Руна жизни

Перин Роман Людвигович

Большинству читателей Роман Перин известен как публицист и политолог. Этот роман он писал долгих семь лет. В основу романа положены драматические события 1985–2005 гг., эзотерический смысл которых раскрывает автор. Роман повествует о сложном жизненном пути героев в условиях распада страны и борьбы за власть обезумевших кланов. Любовь и обращение к древним истокам мировосприятия предков, дарят героям романа новый смысл жизни… Некоторые главы романа, начиная с 2003 года, увидели свет в газетах «За Русское Дело» и «Потаённое», были размещены на сайтах в Интернете как отрывки из неопубликованного романа «Слуги безумия». После публикации первой главы «Пьяный алхимик» автору поступило предложение создать пьесу или киносценарий о безумии современного общества. Автор отказался, имея свой замысел произведения. В 2009 году, после экспедиции на Урал, Р. Перин меняет название книги на «Руна Жизни» и пишет завершающую главу «Святилище».

 

Желающие поддержать автора, могут заказать книгу с автографом в бумажном варианте.

Подробности на сайте

 

Роман ПЕРИН

 

РУНА ЖИЗНИ

© «Потаённое»

Большинству читателей Роман Перин известен как публицист и политолог. Этот роман он писал долгих семь лет. В основу романа положены драматические события 1985–2005 гг., эзотерический смысл которых раскрывает автор. Роман повествует о сложном жизненном пути героев в условиях распада страны и борьбы за власть обезумевших кланов. Любовь и обращение к древним истокам мировосприятия предков, дарят героям романа новый смысл жизни…

Некоторые главы романа, начиная с 2003 года, увидели свет в газетах «За Русское Дело» и «Потаённое», были размещены на сайтах в Интернете как отрывки из неопубликованного романа «Слуги безумия». После публикации первой главы «Пьяный алхимик» автору поступило предложение создать пьесу или киносценарий о безумии современного общества. Автор отказался, имея свой замысел произведения. В 2009 году, после экспедиции на Урал, Р. Перин меняет название книги на «Руна Жизни» и пишет завершающую главу «Святилище».

ISBN 978-5-91464-033-7

В оформлении обложки использована картина А. Руса.

 

ПЬЯНЫЙ АЛХИМИК

Глава первая

За твоими мыслями и чувствами, брат мой, стоит более могущественный повелитель, неведомый мудрец…

Ф. Ницше («Так говорил Заратустра»)

Пикин допил абсент, оставшийся от вчерашнего застолья, не утруждая себя богемной процедурой с кусочком сахара и огнём. Он просто вылил зеленоватую жидкость в маленький бокал, получилось грамм сто пятьдесят, и на одном дыхании опустошил его, кривясь от горечи. Он поднял глаза, посмотрел в зеркало старенького трюмо и на выдохе почти шёпотом произнёс:

— Какая мерзость! «Зеленая фея»! Скорее кровь дьявола!

Спирт с полынью, а накрутили вокруг него — чуть ли не напиток Музы. Хотя ничего не стоит делать, не пытаясь постичь нового, даже выпивая глоток вина, а тут легендарный абсент, дававший глюки творчества невротическим натурам.

— Зачем ты пьёшь, Пикин?

Задал он вопрос своему отражению и пьяно махнул рукой с незажжённой сигаретой, опускаясь в кресло. Пикину хотелось общения. Его распирало от нахлынувших философских размышлений и похмельной бодрости:

— Что ж, можно поговорить и с собой. А курить мы бросим.

Он, приподнявшись, повернул кресло так, чтобы видеть своё отражение в зеркале и, глядя на себя, затянулся незажжённой сигаретой.

— Не лицо, а биография страны: глаза зелёные, седина прямо из нервов лезет, морщины — гримасы печали и немножко радости, лоб выше среднего, жевательный аппарат слабо развит, впалые щёки выдают общую худобу тела. Всё остальное здесь, — Пикин постучал кулаком в грудь. — Я знал и ты знал, что мы это узнаем. Это слово-ключ всегда рядом с нами и в нас. Мы боялись произнести вполне произносимое.

Он погрозил пальцем зеркальному собеседнику, который, как показалось Пикину, уже был мало похож на него. Пикин в силу склада своего ума редко размышлял о банальном, его всегда тянуло к глобальным выводам. В свои тридцать семь лет он страстно пытался найти ответ на смысл прожитого и ещё больше на смысл своего будущего, которое он уже давно не видел дальше одного-двух месяцев. В философских терзаниях он открыл в себе хорошего собеседника.

— Ты только подумай, как я этого не видел раньше? Насколько можно быть слепым? На все неразрешённые и мучительные вопросы один ответ — Безумие! Да, именно с большой буквы, потому что это безумие всех, вцепившихся в шарик, ползающих по огрызку чего-то под названием Земля. Это мы её так назвали, а как назвал тот, кто её слепил, нам узнать не дано. Рылом-с не вышли. А всё норовим подержать Творца за космические яйца, в нутро природы залезть, поковыряться там своими лапами. Почему нам мало того, что уже есть? Может, чуем своё несовершенство? Я бы с удовольствием остался в девятнадцатом веке с его каретами, паровозом и телеграфом. Нет, нам надо всё быстрее и выше! Куда торопимся? Могильщика не объехать! Эх, люди-человеки! Кстати, как только речь идёт о кладбище, сразу же в памяти всплывает одно и то же стихотворение. В нём действительно есть магия потустороннего, согласись.

Пикин встал и, глядя в помутневшие глаза своего отражения, проникновенно, с выражением прочёл:

О, если правда, что в ночи,

Когда покоятся живые,

И с неба лунные лучи

Скользят на камни гробовые,

О, если правда, что тогда

Пустеют тихие могилы, —

Я тень зову, я жду Леилы:

Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Явись, возлюбленная тень,

Как ты была перед разлукой,

Бледна, хладна, как зимний день,

Искажена последней мукой.

Приди, как дальняя звезда,

Как лёгкий звук иль дуновенье,

Иль как ужасное виденье,

Мне все равно: сюда! сюда!..

Зову тебя не для того,

Чтоб укорять людей, чья злоба

Убила друга моего,

Иль чтоб изведать тайны гроба,

Не для того, что иногда

Сомненьем мучусь… но, тоскуя,

Хочу сказать, что всё, люблю я,

Что всё, я твой: сюда, сюда!

Пикин почувствовал в глазах слезы и грустно ухмыльнулся своей сентиментальности, медленно опускаясь в кресло, как будто боясь нарушить тишину и торжественность момента.

— Я как-то это стихотворение прочёл на поминках одной поэтессы. Подошла ко мне девица из «интеллигентной семьи», студентка пятого курса факультета журналистики. Глазки грустные, личико красивое, не отягощенное интеллектом, в ушах серьги с брюлликами цены не малой и говорит, чуть ли не с французским прононсом: «А вы не могли бы переписать для меня ваше стихотворение». Эта дура подумала, что это я написал. Я ей говорю, что у меня есть отпечатанный экземпляр дома. Можем заехать после поминок. Поехали…

Слез я с неё, стою, любуюсь её прелестями. Она мне: «Не забудьте про своё фантастическое стихотворение, дорогой». Еле смех сдержал. Не пожалел, отдал сборник Пушкина. Сначала смутилась, хотела разозлиться, потом ума хватило рассмеяться. Так я, брат, за Пушкина пополнил его список. Бардак. Куда катится образование?

Ницше прав: человек это больное животное, потерявшее рассудок. Да он и не мог его не потерять. Ещё старик Диоген, не помню какой, то ли из Синопа, то ли Лаэртский, оба были с причудами. Ну тот, который ходил с зажжённым факелом средь бела дня и отвечал вопрошавшим: «Я ищу человека!». Во когда ещё нормального человека искали мудрецы! Что же можем понять сейчас мы со своим деградировавшим умишком и изуродованной психикой. По нам всем цивилизация катком прошлась. Сплющила до червя. Оскудели мыслью, исчахли душой — всё чаще оступаемся.

Пикин сильно сжал ладонями виски, пытаясь выдавить внезапный приступ головной боли, и посмотрел в зеркало. Отражение неподвижно сидело, сложив руки, и внимательно изучало взглядом хозяина. Пикин даже не стал утруждать себя этой визуальной аномалией. Ему казалось, что все мысли за все годы размышлений мгновенно собрались воедино, как шарики ртути, и породили новое качество вещества, способного постичь истину. И именно сейчас он эту истину превращает в слова подобно алхимику, записывающему новую формулу-ключ к праматерии. В такие мгновения пространство подчиняется магии слова.

— Мы все слуги безумия. Можешь даже не оглядываться, это сказал я.

Любить не умеем. Любим как-то лениво и болезненно, чуть ли не заставляем себя любить. Вытягиваем из себя это атрофированное чувство и качаем, как мышцу. Зато как мы умеем ненавидеть, это, пожалуй, самое натренированное чувство. Эта мышца у нас не заржавеет! Она тренируется в ежедневных скандалах и стычках. И одержимость всё больше с надломом, больная, без ангела и света. Мы — обезумевшие звери, батенька!

А если мы заглянем в наши сны — в наши сокровенные подвалы и сундуки подсознания, в наши омуты утопленных чувств? Никто, никогда не расскажет правду о своих снах. А ведь во снах мы что ни на есть настоящие, самые настоящие, бесконтрольные. В сон никто не влезет, не спугнёт. Туда даже сознание боится заглядывать. Там иногда такие чудовища рождаются, что и голливудским маньякам не снились.

Хотя кому нужна реальность? От неё бегут, кто куда. Кто в церковь, кто в секты, кто в кино. Каждому нужен свой глюк, своя персональная иллюзия, как минимум, романтика от любовной до уголовной. Кстати, женщины раньше сошли с ума, их и в психушках в три раза больше, а всё потому, что в их головах фантазий и бреда помещается куда больше, чем в мужских. Помнишь, жила у нас соседка, милая девица двадцати лет. Дружила с нормальным работящим и честным парнем. Он с неё пылинки сдувал. Так нет, убежала с каким-то пройдохой, который был в розыске за ограбление. Чего ей, суке, не хватало? Иллюзии, романтики! Сейчас передачки носит в тюрьму. Запоем читает макулатуру про жизнь бандитскую, плачет под песни Круга. Декабристка?! Нет. Сумасшедшая. Когда две таких особи сходятся, вокруг всё горит. Есть ещё более утончённые сумасшедшие. Те в творческих и философских поисках. «Богема». «Творческие натуры». Да простые шизики! Бардак в голове, в доме и в произведениях. Сидит такое «творческое», утыканное неврозами существо, тупо рвёт на себе волосы из разных мест или обнюхивает себя — кто как оттягивается. Спроси у него: «Ты, дружок, болен?». «Нет!», — завопит «венец творения». Болен! Мы все больны и все в неврозах. Возьмите справочник по психиатрии и вы найдете в нём «своё», и это при том, что ещё никто толком не знает, что такое психически здоровый человек. Учёные утверждают, что в обществе от десяти до двенадцати процентов психически больных. Чушь! Десять-двенадцать здоровых, и то когда-то было. Мы здоровы, пока мы дети, и то лет до семи, пока нас не изуродуют социальным. Пока мы дети, мы просто любим, ни за что любим мамку и папку, бабку и деда. Потом нам объясняют, за что надо любить, и главное, за что будут любить тебя. Тут и начинается торг. И торгуемся мы потом всю оставшуюся жизнь, постепенно сходя с ума от напряжения. Хотя человечество запаслось аптечкой, даже целой аптекой. Все полки заставлены лекарством. Жри на выбор. Кто послабее, жрёт христианство, кто посильнее, ислам, кто поковарней — иудаизм, я уж не говорю о политических и телесных пилюлях. Наше чрево огромно, и в каждого вмещается ровно столько, сколько он может вместить в своё порочное нутро, но при этом каждый хочет иметь индульгенцию. И всегда найдутся те, кто по сходной цене эту индульгенцию выдадут.

Нет, завтра я на мир буду смотреть другими глазами, я устал видеть его необъяснимым… Сколько раз мы слышим и повторяем затасканные фразы: «этот сумасшедший мир», «мир сошёл с ума», но никогда не воспринимаем эти слова буквально, глубинно, а лишь как метафору, подсунутую под очередной случай свершившегося безумия. И все эти случаи безумия мы считаем исключением, но ни в коем разе правилом, неизбежностью. А ведь это система, и её сбои системны. Вот живёт психически больной человек, ему прописали лекарства, он их принимает, надеясь избавиться не столько от болезни, сколько от страха официального диагноза, но он всё равно срывается и периодически попадает на больничную койку. Живущие рядом с этим человеком уже знают первые признаки такого срыва, медики знают, что чаще всего обострения проявляются весной и осенью, и заранее готовятся к потоку больных. Но ведь с официальным учётным диагнозом это только десятая часть от реальных больных. Остальная огромная часть научилась прятать свою болезнь, особенно когда оказывается один на один с психологом или психиатром. Именно эта затаившаяся масса сумасшедших самая страшная сила. Если они способны обмануть психиатра, то что им стоит обмануть простого человека: навязать ему свои взгляды, переубедить. В некоторые минуты их ум бывает логичен до стерильности, в другие спутан, подавлен эмоциями — их невозможно поймать за извилину чистого сумасшествия. Мой приятель к сорока пяти годам женился третий раз, человек умудрённый. Он прожил с новой женой более трёх лет и совершенно случайно узнал, что она находится на психиатрическом учёте с диагнозом «шизофрения». О чём это говорит? А говорит это, мой молчаливый друг, о том, что он не смог отличить больную женщину от здоровой, имея возможность сравнивать её не только с прошлыми жёнами, но и с десятком затяжных любовниц. Вот как всё запуталось! Скоро и отличать будет некому, да и сравнивать не с чем — эталон-то утратили! Один знакомый профессор давал мне уроки проявления внешних признаков дегенерации и психических отклонений в рамках традиционной науки. Это помогает, но только тогда, когда природа сама позаботилась о знаке-метке. А если этой метки нет? Сколько мы имеем случаев серийных маньяков, убийц и садистов, когда внешне человек не имел никаких признаков вырождения и проходил достаточно серьёзное медицинское обследование, устраиваясь на работу в милицию или спецслужбу. Психическая патология удивительный дипломат и тончайший психолог. Маньяков ищут лучшие сотрудники и следователи, к их поимке подключаются специалисты по психическим патологиям, но их ищут годами и десятилетиями, часто не находят. А пойманные нередко оказываются заслуженными педагогами и сотрудниками милиции с отличными характеристиками с места работы и службы. Кстати, о педагогах, — Пикин засмеялся почти внутриутробно, после чего вытер слезы воротом расстегнутой рубахи и продолжил севшим голосом, — между прочим, не такой уж редкий случай. У моего приятеля была тётя — завуч школы с педагогическим стажем около двадцати лет. Детей у неё не было, а у её сестры было пятеро сыновей. И вот она решила помочь сестре и взяла опеку над одним из сыновей. Опекала она его и воспитывала лет десять, вплоть до окончания школы. Так вот, этот опекаемый уже трижды сидел в тюрьме за кражи и разбои, а те дети, которые избежали изысканного педагогического воспитания, ни разу не нарушили закон. А сколько несчастных семей у психологов и психиатров! О чём это говорит? Да всё о том же: наши знания о человеческой природе во многом ошибочны и весьма скудны.

Нам изначально дают неправильную методологию постижения жизни. Теперь всё-всё нужно перечитывать и переосмысливать. И в первую очередь свою жизнь.

Вся жизнь в напряжении! И что интересно: одни напряжены, другие расслаблены. И эти расслабившиеся по жизни требуют ещё большего напряжения от и без того напрягшихся. Ах, ей шубка не понравилась: «Не тот оттенок!». Ах: «Денег мало приносишь!». Но ведь ещё вчера их было куда меньше. Боже, доченька плохо учится в институте и ночами пропадает на дискотеке! А эти вечные болезни из справочников и непрекращающийся процесс лечения всё новыми и новыми препаратами и методами. По всем этим поводам и многим другим мы напрягаемся, рвём нервы и душу. А они при всём этом расслаблены! И эта масса «расслабленных» ну очень любят порассуждать между собой, как эти «напряжённые» мало напрягаются ради их блага. И напряженные, чтобы о них плохо не подумали расслабленные психопаты, напрягаются ещё больше и валятся косяками от инфарктов и гипертонических кризов, зарабатывают нервные тики и дрожь в руках. Мы живём их жизнью, их психозами, а свою жизнь как бы донашиваем, пока она не износится, как старый свитер, — и выкинуть жалко, и никому не предложишь. И это называется нормальным балансом «добра и зла» в обществе. Вот вы, животные, какую гармоничную философию придумали для себя! И так уютно весь мир затих. Его обязательно взорвём доведённые до отчаяния мы — «напряжённые».

Я — тоже слуга безумия! И ладно если бы своего. Я всю жизнь напрягался ради этих расслабленных пожирателей чужих жизней. И что к сорока годам? Благодарность? Уважение? Друзья? Друзья есть, но тоже из племени напряжённых. Хотя некоторые от безысходности пытаются имитировать расслабленных. И я тоже пытаюсь. Об этом надо писать, об этом должны знать и те, кто вступает в жизнь, и те, кто уже в ней запутался. Об этом должны читать лекции в школах и институтах. Боже, скольких трагедий избежим, мир спасём! Мы ведь, спасаясь от безумства, спасая безумных, впадаем в безумство…

Как всё-таки мерзко устроена человечеством жизнь на планете, как тупо и жестоко, как несправедливо и безнравственно! Поэтому и нет в ближайшем космическом приближении ни одной планеты с жизнью — мы уже раньше тысячи тысяч лет тому назад всё изгадили и уничтожили. Земля последняя планета с Жизнью! Это наш последний шанс на искупление, последняя спичка перед вечным мраком. Это…, перед Творцом-то как стыдно! Господи!

Пикин встал, посмотрел в зеркало, в нём сидело его отражение и курило.

— Ну и кури, а я не буду, — сказал он своему зазеркальному слушателю и побрёл к кровати. Излившись, Пикин почувствовал пустоту и сильную усталость. Он подошёл к кровати, бросил взгляд на тоску неизмятой постели, взял подушку и, обхватив её, свернулся калачиком. Его опьянённый и измотанный мозг начинал галлюцинировать, рождать отвлечённые образы и проваливаться в сон.

Господь Бог был похож на дедушку Пикина с большой сияющей лысиной и белой бородой до пупа. Он висел в ночном небе, освещённый огромной горящей спичкой, которую протягивал Пикину:

— Прикуривай, — грозно изрёк Бог. — Это последняя спичка во всей вселенной!

— Может, прибережём на всякий случай! — взволнованно крикнул наверх Пикин.

— Уже поздно, она горит!

— Боженька, а может, зажжём чего-нибудь от этой спички, она вон какая большая, костёр, например, и будем постоянно дров подкладывать, так сказать, вечный огонь хранить. А?

— Нечего поджигать, дров нет!

— А газ, нефть? Из них такой факел получается, сам видел, горит не перегорит.

— Нет ничего: ни газа, ни нефти. Всё кончилось! Лавочка закрывается! И хватит юродивым прикидываться. Вон как смело философствовал, уважение вызвал. Прикуривай! Или я сейчас тебя запалю и дам прикурить другому!

Пикин только сейчас увидел, что в руках Боженьки не спичка, а горящий человек. Его голова горела, как головка спички.

— Ты что, людями даёшь прикуривать?!

— Это никчемные люди, от них хоть так будет польза.

— Так это ж твои твари, ты же их сам создал!

— Я их не создавал, вы их сами наплодили, к тому же этот сам в своё время умышленно спалил человека.

— Так это, значит, сейчас начался Божий суд! Каждому по заслугам! Око за око! Неужели я до этого дожил!

— Дожил, дожил. Давай прикуривай, а потом на укольчик не забудь зайти.

— Какой ещё укольчик, Боженька?

— Лечиться будем, грешный. Лечиться!!!

— Так я ж здоровый, Боженька.

— Ну, разве здоровый будет с Богом спорить?! А, Пикин?

— «Но где же та молния, что лизнет вас своим языком? Где то безумие, что надо бы привить вам? Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он — эта молния, он — это безумие!».

— Я читал Ницше, Пикин. Его «Бог умер» меня изрядно повеселил. А сверхчеловеки — в прошлом. Забудь!

— А ты какой бог? Новый или старый?

— Поясни!

— Ну ты христианский или дохристианский.

— А какой у вас настоящий?

— Ну тот, который всё это сотворил, тот и настоящий.

— Ну а при чём тут христианский, если он был после «до»?

— Ну, а Христос твой сын?

— Какие сыновья могут быть у Творца? Я ВСЁ! Мне никто не нужен.

— Ну нам же нужен твой представитель на земле?!

— Это вы себе сами придумывайте. Тут я «умываю руки»…

Бог вдруг вспыхнул необъяснимо ярким светом и растворился в нём.

В мозгу Пикина наступил мрак бездны. Без дна…

 

ШЕСТОЙ ПАЛЕЦ

Глава вторая

Напротив Пикина сидел человек неземного вида. Он был с огромной брахицефальной лысой головой фантомаса, скошенным ртом и маленькими, широко расставленными глазками. Определить его возраст было очень сложно. По одним признакам ему можно было дать лет двадцать, по другим — лет пятьдесят. Неземной человек заметил изучающий взгляд Пикина, быстро встал и протянул свою руку.

— Аркадий Макушенко! — произнёс он голосом недавно родившей женщины. Его рука тоже была аномальной: сбоку кисти, возле мизинца, неуклюже торчал недоразвитый шестой палец.

— Андрей Романович! — Пикин с внутренним отвращением пожал его влажную и пухлую кисть. Неземной Семён тяжело сел, спрятав за стол своё грузное и короткое тело.

«Наверное, педераст», — мелькнуло в голове Пикина.

В конце длинного стола, за которым с обеих сторон разместилось человек тридцать, раздался мужской голос с сильными нотками волнения:

— Друзья! Мы открываем первое заседание Северо-Западного отделения партии «Демократический Союз». Центр нашей организации находится в Москве под руководством известной диссидентки Валерии Новодворской. Нам предоставлена полная свобода действий в рамках устава и программы партии. Для начала — познакомимся, поэтому каждый должен представиться и сказать несколько слов о себе. Что его привело в нашу организацию? Начнём по очереди слева от меня.

На знакомство ушло около двух часов. Публика была разная, в основном техническая и творческая интеллигенция, человек пять студентов и пара рабочих. Все волновались, чувствуя историческую ответственность первой полулегальной антикоммунистической организации. Пикин тоже нервничал и размышлял:

«Господи, что меня сюда занесло. С точки зрения логики, это абсурд. Я вступаю в антикоммунистическую организацию в стране, где уже семьдесят лет правит одна партия. Где невозможно сделать лишний шаг, высказать свободную мысль, чтобы не попасть под колпак КГБ. Ещё вчера можно было «сесть» за прочтение «не той» книги или «антисоветского» стихотворения. Горбачёв объявил «гласность» и «перестройку», но никто не знает границ этих понятий. Я, наверное, тоже с какой-то аномалией, как этот с шестью пальцами, только моей аномалии не видно — она в голове. А может, я человек, который способен на жертву, на подвиг ради идеи?…

Мне двадцать шесть, я ещё не испытал в своей жизни настоящей любви. До окончания института рукой подать. Ведь выпрут меня оттуда. Как ни как, а институт-то имени Крупской — жены коммуниста с партбилетом номер один.

Может, это судьба? Может, она пытается вывести меня на мой единственный путь? Может, именно здесь мне суждено встретить и свою любовь, и свою идею…».

Мысли в голове Пикина бежали длинной строкой без знаков препинания и с опечатками.

Через неделю Пикин уже участвовал в неразрешённом властями митинге у Казанского Собора. Народу было около двух тысяч, толпа не помещалась на небольшой площади и выдалась аппендиксом на проезжую часть Невского проспекта, парализовав движение. Пикин раздавал листовки с резкой критикой коммунистического режима. Когда он увидел приближающихся к нему милиционеров с резиновыми дубинками, которые народ успел окрестить «демократизаторами», то поспешил бросить листовки вверх над толпой и скрыться в плотной массе опьянённых глотком свободы ленинградцев. Но этот момент был для него не самым запоминающимся. Запомнилось другое.

Недалеко от него стояла Екатерина Подолина, член координационного совета и один из лидеров ДС, симпатичная тридцатилетняя женщина, на чей высокий бюст заглядывались многие партийцы. Когда к ней подошёл щупленький лейтенант милиции и попросил прекратить агитацию, она лёгким движением руки сбила с головы лейтенанта фуражку, которая тут же была затоптана толпой. Лейтенант обречёно посмотрел на утраченную часть мундира. Казалось, он хотел заплакать, но вдруг вспомнил, что он офицер, и, схватив оборзевшую демократку за руку выше локтя, повел её в омоновский автобус. В автобусе уже скучало человек десять дээсовцев. Подолина не сопротивлялась, на её лице читалось удовлетворение от случившегося обстоятельства. Пока Пикин глазел на поразившую его сцену оскорбления стража порядка новой демократкой, его подхватили два крепких омоновца и потащили в другой автобус с решётками и зашторенными окнами. Сильный удар по рёбрам он перенёс стойко…

Через двадцать минут почти весь состав питерского ДС сидел в ленинской комнате ближайшего отделения милиции. Всем оформили штрафы «за хулиганство» и выпустили. В протоколе на Пикина была идиотская фраза: «вырывал куски асфальта и бросал в сотрудников милиции».

Вечером этого же дня зарубежные радиостанции «Би-би-си» и «Радио Свобода» бодро вещали о прошедшем митинге. Были обозначены и фамилии трёх лидеров питерского ДС: Подолиной, Рыбкина, Тереховича. Пикин выключил радиоприёмник, испытывая прилив торжества и волнующего чувства — ведь о нём тоже было сказано: «Было задержано двадцать пять человек». Он был один из этих двадцати пяти — «Тоже посчитали!..».

Фамилии лидеров ДС всё чаще стали мелькать в местной прессе и на зарубежных радиоголосах. Пикина удивляло, как это всего тридцать человек способны устроить шум на весь мир.

На одно из очередных заседаний пришли новые кандидаты в партию. Это была группа из двух ребят лет семнадцати и девушки лет шестнадцати, влюблёно глядевшей на обоих своих друзей. Лидером группы был Эдуард Гадосик, очень похожий на молодого Маркса. Его длинные, чёрные, вьющиеся волосы очумело торчали из небольшой головы, а не по годам густая растительность на лице переходила в бороду, закрывавшую тонкую шею. Было видно, что моется он редко и ведёт образ жизни хиппи. Его спутники отличались относительной опрятностью. Гадосик заявил, что на вступление в питерский ДС их благословила сама Новодворская. Несмотря на это, их приняли только кандидатами, учитывая их молодость и, наверное, весьма анархический вид. Эта анархическая тройка очень скоро сделала «бомбу». Она была в виде самиздатского журнальчика «Демократическая оппозиция», в котором авторы, не стесняясь в выражениях, опубликовали пошлое стихотворение, посвящённое Ленину. Осознавая последствия таких выходок, «анархистов» вызвали на собрание и отчитали. Они по-детски радовались тому, что стали центром внимания, и не по-детски резко и цинично хамили возмущенным однопартийцам, при этом записывали полемику на магнитофон.

Всё это не стоило бы нервной энергии, если бы эта тройка выпустила журнальчик не под «шапкой» ДС. Партийцы не зря волновались — через два дня начались вызовы на допросы в КГБ, а Гадосик и его спутники бесследно исчезли. Говорили, что их исчезновению способствовали «Бедные родственники» — организация евреев-отказников, добивающихся легального выезда из СССР в Израиль.

4 сентября 1988 года резолюцией собрания журнал перестал являться печатным органом Северо-Западного отделения ДС. Для создания нового печатного органа была создана редколлегия, в которую включили и Пикина.

Партийная жизнь кипела. 30 сентября Ленгорисполком разрешил проведение митинга на стадионе «Локомотив» на тему: «Какой должна быть реформа политической системы?». Под листовкой, приглашающей на митинг, подписывается ряд организаций и групп: «Вахта мира», «Движение за многопартийность», «Доверие», «Закон и справедливость», «Инициативный комитет народного фронта Ленинграда», «Клуб психической культуры», «Оптималист», «Ленинградская группа Международного общества прав человека», «Рабочая группа клуба демократизации профсоюзов», «Свобода передвижения», «Социал-демократический союз», «Христианско-демократическое объединение «Человек».

Митинг проходил 7 октября в день Конституции СССР под бело-сине-красным флагом при многотысячном скоплении народа. Пестрели плакаты: «От неприкаянности — к России», «Демократизация — через многопартийность», «Плюрализм — да, тоталитаризм — нет!». Прошёл сбор подписей под требованием снять имя Жданова с карты города. Пикин, отвечавший за поднятие флага «царской России» на флагштоке стадиона, впервые почувствовал, что коммунисты сдают свои позиции, и годы их правления на излёте.

9 октября вышла «Ленинградская Правда» с критическим репортажем о митинге «Игра в одни ворота», заканчивающимся словами: «Перестройка — тоже революция. И для того, чтобы не дать захлебнуться ей в потоке слов, нужно идти к людям, в гущу народных масс. Чтобы научить их отличать демагогию от истины».

Коммунисты не пошли в массы, они предпочли сползти с политической арены тихо и подло.

Генерал-полковник КГБ Чернин Юрий Нилович, быстро бегая глазами по машинописному тексту, читал докладную записку аналитического отдела, составленную на основе агентурных донесений и видеозаписи:

«…Общий настрой выступавших был оппозиционным и враждебным к советской власти. Наиболее радикальные и экстремистские заявления с явной антисоветской и антикоммунистической направленностью одобрительно поддерживались подавляющей частью толпы». Чернин поднял голову, устало провёл ладонью по лицу.

— Ну что вы думаете, Валерий Альбертович, по этому поводу, по этому бар-рдаку! — прорычал Чернин, обращаясь к своему коллеги, подполковнику КГБ Маканину.

— Я, товарищ генерал, в политическом отделе недавно, и мне сложно разобраться в происходящем.

— Ты, Валера, не юли. Представление на присвоение тебе звания полковника уже ушло в Москву, и судьба его зависит от твоих успехов на политическом фронте борьбы. Что Москва скажет о нашей работе после этого антисоветского шабаша? Мы ещё не успели расхлебать антисоветские выходки демсоюза. Кстати, у них в программе роспуск КГБ — не боитесь остаться без работы?

— В Москве, товарищ генерал, митинги покруче наших.

— С этим они у себя сами разберутся, а вот за наш митинг, который освещают уже все враждебные радиоголоса, спросят с нас.

— У нас, товарищ генерал, почти во всех оппозиционных организациях есть свои люди, мы контролируем процесс.

— Какой процесс мы контролируем? Нам надо управлять процессом, а не ждать, когда эта бомба взорвётся. У вас для этого всё есть. Скажите, чего не хватает, чтобы развалить это осиное гнездо?

— Партия объявила «перестройку» и «гласность», товарищ генерал, появление пены неизбежно. Если мы пойдём на радикальные меры, начнём горлопанов сажать в тюрьмы, то мы сделаем из них мучеников и разозлим народ. Экономическое положение в стране плохое, народ недоволен. Мы пожнём социальный взрыв. Так думают и в Москве, — отчеканил подполковник и смахнул пот со лба.

— Эх, Валерий Альбертович, я пережил смерть Сталина, снятие Хрущёва, но всегда была хоть какая-то ясность, вплоть до Андропова. Сейчас я теряюсь и многое не понимаю.

— Горбачёв, товарищ генерал, человек Андропова.

— Да знаю я, что он человек Андропова. Это меня и удивляет.

— Юрий Владимирович не мог ошибиться в выборе. За всю историю СССР у нас сейчас самое русское Политбюро, и это заслуга Горбачёва.

— Молоды вы ещё, Валерий Альбертович. Я ничего хорошего от такой национальной политики не жду. Что мы будем делать с национализмом и сепаратизмом в республиках?

— Не понимаю, товарищ генерал…

— Не читали вы лучшего специалиста по национальному вопросу. А он говорил, что русским неудобно бороться против национализма, потому что эта борьба будет воспринята как русский шовинизм. Противостоять националистам лучше нерусскими руководителями, а вот теперь кроме Шеварднадзе у нас представителей республик в Политбюро и нет. Политика вещь тонкая, Валерий Альбертович, особенно в многонациональной стране.

— Извините, товарищ генерал, а кто этот лучший специалист по национальному вопросу?

— Сталин, Валерий Альбертович, — тяжело вздыхая, произнёс седой генерал, — Сталин.

