Закончить фразу Александр не успел. Он скорее почувствовал, нежели увидел какое-то движение, слитное, но невероятным образом раздваивающееся по высоте, по направлению и даже по времени. Шорох, лёгкий металлический скрип — и допрашивавший его айдаровец-интеллектуал оседает на пол с завёрнутой наверх головой, обхваченный сразу с двух сторон так, что не может двинуть даже пальцем.
Ещё мгновение — и он уже лежит на полу с заведёнными за спину руками, запястья его споро фиксируются пластиковыми стяжками, а в рот запихивается… Что? Граната! Да они охренели тут, что ли?
А, нет! Гранатой только грозятся. Или что они делают? Кляп — да, а граната зачем? Всех взорвать, что ли хотят? Да нет, глупо…
Один из напавших оборачивается к Александру, подмигивает и подносит палец ко рту — тихо! Другой в это время приговаривает в адрес тюремщика:
— Ты давай, отдышись…
А действительно, обратил внимание Александр, «хвостатенький» дышит как-то болезненно, со всхлипами. То есть нападавшие как-то успели его ещё и под дых садануть? А он и не заметил!
— …отдышись тихонько, а то не помереть бы тебе с кляпом во рту. Только тихонько, не то при первом звуке действительно гранату тебе в рот затолкаю вместо кляпа, понял?
Айдаровец не то что мелко закивал, а как-то затрясся. Это, видимо, должно было обозначать согласие. Несмотря на это, напавший, высокий, крепкий парень в какой-то типично бандитской косухе под бушлатом с украинскими шевронами — или как там такие куртки называются — продолжал говорить с явно чувствуемой издёвкой:
— Она, правда, широковата, гранатка-то. Да с пояском. Лезет плохо. Как лампочка. Засунуть можно, а обратно — уже никак. Но ты не переживай особо. Если с зубами вместе её туда вбить, то всё зашибись будет. Только хирург достанет. Но это если колечко там будет. Я ежели я его выну? Ни один хирург за тебя не возьмётся. Мы в Чечне снайпершам знаешь куда такие же штучки запихивали? Так поверишь — до госпиталя ни одна не дотянула! Иные и до первого этажа даже долететь не успевали… А ведь у них там мышцы крепкие — прикинь, ребёнка удерживают, когда беременные. А тут что-то расслаблялись. Непонятно, почему. Кажется, летишь себе и лети. Расслабляться-то зачем?
Блин, юморист!
Выговор у парня не здешний, российский. Освободители? Кажется, ура?
— Ладно, психолог, — шёпотом прикрикнул на напарника другой, тоже здоровый парень. Глаза интересные. — Видишь, согласен он уже! На всё. Ты ведь согласен, Бандеры шваль? Да?
— Да? — переспросил первый, легонько пристукнув айдаровцу гранатой по зубам. — Правда, согласен?
Хвостик на голове опять запрыгал. А ведь, должно быть, трудно так энергично кивать, лёжа вдавленным одной щекою в пол…
— Вот и ладушки, — покладисто согласился парень с гранатой. — Кляпик мы тебе тогда обычный оставим. Безопасный. И пойдём потихоньку. Пойдёшь с нами?
Снова безоговорочное согласие. Словно можно было ожидать отказа…
Второй парень тут же поднялся со спины задержанного, одним гибким движением переместился к Александру. Во, блин, как ягуар какой! Спецы, видно…
— Фамилия, имя?
— Молчанов Александр.
— Корреспондент РИА?
— Да.
Нападавшие переглянулись. Как показалось Александру, с облегчением.
На душе потеплело. Точно, свои!
— У меня есть приказ доставить вас на ту сторону. Готовы следовать за нами?
Смешной вопрос!
— Да, конечно! — тоже переходя на шёпот, воскликнул Александр. — Ещё спрашиваете! Только наручники расстегните. А то рук уже не чувствую…
— Разумеется. Эй, Кудилов, у тебя ключи от наручников?
Тот отрицательно шевельнул головою. Потом мотнул головой на дверь.
— У конвойного?
Кивок.
Второй парень выскользнул за дверь и через секунду втащил в комнату айдаровца — того, который вёл сюда Александра.
Выглядел тот плохо. Прямо сказать, никудышно выглядел покойник: на месте переносицы глубокая дыра, лицо в крови.
Труп споро обыскали, заодно освободив от камуфляжной куртки. Ключи были в ней, и уже через секунду Александр едва сдержал стон, когда одна боль в запястьях, давящая, сменилась на другую, рвущую. Словно кровяные тельца яростно набросились на пережатые ткани, прогрызая себе пути по привычным дорожкам. Ну, сука укропская, тебе бы такую же муку!
