Натан и Армут стремительно летели над залитой летним солнцем прекрасной землей, неотступно следя за коричневым «бьюиком». Здесь, в сельской местности, было заметно спокойнее, чем в находившемся на военном положении Аштоне. Тем не менее оба отважных воина испытывали некоторую тревогу за тех двоих, что сидели в мчавшейся по шоссе машине. Нельзя было сказать с уверенностью, но все же у них было предчувствие, что Рафар и его банда задумали что-то недоброе. Маршалл и его молоденькая сотрудница – слишком заманчивая комбинация, и вряд ли бесы упустят такой благоприятный для них случай.

Прежний ректор университета Элдон Страчан жил в живописной местности. Он был владельцем скромной фирмы, расположившейся на пяти гектарах земли в часе езды от Аштона. Земледелием он не занимался, а просто там жил, поэтому Маршалл и Бернис, проезжая по длинной грунтовой дороге, видели, что его хозяйствование не простирается дальше сада, окружавшего белоснежный дом. Газоны были коротко подстрижены, фруктовые деревья ухожены и плодоносили, клумбы прополоты и взрыхлены. Несколько цыплят шныряли вокруг, попискивая и разгребая землю. Лохматая колли приветствовала появление журналистов громким лаем.

– Цыц! В кои-то веки она видит человеческое существо приехавшее брать интервью, – заметил Маршалл.

Так ведь Страчан и покинул Аштон, чтобы быть подальше от нахальных репортеров, – ответила Бернис.

Хозяин появился на веранде, и колли, продолжая лаять, кинулась к нему.

– Добро пожаловать! – крикнул он Маршаллу и Бернис, когда те вышли из машины. – Утихни, Леди, – приказал он собаке, но Леди никогда не слушалась подобных приказаний.

Страчан оказался моложавым седоволосым человеком, выглядел он свежим и бодрым. Этому, конечно, способствовала здоровая, полная движения жизнь, что он собственно и демонстрировал: на нем была рабочая одежда, а в руке он держал садовые перчатки.

Маршалл, а вслед за ним и Бернис крепко пожали ему руку. После взаимных представлений Страчан отстранил неугомонную Леди и ввел их в дом.

– Дорис! – позвал Элдон. – Мистер Хоган и мисс Крюгер приехали.

Вскоре Дорис, миловидная, кругленькая, маленькая старушка, уже накрывала на стол. Она принесла чай, кофе, булочки и сладости. Начался общий разговор о ферме, окрестностях, погоде и пасущихся без привязи коровах соседей. Все понимали, что без подобной беседы не обойтись, к тому же Страчаны оказались приятными собеседниками.

В конце концов Элдон решил перейти к делу.

– Ну что ж, – серьезно сказал он, – как я понимаю, в Аштоне не все обстоит так благополучно, как здесь. Бернис сразу же, как по сигналу, достала блокнот.

– Увы, это так, и нам не очень приятно тащить сюда за наши беды, – подтвердил Маршалл.

– Прячься не прячься, а проблемы от этого не исчезнут, – философски, с улыбкой заметил Страчан. Он посмотрел через окно на верхушки деревьев и синее безграничное небо и продолжил:

– До сих пор не знаю, вправе ли я был бросить университет. Но что же мне оставалось делать?

Маршалл справился в своих записях.

– Давайте посмотрим. Вы мне сказали по телефону что вы ушли…

– В конце июня, около года назад.

– И Ральф Кулинский занял ваше место.

– И, как я понимаю, занимает до сих пор.

– Да, верно. Принадлежал ли он к этому… Внутреннему Кругу, не знаю, как назвать его точнее. Страчан на минуту задумался:

– Не могу сказать с уверенностью, но меня бы это не удивило. В самом деле, он должен был входить в эту труппу, чтобы получить назначение.

– Значит, существует какая-то группа?

– Несомненно. Я это понял моментально. Все члены университетского правления были, как горошины из одного стручка, как братья-близнецы: вели себя одинаково, произносили одни и те же слова…

– Кроме вас?