— Когда я учился, товарищ генерал, нам Сталина не цитировали и вообще редко упоминали.

— Я знаю. Скажите-ка, товарищ подполковник, насколько просматривается влияние зарубежных спецслужб на эти антисоветские организации?

— Прямых контактов с агентурой не установлено. Частые контакты есть только с так называемыми правозащитными организациями, которых курируют ЦРУ и «Моссад».

— Я слышал, что среди этих «оппозиционеров» много евреев. Поработайте с антисионистским отделом, может, там что-то прояснится.

— Среди них действительно много евреев, но эту тему лучше не поднимать и не указывать в отчётах для Москвы.

— А что так? — прищурившись, бросил Чернин, набивая трубку табаком.

— Видите ли, товарищ генерал, сейчас идёт активная борьба с проявлениями антисемитизма в силовых структурах. Просто мой приятель в курсе этих дел и предупреждал меня быть поосторожнее с еврейским вопросом.

— Это что новая линия партии?

— Пока вы были в отпуске, пришло распоряжение сократить штат антисионистского отдела и все дела этого отдела передать Москве без копирования.

— То есть это означает ликвидацию отдела, — Чернин сделал глубокую затяжку и медленно выпустил струю дыма на портрет Горбачёва, стоящий на его столе в позолоченной рамке, который подарил ему сын в день рождения.

— Всё идёт к этому.

— А вы говорите «самое русское Политбюро». Теперь мне ситуация стала понятней. Идите, Валерий Альбертович и работайте, как вам подсказывает долг и политическая интуиция. Вам служить при новом режиме, а мне пора проситься на пенсию, — в голосе генерала проскочили нотки смертельной усталости и разочарования. — Идите.

Маканин взял папку с зелёного бархата массивного дубового стола и бодро, по-военному вышел из кабинета. В коридоре он встретил Людвига Ивановича Азарова. Это был интеллигентный, учтивый человек лет шестидесяти, с повадками лисы. При встрече с ним все сотрудники КГБ предпочитали улыбаться и смотреть прямо в глаза, после чего вытирали пот со лба и боролись с дрожью в голосе. Людвиг Иванович не был даже генералом, он был простым психофизиологом, только вот приписан он был к полиграфу, то есть к детектору лжи, через который хоть раз в жизни прошёл каждый сотрудник КГБ. Маканин с Азаровым встречался чаще, так как ещё год тому назад работал во внешней разведке. И после каждого возвращения на Родину проходил через детектор лжи. Маканин жаловался жене после проверки на полиграфе: «Чувство не из лучших, возникает такое впечатление, как будто тебя публично изнасиловали, и хочется как можно скорее смыть следы от присосок и контактов». Людвиг Иванович увидел Маканина и, задержавшись перед дверью начальника архивного отдела, бодро его поприветствовал.

— Валерий Альбертович, что-то я вас давно не видел на «пытке», — оголив в улыбке свои прокуренные зубы, затараторил главный специалист по потёмкам чекистских душ, — ну простите старика за грубый юмор. Я слышал, вас перевели на усиление политического отдела. Как на новом месте?

— Пока не жалуюсь.

— Когда будете обмывать очередное звание, не забудьте старика пригласить. Люблю выпить, как говорят армейские генералы, «в узком кругу ограниченных людей», — засмеявшись и сверкнув хитрыми глазами, обозначил свою осведомлённость «Мефистофель». Автором этого прозвища был Чернин. Они служили вместе с Азаровым ещё со времён НКВД.

— Обязательно приглашу.

— Не врёте, батенька? А то про меня всегда забывают — не любят меня. Я понимаю, я бы сам себя не пригласил на свой праздник. Что поделаешь, кому-то надо делать и эту неблагодарную работу. А вы головные боли, батенька, не терпите, это вредно. По капсуле ноотропила три раза в день вам не помешает, это у вас от усталости башка трещит. Попробуйте, потом мне скажете о результате.

— Спасибо, доктор, предписание выполню.

Они крепко пожали руки и, улыбаясь, расстались. Маканин даже не стал спрашивать, как он узнал о его головных болях, которыми он действительно мучается уже несколько месяцев и перепробовал все известные средства. О редких способностях «Мефистофеля» ходили легенды, поговаривали, что он вхож во многие кабинеты и дома людей большой власти.

Рабочий день генерала Чернина заканчивался. Он открыл сейф, достал початую бутылку армянского коньяка и медленно опрокинул серебряный штоф. Затем налил ещё и, чокнувшись с маленьким бронзовым бюстиком Сталина, стоявшим в глубине сейфа, дерзко и зло произнёс:

— Просрали государство мы, товарищ Сталин! Просрали!

Чернина не переставала удивлять фигура Горбачёва, его стремительный взлет…, больше всего поражала личная поддержка Андропова… Неужели больше не из кого было выбирать? Ведь Горбачёв при его университетском образовании был косноязычен, а его неправильное произношение просто смешит народ. Да и заслуг никаких… Даже напротив… После того, как он стал курировать сельское хозяйство, сидя в ЦК КПСС, мы стали закупать зерна в Америке в два раза больше, кризис сельского хозяйства углублялся, а его — в Политбюро, а ему — поддержка руководства КГБ… Тело Черненко ещё не остыло, а он уже был назначен генсеком. А эта удивительная любовь к нему западных политиков, эта странная поддержка Тэтчер: «мы с ним сработаемся»? Экономика страны трещит по всем швам, авторитет партии падает, а он разъезжает по зарубежью. Вместо того, чтобы накормить народ и почистить ряды партии, он объявляет «гласность» и «перестройку»…

Чернин нередко впадал в длительные размышления о личности Горбачёва и новой линии партии, но никогда в своих мыслях не доходил до конца. Он боялся прийти к страшному выводу об умышленном назначении Горбачёва в целях смены политического режима. Он боялся этой мысли, потому что не знал, что в этом случае надо делать? К кому апеллировать, кому докладывать?…

На рабочем столе электротехника больницы № 31 Андрея Пикина раздалась трель телефона. Звонил начальник отдела кадров. Через десять минут Пикин стоял в огромном кабинете с шестиметровыми потолками и двумя огромными окнами, из которых бил яркий солнечный свет. Ослепленный Пикин не видел человека, сказавшего:

— С вами, Андрей Романович, хотят поговорить. Проходите к столу.

Дверь тихо закрылась, и Пикин покорно пошёл к столу, чувствуя накатывающееся волнение. За столом в кресле хозяина кабинета сидел мужчина лет сорока пяти, плотного телосложения, со следами многолетней рутинной кабинетной работы на усталом лице. Он привстал и пожал руку Пикину.

— Я майор КГБ Сикорин Игорь Викторович. Надеюсь, вам не надо объяснять, о чём мы с вами будем говорить?

Пикин по тону голоса майора понял, что разговор предстоит серьёзный, и предпочёл сразу занять жёсткую позицию.

— Я, товарищ майор, в организацию вступил по своим личным убеждениям. Насколько я понимаю, объявленная Горбачёвым гласность не запрещает быть демократом.

— Ради Бога, будьте демократом. Но зачем вам, молодому человеку, такая компания?

— Что вы имеете ввиду?

— А вот смотрите сами, — майор достал из папки лист с машинописным текстом. — Вот ваши лидеры. Рыбкин, отсидел семь лет не за политические убеждения, поверьте мне, а за банальную кражу и порчу исторических памятников. Терехович отсидел три года и тоже не за то, что он там что-то снимал на своём Ленфильме, а за кражу и мошенничество. Подолина вообще тёмная лошадка, замечена в контактах с сотрудниками ЦРУ.

— Почему я должен верить вам? О Солженицыне и Сахарове говорят не лучше.

— Можете не верить. Вот почитайте весьма убедительный материал.

Пикин взял протянутую газету; фломастером был обведен заголовок «Тени с улицы Кайзера». В статье рассказывалось о связи Международного общества прав человека (МОПЧ) с Народно-трудовым союзом (НТС), который давно сотрудничает с зарубежными спецслужбами. Лидер питерского ДС Рыбкин был ответственным секретарём МОПЧ.

— Но если Рыбкин шпион, арестуйте его.

— Всё не так просто, Андрей Романович. Мы с вами ещё об этом поговорим. Газетку оставьте себе.

Сикорин встал и крепко пожал руку Пикину.

— Да, чтобы у вас не было неприятностей на работе, давайте скажем, что я с вами беседовал о вашем бывшем знакомом, который находится в розыске. И, надеюсь, вы понимаете, что о нашем разговоре никто не должен знать, особенно ваши партийцы.

Пикин кивнул головой и на отяжелевших ногах вышел из кабинета, застав за дверью бледного начкадрами, быстро нырнувшего в свой кабинет.

— Товарищ майор, — виновато покашливая, промямлил старый кадровик, — мы того…, можем его уволить. Он живёт далеко от работы и частенько припаздывает.

— Никаких увольнений! Пусть работает. Сейчас он пока диссидент-любитель, уволите, станет профессионалом. Он же лимитчик, потеряет место в общежитии, друзья партийцы обогреют, пристроят, сделают своим с потрохами. Кажется, не дурак, должен разобраться сам, куда вляпался, а мы ему поможем в этом.

— Кстати, от вас давно нет отчётов о новом главвраче. Не ленитесь! Гласность, гласностью, а работать надо, не мне вам объяснять…

Сикорин сел в служебную «Волгу» и медленно выехал за ворота больницы, продолжая анализировать разговор с Пикиным.

«Этот тип людей я знаю. Такие сначала пугаются, потом быстро приходят в себя. Этого испугом не возьмёшь, он воин, а не солдат. Его вербовать надо деликатно, надо убедить. Но кто даст время на переубеждения? Начальство требует толкового и перспективного осведомителя. Один в их партейке уже есть, но он туповат, на интриги и тонкие ходы не способен… Из этого бы получился, но чутьё подсказывает, что не дадут время на обработку. Биография его чистая, кроме декадентских стишков ничего порочного. По старинке — с наездами и запугиванием — тут не будет желаемого результата. Да и запуганные работают плохо, дёргаются, многие спиваются, вычисляют их быстро. Мы и не заметили, как выросло новое поколение, которое от марксизма тошнит, а чего-то другого предложить не можем — зато им предлагают другие. Неужели трудно нашить джинсов, завалить жвачкой, сделать музыкальный канал с их рок музыкой, чтобы они не доставали всё это с трудом, презирая своё государство. Хотят многопартийность — сделайте ещё пару партий, пусть играют в демократию. На одних запретах далеко не уедем. Уже довыпендривались. Не кончится добром эта «перестройка»… Хотя Горбачёв человек Андропова; может, я уже не догоняю ход мыслей руководителей страны. Может, есть грандиозный план?…»

На яме машину тряхнуло — геморрой острой болью напомнил кабинетному майору о себе. Он сразу вспомнил о враче, которого рекомендовал шеф.

Пикин понимал, что встреча с сотрудником КГБ неизбежна и что его обязательно будут вербовать. Опыт отмазки от вербовки у него уже был в армии, когда особист предложил рядовому Пикину «стучать». Тогда Пикин прибёг к хитрости, сказав, что он с детства разговаривает во сне. Естественно, особисту такой осведомитель не подходил. На втором году службы от подвыпившего офицера Пикин узнал, что старый особист владеет уже утраченным, в силу появления диктофонов, искусством: в кармане он носил маленький блокнотик и огрызок карандаша. Во время нужного разговора он держал руку в кармане и записывал в своем блокнотике беседу. Он мог это делать как правой, так и левой рукой. Школа!

Пикин знал, что от кагэбэшника ему легко отвертеться не удастся и придётся идти на конфронтацию с неизвестными последствиями. Жизнь готовила испытание, судьба завязывала первый узелок, который будут затягивать мастера, привыкшие к победам над покорным народом.

Пикин решил не говорить партийцам о встрече с кагэбэшником, предпочтя дождаться развязки да и повнимательней присмотреться к руководству партии. Нравился Пикину тихий и рассудительный Юлий Болучев, член координационного совета партии. Внешне он был чем-то похож на Якова Свердлова, чей портрет висел в приёмном покое больницы, в которой работал Пикин. С этим портретом была забавная история. Один из поступивших больных — дедуля лет под девяносто — увидев портрет, иронично сказал: «А я Яшку-то живым видел, когда его рабочие на митинге в Орле булыжниками изувечили. После чего он слёг и помер. А в книжонках пишут, что он на митинге простудился, воспаление лёгких подхватил. Не издох бы в девятнадцатом, его бы всё равно порешил Сталин в тридцать седьмом. Тогда многих жидков постреляли. Врут собаки, всё врут и нонешные врут! Стрелять-то теперь некому — помойку развели… Пора помирать. Устал я, даже говорить не хочу». От этой тирады деда у дежурного врача Нейшлоса Зелика Хаимовича, сына первой волны большевиков, случилась лёгкая истерика.

Дедуля на следующий день умер. Пикин поверил его словам: не было смысла врать ему, уставшему жить. К тому же, родственники сказали, что дедушка служил в секретно-оперативном отделе Объединённого Главного Политического Управления (ОГПУ) и был членом партии большевиков с 1918 года.

В двухкомнатной квартире, приспособленной для штаба Северо-Западного отделения партии «Демократический союз», царила тишина. Болучев, придерживая пальцем очки, вычитывал очередную листовку партии, которую готовили к обсуждению. Рядом с ним сидела его жена, такого же маленького роста и тщедушного телосложения, тревожно поглядывая на своего революционера сквозь маленькие очки. Она не была членом партии, а забежала на минутку взять деньги у мужа на новые очки для сына. Их двенадцатилетний сын сидел в дальнем углу с разбитой губой, грыз ногти и пытался рассмотреть помещение, сильно щуря глаза. Его побили дворовые мальчишки, разбили очки. Перед глазами Пикина была типичная интеллигентная ленинградская семья очкариков. По этому поводу Пикину вспомнилась шутка приятеля, воспитателя в детском саду. Почему в садике половина детей в очках, а другая без? Да потому, что вторая половина забыла их дома.

Пикин дождался, когда отец-революционер освободится от партийных и семейных забот.

— Юрий, я хотел бы с вами поговорить.

— Да, пожалуйста, Андрей, к тому же, я хочу прогуляться — устал сидеть. Они вышли на улицу и побрели по скверику, шурша первой листвой осени. Пикин рассказал Болучеву о своих сомнениях в отношении судимости лидеров партии Рыбкина и Тереховича.

— Насчёт Тереховича я, Андрей, ничего точно сказать не могу, а вот Рыбкин точно за политику сидел. У него и родители сидели за политику, он даже в тюрьме родился, — осторожно ронял слова Болучев.

— Тогда зачем солидным газетам так грубо врать, когда враньё их легко опровергнуть?

— Видишь ли, Андрей, ведь когда антисоветчиков ловят на политической деятельности, им ведь стараются повесить уголовные дела или приписать психическое заболевание. У нас официально политзаключённых нет. Я думаю, что с руководством партии у нас всё нормально. Меня вот наша молодёжь больше беспокоит, как бы чего не выкинули. Ты почти их сверстник, присмотрел бы. Ведь нам с ними работать и ответственность делить.

— Хорошо, в меру свих возможностей присмотрю.

Спокойный и рассудительный тон Болучева пригасил сомнения Пикина. Да и данное поручение старшего товарища приободрило. Пикин не ждал от своего участия в первой антисоветской партии каких-либо дальнейших благ. Он был глубоко уверен, что после падения власти коммунистов Россия пойдет семимильными шагами к своему процветанию. Что не будут русские мужики и бабы гробиться за гроши в колхозах и совхозах, а будут, как европейские или американские фермеры, иметь свою землю и трактора, разъезжать на личных автомашинах. Ему почему-то было жалко именно сельскую часть России. Пролетариат не вызывал в нём сочувствия, может, потому, что он вырос в селе и хорошо знал его нужды.

Опасения Болучева в отношении молодёжи оправдались. Через две недели на собрании было объявлено, что один из молодых кандидатов в члены партии, парень лет двадцати из пригорода, написал на автобусной остановке краской: «Смерть коммунистам!». Автора крайне экстремистской надписи искали кагэбисты области и города. Серьёзность положения осознавали все. Проблему разрешил сам автор несвоевременной надписи, предложив забрать своё заявление в партию и нигде не упоминать о своём контакте с ДС. При этом благородном поступке его пролетарское лицо бунтаря просияло трогательной крестьянской искренностью.

В пятницу майор Сикорин позвонил Пикину на работу и предложил к шести часам вечера подъехать к гостинице «Октябрьская». Пикин уже прошёл ликбез начинающего революционера с помощью старших наставников-партийцев и знал, что на встречу лучше приходить раньше минут на двадцать, чтобы лучше осмотреться на местности, постоять в сторонке. Можно дополнительно собрать немало информации: человек, возможно, назначил встречу ещё кому-нибудь на этом же месте, но пораньше; или с кем-то распрощается перед вашим приходом; подъедет ли на автомобиле и т. п. Пикин не пренебрёг наставлениями, и за двадцать минут до назначенного времени уже стоял в стороне от центрального входа в гостиницу, борясь с мелкой дрожью волнения.

Сикорин приехал на десять минут раньше на своей служебной «Волге» и, оглядываясь, прошёл в холл. Пикин последовал за ним. Майор показал удостоверение администратору, и тот выдал ему ключ. Когда Сикорин повернулся и увидел перед собой Пикина, то вздрогнул от неожиданности. Пикина это удивило.

— Ты? Что так рано? — смущенно произнес майор, вглядываясь в Пикина.

— Боялся опоздать. Я не люблю опаздывать, поэтому всегда выхожу с запасом, товарищ…

Пикин умышленно заставил Сикорина ещё раз поволноваться, пытаясь произнести его звание. В голове и сердце Андрея что-то произошло, когда он увидел, как майор вздрогнул, неожиданно увидев его. Тело Андрея уже не тряслось мелкой внутренней дрожью, оно налилось теплом покоя, а дух медленно наполнялся силой и даже дерзостью. Сикорин как опытный психолог это увидел.

Они молча поднялись в лифте на третий этаж и долго шли по длинному коридору гостиницы, размеренно ступая по вишнёвой ковровой дорожке. Сикорин открыл двери, и они вошли в одноместный номер. Пикин сел в дальний угол на одиноко стоящий стул. Майор зашёл в ванну, включил воду. Сквозь шум Пикин услышал, как щелкнул электромагнит прижимного механизма магнитофона. Сикорин вышел, обнюхивая пальцы рук, сел на кровать, полуразвалившись.

— Мыло вонючее, не люблю индийское мыло, у меня на него аллергия.

Комнату освещала только настольная лампа, окна были наглухо закрыты чёрной бумагой и занавешены тяжёлыми шторами. Обстановка была интимно-фронтовой. Майор долго смотрел на Пикина, затем позвал к себе медленным жестом ладони. Пикин вдруг почувствовал, что волнение и дрожь вновь возвращаются в его тело. Он мог ожидать чего угодно, но не такой ход событий: оказаться в конспиративном номере гостиницы наедине с голубым кагэбэшником. Майор продолжал смотреть на Пикина. Пикин же быстро обдумывал способ сопротивления на тот случай, если майор озвереет. Его взгляд остановился на мощном стеклянном графине, который стоял на журнальном столике на расстоянии вытянутой руки. Сикорин этот взгляд поймал.

— Андрей Романович, пожалуйста, присаживайтесь поближе на этот стул, — бодрым голосом произнёс заволновавшийся майор.

Сикорин не был гомосексуалистом, он решил отыграться на Пикине за дерзость. Да и спокойствие Пикина его начинало раздражать. Но Сикорин лишний раз убедился в правильности своего первого впечатления от встречи с Пикиным, оценив его как воина по духу. И получить по голове графином от потенциального агента он вполне мог, заигравшись в психологических приёмах. Сикорин даже почесал голову и улыбнулся.

— Вы, Андрей Романович, подумали, что я того?…

— Мелькнула мысль.

— Вы успокойтесь, кроме женщин меня никто не интересует, а в силу моей профессии могу откровенно сказать, никого кроме жены и не было.

— Считайте, что успокоили, — улыбнувшись, бросил Пикин и пересел на другой стул, понимая, что здесь качество записи будет лучше.

— А вы, Андрей, что-нибудь слышали о «главном педерасте города»? — хихикая спросил внезапно развеселившийся майор.

— Нет.

— А ведь он работает у нас, на Литейном.

— В смысле на вас.

— Нет, именно у нас как штатный сотрудник в чине полковника.

— И как у вас таких держат?

— Хороший сотрудник, потомственный чекист, — почти официальным тоном произнёс внезапно скурвившийся в глазах Пикина майор, закладывающий своего коллегу под служебную запись.

— А зачем вы мне рассказываете довольно серьезную тайну вашего ведомства?

— Никакой тайны нет.

— Как это нет, это почти сенсация для западных радиостанций. Если я об этом расскажу бывшим диссидентам, завтра об этом будут кричать «Свобода» и «Би-би-си». Насколько я знаю, педерастов не берут даже в ЦРУ. А тут целый полковник из КГБ, да ещё «потомственный».

— Умоляю вас, Андрей, ничего не рассказывать, — уже откровенно смеясь, выдохнул Сикорин.

— Да не буду уж. Тем более, я уверен, что вы меня разыгрываете.

— Нет. Дело в том, что «главным педерастом города» у нас называют товарища полковника, заведующего картотекой гомосексуалистов Ленинграда и курирующего это направление. Надеюсь, тебе не надо объяснять, в каких целях это делается.

Сикорин не знал, какое обращение лучше подобрать, и называл Пикина то по имени и отчеству, то по имени. Что лучше подходит к этому странному парню не в смысле психологического контакта, а в смысле определения сути его личности?

— Ладно, повеселились, давай и поработаем, Андрей.

Пикин посмотрел на майора, и они друг друга поняли, столкнувшись взглядами. Обоим нужно было соблюдать правила игры. Сикорин собирает информацию и пытается завербовать Пикина, Пикин наговаривает на магнитофон всё подряд о своей партийной деятельности, к тому же, скрывать было нечего. Главное — отвертеться от сотрудничества, не стать стукачом.

Через два часа беседы они расстались. Пикин знал, что майор отработал свой хлеб, но не достиг желаемого результата — вербовки. Сикорин же окончательно уверился, что Пикина голыми руками не возьмёшь и нужно переходить к банальной схеме запугивания, дождавшись подходящего случая и новых указаний начальства в отношении «детей перестройки». Но один вопрос продолжал мучить майора: почему он вздрогнул, когда, обернувшись, внезапно увидел Пикина?

«Неужели нервы сдали? — раздумывал Сикорин, ища ключи от машины в карманах брюк. — Что-то исходит от этого парня, есть в нём некая сила, то ли от Бога, то ли от сатаны. Так или иначе, Маканин будет недоволен, а полковником он быть хочет, как и я подполковником».

Грудь и голова Пикина наполнялись пьянящей силой с каждым вздохом, ведь он выдержал поединок с представителем самого КГБ! Ему казалось, что в мире что-то изменилось, но об этом изменении и майор, и он только догадываются и ещё не способны назвать имя этой перемены…

 

ПАРТРАЗВЕДКА

Глава третья

Связи генерала Чернина за тридцать лет работы в КГБ стали обширными, но получить информацию о лоббистах нового генсека было невозможно. Ретушированные портреты Горбачёва, без пигментного пятна на лысине, напоминавшего русским патриотам картографические контуры Израиля, висели во всех кабинетах рядом с портретом Дзержинского. Анализировать вслух деятельность нового вождя державы никто не решался, а уж тем более осуждать. Чернин знал, что если он проявит интерес к подробной биографии Горбачёва по служебной линии, то будет уволен на следующий же день. Но зато он хорошо знал, что не менее качественную информацию он может получить от партийной разведки. Эта служба подчинялась только высшему руководству партии, так как занималась сбором сведений о руководителях страны разных уровней от директора колхоза до министра; мощным был у неё и зарубежный отдел. Партийная разведка часто пользовалась услугами КГБ, но никогда не делились своей информацией. У Чернина в этой конторе был давний приятель, с лейтенантских погон они служили во время Второй мировой в военной разведке. Чернин не хотел звонить ему домой или на службу, чтобы не светиться, а предпочёл заехать прямо к нему, на работу. Немалая часть партийной разведки работала под крышей обществ знаний, имевших по всей стране огромный штат лекторов, которые работали или на партийную разведку, или на КГБ. Приятель Чернина, Базунов Николай Евгеньевич, официально числился старшим научным сотрудником отдела истории Западной Европы при Обществе «Знание» Ленинграда, имел прямую связь с международным отделом ЦК КПСС.

Чернин постучал в массивные дубовые двери и, не дождавшись ответа, вошёл в небольшой кабинет с огромным несгораемым сейфом. За скромным канцелярским столом, погрузившись в чтение объёмистой папки, сидел Базунов, поблескивая очками и лысиной. Он что-то подчеркнул красным карандашом на машинописном листе, прошептав под нос: «Истинно. Достоверно. Действительно». Затем захлопнул папку, поднял глаза и сдвинул очки на свой огромный лоб.

— Чернин! Вот не ожидал. Здравствуй, дорогой!

Они тепло обнялись, похлопывая друг друга по спине.

— Ну что, товарищ старший научный сотрудник, пойдем, прогуляемся — нам, старикам, надо больше двигаться.

— Пошли, товарищ генерал, опрокинем по сто фронтовых!

Базунов быстро собрал бумаги со стола и закрыл в сейф.

— Ты почему форму не носишь? Генеральский мундир тебе идёт!

— Ты же знаешь, что форму мы одеваем только по большим праздникам. Куда пойдём?

— Решим, — Базунов поднёс руки к ушам, дав понять Чернину, что его кабинет прослушивается.

Они вышли на Литейный.

— Ты без машины? — прокричал Базунов под грохот проезжающего трамвая.

— Не на служебной же к тебе подъезжать. На своей тоже не решился, тем более я знаю, что без бутылки у нас разговора сегодня не получится.

— Тогда мы, Юра, зайдём к моему приятелю на квартиру, тут рукой подать, пошли в сторону Невского. Приятель сейчас в командировке, попросил присмотреть за его аквариумными рыбками каких-то редких пород. Я в них не разбираюсь, сыплю корм. А за это он разрешил пользоваться его запасами спиртного. Чего у него только нет: и французские коньяки, и шотландские виски. Он работает с иностранными делегациями, обуржуазился. А главное, там прослушки нет, и это в наше время весьма актуально.

— Откуда такая уверенность?

— У него сын в техническом отделе вашей конторы работает.

— Убедительно. А тебя давно стали слушать?

— А как весь этот бардак начался, так и стали пасти.

— Как узнал, что слушают?

— По последствиям одной беседы на троих. Сначала подумал, что кто-то стучать из своих начал. Перепроверялся несколько раз, пока не убедился, что у стен уши выросли.

— Кто слушает, знаешь?

— И ваши, и наши, и чёрт знает кто ещё, Юра. Сейчас всё смешалось…

Вот мы и пришли. Лифта нет, топаем на пятый этаж.

Квартира приятеля Базунова больше напоминала магазин антиквариата. Все три комнаты были заставлены старой, но хорошо отреставрированной мебелью из разных эпох и стилей. На шкафах и столах громоздились подсвечники и часы явно из прошлого века.

— Ты, Юра, не удивляйся, это его жена работала реставратором, поэтому такая эклектика. Год, как умерла. Неплохая баба, но тащила всё, что можно было. Проходи на кухню.

— Сюда бы ОБХСС, а Евгенич?

— Брось ты, это не хищение социалистической собственности, а мелкое воровство. Не мне тебе рассказывать, как у нас грабят государство.

Кухня была просторной и обставлена современно. В углу урчал огромный холодильник. Базунов вошёл с большой картонной коробкой, позвякивающей бутылками, и, блаженно улыбаясь, поставил её на стол. Чернин, разглядывая кухню, вытащил вилку радио из розетки, отключил телефон, зашторил окно.

— Это ты, Юра, правильно, лучше подстраховаться. Что будешь?

— Давай коньячок.

— А какой хочешь?

— Французский.

— Есть «Наполеон».

— Давай «Наполеон».

— А ещё есть, — Базунов начал выставлять бутылки, — водочка «Смирновская», виски англицкие и шотландские, ликёрчики.

— Так мы, Коля, отсюда не уйдем и до утра. Давай водочки по сто и отполируем коньячком.

— Согласен, товарищ генерал.

Базунов, напевая «я встретил вас, и всё былое», извлёк из холодильника баночку чёрной икры.

— Кучеряво живёт твой приятель.

— Я же тебе говорил, что он работает с буржуями. От жены немало антикварных безделушек осталось. Поверь, пользы от него для нашего государства больше, чем вреда. Давай за встречу…

— Хорош коньячок, — цокнув языком, оценил генерал, — а вот водочка не очень, наверное, польского разлива.

— Да, похоже, кто-то ехал через Польшу.

— Слушай, полиглот, что ты там шептал у себя в кабинете за папкой «Истинно. Достоверно. Действительно»?

— А, это из скрижалей Гермеса Трисмегиста.

— А я кроме закона подобия из его изречений ничего и не помню. Как там, «что на верху, то и внизу, и наоборот»?

— Если быть абсолютно точным, то это звучит так «То, что находится внизу, подобно находящемуся наверху, и то, что находится наверху, подобно находящемуся внизу, ради выполнения чуда единства». Я понял так, что ты ко мне по делу, а не за тайной «чуда единства».

— И по делу, Коля, и за тайной «чуда единства». Я хочу у тебя некоторые свои сомнения развеять о «новом».

— Да я бы рад их развеять, Нилыч, но боюсь, что не получится. Что же в вашем ведомстве нет на него досье?

— Если и было, то, думаю, уже нет, да и до московских дел у нас руки коротки. А вот в вашей конторе, я знаю, более горизонтальная структура. Ты же наверняка копался в его прошлом.

— Конечно, копался.

— Что-то есть?

— Есть. Ты не обижайся, но тебе лучше этого не знать. Спать перестанешь, да и что мы можем сделать? Нас, стариков, скоро выкинут, как балласт.

— Ты меня, Коля, не береги, давно уже плохо сплю. Неизвестность хуже. Пойду искать по другим источникам, пока не узнаю.

— Вот этого делать не надо, долго не протянешь. Ты даже не представляешь, какие силы его поддерживают. Они даже голод могут организовать! Страна и так уже на талонах, позор на весь мир. А эти митинги, антисоветские организации… Ещё вчера подобное не могло и присниться. Такое ощущение, что за всем этим один режиссер, и театр у него мирового масштаба!

— Говори. Я своё прожил, может, напоследок что-то ещё успею сделать. Кстати, у нас, похоже, ликвидируют сионистский отдел. Мне это очень не нравится и настораживает.

— Ничего, Коля, мы уже не сделаем. Я пытался зондировать почву. В лучшем случае можно запастись на будущее информацией и отслеживать процесс, но изменить его мы уже не в силах. Всё идет к большой катастрофе.

— Что в худшем случае?

— Рост сепаратизма, межнациональные конфликты, распад страны. Будет всё, что предлагали ещё троцкисты в тридцатые.

— Я так далеко не заходил в своих предположениях. В худшем случае допускал многопартийность, политическую и экономическую дестабилизацию.

— Ты, Николай, оптимист. Ты вот только немецкий знаешь, да и то уже, наверное, забыл. А я ведь кроме английского ещё и французский, и итальянский выучил. У меня есть возможность читать их прессу и слушать радиопередачи. На краткие переводы и стерильные сводки аналитического отдела не надеюсь. Тут по одним каналам три пунктика из программы мне подкинули. Цитирую по памяти: «Первое — системный развал существующего политико-экономического устройства. Второе — переворот и форсированное внедрение рыночной экономики по типу «дикого капитализма» периода первоначального накопления капитала. Третье — провоцирование хаоса и неразберихи как средства мобилизации масс на борьбу с властью под лозунгами о восстановлении социальной справедливости». Вот, Юра, как хитро сформулировали.

— Так это же, Евгенич, две гражданских войны!

— Первая, думаю, будет без крови. Народ купят обещаниями и капиталистическими побрякушками. А вот вторая умоет кровью всех.

— И ты так спокойно говоришь об этом?!

— Спокойно, Юра, потому, что уже переболело. Мне не ведомо, что вы там делаете в своем политическом отделе, но знаю точно — качественной информацией вы не владеете. Вот ты уже пять лет, как генерал, и что нового тебе открылось? Вас бросили на борьбу со всякой диссидентской швалью. Вы в ней и утоните. Власть, генерал, не массы берут, её берут сверху, и ты знаешь это, но как марксист боишься в этом признаться, боишься обрушить лубочную историю партии. Да, Юра, чтобы сменить власть в нашей огромной стране достаточно сговора десятка людей. Ты что, забыл как ставили Хрущёва, а потом Брежнева?

