История Галицийской битвы начинается с загадки худшего детективного толка.

Стратегическое развертывание 1914 года на Восточном фронте

25 мая 1913 года в Вене застрелился полковник Альфред Редль, бывший руководитель военной контрразведки Австро — Венгрии. Причиной самоубийства было разоблачение: оказалось, что Редль в течение 10 лет работал на русскую разведку. Он был завербован в 1903 году под угрозой предания огласке его нетрадиционной сексуальной ориентации (тогда еще не изобрели политкорректность, и гомосексуализм, мягко говоря, не поощрялся — во всяком случае, в консервативной державе Франца—Иосифа). В литературе утверждается, что Редль передал русским сведения об австрийских агентах в Петербурге, а также план развертывания австрийских армий. Есть и разночтения: по данным энциклопедий это был план австрийского развертывания против Сербии, однако ряд источников по истории Первой Мировой войны утверждает, что это был план австрийского развертывания против России.

Внимание, первый вопрос: откуда полковник контрразведки вообще мог знать план стратегического развертывания — все равно, против Сербии или против России? В Австро — Венгрии, конечно, царил редкостный бардак, но не до такой же степени!

Вопрос второй: почему русское командование поверило Редлю? Только потому, что он сдал нескольких агентов не самого высокого класса? Или просто очень хотело поверить: все–таки за такую блестящую разведывательную операцию, как выявление плана развертывания противника, можно получить немалые награды.

Третий вопрос: почему схема австро–венгерского развертывания (опять–таки все равно, против Сербии или против России) после разоблачения Редля не была коренным образом изменена? Между самоубийством Редля и началом войны прошло достаточно времени — больше года.

Или, может быть, полковник А. Редль был не двойным, а тройным агентом, и вся эта история — свидетельство редкой по красоте и значимости разведывательной операции? В этой версии Редль и Конрад фон Гетцендорф должны действовать совместно. Для обеспечения операции русской разведке «скармливаются» действительно очень ценные сведения, начиная со списка агентов в Санкт — Петербурге. Очень может быть, что передается и реальный план развертывания на Балканах — в конце концов, операция в Сербии была рассчитана скорее на силу, нежели на внезапность и оперативный маневр; в случае войны с Россией Балканский фронт оставался сугубо вспомогательным, и от хода операций там ничего, в сущности, не зависело. И, наконец, русской разведке вручается перевязанный ленточкой план развертывания австро–венгерских армий в Галиции, практически полностью совпадающий с реальным, но отличающийся от него в одном важном пункте: развертывание Редля вынесено к русской границе, а настоящее развертывание отнесено к западу — за Львов, на линию Сандомир — Самбор. В такой разведывательной операции даже не нужно было создавать ложный план развертывания — использовался подлинный план, но в его «пропатченной» предельной версии.

Во всяком случае, не подлежит сомнению, что русские начали Галицийскую битву, имея искаженное представление о расположении австрийских армий.

А самоубийство Редля стало последним аргументом, придавшим русской разведке уверенность в истинности переданных полковником документов: «дело прочно, когда под ним струится кровь…»

После войны раскрыть контуры этой разведывательной операции мог только Конрад — но он, конечно же, не был заинтересован в правде. Блистательно обмануть противника, получить очень сильный козырь в самом начале войны — и все–таки проиграть… Поэтому Альфреду Редлю было суждено остаться в истории изменником Родины и двойным агентом.

Развертывание: планы сторон

Полагая, что австро–венгерская армия сосредотачивается восточнее реки Сан на линии Сандомир — река Сан — река Танеев — Рава—Русская — Каменка — Броды — Тарнополь (а именно здесь находилась австрийская конная завеса, прикрывающая развертывание), русское командование предполагало сковать неприятельские войска силами 5‑й и 3‑й армий и выиграть оба стратегических фланга наступлением 4‑й армии на севере и 8‑й армии на юге. Наступление в практически «безвоздушном пространстве» выводило 4‑ю армию на фронт Тарнов — Ярослав, перерезая важнейшую дорогу на Краков. 8‑я армия продвигалась в район Галич — Стрый. 3‑я армия продвигалась ко Львову, 5‑я — к Томашеву. Основная часть австро–венгерских войск оказывалась скучена в четырехугольнике Ярослав — Томашев — Львов — Самбор и принуждалась к отступлению через Карпаты. Таким образом, планировался полный разгром неприятельских армий.

Во исполнение этого замысла 4‑я армия генерала Зальца развернулась от Люблина до Холма с вынесенным вперед правым флангом (14‑й армейский корпус был выдвинут на линию Радома). Всего к 18 августа было сосредоточено 6,5 пехотных и 3,5 кавалерийских дивизий (104 батальона, 84 эскадрона, 426 орудий).

Южнее — от Холма до Владимир — Волынского — собиралась 5‑я армия Плеве, имея 17‑й корпус оттянутым к Ковелю. В составе 5‑й армии было 8 пехотных и 3 кавалерийских дивизии (144 батальона, 100 эскадронов, 516 орудий).

Третья армия Рузского (12 пехотных, 3 кавалерийских дивизии; 192 батальона, 84 эскадрона, 685 орудий) выстраивалась на линии Луцк — Дубно — Кременец, имея кавалерийскую завесу на левом фланге вытянутой к Тарнополю.

Замыкала фронт 8‑я армия Брусилова в составе 8 пехотных и 3 кавалерийских дивизий (136 батальонов, 56 эскадронов, 472 орудия), развернувшаяся от Проскурова к Каменец — Подольскому и пограничной станции Ларге.

Что же касается австрийцев, то в реальности их развертывание было отнесено на несколько переходов назад от той линии, которую рисовало в своем воображении русское командование — и которая, возможно, была изображена на карте полковника Редля.

Первая армия Данкля (9 пехотных, 2 кавалерийских дивизии; 180 батальонов, 77 эскадронов, 480 орудия) развернулась по реке Сан от устья до укрепления Сенява, ее левый фланг прикрывался армейской группой Куммера в составе 2,5 пехотных, 1 кавалерийская дивизия — 45 батальонов, 27 эскадронов, 120 орудий.

От Ярослава до Перемышля вдоль Сана была собрана 5‑я армия Ауффенберга — 8 пехотных, 2 кавалерийских дивизии (147 батальонов, 71 эскадронов, 438 орудий).

Таким образом, на северном крыле битвы австрийцы имели преимущество в силах, выражающееся округленно в 5 дивизий. При этом их расположение было более чем выгодным: армия Зальца уже на уровне развертывания проигрывала фланг армии Данкля, группа Куммера же могла действовать в оперативной пустоте, по крайней мере, до Радома.

Третья армия Брудермана собралась в районе Львов — Сам–бор, имея в наличии только 6 пехотных и 3 кавалерийские дивизии — 102 батальона, 92 эскадрона, 336 орудий. Второй армии еще не было в природе, в районе Самбор — Львов — Тарнополь — Станислав — Черновцы были разбросаны 8 пехотных и 3 кавалерийских дивизии неполного состава (143 батальона, 94 эскадрона, 486 орудий), составляющие армейскую группу Кевеса.

На южном крыле русские имели 20 дивизий против 14. Это превосходство усугублялось разбросанностью и неготовностью группы Кевеса и маятниковым движением австрийских корпусов из Галиции к Белграду и обратно.

Наконец, пространство, разделяющее районы Восточно — Прусской и Галицийской операций, было прикрыто с немецкой стороны ландверным корпусом Войрша, а с русской — развертывающимися второочередными корпусами, которые в будущем составят 9‑ю армию.

Австрийский план предусматривал жесткую оборону на юге, в то время как на севере предполагалось ударами с обоих флангов разгромить 4‑ю и 5‑ю русские армии, захватить Люблин, Холм, Ковель, имея в виду в перспективе наступление на Седлец — Брест — Литовск — Кобрин во взаимодействии с германскими войсками, действующими из Восточной Пруссии. Следует заметить, что австрийцы в своих предвоенных расчетах недооценивали темпы сосредоточения южного крыла армии и не ждали серьезных неприятностей на участке фронта южнее Тарнополя — по крайней мере, сразу. Так что их развертывание также можно назвать предвзятым.

Вообще очень трудно сравнивать русское и австрийское развертывание. Скорее всего, они были приблизительно равноценными, а всю предвоенную работу русского и австрийского штабов можно оценить достаточно высоко. Во всяком случае, такое развертывание отвечало поставленным стратегическим задачам — в отличие, например, от развертывания английского экспедиционного корпуса, который нежданно–негаданно оказался на направлении главного удара противника, что командование союзников уяснило лишь в разгар сражения. Оно не требовало быстрых импровизированных изменений после первого же боевого столкновения, в то время как французский штаб весь первый месяц войны занимался «работой над ошибками». И оно, конечно, не предопределяло поражения одной из сторон.

Все должно было решиться непосредственно в столкновении армий противников. Стремление австрийцев захватить инициативу на севере, а русских — на юге должно было при–вести (и привело) к напряженной борьбе за темп.

I

Вопреки распространенному мнению, в сентябре 1939 года Германия не была по–настоящему готова даже к борьбе с Польшей, не то что к войне на два фронта. Гитлеровские стратеги ориентировались в своих планах на 1944 год, в крайнем случае — на 1942‑й. К началу вооруженного конфликта в Европе основу немецкого бронетанкового парка составляли танкетки Рг.1 и Pz. II, на фоне которых даже чехословацкая модель 38(1) производила благоприятное впечатление. Танков Pz. HI и Pz. IV было очень мало. Не хватало авиации. Хотя армия сравнительно давно перешла на воинскую повинность, преодолеть «болезни роста» стотысячного рейхсвера в миллионное войско не удалось, и боеспособность пехоты оценивалась как недостаточно удовлетворительная. Через несколько дней Ф. Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных сил (ОКХ), запишет в своем дневнике: «Той пехоты, которая была у нас в 1914 году, мы даже приблизительно не имеем». С другой стороны, Гальдер всегда отличался известным пессимизмом. Вдобавок те же самые слова про свою пехоту могли бы сказать командующие противников Германии — если бы осознавали это…

Германия могла выставить на поле боя 98 дивизий, из которых 36 были практически не обучены и недоукомплектованы. Эти последние (без танков и почти без авиации) составляли Западный фронт, который должен был оборонять рубежи Германии (в частности, промышленный район Рура) от предполагаемого наступления союзников, силы которых оценивались в 80–90 полнокровных дивизий. Все, что могло активно сражаться, вермахт направил в Польшу, обеспечивая на востоке превосходство в силах, значительное, но не решающее. Обычно историки оценивают его в 62 дивизии против 39,1,6 миллиона человек против 1,0 миллиона, 6000 артиллерийских орудий против 4300. Однако по моторизованным войскам и авиации преимущество вермахта было более значимым: 2800 танков против 870, 2000 самолетов против 407. Фактически на востоке оказались все германские танки и самолеты.

Понятно, что Германия должна была броситься в безоглядное наступление на востоке и добиться там решающих успехов раньше, нежели союзники преодолеют сомнительной ценности укрепления «линии Зигфрида» вдоль западной границы и выйдут к Рейну. То есть задача польской армии сводилась к тому, чтобы сохранить боеспособность в течение ближайших двух недель.

К этой очевидной картине соотношения сил добавлялось несколько не вполне очевидных факторов. В 1914 году обе стороны могли рассчитывать на безусловный нейтралитет Бельгии и Голландии. В 1939 году Бельгия, формально остающаяся нейтральной, была связана с Францией и Великобританией сетью соглашений и по расчетам ОКХ вполне могла пропустить союзные войска через свою территорию. Это создавало на Западном фронте дополнительную интригу: при таком раскладе моторизованные части союзников могли охватить правый фланг германской армии и опередить ее с выходом к нижнему течению Рейна. С другой стороны, неопределенной оставалась позиция Советского Союза, интерес которого к Польше был вполне очевиден.

Польское командование исповедовало самый опасный для слабейшей стороны военный принцип: «все прикрыть и ничего не отдать». Предполагалось защищать всю территорию страны, включая «Данцигский коридор», а против Восточной Пруссии при благоприятных обстоятельствах — наступать. Нам, знающим конечный результат, этот план представляется безумием; он и был таковым, но в безумии все же имелась своя система. Польша находилась под сильным влиянием французской военной школы, которая исходила из принципиальной недопустимости разрывов в линии фронта. Поляки прикрыли свои фланги морем и Карпатами и полагали, что смогут удержаться на такой позиции довольно долго: считалось, что немцам потребуется по крайней мере две недели, чтобы сосредоточить артиллерию и осуществить локальный тактический прорыв. Столько же времени будет необходимо союзникам для того, чтобы — большими силами! — перейти в наступление на Западном фронте. В результате общий оперативный баланс маршал Рыдз—Смиглы счел для себя положительным.

Немцы исходили из того, что война должна быть короткой, как удар молнии («блицкриг»). За две недели польская армия должна быть полностью уничтожена, а страна оккупирована. Этот план строился на широком использовании авиации, и прежде всего — пикирующих бомбардировщиков, на которые возлагалась задача «проложить дорогу» подвижным соединениям. ОКХ не использовало танки для усиления пехотных дивизий. Почти вся бронированная техника, способная перемещаться по полю боя, была сосредоточена в пяти корпусах — 14‑м, 15‑м, 16‑м, 19‑м и горном. Эти соединения должны были найти слабые места в обороне противника, преодолеть ее с ходу и выйти на оперативный простор, выигрывая фланги польских армий. В дальнейшем предполагалось решительное сражение на окружение и уничтожение, причем пехотные корпуса должны были действовать против фронта противника, а подвижные части — атаковать его с тыла.

Вся эта концепция до начала войны ни разу не была проверена на практике и смотрелась не слишком убедительно. Даже немецкое военное руководство сомневалось в ее действенности, свидетельством чему выделение 10‑й танковой дивизии из состава 19‑го танкового корпуса в «непосредственное подчинение» командующего группой армий «Север» и создание отдельной танковой группы «Кемпф», не включенной в состав танковых корпусов.

Некоторую пользу немцам принесло привходящее обстоятельство: в сентябре отмечалась 25‑я годовщина сражения под Танненбергом, где в 1914 году Людендорф окружил и уничтожил большую часть 2‑й русской армии генерала Сам–сонова. В этой связи немцы имели возможность перебрасывать войска в Восточную Пруссию под предлогом участия в намечающихся торжествах.

Сражение началось в первый же день войны. Часто пишут, что поляки не закончили сосредоточения. Это верно — но немцы также не завершили мобилизацию, да и не могли они решить эту задачу в столь краткий срок.

Сразу же выяснилось, что располагать войска в «Польском коридоре» было самоубийством: южный фланг армии «Померания» был глубоко охвачен наступающими немецкими частями, причем армия, зажатая между Западной и Восточной Пруссией, не имела пространства для маневра и могла лишь ждать своей судьбы, оставаясь на занимаемой позиции.

К 3 сентября «коридор» был перерезан, немецкие войска в Западной и Восточной Пруссии образовали единый фронт. Теперь группа армий «Север» могла действовать против стратегического фланга и тыла польских войск, развивая наступление вдоль Вислы. Еще более остро развивался кризис на юге, где немецкие танковые части форсировали Варту. Армия «Краков» была отброшена на северо–восток, армия «Лодзь» охвачена с обеих флангов, резервная армия «Прусы» внезапно атакована на своих тыловых позициях, армия «Познань», так и не вступившая в бой, отсечена от основных сил.

Польская армия, уже к 4–5 сентября потерявшая управление и разрезанная на отдельные очаги сопротивления, тем не менее продолжала отчаянно сражаться, в то время как немецкая пехота отнюдь не демонстрировала чудес храбрости. Однако это не имело уже никакого значения: оказалось, что Польше нечего противопоставить новой немецкой военной доктрине, воплощенной в танковых дивизиях и бомбардировочных эскадрильях.

Президент Польши Игнатий Мосьцицкий покинул столицу уже 1 сентября. 5 сентября за ним последовало правительство страны. 7 сентября главнокомандующий польской армией маршал Рыдз—Смиглы перенес свою штаб–квартиру в Брестскую крепость, а уже 10‑го отбыл из нее на юг. 15 сентября главнокомандующий оказался в Коломые на румынской границе, где собралось и остальное руководство страны.

Ни страной, ни армией они уже давно не управляли, а с некоторого момента и не пытались это делать. Командование отдало войскам приказ «держаться до конца». Войска по мере сил и желания это и делали; там же, где ни сил ни желания не было — разбегались или сдавались в плен. Послевоенные польские историки приложили все усилия для того, чтобы воспеть героев и забыть о разбежавшихся. Это создает несколько искаженное представление об уровне и масштабах реального сопротивления польской армии в сентябре 1939 года. В результате мы хорошо знаем названия героически сражавшихся соединений и имена их командиров, но слабо представляем, где были остальные соединения польской армии вместе с их командованием. Вот пример: «Германские войска с 18 сентября начали атаки против Модлина… С 24 сентября началась систематическая авиационная и артиллерийская подготовка штурма Модлина. Нехватка боеприпасов, продуктов и медикаментов вынудила командующего гарнизоном генерала Томме 29 сентября капитулировать». Простите, это как? Крупнейшая крепость, которая по определению снабжена всем необходимым на много месяцев осады, капитулирует через 10 дней после подхода к ней противника, через 5 дней — после начала бомбардировки и еще до начала штурма!

Впрочем, воспевать было что: все же Варшава отчаянно оборонялась с 9 по 28 сентября, организованное сопротивление последних войск на косе Хель прекратилось 2 октября, оперативная группа «Полесье» капитулировала после ожесточенных боев только 6 октября. Но все рассказы о том, что отдельные батальоны сражались даже до зимы — безусловный миф. Уже со второй недели операции немцы начали переброски войск на Западный фронт. На востоке их интересовал только Львов: необходимость отдать его Советскому Союзу, перешедшему границу Польши 17 сентября, вызвала крайнее неудовольствие генералов. Гальдер называет оставление Львова «днем позора политического руководства».

«Удар в спину», который Советский Союз нанес Польше, до сего дня вызывает справедливое негодование поляков — но надо заметить, что война была проиграна ими на две недели раньше. К 17 сентября речь шла лишь о стадии «post mortem»; польское государство было уничтожено, и речь шла только о дележе «польского наследства». Заметим здесь, что действия Германии и СССР, положивших конец «уродливому детищу Версальского договора» (как выразился Молотов, перефразируя слова Пилсудского, сказанные о Чехословакии), нашли полное понимание и сочувствие на Западе. Во всяком случае, англо–французское военное руководство не сделало для помощи Польше ничего.

II

Польская победа вермахта резко изменила ситуацию в Европе. Прежде всего солдаты вермахта ощутили доверие к своему руководству, а генералы — к новому способу ведения войны. Западные союзники оказались в ситуации, которой всеми силами стремились избежать: им предстояла прямая вооруженная схватка с Германией. Советский Союз получил временную свободу действий в Северной и Восточной Европе.

В последующие месяцы воюющие стороны развернули борьбу за так называемый «скандинавский плацдарм». Мотивация, которой они руководствовались, была совершенно различной.

Гитлер до самого последнего момента не предполагал, что Великобритания и Франция, так легко сдавшие Чехословакию, начнут войну из–за Польши. В течение десяти–двенадцати дней над Рейхом висела тень стратегической катастрофы — тем более грозная, что вывести из боя части и соединения, перемалывающие польскую армию на Варте и Бзуре, не представлялось возможным. Отделавшись легким испугом, Гитлер 6 октября предложил созвать мирную конференцию, но эта инициатива была публично отклонена Западом. В возникших условиях Гитлер решил сокрушить оборону союзников во Франции и сделать это как можно быстрее — пока военные руководители союзников не извлекут надлежащих выводов из польской компании и не воплотят эти выводы в новые организационные и тактические схемы.

Как бы то ни было, Гитлер торопил командование вермахта, требуя немедленно начать наступление на Западе. Но вермахт также нуждался в паузе для реорганизации, к тому же погода осенью 1939 года не способствовала действиям авиации. Начало операции непрерывно переносилось, и к началу января 1940 года это стало уже походить на водевильную сцену, когда бандит десять раз подряд заносит дубину над головой ничего не замечающего добропорядочного горожанина, но всякий раз что–то мешает ему нанести удар.

Союзники не обращали особого внимания на действия немцев, считая свой фронт непреодолимым. Они и в действительности занимали очень сильную позицию, опирающуюся на долговременные укрепления «линии Мажино». Целая группа армий оставалась в резерве, имея задачей ликвидацию любых «неизбежных на войне случайностей».

Со своей стороны союзники полагали, что германская приграничная «линия Зигфрида» также труднопреодолима — во всяком случае, ее штурм будет сопровождаться значительными потерями. Свои надежды они возложили на блокаду Германии, бомбардировки и пропаганду. Но блокада не была вполне герметичной, и Черчилль уже 19 сентября обратил взор к Норвегии, предложив нарушить ее нейтралитет постановкой минных заграждений в ее территориальных водах. С этого дня начинается предыстория короткой и бурной Норвежской кампании 1940 года.

Советский Союз воспользовался предоставленной ему свободой действий для значительного расширения своих границ в Европе. Осенью 1939 года была официально аннексирована восточная часть Польши (Западная Украина и Западная Белоруссия), и одновременно приобретены важные стратегические позиции в Прибалтийских государствах. В ноябре началась Финская война.

Нет никакого сомнения в том, что И. Сталин решал задачу «собирания» потерянных в революционные годы земель Российской Империи. Но и определенные стратегические резоны в его действиях также имелись. Разумеется, трудно было предполагать возможность самостоятельного наступления финской или эстонской армии на Ленинград (хотя в 1918–1920 годах в головах некоторых «горячих финских парней» такие идеи имели хождение). Но в условиях большой коалиционной войны — с Германией, с Польшей или с западными державами, — наличие столь глубоко вдающихся в территорию России стратегических плацдармов представляло серьезную опасность.

Финны вполне учитывали возможность такой войны: значительная часть военного бюджета Финляндии была потрачена на создание системы крупнокалиберных береговых батарей в Финском заливе. Такие батареи были совершенно бесполезны при обороне прибрежных шхер (здесь куда полезнее были бы мины, противокатерная артиллерия и береговые укрепления), но зато блокировали выход из Финского залива. Кроме того, на Балтийском флоте все еще помнили «Кронштадтскую побудку» — и то, что английские катера и самолеты базировались в то время на финской Бьерке.

Однако если стратегически действия СССР и были обоснованы, то политическое их обеспечение оказалось ниже всякой критики, а тактическое воплощение обернулось серьезными проблемами — кстати, это еще раз подтверждает, что подготовка к войне началась в самый последний момент. Попытавшись решить задачу силами одного Ленинградского военного округа, Красная Армия перешла в решительное наступление на финскую оборонительную позицию, великолепно вписанную в лесисто–болотистое бездорожье Карельского перешейка, и без того крайне малопригодного для действий больших масс войск, особенно в зимнее время.

Наступление остановилось. В Финляндию пошел поток военной помощи с Запада — не слишком большой, но психологически очень важный. У. Черчилль приветствовал расширение войны, считая, что теперь под флагом содействия военным усилиям Финляндии удастся поставить под свой контроль Норвегию. Одновременно прорабатывался вопрос об атаке нефтепромыслов Баку англо–французской авиацией, базирующейся в Сирии.

К счастью для СССР, эти приготовления осуществлялись даже медленнее, нежели наращивание советских армий на Карельском перешейке. 11 февраля Мерецков прорвал оборону противника и на следующий день захватил ключевое дефиле у Ляхде, между озером Суммаярви и болотом Мунасуо. В течение последующих четырех недель советские войска вышли к Выборгу, одновременно преодолев замерзший Выборгский залив и перерезав шоссе на Хельсинки. Финская армия не была разгромлена и уничтожена — но все современные финские историки сходятся на том, что продолжать эффективное сопротивление она уже не могла. В итоге был заключен «благопристойный мир»: Финляндия осталась независимой, но Карельский перешеек целиком отошел к России.

В. Суворов и Б. Лиддел—Гарт пишут, что ничего другого и нельзя было ожидать: Карелия не годилась для проведения «блицкрига». Действительно, прорывать долговременную оборону в сильно пересеченной местности с ярко выраженным моренным рельефом и обилием речек, озер и болот, да еще и зимой — занятие крайне сложное и не вполне здравое. Тем более, что коммуникации наступающей группировки проходили через миллионный город, второй по величине промышленный центр страны, то есть не могли использоваться на полную мощность.

Оставались непрямые действия — наступление севернее Ладожского озера, где у финнов не было укреплений, либо атака с помощью флота со стороны Финского залива при активном участии авиации. Первый вариант был опробован сразу же, как только застопорилось наступление на Карельском перешейке — и оказался в буквальном смысле слова гибельным. Приграничная местность здесь имела крайне плохую связность с советской стороной и весьма хорошую — с финской; это объяснялось развитием данного района, который с XIX века служил источником леса для финской бумажной и деревообрабатывающей промышленности. В результате финны имели возможность, не дожидаясь сосредоточения советских войск, бить их по частям, свободно перебрасывая свои силы вдоль границы — чего советская сторона сделать не могла. В сочетании с лучшим знанием местности финнами и тактическими ошибками советских командиров это привело к цепи болезненных поражений 7‑й советской армии.

Оставался еще один вариант. Казалось бы, что мешало советскому командованию воспользоваться абсолютным преимуществом на море и в воздухе? Осенью, до ледостава на Финском заливе было достаточно времени, чтобы атаковать непосредственно Хельсинки — как воздушным, так и морским десантом. Такая операция могла быть стремительной и смертоносной: ночью выходят десантные корабли, утром с аэродромов поднимаются самолеты, а уже в час дня депутаты финского национального собрания под угрозой обстрела города с крейсера «Киров» и линкоров «Марат» и «Октябрьская революция» передают власть новому правительству Финляндии. К вечеру собирается Лига Наций, на вопросы которой Советский Союз резонно отвечает, что находится в мире и дружбе с законным финским правительством.

Увы, все имевшиеся к тому моменту в распоряжении ВВС РККА транспортные самолеты (около 200 ТБ‑3) могли одновременно поднять лишь одну воздушно десантную бригаду — 3 тысячи человек с легким вооружением и снабжением на несколько дней боев. В свою очередь, два линкора и крейсер выглядят не слишком большой силой для быстрого подавления береговых батарей, прикрывающих подходы к Хельсинки. Впрочем, главная трудность была бы не в батареях — в конце концов, в декабре 1939 года советские канонерки не боялись свободно ходить под обстрелом финских 254‑мм орудий батареи Сааренпя на острове Койвисто, убедившись, что финские артиллеристы не способны попасть куда бы то ни было. Однако северное побережье Финского залива прикрыто плотной россыпью шхер, служащих лучшим противодесантным заграждением. Чтобы подойти к материковому побережью, здесь требуется пройти длинным и извилистым фарватером (который знают только местные лоцманы). Линкоры в данном случае окажутся бесполезны — а мелкие суда будет вынуждены преодолевать множество узостей, каждую из которых легко перекрыть минами и кинжальным огнем легких орудий.

Таким образом, оба «обходных» варианта кампании против Финляндии при ближайшем рассмотрении (и даже опробовании) оказываются совершенно неосуществимыми.

Это наглядно показывает, что не всякая альтернатива, даже кажущаяся внешне весьма разумной, осуществима на практике. Беда лишь в том, что для стороннего наблюдателя эта неосуществимость может оказаться весьма и весьма неочевидной…

10 января 1940 года, когда Мерецков готовил свое решающее наступление, Гитлер изучал сводки погоды на Западе, а союзники формировали части и соединения для действий в Финляндии и Норвегии, произошел необычный инцидент, имевший далеко идущие последствия. Самолет германского офицера связи, вылетевшего из Мюнстера в Бонн, чтобы выяснить малозначительные детали немецкого плана наступления на Западе, совершил вынужденную посадку в Бельгии. При себе этот офицер связи в звании майора имел ни больше ни меньше, как детальный план будущей операции. Уничтожить документ не удалось, он попал в руки бельгийских контрразведчиков и вечером того же дня был передан французам и англичанам. Немецкие спецслужбы подтвердили полное рассекречивание плана войны на Западе. Стало очевидно, что необходима совершенно новая оперативная разработка.

«Осенний» план 1939 года, известный как «План ОКХ», представлял собой ухудшенную версию плана Шлиффена. Вновь, как в 1914 году, главный удар наносился через Бельгию (силами группы армий «Б»). Насей раз предполагалось, что противник будет готов к такому развитию событий. Однако считалось что Бельгию удастся захватить до того, как союзники окажут ей помощь. Далее предполагалось продвижение на юго–запад «в пределах возможного». План не предусматривал разгрома противника, речь шла только о получении позиционных преимуществ и прикрытии Рура.

Согласно распространенной легенде, Эрих фон Манш–тейн, начальник штаба группы армий «А», счел такой результат недостаточным и настоял на иной оперативной идее. В литературе «план Манштейна» обычно противопоставляют «плану ОКХ», но в действительности речь идет о двух «эхо–версиях» одного и того же замысла. Сутью их является «борьба за темп», выигрыш времени.

В 1914 году Шлиффен считал, что удар через Бельгию будет для противника полной неожиданностью, поэтому наступающее правое крыло немецких войск достигнет в Бельгии и Северной Франции решающего успеха раньше, нежели противник организует контрманевр в Лотарингии или в Арденнах. В 1940 году надежды на внезапность не было: французское командование было готово к немецкому наступлению в Бельгии и имело с бельгийцами предварительную договоренность о согласовании действий сторон в случае нарушения Германией нейтралитета Бельгии. Собственно, 1‑я группа армий и была создана на случай необходимости быстрого вступления крупными силами на бельгийскую территорию.

Но подобный маневр имел ту особенность, что переброска крупных сил в Бельгию неизбежно создавала брешь между северным и восточным крыльями союзников. В течение нескольких дней эта брешь обеспечивалась только растянутой до предела армией 9‑й армией А. Корапа, пересеченной местностью Арденн и рекой Маас; лишь затем сюда должны были подойти свежие соединения. Весь вопрос состоял в том, успеют ли немцы воспользоваться относительной слабостью французских войск в Арденнах быстрее, чем эта слабость будет преодолена. Если ответить на этот вопрос положительно, тогда армии Корапа угрожал разгром, а немецкие подвижные соединения выходили в тыл 1‑й группе армий союзников.

В течение осени и зимы немецкое командование колебалось между двумя оперативными схемами, склоняясь к компромиссу, который, как известно, хуже любой из альтернатив. «Инцидент» 10 января побудил немцев полностью отказаться от «Плана ОКХ». Еще одно случайное и привходящее обстоятельство — Э. Манштейн, который в буквальном смысле слова «достал» Гальдера и Браухича непрерывными требованиями пересмотреть схему развертывания на Западе, был снят с поста начальника штаба группы армий «А» и отправлен командовать армейским корпусом. Но, как всякий вновь назначенный командир корпуса, он был вызван Гитлером для личной беседы. В ходе этой беседы Манштейн изложил Гитлеру суть своего оперативного замысла и сделал фюрера германской нации своим союзником. Гальдеру пришлось смириться с неизбежным и приложить все силы к совершенствованию новой схемы развертывания, по которой направление главного удара смещалось в полосу группы армий «А».

Одновременно в планах немцев тоже появился «Скандинавский плацдарм» — но в качестве отвлекающей операции. Следовало убедить союзников, что командование вермахта рассматривает предстоящую борьбу на Западе как позиционную и ищет альтернативный выход из тупика.

III

9 апреля 1940 года вермахт начал одну из своих самых блестящих операций, в которой был задействован практически весь флот Рейха и крупные силы «Люфтваффе». Германия захватила Данию, потеряв двух человек убитыми и десять ранеными. Одновременно немецкие войска начали высадку во всех ключевых точках Норвегии.

Союзники, начавшие минирование норвежских вод и сами готовящие оккупацию Норвегию примерно в тех же числах, отреагировали немедленно. В Нарвике произошло избиение немецких эсминцев, в Осло–фьорде норвежцы потопили тяжелый крейсер «Блюхер» с частями десанта Союзные войска высадились в районе Тронхейма и в окрестностях Нарвика, завязались тяжелые бои, которые в центральной Норвегии продолжались до начала мая, а в северной — даже до июня, когда действия на этом участке стратегического фронта уже потеряли всякий смысл.

Немцы добились своего в Скандинавии — но очень дорогой для них ценой. Флот Германии был фактически приведен в небоеспособное состояние. Только в Нарвике было потеряно 10 эсминцев и подводная лодка, а всего немцы потеряли 4 подводные лодки. Еще один эсминец был потоплен авиацией в Тронхейме, легкий крейсер «Кенигсберг» — в Бергене, легкий крейсер «Карлсруэ» — подводной лодкой у Христиазунда. Тяжелые повреждения получили линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Впрочем, потери союзников неожиданно оказались еще больше: они потеряли авианосец «Глориес», два крейсера («Эффингем» и «Кур–ли»), девять эсминцев, шесть подводных лодок, много кораблей оказалось тяжело повреждено.

К 10 мая все возможности «вступительной игры» оказались исчерпаны. Дело было за Западным фронтом.

IV

Утром того дня, когда Германия начала боевые действия против Голландии, Бельгии, Люксембурга и Франции, соотношение сил выглядело следующим образом:

На северном участке фронта Германия имела 29 дивизий (в том числе 3 танковые и 2 моторизованные) против 58 дивизий союзников — 16 французских, 9 английских, 23 бельгийских и 10 голландских. По очевидным причинам англо–французские войска запаздывали, и в первые дни гитлеровцам могли противостоять только бельгийские и голландские дивизии, которых, впрочем, было вполне достаточно.

В центре 45 немецких дивизий (7 танковых и 3 моторизованных) стояли против 16 французских.

На линии Мажино 49 французских и 1 британская дивизия собирались отражать атаку 17 дивизий группы армий фон Лееба.

Немцы не потеряли даром семь месяцев, прошедших между Польской и Французской кампаниями: в наступлении на западе участвовали уже не отдельные танковые корпуса, а полнокровные танковые группы.

С первых же часов группа армий «Б» завязала ожесточенные бои в Голландии и Северной Бельгии. Воздушно–десантные войска общей численностью в 4 парашютных батальона и один посадочно–десантный полк высадились в Гааге и Роттердаме, 9‑я танковая дивизия в одиночку прорвала оборону и проникла в «крепость «Голландия»». На пятый день Голландия капитулировала, не дождавшись уже подходивший 7‑й французской армии. В Бельгии 75 десантников захватили ключевой форт Эбен — Эмаэль, прикрывающий границу и мосты через канал Альберта, другая штурмовая группа взяла под контроль мосты через канал и реку Маас.

Фронт бельгийцев оказался прорван в первый же день наступления, их войска отхлынули назад, мешая организованному продвижению англо–французских войск к реке Диль. Все эти героические действия немецких войск, в широких масштабах применивших «стратегию чуда», не имели никакого стратегического значения — они лишь привлекали к себе 1‑ю группу армий и удерживали все внимание союзного командования.

Южнее, в Арденнах, наступление осуществлялось по совершенно иной тактической схеме, которую можно охарактеризовать поговоркой «против лома нет приема». Танковые корпуса Гудериана, Рейнгарда и Гота, поддерживаемые тремя полевыми армиями, за три дня преодолели Арденны, отбросили армию Корапа к Маасу и нащупали стык между 2‑й и 9‑й армиями союзников. Утром 14 мая немцы уже имели плацдарм на западном берегу Мааса, а к исходу следующего дня обогнали в движении на запад последние части французов и вышли на оперативный простор.

С этого момента для немцев более серьезной проблемой в развитии операции стали трения между собственными командными инстанциями, нежели сопротивление союзников.

Последние лишь 16 мая отменили марш–маневр в Бельгии и приступили к безнадежной задаче спасения того, что еще можно было спасти. Под Дюнкерком англичане организовали героическую эвакуацию, переправив на британский берег большую часть своего экспедиционного корпуса (разумеется, без тылов, транспорта и тяжелого вооружения). По сей день считается, что Гитлер специально остановил танковые части Гудериана перед Дюнкерком, не желая напрасно губить «расово близких» британских солдат. В рамках другой схемы «сборки» Второй Мировой войны Дюнкерк — первое стратегическое поражение Гитлера и несомненная победа англичан, сохранивших свою армию. В действительности, как будет показано в следующем сюжете, эвакуация экспедиционного корпуса была лишь малозначащим эпизодом сражения на Западе.

Более важным было то обстоятельство, что постоянные «стоп–приказы» снизили темп наступления и дали союзникам возможность создать новую линию обороны по реке Сомма. Немцам пришлось потерять время на перегруппировку войск и подготовку новой наступательной операции. Сама эта операция («Рот») развивалась неожиданно тяжело — но теперь, после вывода из войны Бельгии и Голландии, эвакуации британского экспедиционного корпуса и разгрома 1‑й группы армий, немцы имели подавляющее превосходство в силах. 10 июня, когда все уже было кончено, Италия наконец решила «выполнить союзнический долг» и нанести Франции удар в спину. «Мне нужно несколько десятков убитых, чтобы сесть за стол переговоров», — цинично объявил Муссолини.

Отдадим французам должное: при полном развале обороны, в условиях уже наступившей военной катастрофы горстка солдат, оставшаяся в Альпах, остановила наступление итальянцев и отбросила их к границе. Воистину, не было в войне солдат хуже итальянцев и более бездарного командования, чем итальянское!

Началось «доигрывание» первого этапа Мировой войны. 10 июня союзные войска оставили Норвегию, 24 июня капитулировала Франция. Между этими датами Советский Союз закончил свою игру в Прибалтике: с 14 по 16 июня Литве, Латвии и Эстонии были предъявлены ультиматумы о вводе дополнительных частей Красной Армии. Ультиматумы были приняты, затем последовало то, что ныне называется «оранжевыми революциями» — хорошо организованные массовые демонстрации, смена правительств и новые выборы. Уже в начале августа 1940 года все три прибалтийские республики присоединилась к СССР.

Одновременно наступила очередь Бессарабии и Северной Буковины. 26 июня Молотов предъявил румынскому послу в Москве Г. Давидеску ультиматум с требованием вернуть Советскому Союзу Бессарабию, оккупированную румынскими войсками в марте 1918 года. Когда немецкий посол Шу–ленбург попытался прозондировать ситуацию, ему было впрямую заявлено, что в случае отказа от ультиматума советские войска начнут наступление.

Надо сказать, что требование вернуть Бессарабию было вполне законным. Румыния захватила эту территорию в самом начале 1918 года, затем после короткой войны с Советской Россией подписала договор с обязательством ее вернуть — но тут же под сурдинку Брестского мира отказалась его выполнять. Кстати, суверенитет Румынии над Бессарабией не был признан даже Лигой Наций.

Сложнее было с Северной Буковиной — эта территория никогда не принадлежала России, была населена украинцами и до Первой Мировой войны вместе с Галицией относилась к землям Австрийской короны (Цислейтания). Однако руководство союзников почему–то решило передать ее не Польше, а Румынии. В любом случае провозглашенный в Версале принцип права наций на самоопределение давал основание требовать присоединения этой территории к Украине — кстати, именно на основе этого принципа уже после войны к Украинской ССР была присоединена Закарпатская Украина (Под–карпатская Русь), ранее принадлежавшая к землям Венгерской короны, а потом ставшая частью Чехословакии.

В итоге кампании 1940 года вермахт, применив стратегию «блицкрига», одержал грандиозную победу — однако Советский

Союз добился еще больших успехов, используя стратегию силового и политического давления, стараясь по возможности избегать использования прямой военной силы и связанных с этим потерь.

Однако, по существу, закончилась только дебютная стадия игры. Это может показаться парадоксальным, но произошедшие «размены» устраивали не только Германию, но и остальных игроков, оставшихся за «мировой шахматной доской».

I

1 Интересно, что такая ситуация, крайне маловероятная в 1939–1940 годах, в 1914–1915 годах складывалась естественно. Правильно и последовательно выполняя «план Шлиффена», Германия выводила Францию из войны: союзники в 1914 году не могли противопоставить движению германского правого крыла ничего реального. За это немцы должны были заплатить тяжелым поражением Австро — Венгрии и возникновением кризиса на Востоке. В лучших мечтах Шлиффена линия фронта устанавливается там по линии Западного Буга, но и рубеж Висла — Сан вполне устраивал старого фельдмаршала. Со своей стороны англичане, не встречая серьезного противодействия, блокируют германский флот в Гельголандской бухте и развертывают стратегическую блокаду Германии.

До сих пор события на всем огромном театре военных действий — от мыса Нордкап до Средиземного моря, от Ла—Манша до Буга — подчинялись логике двух великих давно уже мертвых стратегов. В соответствии с предначертаниями фон Шлиффена вермахт сокрушил Францию, удержал за собой Восточную Пруссию, обеспечив целостность Восточного фронта, и сохранил Италию в качестве союзника. В согласии с замыслами сэра Джона Фишера Великобритания пожертвовала Польшей и Францией для того, чтобы, использовав свое безусловное преобладание на море, блокировать Германию на европейском континенте 1. Но теперь старые наработки кончились, штабам и командующим надо было учиться импровизировать.

Позиция Франции никакого значения не имела. Германия достигла всех реальных и заявленных целей войны, нуждалась в мире и готова была за этот мир заплатить. Гитлеровское руководство искренне полагало, что Великобритания тоже заинтересована в скорейшем окончании войны и пойдет на мирные переговоры — если только предварительные условия не покажутся ей слишком жесткими. Германия не собиралась требовать от Англии ничего, кроме признания создавшегося status quo.

«Кригсмарине» — германские военно–морские силы, управляемые штабом ОКМ во главе с гросс–адмиралом Редером, были самостоятельным родом войск и подчинялись непосредственно фюреру. Столь же самостоятельны и независимы были военно–воздушные силы, или «Люфтваффе», управляемые штабом ОКЛ и возглавляемые Герингом. Штаб ОКХ управлял сухопутными войсками, но считал себя наследником и правопреемником Большого Генерального штаба Германской империи и полагал остальные командования подчиненными себе. Для того, чтобы придать действиям родов войск некоторую согласованность, было создано еще одно высшее командование — ОКБ (во главе с Кейтелем и Йодлем), которое, однако, не имело ни власти, ни авторитета, ни ресурсов и быстро превратилось в «карманный» штаб Гитлера, пытающийся дублировать функции ОКХ. В результате любое согласование военных усилий Германии требовало многодневных совещаний в присутствии фюрера.

Великобритания, представленная правительством У. Черчилля, находилась в очень сложном положении. Говоря языком предыдущей войны, «лучшая шпага» (то есть французская армия) была выбита из ее рук. Британские войска потерпели жестокое поражение на континенте, а «славная эвакуация» — операция «Динамо», когда на побережье была брошена вся тяжелая техника, все спасающееся бегством гражданское население и почти все французские части, — настрое- ние солдат, конечно же, не подняла. Десятилетия «экономии» урезали некогда великий флот Великобритании до такого состояния, что он хотя и превосходил «Кригсмарине»1, но был не в состоянии прикрыть все уязвимые точки империи, над которой по привычке еще не заходило солнце.

Практически У. Черчилль стоял перед выбором: мир с Германией, подчеркивающий позор поражения, ставящий Великобританию в унизительное положение младшего партнера Рейха, но позволяющий еще на какое–то время сохранить в целости Британскую империю — или институционализация войны, превращение ее в из ограниченной в мировую, в борьбу до победного конца, где на одной чаше весов будет не только целостность империи, но и физическое существование британской нации. Но зато на другой чаше окажется существование Британии как мировой державы.

Потомок герцогов Мальборо не колебался. 3 июля 1940 года, когда немецкий командный состав только начал неспешное обсуждение грядущего вторжения в Англию, которое «возможно, вообще не потребуется», адмирал Соммервилл потребовал от своего французского коллеги в северо–африканс–кой военно–морской базе Оран Жансуля либо немедленно присоединиться к его эскадре и поднять на кораблях британские флаги, либо затопить французские корабли. Ультиматум был отвергнут, и Соммервилл открыл огонь по кораблям бывшего союзника. В этом сражении Королевский флот достиг большого успеха: потопил линкор, разрушил линейный крейсер, убил 1397 и искалечил 351 французских моряков. Еще несколько французских кораблей было захвачено в британских портах — как сейчас принято писать, «почти без пролития крови».

Правительство Черчилля пошло на военное преступление и записало себе в актив акт неслыханного вероломства. Но французский флот перестал быть «неопределенной силой», способной оказать влияние на ход вооруженной борьбы на море. Черчилль в прямом и в переносном смысле «сжег корабли»: теперь он обязан был победить в войне — под угрозой приговора людей и суда истории.

Формальным обоснованием акции английского правительства относительно «нейтрализации» французского флота было опасение, что корабли могут захватить немцы и использовать их против Великобритании. Однако условия франко–германского перемирия не предусматривали выдачу флота; корабли оставались под французской юрисдикцией и управлялись французскими экипажами. Команды имели приказ затопить корабли при угрозе их захвата. У англичан не было оснований сомневаться в том, что этот приказ будет выполнен. (В 1942 году, когда немцы оккупировали территорию виши–стской Франции, он и был выполнен всеми оставшимися в Тулоне кораблями). В действительности Черчилль стремился к тому, чтобы лишить правительство Петэна всякой возможности выстраивать свою политическую игру. Обладая пятым флотом в мире, Виши оставалась великой державой, интересы и позицию которой пришлось бы учитывать при планировании и проведении операций. Например, ситуация на Средиземном море сразу обретала новые степени свободы.

Акция в Оране (операция «Катапульта») определила готовность Великобритании сражаться до конца. Выявилась и истинная позиция США — невоюющего союзника Англии. С началом войны США объявили о своем нейтралитете, однако это был довольно необычный нейтралитет. Администрация Рузвельта провела через Конгресс решение, позволяющее в огромных масштабах (и притом бесплатно!) снабжать оружием одну из воюющих сторон. Американские военные корабли организовали патрулирование западной Атлантики. США постепенно наращивали военное присутствие в Исландии (в 1941 году американские оккупационные войска сменят там английские, а в 1944 году на организованном под присмотром США референдуме будет расторгнута датско–исландская уния). Для юридического обоснования этой политики, несовместимой даже с самыми «либеральными» представлениями о нейтралитете, Ф. Рузвельт изобрел новый термин «невоюющее государство».

Теперь из всех великих держав не определил свою позицию в мировом конфликте лишь Советский Союз.

Германия оказалась не готовой к столь быстрому и не отвечающему ее замыслам развитию политических событий. 19 июля Гитлер зачем–то выступил с мирными предложениями, которые на следующий день были с холодным презрением отвергнуты Великобританией — причем даже не Черчиллем, а лордом Галифаксом.

II

После поражения в Западной Европе Великобритания могла действовать только в политическом пространстве, да еще совершать редкие, бессмысленные и в то время по большей части неудачные террористические воздушные налеты на германскую территорию. Рейх, получивший преимущество в войне, был обязан атаковать под угрозой потери этого преимущества.

В принципе существовало три способа борьбы с Англией.

Первый — прямое вторжение на Острова. Такую операцию за всю историю удалось осуществить лишь однажды, когда норманны Вильгельма Завоевателя разгромили англосаксов при Гастингсе и захватили королевство. Провалов было гораздо больше: буквально за месяц до Гастингса неудачную высадку в Англии осуществил норвежский конунг Харальд Суровый, разгромленный при Стэмфорбридже аналогичные операции планировали, всерьез готовили, но так и не осуществили Филипп II Испанский, Людовик XV, французский Конвент, а затем Наполеон I.

Второй — «периферийная стратегия», то есть нанесение ударов по опорным пунктам Британской Империи, прежде всего по Средиземному морю. Этот план также связывают с именем Наполеона, хотя целью Египетского и Сирийского походов была не столько Великобритания, сколько трехсотмиллионный Восток. «Периферийную стратегию» имел в виду и А. Шлиф–фен.

Наконец, третьей возможностью была изоляция Британии от союзников, хотя бы и потенциальных, и континентальная экономическая блокада. Этот замысел принадлежал Наполеону, который двенадцать лет с похвальной настойчивостью и с катастрофическими результатами проводил его в жизнь.

Немцы честно попытались использовать все три схемы, начав с первой.

До первых чисел июля 1940 года высшее немецкое руководство вообще не было озабочено проблемой войны с Англией. Соответственно, не было подготовлено никаких планов ведения операций, и все пришлось делать с нуля. Только 2 июля Ф. Гальдер записывает в своем дневнике: «характер операции — форсирование большой реки», и именно в окрестности этой даты находится первая «критическая точка», в которой соприкасаются две совершенно различные последовательности событий — Текущая Реальность и одна из ее Альтернатив.

Битва за Англию, наверное, является наиболее любимой альтернативой не только у любителей истории, но и у профессиональных военных — во всяком случае, после сражения при Ватерлоо. Само по себе это обстоятельство косвенно подтверждает, что историческая ткань летом–осенью 1940 года была очень непрочной: крайне трудно определить, насколько близки были англичане к поражению, а немцы — к победе.

Оперативная обстановка была трудна для обеих сторон. Опыт боев в Бельгии показал, что даже лучшие британские части не способны противостоять вермахту в открытом бою. Вывезенные из–под Дюнкерка дивизии, лишившиеся танков и артиллерии, не говоря уже об ополченцах «домашней гвардии», имели в бою мало шансов на успех. Практически, если бы немцам удалось высадить на Островах достаточно крупные силы и наладить хоть какое–то их снабжение, судьба Англии была бы решена. Вся проблема была в «если»…

Британский флот господствовал на море в той же степени, в которой вермахт превосходил англичан на суше. Да, он не мог прикрыть все Острова целиком. Да, скорее всего, он даже не смог бы сорвать десантирование первой волны. Но чтобы блокировать плацдарм и нарушить всякое снабжение войск, не говоря уже о посылке подкреплений, кораблей у англичан было вполне достаточно.

Дополнительную интригу в этот сюжет вносила авиация. До сих пор у пилотов «Люфтваффе» было немного возможностей атаковать британские корабли, но все выпавшие им шансы германские летчики реализовали блистательно. Главные силы «Хоум Флита» вынуждены были базироваться на Оркнейские острова, недосягаемый для «Юнкерсов» и «Хей–нкелей» крайний север театра военных действий. Это спасало их от атак с воздуха, но и увеличивало «время реакции». Рискни немцы использовать для поддержки высадки ядро своего флота, они на сутки захватывали господство в Ла—Манше. Правда, через сутки об этом «ядре» пришлось бы забыть. С другой стороны, за эти сутки можно было успеть оградить район высадки минным коридором, форсирование которого потребовало бы какого–то времени и сил. Эти мины появляются в целом ряде альтернативных вариантов — но вообще–то надо иметь в виду, что немцы отнюдь не обладали неисчерпаемым запасом мин.

Обе стороны считали, что решающим будет вопрос о господстве в воздухе. Сумеют Королевские Воздушные Силы (RAF) удержать небо над Южной Англией и Ла—Маншем — высадка не состоится или будет сорвана. Не сумеют — тогда немцы найдут тот или иной способ обмануть «Хоум Флит» и выиграть несколько дней для консолидации плацдарма. А в «игре», когда день над проливом безоговорочно отдан немцам, они как–нибудь наладят снабжение, несмотря на то, что ночью Ла—Маншем будут владеть англичане.

Очень большие трудности вызывал вопрос с моментом начала операции. Было понятно, что англичанам жизненно необходимо время на переоснащение частей и создание надежной обороны. Но и немцам, не имевшим летом 1940 года ни планов вторжения, ни переправочных средств, ни необходимого для десантирования снаряжения, также требовались месяцы на подготовку.

В этой обстановке и началась история операции, получившей в Текущей Реальности название «Морской лев».

III

Большинство военно–исторических комментаторов и конструкторов «альтернативных Реальностей» придерживаются как единственно возможной той идеологии вторжения, которая возобладала в германском руководстве летом 1940 года. Иными словами, рассматриваются различные оптимизированные версии все того же «Морского льва». Например, Кеннет Макси, автор и редактор целой серии англо–американских «альтернативок», предлагает за немцев ускорить подготовку операции и начать вторжение уже 13 июля.

В действительности такое изменение Реальности едва ли возможно: даже если начать подготовку сразу после Дюнкерка, то есть еще до полного разгрома Франции и ее капитуляции, даже если каким–то образом создать за неделю план, а за месяц обучить войска и снабдить их необходимым снаряжением, нельзя ускорить приведение в порядок и сосредоточение высадочных средств (бельгийских, голландских и французских — потому что своих у Германии практически нет). И тем более невозможно в течение считанных недель организовать проектирование и постройку специальных десантных паромов и тяжелых планеров. При самых благоприятных условиях Германия не могла подготовиться к вторжению раньше конца сентября.

Но главной проблемой было даже не время. «Морской лев» во всех своих версиях остается сугубо армейской операцией;

авиация рассматривается как род вооруженных сил, прокладывающий дорогу пехоте и изолирующий участок боевых действий от кораблей противника; что касается флота, то его роль все инстанции стремятся свести к минимуму. Между тем война с англичанами на их территории армейской операцией быть не может, и ход событий в Текущей Реальности это полностью подтвердил.

Итак, на начало июля перед германским руководством стоят следующие задачи:

• В области сухопутных сил — сформировать из наличных сил «армию вторжения», обучить части и соединения тонкостям десантных операций (то есть провести их через учебные лагеря) и сосредоточить на побережье;

• В области высадочных средств — собрать по бельгийским, голландским, датским, немецким, французским портам любой тоннаж, мало–мальски пригодный для использования на Ла—Манше, отремонтировать этот тоннаж и найти моряков для его обслуживания;

• В области морских сил — разработать план прикрытия плацдарма, интенсифицировать ремонтные и достроечные работы на кораблях «Кригсмарине», сосредоточить мины на Западном ТВД;

• В области авиации — перебазировать авиацию на французские и бельгийские аэродромы, любой ценой захватить господство в воздухе над Ла—Маншем и Южной Англией, создать тяжелый десантный планер.

Проблемы англичан были, может быть, существеннее, но не требовали столь активной и результативной деятельности:

• Переформировать войска, создать систему позиционной обороны побережья и стратегические рубежи сопротивления внутри страны;

• Легкими силами флота поддерживать господство на море, в том числе и в Английском канале, быть готовым к использованию главных сил «Хоум Флита» против германского плацдарма;

• Авиации препятствовать сбору высадочных средств противника в портах Ла—Манша (У. Черчилль: «Первой линией нашей противодесантной обороны являются порты противника»);

• Любой ценой сохранить аэродромы в Южной Англии.

Такое понимание сторонами своих задач привело к колоссальной воздушной «Битве за Англию», в которой «Люфтваффе» пытались открыть дорогу силам вторжения.

Об этой битве написаны тысячи книг, и едва ли найдется такой любитель военной истории, который забыл историческую фразу Черчилля: «Никогда еще столь многие не были обязаны столь немногим». В Текущей Реальности англичане одержали в боях над Южной Англией стратегическую победу — но эта победа была обусловлена неправильной подготовкой Вторжения.

В течение июля и в первых числах августа стороны прощупывали друг друга: немцы переносили зону базирования авиации к западу, а англичане отрабатывали тактику центрального управления истребителями с использованием радарных станций оповещения. На 13 августа немцы назначали «День Орла». Однако «воздушного блица», не получилось. Впервые немцы столкнулись с противником, готовым сражаться до конца и не испытывающим чувства обреченности.

Бои сразу же приняли ожесточенный характер. Обе стороны завышали свои результаты, что сводило на нет все расчеты планировщиков. «Люфтваффе» несли тяжелые, неслыханные потери. Медленно, очень медленно невидимая черта, обозначающая «рубеж сопротивления», смещалась к северу и западу. Англичане еще могли компенсировать потери в машинах, но были уже не в состоянии покрывать потери в пилотах. Эскадрильи RAF огрызались, они вынудили немцев перейти от тактики «свободной охоты» к эскортированию бомбардировщиков, однако ситуация над Ла—Маншем и аэродромами Южной Англии постепенно ухудшалась.

В начале сентября Гитлер, до этого практически не вмешивавшийся в деятельность авиации, совершенно неожиданно приказывает прекратить уничтожение английских аэродромов и сосредоточиться на бомбардировках английских городов. Это решение фюрера германской нации практически не обсуждается в литературе, хотя оно было ключевым по своему содержанию и гораздо более загадочным, нежели известный «стоп–приказ», якобы спасший британский экспедиционный корпус под Дюнкерком.

Считается, что террористическими ударами по крупным городам Гитлер пытался заставить Англию капитулировать. В действительности в рамках нацистской картины мира англичане относились к арийцам, на которых методы устрашения должны были оказывать обратное воздействие — укреплять волю и решимость сражаться. Насколько можно судить, Гитлер относился к расовой теории очень серьезно. Кроме того, в Первую Мировую войну он долгое время находился именно на британском участке фронта и вполне представлял себе национальную психологию англичан. Да и разгром авиации, который казался уже не за горами, был бы куда более серьезным аргументом в пользу окончания войны, нежели бомбардировки городов…

Вероятнее всего, Гитлер к началу сентября понял, что Вторжения не будет. И удары по Лондону были предприняты, чтобы замаскировать первое стратегическое поражение, понесенное Рейхом.

Как бы то ни было, борьба за господство в воздухе кончилась, вместо нее началась, по выражению А. Васильева, «этакая доктрина Дуэ для бедных в исполнении средних бомбардировщиков без нормального истребительного сопровождения». Эта стадия «Битвы за Англию» сошла на нет к концу октября.

Пока в воздухе над Ла—Маншем и Англией шли упорные бои, а пехотные части, предназначенные для высадки, тренировались на полосе препятствий, командование ОКХ пыталось согласовать с руководством «Кригсмарине» план десантной операции. Моряки настаивали на предельно узком фронте высадки, штаб вермахта справедливо указывал, что подобная операция не имеет шансов на развитие: «все равно что пропустить высаживающиеся войска через мясорубку».

Вечером 28 июля, еще до «Дня Орла» и начала решающей фазы воздушной войны, Ф. Гальдер получает ожидаемый уже неделю ответ из штаба ВМС. Шнивиндт сообщает, что никакой погрузки войск прямо с побережья быть не может (хотя англичане в ходе операции «Динамо» проделали это без всякой подготовки и без особых проблем), а на десантирование первого эшелона войск понадобится не 12 часов, а 10 дней. Взбешенный Гальдер говорит, что «это делает бессмысленным все предыдущие расчеты и невозможной саму операцию».

Грейфенберг, начальник оперативного отдела штаба ОКХ, отправляется в Берлин, где продолжает пребывать главное командование флота (ОКМ), и получает еще более обескураживающее заявление: сделать ничего нельзя, высадочных средств не будет даже к маю следующего года, прикрыть район высадки от английских кораблей флот не может, о широком фронте, включающем Корнуолл и залив Лайм, не должно быть и речи, невзирая ни на какие приказы фюрера, и даже самая ограниченная десантная операция будет означать истребление германских морских сил.

После этого руководство вермахта потеряло всякий интерес к вторжению. Конечно, если бы британская авиация была полностью сокрушена к середине августа, а «Люфтваффе» перешли к ударам по портам, мостам и дорогам, операцию постарались бы реанимировать. Но в целом, еще до того, как определился исход сражения в воздухе, высшие командные инстанции Рейха отказались от стратегии высадки в Англии и начали изыскивать другие пути продолжения войны.

IV

Кеннет Макси вносит в планирование английской компании два основных изменения. Во первых, он ускоряет начало подготовки, сдвигая ее примерно на месяц (решение о вторжение принято 24 мая, а не 13 июля, директива № 16 подписана 7 июня, а не 16 июля, «День Орла» назначен на 8 июля вместо 13 августа). Во–вторых, в альтернативной Реальности Макси А. Гитлер дает указание командованиям родов войск «найти компромисс».

Конечно же, приготовления к высадке велись немцами с недопустимой медлительностью. Однако составление сетевого графика указывает, что существует ряд ключевых моментов, которые практически невозможно перенести. Так, только к концу августа в полном объеме восстанавливается железнодорожное и речное сообщение между Германией и побережьем Ла—Манша. К этому же сроку (и никак не ранее) будут готовы воздушно–десантные войска и самолеты для них. Баржи и подвесные моторы требовали для их доставки восемь недель, то есть даже в версии Макси могли быть готовы лишь в сентябре. Восемь недель при полном напряжении сил требовалось для перебазирования авиации. Хуже всего дело обстояло со сбором транспортных судов и экипажей для них.

Что же касается «компромисса», то организация проектного взаимодействия между родами войск была главной задачей подготовки вторжения, и вряд ли ее можно было решить формальным указанием — хотя бы даже и самого фюрера.

«Альтернатива» К. Макси интересна лишь с одной точки зрения: в ней немцы, хорошо или плохо, но всерьез готовят высадку, а не ждут первого же удобного повода, чтобы вообще отказаться от нее (как это произошло в Текущей Реальности). Конечно, не в июле и не в августе, но в конце сентября операция «Морской Лев» вполне могла состояться. Немцы высадились бы в Англии и удержали бы плацдарм, хотя ожесточенность боев в районе Дувра и в заливе Лайм напомнила бы участникам о Вердене, а современным историкам — о Сталинграде. Через шесть–восемь недель с начала операции, уже в декабре, немцы вырвались бы на оперативный простор и, наверное, захватили бы собственно Англию. Но понесенные потери в людях, технике и времени не дали бы им возможность сорвать отход британской армии в Шотландию.

В результате кампания на островах затянулась бы до бесконечности, причем коммуникационная линия немецкого экспедиционного корпуса на Островах оставалась бы под непрерывным воздействием легких сил английского флота. Чем эта версия Реальности так уж хороша для немцев, понять трудно. Та же война на два фронта, даже более затратная… Американцы будут базироваться на Ирландию и северную

Шотландию, в 1944 году вместо «Оверлорда» состоится освобождение Англии, а одновременно высадка в Дании и на севере Германии.

V

Операция, которая могла бы и в самом деле вывести Великобританию из войны (по крайней мере, отдать немцам все Британские острова целиком, что действительно затруднило бы «включение» США в войну в Европе) носит гораздо более сложный характер. Соответствующий план был разработан мною, А. Васильевым, Ф. Дельгядо и Р. Исмаиловым при подготовке русского издания второго тома исторических альтернатив под редакцией Кеннета Макси. В главе, посвященной «развилке 1940 года», английский историк предлагал частный вариант уже рассмотренной в первом томе версии. Вновь реконструировать эту Реальность было скучно, и, как отрицание «Морского Льва», нами была создана оперативная схема, получившая название «Северный гамбит».

В этой версии гитлеровское командование с самого начала отказывается понимать высадку в Англии как чисто войсковые действия по «форсированию большой реки» — и именно в этом заключается изменение Реальности.

В известном смысле «Морской Лев» продолжал существовать, но теперь как «тень» основной операции, ее информационное прикрытие. Используются все мелкие детали и усовершенствования, позволяющие ускорить ее подготовку: своевременно выдается заказ на тяжелые планеры, паромы и танкодесантные баржи, проводится инвентаризация портов Европы и собственно германского побережья на предмет поиска свободного тоннажа, эскадрильи «Люфтваффе» перебазируются к побережью. При всем этом немецкое Верховное командование уже к концу июля приходит к пониманию того, что обеспечить готовность войск к операции раньше конца сентября не удастся никакими человеческими и нечеловеческими усилиями. И тогда фюрер, ранее санкционировавший исключительно удачную десантную операцию и Норвегии, приказывает осуществить высадку в Англии «поздней осенью 1940 года — в дни туманов и штормов на Ла—Манше», приурочив активную фазу к президентским выборам в США и празднику Октябрьской Революции в СССР.

Подготовка должна быть завершена к 1 ноября. Высадка будет проведена на широком фронте — от Корнуолла до Фолкстоуна, управление сухопутными силами осуществляет штаб группы армий «А» Рунштедта, общее руководство возлагается на командование ОКЛ — то есть на Геринга и Иешоннека.

— И наконец, последнее. При проведении весеннего наступления во Франции отвлекающие операции в Дании и, особенно в Норвегии себя оправдали. В связи с этим я предлагаю предварить английский десант активными действиями на севере Европы — в Исландии. — Гитлер резко поджал губы, улыбка испарилась, короткий нервный вздох дал понять слушателем, что монолог диктатора окончен, а с ним и все дебаты о невозможности операции.

Понятно, что такая сложная многосторонняя стратегия требовала для своего обеспечения, по меньшей мере, активизации действий итальянцев на Средиземном море (что достигается операцией немецких спецслужб против Бадольо) и замены командования «Кригсмарине», вовсе не расположенного рискнуть всеми без исключения кораблями германского флота ради одной операции.

Кстати, этих кораблей было гораздо больше, чем Шивиндт называл Гальдеру. В германских портах стояло немало эсминцев, миноносцев и вспомогательных судов времен Первой Мировой войны и еще более ранних лет, использовавшихся в качестве учебных и вспомогательных. За три месяца их можно было привести в состояние, позволяющее выйти в открытое море — хотя бы однократно. Можно было резко ускорить ремонт поврежденных в Норвежской компании «Шарн–хорста» и «Гнейзенау», довести до боеспособного состояния достраиваемые линкор «Бисмарк» (пусть и без системы управления огнем) и тяжелый крейсер «Принц Ойген». Наконец, вермахт захватил в 1940 году значительную часть норвежского и голландского флотов и установил фактический контроль над датским флотом. Боевые возможности всего этого паноптикума не следует преувеличивать, но подобная «тотальная мобилизация» давала Германии возможность один раз — на решающие три–четыре дня — получить достаточно сбалансированный десантный флот, способный обеспечить «английскую операцию».

Понятно также, что лишнее время предоставило «Люфтваффе» возможность внести в свои действия по завоеванию господства в воздухе некоторые элементы тактической игры. В сентябре и октябре были проведены две имитации вторжения с переключением действий германской авиации на дороги и узлы коммуникаций. В течение октября в Тронхейме были сосредоточены корабли будущего Полярного флота Германии, причем во всех случаях создавалось впечатление вынужденных действий, предпринятых в связи с налетами английской авиации.

Первыми в море вышел датский броненосец «Нильс Юэль» и норвежский эсминец «Тайгер». Уже в море их команды узнали, что корабли направляются в Рейкьявик со специальной дипломатической миссией. Вероятно, большинство моряков решило, что речь идет о переходе на сторону союзников.

Утром следующего дня Тронхейм покинула транспортная подводная лодка и-139, сопровождающий ее транспорт начал движение двенадцатью часами позже. Целью этой группы кораблей (соединение А 4) были демонстрационные действия в районе острова Ян—Майнен. Никакого смысла в захвате Ян—Майнена не было, именно поэтому склонный к парадоксам фюрер и решил высадить там небольшую десантную группу. «Подводники» должны были действовать ночью. В темноте им предстояло преодолеть полосу прибоя, собраться на берегу и скрытно захватить пирс, к которому утром будет швартоваться транспорт с двумя десантными ротами.

(— Это невозможно, — сказал командир лодки. — Группа погибнет во время ночной высадки на берег.

— Вы что, считаете, что спасательные шлюпки могут быть использованы только днем и в идеальную погоду? — удивился Арене, бывший командир лайнера «Бремен» коммерческого флота, произведенный в контр–адмиралы и назначенный командующим десантным соединением.)

1 ноября в 23:00 порт покинули линкоры. Цилиакс предупредил экипажи, что речь идет об очередных учебных стрельбах, которые будут совмещены с испытаниями маневренных свойств «Бисмарка» и «Принца Ойгена» и продлятся не более суток.

В действительности, второго ноября корабли взяли курс на Исландию.

В Исландии и на Фарерских островах широко применялись десанты с «летающих лодок» — не только флот, но и авиация Рейха использовались в этой операции с максимальной нагрузкой. Резервов выделено не было: ни в портах, ни на аэродромах в решающие дни не оставалось ничего.

Высадив часть войск в Рейкьявике, «Бремен» и «Европа» в сопровождении Полярного флота Германии направились на юго–восток. 7 ноября, в день «Д», они встали на рейде ирландского города Корк.

Ночью 7‑го ноября жители города Пензанса, расположенного на полуострове Корнуолл, километрах в тридцати от мыса Гуэннап, были разбужены очередной, третьей за последние полтора месяца имитационной выходкой немцев, которые, по–видимому, всеми силами старались отвлечь внимание от района Рейкьявика. После «демонстраций» в сентябре и октябре в Корнуолле никто — от командующего обороной округа до последнего сапера, дежурящего возле заложенного под аэродромные сооружения фугаса — уже не верил в возможность высадки. 7‑я парашютная дивизия выполнила свою задачу и почти не понесла потерь этом этапе операции.

Для Черчилля и Айронсайда высадка также оказалась полнейшей неожиданностью, и в течение какого–то времени они даже были склонны рассматривать ее как некий отвлекающий маневр. Лишь к середине дня, когда стало ясно, что немцы ведут боевые действия почти по всей южной оконечности Англии — от мыса Лизард до Ярмута, когда в Корнуолле и на побережье залива Лайм уже обозначился явный успех атакующих, которые соединили тактические плацдармы в оперативные и начали проникновение вглубь английской территории, когда попытка Портсмутской флотилии обстрелять плацдарм и уничтожить высадочные средства обернулась гибелью двух эсминцев, попавших под удары пикирующих бомбардировщиков из Шербура, когда выяснилось, что английские истребители отсутствуют в воздухе, несмотря на прямые обращения Черчилля к Даудингу, — только тогда высшее руководство Великобритании убедилось, что оно имеет дело с серьезной операцией противника.

С началом Битвы за Южную Англию совпало резкое осложнение политической обстановки в Ирландской республике. В два часа дня Дублин неожиданно в ультимативной форме потребовал вывода британских войск «с территории единой и неделимой Ирландии». В 4 часа стало ясно, что в Эйре происходит военный переворот. И еще двумя часами позже Черчилль узнал, что этот переворот поддержан высадкой в порту Корк немецких войск.

***

17 ноября, на десятый день высадки и на второй день шторма на Ла—Манше, Рунштедт перешел в решительное наступление. Пехотные корпуса 3‑й и 6‑й армии охватывали Лондон. Танковый корпус Гота, введенный под Солсбери в «чистый» прорыв, уже вечером следующего дня овладел Оксфордом и мостом через Темзу.

Двадцатого числа фон Рунштедт отдал последнее в ходе Английской кампании оперативное распоряжение: «Оборона противника разваливается. Приказываю, не отвлекаясь на лондонскую группировку врага, преследовать английские войска в общем направлении на Бирмингем».

В такой операции, где захватывается Исландия, Фареры (хотя бы временно), Ливерпуль (последняя цель десантной группы Аренса), Южная Ирландия присоединяет Северную и становится сателлитом Рейха, а высадка происходит на очень широком фронте — и именно в тот момент, когда основные силы английского флота растянуты между Гренландией и Норвегией, пытаясь перехватить неожиданно вышедшие в море немецкие корабли, — англичане не смогут организовать организованный отход, и Острова будут потеряны целиком.

В США с неизбежностью будет поставлен вопрос о законности третьей подряд баллотировки Рузвельта, в результате чего президент даже если не будет смещен, то все равно хотя бы временно утратит свободу действий и станет заложником изоляционистов. Фашистская Германия установит полное господство в Западной Европе и подойдет очень близко к полной победе во Второй Мировой войне…

Реалистичен ли такой вариант? С формальной военной точки зрения — вполне.

…В реальной военной истории примеров успешного проведения абсолютно бредовых операций можно отыскать более чем достаточно. И дело вовсе не в том, что «небывалое бывает», а в том, что общепринятое представление при внимательном рассмотрении очень часто оказывается поверхностным и не соответствующим реальности. Нельзя высаживать войска прямо с транспортов на необорудованное побережье? Но позвольте, японцы в 1941–1942 годах только этим и занимались! Нельзя проводить караван из сотни барж через пролив, где водятся вражеские эсминцы? Но на один эсминец придется по десятку барж, к тому же их еще нужно найти в темноте (а радиолокатор при умелой постановке помех покажет еще несколько сот барж и линкор впридачу)…

Да, операция, в которой одни и те же силы без возвращения на базу проводят одну за другой сразу несколько высадок в разных местах, выглядит чем–то фантастическим. Но ведь в изложенной альтернативе немцы высаживали разные подразделения, находившиеся на борту огромных лайнеров. Между тем японцы иногда умудрялись высаживать одни и те же войска — с острова на остров, от разгрузки до новой погрузки.

Куда более значительную проблему представляет снабжение высадившихся частей — особенно на отдаленных плацдармах. Но здесь сразу же вспоминается «Токийский экспресс» на Гуадалканал или снабжение Севастополя с помощью эсминцев и подводных лодок. Да, в том и другом случае операции закончились поражением — но исключительно из–за того, что продолжались они по несколько месяцев. Немцы же должны захватить Англию за несколько недель.

Но для того, чтобы решиться на такой ход, во–первых, требовалось снова пойти на колоссальный риск. Для подобных действий, как писал по сходному поводу великий шахматист А. Алехин, нужно «мужество, но и ослепление». А немцам — после Французской компании — было, что терять. И, во–вторых, немецким командующим пришлось бы отказаться от очень многих своих убеждений.

Но тогда они бы перестали быть немцами.

I

В Текущей Реальности вермахт приступил к разработке альтернативных планов давления на Англию еще до того, как определился окончательный провал «Морского Льва», то есть летом 1940 года.

Очень соблазнительным казалось захватить Гибралтар. Помимо огромного морального значения, такая победа привела бы к стратегической изоляции Средиземноморского и Североевропейского театров военных действий. Во всяком случае, англичане лишились бы возможности держать в Гибралтаре флот, способный быстро выдвинуться на любой из этих двух ТВД и решить там исход сражения. Да и посылка подкреплений на Мальту и на Ближний Восток была бы решительно затруднена.

Для штурма Гибралтара нужны были тяжелые орудия, отборная пехота, а главное — разрешение Франко пропустить войска через свою территорию. Каудильо Испании, несомненно, был бы только рад расплатиться за помощь, оказанную ему Гитлером и Муссолини во время гражданской войны, но он понимал, что подобный шаг означает войну с Великобританией, которая для Испании — при ее огромном побережье и совершенно недееспособном флоте — оказалась бы фатальной. Так что, выражаясь шахматным языком, Гибралтар был косвенно защищен — и именно господством Великобритании на море.

Франко дипломатично потребовал за свое содействие Марокко и Оран, зная, что Гитлер сочтет это абсолютно неприемлемым. Кроме того, Гитлер рассматривал Испанию как один из каналов получения Германией стратегически важных грузов и не хотел втягивать ее в войну и зону английской блокады; вежливый ответ Франко вполне устроил диктатора. На этом Гибралтарская стратегия Рейха, в сущности, и закончилась, хотя теоретическая ее разработка продолжалась в германском Генштабе вплоть до конца 1942 года.

И Франко, и Гитлер оказались в плену забавного оптического обмана. Британский Гранд Флит «образца 1914 года» имел возможность, сосредоточив в Северном море превосходящий противника дредноутный флот, направлять на второстепенные театры военных действий целые эскадры старых, якобы никому не нужных броненосцев и крейсеров. Но «Хоум Флит» 1939 года, дитя «политики экономии», был не в состоянии одновременно прикрывать Острова от вторжения, океан от немецких рейдеров, Средиземное море от итальянского флота, да еще вдобавок к этому блокировать испанское побережье. Для этого физически не хватало кораблей. В полном соответствии с принципами стратегии, согласно которым расширение пространства конфликта выгодно владеющему инициативой, вовлечение Испании в войну летом — осенью 1940 года было бы полезно только Рейху. Как и в случае с отказом немцев от прямой высадки на английское побережье, Британию спасло уже не владычество над морем, а память об этом владычестве.

Захват или нейтрализация Гибралтара в ряде вариантов оказывались очень важной операцией, но ни в коем случае не решающей. Более надежным средством давления на Англию считались действия в Египте: овладение этой ключевой территорией, включая Суэцкий канал, выход в Палестину и далее на нефтеносный Средний Восток. Поскольку премьер–министр Ирака Рашид Али готовил выступление против Британского владычества, да и остальные арабские территории были настроены прогермански, такой план выглядит вполне обоснованным.

Потеря Египта, возможно, не стала бы для Великобритании фатальной — но положение правительства У. Черчилля ухудшилось бы катастрофически, и совсем не очевидно, что сэру Уинстону удалось бы сохранить кресло премьера. Это, разумеется, не означает, что к власти в обязательном порядке пришли бы сторонники соглашения с Гитлером. Летом–осенью 1940 года таких в Великобритании было немного, и существенных постов они не занимали. Историки обычно указывают на лорда Галифакса и «Клайвлендскую клику», но политический вес бывших «умиротворителей» после сентября 1939 года значительно уменьшился, а их позиции существенно изменились. Германия угрожала «постоянным интересам» Англии, это понимал весь британский истэблишмент. Это значит, что мир мог быть подписан только как признание тотального военного поражения, угрожающего физическому существованию нации. Падение Египта такой угрозы еще не создавало.

С другой стороны, смена кабинета У. Черчилля с неизбежностью ослабила бы военные усилия Великобритании. Объективная реальность состояла в том, что военного и политического деятеля сравнимого с ним масштаба в стране просто не было. Так что, добившись падения Черчилля, Рейх уже одержал бы важную политическую победу.

Понимая это, король Георг VI, по всей видимости, использовал бы свои прерогативы в интересах сэра Уинстона, нарушив целый ряд неписанных соглашений между ветвями власти. Это привело бы к конституционному кризису в Англии, но… в данном случае исследование альтернативной политической Реальности завело нас слишком далеко, и настало время прервать этот такт анализа.

