Лысый выглядел угнетённо. Алексей вполне это понимал. Посиди на подвале у гэбэшников, походи каждый день на допросы, потрясись под прессом психологического давления! Тем более, когда сам понимаешь, что тебе вовсе не угрожают. А всего лишь описывают перспективу. Да ты и сам явственно осознаёшь, что тебя ждёт, когда в военное время не уголовку какую-нибудь шьют, а предъявляют покушение на убийство действующего офицера, работу на врага и измену родине.

А особенно, когда ты оказался в перекрестье разных воль и интересов…

Мишка, которого после утверждения нового плана Кравченко снова призвали его курировать, об этом Алексею кратко, но ёмко рассказал.

Во-первых, комендатура записала себе раскрытие и задержание главарей раведывательно-диверсионной сети Украины в ЛНР. Благодаря этому она не только замела веником под диван свой прокол с тем, что не разглядела крота в своих рядах, но и весьма подняла свой авторитет. И приобрела важные очки в своём вообще-то бесперспективном, но таком захватывающем в нынешней конкретной политической ситуации соревновании с МВД.

Во-вторых, свой профит закассировало и министерство госбезопасности. Ибо те же шпионы-диверсанты сидели на его подвале и давали крайне интересные показания. Так что буквально за неделю контрразведка ЛНР довольно густо наполнила свою сеть ценным уловом. Большая часть его, впрочем, о своём новом статусе и не подозревает, потому что осталась на свободе, чтобы работать под контролем. В руководстве МГБ люди профессиональные, да и советники его далеко не с пальмы спустились… С их-то опытом работы в Чечне вербовочные заходы в непуганом нацистском планктоне ограничиваются лишь брезгливостью профессионалов.

Но профессионалы обычно хорошо преодолевают чувство брезгливости…

В этом смысле Михаил был не вполне откровенен, когда говорил своему другу, что подсаженных на крючок рыбёшек у МГБ в «Айдаре» не было. Ну, то есть, прямо висящих на кукане действительно не было. Но как минимум три удочки уверенно в руках держатся. Не считая Мирона, которого, к сожалению, попалили от восторга и торопливости в той операции, когда выманивали на него укропских кураторов.

В-третьих же и главных, этот успех был весьма изящно подан в засекреченных рапортах и докладных — а также в Мишкиных «вонючках». Это помогло существенно нарастить реноме МГБ — как в глазах Главы, который, по некоторым данным, тихонько разворачивал прокуратуру в свою личную спецслужбу, так и, прежде всего, в глазах ЦК. Точнее, того сектора, что курировал дела Донбасса, — для более высоких кругов это всё-таки была мелочь.

Но поднять свой рейтинг хотя бы и на этих уровнях — означало получить довольно зримые преимущества в условиях очень калейдоскопичной политической борьбы в республике. Москва есть Москва.

То, что калейдоскоп этот менял свои рисунки в подковёрной темноте, то есть для обычного глаза всё равно невидимо, не делало его вращения менее увлекательными для участников процесса. Потому как те, кто в нём участвовал, в этой темноте видели лучше кошек. И предельно точно вымеряли, насколько близко чьи-то когти подобрались, скажем, к министру образования, и вполне уверенно определяли, чьи это когти. Рассчитывали, захочет ли наступить на эту растопыренную лапу ногою Глава. Или побережёт ресурсы на тот случай, если чьи-то клыки нарисуются в непосредственной близости к горлу, например, министра здравоохранения. Или, что гораздо слаще, к министру топлива и энергетики…

В данный момент, впрочем, о подобных перспективах речь не шла. В данный момент клыки госбезопасности медленно и сладострастно погружались в плоть не столько уже украинской агентуры (это само собой), сколько местного бизнеса. Ходы к которому информация от взнузданной опытной рукой агентуры открыла самые что ни на есть прямые. Ибо какая служба безопасности не мечтает контролировать бизнес? Даже не столько ради дани, сколько ради самого по себе наращения размеров этих вот клыков. Ведь они тоже усиленно растут как раз тогда, когда вволю питаются деньгами…

Одним из ключиков к схеме причудливого лабиринта донецко-луганско-украинского бизнеса и оказался невезучий Лысый, столь самонадеянно и безоглядно включившийся в чужую игру. Причём игру, где жизни были даже не ставками, а так — косточками домино…

И теперь он вынужден был в этой игре постепенно, одного за одним, сдавать прежних партнёров с известными ему их комбинациями.