— Но мы не меняли идеологию и строй. Не провоцировали волнения и гражданскую войну.

— Но мы, генерал, пришли к тому, к чему пришли. И как бы ты не анализировал сложившуюся ситуацию в рамках марксизма-ленинизма, причин не найдешь, тут нужно мыслить как специалисту по истории заговоров и переворотов. Для тебя, надеюсь, не новость, что октябрьский переворот семнадцатого делал не пролетариат. Так вот, и этот переворот будут делать не ваши уличные и митинговые антисоветчики, они лишь необходимая массовка. Переворот будет сделан сверху, а новые кадры будут черпаться из недр партии, из её гнилой сердцевины. Да и в вашей системе продажные суки найдутся. По какому принципу мы подбирали кадры?! Нам нужны были покорные холуи режима, громко орущие о великой партии и клянущиеся в верности марксизму-ленинизму. Нас даже не интересовало, насколько они искренни, главное, чтобы была чистой биография и были рабоче-крестьянские корни. Сталин подбирал профессионалов, людей государевых, вот на этих людях ещё что-то и держалось. На таких людях могла работать даже хреновая система. А какое поколение управленцев взрастили мы?! Надо же быть реалистом.

— Ты рассуждаешь так, как будто ты не коммунист, как будто не представитель интересов партии!

— Я, Юра, самый настоящий коммунист, я служу интересам народа и государства. В крайнем случае, я так понимаю свою роль. Просто в силу своих профессиональных интересов и осведомленности я знаю больше, чем положено знать мне. Ведь наша система и ваша строились по принципу разделения информации на такие дозы и направления, чтобы невозможно было иметь представление о целом. Ну, если у тебя в руках шестерёнка или даже три, разве ты сможешь определить, от какого они механизма, от какой системы? Даже если у человека руль в руках, это ещё не значит, что он знает принцип работы остальных систем. И будут ли повиноваться колёса рулю, когда машина поедет.

— Ну, пока ехали, и всё работало.

— Куда мы ехали?! Мы стояли, Юра, и грелись в кабине. А вот сейчас машина поехала, и все, у кого есть механизмы воздействия на её движение, попытаются ей управлять. И что самое интересное, многие обнаружат, что их рычаги не работают, их рули не рулят, так как на месте передаточных узлов зияют пустоты.

— Если честно, я это уже начал чувствовать. Неужели ты прав?!

— Наш генсек требует «нового мышления». Вот я и мыслю по-новому, всматриваясь во всю систему и вижу, что режим работы для двигателя задан такой, что он уже начал резонировать и скоро пойдёт в разнос. И сидящий ближе всех к двигателю об этом знает, но молчит, потому что у него есть дверь, в которую он в критический момент выскочит.

— Выкладывай о «новом», не томи душу.

— Чёрт с тобой. Давай по пятьдесят коньячку под лимончик, для храбрости.

— Наливай!..

За окном уже стемнело. Чернин курил трубку и слушал Базунова:

— Я когда первый раз эту информацию получил в сжатом виде, не поверил. Его возлюбили на Западе — почти единодушно во всех солидных изданиях Европы о «Горби» только комплиментарные статьи, включая США. Тут я стал перепроверять, и всё сошлось. В шестьдесят шестом году он с женой Раисой был приглашён во Францию французским бизнесменом прокоммунистических взглядов Жаном-Баптистом Думенгом. Они приехали вместе с группой других советских туристов, но когда официальная часть посещений фабрик для обмена опытом закончилась, Горбачёвы решили отдохнуть независимо. Они взяли напрокат «Рено» и пару недель колесили по Франции. Отсюда всё и началось. Первого секретаря Ставропольского горкома КПСС спецслужбы не могли упустить. Его там пасли и французы, и англичане, и америкашки.

— И на чём их вербанули?

— Они на машине сбили человека. Насмерть. Не знаю, то ли это был несчастный случай, то ли было подстроено. Но факт в том, что об этом знали только они и спецслужбы Франции и Англии.

— А как об этом узнал ты?

— Ты же знаешь, что во Франции достаточно сильная коммунистическая партия, мы поддерживаем некоторые связи ещё со времён Коминтерна. И деньги они получают от нас. Через тамошних коммунистов и копали. Проговорился полицейский, который был свидетелем происшествия. Конечно, полицейским не дали ничего оформить, через пять минут уже подъехали представители французских спецслужб и взяли дело под свой контроль.

— А откуда полицейский узнал, что это был Горбачёв?

— Полицейский из русской семьи эмигрантов первой волны, хорошо знал русский. Говорил, что документы водителя он не видел, тот отказывался что-либо предъявлять, но слышал разговор между супругами и запомнил имена Михаил и Раиса. Мы проверяли всех советских туристов и дипломатических работников, находящихся в тот период во Франции. Было три Михаила, но ни одной Раисы кроме Горбачёвой. И главное — он узнал их по фото.

— Дело было в шестьдесят шестом, Горбачёву было тридцать пять лет. А вы показывали фото в каком году?

— В восемьдесят седьмом.

— Через двадцать один год. Можно и не узнать или спутать. Может, в машине были русские, дети тех же эмигрантов?

— Коля, мы же не идиоты, мы показали фото тех лет!

— А если это подстава, деза в чистом виде? И этого полицейского вам подкинули французские спецслужбы…

— Я бы рад в это поверить. Скоро всё увидим. Я думаю, ещё пару лет, и все агенты влияния, и продавшиеся себя проявят. Не верю я «новому», его говорку, его простоте. Он мне чем-то напоминает хитрого сельского попа, который знает, как заполучить столичный приход. Паскудные времена ждут нас. Наливай!

— После такого детектива не грех и выпить…

Чернин не пьянел, он чувствовал, как мозг сжигал хмель, раскалённый десятками множащихся мыслей и вопросов, одновременно атакующих сознание. Он снял свой серый пиджак, который ему очень шёл, гармонируя с цветом его серых глаз и сединой, и ослабил галстук. Базунов, откинувшись на спинку стула, жевал бутерброд и поглядывал на генерала, наслаждаясь опьянением и растерянностью собеседника.

— Что, Юра, жарко стало?

— Пробило. То ли коньяк, то ли твой рассказ.

— Не паникуй, мы ещё повоюем.

— Есть идеи?

— Есть идеи, как свою задницу прикрыть таким, как мы.

— Излагай.

— Да ничего нового тут не придумать. Лучшее, что мы можем сделать перед тем, как нас выпрут на пенсию, запастись компроматом.

— И как это сделать незаметно? Его же там тонны дел. Кто будет копировать?

— А на всех и не надо. Составь списки наиболее перспективных. Откинь тех, кому за шестьдесят, конечно кроме высокопоставленных персон, далее откинь всякую мелочь.

— В любом случае будет грузовик бумаги.

— Бумагу выносить не надо. Я смотрю ты, Юра, совсем отстал от жизни. Я больше знаю, что у вас происходит, чем ты.

— И чего же я не знаю? Да, есть информация, которая хранится на ЭВМ, но я же не вынесу эту машину или носитель информации.

— ЭВМ, Юра, уже в прошлом. У вас сейчас устанавливают мощнейшие компьютеры, и все бумажные дела переносятся на электронные носители. Для этого оперативно-технический отдел расширили в пять раз. Так вот, грузовик бумажных дел можно вынести в виде дискет. Это пластмассовые штучки размером с портсигар и толщиной с конверт. Таким образом грузовик помещается в портфель. Конечно, ты не сможешь записать эту информацию: к компьютеру тебя никто не допустит. К счастью среди программистов, запихивающих информацию в компьютер, у нас есть свои люди. Беда только в том, что работа поделена между компьютерщиками так, что каждый отвечает за узкий участок работы, за свою тему, и никто не владеет всей информацией. Ещё более сложный вопрос, это пароль доступа к компьютерной базе. Кодированием занимается человек, к которому у нас нет доступа. И последнее: даже если мы решим все проблемы с копированием информации, мы не сможем её вынести, потому что всех, кто работает с компьютерами, проверяют на выходе, раздевая догола. Тут без твоей помощи не обойтись, тебя же не обыскивают.

— Этого ещё не хватало! — искренне возмутился Чернин.

— Давай сделаем так. Ты добудешь пароль доступа к компьютеру и вынесешь дискеты. Остальное мы берём на себя.

— Вынести несложно, а вот насчёт пароля надо думать.

— А ты дела своей конторы уже спёр?

— Да, делишек интересных у нас не так уж и много. Я по старинке уже всё нужное переснял. А вот в вашей конторе кладезь информации. Давай, Юра, напоследок провернём дело века.

— Давай тряхнём стариной. Наливай на дорожку, пора по домам.

— Ты, Юра, ещё трубочку выкури, я хоть понюхаю дымка, а то ведь год, как бросил, — врачи заставили.

— А я-то думаю, что это ты всё время принюхиваешься? Давай выкурю.

— А коньячок допьём, чего на слёзы оставлять…

Базунов остался ночевать в квартире приятеля из-за сильного опьянения. Чернин поймал такси.

Уснуть в ту ночь генерал не смог, его сердце наполняла тревога вперемешку с давно забытым чувством азарта. Он поверил Базунову, потому что его выводы объясняли многое. А самое главное, Чернин понял, что теперь искать правду наверху не только бесполезно, но и опасно.

 

КОГДА ТРЯСУТ АРХИВЫ

Глава четвёртая

К утру у Чернина созрел план первых шагов на пути к компьютерной базе его конторы.

Допив крепкий чай с лимоном, Чернин поднял трубку телефона и вызвал к себе подполковника Маканина.

— Альбертович, пожалуйста, поднимите из архива дела вот на этих трёх человек, я их фамилии написал, возьмите.

— Как срочно, товарищ генерал?

— Можете не торопиться, до обеда устроит.

Расчёт Чернина был прост. Если идёт интенсивный перенос дел на современные электронные носители, то наверняка одно из «актуальных» дел уже в работе. И Чернин не ошибся. Маканин вошёл в кабинет, разведя руками.

— Товарищ генерал, смог доставить только одно дело, остальные в работе.

— Кто с ними работает?

— Сказали, что в техническом отделе, забивают в компьютер.

— Так что ж, времена бумаги проходят.

— Давно уже пора бы всё компьютеризировать, товарищ генерал. Москвичи лет пять как внедрили у себя новую технику.

— Москвичи! Про Ленинград знаете, как говорят: «столица с областною судьбой». У москвичей уже давно современнейшие ЭВМ.

— ЭВМ уже устарели. В мире такой техники каждые пять лет революция.

— Ладно, что нужно, чтобы в нашем отделе появился свой компьютер? А то наш отдел постоянно обделяют техникой, одним телефонам уже лет по двадцать.

— И на наш отдел уже выделили компьютер, только работать на нём некому.

— Я освобождаю вас от текущих дел, поручите их своему заместителю, а сами извольте получить на наш отдел эту технику. И учитесь. Я хочу, чтобы вы без помощников могли бы использовать все возможности этой дьявольской железяки.

— С удовольствием, товарищ генерал! — лицо Маканина расплылось в улыбке.

Чернин тоже улыбнулся, глядя на Маканина, подумав, что в сорок пять лет мужики ещё дети и не перестают радоваться новым игрушкам.

Через неделю Маканин уже щёлкал клавиатурой на новеньком компьютере, который установил в своём кабинете. Чернин стоял за его спиной и внимательно всматривался в экран монитора. Генерал сделал вывод, что перенос информации начался с самых свежих дел и весьма избирательно. Кто стоит за этой селекцией, кто решает, какое дело будет действительно хранится вечно, а какое обречено истлеть и затеряться?

— А найди-ка мне, Валера, дело Швыдкина Михаила Львовича тридцать пятого года рождения.

— Минуточку, товарищ генерал. Вот, пожалуйста, ваш Швыдкин.

— Хорошо, только распечатай мне его и занеси, я буду у себя. И вот ещё, объясните, откуда поступает информация в компьютер?

— Мы подключены к общей базе данных через кабель. Для доступа к базе нужно знать пароль, который меняется раз в неделю. На сегодняшний день пароль из восьми латинских букв «germesss».

— Это хорошо, что доступ через пароль, — задумчиво произнёс Чернин и похлопал по плечу Маканина.

— Товарищ генерал, разрешите поинтересоваться. Тут в одном деле тридцать восьмого мелькнула «Русская фашистская партия». Неужели такая организация была возможна?

— Нет, такой организации в реальности у нас не было. Вы должны знать, что в те времена боролись не только с троцкизмом и сионизмом, но и с теми, кто был «слишком русским». Тот период был сложным, и трудно объяснить словами многое. Чтобы понять, нужно было жить в те времена, и не просто жить, а быть причастным к власти. Вот вам тоже придётся однажды отвечать молодым сотрудникам о днях сегодняшних, и я не уверен, что вам удастся всё разложить по полочкам. «Русская фашистская партия» была в Харбине.

— Про эту я знаю.

— Я в своё время помогал приятелю писать диссертацию на тему РФП. Так вот, до сих пор помню текст их гимна, — Чернин перешёл на шёпот:

С нами все, кто верит в Бога,

С нами Русская земля,

Мы пробьём себе дорогу

К стенам Русского Кремля.

Крепче бей, наш Русский молот,

И рази, как Божий гром…

Пусть падёт во прах расколот,

Сатанинский совнарком.

Поднимайтесь, братья, с нами,

Знамя Русское шумит,

Над горами, над долами

Правда Русская летит.

Вот, такая бодренькая песенка. Я жду вас у себя, — генерал щёлкнул крышкой карманных часов, — опять забыл завести.

Минут через десять Чернин держал в руках ещё тёплые листы бумаги. Он запросил дело Швыдкина, потому что вёл его и помнил на память. Умудрённый опытом Чернин знал, как при смене руководства пропадали страницы из отдельных дел или в них появлялись «пустые места»: аккуратно вырезанные бритвой фамилии и целые абзацы. Дело Швыдкина было не из простых, шло оно с большим трудом из-за обширных и высокопоставленных связей этого дипломата. Следствие остановилось на полпути — Швыдкин скончался от «обширного инфаркта» в камере следственного изолятора КГБ и все тайны унёс с собой.

На первый взгляд, компьютерный вариант дела был полным, правда, встречалось немало опечаток в названиях улиц и написании фамилий. Чернин аккуратно выписывал опечатки, чтобы передать их для исправления. Одна опечатка была даже очень неприятной: в названии города выпала «р», и читалось «Ленингад». Чернину вспомнился случай, когда в одной из крупных газет во время войны случилась ужасающая опечатка: в слове «Главнокомандующий» выпала буква «л», а это слово определяло чин Сталина. Страх был настолько велик, что об этом побоялись доложить Сталину даже самые преданные подхалимы.

Увлёкшись корректорской работой, генерал вдруг на последней странице дела увидел маленькую сноску в скобках: «Дело на доследование передано полковнику С…». Чернин закрыл дело в связи со смертью подозреваемого и по распоряжению начальства. А вот то, что дело было передано на доследование через месяц после того, как Чернин сдал его в архив, было новостью. Этот полковник С. даже ни разу не обратился к Чернину за консультацией, что является обычной практикой при передаче дел. А самое удивительное: дело находилось в работе более трёх месяцев, но в нём не появилось ничего нового, кроме дат приёма и сдачи. К тому же, исчезли данные на сына Швыдкина, трущегося в коридорах министерства культуры. «Ну и чудеса! — бормотал генерал, перебирая листы, в надежде обнаружить вклад в расследование загадочного полковника С. — Может, сбой в компьютере или наборщик текста что-то пропустил», — размышлял Чернин, набирая номер телефона Маканина.

— Валерий Альбертович, будьте добры, посмотрите ещё раз дело Швыдкина. Мне кажется, оно не до конца распечатано.

— Я, товарищ генерал, отдал вам всё, что было. Дело заканчивалось последней датой сдачи в архив.

— Хорошо, тогда, пожалуйста, принесите мне подлинник.

— Будет исполнено!

Через час Маканин вошёл в кабинет Чернина с пустыми руками и растерянным взглядом.

— Товарищ генерал, а подлинника, говорят, нет.

— И куда его дели?

— Я в архиве задал тот же вопрос, и мне показали распечатку дел, находящихся в компьютерной базе, где, само собой, есть и дело Швыдкина. А сами подлинники, говорят, подлежат уничтожению, как только они переходят в электронный вид. Что вполне логично для закрых дел, да и по сроку давности…

— Что ж, вполне логично. Только до срока давности ещё далековато, — Чернин подвинул тонкую бумажную папку к краю стола. — Передайте этим компьютерщикам опечатки в деле. Тут и с фамилиями, и с названиями улиц напутали. Куда они смотрят, когда набирают текст? Ведь такие дела всплывают и через пятьдесят лет! Как известно, всё течёт и всё меняется периодически, да так меняется, что даже течёт в обратном направлении. У возраста, Валерий Альбертович, есть одно странное достоинство. Не знаю, как его объясняет медицина, но чем ближе старость, тем больше вспоминаешь из детства. Достаточно знакомого звука, запаха и вдруг, всплывает целый сюжет. Вот мне вспомнился случай, как я лет в пять, стоя с мамой в мясном отделе магазина и разглядывая куски разрубленных частей коров, тушки куриц и кроликов, окончательно разочаровался в человечестве. Мои любимые персонажи из сказок лежали на витрине готовыми к пожиранию! К чему это я? Ах да, о запахе! У каждого дела, коллега, есть запах. Я вот перечитывал дело Швыдкина и вспомнил его запах. Это запах измены. Для меня он ассоциируется с запахом больного человека, разлагающегося при жизни. Это что-то приторное, задохнувшееся и политое забродившим терпким вином. Ладно, простите старика за сентиментальные воспоминания и физиологические метафоры. Продолжаем работать, идите.

Не верилось генералу, что перетряска архива связана с компьютеризацией. Не испытывали особых проблем и при старой технике, и архивный отдел исправно работал. Да и финансовое положение в стране не располагает к лишним затратам. «Если архивы трясут, значит, скоро будут трясти всю страну!», — пришёл к выводу Чернин и решил ещё раз срочно встретиться с Базуновым и продолжить вчерашний разговор.

Идя по коридору, Чернин увидел, как Базунов закрывает свой кабинет, поглядывая на носки новеньких туфель.

— Николай Евгенич, куда это вы на час раньше, да ещё в новых туфлях?

— А, Юрий Нилович! Что-то вы ко мне зачастили. — Базунов взял Чернина под руку и, хитро улыбаясь, повёл к выходу.

— Ты что такой улыбчивый, опохмелился что ли?

— Нет, ещё не успел. Просто я знал, что ты сегодня придёшь.

— И давно ты стал ясновидящим?

— Тут другое, тут закономерность развития событий. Не будем говорить на ходу. У тебя есть план?

— Ну, вчера я как бы у тебя был в гостях, теперь моя очередь пригласить тебя к себе.

— Нилыч, ты не обижайся, но к тебе домой я не пойду. Ведь ты пришёл говорить со мной не о проблеме радикулита. Нам ещё рано попадать с нашими откровенными беседами на магнитофонную катушку.

— Может, ещё вчера я бы тебя и пригласил домой в уверенности, что меня не будут прослушивать, а вот сегодня уже нет. Поэтому предлагаю поехать в Сестрорецк. У меня там живёт брат жены, старый морской волк, у него есть отличный катер с маленькой каютой, нам там хватит места и столик накрыть, и посидеть в уюте. Заодно и воздухом подышим. Сегодня я на своей «Волге».

— Я на катере лет двадцать не катался, отличная идея. А поедем на моей машине, так будет спокойней. У меня полный бак и капремонт недавно сделал.

«Москвич» Базунова сверкал свежей краской цвета фарфорового зуба. На капоте авто под ласковым солнцем лежал чёрный кот с крупной головой и припухшей мордой, по-собачьи вытянув лапы вперёд. Из щелей его зажмуренных глаз сочился зеленый свет блаженства и лени.

— Ты что это, бродяга, на моей машине греешся? — нарочито грозно произнёс Базунов.

Кот потянулся и без сопротивления отдался в руки хозяина «тёплого места».

— Ты, мерзавец! Судя по твоей упитанной морде, ты домашний или прижился в каком-нибудь магазине. Поэтому я не буду лишать тебя хлебного края и с собой не заберу. Брыс-сь!

Кот плавно стёк с рук и, повернув морду в сторону Базунова, подмигнул правым глазом, посмотрев на Чернина, подмигнул левым глазом, затем, поправив свои усы языком, он медленно, с достоинством удалился под арку дома.

— Ну ты посмотри, Нилыч, что эта мистическая тварь умеет!..

«Москвич» Базунова пару раз чихнул и рванул с места, пересекая Литейный в нарушение всех правил.

— Коля, ты нас угробишь!

— Не боись, генерал, я почти сорок лет за рулём. Как там твоя семья? А то вчера за серьёзными беседами и по-человечески не поговорили, — Базунов остановился перед светофором, достал короткую трубку с изящным изгибом и прикурил.

— Ты же сказал, что бросил курить.

— С сегодняшнего утра начал. Пришёл к выводу, что мне суждено умереть не от никотина. Так как семья?

— Моя старуха на даче, в своём огороде копается, внучку к земле приучает. Сын работает инженером на Кировском заводе. Дочь с мужем в Москве живёт. Уже семь лет, как живут, а детей всё нет.

— А кем дочь работает?

— Она и муж в районной прокуратуре. Он заместитель прокурора, она следователь. Испортила её эта работа, с каждым годом в ней всё меньше женского остаётся.

— Так сам же и настаивал на юридическом.

— Я думал её в адвокатуру направить, избавить от грязи и крови. Она же сразу после института вышла замуж. Муж — парень неплохой. Родители — москвичи. Всю жизнь в прокуратуре. Квартиру ему купили в Москве как подарок на свадьбу. А я мог предложить им только комнату у себя или в коммуналке пробить.

— Ничего, дочь генерала Москвы стоит.

— Я тогда ещё полковником был.

— Дочь полковника КГБ тоже неплохо, хотя я бы никогда не женился на дочери офицера КГБ или МВД.

— Что это ты нас невзлюбил?

— Так она будет жаловаться на мужа папе, а папа при своих служебных возможностях ему душу вытряхнет. Нахрен такая жизнь! Я вот женился на сироте и не знаю, что такое тесть и тёща. Детей, правда, тяжело было поднимать. Мать моя так и не дождалась внуков, в пятьдесят пять сгорела от рака. Ты же её знал.

— Да, Акулина Филипповна была удивительным человеком. Так одинёхонькой и прожила. А какие мужчины ей предлагали руку и сердце — ведь красавица была!

— Мать как похоронку в сорок пятом получила, так и поставила крест на своей жизни. Вся её любовь и забота нам с сестрою досталась.

— Как твои дети?

— Старший сын хирург, работает в Военно-медицинской академии. У него — две дочки очаровашки. Как-то старшая, Леночка, гладит мою лысину и заявляет: «Деда, а ведь у тебя ещё родничок не зарос». У меня после её слов в сердце что-то ёкнуло и расстворилось от счастья и дышать стало легче. Так что внуки в прямом смысле продолжение нашей жизни, — Базунов достал из внутреннего кармана пиджака цветную фотографию, на которой он был снят в нежных объятиях внучек, со светящимися счастьем и любовью глазами протянул её Чернину и продолжил дрогнувшим голосом. — Младший сын радиоинженер на «Светлане». Всё никак женить не могу, таскается стервец. Дети растут быстро. Коротка жизнь человека, ох как коротка. Только начнёшь понимать её смысл, а тут уже пора переворачивать последнюю страницу биографии. Это как вкус самогонки на морозе из бутылки, тайком в семнадцать лет на танцах, за клубом. И запах необычный и состояние — счастья. А потом и водка отборная, и коньяк марочный, да всё не то. Больше логики и тоски. И чувствуешь, что всё в прошлом, и торопиться надо медленно: стыдно ошибиться, стыдно показаться смешным.

— Кстати, философ, ты куда сегодня торопился, если говоришь, что ждал моего визита?

— Эх, Нилыч, наступил ты на горло моей песни. Люблю я философствовать. Ладно, вернёмся в гнусную реальность советского чиновника. Торопился я разобраться с одним интимным делом. Ты не поверишь, но один наш научный сотрудник стал домогаться другого научного сотрудника, используя своё служебное положение.

— Ну и в чём проблема?

— Проблема-а, — Базунов широко улыбнулся. — Проблема, ети её мать, в том, что они оба «мужицкого полу», как говаривали в старину.

— Педерасты?!

— Они самые!

— Откуда они у тебя в «Обществе знаний»? Это же не Кировский театр и не Консерватория.

— Ты думаешь, мой генерал, что они только в искусстве? Ген вырождения уже хорошо прижился и в науке, я уж не говорю о политике.

— И что ты будешь делать?

— Уволю! Хотел сегодня. Ради тебя уволю завтра.

— Ну, если ради меня, Коля, так лучше их в психушку.

— Не те времена, генерал. Вот некоторые говорят, что преследование гомосексуалистов это фашизм, так как их преследовал Гитлер.

— Ох уж этот Гитлер: сколько хороших идей он испоганил.

— И ты это сказал с серьёзным лицом? — Базунов на секунду бросил застревающий взгляд в лицо генерала, и, повысив голос до нот восторга, почти прокричал, — Коля, я рад, что ты способен мыслить шире, чем марксист!

Базунов кашлянул и неожиданно для Чернина запел хриплым басом:

Вчера мы хоронили двух марксистов.

Мы их не накрывали кумачом.

Один из них был правым уклонистом

Другой, как оказалось, ни при чём.

— Ну, ты, Юра, даёшь!

— Ты что имеешь в виду, генерал, мой голос или текст?

— И то, и другое.

— Эх, Нилыч, лучше бы я стал певцом, как мне советовала мама, таская меня в музыкальную школу. А насчёт текста… Текст, как текст, даже очень жизненный, ты это не хуже меня знаешь. Запрещая такие песенки, мы систему не укрепим. Ну кому пришло в голову запрещать Есенина, Клюева, потом Цветаеву, Ахматову? Таких талантов власть должна держать возле себя, лелеять их и одаривать. Творческие натуры люди благодарные, слабы на похвалы и внимание, обязательно откликнутся хвалебной одой или симфонией. Нет ничего страшнее для режима, чем талантливый враг. А мы их на ровном месте находим и ковыряем, пока не превратим в проблему. Никакой режим в России не переживёт ни Есенина, ни Цветаеву. Того, кто этого не понимал, вообще нельзя было допускать до власти. Такое отношение к талантливым и гениальным людям было при многих режимах и в разные века. Вот великого Чайковского не уберегли, а сколько он мог бы ещё шедевров написать. Ведь его во всём мире на руках носили. Чего только «Лебединое озеро» стоит! Кстати, гомосеки пытаются в свою голубятню затащить множество великих людей, включая и Чайковского. Мой знакомый историк интересовался этой стороной жизни Петра Ильича. Можно смело сказать, что он провёл независимое расследование. И пришёл к выводу, что Пётр Ильич не был голубым. Дело в том, что как только он поставил вопрос о денежных вознаграждениях за свои произведения перед братьями Рубинштейнами, кстати, из крещёных евреев, которые были своего рода музыкальными продюсерами Чайковского, то узнал, что он «нищий». И Пётр Ильич пригрозил, что предаст гласности непорядочность Рубинштейнов, обобравших его. В силу того, что авторитет Чайковского был мировой, то опасность и сила его слов была бы велика. Антон Рубинштейн решил защищаться, нападая. В обществе поползли слухи о гомосексуальных наклонностях Чайковского, а в газетках появился ряд проплаченных статей на эту же тему. Не приспособленный к жестокостям реальной жизни и подлым интригам Чайковский проиграл в этой схватке и ушёл из жизни с грязным пятном. Вот так, генерал, бывает с великими, когда ловко подобран компромат. И жить этому компромату вечно, потому что есть не мало желающих его озвучивать и выдавать за правду. Дегенераты просто охотятся за слабостями великих, чтобы оправдать свои пороки. И любой слух или подозрение рады превратить в неопровержимый факт, бросают на это все силы своего скрытого легиона.

— Я не знаю, как там обстояли дела с Рубинштейнами, но полностью уверен, что такую музыку мог писать только полноценный человек. Конечно, порок организованная сила, — пытаясь закрыть крышку внезапно отворившегося бардачка, натужно заговорил Чернин, — такова природа дегенератов, как говорит наш общий знакомый Людвиг Иванович. Вот и великого Пржевальского тоже пытались записать в гомосексуалисты. Вообще зло больше сплочено, чем добро. Добро же надо постоянно организовывать и платить ему зарплату, только в этом случае оно способно бороться со злом.

— Да, злу, чтобы состояться, не нужно государство с его многочисленными конторами и сводом законов. А ты слышал версию, что Пржевальский отец Сталина? — внезапно сменил тему Базунов.

— Вполне может быть. Уж очень они похожи. Да и откуда это знаменитое сталинское «Я — русский грузинского происхождения». Людвиг Иванович тот просто уверен, что Сталин от Пржевальского, а этот Мефистофель многое знает. Ну вот, наконец закрыл. Отремонтируй защёлку — машина начинает разваливаться с мелочей.

— Я Людвига Ивановича не видел года два. Как он там у вас?

— На старом месте. Большие связи имеет, — генерал, подняв брови, ткнул пальцем в потолок машины.

— С его знаниями грех не быть востребованным.

— Коля, что у тебя радиоприёмник шипит?

— Это, Нилыч, не совсем радиоприёмник, это всеволновый сканер, его можно настраивать на любую частоту. Сейчас он настроен на волну работы вашей наружки. Если нас начнут пасти, то мы услышим.

— Ну, ты агент «007». Где такую игрушку достал?

— Это подарок. Кстати, агента «007» играет ирландец Шон Коннери, который поддерживает деньгами Ирландскую освободительную армию.

— Слышал. И как ему роли дают в Голливуде при такой репутации?

— За руку не поймали, а с ирландцами приходится считаться и американцам. Клан Кеннеди ведь тоже ирландский.

— От этого клана мало кого уже осталось — перестреляли, как ворон. Я ведь точно знаю, что мы никакого отношения к убийству Кеннеди не имели. Можно даже сказать, что Кеннеди нас устраивал.

— Вот за это его и шлёпнули, Нилыч!

— Я читал, что автор книг о Бонде, Ян Флеминг, служил несколько лет в разведке, кстати, он тоже ирландец.

— Ирландец Кеннеди любил книгу ирландца Флеминга о Бонде «Из России с любовью», которую он читал незадолго до гибели, но что интересно, убийца Кеннеди, тоже читал эту книгу накануне убийства. Просто компот какой-то для астрологов и гадалок.

— Вокруг любого убийства, Николай, при желании можно найти такую мистику, что Гоголь в гробу перевернётся.

— Это уж точно. Давай пивка и поесть купим. Сейчас за поворотом будет магазин…

Через час Чернин и Базунов уже сидели в каюте катера, плавно покачивающегося на волнах Финского залива. Хозяин катера, Моисей Иванович, накрывал столик, распаковывая пакеты гостей. Базунов, всматриваясь в его глубоко посаженные серые глаза и точёные черты лица славянина, заговорил с нарочитым любопытством в голосе:

— Вот гляжу я на вас, Моисей Иванович, и думаю, откуда у вас столь библейское имя?

— Это моя матушка и поп учудили. Родился я в тридцать втором. Отец был в плавании, и матушка тайком потащила меня к сельскому попу крестить. То ли по каким-то святкам, то ли ещё по чему-то выпало мне это имя. Когда отец вернулся домой и узнал, что у него, потомственного русака, сын с еврейским именем будет, то побежал к попу морду бить. Как он мне рассказывал, поп его убедил в правильности имени, сказав, что сейчас времена еврейской власти, и с этим именем сыну будет легче в жизни устроиться.

— Ну и как, помогло имя?

— Ещё как! У евреев-начальников рука не поднималась мне выговор вписывать или уволить с работы.

— Да уж влепить Моисею выговор какой еврей решится. А, Нилыч?!

— С этими библейскими именами у меня столько проблем было в отделе кадров, постоянно приходилось делать более тщательную проверку. Понадавали славянам иосифов, абрамов и ещё чёрт знает чего. Давай, Иваныч, с нами пивка под рыбку разносольную.

— Нет, мужики, вы не обижайтесь, но я уже лет пять как ни капли спиртного. Выпил я свою норму, хочу ещё для внуков пожить. А на рыбку эту магазинную я смотреть не могу, я ем только свою. Вот приезжайте через пару недель, на рыбалку пойдём, я вам такую рыбку приготовлю! Ладно, вы тут поболтайте, отдохните, а я на палубе мелким ремонтом займусь. Мне ваши разговоры слушать не к чему, не пиво же вы сюда приехали трескать.