Собственно, почти так и произошло дальше: парень, который говорил о приказе, перехватил наручниками запястья айдаровца.
— На всякий случай, — прокомментировал он, поймав взгляд Александра. — А то стяжку, вообще-то, разорвать можно. Правда, с руками сзади это ещё никому не удавалось, но случаи разные бывают… Всё, уходим! Эй, Кудилов! Документы, бумаги, планы, карты — где всё?
Тот кивнул на стол. Выглядел при этом несколько удивлённо. Этакая угнетённая ошарашенность…
— Злой, по карманам его обхлопай, — приказал дальше парень своему напарнику. — Удостоверимся, тот ли.
— Уже, командир, — был ответ. — Как учили…
И протянул напарнику документы. Тот хмыкнул удовлетворённо.
— Так, точно, наш клиент! Кудилов Валентин Игоревич. Ну, сучёныш, молись Богу, чтобы тихо всё было. А то у меня к тебе большие личные счёты. С удовольствием тебя причморю, если что! У меня приказа доставить лично тебя нет. А хоть бы и был… Я Буран, слыхал?
Судя по тому как побледнел «хвостатый», этот позывной был ему хорошо знаком.
— Злой, собери тут бумажки, какие нужные. Ноут его не забудь, — скомандовал дальше Буран.
— У него тут ещё видео, — вмешался Александр. — Он допросы снимал.
— Злой, понял? Давай, прибери технику. Ключи от «бобика» у тебя? — обратился Буран к пленённому.
Тот снова отрицательно покачал головой.
— У водилы?
Кивок.
— Водила отдыхает?
Кивок.
— В какой комнате?
Кивок головой налево, в сторону коридора.
— По левой стороне?
Отрицание.
— Первая комната отсюда? Нет? Вторая? Третья?
Кивок.
— Ладно, чудила многогрешная, смотри, если не ту комнату назвал, на твоей совести лишние покойники будут, — прошипел Буран. — И ты сам в их числе. Впитал?
Кивок, убедительный, чуть ли не раболепный.
Буран исчез.
Затем ничего не было слышно, затем он появился.
— Всё, двинулись. И ни звука. Ты, — обратился он к айдаровцу, — если даже ножкой топнешь сильно, убью нахрен! Злой, привет от усопшего безутешным товарищам приготовил?
— Обижаешь, командир! И в столе ещё одна.
— Классно, двинулись.
А дальше Александру оставалось только восхищаться — как, казалось, просто всё делается у этих парней. Один впереди, с оружием наготове, но не на виду, — с тем самым пистолетом с длинным стволом, видимо, бесшумным. Бойца не слышно и даже, кажется, не видно. Вторым поставили его. Третьим двигался пленный, действительно от души стараясь не производить шума. Четвёртым — второй освободитель, Злой. Тоже с пистолетом и тоже ловко хранимым у тела так, что выплюнуть смертельную пулю может в течение миллисекунды.
Так соскользнули с лестницы, прошли через фойе первого этажа, пустое — ну да, логично! Сели в машину — ополченцы… Какие, нахрен, ополченцы, профессионалы-диверсанты высшей пробы! Злой сел за руль, пленного посадили рядом. «Представительствовать будешь, с улыбкой чтобы ехал», — приказал Буран.
Как пленный будет улыбаться с кляпом во рту, было непонятно. Но, судя по гримасе, усиленно пытался исполнить приказ.
Сам Буран сел назад, продемонстрировав «айдаровцу», что пистолет сторожит каждое его неверное движение прямо у самой печени. На левое заднее посадили Александра. Чудесным образом поменявшегося ролями с его недавним мучителем.
Открыли ворота, выехали, закрыли ворота. Со стороны, должно быть, привычное зрелище — поехал сотник по делам своим важным. Что ж, иллюзии бывают подчас — или всегда? — куда приятнее действительности. Особенно когда в ней ждёт своего часа граната в ящике начальского стола…
* * *
Алексей кинул Насте эсэмэску о том, что одеяло у племянника получил, но тот предложил ещё завернуть в Лобачово — там, мол, можно недорого взять ещё мясо. Брать мясо-то?
Настя негодующе отстучала: «На часы смотрел? Разбудил!!! Бери!».
«Прости! — передал в ответ Алексей. — Надо прямо сейчас решить тему».