Завибрируешь тут…

Разумеется, посвящённый Мишкой в психологические расклады бандита Алексей не испытывал к тому никакого сочувствия. Наоборот, он с удовольствием и каким-то наслаждением — хотя почему «каким-то»? вполне нормальным, которое появляется, когда есть возможность от души отдуплиться по врагу, — сыграл свою роль в наскоро придуманном спектакле…

Лысого неурочно вызвали из камеры и повели на очную ставку. Выполняя подзабытые уже было команды — «Руки за спину!», «Лицом к стене, не оборачиваться!», «Проходи вперёд!» — он напряжённо размышлял, с кем его сейчас сведёт жёсткая рука гэбэшников. Кое с кем видеться в настоящих условиях не хотелось бы категорически.

Нет, Чупрына совершенно не жалел о том, что сдал кое-какие связи и людей. Во-первых, не всех и не главных, а только тех, схемы с которыми чекисты или знали, или же эти схемы было не скрыть. А во-вторых, запеть на вилах у чекистов — не впадлу. Хотя, конечно, при ответе это не проканает, но тут уж как кость легла: умри ты сегодня, а я завтра. Повернуться лицом к стенке или поделиться тем, что знаешь, с чекистами — выбор прост.

Потому-то Лысый с неприятно подсасывающим напряжением ждал, с кем сведёт его ближайшая судьба. Очень не хотелось бы, чтобы его показали кому-то, с кем он работал. Ему здесь ещё жить — он надеялся на это после всего, чем поделился со следователями. И бизнесом заниматься. Конечно, прежнего доверия поначалу всё равно не будет. Люди видели, как его брали, и все знают, что его кинули на подвал. Потому будут внимательно смотреть и считать, когда он отсюда поднимется, не ссучился ли Лысый на вагонке у чекистов.

Но и тем не в мазу палить его перед своими. И это уже обозначил сам здешний старший кум. Их интерес, мол, — чтобы всё было под контролем, а для этого им не нужны лишние «бучи и коловращения».

Не то чтобы Лысый сильно верил чекистам — он вообще никому не верил, — но в данном случае соглашался, что шухер в и без того взбаламученном войной бизнесе им нахрен не нужен. И когда он отсюда поднимется, можно понимать, что хвост за ним чекисты спрячут в их собственных интересах.

Тем неприятнее была для Виталия Чупрыны встреча за железной дверью допросной.

Очную ставку ему устроили с тем проклятым военным беспредельщиком, из-за которого он оказался в нынешнем положении…

А Кравченко развлекался.

Едва он увидел в допросной Лысого, как кинулся на него буквально с медвежьим рыком. Что-то из кино. Типа: «Попался, падла! Замочу, бля! Ответишь, на…!».

«На…» — это от Гюрзы в Чечне. Тот как-то пытался в очередной раз воспитать из себя интеллигента, потому присказку свою матерную проглатывал. И получалось чудесно: «Для того, чтобы будущее обеспечивать, на… надо людей воспитывать, на…».

У Кравченко так не выходило — не выходило столь же естественно, имеется в виду. Но подчас, когда пребывал в соответствующем самонастрое, он эти «на…» вставлял в речь не без определённой красоты.

Следователь МГБ, которому Митридат расписал выгоды задуманного плана, вполне сочувственно слушал рыки Бурана, делая вид, будто изо всех сил не пускает разъярённого свидетеля к подследственному. Даже прохрипел своим:

— Да держите его, он бешеный!

Очень натурально ринулся ему на помощь Митридат. За ним повис на Алексее боец, что привёл Лысого. В общем, в медведя, на котором повисли собаки, Бурану поиграть не удалось — зажали его качественно, как не своего. Понятно, на рефлексах все сработали. Видел он однажды, как гражданский очкастый дядька лет за пятьдесят молодого злодея на болевой взял и на землю уложил. А потом сам удивлялся, как получилось: «Надо же, я уж думал, что армейские навыки давно забыл!». Служил во внутренних войсках, оказывается, ещё тридцать лет назад…

Впрочем, Алексей всё же не без удовольствия исполнил свою роль. Даже пожалел мимолётно, что не дали ему дотянуться до Лысого. Грех был бы, конечно, но желанный. После того, что тот сделал с Иркой, — вообще убил бы эту тварь! И потому он вполне натурально хрипел, очень натурально вырываясь из рук оттаскивавших его от Лысого сотрудников:

— Ты, падла, девочку мою убил! Не жить тебе, сучара! Я тебя…! Я лично! Я роту подниму! Всех твоих замочу! И хозяев! Хер кто защитит тебя, обсос долбанный! Я тебе, петух ты конченный, приговор вынес, сука! На высшую меру!