— Это уж точно, Иваныч. Хотим разобраться, куда Отечество катится. Я хоть и до генерала дослужился, а многое понять не могу.

— Вот и разбирайтесь, мужики, вам за это народные деньги платят. А я пойду посудину подшаманю. Сейчас хорошо: «белые ночи», хоть до утра можно ковыряться.

Базунов разливал «Жигулёвское», Чернин раскладывал закуску, Иваныч гремел ключами на палубе.

— Давай, генерал, выкладывай, зачем ты меня сюда завёз?

— Я, Николай, тут сопоставил наш вчерашний разговор и мои сегодняшние наблюдения и боюсь, что ты прав в своих опасениях. Возникает такое ощущение, что внутри нашей системы есть ещё одна система, о которой мы не знаем. Так вот, именно эта система сейчас и заправляет всей «перестройкой».

— Ты ждёшь от меня конкретных имён? Я их не знаю, но догадываюсь, кто работает против нашей страны, кто составляет пятую колонну. Или, как сказал бы Достоевский, кто создал «государство в государстве».

— Именно так: «государство в государстве»! Мало стреляли в тридцать седьмом! Мало!

— Да, стреляли не мало, мало думали! И сейчас мало думаем. Вспомни, с каким трудом получили согласие на издание книги Романенко «О классовой сущности сионизма». Книга-то не очень глубокая, объясняет религиозную и этническую сущность сионизма классовой борьбой, но даже её было сложно издать из-за «щекотливой» темы. Сколько было гевалта после её выхода…

— Я помню, как не пустили на широкий экран документальный фильм о сионизме, где раскрывалась не только классовая, но и религиозная сущность сионизма.

— Ты имеешь в виду фильм «Тайное и явное»?

— Тот самый. Сначала дали нам команду помогать в создании фильма, а потом все его копии заставили уничтожить. Я помню, как кричал шеф: «Вы что, хотите, чтобы после просмотра начались еврейские погромы!».

— Вот так нас, генерал, и пугали то ростом антисоветских настроений, то антисемитских. В итоге коряво и неумно мы боролись против появления «государства в государстве». Надо честно признать, что холодную войну мы проиграли, а коль мы это понимаем, тогда обязаны хоть что-то сделать для будущего нашего народа. Ведь Моисей Иванович прав, мы его хлебушек едим. И ваш отдел просмотрел все «идеологические диверсии», и наша «шарашка» не внесла должного вклада в качество кадрового состава партии. Это не пафос, Нилыч, это мой эгоизм — хочу с чистой совестью уйти, чтоб детям и внукам не было стыдно за старика.

— Я, Коля, если умру сегодня, мне стыдно не будет. Но я хорошо знаю, что будет завтра. Я помню наш разговор, и сделал первые шаги для доступа к компьютерному варианту документов. Тут много любопытного открылось. Представляешь, кто-то мог брать дела особой важности на «доследование», не оставляя в них записей о результатах.

— И кто этот кто-то-о? — наливая пиво, наигранным шёпотом пропел Базунов.

— Я думаю, что ты знаешь.

— Дорогой мой Нилыч, я же говорю тебе, что конкретных имён я не знаю. Мы вместе пришли к выводу о существовании внутреннего врага, который уже реально влияет на судьбу нашей страны. Давай искать единомышленников и поступательно действовать. Ситуация очень серьёзная. Вот послушай кое-что из последних отчётов наших сотрудников.

Базунов достал из портфеля листок с мелким машинописным текстом и, наклонившись к Чернину, в полголоса прочёл:

«В декабре 1989 г. лично Горбачёв разрешил учредить в Москве, Вильнюсе, Риге, Петербурге, Киеве, Одессе, Нижнем Новгороде, Новосибирске отделения масонской ложи «Бнай-Брит».

Заявления некоторых крупных руководителей ложи («Бнай-Брит» — Сыны Завета):

З. Бжезинский (Секретарь Трехсторонней комиссии):

«Новый мировой порядок создаётся против России, за счёт России и на обломках России».

«Россия будет раздроблена и окажется под опекой».

Ален Даллас:

«Такое понятие, как русский народ, должно исчезнуть вообще».

— Ох, Коля, ещё год тому назад я бы этому не поверил. Таких заявлений было много, но сейчас они звучат вовсе не как страшилки холодной войны или бредни сумасшедших.

— Это реальность, и достигать этой цели они будут не военным вторжением, а руками внутренней агентуры и тех, кто готов разрушать, мстить, хапать, и таких наберётся немало. Нужно смягчить удар, пусть страна дрогнет, пусть что-то отвалится, но не завалит руинами и не зальёт кровью. Парадокс ситуации заключается в том, что сейчас, выполняя свой долг, мы тоже не можем действовать открыто. При Сталине было проще — можно было говорить о врагах народа, а сейчас остались только его «друзья»; теперь всё будет наоборот: троцкисты будут клеймить коммунистов. А вот чем это закончится для страны, никто сказать не сможет. Если даже напечатать прогноз во всех газетах, в него не поверят. Если честно, генерал, нам, коммунистам, народ давно уже не верит. Поэтому нас сожрут перестройщики-ломальщики в лучшем случае под народное «безмолвствование», в худшем — под крики одобрения. И тот, кто затеял эту игру, хорошо это знает, как знали Троцкий и Ленин в семнадцатом, что народу опостылило самодержавие. Ты знаешь, меня вдруг осенило, что Николай II и Горбачёв похожи. Конечно, не лицом, а харизмой, точнее её отсутствием. В такой стране, как Россия, появление на вершине власти персонажей, вроде хитрых провинциальных попиков, верный признак беды. Может, и Андропов это видел? А?

— Крючков как-то обронил фразу об агентах влияния. Что-то двинулось, потом внезапно заглохло, — Чернин махнул рукой в пустоту и закурил трубку.

— Ох, глава КГБ «обронил»! Тут не ронять, а действовать надо! И пока действовать тихо, готовить материалы для будущих судебных процессов и трибуналов. Народу надо показать врага. И всё должно быть очень убедительно. Иначе на их месте можем оказаться мы.

— Ты предлагаешь создать тайную организацию?

— Именно так. Против тайного нужно бороться тайно, особенно в наших условиях. Нас ещё лет на десять хватит, а за это время и молодые созреют. Пусть проиграем первую схватку, лишь бы выиграть главное сражение. А насчёт подчищенных дел ты особо не переживай. Летописи всегда переписывали в угоду новому царю или режиму. Поэтому всегда ценится подлинная информация, и ты это знаешь лучше меня. Торопись её собирать, но очень осторожно, уже много загадочных смертей в кругу знавших «лишнее». Чует моё сердце, готовится что-то грандиозное и подлое. А вдруг получится так, что только у нас двоих и хватит смелости создать «партизанский отряд», который найдёт верную дорогу для заблудившейся армии. В такие моменты истории роль личности становится решающей, народ же в своей массе — зритель.

— Кстати, завтра мы отмечаем присвоение звания полковника моему заместителю Маканину, и там будет Людвиг Иванович. Есть смысл с ним переговорить. Ведь он, как все смертные, по пьянке больше скажет, а выпить он любит, я знаю. Ты извини, Коля, но пригласить тебя не могу, меня просто не поймут наши. Ты же знаешь, нас не очень любят грушники и эмвэдешники, а нам остаётся не любить партразведку, — Чернин рассмеялся и хлопнул приятеля по плечу. — Не обессудь, за грубый юмор.

— Ты прав, мне там светиться не к чему, а вот насчёт Людвига Ивановича хорошая идея. Этот лис знает многое и если проговорится, то только после хорошего вливания. К тому же, я знаю одну его безобидную слабость, мы воспользуемся и ей. Как я понимаю, отмечать вы будете на своей даче на Крестовском. У моего знакомого там неподалёку, в Елагинском дворце, точнее в его хозяйственном комплексе шикарная зала с отдельным входом. Вот там мы и встретимся. Выпивка и закуска за мной. Твоя задача уговорить Людвига Ивановича продолжить банкет в узком кругу. Про меня не говори, пусть будет сюрприз. Эту лису надо брать врасплох.

— Хорошо! Начало у нас в шесть. Часам к девяти начнут расходиться. Давай я его в девять и соблазню тайной встречей.

— Договорились, детали обсудим по дороге. Пора собираться.

В каюту спустился Моисей Иванович. Вытирая ветошью руки, он остановился при входе.

— Мы всё, Иваныч, — вставая из-за стола, сказал Чернин и принялся собирать в пакет пустые пивные бутылки. Базунов присоединился к процедуре уборки.

— Вы, мужики, оставьте мусор, я всё сам уберу, не гоже гостям за собой убирать. Вы мне лучше в одном политическом деле пособите. Мы с мужиками как-то разговорились насчёт дефицита в нашей стране. Тут много непонятного. Ну, бог с ней, с водкой, может, так и надо, чтобы две бутылки в месяц. Даже с мясом и молоком могу понять: из-за проблем сельского хозяйства, пусть с погодой не повезло и тому подобное. Но вот с туалетной бумагой, с одеждой, с мылом, с цветными телевизорами, с автомобилями, с жильём ну никак понять не могу. Ведь у нас больше половины мировых запасов сырья, мы победили во Второй мировой, мы первыми вырвались в космос, я уж не говорю о наших кулибиных. Ведь всё это означает, что с техникой и учёными у нас всё в порядке. Откуда тогда этот дефицит, который так унижает людей? — голос Моисея дрожал от волнения, но глаза смело смотрели на гостей, присевших за стол.

— Позволь, генерал, я попробую ответить!

— Отвечай, Николай, заодно и я послушаю. Я тоже не знаю точного ответа, если не говорить о временных трудностях и больших расходах на оборону. Например, Вьетнам обошёлся в копеечку — по новой машине «Волга» на каждую семью в СССР. Ладно, лучше ты Николай, а то меня понесло как на политинформации.

— Хорошо, попробую ответить в меру своего понимания и честно, а то Моисей, бывший моряк, повидавший многие страны с изобилием нашего дефицита, завалит меня вопросами, как плохого студента. Так вот, на оборонку у нас действительно идёт до пятидесяти процентов бюджета, но это не объясняет дефицита туалетной бумаги или бетона и досок в стране лесов и невероятных залежей полезных ископаемых. Это даже не объясняется системой управления — плановое хозяйствование, оно даже в капиталистических странах плановое, на рынок никто лишнее выбрасывать не будет. Всё упирается в конкретных исполнителей и в систему наказания плохих чиновников. Если назначать людей на должности директоров заводов и фабрик, исходя не из их профессиональных знаний и деловых качеств, а из партийной принадлежности, то, конечно, эти предприятия хорошо работать не будут. Если завалившего производство самодура не наказывают, как уголовного преступника, а с завода переводят на другой завод и только потому, что он член партии со стажем, ну разве такая система способна работать эффективно? И действительно, у нас очень много врагов, даже не у партии, а у страны, в недрах которой несметные богатства плюс просторы, их пьянящие. Эффективно в нашей стране может управлять только сильная и умная власть. Русскому народу надо давать работу и за неё хорошо платить, но нельзя давать лишнюю волю. Наш народ большой ребёнок, он без родительского присмотра или дом спалит, или ноги переломает. Конечно, изменения и реформы нужны, нужен рынок. Но делать нужно всё очень осторожно, шаг за шагом. Иначе обманут и обворуют. Я ответил, Моисей?

— Насчёт доверчивости народной, это вы точно подметили. Я знаю, что многого вы сказать не можете, но сказанного мне, старику, достаточно для понимания и терпения, а вот молодёжь вряд ли поймёт. Боюсь, что пойдут они за проходимцами и обязательно будут обмануты…

 

САМЫЙ БОЛЬНОЙ ИМПЕРАТОР

Глава пятая

«В архиве Кремля сохранилось сочинение 18-летнего Андропова, посвящённое творчеству Владимира Маяковского. Юра, в частности, пишет: "Февральская революция породила погромы и своры чёрных сотен. "Черт вас возьми, черносотенная сволочь!" — восклицает Маяковский". В общем, стоит ли говорить, что у семьи Андропова была масса веских причин сменить прописку и до неузнаваемости изменить историю происхождения Юрия Владимировича. После двух погромов сбежишь не только на Кавказ. Видимо, эти переживания и заставили родственников Юрия Владимировича придумать легенду для сына, которому ещё жить и жить при новом режиме, с легкостью ломавшем судьбы миллионов людей. Время "с двойным дном" порождало легенды. Перед нами — только одна из них. Сколько ещё таких вот "двойных" биографий таят кремлевские архивы?…».

Денис Бабиченко (www.itogi.ru)

Как и условились, Базунов подъехал в девять и остановил «Москвич» в тридцати метрах от центральных ворот. Открыв окна, он наслаждался влажным воздухом парка и шёпотом мелкого дождя. Из релаксации его вывел громкий удар по крыше машины. Базунов вышел и увидел на крыше ворону, которая с усердием пыталась оторвать клювом массивную гайку, болтающуюся на её лапе. Базунов оценил ситуацию и, быстро схватив птицу двумя руками, сел в салон. Включив свет, он увидел, что гайка держится на толстой рыболовной леске. Ворона после слабого сопротивления и долгого молчания громко, но неуверенно сказала «карр».

— Я надеюсь, это было «здрастье», — увлечённо распутывая леску, прошептал вороне на ухо Базунов. Ты мне всю конспирацию нарушила. Молчи! Я тебя распутаю и отпущу.

Базунову показалась, что ворона поняла его слова и перестала сопротивляться. Наклонив голову набок она, смотрела на руки освободителя.

— Ну вот, курносая, ты свободна. Надо же какая у тебя старая гайка — четырёхгранная, а сейчас шестигранные гайки; антисемиты считают, что это еврейские происки. А, курносая?

Базунов уже хотел отпустить ворону, но вдруг заметил, что её правое крыло неестественно смещено и, вздохнув, нравоучительно заговорил:

— Ну, подруга, ты не только запуталась, ты ещё и крыло сломала. И где тебя угодило в такую переделку попасть? Ладно, будем лечить, но не сейчас. Тут, может, судьба государства решается, а ты все карты можешь спутать, — Базунов открыл бардачок и, убедившись, что ворона в него помещается, сунул её туда и закрыл крышку.

В это время возле машины послышались шаги. По аллее шла пожилая пара ленинградских интеллигентов. Базунов узнал типичный «одесский говор», который евреи старого поколения неизменно носят с собой и достают его, когда оказываются в своём кругу. Это наверняка была семейная пара, уже справившая золотую свадьбу. Жена отчитывала мужа: «Яков, тебе сколько лет? Тебе восемьдесят три года! Нет тебе не восемьдесят три года! Тебе восемь лет и три месяца. Кто просил тебя спорить с рабби? Кому есть дело, что ты доктор наук. Ты уже не на должности, ты простой советский пенсионер, ты ничего не можешь. Я прощала тебе всех совращённых студенток, я простила тебе твою странную дружбу с этим Борей. Но я тебе не прощу эту выходку безбожного советского еврея…». Яков решил защищаться и козлиным голоском запел: «Укусила кошка собачку за больное место, за схрачку…».

Уже вдали жена визжала: «Ты, Яков, глуп, как гой. Не зря моя мама подозревала, что ты не чистокровный еврей…».

Базунову показалось, что этот блудливый Яков выступал у них в Обществе «Знание» с лекцией «Роль семьи в системе коммунистического воспитания детей».

Внезапно в окне двери появилось хитро улыбающаяся лицо Людвига Ивановича:

— И ты, мой друг, ездишь на этом ведре, — театрально продекламировал Людвиг Иванович, открывая дверь «Москвича». — Ну, выйди, конспиратор, я тебя обниму!

Базунов вышел, и давние приятели застыли в объятиях. Чернин наблюдал за сентиментальной сценой, держась за чахлую берёзку, слегка покачиваясь вместе с ней.

Через двадцать минут они уже сидели в большом зале на уютных дубовых креслах с изящными подлокотниками в виде сползающих змей за маленьким карточным столиком начала двадцатого века, покрытого клеёнчатой картой Ленинградской области. На столе стояли бутылка «Столичной» и бутылка армянского пятизвёздочного коньяка. Три узенькие рюмочки из зелёного стекла на тонких ножках с узорчатой огранкой были ровненько расставлены на серебряном подносе, тоже не пролетарского происхождения, а в центре подноса лежала огромная ветвь тёмного, крупного винограда. Четыре горящих свечи на бронзовом подсвечнике окончательно завершали таинственную картину. Базунов в торжественной тишине открыл коньяк и, окинув взором затихших друзей, громко заговорил:

— Друзья, мы собрались, чтобы обменяться мнениями, и от искренности нашего общения может зависеть многое, — огромная тень Базунова падала на стену и потолок зала. Чернин и Людвиг Иванович смотрели не на говорящего приятеля, а на его тень, причудливо скользящую по всему пространству десятиметровых стен и большого потолка-купола, расписанного на какой-то библейский сюжет блёклыми красками.

— Коля, меньше пафоса! — внезапно крикнул Людвиг Иванович, и его голос эхом отозвался из темноты. — А то я не догадываюсь, зачем меня генерал так упорно старался напоить. Я скажу больше, я давно почувствовал, что наш Нилыч что-то задумал. Я его взгляд, обращённый в себя, хорошо знаю. Так что, мои дорогие мужики, вопросов можете не задавать. Я знаю, какие вопросы сейчас задают себе нормальные и честные люди. В таком зале, кстати, его хозяин, Елагин, был известным масоном, только и место говорить о сегодняшнем дне. Ведь не везде удобно говорить на ту или иную тему. Ты, Николай, молодец, всё обставил как надо; у тебя всегда был вкус, несмотря на крестьянское происхождение, — Людвиг Иванович пригубил коньяк, закусил виноградиной, откинулся на кресло и, глядя на свечи, продолжил:

— Я думаю, вы знаете, что мне приходилось незадолго до смерти близко общаться с Юрием Владимировичем. Андропов был тяжело болен, и болен он был давно. Как бы вам странным не показалось, но он был одним из самых больных членов Политбюро, а если глубже в историю, то самым больным императором. Когда резервы классической медицины были исчерпаны, пригласили меня. С ним уже поработали разные экстрасенсы, но в основе своей это были опытные гипнотизеры, не больше. Я, в сущности, застал уже необратимые процессы. Можно сказать, что почек уже не было, а печень — дышала на ладан. Но мне удалось достичь некоторого улучшения самочувствия больного, и я стал неприкасаемым. Быстро вошёл в ближайший круг его друзей и сослуживцев. Каждый день почти полгода я был рядом с Андроповым. Не считая редких поездок на Дальний Восток и Алтай за необходимыми компонентами для лекарств. Как говорят некоторые исследователи христианской трактовки сотворения мира, день Бога не был равен дню человека, а исчислялся тысячью лет. Вот и там, на вершине пирамиды власти, и время, и материя имеют другие измерения в силу их влияния на судьбы миллионов душ. Но ближе к сути. Первые странности начались с того момента, как я занялся составлением астрономического гороскопа, именно астрономического, а не астрологического для вычисления времени наиболее эффективного воздействия лекарств. Дело в том, что многие препараты для достижения их воздействия нужно принимать в определённое время, привязанное и к фазам луны, и к положению планет. И для каждого человека это индивидуально. Так вот, я получил другую дату рождения Юрия Владимировича, отличную от официальной. Что меня как человека любопытного подтолкнуло к изучению биографии этого человека, управляющего огромной империей. Так вот, друзья мои, настоящей биографии Юрия Владимировича никто не знает, кроме него самого. Во всех публикациях биографии генсека не указывалась его национальность. Ну не печатать же, что глава КГБ, а затем страны — еврей. Кто мог знать, что мать Юрия Владимировича — еврейка по фамилии Файнштейн, а папа тоже не со славянской фамилией. По одной версии, он был железнодорожным рабочим или телеграфистом, по другой — ювелиром и работал в ювелирной мастерской, которая располагалась на железнодорожной станции. Влияли ли национальная составляющая и болезнь Андропова на принятие решений? Конечно, да. Тут не надо ходить к Юнгу. Человек, который знает, что правит народом, который не всегда был благосклонен к его предкам, владыка, который вынужден перед подданными скрывать свою истинную национальность, — не будет милостив. Отсюда его «жесткие решения», но почему-то эти решения только ухудшали положение в стране или вообще не решали проблем. Любая болезнь накладывает на психику человека свой след. Но этот след разный у разных людей в зависимости ещё и от их социального положения, от культуры. Одно дело, когда болезнь застаёт человека из толпы, из нижнего звена пирамиды, но другое дело — облечённого властью…

Наполеон говорил: «Чтобы достичь власти, нужно проявить крайнюю низость, но чтобы её удержать, надо проявить подлинное величие». Андропов был смертельно болен, и он это хорошо понимал, пытаясь вырвать у смерти каждый день жизни. Направлял ли он эти дни жизни на благо народа? Хотел ли он остаться в глазах советских людей мудрым правителем? Я на эти вопросы точно ответить не могу. В голове больного человека может роиться сразу несколько мыслей, взаимоисключающих друг друга, а в душе — такие же страсти и желания. Мне до конца так и осталась не понятной его влюблённость в Горбачёва. Андропов сделал всё, чтобы он пришёл к власти. Что это — болезнь?

— А может, этническая солидарность! — громко произнёс Базунов, сцепив ладони. — Я как увидел на похоронах Андропова заклятого «друга» СССР Маргарет Тэтчер, мне всё стало ясно.

— С чего это этническая солидарность? — удивился Людвиг Иванович.

— Как с чего? Вы не покупайтесь на его провинциальное гэканье и «ложайте» с «углубить». В Михаил Сергеевиче еврейской кровушки не мало, уж поверьте моему опытному глазу. И Андропов вполне мог протежировать его по этой причине. А прикрылся Андропов русским дурачком, переведя из Томского обкома в Москву Егора Кузьмича Лигачева и возвыся его до уровня секретаря ЦК по оргпартработе.

— Вот и договорились до еврейского заговора с русским прикрытием, — посмеиваясь, вставил генерал.

— Насчёт еврейских корней Горбачёва у меня сведений нет, хотя всё может быть, но то, что это ненадёжный человек, я знаю. И ещё я знаю, что без евреев не обходится ни одна революция, включая перестройки. Без этих дрожжей не бродит ни одно вино бунта, — сказал Людвиг Иванович и перевёл взгляд на Чернина. — Ты, генерал, брось эту идею с попыткой вынести архив конторы на дискетах.

— С чего ты это взял? — пытаясь скрыть удивление, Чернин оторвал виноградину и стал её нюхать, крутя в пальцах.

— Твой повышенный интерес к компьютерам не остался незамеченным. К тому же, ты не вписываешься в перестройку, а это означает, что склонен к тихому бунту. Первое, что может прийти тебе в голову, это стащить базу на агентуру и осведомителей. Я думаю, что с Николаем вы уже эту тему обговорили. Бросьте, мужики! — отрезал внезапно протрезвевший Людвиг Иванович.

— Нас что, слушали? — встревожено спросил Базунов.

— Нет. Это мои личные выводы. Вы столько лет работаете в системе, что отвыкли смотреть на себя со стороны. Большая чистка надвигается. Самые ушлые это уже почуяли и глаз не спускают с потенциальных конкурентов. Вас обязательно сольют.

— Ну, мы так и рассудили с генералом, вот и решили не с пустыми руками на пенсии партизанить, — грея руки над свечой, сказал Базунов.

— А что ты можешь предложить, Людвиг? Молча смотреть, как страну продают? — зло сказал Чернин.

— Я не предлагаю пассивно смотреть, но и жизнь отдавать задёшево не стоит. Не так просто скачать базу данных на агентуру даже при твоих возможностях, генерал. Свою агентуру ты и так знаешь, другой знает свою. Так и составим списочек, я тоже знаю немало. Не надо пытаться проглотить весь кусок сразу, тем более что этот кусок берегут пуще многих государственных тайн. Не мне вам рассказывать. К тому же, мы в Ленинграде ограничены только своей сетью агентуры и осведомителей, а всё, как известно, решается в Москве. Нам нужен московский список. Вот тогда можно будет удержать взбесившуюся лошадь перестройки за уздечку.

— А я вот подумал: сменился режим, у нас списки всей политической агентуры Ленинграда и Москвы. Хорошо. Пришли мы к агенту С., ректору какого-нибудь института, и предложили поработать на нас, выкинутых этим режимом на улицу. Нормальный человек в такой ситуации в лучшем случае пошлёт нас подальше, в худшем случае затеет игру и сдаст новым кураторам, — сказал Базунов, раскуривая трубку.

— Такое тоже возможно. Но в подавляющем большинстве они будут бояться ярлыка «стукача» и утечки их доносов, ведь их вербовали не в тридцать седьмом, и страхом за жизнь тут не оправдаешься. В своём большинстве это людишки корыстные и самолюбивые, они будут в первых рядах слуг нового режима. Из-за этого их ценность возрастает многократно, поэтому их списки и дела их славные нужны сейчас многим. То, что сегодняшний режим списан в прошлое, ясно, как в белый день — КПСС давно не партия народа, народ её не поддержит, а сама она не в состоянии сохранить себя. Это печальный прогноз, но, поверьте, всё может оказаться ещё хуже, чем мы можем предполагать. Давайте, мужики, на этом закругляться, уже поздно, да и сказанное надо переварить.

— Ну, так как я сегодня пил меньше всех, я вас и развезу по домам, — сказал Базунов, накрывая столик газетой. — Это оставим хозяину зала, он всё и уберёт. Поехали.

Как только Чернин сел на сидение, бардачок внезапно открылся, и ворона прыгнула ему прямо на грудь. Он в испуге отпрянул и отбросил её на Базунова. Базунов схватил ворону и залился смехом.

— Ох, Юра, прости! Я эту ворону подобрал, пока ждал вас. Её, видимо, мальчишки покалечили.

— Я чуть от страха второй инфаркт не схватил. Я же тебя просил, Коля, отремонтировать крышку. Вот чем кончается распи…ство, у тебя оттуда уже нечистая сила выпрыгивает.

— Ребята, вы там чем занимаетесь? — устало спросил Людвиг Иванович с заднего сидения.

— Да ворону я подобрал раненую, Иваныч, а она на Юру прыгнула.

— Вы мне эту нечисть отдайте. Я давно уже хочу ворону завести. Научу её время говорить.

— Людвиг Иванович, мне её не жалко, но у ней рука, чёрт, крыло сломано, посмотри, — Базунов протянул ворону Азарову.

— Крыло я ей отремонтирую, лишь бы у неё с мозгами всё было в порядке.

— Тогда забирай, а то я её хотел знакомому ветеринару отнести. Ответа не последовало: Людвиг Иванович тихо спал, ворона неподвижно сидела на его груди и, кажется, тоже дремала. — Ты посмотри, генерал, она его признала!

— Не нравится мне эта чертовщина: зал какой-то масонский и наш Мефистофель Иванович с вороной, — обижено сказал Чернин.

— Брось, генерал, ты же материалист. Азаров, по слухам, ученик астролога Вронского, любит такую магическую обстановку.

— Я слишком давно живу, чтобы оставаться материалистом. А, насчёт Сергея Вронского не всё так просто, и кто у кого был учеником ещё вопрос. У Азарова концы из личной разведки Сталина и учился он у астролога Сталина Натальи Львовой, питерской ведьмы и подруги поэтессы Ахматовой.

— И ты от меня скрывал такие вещи! — искренне возмутился Базунов.

— Тайн мало, на всех не хватит. Ты лучше на дорогу смотри и потише едь, а то Азарову крыла переломаем и, не дай Бог, ворона очнётся. Мас-ссоны хреновы!

— Ладно, не ворчи. Вот, хочешь, немасонскую гайку подарю? — Базунов протянул четырёхгранную гайку, снятую с вороны.

— Что за ерунда, Коля? Нам уже никакие гайки не помогут, уже всё отвинтили и разложили по карманам в надежде собрать новую машину — под себя.

— Я вот и говорю, даже вороны с гайками. Просто знак.

— Шути, шути, птицелов, у нас уже нет ни гаек, ни ключей к ним.

Внезапно ворона каркнула два раза. Из глубины сна ей ответил Людвиг Иванович:

— Да-а, коллега, я с вами согласен. Нет здоровых, есть недообследованные-е…

 

РУМЯНЦЕВСКИЙ САД

Глава шестая

Румянцевский сад, названный так в честь славного воина — графа Румянцева-Задунайского, расположен на Васильевском острове между Первой и Второй линиями. Он вошёл в новейшую историю Ленинграда как место сбора сторонников национально-патриотического фронта «Память». Благодаря ряду публикаций в газетах под «Памятью» понималось «чёрносотенное» и «антисемитское» содержимое организации, а монархическое уходило на дальний план. Ради правды надо признать, что в ней было и то, и другое, что, в сущности, и работало на её популярность в те годы.

О митингах «Памяти» в Румянцевском саду Пикин узнал из «Ленинградской Правды» от 9 сентября 1988 года, прочитав статью «Дорога к памятникам» за подписью Нины Катерли. После чего решил посмотреть лично на диковину гласности. Позвонив своему приятелю-монархисту, торговавшему на Невском атрибутами романовской России, Пикин узнал, что каждый четверг питерское отделение «Памяти» собирается на Васильевском острове в Румянцевском саду.

В саду было около трёхсот человек. В центре толпы стоял мужчина лет сорока. Театрально указывая на вершину дерева, он кричал густым и уверенным голосом: «Повесьте на этом дереве пятерых жидов, и я повешусь рядом шестым!». Зрители одобрительно и весело аплодировали. Пикин даже не успел заметить, кто ему сунул в руки анкету для желающих вступить в «Память». Нужно было указать национальность, фамилию и телефон. Пикин продолжил своё путешествие по саду. Он подошёл к небольшому раскладному столику, на котором лежали самиздатские брошюрки и книги низкого полиграфического качества: «Список евреев в Ленинском правительстве», «Международное еврейство» Генри Форда, «Еврейский вопрос» Достоевского, «Тайная сила масонства» Селянинова. Большим ассортиментом были представлены фотографии семьи Николая II и несколько выпусков русскоязычной аргентинской газеты белоиммигрантов «Наша Страна». Пикин купил всё, кроме фотографий, осознавая, что дыра в бюджете вынуждает его прейти на скудное питание — до получки больше недели.

Митинг разгорался. Теперь голоса ораторов были усилены мегафоном. Молодой человек лет двадцати восьми, внешне похожий на канонический портрет Николая II, изредка подкручивая свои рыжеватые усы, взволновано кричал: «Ну а чтобы убедиться, кто делал в России революцию, убивал русский народ и расстрелял без суда и следствия царскую семью вместе с детьми, достаточно посмотреть на список ленинского правительства из книги Андрея Дикого «Евреи в России и СССР». Так вот, согласно этому списку, в правительстве большевиков было девяносто пять процентов евреев». И он потряс над головой листами списка, словно факелом, которым намеревался поджечь Садом и Гоморру, исполняя волю самого господа Бога.

Уходя с митинга, Пикин кинул заполненную анкету в специальную урну, которая стояла на столе рядом с коробкой для сбора пожертвований для НПФ «Память» — народ жертвовал, как на строительство нового храма.

В этот же день Пикин познакомился с молодым мужчиной из «Есенинского клуба», который основала поэтесса удивительного таланта Элида Дубровина.

Через неделю Пикину позвонили и пригласили на митинг, сообщив, что ожидается прибытие основателя и руководителя «Памяти» Дмитрия Васильева. За это время Пикин уже успел прочитать всю приобретённую на митинге литературу и был потрясён, хотя для Пикина еврейский вопрос был не новостью — он с ним сталкивался на бытовом уровне со школьной скамьи.

В средней школе Ленинградской области в классе Пикина из тридцати человек был только один представитель еврейского народа — Светлана Босман. На Светку заглядывались все мальчишки школы. В свои двенадцать лет она резко отличалась от своих плоскогрудых и плоскозадых сверстниц пышностью форм и талией. А в четырнадцать лет это уже была полностью сформировавшаяся девушка при наличии таких прелестей, которых достигают бледнолицые славянки годам к двадцати, а некоторые только после родов. Учителя относились к Босман с особой учтивостью и вниманием. Все знали, что она должна окончить школу с золотой медалью. Ей даже разрешалось переписывать контрольные работы, если они не тянули на пятёрку.