Страчан расхохотался.

– Да, я сразу догадался, что не подхожу к их клубу. Я был среди них чужаком, даже врагом, потому-то они меня и вышвырнули.

– Насколько я понимаю, скандал разгорелся вокруг использования университетских доходов?

– Совершено верно, – Страчан старательно восстанавливал события в памяти. – Вначале я ничего не подозревал, пока мы не заметили странные, необъяснимые затяжки платежей по счетам. Это была вовсе не моя обязанность – следить за финансовой дисциплиной, но когда до меня стали доходить разные слухи, вы знаете, как это бывает, я спросил Байлора, в чем дело. Он ни разу не ответил прямо на мои вопросы, по крайней мере, меня не удовлетворили его ответы. Тогда я попросил совершенно независимого ревизора, приятеля моего друга, ознакомиться с отчетностью, разобраться в том, что делалось в нашем экономическом отделе. Не знаю, как ему это удалось, но он был человек сведущий в этих делах, и он напал на след.

– Можете вы назвать его имя? – не удержалась Бернис.

Страчан пожал плечами:

– Джонсон, Эрни Джонсон.

– А как его найти?

– Увы, его уже нет в живых.

Как жаль. Маршалл начал терять надежду.

– А он хоть оставил после себя какие-нибудь записи, бумаги, что-нибудь вещественное? Страчан покачал головой:

– Если они и остались, то для нас они все равно потеряны. Почему, вы думаете, я тут отсиживаюсь? А ведь я даже знаком с Нормой Маттили, государственным прокурором, и причем довольно хорошо. Я решился пойти к нему и все рассказать. Но надо всегда учитывать то обстоятельство, что все эти шишки там, наверху, даже не назначат вам время для встречи, если у вас нет конкретных доказательств, и притом неопровержимых. Власть трудно заставить высунуть голову из своей раковины. Она не желает ни во что вмешиваться.

– Ладно… Ну, и что этот Эрни Джонсон откопал?

– Когда он пришел ко мне, то был в совершенной панике. По его словам, деньги от объявлений и платежи за учебу исчезали и потом поступали неизвестно откуда. И было ясно, что они не приносили никаких процентов, никаких доходов, как следовало бы в том случае, если бы, к примеру, деньги специально для этой цели задерживались в банке. Ничего подобного. Они как будто падали в бездонную бочку и бесследно исчезали. Эти господа манипулировали цифрами, пытаясь скрыть, что оплачивали просроченные счета совершенно с другого счета… Словом, была полная каша.

– Стоимостью в несколько миллионов?

– По крайней мере, громадные суммы университетских Доходов утекали год за годом совершенно бесследно. Где-то там, в ином измерении, видимо, существует ненасытное чудовище, поглощавшее все наши доходы.

– И тогда вы потребовали ревизии?

– Да. Эжен Байлор взвился под потолок. Наши отношения моментально перешли с деловых на личные, и мы стали непримиримыми врагами. Это меня окончательно убедило в том, что университет испытывает большие затруднения и что в них повинен Эжен Байлор. Но, естественно, он ничего не мог сделать один, без ведома остальных. Я уверен, что все они были заодно. Поэтому когда голосовали за мою отставку, мнение было таким единодушным.

– Но какова цель? – спросила Бернис. – Для чего им ставить под удар экономическое положение университета? Страчан только покачал головой:

– Я не знаю, что они пытаются сделать, но если нет никакого другого, тщательно скрываемого объяснения тому, куда пропадают деньги и как можно покрыть недостачу, то университет, вероятнее всего, приближается к банкротству. Кулинский должен об этом знать. Для меня ясно, что он причастен и к финансовым махинациям, и к моему увольнению.

Маршалл полистал свои заметки.

– Ну, а как вписывается в общую картину наша дорогая профессорша?

Страчан не удержался от смеха:

– Ах! Наша дорогая профессорша! С минуту он обдумывал ответ.