И вынул симку из телефона, разрезал на четыре части и разбросал по дороге, а сам аппарат забросил в придорожную грязь. Ежели их с Настей обмен как-то выделили и прикрутили к нему слежку по IMEI, то пусть поищут владельца на окраине Счастья…
Контрабандисты не подвели бы… Луганчанам, не раз подмечал Алексей, скрупулёзная обязательность не присуща. То есть не то чтобы не исполняли взятых обязательств, но — как придётся. Если находились дела поважнее — значит, так тому и быть. Правда, бизнес контрабасов и условия войны от совершенного легкомыслия отучают конкретно. Если Сто первый подвести реально не может, то какие-нибудь его ребята на низах могли решить что-нибудь по-своему. Обстоятельства, мол, что поделаешь!
Ещё одно, о чём должен думать каждый командир разведгруппы, — противник. Что если информация о деятельности луганской ДРГ дошла до ушей тех, кто принимает решения? Хоть через тех же «контрабасов»? Тоже не должно быть, но вдруг? И как раз возле переправы ждут их всех тёпленькими десяток бойцов в двух перпендикулярных секретах, с двумя ПК и одним мегафоном, чтобы после выстрела по водителю прокричать «Сдавайтесь!»?
Ехали в полном боевом напряжении. Достали из сумки свои «ксюхи», приготовили прихваченный на всякий случай экзотический «Кастет», выложили затрофеенные автоматы неудачливых караульных.
Обошлось без инцидентов. Чтобы не смущать контрабасов, милицейскую машину поставили назад. При осложнении обстановки двести метров она проскочит быстро, а так — ни к чему смущать партнёров неожиданным для них фактором.
Шрек, как и было договорено, вышел, «перетёр» появление милицейского автомобиля, настоял на подтверждении понимания. В чужие дела им лезть было ни к чему, но и котёнку понятно, что без выставленных заранее секретов их бизнес не обходится.
После этого мигнул фонариком «порядок» затихарившемуся в островке деревьев у левой обочины «бобику». Тот, правда, двинулся не сразу — сначала пришлось затащить в машину «айдаровца», которого до того вывел для «поговорить» Буран.
Некоторый конфликт интересов вызвало наличие лишних людей в группе сверх оговорённого. У «контрабасов» на этом берегу Донца была своя задача — переправить на тот берег столько-то туш говядины. И так меньше, чем хотелось, но бригадир контрабандистов понимал, что сегодня его «урок» дополняется необходимостью спрятать среди говяжьих туш человечьи тела. Так ведь говорили о скольких? — недовольно гудел низким шёпотом бородатый детина. О восьмерых. А сейчас сколько? Одиннадцать. А плотики не резиновые. Вам тут девок грузить, а мне потом как отчитываться? А лишний рейс — не, тоже нельзя, потому как с солдатами украинскими договорённость соблюдать надо. Думаешь, не секут они? Приборы-то есть у них. Так-то они в наши дела не лезут, но рейсы считают, потому как за каждый мы им отстёгиваем. А если рейс дополнительный, да без согласования, могут и стрельнуть. А коли завтра обнаружится, что вы тут нагуляли помимо девок, — а то не вижу я, что не братки вы, а военные, — так связать два и два укропы тоже умеют, не полные бараны. А на подвал кому хочется? И бизнесу конец…
Пришлось поматериться — шёпотом, но на повышенных тонах. Алексей даже подумывал было плюнуть на дальнейшую дискуссию и рвануть на милицейской машине к Попасной. Небось, айдаровский «бобик» тут особым правом проезда пользуется.
С другой стороны, кого в него посадить? Сам он вроде обязан быть при освобождённых и пленном. Передать их в нужные руки, отчитаться о выполнении задачи. Девчонок тоже переправить надо — нельзя их тут оставлять. Итого восемь человек и набирается.
А группу свою оставить здесь, пусть добираются сами, как смогут? Омерзительно! Отправить с гражданскими и пленным, например, Шрека, а самим уехать? Те же яйца, только в профиль: ага, трое военнообязанных мужиков в одной машине! Сперва стрельнут, потом разбираться будут. И так везло на всём выходе, как… Необычно везло, хотя всё — на импровизации…
Ну, разве что расчёт опять на милицейского «бобика». Так его уже утром разыскивать будут, как только обнаружат результаты их работы в профилактории…
Переправа — переправа, берег левый, берег правый… Вон он, свой, рукой подать! Но!
— Ладно, — наконец, сказал Буран. — Сделаем так. Девочки у нас маленькие, худенькие. Две за одного мужика потянут. Значит, одного бойца уже разместим.
Дальше. Вот того там оленя, — он мотнул головой назад, на машину, — мы везти бесплатно не собираемся. Но он с нами ехать должен. Потому он у тебя покупает одну тушу целиком. Сколько она стоит? — Алексей достал конфискованные у Кудилова деньги.