Как-то Пикин принёс в класс толстый журнал «Чекисты» с большим количеством иллюстраций, который ему подарил старший брат, учившийся в школе милиции. Босман сразу положила глаз на редкий журнал. От её цепкого взгляда вообще редко что-либо ускользало, особенно имеющее какую-то ценность. Редкие значки, книги, марки, жвачка — всё оказывалось у неё. Кто-то отдавал ей своё богатство «за так», не в силах отказать первой красавице, кто-то уступал за незначительную плату или расплачивался за право списать домашнее задание. Пикину нужны были деньги на ремонт велосипеда: минимум пять рублей. Семья жила бедно, и пять рублей были для неё деньгами. На них можно было купить пять килограмм сахара или два кило колбасы. В эту сумму он и оценил журнал. Босман достала из переднего карманчика тёмно-коричневой школьной формы свёрнутую трёхрублёвую купюру, предложив добавить к ней «поцелуй в раздевалке», нежно дыша в ухо Пикину. Но Пикину больше нравилась худенькая, длинная, белокурая Ленка Кудрявцева, поэтому сумма в пять рублей осталась как окончательная. Босман понимала, что торг неуместен — вряд ли кто-то устоял бы перед предложением её поцелуя, не имея веских причин. Поэтому с лёгкой обидой она предложила зайти за нужной суммой к ней домой после школы.

Босманы жили в пятиэтажном панельном доме в трёхкомнатной квартире. Квартира была богато обставлена: с обязательным ковром на полу и стене, хрусталем в серванте и пиком достатка — цветным телевизором «Радуга». Глава семьи работал заведующим гаража в совхозе, а мать там же, в бухгалтерии. Босман, не смущаясь одноклассника, переоделась в спортивный костюм, лишь отвернувшись спиной, но напротив зеркала шкафа. Пикин замер: в свои четырнадцать лет он ещё ни разу не видел голого женского тела, если не считать порнографических фотографий, которые он подсмотрел у старшего брата. Босман знала о произведённом эффекте и, хитро поглядывая на Пикина, игриво прыгнула в кресло.

— Давай журнальчик и садись, хочу ещё полистать.

Пикин отдал журнал и сел на край дивана.

— Листай, только побыстрей, у меня автобус через пятнадцать минут.

— Классный журнал! Я хочу подарить его своему дедушке. Ему через месяц будет семьдесят пять лет, он работал в ЧК. Так что это замечательно, Андрюшка, что ты согласен его продать, а то я ломала голову с подарком. Пять рублей, конечно, дороговато, ведь он не новый, давай за четыре.

— Давай за пять. Я знаю, для тебя это не деньги, а журнал редкий. Он в Ленинграде, в «Старой книге», все десять стоит. Я бы не продал, если бы не ремонт велосипеда.

— Ладно, Андрюшка, из уважения к тебе. Вставай с дивана, ты сидишь на куче денег.

Диван щёлкнул и замер, приподняв одну из своих челюстей. Босман просунула руку в пасть дивана и откинула покрывало. Пикин застыл в изумлении: на дне дивана тоненькими пачками были разложены деньги купюрами по три, пять, десять и двадцать пять рублей.

— Это мои предки копят на машину, — иронично сказала Босман и вытащила из пачки пятирублевку. — Мне можно брать отсюда на мелкие расходы.

Диван ещё раз щёлкнул, и богатство скрылось в его чреве.

— Я надеюсь, Андрей, что ты умеешь молчать и оценишь моё доверие к тебе. Нам бы надо подружиться, ведь ты в школе самый сильный, а я самая умная.

— Я — за. Давай дружить.

— Мне родители не позволят дружить с тобой. Ты не обижайся, но ты не из нашего племени. Нам нужно, чтобы в друзьях были только «свои и наши». Вот вам, славянам, легко, много не надо. А нам, евреям, всегда надо помнить, что мы чужие среди всех. Ведь у нас даже своего государства нет.

— А Израиль?

— Израиль? Да он сегодня есть, а завтра его нет. Мне дед говорил, что советские евреи просили у Сталина разрешение создать еврейское государство в Крыму, так он всех поубивал, кто с этой просьбой к нему обратился. А ведь героев Советского Союза за войну против немцев у нас было не меньше, чем у русских.

— Ну, разве к вам плохо относятся в СССР?

— Да не плохо, как ко всем. Но ведь у нас есть своя культура, религия, язык. Мы же в школе учим русский язык и русскую литературу, а для нас, евреев, нет своих школ. Это ты отучился, домашнее задание сделал и гуляй, а мне ещё надо иврит учить, свою культуру изучать. Мне даже об этом говорить нельзя. Ладно, иди. Не болтай, а то у меня на тебя тоже есть компромат.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, что это ты и Серёга Коваленко сожгли мотоцикл этого придурка Абаева. Если что, платить будут родители и вас на учёт в детскую комнату милиции поставят.

— Он же кошек и собак давил на своем мотоцикле.

— Я не защищаю его, даже где-то уважаю вас за этот поступок, но если ты будешь болтать обо мне, я вынуждена буду рассказать.

— Ну, а зачем ты мне всё это показываешь и рассказываешь? Мне твои тайны не нужны, отдала бы деньги и всё.

— Даже не знаю зачем. Просто захотелось.

— Мне до твоих денег и еврейских проблем нет дела. И незачем болтать.

— Ладно, ладно, не обижайся. Давай останемся друзьями. Ты мне можешь сказать по секрету интимную тайну мальчишек?

— Какую ещё интимную тайну?

— Сексуальную.

— А что это за слово «сексуальная»?

— Господи, ты не знаешь этого слова?

— Нет.

— Ну, это про половую жизнь.

— Я не жил этой жизнью.

— Я хочу спросить про онанизм. Ведь все мальчишки им занимаются, да и девчонки тоже. Вот, например, когда я это делаю, то представляю, что я с каким-то мальчиком или мужчиной, а ты? Кстати, об онанизме, подожди, — она вышла из комнаты и вернулась через минуту с толстой тетрадкой, — вот, смотри, из Каббалы.

— Из чего?

— Каббала — это такая книга еврейской мудрости. Слушай: «Онанизм у мужчин и мастурбация у женщин и иные сексуальные удовлетворения, не направленные в естественное русло и в частности на зачатие, являются пищей для слуг сатаны. То есть энергия, выбрасываемая при оргазме в пространство, сразу пожирается тёмными силами, таким образом эти силы вступают в контакт с человеком». Это тетрадь моей мамы, тут много интересного и полезного.

— Ты веришь в сатану и тёмные силы?

— Это долгий разговор, и мы друг друга не поймём.

— Ну, я не настолько идиот, у меня бабушка верующая, много мне рассказывала про Христа.

— У евреев другой Бог, и религия более сложная, давай не будем об этом. Ты лучше скажи, кого представляешь, когда этим делом занимаешься?

— Не скажу.

— Меня?

— Нет.

— Врёшь.

— Один раз представлял тебя.

— Врёшь, врешь. Не один раз. Меня представляют почти все мальчишки школы, когда этим занимаются. Я это чувствую и вижу по их взглядам.

— Не сомневаюсь.

— А хочешь заняться этим по-настоящему?

— Кто же не хочет? Но от этого могут быть дети.

— Глупый ты, Пикин, как Буратино. Иди домой, ремонтируй свой велосипед.

Босман проводила одноклассника до двери и на прощание чмокнула его в щёку.

Взволнованный и возбужденный Пикин брёл к автобусной остановке. Светка Босман навсегда засела в его мозгу не только как объект сексуальных желаний, но и как представитель загадочного еврейского народа…

Босман закончила школу с золотой медалью, институт — с серебряной.

Пикин как-то встретил её на железнодорожной платформе в Сосново. Бывшая красавица, которую он не видел после окончания школы, в свои двадцать пять выглядела, как сорокалетняя многодетная мама. Она необычайно располнела, от былой фигуры не осталось и следа. Её большие зелёные глаза, обрамлённые бархатом ресниц, болезненно выкатились наружу, на достаточно длинной шее неуклюже свисал второй подбородок. Пикин постеснялся подойти к ней. Он подумал, что может её смутить и обидеть — вряд ли ему удалось бы скрыть своё удивление перед такой метаморфозой ещё недавней мечты мальчишек всей школы.

За чтением литературы по русско-еврейскому вопросу Пикин вспоминал все случаи своего небогатого опыта общения с евреями. Эти наблюдения так бы и остались для него малозначительными. Но после прочитанного непонятный и загадочный народ, почти сказочный, как Карабас-Барабас и Дуримар, ожил, явил свою среду. И Пикин почувствовал себя Буратино, как и назвала его Светка Босман. Только она в школе знала, что живёт в «стране дураков» и где находится «поле чудес», а Пикин нет. Она в свои четырнадцать лет уже знала, для кого это «поле чудес» предназначено — для буратин. Поэтому у неё был диванчик с деньгами, а для него новое колесо к велосипеду было — праздником. Её родители на новых «жигулях», а его — на своих двоих. Хотя по официальной бухгалтерии его пролетарские предки получали даже больше, чем родители Босман со своим среднетехническим образованием. На такой финансовый парадокс всегда был один ответ: «Евреи умеют жить и делать деньги!». Пикин эту фразу часто слышал, но никогда, как и многие другие, не пытался её анализировать. Она была почти как советский лозунг «Народ и партия — едины!». Это принималось как должное, как аксиома, мозг даже не пытался включаться для анализа смысла этих слов. В голове текла река, и каждый её поворот был обозначен маячком-словом, знаком-указателем, которые выдавались ещё в школе. И если несостоятельность коммунистов со временем стала очевидной в виде пустых прилавков магазинов и обнищания народа, то финансовая состоятельность большей части советских евреев осталась как их особое умение «делать деньги» и приравнивалось к их большим интеллектуальным способностям. И каждый советский обыватель знал, что «евреи умные». Но Пикин теперь уже знал больше: они не просто умные — они другие.

Дмитрий Дмитриевич Васильев, лидер «Памяти», появился неожиданно, в окружении десятка молодых ребят в чёрных рубашках и портупеях, в чёрных брюках-галифе и коротких военных сапогах. Лидер был одет так же, как и его охрана. Он выделялся лысеющей головой и грузным телом на необычайно толстых ногах, туго схваченных хромом сапог. Гости из Москвы быстро вбежали на обветшавшую деревянную сцену бывшего музыкального павильона и отрепетировано расставили охрану и атрибутику. Голос бывшего актёра МХАТа и помощника известного художника Ильи Глазунова был резок, интонация безапелляционна. Речь Васильева была посвящена роли сионистов в уничтожении России, разрушении архитектуры Москвы и опасности московского метро, которое Кагановичем намеренно было построено так, что однажды может обрушить под землю всю Москву. Ораторские и актерские способности Васильева в совокупности с информацией о прошлых и грядущих ужасах, о которых не мог догадываться ни один присутствующий, произвели ожидаемый эффект.

Будучи членом партии «Демократический Союз», Пикин, не колеблясь, вступил в «Память». Значок организации на котором был изображён Георгий Победоносец, поражающий копьём змея, вручил сам Никита Жербин — один из основателей ленинградского отделения «Памяти».

В «ДС» быстро узнали о контактах Пикина с «Памятью», он их особо и не скрывал. За ним закрепилась кличка «фашист», но к нему так никто из партийцев не обращался: этой кличкой пользовались в узком кругу «свои и наши».

Генерал Чернин изучал очередные доклады по линии своего отдела. Листы были сшиты неаккуратно, с каждой страницей читать становилось всё сложней, начало текста было у самого скоросшивателя. Генерал выругался — разжимая медные пластины скоросшивателя, порезал указательный палец. Замотав палец листом канцелярской бумаги, продолжил чтение, изредка покачивая головой.

«…Довожу до Вашего сведения полный текст документа:

Программа Союза за национально-пропорциональное представительство «Память» [1990 г.].

Союз за национально-пропорциональное представительство — «Память» — советская патриотическая организация, созданная в Москве.

Союз объединяет в своих рядах тех граждан СССР (независимо от их партийности, религиозных или атеистических убеждений, национальности и расовой принадлежности, пола, возраста, социального положения: рабочих, крестьян, служащих, интеллигенцию, учащихся, пенсионеров, воинов и офицеров Вооруженных Сил, КГБ, милиции, МВД и так далее), которые горячо любят свою Родину, свой народ и другие народы нашей страны, верны идеалам патриотизма, интернационализма, социализма, социальной справедливости и национального равноправия.

По своим позициям Союз за национально-пропорциональное представительство — «Память» — близок ко всем патриотическим движениям, объединениями, фронтам, созданным в Москве, Ленинграде, Новосибирске и других городах РСФСР и в других союзных республиках и борющихся за национальное равноправие. Тезис, выдвинутый всеми патриотическими движениями о том, что ни один народ не должен жить за счет другого, ни один народ не должен ущемлять интересы другого, отвечает и задачам Союза за национально-пропорциональное представительство — «Память».

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС — ОСНОВНАЯ ПРОБЛЕМА

В Конституции СССР, статья 36, говорится: «Граждане СССР различных рас и национальностей имеют равные права».

На деле, как можно убедиться, есть одна национальность, которая имеет куда больше прав, чем все остальные. Это — евреи, «ассимилированные» евреи (т. е. поменявшие свою национальность) и породненные с евреями лица (полуевреи, четверть-евреи, женатые на еврейках и т. д.).

Составляя 0,69 % от общей численности населения СССР, евреи представлены в культурной и политической жизни страны в масштабах не меньше 10–20 %. Евреи составляют 14 % от общего числа советских писателей, 14 % врачей, 23 % музыкантов. 36 % от общей численности всех евреев занято в науке, искусстве, литературе и печати. По данным переписи 1979 г., на 1000 населения среди азербайджанцев приходится 53 человека с высшим образованием, среди армян 125, среди русских 76, у украинцев — 52. У евреев — 434 (теперь 600), то есть все взрослое население…».

За час напряжённого чтения глаза генерала отказывались что-либо видеть дальше стола. Он закрыл глаза и вжался в спинку кресла.

«Вот пусть и давят друг друга. Пока националисты воюют против евреев, а евреи с националистами, мы, коммунисты, будем нужны и тем, и другим…»

Под эти размышления генерал сладко уснул…

 

МАСОНСТВО — НОВОДЕЛ

Глава седьмая

Слово Великого Мастера

24 июня 1995 года открыла свою работу Великая Ложа России. Она объединила существующие в России с 1992 года регулярные Ложи масонов, которые находились под юрисдикцией (послушанием) Великой Национальной Ложи Франции.

Образование независимой Великой Ложи России представляет собой исключительно важное событие для российского масонства, имеет также своё особое значение в целом для страны. Таким образом, восстанавливается историческая справедливость после того, как в связи с революционными событиями начала XX века в России регулярное масонство в стране на долгие десятилетия приостановило своё существование.

…Российские масоны считают своим долгом служить Отечеству, оказывать всестороннее содействие выходу России из кризиса, сохранению её независимости и территориальной целостности, развитию экономического, научного и культурного потенциала страны. Члены Ложи намерены содействовать духовному возрождению России, укреплению самосознания российских граждан, исторически сложившихся нравственных ценностей и идеалов народа.

Георгий Д.,

Великий Мастер

(«Вестник Великой Ложи России». Вып. № 1, 24.08.2000 г.)

В Красном уголке Дома культуры завода «Магнит» сидело человек двадцать — публика различной политической ориентации от национал-демократов до коммунистов. Люди были начитанные и любопытные. Привела их сюда повестка собрания, которая обобщенно могла бы звучать как «поиск путей захвата власти». Коммунисты предлагали поднимать массы снизу, создавать подпольные типографии, печатать листовки — стандартный набор классического революционера. Национал-демократы соглашались с коммунистами, но дополняли набор идей созданием новой партии, которой поверит народ. Националисты соглашались со всеми, но делали акцент на еврейском вопросе. Монархисты частично соглашались с националистами и призывали к возрождению династии Романовых, отпрыски которых ждали своего часа за границей. Но колоритнее всех оказалось выступление Анатолия Громыхайло, который в сердце был монархистом, в душе националистом, в уме конституционным демократом, в прострации — экстрасенсом и астрологом.

Он подошёл на своих коротких и крепких ногах к школьной доске, сиротливо прислоненной к стене, взял мел и с вызовом посмотрел на сидящих взглядом учителя физики, который собрался тупым ученикам вбивать «теорию относительности». От важности момента его бросило в жар, и начинающая пробиваться лысина побагровела. Громыхайло кашлянул внутриутробно, почти по-профессорски: «Итак, что нужно чтобы взять власть? А нужно вот что!». И он обсыпающимся мелком резко начертил треугольник. После чего вопрошающим взглядом строгого учителя вновь посмотрел на затихшую аудиторию. В глазах учеников он понимания не увидел. Слегка качнув головой, что можно было понять как «ну ладно, объясним подробнее для особо тупых», Громыхайло стал делить треугольник горизонтальными линиями, а на вершине треугольника поставил цифру «33». Теперь его взгляд был ещё более строгим: «Ну что? Неужели не понятно и теперь?!». Прочитавший книгу «Тайная сила масонства» Андрей Пикин тихо прошептал, взирая на гуру с первого ряда: «Так это же масонская пирамида». Громыхайло надменно улыбнулся: «Ну, слава Богу, хоть один понимающий человек нашёлся. Да, именно только таким путём мы сможем взять власть, создав тайную масонскую ложу русских патриотов. Ведь с нашими врагами можно бороться только такими методами. Желающим вступить в мою организацию предлагаю подойти ко мне в конце собрания». Восхищенный дерзостью Громыхайло Пикин записался в его «патриотическую ложу», оставив свой телефон и получив из рук «магистра» первую в своей жизни визитку, на которой было лаконично написано «Консультант». На вопрос Пикина о специализации «консультанта» Громыхайло, по-отцовски улыбаясь и похлопывая по плечу неофита, столь же лаконично ответил: «По всем вопросам!».

Громыхайло так и не удалось найти понимающих «братьев» для создания ложи и он подался в криминальный мир к «братанам», где небезуспешно проявил свои организаторские способности. Но на приветствия коллег по ремеслу на «братан» и «брателло» он всё-таки отвечал словом «брат».

«Нежелательные» знания из книг и брошюр ранее запрещённых авторов, пробившие информационную блокаду марксистко-ленинской доктрины, тогда опьянили многие пытливые умы. Только ленивый не создавал свою «ложу», «клуб», «партию», «школу», «центр» чего-нибудь и прочее. Мозг и душа, залежавшиеся в тесном чугунке коммунистического материализма, вылезли наружу, как забродившее тесто, и потекли, и полетели по просторам русского общества, постепенно уходящего в идеологическое бродяжничество. Большинство новоиспечённых вождей и гуру были уверены, что мир можно перевернуть только одной идеей, без вложения существенных материальных средств. Им казалось, что всё пущено на самотёк, что наступила полная идеологическая свобода. Тогда многим и не могло прийти в голову, что наступивший хаос — это управляемый хаос, полная деидеологизация — это диктатура новой идеологии, а экономическая свобода для ларёчников — это начало глобального разграбления страны.

Русский народ был вновь изощрённо обманут и ограблен.

«Изначально масонская структура, как и любая тайная организация, кажется вполне доступной, но как только восхищённые ею начинают её создавать, сразу спотыкаются на проблеме качества материала — человеческих слабостях. Вдруг люди оказываются чересчур болтливыми и необязательными, нежелающими жертвовать материальными благами и комфортом. А самое главное — слабые люди не умеют долго ждать. Человек может пожертвовать многим, но на короткое время, будучи уверен, что ему вернётся, как минимум, всё прежнее.

Немногим дано понять, что настоящее масонство — это путь длиною в века, а не спринтерский забег на пятилетку. Это путь потому, что его надо пройти, а не прочитать о нём. Этот путь должен оставить след в генетической памяти нескольких поколений и накопленный опыт родовых знаний из уст в уста.

Традиция сакральных знаний в истории Руси прерывалась многократно, хотя, я думаю, что они, их материальные носители в виде древних рукописей, сохранены. Они сохранены в силу того, что любая власть всегда тяготеет к тайным знаниям прошлого или знаниям покорённого народа. Даже могущественный царь Иоанн Грозный, будучи глубоко верующим и неистово набожным, обращался за помощью к языческим волхвам и гадалкам. Ни один владыка в мире не уничтожит знания прошлого, он их обязательно сохранит, даже из-за страха потерять власть, он их сохранит лично для себя, в тайниках и архивах, в которые рано или поздно проникнут пришедшие на смену.

Если в древнем Египте жрецам достаточно было знать дни солнечного затмения, чтобы держать фараонов и народ в страхе перед неведомой силой, то в дальнейшем народ перестал бояться небес. Страх перед неведомым был убит наукой, знаниями, и в человеке современном уже родился священный трепет перед теми, кто определяет курс мировых валют, цены на хлеб и золото. Это не рынок. Это скрытая власть, это чёрные жрецы сегодняшнего дня, на которых работают целые институты, с неистовым упорством продвигающиеся в потаённые, древние уголки человеческого мозга, с одной целью — упростить и удешевить способы управления человеком. Они уже даже определили, что человеческое сердце имеет своё сознание, независимое от мозга. Значит, влиять на мозг не достаточно, чтобы управлять человеком, ещё надо убедить его сердце. Кажется об этом знали все, но знать вообще недостаточно. Теперь знают точно и уж постараются подобрать ключики к нашим сердцам. Но как сложно хранить тайны, знания в наше время! Человечество, не переставая, создает и накапливает несущее смерть. Человечество настолько захирело в своих болезнях, что вряд ли его можно назвать разумным. Обезумевшие чёрные жрецы, закутавшись в масонские одежды, превращают мир в сумасшедший дом. Что-то страшное накапливается, что-то, где-то надломится…»

Пикин ещё раз перечитал текст, закрыл черновик и недовольный то ли собой, то ли человечеством, принял холодный душ. Он поймал себя на мысли, что очень боится начало крушения системы или мира до появления публикации его статьи. Ведь кто из пишущих не хочет быть пророком даже ценой мировой катастрофы? А уж какие страсти кипят в сердцах и умах тех самых масонов, которые знают, что будет завтра, но вынуждены об этом молчать…

Женщины

Орден Вольных Каменщиков в начале своей деятельности являлся гильдией ремесленников-строителей. Присутствие в гильдии женщин-каменщиц не наблюдалось. Существует и неявная социальная причина недопущения женщин на масонские собрания в качестве членов. После превращения оперативного (деятельного) масонства в спекулятивный (умозрительный) Орден на его родине, в Англии, он приобрел форму, наиболее привычную для английских аристократов того времени, а именно форму клуба. В клубы английского образца женщины не допускались вплоть до конца II Мировой войны. Предназначены же подобные клубы и были тогда и ныне для отвлечения мужчин от повседневных забот, в частности, семейных, объединение их для отдыха, привычного в мужской компании (исключая разврат), обеспечения общения на привычные им темы, в то время как в семьях мужчины обычно лишены общества себе подобных и общение их на «мужские» темы ограниченно.

Женщины — жены, невесты, подруги, сестры, дочери, матери и иные родственницы Вольных Каменщиков — могут посещать ежегодные или ежеполугодичные общие собрания-банкеты, специально предназначенные для семейного отдыха братьев, а также иные назначаемые ложами с той же целью мероприятия, от бесед философско-этического характера в стенах ложи до совместных выездов братьев на экскурсии и на природу.

Брат Зелот

Когда их видели вместе, то всем в глаза бросалась достаточно редкая шалость природы: в нём было так много женского, а в ней так много мужского, что они дополняли друг друга наоборот. Её за глаза называли «конь» и «мужебаб». Его — «лизунчик» и «педрило-приживало». Они не состояли в браке, ей было сорок пять, ему двадцать пять. Она была по-мужицки крепко сложена, он по-женски хрупок. Она была депутатом городской думы, он — её помощником. Их объединяла «демократия», ибо только она может свести столь разные аномалии в единое целое. Её знали как напористого политика, перед которым не могли устоять и закалённые партаппаратчики. Его тоже знали политики. Его знал прокурор города, его знал главврач, его знали ещё несколько влиятельных людей.

Эдуард знал, что ему повезло. Всё было хорошо: и зарплата, и влияние, и перспектива стать депутатом. Только иногда приходилось быть ласковым с боссом: он, закрыв глаза, погружал свою голову между её мясистых ляжек, как в бочку из под селедки; она хоть и была «мужебаб», но по внутренней физиологии больше «баб». Свою функцию «лизунчика» при депутатше Эдуард тщательно скрывал от своих поклонников. Всё текло своим привычным руслом по паркету и коврам чиновничьих лабиринтов. Но есть такая катастрофа в жизни людей под названием «любовь», а если эта «любовь» ещё и Богом проклята, то это уже бедствие.

…Он тоже был помощником депутата — удачливого тридцатилетнего предпринимателя, который сделал карьеру по «голубой линии». Эдуард встретил его на депутатском забеге, который был посвящён объявленному Дню здоровья. Он бежал впереди, из заднего кармана его спортивных брюк выпал пропуск в Городскую думу.

— Молодой человек! Вы обронили пропуск!

— Чёрт! Спасибо! Меня зовут Руслан. Он протянул руку и посмотрел в большие глаза Эдуарда.

Так в жизнь Эдуарда вошла любовь под сказочным именем Руслан. Руслан любил дорогие рестораны, комфорт…

Через год Руслан введёт Эдуарда в городскую масонскую ложу. Это была ложа нижнего уровня, отстой для нижнего звена пирамиды власти. Но и в ней кипели страсти собранных воедино пороков.

…Эдуард с особым удовольствием вырвал из слабеющих рук своей умирающей «босши» портфель с деньгами и передал его «брату», в руке которого ещё дымился ствол пистолета.

— Всё хорошо, «брат». Дальше действуй по инструкции, — шепнул на ухо киллер от ложи и бесшумно сбежал по лестнице.

Эдуард верил, что всё получится. Сначала в убийстве обвинят каких-нибудь красно-коричневых, потом найдут тех, которые в этом признаются. Магистр обещал, магистр обеспечит. Эдуарду объяснили в ложе, что это политическое преступление, а оно по законам масонства не подлежит наказанию. Вчерашний «ученик» стал сегодня «товарищем», теперь ему дорога в «мастера». Времена открытой игры и случайных людей во власти стремительно уходили в прошлое.

Нарочито грубо изрешечённая пулями депутатша, осевшая в углу, остекленевшими глазами смотрела на своего «эдуардика». «Эдуардик» уже сейчас знал, кто будет выступать на её похоронах и кто напишет статьи с проклятиями в адрес врагов «демократии».

Трагикомизм этого преступления состоял в том, что депутатша уже как два месяца тоже была членом масонской ложи, в которую её ввела жена одного влиятельного российского политика, зачитывающаяся романом Шарля Монселе «Женщины-масонки». Мадам пояснила депутатше, что сегодня хоть и не существует официального женского масонства, но это всё чушь для профанов:

«Вот у вас, в Питере, ещё при коммуняках было два закрытых богемных клуба: «Голубая гвоздика» — для гомиков и «Розовая гвоздика» — для лесбиянок. Вот они и определяли, кто будет петь и танцевать в Кировском, кто будет ведущим критиком и искусствоведом, и прочее. Многие из членов этих клубов легко стали масонами. Истинное масонство уже давно поняло, что дискриминация женщин, тон, которой задали те же гомосексуалисты в масонстве, уже вчерашний день.

Например, дорогая, самая известная в США женская масонская ложа Орден Восточной Звезды, насчитывающая сейчас два с половиной миллиона членов и многочисленные дочерние организации во всем мире, была основана адвокатом из Бостона Робертом Моррисом аж в 1868 году в Нью-Йорке…».

Деньги, которые депутатша везла в своём портфеле и которые предназначались для выборной кампании, тоже были собраны «братьями» и «сестрами». Так в неразберихе девяностых спотыкалось и хвалёное масонство, но со временем оно наладит связи и единое управление. Теперь кому положено играть в масонство, играют, сажая деревья и демонстрируя благотворительность. В 2008 году на пост президента России баллотировался не скрывающий своего масонства «Великий Мастер Великой ложи России» Андрей Богданов, человек с внешностью актера-неудачника и соответствующим интеллектом. Конечно, это профанация. Среди кандидатов на пост президента реальными масонами могут быть только те, которые меньше всего похожи на них.

Масонство истинное сажает не деревья, а людей и, демонстрируя свою силу, уничтожает непокорных, при этом никогда не называет своих имён.

Но масонская змея обязательно однажды укусит себя за хвост; такое бывало и раньше.

Особенно бесперспективна судьба масонства в России в силу того, что каждый настоящий русский интеллигент всеми силами старается иметь своё личное мнение и готов идти на многие лишения, чтобы это мнение донести до умов других. Эта особенность русских элит как спасала Россию, так её и губила…

 

ЭКСПЕРТША

Глава восьмая

«Присяжные заседатели, то есть обычные граждане российского общества, оказались не в состоянии признать и подтвердить вину подсудимых, обвиняемых в преступлениях на почве расовой ненависти. Российское общество подвержено настроениям ксенофобии и нетерпимости, и присяжные заседатели переносят эти настроения в судебную комнату, что создает не лучшую ситуацию для выноса решения по делу».

Председатель комиссии по вопросам толерантности и свободы совести В. Тишков

Пикин не любил утром включать телевизор, он предпочитал радио, особенно он привык к радиоточке, там был приятный особый звук. То ли от того, что усилители ещё ламповые, то ли частота звука удачно подобрана, но звучание было приятным для уха. Пикин повернул ручку радио и сразу попал на нужную ему информацию: такое часто бывает у пишущих людей — рождается некое магнитное поле вокруг темы, которое притягивает нужное. Радио вещало бодрым женским голосом:

«Вы, русские, только на словах интернационалисты, а если вдруг дочка чья-то замуж за негра соберется… Всё! Семейная трагедия», — убеждал меня Хорхе Бернарда Сперральта, перуанец, проживающий в Санкт-Петербурге вот уже восемь лет. «Да интернационализм в нас вдалбливался с младенчества, мы даже думать в обратном направлении не смели, — сопротивлялась я. — Возьми хоть литературу, хоть искусство. Чего стоит один эпизод из кинофильма «Цирк», в котором зрители по очереди укачивали негритёнка!». Но мнение моего латиноамериканского собеседника неожиданно поддержал при встрече старший научный сотрудник Музея антропологии и этнографии председатель группы по правам национальных меньшинств при Санкт-Петербургском союзе учёных Николай Гиренко.

Гиренко справедливо говорит: «Так вот, это расизм в чистом виде…У нас, русских, сильнее, чем у других, выражена установка на стабильность, мы ненавидим перемены, что-то новое и, увы, кого-то не такого, как мы. Кстати, именно поэтому в наших домах накапливается куча всякого хлама…». Это был отрывок из статьи Лики Кондиковой, опубликованной в сегодняшнем номере газеты «Смена»…».

Теперь всё, что касалось межнациональных вопросов, было интересным для Пикина. Он решил написать честную книгу о судьбе, казалось бы, вечно разрастающегося русского народа, внезапно подошедшего к демографической пропасти. Свежий номер «Смены» лёг в папку «Русофобия в СМИ».

В городе последних российских президентов шёл снег с дождём. Господа прокуроры сидели в большом кабинете главного и в полной тишине ждали, когда он поднимет голову от важной бумаги. Вот он почесал свою тонкую шею вялой кистью руки и осмотрел прокурорский костяк присутствующих.

— Сегодня все, это хорошо. Вот, коллеги, поступил документ сверху с требованием ужесточить борьбу с проявлениями антисемитизма, национализма, экстремизма и прочих проявлений в средствах массовой информации. На сегодняшний день у нас не так уж и много в городе подобных СМИ, но они уже в стадии судебных разбирательств. Ладно, с газетами этими разберутся, но мы совершенно без внимания оставили брошюры и книги. Сами понимаете, народ у нас образованный, пишущий, издать книгу сейчас может каждый. Цензура запрещена, поэтому мы должны очень деликатно подойти к этому вопросу. Заявления возмущённых граждан нам обеспечат национальные общины и правозащитники, остальное — в руках эксперта. Нам нужен эксперт, который бесстрашно будет находить разжигание межнациональной и религиозной вражды, экстремизм, покушение на конституционный строй и тому подобные проявления. Будет не справляться с объёмом работы, пусть подберёт себе группу коллег. Итак, я готов выслушать ваши предложения, я не местный, поэтому не очень хорошо знаю здешнюю науку.

Господа прокуроры зашелестели папками и записными книжками.

— Вот, например, мы сотрудничаем с Государственным университетом по кафедрам, — сказал господин в дальнем ряду и быстро сел.

— А мы в этих вопросах сотрудничали с покойным экспертом из Музея этнографии и чего-то ещё, — не вставая с места пробасил самый толстый прокурор.

