выгорит, но всегда возможны варианты. Кроме того, сам по себе судебный процесс, скажем, против Джоан Роулинг, принесет определенные бонусы.

Возникла практика, согласно которой вы нарушаете право на интеллектуальную собственность даже при косвенном цитировании. Например, герой включает радио и несколько секунд слушает музыку. Стоп! Ему нужно уладить имущественные и неимущественные отношения с лицами, обладающими правами на данную музыкальную композицию, причем таких лиц может быть много.

Самое интересное и значимое с точки зрения барьерного торможения, что круг лиц, чьи авторские права вы можете вольно или невольно нарушить при создании собственного интеллектуального продукта, в сущности, не определен. Это превращает творчество, особенно же – безгонорарное сетевое творчество, в хождение по минному полю. Например, если издательство «Росмэн» купило права на перевод цикла произведений той же Дж. Роулинг, вы не можете опубликовать в сети альтернативный перевод, даже бесплатно. Поскольку исчерпать достаточно сложный художественный текст одной-единственной версией перевода невозможно в принципе, мы сталкиваемся с практикой искусственного сужения канала информационного кросскультурного обмена. Можно высказать и более общее утверждение: уменьшение практической пропускной способности всех каналов обмена информацией и является реальным социальным содержанием современной версии прав обращения интеллектуальной собственности.

Не менее важна и другая сторона дела. В принципе, демократическое общество должно предоставлять своим гражданам определенные свободы. Пока не существовало мировой сети, гарантии информационной открытости оставались для власти необременительными: для «человека с улицы» получить доступ к популярному новостному ресурсу было достаточно сложно, а право свободно говорить все, но при условии, что этого никто не услышит, не имело смысла ограничивать.

Ситуация начала меняться, когда возникла электронная почта, и изменилась кардинально с появлением Интернета. Сейчас нельзя гарантировать, что та или иная информация, выложенная в сеть, пусть даже на самый маргинальный ресурс, не будет «раскручена» и не привлечет всеобщего внимания. Иначе говоря, право на свободный обмен информацией стало технически обеспечено. Это обстоятельство способствовало ускорению научно-технологического развития, стимулировало развитие социальное и политическое. Иными словами, в логике барьерного торможения оно породило ряд принципиально новых рисков.

Следовательно, возникла необходимость ограничить те возможности, которые породил Интернет. Это было сделано путем расширения уже существующих юридических норм.

Авторское право препятствует обмену информацией под тем предлогом, что это наносит имущественный ущерб правообладателю. Внимание, вопрос! Как запретить на территории своей страны нежелательную книгу? При тоталитарном режиме нужно запретить издание и строго наказывать за самиздат. При демократическом режиме достаточно купить права, издать книгу тиражом 300 экземпляров «для своих» и преследовать за нарушение авторских прав любые попытки выложить текст в Интернет.

Эти люди едят за наш счет, пьют за наш счет, за наш счет приобретают недвижимость, яхты и дорогие машины, за наш счет содержат детей, жен и любовниц. И после этого они говорят нам, что мы наносим им имущественный ущерб, скачивая с торрентов.

Авторское право в его современной интерпретации является ведущим, но не единственным механизмом противодействия информационной свободе в Интернете. Весьма значимым является «противодействие терроризму».

Когда-то в античном Риме возник локальный кризис хлебных поставок. Этот кризис был искусственно связан с проблемой пиратства. Необходимость наказать гнусных пиратов, лишивших римских граждан хлеба, была столь очевидна для всех, что Помпей немедленно получил – разумеется, исключительно для борьбы с пиратами – диктаторские полномочия без указания срока окончания действия. Когда-то Тиберия Гракха убили по одному подозрению в том, что он хочет для себя таких полномочий… За Помпеем пришел Цезарь, потом Октавиан Август установил порядок, и история Римской Республики закончилась.

«Противодействие терроризму» началось с юридического запрещения использовать для переписки в Интернете «не одобренные официально», то есть криптографически надежные, шифровальные программы. Хотя очень трудно понять, почему государство считает возможным таким изощренным образом ограничивать право граждан на тайну переписки, тем более что это право гарантировано любой современной конституцией. Тем не менее факт остается фактом: я могу посылать через Интернет только такие письма, которые «компетентные органы» при надобности смогут прочитать.

Далее началась борьба с сайтами, способствующими террористам. Поскольку святое дело уничтожения этих врагов рода человеческого не должно было ограничиваться юридическими рамками, пришлось отказаться от презумпции невиновности. Сегодня любой информационный ресурс может быть охарактеризован как «террористический» и закрыт, причем доказывать свою невиновность придется владельцу контента.

Как-то сама собой борьба с терроризмом перешла в «противодействие экстремистской деятельности». Ну, здесь уже все понятно: любое сомнение в существующем режиме и его механизмах функционирования может считаться экстремистским, а любое высказывание на ту тему, что люди вообще-то отличаются друг от друга и поэтому не могут иметь равные права и нести равные обязанности, легко объявить нетолерантным. Для полноты счастья ряд стран ввели уголовную ответственность за реинтерпретацию исторических событий: отрицание Холокоста, Голодомора, Чернобыля, Катыни и т. д.

Даже если нежелательный информационный ресурс не нарушил ни один государственный закон, всегда найдется отдельный человек или целая организация, готовые устроить надлежащий судебный процесс, обвинив владельца контента в нарушении их прав или оскорбительных заявлениях.

Житель города Ки-Уэст, штат Флорида, подал в суд на сайт WikiLeaks и его основателя Джулиана Ассанжа. Как сообщает MSNBC, в жалобе Дэвид Пичфорд указал, что скандальный интернет-ресурс нанес ему серьезную психологическую травму.

В документе, поступившем недавно в суд Южного округа штата Флорида и написанном с большим количеством ошибок, Пичфорд подробно описал свои ощущения от деятельности сайта WikiLeaks. Так, он указал, что Ассанж, которого он называет предателем, шпионом и террористом, намеренно (в оригинале – «намренно», intntional) нанес ему моральный вред, который привел к ухудшению психологического и физического состояния не только самого истца, но и всех граждан США и каждого жителя планеты.

Лично Пичфорд испытал большой стресс и впал в депрессию от того, что на WikiLeaks появились секретные документы. Кроме того, американец указал, что работа сайта также повлияла и на его здоровье – ухудшило ситуацию с гипертонией (в оригинале «гипер тенцией», hyper tention). Согласно иску, все эти симптомы протекают на фоне «постоянного страха получить еще один сердечный приступ» и боязни оказаться на грани «ядирной» (nucliar) войны.

В связи с этим Дэвид Пичфорд потребовал возместить ему ущерб, который он оценил в 150 миллионов «доллоров» (dollors). В конце документа он попросил суд запретить Джулиану Ассанжу продолжать публикацию «доккументов» (dockuments), касающихся США ().

К этой претензии, разумеется, никто не отнесется серьезно. Любопытно только, что чуть раньше на ту же тему высказался Госдепартамент США:

Пять ведущих мировых изданий – The New York Times (США), Le Monde (Франция), El Pais (Испания), Spiegel (Германия) и The Guardian (Великобритания) – разместили на своих сайтах публикации, опирающиеся на материалы, предоставленные им организацией Wikileaks. Все они посвящены различным аспектам американской внешней политики, в том числе касаются и иранского вопроса. Анонсируя данные материалы, Wikileaks утверждала, что они позволят увидеть «новый мир».

Западные газеты опубликовали более четверти миллиона документов, из которых, среди прочего, явствует, что США шпионили за лидерами ООН, в том числе за генеральным секретарем Пан Ги Муном, передает британская телерадиовещательная корпорация ВВС. (…)

Ранее Госдепартамент США призвал руководство сайта WikiLeaks прекратить публикацию всех секретных материалов американского правительства, попавших в распоряжение этой организации. «Если вы подлинно заинтересованы предотвратить любой ущерб от ваших действий, вы должны обеспечить прекращение публикации WikiLeaks – любых и всех подобных материалов, обеспечить возвращение любых и всех секретных материалов американского правительства, имеющегося в их распоряжении, вывести и уничтожить все записи этих материалов из базы данных WikiLeaks», – говорилось в письме юридического советника американского дипведомства Гарольда Коха, распространенном в субботу вечером в Вашингтоне. «Мы не будет участвовать ни в каких переговорах, касающихся дальнейшего распространения секретных материалов правительства США, полученных незаконным путем», – отмечалось в письме юридического советника, адресованном адвокатам руководства WikiLeaks.

«Как вы знаете, если какой-либо из материалов, который вы намерены опубликовать, предоставлен официальным представителем правительства США или любым посредником без соответствующего разрешения, это будет означать, что они предоставлены в нарушение американского законодательства и без понимания губительных последствий этих действий», – подчеркивалось в распространенном документе, в котором также содержалось предупреждение, что удержание WikiLeaks подобного материала будет считаться нарушением американского законодательства.

«Насколько мы понимаем из разговоров с представителями газет New York Times, Guardian и Spiegel, компания WikiLeaks предоставила около 250 тысяч документов каждому из этих изданий для публикации, расширяя таким образом незаконное распространение секретных документов», – сообщал юридический представитель госдепа.

По оценке госдепартамента, «публикация этих документов «подвергает риску жизни бесчисленных невинных людей от журналистов и правозащитников до блоггеров и солдат, а также личностей, предоставляющих информацию для укрепления мира и безопасности». «Подвергает риску военные операции, включая операции против террористов, торговцев людьми и оружием, преступников и других, кто угрожает глобальной безопасности», – информировал госдеп США.

Официальная американская сторона высказывала мнение, что WikiLeaks причиняет ущерб интересам сотрудничества между странами, партнерами и союзниками, противодействующими общим бедам, – от терроризма до пандемии болезней и ядерного распространения, которое угрожает глобальной безопасности. «Несмотря на заявленное вами желание защитить жизни, вы сделали прямо противоположное и поставили под угрозу жизни бесчисленного количества людей», – писал юридический советник госдепа. (…) Эти «беспричинные действия наносят вред отношениям между странами и подрывают доверие между правительствами, готовыми сотрудничать и работать вместе, чтобы решать существующие региональные и глобальные проблемы».

В октябре текущего года было опубликовано около 400 тыс. американских военных докладов, включая доклады военнослужащих с мест боевых действий в Ираке. Особое внимание было уделено потерям военных и мирных жителей, а также вопросу о применении пыток. Госсекретарь США Хиллари Клинтон назвала документы, которые распространяет организация WikiLeaks, непроверенными и осудила распространение секретной информации. «Согласно политике госдепартамента, мы не комментируем незаконно просочившиеся в свет документы, поэтому за дальнейшими комментариями я предложила бы вам обращаться в министерство обороны США», – сказала госсекретарь. Создатель WikiLeaks Джулиан Ассанж сообщал на пресс-конференции, что решил опубликовать полученные секретные документы об Ираке, «чтобы все узнали правду».

В июле на том же сайте были выложены 76 тыс. секретных документов, содержащих информацию о военных действиях в Афганистане (в документах, в частности, содержались секретные данные о гибели афганских мирных граждан и рассказывалось о гибели мирных жителей в результате ошибочных действий военных НАТО). В случае с афганским досье помощь в распространении материалов Wikileaks оказывали также New York Times, Guardian и Spiegel. Представители Белого дома назвали утечку информации «безответственной» акцией. Советник президента США Барака Обамы по вопросам национальной безопасности генерал Джеймс Джоунс заявил, что эти опубликованные материалы «могут подвергнуть риску жизнь американцев и наших партнеров, а также угрожать нашей национальной безопасности».

В ноябре суд Швеции выдал международный ордер на арест основателя сайта Wikileaks, который обвиняется в изнасиловании, сексуальном домогательстве и незаконном применении силы. «Дж. Ассанж отвергает все выдвинутые прокурором обвинения», – заявил адвокат основатели Wikileaks Бьорн Хюртиг (http.Y/planetasmi. ru/blogi/comments/3691.html).

Обратим особое внимание на обвинения в сексуальных домогательствах. Секс можно рассматривать как дополнительный повод к установлению информационной блокады. На практике секс как источник ограничений на обмен информации не особенно уступает терроризму. Есть особенная пикантность в амбивалентности ограничений.

Если автор контента консервативен, его можно преследовать за недостаточно политкорректное отношение к сексуальным меньшинствам. В наши дни назвать гомосексуализм сексуальным извращением значит подвергнуться уголовному наказанию во многих цивилизованных странах.

Если автор контента либерален, ему можно «пришить» одобрение детской порнографии или вообще растление малолетних, а также некрофилию, пропаганду жестокости и насилия.

Если автор исключительно осторожен и взвешен во всех своих суждениях, всегда найдется возможность обвинить его в сексуальных домогательствах. Ну, может, не сейчас, а лет тридцать назад: в школе или в детском саду…

…В Швейцарии арестован легендарный режиссер Роман Полански. Инцидент тридцатилетней давности дал о себе знать. Полиция Швейцарии арестовала прибывшего на кинофестиваль в Цюрихе Полански в субботу на основании ордера, выписанного в США в 1978 году. Как известно, в 1977 году режиссер был признан виновным по делу о совращении 13-летней девочки. Более тридцати лет назад против режиссера были выдвинуты обвинения по шести пунктам. После того как он пошел на сделку со следствием, все обвинения, кроме совращения несовершеннолетней, с него были сняты. В начале 1978 года Полански, признанный судом виновным, успел уехать в Европу и с тех пор не возвращался в США, опасаясь ареста. В декабре 2008 года адвокаты Полански подали в Федеральный окружной суд в Лос-Анджелесе прошение о снятии обвинений. Позднее прошение Полански поддержала 45-летняя Саманта Геймер, в совращении которой был обвинен режиссер. В феврале 2009 года судья Верховного суда Лос-Анджелеса Питер Эспиноза отказался удовлетворить прошение режиссера. Судья заявил, что готов рассмотреть вопрос по существу только в том случае, если Полански до 7 мая 2009 года лично явится на заседание. Как сообщает AFP, сейчас режиссер ждет экстрадиции в США. В то же время, по словам представителя швейцарского Минюста, Полански имеет право подать апелляцию и таким образом избежать встречи с американским правосудием. Видные мастера мирового кинематографа потребовали немедленного освобождения Романа Полански. В числе первых свои подписи под петицией поставили Этторе Скола, Бернар Тавернье, Коста-Гаврас, Моника Белуччи, Фанни Ардан, а также организаторы Каннского кинофестиваля. Они напоминают, что знаменитый польский режиссер был приглашен на кинофестиваль в Цюрихе, где ему должны были вручить премию. По словам кинематографистов, «недопустимо превращать культурную манифестацию в полицейский капкан» (http://a-4e.ru/main/4630-novosti. -rezhisser-roman-polanski-arestovan-po.html).

Подведем итоги. Технические свершения последней четверти XX должны были сделать современное общество информационно открытым. В действительности, используя механизмы охраны интеллектуальной собственности, противодействия экстремистской деятельности и борьбы с сексуальными домогательствами, правящим элитам современного общества удалось построить демократическое общество, более несвободное информационно, нежели многие тоталитарные режимы. Рост информационного сопротивления не только привел к замедлению развития, то есть сыграл роль одного из механизмов, ответственных за барьерное торможение, но и создал поколение людей, живущих за счет судебных процессов по обвинению мировой Сети в нарушении чьих-то имущественных или неимущественных прав. Будем называть эту социальную практику лоуфером, от английского law – закон.