«Контрабас» попытался что-то опять побурчать про обязательства по количеству туш, но Алексей настоял на том, что дополнительные деньги решат и этот вопрос. А перед Сто первым он встанет лично и слово своё за ситуацию скажет.
Симпатичная даже на вид пачка купюр, сунутая в руки контрабандисту, окончательно домяла его сопротивление.
— Вот у нас и второй разместился, — с удовлетворением констатировал Алексей. — Ну, а я вплавь.
— Охренел? — изумлённо поинтересовался контрабандистский бригадир. — Не май месяц на дворе. Вода ледяная.
— Я плаваю хорошо, — отрезал Кравченко. — Эвон и Крещение скоро. Будем считать, что оно уже сегодня.
Вспомнил, как их закаляли в Новосибе трескучими сибирскими зимами. Сначала-то худо приходилось — всё же Брянск, не говоря уже об Алчевске, — города южные. С большими морозами, конечно, знакомые, но, скажем так, не дружные. Но постепенно как-то попривык. А на втором курсе среди ребят уже и доблестью какой-то стало хладоустойчивостью своей покозырять. Дома где-то даже фотография валяется, как он в снегу голышом лежит. А над ним стоят Лёнька Ставенов и Генка Некрасов, и пар у них изо рта такой прёт, что даже от самой фотки морозом веет.
Ничего, как-нибудь переплывём. Не впервой нам преодоление всяких препятствий. К плотику прицепимся и потерпим. Зато потом какой кайф, когда из ледяной воды выходишь, и даже морозный воздух кажется теплее неё! Тем более, что какой сегодня мороз — оттепель уже, плюсовая температура даже ночью! Да и плыть тут — всего ничего, метров шестьдесят…
* * *
Предстоящий кайф обломал Шрек.
— А этих-то двоих, освобождённых, куда? — тихонько, сквозь зубы, чтобы не слышали «контрабасы», прошептал он. Похоже, он решил, что у командира есть какая-то задумка по их поводу.
Но командир только матюгнулся про себя. Он-то просто забыл про двух освобождённых ополченцев! Сам же приказал им нишкнуть и тихо сидеть в «буханке» — потому что здоровая паранойя разведчика заставляла не совсем доверять случайным людям. Девчонкам-то верить можно, уж больно натуральная — не разыграешь такую! — ситуация была, в какой их застали. А эти… Мало ли, что за люди.
И вот он про них просто забыл! Близость своей стороны сыграла опасно расслабляющую роль. Вроде уже дома. А тут близок локоть, да не укусишь!
И что делать?
Выговорив у кислых контрабандистов пять минут на совещание, они собрались у «буханки». Стресс, вызванный позором, прочистил Алексею мозги, убрал излишнюю эйфорию.
Значит, как звучало задание? Найти, освободить и вытащить к своим четверых журналюг. Всё! Это приоритет, остальное — опции. Значит, этих точно переправляем. Вместо четверых — трое, один, по показаниям, убит.
Зато на его месте оказывается ценный пленный, способный много рассказать. Значит, его переправляем тоже. С охраной. То есть выявляется следующий приоритет — вернуть собственную группу. И в качестве охранников, и в качестве бойцов, для республики неизмеримо более полезных, чем три девчонки из Счастья и двое пленных.
И сам он должен вернуться, чтобы доложить об обнаруженных обстоятельствах и целях на вражеской территории, подготовить обоснование для рейда по ним и пробить соответствующий приказ. Это тоже ценнее прилепившихся к ним гражданских…
Но при всей правильности этой логики Кравченко ощущал её подлость. Нет, всё правильно и разумно, но… подло! Не может он их тут оставить! Не по-человечески! Не отмолить потом ни перед Богом, ни перед совестью! Бог — ладно. Он милосерден, как говорят. А совесть — точно милосердия не ведает…
А тут, словно поддерживая его правильный, но подленький расчёт, ещё и девчонки заныли, отойдя от шока мгновенно меняющихся обстоятельств. Захотели домой — две к родителям, одна к мужу. И что им в Луганске делать, где ни родственников, ни жилья, ни денег? Отпустили бы их ребята, домой хочется!
Казаки освобождённые молчали, дисциплинированно ждали его решения. А что тут решать?
После резни, устроенной в пансионате, укропы начнут искать всех, кто причастен. На девчонок выйдут? Обязательно! Когда их брали, документы их тоже прихватили. И где-то лежат они в пансионате. Или кто-то вспомнит обстоятельства, при которых девчонок забирали, пройдут по цепочке. Опросят людей, и кто-то да поделится наблюдением, что вот у соседей дочка пропадала несколько дней, а тут появилась, да сама не своя.