— Ах, да, — оживленно сказал главный, — это тот эксперт, которого убили фашисты. Вот это и замечательно. Нам нужен эксперт именно из этого учреждения, так сказать, преемственность, омытая кровью. Вот вы, пожалуйста, и подыщите там нового эксперта, — главный пристально посмотрел на самого толстого прокурора, — и ещё, не ищите с очень высокой учёной степенью, достаточно кандидата наук, чтобы была заинтересованность расти, лучше женщину, у которой есть время. Да и ещё чтобы фамилия была славянской, чтобы избежать обвинений в предвзятости, а то нас и так всякие писаки пытаются обвинить в русофобии.

Толстый прокурор широко улыбнулся и про себя подумал: «Там таких одиноких, страшненьких и злых на всю страну хватит, а вот с нужной фамилией придётся поискать, а к фамилии надо и лицо соответствующее…».

— Я вас понял, товарищ главный прокурор, не беспокойтесь, я найду, что надо, — он опять улыбнулся и вытер шею изрядно полинявшим носовым платком.

— Вот и замечательно, а теперь перейдем к убийству таджикской девочки и негра, — главный отчаянно ударил ладонью по столу, — вот лезет из меня советское. Сейчас правильно надо говорить «чернокожего», тьфу, нет, надо говорить «африканца». И, пожалуйста, все это запомните, а то приходится читать и слышать из уст коллег «убили негра», ну просто, как в дурацкой песенке. Мы же толерантная цивилизованная страна…

Она поняла, что от неё требуется. Поэтому сразу согласилась, не забыв прибавить в уме к своему скромному окладу гонорар за экспертизы. Опыт работы с государственными службами у неё уже был. На третьем курсе университета ей предложил сотрудничество КГБ, и она, не раздумывая, ровненько написала «Даю согласие на…».

Русских националистов она ненавидела. Особую ненависть в ней вызывали интеллектуальные националисты, которые умело обосновывали свои взгляды и убеждения. Тут прокуратура и суды в её лице обрели настоящего, нужного кадра.

Андрей Пикин дописывал свою книгу, не подозревая, что на неё уже заготовлен инквизитор, который знает «этих философствующих фашистов». А ещё этот инквизитор не любил красивых людей. Она была глубоко убеждена, что здоровые и красивые люди не могут быть по-настоящему умными, что у них, возможно, даже нет полноценной души, так как, по её убеждениям, душа может родиться только в страданиях. И тут дело было не только в её увлечениях экзистенциализмом. В её сердце ныла незаживающая рана от неразделенной любви.

Она уже не могла сдерживать своё либидо, и на первом курсе института влюбила себя в умненького, но некрасивого мальчика. Молоденькая, но тоже некрасивая студентка понимала, что ей лучше «влюбиться» во что-нибудь равное. Так и получилось. Она принесла ему в жертву свою девственность, он же, измученный онанизмом, был счастлив начать нормальную половую жизнь. Её счастье продлилось меньше года. Красивая украинская девушка Марина, устав от жизни в общежитии и помня наказ мамы, решила обзавестись ленинградской пропиской и жильём. Самые лучшие перспективы на жилищные условия были у молодого человека будущей экспертши. Не прошло и трёх месяцев, как молодожены переехали в однокомнатную кооперативную квартиру супруга, подаренную его родителями. Отец некрасивого мальчика очень мечтал о симпатичных и здоровых внуках, поэтому сразу дал согласие на брак, дивясь южно-русской красоте невестки.

После двух недель слёз и нервного срыва она перевелась на другой факультет, чтобы не видеть предателя и разлучницу. Потом история повторилась. У ней завязался служебный роман с начальником её отдела, красивым и умным, но слабовольным тридцатилетним потомственным историком. Она быстро нашла к нему ключик, который открыл его слабость к сексу без особых усилий, не вставая из-за рабочего стола. Но когда в их отделе появилась симпатичная сероглазая блондинка с фигурой модели, её возлюбленный забыл о своей сексуальной слабости и преданным псом стал бегать за ней. Блондинка забеременела, и по законам советского жанра стала его женой. На этот раз переводиться никуда не пришлось, её вчерашний любимый шеф пошёл на повышение в другое ведомство, и в утешение она села в его кресло.

В тридцать два она вышла замуж не по любви за болезненного пятидесятилетнего профессора, который, к тому же, оказался бесплоден. Через девять лет он умер от рака, оставив в наследство квартиру и огромную библиотеку. Разочарование и полное одиночество толкнули её на фалоимитатор и в науку.

С первых же экспертиз она почувствовала себя государственным человеком — она сажала в тюрьму и закрывала издания. Именно заключения эксперта становились решающим доводом для принятия решения судом.

С особым наслаждением она делала экспертизы-приговоры на авторов с учёными степенями и званиями. При этом она даже чувствовала некоторое сексуальное возбуждение и могла в остервенении порвать «слабую» экспертизу и написать «сильную», в которой автор выглядел не размышляющим однобоко о проблемах межнациональных отношений, а конченым фашистом. Идеи русского национализма она считала явлением биологическим, и для неё они не могли быть предметом полемики. Она понимала национализм прибалтийских народов — вырвавшихся из СССР, она понимала еврейский национализм — народа, живущего в состоянии постоянного конфликта. Но русский национализм, по её глубокому убеждению, ничем не мог быть оправдан.

«Не хотят быть россиянами, будут экстремистами! Ведь говорят на русском языке, ходят в русские школы, все памятники и музеи на месте. Что им ещё надо?!», — спрашивала она у молодой судьи, ведущей «фашистское дело».

Правда, её иногда смущала низкая образованность следователей и судей. Но один осведомлённый чиновник пояснил ей, что более половины следователей и судей это вчерашний обслуживающий персонал. Электрики, уборщицы, секретарши, работавшие в учреждениях МВД и судов, попутно, не напрягаясь, заочно заканчивали ведомственные высшие учебные заведения и становились вершителями человеческих судеб. Немалую часть в этой армии дилетантов составляли дети «блатных» и «новых русских», покупающих курсовые, зачёты, экзамены, диплом. Такой материл очень удобен для вышестоящих в пирамиде власти. Чувствуя свою профессиональную ущербность, он податлив, исполнителен, готов на компромисс с совестью и законом. Невежество, безнравственность и непрофессионализм стали нормой в «демократической России», накапливая в обществе раздражение и озлобленность к власти.

Умерла экспертша неожиданно, не дожив до пятидесятилетнего юбилея одного дня. Врачи говорили, что «инсульт» и что «можно было бы спасти», если б вовремя оказали помощь, но жила она одиноко.

Хоронили её пышно, были венки и представители от института, прокуратуры, правозащитников.

Профессиональный правозащитник Рыбкин нарочито громко, чтобы слышали все, давал интервью какой-то газете. Тут же пристроились зарубежные телевизионщики: «Я абсолютно уверен, что её ранняя смерть на совести фашистов. Вы ведь помните, как два года тому назад на неё напали и ударили по голове, у неё было сотрясение мозга. И вот как последствие страшный инсульт. Я всегда говорил, что мы живём в фашистском государстве…». Рыбкин всегда знал, что нужно говорить и кому. С этого и кормился…

В стороне от похоронной процессии одиноко стояла худенькая женщина лет сорока пяти, по её узкому лицу текли слезы, она тихо шептала, сжав ладони на груди: «Господи, неужели ты меня услышал? Неужели мой невинный сынок отомщён?». Если бы господа из прокуратуры и правозащитники обратили внимание на эту женщину, они бы наверняка узнали раздавленную горем мать восемнадцатилетнего мальчишки, осуждённого за распространение написанной им брошюры «Россия у пропасти», которая, по мнению экспертши, была признана «разжигающей межнациональную рознь и призывающей к насилию». На втором году заключения, по официальным данным, мальчишка повесился.

Мать умоляла судью смилостивиться и дать условный срок. Та в коридоре суда шепнула ей: «Вы же слышали заключение эксперта, я ничего поделать не могу». После смерти сына не было и дня без проклятий матери в адрес разрушившего её жизнь «эксперта». Небеса обычно глухи к мольбам несчастных, но эти были услышаны…

Свою первую книгу Пикин писал долго, года три, понимая важность первой книги, которая составит репутацию автору и даст аванс на последующий интерес читателя. Книга Андрея Пикина «Психология русофобии» чудесным образом не только миновала проблемы с возможной цензурой, но и долгое время успешно продавалась в центральных магазинах города, пока «бдительные» читатели не сообщили в соответствующие органы о весьма спорном содержании книги. Так первый труд Пикина попала в список «не рекомендуемых к распространению изданий», который негласно получали все книжные магазины…

 

ПУТЧ ПОД ПАГАНИНИ

Глава девятая

Из Постановления № 1 Госудаpственного Комитета по чpезвычайному положению в СССР:

«В целях защиты жизненно важных интеpесов наpодов и гpаждан Союза ССР, независимости и теppитоpиальной целостности стpаны, восстановления законности и пpавопоpядка, стабилизации обстановки, пpеодоления тяжелейшего кpизиса, недопущения хаоса, анаpхиии бpатоубийственной гpажданской войны Госудаpственный Комитет по чpезвычайному положению в СССР постановляет:

1. Всем оpганам власти и упpавления Союза ССР, союзных и автономных pеспублик, кpаев, областей, гоpодов, pайонов, поселков и сел обеспечить неуклонное соблюдение pежима чpезвычайного положения в соответствии с Законом Союза ССР «О пpавовом pежиме чpезвычайного положения», и постановлениями ГКЧП СССР. В случаях неспособности обеспечить выполнение этого pежима полномочия соответствующих оpганов власти и упpавления пpиостанавливаются, а осуществление их функций возлагается на лиц, специально уполномоченных ГКЧП СССР.

2. Незамедлительно pасфоpмиpовать стpуктуpы власти и упpавления, военизиpованные фоpмиpования, действующие вопpеки Конституции СССР и Законам СССР.

3. Считать впpедь недействительными законы и pешения оpганов власти и упpавления, пpотивоpечащие Конституции СССР и Законам СССР.

4. Пpиостановить деятельность политических партий, общественых оpганизаций и массовых движений, препятствующих нормализации обстановки.

5. В связи с тем, что Госудаpственный комитет по чpезвычайному положению в СССР вpеменно беpет на себя функции Совета безопасности СССР, деятельность последнего пpиостанавливается…».

Базунов и Чернин с семи утра сидели в кабинете Базунова в обществе «Знание» на Литейном. Генерал Чернин официально был в отпуске. Несмотря на глобальность события, на работу его не вызывали.

На столе Базунова лежала газета «Час Пик» с карандашными пометками на первой полосе. Чернин долго всматривался в пометки и ребус «Исторический пикник».

— Что это, Юра, за ребус странный?

— А это, мой генерал, газета от 24 июня, я все газеты, выходящие 24 июня, читаю как ребусы.

— Почему именно от 24 июня?

— 24 июня 1717 года в день святого Иоанна Крестителя произошло объединение всех масонских кружков в Великую ложу. С тех пор 24 июня признано днем рождения современного масонства, а Иоанн Креститель является его святым покровителем. Именно в этот день масонство зачастую передаёт важную информацию для своих посвящённых братьев.

— И что ты вычитал?

— Пока меня заинтересовал этот ребус. Я его расшифровать не могу, но чувствую, что здесь заложена важная информация, и она, как-то связана с днём сегодняшним. Одно я могу сказать точно, масонство открыто демонстрирует свои возможности. Поэтому всё, что сейчас происходит и произойдёт, может носить даже не государственный характер, а надгосударственный. И вообще то, как проходит этот «путч», мне напоминает Николу Паганини, — сказал Базунов, всматриваясь в дно кофейной чашки.

— Ты, Коля, эрудит большой, но при чём тут этот скрипач? — ухмыльнулся генерал Чернин.

— А при том, что Паганини был величайшим мистификатором. Помнишь известный эпизод из фильма, когда ему якобы враги подпилили струны и он сыграл на одной струне к великому восхищению публики. А ведь струны ему никто не подпиливал, хотя иезуиты и не давали ему спокойной жизни, как и смерти, но до струн и многого другого дело не доходило. Паганини был не только великим музыкантом и композитором, он ещё был и великим режиссёром-постановщиком собственных выступлений. Сочинение он написал для одной струны и выучил его на одной струне, поэтому рвущиеся подпиленные струны это, как говорят сейчас, «шоу». Вот и этот путч кем-то написан. Сейчас лопнет несколько струн, но музыка «демократических перемен» не затихнет, её сыграют на одной толстенной струне, на которой затем подвесят всю страну. Так что сейчас не «Лебединое озеро» Петра Ильича должно наводить тоску, а что-нибудь из Паганини — экспрессивное с громким лопанием струн. Это точнее бы отображало реальность.

— Тебе, Николай, надо книги писать. Конечно, не всё так гладко у этого ГКЧП начинается, но есть надежда сохранить страну целой. В шесть утра они только озвучили обращение. Ещё и семи часов не прошло, а ты уже паникуешь. Согласен, что музыку выбрали неудачно, целый день классику у нас крутят только по случаю похорон первых лиц. Кстати, тут информация доходила об уничтожении продуктов питания. Говорят, самосвалами закапывают колбасу и масло на помойках и в лесу, искусственно создают дефицит продуктов.

— Всё может быть. Вопрос, кто это делает, если даже ты, генерал КГБ, об этом знаешь на уровне слухов? Пятого августа «меченый» подписал проект «Договора о Союзе суверенных государств» — это уже начало распада. Если старая проститутка Александр Яковлев неделю тому назад вышел из КПСС, значит, партии осталось жить недолго. Эта лиса знает план ближайших событий. Вот и тебя на работу не вызывают, значит, ты априори уже уволен. Да и я, скорее всего, последние деньки здесь работаю. Всё, что можно, из документов я уже скопировал. Надеюсь, и ты проделал соответствующую работу. Ладно, пора дёргать информаторов. Чем там живёт столица? — сказал Базунов и принялся листать записную книжку.

— Я что смог, то и унёс вместе со списками осведомителей. Если узнают, мне не жить. Как только Бориску-алкоголика в июне президентом России выбрали, я почуял неизбежность беды. Хочется верить, что ГКЧП остановит этот бардак, — сказал генерал и нервно вырвал из брови торчащий волос.

— Подожди, Юра, я дозвонился, — Базунов, прижав трубку телефона плечом, стал быстро что-то писать в тетради. Через минуту он прервался и, грустно глядя на Чернина, стал читать:

«В 12.15 к нескольким тысячам граждан, собравшимся вокруг Белого дома, вышел Борис Ельцин, зачитавший с танка обращение. В 12.30 президент РСФСР подписал указ № 59, в котором квалифицировал создание ГКЧП как государственный переворот, а его членов — как государственных преступников и отменил действие всех распоряжений самозваного комитета на территории РСФСР».

— Вот так, Юра, «путч» провалился. Это же надо, с танка! Просто Ленин с броневика. Ещё пару часов следим за развитием этого спектакля и едем на дачу к моему хорошему другу. А то, неровён час, нас тут с горяча и пристрелят…

Звонок телефона оборвал рассуждения Базунова. Он прильнул к трубке и обречённо кивал, многозначительно поджимая губы. Затем Базунов резко бросил трубку.

— Ну с-суки! Ты представляешь, Собчак заявился в наш Генштаб на экстренное заседание. После беседы Самсонов вышел, как побитая собака, а Собчак — хозяином ситуации. И это наш командующий войсками округа? Там, на заседании, кстати, был и твой шеф Курков и наш Гидаспов. Всё, генерал, поехали. Тут и правда до беды не далеко. Они сейчас под шумок в упоении своих побед могут и головы оторвать «проклятой гэбне».

— Да, сломать Самсонова не просто, морской пехотинец в прошлом. Тут действительно Собчак, наверное, приоткрыл карты, дав понять, что это театр, а не переворот, — сказал Чернин, застёгивая пиджак на все пуговицы.

— Мои худшие предположения оказались верными. Ведь Собчак по сути своей наглый, но не храбрый. И если он пошёл в Генштаб, то с полной подстраховкой в Москве. Источник говорит, что Собчак кричал матом на всех. По некоторым данным, Собчак, будучи в Париже, 17 июня озвучил для журналистов похожий сценарий возможного переворота в СССР. Я к начальству с утра не могу дозвониться, даже по спецсвязи. Ты тоже на работе не нужен. Они, оказывается, слушают речь Собчака, вместо того чтобы его арестовать и ввести чрезвычайное положение в городе. Мы — брошенные солдаты, армий у нас нет, командовать некем, — сказал Базунов и начал собирать бумаги со стола.

— Армия есть у Самсонова, но он не способен на самостоятельный поступок. Если бы в Ленинграде упереться, то Москва дрогнет.

— Да, Юра, вот таких командующих мы вырастили. Нам было удобно находить послушных холопов партии, а вот когда понадобилось защищать партию в сложных условиях «верные сыны» её предают. Холоп и лакей будет обслуживать новых победителей, у них чутьё на власть. Ладно, поехали. У нас там будет возможность позвонить куда угодно. Но сначала заедем в Гостиный двор, я попросил отложить мне пластинку Паганини в исполнении Когана. Там в отделе музыки работает такая очаровательная продавщица, знаток классики, и всё при ней. Ох, где мои сорок лет, ну даже пятьдесят, — Базунов похлопал себя по вполне упитанному животу и разочарованно вздохнул.

— А без Когана и Паганини нам не обойтись?

— Нет, мой генерал, без Когана можно, без Паганини нельзя. К тому же, ехать в гости в такой день к творческому человеку без символичного подарка — чистое свинство. Мы будем слушать музыку, пить, что предложат, и думать. Это лучшее, что могут сейчас сделать два пенсионера, не способные дать команду даже рядовому из стройбата. Мы вне игры.

— Ты хоть скажи, кто нас пригласил в гости?

— Мы едем в гости к художнику, который, кстати, подрабатывает изготовлением могильных памятников. У него отличная дача, телефон и телевизор, который ловит финское телевидение. Мы будем со связью, информацией и конспиративны. А если что, тут же и памятники закажем, — Базунов нервно засмеялся и обнял Чернина.

— Как-то нехорошо у меня на душе. Такое чувство, что мы бежим с поля боя, — сказал Чернин, снял галстук и положил его в карман брюк.

— У меня, Юра, тоже на душе нехорошо. Но мы не бежим с поля боя. Ты думаешь, что сейчас нужен начальству со своими знаниями о диссидентах и прочих антисоветчиках? Или я со своей информацией о пороках нашей партии. Нет, мы обслуживали партию, которую решили ликвидировать за ненадобностью. И заметь, в её ликвидации участвуют не диссиденты, а высшие руководители партии. Они все от Горбачёва до Ельцина закапывают свою «маму», поднявшую их из комбайнеров и строителей до вершин власти. Мы же всего лишь прислуга, которая уходит, когда дом покидают хозяева. Нам даже не предложено выбора. В данном случае мы проявляем прагматизм, чтобы сохранить своё достоинство, — Базунов открыл двери кабинета. — Пошли, Юра, нас ещё ждут большие дела, история глобальных потрясений в нашей стране только начинается.

…Андрей Пикин стоял на Исаакиевской площади, напротив здания Мариинского дворца, в котором располагался Ленинградский Совет народных депутатов, и жмурился от солнца, глядя на памятник Николаю I — «царю-деспоту, душителю свободы». На нём просматривались горельефы с изображением сценок подавления восстания декабристов и усмирения холерного бунта на Сенной площади. К памятнику подошла группа школьников с экскурсоводом, которая, гундося на французский манер, поведала: «Этот памятник установлен на одной оси со знаменитым Медным всадником, обращён в ту же сторону, их разделяет только Исаакиевский собор. В петербургском фольклоре по этому поводу возникли соответствующие поговорки, например: «Дурак умного догоняет, да Исаакий мешает».

Пикин был на площади со знакомыми офицерами Генштаба из патриотического движения «Отчизна», созданного чуть больше месяца тому назад, и сотрудниками редакции газеты «Русское Дело». «Отчизна» как движение объединяло в себе коммунистов и национал-патриотов. Газета «Русское Дело» была единственной независимой непрокоммунистической оппозиционной газетой в Ленинграде и СССР. Ждали «Псковскую дивизию». Офицеры нервничали, изредка потирая рукоятки пистолетов, которые торчали из поясных кобур.

На площади суетливо бегали ельцинисты и строили хилые баррикады из стульев и швабр, таким образом, наверное, надеялись остановить ожидаемые танки. Пикин узнал несколько человек из «Демократического союза» и организации евреев-отказников «Бедные родственники». В маленький мегафон кричал тощий человек с гусиной шеей что-то о надвигающейся «красно-коричневой чуме». В эти минуты будущий глава Центризбиркома Владимир Чуров соединял кем-то перерубленный кабель уличной трансляции для выступления Собчака.

Кто в этой ситуации выглядел комичнее, трудно сказать. Офицеры без армии или ельцинисты с табуретками. Все ждали, что скажут Армия и КГБ.

Армия и КГБ остались «вне политики» и тем самым решили всю политику. Офицеры разбрелись по домам. На следующий день пришедшие в себя ельцинисты собрались на Дворцовой площади, жадно и восторженно слушали Собчака — мэра города трёх революций, председателя Ленсовета и дедушку будущего телевизионного борделя — «Дома-2».

…За столом сидел пьяный генерал и тыкал вилкой в депутатский значок соседа.

— Вот скажи, Иосиф, когда мне нужно было получить квартиру в Москве и генеральские погоны, я продался в августе девяносто первого, когда мне нужно было получить квартиру сыну, я продался ещё раз в октябре девяносто третьего, теперь подросли внуки. Кому надо продаться?!

— Судьба выборов предрешена, теперь продаваться не надо, теперь надо попасть в команду преемника. Преемник надолго. Так что выдай по своему подразделению нужный результат выборов, и твои внуки будут с квартирами и прочим, — прошептал на ухо холёный человек с лицом потомственного чиновника.

— И всё-таки, какими мы суками стали! А, депутат?!

— Мы ими были всегда, если ты хочешь пьяной правды. Знаешь, генерал, как твои погоны называют — «крылья холопа»!

— И это ты мне говоришь в День защитника Отечества! А твой значок как называют?! — генерал воткнул вилку в ананас, схватил депутата за грудки и стал неистово трясти, — «крылья холопа», говоришь, «крылья холопа»!..

Подоспевший охранник депутата оттащил генерала в сторону, дав понять, что он не посмотрит на его звание и сделает больно. Генерал присмирел. Качающегося депутата увели в другой конец стола. Никто не предал значения этому маленькому конфликту — ругались свои…

 

КУПИЛИ

Глава десятая

Пикин услышал одновременно стук в дверь, истеричную трель звонка и заглушающий всё гул в голове.

— Кто?

— Андрей, открывай! Это я, Семён!

— Какого чёрта, Сёма. Сегодня суббота, ты как «новый еврей» должен сидеть дома.

Пикин нехотя повернул ключ, который всегда оставлял в замочной скважине на последнем полуобороте — в этом случае злоумышленнику невозможно воспользоваться отмычкой или другим ключом.

Семён ввалился в прихожую. Его выпуклый живот уравновешивал торчащий зад. Волосы у него были, как у «истинного арийца» — блондинистый блондин, глаза тоже арийские — голубые, правда, слегка навыкате. Всё портил нос — его кончик почти доставал до верхней губы.

— Сёма, — хмурясь от головной боли, сказал Пикин, — меня всегда удивляет в твоей физиономии жуткая смесь арийца и семита. Как это тебя угораздило?

— Вот так, — Семён широко улыбнулся, оголив крупные жёлтые зубы, которым явно не хватало места во рту и они наваливались друг на друга, — моя мама была в оккупации… Шутка! Ты что, писатель хренов, не видишь, что я альбинос. И вообще оставь мою внешность в покое, я к тебе по делу.

— Сёма, я не знаю, как насчёт «незваного татарина», но вот мой приятель-татарин, пришёл бы к писателю утром в субботу с парой бутылочек пива. А ты «по делу» и с пустыми руками. Какое дело? Я вчера был в ударе и написал под абсент одну из глав моей жизни.

— А без абсента нельзя было писать?

— Сёма, я пью, потому что боюсь ясности своего ума — она меня убивает.

— Андрей, имей совесть, я принёс тебе место, я бежал, я думал как помочь этому несчастному русскому писаке поиметь неплохой гешефт. Андрюша, на дворе начало выборной кампании в Городскую думу, все порядочные люди рыщут в поисках богатеньких кандидатов, которые хотят сменить красные пиджаки на депутатские лапсердаки. Один такой ещё свободен, его нужно брать.

— Сёма, я не поверю никогда, что ты пошёл к русскому писаке, а не к своему писаке Фишману, в миру Рыбакову, предлагать денежное дело.

— Это так, я бы пошёл и к Фишману, и к другим нашим, но одна проблема — этот богатенький кандидат как бы не очень любит евреев. Он так и сказал: «Ни одного пархатого, чтобы не было в штабе».

— А ты-то, как там оказался?

— Ну, тут родственное. В общем, его брат женат на моей сестре по отцу. На мне лежит груз по оргработе выборного штаба. Он мне доверяет именно как еврею, который может отличить своих от не наших, — шепелявя на согласных, искренне ответил Семён.

— Ну, ты, Сёма-одессит, надо же так ввернуть «своих от не наших». Это как там у вас: «Моня, не дрожи диван — ты проснёшь папу», — Пикин тихо рассмеялся, схватившись за голову.

— Вот мне и нужен толковый спичрайтер, который сможет правильно вворачивать электорату. Ты же ещё и толковый психолог, к тому же, опыт участия в выборах у тебя есть. Вот я тебя на две ставки и оформлю. Прикинь, штуку баксов в месяц за спичрайтера и штуку за психолога, умножь на три месяца и получится шесть тысяч зелёных. Плюс ещё отщипнём от представительских и иных расходов.

— Ладно, ты мне скажи друг, Сэмэн, на кого ты меня склоняешь работать?

— Ты его не знаешь, этот человек в политике не был, он просто тихо делал деньги, вполне легально, поэтому заработал не так много, но на место в Городской думе уже скопил. Он тебе понравится, у него почти одни славяне с татарами работают в фирме.

— А почему мне это должно понравиться?

— Ну не надо, Андрюша, я очень уважаю твои принципиальные взгляды, твой антисионизм, твоё славянофильство. Я вот тоже, хоть и еврей, но ведь не побежал в Израиль, а остался делить все тяготы перестройки вместе с русским народом. Давай лучше о деле. Я оставляю тебе договор, ты заполняешь его, а я за это время сбегаю тебе за коньячком с лимончиком. — Семён достал из-за пазухи пополам сложенные листы договора, сунул Пикину и уплыл за дверь.

Сразу после ухода Семёна в дверь позвонили. Пикин увидел в дверной глазок сына соседа, с которым неоднократно ругался из-за громкой музыки. В последний раз, когда в три часа ночи чадо приблатнённого папы устроило дискотеку, Пикин взял кусачки и перекусил провода в электорощитке. С тех пор ночи были спокойными.

— Чем обязан? — спросил Пикин, всматриваясь в странное изображение на футболке юноши.

— Вы, пожалуйста, не пользуйтесь водой, а то у нас забилась труба слива на кухне, и нас заливает.

— Насколько я помню, вы живёте этажом выше, и я никак не могу вас заливать, — морща лоб, сказал Пикин.

— Ну ведь вода идёт по спирали? — убедительно сказал молодой человек.

— По какой ещё спирали? Вода слива всегда стекает вниз, но никак не вверх, насколько я ещё помню законы физики. Вы, в каком классе учитесь? — недоумевал Пикин.

— В девятом, — ещё с большим недоумением ответил юноша.

— Бегите и просите не пользоваться водой тех, кто живёт над вами и вызывайте аварийную службу, — сказал Пикин и с раздражением хлопнул дверью. «Более идиотского разговора у меня давно уже не было», — подумал Пикин и рассмеялся.

Семён разлил по рюмкам коньяк с ловкостью официанта.

— Итак, дружбан Андрюшка, за нашу совместную работу.

— Давай поработаем, дружбан Семён, на хорошего человека, который доверил умному еврею набрать команду из неевреев. Ох, и велик же ты, Господь, в проявлениях своих, — сказал Пикин, закусывая лимоном.

— Вот, мне пора. На тебе аванс, двести девяносто зелененьких, и жду тебя в штабе в девять часов утра в понедельник. Проспись, Андрей, и больше не злоупотребляй, работы много.

— А почему такая неровная сумма — двести девяносто?

— А коньячок с лимончиком, Андрюша? Я что, тебя буду опохмелять за свой счёт? Я что последний поц? Я тебе денежку принёс, коньячок принёс, компанию составил. Что, опять евреи плохие? — пьяно хихикал Семён.

— Исаак с тобой, Семён! Иди, стервец, собирай банду.

— «…Не брат ли Исав Иакову? говорит Господь; и однако же Я возлюбил Иакова, а Исава возненавидел и предал горы его опустошению, и владения его — шакалам пустыни. Если Едом скажет: «мы разорены, но мы восстановим разрушенное», то Господь Саваоф говорит: они построят, а Я разрушу, и прозовут их областью нечестивою, народом, на который Господь прогневался навсегда», — театрально уткнувшись большими пальцами в подмышки, продекламировал раскрасневшийся от коньяка Семён.

— И что это было, Сёма?

— Малахия один, два, четыре!

— Какая ещё малахия, иудей недоделанный?

— Читай Библию!

— Чёрт с тобой. Во мраке вашего иудаизма великий Розанов заблудился, а мне там и делать нечего. Ибо «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания — умножает скорбь», — изрёк Пикин тоном разочарованного в жизни философа.

— Вот и не лезь. Вам православия должно хватать.

— Ох, Сёма, если бы хватало, судьба русского народа была бы иной! Ладно, иди, а то до погрома доведёшь. Пойду в душ. Вали в штаб, политтехнолог ху…

— Вот, я уже жалеть начинаю, что пришёл к тебе, Андрей.

— Не боись, в штабе будем делать вид, что ты начальник, а я дурак. «Твоё рождение уже состоялось, твой гнев нарастает, твоя звезда воссияла». Откуда это, Сёма?

— Не знаю!

— Вот и я вспомнить не могу. Иди же, работодатель, мне и вправду пора приходить в себя. Спасибо за халтуру. Да, ещё, ты не знаешь, как сейчас течёт вода в трубах?

— Как и всегда, — округлив глаза, ответил Семён.

— Вот и я думаю, что как всегда. Причём тут спираль?…

…Штаб кандидата в депутаты располагался в административной части предприятия по производству каких-то комплектующих для отечественных автомобилей. Весь второй этаж небольшого трёхэтажного кирпичного здания был отдан в распоряжение Семёна. Он сидел в большом кожаном кресле. За его спиной на стене довольно просторной комнаты на большом куске ватмана красовалась надпись «Вы не снайпер. Вы киллер!».

— И что, Сёма, это девиз нашей банды? — обронил Пикин, протягивая руку.

— А это так: я в приступе размышлений выдал. Искал что-нибудь такое адреналиновое, чтобы понимали серьёзность борьбы. Называют же Доренко телекиллером. Нам тоже нужны творческие киллеры, а не снайперы, работающие по приказу.

— Я, Семён, предпочитаю быть интеллектуальным телохранителем. Смотри, не накаркай, а то будут нам и киллеры, и снайперы. Мне сведущие люди сказали, что эта выборная кампания будет куда круче предыдущей, цена вопроса возросла вместе с депутатским фондом. Поэтому под этим плакатом можешь сделать надпись «Ваш спонсор не придёт на ваши поминки, а если придёт, то ради пиара».

— Андрей, на выборах нужно быть оптимистом: нас наняли для победы. Поэтому через двадцать минут начнут подходить люди на «кастинг», и мы с тобой будем набирать, как ты говоришь, «банду». В структуре штаба куча пустых ячеек. Вот, смотри: художник, дизайнер, полевики, агитаторы и прочее. Сначала пойдут знакомые и по рекомендациям. Если не укомплектуемся, будем искать через знакомых знакомых. Не надо спрашивать диплом, а что человек реально умеет. И обязательно проверять знания, а то на красивых резюме погорим с кадрами.

— Семён, а денег у твоего олигарха хватит на столь представительную команду?