Нет, испуганным Лысый не выглядел. Достаточно опытный бандос. Много чего повидал. И разборок — тоже.

Но озадаченным он был, да.

— Э-э, — морщась, как от боли, обратился он к гэбэшникам. — Чё за тема?

* * *

Тему ему разъяснили скоро. Сразу после того как провели процедуру опознания и сверки показаний и отправили злобно катавшего желваки военного восвояси.

В разъяснениях в очередной раз фигурировали статьи УК, составы, имена и санкции. Лысый прекрасно отдавал себе отчёт, что именно ему шьют. Ещё более серьёзно было то, что он волей-неволей немало наговорил про свои дела, а главное — про дела своих партнёров. Хитрые подходцы у чекистов, ничего не скажешь!

Да не очень-то и промолчишь, когда тебе каждую минуту предъявляют новое тянущее на «вышку» обвинение: диверсионную деятельность в интересах СБУ, терроризм — это когда девку скрал, — покушение на убийство опять-таки из террористических побуждений. Уголовное производство по части 3 статьи 258 УК Украины. То есть террористичный акт. Надо ли просвещать о санкциях за такое деяние?

А Лысый террористом не был. Он был обычным вором, главарём относительно мирной банды, даже не банды, а бизнес-сообщества. Так, с силовой составляющей в виде охраны. С Мироном он связался из-за Мышака, а с тем — ради бабок. Нужен бизнесу на войне крючок в армии! Война — это много бесхозного имущества, оружия и насилия. А следовательно, лёгких бабок. Но только поднять их можно вместе с армией, а не вопреки ей.

И всё шло хорошо, покуда он, Лысый, не ввязался в эти делишки с Мироном. Которые в итоге привели его как раз к совершенно не нужной ему ссоре с силовиками. И ладно бы — ради политики. Ну, там, был бы он националистом. За едину Вкрайну или как там. Но этническому украинцу Виталию Чупрыне было совершенно наплевать на Украину и её жалкие потуги восстановить территориальную целостность. У него был здесь бизнес, у него был здесь рынок для этого бизнеса, у него были прикормленные менты, у него были связи среди депутатов и власти, и он сам уже подумывал о депутатстве. Ибо бизнес — это деньги. Но власть — это очень большие деньги. Даже большие, чем при войне.

Только это всё здесь, на месте. А вот придут злые киевляне, да с жадными и тупыми «западэньцями» в качестве ударной силы? И тю-тю! Всё достанется им. Причём буквально: повидал уж Виталий, приезжая по делам на «ту» сторону, как дочиста обирают доблестные украинские вояки всё, до чего могут дотянуться. Вплоть до использованного постельного белья… И это не говоря уже о том, с какой жадностью — и на настоящие активы, промышленные и бизнесовые — накинутся здесь киевские победители из властных структур. А что им, донбасским бизнесменам, останется?

И ещё, главное: все эти майданы, перевороты, антимайданы и контрперевороты потрясли налаженную жизнь и бизнес. А потому Лысый был скорее противником, нежели сторонником первопричины всех этих пертурбаций — майдана в Киеве, этого тупого бунта нищей гопоты за миллионеров против миллиардеров.

Сам он был луганским. И ему не улыбалась перспектива того, что сюда придут оголтелые нацбатовцы и по праву силы и национальной идеи начнут тут всё разваливать и устанавливать свои порядки. Отожмут бизнес. Здесь, на Донбассе для них все — москали и ватники, — так что объясниться с ними по-хорошему вряд ли удастся.