– Конечно, Лангстрат всегда была руководителем, имеющим несомненное влияние, но… я не думаю, что круг замыкается на ней. По-моему, она целиком и полностью контролирует всю группу, но в то же время существует некто более сильный, и ему, в свою очередь, подчинена Лангстрат. Я думаю… я думаю, она несет ответственность за людей из этой группы перед кем-то могущественным и мне неизвестным.

– И вы даже не догадываетесь, кто это может быть? Страчан отрицательно покачал головой.

– Ну ладно, что вы еще знаете о ней самой? Страчан задумался, вспоминая нужные сведения:

– Училась в Лос-Анжелесе, преподавала в других университетах, прежде чем попала в Вайтмор-колледж. На факультете она уже не меньше шести лет. Насколько я помню, всегда интересовалась восточной философией и оккультизмом. Какое-то время была связана с новоязыческой группой в Калифорнии. Но, понимаете, я только три назад заметил, что она открыто излагает свои верования ученикам, и был поражен, узнав, что ее лекции вызывали большой интерес. Ее вероучение и рекомендации по его практическому применению нашли отклик среди студентов и среди преподавателей.

– Кто же из них на это прельстился? Страчан негодующе потряс головой:

– Это безумие продолжалось на факультете психологии несколько лет, прежде чем я обратил на него внимание! Среди коллег Лангстрат могу назвать – Маргарет Исландер… вы ее, может быть, знаете?

– Я думаю, моя подруга Руфь Вильяме знакома с нею, – заметила Бернис.

– Исландер одна из первых вошла в группу Лангстрат, правду сказать, она всегда интересовалась парапсихологией, как впрочем и Эдгар Кэйс, так что это было естественно.

– Вы можете назвать кого-нибудь еще? Страчан достал мелко исписанный листок бумаги и положил его перед Маршаллом.

– Я просматривал его множество раз после того, как покинул университет. Перед вами список почти всех работников кафедры психологии… – он указал на несколько имен. – Тревор Коркоран приступил к работе только в этом году. Прежде чем попасть в университет, он три года учился не где-нибудь, а в Индии. Хуаните Янке заменила Кевина Форда… Да и многие другие сменились за последний год. У нас произошли большие кадровые перемещения.

Маршалл заметил вторую группу имен на листке.

– А кто эти люди?

– Гуманитарный факультет, потом факультет философии, а эти, внизу, читают лекции по биологии и подготовительный курс медицины. В Вайтмор-колледже произошли большие перемещения.

– Вы говорите это второй раз, – заметила Бернис. Страчан взглянул на нее:

– Что вы хотите этим сказать?

Бернис взяла листок из рук Маршалла и положила его перед Страчаном.

– Расскажите, пожалуйста, все по порядку. Кто из этих людей пришел в университет за последние шесть лет после того как появилась Лангстрат?

Теперь Страчан начал более внимательно вглядываться в фамилии:

– Джонс, Конрад… Вайтерспун, Эппс…

Преобладающее большинство преподавателей и ассистентов заменили тех, кто ушел сам или тех, с кем не возобновили контракт. Да, разве это не примечательно?

– Я бы сказала, что это весьма примечательно, – отозвалась Бернис.

Страчан был явно потрясен.

– Эти просто невероятные изменения преподавательского состава меня очень беспокоили, но я не задумывался… Это многое объясняет. Я знал, что между этими людьми существует какая-то связь. Какие-то необъяснимые, очень специфические отношения, особый язык, тайны, особое отношение к действительности. Вероятно, никто из них ничего не мог делать без ведома других. Я думал, это причуда, носившая скорее социологический характер… – он поднял глаза от списка, в них разгорался огонек новых мыслей. – Значит, это было более серьезно. Наш университет оккупирован, а кафедры заселены… сумасшедшими!

Короткое, как вспышка, воспоминание на мгновение возникло в голове Маршалла, будто быстро промелькнувший кадр, – его дочь Санди, говорящая: «Люди вокруг начинают реагировать мистически. Я думаю, нас захватили какие-то чужаки». И вслед за этим вспомнился телефонный разговор с Кэт: «Я боюсь за Санди… она уже не та Санди, что была раньше…»

Маршалл отогнал воспоминания и продолжал листать свои записи. В конце концов он наткнулся на старый листок, полученный Бернис от Альберта Дарра.