«Дикая карта» № 7

Бекасово, первый Собор Протестантских церквей РФ, 2010 год

Разговор о Революции и Реформации, дорогой читатель, начали в нашей родине не низы, которые не хотят, не верхи, которые не могут, а русские протестанты, которые укреплены в вере и знают, во имя чего живут. Парадокс, скажешь? А – вот!

Соборность – хитрая штука, сразу не поймешь, как разольется Свет по тем, кто на Соборе не был. Да и первый Собор! Страшновато! Что сумел донести каждый участник до своих церквей и территорий, что мы смогли удержать за рамками августа 2010 от общей молитвы о главном?

Обильным на события был 2010 год. Важнее только 2011-й, где два грустных юбилея встают с вопросом: как же вы допустили?

Юбилей первый: 50 лет космической эры.

Юбилей второй: 25 лет Чернобыльской катастрофы, 25 лет торможения атомных программ, 25 лет постепенного входа в кризис, 25 лет сознательного отказа от прогресса без целей.

Монолог:

Кто мы, взявшие на себя ответственность за улучшение бытия и развития сознания? Снобы, не боящиеся Бога? Или строители его Царства? Кто из нас видел, как Господь улыбается? Тот, кто молится на языках? Или тот, кто живет по законом чести и просит Всевышнего в легкой молитве: Господи, помилуй мя! Кто прикрылся догматом, чтоб быть величественнее соседа? Кто разрушил в себе веру и носит нейлоновое сердце? Кто грешник? Кто святой? Кто мы такие, не заглушившие в себе голос совести и по-детски устремленные к звездам? «Как будто в бурях есть покой!» Как будто в звездах есть тень творения? Иисус когда-то спас нас, людей, что нам еще? По подобию нам жить, то есть творить, а это и есть главное искушение. И унылые сторонники устойчивого развития всех экономик, конфессий и убеждений вопят: не людское это дело… А чье? Бога? Царя? Выделенного героя?

А кто такой homo-super? Не тот ли это, кто ищет следующий лик Бога, усердно строя его царство делами, а не молитвами? Это ужасно неудобно – сверять каждый шаг Пути с идеальным, и мы выдумываем витиеватые объяснения, почему живем во грехе. И Господь прощает нас… И бандит, построивший церковь на свои кровно награбленные, думает, что стал ближе к Богу. А чиновник, сидящий в большой корпорации, мечется между краем атеизма и цинизмом посещения Храма – раз уж Президент туда ходит. И мало кто научен простой рефлексии: одобрит ли меня Господь? Примет ли меня Космос? «Летите, любите, а я как-нибудь!» – смиренно поет с Юпитера юная девушка из XXI века.

А вдруг это самое большое целое, которое и есть мерило наших деяний в жизни? Невыносимо последнее время жить, не зная пользы своей. Вот и СОБОР. И Евангельские тетради выпущены в мир. И тезисы новых Лютеров оживают в интернете. А двери Виттенберга, ну, изменили свой фасад. В дверях ли дело?

–  Что тебе важно, полковник?

–  Важно, чтобы верили!

–  А во что, полковник?

–  А все равно, лишь бы была вера в Целое, а не имя Его.

–  А тебе, смертный, что важно?

–  Важно не заместить своим поместным, важно выйти и сказать: мы на Соборе порешили жить по подобию. И еще порешили – объявить христианскую повестку дня, чтобы каждый мог, как во времена Лютера, доступ к Святому Духу иметь, а не посредников для спасения души искать.

–  А может, кто-то не хочет так?

–  Многие не хотят, но дверь нужно держать открытой, пока все желающие свободы в духе и ответственности перед Отцом Небесным не пройдут мимо двери, и потом держать – тоже.

–  Тогда умереть можно у этой двери и состариться, и потерять чин, сан и память о себе…

–  Неутилитарное действо, полковник, «я хочу, чтобы люди…»

–  Американцы говорят: нельзя хотеть за другого, можно – за себя, и себе посвятить жизнь. Может, они правы?

–  А все равно стоять придется и держать тяжелую дверь даже для себя, стоять и держать…

–  Ну а люди пойдут мимо или повалят напролом, сметут или плевать будут, и редко кто обнимет…

Монолог:

Когда-то давно иосифляне, царствующее над голодным миром духовенство Руси, утвердили порядок – земли церквям, а церковь позаботится о голодной пастве. Монастырские земли не стали хлебохранилищами для всех, но спасли немало жизней. Церковь, став крупнейшим феодалом, ввергла Русь в византийскую модель, в которой царство и хозяйство приравнивалось к делам духовным. Жидовствующие оказались казнены или рассеяны по либеральной Европе. Нестяжатели потерпели поражение, им, наивным, казалось, что церковь есть тело Христово и прежде всего остального – спасение душ – вот ее задача. Владение, собственность в который раз в истории развернули противоречие между утилитарным и неутилитарным в непримиримую борьбу.

Мы остались в Византии. В реальности 2010-го, на Соборе, в игровой реальности 1492-го, в писаной истории государства Российского. Вопрос о свободе Духа не поднимается, главным вопросом церкви является вопрос о власти. Сегодня нестяжатели – это инженерный корпус РФ, к нему, как и пятьдесят лет назад, тяготеет культурная Европа и научная Америка. Нестяжатели проигрывают топ-менеджерам, олигархам, президентам и премьерам, к ним, инженерам и ученым, обращаются американские психологи с навязчивым вопросом: если вы умные, что ж вы не богатые? То есть собственности нет, статуса нет. Земель не получили. Научную «Эврику» можно построить лишь на средства МИНОБОРОНЫ, а они сегодня невелики, эти средства. Кинув на драку собакам в ученый народец так называемое право на интеллектуальную собственность, правительство юристов при собственниках имело дальновидную и известную во все времена политику: разделяй и властвуй. Пусть ученые и инженеры борются за рейтинги и авторские лицензии друг с другом, мы тем временем наведем порядок со стороны крупных феодалов, мы даже дадим вдосталь хлеба, немного интернета и картонный дом. Зато – всем. Только пусть играют по правилам… И, несмотря на видимые неудобства альтернативной политики, все больше в стране сторонников пути нестяжателей, и все больше людей смеется над византийской моделью управления, громоздкой, помпезной, напрочь лживой формой над одряхлевшей сущностью. Хочется жить в другом царстве, с другим пониманием Бога и блага. «…Хочется взять мир окружающий в долг под проценты, и, на ладонях держа, осязать спящих дыханье и пульс континентов. Чтобы потом, раздавая долги, сердцем и памятью стал ты богаче» (А. Крупп).

Игра, август 2010, Собор, Бекасово, рефлексия

В игру пришли люди, осененные идеалами Будущего, они не хотели проживать ту историю Руси, когда на грани конца света иосифляне победили, и воцарилось царство вечного прошлого – Московия. Ах, как демократичны были наши игроки, как беспечен папа, протянувший руку мятежному Лютеру, как благосклонны хазары и лояльны слуги Соломона, как идея третьего Рима долго скитаясь и не нашла прибежища! И до чего вся эта команда демократов доигралась: до победы иосифлян во всем и с согласия всех. Кривая сделала оборот вокруг своей оси и вернулась Дмитрием вместо Василия в русском царстве, да Собором мнений, которые навсегда разделили православных и католиков – во веки веков, аминь. А все старались с точки зрения сегодняшней морали и знаний того, как разрешаются противоречия. Как революции в нашей родине делаются за счет революционеров, так и инновации гибнут в горниле вечных иосифлян.

Обидно и грустно: в 1492 году, когда Европа открыла Америку, Русь ждала конца света и приближала его всеми силами.

Московия и сегодня хочет тоталитарного режима, потому что якобы не справится без него. Боязно как-то отдать нестяжателям ответственность за будущее, лучше самим схватить собственность и отъехать в прошлое, а понемногу раздать приближенным к царю или к батюшке или к царю-батюшке. И колея эта византийская углубляется с каждым веком, и нет мочи терпеть, а Господь уже спас нас, и нам теперь нужно как-то выстроить его царство, а мы строим храмы и систему ритуалов, а Господь не идет в эти храмы и снисходит свободным духом на нестяжателей. Ну, их обычно называют сектантами, протестантами. И грозят отлучить от детей страждущих. Потому что кто же в здравом уме пойдет против иерархии? Так если бы она Божья была, то – да. А так современные иосифляне и их потомки окропляют покамест ядерные боеголовки, что же тут Божьего?

Жидовствующие! Звучит-то как, совсем по нашему времени одиозно. Коннотацию имеет, так сказать. А они себя в жертву принесли, чтобы потом теплилось движение против помпезности и царственности за свободу и веру. На игре в рефлексии многие сказали, что пустыми словами, пусть и самыми яркими, новый мир не построишь, нужны все усилия и жизнь во имя маленького шага. И смерти тоже случаются. От ярости собственников уже многие умерли: и те, кто про правду, и те, кто про дело.

Конфликт нестяжателей, иосифлян и подвиг жидовствующих в школе не проходят, в вузах не обсуждают, информации – с гулькин нос; зачем шевелить основы иосифлян?

Игра показала, что, сколько не кричи про свободу, про русский путь, особую духовность и целостность русской культуры – все один клин: сваливаемся мы в модель упорядоченного государства, империи и только выделенными из мира чувствуем себя на коне истории, а потом сопли, слезы, жертвы кучи праведников, темные века и снова в империю – шасть. Сейчас у нас темные века. А мечта у народа – про Империю и Берию. Вот вам и все сотворчество с Всевышним. Как может Господь служить матрице? Никак. Он просто оставит нас… Поэты говорят, что «небо уже самолетов не держит», это так. Все думают, что Бог нам что-то должен, а он уже сделал чудо, спас людей, и теперь люди должны с этим спасением в душе его царство строить, а они – про империю зла.

Так что империя нам не годится, а Царство – понятие средневековое, а еще у нас полно печального опыта политики про «каждый сам за себя». Соборы собирают пока ярких индивидуалистов: одни в страхе Божьем, другие – посмотреть, третье – про будущее. И Собор состоялся, если пробежала волна единения, несмотря на взгляды разные, рубашку, что ближе к телу, и желание длить настоящее. На Соборе в Бекасово волна прошла, и теперь ее нельзя остановить, она медленно перекатывается через людей с целью омыть. А тот, кто отслеживает впечатления в воздухе и тонко чувствует атмосферу, тот знает, что уже после игры в четверг, день пятый, в зале полились откровения, совместные чаяния, и молитва соединила многих, как одно целое. А всего-то и надо было посмотреть глазами сегодняшней Реальности на ту историческую предопределенность Византийской Руси, смириться с судьбой, чтобы в этот момент она изменилась по вере немногих.

 

Социальное развитие: «Парижская весна», «Пражская весна», стратегия нулевой пассионарности, иллферы и велферы

Корни еще одного значимого барьерного эффекта лежат в эпоху расцвета индустриальной фазы. В 1968 году, еще до Войны Судного Дня, до полета «Аполлона-11», до кризиса сверхзвуковой авиации и резкого замедления технического развития, почти одновременно в Западной и в Восточной Европе развивается острый социально-политический кризис.

Несмотря на коренные различия режимов по ту и по эту сторону «Железного Занавеса», события в Париже и в Праге имели много общего. Движущей силой в обоих случаях была студенческая молодежь. Политические и экономические требования впервые в человеческой истории носили подчиненный характер: содержанием массовых выступлений стала борьба за новые форматы жизни. Ключевым словом явилась «свобода», понимаемая как право выбирать образ жизни, способ мышления, тип деятельности. В сущности, пражские студенты хотели свободы от социализма, а их парижские сверстники – свободы от капитализма. И те, и те другие действовали в условиях потери политической стабильности: война во Вьетнаме, нарастающая угроза ядерного конфликта, особенно усилившаяся после Карибского кризиса, сравнительно недавние «дворцовый переворот» Л. Брежнева в СССР и убийство Д. Кеннеди в США. Кроме того, большое влияние на происходящее оказывала сама атмосфера конца 1960-х годов с их безудержным технологическим развитием, гонкой в Космосе, переворотом в музыкальной культуре, сексуальной революцией, «революцией сознания». «Секс, наркотики, рок-н-ролл». Или даже: «Космос, секс, наркотики, рок-н-ролл».

Нужно еще добавить, что в 1968 году была аномально высока солнечная активность.

Это был момент, когда европейская цивилизация потеряла устойчивость. Революционная ситуация, сложившаяся в 1968 году, могла привести к любому исходу – от атомной войны до спонтанного фазового перехода (барьерного тоннелирования). Нестабильность захватила весь земной шар: Вьетнам, США, Мексика, Франция, Чехословакия, Пакистан, даже Москва… В ответ на предложение немедленно привлечь к уголовной ответственности Сартра де Голль устало сказал: «Мы не можем арестовать Вольтера». В подобных ситуациях американская фемида сомнениями не терзалась, и Тимоти Лири получил 38 лет тюремного заключения. Правда, это произошло двумя годами позже, в 1970-м. Арест и осуждение Т. Лири положили конец «революции сознания» и, собственно, закрыли «эпоху шестидесятых». Что интересно: правозащитники пролили немало слез над вторжением советских войск в Прагу и трагической судьбой советских диссидентов, но они совершенно не интересуются ни расстрелами в Кентском и Джексоновском университетах в США, ни штурмом латинского квартала в Париже, ни тюремным сроком для одного из создателей современной психологии.

«Парижская весна» была, по-видимому, последней попыткой Европы вновь встать в авангарде цивилизации, интегрировав новые социальные и психологические техники, разработанные в самой Франции, в США и в СССР. «Пражская весна» стала, надо полагать, последней попыткой социалистической системы найти в себе то, что должно было составлять ее сущность «по построению» – энергию для коренных изменений. Очень может быть, что эти изменения оказались бы губительны для «советской версии» социализма. Но Советский Союз все равно погиб, и вряд ли имеет принципиальное значение, случилось бы это в начале 1970-х или полутора десятилетиями позднее.

Вполне вероятно, что попытка продолжить «революцию сознания» до когнитивного тоннельного перехода спровоцировала бы острый фазовый кризис и системную политическую катастрофу в Европе. Но этот кризис и эта катастрофа сегодня стоят на повестке дня. Просто вместо предельного «открытого варианта» развития событий случился закрытый.

События 1968 года были восприняты правящими кругами на Западе и в СССР как крайне опасные. В этом нет ничего удивительного: как правило, ни одна правящая элита не приходит в восторг от возникновения и развития революционной ситуации. Далее, если уж революцию удается подавить, всегда наступает реакция.

Но если в период реакции лидеры революционных выступлений обычно репрессируются, то позитивное содержание их программы по мере сил и возможностей всегда осуществляется. Как справедливо заметил еще Александр II Освободитель: «Лучше отменить крепостное право сверху, чем дожидаться, пока его отменят снизу». А позитивное содержание в подобных случаях есть всегда, иначе не было бы самой революционной ситуации. Весь ее смысл в том и заключается, что оппозиция предлагает адекватные ответы на актуальные вызовы и угрозы, а власть найти подобные ответы не может. Поэтому, наведя порядок, она в обязательном порядке утилизирует оппозицию – это и есть социальное развитие в индустриальной логике: «Будущее всегда делается тобой, но не для тебя».