А еще до тех времён дожить надо. Пока что по всему выходило ему, Виталию Чупрыне, лоб зелёнкой намазать. Чтобы пуля инфекцию в мозг не занесла. Либо…

Вот о «либо» и поговорили. Как позже рассказал Мишка, Лысый понимал свои невесёлые перспективы прекрасно. И жить хотел, что естественно. Причём больше всего его возмущало осознание того, что вот ему лоб зелёной мазать намереваются, а его друзья по бизнесу будут дальше процветать. И банду его подберут под себя. А за него, Виталика, выпьют, разве что, рюмочку и кто-нибудь из воров поопытнее произнесёт наставительно: «Теперь понимаете, ребята, почему воровской закон требует не лезть в политику?»…

Потому когда Чупрыне даже не предложили — скорее, согласились поторговаться за его жизнь, тот был готов к сотрудничеству в очень широких пределах. Разве что заявления не написал с просьбой принять на работу младшим опером, как довольно хихикал Митридат. Но вербовочные бумаги с обещанием сотрудничать с ГБ подписал без особой дрожи пальцами рук.

Мишку можно было понять — при всём объёме чисто профессиональной работы, что провели с бандитом опытные сотрудники, окончательный дожим Лысого осуществил именно он. Правда, на базе идеи, поданной Бураном.

Идея была проста, хоть и рискованна: пробраться в тыл украм по каналам, которые наверняка есть у Лысого, ибо не может их не быть. Мафия, как известно, границ не соблюдает. А уж банда Лысого, завязанная на Беса, который вообще большую часть времени проводил в Севере, — и вовсе все дорожки, можно сказать, протоптала. Осталось только Лысого приопустить, — что и было проделано на подвале ГБ через разыгранную истерику. И перевести его в режим сотрудничества. После чего и воспользоваться его ходами.

И его деньгами. Виталик Чупрына был не из тех, кто излишне прост. В байку, что он должен дать выход, машину и сопровождающих, чтобы бешеный капитан съездил в Лисик купить своей бабе лекарства, он бы не поверил ни разу. И вполне мог уйти в отказ. Ибо и первокласснику было бы ясно, что обиженный капитан воспользуется его услугами только для того, чтобы устроить неприятности своим врагам в тылу у украинцев. Чем не только попалит проходы Лысого на ту сторону, но и его самого. И тогда ему останется до конца жизни умолять ГБ подержать его на своём подвале, где до него не доберутся рассвирепевшие укропы.

Нет, Виталику просто предложили подумать, что он хочет предложить за свою жизнь и свободу. То, что он оплатит операцию и все лекарства капитановой подруге, — это само собой! И лично подберёт ему квартиру взамен разрушенной — тоже. Тут, веско заявил ему Мишка, лично он блюдёт не только интересы друга, который пострадал по его, Лысого, вине, но и интересы самого Чупрыны. Мол, ты сам видел, что гневается капитан на тебя. А он такой человек, что в пылу дискуссии иногда бывает не сдержан. И если он тебя убьёт — а он это сделает, если с его женщиной всё пойдёт нехорошо, — то пострадают интересы дела. Мы же с тобой ведь продолжим взаимовыгодное сотрудничество, не так ли?..

Алексей — были поводы — несколько раз уже подмечал за Митридатом эту особенность: при простецких, даже порой панибратских манерах в нём словно сидел, за этими манерами прячась, некий древний ящер. И в иных ситуациях он не то чтобы показывался… Но будто приоткрывал немигающий змеиный глаз. А при том — улыбка. Только не обычная Мишкина, на которую непременно хотелось улыбнуться в ответ. А такая, будто к глазу ящера добавляются его зубки. И это производило впечатление. Становилось не по себе даже тем, кто был с Митридатом в одном окопе. А уж какой эффект проглянувшие ящеровы зубы должны были произвести на побитого и надломленного Лысого — Алексей мог только представить…

В итоге Виталик согласился на всё. И на сотрудничество, и на квартиру («и чтобы не дай боже, сам понимаешь»), и на деньги на лечение пострадавшей. А также на сто тысяч долларов за жизнь и свободу («и зацени, насколько я добр, — ты ведь своим бандитам столько в месяц платишь», — что было не совсем верно, но в данном случае неважно).

На этом фоне практически незаметным и проскочило предложение переправить по своим каналам неких ребят от контрабандистов, у которых подлючие майданутые активисты с Киева пережали канал. Ну, типа, общественное расследование, как это товары с Украины попадают к сепарам в обход перекрытых законных путей. И теперь у мужиков остался выкрученным товар на той стороне, а сумму на договориться, сам знаешь, через блок-посты просто так не перевезёшь. А у тебя, Виталя, каналы как раз для перевозки есть, ты же сам про них рассказал. Вот и помоги добрым людям, дай команду своим ребятам. А там можешь намекнуть, чтобы подобрали адвоката и сумму, после передачи которой он тебя отсюда и выведет.