С формальной точки зрения поражение в Египте привело бы к тому, что британский флот оказался бы вытеснен из восточного сектора Средиземного моря. Путь из Индийского океана в Европу увеличился бы на 8000 километров, что эквивалентно уменьшению используемого тоннажа в 2–4 раза. Ни в Первую, ни во Вторую Мировую войну сокращение грузооборота, вызванное действиями на коммуникациях германских подводных лодок и надводных рейдеров, и близко не подходило к таким цифрам. Между тем Индия и Юго — Восточная Азия были основными районами получения Великобританией крайне необходимой именно сейчас долларовой выручки.

Потеря нефти Среднего Востока была для Британской Империи серьезной, но не фатальной проблемой. Со своей стороны, немцы получили бы важный, но плохо связанный с территорией Рейха источник ресурсов. Военное и экономическое равновесие сместилось бы в их пользу — но отнюдь не решающим образом. Может быть, самым важным достижением для немцев была бы возможность создать угрозу советскому Закавказью.

Возможность достижения в 1940 году далеко идущих результатов в восточном Средиземноморье особых сомнений не вызывает. Но здесь также вмешались политические факторы: Средиземное море было вотчиной Муссолини, который летом–осенью 1940 года был отнюдь не готов призвать на помощь немецкие войска. Штаб ОКХ был категорическим противником «периферийной стратегии», позиция ОКБ никого не интересовала, а Гитлер на «египетском плане» настаивать не стал.

Предполагалось, что итальянцы сами захватят господство на Средиземном море и в его окрестностях, тем более, что возможности для этого у них были. К осени 1940 года англичане имели на Средиземноморском театре 6 линкоров (из которых только один был сколько–нибудь современным), 3 авианосца, 11 крейсеров, 12 подводных лодок и три флотилии эсминцев (по разным данным, от 25 до 29 единиц одномоментно). Соединение «Н» — новый линкор, авианосец и 9 эсминцев — базировалось на Гибралтар и, пока сохранялась угроза вторжения на Британские острова, могло быть использовано в восточном Средиземноморье только при крайней ситуации. Италия также имела 6 линкоров, из них два новейших, в остальном же ее флот существенно превосходил английский: 8 тяжелых, 11 легких крейсеров, 97 подводных лодок, 53 эсминца, не считая устаревших кораблей, которых тоже было достаточно.

Еще более значительным превосходством на Средиземноморском ТВД обладали итальянские сухопутные войска. В Египте летом 1940 года находилось около 30 тысяч британских пехотинцев, еще 20 тысяч оставались в Палестине. К этим цифрам надо прибавить еще около 30 тысяч солдат на остальном Ближнем Востоке, а также не то прибавить, не то вычесть 31 тысячу человек в египетской армии (которых не считает ни одна статистика: ни английская, ни германская, ни даже итальянская). Итальянцы имели на всем пространстве Восточной Африки 415 тысяч человек (с туземными формированиями — до 600 тысяч). Против Египта была сосредоточена армия Грациани в 236 тысяч человек, правда, из них лишь 75 тысяч располагались непосредственно на фронте.

В течение всего лета 1940 года стороны ограничивались беспокоящими действиями, причем за этот период англичане потеряли 150 человек, итальянцы же — около 3000.13 сентября они наконец перешли в некое подобие наступления, продвинулись на 80 километров, что составляло около половины «ничейной пустыни», разделяющей позиции сторон, и принялись за постройку цепи укрепленных лагерей.

Пока немцы вальяжно готовили вторжение на Острова, предполагая, что итальянцы находятся на волосок от овладения Египтом и установления господства на Средиземном море, а война скоро закончится, британское руководство в Лондоне справилось с шоком поражения, перевело экономику на военные рельсы и приступило к расширению масштабов войны. У. Черчилль с его любовью к проявлениям активности перебросил в Африку из Метрополии три танковых полка, в том числе почти все оставшиеся танки «Матильда». А Эндрю Каннингем, последний из великих английских адмиралов, готовился перенести войну во вражеские воды, имея в виду, что первые боевые столкновения на море итальянский флот без особых проблем проиграл.

28 октября 1940 года итальянская армия зачем–то вторглась в Грецию — которая, хотя и была настроена проанглий–ски, хранила твердый нейтралитет. Эта операция сразу же обернулась неудачей. Итальянцы, не имея решающего превосходства в силах и подвижности, наступали в сложной гористой местности против решительного противника, обороняющего свою территорию и занимающего специально подготовленную укрепленную позицию. Уже в начале ноября итальянцы были отброшены в Албанию, командующий армией был снят, а начальник Генерального штаба подал в отставку.

Тем временем Каннингем с авианосца «Илластриес» нанес удар по главной итальянской военно–морской базе Таранто. Для современного читателя, знающего о решающей роли авианосцев в войне на море, слышавшего о Перл — Хар–боре, Филиппинах и Окинаве, в этом нет ничего удивительного. Но, во–первых, Таранто находилось под прикрытием почти всей итальянской базовой авиации. Во–вторых, самолеты, базирующиеся на «Илластриесе», обладали выдающимися летными качествами… по меркам Первой Мировой войны.

Торпедоносец «Свордфиш», биплан с полотняной обшивкой, развивал максимальную скорость 246 километров в час (для примера: американский «Девастейтор», который также считался безнадежно устаревшим, делал почти на 100 километров в час больше). Правда, «Свордфиш», отличался необычайной маневренностью, но в боевых условиях ему это мало помогало. Прикрывали эти «ударные самолеты» истребители «Си Гладиатор». Тоже бипланы, они уступали в скорости, например, «Мессершмиту» в полтора раза.

Нужно быть гением или сумасшедшим, чтобы с такой палубной авиацией атаковать укрепленную базу противника.

И ноября 1940 года с палубы авианосца «Илластриес» были подняты торпедоносцы, всего 21 самолет. Они нанесли удар по итальянским кораблям в Таранто и ценой потери лишь двух машин вывели из строя три линкора противника. Хотя даже после этого у итальянцев все равно оставался известный перевес в силах, вопрос о господстве на море был решен раз и навсегда.

Удар по Таранто имел меньший резонанс, чем Трафальгар, но последствия этих морских операций соизмеримы. После 11 ноября известные трудности Каннингему могла создавать лишь германская авиация, но уж никак не итальянский флот.

Пока итальянцы претендовали на господство на Средиземном море, необходимость в обязательном порядке удерживать все три ключевые точки Средиземного моря — Мальту, Гибралтар, Александрию — была скорее обременительна для британского флота. Но после успеха в Таранто огромное значение приобрела Мальта — остров–крепость, лежащий на полпути между Сицилией и Тунисом, база британских эсминцев и подводных лодок. Любой конвой, направляемый из Италии в Африку, оказывался под ударом базирующихся на Мальту ударных соединений.

Тяжелое поражение на море немедленно отозвалось на суше. 22 ноября греки перешли в контрнаступление в Албании, смяли сопротивление итальянцев и захватили огромное количество военного имущества. 8 декабря Уэйвелл атаковал промежуток между итальянскими укрепленными лагерями в пустыне, прорвал оборону и на следующее утро взял ударом с тыла лагерь «Нибейва». В тот же день были взяты лагеря «Туммар Вест» и «Туммар Ист», итальянским войскам оказались отрезаны пути отхода. Уже 11 декабря число итальянских пленных достигло 40 тысяч человек при 400 орудиях. 6 января пала Бардия (45 тысяч пленных, 462 орудия, 129 танков), 22 января — Тобрук (еще 20 тысяч пленных).

Может показаться удивительным, но германское командование взирало на полный провал средиземноморской стратегии своего союзника с олимпийским спокойствием. Еще ранней осенью руководство ОКХ отказалось от попыток овладения Египтом в пользу совершенно другой операции.

II

28 июля 1940 года гросс–адмирал Редер, которому полагалось быть полностью загруженным делами по «Морскому Льву», представил Гитлеру памятную записку «Соображения по России»:

«Военные силы русской армии необходимо считать неизмеримо более слабыми, чем наши, имеющие опыт войны. Захват района до линии Ладожское озеро — Смоленск — Крым в военном отношении возможен, и из этого района будут продиктованы условия мира. Левый фланг, который прорвется через прибалтийские государства, за короткий срок установит контакт с финнами на Ладожском озере.

С занятием побережья и Ленинграда сила сопротивления русского флота рухнет сама собой».

Редер полагал даже, что эту операцию можно провести осенью 1940 года (очевидно, вместо высадки в Англии).

К этому «оперативному плану» не стоило бы относиться серьезно, если бы автор его играл чуть меньшую роль в операции «Морской лев». Приходится принимать, что Редер был готов бросить германские сухопутные части в любую авантюру, лишь бы отвлечь внимание фюрера от «своих» кораблей. К несчастью для Рейха, идеи гросс–адмирала встретили признание и понимание в ОКХ.

Как ни странно, высшее командование сухопутных сил (и сам Гитлер) рассматривали агрессию против СССР не как самостоятельную кампанию, но как эпизод в борьбе с Англией. Соответственно, ни о какой борьбе не на жизнь, а на смерть поначалу речь не шла.

Здесь имеет смысл заострить внимание на одной любопытной аберрации восприятия, которая часто возникала (и по сей день возникает) у лидеров Запада, когда им приходится иметь дело с Россией. Гитлер, а до него Наполеон рассматривали Россию как азиатское государство. Не следует понимать это в уничижительном для нас смысле — просто великие европейские правители и завоеватели исходили из того, что их «разборки» не касаются «Святой Руси» или касаются в минимальной степени. Соответственно, наличие у России позиции по отношению к европейским делам воспринималось как инспирированное другой «внеевропейской», но играющей в Европе свою игру державой — Англией. Тем самым война против России означает удар по Англии. Как только русское руководство поймет, что война обойдется его стране достаточно дорого, оно поменяет свою ориентацию на антианглийскую, «коварный Альбион» лишится последнего союзника на континенте и поймет бесперспективность войны. Эти рассуждения, конечно, примитивизированы, но в целом война с Россией представлялась и Гитлеру, и Наполеону примерно в таких красках.

Штаб сухопутных сил был только рад вернуться от остроконфликтной, рискованной, требующей согласованной работы трех независимых командований операции в Анг–лиик классической сухопутной стратегии, для которой имелись наработки Шлиффена и подробные анализы 1930‑х годов.

Все оперативные схемы были построены в предположении о развертывании германских войск на территории Восточной Пруссии, Польши (Генерал–губернаторства) и Румынии. Выяснилось, что театр военных действий носит воронкообразный характер, расширяясь к востоку, а размеры России исключают даже теоретическую возможность ее оккупации за одну кампанию. Впрочем, в рамках представлений о России, как о платном союзнике Великобритании, этого и не требовалось.

Первый из предложенных военных планов был, пожалуй, наиболее интересным из всех наработок ОКХ по будущей «Барбароссе». Предполагалось нанести главный удар на Москву силами «группы танковых армий» из 16 танковых и 34 пехотных дивизий. Нужно иметь в виду, что это были еще дивизии «образца 1940 года» с 324 танками в каждой, то есть непосредственно на Москву должно было наступать более 5000 танков.

Эта оперативная схема была отвергнута сразу же: немцы не имели средств управления для организации такого амбициозного объединения, как группа (!) танковых армий. Сомнительной представлялась и возможность наладить снабжение исключительно мощной подвижной группировки, пользуясь единственной железнодорожной магистралью.

В августе 1940 года свой план представил «специалист по России» генерал Маркс, начальник штаба 18‑й армии. Маркс предлагал нанести два удара — на Москву и на Киев. Он же одним из первых обратил внимание на неизбежный разрыв между смежными флангами наступающих группировок. Разрыв этот вызывала лишенная дорог и прорезанная реками с болотистыми поймами «Припятская дыра». По мнению Маркса, русские могли сосредоточить силы в Припятских болотах и контратаковать фланги наступающих немецких частей. Этого предполагалось избежать быстрым продвижением вперед с установлением тесной связи германских оперативных группировок на левом берегу Днепра.

Лоссберг, курирующий проект от ОКВ, предложил добавить самостоятельную группу армий на севере, поставив ей задачу взаимодействовать с финнами. Зоденшерн, начальник штаба Рунштедта, предложил очень красивый асимметричный план, предусматривающий стратегические «Канны» всей европейской России. Грандиозный охват осуществляла группа армий «Север» (21 танковая и моторизованная, 46 пехотных дивизий), наступающая через Даугавпилс на Смоленск. Ей навстречу двигалась через Киев группа армий «Юг» — 9 подвижных, 37 пехотных дивизий. В центре намечались сковывающие действия.

Этот красивый план восходил к замыслу Фанкельгайма и Людендорфа на Восточном фронте в 1915 году и в известной мере опирался на опыт Польской кампании 1939 года. Генштаб отверг замысел Зоденштерна, исходя из трудностей управления (вновь всплывает «группа танковых армий») и вычурности движения северной группировки: вследствие нехватки в Восточной Пруссии места для развертывания 67 дивизий войска двигались на восток, затем смещались к северу, освобождая место для второго эшелона, а на заключительном этапе поворачивали на юг.

Всех этих трудностей можно было избежать, организовав крупную десантную операцию в Прибалтике, но такая возможность немецким военным руководством вообще не рассматривалась.

Как бы то ни было, план Зоденштерна впервые обратил внимание гитлеровского руководства на естественный оборонительный рубеж Западная Двина (Даугава) — Днепр и проблемы, которые этот рубеж создает.

3 сентября 1940 года планированием русской кампании занялся генерал Паулюс, назначенный первым обер–квартирмейстером Генерального штаба ОКХ. К концу октября он представил в ОКХ докладную записку «Основы русской кампании». Генштаб отработал задачу за месяц, и 5 декабря план «Отто» был представлен Гитлеру, который через две недели подписал «Директиву № 21» на стратегическое развертывание «Барбаросса».

Сведения о противнике, его войсках и особенно резервах, были совершенно недостаточными. Паулюс угадал состав первого русского стратегического эшелона, оценив его в 125 пехотных дивизий и 50 подвижных бригад. Это примерно соответствовало 170 счетным дивизиям, которые реально разворачивала на западной границе Красная Армия, но число «предполагаемых» танков и самолетов отличалось от реальных цифр в разы, а про второй стратегический эшелон планирующие инстанции ОКХ вообще не имели представления.

Три проведенные Паулюсом штабные игры убедительно продемонстрировали, что даже при самых благоприятных предположениях о противнике (представляющих собой грубую ошибку планирования, да еще и сделанную в опасную сторону) наличных германских сил все равно не хватает. Ни о каком форсировании линии Западная Двина — Днепр не могло быть и речи, поэтому требовалось во что бы то ни стало одержать решительную победу к западу от этого рубежа. Паулюс решил достичь этой цели одновременным наступлением по всему фронту.

Интересно заметить, что при ограниченных размерах Франции и ее превосходной дорожной сети немцы выстроили кампанию 1940 года как две последовательные операции. Предложение Манштейна достичь всех стратегических результатов одним решительным ударом было признано авантюрой и отклонено. Теперь же, в 1941 году, Паулюс рассматривает полный разгром СССР в рамках одной операции как дело возможное и даже необходимое. Не принимаются в расчет ни огромные расстояния, ни бездорожье, ни русское сопротивление на оккупированных территориях (пусть и пассивное).

Безусловно, важным основанием для такого решения было существенное улучшение технического оснащения германской армии (в значительной мере осуществленное за счет французских трофеев), а также увеличение количества автотранспорта в танковых и моторизованных дивизиях (в первых — за счет сокращения количества танков). Кроме того, германское командование прекрасно понимало, что у него есть серьезное преимущество в развертывании какого не имелось перед началом Французской кампании.

Еще одним фактором, безусловно, являлась уверенность в том, что качество русских войск будет хуже, чем французских. Это убеждение во многом стало результатом собственной немецкой пропаганды, оно базировалось как на опыте первой Мировой, так и на утверждениях фюрера, еще в «Майн Кампф» назвавшего Россию «колоссом на глиняных ногах»…

Операцию предполагалось начать 15 мая 1941 года.

III

Одним из мифов Второй Мировой войны является оценка плана «Барбаросса». Интересно, что в этом советские, немецкие и англо–американские историки проявляют трогательное единодушие. Двенадцатитомная «История Второй Мировой войны» мягко журит немецкие замыслы за авантюристичность — но эта критика отнесена не столько к технической стороне плана, сколько к самому решению Гитлера напасть на СССР.

Пост фактум самоубийственность этого решения очевидна. Но и в рамках той информации, которую имел Гитлер летом 1940 — весной 1941 года, операция «Барбаросса» должна квалифицироваться как стратегическая ошибка. Германия не только связывала свои войска на востоке, в лишенной дорог местности, откуда части и соединения при всем желании нельзя было быстро вытащить, но и лишалась экономического «окна в мир». Из нейтрального Советского Союза (или через него) немцы могла получать любые необходимые им для войны материалы. В условиях войны что–то можно было взять бесплатно (план «Ост») — зато об остальном надо было забыть. Британская блокада становилась абсолютной.

Приходится слышать, что Гитлер боялся сырьевой зависимости от СССР, но торговые отношения образуют взаимные зависимости, о чем фюрер германской нации, надо полагать, догадывался. Разговоры о «звериной ненависти», которую Гитлер питал к СССР, вообще не относятся к делу: политика Германии всегда была сугубо прагматичной, и «расовая теория» совершенно не помешала заключению союза с японцами или румынами, стоящими в списке «недочеловеков» значительно ниже русских.

Судя по всему, решение на «Барбароссу» имело три основания. Первое — иррациональный страх Гитлера перед Англией, заставлявший его, как уже упоминалось выше, стремиться лишить ее всех, даже потенциальных союзников. Сам фюрер неоднократно говорил, что Россия является последней надеждой Черчилля

Второе обоснование «Барбароссы» — в полной уверенности Гитлера в скоротечности кампании и возможности быстрого налаживания эксплуатации захваченных территорий.

Третье обоснование сегодня весьма популярно у историков–ревизионистов — в первую очередь германских, но в последнее время к ним присоединился и ряд отечественных. Сторонники этого объяснения заявляют, что не начни Гитлер войну против СССР. Сталин сам бы напал на Германию в ближайшее время. Не вдаваясь в рассмотрение этой версии, отметим, что ее широко использовал Геббельс в своей пропаганде — но сам Гитлер такого объяснения своему решению не давал ни разу.

Все это вовсе не значит, что войну с Россией немцы не могли выиграть. Но выиграв ее, Германия не получала желаемого мира. Даже захватив Европейскую часть СССР, она вынуждена была держать там значительную часть своих вооруженных сил и тратить на освоение оккупированных территорий ресурсы Рейха — вместо того, чтобы бросить их против других. Словом, даже в случае победы Германия проглатывала кусок, который была не в силах быстро переварить — как, заметим, однажды уже произошло с ней в 1918 году.

В остальном считается, что немецкий генералитет, имеющий опыт современной войны, создал идеальную схему развертывания — что в значительной мере предопределило катастрофические для советских войск итоги Приграничного сражения и всего первого периода войны.

Немецкие мемуаристы активно обсуждают ошибки Гитлера на втором этапе кампании, но практически не касаются «Барбароссы». Исключение составляет Э. Манштейн, который, однако, ограничивается лишь намеком на неадекватность германского развертывания.

В действительности же план «Барбаросса» был не настолько хорош, как это принято считать. Главный удар наносился на центральном направлении, где на 500-километровом фронте разворачивались 48 дивизий, из которых 10 подвижных. Вспомогательное наступление на Киев в полосе 1250 километров обеспечивали 49 дивизий (7 подвижных). В указанное число входят войска союзников, прежде всего румынские, количество которых на фронте со временем будет нарастать. На севере развертывалась группа в размере двух армий (29 дивизий, из них 5 танковых и моторизованных), которым вообще не была поставлена осмысленная оперативная задача.

Подобное «равномерное и пропорциональное» развертывание не обеспечивало решающего успеха ни на одном из направлений. Более того, если бы самая сильная из немецких групп армий — группа «Центр» — сумела бы быстро выиграть операцию на окружение и уничтожение советских войск в Белоруссии и продвинуться к Смоленску, оба ее фланга повисали в воздухе — причем правый был бы открыт для любых контрударов из района Припятской «дыры», которую ни занять, ни контролировать было нечем.

Предполагалось закончить уничтожение основных сил русской армии к 20 дню войны, когда передовая линия наступления вермахта протянется от Пярну через Псков, Великие Луки, Оршу, Мозырь, далее по побережью Днепра. На этой позиции предусматривалась двадцатидневная пауза, а затем окончательное наступление на Москву, в ходе которого предполагалось уничтожить последние 30–40 русских дивизий. Эта фаза кампании, впрочем, в плане вообще не прорабатывалась.

Говоря о «Барбароссе», часто упоминают рубеж Архангельск — Астрахань. В действительности ОКХ не планировало продвижения дальше Москвы. Фраза о позиции «Архангельск — Астрахань» принадлежит Гитлеру, который считал эту линию оптимальной для проведения мирных переговоров, поскольку русская стратегическая производственная база на Урале оказывается в зоне досягаемости немецкой авиации.

Это даже трудно корректно прокомментировать. Какими аэродромами на линии Архангельск — Астрахань немцы предполагали воспользоваться? Как обеспечить эти аэродромы горючим и боеприпасами? Какие самолеты планировалось использовать для подавления Урала (с учетом того, что географически более простая задача разрушения английских городов оказалась «люфтваффе» не по силам, что и неудивительно: немецкая авиация создавалась как средство воздушной поддержки полевой армии, а не как инструмент воздействия на экономический и демографический потенциал противника в рамках доктрины Дуэ)? Речь шла, конечно, только о демаркационной линии между фашистской Европой и азиатской Россией. К этому сугубо политическому вопросу ОКХ отношения не имел.

IV

Пока руководство вермахта «медленно и методично» прорабатывало различные планы войны против СССР, на английском фронте вновь началась «странная война». Разница лишь в том, что если в зиму 1939–1940 годов немцы выигрывали оперативное время, а союзники его теряли, то теперь все обстояло строго наоборот. Англичане оправились от катастрофы во Франции и в Норвегии. Они захватили господство в Средиземном море и разгромили войска Муссолини в Египте и в Эфиопии. Италия из стратегического ресурса Рейха превратилась в основную его слабость. По мере того, как впечатление от Немецких побед проходило, Великобритания, обеспечившая (по крайней мере, временно) целостность своей империи, становилась центром притяжения для всех антифашистских и антигерманских сил в мире.

Операция «Катапульта» привела к тому, что вишистская Франция потеряла флот, а с ним и колониальную империю — которую при активной помощи англичан постепенно прибирали к рукам сторонники генерала де Голля. Потеряв колонии, флот, армию, а с ними и какое–либо международное влияние,

Петэн перестал быть субъектом международных отношений, с позицией которого — например, с заявленным нейтралитетом — приходилось считаться.

Иными словами, Великобритания блистательно выиграла летне–осеннюю кампанию 1940 года, а потерявший на пустом месте темп наступления Рейх убедительно продемонстрировал миру шахматную истину: «имеющий преимущество обязан атаковать под угрозой потери этого преимущества».

После разгрома армии Грациани в Ливии и тяжелых поражений в Греции Муссолини перестал пытаться «сохранить лицо» и обратился к Гитлеру с просьбой о срочной помощи. Со своей стороны, немецкое командование пришло к выводу, что на Средиземноморском ТВД надо что–то делать — причем речь шла уже не о решающей победе, а о восстановлении престижа.

В начале февраля 1941 года в Триполи был направлен генерал Роммель, ранее командовавший 7‑й танковой дивизией, один из самых умелых и удачливых военачальников Рейха. Роммеля назначили командующим танковым корпусом «Африка», состоявшим из 15‑й танковой и 5‑й моторизованной дивизии, основные силы которых должны были прибыть в Триполи в конце мая.

Не дожидаясь сосредоточения сил, Роммель сразу же перешел в наступление, используя автомобили «Фольксваген», чтобы обозначить якобы продвигающиеся в глубокий тыл англичан танковые колонны. Английская 8‑я армия оказалась совершенно не готова к возобновлению сражения в Киренаике и потерпела тяжелое поражение. К 11 апреля англичане были отброшены за египетскую границу (за исключением окруженной крепости Тобрук).

Главные силы гитлеровской Германии в это время развертывались против России, за исключением 12‑й армии и 1‑й танковой группы, перед которыми была поставлена задача разгромить основные силы греческой армии. Переворот Симовича в Югославии и заключение новым правительством соглашения с СССР (Гитлер предполагал, что и с Великобританией) резко изменил и обстановку на Балканах и вынудили немцев на очень рискованный шаг. 6 апреля вермахт напал одновременно на Югославию и Грецию. Поскольку Югославия имела соглашение о взаимопомощи с СССР, о чем немцам было известно, а нападение было предпринято без консультаций с советской стороной, переходя границу Югославии, Гитлер фактически нарушил договор 1939 года «О дружбе и границе», тем самым предоставив СССР возможность разорвать Пакт о ненападении.

Однако Сталин внешне никак не отреагировал на Балканский кризис, и все закончилось очень удачно для немцев. Югославская армия не успела ни сосредоточиться, ни мобилизоваться, и была уничтожена за 11 дней, Хорватия объявила о своей независимости. Война с Грецией и пришедшими ей на помощь английскими войсками была чуть более длительной — но к концу апреля и тут дело дошло до «второго Дюнкерка». Правда, эта очередная историческая победа не улучшила, а скорее ухудшила стратегическое положение Рейха, связав его войска на бедной железными дорогами территории Балканского полуострова.

Тем временем 28 марта итальянский флот потерпел очередное поражение в бою у мыса Матапан и оказался окончательно заперт в своих базах. В последнюю декаду мая немецкие десантники убедительно продемонстрировали, что «Морской Лев» был вполне возможен: при полном господстве противника на море вермахт успешно провел десантную операцию по овладению Критом.1 Немцы потеряли втрое меньше людей, нежели англичане — но Гитлер счел потери элитных воздушно–десантных войск совершенно неприемлемыми. Это привело к многим важным последствиям и, в частности, к отказу от штурма Мальты. Наконец, 27 мая немцы потеряли во время первого боевого похода свой новейший и лучший корабль — линкор «Бисмарк».

Еще 30 апреля Гитлер был вынужден отсрочить начало нападения на СССР на пять недель. Слишком много времени требовалось для высвобождения 1‑й танковой армии, слишком много танков требовало ремонта.

I

Стратегическое пространство игры продолжало расширяться. Если в сентябре 1939 года конфликт носил достаточно локальный характер, то в апреле–мае 1940 года огонь войны охватил Европу, а после вступления в войну Италии — Средиземное море. С этого момента рисунок борьбы усложняется. Во–первых, на какое–то, пусть недолгое, время стратегирующим субъектом становится Б. Муссолини. Он немедленно распространяет военные действия на Балканский полуостров и на Северную Африку. Это дает Великобритании, ранее обреченной на пассивно оборонительные действия, подходящие объекты для атаки.

Проблема значения вступления Италии в войну настолько интересна, что есть смысл рассмотреть ее подробнее.

Для Рейха это решение Муссолини означало моральную поддержку — правда, сильно запоздавшую. Большое положительное значение имел итальянский флот, четвертый в мире. После вывода Франции из войны и нейтрализации французских военно–морских сил «Ось» получила все шансы захватить господство в Средиземном море, создать прямые угрозы Гибралтару, Мальте, Египту и косвенную — британской метрополии. Расширились возможности для оказания давления на Турцию.

С другой стороны, армия фашистской Италии оказалась совершенно не готова к современной войне. Стране не хватало военного снаряжения. Итальянские танки и самолеты уступали по своим характеристикам даже машинам польской разработки. Средства ПВО практически отсутствовали. Управление войсками не отвечало даже требованиям Первой Мировой войны.

В стране не было нефти, а поскольку Италия немедленно попала под английскую блокаду, единственными источниками углеводородов для нее остались Плоешти и Баку — причем доставка нефти из этих месторождений была сопряжена со значительными трудностями.

Наконец, Италия имела значительную по своим размерам и крайне уязвимую африканскую колониальную империю. Это расширяло пространство, контролируемое «Осью», но и создавало в геополитической позиции фашистского блока множество слабых пунктов.

Для Британии вступление Италии в войну означало появление нового противника в критический момент наибольшей слабости страны. Обстановка на Средиземном море резко усложнилась. Возможно, именно угроза со стороны итальянского флота вынудила У. Черчилля на операцию «Катапульта», политически самоубийственную.

Однако теперь у Великобритании появилась «игра» против неустойчивой и растянутой итальянской геополитической позиции в Ливии и Эфиопии. Вырисовывается стратегия блокады Апеннинского полуострова, тем более, что Италия стратегическими материалами себя не обеспечивает, а большая часть подвоза осуществляется каботажными перевозками по морю.

Эта возможность отвлекает Королевский флот, авиацию и наиболее боеспособные армейские части на Средиземноморский ТВД, ослабляя оборону Англии.

Таким образом, стратегическая обстановка резко усложняется: обе стороны получают новые и неожиданные возможности ценой целого ряда трудностей. По–видимому, оценка факта вступления Италии в войну зависит прежде всего от того, как сможет режим Муссолини распорядиться своим флотом. Если Италия захватывает господство на Средиземном море, возникшие у «Оси» стратегические слабости не могут быть использованы Великобританией — напротив, у нее возникают трудности с удержанием Египта и Суэцкого канала. Если же, как это и произошло в Текущей Реальности, море захватывают англичане, то Рейх ничего, кроме головной боли, от нового союзника не получает.

В течение осени 1940 года и весны 1941 года война развивается по планам англичан. Весной 1941 года Рейх окончательно сменяет Италию на Средиземном море. Отныне Италия становится младшим партнером Германии и утрачивает всякую стратегическую самостоятельность. Вермахт одерживает крупную и совершенно не нужную ему победу в Югославии и Греции, получив в качестве «трофея» враждебную территорию, лишенную всякого экономического значения и слабо связанную с остальной «европейской крепостью». Проблема вытаскивания с Балкан застрявших там дивизий оказалась настолько сложной, что стала одной из причин задержки русской кампании.

Устранение Италии со стратегического горизонта вовсе не означало, что военные усилия «Оси» отныне будут подчинены единой логике. В действительности для Германии стратегия раздвоилась: с весны 1941 года можно говорить о двух совершенно отдельных войнах. Одну будет вести высшее командование сухопутных сил (ОКХ) — в России. Руководство другой войной сосредоточит в своих руках верховное командование вооруженных сил (ОКБ) — эта война преимущественно. будет проходить на Средиземном море и в Африке.

Проблема заключалась в том, что и ОКХ, и ОКБ считали себя наследниками Большого Генерального штаба Германии и высшей руководящей инстанцией. ОКБ пользовался доверием Гитлера (собственно, эту структуру и следует рассматривать как личный штаб диктатора) — но в распоряжении ОКХ находились реальные пехотные и танковые дивизии, которых у ОКБ не было и которые оно могло получить только после длительных переговоров и нескольких прямых приказов фюрера. Для полноты картины уточним, что «все, что летает» принадлежало рейхсмаршалу авиации Г. Герингу и управлялось высшим командованием «Люфтваффе» (ОКЛ), а «все, что плавает» — соответственно, гросс–адмиралу Редеру и Главному командованию морских сил (ОКМ). ОКМ конфликтовало с ОКЛ в той же степени, в которой ОКХ соперничало с ОКБ. По мере роста проблем на море командование подводными силами (Дениц) получит известную самостоятельность, после чего в Рейхе развернется еще одна внутренняя интрига: подводные силы против надводных.

Весной 1941 года средиземноморская стратегия Рейха (стратегия ОКВ) зашла в тупик, а попытка развернуть крейсерскую войну (стратегия ОКМ) обернулась гибелью в первом же боевом походе новейшего линейного корабля

«Бисмарк». Обстоятельства благоприятствовали «войне ОКХ», первым тактом которой должен был стать быстрый разгром России в ходе операции «Барбаросса».

Формально речь шла о «размене». Но, конечно, новейший «Бисмарк» представлял для Рейха много большую ценность, нежели «Худ» для Королевского флота.

Из этого следует неожиданный вывод — инициатором агрессивной войны против СССР стало именно руководство сухопутными силами (Das Heer), а вовсе не нацистская верхушка, не Главное командование вермахта и даже не Геринг с его «Люфтваффе». Между тем после войны именно руководители ОКХ сумели избежать виселицы, а затем устроиться на службу к новым хозяевам…

II

Анализ действий на Восточном фронте первым делом упирается в вопрос о соотношении сил сторон. Следует заметить, что усилиями политической пропаганды (отчасти немецкой, но поддержанной рядом отечественных историков и множеством публицистов) была создана весьма устойчивая Реальность, альтернативная Текущей. В ней слабый, малочисленный и скудно снабжаемый вермахт ведет неравную, но героическую борьбу против могущественной Красной Армии, оснащенной любыми мыслимыми и немыслимыми видами вооружений в практически неограниченных количествах.

Это было бы смешно, когда бы не было так грустно — часто приходится встречать людей (внешне даже вроде бы неглупых), которые невероятно удивляются, узнав что на 22 июля силы вермахта, сосредоточенные против СССР, численно превосходили противостоящую им группировку Красной Армии. Более того, этому факту не верят, относя его по разряду советской пропаганды.

В действительности даже по данным, собранным М. Мельтюховым, отнюдь не склонным преуменьшать мощь Красной Армии (и начинавшим как сторонник теории В. Суворова), для операции «Барбаросса» Германия выделила силы общей численностью в 155 расчетных дивизий, 4 050 ООО человек, 43 812 орудий и минометов, 4408 танков и С АУ, 3909 самолетов. Кроме того, союзники Германии (Румыния, Финляндия, Венгрия и Словакия) направили против СССР около 40 расчетных дивизий — порядка 800 тысяч человек, 5750 орудий и минометов, 350 танков и 880 самолетов. То есть в общей сложности войска «Оси» насчитывали примерно 195 дивизий, 4 850 ООО человек, 4800 самолетов, около 50 тысяч орудий и минометов и порядка 4750 танков. В действительности Мельтюхов занизил количество танков у союзников Германии примерно на две с половиной сотни машин, использовав устаревшие цифры из советской «Истории Второй Мировой войны». Вдобавок, он не учел численность зенитной артиллерии «Люфтваффе», данных по которой не приводят даже немецкие источники — хотя именно ей принадлежали те самые 88‑мм орудия, ставшие лучшим средством борьбы с советскими Т-34 и КВ. Кроме того, в своих последующих расчетах он вычел из германской группировки 26 дивизий — 500 000 человек, 6700 орудий и 350 танков, поскольку к началу немецкого наступления эти силы еще не были развернуты на границе.

Им, по данным Мельтюхова, противостояли 190 советских дивизий, имевших в общей сложности 3 262 851 человека, 59 787 орудий, 10 743 самолета (из них 9100 исправных) и 15 687 танков (из них 12 898 исправных). Заметим, что сюда включены все силы, находящиеся в западных округах — РККА, РККФ и НКВД, включая тыловые и учебные структуры, а также силы 2‑го стратегического эшелона, еще только прибывавшие в тыловые районы округов. На этом фоне лишь исключение Мельтюховым из расчета аналогичных немецких соединений позволило ему оправдать итоговый вывод о том, что «оказалась опровергнута версия о полном численном превосходстве противника».

На самом деле мы видим, что только группировка германских войск как минимум на четверть превосходила по численности советскую — а с учетом союзников Германии это превосходство становится полуторным. Можно рассуждать о том, что румынские войска по своим боевым качествам значительно уступали немецким — однако Красная Армия тоже имела в своем составе национальные части и даже соединения, подготовленные (и мотивированные) значительно хуже, чем основная масса войск. Но это ведь не служит поводом для того, чтобы вычитать представителей «нацменьшинств» из общего состава РККА.

Очевидно, что по артиллерии силы сторон были примерно равны — на вооружении РККА в целом стояло больше 50‑мм минометов, имеющих весьма сомнительную боевую ценность, в то же время за Германию не учтена артиллерия зенитных частей «Люфтваффе». В сущности, советская сторона значительно превосходит противника лишь по двум показателям — по числу танков (13 тысяч против 5 тысяч) и самолетов (9100 против 4800). Как мы видим, превосходство серьезное — но не десяти–, не пяти– и даже не трехкратное. Следует учесть, что большинство советских самолетов относилось к устаревшим моделям и заметно уступало германским машинам. Этот факт не отрицают даже «ревизионисты», стремясь лишь доказать, что это отставание было не столь значительным — подумаешь, скорость на 100 км/ч меньше, нет рации, нет даже стартера на двигателе, и для запуска эскадрильи приходится выстраивать ее в линейку, по очереди объезжая все машины на специальном автомобиле со стартером…

Впрочем, именно самолеты старых моделей как раз и были относительно боеспособны. Самолеты новых марок боеспособными не были вообще, поскольку начали поступать от промышленности буквально в июне, и к концу месяца для них просто еще не имелось обученных пилотов. Так что рассказ о превосходстве советской авиации — не более чем миф: реально советская авиация не имела существенного численного превосходства и неизмеримо отставала качественно. Да, буквально в течение пары месяцев, до конца лета 1941 года, ситуация могла кардинально измениться — но эта Реальность так и осталась неосуществленной.

Сложнее разобрать вопрос с танками. 5 тысяч против 13 — это, конечно, не 3,5 тысячи против 23, о чем нам твердили Бу–нич и Суворов. Но превосходство налицо — причем, согласно табличным данным о толщине брони и калибре пушек, превосходство качественное. Однако давно известно, что табличные данные далеко не отражают реального качества боевых машин. Тем не менее очевидно, что в танках (отметим — не в танковых войсках) Красная Армия имела заметный перевес и просто обязана была им воспользоваться.

Одновременно Германия имела еще больший — четырехкратный! — перевес в количестве автотранспорта, то есть в мобильности своих войск (не только моторизованных). Этот перевес был огромен не только в относительных, но и в абсолютных цифрах: 600 ООО против 150 ООО. Именно он, а даже не общее превосходство в численности, обеспечивал германской армии на Востоке основное оперативное преимущество.

По сути, Советский Союз не имел ни малейшего шанса выиграть первый такт войны, если эта война будет маневренной. Немецкая армия имела в несколько раз большую глубину, на которую могла развивать и питать свой прорыв — то есть даже при равенстве в боевых соединениях немецкое наступление на одном участке достигает значительно большего, чем «симметричное» советское — на другом. Преимущество же в количестве «возимой» пехоты позволяло немцам гораздо более успешно осуществлять маневренные операции против флангов противника, быстрее перебрасывать войска с одного участка. на другой для создания локального преимущества, а также парирования действий противника.

Однако и задачи сторон в кампании «Барбаросса» были совершенно различны. Советскому Союзу требовалось удержать линию обороны если не по новой, то хотя бы по старой границе. Затяжная война для России была и привычна, и выгодна — исходя из большего количества ресурсов, как природных, так и человеческих. Напротив, Германии требовалось полностью вывести СССР из войны, желательно в течение одной кампании. Затяжную войну Германия выдержать не могла, и Гитлер об этом знал.

По сути, в предстоящем противостоянии одна из сторон была изначально обречена играть от обороны, а другая — от наступления. Исходя из этого и следует анализировать кампанию 1941 года со всеми ее вариантами.

III

Но здесь необходимо прервать описание операций Текущей Реальности и коснуться недавно сотворенного мифа об агрессивных замыслах Советского Союза и об оборонительном характере войны со стороны Германии. И. Бунич, В. Суворов и ряд других авторов (из которых в положительном смысле выделяется упомянутый выше М. Мельтюхов) опубликовали на эту тему не одну тысячу страниц.

Этот миф очень трудно опровергнуть, поскольку он нигде и никак не доказывается. Представьте себе: вам говорят, что «КАМАЗ» — это на самом деле такой боевой вертолет, построенный в секретных лабораториях КГБ и предназначенный для борьбы с афганскими моджахедами и чеченскими сепаратистами. Вы отвечаете, что никогда не видели, чтобы КАМАЗ поднимался в воздух. Вам возражают: никто и не должен такое видеть — эта способность КАМАЗа является совершенно секретной. Вы говорите, что шоферы КАМАЗа подняли вас на смех, когда вы поинтересовались летными и боевыми данными этой машины. Вам отвечают, что шоферы являются тайными агентами российских спецслужб и тщательно скрывают свое участие в операциях против Афганистана и Чечни. И так далее…

Вы, конечно, можете математически доказать, что КАМАЗ не способен подняться в воздух на собственных двигателях, но это доказательство что–то значит лишь для того, кто сам разбирается в аэродинамике — но ему–то и не надо доказывать, что грузовики не Летают…

С моделью Бунича — Суворова ситуация аналогична. Никаких документов, свидетельствующих о подготовке Советским Союзом наступательной войны с Германией, нет? Значит, эти документы засекречены. Единственная бумага, в которой упоминается хотя бы возможность превентивной войны на Западе — записка Василевского — датирована маем 1941 года, в то время как немцы начали разрабатывать «Барбароссу» почти на год раньше? Неважно, гитлеровские стратеги просто играли на картах, а вот советская военщина действительно намеревались на них напасть. Но не успела, поскольку готовилась к «Дню М», 6 июля, а немцы, в последний момент осознав опасность, собрались с силами и атаковали раньше, 22 июня.

Но почему 6 июля? По любой логике войну следовало начинать как можно раньше — в мае, в конце апреля: европейские дороги уже вполне проходимы для автомашин, длина светового дня достаточна, и впереди полгода идеальных погодных условий для наступательной войны. Налицо имелся также великолепный повод к войне — гитлеровская агрессия в Югославии, впрямую нарушавшая систему германо–советских соглашений.

Немцы, как мы помним, планировали начало наступления на середину мая, но их задержали Балканы. А что задержало Сталина? Чтение записки Василевского, занимающей три страницы?

В действительности проблемы «кто на кого напал» не существует. В апреле 1940 года вооруженные силы Рейха атаковали Данию и Норвегию. Это справедливо было квалифицировано как преступление против мира — хотя англичане даже не пытались скрыть, что у них был свой план оккупации Норвегии, да еще и расписанный по датам. Потому что план — это одно, а политическое решение о начале войны — это совершенно другое.

Но и с чисто технической точки зрения Советский Союз не мог внезапно напасть на Германию, даже если соответствующее политическое решение было бы принято И. Сталиным. Как и в Первую Мировую войну, темпы развертывания советских войск в западных приграничных военных округах отставали от скорости сосредоточения немецких частей на восточной границе Рейха. Это отставание вызвано, во–первых, особенностями начертания транспортной сети в приграничных районах, и, во–вторых, географической протяженностью Советского Союза. Проще говоря, в период сосредоточения войск каждую советскую дивизию нужно было перевезти на большее расстояние, нежели немецкую, причем в распоряжении советского командования было меньше дорог, а качество их было несравнимо хуже.

Конечно, можно попытаться сосредоточить войска до объявления войны и нанести удар по не отмобилизованному, ничего не ожидающему Рейху. Но немецкая разведка достаточно свободно чувствовала себя в приграничных областях СССР — которые, напомним, еще недавно были Польшей и Румынией и у которых велся оживленный обмен населением с оккупированными Германией территориями. Немецкая разведывательная авиация совершала постоянные полеты над советской территорией. В таких условиях скрыть сосредоточение миллионной армии невозможно — а немцы, получив сведения о том, что русские наращивают свою группировку на западе, отреагировали бы адекватно, то есть просто ускорили бы свое развертывание.

И вновь решающими факторами оказывается начертание железных дорог и «плечо» переброски. В общем, при любом варианте сосредоточения немцы успевают на две недели раньше. Эта разница в темпах развертывания — величина постоянная.

Заметим, кстати, что между 22 июня и 6 июля ровно две недели. Если бы не было Балкан, и немцы выдержали бы «контрольный срок» нападения на СССР — 16 мая, Бунич и Суворов писали бы про 1 июня. Кстати, обосновать эту дату значительно легче, чем печально знаменитый «День М». Первый день лета, опять–таки, воскресенье…

Однако Альтернативная Реальность Бунича — Суворова существует, и с ней приходится считаться. Кратко изучим также аргументацию авторов в пользу того, что Сталин действительно собирался напасть на Германию, Румынию и всю Западную Европу.

В 1930‑е годы эти схемы были реанимированы. В 1940‑м году после разгрома Франции возникла необходимость считаться с сосредоточением на Восточном фронте основной массы германских вооруженных сил. К немцам могли присоединиться союзники в лице Финляндии, Румынии, Венгрии, Италии. В этих условиях Генштаб стал склоняться к оборонительной стратегии, изложенной в плане развертывания «1941». Однако ряд стратегических игр, проведенных в Генштабе в 1940 и в начале 1941 года, продемонстрировал серьезные проблемы такого развертывания. Когда весной 1941 года начались первые переброски немецких частей на Восток, А. Василевский осознал степень опасности, нависающей над «армиями прикрытия» в случае сколько–нибудь серьезного немецкого наступления. Понимая, что отвести эти армии нельзя по политическим соображениям, а своевременно усилить их вторым и третьим стратегическим эшелоном не удастся из–за перманентного отставания советских войск в сосредоточении, Василевский предложил операцию, обрекающую армии прикрытия на гибель, но создающую для неприятеля определенные проблемы. Время, которое потребовалось бы немцам для уничтожения первого стратегического эшелона Красной Армии, можно было бы использовать для занятия крупными силами обороны по линии Западная Двина — Днепр.

Уже отмечалось, что формальных доказательств авторы не приводят. Среди архивных документов отсутствует план наступления на Германию с визой Сталина, нет и соответствующих приказов на развертывание войск. Планы наступательной войны в Западной Европе не прорабатывались в ходе военных игр, действия в Восточной Европе на таких играх всегда ограничивались приграничными районами, причем — в обе стороны от границы. Не велась дипломатическая подготовка к большой агрессивной войне. Единственный реальный документ, содержащий какие–то контуры наступательного плана — «записка Василевского» — означает лишь, что Генштаб, как ему и положено, отрабатывал среди многих прочих и такой вариант тоже.

IV

Понятно, что активное использование армий прикрытия по «плану Василевского» было возможно только после принятия Сталиным политического решения о начале войны. Сталин такого решения не принял, и хода «записка Василевского» не получила — хотя она была известна Жукову.

С косвенными доказательствами дело обстоит немногим лучше. Среди аргументов В. Суворова много места занимают, например, длинные рассуждения о «врожденной агрессивности» советской военной техники. Большая часть этих рассуждений выдает простое незнание вопроса: так, В. Суворов упорно именует колесно–гусеничные танки «автострадными» и утверждает, что они специально проектировались для захвата Западной Европы. В действительности эксперименты с колесно–гусеничным приводом некоторое время велись во всех странах мира, не исключая даже Чехословакию. Этот привод был вынужденным техническим решением, вызванным низким ресурсом первых гусеничных лент. Предполагалось, что танки будут добираться до поля боя на колесном ходу, а перед боем «надевать» гусеницы. Эта архаичная схема исчезала, как только промышленность осваивала производство стальных траков с ресурсом, сравнимым с ресурсом двигателя. Исчезла она и в РККА. Аналогичным образом дело обстоит с «самолетами–шакалами», сиречь легкими и простыми в производстве бомбардировщиками, которые стремились строить именно страны не с самой мощной авиапромышленностью. И так далее… Впрочем, делить вооружение на «оборонительное» и «наступательное» — абсурдно само по себе.

В. Суворов пытается доказать, что доктриной советской армии конца 1930‑х — начала 1940‑х годов было наступление, но здесь он ломится в открытую дверь. Этого никто никогда не скрывал, это зафиксировано в уставах, многократно прописано в мемуарной литературе. Другой вопрос, что от наступательной военной доктрины до решения вести агрессивную войну — «дистанция огромного размера». Да и не готова была РККА 1941 года к такой войне…

В. Суворов рисует перед читателями картину совершенно несообразной военной машины — всепобеждающей при наступлении и почти бессильной в обороне. Ничто не ново под луной: «Генерал–квартирмейстер поддержал соображения генерала Кюля весьма настойчиво и указал в особенности на то, что для проведения наступления сил достаточно, но при отступлении они могут отказать». По поводу этой истории, произошедшей с германской армией в начале сентября 1914 года, аналитик М. Галактионов ехидно замечает: «Это какой–то анекдот. Армия истощена до такой степени, что отступать не может, а может держаться, лишь наступая. Если такие выражения были допущены в той тяжелейшей обстановке, это еще можно понять, но приводить их всерьез теперь значит смешить людей».

V

Рассмотрим теперь политическую целесообразность и возможную стратегическую логику советского наступления на Германию летом 1941 года, чтобы прикинуть возможные оперативные последствия «Грозы».

Для «историков–демократов» 1990‑х годов глобальная агрессивность сталинского Советского Союза была очевидна сама собой и не требовала доказательств. Между тем вся политика Сталина легко укладывается в концепцию «собирания русских земель». Он устанавливает контроль над Прибалтикой, ранее принадлежащей Российской Империи. Делит с Германией Польшу — опять–таки претендуя в основном на бывшие владения России 1. Воюет с Финляндией — также входившей в состав царской России.

Спорить с тем, что такое «собирание» представляло собой акты агрессии, не приходится. Но заметим: во всех случаях речь шла о землях, исторически связанных с Россией. Нападению предшествовала активная дипломатическая подготовка (в Прибалтике она даже заменила военные действия). Ничего похожего на «внезапное, без объявления войны» нападение, преследующее решительные цели типа «мировой революции» и «установления в Западной Европе сталинского режима».

1 При этом — вполне в духе Версаля — учитывался национальный состав территорий: Советский Союз получил населенную украинцами бывшую австрийскую Галицию, зато отказался от первоначально предлагавшейся ему части Привислинского края с почти чисто польским населением взамен полной незаинтересованности Германии в Литве.

Нет никаких оснований считать И. Сталина сторонником идеи «мировой революции» (в отличие, например, от Троцкого и отчасти Ленина). Всю свою жизнь И. Сталин боролся с революцией, с деятелями революции, с революционными методами управления экономикой, а вдобавок никогда не отличался стремлением к авантюрам.

Сравнивая внешнюю политику Сталина и Гитлера, мы видим, что второй готов пойти на предельный риск в смутной надежде на благоприятный исход (Рейнская область, Чехословакия, Польша, Норвегия), в то время как первый не рисковал никогда и ни при каких обстоятельствах. Все политические и военные победы И. Сталина рубежа десятилетий — это победы безусловно сильнейшего над слабейшим. СССР и Финляндия. СССР и Латвия. СССР и Румыния. Даже боевые действия против Польши РККА начала только тогда, когда польская армия уже развалилась, и ни о какой обороне не могло быть и речи.

За этот период только один раз не удалось избежать «настоящей» войны — в Финляндии. И. Сталин верен себе: масштабы войны предельно ограничиваются, первоначально речь идет об использовании войск только одного округа. Сопротивление финнов ломает первоначальные планы, война разрастается, возникает угроза вступления в нее великих держав. В результате вместо «Финляндской социалистической республики» Сталин ограничивается Карельским перешейком — представим себе, что в октябре 1939 года Гитлер заключает с Польшей мир, получив лишь «Данцигский коридор»…

В. Суворов много и проникновенно пишет, сколь сложны были цели, поставленные перед советской армией в Финляндии. «Ни одна армия в мире не смогла бы проявить себя лучше…» В действительности, как мы отмечали выше, ничего уникального в операции, Финляндии не было. Сложности — да, были, но в 1944 году задача, на выполнение которой зимой 1939/40 годов потребовалось 3,5 месяца, была решена за две недели.

Но даже если военные профессионалы и считали финскую кампанию РККА заслуживающей восхищения, И. Сталин вряд ли вдавался в тонкости. Он видел, что войну с трехмиллионной Финляндией Красная Армия смогла выиграть только значительным напряжением сил. Вряд ли этот результат обнадежил его настолько, чтобы решиться внезапно напасть на армию, справедливо признанную сильнейшей в мире.

И еще один вопрос: а что, собственно, «товарищ Сталин» выигрывал от большой войны, будь она даже сверхудачной? Когорту «сталинских полководцев» рядом с вождем?

VI

Стратегически начертание границы в 1941 году почти не изменилось по сравнению с 1914 годом. Как и прежде, Восточная Пруссия глубоко охватывала с фланга стратегическую позицию русских войск в Польше. Опыт Первой Мировой войны показал, что продвижение за Вислу при необеспеченном правом фланге невозможно, поэтому, конструируя наступательную кампанию за Советский Союз, придется выделить силы на вспомогательную операцию против Кенигсберга

Главный удар во всех «наступательных» схемах наносится на юге. В. Суворов делает стратегической целью Плоешти: при этом центр тяжести оперативного построения советских войск сдвигается к Днестру. В принципе, советское командование в 1944 году показало, как это делается: мощная танковая группировка сосредотачивается к югу от Тарнополя, на западном берегу Днестра, и наносит удар в южном направлении — на Яссы — Бырлад — Галац. Вспомогательное наступление на Бырлад ведется из района Измаила. Подобная операция приводит к разгрому румынской армии и, вероятно, к политическому кризису в Румынии. Как убедительно показал М. Мельтюхов, весной 1940 года подобные планы действительно прорабатывались и были готовы к исполнению.

Кстати, две маленьких детали. Первая: план войны с Румынией в 1940 году обнаружен и опубликован М. Мельтю–ховым — как выяснилось, его никто не уничтожал и не скрывал в абсолютно тайном спецхране. Точно так же никто не уничтожал плана войны с Финляндией — более того, его существование не скрывалось даже в советское время. А вот план нападения на Германию 6 июля 1941 года как сквозь землю провалился!..

Вторая деталь: и апрельский план 1940 года, и план Яссо—Кишиневской операции 1944 года почти идентичны и предполагают действия против вражеской армии в Бессарабии. Остальную территорию Румынии они захватывают весьма ограниченно и совсем не касаются района Плоешти.

Однако пока Красная Армия занимается разгромом Румынии (в 1944 году на это потребовалось 10 дней, но в 1941 году подвижность РККА гораздо меньше, соответственно, будут ниже темпы операции), вермахту предоставлена полная свобода действий в Польше и Галиции. В результате вермахт — даже в не слишком удачной группировке «Барбароссы» — имеет все шансы разгромить советские войска Западного и правого крыла Юго — Западного фронта и выйти в тыл группировки, наступающей на Галац — Плоешти. Ничего хорошего в таком варианте не проглядывает, поэтому наиболее «продвинутые» авторы «суворовского направления» переносят главный удар на Люблинское направление (при вспомогательном наступлении на Кенигсберг — Гданьск), ограничиваясь на румынском фронте лишь демонстрацией.

Эта стратегическая конструкция выглядит вполне жизнеспособной, поскольку творчески скопирована с российского стратегического плана 1914 года (вариант «А»). Так как «суворовское» наступление на Плоешти приводит к быстрой катастрофе при любых разумных действиях сторон, имеет смысл в дальнейшем рассматривать только «люблинскую» версию активной стратегии за СССР.

В стратегических ролевых играх по Второй Мировой войне я видел, как это происходит на самом деле.

— Скажите, фельдмаршал, что вам, военному руководству, нужно от политического руководства, чтобы наш удар по России был действительно неотразим?

— Превентивный удар со стороны России. Лучше всего — на фронте группы армий «Юг».

— Думаю, это я смогу вам устроить…

(Из предвоенного совещания руководителей «Германии»).

В отличие от В. Суворова ролевики знают, что если одной рукой потянуть противника на себя, заставив его «открыться», то удар второй рукой получается ошеломляющим. Во всяком случае, если уж возникла необходимость принять бой с сильным противником, то лучше делать это на своей территории. Особенно если противник уступает в маневренности.

В. Суворов образно и подробно писал о колоссальной боевой силе советских танковых корпусов образца 1941 года. В действительности же они производили впечатление лишь количеством танков — 1024 по штату, который практически никогда не достигался. Это при том, что немцы, имея реальный опыт танковой войны, к 1941 году вдвое сократили число танков в дивизии — в том числе и из–за проблем с управляемостью войск.

Можно лишь с ужасом думать о том, что случилось бы, если бы советские мехкорпуса — громоздкие, неуправляемые, перегруженные танками, страдающие от нехватки пехоты и особенно от не развернутых служб снабжения действительно перешли бы в наступление и вырвались в Польшу и Румынию. Тыловые органы застряли бы на советской территории. Наведенные переправы непрерывно атаковались бы с воздуха. Танки оторвались бы от пехоты (которой в корпусах в нужном масштабе просто не было) и остались бы без горючего, смазочных материалов, боеприпасов. Небоевые потери бронетехники превысили бы возможные и невозможные нормативы: вдоль всех обочин Галиции стояли бы брошенные экипажами машины. Собственно, нечто подобное уже происходило с германской армией во время вступления в Австрию в 1938 году — но тогда не было войны, был лишь парадный марш…

А немецкая 1‑я танковая группа в своем естественном наступательном движении в направлении Луцка выходит в глубокий тыл подвижной группы Юго — Западного фронта…

Это был бы разгром советских войск, беспримерный в российской истории.

Впрочем, в Текущей Реальности получилось немногим лучше.

Если стратегические аспекты в развертывании «Барбароссы» были отработаны недостаточно (или совсем плохо), то оперативные факторы были учтены гораздо лучше, а тактические моменты были весьма хороши. «Барбаросса» была плохим планом тотальной войны (а другая в сложившейся обстановке была неизбежна) — но превосходным замыслом первого ошеломляющего удара Сдержать этот удар Красная Армия не могла. Весь вопрос состоял в том, смогут ли советские войска и их командиры оправиться от шока

Немцы планировали внезапность и в полной мере достигли ее. Приграничное сражение было выиграно ими в первые же часы.

В рамках развертывания «Барбароссы» гитлеровское командование организовало две совершенно отдельные операции на уничтожение — севернее и южнее реки Припять. Обе эти операции принесли немцам решительный успех. Тем не менее боевые действия на правом и левом флангах стратегического фронта развивались по разным сценариям. Несколько упрощая, можно сказать, что в полосе Юго — Западного фронта произошло грандиозное встречное танковое сражение, не имеющее аналогов в военной истории. Севернее Припяти Красная Армия была разгромлена совсем легко, здесь битвы не было. Была бойня.

I

Развертывание к северу от Припяти содержало некоторый элемент хитрости. Хотя главный удар немцы собирались нанести по войскам Западного фронта, сосредоточенным западнее Белостока (3‑я, 10‑я, 4‑я армии, 11‑й, 6‑й, 13‑й, 14‑й механизированные корпуса), свои лучшие танковые соединения они развернули против Северо — Западного фронта. Здесь против 8‑й и 11‑й армий генерал–полковника Ф. Кузнецова действовали две немецкие полевые армии и две танковые группы. В первые же часы войны 56‑й танковый корпус Э. Манштейна нашел брешь между смежными флангами 8‑й и 11‑й армий и прорвался к Каунасу. Танковая группа Г. Гота вырвалась к Неману и с ходу форсировала его.

Уже было сказано, что вермахт достиг полной внезапности — по крайней мере, на оперативно–тактическом уровне. В результате первые часы войны на направлении главных ударов немецкие войска действовали в абсолютной пустоте. Те советские части и соединения, которые встречались им на пути, не имели боевых приказов и вынуждены были действовать в соответствии с предвоенными планами развертывания из «красных пакетов» — зачастую уже не соответствующими реальности. Сведений о противнике не имелось, обеспечения флангов и поддержки с воздуха — тоже.

С другой стороны, из описания начальных кампаний Первой Мировой войны мы уже могли убедиться, что войска сторон могли несколько первых дней двигаться по вражеской территории, вообще не встречая противника. Более того, ни в Польше в 1939‑м, ни на Западе в 1940‑м не было ожесточенных боев за линию самой границы — если не считать таковыми быстрый захват немцами ряда стратегических мостов в Бельгии и Голландии. На начальном этапе войны борьба везде велась за выигрыш позиции, а не за территорию.

Еще в 3:07 командующий Краснознаменным Балтийским флотом адмирал Ф. Октябрьский сообщает в Генштаб о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов. В 3:10. Г. Жуков дает разрешение встретить самолеты огнем ПВО. Флот отражает атаку, но военным округам об этом не сообщают, ждут донесений от них. В 3:30 штаб Западного военного округа докладывает о налете немецкой авиации на города Белоруссии, в 3:33 такое же сообщение приходит из Киева, в 3:40 — из Вильнюса. Только после этого Г. Жуков разбудил И. Сталина, который велел немедленно собирать Политбюро. В 4:30 вызванные лица явились в Кремль. К этому времени немецкие войска уже перешли государственную границу на всем протяжении, операция «Барбаросса» преодолела первую «критическую точку» и вступила — уже! — в фазу нарастания. И. Сталин приказывает B. Молотову немедленно связаться с германским посольством. Около 5 часов утра Политбюро узнает, что Германия объявила войну Советскому Союзу.

Только в 5:25 командующий Западным Военным Округом отдает приказ «поднять войска и действовать по боевому», в 6:10. аналогичный приказ передается 8‑й и 11‑й армиям Прибалтийского военного округа, ставшего Северо — Западным фронтом.

В 7:15 в округа передается директива наркома обороны C. Тимошенко. Впрочем, эта директива вряд ли способствовала организации усилий сражающихся на границе войск: «немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и уничтожить их».

К этому времени связь между Москвой и округами еще действовала, но в Западном округе связь с армиями уже была эпизодической, а через некоторое время оказалась потеряна окончательно. К середине дня 22 июня распад связи на Западном фронте приобрел общий характер: фронты не знали. положения в армиях, армии потеряли представление о действиях своих корпусов. Через день–другой корпуса Западного фронта «потеряют» свои дивизии.

Только в 9:45, через пять с лишним часов после начала «сухопутной фазы» войны, командующий Северо — Западным фронтом генерал–полковник Ф. Кузнецов принимает решение силами 3‑го и 12‑го механизированных корпусов атаковать и разгромить каунасскую группировку противника. Г. Готу, наступающему на стыке Северо — Западного и Западного фронта, то есть в наиболее уязвимом для группировки советских войск в Прибалтике и Белоруссии направлении, предоставлялась полная свобода действий.

Директива дошла до войск лишь к вечеру. В течение дня начальники на местах пытались что–то сымпровизировать, в результате чего 12‑й мехкорпус оказался рассредоточенным на площади 50 на 90 км, причем его дивизии поделили между собой стрелковые корпуса. 11‑я армия разваливалась под ударами немецких войск, 8‑я потеряла с ней связь. Между смежными флангами Северо — Западного и Западного фронтов нарастал разрыв.

Быстро ухудшалась обстановка на Западном фронте, где контратакующие (непонятно кого, непонятно в каком направлении) 22‑я и 30‑я танковые дивизии попали под массированные удары немецкой авиации и понесли огромные потери. К 10 утра германская авиация завоевала господство в воздухе. Внезапными ударами по аэродромам Прибалтийского, Западного и Киевского военных округов было уничтожено на земле 728 самолетов (в том числе 528 — в полосе Западного ВО). Всего же за первый день войны потери советской авиации составили 1200 машин.

Оценивая угрозу, которую создают тылам фронта вражеские войска, вырвавшиеся за Неман, Д. Павлов приказывает 21‑му стрелковому корпусу восстановить положение. Но дивизии корпуса рассредоточены, да и находятся в стае лишним километрах от указанного командующим района сосредоточения.

Если на северном фланге Западного фронта нависала катастрофа, то положение на юге штаб фронта оценивал как удовлетворительное. Предполагалось, что 4‑я армия (с которой с утра не было связи) сражается на рубеже Бреста. В действительности 2‑я танковая группа Г. Гудериана, обтекая сражающийся Брест, устремились на восток, намечая глубокий обход южного фланга советских войск в Белоруссии.

К вечеру Генеральный штаб (оставшийся без своего начальника, так как Жуков отбыл на Юго — Западный фронт) счел, что достаточно разбирается в обстановке, чтобы приказать Западному и Северо — Западному фронту разгромить «сувал–кинскую группировку противника», то есть 3‑ю танковую группу, и к исходу 24 июня овладеть городом Сувалки.

Ф. Кузнецов первоначально игнорировал этот приказ, продолжая пытаться сосредоточить что–либо реальное против 4‑й танковой группы Геппнера Однако к концу дня Г. Гот подошел к Вильнюсу, и дальше делать вид, что угрозы левому флангу фронта не существует, было уже затруднительно. Кузнецов пробует повернуть 3‑й и 12‑й механизированные корпуса против Гота и отдает приказ «не дать противнику уйти за Неман».

Однако третья танковая группа не собирается уходить за Неман. Напротив, Г. Гот продолжает двигаться на восток, постепенно склоняясь к югу. К утру 24 июня разрыв между смежными флангами Кузнецова и Павлова составляет 120 км, причем в этот разрыв втягиваются значительные германские силы.

На южном фланге Западного фронта Гудериан занимает Барановичи.

12‑й механизированный корпус Северо — Западного фронта оказывается втянут во фронтальные бои с пехотой противника за Шауляй. 3‑й корпус раздергивают между каунасской и неманской немецкими группировками (4‑й и 3‑й танковыми группами). В результате, получая противоречивые приказы, корпус стоит на месте, где его никто не трогает. А 6‑й и 11‑й мехкорпуса Западного фронта бросаются в решительную атаку с непонятной целью. Зачем–то они переходят в наступление на Гродно, словно нарочно выбирая наиболее бессмысленное оперативное направление. Под ударами авиации корпуса просто растаяли.

На этом активные действия советских войск в Приграничном сражении севернее Припяти закончились. 8‑я армия отходит к Риге, 11‑я на Свенцяны. 56‑й механизированный корпус Манштейна через 4 дня и 5 часов после начала операции выходит к Западной Двине в районе Даугавпилса (Двинска) и с помощью диверсантов из «Бранденбурга» захватывает мосты. 3‑я танковая группа без особых проблем продвигается по шоссе Вильнюс — Минск. По мере движения на юг она выходит из полосы Северо — Западного фронта, оказываясь в глубоком тылу Западного фронта, при этом оба командующих просто теряют Г. Гота из виду.

27 июня третья танковая группа с севера, а вторая танковая группа с юга подошли к Минскому укрепрайону и перерезали магистраль Минск — Смоленск. На следующий день танки Гота ворвались в горящий Минск, где соединились с дивизиями Гудериана.

Минское сражение закончилось окружением 3‑й, 10‑й, части 13‑й армии, разгромом 4‑й армии и мехкорпусов Западного фронта; 328 898 человек попали в плен, противник захватил 3332 танка и 1809 орудий. Это, разумеется, немецкие данные — но «какая–то доля правды в этом есть». По отечественным данным безвозвратные потери Западного фронта (убитыми и пропавшими без вести) с 22 июня по 9 июля 1941 года составили 341 073 человека, санитарные (ранеными и больными) — 76717 человек.

II

Боевые действия в полосе Юго — Западного фронта носили совершенно иной характер. С самого начала наступление фон Рунштедта не заладилось. Здесь пехотные корпуса не смогли с ходу прорвать оборону советских пограничных войск, а после подхода передовых частей 6‑й и 26‑й армий завязались ожесточенные бои за Раву — Русскую и Пере–мышль. Правда, на направлении главного удара до поры до времени у немцев все шло по плану: уже к 10 часам утра огневые точки 4‑го укрепленного района были блокированы, танки фон Клейста прошли укрепрайон насквозь и вышли на оперативный простор, развивая наступление на Владимир — Волынский, Луцк, Радзехов.

Однако в середине дня части 14‑й танковой дивизии, обошедшей Владимир — Волынский с юга, наткнулись сначала на передовые части 22‑го мехкорпуса, а затем на полнокровную артиллерийскую противотанковую бригаду К. Москаленко, успевшую развернуться в оборонительные порядки. Эффект прямого наступления танков, двигающихся в походных порядках, на позицию противотанковой бригады был потрясающим: немцы оставляют на поле боя 70 горящих машин, теряют темп наступления и оказываются принужденными до конца дня вести бои за Владимир — Волынский. Прорыв на Луцк оказался ликвидированным в самом начале.

На южном фланге наступающей группировки противотанковой бригады не оказалось, но и там наступление остановилось, столкнувшись с контратакой 15‑го механизированного корпуса. В центре — в направление на Берестечко — особого сопротивления советских войск не было, но там 11‑й танковой дивизии предстояло преодолеть заболоченный район реки Стырь с крайне малым количеством дорог, что ограничивало скорость продвижения на этом направлении.

В целом Юго — Западный фронт выдержал первый удар противника и сохранил целостность обороны. На аэродромах было потеряно 180 самолетов. Это огромная цифра — но не сравнимая с потерями Западного фронта. Так или иначе, авиация ЮЗФ сохранила боеспособность и могла как–то поддерживать войска, во всяком случае, их прикрывать.

Конечно, на стыке обороны 6‑й и 5‑й армий и на левом фланге 5‑й армии танки Клейста глубоко вклинились в советскую оборону, но у командования ЮЗФ были все шансы закрыть прорыв: в первый день войны элитные механизированные корпуса фронта не участвовали в боях и сохранили свою силу.

Для понимания дальнейшего необходимо принять во внимание ряд стратегических факторов.

Во–первых, Сталин исходил из того, что Германия может вести с Советским Союзом только пространственно ограниченную войну. Это значит, что Гитлер не может ставить перед войсками решительных задач типа захвата Москвы и оккупации всей территории страны (или хотя бы всей ее европейской части). Предполагалось, что наиболее реалистичным планом действий для Германии станет отторжение Украины (по опыту 1918 года) и захват побережья Черного моря. В рамках таких представлений (вполне разделяемых Генштабом) именно равнины Украины, удобные для действий сколь угодно больших масс танков и пехоты, должны были стать главным театром военных действий.

Исходя из этого предположения, РККА развернула южнее Припяти свою сильнейшую группировку в составе четырех армий Юго — Западного и одной 9‑й отдельной армии (позже она будет преобразована в Южный фронт). Здесь же были сосредоточены и наиболее боеспособные механизированные корпуса.

Во–вторых, донесения, полученные Ставкой из штаба Юго — Западного фронта, звучали успокоительно. Действительно, на фоне полной потери управления в Западном военном округе и развала обороны 11‑й армии на Северо — Западе, обстановка южнее Припяти выглядела вполне благоприятной. К этому надо прибавить, что советская разведка не смогла вскрыть состав гитлеровской группировки, сосредоточенной против 5‑й армии. Предполагалось, что речь идет примерно о пяти дивизиях.

В-третьих, фон Рунштедт рискнул сосредоточить 1‑ю танковую группу на тесном и неудобном участке — так называемом Сокальском выступе. Поскольку наступление на флангах — южнее Радзехова и у Владимир — Волынского — было задержано упорной обороной и контрударами, продвижение частей Э. фон Клейста на Берестечко привело лишь к вытягиванию «оперативного мешка», в котором находились немецкие танковые войска, в широтном направлении.

В этих условиях Генеральный штаб РККА приказывает штабу Юго — Западного фронта перейти к активным действиям:

«прочно удерживая государственную граничу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5‑й и 6‑й армий, не менее пяти механизированных корпусов, и всей авиации фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир — Волынский, Крыстынополь, и к исходу 24.6 овладеть районом Люблин…»

То есть Генштаб предполагает устроить 1‑й танковой группе самые настоящие «Канны» и сразу же перехватить инициативу — по крайней мере, южнее Припяти. И в принципе этот план соответствовал обстановке.

К сожалению, воевать пришлось не «в принципе», а в конкретной ситуации июня 1941 года. Сразу же выяснилось, что механизированные корпуса находятся не там, где нужно. Их предстояло собрать, развернуть, создать систему снабжения хотя бы горючим и боеприпасами. И это в условиях, когда управлять войсками по радио командование не умеет (а кроме того, дальность радиостанций, находящихся на вооружении корпусов, не позволяла использовать радио для нужд оперативного управления), проводная связь непрерывно рвется, а связь с помощью посыльных приводит к неустранимому запаздыванию в управлении.

А немцы стоять на месте не собирались.

Кроме того, опытный и умелый фон Рунштедт пока ввел в действие лишь часть своих сил и имел все возможности наращивать мощность своего наступления.

Все это было понятно командованию Юго — Западного фронта, начальник штаба которого М. Пуркаев, если верить позднейшим мемуарам начальника его оперативного отдела, был категорически против наступления:

«…завтра мы на этом направлении в лучшем случае сможем собрать против десятка вражеских дивизий менее

семи наших. О каком же немедленном наступлении может идти речь? […] Следует иметь в виду и то, что ни армейских, ни фронтовых тылов у нас, по существу, пока нет — они еще не отмобилизованы и не развернуты.

Получается, что подойти одновременно к месту сражения наши главные силы не могут. Корпуса будут, видимо, ввязываться в сражение по частям […] произойдет встречное сражение, причем при самых неблагоприятных для нас условиях».

Далее следует хрестоматийная коллизия: корпусной комиссар Вашугин, член Военного Совета фронта (то есть фронтовой комиссар) быстро объяснил «военспецу» Пурка–еву про «моральный фактор» и значение приказов — и штаб ЮЗФ принимается выполнять заведомо невыполнимую директиву Москвы.

В действительности никто не сомневался в необходимости контрудара — спор шел только о его направлении и сроках: Жуков требовал организовать удар как можно быстрее, штаб фронта хотел сначала сосредоточить максимум сил. Обе стороны имели для этого свои резоны.

В любом случае о наступлении на Люблин (то есть на северо–запад) уже с 23 июня речи не шло и идти не могло: это была слишком большая глубина для войск, лишенных армейских и фронтовых тылов. М. Кирпонос занялся более простой и, с точки зрения командования фронта, более насущной задачей — развертыванием шести мехкорпусов (4‑го, 8‑го, 15‑го, 22‑го, 9‑го, 19‑го) против флангов 1‑й танковой группы с целью атаки навстречу друг другу: с севера на юг и с юга на север.

Старый фельдмаршал А. фон Шлиффен был бы недоволен: действия против глубокого тыла группы армий «Юг» Кирпонос подменял ординарным фланговым ударом. В этом смысле первоначальная директива Ставки была глубже и интересней фронтового приказа. Но она была невыполнима — причем не только из–за неразрешимых проблем со снабжением войск (механизированные корпуса не могли отрываться от баз снабжения более, чем на переход), но и по соображениям времени и расстояния. Слишком разбросаны были корпуса, слишком много требовалось времени, чтобы сосредоточить их в полосе 5‑й и 6‑й армии и нацелить на Люблин. Первая танковая группа выходила на тылы Юго — Западного фронта гораздо быстрее, поэтому контрударные группировки поневоле приходилось сосредотачивать на внутренних флангах армий, ограничивая глубину наступления десятками километров. Впрочем для двустороннего охвата ударной группировки Клейста хватало и этого.

Весь вопрос заключался в том, удастся ли вовремя сосредоточить механизированные корпуса на исходных позициях и затем заставить их действовать более или менее согласованно. Обеспечить такую согласованность трудно даже в игре на картах. В Текущей Реальности получилось примерно следующее.

Сразу же выяснилось, что северная группировка (9‑й, 19‑й, 22‑й мехкорпуса) с сосредоточением запаздывает, что не вызывает удивления, поскольку 22‑й мехкорпус одной своей дивизией был втянут в бой у Владимир — Волынского, второй — осуществлял форсированный марш к Ковелю согласно предвоенному плану прикрытия границы, в то время как третий все еще выбирался из болота, куда его завел неудачливый командир. 9‑й и 19‑й мехкорпуса находились в районе восточнее Ровно, более чем в полутораста километрах от границы.

4‑й мехкорпус смог выделить против южного фланга Клейста только три батальона, так как остальные силы корпуса командарм‑6 Музыченко, вопреки прямому указанию штаба фронта, отвлек на решение частных задач своей армии.

8‑й мехкорпус вторые сутки находится в непрерывном движении. Сначала он, выполняя приказ командования 26‑й армии, сосредотачивается юго–западнее Львова. Затем передислоцируется на северо–восток, в распоряжение 6‑й армии. Музыченко, найдя корпус, нацеливает его на Яворов и Перемышль, то есть снова направляет на юго–запад. На следующий день корпус повернут на Броды — далеко к северо–востоку от Львова, не говоря уже о Перемышле…

Таким образом, утром 23 июня против 1‑й танковой группы мог действовать только один корпус — 15‑й механизированный. Он и сражался в течение всего дня с 11‑й танковой дивизией вермахта, причем 16‑я танковая дивизия, прорвавшаяся на Берестечко, к концу дня начала охватывать его фланг.

На следующий день в сражении участвовали уже два корпуса — 15‑й с юга и 22‑й с севера. 8‑й мехкорпус все еще был на марше, а на 4‑й уже махнули рукой: он действует к северу от Львова и пытается закрыть тактический прорыв немцев на Немиров.

22‑й мехкорпус получает приказ наступать в направлении Владимир — Волынского и бросает в атаку две оставшихся у него дивизии. Атака терпит полную неудачу, но и Клейсту никак не удается сбить со своих позиций части 1‑й противотанковой бригады К. Москаленко. Сопротивление подвижных советских войск (а также окруженных в 4‑м укрепрайоне 122‑й и 87‑й стрелковых дивизий) на левом фланге германского прорыва обошлось 1‑й танковой группе в сотню выведенных из строя (хотя бы временно) танков и в пару дней темпа.

Однако положение на левом крыле 5‑й армии продолжало ухудшаться. 14‑я танковая дивизия вермахта нащупала открытый фланг 22‑го мехкорпуса и, обойдя его и позиции 1‑й противотанковой бригады, вырвалась к Луцку. За ней двигались резервы.

25 июня командование фронта неожиданно перебрасывает 22‑й мехкорпус на север, поскольку авиаразведка усмотрела наступление противника от Бреста на Ковель «силами не менее пяти пехотных дивизий при поддержке двух тысяч танков». Корпус выбывает из игры до 28 июня, когда вновь сосредотачивается на Ровненском направлении.

Командующий 5‑й армией Потапов, озабоченный мнимой опасностью на своем правом фланге, тем не менее пытается закрыть и реальную дыру между Луцком и Берестечко, ориентируя туда части 9‑го и 19‑го мехкорпусов. Хотя этим соединениям и ставятся активные задачи, в сущности, о наступлении речь уже не идет. Части, действующие против северного фланга группы Клейста, смогли только несколько задержать немцев на рубеже реки Стырь и лишили их возможности развивать успех в северном направлении.