В данном случае барьерное торможение проявилось в том, что оппозиция нигде не была утилизирована. До некоторой степени ее требования были учтены в США, которые, по крайней мере, в течение семи лет прекратили крайне непопулярную и стратегически бессодержательную войну во Вьетнаме. Кроме того, американцы более или менее воспользовались крохами со стола разгромленной «революции сознания», претворив ее результаты в ряд полезных психологических практик, среди которых нейролингвистическое программирование, групповая терапия, коммуникативные игры и т. п.

Ни европейские элиты, ни руководство СССР конструктивных выводов из 1968 года не сделало. Вот с деструктивными выводами получилось гораздо лучше. С самого начала 1970-х годов в Европе развертывается принципиально новая социальная кампания. Собственно, тогда рождается и набирает силу современная социальная реклама.

Не обязательно делать «работу над ошибками», отвечать на вызовы и угрозы, что-то решать и куда-то развиваться, если имеется «страховка от революции», абсолютная гарантия пассивности народной массы и ответственного поведения избирателей.

Чтобы это обеспечить, необходимо выполнить три условия.

Во-первых, нужен тотальный контроль над информационным пространством. Как уже говорилось, для такого контроля вполне достаточно механизмов «террористической угрозы», «авторского права» и «сексуальных домогательств».

Во-вторых, народные массы ни в коем случае не должны найти сторонников среди правящей элиты. Поэтому создается система «стяжек и противовесов». Это, конечно, практически останавливает любое развитие, даже самое безобидное, но страхует систему от «революций сверху», от лидеров, готовых к изменениям вплоть до революционных.

Эпоха Черчиллей и Шарлей де Голлей прошла. «Элиты жертвуют качеством во имя сплоченности».

В-третьих, нужно внушить населению, что стремиться к лидерству неэтично. Во всяком случае, это можно делать только в определенных рамках и только по правилам. Учить таким вещам нужно с младых ногтей.

И с начала 1970-х годов в Европе, с середины 1990-х в России и постсоветском пространстве развертывается массовая борьба с пассионарностью населения. Меняются школьные программы. Перестраивается практика обучения в школах и высших учебных заведениях. Набирает силу Болонский процесс. На практике в обществе проводится целенаправленная селекция, имеющая своей целью найти потенциальных пассионариев и как можно раньше, еще в подростковом возрасте, вывести их за рамки социальной нормы, превратить в маргиналов.

В принципе, нечто подобное на протяжении тысячелетий делалось в Китае. Только там для надежности пассионариев просто казнили, по возможности, вместе с близкими родственниками. В результате «ген длинной воли» был просто вымыт у этнических китайцев из популяции, и, если бы не маньчжурское вторжение, мы остались бы без «мастерской мира».

По классической шкале Л. Гумилева пассионарностью +6 обладают пророки, готовые на заведомую смерть во имя торжества своих идеалов. Пассионарность +5 у героев, которые могут рисковать своей жизнью, но на заведомую смерть не пойдут. Далее идут борцы (+4), творцы (+3), авантюристы (+2), карьеристы (+1). Обыватели с пассионарностью 0 поддерживают равновесие со средой. Существует отрицательная пассионарность. Люди с пассионарностью -1 существуют за счет других, с пассионарностью -2 – за счет общества как целого.

«Стратегия нулевой пассионарности» предусматривает ранний отсев детей с потенциальной пассионарностью выше +3. Техника этого элементарна и требует только минимального внимания со стороны учителей. Проблема заключается в том, что в обществе неуклонно снижается средний уровень пассионарности. Нельзя одновременно одними и теми же методами отсеивать и сверхпассионариев, и субпассионариев, а применять к разным детям различные педагогические техники тоже нельзя, поскольку это нарушит принципы демократии и опосредованно обязательно вызовет пассионарный всплеск. В результате доля субпассионариев растет, и нужны специальные механизмы работы с ними.

Такие механизмы были окончательно достроены к началу 2000-х годов.

Для «планктона» с пассионарностью -1 существует система социальной помощи – велфер. Велферу позволяется нормально существовать, не работая или практически не работая. Разумеется, такая система может существовать только за счет высокого налогообложения работающих, что и делается, попутно создавая отрицательную обратную связь: чем больше ты зарабатываешь, тем больше платишь налогов. Сплошь и рядом обычному человеку выгоднее работать меньше и не слишком стремиться к карьере, что творцов системы велфера вполне устраивает.

Но «нежить», пассионарность которой равна -2, не способна нормально выживать даже в социальном государстве с хорошо организованным велфером. Для этой категории людей пришлось создать «велфер нового поколения», не требующий от человека вообще никакой деятельности, даже имитационной. Все-таки обычный велфер какие-то телодвижения подразумевает: нужно получать карточку социального страхования, регистрироваться на бирже труда, регулярно рассматривать какие-то предложения по найму и даже отвечать на них. Это слишком сложно для «нежити», поэтому элитам пришлось придумать для них иллфер.

Иллфер – это признание человека жертвой обстоятельств. Причиной получения такого статуса может быть болезнь или ее последствия, катастрофа, неблагоприятные социальные или экологические условия. Наконец, психическая травма, вызванная родителями, возлюбленной/возлюбленным, правительством, работодателем, прессой, школой и т. д. Тот же Чернобыль, кстати, создал десятки, если не сотни тысяч объективно здоровых «инвалидов».

Поскольку «в стране слепых и кривой – король», некоторая часть велферов перестроилась и занялась обслуживанием, разумеется, не бесплатным, практики иллфера. Так появились богатые и хорошо трудоустроенные велферы. С точки зрения экономики содержание их существования не изменилось: они по-прежнему не производят ни материального, ни информационного продукта и живут за счет социальной помощи. Но эту помощь они организуют, распределяют и перераспределяют. Понятно, что они заинтересованы в социальной и экономической значимости слоя претендентов на полное государственное обеспечение. Их стараниями число жертв Чернобыля, например, возрастает со временем. «Новые велферы» активно лоббируют свои интересы в парламентах и суде. Со временем многие звенья политической и судебной системы включаются в процесс обслуживания хронически больного, неспособного к труду виктимного населения.

Как следствие, повышаются налоги и растет инфляция. При этом, естественно, падает производительность капитала и норма прибыли. Отреагировать на это бизнес может только повышением нормы эксплуатации, но это вступает в противоречие с идеологией социального государства. Самый простой выход из этой ситуации – привлечение к труду нелегальных мигрантов, формально находящихся вне закона и вне системы социального страхования. При этом эффективность экономики увеличивается, но одновременно возрастает и социальная напряженность. То есть косвенным следствием «политики нулевой пассионарности» оказывается антропоток, сопровождающийся изменением национального и социокультурного состава населения, возникновением трений между коренными жителями и мигрантами и в конечном итоге – этно-конфессиональными конфликтами в обществе.

Власть не может оставаться ко всему этому безучастной. Возникает «реакция на реакцию»: государство стремится включить нелегальных мигрантов в систему общественных связей, что на практике означает распространение на них практики социального страхования. При этом налоги возрастают еще больше, тем самым потребность в нелегальных работниках усиливается. Замыкается цепочка обратной связи по велферу и антропотоку.

Этот механизм подробно изучен С. Градировским и Т. Лопухиной на примере нелегальной миграции из Мексики в США. Ими было убедительно показано, что прогрессирующее налогообложение вкупе с ростом инфляции за двадцать пять лет привело, во-первых, к зависимости хозяйства южных штатов от постоянного притока мигрантов и, во-вторых, к резкому ослаблению позиций «среднего класса». В Европе этот процесс шел несколько медленнее, но привел к аналогичным социальным последствиям. До кризиса 2008 года ситуация оставалась терпимой, во всяком случае, она была полностью под контролем. Но ухудшение финансового состояния европейских государств поставило на повестку дня пенсионную и социальную реформу: повышение пенсионного возраста, отказ от ряда социальных гарантий.

«Сам по себе такой отход, независимо от глубины, означал банкротство руководства 2-й армии: зачем было залезать в Сен-Гондский район, если теперь неизбежно надо было отсюда уходить?»

Зачем было вкладывать столько усилий в «политику нулевой пассионарности», если теперь неизбежно надо от нее отказываться? Во всяком случае, «социальная температура» выросла летом 2010 года во Франции и, опосредованно, в других государствах Европы. Впрочем, с первым тактом народного возмущения французскому руководству удалось справиться.

«Политика нулевой пассионарности» помогла Западу избежать развития революционных событий 1968 года, но очень дорогой ценой.

Возникли и заняли свое место в европейском обществе паразитические сословия велферов и иллферов. Появилась целая система деятельностей, обслуживающая велфер и оплачивающаяся за счет государственных средств.

Этот процесс сопровождался инфляцией и привел к росту реального налогообложения. Вследствие этого упала производительность капитала, что стимулировало вынос ряда производств на цивилизационную периферию, прежде всего в Китай и Юго-Восточную Азию.

Это стимулировало нелегальную миграцию, привело к росту фазового антропотока и прогрессирующему кризису среднего класса.

Миграционные процессы измени социальную и культурную среду в ряде европейских государств, прежде всего в столицах. Начался процесс вытеснения коренного населения более пассионарными мигрантами. Это спровоцировало ренессанс правых партий в Европе и нарастание социальной напряженности. Данный процесс был ускорен и усугублен экономическим кризисом 2008 года.

«Политика нулевой пассионарности» привела к снижению уровня образования в Европе и общему ухудшению качества «человеческого материала». Это способствовало развитию процессов технологического барьерного торможения.

Необходимо также иметь в виду, что, в отличие от древнего и средневекового Китая, в современной Европе носители высокой пассионарности не уничтожались физически, а лишь оттеснялись с авансцены общественной жизни, либо же надевали на себя маску следования сформировавшимся после 1968 года общественным стереотипам. Следовательно, в западном обществе все это время накапливалась и продолжает накапливаться скрытая пассионарность. Такой процесс не имеет исторических аналогов, и мы не можем с уверенностью сказать, чем именно он завершится в условиях постоянного и неизбежного повышения давления на социальную среду.

Заметим здесь, что американцы, как обычно, пошли в «политике нулевой пассионарности» своим собственным, более или менее разумным путем. В Штатах отбраковка пассионариев на ранних этапах образования была поставлена даже более жестко, чем в Европе, однако существовал механизм привлечения в национальную корпорацию тех лиц, которые, несмотря на сильное социальное давление, сохраняли высокие показатели пассионарности при переходе к высшему образованию. Это, по крайней мере, обеспечило сохранение надлежащего качества управления страной. Конечно, Соединенные Штаты должны были заплатить свою цену: фактическое расслоение страны на два народа с совершенно различными социокультурными характеристиками.

В маленькой гостинице в поселке Котлы, в забитом людьми коридорчике, именуемом холлом, мы говорили о грядущей революции. Внизу, в просторном зале столовой, речь шла о войне подходов и исторических играх. Давно это было. Прошло целых полгода. Исторические игры уже поплыли в проектность, заказность и нарядность, а революция еще пока не очень…

Главный партийный: А что ты людям-mo скажешь? Манифест в чем состоит? Как начинать без манифеста?

И действительно. Без манифеста нам никуда. И «Капитал» не написан. Как он будет называться в «добром будущем» нашем? Фрактал, что ли? То есть: сейчас пускает тебя, сейчас не выпускает. Хитрая это вещь – фрактальная граница, только Кэрролл и понимал ее как следует. А у нас все в дровах.

Шагом раньше умный человек, поэт и учитель, грустно сказал мне: ну вот, ты готовишь в своих знаниевых реакторах интеллектуальный пролетариат… И главный партийный нутром почувствовал революцию.

Главный партийный: Я сто лет слышу о массовом тренинге, есть ОДИ у Щедровицкого, есть младые единороссы на Селигере, ни те, ни другие интеллектуальный пролетариат не готовят.

Креативщик: Во-во, одни не готовят пролетариат, другие – не готовят интеллектуальный, а нам остается все это делать…

Главный партийный: Только не говори мне про когнитивный мир. Пусть будет грубо – интеллектуальный, упрощая разговор с нормальными людьми. Более-менее всем понятно про умный мир с умными домами, умными машинами, умными детьми и начальниками.

Юрист: Ха-ха. Опять у тебя мечта интеллигента, а не народа!

Главный партийный: Это у него мечта интеллигента напевает: «девочка, живущая в сети, нашедшая любовь»…

Я никуда не гожусь! Я думаю про мир с рефлективными руководителями, находящимися в сервисной позиции по отношению к инженерам, и с сетевыми организованностями свободных, счастливых мыслителей, которые сами и готовят властные решения. Не экспертный совет, коллегиально предсказывающий погоду, а нечто иное. Это призрачное благополучное будущее, которое еще надо разрисовать партийному для разных слоев населения, потому что он действует, а не философствует. Мрачная тень будущего – откат к раннеиндустриальной фазе, угольный и грязный ядерный топливный сценарий, тоталитарные режимы, регресс науки, технологии и демократии уже висит над нами. Такое точно не понравится никому. Будем напирать на «умное».

Юрист: Друзья, понятно, что переход, прыжок через барьер – это революция. Традиционно революции происходят в России, а Европа затем мягко утилизирует наш опыт. И что же, когнитивный переход опять произойдет в «одной отдельно взятой стране», в который мы имеем счастье проживать? Опять придется стать первыми и взять на себя весь риск будущего?

Креативщик: А помните, что революционерами и жертвуют, как правило? Сегодня у нас в стране верхи не могут управлять никак – ни по старому, ни по-новому. Низы не осознают себя вообще. Элита не проявлена. Люди недовольны своей жизнью и друг другом. Все. Нет у нас революционной ситуации.

Мы уже слышали такое: «Революция – это неудавшаяся реформация. Когда нет сил вернуть первоначальный замысел Бога, приходится ломать хребет человеку». Это наследники Лютера. Они нам братья, ищут ту же «дикую карту» и так же дразнят статусных гусей.

Главный партийный: Тогда я вижу, что у нас совсем другой период – разночинский, так сказать, создание, по Глазычеву, «сетевых организованностей осмысленных меньшинств», и не видать мне манифеста, как я вижу.

Креативщик: Манифест Маркс написал еще до партии большевиков, нужен манифест.

Главный партийный: Ты посмотри на наши будущие революционные массы! это вовсе не рабочие и крестьяне начала XX века, а инженеры, обыватели, офисный планктон, служащие, чиновничий аппарат и еще – все пользователи сети интернет, их родители, дети и прочие родственники! Если у нас сегодня два класса: управляющие и управляемые, то как раз все управляемые в интеллектуальный пролетариат и входят.

Гуманитарий: Выходит, что интернет, появившись на 50 лет раньше своего эволюционно-технологического срока, сыграл с людьми злую шутку… Все поплыли в информационных полях, научились получать удовольствие от плавания, но не знают, как плыть к островам, и скоро утонут от изнеможения и информационных болезней, подцепленных в недружественном океане. Я читал ваш отчет, все так и есть, чаша отравы…

Креативщик: Но рабфак по имени интелфак случился в интернете сам собой, дал людям некие методы, правда – без содержания, увы. Ну, давайте восстанавливать содержание, ловить смыслы, работать в сети, наконец…

Тут мне становится понятно, что если солдаты революции 1917 года осваивали тексты Пушкина и участвовали вечерами в литературных судах над Белинским, чтобы обогатиться культурой, которой они были классово лишены, и стать элитой нового мира, то сегодня Сеть – это не доступное вместилище знаний, которые выработало человечество, а помойка мнений некомпетентных постмодернистов над этими знаниями. Рабфаковцы жаждали учиться! Было модно учиться, получать деятельные специальности для преобразования мира в царство свободы, равенства, братства. Сегодня Сеть – это путешествие, квест, эмоциональный гвалт и паразитное существование рыцарей воображения с мышкой в руках. Лопаты, огороды, станки и операционные столы еще не кончились, но будущие крестьяне, инженеры и хирурги уже все стали писателями и игроками виртуальных миров.