О них, о бойцах, речи нет — они уже у своих будут. Показания девочек им никак не навредят, даже если всплывут позывные или имена. Но вот самим девушкам придётся настолько плохо, что даже не представить. Особенно когда вернутся с «передка» дружки убитых бандеровцев. Что их предтечи с молодогвардейцами краснодонскими сотворили!
Нет, этих точно надо вывозить. Да и — полезное дело — дадут в прокуратуре показания на нацистов-мучителей, и кто жив остался, ответит за преступления.
Излагать всё это девушкам он не стал. Просто настоятельным, жёстким тоном припечатал:
— Куда вы пойдёте? До города — десять километров! Да там, поди, уже шухер стоит, или вот-вот начнётся. Каратели по улицам будут бегать, а тут вы — ночью, одни, в камуфляже убитых! Рассказать, что будет, или догадаетесь? И на машине не повезём. Ночь, комендантский час, тревога. Они сперва расстреляют машину, а уж затем в неё заглянут. Может, у вас здесь, в Лобачово, родственники есть? Нет? Всё, короче, решён вопрос!
Теперь вы… — он повернулся к освобождённым ополченцам.
Один из них, тот, что постарше, помотал головой:
— А мы, командир, вот что… Мы эту милицейскую машинку возьмём, да и проедемся тут по тылам гадов. Пока они хватятся, пока что — мы уж далеко будем. И от вас отвлечём, если что. Только оружия нам оставьте, да гранат побольше. Если что, хорошо с гадами посчитаемся…
Алексей посмотрел на него. Вроде нормальные мужики. В спину не выстрелят. Избитые, для подставы укропской чересчур уж натурально. Хватит паранойи! Это просто начинает уже земля здесь пятки жечь — слишком удачно всё идёт. Очень не хотелось бы под конец проколоться на какой-нибудь непредусмотренной мелочи. «У тебя ж одна задача…».
— Смотрите, — сказал. — А то, думаю, сообразим на той стороне лодочку какую, пришлём за вами…
Тот же ополченец покачал головой:
— Ладно уж. Мы лучше вас прикроем, пока переправляться будете. А то мало ли что. А там уж… Бушлатики на нас ихние, обувку парень ваш тоже помог подобрать. Даже вон и документики есть ихние, телефоны. Доедем как-нибудь. Заодно со следа вашего собьём. А там как Бог даст…
Ну, ладно. Времени уже нет — ни на уговоры, ни даже на обдумывание, как лучше поступить. Имена-позывные мужичков он знает, передаст в штаб Головного. Телефон им только свой нормальный назвать, чтобы отзвонились, когда он уже на своей стороне будет. Только едут пусть просёлками, где почва позволит, а ещё лучше…
— Ладно, командир, — сказал ополченец. — Там разберёмся. Ты, главное, сообщи, кому надо, что встретил, мол, и что живы мы…
Гранаты им оставили все. Автоматы, патроны. Дали один ПНВ. Даже гранатомёт оставили.
Обнялись.
— Бог в помощь! — произнёс Алексей уже будто для себя, провожая взглядом удаляющийся силуэт машины.
* * *
Нет, танкового взвода, положенного по штатам обычного армейского ОРБ, за ними не прислали. Этого, впрочем, никто и не ожидал — никаких трёх танков в батальоне Перса просто не было. Но бэтр к Крутой Горе подогнали довольно быстро — видать, заранее был выдвинут. Ну да, легко сообразить: Сто первый точно участвовал в назначении времени переправы, после того как Буран отстучал Насте, что одеяла забрал, племянник тоже напросился в гости и что сам он скучает и желал бы немедленно оказаться дома у неё в постельке под бочком.
«Ты всё обещаешь. А я не сплю, тебя жду», — ответила она. И почему-то хотелось искать в этих словах второй смысл. Тот, что только между ними. А не между ними и войной…
Но, в общем, военный смысл тоже был понят правильно. В целом место переправы было согласовано заранее, так что группировка из трёх бусиков и одного бэтра была стационирована в Земляном ещё с вечера. Подтянуться до Крутой Горы — четверть часа. Алексей не успел ещё прекратить ляскать зубами — холодна всё же донецкая водичка в январе, кто бы ожидал! — как вся та же кампания уже жала ему руку.
Полковника Саркисова, правда, не было Начальник операции, ему по рангу в штабе ждать результатов. Зато гордый, или, если по-русски так можно выразиться, «гордеватый» несколько в жизни ракетчик Перс прибыл встретить подчинённого собственной персоной. Нормально в армии. Это в очереди за плюхами лучше не появляться, а в очереди за плюшками желательно обозначиться в первых рядах. Впрочем, справедливо — в конце концов, операция успешно проведена силами ОРБ. А значит, в батальоне правильно поставлена боевая и командно-воспитательная работа.