– Ладно. Теперь посмотрим, что за курсы были у Лангстрат: «Введение в сознание богов и богинь и Возможности… Тайное медицинское колесо… Магические формы и рисунки… Дороги к Внутреннему свету… Встреча с твоими собственными духовными проповедниками».

Страчан утвердительно кивал.

– Да, все это началось как факультатив к учебной программе, чисто добровольно, по выбору, для интересующихся студентов, и плата за курсы поступала в отдельную кассу. Я думал, они изучают фольклор, предания и традиции.

– Насколько я понимаю, они относятся к этой чепухе совершенно серьезно.

– Видимо, да. И теперь выходит – большая часть преподавателей и учащихся… заколдованы?!

– Так же, как руководители правления. Страчан снова задумался.

– Послушайте, я думаю, что подобное же умопомрачение напало на членов университетского правления. Там всего двенадцать мест, и пять из них внезапно заняли новые люди за каких-то полтора года. Иначе как объяснить результат голосования? До этого в правлении у меня были верные друзья.

– Как их звали, и куда они подевались?

Бернис записывала имена, а также сведения о каждом, насколько помнил Страчан. Джек Абернатти умер. Морис Джеймс обанкротился и сменил работу. Фред Айнсворт, Джордж Ульсон и Рита Якобсен уехали из Аштона неизвестно куда.

– То же самое произошло с другими, остались только те, кто вошел в мистическую группу.

– Включая Кулинского, нового ректора, – заметила Бернис.

– И Дуайта Брандона, владельца земли.

– А как с Тэдом Хармелем? – спросил Маршалл. Страчан сжал губы, опустил глаза и вздохнул.

– Он попытался выйти из игры, но к этому времени он слишком много знал, ведь недаром он был дружен со мной. Поэтому они сочли, что легче будет оговорить Хармеля, чем контролировать его. Они заставили Тэда уехать из города, состряпав подходящий к случаю скандал.

– Они столкнулись лбами, – пробормотала Бернис.

– Естественно. Он мне постоянно твердил, что это новое увлекательное научное открытие в области человеческого сознания, и уверял, что вначале им двигал интерес к новому. Но он все больше и больше впутывался в их шашни и попадал в зависимость. Они обещали поддержку, а значит, и успех его газете, если он войдет с ними в компанию.

Перед мысленным взором Маршалла встала еще одна картина: серые глаза Бруммеля смотрели на него гипнотизирующе, и манящий голос вопрошал: «Маршалл, мы хотим знать, с нами ли ты…»

Страчан продолжал говорить. Маршалл очнулся и переспросил:

– О, простите, что вы сейчас сказали?

– Я сказал, что Тэду пришлось выбирать. Он всегда руководствовался прежде всего истиной и был беспристрастен ко всем, даже к своим друзьям, включая меня. С другой стороны, он принадлежал к группе Лангстрат, придерживался их философии и был прекрасно осведомлен об экспериментах. Я думаю, он считал, что истина неприкосновенна, что пресса всегда имеет право на свободу, но пока, находясь на распутье, он начал печатать материалы об экономических проблемах. И явно перешел границы дозволенного в отношении членов правления.

– Да-да, припоминаю, – сказала Бернис, – Хармель говорил, что они пытались взять его под контроль и диктовать, что ему следует писать. Это его страшно разозлило.

– Естественно, когда дело касалось принципов, не важно, так называемых научных или метафизически-философских, которыми он так увлекался, Тэд в первую очередь оставался журналистом… – Страчан снова вздохнул, глядя в пол. – Так что, увы, он попал под перекрестный огонь в моей борьбе с университетским правлением. Вследствие чего мы оба потеряли свои посты, положение в обществе… Можно сказать, я был даже рад все бросить и уехать. С ними невозможно бороться.

Маршаллу такие речи пришлись не по вкусу.