Я рискую бросить в аудиторию вопрос: кто должен находиться в сервисной функции по отношению к сетевому планктону? А кто должен действовать в старой формации, производить, выращивать, обслуживать? Вопрос стоит жестко: кого бы заставить работать на себя и что при этом делать самим?

Гуманитарий: Все-таки Сеть оказала человечеству услугу в образовательной сфере – она ликвидировала необходимость в «гумбольдтовских» университетах, заточенных под подготовку чиновников. Теперь такими стали все: от старушки с мобильным телефоном в руках до необразованного подростка с банковской карточкой. Сеть и сетевые услуги самостийно создали компетенцию заполнения бланков, а тем, кто умеет делать собственные сайты, – и создания формы этих бланков. Можно сколько угодно кричать, что школа не создает мировоззренческой «рамки», важно не это. Не школа и вуз дают практики последовательных операций по определенным правилам, это делает система сетевых услуг. Зачем учить писать сочинения и высказывать собственные мысли на примере великих произведений, они и так высказывают собственные мысли в «живых журналах», дневниках, на форумах и в письмах? Нет теперь рабфаковца, который, стыдясь, топчется у доски и не может сказать о Пушкине ничего, кроме даты смерти. Нет и такого, который не мог бы болтать о чем угодно сорок пять минут без перерыва, выпаливая свои убеждения. Школа как тренировка формальной логики, чтения, письма, счета утратила свои функции. Компьютер задает эти правила при включении ребенка в простые операции, даже и в игру. А мы все носимся с кризисом образования.

Главный партийный: Стоп, ты хочешь сказать, что весь этот разнородный и разновозрастный интеллектуальный пролетариат юзеров, в разной степени умный, работает на точно такой же управляющий класс… У нас есть массовый враг! За что идет борьба? За допденъги – да, но еще в большей степени за свободное время и за власть, то есть за рычаг управления обобщенным шариком. За игру на мировой шахматной доске!

Юрист: Во-во, если мы все умные, то почему он управляет, а я нет. Мы учились в одной школе, где нас ничему не научили. Если я хочу реформ, то, прежде всего, реформ в быту и сети. То есть, если ты там наверху такой бодрый до власти, дай мне мой all-inclusive, и я от тебя отстану. Даешь сеть бесплатную, минимальный кров и минимальную пищу, тепло и свет, а дальше я решу – буду ли я работать за твои дополнительные блага вершителя судеб, то есть участника управления, или мне и так хватит…

Философ: По этому пути уже пошла западная демократия, предоставив людям набор социальных благ, и они не умрут с голоду без работы. В России такого нет. У нас в стране до сих пор легко пропасть, будучи вполне себе интеллектуальным пользователем Сети. И вероятность того, что «весь мир насилья мы разрушим», все еще велика. Будущее, которое пришло за нами, это не слишком моральный без всякой вменяемый онтологии интеллектуальный пролетариат, то есть пользователь сети, который готов осуществлять в этой сети диверсии, вплоть до революции и перевода всех денег в электронные… А затем – в сетевые блямзики нового игрового мира. Этот пролетариат воюет на территории, которую другие воюющие знают плохо, он, похоже, победит. И вместе с руководящими элитами, даже теми, кто недавно завел в сети блоги, может сгинуть и реальная инженерия. Промышленность рухнет, останется слабо теплящийся агрокластер, энергетика, поддерживающая сети, и очень странный хаотический мировой порядок. Как было дико повиноваться революционной власти сумасшедших пролетариев в 1917-м, так будет и в 2017-м… К власти-то придут не системные программисты, а в большинстве своем – пользователи, которые говорят на сленгах, имеют смутные представления о Реальности, зато здорово ориентируются в виртуальности. Мы станем рабами новояза и протоколов обмена данными, потому что в свое время не досмотрели, куда течет время.

Ось Зла (только что вошел): Ладно-ладно, мне придется наладить работу по движению истории вперед, а не вспять. А для этого понадобится превратить мышление в достояние многих, адресовать им ответственность за будущее и сделать еще много нетипичного и невозможного. А с теми, в ком зреет бунт, нужно согласовать образ желаемого будущего. Добрым словом и пистолетом!

Креативщик: Ну, супер! Давайте сделаем анти-форсайт, то есть прогноз согласованный не с экспертами и элитами, а с массами.

Ось зла: Охолони, форсайтник, нам сначала нужна комиссия по человеческим ресурсам страны, раз этот ресурс, по нашему – Разум человека, становится в ближайшей эре главным.

Главный партийный (проворчав под нос: «Вот пришел, портит мне весь манифест для народа, что я им скажу про мышление, они не знают, как в этом слове ударение поставить правильно»): Товарищи! Мне это людям в сети писать, а не на воротах Виттенбергской церкви, я пока готов сказать им следующее.

Раз! Пролетариат нового интеллектуального мира уже есть. Он – мы и есть. Мы отчуждены от материальных результатов своего труда. Мы получаем мало благ (здоровье, образование, транспорт, жилище) и имеем претензии к управляющему классу за свое качество жизни. Отдайте:

Индустрию – инженерам!

Строительство – архитекторам!

Общее и высшее сетевое образование, правдивую и точную информацию – всем и в любом возрасте!

Управление – мудрым!

Тепло и свет, простое жилище, простое питание, общественный транспорт всем и бесплатно!

Два! Слушайте меня! Государство отвечает перед народом за энергетику, транспорт, продовольствие и безопасность.

Три! В новом мире минимальный личный пакет услуг, начальное образование и библиотеку медиапроектов среднего и высшего образования получит каждый!

Четыре! Все, что сверх этого, все – дорого. Экономика – безналоговая, страховая!

Креативщик (смеясь): Ну, я, кажется, понял, «Капитала» не будет, ограничимся коротким манифестом, а что у тебя с мерой инновационности проектов, и кто определит порядок финансирования?

Ось Зла: Социальная полезность – такая вот мера, то есть польза для всего общества, и вообще, самое полезное сейчас – это свернуть с катастрофической дороги, а то Европа машет лозунгами и марширует к пропасти. И наши – за ней… (Слово пропущено.)

Главный партийный: Ну вот истории сошлись: Призрак бродит по России! Призрак катастрофы!

Креативщик: Он же – Призрак земли обетованной! Он же призрак земли, устроенной по-новому! То есть, хотите лозунгов, их есть у меня:

Россия новых городов грядет!

Новые города – новое сознание!

Главный партийный (вот же прорвало!): Дальше слушайте!

Главное для нас – человек: его жизнь, его мысли и его деятельность. В будущем каждый сможет ответить на вопросы, кто он и зачем он живет, проявить свою волю и осознать свою миссию. Помочь пробуждению большинства – задача нашей партии.

Философ: Ох, батенька, давай только без аллюзий на Ульянова, а то как-то очень сюжетно. Я вижу, что, соединяя людей в пространстве знаниевых машинок коллективного мышления, мы подключаем их к думанию как к процессу и к Разуму как к пространству. Мы способствуем проявлению у них мышления. Пусть простят меня за эту вольность методологи. Д видите ли, считаю, что мышление – это время, которое нам осталось. Развитие прогностических способностей видится нами как проявление лояльности к будущему и ответственности за то, что человек и его коллеги/друзья наконструировали. У знаниевой машинки есть и еще одна задача – расширить зону присоединенного пространства личной ответственности за дом, рабочее место, район, город, мир, в котором человек живет. А в идеале – осознанное участие в процессах построения коллективного иного. Строительство новых городов, новых поселений, новых объектов – вот задачи для людей с новым сознанием. «Постройте для себя город!» – хороший лозунг.

Главный партийный: «Там, где философия, там мне не резон», сказал бы Высоцкий, а я уже заканчиваю:

Признаком нового мира будет не повышение издержек, а снижение их, не повышение цен, а снижение их, а также расширение пакета бесплатных услуг. Точка. Система же распределения прибыли, добавленного продукта будет направлена на замыкание экономических циклов, расширение спектра бесплатных услуг населению и на формирование государством новых потребностей в развитии. И особенно новых деятельностей.

Ось зла: Ну, слава Богу, а то про потребности слушать не могу с шестьдесят восьмого года.

Главный партийный: Не можешь – иди к историкам, а я закончу наш корявый манифест. Кстати, в шестьдесят восьмом тебя еще не было, и меня…

Последний пункт такой:

На долгие годы будущего мира будет модно делать хорошо, уметь многое, приносить пользу обществу, общаться с разными людьми, брать ответственность за риск и за новое. «Думай! Делай! Доверяй!» – три важные общественные компетенции.

Случилось два часа ночи, и мы разошлись. От разговора осталась фраза кого-то из забежавших историков: «Свобода – это крайне дорогое удовольствие». И вопросы

Креативщика в блокноте: что такое «ходить в сети»? Что такое «делать выбор в сети?» Как повышать свой уровень в сети?

Тогда мы не знали, что через полгода мы проиграем в сети сражение за русскую атомную гонку русским экспертам-прозападникам, перегруппируем войска и поставим вопрос о том, что такое в сети «летать»? И, выдохнув с новым набором интеллектуальных пролетариев, станем лепить «информационное крыло», так как там по тангажу и по крену никто пока не заявил свой патент.

«Дикая карта» № 8

Революция как элемент управления

Будем понимать под революцией коренное изменение государственной системы, происходящее при непосредственном и значимом участии народных масс, сопровождающееся насильственным переделом власти и собственности, преобразованием административных, правовых и военных институтов, а также системы образования. Революция может носить классовый характер, свидетельствовать о смене формации или даже фазы развития, но, разумеется, это не обязательно. Достаточно часто революционные перемены происходят в «надстройке», не затрагивая глубинные пласты общества.

Классический марксизм рассматривал революцию как основную форму социального движения, творческое, созидающее начало. Сегодня революция все чаще понимается как тяжелая болезнь государства и общества, страшная, неуправляемая и разрушающая сила. Интересно, что оба подхода явно или неявно исходят из ленинского определения революционной ситуации: низы не хотят жить по-старому, верхи не могут управлять по-старому. То есть революция воспринимается как политическое банкротство «верхов» – социальной элиты. Цитируя В. Шульгина: « Был класс, да съездился».

Представляется, что эта точка зрения неверна.

Начнем с того, что не вполне корректно определение революционной ситуации, данное В. Лениным. Низы почти всегда хотят жить по-старому, поскольку никакой другой жизни они не мыслят. Существует, однако, класс ситуаций, когда они жить по-старому просто не могут. Тогда все зависит от верхов. Если они сохраняют способность управлять по-старому, происходит бунт, а власти этот бунт подавляют. При этом пассионарность трудящихся масс падает: наиболее пассионарные элементы либо погибли в ходе бунта, либо смогли выдвинуться и занять позиции среди элит, – напряженность противоречий снижается, и ситуация в стране налаживается. Примером можно считать восстание Емельяна Пугачева. Или, уже в новейшее время, Кронштадтский мятеж.

Если правящая элита может научиться управлять по-новому, вместо революции происходят реформы. Система управления, государственные институты и социальные институции приспосабливаются к изменениям в стране и окружающем мире и восстанавливают способность адекватно реагировать на актуальные вызовы. В эпоху реформ активно работает социальный лифт, происходит частичная ротация элит. В итоге напряженность противоречий между «верхами» и «низами» опять-таки снижается, а страна выходит из кризиса усталой, но обновленной. В качестве успешных примеров можно привести Петровские реформы, отмену крепостного права в России, возрождение Германии при Аденауэре. Неудачные попытки – реформы Косыгина, Перестройка.

Революция возникает в том случае, если власть не может управлять ни по-старому, ни по-новому.

Казалось бы, это действительно означает банкротство правящей элиты и ее неспособность руководить страной. Но, внимание, вопрос! Кто нам сказал, что «угнетенные низы» или «трудящиеся массы» или «народ» имеют в этой ситуации рецепт «управления по-новому»? Уровень образования народных масс и их лидеров по определению ниже, чем у элиты, информированность о реальной ситуации обычно близка к нулю, практический опыт решения административных задач отсутствует. Вряд ли отсутствие наиболее необходимых для управления компетенций и квалификаций можно до конца компенсировать «революционным чутьем», пассионарностью, волей и здравым смыслом.

Сколько шансов на то, что любители найдут выход из ситуации, из которой профессионалы выхода не видят?

Я рискну утверждать, что во всех случаях, когда революция действительно проходила поверх правящей элиты, продемонстрировавшей полную недееспособность, дело заканчивалось национальной катастрофой с резким падением уровня и качества жизни, с упрощением экономических и социальных структур. Так в истории случалось, но, в общем, не часто. Гораздо чаще революции шли по другому сценарию и имели своим результатом вполне позитивные преобразования в обществе.

Нужно очень четко понимать, что в любом обществе и в любой ситуации элиты неоднородны. Внутри правящего слоя выделяются группировки, различающиеся положением в государственной иерархии, экономическими и политическими возможностями. Взгляды разных группировок на процесс управления и рамки, в которые заключен этот процесс, разумеется, не совпадают. Концепция реформ может зародиться внутри правящего слоя, но вне тех конкретных людей, которые в данный момент контролируют государство. Понятно, что реформаторы будут искать возможность применить свои взгляды на практике. В критической обстановке, когда возможность управлять страной по-старому будет исчерпана, они могут обратиться к народу, чтобы получить власть революционным путем.

К таким революционерам из правящей элиты относились Лафайет, Мирабо, Макс Баденский, а также, например, декабристы, у которых захватить власть и провести реформы не получилось.

Наконец, весьма интересна ситуация, когда элита знает , как управлять по-новому, имеет все необходимые компетенции, но применить свои знания и умения не может. Мешают особенности законодательной системы. Или, что бывает гораздо чаще, система связей, стяжек и противовесов внутри правящего слоя настолько переусложнена, что сколько-нибудь резкие изменения сложившегося положения невозможны.

Проанализируем этот вариант на двух примерах, сколь схожих, столь и противоположных: Октябрьская Революция в России и создание Третьего Рейха на базе Веймарской Республики в Германии.

В России мы видим демонстративный разрыв с предшествующим режимом, гражданскую войну, грубое нарушение законности, физическое уничтожение и ограбление свергнутой элиты.

В Германии приход Гитлера к власти происходит вполне легитимно, дальнейшие преобразования также совершаются «по правилам». В результате возникает тоталитарное государство, лишенное даже намека на существование демократических институтов. Правящая элита в значительной степени сохраняет жизнь и имущество, по крайней мере, до покушения на Гитлера, то есть до середины 1944 года.

Революция в России считается классическим примером восстания низов и разрушения государственного порядка. Попробуем, однако, рассмотреть ситуацию не предвзято.

Проигрыш Русско-Японской войны не только обострил в России социальные противоречия (революция 1905 г., относящаяся по нашей классификации к категории «бунтов»: «верхи» подавили ее по-старому ), но и вынудил правящую элиту по-новому проанализировать вызовы, стоящие перед страной. Россия, великая военная и колониальная империя, продемонстрировала полную неготовность к современной войне. При этом противник отнюдь не входил в «высшую лигу»: в 1905 году Япония неизмеримо уступала на море Великобритании, а на суше – Германии. Очень быстро стало понятно, что военное поражение – верхняя часть айсберга. Россия промышленность теряет конкурентоспособность, Россия все больше отстает от передовых европейских стран и США.