Майор Безуглый, который Тарас, — тоже само собой: он принимал освобождённых журналистов. Ну и подполковник Мешков во главе группы бойцов из ГБ — в тему. И вездесущий Митридат, конечно, рядом со Сто первым и парой гражданских. Интересно, Сто первый тоже, что ли, под кураторством ЦК ходит?
Не задают тут таких вопросов. Мишка и не скажет. Впрочем, и не до них. Алексей знал, разумеется, что Насте тут нечего делать, но с затаённой надеждой всё же шмыгнул глазами по группе встречающих.
Нет, ты же сам знал, что ей тут делать нечего, она в штабе на связи, что ж разочаровываться? Хотелось показаться при ней героем?
А что? Да, чёрт возьми!
Тихо! А Ирка?
И Светка!
Блин, как же всё запутано-то! Не, точно, на «минусе» проще было…
— Человек, который вернулся с «минуса»! — словно услышав его мысль, провозгласил Мишка, облапливая друга. И прошептал на ухо: — Не гляди так. Ждёт. Волновалась очень…
И ночь посветлела.
Но тут же озарилась вспышкой. Начальственного гнева.
— Ни хрена себе! — воскликнул Мешков. — Это кто его так уделал? Какие ироды так с пленным обращаются? Капитан, ты охренел?
Алексей оглянулся. А, ну да. Это комендачи гэбэшные выволокли и подвели к общему собранию гада Кудилова.
Хоть было вокруг по-прежнему темно, ибо ночь никто не отменял, в свете фонариков выглядел тот, брошенный под ноги встречающим, действительно не очень. Морда в крови, шея, плечо — тоже. Когда кляп вынули, стало видно, что передних зубов нет — выбиты. На щёках — дорожки от слёз. И босиком.
Просто оказалось, у грозного командира бандеровцев всего лишь сороковой размер ботинок. Так что обувь ему пришлось пожертвовать одной из девчонок, которой первоначально достались «лапти» упокоившегося караульного. Ничего, после того, как девочки рассказали, что и этот уродский сотник принимал участие в оргиях насилия над ними, ботинки были лишь малой компенсацией за всё…
Плачевное состояние пленного объяснялось тем, что Алексей, километров полутора до Лобачова не доезжая, пока Шрек устанавливал контакт с контрабандистами, с помощью ребят отволок вражину в посадки для экспресс-допроса. Больше возможности его допросить не будет. Что там он будет петь у гэбэшников — вопрос их, а ему надо было точно выяснить, знаком ли Кудилов-Молодченко с бурановскими кровниками, где те базируются, и не по их ли приказу действовал этот урод, распоряжаясь всадить гранату в кравченковскую квартиру, и позже, когда Лысый похитил Ирку.
Кудилов, оправившийся от первоначального шока и, самонадеянный журналюга, видно, уже просчитавший что-то положительное для себя даже при попадании в Луганскую ГБ, попытался поначалу права покачать. Дескать, он военнопленный, потому говорить ничего не обязан. И вообще, он, сотник Молодченко, предлагает командиру москальской ДРГ отпустить его, обещает за это десять тысяч евро и три часа не наводить на них погоню. И ещё ерунду всякую плёл.
Пришлось Алексею его в адекват приводить. Для чего почти буквально выполнить Юркину угрозу с гранатой. Нет, эргэдэшку засовывать пленному в рот Буран не собирался. Языка всё равно надо было сдать позднее своим для компетентных допросов — а нафига им красавчик с гранатой в пасти? Оно, конечно, пока чека на месте, сама граната не опаснее камня. Но мало ли что?
А главное, нужен-то хоть и трясущийся от страха, но говорящий язык, а не трясущийся и мычащий нечленораздельно через гранату в зубах. Точнее, в этом случае — без зубов.
Потому Алексей, не отвечая врагу, молча выстрелил ему между ног. Прямо возле самого паха.
Звук от ПБ, конечно, достаточно хорошо слышен ночью, но вокруг и так было довольно много шума. Громко бухало на северо-западе — это свои исправно выполняли план по шумовому прикрытию группы Бурана. Активно грохали по позициям укропов вокруг Трёхизбенки. Дальше к западу, у Крымского, кажется, тоже что-то булькало, да и сзади, со стороны Станицы, слышен был довольно интенсивный обмен.
Словом, один выстрел вплёлся в общую мелодию ночи и растворился в ней бесследно. Зато Кудилов вернулся к реальности. Когда ствол касается мошонки, а потом дёргается, произведя выстрел, — весь организм цепенеет от ужаса. И в этом ужасе не сразу понятно, что физической боли нет и, значит, пуля ничего не задела.