— Хватит. И мы с тобой будем в шоколаде, особенно если он станет депутатом. Ты знаешь, как я сделал свои первые деньги? Ещё в эпоху «развитого социализма» я покупал газеты с публикацией таблиц выигрышных номеров очередного розыгрыша лотереи. Затем аккуратно вырезал таблицы и на их место вклеивал таблицы с предыдущих розыгрышей. Затем наклеивал эти газеты на информационные стенды на автобусных и трамвайных остановках, на почтовых отделениях. Все точки с такими подделками я постоянно объезжал и собирал выброшенные лотерейные билеты, в основном, мятые и порванные. Помимо мелких выигрышей мне один раз попался мотоцикл и цветной телевизор. Я брал деньгами. Правда, моё изобретение скоро вычислили, и я еле зад унёс от оперативника, который поджидал меня возле газетного стенда с моим творчеством. Так что я свои тугрики с этих выборов возьму, поверь, это проще, чем подделывать газеты, — Семён откинулся в кресле и стал разминать свою короткую шею.

Первые кандидаты на трудоустройство уже топали по коридору штаба…

Через неделю умудрённый Семён пришёл к выводу, что пирамидальная система построения штаба не годится.

— Понимаешь, Андрей, получится, что я буду всех контролировать от художника до шофёра. И если где-то произойдёт сбой, я полезу спасать ситуацию и упущу другую. Надо идти другим путём. Надо набирать готовые команды, покупать готовые проекты. Например, не надо набирать для выпуска газеты отдельно верстальщика, журналиста, графика и других; надо покупать готовый проект газеты вместе со всей её командой. В этом случае передо мной отчитывается только руководитель этого проекта, и я контролирую его одного, а не всех, занятых в выпуске газеты.

— Мне, Семён, такая система знакома, и я знаю, что она очень затратная. Хороший готовый проект из команды профессионалов стоит дорого.

— Я знаю, что это будет дороже раза в три. Но мне на этих выборах нужна победа, и «за ценой не постоим». Если я сэкономлю деньги шефа и продую выборы, он мне спасибо не скажет. Ему надо или становиться депутатом с гарантированной неприкосновенностью, или сушить сухари, — как бы через силу выдавил из себя Семён.

— Ты же говорил, что он честно заработал свои деньги? — заинтересовано спросил Пикин.

— Андрей, я умоляю. На этот «свечной заводик» претендуют серьёзные люди. В городе опять назревает новый передел. Политическая крыша — надёжная крыша, и это шеф понимает. Ты контракт подписал?! Вот и давай работать.

Через месяц штаб был полностью укомплектован. Первые статьи для газет от имени кандидата и его речи для встреч с избирателями толстой пачкой лежали на столе Пикина.

Семён увлечённо руководил муравейником задерганных наёмников.

— Всё, устал я, Андрюша, пойдём домой, уже десять часов, — сказал Семён, собирая содержимое стола в пухлый кожаный портфель, вишнёвого цвета.

— А что это за огромная коробка в углу? — спросил Пикин.

— А это сейчас принесли, сказали, что лекарство для стариков от какого-то спонсора выборной кампании. Завтра должны будут прислать на них документы.

— Так и бомбу принесут от какого-нибудь благодетеля.

— Андрюша, ты насмотрелся сериалов. Так топорно уже не работают. Пошли, подвезу, я сегодня в твою сторону еду, хочу одного друга навестить…

Мы не взяли селёдку под водку,

И тем самым расстроили вас,

А я смотрел всё на ту вот уродку,

Что сидела напротив нас.

Я уже представлял воздержанье,

И готов был…

— Нет, не пишется сегодня. Подождёт этот бард свою бредятину, — сказал Пикин и кинул карандаш в стакан.

Семён появился в штабе с опозданием. На его лице была печать бессонной ночи.

— Ну и как, друг? — с иронией спросил Пикин, протягивая руку.

— Ох, Андрюша, не спрашивай, — Семён упал в кресло и закрыл глаза. Затем отрешённо сказал, — Андрей, сегодня твоя очередь ставить чайник.

— Не спорю, — согласился Пикин и двинулся по длинному коридору на кухню. Пикин нажал на клавишу чайника, и в этот момент раздался сильный хлопок, чашки на кухонном столе звякнули, персональная кружка Семёна треснула, из трещины выпал маленький кусочек белой керамики.

Когда Пикин выбежал в коридор, то увидел, что дверь их кабинета повисла на нижней петле, а из помещения валит дым, словно пар из бани.

Пикин вбежал в кабинет. Семён сидел в кресле. В его лбу торчал зубчатый диск от циркулярной пилы сантиметров пятнадцати в диаметре. Диск почти наполовину вошёл в череп. Левая рука Семёна была отсечена по локоть и лежала на столе, сжимая мобильный телефон. Лицо Семёна медленно заливала кровь. Диски от пилы торчали в стенах, в спинке кресла Пикина, везде. Шансов выжить находящемся в кабинете — не было.

Пикин трясущимися руками достал свой мобильный телефон и никак не мог вспомнить по какому номеру вызывать скорую помощь. В его голове судорожно мелькали цифры «001», «01», «003», «03»… Вдруг он вспомнил, что где-то в кабинете видел телефонный справочник. Пикин стал медленно рассматривать книги, валяющиеся на полу. Вдруг стало темно. За спиной кто-то дышал в затылок.

— Включите свет, тут человека убили, — сдавленным голосом сказал Пикин.

— Вот это да-а-а, — сказал грубый мужской голос за спиной Пикина.

— Вы кто?

— Я из охраны.

— У вас есть фонарик? — спросил Пикин.

— Зачем вам фонарик? — тихо спросил охранник.

— Как зачем? Темно. Нужно срочно вызвать скорую, — с раздражением сказал Пикин.

— Тут светло, уважаемый.

— Как светло? Почему мне темно? Почему я ничего не вижу? — кричал Пикин.

— Вас, уважаемый, наверное, контузило. Вы не беспокойтесь, я уже вызвал всех, как только услышал взрыв.

— Меня не могло ранить, я был в момент взрыва на кухне. Я после взрыва всё видел.

— Я догадываюсь, что с вами. Такое было у моего приятеля в Чечне, он ослеп от испуга — шок. Это пройдёт. Полежите в больнице, и пройдет. Пойдёмте, я вас провожу. Вашему коллеге мы уже не поможем. Смерть его только с виду ужасна. А так она была быстрой. Поверьте бывшему боевому офицеру.

Эх, политика, политика…

 

ПРОЗРЕНИЕ

Глава одиннадцатая

Пикин сидел в комнате отдыха больницы и слушал концерт памяти композитора Соловьёва-Седого. Звучали «Подмосковные вечера». Рядом раздался голос пожилого мужчины, явно обращённый к Пикину:

— А вы знаете, что этого русского гения сожрали его «друзья» Шостакович и Петров.

— В смысле, как «сожрали»?

— Василий Павлович был председателем правления Ленинградского отделения Союза композиторов. На перевыборах председателя в 1964 году, несмотря на то, что он набрал большинство голосов, Союз композиторов возглавил Петров. Он такой же Петров, как я Абрамян. В общем сожрала его сионистская мафия. Шостакович продавил Петрова, а ведь Василий Павлович столько раз спасал Шостаковича от неприятностей, да и всех его соплеменников. Василий Павлович был настолько порядочным человеком, что ему удалось даже не вступить в КПСС, хотя упрашивали сверху. А сейчас, мил человек, в Союзе композиторов русских на пальцах одной руки можно посчитать.

— Я слышал, что Андрей Петров возглавлял масонскую ложу в Ленинграде, — почувствовав единомышленника, тихо сказал Пикин.

— Я тоже об этом слышал. Тут удивляться нечему, ведь его лоббировал Шостакович, а он тоже был масоном не последнего уровня.

К Пикину подошла медсестра и сказала, что его в палате ждёт следователь. Пикин попрощался с собеседником и, держась за руку медсестры, двинулся по длинному коридору больницы.

— Скажите, а кто сидел рядом со мной? — обращаясь к медсестре, спросил Пикин.

— Это профессор из консерватории, его вытащили с того света — второй инфаркт.

От следователя пахло дешёвым одеколоном, отчего у Пикина свербело в носу. Через час допроса он заговорил на ноте сочувствия:

— Андрей Романович, а вы с погибшим всегда приходили раньше других сотрудников штаба?

— Да, мы приходили на час раньше, чтобы нам не мешали обсудить план на день.

— Андрей Романович, а вы точно не видели, кто принёс коробку в кабинет?

— Я уже говорил, что сам спрашивал у Семёна про коробку.

— Да, да говорили. Ну, ладно, выздоравливайте, врачи говорят, что зрение у вас вернётся. Может, и что-то вспомните. Я вам свою визитку положу в тумбочку. Если что-то всплывёт или появится новая информация, пожалуйста, звоните. Это убийство получило такой резонанс в прессе, что его раскрытие становится вопросом репутации нашей конторы, — во время монолога следователь открыл ящик тумбочки, внимательно осмотрел его и, не найдя ничего, кроме календарика за прошлый год, кинул визитку.

В палату вошел лечащий врач Пикина.

— Всё, больному нужен покой, — поставленным голосом сказал выпускник Военно-медицинской академии.

— Спасибо, мы уже закончили. До свидания, — источник аллергического запаха покинул палату.

— А вам, Андрей Романович, надо больше спать и слушать Моцарта. Никаких новостей по радио, чем больше покоя, тем быстрее восстановитесь. Если хотите, можно будет провести несколько лечебных сеансов гипноза.

— Я против гипноза.

— Вы боитесь гипноза?

— Нет. Я сам увлекался гипнозом и достиг определённых успехов. Просто я боюсь, что могу забыть, может, что-то важное для раскрытия преступления.

— Так давайте мы вам поможем вспомнить, но только после восстановления зрения.

Пикин почесал затылок:

— Я подумаю. Пока я очень хочу прозреть.

Открыв глаза после сна, Пикин понял, что видит. От волнения он боялся опять потерять зрение, поэтому сразу выпил целый пузырёк валерьянки.

Пикин поймал себя на мысли, что первым, кого он хочет увидеть, была медсестра с редким именем Устинья, которая педантично следила за приёмом лекарств и соблюдением режима. Пикин нажал кнопку «вызов», и через минуту она вошла в палату. У неё были тёмно-голубые глаза почти круглой формы, напоминающие глаза испуганного зайца. Курносый нос вздергивал верхнюю губу. Из слегка приоткрытых губ виднелись ровные крупные зубы. Русые волосы плотно держались в каре, оголяя очень красивую шею. Она была среднего роста со всеми достоинствами фигуры молодой девушки. По думающим глазам и натруженным рукам ей можно было дать лет двадцать пять, по чертам лица — не больше семнадцати.

— Я вижу, вы прозрели, Андрей Романович.

— Откуда вы это видите?

— У вас живая реакция зрачков. Давайте я позову доктора, и он вас осмотрит.

— Я бы хотел, чтобы доктором были вы.

— Я буду доктором через два года, когда получу диплом.

— Я уверен, что вы будете хорошим доктором.

— Спасибо, Андрей Романович, но я пошла за вашим доктором.

После её ухода Пикин очередной раз отметил, что от неё не пахнет духами. От неё вообще ничем не пахло. Для Пикина, страдающего аллергией на запахи, это было весьма значительным достоинством понравившейся ему девушки.

В больнице Пикин истосковался по своей любимой жаренной картошке с лучком, и в первый же день по возвращению домой из больницы нажарил большую сковородку, которую съел с тёплым ржаным хлебом. Заварив крепкий чай, Пикин с блаженством сел за просмотр почты. Семён подписал его на ведущие городские газеты и просил еженедельно давать краткий информационный обзор всего, что касалось выборов. К своему удивлению, Пикин обнаружил, что взрыв в штабе освещали все городские газеты из номера в номер вот уже на протяжении двух недель. Чувствовался заказ на пиар пострадавшей стороны. Родственник Семёна, директор завода и кандидат в депутаты Жаждин Борис Григорьевич, мелькал на многих фото:…кандидат в депутаты Борис Жаждин на месте взрыва,…на траурном митинге,…у гроба погибшего… У Пикина возникло впечатление, что штаб и не прекращал свою работу. «И фото хорошие, и текст профессиональный, и весь пиар выстроен грамотно», — мелькало в голове Пикина. Жаждин ни разу не вспомнил о Пикине, правда, оплатил отдельную палату в больнице.

Войдя в Интернет, Пикин ещё больше был удивлён, увидя новые координаты выборного штаба Жаждина. Его офис теперь был не на территории завода, а в центре города, только одних телефонов давалось аж пять штук. «Интересно, остался ли я и другие в штате из старого штаба?», — подумал Пикин и стал набирать телефон редактора жаждинской газеты, бывшего преподавателя журфака.

— Алло, Владимир Сергеевич, здравствуйте, это Пикин.

— Ах, голубчик, Андрей Романович. Я надеюсь, вы прозрели, — Пикин почувствовал, что старик был слегка пьян.

— Что там у нас с работой?

— Всё, все уволены. Выдали по тысячи долларов выходного пособия и расторгли договоры. Ох, какой ужас, Андрей Романович, как жалко несчастного Семёна, такая смерть. Приезжайте, помянем, — голос Владимира Сергеевича задрожал.

— Хорошо, я сейчас подъеду.

Пикин взял такси, и они вместе с Владимиром Сергеевичем поехали на могилу Семёна. Из этой встречи Пикин узнал, что после взрыва из сейфа штаба пропало двести тысяч долларов. Также Владимир Сергеевич поведал, что в новом штабе работает знакомый Пикина, Аркадий Окунев, на должности политтехнолога.

Пикин с трудом нашёл в старой записной книжке телефон Окунева, с которым он познакомился пять лет тому назад на курсах йоги, а потом они вместе работали в издательстве.

Окунев увиливал от встречи с Пикиным, но, помня слабость Окунева к текиле и мексиканской кухне, Пикин предложил проставиться в клубе «Гавана». Окунев согласился.

После третьей рюмки текилы Окунев разговорился. К своему удивлению, Пикин узнал, что штаб Жаждина, в котором сейчас работал Окунев, был сформирован на две недели раньше, чем их штаб с Семёном. Судя по фамилиям ведущих политтехнологов и спонсоров, никаких национальных предрассудков при кадровом подборе не было. Да и сам Жаждин мог претендовать на славянские корни только наполовину.

После встречи с Окуневым, у Пикина появились три главных вопроса: зачем Семёну была дана установка Жаждиным не брать в штаб «пархатых»; или Семён ему соврал; но самое главное, зачем нужен был второй штаб, когда уже был сформирован первый с отличной командой???

Банальная логика подсказывала, что их штаб с Семёном был изначально приговорён к уничтожению. Чья-то больная фантазия придумала этот сценарий и поставила крест на их жизнях. Этого Пикин простить не мог. Ему хотелось мстить не столько за Семёна, сколько за себя, случайно оставшегося живым. Сам факт, что его жизнью распоряжался кто-то другой, кроме господа Бога, привела Пикина в ярость.

Пикин нашёл визитку следователя и позвонил ему. Следователь, ведущий дело, Иннокентий Нематерный, был человеком лет тридцати. По его внешнему виду и знакомому Пикину запаху одеколона можно было сделать предположение, что он гуляет сам по себе и вряд ли работает на заказ.

Вчерашняя текила требовала похмелья, и Пикин пригласил следователя в пивбар на Садовой.

— А вы знаете, Андрей Романович, вы были у нас первым подозреваемым в убийстве и краже денег, — отхлёбывая пиво, обронил следователь.

— И что меня исключило из подозреваемых?

— Видеозапись.

— Какая ещё видеозапись?

— Ваш коллега, Семён, оказался человеком дальновидным и установил в кабинете видеокамеру, которая всё записывала через компьютер.

— Так вы теперь знаете истинных преступников? — взволнованно спросил Пикин.

— Нет. Сейф вскрывали в темноте при свете фонарика, ночью, накануне взрыва. Видеокамера та с низкой чувствительностью, работает только при хорошем освещении, там мало что видно, но рост преступника и фигура явно не ваши.

— Но кто принёс эту коробку с бомбой?

— Этого мы вычислили быстро. На видеозаписи он получился качественно, но, самое главное, было видно отсутствие трёх пальцев на правой руке. Он оказался профессиональным сапёром с фантазией. Взрывчатка была обложена пенопластом, в который были воткнуты диски пилы. С такой экзотикой наши эксперты столкнулись впервые. К сожалению, как только мы пошли по его следу, он всплыл в одном из моргов, отравившийся метиловым спиртом. Даже рюмка этой дряни может привести к смерти.

— И вы думаете, что он упился палёнки? — с иронией спросил Пикин.

— Нет, я так не думаю. Но дело закрыто в связи со смертью подозреваемого. Поэтому я могу спокойно пить пиво за ваш счёт.

— У вас наверняка остались вопросы и свои гипотезы в этом деле?

— А как вы думаете, Андрей Романович? Неужели я похож на идиота?

— Мне очень нужна правда. Если вы готовы приоткрыть карты, я готов платить.

— Вы получили выходное пособие?

— Нет. И не буду.

— Чем тогда вы готовы платить?

— За день до трагедии Семён выдал мне три тысячи долларов на взятку директору типографии, который должен был работать на нас и тормозить продукцию конкурентов. Теперь смысл взятки пропал, и я готов эти деньги с вами поделить.

— Вы отдаёте мне две тысячи зелёных, и я вам скажу, кто крышевал завод Жаждина и под кем он шёл в политику.

— Вы хотите сказать, что Жаждин пешка?

— Да, ни завод, ни деньги Жаждину не принадлежат. Он ходил под братвой, а братва ходила под серьёзными людьми. Я бы на вашем месте туда не лез, — следователь высморкался в край скатерти стола и пристально посмотрел на Пикина.

— Я согласен… Деньги дома.

— Я не спешу. Завтра и обменяем бумагу на слова, — следователь улыбнулся, его зубы были полупрозрачными, с жёлтым налетом. — У вас сейчас есть тысяча рублей?

— Да.

— Дайте!

— Вы увидели хорошую девочку?

— Нет, мальчика, — следователь смотрел в глубину бара на смазливого пацана лет шестнадцати, сосущего пиво из бокала через трубочку.

— Не слишком ли вы для сотрудника МВД откровенны?

— Я достаточно циничен для сотрудника МВД. А если я скажу, сколько таких аномальных в сексе работает в милиции и прокуратуре, вы разочаруетесь в демократии. Вы можете успокоиться. Лично я никого не насилую и не совращаю, я пользуюсь готовым товаром. Так что гоните деньги!

Пикин достал две купюры по пятьсот рублей и положил их на стол. Не подавая руки, только слегка кивнув, ушёл.

Следователь сам позвонил Пикину и назначил встречу у памятника Лермонтову. Нижняя губа у любителя мальчиков была треснутой. От него пахло потом немытого тела. Пикин, чтобы избежать рукопожатия, быстро протянул запечатанный конверт с деньгами. Следователь нервно схватил конверт и сунул во внутренний карман пиджака.

— Андрей Романович, я тут в столе убитого нашёл книгу некоего Вейнингера «Пол и характер», видимо, немецкий нацист, судя по тексту. Вот в книге подчёркнутые места. Прочтите и скажите, чтобы это могло значить.

Пикин взял книгу и открыл на первой закладке:

«Антисемитизм еврея доказывает, что никто, знающий еврея, не ощущает его как предмет, достойный любви, — даже сам еврей»;

«Всемирно-историческое значение еврейства состоит именно в том, что оно постоянно доводит арийца до сознания самого себя»;

«Благодаря еврею ариец знает, что ему надо беречься еврейства как некоторой возможности, заложенной в нём самом»;

«С полным отсутствием смирения связано у еврея непонимание идеи милости. Из его рабской природы вытекает его гетерономная этика. Его Декалог, за послушное выполнение чужой воли обещающий благоденствие на земле и завоевание мира, — самый безнравственный из законодательных сводов всего мира. Отношение к Иегове, перед которым еврей ощущает страх раба, характеризует еврея как существо, нуждающееся в чужой власти над собою».

— Это написал талантливый еврейский юноша, который покончил жизнь самоубийством в одна тысяча девятьсот четвёртом году, в двадцать лет. А не нацист. А что я думаю насчёт подчёркиваний Семёна? Вот иду я как-то с хорошим человеком и профессором одного технического вуза Яковом Абрамовичем по берёзовой алее в Павловске и восхищаюсь берёзками, а Яков Абрамович на мой восторг выдаёт: «Да, хорошее дерево, очень энергоёмкое и выгодное при заготовке дров для дачи». Вот вам и ответ на некоторые выводы Вейннигера. Семён сам был евреем и всегда интересовался своим содержимым, много читал.

— Но как этот еврейский юноша мог такое написать против своего народа? — искренне удивлялся следователь.

— Ну а что, вы не читали русских, которые писали омерзительные вещи о своём народе?

— Русские ладно, но евреи. Они же друг за друга кого угодно затопчут.

— Вы несколько преувеличиваете единство евреев. У них был и Христос, и Спиноза, и другие «отступники».

— Но они плохо кончили.

— Смотря что вы под этим понимаете.

— Извините за невежество, а что такое «гетерономная этика»?

— Если просто, то это автономная этика, своя мораль и нравственность.

— А откуда вы так хорошо знаете эту тему? Вы еврей или наоборот? — не унимался следователь.

— Интересно вы формулируете мысль «еврей или наоборот». Что понимать под «наоборот»? — улыбаясь, спросил Пикин.

— Ну, этот, антисемит.

— По вашей логике, все неевреи, интересующиеся еврейством, — антисемиты. Нет, я не еврей и не антисемит, но «еврейский вопрос» изучал, так как очень интересуюсь «русским вопросом». И я вообще не понимаю, к чему вы завели этот разговор? Деньги вы получили, и я жду обещанную информацию.

— Не нервничайте, «случайно выживший», вам вредно, — следователь криво усмехнулся и засунул в карман рубашки Пикина скрученный в трубочку листок бумаги. Как бы подводя черту под встречей, он задумчиво произнёс:

— Еврей-антисемит, говорите? Ну и ну…

Он сделал несколько шагов, удаляясь, затем вернулся и наклонясь к уху Пикина чувственно прошептал:

— Вы знаете, кто всеми вами крутит? Блядик Миша. Как ни странно, но фамилия настоящая. А в отношении нашей милой философской беседы о народе «Х» хочу заметить, что изучающие крыс держат их в клетке.

Цинично хихикая и попинывая пробку из-под шампанского, следователь растворился в людском потоке.

Пикин поймал себя на мысли, что вертлявый мент его забалтывал с первой минуты встречи. Он достал бумагу из кармана, развернул и долго всматривался в белизну пустого листа.

— Значит, две тысячи долларов я отдал за Блядика Мишу. Надеюсь, он того стоит, — не отрывая глаз от листа, сказал себе «случайно выживший».

 

«Русский заговор в КГБ». АРЕСТ

Глава двенадцатая

Пикин отрыл полулегальную газету «Хроника», приобретённую у Казанского собора, и споткнулся на заголовке «КРАСНО-КОРИЧНЕВЫЕ». В статье рассказывалось о связи националистических организаций и коммунистов под контролем КГБ. Читателя тыкали носом в странную статью трёхлетней давности:

«НЕИСПОВЕДИМЫЕ ПУТИ «ВЕДИЗМА»

ПРЕСС-ГРУППА Управления КГБ СССР по Ленинградской области сообщает, что 21 декабря на основании полученных УКГБ материалов объявлено официальное предостережение от имени органов КГБ жителю города Ленинграда гражданину СССР Безверхому В. Н.

В результате проверки поступивших в Управление КГБ заявлений от ленинградцев установлено, что в течение нескольких последних лет Безверхий В.Н. занимался изготовлением и распространением документов, в которых содержались идеи, разжигающие расовую и национальную вражду между народами нашей страны, проповедовалась идеология фашизма. Так, в одной из глав своего «труда» он утверждает, что «в случае победы фашизма все народы будут просеяны через сито определения расовой принадлежности, арийцы будут объединены, азиатские, африканские и индейские элементы поставлены на свое место, а мулаты — ликвидированы за ненадобностью», относя к последним евреев, цыган и другие «неполноценные» нации. Этот и подобные ему «постулаты» были оформлены Безверхим В. Н. в так называемую теорию «ведизма».

Одобряя политику геноцида, Безверхий В.Н. разработал организационную структуру так называемого «Обществе волхвов», предусматривающую создание боевых групп по типу штурмовых отрядов в фашистской Германии. В этих целях он подыскивал единомышленников из числа военнослужащих. Некоторые из них стали не только разделять, но и пропагандировать шовинистические взгляды Безверхого В. Н.

Гражданину Безверхому В. Н. разъяснено, что его действия наносят ущерб интересам нашего общества и государства, а также правам других граждан. Продолжение подобных действий может привести его к совершению преступлений, предусмотренных ст. ст. 70 и 74 УК РСФСР.

Об объявленном Безверхому В. Н. предостережении официально уведомлена Прокуратура г. Ленинграда.

Этот текст официального сообщения был вчера вручен журналистам — представителям ТАСС, телевидения и «Ленинградской Правды», — впервые приглашенным в Управление КГБ на акт объявления официального предостережения. Дополнительно выяснилось, что Виктор Николаевич Безверхий родился в 1930 году, образование — высшее (в 1952 году окончил Высшее военно-морское училище имени Фрунзе), имеет ученую степень (диссертация на звание кандидата философских наук, защищена в Университете в 1967 году), сейчас временно не работает… И. Лисочкин» («Ленинградская Правда», 1988 г.).

При чтении этих строк удивление Пикина росло от абзаца к абзацу. «Неужели этот милый старик, удивлявший исполнением Чюрлёниса на пианино, с которым он познакомился на философском диспуте год тому назад и подружился, столь зловещая фигура? Может, по этому поводу его вызывают в КГБ?…»

У Чернина со вчерашнего вечера ныло под левой лопаткой и в груди, лекарство не помогало, и он всю ночь промучился в раздумьях и дурном предчувствии беды. Утром внезапно боль исчезла, оставив пустоту под сердцем.

Маканин без стука вошёл в кабинет и, прижав указательный палец к губам, дал понять удивлённому генералу, что его кабинет поставлен на прослушивание. Маканин положил на стол бумажную салфетку, на которой было написано чернильной ручкой: «За вами приехала группа из Москвы для ареста. Они у шефа. Вас планируют арестовать после обеда». Он также молча забрал салфетку и с сожалением посмотрел в глаза Чернина. Генерал понимающе кивнул, встал из-за стола и благодарно пожал руку верному подчинённому.

Чернин чувствовал, что отставкой на пенсию он уже не отделается. Первое, о чём он вспомнил, это о тайнике в столе, в котором хранились три дискеты со списком осведомителей КГБ в сфере деятелей культуры и средств массовой информации. Эти дискеты он скопировал буквально вчера и собирался их забрать в пятницу перед встречей с Базуновым. Если дискеты найдут при обыске в кабинете, ему гарантировано грозит срок с хорошей доказательной базой должностного преступления. Если даже не найдут, он уже точно в этот кабинет не вернётся. Если приехали арестовывать москвичи, значит, на него уже заведено дело, кто-то отстучал.

До обеда оставалось десять минут. В лучшем случае у него чуть больше часа. Базунову звонить глупо. Людвига Ивановича тоже подставлять нельзя. Выйти из здания не дадут. Взять дискеты, разломать в туалете и спустить в унитаз, это единственный выход, но на них столь ценная информация с таким трудом добытая, что рука не поднималась её уничтожить.

Взгляд Чернина упал на папку с делом А.Р. Пикина. К углу дела была прикреплена на скрепку записка «Допрос состоится в 13 час. Допрос ведёт майор Сикорин». Чернин с утра дело смотрел и ничего криминального в деятельности этого молодого человека не находил, кроме его антикоммунистических и националистических взглядов с элементами антисемитизма. Парень был честным и фанатично убеждённым в своих взглядах. Единственно, что настораживало, это создание политизированной организации с интенсивно растущим количеством членов. И смутные сведения о подготовке покушения на Лазаря Кагановича в девяностом году. Но сейчас генерал и этот Пикин внезапно оказались «коллегами по несчастью».

«У него допрос через десять минут, у меня через пару часов. Он, скорее всего, выйдет отсюда с профилактической беседой и вечным клеймом «антисемита и националиста», а я могу «внезапно умереть» в камере следственного изолятора. А дело надо завершать достойно», — размышляя Чернин и одновременно запоминал адрес и телефон Пикина. Затем он достал почтовый конверт из плотной бумаги и написал на нём адрес на получение «до востребования» на имя Базунова. Базунов раз в неделю ходил на главпочтамт за корреспонденцией, у него немало почты «до востребования». Генерал взял «Конституцию СССР», вложил между листами дискеты, затем обернул брошюру бумагой, обильно смоченной канцелярским клеем, и втиснул в конверт.

Уже было половина второго. Чернин позвонил майору Сикорину и поинтересовался допросом Пикина.

— Да, товарищ генерал, завершаем. У меня и был-то один уточняющий вопрос, ну и профилактика, естественно, — бодро рапортовал майор.

— Я бы хотел взглянуть на этого фрукта. Вы зайдите ко мне за его делом и заодно приведите его. Мне интересно, о чём думает такая молодежь сегодня, — у генерала заколотилось сердце от ощущения стремительно убегающего времени. Чернин взял папку с делом Пикина и двинулся по коридору навстречу майору. Он застал Сикорина и Пикина, выходящими из кабинета.

— Товарищ майор, вот ваши документы. С вашего позволения я побеседую с молодым человеком, — Чернин взял Пикина под локоть и повёл в сторону своего кабинета. Майор уже давно смотрел на генерала, как на человека с чудачествами, и происходящее списывал на возраст.

Пикин смотрел с недоумением на пожилого сотрудника КГБ в хорошем сером костюме и золотыми запонками на сверхбелой рубашке. «Этот не меньше полковника», — мелькнуло в голове Пикина.

— Вы, Андрей Романович, слушайте и ничего не спрашивайте, — почти шёпотом говорил Чернин. — Я вас прошу, выйдя отсюда, с ближайшего отделения почты отправить эту бандерольку, вот вам деньги. На сдачу, пожалуйста, сходите в ресторан и выпейте за моё здоровье. У меня нет времени объяснять вам странность моей просьбы, но, поверьте старику, это ни в коем случае не навредит вам и вашему делу.

— Хорошо, я всё сделаю, — Пикин, чувствовал себя даже как-то неловко перед неизвестным ему, бледнеющим человеком из столь серьёзноё конторы, беря деньги и бандерольку, предусмотрительно обёрнутую в «Правду».

Когда Чернин вошёл в кабинет, у него уже шёл обыск.

К удивлению Чернина, в качестве понятых были приглашены Маканин и Людвиг Иванович. Один из сотрудников московской бригады медленно ходил с металлоискателем, сосредоточено вжавшись в наушники, другой, видимо, главный, смотрел в уже открытый сейф, скрывая нервный тик потягиванием шеи.

— Так как вы не задаёте лишних вопросов, генерал, значит, вас уже проинформировали о нашем визите. Основания для обыска на вашем столе. Прочтите.

— Обязательно.

— Вы держите в сейфе бюст Сталина, — злобно сверкнув глазами, сказал московский гость.

— Это является нарушением закона? — сказал Чернин, садясь в своё кресло.

— Нет, но это уже кое о чём говорит.

— Мне, старику, было бы интересно узнать, что это говорит сорокалетнему москвичу из конторы? — Чернин почувствовал, как внезапно вернулась боль под лопаткой. Наверное, боль отразилась на лице. К нему подошёл встревоженный Азаров.

— Юрий Нилович, вам плохо?

— Нет, ничего, Людвиг Иванович, так ноет понемногу со вчерашнего дня, отпустит.

— Я прошу вызвать врача, — жёстко сказал Азаров, — подойдя вплотную к следователю.

— Не разыгрывайте передо мной спектакль, господа питерские, я и не таких видел, — сказал москвич и скривил свои толстые губы в ухмылке.

Азаров, как фокусник, раскрыл ладонь, в ней оказался серебряный шарик размером с небольшой грецкий орех. Он поднёс шарик к лицу следователя и что-то прошептал ему. Следователь замер, как манекен. Азаров взял телефон и вызвал врача.

— Ты, Юра, не пугайся, это обычный гипноз, этот малый уже леченый внушением, он ничего не будет помнить. Тебе нужна медицинская помощь. Это всё, что я могу для тебя сделать сейчас. Больше ни о чём не говори, — он ослабил галстук и расстегнул верхние пуговицы на рубашке Чернина. В кабинет вбежал врач с медицинским чемоданчиком.

Азаров подошёл к следователю, что-то сказал ему на ухо, и тот, зевнув, стал доставать документы из сейфа, не обращая внимания на появившегося врача.

Врач осмотрел, сделал укол, порекомендовал лечь в больницу на обследование.

— В следственном изоляторе тоже есть больничный уход, — равнодушно бросил следователь, составляя протокол обыска, — а что касается Сталина, так у меня к нему личный счёт за 1937-й.