Причину отставания выявили работы Д. Менделеева, окончательная точка была поставлена уже во время Первой Мировой войны комиссией В. Вернадского, известной, как КЕПС (Комиссия по естественным производительным силам России).

Если очень кратко, то вердикт КЕПС выглядел следующим образом: по мере развития индустрии протяженность России стала ее ахиллесовой пятой. Даже если производительность труда будет такой же, как на Западе, если плотность железных дорог и количество электростанций на единицу площади достигнет западных показателей, российская промышленность все равно останется неконкурентоспособной, поскольку среднее транспортное плечо – больше, и, соответственно, выше транспортные издержки. Но проблема заключается в том, что до этих западных показателей «дистанции огромного размера». Россия больна инфраструктурной недостаточностью, ей нужна подлинная революция в организации и обеспечении производства. Для этой революции нет средств, и найти их невозможно, потому что «таких денег не бывает».

Острее всего проблему воспринял Генеральный штаб. Насколько можно судить, уже к 1910 году он подготовил два возможных решения. Первое было вполне очевидным: выиграть предстоящую войну с Германией и Австро-Венгрией, выиграть любой ценой, но так, чтобы победа выглядела неоспоримой. После этого ограбить поверженного противника дочиста и за его счет провести модернизацию. Но тогда нужно побеждать в скоротечной войне – до того, как союзники развернут весь свой военный и промышленный потенциал. Понятно, что после Цусимы и Порт-Артура разумные люди в Генштабе обязаны были задать себе вопрос: а что делать, если быстро победить не получится? Затяжная война оборачивалась для России катастрофой вне всякой зависимости от окончательного результата. В случае победы Центральных держав инфраструктурная отсталость России была бы зафиксирована Германией, а в случае их поражения – союзниками. В обоих случаях вырисовывалась малоприятная перспектива полуколонии по образцу Турции или Китая.

И тогда возникает второе, невероятное решение. Найти в России силу, которая способна провести модернизацию за счет внутренних ресурсов – за счет всего и не взирая ни на что – ни на закон, ни на обычаи, ни на человечность.

Какое-то время Генштаб, очевидно, рассматривает средний вариант: верхушечный переворот, замена Николая Второго Великим князем Николаем Николаевичем. От этой компромиссной идеи отказались где-то между 1915 и 1916 гг. В 1917 году ставка была окончательно сделана на партию большевиков.

Связь между большевиками и российским генеральным штабом прослеживается вполне четко, равно как и преемственность между программой ГОЭЛРО и деятельностью КЕПС. «В людях» взаимодействие осуществлялось через братьев Бонч-Бруевичей, из которых один фактически заведовал орготделом партии большевиков, а после революции стал управделами СНК и личным порученцем Ленина, а второй был офицером Генштаба и осенью 1917 г. возглавлял Северный Фронт. М. Бонч-Бруевич был очень хорошо знаком с генералами, сыгравшими ключевую роль в феврале и октябре 1917 года, – Лукомским, Даниловым, Потаповым, водил он знакомство и с промышленниками уровня Гучкова. Не меньшее значение имела связь Потапова, заместителя начальника генштаба и генерал-квартирмейстера, со старым большевиком Кедровым. Незадолго до революции Кедров свел Потапова с членом ВРК Подвойским. Стороны мило побеседовали, в результате чего Генштаб палец о палец не ударил во время штурма Зимнего, а после переворота – перешел на сторону советской власти. К концу 1918 года генштабисты занимают ведущие должности во всей структуре военного управления Красной Армии. Даже количественно генштабистов в РККА было больше, чем во всех белых армиях вместе взятых, если же рассматривать высшую штабную элиту, то она участвует в гражданской войне на стороне советской власти практически целиком. В ответ большевики относятся к сотрудникам генштаба с известной мягкостью, само учреждение продолжает работать и получать зарплату, наряду с комиссией Вернадского. Еще во время Гражданской войны разворачивается масштабная программа изучения опыта Первой мировой войны. А в феврале 1920 г. дается старт плану ГОЭЛРО, руководство которым сосредотачивается в руках Ленина, Калинина и Кржижановского. С этого момента молодое советское государство начинает инфраструктурную гонку.

Управленческая элита в лице Генштаба, промышленная элита в лице ряда промышленников и предпринимателей, вносящих деньги в кассу большевиков, интеллектуальная элита Комиссии Вернадского, инженерная элита – все эти люди, составляющие основу правящего класса дореволюционной России, пожертвовали жизнью, честью, имуществом, империей, династией, но они придали большевистскому перевороту творческое, созидательное начало, сделали его революцией. А большевики, со своей стороны, не остановились ни перед чем, решая задачу инфраструктурной недостаточности страны. И для индустриальной фазы развития они вполне справились с ней, превратив к началу 1960-х годов Россию в сверхдержаву.

Германия традиционно предпочитает половинчатый «прусский путь» в революционных преобразованиях. После Первой Мировой войны перед страной встала задача восстановления государственности и воссоздания армии. Невооруженным глазом было видно, что Веймарская Республика эту задачу решить не способна, даже при молчаливом содействии держав-победительниц. И уже с середины 1920-х годов возникают контакты между германскими промышленниками, прежде всего Тиссеном и Функом, и маргинальной партией только что вышедшего из тюрьмы А. Гитлера. Гитлер быстро находит общий язык и с военными, такими как Бек и Бломберг. Изначально поставлен вопрос о свержении Республики, отмене Версальского договора и перевооружении армии любой ценой, но генералы и промышленники просят – а Гитлер обещает – сделать все это исключительно законным, мирным путем. Позиция Гитлера выражена очень точно: переворот является не первым, а последним актом революции; НСДАП захватит власть тогда, когда государство будет к этому вполне подготовлено.

Понятно, что преемственность веймарской и гитлеровской элиты первоначально была выражена гораздо сильнее, нежели связь между высшими слоями Российской империи и советской республики. Тем не менее определенная ротация кадров произошла и в Германии.

НСДАП решила задачу модернизации страны и отмены Версальских ограничений, но – ценой мировой войны, национальной катастрофы и нового военного поражения. Вполне возможно, что «прусский» половинчатый путь, попытка устроить «революцию без революции» с неизбежностью приводит к подобным трагическим результатам. Тем не менее следует заметить, что Версаль породил катастрофическую депрессию в Германии – депрессию социальную, психологическую и экономическую, в то время как разгром во Второй Мировой войне стал началом нового подъема страны и в конечном счете привел к созданию Европейского Союза.

Подведем итог. Революцию отличает от бунта наличие проектности. Практически всегда эта проектность создается правящей элитой для решения тех задач, которые не могут быть решены легитимно. Эта элита является и источником революции, и ее жертвой. Другими словами, революция – специфическая форма налога кровью, который во все времена и во всех режимах возлагается на правящий слой.

 

«– Ты хочешь уничтожить корабль? – спросил командир вполне спокойным тоном.

– Мы пройдем сквозь Кассини, и я заторможу на той стороне, – ответил Кальдер так же спокойно.

Не успел еще окончиться этот разговор, как мы вошли в боковое вращение. Видимо, в результате внезапного скачка ускорения, с которого Кальдер начал прохождение щели, положение зонда в катапульте изменилось каким-то образом, и хотя боковой момент уменьшился, но поток газов шел теперь по касательной к корпусу, так что весь корабль вертелся, как волчок, по продольной оси. Сначала вращение было довольно медленное, но с каждой секундой ускорялось. Это было началом катастрофы. Кальдер невольно вызвал ее тем, что очень резко увеличил ускорение.

– Объясните трибуналу, почему, по вашему мнению, Кальдер увеличил ускорение?

– Обвинение заявляет протест. Свидетель пристрастен и, несомненно, ответит, как он уже заявлял, что Кальдер пытался принудить командира к молчанию.

– Я вовсе не это хотел сказать. Кальдеру не обязательно было увеличивать ускорение скачком, он мог сделать это постепенно, но большая тяга была все равно необходима, если он собирался войти в Кассини. В околосатурновом пространстве крайне трудно маневрировать, тут на каждом шагу сталкиваешься с математически не разрешимыми задачами о движении многих тел. Воздействие самого Сатурна, массы его колец и ближайших спутников – все это, вместе взятое, создает поле тяготения, в котором невозможно одновременно учесть всю сумму возмущений. Вдобавок у нас был еще боковой момент со стороны зонда. При этих обстоятельствах мы двигались по траектории, которая была результатом воздействия множества сил: и собственной тяги корабля, и притяжения распределенных в пространстве масс. Так вот, чем большую тягу мы имели, тем меньше становилось влияние возмущающих факторов, потому что их величина была постоянной, а величина нашей скорости росла. Увеличивая быстроту движения, Кальдер делал нашу траекторию менее чувствительной к внешним возмущающим факторам. Я убежден, что проход ему удался бы, если б не это внезапно возникшее боковое вращение.

– Вы считаете, что для полностью исправного корабля прохождение через щель было возможно?

– Ну конечно. Это вполне возможный маневр, хоть его и запрещают все учебники космолоции. Щель Кассини имеет ширину три с половиной тысячи километров; на обочинах ее полным-полно крупной ледяной и метеоритной пыли, которую визуально заметить, правда, нельзя, но в которой корабль, идущий на гиперболической, сгорит наверняка. Более или менее чистое пространство, через которое можно пройти, имеет километров пятьсот-шестьсот в ширину. На малых скоростях войти в такой коридор нетрудно, но при больших появляется гравитационный дрейф; поэтому Кальдер сначала тщательно нацелился носом в щель, а уж потом дал большую тягу. Если бы зонд не повернулся, все сошло бы гладко. По крайней мере, я так думаю. Конечно, был определенный риск – примерно один шанс из тридцати, – что мы врежемся в какой-нибудь одиночный обломок. Но тут начались эти продольные обороты. Кальдер пытался их погасить, но это ему не удалось. Он очень упорно боролся. Это я должен признать.

(…)

– Зачем он выключил тягу?

– Он хотел пройти сквозь щель почти по прямой, но не мог погасить продольных оборотов корабля. “Голиаф ” кружился как волчок и вел себя как волчок: сопротивлялся тяговой силе, которая стремилась установить его вдоль оси. Мы попали в прецессию: чем больше возрастала наша скорость, тем сильнее раскачивалась корма. В результате мы шли по сильно вытянутой винтовой, корабль раскачивало с боку на бок, а каждый из таких витков имел добрую сотню километров в диаметре. С такой траекторией мы могли запросто угодить в край кольца, а не в центр щели. Кальдер уже не мог ничего поделать. Он сел в воронку.

– Что это значит?

– Мы обычно так называем необратимые ситуации, в которые легко попасть, но из которых нет выхода. Дальнейший наш полет был уже совершенно непредсказуемым. Когда Кальдер выключил двигатели, я думал, что он просто отдается на волю случая. Цифры так и мигали в окошках индикаторов, но вычислять было уже нечего. Кольца сверкали так, что больно было смотреть, – они ведь состоят из ледяных глыб. Они кружились перед нами, как карусель, вместе со щелью, которая походила на черную трещину. В таких случаях время замедляется неимоверно…» (Ст. Лем)

Социальные механизмы действуют статистически. Говоря о барьерном торможении, о «политике нулевой пассионарности», приводя примеры сейфера, велфера, иллфера и иных общественных практик, мы имеем в виду, что с начала 1970-х годов перечисленные явления и процессы начинают проявляться в обществе, со временем – все более ярко. Их можно наблюдать воочию и диагностировать аналитически – по новостным материалам, экспертным заключениям, изменениям юридической практики, движению патентов, состоянию мировых рынков. Можно изучать их проявления в культуре: например, кризис научной фантастики в 1970-х годах и взлет «фэнтези», расцвет «женского романа», который неожиданно становится самым популярным литературным жанром, – все это, конечно, проявление барьерных закономерностей.

Однако распространенность не подразумевает повсеместности. Как говорил Дж. Толкиен, «Зло не царит над миром безраздельно», и мы далеки от мысли, что в мире нет никакой альтернативы постиндустриальному замедлению технологического и социального развития и последующей фазовой катастрофе. Будь это так, не имело бы смысла писать данную книгу.

В конце концов, на последнюю четверть XX столетия приходится «IT-прорыв»: коренной переворот в системах обработки информации и в технике связи. Был построен и выведен на орбиту телескоп «Хаббл». Завершена расшифровка человеческого генома, что породило целый ливень сопутствующих разработок и технологий. Началось проникновение на уровень нанотехнологий.

Возникло такое совершенно новое политическое образование, как Европейский Союз с его общим валютным, таможенным, визовым и юридическим пространством. При общемировом снижении темпов экономического и технологического роста интенсивно развивалась Финляндия, Индия, некоторые страны Юго-Восточной Азии, Китай. Причем в отношении стран Востока можно сказать, что они еще не вступили в этап барьерного торможения, в сущности, там сегодня еще только достраивается промышленная фаза. Но Финляндия – несомненно, страна постиндустриальная, и «Нокия» добилась несомненных успехов, несмотря на все негативные тенденции, кстати, проявленные в Финляндии очень ярко. До самого последнего момента, до кризиса 2008 года, Исландия и Ирландия осуществляли свой локальный проект когнитивного перехода.

В той же научной фантастике возникли новые имена, такие как В. Виндж, Д. Симмонс. Р. Лафферти опубликовал замечательные рассказы: о «быстром мире» – «Долгая ночь со вторника на среду» и о «забарьерном» образовании – «Школа на Камирои».

В Соединенных Штатах Америки Голливуд вдруг, после Нью-Орлеанской катастрофы, «проснулся» и выпустил на экраны целую группу фильмов и сериалов, направленных на воспитание пассионарного, образованного, человека, умеющего удерживать позицию. «Делай, что должен, и будь что будет».

Вполне понятно, что мировые элиты не злонамеренны, и в их планы постиндустриальная катастрофа не входит, тем более что она подразумевает очень высокую вероятность физического уничтожения всего современного глобализированного правящего класса. Поэтому негативные тенденции как-то отслеживаются, и им что-то, по мере сил и возможностей, противопоставляется. Увы, как показывает опыт всех без исключения ролевых игр, люди, находящиеся у власти, всегда реагируют на конкретную тактическую угрозу, а не на отдаленную проблему стратегического характера, даже если ее опасность они вполне осознают. Иными словами, профилактика «нового 1968 года» всегда кажется властям задачей более актуальной, нежели воспитание населения, способного перейти постиндустриальный барьер.

Выше были перечислены все или почти все примеры сопротивления «барьерным» тенденциям и социальным практикам. Одна ласточка, несомненно, намекает на возможность наступления весны, но все-таки весну не делает. Ирония сложившейся ситуации состоит в том, что мы встречаем критический этап в истории человечества в совершенно неподходящей организационно-деятельностной конфигурации: с низкопассионарным населением, управлением, склонным к решению узкоэгоистических задач, неэффективной экономикой и потерявшей динамику культурой.

«Неверно, что Марна – “сражение, которого не было”. Мы ознакомимся еще с этой действительно кровавой борьбой, которая кипела на подступах к Парижу, на берегах Марны, в болотах и лесах Шампани, на Марно-Рейнском канале, у Вердена, в Лотарингии. Битвы такого размаха еще не было в истории. Не одна битва, а целых пять одновременных битв: на Урке, на Б. и М. Морене, у Сенгондских болот, на Марно-Рейнском канале, у Ревинъи и Вердена. И каждая из этих отдельных битв достойна сравнения с большими сражениями минувших эпох» (М. Галактионов).