К югу от Луцка обстановка ухудшалась с каждым часом. Клейст бросил в образовавшийся узкий прорыв все свои резервы. 13‑я танковая дивизия вермахта развернулась на широком фронте от Дубно до Луцка, выбросив разведку в направлении Ровно. К исходу 25 июня 9‑я танковая дивизия все еще вела бои с 15‑м мехкорпусом у Радзехова, но 11‑я танковая дивизия, преодолев болотистый район и линию реки Иква (правый приток Стыри), заняла Острог, а 16‑я танковая дивизия, также пересекшая Икву у Дубно, повернула на юго–восток и подошла к Кременцу, угрожая выйти в тыл советским войскам, сражающимся в Львовском выступе. Фактически передовые немецкие танковые дивизии уже вырвались из «бутылочного горлышка» на оперативный простор, и следующим этапом сражения становилась борьба за их коммуникации.

Тем временем к Берестечко подходили части 57‑й и 75‑й немецких пехотных дивизий, второго эшелона 48‑го мехкорпуса группы Клейста, сменяя танковые части, которые немецкое командование стремилось как можно быстрее протащить вперед через узкий коридор, подвергающийся непрерывным атакам с обеих флангов.

Рисунок сражения определился: немецкие танки пытаются расширить прорыв в районе Луцка по фронту и в глубину; советские мехкорпуса поочередно (по мере подхода) атакуют с юга, постепенно сдвигая ось атаки на восток; немецкие пехотные дивизии, пользуясь тем, что в мехкорпусах РККА недостаточно пехоты для закрепления занятых позиций, обходят наступающие советские группировки с тыла, отрезая их от баз снабжения.

Непрерывные бои пяти с половиной тысяч танков в треугольнике Луцк — Ровно — Броды продолжаются более недели. Сражение изобилует кризисами и проявлениями паники то с одной, то с другой стороны. Клейст издает приказ: «Расстреливать за бегство от русских танков». Такая прославленная часть, как 11‑я танковая дивизия вермахта с опытом боев во Франции и Югославии, бежит, бросая разведке 43‑й танковой дивизии 19‑го мехкорпуса сотню мотоциклов, десятки исправных танков. Командир батальона В. Архипов пишет, что подобное морально–психологическое состояние немецких войск он наблюдал лишь много позже — после Сталинграда.

Постепенно центральным пунктом операции становится город Дубно, через который проходят коммуникации по крайней мере двух немецких танковых дивизий — 11‑й и 16‑й. С севера в направлении на Дубно 27 июня атакуют части 19‑го мехкорпуса, с юга на следующий день к нему прорывается подвижная группа 8‑го мехкорпуса.

Тем временем масса немецкой пехоты, следующая за 13‑й и 14‑й танковыми дивизиями, уже заполняет пространство по правому берегу Иквы между Луцком и Ровно, угрожая окружением вырвавшимся вперед советским танковым частям, не сопровождаемым пехотой. В результате 28 июня части 19‑го мехкорпуса отходят обратно к Ровно, а на следующий день оставляют этот город.

Тем временем прорвавшаяся к Дубно группировка 8‑го мехкорпуса 29–30 июня оказывается блокирована и окружена превосходящими немецкими силами — включая части 1‑й и 16‑й танковых дивизий, повернутые обратно на запад. Остальные мехкорпуса южной группировки к этому времени уже в значительной мере утратили свою ударную силу, израсходовав ее на малоуспешные контратаки с юга через болотистую местность в междуречье Стырь и Иква. Здесь немцы для прикрытия своих коммуникаций сумели в считанные дни создать прочную пехотную оборону, хорошо оснащенную противотанковыми средствами — вплоть до новейших 50‑мм пушек, способных с близкого расстояния поражать даже броню тяжелых КВ.

29 июня немцы заняли Львов, и командование Юго — Западного фронта, предполагая, что Клейст повернет на юг, приняло решение (на сей раз поддержанное Москвой) отвести войска на линию «старых укрепрайонов» (Тернополь, Проскуров, Черновцы). Импровизированная группа Лукина, как может, закрывает прорыв в районе Острога. Приграничное сражение южнее Припяти закончилось.

III

Не следует преуменьшать масштабы поражения, понесенного Юго — Западным фронтом в приграничном сражении. 23 июня приказ о наступлении был получен шестью механизированными корпусами, насчитывающими 167 533 человек и 3846 танков, из них 271 КВ и 537 Т-34. Через две недели, 7 июля, на линию укрепрайонов удалось отвести всего

805 танков. Общие потери личного состава всех шести корпусов (убитыми и ранеными) достигали 25–30 % первоначального состава или 40–50 тысяч человек. К этому моменту Юго — Западный фронт потерял в общей сложности 231 207 человек, в том числе 165 452 — безвозвратно.

Но 1‑й танковой группе Э. фон Клейста так и не удалось выйти на оперативный простор. В ближайшие недели она продолжала наступление в направлении Киева узкой «кишкой», тратя множество усилий на обеспечение флангов. Операция группы армий «Юг» потеряла темп, геометрия ее наступления была необратимо нарушена. Это имело огромное значение для всего советско–германского стратегического фронта.

IV

Анализируя сражение на Западной Украине, поневоле задаешь вопрос: почему оно все–таки было проиграно? Надо иметь в виду, что руководство операцией со стороны немецких командных инстанций было далеко не идеальным:

…Рунштедт и Клейст были настолько увлечены собственными замыслами, что попросту «пропустили» сражение. Они рассматривали его не как кульминацию стратегического развертывания, а как досадную помеху быстрому продвижению своих танковых дивизий к Житомиру и Киеву — ошибка, непростительная для адептов «немецкой школы» военного искусства.

Безразличное отношение командования на местах к величайшему во всей предшествующей истории танковому сражению разделяли высшие инстанции. Ф. Гальдер с олимпийским спокойствием фиксирует в своем дневнике «твердое и энергичное руководство» противника, «тяжелые бои», «крайне нежелательную» угрозу Дубно с юго–востока. Однако штаб ОКХ подчеркнуто соблюдает прерогативы командования группой армий «Юг» и не вмешивается в ход событий. Оперативные резервы сухопутных сил остаются нетронутыми, командование сухопутных сил даже не ставит вопроса о привлечении дополнительных сил авиации.

Со своей стороны, Рунштедттакже не считает необходимым вносить какие–либо коррективы в рисунок операций. Между тем, хотя 1‑я танковая группа и наступает не на самом очевидном из возможных направлений, ее действия остаются совершенно прямыми: танки рвутся на Луцк, Дубно, Житомир и далее к Киеву. Столь прозрачный замысел недолго остается секретом для командования ЮЗФ: при всех совершенных Кир–поносом ошибках и путанице с направлением Брест — Ковель механизированные корпуса РККА исправно концентрируются против немецкого танкового клина. Огромное влияние на ход немецкого наступления оказывает 1‑я противотанковая бригада Москаленко: двойная попытка лобового наступления на ее позиции стоит Клейсту времени и нескольких десятков танков.

Считая своей главной задачей быстрейшее продвижение на восток, Клейст стремится как можно скорее протащить дивизии через «бутылочное горлышко» у Дубно и перенести базу снабжения вперед. Это провоцирует кризис: какое–то время существует реальная угроза удара 8‑го и 19‑го корпусов по тылам танковой группировки. Пытаясь ее ликвидировать и в то же время не допустить потери времени, Клейст делает то же, что Кирпонос: вводит войска в бой поэшелонно.

Стратегически действия группы армий «Юг» довольно быстро свелись к прямому наступлению по директрисе Луцк — Ровно — Шепетовка — Житомир — Киев. Ничего неожиданного такой рисунок операции не содержал; в течение нескольких дней командование Юго — Западного фронта разобралось в обстановке и в дальнейшем реагировало на действия противника тактически негибко, но стратегически вполне адекватно. Уже в первые дни войны выявилась «тенденция к позиционности» южнее Припяти.

С оперативной точки зрения обе стороны заслуживают только упреков, причем к немцам, которые имели заранее выстроенную атакующую группировку, проработанный план операции и не должны были ежеминутно решать прямо на местности вопросы обеспечения взаимодействия войск, претензий даже больше. Другой вопрос, что танковые дивизии вермахта, имеющие лучшую выучку и накопленный боевой опыт, а также куда лучше оснащенные транспортом (то есть мотопехотой) тактически явно превосходили бронетанковые соединения РККА

Сражение (собственно, оба сражения — севернее и южнее Припяти) выявило полное банкротство советской войсковой и германской стратегической разведки. Господство в воздухе, захваченное «Люфтваффе», было не настолько. абсолютным и всеобъемлющим, чтобы сделать невозможной работу воздушной разведки. При этом советское командование не только регулярно «теряло» немецкие танковые корпуса, но и регулярно «обнаруживало» крупные массы пехоты и танков там, где их не было и не предвиделось. Вообще говоря, войсковая разведка оказалась не в состоянии вскрыть атакующие группировки противника, установить местонахождение его частей, характер и глубину обороны, расположение тылов. Соответственно, оно не могло информировать об обстановке ни тактическое командование, ни штабы армий, ни руководство фронтов. Справедливости ради отметим, что точно такая же ситуация была и у французов в кампании 1940 года — то есть здесь играли роль не только какие–то специфические недостатки РККА, но и общие проблемы нехватки опыта действий в современной войне.

С другой стороны, для немцев полной неожиданностью оказались тактико–технические характеристики советских танков Т-34 и КВ, уже больше года запущенных в серийное производство и в массовом количестве находящихся в войсках. Не имели немцы и реального представления о количестве советских танков и авиации в приграничных округах. Почти ничего не знали они о резервах РККА. Заметим, что во всех случаях ошибка разведки была в «опасную сторону», то есть обозначала недооценку боевых возможностей противника.

Основной и очевидной проблемой РККА была совершенно неадекватная задачам организация связи и управления. Создав «чудо света» — самые большие в истории танковые корпуса, командование, по–видимому, плохо представляло, как руководить маршем и прежде всего, боем такой армады. Вдобавок

«…8‑й мехкорпус имел 858 танков восьми (!) разных типов. Из этого количества 171 танк были оснащены двигателями В-2 и В-2К и нуждались в дизтопливе. Остальные танки имели карбюраторные двигатели и требовали бензина (по меньшей мере трех марок). Бронетехника корпуса имела на вооружении пять модификаций орудий калибров 37 мм, 45 мм, 76 мм. Приданные артполки включали также 122‑мм гаубицы, 152‑мм пушки и гаубицы. Кроме вышеперечисленного, в рамках утвержденных штатов в состав корпуса должна была входить собственная авиация!»

Другой, не менее важной проблемой была перегруженность советского мехкорпуса танками при недостатке пехоты и артиллерии и совершенно необеспеченных тылах. Представляет интерес сравнение 8‑го механизированного корпуса «образца 1941 года» и 1‑й танковой армии 1944 года.

В корпусе штатно был 1031 танк, 36 ООО человек, 172 орудия, 186 минометов, около 5000 автомобилей и 1679 мотоциклов. В реальности даже лучше всего оснащенные корпуса имели от 800 до 1000 танков, 30–32 тысячи человек и весьма ограниченное количество транспорта (2–3 тысячи машин), которого не хватало даже на перевозку артиллерии, не говоря уже о мотопехоте. Ради иные танки имелись только у командиров рот, дальность действия танковых раций составляла (в реальности) чуть больше 10 километров.

Танковая армия середины 1944 года насчитывала 55–60 тысяч человек, 500–900 танков и САУ, 650–700 орудий и минометов, свыше 7600 автомашин (при том, что далеко не все ее части считались моторизованными). В управлении войсками использовалось более 800 радиостанций (что признавалось совершенно недостаточным). Разница понятна, даже если не учитывать разницу в боевом опыте бойцов и командиров.

V

Итак, уже к первым числам июля 1941 года советские войска севернее Припяти были разгромлены и уничтожены. Южнее Припяти они потерпели серьезное поражение и были принуждены к обороне с опорой на укрепленные районы. Немцы блестяще выиграли первый этап компании против России. Гитлер даже считал, что вся эта кампания «выиграна в течение четырнадцати дней».

Настало время перейти в наступление войскам второго стратегического эшелона. Двадцать девятого июня в войну вступила Финляндия. 1 июля армия «Норвегия» открыла боевые действия в Заполярье. На следующий день 11‑я германская армия и подчиненные ей румынские войска преодолели государственную границу в Молдавии и начали продвигаться к Одессе и Первомайску.

Пока гитлеровские армии рвались к Даугавпилсу и Пскову, уничтожали советские войска под Минском и Белостоком, отражали контрудары механизированных корпусов на Западной Украине, наступали на Мурманск, Ленинград и Одессу, советский Генеральный штаб без особого внешнего блеска осуществил сложнейшую стратегическую операцию Второй Мировой войны и обеспечил себе абсолютное преимущество в случае длительной войны.

Речь идет о грандиозном акте перебазирования промышленности из европейской части России на восток. Уже 29 июня было принято решение о вывозе из угрожаемой зоны 11 авиационных заводов. Два дня спустя началась эвакуация из Ленинграда 10 предприятий наркомата боеприпасов и из Мариуполя броневого стана местного металлургического комбината. Вскоре к списку добавилось еще 26 предприятий.

Перевозка промышленности на восток, протекавшая одновременно с мобилизацией и перевозкой войск в западные районы страны, была организована образцово. Дело дошло до того, что 20 июля ГКО обязан наркома авиационной промышленности установил очередность эвакуации цехов заводов, чтобы в течение всей процедуры перебазирования сохранить производство согласно плану. Всего в течение трех военных месяцев было перемещено 1360 крупных предприятий — главным образом военных.

Для того, чтобы оценить масштаб работы, следует учесть, что каждое предприятие следовало демонтировать, станки и прочее оборудование упаковать, погрузить в эшелоны, перевезти на две–три тысячи километров, выгрузить, снова смонтировать. При этом, несмотря на удары авиации противника, разрушенные рельсовые пути и базовые станции, в следовании составов должен соблюдаться абсолютный порядок, иначе завод будет потерян: часть его оборудования прибудет в Магнитогорск, часть в Куйбышев, а что–то вовсе застрянет в Москве или будет отправлено на фронт — в руки наступающих немецких частей.

Процедура была осуществлена практически идеально, что свидетельствует о колоссальной заранее проделанной подготовке и позволяет понять, чем же занимался Генеральный штаб в те месяцы, когда стало ясно, что оборонительные операции против Германии не сулят успеха, а к проведению в крупном масштабе наступательных действий Красная Армия не готова.

В сущности, эта грандиозная переброска, в значительной степени обесценившая немецкие успехи на поле боя, — гораздо более красивая и значимая стратегическая операция, нежели «суворовское» наступление на Плоешти. Но, как всегда, «когда хорошо сражавшийся побеждает, у него не оказывалось ни славы ума, ни подвигов мужества».

Дефекты развертывания «Барбароссы» начали проявляться еще до того, как закончилось Приграничное сражение.

Правильно построенная операция обычно развивается сама собой, почти не требуя интеллектуальных усилий от ответственных командиров. Успех главного удара обеспечивает дальнейшее нарастание событий, причем отдельные неудачи на вспомогательных направлениях лишь способствуют гармоничному течению операции. Дело сводится, в основном, к борьбе с естественным «трением Клаузевица»: «Тайной военного искусства является вести дальше наступление там, где оно идет вперед, не тормозить катящегося шара, но без помехи дать ему двигаться по наклонной плоскости». Казалось бы, после таких побед, которые вермахт одержал в Белоруссии и на Украине, «шар» будет катиться вперед достаточно свободно.

Однако изначальный план толком не ориентировал исполнителей даже в направлении «движения шара». Практически в рамках «Барбароссы» перед войсками была поставлена одна конкретная «двуединая задача»: разбить Красную

Армию в западных районах страны и выйти к линии Западная Двина — Днепр. К первым числам июня вермахт выполнил эту задачу в полосе двух групп армий из трех. И?..

I

Корпус Манштейна получил приказ остановиться. На это у фон Лееба, командующего группой армий «Север», были все основания: оба фланга и тыл 56‑го моторизованного корпуса оказались открыты. На севере 41‑й моторизованный корпус отставал почти на 160 километров, а пехота 16‑й армии все еще переправлялась через Неман. На юге 3‑я танковая группа Гота блокировала Минск. В промежуток между Даугавпилсом и Молодечно выдвигалась 9‑я армия, но ее движение было достаточно медленным.

В центре продолжались бои за Минск и Минский укреп- ' район. Добивание окруженных русских войск оказалось неожиданно трудным делом, поглотившим практически все пехотные дивизии 4‑й армии и оперативно связавшим 3‑ю и 2‑ю танковые группы.

Смежные фланги групп «Центр» и «Юг», как и ожидалось, оказались разделены Припятскими болотами. Южнее Припяти 1‑я танковая группа в тесном взаимодействии с 6‑й полевой армии захватила Ровно. Далее линия фронта круто сворачивала на восток — к Львову и Дрогобычу. Еще дальше к югу венгерский корпус и 11‑я германская армия с подчиненными ей румынскими войсками (3‑я и 4‑я армии) все еще ведут бои на линии границы.

Германский Генштаб констатировал, что полная тактическая внезапность была достигнута. Вопреки опасениям планирующих инстанций, советские войска не пытались отойти вглубь страны: они яростно сражались за каждый рубеж, при любой возможности переходя в контратаки. В этом для вермахта были как положительные, так и отрицательные стороны. Поскольку инициатива на фронте прочно удерживалась Германией, и «игра» шла пока полностью под ее диктовку, всякая прочно обороняющаяся или контратакующая дивизия могла считаться «выигранной фигурой» — наряду с уже окруженными, расчлененными и уничтоженными.

К началу июля 1941 года гитлеровцы «выиграли» советские армии прикрытия, к середине месяца они окончательно снимут их с доски. Но за этот успех пришлось заплатить несоразмерную (с точки зрения немцев) цену: только группа армий «Центр» и только убитыми потеряла к 30 июня 8886 человек: удельные потери уже вдвое превышали «норму» французской компании. Причем следует заметить, что это были не просто «условные солдаты» — это была элита элитных войск: танкисты, саперы, бойцы и командиры передовых подразделений.

При всех достижениях немцев в конце июня — начале июля уже можно говорить о кризисе оперативного маневра. Центр вырвался вперед — к Березине, оба фланга отставали, причем ни ОКБ, ни ОКХ, ни командующие группами армий не предпринимали никаких мер, чтобы выправить положение.

На северо–западе сложилась обстановка, чреватая «естественной» остановкой наступления на линии Западная Двина. Удары танковых клиньев рассекли оборону советской 11‑й армии, которая, разваливаясь, откатилась к Невелю. К северу 8‑я армия более организованно, выполняя приказ командующего фронтом, отошла к Риге. Между армиями возник разрыв, который удалось прикрыть силами 5‑й воздушно–десантной бригады и 21‑го мехкорпуса. С востока подходила не тронутая в Приграничном сражении 27‑я армия.

Этих мер не хватило бы для спасения фронта, поскольку корпус Манштейна уже находился на восточном берегу Двины. Казалось, никто и ничто не мешает ему сбить не успевшую развернуться 27‑ю армию, ударив главными силами на Остров и Псков, а одновременно бросить 3‑ю механизированную дивизию по правому берегу реки на Крустпилс и Ригу, чтобы обеспечить переправу 41‑му моторизованному корпусу Рейнгардта. Но фон Лееб распорядился сначала собрать 4‑ю танковую группу вместе и подтянуть к реке пехотные части. Лишь 2 июля Манштейн получил разрешение наступать на Резекне — Остров — Псков. Группа «Север» определилась со своими планами на следующий этап компании.

Если фон Лееб ориентировал свои операции на северо–восток, по директрисе Тильзит — Ленинград, то группа «Юг» склонялась к югу. Первая танковая группа прорывалась от Ровно к Бердичеву, 17‑я армия вслед за отступающими войсками 26‑й и 12‑й советских армий продвигалась от Львова к Проскурову.

Фон Бок оказался в наиболее сложном положении. Оперативная «пустота» перед фронтом группы армий «Центр» тянула ее к востоку — на Смоленск. Но продолжающиеся бои в Минском котле связывали пока армию Клюге, а на обоих флангах зияли дыры — причем на юге, в Припятском районе, все еще маневрировала 5‑я армия русских, не разбитая, выдержавшая Приграничное сражение и ни разу не отступившая без приказа.

II

К середине июля для продолжения наступления немецкое командование могло использовать не более 60 свободных дивизий. Это считалось достаточным: по мнению начальника Генерального штаба Гальдера, у РККА осталось на фронте только 46 еще не разбитых дивизий.

В реальности дело обстояло для вермахта несколько хуже. Красная Армия развернула группу армий резерва Главного командования — 74 дивизии в трех эшелонах. Учитывая недоукомплектованность советских войск, можно считать, что советская сторона выставила силы, эквивалентные 55–60 «расчетным дивизиям». Итак, фактически на фронте оказались равные силы.

При этом стратегический баланс оставался пока в пользу немцев: их резерв, в виде сил, высвобождавшихся после решения задач, связанных с уничтожением окруженных группировок, прибывал на фронт быстрее, чем советское командование могло мобилизовать новые дивизии. Это означает, ко всему прочему, что немцы должны были позволить себе оперативную паузу. Советские войска от такой паузы не получали, в сущности, ничего, кроме возможности чуть лучше организовать стационарную оборону (то есть, если наступление окажется удачным, советская сторона теряла большее число дивизий окруженными). Вермахт же приобретал множество плюсов: успевали отдохнуть танковые и мотострелковые соединения, оставалось больше времени для планирования операции, можно было получить более точную разведывательную информацию. (В середине июля германская разведка обнаруживает развертывание армий резерва противника. Уже после нвчвлв сражений второй фвзы квмпвнии). При первоначальном планировании оперативная пауза была признана необходимой, и на нее отводилось целых 20 дней. (Точнее говоря, срок перехода ко второй стадии был назначен не позднее сорокового дня от начала кампании.) Но немецкие генералы зачем–то торопились выиграть войну! Группа армий «Центр» докладывала, что для продолжения наступления ей нужна пауза всего в семь дней (кстати, она не получила и этой недели).

Немцы, конечно, ведут борьбу за выигрыш темпа — но довольно странными методами. В действительности им требовалась перегруппировка по всему фронту. На севере 16‑я и 18‑я армия уже начали мешать друг другу, на юге продолжение наступления в сложившейся — и уясненной командованием Юго — Западного фронта — группировке не сулило реального успеха, в центре откровенно не хватало войск. Операции ускорились бы, если бы наряду с перегруппировкой были введены в линию резервы ОКХ, а на их место переброшены свежие дивизии из Европы. За время, которое понадобится на проведение указанных мероприятий, высвободились бы пехотные дивизии, ведущие бои в Прибалтике, в

Белоруссии, в Молдавии и на Западной Украине, а Верховное командование могло бы определиться с целями и планами на второй «такт» кампании.

И опять — внимание! На середину июля немцы еще не знают, что они будут делать за линией Западная Двина — Днепр. В тексте плана «Барбаросса», как мы уже указывали, этот этап войны не рассматривается; присутствует лишь указание, что «решение должно быть принято позже». «Позже» наступило — но командные инстанции продолжают молчать.

Здесь руководство вермахта во второй раз совершило ошибку, допущенную при планировании операции «Рот» (завершающая фаза Французской кампании) — оно посчитало, что война уже выиграна, и дальнейшие действия представляют собой прочесывание территории на предмет уничтожения разрозненных сил противника. Вспомним, однако, что и во Франции немцы столкнулись с тем, что противник сумел организовать новую линию обороны, прорвать которую «с наскока» не удалось.

Во всяком случае, вместо обоснованной и запланированной паузы развернулась серия сражений, центральным из которых, несомненно, является Смоленское. Начавшись 10 июля, оно продолжалось по 10 сентября и определило ход и исход всей операции «Барбаросса». В рамках кампании Смоленская битва должна рассматриваться как генеральное сражение, от исхода которого зависела судьба всей войны. Если немцы выигрывали ее быстро (к началу августа), перед ними действительно вновь оказывалась «пустота», столь благоприятная для наступления танковых соединений. Проигрыш означал остановку половины всех сил вермахта, что немедленно приводило к заметному ухудшению позиции обеих фланговых группировок й масштабному кризису на всем протяжении фронта. В Текущей Реальности немцы выиграли операцию, но медленно и с большими потерями. В результате группа армий «Центр» потеряла возможность вести осмысленные наступательные действия — перед ней уже была готова и занята войсками следующая линия обороны, не уступавшая предыдущей.

Это оставляло шансы обеим сторонам.

III

Определив направление главного удара противника, советское командование предпринимает отчаянные усилия для того, чтобы создать прочный фронт если не по Березине, то по Днепру. В районе Смоленска и западнее развертывались пять новых армий — 22‑я, 19‑я, 16‑я, 20‑я, 21‑я, а также остатки 13‑й и 4‑й армий (всего в первом эшелоне 24 дивизии, еще несколько соединений подошли позднее). В тылу, за Десной, формировалась резервная группа в составе 24‑й и 28‑й армий — 19 дивизий. В первом приближении этих сил было достаточно, чтобы закрыть дыру на Березине и с боями отойти к Смоленску, где занять устойчивую оборону.

Цели вермахта менее понятны. 2‑я и 3‑я танковые группы в составе 28 дивизий (из которых 9 танковых и 6 моторизованных) собирались наступать на восьмисоткилометровом фронте в общем направлении на восток — что, очевидно, предопределяло очаговый характер сражения. В известной фразе Браухича «основным является не овладение пространством, а уничтожение сил русских» уже лежит отрицание оперативного маневра. Не будет преувеличением сказать, что немецкие войска не столько начали сражение, сколько были втянуты в него инерцией движения на восток. Операция началась 10 июля и развивалась на трех изолированных оперативных направлениях — Великолукском, Смоленском и Рогачевском.

Советское руководство проиграло первый этап борьбы и не строило больших иллюзий относительно исхода второго. Пока немецкие танковые группы оставались на ходу, противопоставить им было нечего. Но руководство Генштаба уже в начале июля прекрасно отдавало себе отчет в том, что немцы неожиданно для себя уяснили лишь к концу этого месяца: всю Россию, даже всю Европейскую Россию танки на гусеницах не пройдут. Моторесурс кончится раньше.

Это создавало шансы для советской стороны — тем более что взаимодействие между танковыми группами и полевыми армиями оставляло желать лучшего. Кроме того, одни танковые группы были мало пригодны для долговременного удержания территории, а именно эту задачу им пришлось бы решать в случае оперативного кризиса под Смоленском.

Здесь необходимо сказать, что современная военная литература скептически относится к стратегическому таланту советских полководцев, особенно когда речь идет о 1941 и 1942 годах. Однако если это вполне применимо к руководству Западного фронта, то, как мы уже видели, командование Юго — Западного фронта очевидных ошибок не совершало. Вопрос с командованием Северо — Западного фронта мы пока оставим в стороне.

Однако уже 22 июня, как мы отмечали выше, принимается значимое решение о перебазировании промышленности на восток. В последующие дни Генштаб, действуя в сложнейшей обстановке полного развала связи и управления, организует внятную «рокировку» сил на центральный участок фронта и намечает резервные «позиции сопротивления» по линиям Нарва — Луга и Нелидово — Брянск.

К середине июля стало ясно, что немецкое наступление утратило единую руководящую линию и идет по трем расходящимся направлениям — на Ленинград, Москву и Киев. Это создавало предпосылки к стратегической изоляции немецких групп армий, дроблению их сил и — в перспективе — к остановке продвижения вглубь советской территории. Заметим здесь, что и Ф. Гальдер отмечает в своем дневнике возникшую на Восточном фронте «тенденцию к позиционности».

В этих условиях принципиальное значение обретали два географических района, которые немцы считали «неудобными» для ведения подвижных операций. На севере — Валдайская возвышенность, протянувшаяся от Невеля и Великих Лук к Валдаю и далее к верховьям Волги. На юге — район, образованный течениям двух притоков Днепра — Припяти и Десны: от Новоград — Волынского, где все еще держится 5‑я армия, до Чернигова и Конотопа.

IV

Первый этап Смоленского сражения продолжался с 10 по 20 июля и сопровождался новыми громкими немецкими успехами. На севере 57‑й танковый корпус отбросил 22‑ю армию и взял Великие Луки. Однако, как и все прямые удары, это наступление имело лишь ограниченный успех: советские войска закрепились восточнее города фронтом на юг. Практически 22‑я армия образовала то, что в учении об операции называется «удаленной фланговой позицией», блокировав любые попытки 3‑й танковой группы продвинуться в северном или восточном направлении. К концу августа немцам удастся справиться с 22‑й армией, но это уже не будет иметь решающего значения.

В центре дела у немцев шли значительно лучше. Они легко преодолели сопротивление советских армий и вышли на оперативный простор: к 16 июля 3‑я танковая группа ударом с севера захватила Ярцево, 2‑я завязала бои за Смоленск, обходя его с юга. Вспомогательный удар под Могилевом привел к окружению части 13‑й армии, остатки которой откатились к югу.

В этих условиях Гудериан уже 16 июня продвинулся до Ельни, заняв выгодное исходное положение для удара на Москву. Гот ориентировал свою танковую группу на Ржев, чтобы, во–первых, разобраться в сложном положении на своем северном фланге (а при случае — окружить и ликвидировать 22‑ю и подошедшую к ней 29‑ю армии), а во–вторых — с юга выйти к Валдайской возвышенности, создавая угрозу не только Москве и сосредоточенным вокруг нее силам, но и Северо — Западному фронту.

Такое решение вполне отвечало обстановке, но фон Клюге, которому в этот момент были оперативно подчинены обе танковые группы, повернул Гота на юг, предложив заняться уничтожением окруженной Смоленской группировки. Клю–ге можно понять, но произошло именно то, на что надеялось советское командование: немецкие подвижные соединения потеряли свободу маневра. Темп операции мгновенно упал, и возникла возможность парировать отдельные тактические угрозы, которых было не так уж много.

Немедленно началось наступление советских войск — в центре, в общем направлении на Смоленск, и на флангах. С 20 июля группа армий «Центр» переходит к обороне по всему внешнему фронту окружения.

Удар на Смоленск силами подтянутых резервных армий имел весьма ограниченный успех. Хотя удалось пробить «коридор» к окруженным войскам 16‑й и 20‑й армий, но этот «коридор» был узким и простреливался насквозь. Кроме того, пробивавшаяся к котлу с юга 28‑я армия, в свою очередь, попала в окружение.

Значительно более опасными для немцев оказались действия на крайних флангах, где 22‑я армия атаковала 57‑й корпус в общем направлении на Великие Луки и поставила его в крайне тяжелое положение. Тем временем на юге 21‑я армия взяла Рогачев и Жлобин, а кавалерийская группа Петровского начала охватывать южный фланг группы армий «Центр», давно уже висящий в воздухе. Немцы парировали эти контрудары, использовав дивизии, высвободившиеся под Минском, а также резервы ОКХ. Практически к концу июля эти резервы уже истаяли, будучи введенными в бой по частям для решения тактических задач в различных точках Смоленского сражения. Хуже распорядиться своим резервом было просто нельзя. В известной степени он оказался просто «снят с доски» — почти как советские армии прикрытия.

Итак, немцы добились новых крупных успехов, продвинувшись на 170–220 километров. Но теперь подвижные части вермахта окончательно оказались связаны совершенно не адекватными им задачам по блокированию окруженных войск. Наступать на восток было уже некому.

Сражение под Смоленском потеряло всякую форму. Советские армии пытались деблокировать окруженную группировку; это не привело к дальнейшим успехам, но заставляло противника все более и более расходовать свои силы. Причем речь шла о наиболее ценных кадрах элитных дивизий. Потери в танках во 2‑й и 3‑й танковых армиях составили 60–70 % их списочного состава. Остро проявилась проблема с моторесурсом. Только одной 3‑й танковой армии срочно требовалось 300 новых моторов. В распоряжении же тыловых служб ОКХ «на все надобности» было 400 моторов. И их еще требовалось доставить к линии фронта.

Генерал–фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр», 4 августа заявил Гитлеру, прибывшему на Восточный фронт: «Дальнейшее наступление группы армий «Центр» я считаю, мой фюрер, опасным и предлагаю в сложившейся обстановке занять прочные позиции, чтобы переждать русскую зиму».

К началу августа план «Барбаросса» уже прекратил свое существование. Слишком много времени потеряли гитлеровские войска под Смоленском, под Таллином, на рубеже реки Луги, в районе Киева, где 1‑я танковая группа завязла в русской обороне, так и не сумев превратить тактические успехи в оперативные. «Крупнейшее наступление вермахта захлебнулось… Сточки зрения немецкого военного искусства кампания была безоговорочно проиграна — поскольку первоначальный план был опровергнут, а для создания нового не было времени».

…К середине» июля Главное командование вермахта выходит из анабиоза и осознает, что три группы армий Восточного фронта ведут три совершенно различных сражения с совершенно различными целями, а сама операция «Барбаросса» окончательно приняла вид наступления по расходящимся направлениям. 30 июня, еще до начала Смоленского сражения; Гитлеру приходит в голову мысль повернуть соединения Гота и Гудериана на север. Однако это означало отказ от всякой активности в направлении на Москву, с чем не могло согласиться ни руководство ОКХ, ни командующий группой армий «Центр» фон Бок.

19 июля появляется на свет «Директива № 35», ориентирующая танковые соединения фон Бока на Валдайскую возвышенность (Гот, подготавливая наступление на Ржев, действовал в духе этой директивы). Однако 23‑го числа из ниоткуда возникает «дополнение» к этой директиве, полностью меняющее ее характер и ставящее операции на Восточном фронте с ног на голову. Теперь предполагается каким–то образом объединить Гудериана (ведет бои под Смоленском и Ельней) с Клейстом (начинает прямое наступление на Киев с узкого плацдарма между Житомиром и Бердичевым) под общим руководством 4‑й армии и направить эту группировку на Ростов и далее на Кавказ «вплоть до Баку». Армия Гота отправлялась на север, а группе армий «Центр» (где, как легко видеть, оставались лишь 9‑я и 2‑я армии без подвижных войск) предписывалось взять Москву.

Эту директиву без лишних слов отменили, и 12 августа выходит новый документ, нацеливающий войска группы «Центр» на Москву — то есть регистрирующий сложившееся положение дел как должное. Приказ, впрочем, остается на бумаге, поскольку наличные войска фон Бока втянуты в Смоленское сражение. В этих условиях у фюрера германской нации возник план одной из самых грандиозных операций Второй Мировой войны.

I

К началу Смоленского сражения обстановка на фронте группы армий «Юг» выглядит следующим образом:

6‑я армия занимает позицию фронтом на восток — север–северо–восток от Сарн до Новограда—Волынского и далее до Житомира. Южнее, в «бутылочном горлышке» между Житомиром и Бердичевым наступает на восток 1‑я танковая группа. 17‑я армия прикрывает ее правый фланг, развертываясь на линии Проскуров — Черновцы — фронтом на юго–восток. 11‑я армия вместе с подчиненными ей румынскими войсками медленно продвигается к Днестру, причем до 12 июля ей не удается форсировать его. 4‑я румынская армия развернута вдоль Прута, она еще не перешла государственную границу. Советская оборона сохраняет свою целостность, но ее резервы исчерпаны. Оказать ей помощь Ставка не может, так как все ресурсы поглощает начавшееся в районе Смоленска решающее сражение.

М. Кирпоносу нечего противопоставить врагу, кроме жесткой обороны и постоянной активности 5‑й армии, упорно атакующей «бутылочное горлышко». Со своей стороны и фон Рунштедт не может предложить никакой оперативной идеи, кроме наступления подвижной группы Клейста, которая должна же когда–то выйти на оперативный простор. Как и под Смоленском, под Киевом немецкие войска ведет в сражение не оперативный план, пусть даже самый неудачный, а простая инерция движения на восток.

В последующие дни трудности обеих сторон усугубились. 1‑я танковая группа на узком фронте прорывается к Киеву и с разгона увязает в подготовленной позиционной обороне Киевского укрепленного района. Клейст оказывается в очень сложном положении: вся его армия сосредоточена в длинном и узком «мешке», свобода маневра отсутствует полностью, оба фланга находятся под давлением неприятеля. Но прямая угроза Киеву связывает руки руководству Юго — Западного фронта. Нет времени, чтобы правильно выстроить контрнаступление против войск Клейста, нет свободных резервов.

К этому времени Рунштедт окончательно понимает, что его план быстро взять Киев и примкнуть между Гомелем и Черниговым к южному флангу группы армий «Центр» полностью провалился. В условиях лесисто–болотистой закрытой местности, изрезанной несчетными притоками Припяти, протекающими в этом районе с юга на север, 6‑я армия вермахта не может реализовать свои преимущества в силе и подвижности против 5‑й армии Юго — Западного фронта. Брать Киев танками Клейста нельзя, это может сделать только пехота. Но скорость ее продвижения под Киевом не превышает одного километра в сутки.

С другой стороны, эти бои сковывают лучшие силы Юго — Западного фронта, что дает Рунштедту надежду отыскать слабое место в боевом построении русских. И тогда 1‑я танковая группа резко поворачивает на юг. Это означает, что отныне группа армий «Центр» должна сама решать собственные проблемы: выигрывать Смоленское сражение и одновременно как–то прикрывать гомельскую «дыру». Но ценой отказа от единой стратегии всей военной компании Рунштедт получает шанс наконец–то достичь реальных тактических успехов на собственном участке фронта.

К югу от Белой Церкви 1‑я танковая группа выходит на оперативный простор и начинает быстро продвигаться на юг, в направлении Николаева. Навстречу ей с запада устремляется 17‑я армия, прорвавшая фронт между Жмеринкой и Винницей. 2 августа в районе города Первомайск немецкие войска соединились. Возник так называемый Уманский котел, в который попали 6‑я и 12‑я армии. По немецким данным, в плен попало свыше 100 тысяч солдат, 217 танков и 858 орудий. Поражение 6‑й и 12‑й армий действительно было полным, но приводимые в немецких источниках цифры вызывают сомнение. Во всяком случае, Е. Долматовский, непосредственный участник боев под Уманыо, в своем литературно–историческом исследовании «Зеленая Брама» утверждает, что к началу августа в обеих армиях физически не было столько людей и техники.

II

Успех Уманской операции отнес еще дальше к югу главную оперативную линию группы армий фон Рунштедта. Советские войска отходили за Днепр, однако оставили за собой крупный плацдарм в районе Одессы. 4‑я румынская армия блокировала этот плацдарм и начала наступление на город, но успеха не имела и вошла в Одессу только после эвакуации ее гарнизона — 16 октября 1941 года.

Киев уже к началу боев за Умань был обойден на несколько сотен километров с севера и на несколько десятков километров с юга. 29 июля, сразу после прорыва 1‑й танковой группы на Первомайск, Г. Жуков ставит вопрос о стыке Западного и Юго — Западного оперативных направлений. Начальнику Генштаба было ясно, что вести одновременно два сражения — за Смоленск и за Киев — в условиях полной потери инициативы на фронте Красная Армия не может. В действительности, как мы увидим, этого не могла позволить себе и победоносная на тот момент гитлеровская армия.

«…Наиболее слабым и опасным участком наших фронтов является Центральный фронт. Армии, прикрывающие направления на Унечу, Гомель, очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго — Западного Фронта. […]ЮЗФ необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго — Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий. — А как же Киев? — спросил И. В. Сталин…»

…Киевская катастрофа многократно реконструирована и подробно описана историками с обеих сторон линии фронта. Но и сейчас трудно дать однозначную оценку решениям, принятым «на высшем уровне» в июле–августе 1941 года. Зная конечный результат, мы вправе утверждать, что упрямство Сталина, требовавшего во что бы то ни стало удержать столицу Украины, привело к самому тяжелому поражению во всей российской истории. Стратегическая и оперативная ошибочность решения «держать Киев» очевидна. Но вот на уровне «большой стратегии» появляются варианты…

— Киев придется оставить. На западном направлении нужно немедля организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Этот плацдарм противник может использовать для удара на Москву.

— Какие там еще контрудары, что за чепуха? — вспылил И. В. Сталин. — Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?

Это был последний доклад Г. Жукова на посту начальника Генерального штаба. Он отправляется командовать Резервным фронтом, проводить обещанное наступление под Ельней. Продолжается Смоленское сражение. Южный фронт в составе 9‑й, 18‑й и переданных сюда же остатков 12‑й и 6‑й армий вместе с левым крылом Юго — Западного фронта отходят за Днепр. Группа армий «Юг» окончательно теряет нить происходящего и оказывается под действием центробежных сил: 4‑я румынская армия наступает на Одессу, 11‑я — на Херсон, Каховку, Никополь, 1‑я танковая группа через Кривой Рог развертывается веером на Кременчуг — Днепропетровск — Запорожье. 17‑я армия занимает позиции по Днепру между Каневом и Черкассами, 6‑я армия осаждает Киев и оказывает давление на 5‑ю армию ЮЗФ, прикрывающую направление на Десну и находящуюся в контакте с 21‑й армией Центрального фронта.

Несколько упрощая, можно сказать, что два советских фронта — Юго — Западный и Южный — обороняются в излучине Днепра. Западный и Центральный фронт участвуют в Смоленском сражении. Северо — Западный фронт сражается по линии реки Луга, озер Ильмень и Селигер.

Ситуация на юге осложняется с каждым днем. Немцам удается вбить клин между 37‑й армией, защищающей Киев, и 5‑й армией, действующей на Десне. Захваченный 23 августа плацдарм у села Окуниново не имел принципиального значения (наступать сколько–нибудь крупными силами из этого «медвежьего угла» при слиянии Днепра и Десны немцы не собирались, да и не могли), но тактические угрозы смежным флангам армий были достаточно серьезны.

III

Решающие события произошли 20–24 августа. В эти дни германский фюрер принял решение, позволяющее, по его мнению, избежать явно наметившегося позиционного тупика на Восточном фронте, и довел его до исполнителей.

Сутью оперативной идеи было повернуть на юг все правое крыло группы армий «Центр», то есть 2‑ю полевую армию и 2‑ю танковую группу. Вторая армия наносила вспомогательный удар от Днепра к Десне восточнее Чернигова, имея задачу совместно с войсками Рейхенау, действующими с окуниновского плацдарма, разгромить 5‑ю армию.

Задача Гудериана была много сложнее. Его танковая группа (все корпуса которой были втянуты в бой) должна была выйти из боя, развернуться на юг и, выставив фланговое охранение из тех сил, которых не жалко, начать быстрое продвижение в общем направлении на Ромны — в глубокий тыл войскам Юго — Западного фронта.

Гудериан, нацеленный в тот момент на Москву и с трудом представляющий, как, находясь в контакте с противником, выполнить столь сложный и, вообще говоря, запрещенный любыми руководствами по вождению войск маневр, резко протестует и вылетает в Ставку, чтобы лично объяснить фюреру невозможность операции. Разговор Гитлера и Гудериана проходил за закрытыми дверьми. Что и как там было сказано, мы можем судить только по заметкам Гудериана, который в этом вопросе немногословен — но из кабинета фюрера командующий 2‑й танковой группы вышел в твердом убеждении в возможности и необходимости операции. Этого резкого изменения позиции Гальдер, также выступавший против наступления на юг, не простил генералу никогда.

19 августа, на сутки раньше, чем Гитлер принял решение, и за пять дней до его беседы с Гудерианом, Г. Жуков с поста командующего Резервным фронтом предупреждает Ставку: «Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов, Конотоп, Прилики, ударом с тыла разгромить армии Юго — Западного фронта».

В этих условиях Ставка создает Брянский фронт во главе с А. Еременко, поставив перед ним задачу обеспечить стык Западного и Юго — Западного оперативных направлений. Двадцать четвертого августа, в день, когда Гитлер убеждал Гудериана повернуть танки на юг, состоялся разговор по прямому проводу между Сталиным и Еременко:

— У аппарата Сталин. Здравствуйте! У меня к Вам несколько вопросов:

1. Не следует ли расформировать Центральный фронт, 3‑ю армию соединить с 21‑й и передать в ваше распоряжение соединенную 21‑ю армию? Я спрашиваю об этом потому, что Москву не удовлетворяет работа Ефремова.

2. Вы требуете много пополнений людьми и вооружением…

3. Мы можем послать вам на днях, завтра, в крайнем случае послезавтра две танковые бригады с некоторым количеством КВ в них и два–три танковых батальона; очень ли они нужны вам?

4. Если вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать еще несколько полков авиации и несколько батарей РС. Ваш ответ?

— Здравствуйте! Отвечаю.

1. Мое мнение о расформировании Центрального фронта таково: в связи с тем, что я хочу разбить Гудериана и, безусловно, разобью, направление с юга надо крепко обеспечивать. А это значит — прочно взаимодействовать с ударной группой, которая будет действовать из района Брянска. Поэтому прошу 21‑ю армию, соединенную с 3‑й армией, подчинить мне…

Я очень благодарен вам, товарищ Сталин, за то, что вы укрепляете меня танками и самолетами. Прошу только ускорить их отправку. Они нам очень и очень нужны. А насчет этого подлеца Гудериана, безусловно, постараемся задачу, поставленную вами, выполнить, то есть разбить его.

Через двадцать четыре года А. Еременко напишет в своих мемуарах:

«Как видно из этих переговоров, Ставка не знала об обстановке на фронтах и предприняла расформирование Центрального фронта, оборонявшего тот участок, на который противник переносил направление главного удара.

Мы согласились со всеми предложениями Ставки, хотя управление 21‑й армией было крайне затруднено ввиду ее большой удаленности».

26 августа Гудериан захватывает мост через Десну к северу от Шостки. Киевская операция вступает в фазу нарастания.

IV

К концу августа фланги 6‑й и 2‑й немецких армий сомкнулись. Теперь весь стратегически важный район Десна — Припять оказался в их руках. Командарм‑5 М. Потапов загнул правый фланг, бросив 15‑й стрелковый корпус на защиту Чернигова. 5‑я советская армия, избежавшая поражения как в Приграничном сражении, так и в первой фазе Киевской операции, оказалась в тяжелом положении.

Дальше — от Чернигова до Новгород — Северского — фронт был открыт. 28 августа там начала формироваться 40‑я армия: две стрелковые дивизии, одна из которых была в боях с 22 июня, а другая формировалась на месте из свежих необстрелянных подкреплений, остатки 10‑й танковой дивизии (без танков), практически уничтоженный в боях под Киевом 2‑й воздушно–десантный корпус.

От Новгород — Северского линия фронта круто сворачивала на север. Там действовал Брянский фронт. В полосе от Шостки до Рославля располагались 13‑я и 50‑я армии, включающие 16 стрелковых, 2 кавалерийские и одну воздушную дивизию. В следующие дни фронт будет усилен четырьмя стрелковыми, двумя кавалерийскими дивизиями, двумя танковыми бригадами и двумя отдельными танковыми батальонами, четырьмя авиационными полками.

2‑я танковая группа в составе пяти танковых, трех моторизованных, одной кавалерийской дивизии и моторизованного полка «Великая Германия» скользила на юг. В своем движении она выходила в тыл Юго — Западному фронту, но подставляла войскам Еременко открытый фланг.

Теперь все зависело от того, кто будет действовать быстрее. По обычной военной логике Брянский фронт, имея примерно 27 дивизий против семи, должен был выйти на тылы Гудериана раньше, чем 2‑я танковая группа дойдет до Ромн. При сложившемся соотношении сил и оперативных факторов у Ставки были некоторые основания надеяться, что «Гу–дериан и его группа будут разбиты вдребезги».

Дополнительной проблемой была 1‑я танковая группа. В конце августа она была «потеряна» разведкой Юго — Западного фронта и представляла собой опасную и неопределенную величину.

Гудериан уходит на юг, оставляя против Брянского фронта один корпус. Всю полосу от Почепа до Новгород — Северс–кого (более 100 км) охраняет единственная 29‑я механизированная дивизия.

Операция «висит» на грани разгрома, и отношения в гитлеровском руководстве резко обостряются. Гальдер просит фон Бока не удовлетворять требований Гудериана о возврате ему всех механизированных частей его группы (втянутых в Смоленское сражение). 29 августа Гальдер записывает в своем дневнике: «Сейчас фронт на юге держат в основном 3‑я танковая и 10‑я моторизованная дивизии, которые слишком удалены друг от друга. Такая обстановка сложилась научаст–ке группы Гудериана, который сам планировал эту операцию и сам во всем виноват». Гальдер, похоже, даже сожалеет о «бесцельности и хаотичности» наступления Еременко: «Я считаю неверным, что надо оказывать помощь Гудериану… [который] взял неподобающий тон по отношению к фельдмаршалу фон Боку».

31 августа развернулось сражение в районе Трубчевска, где шесть дивизий Брянского фронта при поддержке 250 танков пытались прорвать фланговое прикрытие Гудериана. В своих мемуарах Еременко насчитает на этом участке свыше шестисот танков врага — хотя во всей 2‑й танковой группе их было на этот момент 533, и три четверти ее сил были развернуты к югу от Десны.

Стык 13‑й и 21‑й армий теоретически прикрывала 40‑я армия. Реально, на шестидесятикилометровом фронте успела развернуться единственная дивизия — 293‑я стрелковая. По мнению А. Еременко, притом высказанному после войны, этих сил было вполне достаточно, чтобы остановить наступление 2‑й танковой группы.

К сожалению, Гудериан действовал не в стиле Еременко. Его танки смяли дивизию Лагутина и, сбивая не успевшие развернуться остатки 2‑го воздушно–десантного корпуса, быстро наступали на юг. 40‑я армия «растаяла», к началу сентября она существовала только на картах Ставки и командования Брянского фронта.

Гудериан не исполняет приказов фон Бока. Тот пытается отстранить сверхинициативного генерала от командования, жалуясь на него «по инстанциям» до Гитлера включительно.

6 сентября 2‑я полевая армия Вейхса форсирует Десну. Ставка переподчиняет 21‑ю армию командованию Юго — Западного фронта, что в создавшейся обстановке разумно — но уже бесполезно.

Кирпонос получает разрешение отвести полуокруженную 5‑ю армию на восток, но, как всегда, слишком поздно. Брянский фронт вновь наносит свои хаотичные неорганизованные удары. Немецкие части отходят, продолжая удерживать коммуникационную линию главных сил 2‑й танковой группы, проходящую через Почеп и Стародуб. 10 сентября Гудериан захватывает Ромны, находящиеся в 250 километрах южнее Почепаи в 200 километрах восточнее Киева. «Борьба за темп» немцами выиграна, и на этом Киевское сражение, по сути, заканчивается. Начинается агония Юго — Западного фронта.

V

«Здравствуйте, товарищ Кирпонос, товарищ Бурмис–тренко и товарищ Тупиков. Вашу телеграмму о занятии противником Ромны и поэтому о необходимости скорей^ шего отхода Ставка Верховного Главнокомандования получила… Нет сомнения, что занятие Ромны создает известное гнетущее настроение, но я уверен, что Военный совет фронта далек от этого и сумеет справиться с эпизодом у Ромны».

Пожелав командованию ЮЗФ «творческих успехов», маршал Б. Шапошников потребовал разгромить конотопскую группировку противника, причем войск с Киевского УР не снимать. Правда, он пообещал «содействие» Брянского фронта.

10 сентября утром с просьбой разрешить немедленный отход фронта в Ставку обращается маршал Буденный, которого немедленно отстраняют от должности. Вечером 11 сентября в разговоре с командованием Юго — Западного фронта Верховный предписывает снять все, что возможно, из Киевского УР для противодействия Гудериану, разрешает начать оборудование тылового рубежа по реке Псел. Одновременно Сталин информирует Кирпоноса о разногласиях между Буденным и Шапошниковым и выносит вердикт Ставки: «Киева не оставлять, и мостов не взрывать без разрешения Ставки».

Гудериан в ответ на новое наступление Брянского фронта снимает со своего открытого фланга еще полторы дивизии и бросает их на юг. Тем временем 1‑я танковая группа Клейста, обманувшая советскую разведку всех уровней, скрытно сосредотачивается на захваченном у Кременчуга плацдарме за Днепром и 12 сентября начинает наступление на юг, прорывая фронт в первые же часы операции.

Вечером 13 сентября начальник штаба Юго — Западного фронта Тупиков докладывает в Ставку:

«Положение войск фронта осложняется нарастающими темпами:

а) Прорвавшемуся на Ромны, Лохвица и на Северный Подол, Хорол противнику пока, кроме местных гарнизонов и истребительных отрядов, ничего не противопоставлено, и продвижение его идет без сопротивления. Выбрасываемые на это направление 289‑я и 7‑я дивизии будут только 14.9 и то лишь с оборонительными задачами воспрепятствовать обороной узлов Пирятин, Прилуки удару по неприкрытым тылам войск фронта.

б) Фронт обороны Кузнецова взломан окончательно, и армия [21‑я] фактически перешла к подвижной обороне. 187‑я, 219‑я, 117‑я стрелковые дивизии после боя в окружении представляют остатки.

в) Армия Потапова также не может стабилизировать фронт и ведет подвижную оборону. В стык с 37‑й армии прорвался на Кобыжча противник.

г) 37‑я армия сопротивляется более устойчиво, но и у нее обстановка нарастает не в ее пользу.

д) Началось перемешивание тылов 5‑й и 21‑й армий…

Донесение заканчивалось словами: «Начало понятной вам катастрофы — дело пары дней».

Реакция Ставки последовала незамедлительно, уже в 5:00 14 сентября:

«Командующему ЮЗФ, копия Главкому ЮЗН.

Генерал–майор Тупиков представил в Генштаб паническое донесение. Обстановка, наоборот, требует сохранения исключительного хладнокровия и выдержки командиров всех степеней. Необходимо, не поддаваясь панике, принять все меры к тому, чтобы удержать занимаемое положение и особенно прочно удерживать фланги. Надо заставить Кузнецова и Потапова прекратить отход. Надо внушить всему составу фронта необходимость упорно драться, не оглядываясь назад, необходимо выполнять указания тов. Сталина, данные вам 11.9. Шапошников».

Пятнадцатого сентября маршал Шапошников еще раз скажет о «мираже окружения», который «охватывает прежде всего Военный совет Юго — Западного фронта, а затем командующего 37‑й армией». В этот момент Гудериан уже оперирует в 60 км восточнее штаба фронта и в 200 км восточнее Киева, где оборонялась 37‑я армия.

Клейст наступает медленнее, преодолевая сопротивление, но неуклонно. 13‑го числа его танки перерезали последнюю железнодорожную магистраль, находившуюся в распоряжении Юго — Западного фронта.

Создается впечатление, что лишь 14 сентября обстановка представилась новому главкому направления (с 12 сентября) С. Тимошенко в истинном свете. Увы, именно вечером этого дня передовые отряды 3‑й танковой дивизии из группы Гудериана и 9‑й танковой дивизии из группы Клейста встретились у Лохвиц. И только 16‑го, после устного разговора с Шапошниковым, Тимошенко устно же приказал полковнику Баграмяну, вылетавшему в расположение штаба Юго — Западного фронта в Прилуках, передать Кирпоносу разрешение на отход. Увы, командующий фронтом, загипнотизированный предыдущими категорическими требованиями, просто не поверил этому известию и потратил на согласование со Ставкой последние сутки, которые у него были. Вечером 17 сентября Ставка издала официальный приказ об оставлении Киева. Однако было уже поздно.

На этот раз у немцев получилось настоящее сражение на уничтожение. Фронт был рассечен на пять котлов — частично еще до замыкания основного кольца. «Кажется, у противника большая неразбериха», — пишет Ф. Гальдер. Организованное сопротивление закончилось 26 сентября. Немцы, по их данным, захватили 665 тысяч пленных, 3718 орудий, 884 танка. По советским данным, такого количества людей в составе фронта не было вовсе, а в окружение попало 452 700 человек (без учета железнодорожных войск и, видимо, ряда тыловых организаций) и 510 орудий (без учета артиллерии 21‑й армии).

Судя по всему, немцы хватали всех, кто хоть отдаленно походил на военнообязанного, а кое–где имел место неоднократный учет одних и тех же пленных. Во всяком случае, 2‑я танковая группа вместе со 2‑й армией группы «Центр» числят на своем счету всего 39 342 пленных, в то время как группа Клей–ста — 227 719, а 6‑я армия — 212 355. Наконец, 132 985 пленных числятся взятыми силами группы армий «Центр» в «сражении за Гомель» с 21‑й армией — в которой к началу октября насчитывалось только 80 тысяч человек. Опять же справедливости ради следует признать, что в 1945 году у советских войск появились те же самые проблемы…

VI

Вполне возможно, что Киев стал крупнейшей победой Германии за всю войну, даже за обе Мировых войны — по крайней мере, он делит это место с Вяземской катастрофой октября 1941 года. Ошибки советского командования вполне очевидны, как и достижения гитлеровцев. Тем не менее, как уже отмечалось выше, все не так просто.

Целый ряд немецких генералов вообще осуждает решение фюрера на проведение Киевской операции, считая его ошибкой. По их мнению, в августе 1941 года была реальная возможность развернуть наступление на Москву. Но в этом случае группа армий «Центр» полностью повисала в воздухе и должна была решать важнейшую стратегическую задачу войны самостоятельно. Подобная ситуация противоречит основам военного искусства. Да и чисто формально — чем в тот момент располагал фон Бок? Группа Гота связана под Великими Луками. 9‑я армия сражается под Смоленском. 2‑ю полевую армию при любом решении, принятом командованием, оперативная пустота в районе Десны потянула бы на юг. Остается 4‑я полевая армия и 2‑я танковая группа. По мере продвижения к Москве их силы бы неизбежно отвлеклись — и опять–таки на открытый южный фланг. В результате к Москве подошло бы в лучшем случае два–три полевых и один–два танковых корпуса. Нет ни малейших оснований полагать, что у Гудериана с оборонительным районом Москвы получилось бы лучше, чем у Клейста с КиУРом. Иными словами, 2‑я танковая группа «завязла» бы в обороне столицы, потеряв подвижность. Нет, из такой схемы развития событий вырисовывается только один вариант: успешное советское контрнаступление под Москвой, причем не в декабре, а уже в сентябре.

Гитлер был, безусловно, прав в своем решении. Он наладил взаимодействие двух групп армий, добился грандиозной военной победы, которая на широком протяжении отбросила фронт за Днепр, создала условия для проведения операций против Крыма и Донбасса. Но главное — Киевская битва высвободила как минимум 2‑ю полевую армию, что стало важной предпосылкой осеннего наступления на Москву. После Киева оперативная и стратегическая обстановка на Восточном фронте для немцев резко улучшилась.

Оставив Киев в начале августа 1941 года, советские войска, вероятно, избежали бы окружения — но и помогли бы немцам наладить взаимодействие групп армий «Юг» и «Центр» без таких экстраординарных мер, как поворот Гудериана на юг. С учетом общей обстановки на Юго — Западном направлении, большей подвижности войск вермахта и «потери» советской разведкой 1‑й танковой группы уйти от тяжелого поражения на левобережной Украине было невозможно. В любом случае к началу сентября Южный и Юго — Западный фронт были бы отброшены за Днепр, а 5‑я армия разгромлена совместными усилиями 6‑й и 2‑й немецких армий — собственно, это произошло еще до Киевской катастрофы. За это время 2‑я танковая группа, лишенная необходимости совершать на гусеницах рейд до Лохвицы и обратно, разгромила бы войска Брянского фронта, захватила Орел и прорвалась к Туле.

Московская битва началась бы чуть раньше, чем в Текущей Реальности, не в конце, а в середине сентября — но, пожалуй, в еще более выгодных для вермахта условиях. Конечно, в этом варианте развития событий группа армий «Юг» продвинулась бы не так далеко и понесла бы чувствительное поражение под Ростовом уже в октябре–ноябре 1941 года. Возможно, в этом случае немцы в октябре не смогли бы окружить Южный фронт и прорваться в Крым. К исходу кампании линия фронта на юге проходила бы по Сивашу и где–то между рубежами рек Миус и Молочная. Но вполне вероятно, что Москве это уже не помогало.

На одной чаше весов — больше полумиллиона пленных и крупнейшая в военной истории катастрофа. На другой — значительный выигрыш темпа (как минимум в две недели) и незначительное, почти неуловимое изменение глобального стратегического баланса в пользу антигитлеровской коалиции. Что перевешивает?

I

Мы оставили группу армий «Север» в первых числах июля, когда 56‑й моторизованный корпус Манштейна захватил Даугавпилс, 41‑й моторизованный корпус Рейнгарта взял Екабпилс (Крустпилс) и форсировал Западную Двину, 18‑я полевая армия преследовала 8‑ю советскую армию, отходящую к Риге, а 16‑я продвигалась к Западной Двине вслед за 4‑й танковой группой. Эта армия не имела в сложившейся обстановке определенной задачи и скорее мешала развертыванию операций за Западной Двиной, чем способствовала наступлению.

2 июля группа армий «Север» возобновила наступление и сразу же всеми участвующими в операции войсками вырвалась за Двину. Произошло это благодаря неразберихе, царящей в штабе Северо — Западного фронта, где как раз происходила смена командования: 4 июля вместо Ф. Кузнецова фронт возглавил П. Собенников, ранее командовавший 8‑й армией. По официальной советской версии руководство «неправильно поняло» директиву Ставки от 29 июня и начало отступление на Псков. Приказ на отход был отдан Ф. Кузнецовым 30 июня. 1 июля он был отменен новым начальником штаба фронта Н. Ватутиным, а самому фронту поставлена активная задача — ликвидировать плацдармы противника у Круспилса и Даугавпилса. Правда, если учитывать реальное соотношение сил, то становится ясно, что выполнить эту задачу соединения фронта не имели ни малейшего шанса. Поэтому возникает вопрос — а не был ли изначальный приказ Кузнецова в данной обстановке наиболее осмысленным? С третьей стороны, этот приказ исходил из возможности развертывания четырех свежих дивизий прибывающего в полосу фронта 41‑го стрелкового корпуса на рубеже старых укрепрайонов в районе Острова уже 2–3 июля — в реальности же корпус не сумел сделать это и к 5–7 июля.

Пока командование решает, должны ли армии наступать, отступать или вести жесткую оборону, войска находятся в движении и не готовы к выполнению ни одной из этих задач. Приказ приходит в корпусные и дивизионные штабы только в ночь на 2 июля, он требует от 8‑й и 27‑й армий начать активные действия утром в 10:00. Но 4‑я танковая группа перешла в наступление на пять часов раньше, сбила перестраивающиеся для атаки части Северо — Западного фронта и к исходу дня прорвалась к Резекне.

Штаб фронта вновь потерял управление своими армиями, которые опять отступали по расходящимся направлениям, открывая дорогу на Псков. Немецкий прорыв развивается очень быстро: 4 июля Рейнгарт захватывает мосты через реку Великая, 6‑го взят Остров, 10‑го — Псков.

В возникшей — достаточно простой — оперативной обстановке фон Лееб сделал все ошибки, какие только были в его силах. Прежде всего он поворачивает 18‑ю армию на Таллин. Это означает, что дважды разбитая 8‑я советская армия, в силу инерции откатывающаяся в Эстонию, неожиданно получит возможность сыграть историческую роль: целых полтора месяца она будет отвлекать треть пехотных дивизий группы армий «Север» от сколько–нибудь осмысленных боевых задач.

В оправдание решения фон Лееба ссылаются обычно на значение Таллина как передовой базы Балтийского флота. Но этот флот ничем не мешал ни группе армий «Север», ни плану «Барбаросса». К середине июля он находился под постоянным наблюдением с воздуха и к тому же был практически блокирован активными минными постановками. В рамках логики, заложенной в развертывание «Барбароссы», немцам было желательно, чтобы советские корабли оставались в Таллине как можно дольше. Этого было легко достичь, просто оставив Таллин в покое.

Конечно, при стремительном продвижении группы армий «Север» на восток, 8‑я армия, остающаяся в Эстонии, приобрела бы все выгоды удаленной фланговой позиции. Поэтому отвлечение каких–то сил на ее блокаду было неизбежно. Но «какие–то силы» — это все–таки не три корпуса с усилением!

Состояние 8‑й армии не являлось для немцев секретом. Конечно, на Таллинском плацдарме она могла быть усилена, но не радикально. Свободных сил на северо–западе у советского командования практически не оставалось, да и доставка их в Таллин сопряжена со значительными трудностями и потерей времени. В этих условиях фон Лееб имел все основания надеяться, что в том маловероятном случае, если советские войска все–таки перейдут в наступление с Таллиннского плацдарма, когда основные силы группы армий выдвинутся к востоку от Чудского озера, оставленные в Прибалтике обсервационные части (скажем, 58‑я и 291‑я дивизия) «выкрутятся» своими силами. Риск такого решения неизмеримо меньше того, на который пошел Гудериан, поворачивая свою танковую группу на Ромны.

Заняв таким образом 18‑ю армию, фон Лееб дал некоторый простор для инициативы остальным войсковым соединениям, которые в сложной пересеченной, достаточно бедной дорогами местности Прибалтики начали мешать друг другу. Однако пользы это не принесло: 16‑ю армию командующий задерживает у Даугавпилса, чтобы прикрыть стык с группой армий «Центр», в тот момент совершенно не угрожаемый. Теперь, когда сил на направлении главного удара стало откровенно не хватать, фон Лееб решил, что 4‑я танковая группа потеряет слишком много сил и времени в борьбе за Псковский укрепленный район. В этой связи он приказывает 56‑му моторизованному корпусу развернуться вместо Пскова на Опочку, как бы меняя оперативную линию с ленинградского направления на московское. Имелся в виду не то обход Пскова с юга, не то выдвижение к Великим Лукам с севера и дальнейшее следование на Валдай. Поскольку болота и леса междуречья Великой и Ловати не способствовали ни первому, ни второму маневру, да и сил для сколько–нибудь серьезных действий было выделено недостаточно, операция была отменена, и 56‑й корпус возвращен на Псковское направление. Однако и там ему была поставлена самостоятельная задача: в то время как Рейнгарт наступал на Ленинград через Лугу, Манш–тейн должен был прорваться через Новгород к Чудово.

Распыление сил принесло свои плоды. Ни та, ни другая группировка успеха не имели, и уже не так важно, было ли причиной этому героическое сопротивление советских войск на спешно построенной усилиями тысяч ленинградцев Лужс–кой оборонительной линии или же условия местности. В середине июля корпус Манштейна неожиданно был атакован под Сольцами двумя потрепанными дивизиями 11‑й армии

(183‑й и 21‑й танковой) и двумя свежими дивизиями (70‑й и 237‑й) из резерва Северного фронта, в чье ведение переходил Лужский рубеж. В результате Манштейн попал в критическое положение, и о дальнейшем наступлении на Новгород ему пришлось забыть. 19 июля фон Лееб прекратил наступление до подхода 16‑й армии и восстановления связи корпуса Рейнгарта с 18‑й армией.

Операции группы армий «Север» разворачивались медленно и методично. 22 июля 18‑я немецкая армия перешла в наступление и рассекла 8‑ю армию, обороняющуюся в Эстонии, на две группировки, одна из которых отходила к Таллину, а другая — к Нарве. Заметим, что 4‑я танковая группа, выдвинувшаяся к реке Луге в ее среднем течении, не предприняла никаких попыток сорвать отход из Эстонии 11‑го корпуса 8‑й армии.

Казалось бы, после захвата Пярну и Тарту уже ничто не мешало фон Леебу оставить в покое Таллин, блокированный с суши и с моря и окончательно переставший быть оперативным фактором. Тем не менее прямое наступление главных сил 18‑й армии на столицу Эстонии продолжается.

Размеры плацдарма сокращаются, и немецкие атаки приобретают все более лобовой характер. Соответственно, возрастает сопротивление 10‑го корпуса 8‑й армии и отрядов моряков, брошенных на защиту города. Поскольку немцы потеряли преимущество в подвижности, оборона носит упорный и устойчивый характер.

Немцам приходится брать город грубой силой, и суточные потери сторон сразу становятся соизмеримы.

Таллин продержался до 28 августа, после чего последовали бои за и без того уже блокированные острова Моозундского архипелага. Этим до конца октября занимался полный 26‑й армейский корпус 18‑й армии — 61‑я и 217‑я пехотные дивизии.

В течение почти трех недель на фронте реки Луга активных операций не велось. Только 8 августа немцы перешли в наступление с плацдармов у Кингисеппа, а 10‑го возобновились атаки в направлении на Лугу и Новгород. В течение нескольких дней Лужская линия обороны была прорвана на севере и на юге.

На севере района не было пространства для маневра — фланг упирался в открытое море, все дороги вели в одном очевидном направлении — на Ленинград. На юге, где немцы наносили главный удар, им отчаянно не хватало сил, и прежде всего — пехоты. Как только противник развернул наступление на Новгород, советское командование 12 августа силами 11‑й, 27‑й и только что сформированной между ними 34‑й армий исключительно опасное для гитлеровцев наступление в обход озера Ильмень с юга. Продвижение достигло 60 километров, начал вырисоваться глубокий охват фланга наступающего на Новгород 56‑го моторизованного корпуса 4‑й танковой группы с выходом на его тылы.

Руководство ОКХ реагировало крайне нервно. Оно не только сняло из–под Новгорода и Луги две моторизованные дивизии, направив их на ликвидацию кризиса под Старой Руссой, не только ввело в действие на этом направлении основные силы 16‑й армии, но и перебросило сюда элитный 8‑й авиакорпус и 39‑й моторизованный корпус из группы Гота, жизненно необходимый у Смоленска. В итоге 56‑й моторизованный корпус оказался раздерган, а его место на правом фланге наступления на Ленинград занял 39‑й моторизованный корпус, так и не возвращенный Готу.

Такое массирование соединений, пусть и запоздавшее, привело к разгрому 34‑й армии и создало условия для дальнейшего наступления группы армий фон Лееба. Уже 18 августа был захвачен Новгород, на следующий день части 39‑го мотокорпуса выходят к железнодорожной магистрали Ленинград — Москва в районе Чудово. Одновременно 41‑й мотокорпус наступает непосредственно на Ленинград, его поддерживают свободные от боев за Таллин соединения 18‑й армии. Связь между этими операциями обеспечивается наступлением от Чудово к Киришам. Именно здесь по всем военным законам должен состояться главный удар с дальнейшим развитием наступления по берегу Волхова к Свири на соединение с финской армией. Но в действительности немецких войск в этом районе почти нет — основные силы повернуты на Ленинград и для окружения 48‑й армии. По сути, в конце августа фон Лееб ведет одновременно три наступления — на Таллин, на Ленинград и «как бы на Москву» южнее озера Ильмень в районе Старой Руссы с участием части сил 56‑го танкового корпуса. Не приходится удивляться тому, что операция постепенно выдыхается.

II

Как уже говорилось, Финляндия начала войну 29 июня. Ее Юго — Восточная армия наступала в лесах и озерах Карельского перешейка. Вторая армия, Карельская, действовала между Ладожским и Онежским озером. Далее к северу действовал 3‑й финский армейский корпус, подчиненный германской армии «Норвегия», включающей в себя еще два немецких корпуса — 36‑й и горнострелковый.

По плану «Барбаросса» армия «Норвегия» должна была овладеть Мурманском с его незамерзающим портом. Перед финскими войсками была поставлена достаточно неопределенная задача «содействовать захвату Ленинграда» продвижением по обе стороны Ладожского озера.

Политическое положение Финляндии было очень сложным. Участие в войне было обусловлено как событиями 1939–1940 годов, так и военной и экономической зависимостью

Финляндии от Германии. Кроме того, советская авиация 25 июня бомбила финскую территорию.

Трудно ответить на вопрос об осмысленности этих бомбардировок. С одной стороны, Финляндия в тот момент войну Советскому Союзу не объявила — а Советский Союз, судя по всему, делать это не собирался. С другой стороны, Финляндия грубо нарушила принцип нейтралитета, предоставив свою территорию для размещения германских войск и авиации, а некоторые финские части уже были непосредственно подчинены немецкому военачальнику — командующему армией «Норвегия» Н. Фанкельхорсту. Участие Финляндии в войне рассматривалось в плане «Барбаросса» как само собой разумеющееся — и финское военное руководство еще в мае–июне отрабатывало с немцами планы совместных операций. Более того, в ночь на 22 июня немецкие корабли, базирующиеся на финские порты, начали постановку мин в нейтральных водах Финского залива. Наконец, с территории Финляндии (либо через нее) производились рейды немецкой авиации для постановки мин у Кронштадта. Вопрос о законности налетов на Финляндию в этих условиях не стоит (как бы ни хотелось финнам сегодня доказать обратное) — однако именно эти налеты дали Финляндии повод вступить в войну. Без них это вступление, несомненно, тоже произошло бы — но несколько позднее, что было бы выгоднее для Советского Союза.

Финляндское руководство, отличавшееся изрядной болтливостью, в начале войны неоднократно заявляло, что заинтересовано в полном уничтожении России Германией, в исчезновении Петербурга и в создании новой границы как минимум по линии Невы, Ладожского и Онежского озер и Беломорканала. Иногда приходится слышать утверждения, что К. Маннергейм, командующий финской армией и бывший генерал–лейтенант Российской Империи, выступал против войны с Россией, а когда она разразилась, всячески саботировал активные действия, в частности, стремился не проводить операций против Ленинграда и Мурманской железной дороги. О последнем он сам пишет в своих мемуарах — но, как известно, язык (а также перо) даны политику для того, чтобы скрывать свои мысли. Более того, в своем воззвании к финской армии Маннергейм прямо провозгласил, что целью наступления являются «свобода Карелии и Великая Финляндия»

В любом случае финские операции на фронте советских 23‑й и 7‑й армий четко делятся на два этапа. За два месяца наступления финны дошли до старой государственной границы 1939 года. Затем под Ленинградом они остановились на линии Карельского укрепрайона, для штурма которого не имели ни войск, ни тяжелой артиллерии. А вот в Карелии, где такого укрепрайона не было, они продолжили наступление и в сентябре, к концу месяца вышли на рубеж реки Свирь и даже форсировали ее.

2 октября финны заняли Петрозаводск, через который проходила Мурманская (Кировская) железная дорога. Эта нитка длиной свыше 1000 километров, построенная китайцами в 1915–1916 годах, теперь держала на себе весь Карельский фронт. Перед самой войной была начата строительством ветка от Архангельска до станции Беломорск (Сорока), с введением которой Мурманск получал связь с остальной страной, минуя Петрозаводск. Зимой 1941/42 года, после замерзания Белого моря, эта линия какое–то время обеспечивала единственную коммуникацию с союзниками.

Возникшая в Карелии линия фронта просуществовала до середины лета 1944 года без существенных изменений — но нет никаких оснований говорить о том, что Финляндия «демонстрировала лояльность бывшей метрополии». Весной 1942 года финны даже попытались проявить некоторую активность под Ленинградом, однако затем перешли к тактике выжидания. Маннергейм не отказывался принять участие в планируемом немцами наступлении на Ленинград в августе 1942 года, но обусловил его успехом немецких действий. Поскольку такое наступление сорвалось, финны тоже не пошевелили пальцем «для общего дела».

Но в плане альтернативной истории для нас интересно даже не это. Считается, что во время войны Финляндия продолжала оставаться демократическим государством: у нее существовал многопартийный парламент (правда, недовольные войной парламентарии быстро оказывались за решеткой) и свободная пресса (правда, подвергаемая жесткой цензуре). Наконец, в состав финляндского руководства входил лидер социал–демократической партии В. Таннер.

Тем не менее именно демократическая Финляндия осуществила на оккупированной ею территории Карелии единственный в своем роде опыт воплощения антиутопии — в духе романа Карин Бойе «Каллокаин». Не успевшее эвакуироваться население Карелии было разделено на «соплеменных» и «несоплеменных» жителей. Первых (к ним в первую очередь относились православные карелы) оставили в покое, зато вторым было уделено особое внимание. Значительную их часть, признанную наименее «лояльной», просто загнали в концентрационные лагеря — что само по себе уже являлось вопиющим нарушением признаваемых Финляндией международных конвенций. Остальное же «несоплеменое» население было поставлено под постоянный надзор и контроль со стороны финских властей. Причем речь идет не о простых «внешних» ограничениях типа комендантского часа, запрещения передвигаться между населенными пунктами без пропусков или периодических облавах. Нет, финны с протестантской пунктуальностью занялись тотальной регламентацией быта и личной жизни людей — вплоть до составленного в конце 1941 года оккупационной администрацией списка имен, которыми следует называть новорожденных при крещении в церкви. Были, например, строжайше запрещены… танцы. За любое отступление от правил следовало наказание — штраф, порка либо отправка в концлагерь.

Это имело целью не месть и не стремление к тотальному уничтожению или порабощению «нефиннов» — просто финская администрация считала, что таким образом приобщает нецивилизованных «рюсся» к европейскому порядку и культуре. Можно подозревать, что в случае победы Финляндии подобный эксперимент по социальному упорядочению общества был бы постепенно перенесен и на самих финнов…

По условиям местности германская армия «Норвегия» была вынуждена наступать на нескольких изолированных направлениях. Горнострелковый корпус действовал в направлении Мурманска и Полярного. 36‑й армейский корпус с 6‑й финской пехотной дивизией пытался продвинуться на Кандалакшу, 3‑й финский корпус наступал двумя колоннами через Кестеньгу и Ухту на Лоухи и далее на Кемь. Карельская армия частью сил обозначила свое присутствие в районе Ругозера, севернее Медвежьегорска. Сплошного фронта не было, а у немецких войск отсутствовал опыт действий в лесах и тундре. Вдобавок сказалось почти полное отсутствие дорог, хотя бы грунтовых, по советскую сторону границы.

