Было девять часов утра.

Прошедший ночью первый дождь растопил на вокзальной площади последний снег.

Весёлые ручьи бежали у сквера. В лужах блестело солнце и отражалось небо. Любопытные воробьи прыгали по мокрому асфальту.

На вокзале было, как всегда, людно и шумно.

На пригородном перроне собирался народ: молочницы с пустыми бидонами, колхозники, уже успевшие побывать на базаре.

По радио передавали утренние известия. У газетного киоска выстраивалась очередь.

К стене киоска прислонился черноглазый остроносый мальчишка. Обеими руками он придерживал оттопыренное пальто.

— Ну, а ты что здесь делаешь? — спросила продавщица киоска, втаскивавшая в дверь кипу свежих газет. — У тебя что, живот болит?

— У меня ничего не болит! — бодро ответил мальчишка. — Я поезда из Сосновки жду.

Продавщица вошла в киоск, а мальчишка — это был Кривошип — вдруг подался вперёд.

На перроне у фонаря среди движущихся голов он неожиданно увидел очень яркую и нарядную вязаную шапочку. Шапочка принадлежала Томе — в этом не было сомнения: из-под неё спускались две толстые, старательно заплетённые косы.

— И Тома здесь! — чуть не ахнул Кривошип. — Вот тебе на! Я вчера чуть ей про всё не рассказал! Без Витьки нельзя…

Но тут же ему пришлось удивиться снова.

По перрону, осторожно обходя лужи, шла Милочка. Лицо у неё было страшно озабоченное.

…Вскоре после того, как к вокзалу подошёл поезд из Сосновки, можно было увидеть следующую картину.

Среди других пассажиров по перрону прошли к выходу в город Гаврила Семёнович с рюкзаком за плечами и лыжами в руках, рядом с ним — Тома (они оживлённо о чём-то разговаривали), потом — Кривошип и Милочка, старавшаяся делать большие шаги, чтобы идти с ним в ногу, и, наконец, растерянный, взъерошенный и красный, как варёный рак, Витя с деловито бежавшей Пуделькой на поводке.

* * *

Прежде чем сдать Витю родителям, Гаврила Семёнович решил зайти к себе домой: оставить вещи, собаку и сказать Марье Ивановне, что они приехали.

Конечно, он предложил зайти и всем остальным.

Кривошип не стал ничего говорить в трамвае о шпаге: глупо было среди посторонних вытаскивать её из штанины!

Милочка то и дело менялась в лице, но Кривошип энергичными движениями бровей, глаз и даже носа сигналил ей: «Пока молчи!..»

Витя был поражён, увидев на вокзале и Тому и Кривошипа с Милочкой. Как они оказались все вместе? Откуда узнали, что он ездил в Сосновку? Почему Кривошип перемигивается с Милой, а от него отводит глаза?

Встретив же Марью Ивановну, Витя растерялся совсем. Она спросила только: «Витя! Как же это ты? А?» На что он низко опустил голову.

У Поповых все пробыли недолго.

Тома с любопытством разглядывала заставленную комнату Гаврилы Семёновича, развешанные картины, мольберт, гипсовые слепки… И книги, книги повсюду: на полках, в шкафах, на столах…

Гаврила Семёнович сказал жене:

— Маша, вот познакомьтесь: вожатая нашего Вити и его друга Шуры. Мы уже успели поговорить о многом!

— Очень приятно! — сказала Марья Ивановна.

Гаврила Семёнович передал ей рюкзак, этюдник. Когда Марья Ивановна открыла его. Тома ахнула. Ребята подошли и тоже смотрели молча.

— Ой, ведь эта же… Я знаю, знаю, про что это! — тихо сказала наконец Тома.

— И я! И мы знаем!.. — ещё тише отозвались Милочка с Кривошипом.

— Гаврила Семёнович, а вот я сейчас подумала… — Тома повернулась к нему. — Если бы вы только согласились!.. Шурик. Витя, давайте попросим все вместе! — Она оглянулась на стоящих рядом ребят. — Может быть, Гаврила Семёнович согласится придти к нам в школу и рассказать, как он рисовал эту картину? Ну, как собирал материал для неё, как писал этюды, — про всё!