 

Пространство стратегий

В целом, ситуация выглядит следующим образом.

Столкновение цивилизации с постиндустриальным барьером проявилось как возникновение ряда «тормозящих» социальных практик. Это усугубилось попытками правящих кругов Запада предотвратить развитие революционной ситуации 1968 года, что вылилось в «политику нулевой пассионарности» и строительство «социального государства». В результате произошло резкое снижение качества человеческого материала, упала производительность капитала и возникла угроза кризиса евроатлантического «мира-экономики».

Ответом на этот риск стала политика глобализации, которая стала возможной после краха СССР. Глобализация привела, однако, лишь к двадцатилетней передышке. Начало кризиса удалось отодвинуть, но за счет увеличения его масштаба. К концу 2008 года экономические возможности глобализированной экономики были полностью исчерпаны.

Кроме того, распад Советского Союза и крушение советского «мира-экономики» снизили уровень технологической, научной и военной конкуренции, что, во-первых, привело к дополнительному барьерному торможению и, во-вторых, уничтожило возможность выхода из экономического кризиса через перекачку инвестиционных ресурсов в альтернативные экономические структуры (механизм Кондратьева). На практике это проявилось как «пропуск» очередного Кондратьевского цикла.

Политика глобализации привела к росту международного терроризма и переходу его в новую, гораздо более опасную форму. 11 сентября 2001 года мир столкнулся с классическим «событием-маркером», обозначающим «точку невозврата» в фазовом кризисе. Реакция Запада на разрушение «башен-близнецов» была инстинктивной и вполне гомеостатической, то есть выполненной в логике естественного ответа социальной системы на внешний раздражитель. Результатом стали две малопопулярные и затратные войны, а также развитие практики ограничения демократических свобод под предлогом борьбы с терроризмом.

«Как первое и второе, так и третье – совершенно бессмысленно, вы сами понимаете».

После 2001 года и кризиса «доткомов» барьерные угрозы начинают восприниматься некоторыми национальными лидерами всерьез. Обсуждаются возможности крупной войны, девальвации доллара и три основные версии технологического развития.

Версия первая. Не делать ничего! В сценировании это называется инерционным сценарием, который, как правило, наиболее вероятен. Воплощением этой сценарной версии стала «концепция устойчивого развития». Поскольку даже в рамках инерционного подхода что-то делать с падением производительности капитала все-таки было надо, началось надувание «экологического пузыря». Предполагалось извлечь новые стоимости из модели «глобального потепления» – так возникли квоты на парниковые газы, распространились электромобили и гибриды, развилась мода на альтернативные источники энергии и была сформулирована доктрина «безуглеродных городов».

Версия вторая. Создать в стране условия для формирования новых, лежащих за пределами индустриального мира, образов жизни, деятельности и мышления. Данный сценарий был доведен до осмысленного текста только в Японии при Д. Коидзуми, но ряд небольших государств рискнули применить его в своей повседневной политике, Ирландия, Исландия, Сингапур, Тайвань, отчасти Малайзия. Европейский Союз всерьез считал, до кризиса 2008 года, что у них этот проект реализован «де-факто». Россия, как водится, уже десять лет не может определиться с тем, реализует она данный сценарий или нет. Соединенные Штаты, как обычно, сменили администрацию и начали последовательно и методично создавать предпосылки для когнитивного проектирования.

Версия третья. Перейти от «хайтека» к «хайесттеку», то есть резко усилить инновационный сектор в экономике. Эта сценарная версия насчитывает несколько вариантов.

Наиболее простой и традиционный – развивать «инноватику вообще», не конкретизируя это понятие: «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ». В реальности вариант свелся к строительству технопарков, организации венчурных фондов и клубов «бизнес-ангелов» и созданию через частно-государственное партнерство национальных инновационных систем. Позитивные результаты это принесло только в Финляндии, в остальных же странах быстро выяснилось, что таким путем невозможно не то что получить настоящую инновационную экономику, но даже просто надуть «инновационный пузырь». К тому же недавний кризис «доткомов» не внушал особенного оптимизма.

Второй вариант: сконцентрироваться на информационных технологиях и сетевой индустрии. Считалось, что, несмотря на серьезную конкуренцию в этом секторе, там еще достаточно свободного пространства для разворачивания инновационной экономики. Это и в действительности так, но любая новая информационная технология вступает в противоречие с уже налаженной системой контроля над информационным пространством, поэтому ее реальная доходность всегда оказывается гораздо ниже планируемой.

Третий вариант – включить в экономический оборот принципиально новые технологические системы, ранее или вообще не известные, или же – занимавшие нишевые рынки. Речь идет, конечно, о биотехнологиях и нанотехнологиях. Здесь в самом деле открываются широкие экономические возможности, и Соединенные Штаты на всякий случай «застолбили территорию», приняв ряд законодательных актов, организовав Биотехнологическую корпорацию и выступив с «Национальной инициативой в области нанотехнологий».

Вариант четвертый – изменить экономическую систему – приведен «для полноты», поскольку ни одна страна не ударила в этом направлении и палец о палец.

Ведущий: У тебя уже нет Юга, ты продолжаешь настаивать?

Президент США, 2024 год: Да, ниже Аризоны все равно некого спасать, Канаверал жалко, Космос мы быстро не вернем…

Ведущий: А что остальные?

Европа: У нас еще хуже, похоже, что у нас эквивалент XVI века.

Ведущий: Что, турки взяли Вену?

Европа: Если бы турки! Черная Африка.

На конец игры США потеряли больше половины населения, утратила так называемые испаноговорящие штаты, но у них осталась инициатива; Россия, став империей Зла, отброшена революцией, и, пока она поднимется, новая Америка сумеет утилизировать ее инновации, учтя недостатки. Так было с так называемым «дешевым жильем», пришедшим из России в страны Европы ровно век назад.

Россия: Мы даже сопротивлялись, но все-таки не смогли выбраться из предложенной нам колеи и стали бряцать оружием в тот момент, когда счет уже шел не на бомбы, а на оставшихся мыслящих людей…

Франция: Похоже, нас раздолбали, мы стали чем-то вроде сегодняшней Грузии, амбиции есть, а потенциала нет. Катимся вниз.

Китай: Мы построили свой индустриальный мир, и кому он теперь нужен при транспортном коллапсе? Мы все сделали правильно… а толку чуть.

Япония: Ввязавшись в войну с Россией, мы, конечно, сделали ей проблемы, но сами потеряли плацдарм азиатско-тихоокеанского региона, в котором могли бы стать законодателями экономической моды, пока американе там парятся с внутренними противоречиями. Мы похожи на Россию, и нас и их спровоцировали отыграть гибель Рима вместо Америки, а она слила все лишнее и стоит перед рассветом. А казались нам такими идиотами.

(Знаниевый реактор, учебный курс 2008–2009 года)

На сегодня можно с уверенностью сказать, что все перечисленные сценарные разработки запоздали. Тем не менее делать что-то надо, «и ничего нельзя даже посоветовать, разве что не создавать слабости и не подставлять под бой фигуры и пешки». Бывают такие ситуации, когда командующему остается рассчитывать только на героизм своих солдат, а политикам и промышленникам – только на гениальность своих ученых и инженеров, на их способность «сэкономить» одно-два или даже три десятилетия.

Ситуация усугубляется тем, что процессы барьерного торможения зашли очень далеко, и к тому же инновационно настроенные лидеры составляют среди мировых элит меньшинство, хотя и влиятельное. В целом истэблишмент склонен придерживаться своей прежней политики, разве что – внести в нее некоторые тактические коррективы. И в условиях фазового кризиса трудно рассчитывать на лучшее.

Необходимо принять во внимание, что в мире уже наблюдается нехватка энергии и, возможно, продовольствия. Любая стратегия, направленная на создание новых секторов экономики – в виде инновационных систем или новых технологических кластеров, до известной степени даже раздувание «пузырей», – приведет к росту требований на электроэнергию и, вероятно, к прогрессирующей ее нехватке. Поэтому любое инновационное продвижение потребует в качестве своего фундамента опережающего развития энергетического сектора. На это тоже потребуются деньги, люди, которых всегда не хватает, и время, которого нет совсем.

«Окно» сценарных возможностей закрывается на наших глазах, но оно еще не закрыто окончательно.

Примерно так выглядит сценарное пространство, на котором развернутся все значимые события ближайшего десятилетия.

Читатель, я с вами не спорю, я просто объясняю вам, какой счет и кто играет!

 

Диаграмма страхов: системные механизмы трансформации общества при фазовом кризисе

Необходимо понимать, что представители высших управленческих элит и даже самой «мировой закулисы», если она существует, – такие же люди, как все остальные. Другими словами, постиндустриальные барьерные эффекты точно так же действуют на них, как и на «человека с улицы», и это всегда нужно учитывать.

В известном смысле, «политика нулевой пассионарности» не была придумана европейскими лидерами. Она была «подсказана» им самим постиндустриальным барьером. «Человек и не такие вещи делает, когда понервничает. Логика оставляет нас гораздо раньше, чем жизнь. Тогда каждый начинает поступать бессмысленно…»

Фазовый кризис всегда проявляется сначала как кризис господствующей трансценденции. Истончается, пропадает, ставится под «бытовое сомнение» вера. Кризис античности ознаменовали слова: «Умер великий Пан». В начале XX века Ф. Ницше повторил: «Бог умер», хотя это его совершенно не радовало.

Истончение господствующей трансценденции, а в данном случае мы говорим о евро-атлантической цивилизации и, следовательно, о христианской вере, проявляется не как распространение «безбожия», в форме атеизма, пантеизма, деизма, гностицизма. Это и не конкуренция со стороны других религий. Речь идет скорее о том, что вера перестает оказывать какое-либо влияние на поведение человека в личной и общественной жизни. При этом полностью прекращается личный богословский поиск, и человек остается одиноким перед лицом базовых философских вопросов: Кто я? Откуда я пришел? Зачем? Куда я иду?

Если найти приемлемый для себя ответ не удается, кризис трансценденции перерастает в кризис онтологии. Разваливается картина мира. Иногда она и не собирается. Этот процесс усугубляется падением уровня образования и фрагментацией научного знания. Здесь важно понимать, что европейский атеизм и естественнонаучная парадигматика, бэконовская и постбэконовская, имеют христианские корни и тоже затронуты общим упадком западного христианства. Иначе говоря, современный «средний ученый» так же беспомощен в отношении «вечных вопросов», как и любой обыватель. «Исключения редки, хотя я исключениям рад».

Кризис онтологии имеет два основных проявления. Это – растерянность в жизни и страх смерти. Последнее носит ключевой характер, как справедливо указал Дж. Толкиен в главах «Сильмариллиона», посвященных падению Нуменора:

«Однако ужас смерти все более затемнял их сердца, и они, как могли, отдаляли его; они начали возводить для своих мертвецов громадные гробницы; мудрецы же неустанно искали тайну бессмертия или, по меньшей мере, долголетия. Однако они лишь научились в совершенстве сохранять нетленной мертвую плоть, и вот весь край наполнился безмолвными усыпальницами, где в священном мраке таилась смерть. Живые же все более страстно предавались наслаждению, выдумывая все новые роскошества и забавы…

И все-таки Смерть не покинула страну, а являлась все чаще, все скорее и во все более ужасных обличьях. Ибо, если в прежние времена люди медленно старились и, устав от мира, засыпали вечным сном, то ныне безумье и слабость овладели ими; но по-прежнему боялись они умирать и уходить во тьму, во владение избранного ими же властелина; и, умирая, проклинали самих себя. В те дни люди по самому пустячному поводу хватались за оружие и убивали друг друга, ибо стали скоры на гнев; к тому же Саурон, бродя по краю, стравливал людей, так что они проклинали короля и властителей, и всякого, кто владел чем-то, чего не было у них; а стоявшие у власти жестоко мстили».

Страх смерти, будучи базовым экзистенциальным переживанием, обычно не воспринимается обыденным сознанием и не рефлектируется. В социальном мире он проявляется в «распакованном» виде, причем проявления его тем более многообразны, чем дальше зашел кризис базовой трансценденции.

Общую схему трансформации социальных процессов в результате такого кризиса можно представить в следующем укрупненном виде:

Следует обратить внимание на сугубо гомеостатический характер этой схемы. Базовая проблема не решается, ее никто и не пытается решить. Точно так же ничего не делается со страхами. Зато под действием этих страхов системные общественные механизмы приводят в действие национальные и международные институты, которые модифицируют социальные практики, приспосабливая их к пространству страхов. Трансформация жизненных укладов приводит к возникновению ряда проблем. Некоторые из них ставят под угрозу нормальное функционирование мира-экономики, что вызывает вторичные институциональные изменения.

Можно рассматривать «барьерные» социопрактики (сейфер, велфер и т. д.) как форму приспособления цивилизации к фазовому кризису, своеобразную «аутоиммунную реакцию».

Популярный Доктор Хаус из американского сериала предложил бы попробовать стероиды, то есть инновационное развитие…

Существенно, что сегодня страхами охвачена вся схема: они воздействуют не только на системные механизмы, но и напрямую – на институциональные решения и социальные практики.

Пространство страхов сегодня имеет сложную четырехуровневую структуру:

Любопытно, что в сфере страхов также произошло своеобразное «всплытие реликтов». Страх болезни, нищеты и голодной смерти, несомненно, носит доиндустриальный характер. Скорее всего, он даже дотрадиционный и связан с эпохой мезолитического кризиса. Страх глобальной катастрофы – конца света возник вместе с античным кризисом. Страх сексуального насилия, похоже, отсылает нас к эпохе антропогенеза, когда животное спаривание через приспособительный механизм «секса в обмен на пищу» переплавлялось в высшую форму человеческого общения, и распаковывался семантический спектр слова «любовь»:

Диаграмма, описывающая влияние страхов на социопрактики, выглядит следующим образом:

Здесь красные стрелки обозначают воздействие на общество со стороны блока страхов, а черные – фиксируют порядки трансформационных процессов: общественные механизмы – социальные институты – правовые, институциональные, концептуальные решения – базовые социопрактики – вторичные социопрактики.

Гуманитарий: А у тебя есть способ помочь обывателю, который боится детей и женщин, потому что мало ли что, заставят на себя работать. Еще боится нищеты и все время скопидомничает, да еще – в ужасе от любых перемен и, чтоб их не было, готов даже доползти до площади и митинговать?

Юрист (смеясь): Так ведь точно заставят, и «от сумы не зарекайся», у нас государство такое: всю прошлую зиму снег не чистили, а в эту зиму изволь заплатить налог в декабре за то, что та зима холодная была, службы не справлялись…

Проснулся: Одеть в форму, дать ружье в руки, и пусть инспектирует заполярные земли, раз у него ни жены, ни детей… Пусть долг перед родиной выполнит, она тоже женщина…

Философ: Хороший метод, отсев большой

Психическая: Тут не обывателя надо поддерживать, а тех, кто что-то хочет сделать, а то они в одиночку о систему и людей разбиваются просто.

Проснулся: Нужно свободное место в системе, как Спилберг пришел, написал, что режиссер, и ничего, как-то на первые «Челюсти» средств ему накидали.