В результате выйти к Мурманской железной дороге нигде так и не удалось. Постепенно наступление заглохло: у Лоухи к середине августа, на Кандалакшском направлении немцы предприняли последнюю атаку в сентябре, но за две недели сумели продвинуться лишь на полтора десятка километров.

Горнострелковый корпус напрягал все усилия, чтобы продвинуться к Мурманску, его поддерживал 5‑й Воздушный флот. Но здесь немцам не удалось ни захватить реальное преобладание в воздухе, ни выйти войсками на оперативный простор — слишком ограничены были возможности для маневренной войны, которую немцы умели вести лучше всего.

Последняя попытка преодолеть оставшиеся 50 километров, прорвавшись к Мурманску по кратчайшей дороге, была предпринята 7 сентября. Однако контрударом Полярной дивизии с 15 по 29 сентября германские войска были отброшены на исходное положение по рубежу реки Западная Лица. На ней фронт и стабилизировался до осени 1944 года — хотя в устье реки у немцев остался плацдарм на восточном берегу, а в апреле 1942 года советским войскам удалось отбросить противника на десяток километров за Большую Лицу в ее верхнем течении.

На северном стратегическом фланге германские войска завязли в советской обороне, не сумев решить ни одной из стоящих перед ними задач. Штаб ОКХ взирал на это с олимпийским спокойствием, а Гитлер в своем приказе возложил ответственность за поражение на условия местности.

С течением войны значение Мурманска уменьшалось — налаживались линии снабжения через Иран и через Дальний Восток. Но в 1941–1942 году роль Севера в поставках снабжения была очень велика. В случае потери Мурманска снабжение пришлось бы переключить на один Архангельск — но, во–первых, этот порт зимой замерзает, во–вторых, удлиняется маршрут, а в третьих — заняв Кольский залив, немцы смогли бы использовать его для атак против конвоев, идущих вокруг Кольского полуострова и через горловину Белого моря. Таким образом, Мурманск и Кировскую железную дорогу на участке Мурманск — Медвежьегорск следовало рассматривать как цели стратегического значения, по масштабам равные если не Москве и Ленинграду, то, во всяком случае, Донецку, Ростову–на–Дону или Сталинграду. И остановку наступления вермахта следует расценивать как тяжелое стратегическое поражение Германии.

Между тем стратегическое положение советских войск в Заполярье было очень тяжелым. Их линия снабжения имела «плечо» свыше тысячи километров и проходила не перпендикулярно, а параллельно линии фронта. Для того, чтобы если не уничтожить Карельский фронт, то хотя бы сильно усложнить его снабжение, немцам было достаточно прервать эту линию в одной–единственной точке. Как всегда в местности, бедной дорогами, исход операции зависел от контроля над несколькими важными пунктами. Именно поэтому боевые действия на севере должны были вестись в логике горной войны, то есть представлять собой маневренные операции сравнительно небольших по численности боевых групп. В Первую Мировую войну в Итальянских Альпах немцы наглядно продемонстрировали под Капоретто, как это делается.

Цель, поставленная перед войсками Н. Фалькерхорста, оправдывала любой риск. В конце концов, трудно придумать более благодарную задачу для воздушных десантников, нежели захват ключевых пунктов на железной дороге, пролегающей параллельно фронту на расстоянии 100–200 километров от него. Особенно если по этой дороге идет непрерывный поток военных материалов.

III

В ночь на 28 августа началась эвакуация из Таллина 10‑го армейского корпуса, береговых частей, тылов 8‑й армии и Балтийского флота, советских учреждений. Оборона города уже разваливалась. Части и соединения грузились на транспорта под прикрытием огня корабельной артиллерии. Отход и посадка на суда произошли достаточно организованно (при плановой загрузке 25 300 человек удалось погрузить 27 800 человека). Однако еще около 5000 солдат остались на таллинских пирсах; при этом транспорты «Тобол», «Вторая Пятилетка» и ледокол «Кришьянис Вальдемара» ушли пустыми.

Таллинская военно–морская база была блокирована минными полями противника; к действию против кораблей подготовились пикировщики 8‑го воздушного корпуса Рих–тгофена. Советская авиация, действующая с аэродромов Ленинграда и Кронштадта, прикрыть транспорта на переходе не могла.

Управление движением отрядов на переходе организовано не было. Командующий Балтийским флотом адмирал

В. Трибуц стянул базовые тральщики для обеспечения прорыва боевых кораблей (ядра флота), оставив войсковым транспортам совершенно недостаточные тральные силы. Результатом стал один из крупнейших в военно–морской истории разгром конвоя.

Из Таллина в рамках операции флота вышло 153 боевых корабля и катера, а также 75 вспомогательных судов КБФ. Кроме этого, вместе с силами флота находилось неустановленное количество малотоннажных гражданских судов и различных плавсредств. Последние никакому учету не поддаются, поэтому далее будем говорить исключительно о силах и средствах, подчиненных Военному совету КБФ. До Кронштадта дошли крейсер (100 %), два лидера (100 %), пять эсминцев из десяти (50 %), шесть сторожевых кораблей из девяти (66 %), девять подводных лодок из одиннадцати (82 %), две канонерские лодки из трех (66 %), десять базовых тральщиков (100 %), шестнадцать тихоходных тральщиков из восемнадцати (89 %), три электромагнитных тральщика (100 %), двадцать шесть катерных тральщиков (100 %), тринадцать торпедных катеров из четыр — надцати (93 %), двадцать три катера МО из двадцати пяти (92 %), три сетевых заградителя (100 %)и 32 судна из 75 (43 %). При этом из принятых на борт кораблей и судов 27800 человек погибло около 110 ОО человек, в том числе немногим более 3000 — гражданские лица.

Однако даже такой результат означал полное банкротство стратегии фон Лееба под Таллином. 29 августа он наконец взял город — однако Балтийский флот с его весьма значимой для последующих событий артиллерией ушел в Кронштадт, не потеряв боеспособности. 8‑я армия (и даже обреченный, по мнению немецкого командующего, 10‑й корпус, обороняющий Таллин) понесли тяжелые потери, но уничтожены не были и приняли участие в обороне Ленинграда. В отрицательном балансе группы армий «Север» — зря потраченное время и потери от прямого штурма укрепленного города, защищаемого корабельными орудиями.

IV

Овладение Таллином позволило фон Леебу вновь активизировать наступление на Ленинград. 7 сентября частями 39‑го моторизованного корпуса была захвачена Мга — таким образом, немцы перерезали последнюю магистраль, снабжающую город.

Мга, важнейший узел дорог, являющийся оперативным центром всей позиции к югу от Ладожского озера, оказался прикрыт только ротой саперов и сводным отрядом майора Лещева без какой–либо артиллерии. На следующий день 1‑я дивизия НКВД попыталась отбить город, но немцы успели сосредоточить в этом районе части двух корпусов. В тот же день 7 сентября немцы захватили Синявинские высоты, а 8 сентября вышли к побережью Ладожского озера у Шлиссельбурга и рассекли Ленинградский фронт пополам, отрезав 42‑ю и 55‑ю армии от 54‑й и 52‑й. Началась блокада Ленинграда. Однако Шлиссельбургскую крепость, лежащую на острове в сотне метров от берега, советским войскам удалось удержать, что предопределило неудачу попыток немцев форсировать Неву в верхнем течении.

Ставка, понимая, что на Северо — Западном направлении назревает катастрофа, своими масштабами и последствиями превосходящая Киевскую, приказала деблокировать город. Войска 54‑й армии возглавил маршал Кулик. Сентябрьские бои 54‑й армии описывались многократно, но всегда невнятно. В итоге все закончилось тем, что Кулику удалось продвинуться на несколько километров и выйти на берег Черной речки. Тем временем все пространство между нею и Невой было превращено немцами в единый укрепленный район, который удалось прорвать только в 1943 году.

До середины сентября фон Лееб штурмовал Ленинград со стороны Пушкина, Колпино и Урицка. Немцы смогли выйти к побережью залива между Стрельной и Володарским, захватив конечную станцию городского трамвая. Продвин–гаясь дальше в западном направлении, они заняли Петергоф. Однако у Пулковских высот наступление остановилось. Здесь наступил позиционный тупик: лучшие части группы армий «Север» перемалывались в прямых атаках на наиболее защищенный сектор обороны города. Тем временем части 8‑й советской армии, укрепившиеся на Ораниенбаумском плацдарме, постоянно создавали фланговую угрозу для немецких войск. 11 сентября командование Ленинградским фронтом принял маршал Жуков. В ближайшие дни немецкое наступление окончательно захлебнулось.

Более того, даже прорыв внешнего оборонительного обвода города, маловероятный сам по себе, не сулил фон Леебу ничего, кроме боев на уничтожение в большом городе, прекрасно к таким боям подготовленном.

«На улицах и перекрестках были возведены баррикады и противотанковые препятствия общей длиной 25 километров, построено 4100 дотов и дзотов, в зданиях оборудовано более 20 тысяч огневых точек. Заводы, мосты, общественные здания были заминированы и по сигналу взлетели бы на воздух — груды камней и железа обрушились бы на голову вражеских солдат, завалы преградили бы путь их танкам.

Гражданское население, не говоря уже о солдатах и матросах, готовились к уличным боям. Идея борьбы за каждый дом […] ставило целью уничтожение вражеской армии».

Конечно, ситуация в сентябре 1941 года была критической для защитников Ленинграда. Корабли Балтийского флота готовили к взрыву и уничтожению. Считалось, что город падет со дня на день. Однако дни проходили — а решительного успеха видно не было. Здесь в операцию вмешался фактор времени — после Киевского сражения немецкое командование не могло уже откладывать решающее наступление на Москву. В середине сентябре ОКХ забрало у фон Лееба остатки 4‑й танковой группы (в ней осталась примерно половина первоначальных сил), чтобы перебросить ее в полосу группы армий «Центр».

Наступление под Ленинградом остановилось окончательно. Немецкие мемуаристы хором приписывают это уходу танковых войск — якобы таким образом Гитлер отобрал у них победу. Между тем именно немцы всячески избегали использовать танки при лобовом штурме вражеских позиций, тем более сильно укрепленных. А пространства для какого–либо маневра подвижными силами под Ленинградом уже не оставалось.

Пусть Ленинград и был «самым большим в Европе лагерем военнопленных», но этот «лагерь» продолжал производить боеприпасы и боевую технику, обеспечивал существование трех армий и Балтийского флота и по–прежнему приковывал к себе группу армий «Север».

До середины сентября все предыдущие действия фон Лееба были обусловлены или первоначальной схемой стратегического развертывания, или инерцией наступательного движения, или же инициативой командиров отдельных корпусов. Исключение составляет Таллинская операция, которая была вполне самостоятельной, но полностью ошибочной.

В октябре 1941 года фон Лееб впервые за всю компанию попытался провести осмысленный оперативный маневр, который, начни он его месяцем раньше, мог бы привести к падению Ленинграда и грандиозной немецкой победе на севере. Сильный удар вдоль реки Волхов на Тихвин и далее на Свирь позволил бы немецким войскам соединиться с финскими к востоку от Ладожского озера. Линия снабжения по

Ладоге, названная впоследствии «Дорогой жизни», единственная магистраль, позволяющая снабжать если не город, то хотя бы фронт, была бы немедленно потеряна. Это означало разгром.

Однако к этому моменту из подвижных соединений в группе армий «Север» остался только крайне ослабленный 39‑й моторизованный корпус. Лееб собрал на Волхове все резервы, до которых мог дотянуться, вновь оголил стык с группой армий «Центр» (что, как мы увидим в следующем сюжете, имело очень далеко идущие последствия) и все–таки прорвал советскую оборону на реке Волхов.

Но наращивать успех было нечем. 8 ноября немецкая ударная группировка, вытянувшись на добрую сотню километров, овладела Тихвином. Большего немецкие войска сделать не могли.

Огромным напряжением сил советское руководство быстро построило железнодорожную ветку, идущую к Новой Ладоге в обход Тихвина. 12 ноября войска Ленинградского фронта перешли в контрнаступление и в первых числах декабря отбили город. Немцы начали поспешное отступление. К Новому году фронт вновь стабилизировался на реке Волхов.

V

На начало сентября 1941 года в Ленинграде оставалось около 2 500 ООО человек гражданского населения, в том числе 400 ООО детей. Еще около 500 000 человек входили в состав Ленинградского фронта. Таким образом, через Ладогу нужно было снабжать около 3 000 000 человек. Возможно, и больше — за лето в район Ленинграда было эвакуировано огромное количество беженцев из Прибалтики и Белоруссии, которых подсчитать было невозможно. Часть из них успели вывезти на восток до замыкания кольца, часть осталась в городе. Вдобавок городу и фронту требовалось горючее и сырье для многочисленных ленинградских заводов, работающих на оборону.

Ладожское озеро, крупнейшее в Европе, с глубинами до 200 метров, сравнимо с небольшим морем. Весной и осенью судоходство затруднено из–за жестоких штормов. В период ледостава и вскрытия льдов переправа через Ладогу невозможна.

С учетом всех факторов, за период с 12 сентября по 1 января в город удалось доставить 45 685 тонн продовольствия или примерно 415 тонн в день. В пересчете на одного человека это соответствует «нормам» снабжения Варшавского гетто. Так что, говоря о «самом большом концентрационном лагере в Европе», немцы были не столь далеки от истины.

Руководство города пошло на страшный шаг. Оно приняло решение «распределять продукты питания так, чтобы затраты человеческой энергии за трудовой день были в какой–то мере восстановлены, по крайней мере для той категории рабочих, труд которых решал судьбу обороны». Остальные обрекались на медленную голодную смерть.

Солдаты в окопах получали 2593 калории ежедневно. Это меньше «мирной» нормы для взрослого мужчины (3000–3500 калорий), но сравнимо с пайками личного состава внутренних районов страны — 2822 калории. В тылу Ленинградского фронта паек составляя 1605 калорий. Рабочие получали 1087 калорий — втрое меньше необходимого. Дети до 11 лет — 684 калории, служащие — 581 калорию, иждивенцы — 466 калорий. Приведенные нормы являются условными: «..мясо отпускалось редко, чаще всего его заменяли другими продуктами: яичным порошком, консервами, студнем из бараньих кишок, растительно–кровяными зельцами. Были и такие дни, когда ни мяса, ни жиров население не получало вообще».

За блокаду, по советским официальным данным, умерло от голода 641 803 человека. С учетом смертности среди эвакуированных и смертности новорожденных цифра воз — " растает до миллиона человек, что согласуется с западными источниками.

В этой связи даже в советское время иногда говорили, что Ленинград следовало сдать, что его оборона представляет собой одно из преступлений сталинского режима. Сегодня эта мысль повторяется чаще и чаще.

Однако совершенно не очевидно, что судьба жителей Ленинграда была бы менее трагичной, окажись они не в блокаде, а в оккупации. Не говоря уже о том, что Гитлер требовал полного уничтожения города с передачей освободившейся (от людей) территории финнам, очень сомнительно, чтобы группа армий «Север» сумела бы наладить снабжение трехмиллионного города, даже если бы такая задача была перед ней поставлена. Более того, точно такая же картина, как в Ленинграде, наблюдалась и в его пригородах, занятых немцами — всеобщий голод и смерть. Под оккупацией она была особенно жуткой.

Что же касается чисто военных последствий сдачи Ленинграда (добровольной — в целях спасения мирных жителей или вынужденной, если бы фон Леебу удалось замкнуть второе кольцо к востоку от Ладожского озера), то положение Советского Союза после этого становилось отчаянным.

Прежде всего в плен попадает 500 ООО солдат Ленинградского фронта — катастрофа, превосходящая Минскую и соизмеримая с Киевской. Уничтожается Балтийский флот. Резко ухудшается положение Карельского фронта. Далее немцы разворачивают 16‑ю и 18‑ю армии от Малой Вишеры к Пестово, прикрывая фланги финскими войсками. Если сдача города происходит до середины сентября, немцы, разумеется, не будут перебрасывать 4‑ю танковую группу под Вязьму, а направят ее на Валдай. Далее, в зависимости от оперативной ситуации (определяемой в основном тем, насколько катастрофа под Ленинградом сказалась на положении Северо — Западного фронта), эта танковая группа может наступать на Калинин — или, что гораздо выгоднее, на Рыбинск и Ярославль. В последнем случае немцы глубоко обходят Москву с северо–востока и перерезают железнодорожную линию, идущую на Архангельск и далее вдоль Белого моря к магистрали Петрозаводск — Мурманск. Это ставит Карельский фронт в критическое положение. Вряд ли при таком развитии событий Мурманск удержится, и тогда на севере разразится еще одна катастрофа.

Битва за Москву в этом случае будет происходить в значительно более благоприятных для немцев условиях, нежели это было в Текущей Реальности.

VI

К середине ноября на севере окончательно установился позиционный фронт. Поскольку трагичность положения Ленинграда была очевидна, сразу же начались попытки прорвать блокаду. Делалось это на самом очевидном и самом укрепленном из всех возможных направлений, преимущество которого заключалось лишь в одном: оно выводило с юго–востока самым кратчайшим путем к Неве и Ленинграду.

Сегодня эти места выглядят так же, как и 68 лет назад.

Низменная болотистая равнина, ровная как стол, над которой на 10–15 метров поднимаются Синявинские высоты, укрепленные немцами и превращенные ими в наблюдательный пункт и ключевую оборонительную позицию. Над всей местностью господствует «мрачная громада 8‑й ГРЭС, дававшая врагу не только отличные возможности для наблюдения, но и превосходные условия для оборудования огневых позиций с надежными убежищами в подземных этажах»: В 1941 году в глубине вражеской обороны, не более чем в тысяче метров от линии берега, возвышались два огромных кургана из шлака, накопленного за 10 лет работы ГРЭС. Сейчас курганы исчезли, но песчаные карьеры впереди них, где немцы установили минометные позиции, сохранились, как и эстакады, идущие с обеих сторон к зданию ГРЭС и равные вблизи здания его высоте (здесь также стояли тяжелые минометы).

«Есть еще на левом берегу между двумя песчаными карьерами перекресток дорог. Солдаты зовут его «паук». Это страшное место, в атаках и контратаках обе стороны стараются обойти его. Оно никем не занято, но и наши, и немецкие тяжелые батареи пристреляли его и накрывают с абсолютной точностью. Очень уж четкий ориентир».

Переправа через Неву была возможна только в темное время суток — днем ни одна лодка не могла пересечь пятисотметровую реку.

Кюхлер, сменивший фон Лееба на посту командующего группой армий «Север», прекрасно понимал, что наступление начнется здесь. Он приложил все усилия, чтобы «перенасытить» позиции в «бутылочном горлышке» пехотой и артиллерией. А со времен Первой мировой было ясно, что атака таких позиций ведет к огромным потерям — и они вовсе не гарантируют результат…

Но существовал ли иной вариант действий? В блестящем романе А. Злобина «Самый далекий берег» как эвентуальная возможность описывается фантастическая операция, проводимая с Ораниенбаумского плацарма. Действительно, оперативное направление Ораниенбаум — Луга — Псков выводило советские войска на коммуникации группы армий «Север». Именно поэтому, не сумев вовремя ликвидировать Ораниенбаумский плацдарм, немцы подвергали свою блокадную линию опасности. Если вместо наступления через Неву сосредоточить силы 67‑й армии и Невской оперативной группы на плацдарме, то при поддержке всей артиллерией Балт–флота есть шансы прорвать здесь фронт достаточно малочисленного левого крыла 18‑й армии. А в разгар контрманевра Кюхлера, направленного на отражение внезапной угрозы, Северо — Западный фронт переходит в наступление ударом из района Старой Руссы через озеро Ильмень и далее — в обход хорошо укрепленного немцами Новгорода — прямо на Псков. Пользуясь преимуществом в подвижности, немцы, конечно, не допустили бы разгрома группы армий «Север» — по крайней мере, в 1941 и 1942 годах. Но удержать при этом позиции под Ленинградом и южнее Ладожского озера они бы уже не смогли.

Конечно, эта операция чересчур умозрительна, содержит слишком много «если» и слишком рассчитана на удачу. Тем не менее зимой и весной 1942 года Ставка попыталась осуществить нечто подобное в несколько упрощенном (и более надежном) варианте. Увы, также и с совершенно негодными исполнителями. Ею был запланирован двойной удар на Лю–бань — это не стратегические фланги немецкого позиционного фронта на севере, но хотя бы и не очевидное всем «бутылочное горлышко» Синявинского плацдарма. 2‑я ударная армия, возглавляемая бывшим заместителем наркома внутренних дел Г. Соколовым, пошла в атаку. «Люди боялись потеряться, тянулись друг к другу, путали боевые порядки, скучивались, создавая тем самым выгодные цели для ударов артиллерии и авиации противника. Значительно лучше в смысле реакции на местность выглядели лыжные батальоны. К сожалению, их личный состав плохо владел лыжами». (К. Мерецков).

Соколова сменил Н. Клыков, армия в составе 7 дивизий и 6 отдельных бригад форсировала Волхов и начала продвигаться к Любани. Однако расширить прорыв не удалось, поэтому к весенней распутице армия оказалась в мешке глубиной более 70 и шириной у основания менее 10 километров, вдобавок утратив всякую подвижность. Впрочем, у немцев также не хватало ни сил, ни подвижности, чтобы ее уничтожить. Периодически им удавалось перехватывать коридор у Мясного Бора — но раз за разом советские войска расчищали его вновь. Командующий Ленинградским фронтом генерал Хозин, которому в этот период были подчинены и армии Волховского фронта, запретил отвод 2‑й ударной армии. Безусловно, у него были на это свои резоны — с севера, от станции

Погостье, начала наступление на Любань 54‑я армия, и к концу января расстояние между ней и ударной группировкой 2‑й ударной армии сократилось до 25 километров. Таким образом, немцы на Волхове тоже оказались в мешке. Увы, в этот мешок вела полноценная железная дорога — в то время как ко 2‑й ударной удалось провести лишь полевую узкоколейку, по которой вагонетки приходилось толкать мускульной силой.

Ориентируясь на опыт немцев в Демянском котле, советское командование считало положение 2‑й ударной армии достаточно устойчивым. Однако у СССР не было такого количества транспортной авиации, какое имелось у Германии. В итоге к июню стало ясно, что армию придется эвакуировать. Увы, сделать это оказалось не так уж просто: немцы перешли в наступление и не только очередной раз перехватили коридор у Мясного Бора, но и начали постепенно сжимать мешок. Вскоре был потерян аэродром у поселка Финев Луг. В армии наступил голод. Новый командующий 2‑й ударной армией генерал А. Власов не справился с управлением войсками, которые беспорядочно откатывались к основанию котла, где еще недавно находился питающий его «стебель».

В конце июня коридор к окруженным войскам на некоторое время удалось вновь пробить и через открывшийся проход вывести те остатки армии, которые еще не утратили способность к передвижению. Остальные погибли (в большинстве — от голода) или попали в плен. Генерал Власов, на поиски которого было специально выслано несколько разведгрупп, предпочел сдаться немцами получил печальную известность как командующий «Русской Освободительной Армией» (РОА).

В январе 1943 года советским войскам ударом с двух сторон наконец–то удалось перехватить «бутылочное горлышко» у самого берега Ладоги; уже через пару месяцев через пробитый коридор была проложена железнодорожная ветка, а через Неву перекинут свайный мост. Но к этому моменту война была уже безоговорочно проиграна немцами на других фронтах.

Решающим сражением Второй Мировой войны стала битва за Москву. Эта битва, продолжавшаяся более шести месяцев, подвела черту под замыслом «Барбароссы» разгромить Советский Союз в ходе одной скоротечной компании и поставила Рейх перед военной катастрофой.

Московскую битву можно рассматривать как попытку вермахта «переиграть» не вполне удачное Смоленское сражение, которое началось как решающая битва войны, а закончилось неопределенным результатом, оставляющим шансы обеим сторонам.

В Смоленском сражении противостоящие армии сохраняли за собой возможность стратегического маневра (что и было продемонстрировано поворотом 2‑й армии и 2‑й танковой группы на юг). Теперь же игра шла ва–банк. Развертывание было отнесено на 150–200 километров к востоку. Ставкой является Москва, крупнейший экономический, политический и транспортный узел Советского Союза, центр позиции всего Восточного фронта. Если немцы захватывают ее в 1941 году, у них есть все основания с оптимизмом смотреть в будущее. Если же Москва удержится, вермахт окажется перед перспективой вести зимнюю кампанию на совершенно непригодных для этого выдвинутых и угрожаемых с фланга позициях.

В наше время приходится читать, что никакой битвы под Москвой не было, а немецкое наступление остановилось «в силу естественных причин». Иногда утверждают даже, что сражение было «проиграно советскими войсками вследствие бездарного командования». В действительности оперативный баланс к исходу Московской битвы сложился в пользу СССР, а само сражение обладало ярко выраженной сюжетностью: обе армии напрягали свои последние силы, обстановка менялась самым кардинальным образом, военное счастье сопутствовало то одной, то другой стороне. Можно говорить не об одной, а о четырех взаимоувязанных операциях, различающихся задачами сторон, результатами боев и их рисунком.

I

Новое наступление, по мнению Гитлера и руководства ОКХ, было единственным выходом из складывающегося предкризисного состояния.

К сентябрю 1941 года политическое положение Рейха ухудшилось. Япония начала рассматривать военную обстановку на Восточном фронте как не вполне благоприятную для Германии. Итальянский Генштаб неофициально высказывался в том смысле, что немцы переоценили свои возможности. Турция, Испания и Франция приняли решение сохранять нейтралитет. В Германии росло пока что не высказываемое вслух недовольство затянувшейся войной на Востоке.

А. Гитлеру необходима была победа, и победа громкая. На Восточном фронте оставалась лишь одна цель, достижение которой сулило должный психологический эффект.

Решающее сражение подготавливалось в неблагоприятной для немцев обстановке. Речь шла об отчаянной попытке преодолеть тенденцию к образованию в России позиционного фронта, тактическим успехом выйти из стратегического кризиса. Решение, как показывает опыт истории, крайне опасное.

Разумеется, для советских войск обстановка в начале сентября также была крайне неблагоприятна. Война представляет собой «игру с ненулевой суммой»: обе стороны могут одновременно выиграть — и, что бывает гораздо чаще, одновременно проиграть.

Директива № 35, ориентирующая германские войска на «разгром группы армий Тимошенко», была подписана 6 сентября, то есть еще до того, как положение на стратегических флангах Восточного фронта окончательно определилось. Гитлер, впрочем, считал, что все необходимые условия для начала решающего наступления в центре выполнены. Действительно, к началу сентября положение советских войск под Ленинградом оценивалось как «крайне тяжелое», а на юге — как «трагическое», и можно было рассчитывать, что в последующие недели оно только ухудшится. Во всяком случае, фланги группы армий «Центр» могли отныне считаться обеспеченными.

Немцам следовало спешить. 22 сентября в Северном полушарии заканчивается астрономическое лето, через две–три недели после этой даты русские грунтовые дороги станут непроходимыми. С начала кампании прошло три месяца, постепенно советские войска и их командование набирались опыта современной войны. Вермахт еще обладал качественным превосходством (в известной мере он сохранит его как минимум до конца 1944 года), но воевать ему становилось все труднее.

В этой обстановке трудно осуждать гитлеровское военное руководство за его решение преждевременно начать сражение в центре стратегического фронта. Но это решение означало, что группы армий опять не будут взаимодействовать друг с другом — вернее, что все взаимодействие сведется к усилению группы армий фон Бока переброской нескольких дивизий с флангов.

На подготовку операции у фон Бока и фон Браухича было меньше месяца, причем почти до середины сентября было неясно, успеет ли к началу сражения армия Гудериана. На ее место срочно перебрасывалась 4‑я танковая группа из–под Ленинграда, для усиления этой группы предназначался 40‑й корпус резерва ОКХ (2‑я и 5‑я танковые дивизии). Дополнительно в состав группы армий «Центр» был введен 27‑й армейский корпус, переброшенный из Франции,

Гудериан все–таки успел перевезти свои танки из–под Лох–вицы к Брянску и даже настоял, чтобы его армия перешла в наступление на два дня раньше, нежели остальные войска: генералу был важен каждый час хорошей погоды.

Включение 2‑й танковой группы в боевую линию расширило фронт наступления до 600 километров и существенно подняло настроение фон Бока. Никогда еще в его руках не сосредотачивалось столько. войск — почти 2 миллиона солдат, 79 дивизий (в том числе 14 танковых и 8 моторизованных), 14 ООО орудий и минометов, 1390 самолетов, 1700 танков, корпус ПВО.

К началу операции удалось пополнить пехотные дивизии до 90 % штатной численности. С танками тоже вроде бы обстояло благополучно: 1700 единиц в четырнадцати дивизиях: по 120 танков на дивизию при штате в 147 или 209 машин. Но на 22 июня фон Бок имел 1967 танков в семи танковых дивизиях.

С советской стороны против группы армий «Центр» действовали советские войска трех фронтов, опирающихся на две заранее подготовленных линии обороны (Ржевско — Вяземскую и Можайскую, 2250 км. противотанковых рвов, 1000 дотов и дзотов). В составе фронтов насчитывалось 1,25 млн. человек, 7600 (по другим данным 10 000) орудий, 990 (по другим данным — 849) танков, 677 (по другим данным 936) самолетов.

План сражения в ухудшенном виде повторял Смоленск.

Предполагалось нанести рассекающие удары по обе стороны шоссе Вязьма — Москва и окружить в районе Вязьмы основные силы Западного фронта. Глубина наступления не превышала 120 километров. Гот и фон Бок пытались нацелить войска хотя бы на Гжатск, но эта идея не получила одобрения в ОКХ. Б сущности, немцы уже отказались от блицкрига и идей «глубокой операции».

Соединениям Гудериана была поставлена отдельная, не связанная с общим замыслом сражения задача — во взаимодействии со 2‑й армией захватить Орел.

В целом немецкое развертывание под Москвой было результатом претворения в жизнь плана «Барбаросса» и страдало всеми его скрытыми пороками. Но надо сказать, что советские войска, которые прикрывали основными силами направления Вязьма — Москва и Брянск — Москва, также были построены в логике первых дней войны.

30 сентября, в ясное солнечное утро танковая группа Гудериана перешла в наступление, обходя Брянск с юга. Днем раньше советские войска сами вели активные действия в полосе 2‑й танковой группы, наткнулись на изготовившегося к атаке противника, понесли большие потери и отошли, не успев или не сумев организовать оборону.

К полудню Гудериан вышел на оперативный простор. Резервы Еременко находились в районе Брянска, задержать немецкие танки было нечем. 1 октября в час дня был взят Севск, находящийся в 60 километрах восточнее исходной линии фронта. 3 октября 2‑я танковая группа, пройдя за 72 часа 200 километров, занимает Орел, который по мнению командующего Брянским фронтом генерала Еременко находился «за пределами района, отводимого Брянскому фронту».

«Когда гитлеровцы вошли в город, то, по свидетельству Гудериана, там ходили трамваи. В руки врага попал без боя важный административный центр, крупный узел железных и шоссейных дорог, ставший базой для дальнейших действий немецко–фашистских войск», — пишет Еременко, возлагая вину за сдачу Орла на военного коменданта города.

Как бы серьезно ни выглядела обстановка на юге, главный удар фон Бок наносил в полосе Западного фронта. Третья танковая группа нанесла удар через Белый, Холм, реку Днепр на Вязьму, и прорыв развивался настолько успешно, что Гот даже стал опасаться, что противник заранее отошел на тыловые позиции. Четвертая танковая группа столь же легко преодолела оборону на стыке 24‑й и 43‑й армий и тоже начала быстро продвигаться вперед. Воспользовавшись этим прорывом, перешла в наступление и 2‑я армия Вейхса: она обошла с севера Брянск, соединившись восточнее города с левофланговыми дивизиями группы Гудериана.

4 октября Гитлер заявил по радио, что на Восточном фронте началось последнее решающее наступление и что «Красная Армия разбита и уже восстановить своих сил не сможет». Это может показаться неправдоподобным, но именно из речи фюрера советское руководство узнало о начале операции «Тайфун». «С Западного и Резервного фронтов таких данных в Генеральный штаб не поступало…» (К. Телегин, член Военного Совета Московского округа).

Утром 5‑го пришли данные авиаразведки: колонна танков и мотопехоты длинной до 25 километров движется по шоссе от Спас — Демянска на Юхнов, советских войск перед ней нет.

К. Телегин не поверил, послал летчиков во второй раз, в третий («выберете лучших из лучших!»). Немцы заняли Юхнов и в последующие дни, 6 и 7 октября, очень близко подошли к победе в войне, замкнув кольцо окружения под Вязьмой. Дорога на Москву была открыта.

«Проехав до центра Малоярославца, я не встретил ни одной живой души. Город казался покинутым. Около здания райисполкома увидел две легковые машины.

— Чьи это машины? — спросил я, разбудив шофера.

— Семена Михайловича Буденного, товарищ генерал армии. […]

— Ты откуда? — спросил С. Буденный.

— От Конева.

— Ну, как у него дела? Я более двух суток не имею с ним никакой связи. Вчера я находился в штабе 43‑й армии, а штаб фронта снялся в мое отсутствие, и я сейчас не знаю, где он остановился.

— Я его нашел на 105 километре от Москвы, в лесу налево, за железнодорожным мостом через реку Протву. Тебя там ждут. На Западном фронте, к сожалению, значительная часть сил попала в окружение.

— У нас не лучше, — сказал С. Буденный, — 24‑я и 32‑я армии отрезаны. Вчера и сам чуть не угодил в лапы противника…

— В чьих руках Юхнов?

— Сейчас не знаю. На реке Угре было до двух пехотных полков, но без артиллерии. Думаю, что Юхнов в руках противника.

— Ну, а кто же прикрывает дорогу от Юхнова на Малоярославец?

— Когда я ехал сюда, кроме трех милиционеров в Медыни, никого не встретил» (Г. К. Жуков)

6 октября Ставка дала разрешение на отвод Западного, Резервного и Брянского фронтов, но это уже не имело значения. В двух «котлах» под Вязьмой и Брянском оказались 7 полевых управлений армий из 15,64 дивизии из 95,11 танковых полков из 13,50 артиллерийских бригад из 62. В сводке германского командования сообщалось о захвате 663 ООО пленных, 1242 танков, 5412 орудий. Опять же отечественные данные называют другую цифру — 514 338 человек безвозвратных и 143 941 санитарных потерь, причем за весь период сражения, то есть с 30 сентября по 5 декабря 1941 года.

Тем не менее очевидно, что советская группировка на Московском направлении практически уничтожена, потеряв до половины своего состава. Остальные войска были деморализованы и в ближайшие дни не могли оказать серьезного сопротивления. Казалось, все кончено. Но именно в эти дни немецкое наступление резко потеряло темп.

Тому были и объективные, и субъективные причины. Две недели продолжалась ликвидация «котлов». Хотя говорить об особой стойкости советских войск не приходится (немецкие командиры, описывая бои начала октября, в один голос говорят о «симптомах разложения» Красной Армии), но все же окруженные армии трех советских фронтов привлекли к себе более 60 % немецких сил. Две недели — не бог весть какое время, но на эти дни немцы были вынуждены прекратить наступление с решительными целями, поскольку их наспех выстроенная система коммуникаций обеспечивала продвижение войск только на исходную глубину операции — на 150–200 км. Для того, чтобы двигаться дальше, необходимо было протянуть линии снабжения через Брянск и Вязьму. А для этого требовалось не только очистить города, но и привести их в относительный порядок.

Далее, Москва действительно была крупнейшим узлом коммуникаций, центром всего Восточного фронта. Это означало, что в любой момент времени через этот город перебрасывались какие–то воинские части. В той критической обстановке, которая сложилась в начале октября 1941 года, все они были направлены на фронт.

Наконец, испортилась погода. Это приковало к земле немецкую авиацию, действующую с грунтовых аэродромов, в то время как советские самолеты продолжали взлетать с бетонных дорожек, которых в Москве и под Москвой было очень много. Обстановка в воздухе для защитников Москвы сразу улучшилась — тем более, что продолжающие действовать эскадрильи «Люфтваффе» были почти целиком привлечены к добиванию окруженных под Вязьмой и Ржевом группировок.

Жалобы на распутицу стали общим местом в мемуарах немецких военачальников, посвященных битве под Москвой.

Гитлеровские генералы с редким единодушием подчеркивают, что именно дожди и слякоть остановили их победное продвижение, и даже не замечают, что, по сути, расписываются в профессиональной безграмотности. А как иначе можно назвать недоучет погодных факторов при планировании и проведении операции? Или руководство вермахта только в середине октября выяснило, что осенью в средней полосе России идут дожди, а зимой выпадает снег и наступают холода?

С другой стороны — а что Германии еще оставалось делать? Свертывание наступления и переход к позиционной обороне, по сути дела, означали бы провал кампании 1941 года. В случае же продолжения активных попыток маневренной войны у немцев еще оставались шансы на выигрыш «Барбароссы». Другое дело, что эти шансы уже были вероятностными — то есть сильно зависели от неопределенных условий, не включающих в себя свои действия или действия противника.

Во всяком случае, с наступлением дождливой осени немецкие подвижные войска оказались привязаны к немногим дорогам с твердым покрытием. Даже в июне Гот жаловался, что русские грунтовые тракты непригодны для колесных машин французского производства. Можно ли удивляться тому, что в разгар осени они стали непреодолимым препятствием и для немецких танков с их узкими гусеницами? А когда ударил мороз, и разбитые дороги покрылись льдом, выяснилось, что сила сцепления траков с поверхностью недостаточна даже для преодоления легкого подъема.

Г. К. Жуков, при всех своих недостатках как человека и военачальника, отличался твердым характером и умением делать практические выводы из общетеоретических предпосылок. К середине октября он заключил, что по условиям погоды противник может вести только очаговые действия, которым можно противостоять, выбрасывая на танкоопасные направления небольшие, но стойкие части. А такие части, имеющие опыт боев, привыкшие укрываться в складках местности, способные использовать явное преимущество в подвижности, которое в условиях осенней распутицы Т-34 приобретал над Pz. HI и Pz. IV, на четвертом месяце войны уже были.

Сам Гудериан пишет по итогам столкновения 24‑го механизированного корпуса с танковой бригадой М. Катукова:

«Тяжелые бои оказали свое воздействие на наших офицеров и солдат. И это было не физическое, а душевное потрясение, которого нельзя было не заметить. И то, что наши лучшие офицеры в результате последних боев были так сильно подавлены, было поразительно».

Но основной причиной, остановившей продвижение немцев под Москвой, была не распутица, не героическая оборона советских войск, даже не искусные действия Г. Жукова, минимальными средствами препятствующего «шару свободно катиться по наклонной плоскости», а ошибки, допущенные немецким командованием.

В ряде источников говорится, что после Вязьмы гитлеровским руководством овладела эйфория: генералы сочли, что теперь можно расправиться с Советами «как угодно». В действительности эксцентрический характер операций во второй половине октября имел ту же причину, что и несогласованность действий армий вермахта в июле. Как уже говорилось, Московская битва — это «Барбаросса» в миниатюре. «Тайфун» был отличным планом первого удара, но вот дальнейшее течение операций просматривалось в нем очень смутно и было предметом обсуждения. Такое обсуждение, как всегда, закончилось компромиссом, соединяющим неприятное с бесполезным и возлагающим на наступающие армии неразрешимые задачи.

Так, Гудериану, выдвинувшемуся восточнее Орла, было приказано ликвидировать окруженные войска Брянского фронта, овладев ударом с востока городом Брянск, одновременно ведя «усиленную разведку» в направлении Волхова, Мценска и Тулы. Браухич, полностью потеряв чувство реальности, дополнительно пожелал, чтобы 2‑я танковая группа также овладела Курском, а потом продвинулась в сторону Воронежа. Гитлер, в свою очередь, послал танковую группу на Рязань. Несколько позднее Ф. Гальдер направит Г. Гудериана на Горький, на что начальник штаба 2‑й танковой группы ответит: «Сейчас не май, и мы не во Франции».

Полевым армиям предписывалось продвигаться на Калугу и Гжатск. 3‑ю танковую группу переориентировали на Калинин, Торжок и Осташков — на соединение с группой армий «Север», которая к этому моменту также начала переброску своих основных сил к Волхову, готовя наступление на Тихвин. 4‑й танковой группе следовало окружить Москву с севера и в дальнейшем продвигаться на Рыбинск и Ярославль.

Группа армий «Центр» развертывала веерообразное наступление в условиях распутицы, и ее ударные соединения быстро теряли пробивную силу. К середине октября наступление потеряло руководящую идею и было обречено на быстрое или медленное затухание.

Но пока еще оно продолжалось. 11 октября была взята Медынь, 12‑го — Калуга. 14 октября 1‑я танковая дивизия 41‑го моторизованного корпуса группы Гота ворвалась в Калинин. Но в этот день фон Лееб официально заявил, что 16‑я армия не может продвинуться навстречу Готу ввиду труднопроходимой местности, завалов на дорогах и минных полей. В действительности Лееб в эти дни планировал Тихвинскую операцию, и требования руководства ОКХ и фон Бока о прикрытии стыка армейских групп наступлением на Валдай казались ему неуместными.

Теперь фон Боку ничего не оставалось, кроме как прекратить наступление на Торжок, приобретающее характер опасной и бессмысленной авантюры, и вернуть 3‑ю танковую группу на Московское направление. Ценой этого решения был разворот 9‑й армии фронтом на север. Теперь на нее ложилась задача обороны стыка армейских групп. Это означало, что для наступления на Москву 9‑я армия задействована не будет.

Но и 2‑я танковая группа потеряла свободу маневра, вынужденная оказывать содействие то 2‑й полевой армии (которую «тянуло» к югу — на Курск и Воронеж), то 4‑й полевой армии, наступающей на Москву. Занятие Курска (2 ноября) исчерпало возможности войск Вейхса. 2‑я армия остановилась и начала готовиться к зимовке.

Фон Бок понимал, что наступление остановилось, причем не в силу сопротивления противника — в середине октября Москву могли защищать 8–10 дивизий, — а вследствие нарушения взаимодействия германских войск. Он записывает в своем дневнике:

«В общей сложности все это можно оценивать только как ничто. Расчленение боевых порядков группы армий и ужасная погода привела к тому, что мы сидим на месте. А русские выигрывают время для того, чтобы пополнить свои разгромленные дивизии и укрепить оборону, тем более что под Москвой в их руках масса железных и шоссейных дорог. Это очень скверно!»

II

19 октября в Москве введено военное положение. Идет непрерывная переброска на фронт дивизий из Средней Азии, Дальнего Востока, Сибири. Формируются новые 16‑я, 5‑я, 43‑я, 49‑я, 35‑я армии, восемь танковых и две механизированные бригады. К 22 октября немецкая разведка уже насчитывает в районе Москвы 38 стрелковых, 8 кавалерийских, 2 танковые дивизии и 17 танковых бригад. Эти цифры несколько завышены, но тенденция угадана верно. В этих условиях фон Бок остановил наступление, чтобы дать войскам передышку и перегруппировать свои части для новой стратегической операции.

Новое немецкое наступление планировалось «с листа» — не было ни времени, ни сил на подробный анализ ситуации и поиск оперативных возможностей. Части и соединения вводились в бой по мере готовности. Формально датой возобновления сражения было назначено 15 ноября, но в реальности 4‑я армия переходила к активным действиям 18 ноября, а дивизия СС «Рейх» — только 19‑го.

Планы были достаточно обширными: вновь речь идет о Рыбинске, Ярославле и Горьком, об огромном «кольце» в районе Москвы, — но никто не сомневается в нереалистичности этих замыслов. В действительности у немцев просто нет сил на двойной охват гигантского города, да и проблемы со снабжением 2‑й танковой группы остаются крайне острыми. В результате фон Бок просто направил все три танковые группы прямо на Москву с двух направлений: через Тулу — Каширу и через Клин — Солнечногорск.

Развертывание «Барбаросса» достигло своей кульминационной точки.

На 15 ноября 1941 года на Восточном фронте действовали 9 немецких, 2 румынские, 2 финские армии, некоторое число итальянских, венгерских и словацких войск, а также 4 немецкие танковые группы, в ближайшее время переименованные в танковые армии. Рассмотрим эти силы с севера на юг:

• Армия «Норвегия» ведет безрезультатное и давно потерявшее надежду на успех сражение в районе Мурманска.

• Финские вооруженные силы (2 армии) обеспечивают блокаду Ленинграда с севера и поддерживают фронт на реке Свирь.

• 18‑я армия блокирует Ленинград с юга и востока.

• 16‑я армия наступает на Тихвин.

• 9‑я армия фронтом на север прикрывает фланг группы армий «Центр» и обеспечивает какую–никакую связь между войсками Лееба и фон Бока.

• 4‑я армия — единственная — готовится к наступлению на Москву. Ее поддерживают 2‑я, 3‑я и 4‑я танковые группы, вымотавшиеся до предела.

• 2‑я армия обороняется под Воронежем.

• 6‑я армия наступает на Харьков.

• 17‑я армия вместе с итальянским и венгерским корпусами наступает на Ворошиловград.

• 1‑я танковая группа действует в Донбассе, пытаясь прорваться к Ростову. Здесь же находится 4‑я румынская армия.

• 11‑я немецкая армия, в командование которой в сентябре вступил Э. Манштейн, вместе с подчиненной ей, и 3‑я румынская армия только что овладела Керчью и начала штурм крепости Севастополь.

Таким образом, естественное развитие событий, заложенное в директиве «Барбаросса», привело немецкие войска к следующему оперативному балансу: на направлении главного удара действует лишь одна общевойсковая армия из четырнадцати (считая венгерские, словацкие, итальянские контингенты за одну армию). Правда, к наступлению на Москву привлечены три танковые группы из четырех — но в конкретных условиях зимних боев за укрепленные линии обороны и в перспективе за миллионный город это не компенсировало нехватку пехоты. Да и танков в танковых группах оставалось немного. У Гудериана, например, — всего 150. Другое дело, что неисправные танки постоянно вводились в строй, и число боеготовых машин в танковых соединениях постоянно «плавало», никогда не опускаясь до нуля.

Зимой, в условиях холода и короткого светового дня использование танков было сопряжено с огромными трудностями. Ночью немцы не наступали. Утром надо было завести капризные, не рассчитанные на русские холода моторы машин. Попытки прогреть двигатели танков продолжалось несколько часов, в течение которых направление грядущей атаки становилось очевидным даже слепому и глухому. Потом следовала попытка наступления, причем танки практически не могли покинуть дороги с твердым покрытием — они вязли в снегу. А затем наступала ночь, и наступление прерывалось до следующего утра.

9‑я армия смогла оттеснить советские войска к Волге, где и перешла к обороне, исчерпав свою роль в решающей битве. 3‑я танковая группа начала продвигаться к Клину. 4‑я танковая группа за трое суток боев продвинулась лишь на 4–6 километров. 19‑го числа Э. Гепнер ввел в действие 40‑й и 46‑й моторизованные корпуса на стыке Западного и Калининского фронта. Это принесло успех: 23 ноября немцы заняли Клин и Солнечногорск, а 25‑го форсировали Истринское водохранилище. Бои идут уже на непосредственных подступах к Москве, но об охвате советской столицы нет и речи.

На юге Гудериан, армия которого связывает активный и пассивный участки немецкого фронта (4‑ю и 2‑ю полевые армии), пытается взять Тулу и одновременно, во исполнение приказа фон Бока, наступать к Кашире. 2‑я танковая группа ведет очаговые бои на пяти разных направлениях — от северо–западного до южного. Тула держится, и это означает, что наладить снабжение своих дивизий, действующих к востоку от города, Г. Гудериан не может.

Гальдер вновь пытается направить войска на Ярославль и Горький. Фон Бок отвечает ему, что «будет рад любому успеху в любом направлении».

3‑я танковая группа, левый фланг которой все более и более растягивался по мере продвижения вперед, достигла канала Москва — Волга и переправилась на восточный берег в районе Яхромы, где была остановлена. Попытка форсирования канала на широком фронте была сорвана, так как он замерз лишь частично, а русские, в распоряжении которых остались насосные станции, открыли шлюзы Истринского водохранилища. К этому времени в 3‑й танковой группе осталось всего 77 танков.

4‑я танковая группа 1 декабря заняла Красную Поляну — ныне это уже почти окраина Москвы, 27 километров от Кремля, башни которого немецкие офицеры теперь видели в бинокли. 1–3 декабря пехотные соединения 4‑й полевой армии пытались пробиться к Москве в районе Звенигорода и Наро–фоминска. Фронт был «почти прорван», немцы дошли до деревни Бурцево в 30 км от Москвы — но здесь были остановлены контрударом и вынуждены отойти на исходные позиции.

К первым числам декабря все немецкие части вольно или невольно перешли к обороне. Но приказ на наступление не был отменен, поэтому то здесь, то там продолжаются попытки прорыва, уже явно утратившие руководящую мысль. Вновь возникают разрывы с группами «Север» и «Юг». А в резерве у фон Бока — ни одной дивизии 2. В довершение всего определился кризис на стратегических флангах: фон Лееб проиграл Тихвинскую операцию, а армия Клейста была отброшена от Ростова.

14‑й танковой группе удивительно «везло». В сентябре она вышла на окраины Ленинграда и «чуть не захватила город». В ноябре–декабре она достигла окраин Москвы — и опять–таки не смогла завершить операцию. В следующем, 1942 году, немецкое командование направит 4‑ю танковую армию на Сталинград…

Германия теряла стратегическую инициативу. И в этих условиях Г. Жуков ввел в сражение две свежие армии.

III

Линия фронта группы армий «Центр» представляла собой изломанную двойную дугу. Она тянулась от Осташкова через Калинин и канал Москва — Волга к Московской окружной дороге, вновь склонялась к западу и примерно на меридиане Клина круто поворачивала на юг. Южнее Оки боевые действия носили очаговый характер, и сплошной линии обороны не было вообще: войска располагались в районе Тулы, Ясной Поляны, Серебряных Прудов, Михайлова. Далее к югу 2‑я армия прикрывала направление на Курск. Снабжение так и не удалось наладить: немецкие паровозы оказались не приспособленными к условиям русской зимы. Войска остались без горючего и боеприпасов, не было и теплого обмундирования. На 16 декабря в боевых частях 6‑й танковой дивизии 3‑й танковой группы осталось 180 солдат, в 7‑й — 200.2‑я танковая группа имела 40 исправных танков.

Оперативная обстановка благоприятствовала контрнаступлению с решительными целями. Удар с севера на Клин угрожал 3‑й и 4‑й танковой группам немедленным уничтожением, войска Гудериана уже находились в оперативном «мешке», и надо было приложить усилие, чтобы найти такое направление наступления, при котором горловина затягивалась не сразу.

Но советские войска зимой 1941 года еще не были способны к маневренным наступательным действиям — для этого у них не было ни опыта, ни достаточного количества техники. Именно поэтому самой крупной танковой частью Красной Армии на этот момент была танковая бригада, предназначенная только для тактических действий на глубине не более пары десятков километров.

Контрудары под Москвой наносились не по флангам, а против фронта наступающих немецких группировок. Это дало германскому командованию возможность сохранить группу армий «Центр», которой угрожало уничтожение.

8 декабря немецкие армии на Восточном фронте окончательно переходят к обороне. Гитлер требует упорно сражаться на рубежах, занимаемых войсками. Отныне командир дивизии не имел права изменить фронт без санкции высшего командования. Этим утрачивалось одно из главных преимуществ германской армии — подвижность, гибкость, инициативность командиров всех степеней. Но фюрер считал — и, наверное, справедливо — что если сейчас разрешить группе «Центр» отход, войска побегут, и остановить их будет уже невозможно.

«Привезли около 80 человек, сорок из них с обморожениями 2‑й и 3‑й степени… От усталости люди падают там, где стоят… Саперы взрывают танки и зенитные орудия… Тыловые части… поджигают оставленные деревни. Пламя освещает ночное небо…

В танки заправили по 50 литров горючего, достаточно гранаты, чтобы все запылало. Кверху поднимается столб огня высотой в метр… Измученные лошади не могут больше тащить повозки и околевают… На дороге то и дело валяются ящики с боеприпасами, ящики со снарядами… Они лежат уже горами… Разбитые машины. Рассыпанные патроны… совершенно опустившиеся фигуры бродят повсюду в непристойном виде, как бродяги, как последняя сволочь…

Маленький городок был буквально забит машинами, танками и броневиками, целыми и изуродованными. Грузовики, штабные машины, автобусы стояли в каждом дворе. Мотоциклы и велосипеды валялись целыми сотнями. У дорог и в снежных полях вокруг города торчали десятки брошенных орудий… Жители… рассказали мне, какие свалки разыгрывались на дороге из–за мест в машинах. Немецкие пехотинцы заставляли танкистов переливать бензин из танков в транспортные машины, чтобы на них могло уехать как можно больше людей». (К. Симонов)

Кризис развивался на севере и на юге. 9 декабря Жуков категорически запретил ведение фронтальных боев, потребовав организовать оперативный маневр. Но группировка войск не отвечала такой схеме маневра, и сражение с обеих сторон продолжалось в силу инерции предыдущих распоряжений. В полночь 16 декабря в соединения 2‑й, 4‑й, 9‑й армий, 2‑й танковой армии ушла телеграмма фон Бока, запрещающая отход с занимаемых позиций: «Подкрепление в ближайшее время не ожидается, — писал командующий группой армий. — Действительности нужно смотреть в глаза».

Это был последний приказ фон Бока. 19 декабря он сдал командование фон Клюге. Обязанности фон Браухича, уволенного в отставку, Гитлер взял на себя. Своих постов лишились также Рунштедт и Лееб.

Гитлер отдает приказ «о выжженной земле». Отход разрешается только по приказу и при наличии тыловой позиции. Во время отхода все населенные пункты, оставляемые немецкой армией, подлежат уничтожению.

25 декабря Гудериан подал в отставку, которая была немедленно принята. Э. Гепнеру повезло меньше. За отвод 20‑го корпуса он 4 января был снят с поста и выдворен из армии без права ношения мундира. 15 января Модель сменил Штрауса на посту командующего 9‑й армией. 4‑ю армию после ухода Г. Клюхера возглавил А. Кюблер, но 21 января он, как не справившийся с обстановкой, передал руководство Г. Хейнрици. Через 10 дней новый командующий напишет в своем донесении, что в батальонах осталось примерно по два офицера, двенадцать унтер–офицеров и шестьдесят солдат. «Отмечаются нервные припадки». Недокомплект в группе армий «Центр» достиг 381,5 тысяч человек.

Хуже всего обстояло дело с подвижными войсками. С декабря по январь их потери увеличились еще на 947 единиц, и теперь в шестнадцати танковых дивизиях оставалось в сумме

140 исправных машин. Кроме того, вермахт потерял свыше 100 тысяч автомашин и около 200 тысяч лошадей. Покрыть эти потери в короткий срок не представлялось возможным. На ближайшие несколько месяцев Германия утрачивает способность к проведению маневренных операций.

IV

Отдадим должное «старому» и «новому» командованию вермахта. В сложнейших условиях зимы, к которой немецкие войска не были подготовлены ни технически, ни физически, ни психологически, в условиях неожиданной потери инициативы и ввода в бой противником все новых и новых дивизий они сумели изыскать возможность стабилизировать положение.

Но опять же взглянем на ситуацию с другой стороны. Советские войска начали контрнаступление под Москвой, не имея решающего численного превосходства — а возможно, не имея численного превосходства вовсе. К 6 декабря 1941 года действовавшие против шести немецких армий (9‑я, 4‑я и 2‑я полевые, 2‑я, 3‑я и 4‑я танковые) войска Калининского и Западного фронтов вместе с наступавшим на Елец правым крылом 1 Юго — Западного фронта (3‑я и 13‑я армии и ударная группа генерала Костенко) насчитывали 1 021 700 человек — меньше, чем к началу операции «Тайфун». Понятно, что потери группы армий «Центр» за октябрь и ноябрь также были велики — но ведь не миллион человек!

Другое дело, что понесенные немцами потери в первую очередь коснулись боевых частей. Огромные тылы, предназначенные для обеспечения бесперебойного снабжения, остались почти в неприкосновенности.

118 декабря на его основе был воссоздан Брянский фронт.

Советские войска имели безусловное превосходство в бронетанковой технике и ощутимое — в авиации. Сохранявшееся превосходство немецких войск в автотранспорте сводилось на нет невозможностью полноценно использовать его в зимних условиях, при бездорожье и в ситуации отступления. Зато советские войска, лучше приспособленные к ведению зимней войны (здесь сказался и опыт Финской кампании) неожиданно продемонстрировали более высокие тактические качества. В целом создается впечатление, что начиная с конца декабря обе стороны сделали все, что было возможно в их положении и в создавшихся условиях.

К концу декабря фронт временно стабилизировался по линии Оки. 15 января в 21:00 в штаб группы армий «Центр» наконец ушла директива об отводе войск на новый оборонительный рубеж восточнее Ржева, Гжатска, Юхнова. Смысл оперативного решения состоял в том, чтобы выстроить оборону, опирающуюся на узлы дорог и городские центры. В условиях зимы немцы могли удерживать такие бастионы, как Ржев, неопределенно долго — а пока узлы связности позиции оставались в их руках, любое наступление Красной Армии было сопряжено с риском. Немецкие войска оказывались в лучших условиях как для отдыха личного состава, так и для быстрой перегруппировки сил.

«Приказ о выжженной земле» выполнялся неукоснительно, поэтому у советских армий, не имеющих, кстати, опыта глубоких наступательных операций и преследования противника, по мере продвижения вперед нарастали трудности — тем более значительные, что именно в эти месяцы РККА переживала кризис военного снаряжения. Не хватало боеприпасов, прежде всего артиллерийских снарядов. Все сложнее и сложнее становилось снабжать в условиях снежной зимы оторвавшиеся от железных дорог войска.

В приказах Ставки масштабы операций неизменно нарастают: речь идет уже не о контрударах, а об общем генеральном наступлении с целью окружить и разгромить основные силы группы армий «Центр». Как обычно, приказ об общем наступлении командующие на местах понимают буквально: как два месяца назад немецкая армия, так и Красная Армия сейчас действует по расходящимся направлениям и ведет три независимых сражения — под Ленинградом, под Москвой и в Донбассе.

22 января 1942 года соединения 9‑й немецкой армии при поддержке 8‑го авиационного корпуса нанесли удар западнее Ржева и перерезали коммуникации 29‑й советской армии, сомкнув разорванную линию обороны 9‑й армии. Аналогичным контрударом 3 февраля был ликвидирован кризис под Вязьмой, где была окружена ударная группа 33‑й армии во главе с генералом Ефремовым. Боевые действия на этом направлении продолжались до середины апреля 1942 года, но деблокировать окруженную группировку не удалось. С конца марта группа Ефремова пыталась пробиться на Большую землю, но в итоге была уничтожена практически полностью (за исключением одной дивизии, ушедшей на запад и соединившейся с группой Белова); ее командующий застрелился.

К началу февраля немцы окончательно ликвидируют кризис в полосе группы армий «Центр». Хотя наступление Красной Армии продолжалось в течение всего марта и большей части апреля, но видимых результатов оно уже не принесло. Точнее, главным, пусть и неочевидным результатом этих бесплодных позиционных боев стало откладывание на пару месяцев генерального немецкого летнего наступления 1942 года — операции «Блау».

Зимой 1941–1942 годов немцы избежали тотальной катастрофы на Восточном фронте. Однако для «Барбароссы» это не имело никакого значения. Концепция молниеносной войны была мертва. Танковые войска понесли такие потери в технике, что. на несколько месяцев полностью перестали быть подвижными.

При этом после окончательного перевода германской экономики на военные рельсы и начала тотальной мобилизации общая численность войск «Оси» на Восточном фронте существенно увеличилась — к 1 мая 1942 года здесь находилось 178 немецких дивизий и 8 бригад — 5 400 ООО человек, 3200 танков и САУ, 2800 боевых самолетов и свыше 51 тысячи артиллерийских орудий. Таким образом, немцы увеличили численность своих вооруженных сил на Востоке почти в полтора раза; это была самая большая армия, собранная ими против Советского Союза. При этом численность войск союзников, несмотря на прибытие итальянского экспедиционного корпуса, уменьшилась до 800 тысяч — финны и румыны несколько сократили свои войска, действующие на фронте.

В целом группировка сил «Оси» составляла почти 6 200 000 человек. Противостоявшие им советские войска, по данным «Истории Второй Мировой войны», насчитывали к маю 1942 года 5 100 000 человек, 3900 танков, 45 000 орудий и минометов и около 2200 самолетов. Дэвид Гланц повышает численность советских войск на 5 мая до 5 450 000 человек. Но даже если даже прибавить к ним силы действующих флотов и оборонявшие Москву части войск ПВО страны, все равно общая численность советских войск на Восточном фронте составит 5,5–6 миллионов и будет меньше численности войск «Оси».

Однако при общем увеличении численности вермахта на Востоке и сохранении прежнего уровня его оснащенности транспортом степень моторизации подвижных сил неизбежно сокращалась. Весной 1942 года, чтобы обеспечить минимальную мобильность группе армий «Юг», придется окончательно «раздеть» танковые и моторизованные дивизии групп «Север» и «Центр». В новых танковых армиях резко возросла доля пехоты — таким образом, увеличив свои возможности в обороне, они в значительной степени утратили способность к маневренным действиям на большую глубину. Из четырех танковых армий способность к маневренным действиям фактически сохранили только 1‑я й 4‑я. Фактически 2‑я и 3‑я танковые армии уже больше никогда не действовали в качестве танковых, превратившись в обычные полевые, просто оснащенные некоторым количеством бронетехники.

Это был пат. Вермахт утратил и количественное, и в значительной степени качественное превосходство над Красной Армией. В то же время советские войска не имели ни сил, ни опыта для проведения операций с решительными целями.

Отныне речь могла идти только о затяжной войне. А вести такую войну Германия в 1942 году была не в состоянии. Слишком она отставала по экономическим возможностям, выпуску вооружений и мобилизационным резервам от коалиции Великобритании с Советским Союзом, к которой 8 декабря 1941 года присоединились и Соединенные Штаты Америки.

Можно отыскать много способов провести советское контрнаступление под Москвой гораздо лучше — по крайней мере, не так прямо и безыскусно. Можно также долго удивляться, почему оно вообще оказалось осуществимо — при таком–то соотношении сил!

Но это, по сути, уже не важно. Александра Алехина как–то спросили, почему он предпочел в один ход выиграть фигуру за пешку и потом довольно долго «дожимать» противника в эндшпиле вместо того, чтобы изначально разбить противника изящной пятиходовой комбинацией. Великий шахматист пожал плечами: «Видите ли, — ответил он, — я вообще–то полагал, что, оставшись без фигуры и какой–либо компенсации за нее, мой партнер сразу же сдастся»…

Мы дошли до конца истории «войны ОКХ» — молниеносной кампании, продолжавшейся полгода: со дня летнего по день зимнего солнцестояния. Бои последней декады декабря и начала января в логике «Барбароссы» являются уже стадией «post mortem», а «генеральное наступление» РККА зимой 1942 года, как и немецкие контрудары под Вязьмой и Ржевом, лежат уже в плоскости затяжной тотальной войны. Она не имела ничего общего ни с крупнейшей наступательной операцией вермахта, ни с замыслами руководства ОКХ — которое, напомню, вообще–то рассматривало всю русскую кампанию как эпизод в войне против Англии.

Развертывание «Барбаросса» стало началом конца Третьего Рейха. Но и Советский Союз понес летом и осенью 1941 года тяжелые, невосполнимые потери. Были моменты, когда страна находилась на грани полного военного поражения. В июле под Смоленском, в сентябре под Киевом и под Ленинградом, в октябре под Москвой вермахт был на волосок от решающей победы.

В этой связи естественны два вопроса.

Во–первых, мог ли Советский Союз отразить наступление противника, не доводя немецкие войска до Пулковских высот, Красной Поляны, Тулы и нижнего течения Дона? И, во–вторых, существовала ли для немцев стратегия, позволяющая им добиться разгрома Советского Союза в 1941 году и вывода его из войны не позднее весны 1942 года?

I

Летом 1941 года вермахту удалось добиться полной внезапности. Дезинформационная акция, объясняющая развертывание войск в Восточной Пруссии, Польше и Румынии «отвлекающим маневром перед вторжением в Англию», увенчалась успехом (заметим в скобках, что доля истины в этой дезинформации наличествовала: ОКХ действительно рассматривало войну на Востоке как прелюдию к решающей битве на Западе). Однако «утечек» информации на всех уровнях было довольно много, да и советская войсковая разведка кое–что видела, а службы радионаблюдения четко фиксировали возрастание трафика работы германских радиостанций в мае и июне с резким прекращением переговоров 19–20 июня.

Соответствующие выводы делались. Во всяком случае, командование Балтийским флотом уже в мае 1941 года озаботилось прикрытием Моозундских островов и Финского залива. 19 июня на флоте объявлена готовность № 2 — что подразумевает непрерывную авиаразведку и отправку в море корабельных дозоров.

18–19 июня руководство приграничных военных округов также получило распоряжение о повышении боевой готовности и переводе штабов округов на заранее оборудованные КП фронтов с защищенными линиями связи. В Прибалтийском военном округе за несколько дней до начала войны начинается развертывание полевых штабов, принимаются меры к охране аэродромов, навешивается колючая проволока. В полосе будущего Юго — Западного фронта войска начали занимали укрепленные районы, артиллерия под предлогом учений выводилась из казарм и разворачивалась по полигонам. Только Д. Павлов проявил очевидное разгильдяйство, вопреки ясному и однозначному приказу из Москвы оставшись в Минске — что стало основной причиной нарушения связи штаба фронта с войсками в ночь с 21 на 22 июня.

В целом предмобилизационные мероприятия советских войск были, конечно, совершенно недостаточными — но проводились они вовсе не на энтузиазме отдельных командиров и в тайне собственного войскового начальства, как это было принято считать ранее. Однако зти действия заметно ослабили эффект первого удара. Часто утверждается, что инициатива наркома военно–морского флота Н. Г. Кузнецова уберегла корабли Балтийского и Черноморского флотов от уничтожения внезапной немецкой атакой в первые часы войны — но такой атаки немцы попросту не планировали и не проводили.

Вырисовывается очевидная «альтернатива», в которой советское высшее военное и политическое руководство еще в конце зимы или начале весны принимает решение о том, что война летом 1941 года неизбежна, то есть начинается в мае или июне.

Заметим, что это вовсе не простое решение, и для его принятия недостаточно просто внимательнее относится к поступающим всю весну разведывательным данным, нежели это было в Текущей Реальности. Это означает, что и так уже перенапряженная экономика страны и дальше активно переводится на военные рельсы — что неизбежно вызовет повышение уровня социального недовольства. Если война начнется, все мобилизационные меры в одночасье окажутся оправданными в глазах людей. А если немцы не нападут? При этом начатая в 1940 году кардинальная реформа армии и ее перевооружение новой техникой должны закончиться лишь к 1942 году, и даже прилагая все усилия, быстрее не завершишь. Война в 1941 году Советскому Союзу крайне невыгодна, и если есть шанс ее избежать, надо приложить все усилия для использования этого шанса. Поэтому Сталин должен решить, хотя бы для себя — надо ему надеяться на этот шанс или нет?

С другой стороны, не нужно так уж глубоко вникать в мышление гитлеровских полководцев, чтобы ответить на вопрос И. Сталина: «Зачем?» Необходимость «санации» Восточного фронта в рамках войны на Западе обосновывалась Щлиффеном, эту проблему немцы активно обсуждали в межвоенный период. И потом, что еще мог предпринять вермахт летом 1941 года? Операцию против Англии следовало начинать раньше — в апреле или в мае. На Средиземном море немцы овладели Критом, но затем остановили все операции.

В этой логике «война ОКХ» вычислялась однозначно. Увы, эта однозначность обозначилась лишь в начале июня. Собственно, именно в этот момент Гитлером и было принято окончательное решение и названы конкретные сроки «Барбароссы». Предсказать за оппонента его будущие решения — это уже высший пилотаж политики.

Для Василевского, судя по всему, решение было принято на майские праздники 1941 года. Заключив, что война может начаться в любой день (это ведь нам еще повезло, что германский Генеральный штаб затянул переброску 1‑й танковой группы с Балканского полуострова в Польшу, и начало кампании 1941 года пришлось задержать до конца июня), и менять дислокацию армий прикрытия уже поздно, он пытается набросать эскиз упреждающих действий. Причем — внимание! — Василевский исходит из того, что развертывание советских войск на границе само по себе станет для немцев поводом к войне, как это было очевидно по опыту Первой Мировой.

Однако Жуков колеблется, а у Сталина Василевский поддержки не находит. Оба явно полагались на оборону (отсюда — интенсивная подготовка эвакуации промышленности), одновременно надеясь, что немцы все–таки еще не приняли окончательного решения. Судя по всему, и Сталин, и Жуков прекрасно понимали, что импровизированный удар столь громоздкими соединениями, какими являлись советские армии прикрытия, лишен всяких шансов на успех.

Но если менять схему развертывания было поздно, то время на подготовку обороны в масштабах округов, армий, корпусов, дивизий, наконец, полков и батальонов еще оставалось.

И вполне можно представить себе ситуацию, в которой советское руководство, формально продолжая демонстрировать дружественные отношения с Германией, развертывает в первой половине мая полномасштабную мобилизацию, одновременно активизировав подготовку приграничных округов к войне, хотя бы даже не затрагивающую территории, лежащие непосредственно на границе. А ведь это как минимум дает возможность непосредственно перед вражеской атакой занять оборонительные позиции и, главное, подготовить авиацию к отражению первого воздушного удара противника.

Но при внимательном рассмотрении деятельности советского военного и политического руководства, а также командования особых военных округов в июне 1941 года неожиданно обнаруживаешь, что значительная часть предполагаемых «альтернативных» действий, направленных на улучшение предвоенной ситуации, в действительности уже была совершена — пусть не полностью и не до конца. Просто многие из них остались неочевидными, не выглядели элементами цельной мозаики. Вдобавок в 1960‑х годах большинству полководцев–мемуаристов показалось гораздо более удобным переложить свою личную вину в поражениях на Сталина — который якобы не давал им возможности проявить инициативу.

«Улучшенная» по сравнению с реальной стратегическая схема упоминается в «Варианте «Бис»» С. Анисимова и подробно рассматривается у В. Звягинцева в романе «Одиссей покидает Итаку». Там она названа «Стратегическая внезапность в обороне»:

С трехкилометровой высоты в утренней мгле на фоне сплошных лесов не сразу заметны плывущие внизу, километром ниже, ровные, как нарисованные на целлулоиде планшетов, девятки *Ю-88» и *Хе‑111». А потом, как на загадочной картинке, где, когда присмотришься, ничего, кроме основного рисунка, уже не увидишь, все поле зрения заполнили идущие, как на параде, бомбардировщики. Взблескивают в восходящем солнце фонари кабин, туманятся круги винтов, за плитами бронестекла–флинтглас–са сидят молодые, бравые, прославленные в кинохрониках «Ди Дойче вохеншау» герои сокрушительных ударов по Лондону, Нарвику, Варшаве, Афинам, Роттердаму, двадцати пяти– и тридцатилетние обер–лейтенанты, гауптманы и майоры, кавалеры бронзовых, железных и рыцарских крестов всех классов и категорий, готовые к новым победам и очередным наградам.

Четко идут, умело, красиво. И — без истребительного прикрытия. А зачем оно? Не курносых же «ишаков» бояться, что спят сейчас внизу и которым не суждено больше взлететь. Восемьсот должно их сгореть прямо на стоянках немногих действующих, давно разведанных, вдоль и поперек заснятых аэродромов. Еще 400 будут сбиты в воздухе пятикратно превосходящим противником.

Так все и было.

Поэтому, надо думать, первое, что испытают герои люфтваффе, успевшие увидеть пикирующие на них «И–ше–стнадцатые» и «Чайки», — удивление. Искреннее и даже возмущенное. Так ведь не договаривались! […]

Сто шестьдесят первый авиаполк — 62 истребителя, 162‑й — пятьдесят четыре, 163‑й — пятьдесят девять, 160‑й — шестьдесят: вся истребительная авиадивизия неслыханного после двадцать второго июня состава (входе войны дивизии были меньше, чем сейчас полки) обрушилась на бомбардировщики второго воздушного флота, нанося свой внезапный и страшный удар. И много, наверное, проклятий прозвучало в эти минуты в эфире в адрес своих авиационных генералов, господа бога и самого фюрера из сгорающих в пламени авиационного бензина и дюраля уст героев люфтваффе.

Наверное, происходящее можно сравнить только с тем, что должно было произойти не с немецкими, а с советскими ВВС в это утро, когда пылали забитые рядами самолетов аэродромы, и те, кто не был убит сразу, еще во сне, в отчаянии матерились, глотая слезы бессильной ярости, или пытались взлететь под огнем, зачастую даже с незаряженными пулеметами.

Еще садились опаленные огнем истребители первого эшелона, а навстречу им уже шли скоростные бомбардировщики «СБ» и пикировщики «Пе‑2» под прикрытием «Чаек», на две тысячи метров выше — «Ил‑4», а с превышением еще в километр — три полка «ЛаГГов» и «МиГов».

Все дальнейшее происходило как на плохих учениях, где заранее расписаны победители и побежденные.

Взлетевшие на прикрытие своих избиваемых бомбардировщиков «Мессеры» в упор наткнулись на волны «СБ» и ввязались в бой с «Чайками». Известно, что «Мессершмитт» превосходит «Чайку» в скорости на полтораста с лишним километров, но тут бой диктовался скоростями «СБ», и верткие бипланы, по маневру явно переигрывая немцев, при необходимости легко уходили под защиту огня своих бомбардировщиков.

И пока воздушная карусель, стреляющая, ревущая моторами и перечеркнутая сверху вниз дымом горящих машин над самой землей медленно (триста пятьдесят километров в час) смещалась к западу, группы «Ил‑4» и «ДБ-3Ф» почти незамеченными проскочили выше и накрыли бомбовым ковром аэродромы, где только что приземлились остатки первой волны немцев.

Всегдашней слабостью германского командования, что кайзеровского, что гитлеровского, оказывалось то, что оно легко впадало в состояние, близкое к панике, при резком, непредусмотренном изменении обстановки.

Вот и сейчас торопливые команды снизу заставили повернуть свои истребители на парирование новой непосредственной опасности. Воздушное сражение происходило на весьма ограниченном театре, и маневр силами не составлял труда. В иных обстоятельствах это могло быть и плюсом для немцев. Не исчерпав и половины своего запаса горючего, «Мессершмитты» повернули на запад, к своим базам, рассчитывая на значительный выигрыш в скорости. И успели перехватить бомбящие с горизонта «Илы».

Ловушка сработала. С высоты на немцев обрушились «МИГи» и «ЛаГГи», как раз те самолеты, которые превосходили «мессеров» по своим тактико–техническим данным, и вдобавок с полным боезапасом.

[…]

Мотопехота на грузовикахи бронетранспортерах, забившая все прифронтовые дороги, огневые позиции открыто стоящей артиллерии, танковые колонны — такая цель, что лучше и не придумать. И потери сухопутных войск, еще даже не успевших вступить в боевое соприкосновение с частями Красной Армии, оказались для немцев немыслимо большими. […]

К вечеру немцы почти не летали, даже на поддержку своих штурмующих границу и избиваемых с воздуха войск.

А на ночь у него было и еще кое–что. Тоже из других времен. Собранные по всем учебным полкам и аэроклубам две сотни «У-2» и «Р-5». Опять же по совету Маркова. Пять групп по сорок машин для непрерывного воздействия по ближним тылам осколочными бомбами и просто ручными гранатами.

Вот примерно с семнадцати часов 22 июня и начало проясняться то, что история все–таки перевела стрелку. […]

К исходу дня, судя по картам, немцам нигде не удалось захватить стратегическую инициативу, в отдельных местах они продвинулись на пятнадцать–двадцать километров, но этой предполагалось, зато в других точках фланги атакующих соединений подвергались непрерывным ударам и потери вражеских вторых эшелонов были тяжелыми.

Нигде наши войска не побежали и не были окружены, от самой границы немецкая пехота вынуждена была развернуть боевые порядки в полном соответствии со своими уставами, то и дело натыкаясь на плотный заградительный огонь артиллерии, залегая и местами даже окапываясь. Тем самым все графики выполнения ближайших и последующих задач оказались сорванными в самом начале.

И если бы гитлеровский генштаб к вечеру первого дня боев посчитал темпы продвижения и потери, соотнес их с расстоянием до Москвы или хотя бы Смоленска, то, возможно, пришел бы к оптимальному решению оттянуть, пока не поздно, армию вторжения назад, за линию границы и выдать все случившееся за крупный пограничный конфликт. Как это сделали японцы при Халхин—Голе. Пожалуй, так было бы лучше для всех.

***

Первая сводка Совинформбюро, переданная после обеда, почти дословно повторяла ту, что прозвучала и в прошлой реальности. Почти на всем протяжении госграницы наши войска успешно дают отпер агрессору, имеются незначительные вклинения противника на советскую территорию, полевые части Красной Армии выдвигаются навстречу врагу, чтобы разгромить и уничтожить. Единственным отличием этой сводки от той была степень достоверности информации. «Там быт сплошная ложь, здесь — чистая правда».

А теперь зададим вопрос — сколько часов (или дней) должны непрерывно находиться в воздухе советские истребители, чтобы угадать момент вражеского воздушного удара? Аксиома: наносящий удар первым получает инициативу. В воздушной войне эта инициатива еще более ценна, так как самолеты невозможно поднять в воздух одномоментно (тем более, если на всю эскадрилью у нас один автомобильный стартер) и держать их там бесконечно долго в ожидании противника. А вернувшись для новой заправки, машины на какое–то время полностью теряют боеспособность. Поэтому во всех воздушных кампаниях фактор неожиданности (и даже случайности) всегда играл огромную роль.