Плюс досталось чувствительно и зубам: при первом же намёке на вопль Алексей врезал по ним рукояткой пистолета, а присутствующий здесь же Злой затолкал подопытному кляп в рот. Была, конечно, опасность, что враг захлебнётся кровью, но Юрка за этим следил. К тому же сам Кудилов хотел жить очень сильно, так что справился. Но больно было вражине явно очень и очень конкретно…
— Учти, гад, — почти ласково проговорил Алексей. — После твоих фокусов моя девочка лежит при смерти в больнице. И я ужасно хочу заставить тебя в отместку умирать медленно и мучительно. И если с нею что-то случится — я своё желание исполню. Только не полностью. А оставлю без рук, без ног, без глаз и языка и дам тебе такому жить дальше. Чтобы даже задницу подтереть сиделка требовалась. Чтобы в детской коляске твой обрубок возили. И чтобы ты каждый день раскаивался в том, что совершил, но было уже поздно… А для начала…
Он резким движением взрезал ножом мочку уха Кудилова. Для жизни не опасно, но больно и много крови. А главное — очень страшно, ибо вдруг понимаешь, что с тою же лёгкостью нож взрежет и глаз, и сонную артерию, которая вот она, рядом, и вообще что угодно.
После этого Буран приблизил лицо к лицу задержанного, оскалился, показав зубы в волчьей ухмылке, и проговорил:
— Так что ты молись, чтобы я довёз тебя до нашего гэбэ! Они там культурные, на тылах. А пока мы здесь, ты уж очень постарайся обеспечить мне хорошее настроение. А для этого точно и чётко отвечай на все мои вопросы. И учти: как только услышу фальшь или, не дай тебе божок, враньё, — тут же пальну. Но уже по-настоящему. По плану пойдём, понял? — превращая тебя в безнадёжно больного на всю жизнь… Ты уже обречён, понял? И лишь правдивыми ответами на мои вопросы сможешь выкупать у меня одну часть тела за другой. Значит, кон первый — левое ухо. Начали!
В чёрно-серой мгле зимней ночи, в лесопосадках, с красным светом фонарика в глаза, который к тому же, знал Алексей, кладёт сейчас страшные тени на его лицо, эти слова должны были звучать весьма убедительно. И они явно звучали убедительно. Потому что тут Кудилов сломался: мелко закивал, страдая, но глядя на Алексея с огромной надеждой.
Точная примета: почему-то все эти идейные бандеровцы очень любят жизнь, и для её спасения на всё готовы. Это вот мужички обычные, нормальные, по призыву или ещё как на той стороне оказавшиеся, упереться рогом могут. По-нашему, по-русски. И будет лежать один на позиции, лупить из пулемёта, не отзываясь на предложения сдаться в безнадёжном своём положении. И умрёт на пулемёте. А потом ещё окажется своим, донбасским. Родину от русской агрессии защищающим, видите ли…
А вот идейные нацики, как только оказываются в ситуации, когда не над мирняком можно глумиться безбоязненно, не ветеранов на 9 мая толпой метелить, — вот идейные нацисты ломались быстро, сразу же. И начинали любой ценой выторговывать себе жизнь свою никчёмную. Сдавали своих, планы и секреты. Буквально сапоги лизали! Сам Алексей такого не видел — над пленными упражняться он брезговал, а в тылу врага обычно не до воспитательных мероприятий, когда надо быстро и надёжно допросить. Но рассказывали ребята, как пленные нацики именно что носки берцев лизали, лишь бы в живых оставили…
Поведал Молодченко очень важные вещи. Во-первых, он знал убийц отца, знал, где они находились и как к ним подобраться. Во-вторых, действовал по их приказу или по согласованию с ними. Это значило, что роль Бурана в своём прореживании убийцы представляют вполне отчётливо и подключают к охоте на него особые силы — со связями не только в Луганске, но и в России. А в-третьих, что подобраться к ним можно будет в районе Дебальцево, куда украинское командование намерено перебросить основные силы «Айдара».
И вот это было куда важнее всего предыдущего для луганской армии. Потому что переброска касалась не только этого карательного батальона. Оказывается, на совещании в штабе было доведено, что по мнению украинского начальства основной целью повстанцев на данном этапе боевых действий будет отвлечь внимание активностью вдоль Бахмутки, у Станицы, у Попасной. В ДНР — аэропорт, Авдеевка, Пески, Горловка. А затем войска республик ударят под основание Дебальцевского выступа, чтобы окружить там группировку ВСУ.