И все разойдёмся довольными. Ты — на свободе с почти чистой совестью. «Контрабасики» — ну, ты не дурак, сам понимаешь, что мы с ними вместе играем — так прямо не отблагодарят, но дальше относиться будут с симпатией. Может, что и замутишь с ними — с нашим участием, конечно. Капитана, врага твоего, мы предупредим, чтобы тебя не трогал. А ты его ублаговолишь, когда твои ребятишки привезут лучших лекарств с той стороны. Причём совет им добрый поторопиться с этим. Ну, а мы — ты сам большой мальчик, всё сам осознаёшь…

Нет, в бандиты хлюпиков и неженок не берут. Точнее, они там не выживают. Виталик Чупрына выжил и даже поднялся. И неплохо. Поэтому всё Лысый прекрасно осознавал. Что его вербанули на раз. И что теперь он будет ходить под гэбнёю. Как вон те же «контрабасы» ходят, которых тоже, поди, на чём-то вот так же прихватили и заставили работать теперь в долю ГБ.

С другой стороны, оно ведь и не так плохо — под ГБ работать. Всё же сила. Да, крыша теперь у него будет красная — но зато с большой буквы. В конце концов, при нынешнем беспределе в этом будет большой плюс. И этот плюс — к свободе. Которую он получит, ежели нормально проведут его ребята этих «контрабасов» гэбэшных. А там, глядишь, и в депутаты с помощью чекистов пройти удастся. Вон они какие — вполне продажные чмыри. Ещё и подняться помогут…

Не знал Лысый одну из любимых фраз Митридата, которая и была реализована в дело в сговоре с Бураном: «Нужно уметь проигрывать. К этой мысли следует постепенно приучать всех своих противников»…

И ещё одного он не знал: что «продажность» была заложена в сценарий сыгранного с ним спектакля. И когда адвокат действительно занёс деньги следаку, тот честно сдал их под роспись в соответствующую кассу.

* * *

Прикрутить к операции контрабандистов предложил именно Мишка, когда его быстро вызвонили и приказали явиться в небольшое здание на Карла Маркса, где был организован штаб операции и где стояла та самая «военторговская» аппаратурка.

Дело в том, что лидер контрабандистов Сто первый, в гражданской жизни Артём Марташов, был приятелем Митридата. Причём — это соображение Алексей не выказывал, но в голове держал, — похоже, по линии ЦК, а не ГБ. И был этот Сто первый личностью в некоторых кругах известной, даже легендарной. Алексей тоже про него слышал — как, наверное, и каждый, кто заходил в республику через Изварино.

Там Сто первый начинал — в первые же дни после начала «Русской весны». Под его началом поставили блокпост на входе. Вскоре наладили трансграничный обмен. Шла как гуманитарная помощь, так и оружие. Как рассказал Мишка, тот первым через Краснодон, через территорию Российской Федерации, через свои ходы наладил снабжение оружием из Южной Осетии — «для тех ребят, которые воевали». Тут имелся в виду Беглов, который тогда оборонял Славянск. Беглов в благодарность назначил его комендантом Изварино, после чего Сто первый на вполне законных основаниях стал набирать и вооружать своих людей.

А когда до Изварина летом добрались украинские каратели, он, опять же по словам Митридата — Алексей этого не знал, — «свой дом отдал под огневую точку». В отряде у него было уже больше трёхсот человек.

Укропы тогда на какое-то время всё же смогли оттеснить их. Заняли погранпереход, отрезали границу, дорогу на Луганск блокировали полностью. Но ребята Марташова через границу ходили уже два десятилетия, с самой незалежности, и знали каждую складочку на местности. И трафик пошёл, что называется, степями-полями. А реально — через укромные уголки вдоль границы, которых, в конкретных географических условиях Северного — Изварина — Нижней Гарасимовки и российского Донецка, было более чем достаточно для вдумчивой, хотя и ночной работы. Добровольцев тоже тайно от властей переправляли.

В общем, когда у ребят Сто первого появились даже миномёты, укропам у Изварино резко поплохело. А там и общая обстановка поменялась, киевскую группировку у Изварино, из 72-й, 24-й мехбригад и 79-й аэромобильной бригады состоявшую, окружили и стали интенсивно множить на ноль.