Вдобавок сторона, начинающая войну первым ударом, получает дополнительные бонусы, так как до этого удара противник вдобавок еще и скован в своих возможностях — например, он не может вести воздушную разведку территории противника либо просто организовать упреждающий удар.

В. Звягинцев использует в своем романе ход, допустимый в художественном произведении, но «закрытый» для исследователя Альтернативной Реальности — он заранее знает о моменте немецкой атаки. Поэтому для нас сконструированная им Реальность может быть использована лишь как некий эталон — вот что могло бы произойти в идеальной ситуации, от которой и следует отталкиваться при определении результатов тех или иных действий.

Между тем ни В. Звягинцев, ни С. Анисимов не питают особых иллюзий относительно боеспособности РККА июня 1941 года. В обоих романах немцы все–таки прорывают советскую оборону в Белоруссии и на Украине, хотя далеко не сразу и очень дорогой ценой. В результате «Барбаросса» окончательно ломается уже к осени 1941 года. Дальнейший ход войны в общем и целом напоминает Текущую Реальность, но сюжет «Освобождения» развертывается гораздо быстрее и с меньшей кровью.

Отыгрывая» операции 1941 года за Красную Армию, можно попытаться найти и оперативное решение, адекватное даже для той тяжелейшей обстановки, которая сложилась после действительно внезапного нападения вермахта.

Да, это решение основано на однозначном признании превосходства противника и переходе к обороне — причем не по линии границы, а с утратой территории и отводом всех сил на максимально удобные позиции. Для этого войскам прежде всего назначаются пути отхода и промежуточные узлы сопротивления. Механизированные корпуса используются для коротких частных контрударов против флангов наступающего противника. Основная задача этих контрударов — не столько остановить противника и нанести ему серьезные потери, сколько прикрыть отход армий первой линии.

Рубежом отхода назначается позиция Западная Двина — Днепр (формально: Рига — Даугавпилс — Витебск — Могилев — Рогачев — Припять — Киев — Одесса). Остатки механизированных корпусов отводятся за рубеж сопротивления, составляя подвижные группы фронтов. Армии второго стратегического эшелона закрывают разрывы в линии фронта, армии третьего эшелона образуют оперативные резервы. Если противнику удастся на отдельных направлениях упредить советские войска с выходом к рубежу сопротивления, захватить мосты и форсировать Двину или Днепр (как это в Текущей Реальности удалось Э. Манштейну под Даугавпилсом), то армии второго эшелона получают задачу ликвидировать плацдарм действиями против флангов прорвавшихся ударных группировок противника, в то время как авиация и диверсионные группы прилагают все усилия к уничтожению стратегически важных мостов и магистральных железных дорог в тылах этих группировок.

В таком сценарии вермахт будет вынужден остановиться перед линией Западной Двины. На форсирование этой оборонительной позиции уйдет не менее двух недель — а, скорее, месяц. За это время будет подготовлен следующий рубеж сопротивления.

Выигрыш времени и сил может быть потрачен на то, чтобы совместными усилиями Балтийского флота, Ленинградского военного округа и авиации резерва Верховного Главнокомандования быстро вывести из войны Финляндию — или, но крайней мере, нанести ей значимое поражение. Для этого надо прорваться вглубь страны, захватить Хельсинки, нейтрализовать финский флот и развернуть авиацию в средней Финляндии, создав фланговую угрозу для германской армии «Норвегия».

На первый взгляд, в этом сценарии (назовем его «версией Анисимова — Звягинцева») от советских войск не требуется особенных подвигов, а от командования РККА — проницательности и военного таланта. По сути, речь идет лишь о выполнении уставных требований и элементарном, даже ученическом, соблюдении основных правил и положений теоретической стратегии.

Однако не будем забывать, что даже в вермахте, военные умения которого очевидны и не нуждаются в доказательствах, единственным военачальником, способным эффективно проводить подобные операции, считался Вальтер Модель. Успешно наступать умели многие, а успешно отступать — только один…

Именно с этой точки зрения «альтернативы» 1941 года, в которых оперативный баланс смещен в пользу СССР, прямолинейны, очевидны даже неспециалисту, но малореалистичны — и поэтому «не интересны».

II

Значительно большей фантазии и изворотливости требует поиск Альтернативных Реальностей, выгодных Рейху. Прежде всего, ни «строгое выполнение уставов», ни следование законам стратегии Германию не спасает. Конечно, если мы начнем строить версию, в которой Гитлеру способствует еще большая удача, чем в реальном 1941 году, и при этом германские военачальники не делают грубых ошибок под Киевом, Смоленском и Таллином, ОКХ не теряет полтора месяца оперативного времени на обсуждение перспектив второго этапа компании, германские оккупационные власти прилагают усилия не к уничтожению комиссаров, евреев, цыган и прочих «недочеловеков», а к налаживанию элементарного взаимодействия с населением и организации хозяйственного организма на захваченных советских территориях, да если при этом советское командование еще и повторит все ошибки, совершенные им в летней и осенней компании в Текущей Реальности — то в такой версии войну за Германию можно выиграть даже в рамках «Барбароссы». Но подобная «игра в одни ворота» порождает Реальность с очень низкой достоверностью. Такая Реальность тоже очевидна и «не интересна».

Конечно, никто не заставлял фон Бока на пустом месте растратить все темпы, выигранные им на первом этапе Московской битвы. Сильный, властный, уверенный в себе командующий погасил бы тлеющий конфликт между Клюге и Гудерианом, заставил бы 4‑ю полевую армию сомкнуть фланги с 2‑й танковой группой и приложить все возможные и невозможные усилия к захвату Тулы. На севере фон Бок мог добиться минимального «понимания» со стороны фон Лееба, то есть развития операций 16‑й армии в направлении Калинина.

Не подлежит сомнению, что в Текущей Реальности командующий группой армий «Центр» отнесся к обеспечению своего левого фланга совершенно наплевательски, ограничившись первым «нет» со стороны фон Лееба; высшие же инстанции вообще самоустранились от решения проблемы взаимодействия армейских групп.

В новых же условиях можно было рискнуть бросить 4‑ю танковую группу вперед — прямо на Москву. И вот здесь уже — вопрос удачи. Если бы танки Гепнера подошли к Москве 16 октября, в день, когда в Москве царила паника и началась неуправляемая эвакуация советских учреждений (ни днем раньше и ни днем позже!), очень может быть, что 4‑я танковая группа захватила бы советскую столицу подобно тому, как 2‑я без боя овладела Орлом. Шансов на такое развитие событий не так уж мало — процентов десять или двадцать.

Война на этом не закончилась бы, но положение советских войск на центральном участке фронта стало бы очень тяжелым. Немцы захватывают московские бетонные аэродромы, овладевают центральным транспортным узлом Европейской России. Группа армий «Центр» приобретает все преимущества операций по внутренним линиям, что позволит разрешить в свою пользу кризис в районе Калинина и будет способствовать продвижению 2‑й танковой группы на восток. Тем не менее естественное развитие событий и в этой версии приводит к установлению позиционного фронта. Но — в районе Москвы.

Эта локальная «альтернатива» рассмотрена в рассказе Н. Перумова «Железо из крови». Вероятно, в той же военной логике разворачиваются события в романе А. Лазарчу–ка «Все, способные держать оружие» (в сокращенном варианте — «Иное небо»), где после захвата Москвы 2‑я танковая группа наступает на Котлас. Война заканчивается включением европейской России в состав Рейха, Сибирь остается независимым русским государством и со временем начинает играть все большую роль в мировых делах.

Джеймс Лукас в своей «Операции Вотан» также переигрывает Московскую битву, причем делает это с эпическим размахом. Создается группа танковых армий, объединяющая все четыре танковых группы Восточного фронта. Командующим этой неуправляемой армадой (свыше 4000 танков в 17 танковых дивизиях и 13 моторизованных дивизий, «Лёйб–штандарт» плюс по крайней мере 12 пехотных дивизий) назначается генерал «Люфтваффе» Кессельринг. Снабжать группу Кессельринга во время наступления автор предлагает по воздуху, привлекая для этого всю транспортную авиацию Рейха, не исключая полуэкспериментальные самолеты Ме 321А-1, Со 42и; ц 322.

Далее Лукас ставит в параллель (то есть осуществляет одновременно) Ленинградскую, Вяземскую, Брянскую и Киевскую операции, что требует от 2‑й и 4‑й танковой групп как минимум «раздвоиться». Но этого автору мало. Он еще и предполагает, что все четыре танковые группы можно будет собрать под руководством Кессельринга уже к 28 сентября. Правда, Лукас признает, что «некоторые соединения подойдут позже и составят второй эшелон группы танковых армий» — читай, окончательно забьют все дороги, по которым осуществляется питание операции; впрочем, мы забыли, что снабжать продовольствием горючим и боеприпасами 42 дивизии, из которых 30 танковых и моторизованных, должны 1000 самолетов германской транспортной авиации. Два вылета в день, на каждую машину в среднем по полторы тонны — 3000 тонн в сутки. Напомним, что для армии Паулюса, сидящей в глухой обороне, требовалось как минимум 600 тонн в сутки…

Наступление осуществляется в обход Москвы с юга: группа танковых армий развертывается на фронте от Тулы до Курска и наступает через Орел и Воронеж на Горький. Продвигаясь по бездорожью — ибо все дороги в этом районе ориентированы на Московский транспортный узел — по 200 километров в день в сухую погоду и по 20 км во время распутицы, преодолевая «шаблонные атаки русских», войска Кессельринга к концу октября выходят к Волге, за десять дней овладевают всем Волжским промышленным районом. Сейчас это — «опорный каркас России», состоящий из девяти городов–миллионников, но и в 1941 году немцы должны были столкнуться со сплошной городской застройкой, удобной для обороны». Затем они поворачивают на Москву, чтобы взять ее с востока. Далее следует восстание в России и приход к власти «военной хунты» во главе почему–то с генералом Власовым.

И апофеоз:

«Нашему и еще двум другим батальонам было приказано покинуть бронетранспортеры и сесть в пассажирские вагоны. Нас сопровождали русские офицеры, многие с царскими кокардами… Через несколько часов мы добрались до московского западного вокзала и маршем прошли в центр города. Здесь уже находились части группы армий Бока, а на Красной тиощади отряд СС взрывал могилу Ленина. В сумерках множество прожекторов осветило флагшток над Кремлем, и мы, тронутые до глубины души, увидели, как на его верхушке развевается немецкий военный штандарт…»

Серьезно относиться к такой «альтернативе», конечно, нельзя. Приходится согласиться с мнением комментатора, который продолжает операцию «Вотан» вполне естественным контрударом советских войск против флангов наступающей немецкой группировки.

Думается, что исход этого наступления абсолютно ясен. Условия для него можно считать идеальными — немцы залезли в такой «мешок», который любой командующий противника видит лишь в сладких снах. Если исходить из темпов реального наступления в декабре 1941 года, то обе ударные группировки встретятся друг с другом не позже чем через две недели, а скорее всего — через одну. Произойдет это чуть западнее Ефремова и Ельца — как раз в том районе, где размещается штаб командующего группой танковых армий.

Снег, обгорелые стены домов, выкрашенные в белый цвет русские «тридцатьчетверки», автоматчики в белых полушубках — и сутулая фигура немецкого генерала с поднятыми руками. Господин Кессельринг, ну нельзя же быть столь неосторожным!

Броска от Горького через Владимир на Москву не будет — вместо этого группа танковых армий повернет назад, пытаясь прорваться обратно, на запад. Но до этих заслонов еще надо будет дойти — по бездорожью, без зимней одежды, при катастрофической нехватке горючего и боеприпасов. Огромные расстояния сыграют гораздо большую роль, чем слабые заслоны советских войск, ошеломленных невиданным успехом и не научившихся еще по–настоящему строить внутреннее кольцо окружения.

Десять лет спустя в своей книге «Воспоминания солдата» Гейнц Гудериан посвятит много прочувствованных слов преступному дилетантизму Гитлера, вопреки мольбам опытных генералов бросившему цвет немецкой армии в этот бессмысленный рейд, на верную смерть в заснеженных Муромских лесах…

III

В 1990‑х годах я принимал участие в двух больших стратегических военных играх по мотивам Второй Мировой войны. «Точкой ветвления» в обоих случаях был апрель 1941 года, то есть предполагалось, что операция «Марита» уже осуществлена, но решение о десантировании на остров Крит еще не принято. Обе игры были выиграны немецкой стороной, причем избранная победителями стратегия, на мой взгляд, достойна изучения.

В обеих версиях войны немцы отказываются от концепции «войны ОКХ». Кампания против СССР рассматривается как рискованное и опасное мероприятие, требующее напряжения всех сил Рейха и участия всех видов вооруженных сил. Это означает построение сложной операции, включающей военные действия против Англии в общей контекст войны на Востоке (а не наоборот, как это было в Текущей Реальности).

В игре 1993 года первый удар немцы нанесли на Средиземном море, захватив Кипр и создав там аэродромы подскока. Опираясь на Кипр, они перешли в наступление в Египте и сумели перебросить некоторые, первоначально скорее символические, силы в Ирак, где началось антибританское восстание Рашида Али Гейлани. (Оно произошло и в Текущей Реальности — но тут немцы не смогли воспользоваться его плодами). Создав «челнок» Кипр — Западная Пустыня, эскадрильи «Люфтваффе» непрерывно бомбили Александрию.

В результате к середине мая 1941 года устойчивость британской обороны в Египте оказалась нарушенной. Условия благоприятствовали достижению взаимопонимания с правительством Виши, в результате чего германская группа армий «Средиземноморье» получила не просто аэродромы подскока, но полноценные базы в Сирии. В дальнейшем эта группа армий будет развернута против советского Закавказья, а ее коммуникационные линии частично переориентируются на Абадан.

План «Барбаросса» подвергся полной переработке и в новой редакции получил название «Молот Ведьм». Главный удар наносила группа армий «Юг» через территорию Молдавии с форсированием Днестра и выходом в глубокий тыл армиям советского Юго — Западного фронта. Вспомогательные удары были ориентированы на Сарны и на Одессу — Николаев. Группа армий «Центр» развертывалась от Бреста до Восточной Пруссии — то есть занимала полосу, которая в Текущей Реальности была разделена между фон Боком и фон Леебом. Задачей этой армейской группы было отвлечение на себя максимальных сил противника, чего предполагалось достичь наступлением, которое велось примерно в той же конфигурации, что и при осуществлении «Барбароссы», но меньшими подвижными силами. Группа армий «Север» сосредотачивалась в Финляндии и Норвегии, имея задачу демонстрировать наступление на Ленинград, и любой ценой взять Мурманск или хотя бы перерезать Мурманскую железную дорогу (эта задача была выполнена воздушным десантом на Медвежьегорск).

Начало операции удалось сдвинуть на 10 мая — не в последнюю очередь благодаря тому, что 1‑я танковая группа перевозилась в район Ясс, а не к Люблину. Организация взаимодействия ударных группировок облегчалась общим концентрическим движением немецких войск, не исключая группы армий «Средиземноморье». Проблема стыка групп «Юг» и «Центр» в районе Припятских болот разрешалась на первом этапе медленностью продвижения армий фон Бока в

Белоруссии, на втором — импровизированной 5‑й танковой группой (созданной из 2‑й танковой дивизии резерва ОКХ, некоторых частей 2‑й танковой группы и охранных дивизий, подчиненных фон Рунштедту).

Интересно, что и в этой операции наблюдался довольно тяжелый кризис, связанный с нехваткой войск для второго этапа операций и возникшей вследствие этого тенденции к позиционности. Немцам удалось разрешить свои проблемы во многом благодаря господству в воздухе и очень удачными действиями в Закавказье.

IV

Игра 1998 года обстоятельно описана в статье «Операция Шлиффен», опубликованной в том же сборнике «Иные возможности Гитлера», что и работа Дж. Лукаса. (Цитируется в сильном сокращении).

Логика плана войны была изложена в памятной записке, составленной зимой 1941 года Э. Манштейном:

«Достижение стратегической цели компании — разгрома Советского Союза и вывода его из войны как военной и экономической (в идеале — и политической) силы — затрудняется прежде всего, размерами русской территории.

Следует считаться с четырьмя возможными планами действий русских.

1. Превентивная война с наступлением:

а) на Бухарест — Плоешти;

б) на Люблин, далее на Будапешт — Вену с поворотом на Бухарест — Плоешти, либо на Берлин;

в) на Варшаву с поворотом на Кенигсберг или на Данциг;

г) на Варшаву с дальнейшим движением на Лодзь и Берлин;

д) наступление против Финляндии (возможно, в координации с англичанами, действующими против Северной Норвегии).

Наступления могли быть поддержаны воздушными и морскими (прежде всего на Черном море — в Румынии, Болгарии или Турции) десантами.

2. Оборона по линии старых укрепрайонов;

3. Оборона по линии «Западная Двина — Днепр».

4. Глубокое отступление на линию промышленных районов: Ленинград, Москва, Харьков, Ростов–на–Дону.

Стратегический план должен обеспечить безусловный и быстрый разгром противника вне зависимости от того, какой план будет им избран. Это подразумевает глубокий обходный маневр с выходом в тыл «линии промышленных районов».

Поскольку для двойного охвата не хватает сил, единственной возможностью остается ассиметричное «шлиффеновское наступление».

Желательность скоординировать в операции действия армии и флота приводит к выбору левого (северного) фланга как ударного.

Таким образом, следует нанести главный удар в Прибалтике.

Действующая там группа армий. Север» (при поддержке прикрывающей ее правый фланг группы армий «Центр») должна разгромить войска противника на Северо — Западе, захватить Ригу и Двинск, войти в районе Новгорода в соприкосновение с финскими войсками и далее развернуть наступление на Ярославль, Казань, Горький, обходя Москву с востока.

Такой план сулит быстрый и полный успех, однако:

1. Удар из Финляндии на Ленинград и далее на Новгород не обеспечен достаточным количеством сил и средств, что может привести к соединению войск союзников в районе Мги и потере оперативного времени;

2. Перед группой армий «Север» стоит задача с боем преодолеть оборонительную линию Западной Двины в нижнем течении, что также может привести к серьезным задержкам;

3. (И главное) развернуть в Восточной Пруссии количество войск, потребных для операции «Шлиффен», не представлялось возможным.

Исходя из этого, предлагается произвести развертывание на территории противника — в холе Сааремской, Пярнусской и Рижской десантных операций […]».

Предварительная директива фюрера по плану «Альтернатива» была отдана одновременно с началом югославской кампании. Это означало, что у ответственных исполнителей оставалось лишь несколько недель, чтобы выполнить колоссальный объем намеченных мероприятий:

«Я решил немедленно после завершения операции на Балканах начать наступления «Гиперион», «Морской Лев» и «Блау».

Целью развертывания «Гиперион» является дальнейшее оказание помощи итальянскому союзнику, а также отвлечение внимание Англии и России на Средиэемноморской регион. Предусматривается проведение «непрерывной операции» против Мальты и Тобрука, с развитием на Александрию и Суэц. Командование на местах должно уяснить, что в течение весны–лета 1941 года резервы противника, находящиеся в Северной Африке, на Островах и на Ближнем Востоке, должны быть скованы любой ценой вплоть до самого существования экспедиционного корпуса.

Общая координация действий вооруженных сил «Оси» на Средиземном море возлагается на рейхсмаршала Геринга.

Целью развертывания «Морской Лев» является стратегическая дезинформация командования Красной Армии. Я один несу ответственность за решение, граничащее с безумием: высадить на английском побережье войска группы армий «Запад», несмотря на то, что практически вся авиация и большая часть флота Рейха, в том числе высадочные средства–будут в последующие дни задействованы на Востоке. В течение месяца или двух войскам генерал–фельдмаршала Листа придется рассчитывать только на самих себя и удерживать плацдарм при недостаточном снабжении и в условиях вероятного превосходства противника в воздухе. Если какая–то армия в мире и сможет сделать это, то только армия Великой Германии.

Целью наступления «Блау» является развертывание на территории Латвии и Эстонии войск специальной Десантной Группы Армий, захват мостов через Западную Двину, соединение частей и соединений, наступающих с прибалтийских плацдармов, с корпусами группы армий «Север», дальнейшее продвижение к Пскову и Новгороду, установление взаимодействия с войсками немецко–финской группы армий «Финляндия» и в конечном итоге занятие выгодного оперативного положения для последующего осуществления плана «Шлиффен».

Верховное главнокомандование оставляет за собой принятие решения о вступлении в силу директивы «Шлиффен»».

Организационно директива «Альтернатива» предусматривала выделение из состава группы армий «Запад» и войск в Германии специальной Десантной Группы Армий, базирующейся на Кенигсберг, Данциг, Киль. Войска этой армейской группы при поддержке основных сил Океанского Флота Германии, отдельного воздушного флота и воздушно–десантных войск должны были овладеть островами Моозундского архипелага и районом города Рига. (Действиям в Эстонии отводилась вспомогательная роль).

Таким образом, Десантная Группа Армий развертывалась на территории противника, захватывая оперативные центры позиции (Рига и Сааремаа) и прорывая в первый же день операции линию обороны по Западной Двине.

Группировка войск на Карельском перешейке усиливалась заснет 18‑й германской армии, перевозимой из Германии.

Считалось, что Десантная Группа Армий войдет во взаимодействие с Группой Армий «Север» в районе Шауляя. В ходе общего наступления северного крыла немецкие войска встретятся с финнами в районах Нарвы, Луги, Новгорода.

В дальнейшем предполагалось наступать в рамках исходной идеи плана «Шлиффен» — на Рыбинск и Ярославль с обходом Москвы с северо–востока; финская армия прикрывала операцию продвижением в направлении Архангельска.

Взаимодействие войск левого крыла (группы армий «Финляндия», «Десантная», «Север») обеспечивалась подчинением их общему начальнику — командующему Северным Оперативным Направлением.

На группу армий «Центр» была возложена задача прикрытия южного фланга СОНа, чего рекомендовалось достичь наступлением в направлении на Минск, Витебск.

Группа армий «Юг» выполняла самостоятельный шлиффеновский маневр на правобережной Украине. На втором этапе наступления эта армейская группа должна была развернуть наступление на Курск — Воронеж, прикрываясь с юга румынскими и венгерскими войсками.

Фюрер резко возражал против распространенного утверждения, что план «Альтернатива» не имел аналогов в военной истории. В интервью советскому журналу «Новый мир» он заявил, в частности: «Основная идея была прямо и непосредственно взята у Наполеона. Великая Армия, приковав внимание противника к Булонскому лагерю, форсированным маршем устремилась на территорию Германии, где и развернулась из походного порядка в боевой, попутно окружив в Ульме авангардную армию Мака. Никто в Генштабе не верил, что удастся скрыть от Сталина подготовку войны на Востоке. Поэтому понадобился «Морской Лев» — если что–то и могло убедить русское командование в том, что мы надолго завязли на Западе, то только реальная высадка на английской территории. После нее все предостережения агентурной и общевойсковой разведки относительно «Блау», «Альтернативы» и «Шлиффена» воспринимались как очевидная дезинформация. Пишут, что русские «не смогли обнаружить немецкий десантный флот на Балтике». Конечно же, его обнаружили, и не один раз. Поверить не смогли…»

На 30 апреля 1941 года вооруженные силы «Оси» в Европе были развернуты следующим образом:

Южное Оперативное Направление (зона ответственности «Гиперион»):

Общее руководство осуществляет рейхсмаршал авиации Г. Геринг. Направление включает итало–германскую группу армий «Средиземноморье» под командованием генерал–полковника Э. Роммеля (Африканский корпус, воздушно–десантный корпус, итальянская африканская армия, 51‑й корпус из состава 2‑й армии, 18‑й горный корпус из состава 12-и армии), итальянский флот, авиационные соединения. (Задействованные немецкие войска: 2 воздушно–десантные, 2 горные, 2 пехотные, танковая и моторизованная дивизия).

Западное Оперативное Направление (зона ответственности «Морской Лев»):

Общее руководство и тактическое командование Группой Армий «Запад» (1‑я, 7‑я, 15‑я армии, танковая группа «Нормандия»: 24 пехотные, 2 танковые, моторизованная дивизия) осуществляет генерал–фельдмаршал В. Лист.

Восточное оперативное направление (зона ответственности «Припять»):

Общее руководство и тактическое командование Группой армий «Юг» осуществляет генерал–фельдмаршал Г. Рундштедт.

Группа армий «Юг» (Г. Рунштедт): 17‑я армия (5 пехотных, 3 легких, 2 горнострелковых, 2 охранных дивизии), 11‑я армия (11 пехотных дивизий), 1‑я танковая группа (8 пехотных, 3 танковых, 3 моторизованных дивизии), румынская армия, венгерский корпус.

Группа армий «Центр» (Ф. Бок): 4‑я армия (12 пехотных дивизий), 12‑я армия (12 пехотных дивизий), 3‑я танковая группа (4 пехотных, 2 танковых, 3 моторизованных дивизии), 4 дивизии непосредственного подчинения.

Всего задействовано немецких войск: 52 пехотных, 3 легких, 3 горных, 6 охранных, 4 танковых, 4 моторизованных дивизии.

Северное оперативное направление (зона ответственности «Альтернатива»):

Группа армий «Финляндия» (В. Лееб): 18‑я германская армия (6 пехотных дивизий), норвежский горный корпус (2 горные дивизии), 61 корпус, финская армия.

Десантная Группа Армий: 8‑я армия (4 пехотные дивизии), 3‑я армия (12 пехотных, две танковых, моторизованная дивизии), 6‑я армия (4 пехотных, танковая дивизия).

Группа армий «Север» (Г. Клюге): 16 армия (12 стрелковых дивизий), 9‑я (9 пехотных дивизий, 3 охранные дивизии), 2‑я армия (12 стрелковых дивизий), 2‑я танковая группа (4 танковых, 3 моторизованных дивизии), 4‑я танковая группа (4 танковых, 3 моторизованных дивизии).

Всего задействовано немецких войск: 64 пехотных, 2 горных, 9 танковых, 5 моторизованных дивизий.

Таким образом, немецкое командование привлекло к нанесению главного удара 139 пехотных, 3 легких, 6 горных, 9 охранных, 2 воздушно–десантные, 19 танковых, 15 моторизованных дивизий. Практически это было все, что имелось в распоряжении Германии, включая внутренние, охранные и оккупационные войска, тыловые службы. Данные источников расходятся относительно того, какая часть из перечисленных дивизий и корпусов существовала преимущественно на бумаге: в первой половине 1941 года ОКХ формировал 58 дивизионных, 16 корпусных и 4 армейских штаба, все они были включены в оперативное расписание (и соответственно, вошли в приведенную выше таблицу). Как отмечал В. Браухич: «часто балансировка поддерживалась не в реальном, а в информационном пространстве — там, где не хватало войск, распускались слухи об их наличии и создавались высшие штабы, имитирующие боевую работу соединений дивизионного состава; вместо танков использовались раскрашенные в камуфляжные цвета «фольксвагены»; роль недостающих эсминцев и легких крейсеров успешно выполнили шаланды, боты, сейнера, баркасы и прочая плавающая мелочь, сыгравшая в Северном море знаменитый «Вальс Отражений».

Война состояла из двух этапов. На первом немецкие войска, пользуясь внезапностью (в игре внимание противника было полностью привлечено к Англии и к Средиземному морю, в любой действительности начало сражения за Британские острова, безусловно, убедило бы советское командование, что этим летом войны не будет) захватывают 11–12 мая 1941 года острова Моозундского архипелага, Ригу и мосты через Даугаву, Тарту, Пярну. Затем немецкие войска на севере образуют единый фронт, идущий от Ладожского озера к Новгороду и Великим Лукам — далее к Смоленску и к Днепру. На втором этапе захватывается район Валдая и оттуда две танковые армии направляются в обход Москвы с северо–востока — с выходом к Ярославлю, затем к Казани; группа армий «Юг» выходит к нижнему течению Дона и реке Воронеж, обозначая наступление к средней Волге. Возникшая оперативная конфигурация лишает Советский Союз возможности эффективно продолжать войну, следовательно, может быть поставлен вопрос о пристойном и приемлемом для обеих сторон мире.

Обе игры, хотя они и закончились успехом Германии, показали, сколь на самом деле была сложна задача, поставленная перед исполнителями «Барбароссы». Даже при действительном напряжении всех сил Рейха, при идеальном стратегическом плане, учитывающим все реальные возможности противника и нейтрализующим его контригру, при привлечении к операции сил флота (включая «Бисмарк», который, разумеется, ни в игре 1994 года, ни в игре 1998 года в крейсерство накануне войны с Россией не отправлялся), при использовании опасных и сильнодействующих средств для обеспечения внезапности выиграть войну удалось лишь за счет ошибок противника.

Заметим, что в обеих играх главной из этих ошибок стало упорное желание советского командования действовать активно — в рамках идей В. Суворова.

Между 6 и 8 декабря 1941 года характер событий решительно изменился. Советские войска перешли в контрнаступление под Москвой, на стратегических флангах Восточного фронта они тоже в общем и целом владели инициативой. Это означало, что для Германии вопрос, как выиграть мировую войну, сменился вопросом — как ее не проиграть.

В конфликт вступила Япония, атаковавшая Перл—Харбор, Филиппины и Малайю. Конгресс Соединенных Штатов Америки почти единогласно выступил за объявление войны стране Восходящего Солнца. Наследующий день Гитлер, «выполняя союзнические обязательства», заявил, что Рейх находится в состоянии войны с США.

Это было одним из самых неожиданных решений фюрера.

Иногда его объясняют надеждой Гитлера на то, что Япония, в свою очередь, атакует советский Дальний Восток, чем затруднит переброску сибирских дивизий на Восточный фронт. Но посол Японии информировал руководство Рейха об условиях советско–японского договора. Было совершенно ясно, что Империя Восходящего Солнца, обеспечив себе тыл в Манчжурии и решившись — после и вследствие этого — на запредельно рискованную войну на юге Тихого океана, ни при каких обстоятельствах не нападет на СССР. Кроме того, наличные японские силы физически не были способны вести войну одновременно с Китаем (она шла фактически с начала 1930‑х годов), Соединенными Штатами, Великобританией и СССР.

Впрочем, если у А. Гитлера и были какие–то иллюзии относительно поведения союзников по «Оси», то, надо думать, поступки Б. Муссолини осенью 1939 года способствовали их развеиванию.

Часто говорят, что акт Гитлера носил чисто формальный характер: США все равно рано или поздно объявили бы войну Германии. Это, конечно, верно — но весь вопрос в том, «рано» или «поздно»? Изоляционизм в Штатах был очень силен, единогласия депутатам Конгресса хватило ровно на один день. Войны в Европе и на Тихом океане рассматривались ими как совершенно не связанные между собой (в декабре 1941 года они и на самом деле не были связаны). Необходимость воевать с Японией не вызывала сомнений, что же касается Германии, то сталинский Советский Союз был в Америке немногим более популярен, нежели гитлеровская Германия — да и Великобритания во влиятельных вашингтонских кругах рассматривалась как конкурент, а не как союзник. Ф. Рузвельту пришлось бы приложить немалые усилия к тому, чтобы побудить конгрессменов втянуть страну, уже воюющую на Тихом океане, в европейские дела. Объявив 8 декабря 1941 года войну США, Гитлер, бесспорно, способствовал усилиям Ф. Рузвельта.

Конечно, шаг Гитлера можно рассматривать как форму политического «пиара». Смотрите: Германия, схватившаяся не на жизнь, а на смерть с одной великой державой, находящаяся в состоянии войны с другой, сама объявляет войну третьей. Выглядит эффектно, но по существу лишено смысла.

Самую необычную версию предлагает немецкий историк С. Хаффнер. По его мнению, Гитлер уже 6 декабря 1941 года, то есть в день, когда началось советское контрнаступление под Москвой, понял, что он переоценил возможности Рейха и что война с Россией проиграна. С другой стороны, было понятно, что Великобритания обескровлена. Оставшихся у нее сил хватало только на оборону. Вероятно, в перспективе их стало бы вполне достаточно для наступления против Италии — но не для серьезной борьбы в Европе.

А это означало, что Германия будет разгромлена и оккупирована Советским Союзом. Гитлер, подписавший директиву «Мрак и Туман», известный «Приказ о комиссарах» и распоряжение «Об особой подсудности в зоне «Барбаросса»», ждал от «большевистских орд» ответной жестокости. Единственной надеждой была возможность что–то получить для Германии, играя на противоречиях между союзниками. Но тогда Рейху нужно было обеспечить равновесие сил, найти противовес Советскому Союзу. И возник уникальный в военной истории поступок: «объявление войны как зов о помощи».

Красивая версия — хотя, вероятно, слишком сложная для политического «цирка». Впрочем, Гитлер мог не просчитывать все эти тонкости и балансы сил, а сделать неожиданный ход, просто доверившись своей великолепной интуиции.

Как бы то ни было, решение фюрера связало в единый мировой кризис две войны, до того момента различные по рисунку, замыслу, логике, инструментам, театрам боевых действий и акторам влияния. После 8 декабря 1941 года между собой сражались все пять великих империй, образующих геополитическую карту своего времени. Германия и Япония атаковали Великобританию, Советский Союз и Соединенные Штаты Америки.

В 1942 году военные действия охватили весь мир. И это была уже совсем другая война.

Стратегическое положение Советского Союза было, пожалуй, самым простым. Первый натиск немцев был отбит, промышленность завершила развертывание (на Урале, вне досягаемости неприятельской авиации) и наращивала производство военного снаряжения. В этих условиях у СССР была ясная перспектива военной победы. Возможности политического использования этой победы определялись в основном тем, насколько она будет быстрой и всеобъемлющей.

Великобритания стояла перед едва ли разрешимыми военными и политическими проблемами. Метрополия все еще ожидала вторжения. Империя была атакована на Дальнем Востоке и на Средиземном море, восстание на Среднем Востоке подавлено с трудом и не до конца. В Индии, несмотря на жестокие репрессии, только влияние Ганди сдерживало всеобщее восстание. В подобной обстановке трудно предложить какую–то позитивную стратегию. Великобритания не сомневалась, что по окончании войны она будет находиться в лагере победителей — но справедливо опасалась оказаться там в качестве младшего партнера. Оставалось надеяться на неожиданную и громкую победу, но руководство страны не представляло, где и как будет одержана эта победа.

Соединенные Штаты только приступили к развертыванию своих сил. Они также не знали, где и как будут одержаны решающие победы, но в самих победах не сомневались, несмотря на полную потерю инициативы и совершенно неожиданную утрату контроля над Тихим океаном. Американская стратегическая концепция была проста: поддерживать равновесие между Европой и Азиатско — Тихоокеанским регионом, чтобы войны на Западе и иа Востоке закончились одновременно и притом не раньше, чем американские силы с решающим эффектом вступят в войну на обоих театрах военных действий.

Япония не собиралась участвовать в тотальной мировой войне и не имела для этого сил. Ее стратегическая линия сводилась к тому, чтобы обменять достигнутые к весне 1942 года результаты (Индонезия, Филиппины, Малайя) на мир, который был бы лучше довоенного хотя бы в одном отношении — в отношении обеспечения Японии нефтью и продовольствием.

Наконец, Германия. Поражение на Восточном фронте было очень тяжелым, но, по мнению высшего руководства Рейха, оно еще не носило фатального характера Советский Союз был не менее обескровлен предшествующими боями и потерями, так что шансы на тотальную победу на Востоке еще сохранялись. Американцы смогут развернуть силы в Европе только через два–три года — если они вообще сумеют создать внушительную сухопутную армию и перебросить ее через океан. За это время необходимо вывести из войны Советский Союз или Великобританию. Может быть, даже обоих.

Если же это не удастся, надо, по крайней мере, продержаться до прихода американцев и ссоры между союзниками — а что такая ссора произойдет, Гитлер был совершенно уверен. Собственно, в этом фюрер не ошибся, хотя ни Рейху, ни ему лично это уже не помогло.

В возникших условиях необходимо было стабилизировать положение на Восточном фронте, имея в виду весенний переход в новое наступление, хотя в декабре 1941 года нельзя было ответить на вопрос: где, какими силами и с какими целями вермахт вновь сможет наступать? Превосходство в численности утрачено, имеющиеся ресурсы приходится распределять между всеми войсками — то есть на каждую дивизию их в среднем приходиться меньше, чем к началу «Барбароссы». Армий на фронте хватает, но они потеряли былую подвижность. Значит, вместо молниеносной войны придется вести затяжную коалиционную войну.

Выводов из этого следует два. Во–первых, отныне придется делать упор не на оперативное, а на тактическое искусство. Теперь немцам придется выигрывать сражения не грандиозным марш–маневром сравнительно небольших, но высокомобильных соединений с перехватом вражеских коммуникаций глубоко в тылу, а «переигрыванием» противника на тактическом уровне. Фактически это означало возврат к уровню Первой Мировой войны. Если русские будут воевать так же, как они воевали в ту войну, у немцев имелся хороший шанс даже при численном превосходстве противника — которого Сталину достичь пока не удалось.

Неявным следствием из сказанного выше была необходимость кардинальной реорганизации танковых войск. Теперь вместо крейсерских танков немцам требовались пехотные — не предназначенные для дальних рейдов, но зато хорошо защищенные и вооруженные, способные прорывать оборону врага и бороться с его танками. Уже в апреле 1942 года состоялись испытания двух прототипов нового тяжелого танка прорыва Pz. IV «Тигр»; в конце лета на фронт прибыли первые опытные образцы этой машины — и не куда–нибудь, а под Ленинград, где применение танковых войск не предполагалось. В мае был выдан заказ на проектирование универсального среднего танка Рг^ «Пантера», в сентябре прототип был выведен на испытания — силуэтом он удивительно напоминал Т-34 образца 1942 года…

Вывод второй — союзники Германии должны были увеличить свои воинские к контингенты в России. Румыны должны были вновь отправить на русский фронт как минимум две армии, венгры — как минимум одну. Финнов следовало побудить к более активным действиям, а Муссолини убедить развернуть итальянский экспедиционный корпус до полноценной армии, направив в его состав лучшие моторизованные и танковые войска Качеством итальянских танков никто не обольщался, а вот автотранспорт и артиллерия у «макаронников» были вполне приличными даже по немецким меркам. Но для согласия Муссолини требовалось активизировать действия немецкого «Африканского корпуса» в Киренаике.

Очевидно, что высадку в Англии отныне следовало считать абсолютно невозможной, но в распоряжении германского флота находилось почти все побережье Франции. В Первую Мировую войну немецкие адмиралы могли только мечтать о столь идеальных стартовых условиях для подводной войны. То есть необходимо было увеличить выпуск подводных лодок.

После контрнаступления советских войск под Москвой немецкая большая стратегия выстроена на компромиссе между желаемым и возможным. В 1942 году вместо линейной и ясной «войны ОКХ» Германия будет вести гораздо более сложную и многофакторную «войну ОКБ». В России, в Норвегии, на Атлантическом океане, на Средиземном море и в Африке. Такая война требует хорошего стратегического мышления, по определению многовариантна и вообще гораздо интереснее любителям альтернативной истории…

I

Боевые действия в Северной Африке навсегда останутся связанными с именем Эрвина Роммеля, наиболее знаменитого танкового командира Второй Мировой войны. Правда, возникает вопрос: следует ли считать его еще и лучшим? Но факт остается фактом: в течение двух лет Роммель, с изумительным искусством используя свои совершенно недостаточные силы, оспаривал господство союзников в Ливии и даже угрожал Египту и странам Среднего Востока.

ОКХ всегда относилось к войне в Африке как к сугубо политическому мероприятию, связанному с необходимостью оказать помощь итальянскому союзнику — в 1942 году за эту помощь Муссолини придется расплачиваться целой армией, которая будет отправлена на русский фронт, где и погибнет зимой почти целиком. Соответственно, Гальдер рассматривал каждый батальон, отправляемый в Африку, как потерянный для войны с Россией.

На самом деле ОКВ тоже не относились к этому театру военных действий достаточно серьезно. Немцам понадобилось более полугода на то, чтобы хотя бы обозначить свои цели в Средиземноморье. Понятно, что завоевание для Муссолини «Африканской империи» в составе Ливии, Египта,

Судана, Эфиопии, Сомали (а заодно Адена) не входило в список приоритетных задач германского командования. Но захват Суэца на 8000 миль удлинял путь английских судов из Индии на Британские острова — что было эквивалентно уменьшению используемого союзниками тоннажа в несколько раз. Ни во Вторую Мировую войну, ни даже в Первую германские подводные лодки и мечтать не могли о таком результате.

Вторым призом была нефть. В 1941 году Ближний Восток еще далеко не приобрел той роли, которую ему предстоит сыграть в военных конфликтах второй половины XX столетия. Тем не менее в Ираке и Иранском Абадане добывалось 11 миллионов тонн нефти ежегодно. Примерно столько же давали скважины Плоешти — но их продукцию Рейху приходилось до поры до времени делить с итальянцами. Великобритания пережила бы потерю иракской нефти, но экономическое положение Германии от этого заметно улучшилось бы. Главное же — возникала новая коммуникационная линия, позволяющая питать операции на Среднем Востоке, а при необходимости в Индии или в Закавказье.

Наконец, укрепление позиций «Оси» в Леванте способствовало бы сохранению контроля правительства Виши над Сирией и Алжиром. Сами по себе проблемы маршала Петэна вряд ли волновали руководство Рейха, но популярный генерал де Голль, ставший лидером «Свободной Франции» и получивший прямую поддержку Великобритании, медленно и методично брал под свою руку (то есть вручал сэру Уинстону) французские заморские территории. Поскольку отношения Германии с правительством Виши складывались вполне благополучно, речь шла о том, кто будет контролировать французскую колониальную империю.

Если добавить к вишистским владениям итальянские притязания, японские замыслы и протектораты Рейха, вырисовывается территория, сравнимая с Британской колониальной или Американской неоколониальной империей времен их расцвета. Это, конечно, не мировое господство, но значительный шаг в нему — и почти несомненная победа в мировой войне (в которой, напомним, в конце 1940‑го и начале 1941‑го еще не участвуют ни СССР, ни США). А ключевой позицией, захват которой гарантирует дальнейшие приобретения, оказывается Египет — Александрия и Суэц.

Для руководства ОКХ, приученного в послеверсальские годы считать деньги и дивизии, подобные размышления лежат за границами рационального мышления — в области фантазий, химер и эмоций. ОКБ и сам Гитлер смотрели на мир более широко. Но, может быть, именно поэтому они с большой настороженностью относились к африканской авантюре Муссолини и были совершенно не готовы развертывать на Средиземноморском театре значительные германские силы.

В отличие от многих историков, упрекающих А. Гитлера за то, что тот не понял значения Египта как важнейшего звена Британской империи и «ключа к Ближнему и Среднему Востоку», фюрер германской нации, несомненно, помнил о судьбе египетского похода Наполеона Бонапарта.

Египетская операция 1798–1799 годов не была спланирована Директорией. Это Наполеон готовил ее, кампания на Востоке была его любимым предприятием. Бурьенн передает слова Наполеона: «Европа — это кротовая нора! Здесь никогда не было таких великих владений и великих революций, как на Востоке, где живут 600 миллионов людей».

Наполеон образцово провел войну. Египет был завоеван, армия Бонапарта вторглась в Сирию. И не смогла взять маленькой, но ключевой (оказывается, «ключей» может быть много!) крепости Сен — Жан д'Акр, которая непрерывно получала по морю подкрепления и военное снаряжение.

Сразу же оказалось, что положение победоносной армии трагично, и единственное, что оставалось Наполеону, это бросить свои войска в Египте и — назовем вещи своими именами — бежать во Францию, предоставив «честь» капитуляции Клеберу.

Египетский поход Бонапарта доказал, что завоевание Востока имеет своим непреложным условием завоевание безусловного господства на Средиземном море. Причем — с учетом длины коммуникационных линий — это условие было необходимым, но не достаточным.

Следовало учесть и невысокую боеспособность итальянских войск. До войны Гитлер мог питать иллюзии по поводу того, что фашистский режим изменил к лучшему характер итальянского солдата, но первые же столкновения итальянцев с французами расставили все на свои места. Это означало, что положение в Восточной Африке далеко не прочно, вернее, оно прочно, пока этим вопросом всерьез не займутся англичане.

Кроме того, излишне активные действия немцев в Африке и на Ближнем Востоке могли привести в росту напряженности между союзниками по «Оси», а в начале 1941 года Италия еще рассматривалась Гитлером как существенная военная и политическая сила (заметим, что в 1914 году отказ Италии выполнить свои обязательства перед Тройственным Союзом стал одним из решающих факторов, обеспечивших конечную победу Антанты).

Однако постепенно становится ясно, что Италия не хочет или не может вести борьбу за Средиземное море и Северную Африку. После Таранто пришлось направить на Сицилию 10‑й авиакорпус. После краха итальянского наступления в Греции ОКБ (на сей раз в тесном контакте с ОКХ) начинает разрабатывать операцию «Марита». 6 февраля 1941 года, когда армия Грациани окончательно потерпела поражение, а англичане захватили Бенгази, для действий в Северной Африке был выделен корпус в составе 5‑й моторизованной и 15‑й танковой дивизий. Правда, эти дивизии еще нужно было как–то перевести в Ливию.

Есть все основания считать, что командующим в Африку ОКХ послало «генерала, которого не жалко». В начале 1941 года Э. Роммель еще не был Роммелем, «лисом пустыни» с репутацией лучшего тактика Второй Мировой войны. Он храбро сражался во время Первой Мировой, как и почти все офицеры Рейхсвера. Во время французской кампании

Роммель неплохо командовал 7‑й танковой дивизией, обратил на себя внимание руководства и журналистов — но, конечно, его достижения были не столь впечатляющи, как у того же Манштейна или Балька, не говоря уже об элите бронетанковых войск Великой Германии — Гудериане, Готе, фон Клейсте.

Казалось бы, самостоятельное командование на отдельном — и очень важном — театре военных действий, предполагающим к тому же самое широкое применение подвижных соединений, следовало вручить кому–то из этих заслуженных генералов. Вдобавок с маршалами и герцогами, традиционно командующими итальянскими войсками, заслуженным военачальникам, победителям Польши и Франции, общаться было бы гораздо легче, нежели мало кому известному вчерашнему командиру дивизии.

Надо полагать, в начале февраля 1941 года в ОКБ еще не был решен вопрос, будет ли вообще послано в Африку что–то, кроме никому не известного генерала и полутора дивизий (с обещанием когда–нибудь развернуть из них целый корпус).

II

Роммель вылетел в Триполи 12 февраля 1941 года. Через два дня немецкий транспорт доставил туда разведывательный батальон и противотанковый дивизион. Придав этим силам «танки», сделанные из автомобилей марки «Фольксваген» (которых в Африке было предостаточно), Роммель отправляет свой «корпус» на фронт и сразу же останавливает наступление англичан. 11 марта, когда прибывает первое боеспособное подразделение — танковый полк 5‑й моторизованной дивизии, командующий африканским корпусом решает перейти в общее наступление.

На его подготовку потребовалось время — но, как оказалось, задержка лишь увеличила шансы немцев на успех. Англичане пришли к выводу, что сражение закончено, вследствие чего командующему армией «Нил» О'Коннору был предоставлен отпуск. 7‑ю бронетанковую дивизию, сыгравшую главную роль в завершившейся операции, отвели на отдых в Египет, ее место заняла 2‑я бронетанковая, не имеющая боевого опыта. Австралийских ветеранов перебросили в Грецию, заменив их некомплектной 9‑й пехотной дивизией. И, главное, никто в английской армии не ожидал активных действий от немецко–итальянской коалиции.

2 апреля Роммель бросил в атаку 50 танков (все, что у него было) и две свежие итальянские дивизии. Ним, командовавший английской армией в отсутствие О'Коннора, растерялся и выпустил из рук управление войсками. В конце концов он решил, что два отряда Роммеля, действующие изолированно друг от друга — это два сильные группировки, осуществляющие охватывающий маневр. По этому поводу он 3 апреля оставил Бенгази. О'Коннор срочно вернулся из отпуска, но уже 6 апреля автомобиль с обоими британскими командующими был захвачен немецкими частями.

По мере отступления одна английская дивизия теряет все свои танки, вторая попадает в окружение. «Фольксвагены» и грузовики поднимают тучи пыли, «Мессершмитты» препятствуют всякому наблюдению с воздуха, в результате чего командир дивизии, уверенный в том, что он отрезан значительно превосходящими силами, капитулирует перед двумя батальонами неполного состава. К 11 апреля англичан в Ливии не осталось, держалась только крепость Тобрук на побережье Средиземного моря.

За две недели Роммель прошел 500 километров, но Черчилль приказал удерживать Тобрук любой ценой и при любых обстоятельствах. История крепости Сен — Жан д'Акр начала повторяться.

III

Предоставить Тобрук своей судьбе Роммель не мог. Англичане удержали господство на Средиземном море и могли снабжать крепость сколь угодно долго. Могли они и перебросить в Тобрук — в дополнение к 9‑й дивизии, 18‑й бригаде и полусотне танков — еще пару–друтую высших соединений. Это означало, что Тобрук становился неопределенной фланговой угрозой; по мере продвижения в Египет крепость все более и более явно контролировала бы коммуникационные линии итало–немецких войск, ориентированные на Триполи.

Но, атакуя Тобрук, Роммель сразу терял преимущество в подвижности. Между тем силы, сосредоточенные в крепости, превосходили весь немецкий контингент «Африканского корпуса», в то время как на границе Ливии и Египта оставалась британская армия «Нил». Роммель все–таки попытался нанести удар, но успеха не имел, а вдобавок потерял 16 из 38 остававшихся у него танков.

Пока с 11 по 16 апреля происходили все эти события, итальянское командование в Северной Африке обратилось в Рим с жалобой на немецкого союзника. Рим, в свою очередь, пожаловался на Роммеля в Берлин, в результате чего в Ливию срочно вылетел генерал Паулюс, направленный Гальде–ром, «чтобы помешать этому солдату окончательно сойти с ума». Паулюс не отличался сильным характером, и Роммель, подмявший под себя итальянских генералов старше его возрастом и чином, легко подчинил Паулюса себе. Подчинил настолько, что представитель ОКХ санкционировал второй штурм Тобрука.

Роммель атаковал ночью и к рассвету 1 мая прорвал внешний рубеж обороны Тобрука. Танки устремились к порту, но попали на минное поле, в результате из 40 машин была потеряна почти половина Австралийцы под командованием генерала Мурсхеда сражались цепко и активно, итальянцы же отказывались идти в атаку. К 3 мая ситуация определилась: немцы захватили часть внешнего обвода обороны крепости, но овладеть ею были не в состоянии. Расстроенный Паулюс отбыл в Берлин, запретив новые попытки штурма. 12 мая в Александрию прибыл конвой «Тайгер», направленный по просьбе Уэйвелла, нового командующего английскими войсками в Египте. Адмиралы и генералы возражали против посылки конвоя, пока не устранена опасность вторжения на Британские острова, но У. Черчилль сумел настоять на своем. Пятьдесят семь танков затонули вместе с одним из транспортов, но остальные 238 прибыли в Африку. Здесь были почти все танки «Матильда», которые на тот момент имела английская армия.

Уэйвелл контратаковал. Это решение, несомненно, было правильным, но генерал допустил типичную английскую ошибку: перед большим наступлением он решил провести сравнительно маленькое, чтобы «изучить обстановку и захватить выгодные исходные позиции». В результате Роммель уяснил не только планы противника, но и рисунок его наступления, а главное — то, что наступление будет поддержано танками. Противопоставить этим танкам было нечего, но Роммель не смутился, использовав вместо противотанковых пушек 88‑мм зенитки, как это практиковалось еще во Франции. 88‑мм буксируемое зенитное орудие было дорогим и имело весьма заметный силуэт, зато могло вести огонь прямой наводкой на 2,5–3 километра, при этом имея крайне высокую бронепробиваемость. В «Африканском корпусе» имелось всего 12 таких пушек, но они были размещены таким образом, чтобы создать огневые ловушки на наиболее вероятных направлениях наступления.

К началу сражения Роммель имел вместе со всеми подкреплениями около 100 танков, половина из них находилась в районе Тобрука. Уэйвелл развернул на границе с Ливией 200 пушечных танков.

Марш английских войск на сближение с неприятелем начался вечером 14 июня и продолжался всю ночь. Танкисты хотели атаковать с ходу, еще до рассвета, но высшие инстанции приказали ждать пока подойдет артиллерия и станет достаточно светло для того, чтобы она могла открыть огонь. Увы, пушки застряли в песках, и утром «Матильды» пошли в атаку одни. Они сразу же попали в одну из подготовленных артиллерийских ловушек, и командир успел передать лишь одно сообщение: «Они разносят мои танки на куски».

До вечера англичане потеряли половину своих танков, а Роммель успел перебросить из–под Тобрука находящийся там танковый полк. Силы уравнялись, и на следующий день «Африканский корпус» перешел в контрнаступление, угрожая открытому флангу англичан 5‑й механизированной (легкой) дивизией и атакуя его позиции 15‑й танковой. На четвертый день операции армия «Нил» отошла на исходные позиции, потеряв 91 танк (против 12 танков, потерянных немцами) и свое название. Теперь она стала 8‑й армией.

Неудача летнего контрнаступления стоила должности Уэйвеллу, которого сменил на должности главнокомандующего Окинлек. Свою деятельность командующего он начал со следующего исторического приказа:

«Существует реальная опасность, что наш друг Роммель станет для наших солдат колдуном или пугалом. О нем и так уже говорят слишком много. Он ни в коем случае не сверхчеловек, хотя он очень энергичен и обладает способностями. Даже если бы он был сверхчеловеком, было бы крайне нежелательно, чтобы наши солдаты уверовали в его сверхъестественную мощь.

Я хочу, чтобы вы всеми возможными способами развеяли представление, что Роммель является чем–то большим, чем обычный германский генерал. Для этого представляется важным не называть имя Роммеля, когда мы говорим о противнике в Ливии. Мы должны упоминать «немцев», или «страны Оси», или «противника», ноте коем случае не заострять внимание на Роммеле.

Пожалуйста, примите меры к немедленному исполнению данного приказа и доведите до сведения всех командиров, что с психологической точки зрения это дело высочайшей важности».

IV

Пока в Северной Африке стороны совершали марши из Египта в Ливию и обратно, вермахт разгромил Югославию, Грецию и английские войска на Балканах. Обстановка на Средиземном море менялась по мере того, как линия развертывания эскадрилий «Люфтваффе» смещалась дальше и дальше к югу. К концу апреля 1941 года германский «воздушный зонтик» накрывал почти всю восточную и центральную часть Средиземного моря.

Возникло множество новых возможностей, но на их реализацию не хватало времени: 15 мая должна была начаться «Барбаросса». Хотя 30 апреля А. Гитлер и принял решение отложить Восточную кампанию на пять недель, значительно снизив шансы на успех в России, это не меняло ситуацию кардинально. Руководство ОКВ заметалось, стараясь в считанные дни определить стратегические приоритеты и наметить контуры предстоящих операций. В эти дни происходит переброска эскадрильи самолетов в Ирак, попытка высадиться в Сирии (безо всякого дипломатического или военного обеспечения этой операции), наконец, следует Критская кампания.

Эта операция представляет собой одну из загадок Второй Мировой войны. Крит, бесспорно, красиво смотрится на карте, находясь в самом центре треугольника Греция — Турция — Киренаика, однако эта «красота» сугубо географическая. Коммуникационные и операционные линии проходят либо к западу, либо к востоку от этого треугольника. Крит располагается между Афинами и Тобруком, но превратить Афины в главную базу снабжения немецко–итальянских войск в Африке не представлялось возможным, да и Тобрук пока что оставался в руках противника.

Во всех остальных отношениях этот остров совершенно бесполезен для обеих сторон, о чем свидетельствует тот факт, что он оставался немецким до самого конца войны — союзникам и в голову не пришло тратить силы и время на это «стратегическое захолустье».

Да, руководство ОКБ беспокоилось относительно возможного использования территории Крита противником. Но ведь «Ось» владела аэродромами Афин и Родоса — то есть контролировала небо над Критом.

Тем не менее 25 апреля принимается решение о проведении операции «Меркурий», в рамках которой были задействованы 7‑я воздушно–десантная и 5‑я горнострелковая дивизии вермахта. Для переброски войск было выделено 550 транспортных самолетов и 60 планеров, прикрывал операцию 8‑й воздушный корпус.

Вопреки мнению, распространенному в послевоенной литературы с подачи англичан, высадка на Крите увенчалась

Полнейшим успехом. Англичане сумели эвакуировать только половину своего тридцатитысячного контингента, войска греческого союзника были просто брошены. Немцы захватили свыше 30 тысяч пленных ценой потери 4000 десантников убитыми и пропавшими без вести и 2500 ранеными. С учетом того, что обороняющийся имел на острове вдвое больше войск, чем все германо–итальянские силы, привлеченные к «Меркурию» (в том числе и входящие в состав морских десантов, которые высадить не удалось), результат можно назвать только блестящим. Однако его стратегические последствия оказались совершенно неожиданными: Гитлер запретил широкомасштабные воздушно–десантные операции ввиду неоправданно больших потерь. Практически Рейх променял целый род войск на совершенно ненужный ему остров в Средиземном море.

«Меркурий» исчерпал весь запас времени, которым располагала Германия в Средиземноморье. В последующие месяцы превосходство «Оси» в воздухе становится иллюзорным: в июне фокус усилий германского войска смещается с Юга на Восток, и эскадрильи «Люфтваффе» перебазируются для содействия «Барбароссе». Это обстоятельство резко повышает значение Мальты — небольшого острова, расположенного точно на половине пути между итальянским портом Реждо–ди–Калабрия и Триполи.

V

В британских источниках Мальту справедливо называют «островом–крепостью» и «островом–героем». В 1941–1942 годах англичане используют ее как морскую и воздушную базу. За июнь на Мальту перебрасывается свыше 140 самолетов. Этого было недостаточно, чтобы прикрыть остров от серьезной немецкой атаки, поддержанной тем же 8‑м авиационным корпусом, но позволяло репгить насущные проблемы и давало возможность проявлять активность в периоды отсутствия на Сицилии сколько–нибудь значимых сил германской авиации.

В последующие месяцы Каннингхэм сосредоточит на Мальте 10‑ю флотилию подводных лодок и соединение «К» в составе двух легких крейсеров и двух эсминцев. Мальтийские ударные соединения немедленно приступили к активным действиям на коммуникациях «Африканского корпуса» и итальянских сил в Северной Африке; одновременно они прикрывали эсминцы и быстроходные транспорта, доставляющие продовольствие, горючее и боеприпасы в Тобрук.

С июля до декабрь 1941 года (когда на Сицилию будет переброшен воздушный корпус «Люфтваффе») мальтийские ударные соединения, поддержанные бомбардировщиками и торпедоносцами RAF, контролируют пространство между Ливией и Сицилией. За это время итальянский торговый флот потерял треть своего тоннажа, а в Северной Африке у стран «Оси» сложилось напряженное положение с горючим для танков и «авиации пустыни».

Германские военачальники на Средиземноморском ТВД (Роммель и Кессельринг) требовали хоть что–нибудь сделать с островом. Периодически в ОКВ начинали планировать десантную операцию, но делалось это как–то неуверенно: создается впечатление, что командные инстанции были готовы уцепиться за любой повод, чтобы отменить высадку. Таким образом, органический дефект в позиции итало–германских сил в Северной Африке сохранялся, что делало поражение «Африканского корпуса» вопросом времени.

VI

В течение пяти месяцев — с июня по ноябрь 1941 года — в Западной Пустыне продолжалось затишье. За это время силы

Роммеля возросли до 4 штатных танковых полков (три в 14‑й танковой, один в 5‑й легкой дивизии), что составляло 168 танков (по другим данным 174). Для усиления статуса Роммеля Верховное командование переименовало 5‑ю легкую дивизию в 21‑ю танковую — отчего единиц бронетехники в ней, понятно, не прибавилось. Кроме того, Роммелю удалось из подручного материала сформировать на месте «Африканскую дивизию» — позже 90‑ю пехотную.

Если германское руководство, озабоченное в этот период исключительно проблемами в России, не сделало для усиления «Африканского корпуса» почти ничего (разве что завершило перевозку тех сил, которые были обещаны Роммелю еще при его назначении, то есть 6 февраля 1941 года), то Черчилль настоял на переброске в Египет очень значительных сил. Четыре бронетанковых бригады получил Окинлек, одну — Мурсхед (она предназначалась для удара из Тобрука навстречу наступающим английским войскам). В крепости английская 70‑я дивизия сменила 9‑ю австралийскую. Три новые моторизованные пехотные дивизии резко увеличили ударную силу 8‑й английской армии.

К ноябрю Роммель имел около 170 немецких и 146 итальянских танков против 710 танков Окинлека (еще около 500 находились у англичан в пути, составляя резерв). В воздухе дело обстояло не лучше — 120 немецких и 200 итальянских машин против 700 самолетов англичан. Чего у Роммеля хватало, так это итальянской пехоты. Увы, кроме того, что эта пехота имела низкую боеспособность, она еще и была плохо снабжена автотранспортом, что делало ее абсолютно бесполезной для подвижных операций, характерных для североафриканского ТВД.

Окинлек предполагал одним корпусом сковать противника с фронта, другим обойти его фланг, разгромить подвижные части и во взаимодействии с гарнизоном Тобрука уничтожить «Африканский корпус», который англичане называли «костяком итало–немецких сил в Африке». План этот внешне выглядит вполне рационально — но англичане не озаботились организацией взаимодействия трех группировок, к тому же использовали значительную часть танков для поддержки пехоты.

Внезапность была обеспечена полностью. Роммель, занимавшийся подготовкой к штурму Тобрука и сосредоточивший в районе крепости свои ударные части, понятия не имел о начале движения обходящей группировки противника. К тому же после сильнейшей бури немецкие аэродромы были залиты водой, и с размокших полос не мог взлететь ни один разведчик.

К вечеру 18 ноября англичане завершили охватывающий маневр и повернули на север, постепенно расширяя фронт наступления. Роммель начинает контрманевр, но в условиях отсутствия воздушной разведки не представляет себе реальную группировку противника. Тем не менее контрудары, нанесенные вслепую, имели успех и остановили продвижение Окинлека, поставив 4‑ю и 7‑ю танковые бригады англичан в критическое положение.

22–23 ноября были последовательно разгромлены оказавшиеся на пути наступающих танков штаб 4‑й английской танковой бригады и штаб «Африканского корпуса». В обоих случаях командующие избежали плена, поскольку были заняты проведением атаки на других участках — но потеря офицеров оперативного отдела и радиостанций, естественно, вызвала нарушение управления войсками.

На следующий день Крювель со своей боевой группой неожиданно ворвался в расположение тылов английской и южноафриканской дивизий, учинив там полный разгром.

Однако он промедлил с развитием успеха и дал англичанам возможность организовать оборону. Вечером Крювель одержал блестящую победу, прорвав фронт противника, разгромив английскую дивизию, захватив свыше 3000 пленных — но эта победа стоила ему и Роммелю 70 танков из 160 (всего только один прямой удар!) и всех преимуществ, полученных в предшествующие дни.

Тем не менее Каннингхем подвел итоги шести дней сражения, обнаружил, что в 30‑м корпусе из 500 танков осталось 70, и решил отказаться от продолжения операции. Окин–лек потребовал ее продолжить и 26 ноября отстранил Каннингхэма от командования, передав 8‑ю армию своему начальнику штаба Риччи. Командующий британскими войсками в Египте был, несомненно, прав — даже сейчас 30‑й корпус был сильнее всей армии Роммеля, а вскоре должны были подойти новые подкрепления.

Роммель, интуитивно ощущая колебания противника, попытался склонить часу весов в свою пользу сумасшедшим броском к Египту — 100 километров за 5 часов. Это было блестящее решение, которое позволило бы сразу выиграть сражение за Северную Африку — но только если бы у Роммеля было горючее, если бы после потери радиостанций «Африканского корпуса» работала связь, если бы итальянцы продвинулись вперед по открытой территории и захватили британские склады.

Немецкий контрудар провалился. Роммель, у которого осталось 60 танков, был вынужден отвести их назад и атаковать противника у Тобрука, где сложилась критическая ситуация. В ночь на 26 ноября новозеландская дивизия при поддержке 90 танков «Матильда» прорвала оборону немцев и соединилась с гарнизоном Тобрука. За ней следуют подкрепления. К концу дня превосходство англичан в танках достигает 5: 1 (7: 1 по пушечным), и для разгрома всего «Африканского корпуса» вполне достаточно одной британской дивизии — той же новозеландской, например. К 1 декабря, однако, это соотношение улучшилось до 3:1, так как англичане понесли очередное поражение, одна из новозеландских бригад была окружена и разгромлена.

Окинлек снова прилетел из Каира распорядился о посылке на фронт подкреплений в размере двух дивизий и о продолжении операции. До 7‑го числа Роммель удерживал занимаемые позиции, но в этот день, узнав, что в России разразился тяжелейший кризис и ни о каких подкреплениях до конца года не может быть и речи, принял решение оторваться от противника и отступать в Ливию.

Англичане выиграли операцию «Крусейдер», захватили в плен изолированные итальянские гарнизоны в Бенгази и некоторых других пунктах и продвинулись в Триполитанию примерно до тех же позиций, на которых находились в феврале. Стоило это 500 танков и почти всех ветеранов 8‑й армии.

VII

Пятого января 1942 года в Триполи прорвался немецкий конвой с сотней танков. Восстановив танковую составляющую «Африканского корпуса», 21 января Роммель нанес удар по выдвинутым вперед английским позициям. Через день в его штаб прибыл итальянский военный министр, требуя немедленно прекратить эту авантюру — но к этому времени англичане уже быстро отступали на восток. К началу февраля Роммель вновь взял Бенгази (видимо, по традиции), а 8‑я армия отошла к Аль — Газале, сдав без боя большую часть Ки–ренаики. Однако преодолеть колебания итальянцев (в руках которых находилось все снабжение корпуса) и войти в контакт с линией обороны противника Роммелю удалось только в апреле.

Все это время Кессельринг, отчаявшись получить санкцию на десантную операцию против Мальты, бомбит остров. Соединение «К» погибло на минном поле в районе Триполи, соединение «В» понесло большие потери. На линиях снабжения танковой армии «Африка» теперь действуют только подводные лодки, а вскоре и они уходят в Александрию.

У. Черчилль, понимая, что на Средиземноморском театре назрел кризис, требует от Окинлека перейти в наступление под угрозой сдачи командования. В этих условиях начинается новое большое сражение в Северной Африке.

Формально немецко–итальянские силы превосходят противника — 9 дивизий против 6, но итальянские дивизии по–прежнему имеют мало транспортных средств, к тому же английские дивизии численно сильнее. По танкам соотношение сил примерно такое же, как в операции «Крусейдер». Англичане — 850 машин плюс 420 в резерве, Роммель — 230 итальянских танков и 330 немецких, из которых 50 — легкие. В артиллерии перевес также был на стороне англичан, в авиации силы были примерно равны.

Роммель использовал ту же схему, что и Окинлек полугодом ранее — сковывающий удар в центре и охватывающее движение на открытом фланге. Первоначальный успех был полный, и «Африканский корпус» повернул к морю, чтобы окружить 13‑й английский корпус. Однако здесь немецкие танкисты столкнулись с американскими танками «Генерал Грант», вооруженными длинноствольным 75‑мм орудием, а главное — имевшим и 50‑мм броню. Даже для новых «троечек» с их 60‑мм броней и 50‑мм длинноствольным орудием он являлся серьезным противником, а легким танкам оказался вообще не по зубам. В результате за один бой немцы потеряли треть имеющихся в наличии танков.

На третий день операции Роммель приказал перейти к обороне на крайне ненадежной позиции — в тылу у неприятельской укрепленной линии. Практически «Африканский корпус» был блокирован, подвергался ударам с земли и с воздуха и, по мнению англичан, со дня на день должен был капитулировать.

Роммель сознавал масштаб риска Чтобы выиграть войну в Африке, англичанам достаточно было прикрыться от «Африканского корпуса» минными полями и танками «Грант», а ос–новными силами атаковать итальянцев, которые ни в коем случае не выдержали бы этого удара. Однако Роммель считал, что Риччи не рискнет начать наступление на фронте, не ликвидировав «котел» у себя в тылу. И, действительно, раз за разом английские танки небольшими группами атаковали укрепленные немецкие позиции. За неделю Роммель проделал проход в минных полях, разгромил частными контрударами две английские бригады, захватил в плен 4 артиллерийских полка.

Танковые силы англичан таяли. К 6 июня из–за боевых потерь и поломок вышло из строя более 200 танков. 11 июня Роммель перешел в наступление и сразу же «поймал» две английские танковые бригады, зажав из между своими атакующими соединениями и уничтожив перекрестным огнем.

Английская оборона в Киренаике развалилась, началось неуправляемое отступление частей и соединений к египетской границе. Черчилль потребовал удержать хотя бы Тобрук; Окинлек, повинуясь приказу, оставил в крепости полторы дивизии и 70 танков.

«Африканский корпус» быстро шел на запад, преследуя отступающую 8‑ю армию. Он проследовал мимо Тобрука, вызвав у гарнизона уверенность, что в ближайшие часы им ничто не угрожает. Однако ночью немецкие танки повернули назад, а в 5:20 утра 20 июня пикировщики нанесли удар по оборонительному периметру крепости. В 8:30 немецкие танки преодолели периметр, устремившись к городу и порту. Утром следующего дня генерал Клоппер сдал 35 000 человек и все военное снаряжение. Теперь 80 % транспорта армии «Африка» составляли трофейные английские автомобили.

«Сен — Жан д'Акр» пал. Роммелю был вручен фельдмаршальский жезл, но командующий германскими войсками в Африке лучше других понимал, что потерянный на осаду Тобрука год вернуть уже не удастся. С каждым днем союзники становились все сильнее и на море, и на суше, и в воздухе. Пока еще эскадрильи Кессельринга были способны нейтрализо–вывать Мальту, но долго это не продлится.

VII

«Еще ничего не было решено». Англичане отходили от границы Ливии и Египта, хотя по–прежнему имели втрое больше танков и 4 свежих, нетронутых дивизии. Роммель потратил три дня на то, чтобы убедить итальянское командование разрешить ему продолжить преследование.

Риччи пытается закрепиться на позициях у Мерса — Мат–рух. Окинлек отсраняет его от командования, разбирается в состоянии армии и приказывает отходить еще дальше на восток, к Эль — Аламейну — оборонительной позиции, зажатой между морем и впадиной Каттаро, непроходимой для бронетехники. Он берет на себя огромную ответственность, потому что Эль — Аламейн — последняя оборонительная позиция перед Каиром и Александрией. Если 8‑я армия потерпит поражение здесь, она будет отброшена за Нил.

30 июня Роммелю оставалось 100 километров до Александрии. В Каире жгли архивы. Английский флот ушел в Красное море. Сражение за Египет достигло своей кульминации.

В ударной группировке Роммеля оставалось несколько тысяч человек и 60 танков, горючего не было, люди были измучены до последней степени, как и их командующий. И Роммель останавливается — только на один день — чтобы дождаться итальянцев и наладить хоть какое–то снабжение. За этот день Окинлек наладил какую–то оборону и привел свои дивизии в порядок.

К 5 июля наступление немцев остановилось. В «Африканском корпусе»' Оставалось около 30 танков, и англичане, имея около 400 единиц бронетехники, перешли в ответное наступление.

Это может показаться неправдоподобным, но Роммель отразил это наступление. Показательны потери сторон за 21 июля — 118 английских танков против 3 немецких. К концу месяца обе стороны все еще оставались на своих позициях.

Потом будет еще наступление Роммеля в конце августа, которое Монтгомери (он сменил Окинлека) удалось отбить, хотя и не без труда. Постепенно англичане научились обороняться при трех- или четырехкратном превосходстве своих сил, и положение «Африканского корпуса» сразу стало тяжелым. К осени, когда у Монтгомери было уже шестикратное превосходство в танках, четырехкратное в пехоте и тройное в воздухе, англичане перешли в наступление. Спустя две недели непрерывных боев им удалось прорвать оборону противника. Роммель, однако, ускользнул от охватывающего маневра и начал отход. Шансов у него уже не было никаких, но пока что англичане платили за свое продвижение вперед — вновь к тем же позициям, к Тоборуку и Бенгази — очень дорого. Однако время работало на них.

8 ноября английские и американские войска высадились в Алжире. Это, правда, была французская территория — но союзники договорились между собой не считать Францию независимым государством. Высадке толком никто не препятствовал, тем не менее потери погибшими и пропавшими без вести составили 2000 человек.

Теперь танковая армия «Африка» была зажата между двух войсковых групп, каждая из которых была многократно сильнее ее. Авиация союзников господствовала в воздухе, снабжение итало–немецких частей в Африке почти прекратилось. Однако Роммелю удалось затянуть войну на этом театре военных действий еще на полгода и даже нанести союзникам несколько обидных поражений. Африканская кампания завершились лишь в мае 1943 года, когда остатки войск «Оси», лишенные всякого внешнего снабжения и утратившие внутреннюю связность, были вынуждены капитулировать в Тунисе.

IX

В этом обзоре мы сосредоточились в основном на периоде побед «Африканского корпуса», значительно менее подробно рассказав о его поражении и окончательной капитуляции. Это объясняется полным отсутствием всякого стратегического рисунка в сумятице боев конца 1942 — начале 1943 года. После того, как попытка Роммеля с ходу прорвать английскую оборону под Эль — Аламейном и разгромить 8‑ю армию потерпела неудачу, у немецко–итальянских войск в Африке не осталось шансов на успешное продолжение борьбы. Кампания 1798–1799 годов повторялась вновь: Роммель, как тогда Клебер, мог отдавать какие–то распоряжения, действовать, добиваться успехов, даже очень громких и красивых, но стратегически его положение было проиграно.

После операции «Торч», когда к 8‑й британской армии присоединилась 1‑я американская, а авиация союзников получила преобладание на всем ТВД, у Роммеля исчезли даже шансы нанести противнику серьезный урон. С другой стороны, действия союзников, стратегически вполне обоснованные, представляли собой такое надругательство над основами оперативного искусства, что, право же, разбирать их подробно нет ни необходимости, ни желания.

В действиях на Северо–африканском ТВД ярко проявились все особенности англо–саксонского стиля военного искусства, сводящегося к уничтожению противника за счет неоспоримого преобладания в силах, а особенно в средствах ведения вооруженной борьбы. В конце концов Монтгомери научился защищаться от Роммеля и даже наступать на него, имея пятикратный перевес. Всех способностей Роммеля, который, несомненно, был лучшим тактиком Второй Мировой войны, хватило лишь на то, чтобы затянуть сопротивление. Бои в Африке интересны и поучительны именно этим: искусство стратегии (у Роммеля — граничащее с магией) оказалось бессильно перед машинной войной, опирающейся на превосходство в ресурсах и экономике.

В этой связи правомочен вопрос: могли бы немцы выиграть Африканскую кампанию на ее ранней стадии — если не в 1940‑м, когда вмешательство Гитлера в африканскую стратегию Муссолини было маловероятно по политическим соображениям, то хотя бы в 1941 году?

Понятно, что, сосредоточив в Киренаике полномасштабную танковую группу — под командованием Роммеля, Гудериана или Гота, — командование ОКБ могло ждать от нее быстрых и решительных результатов. Но, во–первых, откуда взять эту танковую группу? До начала «Барбароссы» это, конечно, не было проблемой. Но планировалась кампания в России, и к февралю 1941 года вопрос о войне с Советским Союзом был уже принципиально решен. Идея же извлечь целую танковую группу из состава войск, действующих летом–осенью 1941 года на Восточном фронте, здравой не представляется. Да, эти войска могли принести победу в Африке. Но с другой стороны, 5‑я легкая и 15‑я танковая дивизии, будь они задействованы на Восточном фронте, вполне могли бы оказаться той соломинкой, которая ломает хребет верблюду. Такой подвижный корпус, к примеру, мог бы нанести удар на стыке 12‑й и 18‑й армий — на Черновцы — Проскуров или на Жмеринку, что резко ослабило бы устойчивость Юго — Западного фронта в Приграничном сражении и могло привести к «эхо–варианту» минского котла. Справилось бы советское командование с одновременными катастрофами на севере и на юге?

Проблема в том, что в германской армии (после 22 июня 1941 года) лишних войск не осталось, и любая дивизия, отправленная в Африку, была отчаянно нужна в других местах, прежде всего на Востоке.

Встают и следующие вопросы:

Во–первых — как переправить эту танковую группу в Африку?

Во–вторых — как ее там снабжать?

Если же мы предположим, что немецкое командование как–то сумело решить все эти проблемы (в частности, смогло своевременно ликвидировать Мальту, наладить взаимодействие своей авиации с итальянским флотом, захватив тем самым господство на море, само собой, отказавшись от агрессии против СССР), то тогда оно справилось бы и с высадкой в Англии. А такая высадка была бы гораздо более действенным инструментом выигрыша войны, нежели вся кампания в Северной Африке, пусть даже самая что ни на есть удачная.

Теперь мы вновь возвращаемся в июль 1941 года. В центре Восточного фронта развертывается Смоленское сражение, на флангах Рунштедт приближается к Киеву, а Лееб подготавливает поворот 18‑й армии на Таллин. В Западной пустыне продолжается оперативная пауза. Войска «Свободной Франции» (читай английские) обживаются в Сирии.

Соединенные Штаты Америки все еще остаются в стороне от общеевропейской войны. Вовсю работает программа «ленд–лиза», американские корабли охраняют конвои в Западной Атлантике, нейтралитет нарушен давно и необратимо, но Германия предпочитает этого не замечать.