Слишком большой новостью это не было — конфигурация линии фронта сама диктовала подобное решение. О необходимости устроить укропам новый котёл в Дебальцево кричал едва ли не каждый ополченец, как хватит лишку. Так что украинское командование прекрасно должно было соображать, куда ветер подует.
Новостью было то, что оно, командование, уже перебрасывает подкрепления в Дебальцево, несмотря на давление по Бахмутке. Батальону «Айдар», в частности, назначены место дислокации Чернухино и Авдеевка, где его бойцы должны будут играть роль заградотрядов для нестойких войск ВСУ. А также бороться с ДРГ ополчения и проводить тыловую зачистку мирного населения.
Кравченко, естественно, не был допущен к планам высшего командования, и о том, что оно собирается делать с дебальцевским выступом, мог только догадываться. Чутьём офицера. Но то, что говорил этот нацик, было очень похоже на правду. И впрямь — не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы не дотумкать, что главной целью своих действий командование ВСН будет ставить восстановление связности между территориями ЛНР и ДНР. И не через Красный Луч — Миусинск, а куда короче. Оно же означает и крайне полезное спрямление линии фронта. Ну и, конечно, повторить летние котлы тоже очень должно хотеться офицерам в штабах Корпуса.
Значит, информация о том, что ВСУ начинает переброску подкреплений в Дебальцево, даёт достаточно много поводов для выводов, как говаривал Тихон Ященко. Эту информацию надо было донести до своего командования. И нацистскому гадёнышу больше терзаний не грозило. Тем более что пел он теперь с готовностью. Про будущие пункты дислокации «Айдара» поведал. О боевых планах на ближайшие дни рассказал. Остальное пусть дорассказывает тем, кому надо. Лично Кравченко узнал всё, что нужно. А достать убийц отца в Чернухино или где-то рядом будет поближе, а значит, и полегче, нежели в этом треклятом Половинкино…
Поэтому он спокойно — с трудом удалось удержать усмешку — отдал Мешкову честь и ответил:
— Никак нет, товарищ полковник, не охренел. С пленным обращались по закону. Немножко помяли во время передвижения по территории противника и предварительного допроса, чтобы добиться добровольного сотрудничества. Эта цель достигнута, сотник батальона «Айдар» Валентин Кудилов, позывной Молодченко, изъявил полную готовность к полноценному сотрудничеству с компетентными органами ЛНР и уже поведал ценные оперативные сведения. Вы ведь готовы к полноценному сотрудничеству, пан Кудилов?
Взгляд свой Алексей сделал предельно открытым и бесхитростным, но «пан» явственно задрожал и неистово закивал, увидев обращённый к нему миролюбивый взор Бурана в одьяволивающем всё свете фонарика с нижней полусферы…
Кравченко заметил краем глаза понимающую ухмылку Перса и одобрительную — Митридата. Ну да, не хотелось бы, конечно, ссориться с ГБ, если вдруг Мешков этот окажется человеком говнистым и пойдёт на принцип. Но и у Алексея есть друзья, настоящие, боевые, в том же МГБ, которые поддержат его. Да и, объективно говоря, немало он для них, гэбэшников, и сделал за эти дни после Нового года. И подполковника назвал полковником — что, в общем, считается нормальным знаком уважения в армейской среде. А у законников-гэбэшников должно, небось, восприниматься вообще как открытая лесть.
Мешков тоже ухмыльнулся — и не поймёшь, правда, дружески или недобро. То ли лицо такое у человека, то ли и впрямь что задумал. Да и «гуляло» лицо-то в свете фонарика, как и у всех, — хрен разберёшь что по нему!
Но виделось, что прекрасно он расслышал и «полковника», и версию, что озвучил Алексей, к сведению принял, и улыбки Перса и Митридата срисовал. И, главное, оценил «размягчённое» состояние пленного, действительно готового на всё, лишь бы быть подальше от Бурана с его разведчиками.
— Я вас попрошу тогда, товарищ капитан, — проговорил гэбист. — Когда будете писать рапорт вашему командованию, остановитесь, пожалуйста, на этом эпизоде поподробнее…
Блин, ну сука же!..
— О том, как произошло ранение челюсти при задержании, писать не надо, — продолжил, между тем, «сука». — Как и об осколке, что повредил ухо задержанному. Просто укажите, что именно говорили ему, чтобы склонить к сотрудничеству. Какие словесные аргументы использовали, — Мешков отдельно выделил тоном определение «словесные».
Алексей не сразу даже сообразил. Глянул на Мишку. Но тот расплылся в такой широкой ухмылке, что дальнейших объяснений не потребовалось…