Танечка: Да, а у нас обычно с инновациями лезут в школу или в университет, там крепкие системы, их Спилбергами не прошибешь, они мыслят категориями: кадры, студенты, преподаватели, но никак не люди… Там тебя сразу превращают в социальную роль с жесткими рамками.

Психическая: А Никитин говорит, что среда, в которой живет мышление… Ну а там страхи-то есть?

Философ: Есть, но другие: страх вечных окольных троп, страх потерять себя, страх потерять друга, любимую, страх «Цветов для Элджернона» [30]Д. Киз, «Цветы для Элджернона», рассказ и одноименный роман.
…

Проснулся: «Цветы…», пожалуй, – самый подходящий пример к теме про «закрывающееся окно», это ж про деградацию, про то, что когда-то ты мерил скорость света, а теперь меряешь длину угря и отбраковываешь, если нестандарт, и сидишь не в университете, а на рыбной ферме в Финляндии. И что ты там делаешь? И кто в тебе знает про квантовые скачки?

Психическая: Ну хорошо, создадим мы эти среды, и что? Он выйдет в мир, и ему скажут: «Придурок! Какое будущее? Где ты эту траву берешь? Считать умеешь – иди в “Мегафон ”, там платят побольше!»

Изобразим обратные связи между социальными практиками, вызываемыми ими последствиями и вторичными социальными институтами («приспособление к приспособлению»):

Или, развертывая сценарные развилки (обозначены серым цветом) до политических и институциональных решений:

Понятно, что на диаграммах изображены только наиболее важные причинно-следственные и логические связи.

Вторичные социопрактики и соответствующие институты не решают базовых постиндустриальных проблем, но их успешная инсталляция позволяет выиграть время. Опыт Римской Империи и античного кризиса показывает, что это может оказаться принципиальным. И, во всяком, случае, возникает возможность какое-то время поддерживать привычные стандарты жизни, то есть оттянуть начало фазовой катастрофы.

Подчеркнем, что сегодня все вторичные институциональные решения «антикризисного типа» национальны, и в этом смысле политика глобализации мертва: своя рубашка всегда ближе к телу, а в тяжелые времена – особенно. Зато можно с уверенностью предсказать интереснейшее соревнование национальных стратегий – инженерные «гонки» в областях энергетики, инновационного развития, новых и новейших технологий.

Принципиальным шагом развития в этих условиях стала бы организация альтернативной гонки – онтологической, претендующей на «приз» в виде общего или хотя бы частного решения проблемы постиндустриального кризиса трансценденции.

 

Вторичные социопрактики: «жар-птица» инновационной экономики

Вся эта книга посвящена инновационной экономике – разным ее версиям, возможностям, проблемам. Здесь мы коснемся только одного вопроса: инновационного развития в условиях барьерного торможения и порожденным им социопрактик. Этот вопрос представляет особый интерес, поскольку позволяет проследить механизм непринятия решений в постдемократическом обществе, где лица, принимающие решения, вынуждены на каждый шаг вперед делать если не шаг назад, то хотя бы шаг в сторону.

«Когда старые приемы не работают, приходится делать что-то совсем новое. Идеи инноватики заложены в каждом человеке, но ни одна социальная система не дает этому потенциалу развиваться, т. к. это выводит систему из равновесного состояния. Любое инновационное действие представляет риск. Понятно, что политические деятели в условиях господства сейфера стремятся этого риска избегать. Поэтом инноватика в политике возникает в трех случаях:

– когда необходимо описать и привести к “общему знаменателю ” уже сложившуюся инновационную деятельность;

– когда настолько все хорошо, что государство может позволить себе роскошь инновационной политики;

– когда государство находится в зоне ожидания кризиса, когда необходимо каким-то образом от него уйти. Когда есть ожидание, что появление чего-то нового, не входящего ни в чьи расчеты, позволит уйти от кризиса.

Сейчас ситуация именно такая. Вот почему США, Франция, Германия, Голландия, Южная Корея, Тайвань, Япония, Россия говорят, пишут и даже что-то делают в области инноваций.

Необходимо отметить, что в мировой истории все инновационные системы воспринимались таковыми только ретроспективно. В реальности это всегда были случайные результаты, возникшие только благодаря способности социальных систем к самоорганизации. Любая инновационная система в тот момент, когда она создана и воспринята как таковая, – как инновационная работать перестает. Это не означает, что она бесполезна. Она решает массу полезных задач, но перестает быть инновационной.

Университеты, Академия наук, технопарки – все это полезные вещи, но никакого отношения к современной инноватике уже не имеющие. Инноватика в том, что создается, но еще не создано. Мы должны стремиться к созданию инновационной системы, но ни в коем случае не создать ее. Это первое.

Второе. Поскольку инновации – это интерес государства и возникают они в головах небольшого количества человек, то все разговоры про бизнес, про две тысячи программистов и т. д. имеют отношение только к обслуживанию инновационного процесса, а не к нему самому (пример про “шведский стол”, придуманный одним сотрудником в одной из гостиниц, но внедренный тысячами бизнес-организаций). Тем не менее то, что на государственном уровне обсуждается инновационная повестка, снижает социальное противодействие инновациям. У человека, придумавшего что-то новое, появляется шанс быть услышанным и, может быть, использованным. Это и есть инновационная политика. В России, кстати, дела в этом отношении идут лучше, чем где-либо» [33]Обсуждение инновационного развития на форуме «Интерра», Новосибирск, 2010 г.
.

Из интервью «Русскому журналу»

– Прошло два года президентства Дмитрия Медведева. Можно ли сказать, сторонником какого именно мировоззрения является президент России? Можно ли сказать, что президентство Медведева и его интеллектуальные инициативы обновили поле российских идеологий? Усматриваете ли вы в Дмитрии Медведеве какое-либо политическое сходство с его предшественниками: Михаилом Горбачевым, Борисом Ельциным, Владимиром Путиным?

– Современные политики предпочитают имидж мировоззрению. Мировоззрение подразумевает позицию, ответственность, наличие определенной программы. А программа, содержащая какие-то элементы онтологии, привлечет одних избирателей, но оттолкнет многих других. Кроме того, политик с мировоззрением неудобен для своих коллег, поскольку одним лишь фактом своего существования ставит под сомнение современную демократическую «систему стяжек и противовесов», удобную и беспринципную.

Конечно, бывают исключения. Есть определенная позиция у Николя Саркози, и тем поучительней следить за его безуспешными попытками как-то проявить эту позицию внутри упорядоченной французской политической системы. У Михаила Горбачева было свое мировоззрение и определенная позиция, потому российская демократия, которую он же и создал, выбросила его из политики при первой возможности.

Особняком стоит фигура Владимира Путина. Глупо обвинить в отсутствии мировоззрения национального лидера России, но, с другой стороны, попробуйте сформулировать систему взглядов, которой придерживается премьер-министр. Очень трудная задача. Ведь нельзя же всерьез относить к мировоззрению и политической позиции призывы «мочить террористов в сортире» да выстраивание «вертикали власти».

На мой взгляд, Путин за годы своего президентства не реализовал и не пытался реализовать ни один внятный экономический или политический проект. Зато он расчистил российское пространство от чужих проектов: американских, европейских, китайских, корейских, японских – много их накопилось за несчастливую эпоху Бориса Ельцина. Это, кстати, немалая историческая заслуга. Владимир Путин не навязал себя России, он вернул Россию России.

Таким образом, мировоззрение Путина носит в известной мере негативный характер: премьер не очень хорошо понимает, чего он хочет. Зато он твердо знает, чего не хочет.

Эпоха Путина завершила тяжелый, но необходимый этап российской истории и подготовила почву для нового национального подъема. Проблема заключается в том, что в современном сверхконкурентном мире национальные цели реализуются только проектно. Поэтому сейчас стране нужен лидер, обладающий такой картиной мира, которая позволяет действовать проектно, жестко навязывать Реальности свою позицию, нарушать общепринятые правила, идти на предельный риск.

Является ли Дмитрий Медведев таким лидером?

«Против» говорит, прежде всего, его образование. От юриста традиционно требуется определенная осторожность, осмотрительность, аккуратность, скрупулезность, даже некоторое занудство. Юристы подчеркнуто не проектам. Впрочем, всегда можно найти исключения. Владимир Ульянов (Ленин), например, имел юридическое образование, но никто не упрекает его в отсутствии мировоззрения, политической воли или проектного мышления.

Но «против» говорят и обстоятельства прихода Дмитрия Медведева к власти. Все-таки он получил свой пост не только волей избирателей, но и как результат определенных договоренностей «в верхах». Во время выборов он воспринимался преемником Путина и, в известной степени, местоблюстителем национального лидера. Обычно на подобную позицию люди с четким мировоззрением не попадают.

С другой стороны, в пользу Дмитрия Медведева говорит его поведение в ходе Осетинского кризиса. В той сложнейшей ситуации президент проявил и волю, и твердость, и характер, и умение мыслить и действовать быстро. Весьма интересны выступления Медведева, посвященные инновационной политике, новым технологиям, «городам и регионам Будущего».

Разговорами дело не ограничивается. Принятие при Медведеве федеральной целевой программы создания замкнутого ядерного топливного цикла и реакторов на быстрых нейтронах – без всякого преувеличения исторический шаг. Не случайно это вызвало нервную реакцию в США, Европе и Японии. Думается, не без оглядки на позицию президента руководство Роскосмоса отреагировало на известие о свертывании американской программы пилотируемых полетов ледяным тезисом: «Наши планы будут реализовываться без изменений».

Представляется, что действительность, как всегда, сложнее и интереснее анализа. Сильным проектным мировоззрением обладает не Владимир Путин и не Дмитрий Медведев, а их организационно-деятельностная «двойка».

Я с большим интересом слежу за развитием отношений в этой связке. Складывается впечатление, что девять десятых российских масс-медиа спят и видят разрыв отношений между российскими лидерами и их последующую борьбу за власть, которая представляется им в стилистике отношений между В. Ющенко и Ю. Тимошенко после «Майдана».

Я не буду предсказывать, сколько времени еще просуществует «двойка» Медведев – Путин. Замечу только, что двухлетняя работа этого тандема представляет собой явление уникальное в российской истории, и уже только за попытку хочется сказать спасибо и президенту, и премьеру. Их связка обладает всеми чертами политика умного, решительного и оригинального.

Насколько можно судить, в фокусе внимания управляющего тандема находятся четыре взаимосвязанных вопроса.

Энергетическая безопасность страны. Здесь принят ряд стратегических решений, важнейшим из которых является уже упомянутое мною принятие ФЦП по «новой технологической платформе» и замкнутому топливному циклу.

Военная безопасность. Дело обстоит просто плохо. В настоящее время российская армия не способна к ведению крупных военных операций, даже инцидент в Осетии потребовал от вооруженных сил известного напряжения. Владимиру Путину не удалось провести осмысленную военную реформу, и эта задача осталась его преемнику, причем контуры этой реформы пока просматриваются с трудом. Сейчас принята новая военная доктрина страны. Она весьма уязвима для критики, но, по крайней мере, является военной доктриной, в отличие от предыдущей версии, по которой российская армия жила последние годы.

Продовольственная безопасность. Здесь нужно признать, что российское руководство чутко и очень своевременно уловило опасный тренд сокращения мировых продовольственных запасов и возникновения напряжений в соответствующих товарных потоках.

Инновационное развитие. Здесь есть четкое понимание «хотелок», гораздо хуже с принятием решений. В сущности, пока найдена единственная стратегия – создание государственных корпораций («Росатом», «Роснано», «Ростехнологии») и «закачка» в них денежных средств. Когда выяснится, что эти меры сами по себе успеха не приносят, будет поставлен вопрос о реформировании российской науки. Еще одна задача, которую не удалось решить Путину и которая грозит стать серьезным испытанием и для «двойки».

Этими четырьмя задачами проблемы России не исчерпываются, но можно согласиться с Путиным и Медведевым: они являются первоочередными. Замечу здесь, что кризис 2008–2009 гг. сделал тему «удвоения ВВП» временно неактуальной, но отнюдь не снял ее.

Подведу итог. «Двойка» Дмитрий Медведев – Владимир Путин обновила поле российских идеологий, хотя в ее деятельности просматривается очевидная преемственность по отношению к эпохе Путина. Происходит постепенный переход от концепции «энергетической Империи», что подразумевает опору на нефть и газ, к «инновационной энергетической Империи», то есть к опоре на уран, нефть и газ. Обе эти идеологии объединяет понятие Империи как формы организации территории, с одной стороны, и формы участия страны в международной проектности – с другой.

Политика «двойки», таким образом, прямо противоположна политике Михаила Горбачева… Не будем касаться здесь политических взглядов Ельцина: о мертвых – либо хорошее, либо….

– Доктриной партии «Единая Россия» был объявлен консерватизм. Как вы думаете, является ли эта идеологическая установка оппозиционной курсу президента Медведева? Если, по вашему мнению, это оппозиция, то можно ли тогда описать основной тренд президентства Дмитрия Медведева термином «прогрессизм»?

– Я часто говорю, что в России никогда не было полисов, то есть самоуправляемых городских общин, а потому не было и политики. А раз нет политики, нет и политических партий. Что касается «Единой России», как, впрочем, и «Справедливой России», то она ни в коей мере партией не является. «Единая Россия» объединяет людей с различным мировоззрением, а большей частью – вовсе без мировоззрения. Эти люди принадлежат к разным социальным группам, имеют разную позицию по большинству значимых вопросов. Объединяет их одно – власть. «Единая Россия» представляет собой структуру, консолидирующую российские властные элиты – московские и региональные. Было бы правильно сказать, что «ЕР» – не партия, а инфраструктура, обеспечивающая доступ одних социальных групп к власти, а других – к политической деятельности.

Не являясь политической партией, «Единая Россия» не имеет и политической доктрины. Среди моих знакомых «единороссов» есть и консерваторы, и прогрессисты, и реакционеры, и технократы. Есть даже убежденные коммунисты.

И, конечно, «Единая Россия» не может быть оппозиционна курсу президента РФ. Эта политическая инфраструктура является одним из важных инструментов в руках президента и премьера.

Кстати, я совершенно не уверен, что позицию президента можно отнести к «прогрессистским». Сейчас можно с некоторой долей уверенности назвать Дмитрия Медведева «технократом», но технократизм и прогрессизм – не синонимы. Прогрессизм, как правило, сочетается с либерализмом, а среди технократов довольно много консерваторов.

– Считаете ли вы, что прогрессизм в понимании Медведева является новой для российского политического пейзажа идеологией, принципиально отличной от либерализма эпохи 90-х, государственничества эпохи нулевых и т. д.? Можно ли сформулировать это принципиальное отличие?

– Имперский технократизм «двойки» Путина – Медведева является прямым продолжением государственничества нулевых годов. Другой вопрос, что сама эпоха изменилась, и отличие носит принципиальный характер. Эпоха Путина пришлась на время активного мирового экономического роста и сверхвысоких цен на нефть. Золотой век! Эпоха Медведева отмечена системным экономическим кризисом, «военной тревогой» в Южной Осетии, заметным ростом социальной напряженности и в России, и в остальном мире. Этот поворот от процветания к депрессии носит устойчивый характер, поэтому следующие годы президентства Медведева заведомо будут трудными. Нужно признать, что в сложившихся условиях «двойка» Премьер – Президент удерживает свои стратегические ориентиры, в том числе – курс на инновационное развитие страны, опережающее развитие ядерных и космических технологий. Я бы сказал, что политика десятых более разнообразна, нежели политика нулевых, но Медведев сохраняет характерное для эпохи Путина соотношение между стратегическими и тактическими приоритетами в пользу стратегии.