Сложившееся положение дел устраивает всех, кроме Франклина Делано Рузвельта, гениального политика, ставшего президентом США в год кульминации мирового промышленного кризиса. Уже тогда, в 1932 году, он пришел к выводу, что большевики совершенно правильно говорят об «общем кризисе капитализма» и что Мировая война является единственной реальной альтернативой «советизации» мира.

Ф. Рузвельт понимал, в чем притягательность коммунистической идеи. До сих пор она оставалась единственной внятной концепцией индустриального общества, которую можно было бы назвать «справедливой». В православной некогда России справедливость считали прерогативой дьявола (ибо Господу приличествует милосердие) — но религиозная традиция отнюдь не помешала «кухаркиным детям» расправится с «образованными» и присягнуть на верность новому режиму, который обещал фабрики рабочим, землю крестьянам, но главное — образование (а с ним и Будущее) всем без исключения желающим и способным.

«Новый курс» Ф. Рузвельта был попыткой ответа на коммунистический вызов. Но президент знал, что этот ответ недостаточен. Для того, чтобы Соединенные Штаты смогли построить общество, которое будет если и не более справедливым, то заведомо более притягательным, чем большевистский «рай чертей в аду», нужно полностью переформатировать сложившийся после Версаля мировой порядок.

Британия вслед за Германией и Францией должна утратить все колониальные владения. Это повлечет за собой возникновение целой системы независимых государств, которым потребуется вооружение и продовольствие. «Оружие и хлеб. Только без дурацких условий. И по возможности даром. Или в кредит». В кредит! Им будут нужны большие кредиты. В пересчете на душу населения — много большие, чем Соединенные Штаты предоставили Великобритании в прошлую войну (за что «Владычица морей» расплатилась своим флотом) и предоставляют сейчас. Рузвельт давно решил, что за «ленд–лиз» Черчиллю придется расплачиваться империей: ничто не стоит так дорого, как безвозмездная помощь.

Обеспечением этого «мирового долга» станет единая «глобальная экономика», причем Соединенные Штаты возьмут на себя управление этим долгом — а следовательно, и всем миром. Тогда и только тогда «Новый курс» будет завершен.

I

Перед президентом Рузвельтом стояли очень сложные стратегические задачи.

Прежде всего необходимо было добиться вступления США в войну. Это отвечало интересам страны, было подготовлено всей предшествующей политикой президента и двумя годами статуса «невоюющего государства» — но сделать решающий шаг самостоятельно Ф. Рузвельт не мог: «изоляционисты» немедленно раскололи бы Конгресс, а с ним и все американское общество, отнюдь не стабильное и пока еще далекое от процветания.

Следовательно, противник должен был сам напасть на США. Поскольку Германия от этой чести уклонялась, нужно было найти другого врага. К счастью, в насыщенном геополитическими противоречиями мире 1940‑х годов это было нетрудно.

24 июля 1941 года японские войска с разрешения правительства Виши высадились во Французском Индокитае, завладев важной морской и воздушной базой Камранг. Конечно, согласие Петэна было вынужденным — но по крайней мере, дипломатические приличия бьии соблюдены лучше, чем это получилось у США с Исландией. На следующий день японское правительство информировало США о причинах аннексии Индокитая и предложило Госдепартаменту нормализовать отношения между странами. В ответ США, Великобритания и Голландия (именно в таком порядке!) объявили о замораживании японских активов в своих банках. Показательно, что территориальную целостность французской колониальной империи защищали три державы, из которых одна была оккупирована, а другая не имела с правительством Виши дипломатических отношений.

Вмешавшись в подвернувшийся под руку Индокитайский кризис (который никоим образом не затрагивал интересы США), Рузвельт продемонстрировал англичанам очередной шаг к формальному вступлению в войну. Он правильно рассчитал, что в сложившейся ситуации Великобритания обречена поддержать Белый Дом и склонить к этому голландское правительство в изгнании.

Это была серьезная дипломатическая победа американской администрации. Длительная работа по разрушению англо–японского альянса, начатая почти двадцать лет назад на Вашингтонской конференции, увенчалась успехом: летом 1941 года на повестку дня была поставлена война между бывшими партнерами. В этой войне Англия не имела никаких позитивных целей и уже потому не могла ничего выиграть. Ей предлагался лишь военный риск, все результаты же должны были достаться американцам. Так что политика Рузвельта в июльском кризисе носила скорее антибританский, нежели антияпонский характер.

Тактически обстановка на Дальнем Востоке мгновенно потеряла устойчивость. Япония покупала нефть в Индонезии и на Аляске. Рузвельт перекрыл оба канала, вынуждая Японию обратиться к крайним мерам. Пикантность ситуации заключалась в том, что оккупация Борнео была невозможна без нейтрализации Сингапура — то есть Япония провоцировалась на удар по оплоту британского военного и морского могущества в Тихом океане, объективно выступая в качестве геополитического союзника Соединенных Штатов.

II

В Японии обстановку, сложившуюся летом 1941 года, воспринимали как критическую. Уйти из Индокитая было уже невозможно: такой шаг немедленно привел бы к тяжелому внутриполитическому кризису. Но и воевать одновременно с США и Великобританией страна была не готова. В течение последующих месяцев японские дипломаты в США прилагали отчаянные усилия, чтобы найти какой–то приемлемый для обеих сторон компромисс.

Руководители страны понимали, что надежды почти нет. Но, оказавшись перед лицом неминуемой войны с двумя сильнейшими морскими державами мира, лидеры страны Восходящего Солнца были готовы схватиться за любую соломинку. В ответ на просьбу посла в Вашингтоне Номуры дать ему «еще какое–то время», МИД немедленно телеграфировал:

«Нам страшно трудно изменить дату, установленную в моей телеграмме № 736. Вы должны знать это, но я знаю и то, что вы прилагаете сверхчеловеческие усилия. Придерживайтесь нашей политики и делайте все возможное. Не щадите никаких усилий, чтобы добиться желательного для нас решения. Вы не можете и догадываться о причинах, по которым мы хотим урегулировать японо–американские отношения к 25‑му, однако если в течение ближайших трех или четырех дней вы сможете закончить ваши переговоры с американцами, если подписание соглашения может быть завершено к 29‑му (давайте я напишу эту дату для вас прописью — двадцать девятому), если окажется возможным обменяться соответствующими нотами, если мы сможем добиться понимания с Англией и Голландией и, коротко говоря, если все будет завершено, мы согласны ждать до этого дня. Но эту дату абсолютно нельзя изменить. После нее события будут развиваться автоматически».

Объединенный Флот, который после сентября 1939 года возглавлял вице–адмирал (с 15 ноября 1940 года — полный адмирал) Исуроку Ямамото, в августе 1941 года пополнился двумя новыми авианосцами — «Секаку» и «Дзуйкаку». Теперь Флот насчитывал 6 тяжелых авианосцев, сведенных в три дивизии, и три легких авианосца (один находился в достройке, вернее, в перестройке из базы снабжения подводных лодок). Именно эти корабли должны были, по замыслу главнокомандующего, сыграть основную роль в надвигающейся войне.

Летом 1941 года Ямамото, как и многие другие японские руководители того времени, оказался в странном, даже двойственном положении. По ночам он молился, чтобы Номура привез из Вашингтона «мир для нашего поколения». Днем Ямамото готовил Объединенный Флот к совершенно неизбежной войне.

III

Запасов нефти могло хватить только на первые шесть месяцев войны. Поэтому стратегия Японии была практически предопределена: наступление на Голландскую Ост — Индию и захват любой ценой нефтяных полей Борнео. Но район Индонезии контролировался мощной английской военно–морской базой Сингапур, до нейтрализации которой ни о каком наступлении на юге Тихого океана не могло быть и речи. Здесь интересы Японии, как уже отмечалось, совпадали с интересами

США: Рузвельту также было необходимо при любых обстоятельствах избавить британцев от Сингапура — их главной опорной точки на Тихом океане.

Рузвельт отдавал себе отчет в том, что атака Сингапура потребует от японцев обеспечить операционную линию, идущую из Внутреннего Японского моря в Малаккский пролив. Филиппинский архипелаг, на который базировался Азиатский флот США, нависал над этой линией с фланга, тем самым Филиппины становились вероятной целью японского нападения. При сложившемся соотношении сил это создавало риск утраты позиций в южном секторе Тихого океана, но Рузвельт считал его приемлемым. Американский Комитет Начальников Штабов, провоцируя Японию на войну, исходил из того, что чем глубже Объединенный Флот втянется в операции на юге, тем больше он будет ослаблен к началу американского контрнаступления по директрисе Гавайи — Мидуэй — Филиппины. Поскольку такое контрнаступление планировалось на второй–третий месяц войны, временная потеря Манилы (даже если она и в самом деле произойдет) не будет иметь решающего значения.

Великобритания, со своей стороны, очень хорошо понимала, что само существование империи зависит от того, удастся ли удержать Сингапур. Проблема Черчилля заключалась в том, что найти войска для обороны Малайи было негде. Еще хуже обстояло дело с кораблями. На август 1941 года флот Его Величества располагал всего девятью боеспособными линкорами, даже если относить сюда «Нельсон», который из–за ослабления корпуса в носовой части давал не более 18 узлов хода и опасался вести стрельбу главным калибром, а также старые и не очень удачные линкоры типа «Я» и еще более пожилые «Куины», слывшие в прошлой войне лучшими кораблями Великобритании. Еще шесть линкоров ремонтировались в Англии и США.

Комитет начальников штабов собирался послать на Тихий океан четыре линкора типа «Я», ремонтирующиеся или занятые на Атлантике, а также «Бархэм» с «Вэлиантом» со

Средиземного моря. Сэр Дадли Паунд, исполняющий обязанности Первого лорда Адмиралтейства, вместо двух последних кораблей (которые он считал абсолютно необходимыми в Александрии) хотел использовать «Нельсон» с «Роднеем», а также линейный крейсер «Ринаун». Проблема заключалась в том, что «Родней» еще не вышел из ремонта, «Нельсон» по скорости соответствовал учебному кораблю, а тридцатиузловой «Ринаун» имел чересчур тонкую для линкора броню и слишком слабое вооружение — всего шесть стволов главного (15-дюймового) калибра. В целом же это соединение — семь старых кораблей, относящихся к трем разным типам, отличающимся по скорости, бронированию, конфигурации и калибру артиллерии — было так похоже на русскую Порт — Артуре — кую эскадру, что Ямамото попросту молил богов о прибытии этой плавучей кунсткамеры в Сингапур.

Впрочем, ни Адмиралтейство, ни КНШ не предполагали перемещать старые линкоры восточнее Коломбо. Считалось, что в Индийском океане они защитят от японцев английские коммуникации, а возможно, Индию и Цейлон. Так что у «Восточного флота» были все шансы застрять в стратегическом «Зазеркалье» — в месте, где он ничего не защищает и никому не угрожает.

В этих условиях Черчилль властью премьер–министра приказал выделить для обороны Дальнего Востока один из двух новейших кораблей Флота Метрополии — линкор «Принц Уэльский». Сэр Уинстон говорил, что этот корабль «станет неопределенной угрозой» и сможет оказывать тормозящее воздействие на все японские операции к югу от Филиппинского архипелага. Адмиралтейство отнеслось к перспективе ослабления Флота Метрополии без всякого энтузиазма, но спорить с премьером было невозможно, и соединение Т. Филиппса в составе «Принца Уэльского» и старого линейного крейсера «Рипалс» было отправлено в Сингапур. На его прикрытие были выделены два авианосца, однако один из них («Арк Ройял») был потоплен в Средиземном море, а второй («Индомитебл») сел на мель в Вест — Индии.

Стратегия Черчилля была довольно тонкой. Он понимал, что общее командование на Дальнем Востоке с неизбежностью перейдет в руки американцев. Но если главным становым хребтом Азиатского флота окажутся британские линкоры, если при этом Сингапур удастся удерживать до прибытия в Юго — Восточную Азию основных сил Тихоокеанского флота США, если при этом будут сохранены остальные «критические точки» — Индия, Суэцкий канал, Гибралтар, Метрополия, то, возможно, Британская колониальная Империя переживет эту войну.

Вся проблема заключалась в том, что У. Черчилль расценивал реальные военные возможности Японии так же низко, как Ф. Рузвельт. В своих замыслах английские и американские руководители отводили японцам роль объектов, а не субъектов стратегии.

IV

Ямамото понимал, что США провоцируют его на удар по Сингапуру и Филиппинам с дальнейшим развитием операций в сторону Индонезии. Но он имел все основания полагать, что противники не предвидят размаха и организованности японского наступления в Южных морях. И еще меньше они ожидают, что война начнется не с атаки филиппинских аэродромов, а с нейтрализации Тихоокеанского флота США, отстаивающегося на Гавайских островах в тысячах километрах к востоку от намечающегося нового театра военных действий.

В ударе по Перл—Харбору не было ничего неожиданного. За последние двадцать лет эта оперативная идея пару раз проверялась на военных играх и обсуждалась везде вплоть до иллюстрированных журналов. Однако решение смело атаковать главную базу противника импонирует лишь дилетанту — профессионал слишком хорошо знает, почему в реальной жизни оно невыполнимо. Слишком далеко должно зайти ударное соединение, слишком много дозаправок в море, слишком много базовой авиации противника, слишком велики шансы быть обнаруженными — даже не официальными патрулями, а случайными самолетами или кораблями, следующими из базы или в базу по каким–то своим делам. Это на военной игре можно хитрым приемом отвлечь внимание всей команды противника, в жизни степеней свободы слишком много…

«…Гавайи и наше побережье меньше, чем прежде, подвергаются опасности от нападения флота противника (если только все японские стратеги не сойдут одновременно с ума, что предполагать трудно)».(С. Денлингер и Ч. Гери. «Война на Тихом океане», 1936).

Кроме этих общих рассуждений, была и «тактика». Гавань Перл—Харбора слишком мелководна для использования торпед — они будут зарываться в ил на дне. Эффективность горизонтального бомбометания против кораблей была величиной неизвестной, да и не было у Императорского флота Японии бронебойных бомб. Японцам не хватало даже истребителей, чтобы одновременно обеспечить прикрытие авианосного соединения и захват локального господства в воздухе над Перл—Харбором.

В короткие месяцы, предшествующие началу войны, Ямамото искал и находил организационные решения этих и многих других проблем. Минори Гэнда, лучший штабной офицер Объединенного флота, сумел сбалансировать операцию. Правда, для нее требовалось привлечь все шесть больших авианосцев и все восемь эскадренных танкеров–заправщиков. И только самых опытных пилотов, лучших из лучших. Ямамото буквально «раздел» морскую базовую авиацию и легкие авианосцы.

Япония начинала войну, не имея в резерве ни одного до–раб ля, ни одного самолета, ни одного пилота.

Пока летный состав ударного авианосного соединения тренировался в бомбометании по довольно точно построенному макету острова Оаху, на котором и располагалась военно–морская база Перл—Харбор, а умельцы из состава технических служб Флота приваривали к 406‑мм бронебойным снарядам стабилизаторы, а к торпедам приделывали деревянные «плавники», события продолжали идти своим чередом.

Рузвельт и Черчилль приняли «Атлантическую хартию», рассуждающую о послевоенном мироустройстве. В Японии сменилось правительство. В России вермахт разгромил под Киевом Юго — Западный фронт, на севере немецкие войска вышли в Ленинграду, в центре начали наступление на Москву. 1 ноября 1941 года новый премьер Тодзио вносит на рассмотрение Кабинета три возможных схемы действий в связи с нарастанием кризиса. Время уходило, и нефти у Японии оставалось все меньше. Тем не менее Кабинет, одобряя меры, принятые для подготовки к войне, настаивает на продолжении переговоров и дипломатическом решении конфликта.

5 ноября происходит сразу несколько важных событий.

В Вашингтоне Номура передает государственному секретарю Хэллу проект урегулирования, так называемый «проект Б», содержащий максимально возможные для японской стороны уступки. На словах Номура предупреждает американца об опасности разрыва переговоров.

В Токио происходит беспрецедентное совещание руководителей армии и флота в присутствии императора. Два рода войск заключают официальный договор о взаимопомощи в случае войны! Япония все–таки во многом оставалась феодальной страной…

Военно–морской отдел Ставки приказывает Объединенному флоту начать подготовку операций против США, Великобритании и Голландии. Немедленно из Внутреннего Японского моря вышли авианосцы, предназначенные для удара по Перл—Харбору. Их путь лежал на остров Эторофу (Итуруп) в группе южных Курильских островов. Этот район был выбран в качестве зоны ожидания, потому что на южных Курилах не было населения, а туман, всю зиму стоящий над островами, препятствовал всякому, даже случайному обнаружению кораблей.

На следующее утро был отдан исполнительный приказ по Южным морям и начато формирование и развертывание корабельных соединений.

21 ноября Хэлл в частной беседе с руководителями военного и военно–морского ведомств США заявил: «Теперь с переговорами между Японией и США покончено, использованы все средства дипломатии. Дело в будущем должно быть поручено военным».

26 ноября ударное авианосное соединение под командованием адмирала Нагумо покинуло Курильские острова. План операции предусматривал Четыре заправки в море и бросок к Гавайским островам с севера. Все было готово в войне, но радисты флагманского авианосца «Акаги» все время слушали эфир. Если только Номура и Хэлл договорятся, операция будет немедленно отменена, и корабли вернутся в Японию.

Но в тот же день Хэлл вручает японскому послу ноту — нестерпимо грубую даже по американским меркам. Восстановление отношений возможно только в случае немедленного вывода японских войск из Китая, разрыва «Антикоминтерновского пакта» между Японией, Германией и Италией, отказа от поддержки на территории Китая любых правительств, кроме Гоминдановского. Впоследствии было заявлено, что в текст ноты вкралась ошибка, и следовало читать — Индокитая. Но документ сделал свое дело — Япония восприняла его как однозначный разрыв переговоров. 1 декабря в императорском дворце (и вновь в присутствии императора) Кабинет принимает решение начать войну.

Стратегия кончилась. Началась тактика.

V

8 декабря японцы достигли такой же полной оперативной и тактической внезапности, как немцы 22 июня. Но, по крайней мере, советская разведка не могла свободно читать германские шифры. Американские же дипломаты получали текст новых инструкций, присланных Номуре из Токио, даже раньше японского посла. Рузвельт и Хэл л, провоцируя Японию, отдавали себе отчет о последствиях. Все свои войны в статусе «модернизированной» державы Страна Восходящего Солнца начинала внезапным нападением.

Хэлл своевременно предупредил военное руководство о неизбежности войны. Да, это не было официальным распоряжением — но как должен был ответственный военачальник реагировать на извещение руководителя внешнеполитического ведомства США о прекращении переговоров и возможности начала войны в самом ближайшем будущем?

Однако и в ноябре, и в декабре 1941 года Тихоокеанский флот США функционировал в режиме мирного времени. Это же относилось к вооруженным силам США на Филиппинских островах и, что уже совсем удивительно, к британским войскам в Малайе. В ночь на 8 декабря Вашингтон попытался предупредить командующих на местах о возможных «проблемах» — но извещение носило сугубо рекомендательный характер, да и «ввиду проблем с непрохождением радиоволн» получили его не все. То же самое касается сообщения о разрыве переговоров (получено в Вашингтоне в 4:00 утра по времени Гавайских островов) — его доставили командующему Тихоокеанским флотом лишь через несколько часов после начала войны.

Японцы достигли внезапности, которой просто не могло быть.

Американцы в период, непосредственно предшествующий началу Тихоокеанской войны, явили собой образец беспечности, не имеющий, пожалуй, аналогов в богатой военной истории человечества — но японское командование, разумеется, об этом не знало и на это не рассчитывало. Ямамото предупредил Нагумо, что если ударное соединение будет обнаружено за трое суток до момента подъема самолетов, то операция безусловно отменяется. Если только за сутки, она безусловно осуществляется. В случае контакта с американскими патрульными силами за двое суток до расчетного срока начала войны решение было за Нагумо. Даже в сладких снах оба командующих и представить не могли, что главная база Тихоокеанского флота США вообще «не увидит» шесть тяжелых авианосцев.

Блестяще организованная американская служба радиоперехвата (с ней мы столкнемся в следующем сюжете) сообщила адмиралу Киммелю, что с конца ноября из эфира «пропали» все шесть тяжелых авианосцев Объединенного флота. Затем последовало предупреждение, что тяжелые крейсера «Тоне» и «Тикума» тоже куда–то исчезли. С учетом весьма тревожных новостей, все–таки просачивающихся из Вашингтона, этой информации было достаточно, чтобы, по крайней мере, организовать воздушное патрулирование пространства вокруг Гавайских островов. Киммель даже попытался сделать что–то в этом роде, но сразу же выяснилось, что «летающих лодок», подчиненных Флоту, для серьезного патрулирования не хватает, а чтобы договориться с Армией, требуется какое–то время. Разговор на эту тему Киммель отложил до воскресной партии в гольф с генералом Шортом.

Шорт по своим каналам связи получил предупреждение от начальника штаба армии США генерала Джорджа Маршалла, посредственного, если не сказать хуже, военачальника, но прекрасного политика и гениального экономиста, будущего архитектора нового мирового порядка и творца современной геоэкономики. Маршалл сообщил о возможности в ближайшие дни неких «провокаций» со стороны Японии. Шорт воспринял эту информацию по–своему и всю последнюю неделю перед войной собирал свои самолеты на охраняемых, обнесенных колючей проволокой армейских аэродромах. Теперь самолеты стояли крыло к крылу — но, по мнению Шорта, были надежно защищены от шпионов и диверсантов.

Но если высшее командование в Вашингтоне (и сам Рузвельт), очевидно, не ожидали каких–либо серьезных происшествий на Гавайях, то филиппинские базы должны были стать объектом удара противника в любом случае. Этот факт как само собой разумеющийся рассматривали в своих прогнозах все аналитики межвоенного периода — в том числе и упомянутые нами выше Денлингер и Гери. Тем удивительнее, что обстановка в Маниле была еще более благодушной, чем в Перл—Харборе.

Так же спокойно было в Сингапуре, куда утром 2 декабря прибыли корабли адмирала Филипса. Хотя Британская империя уже два года находилась в состоянии войны, Сингапур вообще не готовился к обороне. Попытка Филипса поставить вопрос о бомбоубежищах, о светомаскировке, о строительстве фортов, защищающих Сингапур с суши, вызвала сначала зевоту, а потом официальный ответ: бомбоубежища копать нельзя, поскольку в городе высокий уровень грунтовых вод, форты строить нельзя, так как для них не хватает места, а светомаскировку вводить нельзя из–за кондиционеров. Махнув на все рукой, Филипс вылетел в Манилу, где попытался договориться о взаимодействии с командующим американским Азиатским флотом Хартом. Харт принял его радушно и рассказал о своих планах на весну 1942 года: совместные американо–британские силы в едином строю атакуют Тайвань…

VI

Для японского командования последние дни мира были временем лихорадочной деятельности. В Тихом океане от Охотского моря на севере до Южно — Китайского моря на юге, от Гонконга на западе до Перл—Харбора на востоке развертывался Объединенный флот в составе 18 оперативных соединений, маршрут движения которых был рассчитан с точностью до минуты, а рисунок взаимодействия был шедевром оперативной работы адмирала И. Ямамото. Сейчас, по прошествии лет и десятилетий, оперативная обстановка в юго–западном секторе Тихого океана на 7 декабря 1941 года представляется следующим образом:

Восточнее Оаху японских кораблей нет, что позднее будет квалифицировано как ошибка Ямамото. В действительности мобильные силы для действий на коммуникации Перл—Харбор — Сан—Диего японцам было неоткуда взять, развертывание же на этом рубеже подводных лодок не отвечало доктрине Объединенного флота.

Соединение Нагумо и «Лексингтон» адмирала Ф. Шермана идут антипараллельными курсами вне зоны взаимного обнаружения (впрочем, кажется, обе стороны последнее обстоятельство устраивает).

Два японских миноносца — «Сазанами» и «Усио» приближаются к Мидуэю, имея задачу обстрелять остров. На следующее утро эсминцы донесут о «множественных попаданиях в топливные цистерны и иные сооружения военного характера» — в то время как американский гарнизон сообщит о нескольких неприцельных выстрелах с моря, не причинивших какого–либо вреда.

Для операций в Юго — Восточной Азии обстрел Мидуэя носит отвлекающий характер, но американское руководство, находясь в состоянии шока после катастроф в Перл—Харборе и Маниле, просто не обратит на него никакого внимания. Ямамото со своей стороны рассматривает вылазку эсминцев как рекогносцировку с далеко идущими замыслами — в операциях второго этапа Мидуэю отводится решающая роль.

Большой конвой, вышедший 4 декабря из Хахадзимы, приближается к острову Гуам. Здесь боя не получится: пяти тысячам японцев из состава элитных Специальных морских десантных частей при поддержке четырех тяжелых крейсеров класса «Аоба» и авиации с Сайпана противостоит 500 человек американского гарнизона, вооруженных винтовками и легкими пулеметами — по международным соглашением, большего здесь не должно было находиться. Захватив Гуам, японцы получат частичный контроль над коммуникациями, связывающими Филиппины с центральной частью Тихого океана и далее — с континентальной Америкой. Параллельно Ямамото займет острова Гильберта, Тараву, Макин и атолл Кваджелейн. Для этого окажется вполне достаточно трех миноносцев и двух транспортов.

На якорной стоянке Руотта (Маршалловы острова) собрано «Соединение вторжение «Уэйк»», построенное явно по остаточному принципу: четыре транспорта, два легких крейсера образца 1919 года — «Тацута» и «Тенрю», шесть эсминцев и один первоклассный (хотя тоже далеко не новый) лидер — «Юбари».

Уэйк, расположенный на полпути между Гавайскими и Марианскими островами, контролирует основную коммуникационную линию из Манилы на восток. Обороняющий остров батальон морской пехоты занимает позиции вокруг батареи пятидюймовых орудий и аэродрома с эскадрильей «Уайлдкэтов». С учетом большого количества военных и полувоенных формирований (строительные, аэродромные части, моряки, саперы, служащие авиакомпании, радисты) и неизменного превосходства береговой артиллерии над корабельной того же калибра оборону острова можно считать вполне обеспеченной.

Сложная оперативная обстановка складывается вокруг Филиппин. Японцы планируют несколько последовательных (с интервалом в один–два дня) высадок. Первоочередной целью считаются острова Батан и Камгуин — соответственно в 125 и в 30 милях к северу от острова Лусон. Единственной целью этих высадок будет создание взлетно–посадочных площадок для поддержки следующего этапа вторжения: десанты в Апари и Вигане на севере Лусона; далее на его восточном побережье — сначала в заливе Лингаен, а позднее и в Яегаспй — высаживаются главные силы 14‑й армии генерала Хоммы.

Одновременно с действиями севернее Лусона Ямамото предполагает осуществить операцию, направленную против возможной активизации американцев или англичан в районе островов Палау. Воспользовавшись высвободившимся «Рюдзе», он создаст вокруг него Четвертое соединение внезапной атаки, которому будет ставиться задача нейтрализовать и затем захватить Давао — базу ВМС США на крайнем юге Филиппинского архипелага. Овладев Давао и маленьким островом Холо на полпути между Борнео и Минданао, адмирал ликвидирует последнюю коммуникационную линию Филиппин — на юг, в Индонезию и Австралию. Кроме того, он получает удобный плацдарм на пути в Индонезию.

База в Давао пуста, зато на Борнео американцы держат легкий крейсер и девять эсминцев, а на Лусоне стоят тяжелый и легкий крейсера, четыре эсминца, двадцать девять подводных лодок плюс многочисленные вспомогательные суда. Эти корабли, не исключая и подводных лодок, не примут участия в обороне архипелага и в ближайшие дни будут отведены на юг.

Японские ударные соединения вышли в море 6–7 декабря.

Третье соединение внезапной атаки (эсминец, четыре миноносца и два транспорта с прикрытием) направлено от Тайваня к Батану. Первое соединение (легкий крейсер «Натори», два дивизиона эсминцев, тральщики, эскортные суда и шесть транспортов) продвигается от Пескадорских островов в сторону Аппари. Второе соединение (легкий крейсер «Нака», пять эсминцев и шесть транспортов), базирующееся на Палау, идет к Вигану. Этому соединению предстоит самый длинный переход.

Операции в Аппари и Вигане будут прикрывать тяжелые крейсера «Асигара» и «Майя», но 7 декабря эти корабли еще находятся в Мако.

На Палау стоит легкий авианосец «Сехо», еще не вступивший в строй.

Четвертое соединение внезапной атаки вместе с Соединением Прикрытия («Рюдзе», тяжелые крейсера «Нати», «Хагуро», «Миоко», легкие крейсера «Дзинцу» и «Нагаро», 13 эсминцев, 7 транспортов и вспомогательные суда) имеют задачей не только действия против Давао, но и обеспечение наступления на Манилу с юга.

Семьдесят три транспорта, предназначенных для десантирования главных сил армии Хоммы, еще только собираются на Тайване.

Далее к западу действуют Главные силы адмирала Кон–до: старые линкоры «Конго» и «Харуна», тяжелые крейсера «Атаго» и «Такао», третий дивизион эсминцев. Это соединение одновременно обеспечивает дальнее прикрытие как Филиппинской, так и Малайской операции, что создает теоретические предпосылки для разнообразных комбинаций союзников, направленных на использование тактической перегрузки кораблей Кондо.

У побережья Индокитая крейсирует «Текай» в сопровождении эсминца «Асигари» — Главные силы Малайского соединения адмирала Одзавы

Японские транспорта малайской группы должны разгружаться на широком фронте от Причуала до Кота — Бару. Их поддерживают легкий крейсер «Сендай» и 12 эсминцев: минные заградители Одзавы выставляют барьерное минное заграждение для прикрытия района высадки. Этот ход усиливают десять подводных лодок, развернутые в две линии. Ближнее прикрытие конвоя образуют четыре великолепных тяжелых крейсера класса «Могами» — так называемые «Главные силы Эскортного соединения».

Этим силам Том Филипс вечером 8 декабря противопоставит свое «Соединение 1»: «Рипалс», «Прйнс оф Уэлс» и четыре эсминца сопровождения. В резерве у англичан останутся силы Китайской военно–морской станции — три старых легких крейсера и одиннадцать эсминцев, в основном тоже старых.

Южнее, в Батавии, сосредоточено превосходное легкое крейсерское соединение голландского адмирала Хельфери–ха — «Де Рейтер», «Ява» и «Тромп» при шести эсминцах. На данный момент Хельферих действует изолированно — ни английское командование в Сингапуре, ни американское в Маниле не удосужились хотя бы ознакомить его со своими планами.

Еще южнее — за Малайско — Индонезийским барьером — отдыхают австралийский флот, новозеландский флот и силы «Свободной Франции» — тяжелый крейсер «Австралия», Легкие крейсера «Перт», «Хобарт», «Линдер», «Ахиллес», «Мауритиес» и два эсминца.

Забавная оперативная ситуация складывается вокруг Гонконга. Англичане, не имея ни сил, ни особого желания защищать «Колонию Британской короны», держат там канонерские лодки постройки едва ли не прошлого столетия; японцы, не настроенные атаковать город с моря, отправили в Гонконг старый крейсер («Исудзу») и два антикварных эсминца.

Наконец, днем 8 декабря линейные силы Объединенного флота покидают Хасирадзиму и смещаются к востоку, осуществляя таким образом не вполне очевидное обеспечение рейда Нагумо.

VII

Операция против Перл—Харбора прошла, что называется, «без сучка и задоринки». В ходе двух последовательных атак самолеты Футиды потопили пять американских линкоров и повредили еще три, 188 самолетов армии США было уничтожено на аэродромах, еще 159 получили тяжелые повреждения. К вечеру на Гавайях оставалось всего 43 самолета, способных подняться в воздух, в то время как соединение Нагумо, потерявшее 9 истребителей, 15 пикировщиков и 5 торпедоносцев, могло использовать для новой атаки почти 300 машин.

Футида настаивал на третьем налете, целью которого должны были стать доки, склады горючего, мастерские, портовые сооружения — вся инфраструктура американской военной базы, единственной на многие тысячи километров. Но Нагумо счел, что он уже причинил противнику достаточный ущерб, чтобы оставаться в смертельно опасных водах почти без запаса горючего. Он приказал на полной скорости отходить к Маршалловым островам.

Несмотря на колоссальные потери в людях и кораблях, американцы, по существу, отделались испугом — хотя и не очень легким. Флот понес болезненное поражение, но военно–морская база продолжала существовать, что, давало возможность продолжать войну и, в частности, со временем отремонтировать потопленные линкоры — исключая разрушенную взрывом «Аризону» и перевернувшуюся «Оклахому», которую американцы подняли, но не смогли дотащить до Сан — Франциско. Но, что важнее всего, никаких повреждений не получили авианосцы, главная, как это теперь стало очевидным, сила войны.

Существует версия, что Рузвельт сознательно спровоцировал удар по Перл — Харбору, предварительно убрав оттуда авианосцы. Это, конечно, беспочвенная конспирология. Американский президент, как и его военные советники, полагал, что Япония будет наступать в южном секторе Тихого океана. Кроме того, при всем желании Рузвельт не мог определять дислокацию Тихоокеанского флота — это было прерогативой Киммеля.

Авианосцы, что называется, спасла судьба: каждый из них был 7 декабря занят выполнением своего задания, не имевшего ничего общего с надвигающейся войной. «Лексингтон» занимался доставкой армейских самолетов на Мидуэй. «Эн–терпрайз» перевозил самолеты морской пехоты на остров Уэйк. «Саратога» находилась у Западного побережья США и шла в Перл — Харбор — в течение всей войны этот авианосец будет демонстрировать какое–то необъяснимое умение «случайно» оказываться вне пространства сражения. «Йорктаун»

В «Хорнет», вступивший в строй только 25 октября 1941 года, оставались в Атлантике — причем «Хорнет» физически не Йог прибыть на Гавайи к 8 декабря.

VIII

Гавайскую операцию иногда называют «набеговой», иногда именуют первым генеральным сражением Тихоокеанской войны. В действительности этот удар был данью традиции: Япония всегда начинала (и, надо полагать, будет начинать) войны внезапным нападением на главную военно–морскую базу противника — то есть решением проблемы флангового обеспечения действий на главном оперативном направлении.

На то, чтобы захватить нефтяные месторождения Индонезии и обеспечить бесперебойную доставку углеводородов в метрополию, Японии было отведено 90 дней. Эта цифра определялась не решением планирующих инстанций, а наличными запасами горючего и суточной потребностью в нем. Ямамото справился с задачей даже чуть раньше, но грандиозное встречное сражение с участием сухопутных, морских и воздушных сил четырех держав отнюдь не было легкой войной. В сущности, в Южных морях Объединенный флот выигрывал свою «Барбароссу», демонстрируя всему миру тончайшее искусство взаимодействия разнородных сил, оперирующих на огромном пространстве.

В исторических хрониках это единое сражение обычно подразделяют на Малайскую, Филиппинскую и Индонезийские операции.

Кампания в Малайе была подчеркнуто сюжетной, она носила «личный» характер в том смысле, что ход и исход событий определялся не столько соотношением сил, сколько «субъективными факторами» и «непредсказуемыми на войне случайностями». Битва за Филиппины была не столько выиграна японцами, сколько проиграна американцами. В Индонезии люди и корабли страны Восходящего Солнца встретили отчаянное, массовое, но плохо организованное сопротивление.

Картина большого сражения в Южных морях дополнялась частными операциями японцев против Гуама и острова Уэйк. Гуам СМДЧ захватили совсем легко, а вот высадка на Уэйк была отражена американской морской пехотой, причем высаживающиеся войска понесли серьезные потери. Здесь возникает едва уловимая историческая «развилка»: похоже, что развернув против острова одну из дивизий соединения Нагумо, Ямамото предполагал привлечь этой «приманкой» один или два американских авианосца, которые, как он знал, находятся где–то рядом. Ничего из этого красивого замысла не вышло, поскольку Тихоокеанский флот США бросил Уэйк на произвол судьбы. У американцев имел место острый кризис командования, и все их мысли были направлены только на одно — избежать боя и сохранить авианосцы.

* * *

…Транспорта малайского десанта вышли с Хайнаня 4 декабря. Утром 6‑го числа они вместе с кораблями охранения были случайно обнаружены австралийским летчиком, поднявшимся в небо в совершенно нелетную погоду, с математической точностью вышедшим прямо на японские корабли, грамотно определившим состав эскадры и представившим своему командованию осмысленный и довольно точный рапорт. Внезапность оказалась нарушенной в самом начале операции, еще до Перл — Харбора. Японские офицеры в Индокитае принимали лихорадочные меры, чтобы рассредоточить свои самолеты и как–то прикрыть их от неизбежного превентивного удара противника. Корабли охранения сомкнули строй, готовясь к последнему бою — ценой своей жизни они должны были отвлечь флот противника от кильватерной колонны транспортов.

Т. Филипс, все еще находящийся в Маниле, ждал приказа на проведение заранее запланированной и подготовленной операции «Матадор», предусматривающей вторжение в Таиланд и уничтожение японских десантов с суши и моря вне зависимости от того, где бы они ни высаживались — в Таиланде или собственно в Малайе.

Однако приказа на операцию не поступило. По мнению командующего британскими войсками в Сингапуре генерала Персиваля, японское соединение не представляло угрозы Малайе, поскольку шло к побережью Таиланда — а угрозы Таиланду оно также не создавало, поскольку находилось в нейтральных водах.

Утром следующего дня японскую эскадру «потеряли». Вечером один из двух или трех высланных на поиски самолетов (кажется, опять австралийский) вновь обнаружил колонну транспортов, которая двигалась на юг — непосредственно к британским владениям. Губернатор Сингапура и Малайи сэр Томас никаких мер принимать не стал, но разрешил с утра возобновить воздушную разведку.

Японский десант высадился ночью в двух таиландских портах — Сингора и Патани. Таиландские войска сопротивления вторжению не оказали. Захватив два важных аэродрома, командующий войсками вторжения генерал Ямасита двинулся к границе Малайи, стремясь как можно скорее захватить расположенную здесь английскую базу Кота — Бару.

Утром 8 декабря англичане атаковали плацдарм и разгружающиеся транспорта силами армейской авиации. Но атаки были разрозненными и малоэффективными — никто не знал, где конкретно находится противник. Кроме того, британское командование ожидало японской высадки в Кота — Бару и предпочло основной частью боеспособной авиации обеспечить прикрытие этого района. В результате первые часы и дни, когда разгружающиеся на побережье войска наиболее уязвимы, были потеряны без толку.

Тем временем японцы начали перебрасывать на захваченную территорию свою авиацию из Индокитая, что сразу же обеспечило ей возможность действовать против территории Малайи. В дополнение ко всему они устроили несколько налетов на города Малайи — в первую очередь на Сингапур. Военного эффекта эти налеты не дали, но произвели ошеломляющее воздействие не только на местное население, но и на британское командование. Налеты показали крайне плохую организацию британской ПВО — несмотря на наличие радиолокаторов, зенитчики оказались не готовы к своевременному открытию огня. В результате англичане, имевшие меньше самолетов, чем японцы (около 200 машин), и развитую аэродромную сеть, постарались в первую очередь обеспечить себе противовоздушную оборону и лишь во вторую — вести авиацией активные действия.

Одновременно японцы атаковали британские аэродромы в Северной Малайе и добились больших успехов — было выведено из строя около 60 машин, больше половины имевшейся здесь у англичан авиации. Вопреки распространенному мнению, атаковать сразу все аэродромы противника авиация Ямаситы не могла — в Малайе англичане имели 22 аэродрома и посадочные площадки, еще 4 располагались на территории острова Сингапур.

9 декабря, сломив сопротивление 11‑й индийской дивизии, японцы заняли район Кота — Бару и вместе с ним три хорошо оборудованных аэродрома, тем самым окончательно обезопасив район высадки от атак с воздуха. Но у англичан оставалось еще соединение Т. Филипса и наземная армия.

IX

В начале войны британские силы в Сингапуре составляли около 100 тысяч человек (из них 87 тысяч — в наземных войсках), причем свыше половины этих сил составляли англичане и австралийцы. Японцам катастрофически не хватало транспортов, поэтому Ямасита смог высадить в Малайе едва ли половину этого количества — три дивизии с минимумом тяжелого вооружения и совершенно недостаточным количеством боеприпасов, не говоря уже о продовольствии. В этих условиях японский командующий мог рассчитывать только на «блицкриг», причем блицкриг в его предельной, «роммелевской» версии.

Основой британской полевой тактики была «расовая теория»: предполагалось, что один англичанин стоит на поле боя десяти японских дикарей. Первые же столкновения с армией Ямаситы, ни в грош не ставившей ни незыблемые постулаты военного искусства, ни рыцарские правила ведения войны, ни международные конвенции, развеяли все иллюзии.

…В ночь на 8 декабря Сингапур, все еще ярко освещенный, бомбила японская авиация. Реального ущерба она не причинила, но психологическое воздействие было жутким. В городе, еще вчера жившем комфортной колониальной жизнью, вспыхнула паника.

Развертывание сухопутных сил против японских плацдармов запоздало. Японские дивизии, широко используя коммуникации, контролируемые противником, сбили английские части и начали быстро продвигаться к югу.

Понимая, что уже к исходу первых суток войны противник создал реальную угрозу Сингапуру, а местное командование растерялось и утратило контроль над событиями, адмирал Филипс попытался своими силами спасти Британскую империю от неминуемого распада. Вечером 8 декабря он бросил линейные корабли «Соединения Ъ» в отчаянный рейд.

Филипс подошел к успеху ближе, чем об этом напишут послевоенные исследования.

Британские корабли не имели прикрытия с воздуха. Не было возможности организовать воздушную разведку. Не хватало эсминцев прикрытия. Штаб в Сингапуре не мог сообщить о противнике ничего, кроме слухов и легенд. Тем не менее эскадра Филипса сумела создать определенные угрозы японским плацдармам и даже вызвала что–то вроде оперативного кризиса.

Но оказалось, что адмирал Ямамото предвидел этот кризис — и именно в такой «редакции» — еще осенью. В октябре в Индокитай были переброшены два воздушных корпуса. В последних числах ноября, когда возможность своевременного прихода в Сингапур «Соединения стала реальным оперативным фактором, командующий Объединенным Флотом своим приказом перебазировал торпедоносцы на передовые аэродромы. 10 декабря японская воздушная разведка обнаружила линкоры Филипса буквально на пределе дальности торпедоносцев. 85 самолетов поднялись в воздух.

На момент удара соединение Филипса находилось в 100 километрах севернее Куантана — крупной воздушной базы, где на этот момент находилось три английских эскадрильи, в том числе одна истребительная и одна легкобомбардировочная. По сути, у японцев, не имевших ни лишнего топлива, ни истребительного прикрытия, не было ни единого шанса пробиться к английским кораблям, прикрытым таким «зонтиком». Однако Сингапур не имел никакой связи с Ку–антаном — более того, Филипсу пришлось посылать эсминец, чтобы выяснить, чьи силы находятся в этом порту, все еще англичане или уже японцы.

Неразбериха, отсутствие связи и управления, огромные потери самолетов от воздушных ударов прямо на аэродромах (при полном же численном превосходстве английской авиации по крайней мере в первые два дня боев), полностью парализованная инициатива наземных сил. Да, и добавьте сюда наличие плана превентивного удара по противнику. Вам это ничего не напоминает?..

При отсутствии воздушного прикрытия у английских кораблей не было ни малейшего шанса. Вскоре уходящие самолеты просигналили английским эсминцам, атаковать которые они не стали: «Мы свое дело сделали, делайте и вы свое». То есть подбирайте людей.

Практически на этом кампания в Малайе закончилась, хотя преследование британской армии и осада Сингапура, укрепленного и расположенного на острове, заняли немало времени. 10 февраля 1942 года Черчилль писал генералам Персивалю и Уэйвеллу:

«Бы должны понять, как мы здесь оцениваем ситуацию в Сингапуре. Кабинету было доложено, что у Персиваля сейчас свыше ста тысяч человек, из них тридцать три тысячи англичан и семнадцать тысяч австралийцев. Сомнительно, чтобы японцы имели столько солдат на всем полуострове Малакка… При таких условиях у обороняющихся имеется значительное численное превосходство над врагом, и они должны были бы в ходе хорошо подготовленного сражения разбить нападающих. При нынешнем положении нельзя и помыслить о перемещении наших войск и гражданского населения. Сражение должно быть любой ценой доведено до победного конца… Командующие и высшие офицеры должны гибнуть на поле боя вместе со своими войсками. На карту поставлена честь британской империи и британской армии. Я полагаюсь на вас в том, что не будет допущено никакой пощады, никакой слабости в любой ее форме…

Вы обязаны продолжать наносить противнику наивозможнейший ущерб, если необходимо — даже в уличных боях. Ваши действия, сковывающие силы врага и наносящие ему потери, могут оказать решающее влияние на операции на других театрах войны».

В конце концов наступление японцев окончательно захлебнется — к середине февраля, у самых стен Сингапура. Ямасита использует последний шанс: предложит англичанам немедленно капитулировать. Персиваль попросит отсрочки, но командующий японской осадной армией, понимая свое отчаянное положение, будет держаться грубо и надменно, и его английский визави примет ультиматум, протянутый скрывающей дрожь рукой.

X

В отличие от сражения в Малайе, где был свой трагический сюжет, японские операции на Филиппинах развивались сравнительно легко. Все было решено в первый же день, когда авиация страны Восходящего Солнца Под командованием Цукухары разгромила американские аэродромы Иба и Кларк на острове Лусон и захватила господство в воздухе над северной частью архипелага.

Поначалу ничто не предвещало такого результата. В ход войны вмешалась погода, приковавшая к земле японские самолеты на Тайване. Ни о какой синхронизации с ударом по Перл — Харбору не могло быть и речи, часы шли за часами, и оставалось только ждать американских бомбардировщиков с Филиппин. Сейчас уже никто не скажет, почему опоздавший на 10 часов японский налет застал американские «летающие крепости» на земле. То ли в Маниле так и не выяснили, что началась война, то ли, что выглядит более правдоподобным, американское командование просто просовещалось все эти десять часов. Результат, во всяком случае, был впечатляющим: к вечеру на Лусоне осталось всего три самолета, способных подняться в воздух. В следующие дни их число увеличилось — но организованные действия американских воздушных сил против японских сухопутных войск были сорваны.

Это обстоятельство в известной мере нарушило планы японского командования, которое рассчитывало на долгую позиционную войну в воздухе и «ступенчатое» нарастание операции, когда сначала захватывается остров Кумгаин — только для того, чтобы на один день разместить на нем гидросамолеты и прикрыть высадку на Апарри, владение которым позволяло, в свою очередь, атаковать Виган, откуда самолеты могли надежно контролировать небо над заливом Лингаен, чтобы…

К началу второго дня войны эти сложные расчеты потеряли смысл. Некоторое время японское командование пыталось понять, что, собственно, пытаются предпринять американцы. Надводные корабли Азиатского флота США бездействовали, причем самый крупный из них — тяжелый крейсер «Хьюстон» — ушел на Борнео. Авиация также не проявляла активности, хотя время от времени сообщала об уничтожении больших неприятельских кораблей (почему–то везло в этом отношении линейному крейсеру «Харуна», который топили трижды). Сухопутные части бестолково перемещались в районе Манилы, приказ о патрулировании и охране побережья отдан не был. Южные Филиппины вместе с важнейшей базой Давао американский командующий, генерал Макартур, судя по всему, решил сдать без боя.

В этих тепличных условиях высадка 14‑й японской армии под командованием Хоммы заняла много времени и прошла не очень убедительно. Однако вскоре японцы освоились с тем, что противник действительно не оказывает никакого сопротивления, и начали быстро продвигаться вперед. Макартур затребовал в Вашингтоне авианосцы. Не получив их, он снял с себя всякую ответственность за оборону Манилы.

К этому моменту в воздушном пространстве Филиппинского архипелага безраздельно господствовала японская базовая авиация. Против американских. кораблей мог действовать не только воздушный флот Цукухары (базирующийся на Тайвань), но и торпедоносцы, освободившиеся в Индокитае и Малайе. Японские авианосцы соединения Нагумо не были всерьез задействованы в операциях на юге, осуществляя их стратегическое прикрытие; эти корабли имели все шансы отрезать американские авианосцы от Гавайских островов и во взаимодействии с базовой авиацией уничтожить. Макартур, конечно, не знал всего этого в подробностях, но об общей оперативной обстановке вокруг Филиппин догадывался. Так что в отношении своего запроса генерал иллюзий не питал — он был лишь поводом сложить с себя ответственность.

Авангард Хоммы, демонстративно наступающий по главной дороге, наткнулся на филиппинскую дивизию, которая сразу же разбежалась, побросав оружие. Узнав об этом, американский командующий велел армии, так и не вступившей до сих пор в соприкосновение с противником, отходить на полуостров Батаан, с юга прикрытый островной крепостью Коррехидор, блокирующей подходы к Маниле.

Не имея численного превосходства над противником, Хомма с 10 января безуспешно атаковал Батаан. Остальные Филиппины постепенно, остров за островом, перешли в руки перешли в руки японцев. 10 марта Макартур самовольно бросил свои войска и вылетел в Австралию, после чего направил в осажденную крепость следующую телеграмму:

«Президент Соединенных Штатов приказал мне прорваться сквозь японские линии обороны и проследовать из Коррехидора в Австралию с целью, как я понимаю, организации американского наступления против Японии. Первейшей задачей его будет освобождение Филиппин. Я прорвался, и я вернусь».

Никакого приказа президента Макартур не получал — по крайней мере, такой приказ до сих пор не опубликован.

После окончания Малайской кампании Хомма наконец–то получил подкрепления. 4 апреля ему удалось прорвать главную линию обороны филиппинцев, после чего 9 апреля американский гарнизон на Батаане капитулировал. Отойти на Коррехидор сумели не все — точнее, американское командование само отказалось эвакуировать войска, чтобы не увеличивать количество «ртов» на острове.

Для штурма неприступной, укрытой под скалами подземной крепости Хомма сумел выделить только две тысячи человек — на большее не хватало десантных средств. Высадка под огнем тоже была не слишком удачной, и на неприятельском берегу оказались только около шестисот японских солдат. Ворваться в казематы им, разумеется, не удалось, отступать было некуда — а вернуться назад на Батаан они не могли за отсутствием неповрежденных плавсредств. В середине дня до Коррехидора случайно добрался понтон с несколькими легкими танками, совершенно бесполезными против тоннелей и бетонированных укрытий. Узнав об этом, американское командование начало совещаться — и пришло к выводу, что сопротивление бесполезно, поскольку японцы смогут организовать подобные же высадки и в других местах острова… Через некоторое время десантники с изумлением услышали по рации, что американский гарнизон соглашается на капитуляцию.

XI

Наступление против Явы началось почти одновременно с действиями в Малайе и на Филиппинах. Уже в 5:30 утра 13 декабря конвой с Войсками для высадки в нефтеносных районах Борнео вышел из бухты Камранг. Вновь японцы продемонстрировали блистательную, почти фехтовальную технику использования корабельных соединений: хотя силы, выделенные для атаки Мири и Серии, включали только три эсминца в сопровождении малого противолодочного корабля (тоже эсминца, но безнадежно устаревшего), на всем маршруте было организовано «косвенное прикрытие» — появлялись и исчезали легкий крейсер «Юра», гидроавиатранспорт «Камикава Мару», исполняющий обязанности авианосца, эсминцы «Фубуки» и «Сагири», тяжелые крейсера «Кумано» и «Судзуя» из отряда Куриты.

Высадка произошла 16 декабря и сопротивления не встретила. Британское Борнео, оперативный центр Южных морей, точку пересечения оперативных силовых линий великих держав, оспаривающих друг у друга господство над Тихим океаном, японцы захватили без боя. Однако нефтеперерабатывающий завод и все оборудование промыслов оказалось уничтоженным. Английский губернатор отдал соответствующий приказ 8 декабря — задолго до выхода в море десантных транспортов и даже до разрешения оперативного кризиса в Малайе в пользу Ямаситы и Кондо!

Это паническое решение оказалось единственным удачным ходом англичан за всю кампанию.

К концу декабря в японском флоте появились первые признаки усталости. Непрерывные активные боевые действия измотали людей, все больше делалось мелких, но досадных ошибок, росли случайные потери. Ямамото, увидев, что наступление в Индонезии начало терять форму, направил к берегам Явы 1‑ю и 5‑ю дивизии авианосцев.

Это решение позволило резко активизировать операции в Южных морях, но со стратегической точки зрения оно было серьезной ошибкой. Во–первых, проявилась опасная тенденция разбивать соединение Нагумо на части (авианосцам 2‑й дивизии Ямаситы, задержавшимся у Уэйка и прибывшим в Метрополию только к новому году, настоятельно требовался отдых). Во–вторых, в водах, окружающих Яву, для элитных летчиков Объединенного флота не оказалось значимых целей. В результате корабли то отстаивались на островах Палау, то бесцельно шатались в путанице островов и проливов. Палубную авиацию использовали для бомбардировки Рабаула, посылали против Порт — Дарвина в Австралии. Она поддерживала высадки и организовывала воздушную разведку в интересах армейского командования.

Но во всяком случае, поддержка авианосного соединения вернула японскому наступлению темп. С каждым днем кольцо оперативных соединений вокруг Явы стягивалось все сильнее.

Сражение догнало «Хьюстон»: начались бои за Борнео. Япония наконец сочла необходимым объявить войну Голландии (которая, кстати, находилась в состоянии войны с империей Восходящего Солнца уже месяц с лишним). Широкое использование наступающей стороной воздушно–десантных войск привело к путанному и странному сражению за Целебес. На самом краю оперативного пространства, в Новогвинейском море, японцы овладели важными передовыми базами Рабаул и Кавиенг. С каждым днем они все обстоятельнее «обживали» Южные моря.

К середине февраля обстановка в районе Явы стала критической для англо–америко–голландских союзников. К тому же Малайская операция как раз вошла в фазу затухания, что дало японцам возможность перебросить в Индонезию еще и крейсерское соединение Одзавы, которому была поставлена задача захватить нефтеперерабатывающий завод в Палембанге (Суматра).

14 февраля 1942 года, за день до падения Сингапура, японцы выбросили в Палембанге воздушный десант. На сей раз парашютисты действовали успешно — они понесли серьезные потери, но предотвратили уничтожение нефтеперерабатывающего завода и половины стратегических запасов нефти в голландской Ост — Индии.

В ночь на 28 февраля развернулось сражение в Яванском море, где была разгромлена последняя организованная сила союзников на театре военных действий — эскадра адмирала Доормана. К 1 марта были уничтожены осколки этой эскадры, и кампания в Южных морях закончилась.

Итоги этой кампании лучше всего выражаются фразой, слегка переиначивающей известный афоризм Черчилля: «Никогда еще столь многое не было отдано столь немногим». Объединенный флот выполнил свою первую задачу, предоставив империи необходимую для дальнейшего ведения войны ресурсную базу. Отныне Япония безраздельно господствовала в западном и южном секторах Тихого океана.

Весьма характерно, что на первом этапе Тихоокеанской кампании полностью отсутствуют исторические «развилки» (если не считать довольно случайной неудачи с первой высадкой японцев на островом Уэйк, которая не повлияла на основной ход событий). Объединенный флот провел свою версию «Барбароссы» идеально. М. Футида мог сетовать на отсутствие у Нагумо воображения и должного «самурайского духа» — но в действительности выдвинутое положение ударного авианосного соединения было рискованным. Нагумо мог предполагать, что воздушным силам противника на Гавайях нанесен непоправимый урон, но он не мог знать этого наверняка. Между тем эскадра, находящаяся в его распоряжении, представляла собой слишком большую ценность, потеря даже одного или двух авианосцев была бы невосполнима. Откровенно говоря, нет уверенности, что Футида, окажись он на месте Нагумо и ощутив всю тяжесть ответственности, принял бы такое же решение. А предположение, что на мостике «Акаги» мог стоять не Нагумо, а сам Ямамото или, например, Одзава, заводит нас слишком далеко: в феодальной по своей сути Японской империи такая возможность на первом этапе войны была полностью исключена.

Союзники, конечно, наделали множество ошибок и существенно облегчили японцам решение их задач. Но надо иметь в виду, что после нейтрализации Тихоокеанского флота в Перл — Харборе кампания в Южных морях — быстрее или медленнее, с большими или меньшими потерями — выигрывалась японской стороной, захватившей господство на море. Ни США, ни Великобритания на тот момент не располагали силами, способными кардинально переломить ситуацию. Поэтому хотя мы и можем варьировать различные события, на конечном итоге кампании это не отражается, и Альтернативной Реальности не возникает.

Великобритания заведомо проигрывала в Южных морях уже потому, что она вообще не была субъектом Тихоокеанской войны, которая развивалась помимо воли бывшей «владычицы морей». Т. Филипс был единственным человеком, который не желал этого признать, и его гибель (при том, что эсминцами охранения было спасено более 2000 человек из экипажей «Рипалса» и «Принца Уэльского») стала естественным завершением сюжета.

Япония была субъектом стратегии, но не геополитики. В политическом пространстве действия руководства страны Восходящего Солнца были просчитаны Рузвельтом с начала и до конца, так что здесь тоже нет никаких развилок. Рузвельт добился своего — голосование в Конгрессе по вопросу о вступлении в войну было практически единогласным. Цена, правда, оказалась значительно выше, нежели предполагал президент.

Рузвельт справедливо считал, что для Японии вступление в войну с США само по себе является актом национальной катастрофы. Но стараниями Ямамото, Нагумо, Футиды и других японских адептов «стратегии чуда» начало войны на Тихом океане обернулось «Днем позора» Соединенных Штатов Америки. Утром 8 декабря не только японцы, но и американцы столкнулись с реальной угрозой разгрома и полной утраты позиций в мире. Такова была «стратегическая поправка» Ямамото к геополитическому плану Рузвельта: вместо заранее заготовленной «маленькой победоносной войны» сложная Игра с шансами (и рисками) для обеих сторон.

Но даже если бы Рузвельт полностью отдавал себе отчет в уровне опасности, едва ли он принял бы другое решение. В 1941 году перед Соединенными Штатами стоял единственный выбор: стать «мировой державой» вместо Великобритании — или медленно деградировать, прозябая от одного экономического кризиса до другого. Другими словами, с США могло произойти все то, что в Текущей Реальности случилось с Англией. Стойкость американской нации проявилась именно в том, что в данной критической ситуации власть в стране, далеко выходящая за «рамки» и без того немалых президентских полномочий, была сосредоточена именно в руках Рузвельта.

Подобный расклад сюжетов не оставляет места Альтернативам.

После того, как Гитлер объявил войну США, пространство войны оформилось окончательно, и боевые действия >хватили весь мир. Пять враждующих Империй полностью развернули свои силы. Дебютная стадия геополитической игры закончилась. На «мировой шахматной доске обозначилась позиция миттельшпиля.

Зимой 1942 года вермахт проявил то, что предыдущим летом продемонстрировала Красная Армия — несмотря на болезненный и ошеломляющий удар, он сумел вернуть себе стойкость в обороне. Московская битва была нокаутом, и оперативная обстановка на Восточном фронте долгое время граничила с полной и тотальной катастрофой. По крайней мере, в одном отношении Гитлер был прав: к тому моменту, когда командующие на местах сориентировались в ситуации и уяснили масштабы советского контрнаступления, решение о стратегическом отходе уже запоздало. Страдающие от недостатка горючего и теплых вещей, потерявшие подвижность войска просто замерзли бы в снегу. Инстинктивное решение Гитлера при всех обстоятельствах «держать» города, превратив их в каркас Восточного фронта, избавило солдат и офицеров Группы армий «Центр» от участи, постигшей в 1812 году Великую армию Наполеона. Но и цена была велика.

Зимой 1941 года Гитлер требовал от войск невозможного. Фюрер беспощадно убрал из армии всех военачальников, осмеливавшихся соизмерять его указания с реальным положением дел на фронте или просто «иметь суждение». На освободившиеся места пришли офицеры с богатым практическим боевым опытом, но с недостаточной оперативной подготовкой. После Московской битвы в немецком военном искусстве возникает разрыв между тактикой и стратегией, и в дальнейшем он будет только нарастать. В результате вновь обретенная непревзойденная стойкость пехоты окажется для Германии только средством затянуть войну. Вновь и вновь Рейх будет добиваться отличных тактических результатов — но никогда уже они не сложатся в цельную стратегическую «картинку».

Г. Клюге, принявший группу армий «Центр», был хитроумнее, изощреннее и, вероятно, умнее Ф. фон Бока. Но Бок умел видеть за отдельными сражениями войну — Клюге же полагал, что вся война складывается из отдельных сражений.

В целом уровень руководства вермахтом упал. Более того, поражение под Москвой изменило весь стиль отношений между командными инстанциями гитлеровской армии. Отныне инициативе отдельных военачальников были установлены четкие пределы. Уже упоминалось, что начиная с середины декабря 1941 года командиров корпусов и дивизий лишили права самостоятельно принимать решения о перемещении войск с занимаемых позиций. Это подорвало мобильность немецких войск в еще большей мере, чем нехватка автотранспорта.

Конечно, действительность оказалась сложнее. Даже после декабрьского «разгрома генералов», учиненного Гитлером, в германской армии осталось немало полководцев, обладающих оперативными способностями и умеющими отстаивать свою позицию. В. Модель, кстати, один из военных «выдвиженцев», отреагировал на очередное указание «сверху» вопросом: «Мой фюрер, кто командует 9‑й армией Яши Вы?» Э. Манштейн обладал умением убедительно разъяснять собственную точку зрения на ситуацию — а, надо сказать, Гитлер был более восприимчив к разумной аргументации, нежели это изображается в послевоенных немецких мемуарах.

На Манштейна Гитлер обратил внимание еще в феврале 1940 *ода, всегда слушал его очень внимательно — до тех пор, пока генерал–фельдмаршал к началу 1944 года не закусил удила в: воем откровенном стремлении к должности начальника Генштаба ОКХ и не начал врать фюреру в глаза. Э. Роммель просто игнорировал не устраивающие его распоряжения — полагая, очевидно, что «дальше Африки не пошлют».

Проблема заключалась, во–первых, в том, что после Московской битвы доля подобных полководцев в германской армии снизилась. Г. Рунштедт, Ф. Бок, Г. Гудериан, Г. Гот, Э. Гепнер создали эпоху в военном искусстве, они были главными исполнителями всех выдающихся кампаний вермахта. Пришедшие им на смену офицеры яркой индивидуальностью не отличались — не случайно 2‑я танковая армия навсегда осталась в истории «группой Гудериана», и вряд ли многие сейчас вспомнят, кто командовал ею после 1941 года.

Управленческая проблема, с которой столкнулась германская армия зимой 1941 года, регулярно возникает в современном бизнесе. На первом этапе, когда происходит рост предприятия и оформление принадлежащего ему сектора рынка, максимального успеха достигают инициативные, энергичные и умные сотрудники. Но когда рост прекращается, всегда начинается борьба за снижение издержек. Вводятся «продвинутые» формы отчетности, дисциплина и субординация. Теперь карьерный успех обеспечен только исполнительным посредственностям, причем зачастую — умело дезинформирующим начальство. Понятно, что в случае кризиса или (что бывает очень редко) начала новой фазы роста новые работники оказываются несостоятельными.

Заметим в связи с этим, что как только у Германии возникли шансы возобновить наступление на Восточном фронте (тоесть, буквально спустя месяц–два после отставки) Г. Гот назначается командующим 4‑й танковой армией, фон Бок получает группу армий «Юг», Г. Рунштедт возглавляет командование на Западе. Но испортившему отношения со всеми командными инстанциями Г. Гудериану места в новом штатном расписании вермахта уже не нашлось. Позже, в марте 1943 года, когда для германской армии уже наступила стадия «post mortem», фюрер назначит Гудериана генеральным инспектором бронетанковых войск, придав его должности все черты «кризисного управляющего»…

Во–вторых, всякое согласование требовало времени. Даже зимой 1941–1942 годов, когда наступление РККА не отличалось ни гибкостью, ни быстротой, это создавало немцам свои проблемы. Но за 1942 год советские войска дорогой ценой обрели опыт маневренных операций, а в следующем году они получили адекватный инструмент для проведения таких операций — танковые армии однородного состава. Развал Восточного фронта в 1944 году был обусловлен не только материальным, техническим и численным превосходством русских (которое в реальности было не столь уж большим), но и параличом механизма управления вермахтом.

В-третьих, поступая по–своему, инициативные полководцы нарушали формальный приказ. Это могло стоить им должности, а иногда и жизни (примером тому — дело графа Шпонека); сверх того, в армии возникла своего рода «коррупция», когда приказы нарушаются повсеместно со всеобщего молчаливого одобрения.

Впрочем, все перечисленные проблемы касались будущего, а в конце декабря 1941 года не было никакой уверенности в том, что группе армий «Центр» удастся зацепиться за укрепленные города и удержать фронт. По–видимому, хотя состояние советских войск было далеко не блестящим, существовала даже не одна, а несколько выигрывающих стратегий за РККА. Г. Жуков перепробовал их несколько. Сначала он попытался любой ценой захватить район Вязьмы, правильно определив центр связности немецкой группировки и узел ее коммуникаций. Однако к тому моменту, как советские войска достигли Вязьмы, обе стороны были уже крайне обессилены. 9 февраля штаб 4‑й танковой армии докладывал, что район Вязьмы обороняют 7000 немецких солдат (без учета тыловых частей), против которых с разных сторон действуют до 12 ООО русских — правда, почти совсем без артиллерии. А ведь исход боев за Вязьму определял судьбу всей группы армий «Центр». «Никогда еще столь многое не зависело от столь немногих» — …

Но немцам удалось отстоять район Вязьмы, после чего Жуков правильно определяет следующую ключевую точку — Ржев, обеспечивающий позицию, с которой немцы могут начать новое летнее наступление на Москву. Теперь он раз за разом бросает свои войска на штурм этого бастиона. Но советские войска еще не умеют прорывать сильную и хорошо организованную позиционную оборону. Наступление захлебывается под Ржевом, многократные попытки повторить его в той же группировке ведут только к росту потерь. Немцы выигрывают время для переброски дивизий с запада, постройки тыловых укрепленных позиций, приведения в порядок своих войск.

Постепенно становится ясно, что РККА проиграла важнейший темп, и напряжение под Москвой разрядилось. Теперь советское наступление играло на руку немцам. Чем больше русских дивизий втягивалось в орбиту боев под Ржевом, Вязьмой, Сычевкой, Демянском, тем лучше становилось положение вермахта.

Гитлер считает, что у него еще есть шанс выиграть мировую войну. 12 февраля ОКХ отдает «Предварительные распоряжения о ведении боевых действий на Восточном фронте». Спустя полтора месяца, 28 марта, у фюрера происходит совещание по вопросам планирования летней кампании. Четвертого апреля появляется директива ОКВ за № 41: решение на осуществление стратегической наступательной операции «Блау».

Однако благодаря продолжающимся упорным боям за Ржев и на Юхновском направлении, а также действиям группы Белова (1‑й гвардейский кавалерийский и 4‑й воздушно–десантный корпуса) в немецком тылу южнее Вязьмы генеральное летнее наступление приходится отложить на пол- тора–два месяца — до начала июля. Бесплодные действия Жукова, которые сейчас многие считают ошибочными и неоправданными (если не сказать — преступными) вновь лишили Германию шансов на победу.

I

Московская битва и последующие месяцы бесплодных позиционных боев создали на фронте некий баланс, нарушить который было крайне сложно как советской, так и германской стороне. Один из законов стратегии утверждает, что при правильной «игре» равные положения всегда преобразуются в равные же.

В этой ситуации советский Генштаб справедливо предложил перейти к стратегической обороне, предоставив противнику возможность истратить свои козыри в антипозиционном наступлении. Высшее руководство РККА справедливо полагало, что время работает на СССР: с каждым месяцем заводы выпускали все больше боевой техники, а войска на фронте и в тылу обретали опыт современной войны.

С решением Ставки перейти к стратегической обороне формально согласились все — но командующие фронтами и прежде всего С. Тимошенко высказали ряд «оговорок» относительно уже запланированных и подготовленных ими наступательных операций. В результате был принят компромисс, который, как известно, хуже любой из альтернатив.

При общем оборонительном замысле летней кампании 1942 года ряд фронтов получил активные задачи, причем не увязанные в какой–либо единый замысел. Войскам Брянского фронта предписывалось освободить Курск. Юго — Западный фронт должен был наступать на Харьков, а затем совместно с Южным фронтом овладеть Донбассом и выйти на рубеж Днепра. От Крымского фронта требовалось разгромить противника на полуострове. Частные наступательные операции задачи также получили войска Западного, Калининского и Северо — Западного фронтов.

II

Со своей стороны, гитлеровское руководство быстро пришло к решению, что наступать на всем фронте Германия отныне не может из–за нехватки наличных сил и низкой мобильности войск. Требовалось выбрать одно стратегическое направление.

На севере предпосылкой любой серьезной операции было овладение Ленинградом. Предыдущий год показал всю сложность этой задачи. Кроме того, короткое северное лето и многомесячная распутица ограничивали время операции, а удручающее бездорожье препятствовало развертыванию сил.

Группа армий «Центр» сильнее всего пострадала зимой. Кроме того, по мнению германского командования именно под Москвой были сосредоточены основные резервы советских войск.

Оставалось южное направление. 28 марта была окончательно сформулирована основная цель кампании 1942 года — завоевание нефтяных месторождений Кавказа и Закавказья. Предварительным условием большого летнего наступления было признано упрочение положения в Крыму и на левобережной Украине. Это решение командования ОКХ предвещало сложную для обеих сторон вступительную «игру» под Керчью и Харьковом.

Далее предполагалось полностью овладеть Донбассом и выйти к Ростову–на–Дону. С этого момента немецкая оперативная мысль раздваивалась. Группа армий «Б» должна была наступать на восток, отбросить советские войска за реки Дон и Волгу и овладеть городами Воронеж, Сталинград, Астрахань. Группа «А» резко сворачивала на юг и развертывала движение на Кавказ. Решающим этапом летней кампании, таким образом, было создание прочной стратегической позиции на юге, проходящей по Кавказскому хребту, побережью Каспийского моря, Нижней Волге, реке Дон.

С этой позиции предполагалось продолжить наступление в южном направлении: преодолеть Кавказ, захватить нефтяные месторождения Баку и через Армению вступить в Иран. Туда же, навстречу группе армий «А», должны были, по мысли ОКБ, наступать войска Э. Роммеля, которые пока что находились на границе Египта и Ливии. Предполагалось, что танковая армия «Африка» разгромит английские войска в Египте, форсирует Нил и Суэцкий канал, выйдет в Палестину и в перспективе овладеет всем Ближним Востоком во взаимодействии с войсками, наступающими из России. Понятно, что вопрос о «питании» этого грандиозного наступления танками, авиацией, людьми, боеприпасами и, главное, горючим никто не обсуждал.

Но трансконтинентальные «клещи» — еще не все! Соединившись и перегруппировавшись, немецкие войска должны были из районов Закавказья и Ближнего Востока двинуться на Британскую Индию и через западные отроги Гималаев выйти в долину Инда, где встретиться с японскими войсками, наступающими из района Бирмы.

Британский историк Б. Лиддел — Гарт оценивает этот план довольно высоко: «немцы были ближе к успеху, чем это кажется после полного и катастрофического провала». Нам же представляется, что замысел ОКБ вообще не заслуживает рассмотрения. Он продуман хуже, чем даже развертывание «Барбароссы» и лишь подтверждает кризис оперативной составляющей немецкого военного искусства. Среди причин, делающих невозможным наступление на Индию через гималайские перевалы, укажем лишь одну, не самую важную: недостаточную «высотность» танковых моторов.

Даже если рассматривать ту часть операции, которая лежала в пределах физических возможностей немецких солдат — речь идет о первом этапе общего наступления на юге, — вырисовывается неадекватность немецкого плана как по имеющимся силам, так и по общим принципам стратегии. Гитлеровцы наступали на стратегическом фланге, при этом направив против центра позиции меньшую часть сил. Москва с ее коммуникационной сетью оставалась в распоряжении советского командования, и по мере продвижения вермахта на юг и на восток значение этого фактора должно было только возрастать.

Допустить такого руководство ОКХ не могло — поэтому под Москвой пришлось оставить около трети всех танковых сил, здесь было запланировано второе летнее наступление — операция «Оркан». Первоначально она планировалась как двусторонний охват левого крыла Западного фронта (49‑я, 50‑я, 10‑я и 16‑я армии) в выступе у города Киров с последующим продвижением на Калугу и Тулу, но была сорвана начавшимся советским наступлением на Ржев. В итоге к августу она выродилась в операцию «Вирбельвинд» — односторонний удар по южному фасу Кировского выступа.

В конечном итоге оказывалось, что немцы своими лучшими (из оставшихся) дивизиями втягиваются в промежуток между Волгой и Черным морем, рассчитывая в идеальном случае получить взаимно блокированную позицию, совершенно непригодную для развития наступления. В случае же, если русские войска сохраняли серьезные плацдармы за Волгой и Доном, позиция оказывалась для немцев односторонне блокированной.

Проблема снабжения наступающих группировок в донских степях не решалась и на этапе планирования даже не ставилась. То же относится и к проблеме моторесурса немецких танков с их узкими гусеницами.

Кроме того, для прикрытия все время удлиняющихся флангов группы армий «Б» Гитлер решил привлечь войска союзников — румын, венгров и итальянцев. Политическим давлением на сателлитов он добился своего. Но теперь, как и в армии поздней Римской империи, судьба наступающих дивизий вермахта была поставлена в прямую зависимость от стойкости союзных воинских контингентов.

III

В связи с новыми стратегическими инициативами ОКВ резко изменилось значение Крыма. В 1941 году отвлечение для операций на полуострове целой армии (даже двух — если считать 3‑ю румынскую) скорее можно расценивать как серьезную ошибку. Пока фон Бок готовил наступление на Москву, а группа армий «Юг» развертывала первые операции на левобережной Украине и в Приазовье, задача овладения Крымом не должна была даже ставиться. Одного армейского корпуса в составе двух–трех дивизий было совершенно достаточно для того, чтобы удержать Перекоп и прикрыть направления на Херсон, Каховку и Мелитополь. Если бы дислоцированные в

Крыму силы перешли бы в серьезное наступление и опрокинули этот заслон (на что понадобилось бы немало времени и сил), группа армий «Юг» была бы только рада контрударом под основание выступа отрезать их от полуострова и разгромить на открытой местности — кстати, нечто подобное и произошло во время октябрьского наступления Южного фронта на реке Молочная. В целом же такое наступление, маловероятное само по себе, создавало бы проблемы только тому, кто его ведет.

Развернув наступление в Крыму, немецкое командование добилось внушительной победы и, конечно, заранее нейтрализовал возможные действия Приморской армии против тылов группы армий «Юг». Но цена этому — отвлечение от главных задач целой армии — была чрезмерной. 11‑я армия могла решить в пользу фон Рунштедта кризис под Ростовом. Еще более рациональным было бы перебросить ее к северу, создав между Орлом и Курском сильную группировку в составе 2‑й танковой, 2‑й полевой и 11‑й полевой армий. Такая группировка могла бы обеспечить хронически слабый стык армейских групп и способствовать быстрому продвижению Гудериана на Тулу — Рязань. Поскольку Манштейн развернул наступление на Перекоп в 20‑х числах сентября, как раз в то время, когда части 2‑й танковой группы завершали Киевскую стратегическую операцию, немцы имели достаточно времени для «рокировки» 11‑й армии.

После месяца почти непрерывного штурма, понеся весьма серьезные потери, Манштейн одержал решительную победу.1 Получив в разгар сражения дополнительный армейский корпус, 26 октября он прорвал фронт у Ишуня и начал быстро продвигаться на юг. Географические особенности Крыма таковы, что очень легко удерживать два «входа» на полуостров — Перекопский перешеек и Сиваш на севере и Ак—Монайские позиции, отделяющие Керченский полуостров от собственно Крыма на востоке. Но если только противник прорывается через любую из этих позиций, остановить его уже невозможно — до самого побережья идет ровная как стол равнина без каких–либо естественных препятствий. Армия Манштейна наступала на Севастополь (через Джанкой — Симферополь и через Джанкой — Алушту) и Керчь, уничтожая по пути отступающие советские войска.

Советское командование не успело сосредоточить у Ишуня всю Приморскую армию, 16 октября эвакуированную из Одессы — в результате второй эшелон и тылы армии были застигнуты немцами на пути к фронту и разгромлены. Остатки армии отступали по расходящимся направлениям — частью сил на Керчь, частью — через Крымские горы на побережье и затем в Севастополь. Главная база Черноморского флота имела хорошую оборону с моря (вплоть до двух четырехорудийных 305‑мм башенных батарей) — но не с суши. Однако войска Приморской армии, имеющие богатый боевой опыт, стали костяком обороны крепости. 11 ноября Э. Манштейн начал штурм Севастополя, но уже 21 числа он выдохся. Стало ясно, что предстоит долгая осада.

Теперь 11‑я армия была оперативно скована боями в Крыму. В этом суть допущенной немецким командованием ошибки: оставив Крым в руках Красной Армии, оно могло тремя дивизиями контролировать дюжину советских дивизий в Крыму (пусть даже треть из них представляла собой ополченские формирования без транспорта и артиллерии). Теперь же четыре «счетных» дивизии Приморской армии, имевшие в сумме около 25 тысяч человек (вместе с тылами, местным гарнизоном и моряками — до 55 тысяч) приковывали к себе всю 11‑ю армию (8 дивизий в трех корпусах), а также два корпуса 3‑й румынской армии. Результат, достигнутый такой дорогой ценой, сводился к некоторому ограничению возможностей Черноморского флота и сокращению радиуса действия советской стратегической авиации. С точки зрения «войны ОКХ» игра не стоила свеч.