— К вам? В школу? — удивился Гаврила Семёнович. — Ну что же!.. Пожалуй, об этом стоит подумать…

— И вы покажете нам свои другие картины? И рисунки? И про них тоже расскажете? Пожалуйста!

Гаврила Семёнович засмеялся.

— А когда бы вы хотели, чтобы я пришёл к вам?

— Ах, если бы можно было, Как раз сегодня! — быстро сказала Тома. — Было бы очень хорошо!

— Так на сегодня у вас, наверное, уже что-нибудь запланировано?

— Да… — Тома запнулась. — В пять часов должна быть беседа «Как организовать свой досуг»… — Она вдруг смутилась и залилась краской, — Но если бы вы только смогли…

— А то всё равно все разбегутся с этой самой беседы! — брякнул Кривошип.

Гаврила Семёнович подумал.

— Ну, хорошо… — сказал он. — Я постараюсь придти.

— Правда?

— Да. В пять часов. Витя, ты сможешь зайти за мной? — обратился он к Вите. — А ты что-то у нас совсем загрустил! Всё страдаешь, что пропала твоя драгоценная шпага?

— Она никуда не пропала! — громогласно объявил вдруг Кривошип. — Она здесь, в этой комнате. Вот!

И он одним ловким движением, под восхищённым взглядом Милочки и загоревшимся витиным, вытащил у себя из-под пальто шпагу.

— Ого! — воскликнул Гаврила Семёнович. — Что я вижу? Просто чудеса! Как же она попала к тебе, Шура? Впрочем, мне сейчас некогда слушать обо всём подробно. Витя, ты оставайся здесь, пусть твои друзья расскажут тебе обо всём, а я пойду поговорю кое о чём с твоими родителями. Немного погодя забирай свою шпагу и тоже приходи домой. Договорились?

— Забрать? Мою шпагу? — переспросил ошеломлённый Витя.

Он протянул было к Кривошипу руку, но сразу отдёрнул её.

— Но ведь она же… Гаврила Семёнович, она же не моя?

— Нет. Витя! Шпагу я подарил тебе, и она твоя, — серьёзно сказал Гаврила Семёнович. — Бери её и никогда не забывай, что с тобой случилось.

И он быстро вышел из комнаты.

…О чём разговаривал Гаврила Семёнович с витиными родителями, пока тот вместе с Томой и Марьей Ивановной слушал сбивчивый рассказ Кривошипа, осталось для Вити неизвестным.

Очень скоро Шурка и Милочка проводили его домой.

По дороге Шурка и Витя держали себя так, как будто между ними никогда не пробегала никакая кошка. До кошек ли было теперь?!

Но, прощаясь, Кривошип вдруг замешкался, закашлял, оглянувшись на Милочку, пробормотал:

— Я сейчас, мне его на два слова, между нами… — и скользнул за Витей в подъезд.

Милочка осталась ждать на улице, несколько обиженная.

А Кривошип в это время, глядя куда-то в сторону, говорил:

— Знаешь. Витька, я, конечно, с девчонками попрежнему никогда не вожусь, но в общем… Эта Милочка… В общем, она действительно не как все!

На это Витя со скрытым торжеством ответил:

— А что я тебе говорил?

Когда же Витя поднялся на третий этаж и робко, с замирающим сердцем, держа в одной руке кепку, другой стиснув шпагу, позвонил к себе в квартиру, родители встретили его совсем не так, как он ожидал.

Отец, его суровый отец, сам открыл ему дверь и проговорил, усмехнувшись:

— Ну, вот, вернулся, блудный сын! Ладно, ладно, чего уж там, не робей!.. Все мы неправы были. Раздевайся, садись завтракать!

Мать ничего не сказала, хоть и поглядела с опаской на шпагу, но подошла и молча обняла своего сына.

А маленькая Таня, бросившись навстречу, радостно закричала:

— Витя, наш Витя приехал!..

И потом вдруг, показывая пальчиком на шпагу, строго спросила:

— А это ты зачем опять её к нам домой принёс? Опять баловаться будешь? Смотри у меня!..