– Неужели они так сильны? Страчан был очень серьезен:

– Я даже не представлял себе тогда, насколько вездесущи и могущественны они на самом деле, да и сейчас до конца не представляю. Я понятия не имею, какова конечная цель всех этих людей, но начинаю сознавать, что всякий, кто встанет у них на дороге, будет уничтожен. Сейчас, сидя перед вами и вспоминая недавнее прошлое, я прихожу в ужас при мысли о том, как много людей в Аштоне, не имеющих ни малейшего отношения к университету, исчезло в течение последнего года.

Маршалл вспомнил Джо, хозяина бакалейной лавки. А Эли? Что произошло с ней?

Страчан был бледен, и в голосе его звучала тревога:

– Что вы оба собираетесь делать со всей этой информацией.

– Не знаю, – честно признался Маршалл.

– Я еще не знаю. До полной картины недостает многих деталей. Пока мне нечего печатать.

– Помните, что случилось с Тэдом? Задумывались вы над этим?

Но Маршалл и не собирался сейчас об этом думать. Он предпочел спросить о другом:

– Почему Тэд не захотел со мной разговаривать?

– Он боится.

– Боится чего?

– Их. Системы, которая его сломила. Он больше знает об их таинственных занятиях, чем я, и уверен, что его страх имеет основания. Уверен, что опасность очень велика.

– Но с вами-то он разговаривал?

– Конечно. Обо всем, кроме того, что вас сейчас интересует.

– Вы продолжаете встречаться?

– Да, удим рыбу, охотимся, обедаем вместе. Он живет недалеко отсюда.

– Не можете ли вы ему позвонить?

– Позвонить и замолвить за вас словечко?

– Именно это я имею в виду.

– Я… я подумаю, но это и все, что я могу вам обещать.

– Спасибо!

– Но… мистер Хоган… – Страчан подался вперед и взял Маршалла за руку. Посмотрев на обоих журналистов, он сказал очень спокойно:

– Мне страшно за вас. Вы не неуязвимы. И никто из нас не одержал победы. Уверен, что человек может потерять все, если сделает хотя бы один неверный шаг. Обдумывайте свои поступки, я вас умоляю, обдумывайте свои поступки и каждую секунду ясно сознавайте, что вы делаете.

Том, ответственный редактор «Кларион», был занят размещением объявлений и верстки на полосах очередного номера, когда звякнул колокольчик входной двери. У Тома были более важные заботы, чем прием посетителей, но Хоган и Бернис уехали по своим таинственным делам, и кроме него в редакции никого не было. Как бы он хотел видеть Эди на ее обычном месте! Работать становилось с каждым днем все труднее. Хоган и Бернис в погоне за призраками совершенно забросили свои обязанности, и выполнять их было некому.

– Здесь есть кто-нибудь? – произнес приятный женский голос.

– Минуточку, я сейчас выйду! – закричал Том, вытирая руки влажной тряпкой.

По узкому проходу между столами он выбрался в приемную, где увидел у перегородки привлекательную, нарядно одетую молодую женщину. При виде его она улыбнулась. «Ой-ой-ой!» – подумал Том, сразу почувствовав себя помолодевшим.

– Привет, чем могу служить? – спросил он, все еще вытирая руки.

– Я прочла объявление, что вам нужна секретарша. Я пришла узнать, можете ли вы меня взять на работу. «Должно быть, это ангел», – подумал Том.

– Если вы справитесь, то, пожалуйста, для вас тут масса дел!

– Да, я готова начать хоть сейчас! – ответила женщина с радостной улыбкой.

Представляясь, Том проверил, чисто ли вытерта его рука и протянул ее:

– Том Мак Бридж, ответственный редактор. Крепко пожав протянутую руку, женщина ответила:

– Кармен.

– Приятно познакомиться, Кармен. Она засмеялась своей забывчивости.

– О, Кармен Фразер. Я так привыкла представляться только по имени.

Том открыл маленькую дверцу в перегородке, приглашая Кармен следовать за собой.

– Давайте я покажу вам, чем мы тут занимаемся.