Но «задача ОКБ», то есть наступление на Кавказ, требовала безусловного овладения Крымом. Ведь теперь бывшая группа армий «Юг», разделенная на группы «А» и «Б», уходила на восток — за Дон, и на юг — за Кубань. В этих условиях Крым становился плацдармом, выводящим советские войска в глубокий тыл немецких наступающих группировок.

С другой стороны, Крым был для немцев кратчайшей дорогой на Таманский полуостров и далее на Кавказ. Во всяком случае, владение им позволяло создать вторую операционную линию для питания операций группы армий «А», которые в противном случае «висели» на единственной железнодорожной ветке, ведущей из Ростова на юг.

Обе стороны понимали это, поэтому овладение Крымом было признано германским командованием важнейшей предпосылкой к выполнению плана «Блау» — в то время как советская Ставка Верховного Главнокомандования считала наступление в Крыму первоочередной задачей весенне–летней кампании 1942 года.

Такое столкновение планов привело к встречной Крымской стратегической операции, которая продолжалась более полугода.

IV

Сначала крупного успеха добились советские войска. В последних числах декабря 1941 года они провели одну из самых необычных и успешных десантных операций на море — Керченско — Феодосийскую. Черноморский флот, неоспоримо господствующий на театре военных действий, очень слабо проявил себя в войне, но этот десант, проведенный зимой, в условиях ледостава на Азовском море и в Керченском проливе, при полном господстве в воздухе неприятельской авиации, навсегда вошел в историю. Плохо организованная высадка с малых судов севернее Керчи отвлекла внимание и резервы немецкого командования. Главные же силы были направлены прямо в контролируемый противником порт Феодосия и высаживались под огнем неприятеля с крейсеров и эскадренных миноносцев. Вслед за боевыми кораблями в захваченный порт вошли транспорта.

Сразу же возникла реальная угроза окружения 42‑го армейского корпуса 11‑й армии. Хотя реализовать эту возможность не удалось (Манштейн среагировал вовремя и бросил на Керченский полуостров все имеющиеся у него резервы), ни о каком новом наступлении немцев на Севастополь отныне не могло быть и речи. Над 11‑й армией возникла вполне реальная угроза полного разгрома.

На ее счастье, наращивание сил Красной Армии на феодосийском плацдарме шло медленно — в Керченском проливе начался ледостав, а порт Феодосии лежал слишком близко к линии фронта и подвергался постоянным атакам немецкой авиации. К тому же командующий Кавказским фронтом Д. Козлов оказался не тем человеком, который был способен к быстрым импровизированным действиям. В результате Манштейн успел перебросить из района Севастополя почти все свои наличные силы и 14–15 января нанес удар в стык 44‑й и 51‑й армий. 18 января он вновь взял Феодосию, а советские части отошли на Ак—Монайские позиции в самой узкой части Керченского полуострова. Потеря Феодосии привела к тому, что в распоряжении высадившихся войск оставался только один порт для питания операции. Новые десантные операции, проведенные в Евпатории и Судаке, окончились провалом из–за невозможности наладить взаимодействие с сухопутными войсками.

Отступление второе: Керченская катастрофа

Особенности географии Крыма делают его очень труднодоступным извне. На севере он отделен от материка мелководным Сивашем и узким Перекопским перешейком, не зря носившим такое название. Впрочем, наличие здесь еще со времен античности системы укреплений ничуть не помешало ни захвату Крыма Россией в XVIII веке, ни высадке англичан и французов в 1854 году, ни штурму перешейка красными войсками в 1919 и 1920 годах, ни взятию его немцами в октябре 1941‑го. С востока Крым отделяется от Тамани и Кавказа еще лучше — Керченским проливом (длиной 40 километров и шириной от пяти до пятнадцати) и Керченским полуостровом, который в самом узком своем месте — у основания, северо–восточнее Феодосии — имеет ширину 18 километров.

После оставления в ночь на 18 января Феодосии советские войска отошли на полтора–два десятка километров восточнее и заняли оборону в самой узкой части полуострова, на так называемых Ак—Монайских позициях, где еще в августе–сентябре 1941 года силами народного ополчения был вырыт грандиозный противотанковый ров, перекрывающий весь перешеек.

Для командующего 11‑й германской армией Э. Манштейна создавшаяся ситуация таила смертельную угрозу. Манштейну приходилось вести боевые действия на двух фронтах — на Ак—Монайских позициях и вокруг крепости Севастополь. При этом между ними не имелось ни одной фронтальной оборонительной позиции, за которую можно было бы зацепиться в случае вынужденного отхода. Стоило русским прорвать фронт и выйти в Крымские степи — и 11‑ю армию могло спасти лишь быстрое бегство.

С другой стороны, Севастополь и Керченский полуостров для советских войск имели очень плохую связность. Точнее, не имели никакой связности. Оба они снабжались по морю, причем и так уже с большим напряжением сил (для переброски войск и снаряжения в Керчь снабжение Севастополя пришлось ослабить). Маневрировать между двумя театрами советское командование не могло, а для Манштейна такой маневр не представлял труда. Поэтому немецкое командование имело возможность снять силы с одного фронта и перебросить их на другой, даже при превосходстве противника в численности создав на нужном направлении решающий перевес.

Рассматривать в этих условиях сколь–нибудь серьезную высадку советского десанта на Крымском побережье между Севастополем и Феодосией мы не будем — тем более, что с марта из–за увеличившегося светового дня и полного господства в воздухе над Крымом немецкой авиации она окончательно сделалась невозможной.

Вторую половину января и почти весь февраль на полуострове царило затишье — советские войска собирали силы для наступления. Проблемой было то, что до окончательного установления ледового покрова в Керченском проливе (между Еникале и косой Чушка) наладить здесь регулярную переправу крайне затруднительно. Зато зима оказалась холодной, поэтому в феврале через пролив удалось организовать ледовую дорогу.

О том, какое значение придавалось советским командованием крымскому направлению, говорит хотя бы то, что еще в конце января Ставка ВГК направила в штаб Крымского фронта своего представителя, заместителя наркома обороны, начальника Главного политического управления, армейского комиссара 1 ранга Льва Мехлиса. Именно на этого сталинского любимца обычно и принято возлагать ответственность за дезорганизацию работы командования фронта и остальные ошибки, приведшие к одному из двух крупнейших поражений Красной Армии в 1942 году.

Однако при ближайшем рассмотрении ситуации выясняется, что все было не так просто. Мехлис уже имел опыт налаживания работы тыла Волховского фронта — причем ком–фронтом Мерецков крайне высоко оценивал его работу. Прибыв в Керчь 20 января, Мехлис развил бурную деятельность. Он начал бесконечные дрязги с командующим фронтом генералом Козловым, которого сразу же оценил достаточно низко («зажравшийся барин из мужиков»). В свою очередь, остальные мемуаристы называют Козлова «безвольным» и утверждают, что Мехлис помыкал им как хотел. Тем не менее сам Мехлис почему–то не просто активно требовал замены Козлова, а просил, чтобы вместо него на должность ком–фронта прислали… К. Рокоссовского. Именно по этому поводу Сталин позднее сказал знаменитую фразу: «Вы просите у нас кого–то вроде Гинденбурга. Но Гинденбургов у нас нет».

Уже позднее, в марте (а не сразу, как об этом пишет Штеменко) Мехлису удалось добиться смещения штаба фронта генерал–майора Толбухина и замены его генерал–майором Вечным. Впоследствии Толбухин станет маршалом — а Вечный, уже известный своими военно–аналитическими работами, прославится как организатор издания уникального 24-томного «Сборника материалов по изучению опыта войны». Представляется, что для роли начальника штаба он был все–таки более приспособлен, нежели Толбухин.

Всего к концу февраля на полуострове удалось сосредоточить 11 стрелковых и 1 кавалерийскую дивизию, а также 3 стрелковых и 3 танковых бригады — 199 танков, в том числе

36 KB и 20 Т-34. В тылу, на Тамани, находились еще две стрелковые дивизии и 79 танков Т-26. Общая численность сил Крымского фронта на полуострове составляла 150–170 тысяч человек, а также порядка 25 ООО лошадей и 7000 автомашин.

Увы, согласно донесениям Мехлиса, значительную часть войск Крымского фронта составляли представители кавказских народов (грузины и азербайджанцы), имевшие крайне низкую боеспособность и зачастую даже не знавшие русского языка. Мехлис раз за разом требовал, чтобы вместо «кавказцев» присылали русское пополнение или хотя бы слали «политбойцов», знающих кавказские и русский языки. Увы, более качественных подкреплений у Ставки для Крыма не нашлось.

В целом идея опираться при прорыве укрепленных позиций на узком участке фронта на количество бойцов, а не на их качество была крайне неудачной. В этой ситуации гораздо более эффективен обратный прием — штурмовать позиции небольшим количеством наиболее элитных войск, которые не будут в атаке мешать друг другу. Для большего эффекта их можно построить в два эшелона, периодически сменяющих друг друга — именно так осенью 1941‑го Манштейн атаковал советскую оборону на Перекопском перешейке, такую тактику быстрой смены эшелонов в 1945 году будут использовать советские войска в Берлинской операции.

Тем не менее наступление Крымского фронта началось 27 февраля 1942 года одновременно с наступлением войск Севастопольского оборонительного района. Велось оно лишь силами двух армий — 51‑й и 44‑й. 8 дивизий при поддержке трех танковых бригад атаковали северный участок Ак—Монайских позиций, занимаемых 4 немецкими и одной румынской дивизиями. В ночь с 27 на 28 февраля обстрел позиций противника под Феодосией вели крейсер «Молотов» и линкор «Парижская Коммуна».

Начавшиеся весенние дожди и болотистая местность западнее Ак — Моная мешали использовать технику, танки вязли в раскисшей болотистой земле почти по самые башни — именно эту картину так красочно описал побывавший на Крымском фронте Константин Симонов. Однако «предчувствие поражения», столь убедительно переданное писателем, скорее всего, является аберрацией послезнания. На самом деле именно в этом наступлении советским войскам удалось добиться пусть тактических, но все же хоть каких–то успехов. Удар был нанесен севернее селения Кой—Ассан и пришелся по расположенной на левом фланге немецкой обороны 1‑й румынской дивизии, которая была полностью разгромлена. Советским войскам удалось несколько потеснить противника, продвинувшись на десяток километров вдоль берега озера Сиваш до деревни Киет. В ближайшие дни немцам удалось «запечатать» прорыв, но они потеряли четыре артиллерийских дивизиона, в том числе один, дивизион 88‑мм зенитных орудий.

Следующее наступление, предпринятое 13 марта, вылилось в череду тяжелых кровопролитных боев со значительными потерями с обеих сторон. Результаты оказались незначительными, при этом советские войска потеряли 157 танков — правда, из них лишь около 30 безвозвратно. В этот раз советское наступление также поддерживалось силами флота — однако ночные артобстрелы берега по площадям, пусть даже и с участием линкора и крейсеров, были малорезультативными. Использовать же крупные надводные корабли (от эсминца и больше) днем, когда их огонь приносил бы максимальный результат, командующий Черноморским флотом вице–адмирал Октябрьский не разрешал, опасаясь потерь от вражеской авиации.

20 марта силами свежей 28‑й легкопехотной и только что прибывшей из резерва ОКХ 22‑й танковой дивизии Манштейн нанес контрудар из района Кой — Ассана к побережью Азовского моря, стремясь отрезать советские части, находящиеся в киетском выступе.

Однако немецкий удар тоже не достиг никаких результатов, а танковая дивизия из 142 танков потеряла 110 — правда, часть из них еще при марше к фронту по раскисшим дорогам. Безвозвратно было утрачено 32 танка, из них 8 захвачены советскими войсками в исправном состоянии. Никогда ранее немцы не использовали свои подвижные войска столь бездарно — для лобовых атак на укрепленные позиции при высочайшей плотности фронта.

В итоге 22‑ю танковую дивизии пришлось вывести в тыл на переформирование, а командование Крымского фронта в свою очередь осознало, что в условиях распутицы пытаться наступать по болотам вдоль берега Сиваша не имеет смысла. Поэтому направление ударов было переориентировано — следующее наступление, начавшееся 9 апреля, велось уже на южном фасе образовавшегося в феврале выступа и имело целью захват Кой — Ассана с последующим выходом на Феодосию. Это наступление флотом уже не поддерживалось. Результатов оно так же не принесло никаких и к 12 апреля окончательно выдохлось, после чего войска Крымского фронта прекратили все активные действия. Советское командование приступило к наращиванию сил для нового наступления, которое планировалось на середину мая.

К началу мая на Керченском полуострове сложилась следующая обстановка. Войска Крымского фронта, в составе уже 16 стрелковых и 1 кавалерийской дивизий, 3 стрелковых и 4 танковых бригад, после пополнений достигли численности в 250 тысяч человек при 245 танках (в том числе 41 КВ и 7 Т-34). Вопреки распространенному мнению, войска фронта были эшелонированы: в первой линии находилось только 7 дивизий, еще 4 дивизии — в районе второй линии обороны, а остальные — далеко позади нее. 157‑я стрелковая и 72‑я кавалерийские дивизии вообще располагались в районе тыловой полосы обороны, проходившей по Турецкому валу. Это было сделано по требованию прибывшего на полуостров 28 апреля главнокомандующего войсками Северо — Кавказского направления маршала Буденного. Другое дело, что завершить эшелонирование и оборудовать для отведенных войск тыловые позиции до начала немецкого наступления просто не успели.

В который раз противник обыгрывал советское командование буквально на считанные дни или даже часы!

Войска 11‑й армии сосредоточили на перешейке три армейских корпуса: 30‑й и 42‑й немецкие и 7‑й румынский — 8 пехотных, одну кавалерийскую и одну танковую дивизию, а также моторизованную бригаду, отдельный 213‑й пехотный полк и два дивизиона штурмовых орудий. Наступление поддерживалось 8‑м воздушным корпусом в полном составе.

Численность немецких войск неизвестна — и Манштейн, и последующие немецкие историки предпочли ее не сообщать. В некоторых отечественных источниках встречаются утверждения, что советские войска вдвое превосходили противника–то есть у немцев было всего 125 тысяч человек. Безусловно, столь низкая цифра неправдоподобна даже с учетом понесенных немцами потерь. По числу соединений (11 расчетных дивизий плюс корпусные и приданные соединения) можно предположить, что численность войск противника составила от 150 до 200 тысяч человек. С учетом потерь 22‑й танковой дивизии у него оставалось около 150 танков и САУ.

Таким образом, советские войска имели численное преимущество — но не слишком существенное. В условиях узкого Ак—Монайского дефиле и крайне плотного фронта в сочетании с низкими боевыми качествами части дивизий оно превращалось в недостаток. Именно этот недостаток и использовал Манштейн, нанеся главный удар в полосе 63‑й горнострелковой дивизии 44‑й армии, отличавшейся ненадежностью личного состава — о чем немцам было хорошо известно от множества перебежчиков.

В первых числах мая советская разведка наконец–то получила информацию о немецких планах. 7 мая вопросы, связанные с отражением предполагаемого наступления противника, обсуждались на заседании Военного совета фронта. Однако советское командование уже не успело ничего сделать. На рассвете 8 мая германские войска начали операцию «Охота на дроф», нанеся удар по силам 44‑й армии вдоль побережья Черного моря. Несмотря на общее численное превосходство советских войск, на узком участке фронта, где велось наступление, немцам удалось создать локальный перевес в силах — 3 пехотных и одна танковая дивизии 11‑й армии против двух советских. На побережье Феодосийского залива, в нескольких километрах за линией обороны советских войск со штурмовых мотоботов (позднее немцы использовали их при переправе через Северную бухту Севастополя 28 июня) высадился тактический десант численностью до батальона, дезорганизовавший тылы обороняющихся дивизий. Бомбардировщики приданного 11‑й армии 8‑го авиакорпуса господствовали над полем боя, а советские самолеты в воздухе почти не появлялись.

К исходу дня советская оборона была прорвана. На участке шириной в 5 километров немецкие дивизии продвинулись на 8 километров в глубину — при такой плотности фронта и этого оказалось достаточно. В прорыв вошли танки, поначалу задержанные старым противотанковым рвом, вырытым здесь еще в октябре 1941 года. 9 мая погода испортилась, и появившаяся над полем боя с запозданием на сутки советская авиация ничем не смогла помешать наступающим немецким частям. Попытка контрудара по флангу наступающей группировки из–за потери связи и дезорганизации управления войсками тоже провалилась. Единственным, что как–то сдерживало продвижение немецких войск, были контрудары танковых бригады — наиболее мобильных и умелых частей из всего, что имелось в распоряжении советского командования.

Утром 10 мая Ставка приказала отвести войска Крымского фронта на Турецкий вал. Однако к этому моменту немецкие ударные части, оказавшись восточнее Парпача, повернули на север и вышли в район дислокации советских резервов. Резервы были разбиты, так и не развернувшись в боевые порядки, часть из них поспешно отошла на восток, а часть очутилась в котле. Утром 11 числа штаб Крымского фронта окончательно утратил связь со штабами 47‑й и 51‑й армий, причем основные силы 47‑й армии оказались в плотном окружении на побережье Сиваша в районе Арабатской стрелки.

Тем временем флот практически продолжал бездействовать — если не считать периодических ночных обстрелов од–ним–двумя эсминцами побережья Феодосийского залива. Смысла в ночной стрельбе 130‑мм калибром по площадям не было никакого, тем более, что большинство этих налетов проводилось с 12 по 14 мая, когда линия фронта отодвинулась уже далеко на восток. Единственной дневной акцией флота стал смехотворный обстрел 11 мая двумя катерными тральщиками Азовской флотилии немецких войск в районе Ак — Моная.

Не исключено, что поддержка с моря в районе Феодосийского залива в критические дни 9–10 мая могла бы еще переломить ситуацию. Противник наступал по побережью плотными порядками, по которым в дневное время легко было нанести массированный артиллерийский удар с привлечением не только крейсеров, но и 305‑мм орудий линкора «Парижская Коммуна». Истребители с аэродромов в Керчи еще могли организовать прикрытие этой корабельной группы, так что риск потерь оказывался не так уж велик.

Кроме того, мелководье залива сильно затрудняло уничтожение крупных кораблей даже в случае нанесения им тяжелых повреждений — сев на грунт, линкор или крейсер не терял боеспособности, а при успешном исходе боев за этот район вполне мог быть поднят вновь — как это произошло на Балтике с линкором «Марат» и недостроенным крейсером «Петропавловск».

Но ничего этого сделано не было. Попытка командования фронтом 12 мая организовать оборону Турецкого вала силами отходящей 44‑й и 51‑й армий не увенчалась успехом. Причем из–за глупой случайности — в ночь на 13 мая передовые части немецкой 50‑й пехотной дивизии прорвались через вал, смешавшись с отступающими советскими войсками.

Попутно заметим, что от Ак—Моная до Турецкого вала — 50 километров. То есть темп продвижения передовых частей 11‑й армии составлял 10 км в сутки — не так уж и много для движения в прорыве. По сути, задержать противника советскому командованию помешала именно многочисленность войск, к тому же неделю назад передислоцированных в тыл и еще не успевших освоиться на новом месте

13 мая тыловая позиция была прорвана, и к исходу 14 немецкие войска вышли к окраинам Керчи. Началась спешная и неуправляемая эвакуация города и оставшихся войск через пролив на Тамань, проходившая под постоянными атаками германской авиации. В этих условиях выполнить поступивший из Ставки ВГК приказ об организации обороны Керчи по типу севастопольской было уже невозможно. 15 мая Керчь пала, остатки советских войск отступили на полуостров восточнее города. Лишь 16 мая командование Черноморского флота наконец–то решилось на дневное использование корабельной артиллерии — в этот день лидер «Харьков» обстреливал скопления войск противника в районе селений Узунлар и Дуранде.

Вывоз остатков войск с полуострова продолжался до 20 мая. Потери советских войск по К. Типпельскирху составили 150 000 человек только пленными, 1113 орудий, 255 танков, 323 самолета. Заметим, что к началу немецкого наступления 8 мая на Керченском полуострове было 250 000 человек и всего 245 танков — немцы явно считали все, что попалось им на глаза, в том числе и давно уничтоженные машины. Более того, только с 14 по 20 мая Черноморский флот перевез на восточный берег Керченского пролива 120 тысяч человек, а всего до 21 мая по отчету Козлова было эвакуировано 140 тысяч человек, в том числе 30 тысяч раненых. При этом многие бойцы переправлялись самостоятельно и не вошли даже в эту статистику. Кроме того, удалось вывезти некоторое количество снаряжения и артиллерии, в том числе 25 гаубиц, а также почти всю реактивную артиллерию — 47 установок.

Официальные отечественные данные по потерям Крымского фронта на Керченском полуострове в мае 1942 года: 176 566 человек, в том числе 162 282 убитыми и пропавшими без вести. Как мы видим, число раненых здесь занижено как минимум в два раза, в то время как общее число потерь сильно завышено — с учетом числа эвакуированных они должны были составить 110–120 тысяч человек. Более того, часть из оставшихся под Керчью войск (до 10 тысяч человек) укрылась в Аджимушкайских каменоломнях, где организованное сопротивление продолжалось до сентября.

По числу общих потерь советских войск это поражение было схоже с разразившейся неделю спустя и куда более известной Харьковской катастрофой. 20 мая вместо Крымского фронта был сформирован Северо — Кавказский фронт. Его командующим стал Семен Михайлович Буденный.

Избавившись от фланговой угрозы, Манштейн развернул штурм Севастополя. Город пал к началу июля. Крым был потерян полностью. Главное из поставленных ОКХ условий для перехода вермахта в общее наступление на Сталинградском и Кавказском направлениях было выполнено.

V

По сравнению с Крымской стратегической операцией сражение под Харьковом носило более сложный, маневренный характер, и шансы на успех были у обеих сторон. 12 мая в 6:30 советские войска перешли в наступление, действуя в обход столицы восточной Украины — с Волчанского и Барвен–ковского плацдармов. Наступление имело успех, и положение 6‑й немецкой армии сразу же стало критическим. Северная группировка продвинулась на 18–25 километров, южная–даже на пятьдесят. Почти «гудериановские» темпы операции!

В этой сложной обстановке гитлеровское командование оказалось на высоте положения. Не обращая внимания на мольбы полевых командиров о помощи, немецкие стратеги сосредоточили превосходящие силы против основания Бар–венковского выступа. Наступление началось 17 мая в 5 часов 30 минут утра, уже к 8:00 танковая группировка Э. Клей–ста прорвала оборону 9‑й армии и вышла в тыл наступающих армий Юго — Западного фронта. С. Тимошенко игнорировал опасность и продолжил наступление на Харьков, введя в бой «эшелон развития успеха» — танковые корпуса. Со своей стороны фон Бок также расширил операцию: он нанес удар на Изюм с севера, навстречу танкам Клейста.

Надо также отдать должное С. Тимошенко и командованию Юго — Западного фронта. Уступая противнику в подвижности, оказавшись в тяжелой оперативной ситуации, они пытались вырвать у противника победу в «темповой игре»: ход на ход. 19 мая отдается приказ развернуть атакующую группировку на 180 градусов и разгромить Клейста, прикрываясь в информационном пространстве тем, что Харьковская операция якобы продолжается

Но 22 мая немцы переходят в наступление с рубежа Северного Донца, отбрасывая советские войска на юг и восток. К концу месяца второе «необходимое условие» общего немецкого наступления 1942 года выполнено. Барвенковский выступ уничтожен, захвачено 240 000 пленных, 2026 орудий, 1249 танков. Заметим, что эти цифры были записаны в дневник фон Бока еще 30 мая — то есть до окончательного завершения операции и подсчета трофеев. Тем не менее позднее они не изменились. По отечественным данным, в этой операции составили 277 190 человек, в том числе безвозвратные — 170 958 человек.

С другой стороны, в период с 5 мая по 28 июня 1942 года, то есть за время Керченской, Харьковской и Купянской операций на юге, ликвидации «мешка» 2‑й ударной армии на северо–западе и боев за Рамушевский коридор у Демянска общие потери вермахта по немецким данным составили 131849 человек.

В любом случае Германия вернула себе стратегическую инициативу на Восточном фронте и 28 июня 1942 года перешла в общее наступление на всем фронте южнее Курска. Началась операция «Блау».

VI

Однако общее наступление не оправдало ожиданий гитлеровских стратегов. Первоначально все шло как будто удачно: оборона Брянского фронта в очередной раз оказалась прорвана, 3 июля замкнулось кольцо окружения в районе Старого Оскола, 6 июля немцы форсировали Дон в районе Воронежа. Ставка бросает под Воронеж четыре армии (в том числе 5‑ю танковую), заставляя противника втянуться в прямые бои в районе этого города. К югу немецкие войска свободно скользят в большой излучине Дона, но Воронеж продолжает держаться, и это заставляет немцев не только терять время, но и отвлекать подвижные части 4‑й танковой армии к северу от направления главного удара.

Правильно оценив геометрию немецкого наступления, Ставка отводит армии за Дон. Немцы одерживают оперативную победу, захватив 23 июля 1942 года Ростов–на–Дону, ворота к Кавказу. Общий прорыв достиг в глубину 400 километров — но в отличие от 1941 года и даже от недавних боев в Крыму и под Харьковом, пленных было немного.

В конце июля — начале августа казалось, что немцы находятся на пороге победы, а СССР стоит перед лицом тотального поражения. Донбасс потерян. Связь с Кавказом могла отныне осуществляться только через Каспийское море и Волгу. По всему фронту отмечено резкое падение боеспособности войск, изверившихся в своих возможностях остановить врага.

Но с выходом немецких войск в большую излучину Дона элемент неожиданности был полностью исчерпан. Цели противника определились: Кавказ и Сталинград. И Ставка, понимая, что быстрое наступление на Кавказе невозможно по причинам плохой транспортной связности, начинает грандиозную рокировку резервов под Сталинград. Издается знаменитый приказ № 227: «Ни шагу назад».

23 июля ОКБ отдает «Директиву № 45». В полном соответствии с первоначальным замыслом операции «Блау» перед гитлеровскими войсками ставятся одновременно две цели: Сталинград и Кавказ. Вновь оперативные линии немецких группировок расходятся, и между смежными флангами групп армий «А» и «Б» возникает разрыв.

К осени фронт немецкого наступления растягивается на 2700 километров, связь между группами армий «А» и «Б» пропадает окончательно: ее обеспечивает дислоцированная в районе Элисты единственная 16‑я моторизованная дивизия, разбросанная на трехсоткилометровом фронте. Оперативная плотность войск уже втрое ниже нормы, принятой при наступлении, и темпы продвижения непрерывно падают.

Тем не менее к концу августа 4‑я танковая армия выходит к внутреннему обводу обороны Сталинграда, а группа армия «А» продвигается к Краснодару, Майкопу, Туапсе. Занят Моздок, начато наступление на Орджоникидзе. В начале сентября немецкие войска форсируют Терек, к этому же времени относится «величайшее достижение военного альпинизма» — флаг со свастикой, поднятый над Эльбрусом.

Танковые дивизии теряют темп за темпом, неделями ожидая горючего, которое им доставляют в бидонах на ослах. Гитлер снимает В. Листа и берет на себя командование группы армий «А», которое теперь осуществляется по радио из Берлина и Восточной Пруссии.

Месяцем позже, в ноябре, 1‑я танковая армия, скованная в оперативном «мешке», невероятным усилием вытягивается к югу, достигая пригородов Орджоникидзе. Но большего группа армий «А» сделать не могла.

Что же касается группы армий «Б», то она всеми силами втянулась в борьбу за Сталинград. В огромном городе преимущество немцев — в тактике, в подвижности, в маневре, в искусстве взаимодействия родов войск — полностью обесценивается. Напротив, начинают «играть» русские козыри: нешаблонность мышления, презрение к опасности, умение воевать «без правил». К началу октября немцы продвигаются к Тракторному заводу, местами выходят к Волге. Темпы продвижения заставляют вспомнить Первую Мировую — 400 метров за 12 дней непрерывных боев. Подвижные соединения немцев (300 танков) перемалываются в тактических боях за городские кварталы Сталинграда и в отражении советских атак севернее города.

Второе стратегическое наступление вермахта на Восточном фронте остановилось.

I

К началу весны 1942 года стратегическая обстановка на Тихом океане была сложной для всех участвующих в «игре» сторон.

Британская Империя проиграла войну и утратила все возможности сохранить свою позицию на «мировой шахматной доске»; падение Сингапура было знаковым событием, предвещающим ее гибель. Но Великобритания оставалась значительной политической и военной силой, она продолжала сражаться против стран «Оси», и от исхода этого сражения зависело как минимум то, какую форму обретет послевоенный процесс деколонизации.

С потерей Малайи оперативное положение Великобритании резко ухудшилось. Прежде всего ее корабли были отброшены не только из Тихого, но и из восточного сектора Индийского океана. Далее, японские войска, контролирующие Индонезию и Малаккский полуостров, создавали угрозы одновременно Австралии и Бирме. Поскольку зимой 1942 года англичане понесли серьезное поражение еще и в Киренаике, Великобритании перешла к обороне на всех фронтах, и ее стратегия на 1942 год носила чисто негативный характер.

Весной 1942 года Королевские Военно–воздушные силы нанесли первый массированный удар по территории Германии. В ночь на 30 мая 1046 бомбардировщиков разрушили 600 акров площади Кельна — мрачный рекорд, который продержался почти два года. Позднее самолеты «Соединения 1000» обрушились на Эссен и Бремен.

Налеты привели к серьезным потерям среди гражданского населения, но никакого военного значения не имели. Это понимали и сами англичане: подсчитав потери по итогам трех рейдов (116 четырехмоторных бомбардировщиков), они расформировали «Соединение 1000» и вернулись к более традиционным схемам использования стратегической авиации.

Соединенные Штаты Америки реализовали основную идею своего стратегического плана (использование японского флота и немецкой армии для разрушения Британской империи), но запредельно дорогой ценой. Флот США утратил господство на Тихом океане, мировая система коммуникаций, непременное условие высокой эффективности американской экономики, начала разваливаться. Связь между

Западным побережьем Америки и Австралией была поставлена под угрозу, а само это побережье находилось под угрозой рейдов японских авианосных соединений. Создалась непосредственная угроза Аляске, Алеутским островам, Панамскому каналу.

Ф. Рузвельт понимал, что он уже обеспечил своей стране безусловное преимущество в «эндшпиле» мировой войны. Но на доске еще стояла позиция «миттельшпиля» — и, называя вещи своими именами, положение США на Тихом океане было безрадостным.

Пока что американское руководство сменило командование Тихоокеанского флота, поручив этот важнейший пост человеку, никогда в жизни не стоявшему на палубе авианосца, — подводнику Чарльзу Нимицу. Под его спокойным и ненавязчивым управлением флот провел свои первые успешные операции — рейды против Кваджелейна и Рабаула. Американские ударные соединения использовали тактику «кусай и беги», малоэффективную, но безопасную. В эти рейды никто не вкладывал стратегического содержания — важно было поднять настроение людей. Однако в дальнейшем окажется, что набеги американских авианосцев на оборонительный периметр противника имели далеко идущие последствия.

Япония полностью выполнила свой план войны. За 90 дней непрерывного наступления она овладела оборудованными базами и аэродромами в Сингапуре, Давао, Маниле, Кендари, Рабауле, Кавиенге. В руки островной империи перешли Филиппинские острова, Малайя, Индонезия, целый ряд тихоокеанских архипелагов. Объединенный флот захватил господство в западном секторе Великого океана и создал стратегические угрозы Аляске, Гавайским островам, Австралии, Индии.

И при всех этих успехах Япония ни на шаг не приблизилась к цели войны — к обеспечению безопасности метрополии и бесперебойному снабжению ее нефтью. Более того, оказалось, что за Империю теперь трудно даже сформулировать позитивную стратегию. Страна Восходящего Солнца уже получила больше, чем рассчитывала сохранить после войны. Она была бы только рада обменять захваченные земли на мир с США и новый союз с Великобританией (выгодный обеим сторонам) — но после Перл — Харбора ни о каком компромиссном мире не могло быть и речи. Япония была принуждена продолжать войну, в которой она уже не могла ставить перед собой сколько–нибудь разумные цели.

В марте завершился окончательный захват Голландской Ост — Индии — была занята Ява. В последний день месяца японские крейсера обстреляли остров Рождества и высадили на нем десант. Десантники захватили несколько десятков пленных и полный транспорт фосфатов — после чего с разочарованием убедились, что почвы острова непригодны для строительства аэродрома. Операцию пришлось свернуть, а гарнизон эвакуировать. Это был первый за всю войну случай совершенно непрофессиональной работы разведывательного отдела Главного морского штаба.

В конце марта были оккупированы Андаманские острова, позднее, уже в июне, заняты расположенные рядом Никобарские острова. Собственно, захват этой позиции преследовал сугубо вспомогательные цели — прикрывая с запада Сингапур и Малаккский полуостров, она составляла последнее звено оборонительного периметра.

II

В рождественские дни 1941 года состоялась межсоюзническая конференция «Аркадия», на которой было принято решение об объединении военных усилий США, Великобритании и СССР против Германии. Фронт в Европе признавался главным, ресурсы для Тихого океана должны были выделяться по «остаточному принципу». Это означало, что Соединенные Штаты не окажут Японской империи любезности в форме содействия в организации генерального морского сражения в Западном секторе Тихого океана. В рамках «операций первого этапа», то есть действий против Малайи,

Филиппин и Индонезии, новую стратегию «англоговорящих народов» можно было только приветствовать. Однако она естественным образом превращала локальную «войну за нефть» в мировую войну на уничтожение, к которой Япония не была готова и которую толком не планировала. По сути, Ф. Рузвельт «пропускал ход» на Тихом океане, предоставляя И. Ямамото «атаковать под угрозой потери достигнутого преимущества».

Командующий Объединенным флотом знал, что с 1943 года в США начнут вступать в строй тяжелые авианосцы серии «Эссекс», легкие авианосцы типа «Индепенденс» (в спешном порядке переоборудуемые из почти законченных постройкой легких крейсеров типа «Кливленд»), линейные крейсера «Аляска» и «Гуам», тяжелые крейсера проекта «Балтимор». Линкоры типа «Саут Дакота» уже находились в стадии достройки; их завершение полностью компенсировало урон, нанесенный флоту США в Перл — Харборе. А вслед за «Дакотами» со стапелей должны были сойти «Айовы».

Японский флот тоже должен был пополниться кораблями, но далеко не в таком количестве. В постройке находились линкоры «Мусаси» и «Синано» и авианосец «Тайхо».

Таким образом, японцам было необходимо добиться победы в 1942 году.

Со своей стороны США должны были учитывать возможность быстрого крушения Восточного фронта. Это поставило бы под удар весь замысел Ф. Рузвельта, основанный на поддержании «баланса» сражений в Европе и на Тихом Океане.

При любом «раскладе» победителей и побежденных Соединенные Штаты Америки стратегически проигрывали, если до очередного «Версаля» они не успеют проявить себя важнейшим в экономическом и военном отношении участником коалиции. Чтобы сыграть намеченную роль в послевоенном регулировании, вооруженные силы США должны были принять активное участие в войне в Европе, исключив при этом Великобританию и Советский Союз из числа акторов войны на Дальнем Востоке. Ф. Рузвельт предпочел бы, чтобы решающие события на обоих ТВД разыгрались бы в 1943–1944 годах, но он должен был иметь запасной план на тот случай, если вермахт в 1941 году повторит судьбу Великой Армии Наполеона 1812 года. Противоположная версия — победа Германии под Москвой или на Волге и выход СССР из войны — после Перл — Харбора и потери Филиппин представляла собой опасность другого рода. В конце концов, при всем неоспоримом моральном, экономическом и политическом превосходстве антигитлеровской коалиции она могла и проиграть. Вероятность такого исхода событий была не слишком велика — но она существовала, и прежде всего потому, что над Америкой все еще нависала «тень» экономического кризиса 1929 года. В ином, нежели Великобритания или Советский Союз, смысле, но США также шли к победе по единственному пути над пропастью поражения.

Таким образом, Рузвельт тоже остро нуждался во впечатляющей победе на Тихом океане в 1942 году.

Сложившаяся оперативная ситуация привела стороны к грандиозному генеральному морскому сражению, ставшему закономерным итогом «столкновения стратегий» и очень интересной «вступительной игры».

III

Президент Рузвельт (решение об операции принимал именно он) сделал первый «ход», организовав неожиданный налет на территорию японской метрополии. Проблема заключалась в том, что в тот момент Штаты еще не имели стратегического бомбардировщика, способного «достать» Японию, использование же против Токио авианосных соединений было — при реальном радиусе действия палубного бомбардировщика «Доунтлесс» около 200 миль — чистым самоубийством.

Полковник ВВС США Д. Дулиттл предложил нанести удар, разместив на авианосцах тяжелые армейские бомбардировщики В-25 «Митчелл». Двухмоторные самолеты не могли приземлиться на палубу, поэтому, отбомбившись, они должны были тянуть до аэродромов Китая либо садиться в СССР и интернироваться. Более того, до взлета всех «Митчеллов» подъем истребителей был невозможен, поэтому авианосец «Хорнет» с самолетами Дулиттла сопровождал еще один авианосец — «Энтерпрайз», обеспечивавший воздушное прикрытие. Совершенно безумная операция, обрекающая на гибель несколько бомбардировщиков (скорее всего вместе с экипажами) и вдобавок ставящая под удар два ценнейших корабля — ради совершенно абстрактной цели.

Рейд Дулиттла, состоявшийся 18 апреля 1942 года, не причинил серьезного ущерба японским городам края Канто, но инициировал длинную цепочку событий, которые в конечном итоге привели к столкновению главных сил Объединенного флота Японии и Тихоокеанского флота США.

IV

Весной 1942 года японское морское командование предприняло ряд действий, направленных на достижение мирного соглашения между Россией и Германией. Однако эта инициатива не была услышана ни по одну, ни по другую сторону фронта. В СССР справедливо полагали, что Германия должна признать себя побежденной. Что же касается Рейха, то по мере того, как ужасы «русской зимы» оставались позади и армии, растянутые на огромном фронте от Крыма до Мурманска, вновь обретали боеспособность, высшее руководство гитлеровского Рейха все более склонялось к идее решить все проблемы Восточного фронта новым наступлением.

Отпала последняя возможность ограничить размах войны.

V

Весной 1942 года штаб Объединенного флота столкнулся с той же проблемой превращения выигранного сражения в выигранную войну, которую безуспешно пыталось разрешить гитлеровское руководство на втором месяце «войны ОКХ».

Недостатка в предложениях не было.

Аналитики М. Гэнды склонялись к тому, чтобы нанести удар по самому слабому звену неприятельской коалиции — которым, несомненно была Англия. Предполагалось захватить Цейлон, уничтожить британский Восточный флот или отбросить его в Средиземное море, создав угрозу Индии с юга. Эта операция органически включала в себя уже наметившееся продолжение Малайской кампании — 15‑я армия Йиды (в действительности армейский корпус без средств усиления) с последних чисел декабря 1941 года начала проникновение в Бирму; разгромив в январе–феврале противостоящие английские части, Йида 8 марта, в день капитуляции Явы, вошел в пустой Рангун, создав тем самым сильное давление на Индию с востока. Операция согласовывалась с намерениями немецкого командования в кампании 1942 года, о чем М. Гэнда не знал, но догадывался, и представляла собой естественное развитие той «разведки боем», которую авианосцы Нагумо провели в начале апреля в Бенгальском заливе.

К недостаткам «цейлонского варианта» можно было отнести то обстоятельство, что Тихоокеанскому флоту США предоставлялась свобода действий, а сама операция в Индийском океане в известной мере «затенялась» остающейся на фланге Австралией: опираясь на Перт и Порт — Дарвин, союзники могли причинить определенные неприятности если не авианосцам Нагумо, то танкерам поддержки и транспортам флота вторжения. Кроме того, план Гэнды слишком многого требовал от Армии.

Здесь была первая «вилка» войны на Дальнем Востоке. Нагумо в точности выполнил поставленную перед ним задачу — парализовал судоходство в Бенгальском заливе, разрушил портовые сооружения Коломбо и Тринкомали, потопил все британские боевые корабли, попавшие в оперативный радиус его авиаразведки (то есть старый авианосец «Гермес», крейсера «Корнуолл» и «Дорсетшир», эсминец «Тенедос» из состава эскадры Филипса и пару вспомогательных судов) и вернулся в метрополию. Командующий Восточным флотом

Великобритании адмирал Соммервилл от боя уклонился, отступив к Мальдивским островам.

В принципе ничего не мешало Нагумо распространить операцию к западу от меридиана Коломбо (проблемы со снабжением кораблей горючим были вполне разрешимы). В этом случае он неминуемо уничтожал бы Восточный флот — в распоряжении Соммервилла было два отличных авианосца, но с совершенно негодными авиагруппами; для пяти авианосцев Нагумо («Ката» был на ремонте в Метрополии) эти корабли были законной добычей.

Обеспечив господство на море и дозаправившись, Нагумо имел возможность атаковать британские нефтяные промыслы в Персидском заливе. В общеимперском масштабе это было не столь уж значимо — как уже говорилось, в 1942 году Персидский залив еще не стал «мировой бензоколонкой». Но вот 8‑я британская армия, действующая в Киренаике, снабжалась горючим из Абадана через Аден. В принципе, в пределах возможности Ударного авианосного соединения был и рейд в Красное море с нанесением воздушных ударов по Александрии и Суэцу. Чисто случайно рейд Нагумо в Индийский океан совпал с тяжелым поражением англичан в Северной Африке. В этих условиях психологические последствия таких ударов могли быть чудовищными — вплоть до краха британской обороны в Египте и прорыва Роммеля в дружественный Рейху Ирак…

Тем временем Ямамото прорабатывал различные схемы развертывания против Алеут и Аляски: если никаких надежд на «ограниченную войну» не осталось, следовало перенести боевые действия на самый уязвимый пункт Американской империи. Ямамото понимал, что как только США теряют господство на море, Аляска становится территорией с отрицательной связностью, и удерживать ее в рамках складывающейся «позиционной игры» на Тихом океане американцам будет очень трудно.

В свою очередь, Главный Морской штаб к середине марта разработал «теорию о первостепенной стратегической важности Австралии», рассматривающую «пятый континент» как плацдарм, «который противник может использовать, чтобы подготовить и осуществить контрнаступление против голландской Ост — Индии».

Соответственно, МГШ планировал длинную многоступенчатую операцию, в ходе которой предполагалось сначала захватить Порт — Морсби на южном побережье Новой Гвинеи и Восточные Соломоновы острова, затем полностью изолировать Австралию от США, установив контроль над Фиджи, Самоа, Новыми Гебридами, а заодно и Кокосовыми островами. На последнем этапе должна была состояться десантная операция против собственно Австралии, причем выбор направления главного удара — Перт, Дарвин или Таунсвилл — предоставлялся командованию Объединенного флота.

Кроме того, никто пока что не отменил довоенную доктрину, предусматривающую переход к обороне на захваченных территориях.

В результате возникновения нескольких альтернативных и многообещающих планов высшие военные руководители Японской империи к началу апреля 1942 года оказались в состоянии клинча: МГШ был не в состоянии добиться одобрения своей собственной схемы боевых действий, но он мог воспрепятствовать принятию альтернативного варианта.

В этих условиях был неизбежен торг между командующими, сопровождающийся бесконечной потерей времени (опять–таки по образу и подобию «Барбароссы»).

Рейд Дулиттла, поставивший под угрозу безопасность императора, дал Ямамото возможность настоять на претворении в жизнь его собственного плана, получившего в своей первой конфигурации название М 1. Этот план включал в себя все осмысленное, что было в алеутском, австралийском и цейлонском вариантах развертывания, но подчинял частные операции логике генерального сражения с неприятельским флотом в Центральном секторе Тихого океана. Спусковым механизмом такого сражения должен был стать захват атолла Мидуэй, находящегося в центре условного «треугольника», образованного Перл — Харбором, Уэйком и Датч—Харбором на Алеутских островах.

По плану Гэнды первоначально подготавливалась операция на Алеутах — в рамках предварительных проработок по «Северному варианту». Наблюдатели на Атту и Кыску должны были обязательно увидеть авианосцы, в роли которых выступали «Рюдзе» и «Дзуйхо». Нимицу давалось трое суток, чтобы прореагировать. В идеальном случае он сразу же отправлял на север авианосное соединение.

Тогда события развивались бы максимально благоприятно. Вражеские авианосцы прошли бы ровно полдороги к Датч — Хар–бору к тому моменту, когда самолеты Нагумо атаковали бы Мидуэй. Гэнда планировал с размахом, понимая, что нельзя быть достаточно сильным в решающем пункте: шесть авианосцев и две штурмовки аэродромов и оборонительных сооружений Мидуэя. Потом — высадка СМДЧ. Предполагалось, что один или два батальона морской пехоты капитулируют сразу, если же нет — десантники раздавят их, потому что им будет приказано захватить аэродром во чтобы то ни стало и невзирая ни на какие потери. Так действовали саперы Ямаситы в Кота — Бару и парашютисты Одзавы в Палембанге.

Далее на аэродром Мидуэя перебрасывалась базовая авиация, лагуну атолла занимали «летающие лодки» (все доставлялось на борту авианосцев Нагумо). С этого момента Гэнда отсчитывал время «главной операции». Последний шанс — флот против флота. Для обеих сторон.

Ямамото видел начало предстоящего сражения в самой выгодной для японского флота редакции. Противник обречен «действовать по обстановке», постоянно отставая в темпе. Сначала — шесть авианосцев против одного заштатного аэродрома. Потом — те же шесть авианосцев плюс базовые самолеты против соединений Хэлси и Флетчера, которые, скорее всего, еще и будут подходить не одновременно. И лишь когда американцы, оценив выдвинутое положение кораблей Нагумо (авианосцы должны будут в ходе операции переместиться к востоку от Мидуэя), бросят против них линейные силы, в бой с решающим эффектом вступят линкоры Объединенного Флота.

Ямамото не сказал Гэнде, что всего этого едва ли окажется достаточным для выигрыша сражения. Достаточно и того, что неприятельский флот будет принужден к возвращению в Перл — Харбор, подобно тому, как 28 июля 1904 года пришлось вернуться в Порт — Артур русским броненосцам.

Захват Мидуэя создавал на Тихоокеанском ТВД совершенно новую ситуацию. Американский флот обрекался на пассивность, что в реальных условиях плохо складывающейся войны должно было послужить причиной упадка духа противника. Между тем давление на севере (Алеуты, Датч — Харбор, Аляска) и на юге (Восточные Соломоновы острова, Новая Гвинея) нарастало бы.

Обострилась бы и обстановка у Гавайских островов. Базируя подводные лодки и крейсера на Мидузе, Ямамото блокировал бы Оаху, постепенно привязывая к земле — из–за недостатка горючего — авиацию и флот противника.

С середины июля он стал бы прощупывать оборону Перл — Харбора, используя американский метод «кусай и беги»: авианосцы подходят ночью, наносят удар на рассвете и сразу возвращаются на Мидуэй. К концу месяца Нимиц начнет получать донесения о концентрации у Мидуэя десантных транспортов, быстроходных эсминцев, тяжелых транспортных летающих лодок. Одновременно японские авианосцы неожиданно исчезнут с якорной стоянки на Мидуэе: будет организована радиоигра, которая убедит противника, что они оттянуты к Уэйку, чтобы с решающим эффектом неожиданно вступить в игру. И вот когда оперативное напряжение в центральном секторе Тихого океана станет нестерпимым, когда «флот вторжения» будет чудиться американским наблюдателям «в любой рыбацкой лайбе, показавшейся на горизонте», когда Император выступит по Токийскому радио с торжественным призывом к миру, который американцам придется интерпретировать как объявление о начале операции, тогда соединение Нагумо покинет Трук и направится к северному побережью Австралии.

Новый удар по Дарвину, сопровождающийся выходом в море транспортного соединения Второго Флота, привлечет внимание противника к пятому континенту и окончательно дезориентирует его. А корабли Нагумо пройдут Зондским проливом и во второй и последний в этой войне раз направятся к Цейлону.

***

Речь шла не о набеге — о полном вытеснении английского флота из Индийского океана, об оккупации Ланки, о блокаде западной Индии. И на этот раз у Нагумо был бы прямой приказ атаковать Аден и Абадан. После захвата Коломбо эта операция уже не стала бы ни фантастической, ни даже просто рискованной.

Ямамото не загадывал, окажется ли этих средств достаточно для капитуляции Великобритании. Это не имело бы отныне значения — английская позиция в Индийском океане все равно разваливалась полностью, остатки вражеского флота отбрасывались в Красное, если не в Средиземное море, а огромный меч, острием которого было соединение Нагумо, начинал решающее обратное движение…

Авианосцы возвращались тем же маршрутом: Батавия — северная или северо–восточная Австралия (в зависимости от контекста, созданного Четвертым флотом) — Рабаул — Трук — Уэйк — Мидуэй. Эта перегруппировка предполагалась медленной: следовало дать американцам время втянуться в затяжные бои на Алеутском направлении. (Контрнаступление на севере было для Нимица практически неизбежным ввиду очевидной необходимости демонстрировать гибнущему союзнику хоть какие–то активные действия — при том, что наличие японских сил на Мидуэе препятствовало развертыванию американского флота к западу от меридиана Перл — Харбора.)

К началу второго года войны блокада Гавайских островов должна была вступить в завершающую фазу. Ямамото не мог предвидеть, что будет планировать противник — запоздалую и безнадежную попытку вернуть Мидуэй или прорыв ядра своего Тихоокеанского флота в Сан — Диего. И в том, и в другом случае Нимица ждал разгром, возвращение флота в Перл — Харбор и бесславная гибель там остатков корабельных соединений. А на Западном побережье США в это время спешно снаряжалась бы очередная Вторая Тихоокеанская эскадра.

МГШ санкционировал операцию — при условии, что еще до атаки атолла Мидуэй Объединенный флот окажет помощь местному командованию в Рабауле, которое вне всякой связи с замыслами Токио пришло к выводу о желательности захвата Порта — Морсби. И Ямамото, в рамках плана которого демонстрация давления на Австралию была необходима, согласился поддержать эту операцию 5‑й дивизией авианосцев, временно изъятой из соединения Нагумо.

В свою очередь Ч. Нимиц, получивший по агентурным каналам сообщение о том, что после рейда в Индийский океан японские авианосцы настоятельно нуждаются в ремонте (что было правдой), решил, что Тихоокеанский флот имеет возможность воспрепятствовать явно наметившимся активным действиям легких сил противника против южного побережья Новой Гвинеи и при везении, может быть, «поймать» пару–тройку японских крейсеров. В этой логике ударный авианосец «Лексингтон», накануне вернувшийся в Перл — Харбор для переоборудования, был срочно направлен обратно — в Южные моря, где уже оперировал АВУ «Йорктаун». Развитие маневра японской 5‑й дивизии авианосцев и американских 16‑го и 17‑го оперативных соединений с неизбежностью вело к первому в историю сражению авианосных флотов. Оно состоялось 7–8 мая 1942 года в Коралловом море.

VI

Началось с того, что вице–адмиралу Иноуэ Сигееси, на которого было возложено общее руководство семью корабельными соединениями, действующими в районе Новой Гвинеи, пришла в голову мысль, что два тяжелых авианосца как нельзя лучше подходят для того, чтобы доставить с Тру–ка в Рабаул 9 (!) истребителей. Контр–адмиралы Такага и Хаара запросили Токио. Пока шли переговоры, 5‑я дивизия авианосцев вертелась по квадрату со стороной.100 миль.

Силы, предназначенные для захвата Порт — Морсби и острова Тулаги, состояли из следующих кораблей:

• Транспортное соединение Порт — Морсби: 12 транспортов с десантниками и армейскими частями;

• Ударное соединение Порт — Морсби контр–адмирала Кадзиоки в составе легкого крейсера, шести новых эсминцев и одного устаревшего, классифицированного как минный заградитель, осуществляющее непосредственное прикрытие транспортов;

• Соединение вторжения Тулаги контр–адмирала Сима: транспорт, два эсминца, два минных заградителя;

• Соединение поддержки и Главные силы контр–адмирала Гото: в районе острова Нью — Джорджия (к западу от Ту–лаги) маневрировали тяжелые крейсера «Аоба», «Кунигаса», «Како» и «Фурутака» (собственно Соединение поддержки), далее к северо–западу находился легкий авианосец «Сехо» и прикрывающий его эсминец (группа «Сехо»);

• Соединение прикрытия: два легких крейсера, три канонерских лодки и база гидросамолетов (поддержка десантной операции);

• Ударное авианосное соединение: 5‑я дивизия авианосцев, то есть «Секаку», «Дзуйкаку», тяжелые крейсера «Хагуро» и «Миоко» и шесть эсминцев эскорта.

В это время Ф. Флетчер, объединивший под своим командованием 16‑е и 17‑е оперативные соединения, занимался дозаправкой авианосцев в море. Рассчитанные точки приема топлива у «Йорктауна» и «Лексингтона» были разные, поэтому корабельные группы действовали порознь; 4 мая предполагалось объединить их усилия с англо–австралийской крейсерской эскадрой.

Но 3 мая группа контр–адмирала Симы без помех оккупировала Тулаги, сутками раньше эвакуированный австралийцами. Флетчер об этом не узнал, но вечером перехватил сообщение о вражеских кораблях в гавани Тулаги, которое австралийский самолет–наблюдатель передал в Таунсвилл.

Флетчер, поддерживая режим радиомолчания, повернул на сближение с противником. Оба соединения начали быстро удаляться друг от друга, поскольку адмирал Фитч на «Лексингтоне» ничего об атаке Тулаги не знал. Флетчер, правда, отправил в точку рандеву обоих соединений танкер «Нео–шо» со свежей информацией.

Утром 4‑го мая самолеты с «Йорктауна» без предварительной разведки атаковали Тулаги. Если бы 5‑я дивизия авианосцев действовала по первоначальному плану, эта ошибка Флетчера стала бы для «Йорктауна» последней — он был бы атакован и наверняка потоплен. Но «Секаку» и «Дзуйкаку» все еще маневрировали значительно севернее.

Между тем японское командование в Рабауле еще не знало о том, что корабли Симы атакованы американской палубной авиацией, поэтому Соединение вторжения начало движение согласно графику операции. Теперь отставание 5‑й дивизии стало уже просто опасным: японские транспорта шли прямо под удар с воздуха.

Лишь ночью Иноуэ убедился, что складывается критическая ситуация, и приказал Авианосному соединению полным ходом следовать в Коралловое море. Флетчер же утром повернул на юг и на следующий день без особых приключений встретился с группой «Лексингтона».

К исходу 6 мая оперативный баланс оставался нулевым: японские и американские авианосцы так и не обнаружили друг друга, хотя временами сближались на 100 миль. К вечеру американский командующий знал как минимум курс и скорость японского Транспортного соединения. Хара и Такага, как ни странно, не знали даже этого. Пятая дивизия авианосцев обошла Восточные Соломоновы острова с юга и вошла в Коралловое море, чтобы при любом раскладе оказаться между противником и своими транспортами.

В эти дни в северной части Кораллового моря сложились необычные погодные условия, оказавшие огромное влияние на ход сражения — то есть в какой–то мере и на всю последующую историю войны. Вследствие столкновения холодного и теплого атмосферных фронтов к югу от Восточных Соломоновых островов возникла устойчивая, с резко очерченными границами, обширная зона плохой погоды, вытянутая в широтном направлении. Внутри нее низкие, тяжелые, насыщенные дождевыми зарядами тучи почти касались воды, скрывая корабли от всякого наблюдения. По другую сторону почти вертикальной облачной стены с прозрачного неба сияло ясное солнце.

Соединение Флетчера первым — около часа ночи 7 мая — попало в облачную зону. Американские авианосцы всю ночь шли на запад–северо–запад, пытаясь отыскать обнаруженные накануне десантные транспорта. Незадолго до рассвета Флет–чер выделил английские крейсера и эсминец «Фаррагут» в отдельную группу под командованием английского адмирала Крейса, которому была поставлена задача перехватить противника у южного выхода из пролива Жомар.

Авианосцы Такаги продолжали крейсировать к востоку от архипелага Луизиады. В 1:15 был совершен очередной поворот на юг. Этим маршрутом 5‑я дивизия следовала до рассвета.

В 7:30 утра 7 мая самолет–разведчик передал на «Дзуйка–ку», что далеко на юге обнаружил авианосец и крейсер. Ха–ра немедленно поднял палубную авиацию, которая около 10 утра атаковала противника — им оказались танкер «Неошо» и эсминец «Симе». Они были потоплены, но этот воздушный удар стоил японцам шести самолетов и пяти часов времени.

В 9:50 летчики «Лексингтона», поднятые для атаки Соединения прикрытия (легкие крейсера «Тацута» и «Тенрю») обнаружила всего в 90 милях от своего авианосца группу «Сехо». Легкий авианосец получил семь торпед и около 13 бомб. Через четыре минуты после начала атаки он опрокинулся и затонул. 17‑е оперативное соединение одержало первую неоспоримую победу в Тихоокеанской войне.

К полудню Хара пришел к выводу, что неуловимые американские авианосцы прячутся в зоне плохой погоды, но лишь в 16:30 сумел поднять в воздух авиагруппу — слишком много времени было потеряно из–за «Неошо». Пока японские пилоты искали противника среди дождевых шквалов, зашло солнце. Такахаси, командир ударной группы, приказал возвращаться.

На пути назад его самолеты были внезапно атакованы палубными истребителями. Уходя из–под удара, японские летчики окончательно потеряли ориентировку: перед измученными пилотами все время возникали миражи кораблей, которые исчезали, стоило подойти ближе. Наконец, обнаружив реальный авианосец, самолет Такахаси пошел на посадку. Уже над палубой корабля по огромной надстройке с широченной дымовой трубой он опознал «Лексингтон» и понял, что группа пытается сесть на американский корабль. Увы, к этому моменту группа Такахаси уже сбросила свои бомбы и торпеды в море.

Теперь обе стороны понимали, что противник находится где–то рядом. Увы, опытных пилотов у адмирала Такаги больше не было — из группы Такахаси вернулись на свой корабль только четыре смертельно усталых экипажа.

Свои разведчики Хара поднял еще до рассвета. Сразу после восхода солнца в воздух ушла ударная авиагруппа. Ей было приказано развернуться широким веером, найти и уничтожить авианосцы противника. Хара понимал, что за вчерашний день американцы получили перевес в палубной авиации.

Противники поменялись местами: 17‑е оперативное соединение вышло из зоны плохой погоды, а японские авианосцы оказались на ее кромке. В 7:22 лейтенант Смит, отыскав «окно» в облачности, обнаружил «Секаку» и «Дзуйкаку». Тремя минутами позже старшина Канно Кедзо идентифицировал «Лексингтон» и «Йорктаун». Оба командующих знали, что они обнаружены. Счет пошел на минуты.

Ударные авиагруппы двигались встречными курсами, но американцы шли на малой высоте, японцы же — над облаками, поэтому воздушного боя не случилось. В 9:20 самолеты Такахаси развернулись для звездного налета на американские корабли, и через 10 минут оба авианосца горели. «Лексингтон» пострадал очень сильно, «Йорктаун» же отделался одним попаданием и вскоре уже мог принимать самолеты.

Американские пилоты продемонстрировали довольно слабую боевую подготовку. Атака была нескоординирована, часть самолетов вообще не смогла найти японские авианосцы, несмотря на непрерывный и подробный «репортаж» с самолета Смита. В результате «Дзуйкаку», вовремя попавший в дождевой шквал, вообще избежал попаданий, а «Секаку» получил несколько бомб и на какое–то лишился возможности принимать самолеты.

Наступил очередной кризис сражения в Коралловом море. Около часа дня на «Лексингтоне» произошел взрыв паров бензина, пожары вышли из–под контроля. «Йорктаун» принял остатки обеих авиагрупп. Подсчитав оставшиеся самолеты, Флетчер отказался от новой атаки.

Аналогичное решение принял и Хара, получив приказ Иноуэ: операция по овладению Порт — Морсби отменялась, авианосцам было приказано следовать на Трук. Ночью, получив первые донесения от 5‑й дивизии, Ямамото отменит приказ Иноуэ и потребует от «Дзуйкаку» любой ценой найти и добить поврежденный авианосец противника. «Дзуйкаку» вновь поворачивает на юг и развивает максимальную скорость, с утра на предел дальности уходят его самолеты–разведчики.

Но все это уже никому не нужно. В 8 часов вечера 8 мая «Лексингтон» пошел ко дну. Уже с утра следующего 17‑е оперативное соединение на полном ходу отходило к Перл — Харбору.

«Йорктаун» вернется вовремя.

VII

Первые сведения о готовящейся операции MI американцы получили в середине мая. Как уже говорилось выше, американцы достаточно свободно читали японские шифры. Система автоматического шифрования, принятая в Японии, представляла собой, по сути, две механические пишущие машинки, соединенные «черным ящиком». Если на одной из них набивали исходный текст, то вторая печатала шифрованный, и наоборот. Задолго до войны американская разведка получила такой «черный ящик» в свои руки, после чего работа криптографов сводилась к определению текущих настроек системы. Другое дело, что не всегда это удавалось сделать вовремя.

Даже не расколов код полностью, криптографы смогли сообщить, что на этот раз речь идет о генеральном сражении в Центральном секторе Тихого океана. В этот момент в Перл — Харборе находилось только два авианосца: «Саратога», получившая случайную торпеду, ремонтировалась на Западном побережье, а у «Йорктауна» после бегства из Кораллового моря «сели» котлы, корабль нуждался в доковом ремонте, длительность которого специалисты определяли. в три месяца.

Логика генерального сражения означала, что Ямамото атакует цель, которую Нимиц не сможет не защищать. Речь, таким образом, могла идти об атолле Мидуэй, Алеутских островах и Аляске или о Западном побережья США. Вашингтонские аналитики склонялись к последнему варианту, и навсегда останется загадкой Второй Мировой войны, почему Ч. Нимиц без малейших колебаний принял версию начальника криптографического отдела флота Д. Рочфорта и настоял на сосредоточении всех сил в районе атолла Мидуэй. К первым числам июня на острове была развернуты два поисковых радиолокатора, а также целая воздушная армия:

• 221‑я эскадрилья истребителей (21 «Буффало», 7 «Уайлд–кэтов»),

• 240‑я эскадрилья пикирующих бомбардировщиков (34 «Доунтлессов»),

• 8‑я эскадрилья торпедоносцев (6 «Эвенджеров»),

• 7‑й авиакорпус (4 В-26 и 17 В-17),

• 30 летающих лодок «Каталина».

Оборона атолла была возложена на три крепостных батальона морской пехоты, пять танков, 10 полевых, 16 зенитных орудий и 60 пулеметов. При всем желании разместить на двух маленьких островах больше войск и техники было невозможно.

«Йорктаун» встал в док только 27 мая. Нимиц разыграл свой главный козырь — великолепную организацию производства. На корабль было переведено 1400 рабочих, которым была объяснена ситуация и которых попросили закончить ремонт авианосца за 48 часов. Не хватало электроэнергии для сварки, но Нимиц созвонился с промышленниками, и те отключили от источников почти всех остальных потребителей, объяснив ситуацию грозовыми дождями.

Ввиду болезни Хэлси возглавить 16‑е оперативное соединение предстояло Спрюэнсу, никогда ранее не командовавшего авианосцами. 1‑е ОС было главной ударной силой. Нимиц выдвинул его к северо–западу от Мидуэя: маневрируя в этом районе, авианосцы Спрюэнса естественным образом оказывались на фланге ударного соединения Нагумо, которое, по расчетам Рочфорта, должно было подойти к Мидуэю с северо–востока. Кроме того, расположение 16‑го ОС давало возможность совершить при необходимости быстрый маневр в сторону Алеут и прикрыть Западное побережье — если, конечно, японские авианосцы не обойдут Мидуэй и Гавайи с юга «Мы все–таки будем надеяться, что они этого не сделают», — ответил Спрюэнс на вопрос одного из своих летчиков.

Семнадцатое соединение запаздывало, но Рочфорт утверждал, что «Йорктаун» присоединится к «Хорнету» и «Эн–терпрайзу» одновременно с приближением к Мидуэю главных сил Нагумо.

VIII

Развертывание японского флота началось 20 мая: в этот день транспортные суда вышли из портов Метрополии к Марианским островам, а в бухте Оминато, что на северной оконечности Хонсю, бросили якоря первые корабли 5‑го экспедиционного флота Хосугая. Сосредоточение оперативных соединений и боевых групп продолжалось до 25‑го числа.

Для операции MI было выделено три района сосредоточения.

• Транспорта «Соединения вторжения Мидуэй» базировались на Сайпан. Там же располагалась тральная группа и группа гидроавиаразведки («Читосе» и «Камикава — Мару»), эсминцы непосредственного охранения, танкеры и суда обеспечения.

• В том же секторе Тихого океана сосредоточилось «Соединение ближнего прикрытия» адмирала Куриты — четыре тяжелых крейсера класса «Могами» перешли к острову Гуам.

• На севере, в Оминато, были собраны силы, предназначенные для вторжения на Алеуты. Основу их составляло «Второе мобильное соединение» адмирала Какуты в составе авианосцев «Рюдзе» и «Дзунье» в сопровождении тяжелых крейсеров «Майя» и «Такао».

• Прикрытие операции обеспечивало «Северное соединение» (ТКР «Нати»), само же десантирование возлагалось на соединения «Атту» и «Кыска», вместе насчитывающие три легких крейсера и семь эсминцев.

• Наконец, во Внутреннем Японском море ждали приказа главные силы Флота.

Первыми, еще до завершающей штабной игры, вышли в море подводные лодки. Согласно плану, десять из них обеспечивали развертывание на севере, еще десять — образовывали завесу между Перл — Харбором и Мидуэем. Предполагалось, что они выйдут на позиции за сутки до начала сражения и будут информировать Ямамото обо всех передвижениях американских «Task Forses».

Затем наступил черед авианосцев Какуты. 25 мая «Рюдзе» и «Дзунье» прошли Сангарский пролив и направились строго на восток — к точке, делящей пополам отрезок «Мидуэй — Датч — Харбор». Этот маршрут маскировал оперативные замыслы японцев; кроме того, вплоть до 2 июня оставалась возможность повернуть «Второе мобильное» не на север, а на юг — к атоллу Мидуэй.

Необходимость в подобном маневре могла возникнуть, если, вопреки всем ожиданиям, противник сосредоточит свои авианосцы в окрестностях Мидуэя. Хотя это считалось маловероятным (разведка указывала, что «Энтерпрайз» и «Хор–нет» находятся в районе Соломоновых островов, а «Сарато–га» ремонтируется в Сан — Диего; «Йорктаун» полагали потопленным или тяжело поврежденным), Гэнда предусмотрел и такой вариант.

Окончательное решение должно было приниматься на основании данных авиаразведки. В критические дни между выходом японского флота из своих баз и атакой атолла Мидуэй в задачу «летающих лодок» с Кваджелейна входило взятие под наблюдение Перл — Харбора. Дозаправлять разведчики предполагалось в районе рифов Френч — Фригейт, для чего в этот район были высланы три подводные лодки (операция «К»).

Поворот «Второго мобильного соединения» на юг считался аварийным маневром, который мог быть осуществлен, если операция «К» зафиксирует выход американского флота из Перл — Харбора. Только в этом случае предполагалось нарушить радиомолчание и информировать Нагумо и Каку–ту о назревающем кризисе.

27 мая Оминато покидали десантные силы. Соединение

«Адду» направлялось непосредственно к цели, остальные же

корабли — к острову Парамушир, чтобы, после того, как

«Рюдзе» и «Дзунье» отвлекут внимание противника в южном направлении, спокойно подойти к архипелагу с запада.

Днем раньше подняли якоря авианосцы 1‑й и 2‑й дивизий: «Акаги», «Кага», «Хирю» и «Сорю». Как всегда, их сопровождали линкоры «Харуна» и «Кирисима», а также «Тоне» с «Тикумой». Разумеется, маршрут Нагумо не вел прямо на Мидуэй: пройдя пролив Бунго, корабли повернули на юго–восток, создавая иллюзию движения к Гуаму и далее — в Южные моря (или, например, — к Гавайям, обходя их с юга). Обозначив этот маневр, авианосное соединение легло на генеральный курс, ведущий все в тот же условный пункт на полпути между Мидуэем и Датч — Харбором.

28 мая пришли в движение линейные корабли Объединенного флота.

«Алеутское соединение поддержки» включало 4 старых линкора («Исе», «Хыога», «Фусо», «Ямаширо»), 2 легких крейсера и 12 эсминцев. Ему надлежало создать позиционный барьер к северо–востоку от Мидуэя, перехватить и уничтожить американские линейные силы, если таковые будут отправлены к Алеутам.

Вице–адмирал Такаси Широ следовал за авианосцами Нагумо. Лишь в середине дня 3 июня его корабли должны были свернуть к северу.

Тем же маршрутом, отставая от «Акаги» на 300 миль, шли главные силы адмирала Ямамото: новые линкоры «Ямато», «Муцу», «Нагато». Непосредственную воздушную разведку в интересах этого соединения осуществлял устаревший авианосец «Хосе». 3 июня им предстояло повернуть на юг, чтобы срезать угол и выйти непосредственно к Мидуэю, имея 1‑ю и 2‑ю дивизии авианосцев на своем левом фланге.

«Хией», «Конго», «Текай», «Атаго», «Миоко», «Хагуро» проследовали на восток–юго–восток: Кондо сосредотачивал весь Второй экспедиционный флот к юго–западу от Мидуэя.

С составом этой группы связана небольшая загадка. Большинство исследователей включает в нее легкий авианосец «Дзуйхо» — в то время как другие указывают, что «Дзуйхо» не выходил в море до начала июня 1942 года, а затем был передан во «Второе мобильное соединение» Какуты.

Наиболее правдоподобная версия состоит в том, что корабль был исключен из операции уже на стадии развертывания — после того, как его имя было внесено во все штатные расписания. Причиной такого неожиданного решения могло стать расследование обстоятельств гибели в Коралловом море однотипного «Сехо», но, скорее всего, Кондо был не удовлетворен уровнем подготовки авиагруппы. Когда десятью днями позже «Дзуйхо» будет привлечен к участию в Алеутской операции, окажется, что его пилоты могут совершать взлетно–посадочные операции лишь в идеальную погоду.

Транспорта вышли с Сайпана 27 мая, тральщики к этому времени уже прибыли на Уэйк. Крейсера Куриты, 28 мая покинувшие Гуам, заняли свое место — в сорока милях к северу от «Соединения вторжения Мидуэй». Вслед за ними шли гидроавианосцы «Читосе» и «Камикава — Мару».

Первого июня были приведены в повышенную боевую готовность воздушные силы на Джалуите, Кваджелейне и острове Уэйк.

IX

Первые столкновения генерального сражения на Тихом океане произошли в районе Алеутских островов. Авианосцы Кокуты продвигались на север сквозь тяжелый и плотный туман, который не могли разогнать даже сильные порывы ветра. Шел ледяной дождь.

Группа самолетов с «Дзунье» не смогла пробиться сквозь шторм и целиком вернулась на авианосец. Бомбардировщики с «Рюдзе» вышли на цель и отбомбились по пустому Датч — Харбору. После повторной бомбардировки, 3 июня, японцы захватили господство в воздухе над западными Алеутами. Датч — Харбор, а отчасти и Аляску, охватила паника.

X

В тот же день, 3 июня 1942 года в 9:40 утра по времени Мидуэя американская «Каталина» обнаружила в 500 милях от острова японское транспортное соединение. Вечером его безрезультатно бомбили «летающие крепости», ночью — гидросамолеты с привешенными под правой плоскостью торпедами. Особых проблем это не создало: танкер «Акебоно — Мару» получил торпеду, но остался в строю.

Непрерывные сообщения о контактах в западной полусфере склонили Флетчера к мысли, что японские авианосцы все–таки находятся к западу от Мидуэя. Все сомнения, однако, были разрешены прямым приказом Нимица. Командующий Тихоокеанским флотом уверенно сообщил:

«Обнаруженные гидросамолетами с Мидуэя корабли — это неударное, повторяю, неударное соединение противника. Авианосцы вице–адмирала Нагумо нанесут удар на рассвете 4 июня и подойдут с севера».

Сообщения с транспортов вызвали тревогу в походном штабе Объединенного флота на линкоре «Ямато». Слишком далеко обнаружили американцы транспортное соединение, слишком быстро среагировали. Какое–то время обсуждался вопрос, не нарушить ли радиомолчание, чтобы сообщить последние новости для Нагумо. Возобладала, однако, точка зрения, что лучше не демаскировать линейные корабли включением передатчика. К тому же посчитали, что Нагумо находится даже ближе к «Дзинцу» и наверняка перехватил донесение с крейсера.

Но соединение Нагумо шло через зону плохой погоды, а дальность приема устаревших радиостанций на «Акаги» в дождь была близка к нулю. Первая и вторая дивизии авианосцев («Секаку» находился на ремонте, а «Дзуйкаку» был оставлен во Внутреннем Японском море — не то из–за потерь в авиагруппе, не то в качестве «наказания» за недостаточную активность в сражении 8 мая) продолжали идти вперед, ничего не зная о многочисленных контактах японских транспортов с «Каталинами».

Однако японцы лишь подозревали, что противнику что–то стало известно. Операция М 1 обеспечивалась, среди прочего, действиями завесы подводных лодок, которые в случае выхода из Перл — Харбора американского флота должны были нарушить радиомолчание и передать сообщение на флагман Объединенного флота. Дополнительно предполагалось провести доразведку «Жемчужной Гавани» с гидросамолетов, заправляемых от подводной лодки (операция «К»). Однако операция «К» сорвалась, поскольку американские эсминцы по стечению обстоятельств занимались учениями в точке дозаправки гидросамолетов. О провале операции «К» на «Ямато» знали. Однако там не знали, что подводные лодки «завесы» молчат не потому, что американский флот все еще находится в Перл — Харборе, а из–за опоздания с развертыванием. По различным причинам ни одна субмарина не прибыла на место вовремя. В результате 16‑е и 17‑е оперативные соединения прошли через линию наблюдения незамеченными!

По мере продвижения на юго–запад погода улучшалась, и в 4:30 утра Нагумо без особых проблем выпустил в небо «первую волну» самолетов, предназначенную для атаки аэродромов Мидуэя. Одновременно с «Тоне» и «Тикумы» были подняты разведчики. Эта рутинная операция прошла не совсем гладко: два самолета задержались с вылетом на полчаса из–за технических неполадок. Никто не обратил на это внимания.

Разведка велась для проформы, кораблей противника никто не ожидал, тем более что радиостанции «Ямато» молчали — а это означало, что японские оперативные соединения еще не обнаружены противником. Тем не менее чувство опасности подсказало Нагумо или Гэнде оставить в резерве половину самолетов с самыми опытными пилотами.

В 5:10 4 июня на «Энтерпрайзе» перехватили донесение с разведывательной «Каталины»: замечен японский самолет. В 5:30 лейтенант У. Чейз, игнорируя все инструкции, доложил открытым текстом: «Много самолетов идет к Мидуэю, пеленг 320, дистанция 150». А в 5:34 лейтенант Г. Эдди сообщил об обнаружении четырех неприятельских авианосцев.

Простенькая одноходовая ловушка, сооруженная Ними–цем на основании данных криптоанализа, захлопнулась. 16‑е оперативное соединение развернулось против ветра и начало подъем самолетов. «Йорктаун» пока еще следовал прежним курсом: Флетчер решил сначала принять на палубу разведчики.

Радиолокаторы Мидуэя обнаружили противника за 74 километра. Невероятным напряжением сил американцы успели за 15 минут поднять в воздух все находящиеся на аэродроме самолеты.

В 6:25 американские истребители неожиданно атаковали строй японских палубных самолетов. Им удалось сбить два бомбардировщика, но это было все: на уничтожение «Буффало» и «Уайлдкетов» японские «Зеро» потратили только две минуты.

Теперь аэродромы Мидуэя были пусты, и атака потеряла смысл. В 7:00 командир атакующей волны Томонага информировал Нагумо, что внезапность не достигнута, и необходим второй налет на сооружения Мидуэя.

Пятью минутами позже базовая авиация в количестве 10 самолетов бомбила корабли авианосного соединения. Попаданий не было, домой вернулись всего 3 самолета.

В 7:45. Нагумо приказал перевооружить самолеты, подготовленные к удару по американским кораблям, бомбами вместо торпед. А в 7:55 гидросамолет с «Тоне» передал:

«Десять надводных кораблей, очевидно, противника по пеленгу 10, дистанция 240 миль от Мидуэя, курс 150, скорость больше 20 узлов».

Это донесение было расшифровано в 7.55 и передано на «Акаги» с пометкой «6:28».

XI

В тот момент Нагумо даже не обратил внимания на это донесение. Лишь через 15 минут он приказал оставить торпеды на тех самолетах, на которых их еще не успели заменить бомбами. Примерно в это время японские авианосцы были атакованы пикирующими бомбардировщиками «Доун–тлесс», подошедшими с юго–востока. Восемь американских самолетов было сбито, попаданий в корабли не было.

Нагумо запросил разведчик, что, собственно, за корабли он видит. «Пять крейсеров и столько же эсминцев», — ответил пилот.

Теперь стало ясно, что опасность исходит от Мидуэя. Но корабли Нагумо много маневрировали, отбивая атаки, они потеряли строй. Нужно было консолидировать ордер. Этому, однако, помешала очередная атака: «Доунтлесссы» и «Летающие крепости» В-17.

Устаревшие «Виндикэйторы» даже не дошли до авианосцев. Их командир атаковал ближайший обнаруженный корабль противника, которым оказался линейный крейсер «Ха–руна». Попаданий не было.