Так парни Сто первого выстояли, а сам он был назначен начальником военной полиции Краснодона и Краснодонского района. Это было понятно: к тому времени под ним ходило уже полторы тысячи бойцов.

Правда, в октябре его сняли, но, как сказал Мишка, «не по злобе», а из высших соображений: «Он ведь у них как папа, у контрабандистов, сам понимаешь. А тут всё-таки государственный пост».

«Под руководством Сто первого мясо по ночам везут с Украины, — поделился Митридат оперативными данными. — Договариваются с военными: «Мужики, вы стрелять не будете?» Те: «Нет». Приходит паром, мясо везут, сигареты, всё такое. ВСУшники и комендачи тоже договариваются между собой — жрать-то надо…».

В какой-то мере контрабандисты оказались нужны и выгодны всем — и гражданам по обе стороны линии соприкосновения, и военным, и даже более высоким представителям конфликтующих сторон. Ну и самим себе, разумеется. И даже нацики из нацбатов имели с этого свой гешефт.

Разве что всякая упоротая шелупонь из Киева время от времени вскидывалась, кричала о недопустимости подкармливания «сепаратистов» и наезжала всякими волонтёрскими и журналистскими группами на переправы через Северской Донец и на КПП у Станицы или шахты «Родина». Иной раз подбирались к месту действия, показывали потом по телевизору, как из грузовика вытаскивают мясо и лодками и плотами переправляют его на противоположный берег. А потом эти активисты тупые ещё и жаловались, что «куда ни обращались — реакции никакой». Ещё бы! — тут у всех глухой договорняк, в котором вы ни хрена не понимаете. А ваши киевские расклады тут всем по фигу. Дураку понятно, что и ваши наезды — тоже договорняк, только киевский. Так на фига нам ради ваших киевских тараканов налаженный бизнес рушить?

Определенная польза тоже есть — чем больше наездов и жёстче запреты, тем дороже обходы и привлекательнее бизнес. Но вламываться в него с дубинкой — это уже перебор. Потому слишком борзые «разбиральщики» иной раз внезапно попадали под огонь — как всегда, «сепаратистов».

А ещё, поскольку Сто первый был «наш», как сформулировал Митридат, то «трансграничники» — так, по его словам, они себя называли — благосклонно отзывались на отдельные деликатные просьбы молодой республики. В особенности, когда со взаимным интересом. А кто обеспечивал эту взаимность со стороны ЛНР?

Вот именно!

Мишка и предложил использовать возможности — а главное, лояльность — контрабандистов в операции в укропском тылу. Во-первых, оперативно помочь техникой и информацией. Во-вторых, они помогут обеспечить отход. Вместе с мясом, на паромах этих самопальных, возле Станицы.

«Ну, а как иначе писателей этих вывозить? — спросил он риторически. — Через шахту «Родина» переться — та ещё лотерея: вдруг всё же досмотрят, несмотря на «грев». Бывают срывы у укропов, они же там к концу смены все наполовину бухие стоят. Через промзону и лесопосадки — можно, наверное. Но там ведь секреты расположение своё каждый день меняют. Не укропы подстрелят, так свои казачки могут. Они теперь злые, недавно вон в такси стреляли, что с той стороны по лесопосадке пёрлось. А оно надо? А так среди мяса писак спрячете — и ладушки! Хрен кто догадается! Разве что намокнут немного».

Мишка предложил схему связи через Настю. Укропы мобилы слушают, значит, надо всего лишь изобразить общение семейной пары, где муж поехал затариться на подконтрольные украм территории. Соответственно, её вопросы-указания, типа: «Фёдоровна, соседка матери, говорила, что в Новоайдаре цены кусаются, лучше в Старобельске на рынок загляни», — означало, что следы похитителей ведут через первый пункт во второй.

Следы же отсматривала группа, которой управлял тот, первый гэбэшник, что в штаб к Персу приезжал и остался сопровождать операцию. Это под его командованием была та хитрая отслеживающая аппаратура, о которой говорил Тарас. Наименования которой подполковник Мешков не раскрыл, естественно, но заверил, что всё работает отлично, и уже определённые в местах повышенного радиообмена трубки ведут по IMEI и другим параметрам.