– Можно ли говорить о том, что за время президентства Медведева изменился язык власти, дискурс первого лица, в частности, в нем появились термины, восходящие к идее прогресса, как, скажем, «отсталость», «отсталая экономика», «модернизация», «развитие», «инновации»?

– Я очень хорошо помню, что все эти термины и дискурсы подробнейшим образом обсуждались в экспертном сообществе в начале 2000-х. Первая версия доклада ЦСР ПФО по инновационному развитию была представлена руководству страны в 2003, и делался этот доклад если не по инициативе, то с ведома администрации президента.

Переход к инновационной экономике уже тогда рассматривался как «непременное условие» реализации любой российской стратегии развития. Можно даже сказать, что по этому вопросу был достигнут консенсус элит.

В настоящее время Дмитрий Медведев пытается запустить проект инновационной модернизации. Это делается, как сказал бы Наполеон Бонапарт, «с медлительностью, для которой нет имени», но, по крайней мере, быстрее, чем у большинства конкурентов. Другой вопрос, что мало иметь хороший замысел, нужно еще превратить его в хороший план, а затем реализовать его – часто единственными «ходами». Очень опасаюсь, что «инновационную стратегию» заболтают или распилят. Как это принято в современной России.

Очень многое будет зависеть от развертывания работ по проектированию и постройке ядерных реакторов нового поколения. Представляется, что «момент истины» наступит в 2014 году, когда определится тройка лидеров в новой мировой ядерной гонке – к безопасным реакторам с рециклингом топлива и дожиганием отработанного топлива.

В целом я позволю себе сказать, что действия президента, премьера и их «двойки» в вопросах инновационного развития недостаточно последовательны, революционны и быстры. Пока мы все еще теряем темп, а не выигрываем его.

– Свойственна ли российским левым или правым идеология прогресса? Если да, то каким образом она выражена и каким образом оказывает и оказывает ли влияние на идейный бэкграунд первых лиц государства?

– В России нет левых и правых политиков. В России есть элиты и контрэлиты, причем и те, и другие разделяются на центральные и региональные. Инновационное развитие представляет собой форму компромисса и консенсуса элит. Что же касается прогресса, то разговор о соотношении понятий «движение», «развитие», «инновационное развитие», «эволюция» и «прогресс» носит онтологический характер и выходит за пределы данного интервью. Вкратце отвечу, что части российских элит и почти всей контрэлите свойственна идеология прогресса как быстрого развития с качественными изменениями в образах жизни, мысли и деятельности.

– Какие источники представлений Дмитрия Медведева о прогрессе можно предположительно назвать? Могут ли такими источниками являться: советская идеология, либерализм 90-х, фантастика Стругацких, работы Тоффлера?

– Конечно, причем этот ответ касается всех перечисленных источников. И я добавил бы к этому списку работы российских «фабрик мысли» и, в частности, доклады об инновационном развитии, об антропотоках, результаты научно-технического Форсайта в области новых технологий (нано-, био-, инфо-, природопользование) и т. д.

 

Мир без преступности – мир без инноваций?

«В нормальном обществе в обязательном порядке должна существовать преступная среда.

Причем имеются в виду не те “преступления”, которые, хотя и осуждаются современным законом, но рассматриваются и обществом, и самим правонарушителем как вполне допустимые. Например, современная версия авторского права, валютные переводы. Валюта – мои деньги, мною заработанные. Почему я должен объяснять государству причины, по которым я перевожу их куда бы то ни было? Почему я должен делать это через банк, хотя есть способы и проще, и дешевле? Или еще такой пример: двое переспали по взаимному согласию, потом оказалось, что она была несовершеннолетней. У нее никаких претензий, все довольны, ничьи права и свободы не нарушены, но есть статья.

И надо сказать, что подобных мнимых преступлений в современном законодательстве много (практика лоуфера). Так вот, сейчас мы говорим не о них.

Речь идет о самой обычной преступности: убийства, кражи, рэкет и т. д. О том, что справедливо запрещается не только законами и общественным мнением, но и моралью. О том, чего действительно “нельзя ”.

В течение всего исторического времени человек и государство находились в ситуации равновесия: преступники совершали преступления, а государство, если могло, ловило их и наказывало. При этом всегда существовала небольшая вероятность, что преступника не накажут: не поймают, или он успеет сбежать в какую-нибудь страну, в которой нет закона о выдаче. То есть ловили многих преступников, но не всех, не всегда и не везде. На фронтирах, например, вообще не ловили. В результате империю – русскую, к примеру (или британскую, если хотите), продвигали “беглые”, находящиеся вне закона люди. Ну, кто, собственно, преподнес российской короне Сибирь?

Фронтира нет. Скрыться некуда. А современный уровень сыска вкупе со всевозможными системами тотального контроля и досмотра таков, что шансов скрыться после совершения преступления, по сути, нет. Равновесие нарушилось: преступник потерял возможность противостоять закону.

Что осталось? Остались маргиналы и отморозки, которых с трудом можно отнести к числу разумных существ. И остались коррумпированные преступники, совершающие свою деятельность с согласия и одобрения если не самого государства, то уж определенных государственных деятелей – точно.

Парадокс. Современная техника позволяет раскрыть практически любое преступление, но мир не стал ни чище, ни безопаснее. Скорее уж каждый чувствует себя преступником, с одной стороны (кто из нас нигде и ни в чем не коррумпирован, пусть первый бросит в авторов камень), и опасается стать жертвой идиотского и циничного насилия со стороны пьяных отморозков, с другой.

В результате социальный этаж, на котором все историческое время царила антисистема, оказался во власти коррупционеров и отморозков. Помните у В. Высоцкого: “все, кто загнан, неприкаян, в этот славный лес бегут, потому что здесь хозяин – славный парень Робин Гуд ”. “Людям антисистемы ”, которых душат правила, законы и границы, стало негде существовать. И они начали вымирать.

Нужно очень четко понимать, что те же особенности психики, которые толкают одного человека на преступление, побуждают другого иначе нарушить законы, порядки и границы: создать иновое, внести в мир что-то, чего там еще нет, и именно таким образом нарушить равновесие. Здесь работает простая статистика: количество инноваторов и количество преступников, не относящихся ни к коррумпированной системе власти, ни к маргиналам (“настоящих преступников”), всегда находится в определенном соотношении. Уберите преступников, сделайте нарушение закона в принципе невозможным, и инноваторы тоже исчезнут, а развитие полностью остановится. И дело, конечно, не в том, что преступники совершают открытия. Просто лица, способные переступить грань неизвестного, берутся только из числа людей, способных преступить грань закона: “От изящных построений мысли цепкой и тревожной – два шага неосторожных до состава преступленья ”. Уничтожьте социальную среду, порождающую преступников, и вы опосредованно лишитесь социальной среды, порождающей инноваторов. Почему? Потому что в настоящее время преступления вне маргинальных и коррумпированных структур не окупаются, поэтому эту среду уничтожают законы рынка.

На конференции “Интерра” в Новосибирске на эту тему был любопытный доклад: формальное социологическое исследование показало, что более 90 % молодых инноваторов были связаны в детстве или с активной деятельностью в пионерской организации (уровень совета дружины и выше), или с активной деятельностью в молодежных дворовых компаниях-бандах, существующих на грани закона и за этой гранью. А самые высокие результаты по инновационной активности продемонстрировали люди, которые умудрились входить в обе эти группы одновременно.

Конечно, это парадокс. Но ведь парадокс есть и в необходимости определенного процента гомосексуалистов для нормального развития культурной среды постиндустриального города. Причем сами эти люди, как правило, культурной элитой не являются (что вполне объяснимо) и ничего ценного не создают. Но почему-то оказывается, что если их нет, то какие-то важные процессы среди совсем других людей останавливаются. И приходится терпеть “голубых” и даже брать их под покровительство закона.

И точно так же для того, чтобы где-то кто-то совершал открытия и делал изобретения, нужно, чтобы в этом “где-то” совершенно другой “кто-то” нарушал скоростной режим на трассе, или изобретал хитроумную аферу, или придумывал способ ограбить банк и не попасться при этом.

Современное торможение инновационного развития, на мой взгляд, и связано с исчерпанием личной свободы. Это торможение есть во всех развитых странах, иначе не плодились бы, как грибы, инновационные системы, которые не работают. Точнее – нет одного элемента этой свободы: свободы нарушать закон – с большим, но не фатальным риском.

Конечно, не каждый хулиган рождается инноватором, но, безусловно, каждый инноватор является хулиганом. Общество может не готовить Ленек Пантелеевых, но оно должно готовить хотя бы Джимов ди Гризов или докторов Хаусов. Если оно не оставляет таким людям “места под солнцем ”, то оно умрет.

Есть еще один очень важный момент. Бог-отец, вообще говоря, всеведущ и, по идее, должен был бы знать о том, что будет происходить с Землей на каждом этапе ее развития. Но, не желая нарушать свободу воли человека, который создан по Его образу и подобию, Бог отказался от своего права на точное предвидение. Он сказал: да, будут вещи, которые я не буду предсказывать, и будут вещи, которых я не стану видеть, поскольку иначе человек не будет свободным. “Для того чтобы создать мир, Богу пришлось ограничить Себя, допустив существование чего-то еще, кроме Него. Чтобы создать человека, Бог ограничил Себя еще больше, допустив существование другой свободной воли, кроме Своей. И жизнь человека, и его свободная воля происходят именно из этого – из творческой воли Бога и Его же самоограничения ” (http: //smirnov. lenizdat. org/forum/index.php? action =profde;u=6;sa =showPosts;start= 705).

Для Бога существование несвободного человека не имеет смысла: непонятно, зачем тогда было его создавать. А современное государство пытается взять на себя функции всеведения и всепредвидения, от которых отказался даже Господь» [34]Журнал «Практики свободы», Казань.
.

«Дикая карта» № 9

«Подброшенные наркотики» или «антиджокер»

Каждый работник милиции знает, что такое бывает, и трудно доказать, что мешочек, порошочек, шприц и т. д. не твой.

Большие системы тоже имеют у себя на службе такую милицию, которая считает, что брать нужно с поличным, а поличное можно подкинуть, а там – доказать трудно. В период истории с 1990-х по 2000-е годы, как бы случайно, в западную цивилизацию были вброшены антиджокеры, чтобы арестовать развитие, взять его с поличным и… Вот что «и», пока непонятно. Результатом этой деятельности явилось то, что развитие, во всяком случае, техническое, остановилось, усталые Учителя прогрессивной Европы – ядерная и космическая программа – были свернуты едва ли не с диагнозом «за преступление перед Человечеством», в общем, « надвинулась довольно скучная пора». Не удался пока тотальный контроль над Интернетом, вернее, удался, но не до конца: все-таки система рассчитывалась на ядерную войну, юридические прецеденты, конечно, сильнее водородных бомб, но все-таки не всесильны. Зато удалось отвращение молодых людей с помощью Сети от всякого образования, кроме новостного и клипового. Запрет клонирования был последней значимой каплей в воображаемых преступлениях науки, и она сдалась на милость менеджеров, которые оценивают по рейтингам, а платят по индексам цитируемости.

Некоторые русские все еще считают последней положительной «дикой картой» первого десятилетия Путина и верят, что она еще сыграет. Некоторые американцы считают последней отрицательной «дикой картой» Обаму и надеются, что она не сыграет. Весь мир борется за то, чтобы играющие стороны выбросили джокеров и положились на тенденцию. То есть вместо азартных карт разложили геополитический пасьянс и молились, чтоб он сошелся.

Флэш-партии или фрактальные партии, партии, в которых участники собираются по флэш-сигналам и далее перестают быть организованностями, были опробованы на украинских выборах и дальнейшего развития не получили. Они выродились до тотального подкупа избирателей, их выкриков на митингах и воплях на слушаниях. Вместо флэш вышел трэш…

Эта «дикая карта» – быстрая пиар-технология – сработала один раз и отступила к понятному административному ресурсу, то есть к старому как мир способу. Представим на минуту, что энтузиазм Майдана-2004 породил бы целую серию сопутствующих политтехнологий. К чему бы это привело? К бурному развитию публичности не только в Украине, но и в России. Представим себе на минутку, что в эпоху Путина флэш-операции уже опробованы и включены в арсенал общественности. Тогда, наряду с вечными замачиваниями бюллетеней и подтасовкой списков, в общественное пространство выбрасывались бы единовременные флэшмобы: о будущем России, о новых городах-«Эвриках», о совести и чести, о главных словах, о транспортных коридорах… Представьте себе, что во всех субъектах федерации идет единовременный Собор «мечты о грядущем России» или работы мыслительных фабрик «о замкнутом ядерном цикле». И все это спрягается во времени и усиливает резонанс причастности людей к общему. Это – флэш-становление гражданского общества. Кому-то очень невыгодное в России. И остались флэшмобы про то, как прыгнуть единовременно всем в час пополудни или громко сказать «Гы!» в столичном универмаге. Но сколько еще «диких карт» таят технологии интернета и мобильника? Нужно лишь мыслить в принципах, а не в клипах, и тогда, наконец, мы перестанем дублировать интернетом функции, которые и так можно выполнить, а лучше – не выполнять, и начнем извлекать новое из изобретения, которое пока еще не перевело нас в революцию.

Интернет и спутниковый телефон когда-то создавались военными для сверхсвязи. Компьютер когда-то создавался военными для расчета космических траекторий. Сегодня – это глобальная связь всех со всеми и со всем на свете. Как она используется? Для чего? Правильно! Для дублирования бухгалтерии, и производства новых форм отчетных документов, и для выяснения оттенков личных отношений, в том числе для улучшения своих форм фотошопом, и для фетишизма всех мастей. Когда Гауди начинал проектировать свой город-храм, 3D не было. Не делает архитектором владение компьютерным черчением! Не делают и инженером упражнения в 6 D-проектировании. Тогда получается, что мобильник и интернет – это «дикие карты», которые мы с упорством «одомашниваем», превращая новое в старое. То есть мы не приняли вызов глобальной информации, заполнили интернет соплями, воплями и враньем, затопили истину, рефлексию и настоящие локусы будущего, не захотели ничего знать, а стали потреблять, критиковать, публиковать, то есть антидействовать. Компьютер, который должен был освободить человеку время для творчества, превратил его в раба информации, заставил стать мусорщиком, выбирающим крохи из грязевого потока. Свободное время – величайшая ценность – ушло из жизни людей эпохи потребления, и опять, как когда-то, встали друг против друга два класса: управляющие и управляемые, а свободная прослойка интеллигенции исчезла, растворилась в интернет-комментариях – отсроченных реакциях и отложенных пощечинах, в мире анонимок и черного пиара.

…«Все решал теперь случай. Командир крикнул, чтобы я стрелял; тогда я начал выстреливать один за другим противометеоритные экраны, чтобы убрать перед носом обломки поменьше, если они появятся; экраны эти мало чего стоили, но все же лучше такая защита, чем никакая. Кассини был как огромная черная пасть, я видел огонь по носу, далеко, защитные экраны развертывались и тут же сгорали, сталкиваясь с обломками ледяной пыли; возникали и мгновенно лопались громадные серебристые тучи невероятной красоты, корабль слегка тряхнуло, датчики по правому борту все вместе прыгнули; это был термический удар, мы задели за что-то, не знаю за что, – и оказались уже по ту сторону…» (Ст. Лем)