В 8:20, почти через час после первого донесения, пилот разведчика с крейсера «Тоне» неожиданно передал: «Соединение противника замыкает корабль, похожий на авианосец».

К этому времени уже все на «Акаги» осознали кризисный характер ситуации — хотя никто не имел представления о причинах кризиса. Еще был шанс быстро поднять в воздух самолеты «второй волны», уже не обращая внимания, вооружены они бомбами или торпедами. Но к этому времени самолеты Томонаги уже час кружились над своими кораблями непрерывно отбивающими воздушные атаки, и у них кончалось горючее. Нагумо приказал опустить подготовленные к взлету самолеты на ангарную палубу и вновь перевооружить их, а за это время дозаправить истребители сопровождения. В 8:37 корабли 1‑й и 2‑й дивизий развернулись против ветра и всего за 15 минут приняли «первую волну».

В 9:17 Нагумо круто повернул на восток–северо–восток и увеличил скорость. К этому моменту все командиры авианосцев доложили о том, что их авиагруппы готовы к взлету.

Теперь противников разделяло около 200 миль. Резкий поворот Нагумо к северу не был отслежен американцами: самолеты Спрюэнса безуспешно искали вражеские авианосцы на юго–восточных курсах. Одна эскадрилья пикирующих бомбардировщиков с «Хорнета» вернулась домой, вторая совершила посадку на полосу Мидуэя (два «Доунтлесса» упали в лагуну). Все десять истребителей, выработав горючее, сели на воду.

Никто и никогда не узнает, как и почему б-я эскадрилья торпедоносцев с авианосца «Хорнет», следовавшая тем же курсом, что и пикировщики, оказалась намного севернее. Она лишилась всякого прикрытия, но вышла прямо на корабли охранения соединения Нагумо. Тем временем в 9:20 сначала эсминец прикрытия, а затем «Тоне» начали ставить дымовую завесу. «Акаги» выпустил в воздух истребители–перехватчики. 15 медлительных американских торпедоносцев слишком далеко — в десяти милях от цели — легли на боевой курс. Около пятидесяти «Зеро» атаковали их с пикирования, и в течение нескольких минут американская группа была истреблена.

В 9:36 зенитные орудия «Акаги» прекратили огонь. Но буквально через минуту с правого борта появились идущие низко над водой торпедоносцы с «Энтерпрайза». Они тоже шли без прикрытия, но все же семь самолетов смогли сбросить торпеды. «Кага» блистательно совершил маневр уклонения. Вновь — ни одного попадания; десять «девастейторов» уничтожены.

Следующая группа «Девастейторов» вышли на цель после 10 часов утра. Десять из двенадцати машин было сбито, лишь четырем или пяти удалось сбросить торпеды — не то по «Хирю», не то по «Сорю».

К этому времени строй ударного соединения опять распался, дистанция между кораблями возросла до нескольких миль. Нагумо уже понимал, что против него действуют по крайней мере два авианосца противника, и считал минуты, оставшиеся до взлета ударной волны. Перевооружение и дозаправка закончены, самолеты подняты на полетные палубы, но непрестанные маневры уклонения не дают авианосцам возможности развернуться против ветра. Последние десять минут они не могли даже заменять самолеты воздушного патруля.

В 10:20 когда «Зеро» еще добивали последние торпедоносцы, Нагумо отдал своим эскадрильям приказ «взлетать по мере готовности». Четырьмя минутами позже первый торпедоносец «Акаги» оторвался от взлетной палубы. Взлетные интервалы были сокращены до минимума- через пять минут все самолеты ударной волны должны были оказаться в воздухе.

Первоначальный замысел операции был настолько удачен, а подготовка летчиков «флота Гэнды» настолько высока что даже в это мгновение — за одну минуту до разгрома, — при всех сделанных ошибках и неточных ходах, при полном провале японской разведки и блестящей работе американских криптографов, все шансы оставались на стороне соединения Нагумо. По сути, он уже захватил господство в воздухе. «Непотопляемый авианосец» Мидуэя выведен из строя; «Хорнет» почти полностью, а «Йорктаун» и «Энтерпрайз» наполовину истратили свои авиагруппы, не добившись ни малейшего результата.

У Спрюэнса и Флетчера оставался только один козырь — три неполные эскадрильи пикирующих бомбардировщиков. Всего 49 машин, из которых 3 совершило вынужденную посадку из–за неисправностей мотора, а четыре остались без бомб, ввиду несанкционированного срабатывания бомбосбрасывателей. Из оставшихся машин 16 несли половинную бомбовую нагрузку. Между 9:50 и 10:00 были все основания предполагать, что по крайней мере две из этих эскадрилий вернутся на авианосцы, не обнаружив противника. Самолеты «Энтерпрайза» уже расходовали неприкосновенный запас горючего. В течение ближайших минут они должны были или обнаружить противника, или повернуть домой.

И тут в ситуацию вновь вмешалась фортуна — а может быть, закономерность. Она воплотилась в одиночный японский эсминец, атаковавший американскую подводную лодку. Капитан третьего ранга Маккулски предположил, что этот корабль направляется к основным силам Нагумо, и последовал в ту же сторону. Предположение было ошибочным — но оно вывело американца на цель. В 10:20 Маккулски открытым текстом сообщил по радио местоположение японских авианосцев.

В воздухе не было ни одного японского истребителя — патруль еще не успел вернуться в зону ожидания после уничтожения торпедоносцев. Молчали и зенитные орудия. Радаров на японских кораблях не было, а сигнальщики то ли были увлечены зрелищем воздушного боя на малых высотах, то ли просто не разглядели американские самолеты — так уж получилось, что одна эскадрилья подходила со стороны солнца, а две другие прятались в сгустившейся облачности.

«Доунтлессы» атаковали с вертикального пикирования. Им никто не мешал. Обычно, вне всякой зависимости от полученных летчиками приказов, в подобных случаях все пилоты выбирают одну и ту же цель — самый крупный вражеский корабль. Так произошло и на этот раз — однако в облаках две эскадрильи потеряли ориентацию и вышли вместо «Акаги» на «Кага» и «Сорю».

XII

Авианосцы Нагумо получили не так уж много попаданий — «Секаку» в Коралловом море пострадал куда сильнее. Но их летные палубы были заставлены заправленными и снаряженными самолетами, повсюду струились заправочные шланги. Бомбы, которые экстренно снимали, чтобы заменить их торпедами, не успели отправить в боевые погреба, и они открыто лежали между подготовленными к взлету машинами». В течение нескольких минут «Акаги», «Кага» и «Сорю» были полностью охвачены огнем. На «Акаги» раскаленный, лишенный кислорода воздух с палубы вентиляторами затянуло в машинное отделение. Все, кто там находились, погибли.

«Хирю», державшийся чуть в стороне, остался невредим. Казалось, не все потеряно: один «Хирю» против одного авианосца противника, а пожары ведь можно потушить…

Авиагруппа «Хирю» выполнила взлет за 4 минуты. Командир 2‑й дивизии Ямагути просто сказал своим экипажам: «Вы — это все, что осталось от Первого воздушного флота».

И неполная авиагруппа «Хирю» прошла зонную противовоздушную оборону, выстроенную американцами. Хотя из 18 бомбардировщиков до цели добрались только семь машин, «Йорктаун» получил три попадания. Авианосец горел. Наспех отремонтированные котлы вновь вышли из строя, корабль давал не более 6 узлов, и ни о каких взлетно–посадочных операциях не могло быть и речь.

Когда остатки авиагруппы «Хирю» (три «Зеро» и пять «Вэлов») вернулись на свой авианосец, на его палубу совершил посадку разведчик, давным–давно запущенный с «Сорю». Усталый пилот доложил: «Вышло из строя радио, вынужден был вернуться. Три авианосца противника: «Хор–нет», «Энтерпрайз», «Йорктаун»».

Ямагути продолжал безнадежную попытку боя одного авианосца с тремя, более крупными и защищенными. В 13:30 он поднял в воздух свои последние самолеты — 6 истребителей и 10 торпедоносцев. Пилоты имели приказ атаковать только неповрежденные корабли.

Вновь американцев выручило их поразительное умение бороться за живучесть. На «Йорктауне» потушили пожары, корабль вновь давал 18 узлов хода. И авиагруппа «Хирю» приняла его за неповрежденный корабль. Летчики «Хирю» прорвались сквозь истребительный заслон, выставленный «Энтерпрайзом», и поразили «Йорктаун» двумя торпедами.

Р. Спрюэнс бросил в бой последнее, что у него было — две неполных эскадрильи «Доунтлессов» без истребительного прикрытия. Командующий американским флотом надеялся, что у японцев тоже кончились истребители.

Ямагути назначил на 17:15 взлет третьей волны, надеясь, что сумерки дадут его летчикам хоть какой–то шанс выжить. Но вновь, как и утром, подъем самолетов запоздал, и подготовленные к взлету машины стали пищей для огня. Полоса удач Спрюэнса продолжалась: в 17:03 АВУ «Хирю» получил четыре попадания.

Тем временем в 19:13 затонул «Сорю», в 19:25 — «Кага». «Хирю» боролся за жизнь почти до полуночи. В 23:58 произо шел сильный внутренний взрыв, пожары вновь вышли из–под контроля. Крен составил 15 градусов, турбины остановились. В 02:13 Ямагути собрал уцелевшую команду на полетной палубе: «Я один несу ответственность за гибель «Хирю» и «Сорю», — сказал он. — Я остаюсь на корабле, а вам приказываю покинуть его и продолжать верно служить его величеству императору».

Командующий 2‑й дивизии авианосцев и командир «Хирю» совершили сеппуку. Чуть позже, в 04:55 был затоплен лишенный хода «Акаги».

Тем временем уже в темноте Ямамото попытался достать авианосцы противника броском тяжелых крейсеров соединения Кондо. Возможно, Хэлси, фанатик авианосцев, и попался бы в эту ловушку — но Спрюэнс всю жизнь служил на крейсерах и представлял, что могут сделать тяжелые крейсера типа «Могами» с прикрытием его авианосцев, да и с самими авианосцами. Не обращая внимание на почти открытые обвинения в нерешительности, Р. Спрюэнс на полном ходу вывел корабли из–под возможного удара.

На следующий день для американцев сражение сменилось обыденной «боевой работой» по уничтожению оставшихся без воздушного прикрытия японских кораблей. Больших успехов они не достигли, но тяжелый крейсер «Мику–ма», ночью столкнувшийся со своим систершипом «Могами», был потоплен, а сам «Могами» получил 5 авиационных бомб, лишился носовой оконечности, но дошел до Тру–ка.

Соотношение потерь было катастрофическим для Японской империи. В боях 4 июня и при отступлении 5 июня японцы потеряли 4 авианосца и тяжелый крейсер «Микума», еще один тяжелый крейсер и 2 эсминца были тяжело повреждены. Этой ценой они смогли потопить только один авианосец и один эсминец неприятеля. Соединение Нагумо потеряло все свои самолеты — 377 штатных и 36, хранившихся в разобранном виде на «Акаги» и предназначенных для переброски на захваченные аэродромы Мидуэя. При этом в сражении

Нагумо потерял только 54 самолета — остальные 259 машин пошли на дно вместе с потопленными авианосцами.

Спрюэнс и Флетчер потеряли 151 самолет. Из них 14 утонуло вместе с «Йорктауном» — 2 пикировщика и 2 торпедоносца первой волны (то есть все, что от нее осталось) и 10 «Доунтлессов» резерва; остальные успели перелететь на «Эн–терпрайз» и далее принимали участие в сражении вместе с его авиагруппой; еще 137 потеряно в воздушных боях.

4 июня 1942 года в 10:25 по времени двенадцатого пояса к западу от Гринвича Япония проиграла войну на Тихом океане. Разговор о новой стратегии Объединенного флота — «стратегии поражения», обусловившей послевоенное «японское экономическое чудо», а в известном смысле и постиндустриальный рывок 1990‑х годов — тема отдельной книги, основным содержанием которой должно стать не прошлое, а настоящее и будущее.

Оперативный приказ № 1

Летняя и осенняя кампании этого года, за исключением отдельных еще продолжающихся операций и намечаемых наступательных действий местного характера, завершены. Достигнуты крупные результаты.

В итоге мощного наступления противник отброшен на Кавказ и Дон, а центральная часть России в основном отрезана от районов Кавказа; имеющих жизненно важное значение для дальнейшего ведения войны. На остальном фронте были успешно отражены все отвлекающие удары русских с незначительными для нас потерями. При этом противнику нанесены громадные людские потери.

Успехи командования и войск, достигнутые в ходе этих летних и осенних сражений, достойны быть внесенными в славную летопись войны прошедших лет. Они вселяют уверенность, что и в последующий период настоящей войны немецкий народ может в любых обстоятельствах положиться на свою армию.

Нам предстоит провести зимнюю кампанию. Задачей Восточной фронта в ней является, за исключением еще продолжающихся или намечаемых наступательных операций, — (?о что бы то ни стало удерживать достигнутые рубежи, отражать всякие попытки со стороны противника прорвать их и тем самым создать предпосылки для продолжения нашего наступления в 1943 г. в целях окончательного уничтожения нашего опаснейшего врага.

Подготовка к зимней кампании идет полным ходом. Эту вторую русскую зиму мы встретим более тщательно и своевременно подготовленными.

Сами русские в ходе последних боев были серьезно ослаблены и не смогут зимой 1942/43 г. располагать такими же большими силами, какие имелись у них в прошлую зиму. В отличие от минувшей, эта зима не может быть суровой и тяжелой. Всем штабам и войсковым командирам вменяю в обязанность как можно быстрее и тщательнее закончить все приготовления к зиме, чтобы не только облегчить войскам выполнение возложенных на них задач, но и создать им возможно лучшие условия для жизни и боя на весь зимний период. При этом важно, чтобы никто не надеялся на то, что все необходимое будет доставлено высшими штабами. Каждый войсковой командир должен сам себе помогать всевозможными импровизациями и изыскивать дополнительные средства и оборудование для облегчения условий размещения своих войск.

Я, в свою очередь, позабочусь о том, чтобы посредством крупных организационных мероприятий усилить боевые части, сменить в течение этой зимы фронтовых солдат, непрерывно сражающихся на передовой линии уже на протяжении полутора лет, и направить их на отдых.

Но я ожидаю от командования и войск, что они вступят в зимнюю кампанию 1942/43 г. с гордым сознанием достигнутых успехов, с твердой верой в свои собственные силы, с непоколебимой волей разбитъ противника и в этой зимней кампании везде, где бы он только ни попытался прорвать наш фронт

Основные требования:

1. Во что бы то ни стало удерживать зимние позиции.

2. Оборона должна быть повсюду активной, не позволяющей противнику успокаиваться и вводящей его в заблуждение относительно наших намерений.

3. В случае атак со стороны противника не отходить ни на шаг.

4. Местные прорывы немедленно ликвидировать контратаками и контрударами.

5. Большие прорывы локализовывать, стабилизировавшиеся участки нашего фронта во что бы то ни стало удерживать как бастионы, которые облегчат проведение предпринимаемых контрмероприятий.

6. Отрезанные или окруженные части должны обороняться до тех пор, пока не подоспеет помощь.

За безусловное выполнение данных требований командиры несут ответственность непосредственно передо мной…

Адольф Гитлер»

На последней странице военного дневника Ф. Гальдера, бывшего начальника Генерального штаба сухопутных сил Германии, стоит запись без даты:

«В письменных приказах наблюдается все большее пренебрежение к правильному словоупотреблению. Вместо продуманных формулировок — различные эмоционально окрашенные слова и выражения (уничтожить, разгромить, воспрепятствовать обходу) даже тогда, когда это вообще невозможно…»

Гальдер был уволен со своего поста 24 сентября 1942 года. В этот день он записал в своем дневнике:

«После дневного доклада — отставка, переданная фюрером (мои нервы истощены, да и он свои поистрепал; мы должны расстаться; необходимость воспитания личного состава Генерального штаба в духе фанатической преданности идее; решимость настойчиво проводить свои решения также и в сухопутных войсках)».

I

Достойное внимания совпадение: германское руководство осенью 1942 года повторяет ошибку, допущенную советским командованием весной. Дан формальный приказ на стратегическую оборону. Поскольку цели летней кампании не достигнуты ни абсолютно, ни относительно, этот приказ свидетельствует, во–первых, о недостатке сил для ведения крупных операций, во–вторых, о выявившейся уже к концу августа общей тенденции к образованию позиционного фронта на юге. Оба эти обстоятельства означали, в частности, что расположение войск, сложившееся в результате наступления группы армий «Б» в излучине Дона и группы армий «А» на Северном Кавказе, не отвечает оперативной реальности.

Немецкие высшие инстанции вроде бы все это понимают — и тем не менее вместо напрашивающейся немедленной перегруппировки армий южного крыла (даже ценой оттягивания его назад) они настаивают на том, чтобы войска любой ценой сохраняли достигнутые позиции, а сверх того осуществили — при общем переходе к обороне — несколько наступательных операций.

Практически речь шла о 6‑й полевой армии, которая при поддержке 4‑й танковой армии вела уличные бои в Сталинграде, а севернее города уже в августе вышла к Волге, а также о некоторых корпусах группы «А», все еще по инерции двигающихся к югу. Иными словами, приказ просто фиксировал Южный фланг Восточною фронта. Изменение обстановки с 19 ноября по 31 декабря 1942 года. 1 — план дальнейшего немецкого наступления; 2 — план немецкого контрнаступления на декабрь (операция «Зимняя Гроза»); 3 — советский план ноябрьского наступления (операция «Уран»); 4 — операция «Большой Сатурн»; 5 — операция «Малый Сатурн» сложившееся положение дел: распад стратегического маневра «Блау» на ряд частных операций с невразумительными целями.

К концу октября 1942 года положение немецких войск на южном крыле Восточного фронта выглядело следующим образом:

• Район Воронежа прикрывает малочисленная 2‑я армия. Далее по реке Дон цепочкой выстроились 2‑я венгерская, 8‑я итальянская и 3‑я румынская армии, «прослоенные» рядом немецких частей и соединений. В резерве — несколько дивизий.

В районе Сталинграда сконцентрированы 6‑я полевая и 4‑я танковая немецкие армии, которым поставлена, а в приказе от 17 ноября повторена наступательная задача. Далее в голой степи висит с открытым флангом 4‑я румынская армия. За ней совершенно отдельно болтается в пустоте 16‑я моторизованная дивизия, и лишь через 300 километров — наступающая на юг 1‑я танковая армия.

• Через Большой Кавказский хребет к побережью Черного моря и в Абхазию пытается прорваться 17‑я полевая армия, тыл которой прикрывает оперативная группа «Крым». В резерве всего южного участка фронта — один румынский (!) армейский корпус.

А где же 11‑я армия Манштейна, высвободившаяся после успешного штурма Севастополя? Ее основные силы, как имеющие опыт атаки крепостей, срочно перебросили под Ленинград! Командование вермахта верно себе: хотя главная задача войны решается на юге, высвободившиеся войска направляются на север — причем им ставится отдельная задача, никак не связанная с основной стратегической идеей наступления «Блау». В итоге Манштейну вместо того, чтобы штурмовать укрепления Ленинграда, пришлось отражать очередное советское наступление в «бутылочном горлышке». Наступление было отражено — но на это ушло два месяца, август и сентябрь; при этом сама 11‑я армия куда–то нечувствительно рассосалась. Больше на советско–германском фронте она уже не появится…

Первые наброски будущего блестящего удара по слабым пунктам бесконечной немецкой «блокадной линии» были, вероятно, сделаны Жуковым и Василевским еще в августе, когда контуры, а также границы немецкого наступления стали видны «невооруженным глазом». Русский Генеральный штаб получил возможность показать, что он тоже умеет планировать победы.

По мнению Василевского, обстановка благоприятствовала проведению крупной двухступенчатой операции, направленной на полное уничтожение всего южного крыла немецкого фронта. Ставка не решилась на неординарное предложение лучшего советского стратега Второй мировой войны — но и принятый «малый» план производил впечатление.

Сталинградская операция несколько заезжена в советской мемуарной литературе, поэтому она производит впечатление совсем очевидной и очень легкой. В действительности немцы, в отличие от зимы 1941 года, избегали образовывать обращенные на восток крупные выступы в линии фронта; их позиции на значительном протяжении были прикрыты рекой Дон. Разрыв между смежными флангами групп «А» и «Б» зимой не был опасен, поскольку бездорожье, холод, отсутствие населенных пунктов, — все это предельно затрудняло оперативный маневр в районе Элисты.

Летом советская армия испытала тяжелый внутренний кризис: не только солдаты, но и командиры утратили веру в себя. Успешная оборона Сталинграда и Кавказа несколько подняла настроение войск, однако при планировании зимней кампании приходилось считаться с тем, что еще одно поражение, подобное харьковскому, может привести армию к полному разложению.

Соответственно, многие командиры на местах категорически высказывались против любых активных действий. По их мнению, чудом являлось уже то, что войска прекратили беспорядочный отход.

Для того, чтобы в этой ситуации решиться на крупное, стратегического масштаба, наступление, Ставка Верховного Главнокомандования должна была глубоко вникнуть в позицию и оценить все те неустранимые и трудно устранимые слабости, которые образовались в расположении гитлеровских частей и соединений в процессе выполнения плана «Блау».

Планируя операцию «Сатурн», Жуков и Василевский исходили из следующих предпосылок:

1 Об этом приказе советское руководство, конечно, знало. Да и не составляло труда предугадать образ мышления Гитлера, исходя из опыта зимы 1941/1942 года.

1. Противник не имеет на южном крыле фронта резервов стратегического или хотя бы оперативного масштаба.

2. Наиболее боеспособные части противника — 6‑я полевая, 4‑я танковая, 1‑я танковая, 17‑я армии — оперативно скованы тяжелыми наступательными боями на неподходящей для маневренных действий местности.

3. Осенью–зимой 1942 года немцы не смогут организовать быстрый маневр крупными соединениями. Такому маневру будут препятствовать не только начертание коммуникаций, но и приказ фюрера от 24 октября 1, предписывающий войскам жесткую оборону неатакованных участков.

4. Гитлеровские войска ведут оборону на местности, бедной дорогами: коммуникационная линия группы армий «А» неизбежно проходит через Ростов–на–Дону, а группы «Б» — через Ворошиловград и Харьков, причем далее к западу обе линии пересекаются в Днепропетровске, где расположен единственный вполне исправный мост через Днепр. Согласно Манштейну, на ноябрь 1942 года «железнодорожный мост в Запорожье, трасса, ведущая через Украину (через Николаев — Херсон) в Крым и оттуда через Керченский пролив, частично не восстанавливались, а частично не были еще закончены строительством». Это делает положение противника стратегически неустойчивым.

5. Румынские, венгерские, итальянские части занимают достаточно плотный фронт, в значительной мере прикрытый естественными рубежами. Однако их оборона слабо обеспечена в глубину и недостаточно насыщена противотанковыми и зенитными средствами. Личный состав союзнических контингентов значительно уступает по уровню боевой подготовки не только вермахту, но и Красной армии — а относительно румын можно даже говорить о вполне сложившемся комплексе неполноценности.

6. Поэтому, хотя слабую связь между группами армий «А» и «Б» непосредственно использовать невозможно, отсутствие флангового обеспечения серьезно повлияет на боевую устойчивость 4‑й румынской армии.

При этом следует помнить, что советские войска также испытывали массу трудностей. Они все еще не имели над противником существенного превосходства — если имели его вообще. Общепринятые цифры соотношения советских и германских сил на ноябрь 1942 года таковы:

По людям 6,6 миллиона против 6,2 миллионов (1,1:1),

По артиллерии 77,8 тысяч против 51,7 тысяч (1,5: 1)

По танкам 7350 против 5080 (1,4:1)

По самолетам 4544 против 2500 (1,3:1).

Моторизация вермахта (а также 8‑й итальянской армии) была заметно выше, чем у Красной Армии. С другой стороны, советские войска превосходили противника по количеству танков, а главное, начали в массовом порядке формировать подвижные соединения — танковые и механизированные корпуса. Пока что такой корпус по численности пехоты примерно соответствовал половине немецкой танковой дивизии и имел значительно меньшую автономность — но всем было ясно, что «блицкрига» больше не ожидается, и маневренные действия будут проводиться на оперативно–тактическую глубину. А это сразу обесценивало значительную часть качеств немецких подвижных соединений.

Вдобавок с точки зрения коммуникаций географическое начертание фронта от Ладожского озера и до Сталинграда благоприятствовало советской стороне и было крайне неприятно для немцев. Южнее Астрахани ситуация менялась — но вермахт здесь имел слишком мало с ил, чтобы воспользоваться своим преимуществом.

Положение немецких войск значительно (но не кардинально) улучшилось бы, если бы им удалось летом отбросить советские войска за Кавказский хребет, а к осени выйти к Волге на широком участке от Сталинграда до Астрахани и наметить наступление по западному берегу Каспийского моря. Вот где, на самом деле, была нужна 11‑я армия Э. Манштейна! Но время для такого маневра ушло.

С другой стороны, если бы Манштейна с его армией не отправили под Ленинград, блокада, скорее всего, была бы прорвана уже в августе — с неизбежным для немцев ухудшением положения на северном участке фронта. Трудно сказать, не привело ли это ухудшение к новым непредсказуемым последствиям…

II

Учитывая выгодную оперативную обстановку и слабость обороны сателлитов Германии, Ставка не стала привлекать к операции крупные резервы, расположенные в районе Москвы. Это сыграло положительную роль: внезапность, которая планировалось, была обеспечена полностью, а сил, уже переброшенных на юг, оказалось вполне достаточно.

Соотношение сил между Красной армией и вермахтом с его союзниками на Сталинградском направлении к ноябрю 1941 года было следующим:

Личный состав 1 103 ООО против 1 011 500(1,1:1)

Орудия и минометы 15 501 против 10 290 (1,5:1)

Танки 1462 против 675 (2,2:1)

Самолеты 1350 против 1216 (1,1:1).

Определенное значение в отвлечении внимания противника сыграла операция «Марс» — очередное наступление советских войск на традиционном Ржевском направлении. Трудно сказать, виной ли тому подготовка «Марса» и связанная с этим игра советской разведки, либо же немецкие аналитики сделали свои выводы из распределения резервов Красной Армии, или сыграла свою роль слабость 2‑й армии, беспокоящая нового начальника штаба ОКХ К. Цейтцлера — но противник был убежден, что ожидаемое крупное русское наступление будет направлено в стык групп армий «Центр» и «Б».

На сей раз советское командование добилось полной неожиданности — на стратегическом, оперативном и тактическом уровнях.

Приказ о переходе в наступление был зачитан войскам Донского фронта в ночь на 19 ноября. Сталинградский фронт начинал активные действия на сутки позже, там войска узнали о предстоящих операциях лишь в ночь на 20 ноября.

III

Утром 19 ноября 1942 года выяснилось, что авиация не может подняться в воздух. Над донскими и волжскими степями стоял густой туман, к северу от Сталинграда был сильный снегопад. Советские источники называют погоду неблагоприятной — в действительности она лишь способствовала внезапности атаки и полной дезорганизации румынской обороны.

Артподготовка началась в 7:30. К 12 часам дня в центре фронта 5‑й танковой армии продвижение достигло 2–3 километров, но на флангах атака затормозилась. Командующий армией генерал П. Романенко принял решение использовать танковые корпуса подвижной группы — 1‑й и 26‑й — для прорыва тактической зоны обороны противника.

При иной погоде или с иным противником это дривело бы к большим потерям в бронетехнике, загромождению дорог и резкому падению темпов операции. Но противотанковая оборона румынских войск, как мы уже упомянули, была весьма слаба.

К концу дня 1‑й танковый корпус продвинулся на 18 километров, и это уже был прорыв. 26‑й корпус наткнулся на несколько очагов сопротивления, но румынская оборона начала терять цельность, разваливаться, и корпус легко обошел позиции еще сопротивляющихся частей 3‑й румынской армии.

Вечером обе стороны ввели в бой резервы: П. Романенко бросил в прорыв 8‑й кавалерийский корпус, а П. Думитреску — 1‑ю румынскую танковую дивизию, которая на этом прекратила свое существование. Командир 26‑го корпуса А. Родин поступил с этой дивизией просто: отрезал румынские танки от тылов, а эти тылы включил в свою танковую колонну.

Командующий наступающей правее 21‑й армий И. Чистяков также использовал свои подвижные корпуса для прорыва обороны, причем добился большего успеха, чем Романенко, который наносил главный удар. К вечеру 4‑й танковый корпус 21‑й армии продвинулся на 35 километров к югу и вышел на оперативный простор.

В этот момент немецкое командование не осознавало всей опасности складывающейся ситуации. «Наверху», в Ставке фюрера, господствовало мнение, что 48‑й танковый корпус Гейма должен контрударом остановить русских и отбросить их на исходные позиции. Но М. Вейхс, возглавляющий группу армий «Б», уже выражал по этому поводу сомнения, ссылаясь на неясность обстановки в полосе 3‑й румынской армии. Еще ближе к линии фронта точно знали, что корпус Гейма состоял из двух танковых дивизий — 22‑й, в которой насчитывалось 45 танков, и 1‑й румынской, которой уже не было.

Как бы то ни было, 48‑й танковый корпус 20 ноября попытался контратаковать, но был окружен, его остатки с трудом пробились на юго–запад. Гейм был отстранен от командования, отдан под трибунал и сначала приговорен к смертной казни, а потом полностью оправдан за отсутствием состава преступления.

В этот день началось советское наступление против 4‑й румынской армии К. Константинеску. Если на севере у румын имелась какая–то оборона, то на юге обороны не было вообще. Все немецкие резервы в районе Сталинграда (то есть тот же 48‑й танковый корпус) сражаются против 5‑й танковой и 21‑й армий. К сожалению, А. Еременко, возглавляющий Сталинградский фронт, действовал в своем обычном стиле и не сумел правильно организовать ввод в бой 4‑го механизированного и 3‑го танкового корпусов. В результате глубина прорыва южнее Сталинграда к концу дня не превышала 12 км.

IV

Командующий 6‑й полевой армией вермахта генерал–лейтенант Ф. Паулюс оказался на своем посту в известной степени случайно. С самого начала войны армию возглавлял В. Рей–хенау — убежденный нацист, ни в грош не ставящий военные таланты фюрера, а кроме того, в равной степени презирающий и ОКХ, и ОКВ. Умный, изворотливый, решительный, удачливый, он добился того, что журналисты называли 6‑ю армию не иначе как «победительницей столиц». Коллеги любили его не больше, чем он того заслуживал, но признавали его незаурядность. В ноябре 1941 года именно Рейхенау сменил Рунштедта на посту командующего группой армий «Юг», причем руководство 6‑й армией он сохранил за собой.

Однако 17 января 1942 года Рейхенау неожиданно умирает от инфаркта. Группу «Юг», как уже говорилось, получает фон Бок, а руководство 6‑й армией переходит в руки ее бывшего начальника штаба ґенерала Ф. Паулюса, в это время исполняющего обязанности 1‑го обер–квартирмейстера Генерального штаба сухопутных войск.

До этого дня Ф. Паулюс, прилежный и усидчивый штабной работник, никогда не командовал крупным войсковым соединением. Его назначение было следствием закулисных интриг в высшем руководстве вермахта: считалось, что Ф. Паулюс, получив необходимый для продвижения по службе боевой опыт, сменит Ф. Гальдера на посту начальника штаба сухопутных сил. Этим была бы обеспечена некоторая преемственность деятельности ОКХ.

Паулюс управлял войсками достаточно грамотно, но без «огонька», отличавшего действия Манштейна, Клюге, того же Рейхенау. Будучи по натуре исполнительным работником, он честно выполнил приказы фюрера от 24 октября и 17 ноября, то есть до последней возможности продолжал вести уличные бои в Сталинграде.

К вечеру 20 ноября от Паулюса впервые в жизни потребовалось самостоятельное решение.

К этому моменту он знал, что 3‑й румынской армии, как боевой силы, уже не существует, а левый фланг 6‑й армии глубоко охвачен противником. Командующий немецкой группировкой в Сталинграде отдавал себе отчет в том, что на правом фланге 4‑й танковой армии сложилось не менее опасное положение, в результате чего всем соединениям, оперирующим между Волгой и Доном, угрожает окружение. Ф. Паулюс обращается к М. Вейхсу (по команде!) с просьбой дать немедленное разрешение отвести войска за Дон. Вейхс начинает переговоры с Гитлером, который категорически запрещает покидать Сталинград.

Впрочем, даже если бы Ф. Паулюс впервые в своей жизни решился на самостоятельный поступок, едва ли это сильно помогло бы 6‑й армии. Противник уже проник далеко в ее тыл: в ночь на 23 ноября передовой отряд 26‑го танкового корпуса атакой с выключенными фарами захватил ключевой мост через Дон в районе Калача. 4‑й механизированный корпус Сталинградского фронта также вел бои в оперативной глубине, приближаясь к Советскому, через который проходила единственная железнодорожная магистраль, питающая немецкие войска в Сталинграде.

Так что речь шла уже не об отступлении, а о прорыве. Но еще утром 19 ноября 6‑я армия при поддержке 4‑й танковой своими лучшими силами наступала на восток, пытаясь пробиться к Волге в районе Сталинграда. Между тем, как справедливо заметил советский историк М. Галактионов в своей книге, посвященной битве на Марне, «развернуть армию несколько труднее, чем батальон».

Двадцать третьего ноября в 16:00 4‑й танковый корпус А. Кравченко и 4‑й механизированный корпус В. Вольского соединились в районе Советского.

V

Отдадим Паулюсу должное: 6‑я армия не распалась на изолированные очаги сопротивления, а организованно отошла в Сталинград и выстроила какую–никакую круговую оборону. Здесь все–таки сражались не румыны, да и советские танковые корпуса не были приспособлены для взламывания обороны без поддержки пехоты, поэтому прорвать новую боевую линию 6‑й армии с ходу им не удалось. К 24 ноября на южном крыле советско–германского фронта сложилась совершенно новая ситуация, и обе стороны должны были принять это во внимание.

Здесь перед гипотетическими участниками стратегической игры, играющими за советское командование, должен встать нелегкий выбор между двумя возможными стратегическими решениями и одним естественным.

Во–первых, можно было, предоставив 6‑ю армию своей судьбе, Сталинградскому фронту и приказам фюрера, форсировать Чир силами 5‑й танковой и 21‑й армий и начать скольжение к юго–западу в пустом от войск противника пространстве большой излучины Дона.

Во–вторых, возникла возможность превратить «Уран» в «Большой Сатурн», сразу же распространив наступление на север, где оборонялась 8‑я итальянская армия, которая уступала по своей боеспособности даже румынским войскам.

И оставалось, конечно, самое простое и естественное: добивать армию Ф. Паулюса. Именно это решение и было принято.

На самом деле, конечно же, оно было единственным из возможных. Советские танковые корпуса имели весьма низкую автономность — у них не было такого количества транспорта, какое снабжало немецкие танковые дивизии в зените «блицкрига», летом 1941 года. Если даже бросить на их снабжение армейский и фронтовой транспорт, то его для этого придется сначала подтянуть (тылы, заметим, у нас и без того отстали), а потом решать вопрос: чем мы снабжаем остальные войска?

Основные силы Юго—Западного фронта к общему наступлению пока не готовы и будут готовы лишь через четыре недели — после завершения сосредоточения 1‑й гвардейской армии. Без нее же фронт в конце ноября с трудом сдержал своим левым флангом немецкое контрнаступление на реке Чир. Дальнейшие действия фронта будут рассмотрены нами чуть позже.

VI

11‑я полевая армия вермахта так и не начала наступления на Ленинград. Сначала этому помешало советское контрнаступление в районе Ладожского озера, потом нехватка боеприпасов. К осени армию (точнее, ее штаб) перебросили в район Витебска в качестве стратегического резерва фон Клюге. 29 ноября, когда положение под Сталинградом окончательно определилось, Гитлер приказал немедленно отправить штаб 11‑й армии на юг, создав на его основе командование новой группой армий, получившей название «Дон». В ее состав вошли остатки 3‑й и 4‑й румынских армий, 6‑я армия, 4‑я танковая армия, смешанная немецко–румынская группа «Холлидт» (импровизированное соединение, сколоченное из всех частей, оказавшихся под рукой и не захваченных в орбиту советского наступления). Реальная свободная ударная сила импровизированной группы армий была эквивалентна двум армейским корпусам. Правда, корпусам полноценным.

Перед Манштейном, назначенным командующим группой «Дон», стояло две задачи: восстановить целостность фронта на юге, где зияла трехсоткилометровая брешь, и деблокировать 6‑ю армию. Обе они были невыполнимы. И Манштейн это понимал.

Но понимал он также и другое — реальных альтернатив только две. Либо армия Паулюса закукливается, уходит в глухую оборону и отдается на заклание, до последнего отвлекая на себя максимальные советские силы. Либо ей отдается приказ на прорыв.

Какой вариант лучше? Безусловно, для немцев в создавшейся ситуации более оптимален первый. Он сковывает значительную часть советских войск и дает возможность восстановить целостность фронта. Прорыв же целой армии, уже лишившейся значительной части своего транспорта, через заснеженное пространство в пару сотен километров и под активным воздействием советских войск, пусть даже только подвижных, не просто приведет к огромным потерям, но и лишит армию управления, превратит ее в стадо беспорядочно бегущих людей. Даже если большинство из них спасется, армия утратит боеспособность как минимум на месяц. То, что в такой ситуации тылы и неисправную технику придется бросить, подразумевается само собой. Где удастся восстановить фронт в этом случае, предсказать не возьмется никто.

Однако здесь возникает психологическая трудность: не так–то просто отдать армию на заклание. Любой военачальник, который примет такое решение, подвергнется суровому осуждению коллег. Пусть это осуждение будет иррациональным, и пусть даже офицеры вермахта будут это понимать — клеймо командира, бросившего камрадов на смерть, останется на таком военачальнике навсегда

И Манштейн принимает другое решение. Он говорит Гитлеру, что считает необходимым армии Паулюса оставаться на месте, а сам берется пробить к ней коридор — как это было под Демянском. Когда Гитлер принимает такое решение, Манштейн со вздохом сообщает Паулюсу, что не смог повлиять на фюрера

Грязная игра? Безусловно. Но ведь недаром Манштейн так любил повторять: «я — джентльмен». Он хорошо знал, что у многих его коллег в этом есть серьезные сомнения… Когда приходится читать прочувствованные описания того, как Манштейн пытался убедить Паулюса самостоятельно принять решение на прорыв 6‑й армии — не знаешь, смеяться или плакать. Манштейн был непосредственным начальником Паулюса и имел право отдать ему приказ. И Паулюс был обязан этот приказ выполнить. Как вообще можно упрашивать человека сделать одно, а приказывать ему совсем другое?

К концу ноября «Люфтваффе» организовали «воздушный мост» — по доставке продовольствия и боеприпасов в «Крепость на Волге» —. Однако тяжелых транспортных самолетов (FW‑200 «Кондор») у немцев было крайне мало, и все они были заняты в других местах в качестве дальних разведчиков, а старые надежные Ю-52 при самых лучших обстоятельствах могли обеспечить примерно треть минимальной потребности 6‑й армии. При этом тихоходные и слабо защищенные «юнкерсы» нуждались в истребительном прикрытии на протяжении всего маршрута. Сталинградское «кольцо» начало перемалывать не только сухопутные, но и воздушные силы Германии.

VII

Операция под Сталинградом потеряла темп, но существовала возможность дать ей новый импульс. В начале декабря все внимание А. Василевского привлечено к среднему течению Дона, где Юго — Западный фронт готовит наступление «Сатурн» — двойной удар по 8‑й итальянской армии с последующим выходом в район Миллерово. Ставка, напротив, озабочена исключительно судьбой 6‑й армии и очень нервно относится к перспективе прорыва группы армий «Дон» к Сталинграду.

Манштейн готовит свой контрудар почти демонстративно — судя по всему, мысли о том, что эта операция увенчается успехом, генерал–фельдмаршал от себя старательно гнал. Можно представить объем проблем, который возник бы у немцев, если бы Манштейну удалось пробиться к котлу Па–улюса! Длинная узкая кишка, во много раз длиннее «Рамушевского коридора», которую придется удерживать в течение достаточно продолжительного времени от атак советских войск — и не только подвижных корпусов, но и всей массы Донского и Сталинградского фронтов. Пока 6‑ю армию наконец–то не удастся эвакуировать — и то лишь если только фюрер даст разрешение на эту эвакуацию…

Следующей альтернативой в этом сюжете является «Сатурн». Очевидно, для усиления «дымовой завесы» вокруг своих достаточно сомнительных действий Манштейн в мемуарах вдруг начинает критиковать советское командование, за то, что оно ограничило операцию на Среднем Дону ближайшими целями и не распространило ее до Ростова.

И эта аргументация неожиданно попадает на благодатную почву — действительно, изначально составленный Василевским план операции «Сатурн» предлагал удар в строго южном направлении, с выходом к Ростову. И командующий Юго — Западным фронтом Ватутин обеими руками ухватился за этот план. Однако в итоге у Ставки все–таки возобладала осторожность, и наступление было ограничено рамками «Малого Сатурна» — со сдвигом оси движения подвижных частей на восток и выходом к Морозовску и Тацинской. Напомним, что даже при полном напряжении всех сил достичь указанных целей в январе не удалось. Страшно даже представить, что бы произошло, если бы танковые корпуса Юго — Западного фронта «подвисли» в пустоте, без горючего и боеприпасов, не у Морозовска и Тацинской, а на две сотни километров западнее, где выручить их не было бы уже никаких шансов.

В дальнейшем именно неосторожность Ватутина, командира блестящего, но со слишком сильной авантюристической жилкой, приведет к поражению советских войск в февральском броске к Днепру, сильно осложнит действия Воронежского фронта в оборонительной фазе Курской битвы, а в конце концов — подведет самого Ватутина под бандеровскую пулю…

Однако еще до начала «Сатурна», 12 декабря, немцами запускается операция «Зимняя гроза». Наступление противника, которое долго обсуждали в обеих Ставках Верховного командования и о котором едва ли не сообщали по берлинскому радио, оказалось неожиданным только для одного человека — командующего Сталинградским фронтом генерала Еременко. Гот, все еще командующий 4‑й танковой армией, прорывает оборону 41‑й советской армии и выходит к реке Аксай. На следующий день начинается борьба за плацдармы за Аксаем. Группа Гота теряет темп, ее наступление, стратегически совершенно безопасное для советских войск, быстро теряет и тактическую перспективу.

Все же Ставка требует от Василевского отложить операцию против Сталинградской группировки немцев и двинуть 2‑ю гвардейскую армию Р. Малиновского форсированным маршем на юг.

Гот, видимо, уже совершенно не понимая, зачем он это делает и какую преследует цель, теряя танки и людей, вырывается с плацдарма на Аксае и одним прыжком продвигается к реке Мышкова. До Сталинграда остается всего 48 километров — но группа Г. Гота охвачена с трех сторон, а перед ней на берегу Мышковы разворачивается 2‑я гвардейская армия. Механизированные корпуса Сталинградского фронта наконец–то прекращают практику встречных боев с немецкими танками и вместо этого приступают к планомерному уничтожению остатков 4‑й румынской армии, все еще пытающейся прикрывать фланги Гота.

VIII

А 16 декабря войска Юго — Западного фронта вместе с левофланговой 6‑й армией Воронежского фронта нанесли давно ожидаемый удар по 8‑й итальянской армии и группе «Хол–лидт». В первый день наступление развивалось медленно — что ничуть не удивительно, поскольку противник примерно на четверть превосходил советские войска в численности, а немцы, занимавшие самые танкоопасные направления, прикрыли свои позиции минными полями. Но за 1942 год советские войска научились многому, в том числе и «прогры–занию» обороны. Резервов же для контрударов у противника не было — все немецкие дивизии и полки были поставлены в первую линию для армирования фронта союзников.

На второй день операции танковые корпуса нашли или проделали бреши в минных полях, а на третий день фронт итальянцев на участках прорыва наконец–то рухнул, увлекая за собой неатакованные участки. На четвертый день то же произошло и с фронтом группы «Холлидт». Дивизии 8‑й итальянской армии были окружены в 30-тысячном котле в районе А]рбузовки; часть из них, возглавляемая 298‑й немецкой пехотной дивизией, прорвалась на запад к Чертково, где опять попала в котел. Тем временем, пройдя за 5 дней 240 километров, 24‑й танковый корпус В. Баданова вышел к станции Та–цинская. Здесь он перерезал линии снабжения группы армий «Дон», захватил множество тыловых складов и аэродром, с которого велось снабжение Сталинграда.

Теперь немецкому командованию стало уже не до Сталинграда — думается, от этого с облегчением вздохнул не только Манштейн. Немецкая ударная группировка срочно отводилась от Мышковы и разворачивалась на север. В результате советские танковые корпуса, практически не имевшие пехоты, были остановлены у Морозовской и Миллеро–во. Немцам удалось деблокировать окруженный 18-тысячный гарнизон Чертково, удержать окруженный аэродром в Гартмашевке, а также блокировать танковый корпус Баданова в Тацинской. Но на дворе был уже не 1941 год, и Баданов, уничтожив склады и самолеты на аэродроме, без особого труда прорвал фронт и вышел из окружения.

8‑я итальянская армия «испарилась», и севернее Миллерова образовалась брешь в сотню километров, которую прикрывали 298‑я пехотная дивизия, 19‑я танковая дивизия и срочно переброшенные сюда разрозненные «боевые группы». Во всей полосе группы «Дон» и правого крыла группы «Б»

на участке 700 километров находилось не более 18 немецких дивизий. Увы, с тем транспортом, что у них имелся, советские стрелковые дивизии даже в отсутствии сопротивления противника не могли в день преодолевать больше 20 километров. На огромном пространстве правобережья Среднего Дона образовалось нечто вроде «перенасыщенного раствора» — взвесь из перемешанных советских танковых бригад, отступающих итальянских или румынских частей и немецких боевых групп. Из этого раствора в ближайшие дни должна была выкристаллизоваться новая линия фронта — и то, где она пройдет, зачастую зависело от командира батальона или роты. Управлять таким сражением было уже невозможно — им никто и не управлял.

Часто приходится слышать разговоры о возможном продолжении наступления советских войск с выходом на Ростов, через который осуществлялось все снабжение группы армий «А» — в то время как 1‑я танковая и 17‑я армии все еще сражались на Кавказе почти в полутысяче километрах южнее. Действительно, от передовых танковых корпусов Юго — Западного фронта до Ростова–на–Дону в последних числах декабря 1942 года оставалось всего 200 километров, причем на этом пространстве находились лишь отдельные разрозненные части и подразделения противника. Но как преодолеть эти двести километров, где взять горючее, боеприпасы, сопровождающую пехоту. На чем, наконец, мы будем эту пехоту везти?

Вот и ответ тем, кто оценивает боевые возможности танковых войск по количеству танков и толщине брони — одновременно на основе своего богатого опыта компьютерных игр авторитетно заявляя, что количество автотранспорта в армии слабо влияет на ее боеспособность. В описанной ситуации ни броня, ни вооружение танков, ни даже их количество большой роли не играли. Танков вообще могло не быть — хватило бы одних автомашин, а безнадежно устаревший Pz. II здесь стал бы супероружием. Нужны были колеса, чтобы вовремя достичь Ростова, и нужна была пехота, чтобы закрепить за собой занятую территорию, образовав внутренний и внешний фронты окружения. И того, и другого нужно было много — чтобы эти фронты оказались крепкими.

Ни того, ни другого у Красной Армии не было.

Тем временем положение 6‑й армии ухудшалось день ото дня. В сложившейся ситуации армия Паулюса представляет собой самый слабый пункт немецкой позиции. Пока она существует, «Люфтваффе» будет терять самолеты и экипажи в тщетных попытках наладить снабжение трехсоттысячной группировки силами самолета с максимальной грузоподъемностью 2,5 тонны. Следовательно, группа армий «Дон» обязана удерживать базовые аэродромы Морозовск и Тацинская и до последней возможности сохранять плацдармы на восточном берегу Дона

Вообще все оперативное построение группы «Дон» в этом случае привязано к директрисе Тацинская — Калач — Сталинград. Чтобы вернуть себе некоторую свободу действий, немецкому командованию следует немедленно убрать с Кавказа группу армий «А» и «отдать» 6‑ю армию как проигранную фигуру.

Это можно было сделать в любой форме — например, приказав ей начать прорыв. Армия погибла бы в снегах, но процентов 10, а то и 20 из нее, без тяжелого вооружения, но добрались бы до позиций группы «Дон». Можно было просто распустить армию, как это сделает в 1945 году Модель, окруженный в Руре с остатками группы армий «Б». Можно было дать Паулюсу разрешение на «почетную капитуляцию». Можно было, наконец, просто не делать ничего, списав армию со счетов и забыв о ней.

На самом деле любой из этих выходов был невозможен. У нас еще 1942 год, а не 1945‑й. Германская армия все еще сильна и боеспособна — а боеспособность эта во многом держится на чувстве товарищества, хорошо понятном каждому солдату или офицеру вермахта. «Сам погибай, а товарища выручай» — чтобы быть уверенным, что в следующий раз тебя точно так же выручит другой твой товарищ. Поэтому окруженную армию Паулюса приходилось поддерживать до конца. Когда котлы для немцев станут обыденностью, такое упорство, конечно, окажется более невозможным и не нужным — но это время наступит лишь полтора года спустя.

Со своей стороны, советскому командованию не было никакого смысла стремиться к скорейшему уничтожению 6‑й армию — более того, ей следовало смотреть сквозь пальцы на Уи‑52, совершающие посадку на аэродромах Гумрак и Питомник. Деться войскам Ф. Паулюса некуда, армия, оставшаяся без горючего и пытающаяся при этом совершить двухсоткилометровый марш по голой зимней степи, погибнет независимо от того, будет кто–то препятствовать этому маршу или нет.

Само собой разумеется, «Сталинградскую крепость» уже с середины декабря следовало рассматривать как большой самоуправляемый лагерь военнопленных, поручить его охрану самым обескровленным в осенних боях армиям (62‑й, 64‑й, 57‑й) и срочно перебросить остальные четыре армии вместе со штабом Донского фронта в большую излучину Дона.

Далее «Малый Сатурн» превращался в «Большой», а оперативная «тень» от советского наступления сразу же достигала Ростова. В общем–то, противопоставить этому плану Ман–штейну было нечего: ему приходилось защищать позицию с отрицательной связностью при общем недостатке в силах.

Вновь Василевский пытается убедить Сталина и Ставку, что пришло время одним ударом выиграть эту войну — и вновь высшие инстанции настаивают на проведении операции «Кольцо», то есть на расчленении и уничтожении 6‑й армии в Сталинграде.

Здесь ситуация сложнее. Дело в том, что Ставка просто не представляла, какой медведь попался к ней в капкан. Рокоссовский пишет, что численность окруженной группировки оценивалась в 84 тысячи человек — реально же в ней насчитывалось порядка 250 ООО (немцы так и не смогли подсчитать ее точную численность, колеблясь в оценках от 200 до 300 тысяч). Соответственно, степень моторизации армии советским командованием преувеличивалась в три раза — считали, что она не только способна прорваться на запад, но и может попытаться совершить рейд по глубокому советскому тылу, переправившись по льду на восточный берег Волги. А боеспособность немецких войск по опыту предыдущих полутора лет войны было принято оценивать очень высоко. Советские генералы просто не могли представить, что германская армия способна превратиться в то, во что 6‑я армия превратилась к концу января.

В любом случае советское командование, неоднократно обжегшись на молоке, теперь старательно дуло на воду. Скорее всего, оно просто не могло этого не делать.

Со своей стороны Ставка фюрера отдает «Оперативный приказ № 2», в котором группе «Дон» приказано продолжать операции по освобождению 6‑й армии. 31‑го числа появляется дополнение, разъясняющее, что для этого наступления будет сосредоточена группировка в составе 4 танковых и 3 механизированных дивизий (2‑й танковый корпус СС), которая сможет начать наступление «уже в середине февраля». Поскольку было предельно очевидно, что 6‑я армия до этого срока не доживет, приказ производил странное впечатление. Правда он разрешил отводить войска с Кавказа. Но — очень медленно.

IX

В начале января советские войска перешли в общее наступление. Опять начинается распыление сил: имея теоретическую возможность разгромить все южное крыло противника, сосредоточив здесь все наличные ресурсы, Ставка тем не менее сосредотачивает 22 дивизии при 500 танках и 900 самолетов под Синявиным и превращает «Невский пятачок» в «Невский коридор».

С другой стороны, а могла ли она этого не делать? Не по военным — по психологическим или даже политическим причинам. «Блокада Ленинграда» — это пощечина советскому государству и советскому народу. Снятие блокады — смывание этой пощечины. То, что можно было сносить в 1942 году, в 1943‑м терпеть было уже нельзя.

Тем временем в районе Сталинграда медленно и методично осуществляется ликвидация 6‑й армии. К началу февраля бои в полностью разрушенном городе наконец заканчиваются. Капитулирует все, что осталось от 6‑й полевой армии вермахта: 91 тысяча солдат, 2500 офицеров, 24 генерала и один фельдмаршал. Это звание было присвоено Паулюсу 30 января и, по сути, являлось приглашением к самоубийству–никогда за всю историю Пруссии и Германии немецкие фельдмаршалы в плен не сдавались. Паулюс предпочел стать первым. В развалинах Сталинграда и в степи вокруг нее было подобрано и захоронено 147 ООО трупов немецких солдат и офицеров.

В январе бои в Сталинграде носили уже не столько военный, сколько символический характер. В чем–то Верховный Главнокомандующий был прав: «Народ очень ждал этой победы».

Стратегически с самого начала 1943 года центр тяжести кампании переносится к югу от Сталинграда. Поставлена задача силами Южного (бывшего Сталинградского) и Закавказского фронтов рассечь войска группы армий «А» и уничтожить их концентрическими ударами на Ростов и на Тихорецк.

Этот план был не лучшим из возможных — но и он вполне обеспечивал разгром немецких групп армий «А», «Дон» и «Б». К несчастью, Южным фронтом по–прежнему командовал А. Еременко, а руководство Закавказским фронтом оказалось в руках И. Тюленева, совершенно не подготовленного к руководству маневренными операциями.

К. Цейтцлер сумел убедить Гитлера начать отвод войск группы армий «А» — и это случилось на два дня раньше, чем Закавказский флот перешел в наступление. Тюленев отхода противника не заметил, более того> он сразу же потерял управление своими частями, которые продвигались в свободном от вражеских войск пространстве. За три дня Закавказский фронт прошел 25–60 километров, но противника не догнал. Вновь сказалась разница в моторизованности войск. Ставка информировала командование Закавказского фронта, что противник планомерно отходит с Кавказа, сжигая склады и взрывая дороги, что фронт отнюдь не имеет задачи «выталкивать» немецкие части — напротив, он должен максимально препятствовать их отступлению, а подвижные войска необходимо использовать сосредоточенно. «Военный ликбез» в форме приказов Ставки Верховного Главнокомандования продолжается с небольшими перерывами до последней недели января 1943 года.

У Еременко дела шли немногим лучше. Снова ВГК, а не командующий фронтом отдает приказ о формировании подвижных групп и ставит этим группам задачи на наступление. Впрочем, темп операции так или иначе потерян, а геометрия ее далека от совершенства. Да и сил для быстрого овладения Ростовом в распоряжении Южного фронта было уже недостаточно.

Постепенно в полосу группы армий «Дон» прибывали войска с Запада: дивизии СС «Адольф Гитлер», «Рейх», «Тотен–копф», три пехотных дивизии. Из группы армий «Центр» была переброшена дивизия «Великая Германия». По мере развития операции «Кольцо» Манштейна все меньше тревожили вопросами о судьбе агонизирующей 6‑й армии — и группа армий «Дон» обретала свободу маневра. 19–24 января 1943 года под Батайском и Ростовом Э. Манштейну впервые удалось приостановить зимнее наступление Красной Армии.

24 января немецкое командование принимает окончательное решение эвакуировать группу армий «А» с Северного Кавказа. 1‑я танковая армия отходит через Ростов. У 17‑й армии на такой маневр уже нет времени, и она получает приказ закрепиться на Таманском полуострове. По другой версии, Гитлер в обязательном порядке хотел сохранить Таманский полуостров как базу для нового похода на Кавказ, и именно этим объясняется отвод за так называемую «Голубую линию» 17‑й армии и некоторых частей 1‑й танковой армии.

Не приходится сомневаться, что такое желание у фюрера действительно было, и одной из причин катастрофического развития событий на южном крыле Восточного фронта была попытка одновременно решить три задачи: деблокировать Сталинград, закрепиться на Кавказе и при любых условиях удержать Донбасс. Раздвоение оперативной мысли на первом, наступательном этапе кампании обернулось на втором этапе ее растроением. Однако к концу января речь шла уже об отходе немецких армий за Днепр. Советское командование, в свою очередь, поставило войскам в план наступление на Харьков и Курск, а затем на Полтаву и Кременчуг. В этих условиях проблема удержания Донбасса должна была интересовать Гитлера много сильнее, нежели, призрачные перспективы когда–нибудь использовать Таманский полуостров для организации наступления.

Немцы успели вывести 1‑ю танковую армию буквально в последний момент — 14 февраля 1943 года Ростов–на–Дону был освобожден. Слишком поздно! Армии противника вырвались из «оперативного мешка», время для решающей победы на южном крыле Восточного фронта было упущено.

Однако советские войска владеют инициативой и продолжают наступление. В течение всей весны Северо — Кавказский фронт пытается прорвать оборону 17‑й армии на Тамани. Обе стороны бросают на Кубань всю свободную авиацию. В результате с 17 по 24 апреля 1943 года происходит грандиозное встречное сражение в воздухе. Затухающие бои будут продолжаться до первых чисел июня, и потери «Люфтваффе» превысят 1100 самолетов, причем 800 будет сбито в воздушных боях. Как и битва за Британию 1940 года, «Кубанская мясорубка» 1943 года завершится вничью.

Генеральное наступление Красной Армии постепенно распространяется к северу. Разгромлена 2‑я венгерская армия, отходит 2‑я немецкая. Без всякого давления со стороны противника группа армий «Центр» сдает Ржев — «краеугольный камень Восточного фронта». Эвакуирован Демянский «мешок». К середине февраля советские войска повсеместно выходят на исходный рубеж, с которого вермахт начинал весеннюю кампанию 1942 года.

Стратегическим итогом этой кампании для гитлеровского командования остались четыре полностью потерянные армии: 6‑я немецкая, 8‑я итальянская, 3‑я румынская и 2‑я венгерская. Еще две армии были разгромлены.

На этом заканчивается история операции «Блау».

I

Манштейну все–таки удалось стабилизировать Восточный фронт. В последний момент вытащив через Ростов–на–Дону 1‑ю танковую армию, он отвел войска за реку Миус, где им удалось закрепиться на высоком правом берегу. «Миус–фронт» стал краеугольным камнем в той плотине, которую командующий группой армий (теперь переименованной в «Юг») возвел на пути наступающих советский войск.

Заметим, что любое наступление когда–нибудь кончается. Никакие войска не могут продвигаться вперед бесконечно — в какой–то момент им приходится остановиться для налаживания коммуникаций и подтягивания баз снабжения, наконец, просто чтобы солдатьГмогли отдохнуть. К февралю 1942 года советское наступление длилось уже полтора месяца, войска прошли от 300 дот 500 километров — и срок, и продвижение абсолютно небывалые, доселе показываемые только немцами.

И все равно положение на левом крыле группы армий «Юг» оставалась угрожающим. Здесь Воронежский фронт приступил к амбициозной операции «Звезда», первой в цепи больших наступлений, предусмотренных замыслом {Ставки Верховного Главнокомандования на начало 1943 года. Три советские армии: 40‑я, 69‑я и 3‑я танковая, — наступали на Харьков и Белгород, имея в виду отбросить Манштейна за Днепр. Юго — Западный фронт уже наметил своими очередными целями Днепропетровск и Днепродзержинск; в ответ на это командующий Воронежским фронтом принял решение наступать на Полтаву, Кременчуг. Ставка внесла в этот план некоторые поправки, облегчающие взаимодействие фронтов, но не меняющие сути плана.

Однако, создав «Миус–фронт», Манштейн обрел свободу маневра резервами. Он сумел сосредоточить 1‑ю танковую армию, а кроме того, получил в свое распоряжение только что сформированный танковый корпус СС — 3 элитных танковых дивизии, вооруженных в том числе новейшими танками «Тигр». После этого Манштейн нанес сильный удар по войскам Воронежского и Юго — Западного фронтов.

Оба фронта откатились назад, вновь уступив группе армий «Юг» Харьков и Белгород. Часто приходится слышать, что контрудар Манштейна сорвал все наступательные планы советского командования на первую половину 1943 года. Однако, как указывалось выше, инерция советского наступления все равно должна была исчерпаться. Собственно, ей полагалось исчерпаться еще раньше — похоже, что советские войска двигались вперед лишь на невероятном драйве, вызванном невиданной доселе чередой побед.

Так или иначе, но к апрелю 1943 года обе стороны перешли к обороне — если не считать Таманского полуострова, где тяжелые, но стратегически бессодержательные бои продолжались до мая. Впервые с начала войны почти на всем Восточном фронте на целых три с половиной месяца воцарилась тишина.

В прекрасном фильме «Освобождение», снятом в 1970‑е годы, эта ситуация комментируется Ставкой ВГК следующим образом».

— Не могут опомниться после Сталинграда…

— А мы — после Харькова, — заметил товарищ Сталин. На этот раз не было никаких частных наступательных операций. Все фронты зарывались в землю, создавая несколько линий обороны. Ставка ждала наступления противника и точно знала, где оно произойдет. Понимая, что немцы будут упорно драться за Донбасс, советское командование пришло к выводу, что ОКХ приложит все усилия для того, чтобы воспользоваться благоприятной конфигурацией линии фронта под Курском, где образовался обращенный на запад огромный выступ — Курская дуга.

Если уже само начертание фронта делало операцию «Цитадель» довольно прозрачной, то промежуток более чем в три месяца между принятием решения на наступление и его осуществлением окончательно превратил ее в секрет Полишинеля. О предстоящем наступлении под Курском шептались в Ровно, Орле, Днепропетровске, Смоленске, Берлине, даже в Тронхейме. В результате советское командование не имело никаких проблем с размещением своих оперативных резервов. В состав Центрального и Воронежского фронтов с апреля по июль было передано 10 стрелковых дивизий, 10 истребительных противотанковых артиллерийских бригад, 13 отдельных истребительных полков, 14 артполков, 8 полков гвардейских минометов, 7 отдельных танковых и самоходно–артиллерийских полков и другие части. Численность личного состава Красной Армии за этот период увеличилась на 782 тысячи человек, в действующую армию поступило 22 714 орудий и минометов, 5223 танка и САУ, 4360 самолетов.

Вновь отдадим должное Э. Манштейну — от старался всемерно ускорить начало Курской битвы, прекрасно понимая, что сразу после Харькова, когда значительная часть резервов привлечена к уже осуществляемым или готовящимся наступательным операциям, советское командование столкнулось с совершенно неожиданным развитием событий и испытывает настоящий шок, а советское оперативное построение на юге потеряло устойчивость, подвижные соединения группы армий

«Юг» имеют некоторые шансы прорваться к Курску. Правда, для этого Манштейну требовались новые подкрепления уже в марте — а у вермахта их еще не было.

Манштейн делал ставку на внезапность и маневренность. Но Цейтцлер, в полном согласии с Гитлером отложивший наступление до перевооружения танковых дивизий вермахта новой техникой, теперь полагался только на силу — понимая под ней не столько численное преимущество, сколько тактические умения и возможности войск. Он понимал, что время блицкрига прошло, и соревнование придется переводить в тактическую плоскость.

Беда в том, что немецкие войска на Восточном фронте в целом и на Курской дуге в частности уже не имели никакого преимущества в силах. Высшему немецкому командованию приходилось рассчитывать лишь на высочайшие боевые качества своей пехоты и на превосходство новейшей германской техники. Именно поэтому оно откладывало начало сражения до поступления в войска этой техники — более ему надеяться было просто не на что.

К июлю 1943 года в резерве Ставки находилось 1,1 миллиона человек, 16 782 орудий и минометов, 2688 танков, 663 самолета. Половина этого резерва входила в Степной фронт, развернутый по основанию Курской дуги.

5 июля Манштейн перешел в наступление против Воронежского фронта, а Клюге (точнее, Модель, командующий 9‑й армией) атаковал Центральный фронт. При общем преимуществе в силах и средствах на стороне советских войск сражение сложилось для них достаточно тяжело. При отсутствии стратегической внезапности немцам все же удалось достичь внезапности тактической, сосредоточив ударные кулаки на узких участках прорыва и добившись здесь хотя бы локального, но превосходства.

Но это превосходство было временным–на несколько дней. Несмотря на проявленные немецкими войсками действительно блестящие боевые качества, наступление постепенно захлебнулось — сначала на севере (где по условиям рельефа направление главного удара изначально было более очевидным), затем и на юге. После того, как на юге Ставка ввела в действие войска Степного фронта, а на севере Брянский и часть Западного фронта сами атаковали периметр орловского выступа, последнее стратегическое наступление вермахта на Восточном фронте окончательно остановилось.

Весной–летом 1943 года развалилась оборона «Оси» в Северной Африке. В Тунисе капитулировали остатки армии Роммеля. Захватив абсолютное господство на море и в воздухе, союзники высадились на Сицилии, причем итальянские войска не оказали им ни малейшего сопротивления. К этому времени Италия была готова найти любой повод, чтобы выйти из войны.

Кампания в Европе разыгрывалась гораздо быстрее, нежели развивались боевые действия на Дальнем Востоке. В августе 1942 года морская пехота США при содействии Тихоокеанского флота высадилась на остров Гуадалканал в группе Восточных Соломоновых островов. Операция была организована не лучшим образом и привела к тяжелым позиционным боям на стратегически бессмысленном направлении.

В начале февраля 1943 года союзники овладели Гуадалканалом, но крайне дорогой ценой. Был потерян фактически целый флот общим водоизмещением 180 300 тонн — 2 тяжелых авианосца, 6 тяжелых и 2 легких крейсера, 15 эсминцев. Огромными были и потери японцев: легкий авианосец, 2 линейных крейсера (правда, времен Первой Мировой), 3 тяжелых, 2 легких крейсера, 14 эсминцев (общее водоизмещение 159 848 тонн). Однако союзники лишились наиболее ценных для развития дальнейших наступательных операций кораблей — тяжелых авианосцев и тяжелых крейсеров прикрытия. Приходилось ждать, пока в строй вступят «Эссексы», «Аляски» и «Балтиморы», то есть до лета 1944 года. Поэтому ни о каких серьезных наступательных операциях на Тихом океане в 1943 году не могло быть и речи. Это означало, что война на

Дальнем Востоке ни при каких обстоятельствах не завершится ранее конца 1944 — начала 1945 года.

В Европе же ситуация развивалась гораздо быстрее. В конце 1942 года не было никакой гарантии, что немцы вообще смогут восстановить фронт на востоке. Операция «Торч» коренным образом изменила соотношение сил в Африке, и было понятно, что выход Италии из войны — не за горами. Это означало, что уже в первую половину 1943 года Германия окажется в безнадежном военном положении и начнет искать мира на любых разумных условиях.

Таким образом, стратегическое поражение США в битве за Гуадалканал могло положить предел надеждам Рузвельта на послевоенное переформатирование мира под эгидой Америки. Однако президент нашел простое и гениальное решение проблемы. На межсоюзнической конференции в Касабланке (14–24 января 1943 года) была принята директива о начале воздушного наступления против промышленных центров Германии, цель которого была определена как «последовательное разрушение и дезорганизация военной, промышленной и экономической системы Германии и подрыв морального духа немецкого народа, пока не будет решительно ослаблена его способность к вооруженному сопротивлению». На той же конференции лидеры коалиции выступили с требованием безоговорочной капитуляции Германии, Италии, Японии и их союзников. Это требование лишало всякой дипломатической инициативы не только Великобританию и СССР, но и любые политические силы в Германии. Рейх и его европейские противники были обречены, по словам будущего президента Трумэна, «истреблять друг друга как можно дольше» — а это создавало необходимые предпосылки для реализации геополитических замыслов США.

Конференция в Касабланке затянула войну на два года, поскольку после провала Курского наступления и катастрофы в Африке и на Сицилии всякие военные перспективы Германии были сведены к нулю. В реальности положение Третьего Рейха в августе 1943 года было хуже, нежели положение кайзеровского Второго Рейха в ноябре 1918 года Правда, вполне возможно, что немецкое высшее командование этого не осознавало — как не осознавало оно этого в 1918 году вплоть до восстания в Киле. Но это было и не важно — требование безоговорочной капитуляции вынуждало сражаться до конца.

Чего полководцы и политические деятели Рейха так и не поняли (даже после войны) — что само по себе это требование не содержало в себе ровным счетом ничего, кроме магии слов. И «безоговорочная капитуляция» в августе 1943 года (когда Франция, Бельгия, Голландия, Чехословакия, Польша и значительная часть Советского Союза еще находятся под контролем Германии, а немецкие вооруженные силы сохраняют способность к сопротивлению) носила бы совершенно иной характер, чем в мае 1945 года. Удивительно, что такой тонкий и умный политик, как Гитлер, не использовал решения касабланкской конференции, выгодные в первую очередь Соединенным Штатам, для политической игры с Великобританией и СССР.

Во всяком случае, война продолжалась.

В августе 1943 года Манштейн в относительном порядке отвел свою группу армий за Днепр, в начале ноября советскими войсками был освобожден Киев и развернулись бои на правобережной Украине.

В 1944 году Восточный фронт наконец рухнул. Армии Третьего Рейха откатились за Вислу, где сумели приостановить до зимы наступление 1‑го Белорусского фронта К. Рокоссовского — в основном из–за огромного перенапряжения советских коммуникационных линий. Англо–американские союзники наконец–то высадились во Франции и после нескольких недель мучительных боев на плацдарме вышли на оперативный простор.

Германия еще была способна огрызаться: ее войска подавили Варшавское восстание, блокировав все усилия Рокоссовского с ходу форсировать Вислу; зимнее контрнаступление в Арденнах силами 5‑й и 6‑й танковых армий создало на Западном фронте крупномасштабный кризис, а, возможно, даже поставил войска союзников на грань катастрофы. Со своей стороны Япония пыталась сдержать генеральное наступление Соединенных Штатов на Тихом океане за счет превосходства в оперативном искусстве и широкого использования летчиков–смертников — последнего ресурса империи.

Советские войска дорого заплатили за освобождение Украины, еще дороже обошлась Венгрия. Армия и флот США понесли непропорциональные достигнутым результатам потери на Сайпане и Окинаве.

Но все это не имело никакого значения и никакого отношения к тонкому искусству стратегии.

«За потерянное качество у черных нет никакой компенсации, поэтому дальнейшее, по существу, не требует особых комментариев. Следует лишь заметить, что белые вторую часть партии играли далеко не лучшим образом».

II

В 1941–1945 годах Рузвельту в значительной удалось реализовать свою стратегию. Иногда приходится читать, что больной и старый президент в Ялте «уступил русским Европу». Но как можно уступить то, что тебе не принадлежало? А вот заплатить чужими деньгами за свою покупку — высший пилотаж для любого политика.

Ялтинская конференция, выстраивающая послевоенное устройство мира по американским геополитическим чертежам, была апофеозом деятельности Рузвельта на посту лидера Великой Западной Демократии. Разумеется, он никому не мог доверить ее проведение и должен был лететь в Ялту сам.

Но стратегические поражения в сражениях за Малайско — Индонезийский барьер и Восточные Соломоновы острова, а также опоздание с открытием Второго фронта в Европе (в значительной мере вызванное недееспособностью британской армии, убедительно продемонстрированной Э. Роммелем в Африканской кампании 1941–1942 годов) привело в тому, что победа США оказалась не столь полной и всеобъемлющей, как того хотел президент. И если ему удалось блистательно разыграть вариант, обеспечивающий разрушение Британской империи силами стран «Оси», то Советский Союз вышел из войны в значительно лучшем состоянии, чем предполагалось.

Президента Рузвельта это не очень беспокоило. Он полагался на свою дипломатическую изощренность, хорошие личные отношения со Сталиным и, не в последнюю очередь, на возможность геоэкономической игры с СССР в рамках «плана Маршалла». Само собой разумеется, что этот план должен был распространиться на СССР — именно в этом состоял «главный вариант» стратегического замысла Рузвельта на 1945–1948 годы.

Но Рузвельт умер еще до окончания войны в Европе, до атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, до капитуляции Японии. Для Черчилля и еще в большей степени для нового президента США Трумэна советские «большевики» были и оставались «бабуинами».

Не то чтобы в конце 1940‑х годов Европа всерьез оказалась перед перспективой военного конфликта между бывшими союзниками, но… такие Альтернативы существуют.

* * *

В мае 1945 года советская армия была ведущей военной силой Европы. Конечно, Сталин не имел дееспособного флота, отставал в силах ПВО ^практически не располагал стратегической авиацией. Однако фронтовая авиация была готова прикрыть сухопутные силы от любой атаки с неба; несколько более или менее случайных воздушных стычек между советскими и американскими истребителями демонстрировали это достаточно наглядно.

В 1945 году Соединенные Штаты уже располагали атомным оружием. Пока это были урановые и плутониевые бомбы первого поколения — мощностью около 20 килотонн, доставляемые к цели с помощью стратегических бомбардировщиков В-29. Штабные расчеты, проделанные в 1948 году в ходе проработки плана «Дропшот», показывали, что атомная бомбардировка Советского Союза даже при самых оптимистических представлениях о ее эффективности причинит экономике и вооруженным силам СССР меньший ущерб, нежели операция «Блау» 1942 года. То есть ядерная война против Советского Союза оставалась рискованным мероприятием с непредсказуемыми результатами и последствиями. Поэтому план «Дропшот» не был реализован.

Началась «холодная война», которая растянется более чем на четыре десятилетия и поставит мир лицом к лицу с реальной перспективой всеобщего уничтожения. К Карибскому кризису 1962 года Советский Союз и Соединенные Штаты обладали уже не атомным, а термоядерным оружием и надежными средствами его доставки — межконтинентальными ракетами. Был достигнут «стратегический паритет», и в мире надолго воцарилось «равновесие страха. Война перешла сначала в экономическую, потом в информационную и, наконец, в психологическую стадию. В итоге Советский Союз оказался не в состоянии найти адекватный ответ на вызов со стороны Западного мира, значительно превосходящего СССР в экономическом и ресурсном отношении.

Соединенные Штаты вновь насладились победой, которая на этот раз предоставила им возможность перекраивать не только географию мира, но и его историю.

Однако законы стратегии, являющие собой одну из форм положений классической диалектики, не отменял никто, и равные позиции по–прежнему преобразуются в равные. А это значит, что американская Империя, сменившая Британскую, унаследовала и ее хронические болезни. Подобно Великобритании 1939 года, современные Соединенные Штаты перегружены обязательствами по всему миру, не могут внятно обозначить свои цели и не имеют позитивной стратегии. Следовательно, при всей мощи американских вооруженных сил и всех возможностях американской экономики Великая Западная Демократия обречена на поражение в той «войне нового поколения», которая развертывается сейчас у нас на глазах.

«Но это уже совсем другая история».

★

Эта статья и в известном смысле, вся книга посвящена тем прагматически полезным технологиям, которые можно извлечь из изучения истории войн и основных положений военного искусства.

На первый взгляд, трудно представить себе что–либо более нелепое, нежели схематизация своих собственных текущих жизненных трудностей через карту, описывающую столкновение армий эпохи тоталитарных войн. Но «не судите опрометчиво» — используя военно–стратегический понятийный аппарат, вы приглашаете к решению своих проблем многовековой опыт человечества и талант сотен выдающихся военачальников. Будет поистине странно, если в такой компании вы не сумеете найти единственно верный ход.

В этой жизни мы все встречаемся с войной:

Когда пытаемся решить задачу при заведомом недостатке ресурсов. И безразлично, идет ли речь об Ираке, воюющем с Соединенными Штатами, об ученом, исследующим бесконечную Вселенную, или о мальчике, который хочет добиться любви первой красавицы школы.

Когда сталкиваемся с противодействием со стороны свободной человеческой воли и обе стороны, или хотя бы одна из них, считает смерть противника допустимой. Нет, дело здесь не в готовности убить, а лишь в том факте, что победа в противостоянии становится в какой–то момент дороже человеческой жизни. И опять–таки не важно, делит Россия с Америкой Арктику, или правительство Шри Ланки — страну с «Тиграми освобождения Тамил Илама», либо арабы с евреями — Палестину. Или же два заместителя — освободившееся кресло начальника, два научных коллектива — финансирование на важный проект, две девушки — одного молодого человека. Или даже муж с женой — мытье посуды.

Когда человек сражается с Судьбой, сотканной мощью Государства, силой Традиции, истинностью Веры или историей Рода.

Когда воюет страна. Поскольку война есть одно из атрибутивных свойств социосистемы, это происходит довольно часто, и не следует думать, что современный антракт (более шестидесяти лет без большой войны) продлится вечно.

Когда воюют внутри страны. Партии, кланы, народы, секты, правительства.

Понятно, что даже у монаха вряд ли есть возможность прожить жизнь, ни разу не столкнувшись ни со стратегической задачей, ни с противодействующей волей, ни с судьбой, ни с реальными войнами — внешними и внутренними. Каждому придется воевать. Вопрос лишь в том, хотите ли Вы быть субъектом собственных войн или готовы оставаться их объектом.

I. Зачем это делается?

II. Как это делается?

III. Что лежит в основе?