— По этим данным, — уже перед самым отъездом инструктировал Алексея гэбэшник, — после захвата необычная активность электронного обмена возникла возле Тошковки. Потом в Трёхизбенке. Так что, судя по всему, их повезли через Тошковку в Трёхизбенку. Там база у них, сам знаешь. Оттуда пошли по двум направлениям. Одни поехали в Счастье, а другие дёрнулись почему-то в Северодонецк, но город проехали, углубились в лесной массив в направлении Боровеньки. Предположительно, то есть скорее всего, Щедрищево. Что там, мы не знаем. Точнее, до войны был элитный дачный посёлок. Может быть, размещается командование. Или тюрьма для таких вот важных пленников, не то, что подвалы в Половинкино. Это, кстати, будет наша просьба вам, ребята, — разведать, что там и кто.

В Половинкино он посоветовал не лезть. «Да, операцию тогда надо будет признать провальной, — тяжело вздохнул Мешков. — Но там у них штаб, всё сильно очень укреплено. Попалитесь вы там только, а дела не сделаете. Целая операция нужна, да это не один день нужен на планирование и подготовку…».

В Половинкино пленных, похоже, не повезли. Не та активность в диапазонах. А вот куда всё же отправили, было неясно. Сами пленники на связь с момента захвата, естественно, не выходили, так что мобилы их по сигнатурам было не вычислить. А из укропских подозреваемых одни переместились из Счастья в Станицу. А вот другие как раз отправились не в Старобельск, рядом с которым штаб «Айдара», а в Новоайдар. Как и куда они поедут — и поедут ли — оттуда, пока вопрос. Но для дальнейшей передачи информации — товарищ Савина, как и предложил старший лейтенант Коренев.

Настя?

Старший лейтенант Коренев выглядел серьёзно и по-боевому жёстко.

— Значит, так, ребятки, — сказал Митридат сухо. — Ваши тёрки на данный момент — наплевать и забыть. Потом разберётесь между собой. Сейчас вы — любящие супруги. Садитесь и воркуйте, как зашифруете сообщения. Где у вас рынок, где магазин, как будете обозначать команду на отход и так далее. Настя мне потом доложит. И побыстрее — время цигель ай-лю-лю!

И улыбнулся. Не по-мишкински, но и не по-ящерски. По-новому. С теплом, что ли…

Настя была отстраненна и деловита. На работе самостоятельный котёнок, понятное дело. Достала новые чистые симки, разделила на него с ребятами, на себя с Мишкой и на командира с Кугой. Но это — на крайняк, как решили. Основной трёп — только между ними.

Телефоны тоже, кстати, новые привезла. Нулёвые.

И ни словом, ни взглядом не дала понять, будто помнит, что между ними что-то есть. Впрочем, и без того всё должно быть так и не иначе. Все друг другу понаприказывали всякой ограничивающей дряни, колючей проволокой друг от друга отгородились, ощетинились. А то, что так сильно, до дрожи в руках, хочется её прижать к себе… Потому что как ни отгоняй от себя мысль о возможном крайнем случае — или тут уж точно последнем? — всё же в глубокий тыл к врагу идём…

Да хоть отгоняй, хоть нет — перед каждым боем она фоном всё равно в голову садится, эта мысль… И хочется ей вопреки прижать к себе это ставшее родным тельце, растеплить душу в нём своей нежностью, перетащить частичку её к себе, уложить в сердце к самому дорогому… — чтобы там тепло было при воспоминании о том, что здесь осталось…

Но… нельзя и этого. Какое право он имеет снова будоражить этой девчонке душу, отщипывать от неё кусок для собственного обогрева? И если мыслишка эта, фоновая, тыловая, вдруг явью станет, — кто он такой и какое право имеет понуждать её к горю и страданию по нему? И так есть кому страдать, в случае чего, зачем ещё этого дорогого котёнка в это втягивать?

И он тоже был сух и деловит. Только в качестве пароля на «норм» предложил: «Давай, целую». И при штатном возвращении: «Ну, всё, крупой затарился. Готовь нашу постель». Ну, вот захотелось немножко схулиганничать. Что, разве не естественный разговор для супругов?

Настя посмотрела на него внимательно, отвела глаза, наклонила голову, почесала бровь алой виноградинкой ноготка. Потом глянула из-под бровей — показалось, что хмуро, даже зло — и произнесла медленно:

— Чтобы только это я от тебя и услышала, понял? И никак иначе…

«А постель?» — хотел схохмить он. И вдруг понял…