— А почему нет счёта за другие годы? — сухо спросил Чернин, почувствовав, как после укола боль размывается и стекает тёплым потоком крови в сердце.

— Я думаю, товарищ генерал успел заметить, что я еврей. Позвольте представится — Блиндерман Борис Владимирович. А это значит, что мой род 1937 год не обошёл стороной.

— Я знаю многих евреев, которых 1937 год не только обошёл стороной, но они ещё и активное участие принимали в нём. Извините, а вы случайно не родственник Владимира Блиндермана, полковника МГБ, проходившего по делу о «сионистском заговоре в МГБ»?

— Нет, это просто однофамилец, — играя желваками холодно ответил следователь.

— Ваш коллега и единоверец генерал-майор Наум Эйтингон, тоже проходивший по делу «о сионистском заговоре в МГБ» в 1951 году, шутил: «В России две возможности не попасть в тюрьму, впрочем, тоже не гарантированные: надо не быть евреем и генералом госбезопасности». Видимо, времена возвращаются, только с перекосом. Вы, еврей, грозите тюрьмой генералу, ища «русский заговор в КГБ».

— Вы знаете, что я ищу. Можете назвать это, как хотите, и не надо надуманных параллелей.

— Юрий Нилыч, я прошу, не надо продолжать этот разговор, тебе нельзя нервничать, умоляюще попросил Азаров, подавая Чернину стакан с водой.

— Людвиг Иванович, я знаю, чем закончится мой арест, поэтому позволь уж высказаться. Не я эту тему поднял. А сейчас мне, как никогда, стало ясно, кто пришёл к власти. Если бы они не чувствовали своей силы, они бы эту тему не поднимали. Они пришли мстить! Они пришли мстить всем, кто помешал их племени взять окончательную власть в 37-м и сорвал вторую попытку в 51-м. Он нашёл бюст Сталина в моём сейфе. Я больше чем уверен, что в его сейфе — список, в котором напротив фамилий Ахромеев, Пуго и других стоят галочки. Вы знаете, за что убили маршала Ахромеева, который, якобы, повесился на почтовом шпагате? За то, что он располагал доказательствами о связях со спецслужбами зарубежных стран члена Политбюро Яковлева, главного идеолога перестройки. А министр МВД Пуго, застрелившись, «положил» пистолет на тумбочку. Самое интересное узнать, что делал Григорий Явлинский в спецгруппе по аресту генерала, будучи лишь научным сотрудником в НИИ. Ларчик открывается просто: в апреле 1991-го Госдепартамент США официально пригласил Явлинского на заседание совета экспертов «большой семерки» со статусом участника. Оттуда он вернулся «другим» сотрудником. Так что господин Блиндерман приехал по адресу. Он знает, я тоже сочувствовал ГКЧП, а главное он знает, что нужно зачищать более глубокий слой. Кто засветился в ГКЧП, уже списаны. Их сейчас больше интересуют те, кто не клюнул на эту провокацию.

— Ваши выводы не лишены логики, но эта логика антисемита в пределах «жидовского заговора» против России, — нервно сказал Блиндерман, небрежно кинув протокол обыска для подписи на стол.

— У меня логика человека, прозревшего к концу жизни, — Чернин, не глядя, подписал протокол.

— Вы даже не читали.

— Я забыл дома очки.

— Вы создаёте нам трудности, мы готовы послать за очками нашего сотрудника.

— Не надо, подвезёт сын. Я могу позвонить?

— Звоните.

Чернин тянул время, ему нужно было переговорить с Азаровым.

— Он подвезёт через полчаса, — сказал Чернин, дав понять взглядом Азарову, что он ему нужен.

— Хорошо, я даю Вам десять минут на сборы, наши сотрудники подождут вас за дверью, — Блиндерман аккуратно сложил листы протокола в папку, пахнущей новенькой кожей. Блиндерману нравился этот запах, он ассоциировался у него с кожанками чекистов. Он любил, закрыв глаза, нюхать свою папку, воображая себя верным соратником Дзержинского, вокруг которого собрались подчинённые, пропитав кабинет запахом кожи и пороха ещё неостывших наганов. Когда папка выветривалась, Блиндерман покупал новую, долго выбирая, ища нужный запах.

— Мне можно проверить пульс и давление у генерала? — спросил Азаров у Блиндермана.

— Вы врач?

— Да у меня медицинское образование.

— У вас нет приборов?

— Давление можно измерить двумя пальцами.

— Вы меня удивляете. Померьте мне.

Азаров взял руку Блиндемана и приложил два пальца у запястья.

— У вас пониженное давление: сто на шестьдесят.

— Верно, я гипотоник. Что ж, осмотрите товарища. Да и вообще побудьте с ним, как бы чего не сотворил с собой, а то повесят на нас ещё одного Ахромеева с Пугой.

— С Пугами, если склоняется.

— Что вы сказали, доктор?

— Я сказал с Пугами. Жена генерала тоже была убита.

— Да, да, я знаю, она умерла в больнице. Странные люди. Занимают такое положение и не имеют склянки хорошего яда на чёрный день, стреляются неуклюже, по пять раз вешаются. Всё в кровищи, в испражнениях. Лично я, доктор, если что случится, сначала пописаю, покакаю, может, даже клизму сделаю, наберу ванну и в ней хлопну бокальчик любимого вина с хорошим ядом. Как вы думаете? — Блиндерман без иронии пристально посмотрел на Азарова.

— Я думаю, это более эстетично, чем вешаться и стреляться. Но для такой красивой смерти, особенно с клизмой, надо знать свою судьбу, хотя бы за день.

— Да, надо знать, — многозначительно сказал следователь, вдыхая запах кожи, исходящий от его папки.

Когда все вышли. Азаров подошёл к Чернину со спины и положил руки на плечи.

— Держись, старик. Ещё всё образуется.

— О чём ты говоришь, Людвиг? Как образуется, мы с тобой хорошо знаем, — Чернин наклонился к уху Азарова и стал быстро говорить. — Эти меня отдадут в руки моссадовцев или цэрэушников. Пару уколов, и я всё разболтаю, не ведая об этом. Помоги спокойно умереть, я своё прожил.

Чернин крепко сжал шею Азарова, уткнувшись в его вспотевший лоб. Так они простояли пару минут, глотая комки накатывающих слёз.

Азаров, тяжело вздохнув, наклонил голову, пытаясь что-то извлечь из-за воротника костюма. Это была обычная толстая нитка тёмного цвета, сантиметров десять в длину. Он наклонился к уху Чернина.

— Носил для себя. Яд растворяется под воздействием желудочного сока. Можно просто спрятать в хлебном мякише и носить в ухе. Только умоляю, решайся, если поймешь, что допросов с применением спецсредств не избежать.

— Спасибо, это по-мужски…

Слухачи, прослушивающие кабинет Чернина, поднимали чувствительность микрофонов, пытаясь, хоть что-то уловить из шёпота — техника была бессильна.

…По официальной версии генерал Чернин умер от инфаркта в больнице следственного изолятора в день ареста.

…Поздняя осень в большом неухоженном городе грязна, как опытный нищий, и наводит безумную тоску от длительного созерцания. Пикин на выходные всегда старался выбраться в пригород и наблюдать увядание жизни в её естественных условиях, ища пейзажи, гонящие депрессию и вливающие силу философской грусти.

Он хотел отправить загадочную бандероль с пригородной почты, но пришёл к выводу, что отследить корреспонденцию с маленького почтового отделения куда проще, чем с крупного.

Это был тот случай, когда можно сказать: «как в кино».

Он решил отправить бандероль с главпочтамта. Когда Пикин встал в очередь и достал бандероль из сумки, к нему подошёл мужчина и попросил отойти в сторону. Это был Базунов. Вернувшись из Москвы, он решил по пути к дому получить свою корреспонденцию. Когда он подходил к очереди, в его глаза бросился почерк Чернина — молодой человек держал пакет, адресованный Базунову.

Базунов сразу понял, что за время его отсутствия произошла трагедия.

— Вы извините меня, но это письмо адресовано мне, — держа за руку Пикина с волнением произнёс Базунов.

— Странно, а чем докажите?

— Вот мой паспорт. И ещё, скажите при каких обстоятельствах вам передали это письмо?

Пикин, посмотрев паспорт, подробно рассказал Базунову историю с пакетом.

— Да, и ещё, этот человек дал мне деньги, заберите, — Пикин протянул купюру.

— Нет, деньги оставьте себе, вы с поручением справились. У меня к вам просьба, дайте мне свой телефон, может, у меня к вам тоже будут маленькие поручения с достойной оплатой.

— А тут всё законно?

— Не беспокойтесь. Я людей не подставляю и плачу хорошие деньги за порядочность и исполнительность — эти качества дорогого стоят. Вы даже не представляете, что могут сделать объединившись даже два человека с такими качествами.

Пикин оставил Базунову свой телефон, положившись на интуицию.

Через семь лет они встретятся вновь.

 

КАПИТАН «МОССАДА» — МИША БЛЯДИК

Глава тринадцатая

Бeйтaр —

Из прaхa и пeплa

Из пoтa и крoви

Пoднимeтся плeмя,

Вeликoe, гoрдoe плeмя;

Пoднимутся в силe и слaвe

Йoдeфeт, Maссaдa, Бeйтaр.

Вeличиe —

Пoмни, eврeй,

Tы цaрь, ты пoтoмoк цaрeй,

Koрoнa Дaвидa

С рoждeнья дaнa.

И вспoмни кoрoны сияньe

В бeдe, нищeтe

И в изгнaньe.

Вoсстaнь

Прoтив жaлкoй

Срeды прoзябaнья!

Зaжги нeгaсимoe

Плaмя вoсстaнья,

Moлчaниe — трусoсть и грязь.

Вoсстaнь! Душoю и крoвью.

Tы — князь!

И выбeри:

Смeрть иль пoбeдный удaр —

Йoдeфeт, Maссaдa, Бeйтaр.

(Гимн «Бейтара»)

Не очень звучная фамилия Мишу смущала только в школе, да и учителя чаще называли его по имени, чтобы не вызывать ненужное веселье в классе. Когда Миша пошёл в институт, на его фамилию реагировали более сдержанно, да и ударение ставили на последнем слоге, а иногда звучало совсем по- иностранному — «Бладик». Курсом старше учился Яша Блядиков, и Михаила это немного утешало, а ещё с ним училась девочка с Украины Сыкабылина и китаец Хуйсун. Его неблагозвучная в русской транскрипции фамилия толкнула на увлечение коллекционировать «смешные» фамилии, которые он старательно записывал в блокнот. Родители Миши и не думали менять свою фамилию, относились к ней как к фамильной ценности, хотя сам Михаил не был до конца уверен, что их фамилия действительно еврейская. Когда Миша начинал разговор о замене фамилии, намекая, что фамилия его жены будет Блядикина, то мама поясняла, что их фамилия не склоняется, и ничего менять она не позволит, как и национальность.

— Мы, евреи, должны с терпением и достоинством нести все тяготы нашего народа. Может, тебе посчастливится жить среди своих, и ты с гордостью сможешь сказать, что ты не предал свой народ, как многие из советских жидов. Достаточно того, что здесь Мойши стали Мишами, Срули Сашами.

После этих слов Софья Израилевна начинала громко плакать, а Миша — успокаивать маму, которая сквозь слёзы начинала перечислять родословную Миши, напоминая дедушку-чекиста, бабушку — партийного деятеля, лично знавшую Дзержинского. Мишина мама очень хотела, чтобы её сын стал сотрудником КГБ. Она понимала, что после того, как КГБ возглавил Андропов, в жилах которого текла еврейская кровь, еврею попасть в органы стало намного легче. К тому же, у Миши такие предки! Даже папа работал в ведомственной поликлинике для сотрудников МВД, пока не отправился на зимнюю рыбалку в компании пьяных милиционеров. Их газик ушёл под лёд Финского залива, никто не выжил.

Софья Израилевна уговорила сына, когда он ещё был студентом первого курса института, написать в городское КГБ письмо о желании «служить Родине в органах государственной безопасности». Ответ пришёл быстро в виде мужчины лет сорока пяти, который подошёл к Мише в конце занятий и предложил пройти в его кабинет для беседы.

Так Миша стал осведомителем. Он с увлечением писал служебные записки и откровенные доносы на своих сокурсников. Неприметный, среднего росточка с большими бедрами и короткой шеей, не отличающийся особыми успехами в учёбе, не пользующийся никаким интересом у девочек юноша теперь мог решить судьбу любого из своего курса. Ведь студент факультета восточных языков мог сделать достойную карьеру только с визы КГБ. Единственное, что пришлось принести в жертву службе, это здоровье. Куратор настойчиво посоветовал Мише начать курить.

— Ты пойми, нигде люди так много не болтают, как за куревом и рюмкой. Я тебя буду снабжать хорошими импортными сигаретами. Скажешь, что дядька-моряк возит из-за бугра. Ещё жвачку, ну и джинсы достанем, если нужно будет кого-то заполучить в друзья, да и девчонки за тобой бегать начнут, они на шмотки падкие.

Куратор оказался прав. Миша быстро оброс «друзьями», и объём компромата вырос в несколько раз.

И всё у Миши шло хорошо, пока не наступил 1991-й. Он только получил диплом и должен был прыгнуть по линии КГБ, или в МИД, или во Внешторг.

Мишин куратор погорел, поддержав ГКЧП. Новый куратор никаких перспектив в сложившихся условиях не обещал.

Мишина жизнь резко изменилась, когда его маме пришло письмо из Израиля, в котором сообщалось, что умерла её двоюродная сестра и что она является единственной наследницей. Автором письма была подруга покойной. Она сообщила, что Софье Израилевне в наследство достаётся трёхкомнатная квартира недалеко от моря и небольшая сумма денег на счету.

— Эта страна, сынок, проклята, нам нечего здесь делать. Мы продаём нашу кооперативную двушку в «квартале еврейской бедноты» и едем жить в шикарную квартиру у моря. Меня обеспечат пенсией, ты со своим знанием иврита и арабского быстро найдёшь работу. Мы чистокровные евреи, и нам положены все льготы. А здесь нас вырежет это жуткая «Память». Ведь эти людишки опять начинают во всём винить евреев. У Ельцина, видите ли, жена еврейка и всё его окружение тоже из евреев. Ты понимаешь, чем это может кончиться — это погромы.

Софья Израилевна после этих слов побледнела и заплакала, она вообще любила поплакать.

Мишин куратор из КГБ никакого интереса к выезду подопечного в Израиль не проявил.

— Делай, как знаешь. У нас всё развалилось. Можешь забыть о нашем сотрудничестве.

Миша, так и сделал. Забыл.

К его большому удивлению, то, о чём Миша «забыл», ему напомнили в Израиле в беседе «по душам».

— Михаил, мы знаем, что вы были осведомителем КГБ в своём институте. Вы не пугайтесь, никаких претензий к вам у нас по этому поводу нет. Напротив, мы хотели бы предложить вам работу в «Моссаде». У вас хорошее базовое образование. Три года дополнительного обучения, и вы — офицер израильской разведки.

Это были последние слова, которые Михаил услышал на русском языке, дальше разговор пошёл на иврите.

Софья Израилевна была счастлива, узнав новость.

— Я всегда знала, что так будет. Как сейчас радуется твой дедушка-чекист на том свете!

— Мама, но дедушка работал на Советы!

— Что ты понимаешь, глупенький. Дедушка работал на нас, на наш народ. И теперь ты будешь работать на наш народ. Это самый счастливый день в моей жизни, — Софья Израилевна заплакала.

Официально Михаил Самуилович Блядик остался гражданином России, израильское гражданство получила только мама. Так же официально в Израиле он получал второе высшее гуманитарное образование. В России он бывал часто. Квартиру они с матерью решили не продавать, и Михаил в ней остался прописан. Квартира стала явочной для «Моссада», за что Михаил получал вполне солидную оплату за аренду. Поначалу он навещал родину с незначительными поручениями «встретиться-передать», «забрать-привезти». Затем его задания усложнялись, и уже нужно было собирать информацию и создавать свою сеть информаторов при активном сотрудничестве с ЦРУ.

Михаил Самуилович специализировался на внутриполитической жизни России и хорошо видел большие перспективы для плодотворной работы. Государево око после 1991-го стало подслеповатым, а после 1993-го совсем ослепло. Вся верхушка власти была заполнена агентами влияния и продавшимися чиновниками; некоторые ухитрялись работать сразу на несколько разведок. Подальше от центра власть принадлежала откровенному криминалу, который ставил своих глав городов и областей, формировал депутатский корпус. Одной из главных задач Михаила Блядика была работа по созданию агентурной сети в криминале, формирующим политическую власть в крупных городах европейской части России. Ему были даны обширные контакты не только в среде «русских евреев», пользующихся большим авторитетом в криминальной среде, но и «грузинских евреев» — воров в законе. Многие криминальные авторитеты имели родственников в Израиле, а некоторые даже гражданство. Большую помощь оказывали связи по линии еврейских общин и Союза еврейский молодежи имени Иосифа Трумпельдора, больше известного как «Бейтар». Михаил ещё будучи студентом в 1990 году с восхищением читал интервью в русскоязычной «Еврейской газете» с руководителем московского отделения «Бейтар» Виктором Басом. Разве он мог подумать тогда, что всего лишь через несколько лет фанатичные еврейские националисты из этой организации будут подобострастно ему помогать.

Работа доставляла Блядику сплошное удовольствие. Всё шло гладко. Каждый попадающий в его сферу интересов еврей стремился доказать преданность исторической родине и крови. Таким был и Борис Жаждин, который с радостью принял совет Блядика баллотироваться в депутаты. Контора Блядика не сорила деньгами, напротив, начальство настойчиво рекомендовало находить средства на месте. Потому Михаил Самуилович подбирал будущих депутатов из людей, способных оплатить свою выборную кампанию. Были исключения, когда нужный политик, не имевший своих средств, финансировался криминалом по совету Блядика. К 1997 году уже капитан израильской разведки Мойша Самуилович Блядик посадил на финансовую зависимость целые партийные отделения в крупных городах России. Его агентурная сеть держала цепкую руку на пульсе политической жизни десятков городов России, многие из которых были непосредственно связаны с производством военной продукции или имели крупные промышленные предприятия. Именно эти предприятия попадали под приватизацию и банкротство, именно на эти предприятия ставилось некомпетентное руководство или откровенное ворьё. Важен был результат — распад и смерть предприятия, отрасли. Особым достижением Блядик считал приватизацию завода по производству шифровальной техники с контрольным пакетом акций израильской фирмы и создание нескольких совместных предприятий на базе военных заводов и НИИ.

Блядика удивляло, как бывшие «красные директора» без особого сопротивления шли на приватизацию своих предприятий, заранее понимая, что их ждёт гибель. Замаячившие большие деньги превращали «закалённых партийцев» в послушных псов. Блядик быстро понял гнилую сущность кадрового отбора в КПСС и уже не пугался партийной биографии и наград «верных ленинцев». Они продавались в своём большинстве так же легко, как и бывшие комсомольские вожаки. Не создавали особых проблем вчерашние и действующие сотрудники КГБ: их кадровый отбор тоже не отличался качеством. Блядик как профессиональный разведчик хорошо знал, что миф о всемогуществе КГБ раздувало ЦРУ, чтобы выбивать под себя дополнительное финансирование. Тысячи сотрудников КГБ, с 1954 по 1988 годы. побывавшие в заграничных служебных командировках, перебежали на Запад, и сотни стали двойными агентами — такими «результатами» не может похвастаться ни одна разведка в мире. А с началом перестройки сдавались целые страны. Так была предана «Штази» ГДР. А уж после того, как на глазах главных чекистов в 1991-ом горстка обкуренных панков и профессиональных диссидентов разобрала «железного Феликса», чей бюст, как тотем, стоял в каждом кабинете обширной сети КГБ, все поняли, что КГБ уже нет. Поэтому бывший осведомитель КГБ не испытывал перед Комитетом никакого трепета. Блядик совершенно не чувствовал активного присутствия Комитета в политической и экономической жизни страны. Ельцинская Россия стала «Клондайком» для всех разведок мира, которые не могли понять, куда делись люди, на которых держалась эта страна — вчерашняя империя. Куда делись люди, на которых стоял СССР, не мог понять и Блядик. Ведь кадровый состав руководства «Новой России» на 90 % был из вчерашних членов КПСС не последнего ранга. Блядик с этим вопросам обращался к ведущим аналитикам «Моссада», которые в ответ хитро улыбались и разводили руками.

Блядик только однажды столкнулся с человеком, помешавшим ему прибрать к рукам нужное предприятие. Он возник странно, из ниоткуда. Когда все заинтересованные лица собрались для окончательного утверждения документов в ресторане одного из друзей Блядика, он бесцеремонно сел за стол и жёстко спросил:

— Господа, на каком языке предпочитают разговор?

Все присутствующие переглянулись, не до конца понимая ситуацию и вопрос.

— Хорошо, будем разговаривать на русском, — продолжил мужчина лет шестидесяти, достав из пиджака записную книжку. — Итак, вы хотите сожрать одно из системообразующих предприятий. Я против.

— «Баба Яга против», есть такой детский мультик, — сказал один из присутствующих, но сразу стушевался, встретившись с незнакомцем взглядом.

— Я не верю ни в коммунизм, ни в демократию, ни в Христа, даже в народ не особо верю, вот только, может, в Бабу Ягу. Поэтому когда некоторые из вас обнаружат завтра утром в своих почтовых ящиках «письма счастья», то имейте в виду: это только малая часть того, что у меня есть на вас. И учтите, информацией я не торгую. Если вы положите в карман предприятие, вся информация о вашем «светлом прошлом» будет отдана журналистам от Москвы до Камчатки. О зарубежных изданиях я тоже побеспокоюсь, — он оглядел всех присутствующих, что-то чиркнул в записной книжки.

— Приятного аппетита, господа.

Блядик заметил, что незваный гость пишет дорогой ручкой Parker и одет в костюм от хорошего портного.

— Как вас зовут, если можно? — быстро спросил Блядик, боясь упустить хоть клочок информации о человеке, ставящем условие людям, способным принести горе в любой дом.

— Меня, Миша, зовут Николай. Привет Шабтаю Шавиту, — он взглянул на часы и стремительно удалился.

За всё пребывание в России в роли разведчика у Миши Блядика впервые по позвоночнику пробежала холодная струйка страха. Сегодня он встретил человека, который, как бы между более важными делами, спутал ему карты и передал привет директору «Моссада». Интуиция подсказывала Блядику, что этот Николай не блефовал.

— Я понимаю так, что после такого внезапного наезда разговора не получится, вы все в ожидании обещанных «писем счастья», — Блядик говорил бодро и быстро, стараясь скрыть волнение, — поэтому предлагаю встретиться завтра, у меня.

На завтра никто не пришёл. Все, от кого зависела судьба предприятия, от сотрудничества с Блядиком отказались. Что было в «письмах счастья» капитану израильской разведки догадаться было не сложно, там должен был быть компромат бронебойной силы. К тому же, хитрый Николай предупредил, что он не продаётся, и ему все поверили. Оставалось узнать, откуда этот информированный тип, бросивший вызов «Моссаду».

«…Крах Российской империи не привёл к гибели империи, напротив, Сталин даже прирастил территорию. Были люди, были кадры. Эти люди родили детей, воспитали их по своему образу и подобию. Куда иссякла созидательная энергия нации при полном биологическом сохранении её численности? Почему гражданская война, страшный голод не убили империю, а перебои с продовольствием в девяностые годы двадцатого века разрушили страну? Народ не верил в коммунизм ни при Сталине, ни при Горбачёве — идеология тут не может являться топливом созидательной энергии нации этих исторических периодов. Может, это неожиданная мысль, но мне она кажется верной: всё дело в уровне влияния разрушительных сил. Степень созидательного полностью объясняется низким уровнем влияния разрушительного. Если научный или трудовой коллектив работает даже на 60 % своих возможностей, он достигнет успеха, но при отсутствии в коллективе силы, даже на 10 % целенаправленно работающей на разрушение. Замкнутая система может перемолоть лентяя, дурака, но не антисистему. Раковая клетка по сравнению со всей махиной человеческого организма ничтожно мала, но она съедает человека. Насколько дольше проживёт человек, поражённый раком, полностью зависит от того, на какой стадии обнаружили заболевание. Так и с государственным организмом.»

Пикин достал лист из печатной машинки и передал Базунову.

— Вот, Николай Евгеньевич, ваш текст для выступления перед ветеранами КГБ и вашей мутной «партразведки». Если бы не «слухи» о моих антисемитских взглядах, я бы мог стать «золотым пером» года. А так перед моей фамилией пишут «известный антисемит».

Базунов прочитал текст, на секунду задумался.

— Недаром прошли наши беседы. Молодец: коротко, мудро, профессионально. Насчёт «антисемита» не переживай, в этом строю много великих. Я назначаю тебя «золотым пером» добрых дел, — Базунов достал свой Parker с золотым пером и вручил удивлённому Пикину.

— А вы, буржуй, паркерами разбрасываетесь. Спасибо, оставлю для автографов. Насчёт всемирного строя «великих антисемитов» я знаю, да дело в том, что все они жили в другие времена:

«На их стороне, хоть и нету законов, -

Поддержка и энтузиазм миллионов».

— Времена, Андрей Романович, как вы знаете, не выбирают. Сейчас многие порядочные люди и честные патриоты пройдут через ярлыки «антисемит», «фашист» и новояз «красно-коричневый». Это плата за беспечность. Единственное, что я могу предвидеть, нам не придётся бежать из своей страны и работать таксистами, как это пришлось сделать русской аристократии после 1917-го.

— Почему вы в этом уверены?

— Мы знаем больше чем они, у нас страшный исторический опыт. Мы насильно мудрее. Вот им, а не Россия, — Базунов сделал фигу и ткнул ей в лежащую на столе газету «Смена». Пикин рассмеялся.

— У них таких газет много.

— Надо положить прибор на их газеты и создавать свои…

 

Напиши книгу, которую

приговорят к сожжению

 

Глава четырнадцатая

— А ты знаешь, с кем я встречался час тому назад? С твоим теневым хозяином на выборах, с капитаном израильской разведки, — сказал Базунов и выбил мелодию «Бони Эм» из песни «Распутин», отстукивая ладонями на краю стола.

— Неужели с Блядиком?

— Да, нам удалось на него выйти как раз за неделю до большой сделки. Судя по всему, твой следователь не врал, действительно взрыв вашего штаба с его подачи.

— Откуда мелкий следак может знать шпиона?

— Ну, это мы знаем, что он шпион, а следователь его знал как однокурсника по институту. Блядик, узнав, что бывший приятель работает в органах, прибегал к его услугам. Так тот и узнал, что он курирует выборы Жаждина.

— А как вы вышли на него?

— После твоего рассказа мы стали изучать биографию Блядика и нарыли целую сеть, созданную им.

— Вы мне позвонили месяц назад, через семь лет после случайной встречи на почте. Я рассказал вам о своей проблеме, и вы через три недели узнаёте о нём всё.

— В наше время информационных технологий и хорошо поставленной работе не велика проблема узнать о человеке всё.

— Почему бы не сдать его нашим спецслужбам?

— У нас нет прямых доказательств. Всё, что добыто, добыто нашей системой, которую я не намерен раскрывать ни при каких обстоятельствах.

— У меня к Блядику личный счёт, я не погиб случайно, а должен был, как и Семён, — с диском в голове. Вы мне обещали, что через год сотрудничества я смогу войти в вашу организацию. Если я, например, уберу Блядика, моё вхождение может ускориться?

— Андрей, мы не банда уголовников, хотя и не в белых перчатках. Мы не вяжем людей кровью, мы идейная организация с жёсткой дисциплиной. Лично вы для нас интересны как человек, владеющий пером. И пригласил я вас к сотрудничеству, случайно встретив знакомую фамилию в оппозиционной газете. Это судьба, как и ваша встреча с генералом Черниным. Писатель не должен убивать без необходимости, как не банально это звучит, но вы можете лишиться дара, который в институте не обретёшь. Вы в силу молодости не знаете, как действительно велико воздействие Слова, сказанного, выраженного талантливым человеком. Слова в определённой магической комбинации рождают мысль, чувство — код к сердцу и подсознанию человека. Напиши книгу, которую твои враги приговорят к сожжению, и ты сделаешь больше чем пули и бомбы тупой мести. Прямой террор — путь обречённых. Хочешь уничтожить систему — войди в неё, закинь крючки и выдёргивай нужные звенья. Мы не забиваем гвозди микроскопом. У каждого своя функция, своё ремесло, которым он владеет на уровне, не уступающим уровню врага.

После паузы Базунов сменил тему разговора:

— Блядик увяз в связях с криминалом. Там долго не живут, особенно если помочь, так сказать, закинуть нужную маляву. И мы скоро это сделаем. Китайская пословица учит: «Если сесть на берегу реки и сидеть достаточно долго, рано или поздно мимо тебя проплывёт труп твоего врага». На первый взгляд пословица примитивная, но если вдуматься, то она говорит о факторе времени, об умении ждать и умении выбирать место. Учитесь этому. Я знаю, что вы последние годы не сидели, сложа руки. У вас за плечами опыт политической борьбы, но, как говорил мудрец, «Опыт — это маленький фонарик, висящий у нас за спиной и освещающий уже пройденный нами путь». Опыт и знания не всегда одно и то же. Юнг на эту тему говорил, что «Богатство сознания состоит в ментальной восприимчивости, а не в накоплении приобретений. Всё, что приходит к нам извне, и даже всё, что берёт начало внутри, может стать нашим собственным только тогда, когда мы одарены полнотой, адекватной поступающему содержанию».

— Это интуиция?

— Интуиция — это и опыт, и знания, и, конечно, дар, о котором говорит Юнг. Нам сегодняшняя наука говорит, что человек мыслит мозгом. Но в действительности человек мыслит всем телом, всей нервной системой, каждой клеткой. Некоторые люди, часто получают травмы на работе, в быту, попадают в иные неприятности. Это люди, у которых мыслит только мозг, а остальное атрофировано. Они не обладают сенсорными возможностями. Есть люди, которые прошли всю войну и не прятались за спинами товарищей, но у них ни одного ранения, а есть те, которые гибнут в первом же бою. Одной судьбой тут не объяснишь. К слову об интуиции, — Базунов оживился и расстегнул пиджак. — Помню поехал я с двумя коллегами в Среднюю Азию, по линии Общества «Знание». Нас встретили радушно, повезли в красивый дом на берегу горной реки. Пили вино, закусывали медовой дыней и ждали, когда подадут плов, запах от которого уже сводил желудок. Что меня дёрнуло прогуляться, не знаю, хорошо сидели. Гуляю вокруг дома, срываю виноград. А в голову совсем неуместные мысли лезут. Вдруг подумалось, что в такую жару, наверное, очень быстро покойники портятся, а у родственников целая проблема, как бороться с трупным запахом и как сохранить тело до похорон. Смотрю, в подвал дома приоткрыта дверь. То ли прохлады захотелось, то ли ещё что-то меня туда толкнуло, захожу в подвал, с солнца ничего не вижу, темно, и уйти бы надо, и запах нехороший, так нет, дождался, когда глаза привыкнут. Смотрю и не верю: на проволоке висит дохлая крыса, с которой капает трупный яд прямо в глубокую тарелку, а чуть дальше висит ещё одна крыса, но под ней тарелки уже нет. Трупный яд — безотказное средство при отравлении.

— И кому надо было вас травить? — спросил Пикин, почувствовав, как подкатывает тошнота от тухлых крыс Базунова.

— Всё оказалось просто, никакой политики. Отравить нас и хозяина дома решила вторая жена. Дело в том, что она посчитала, что мы представляем интересы третей жены, которую решил завести муж. Первая, старая жена, жила в отдельном небольшом домике и нянчилась с внуками, вторая жена, помоложе, переехала в этот дом, куда хозяин собирался привести молодую жену «из столицы». Он второй сказал, что через три дня приедут гости «из столицы», вот она и решила, что мы родственники «молодой жены». Ревность.

— Постойте, вы в каком веке там были?

— В 1987 году, как сейчас помню. Вот такой необъяснимый подарок моей интуиции, который спас жизнь мне и ещё трём хомосапиенсам.

— Откуда у них многожёнство?

— Оно там никогда и не исчезало. С укреплением советской власти все традиции ушли в тень. Официально больше одной жены быть не может, неофициально — имей сколько можешь прокормить. Традиции нельзя трогать. В них лежит мудрость многих поколений. Мною любимый Юнг писал, что мифы, традиции имеют жизненно важное значение для народа, так как они и есть сама жизнь. И если племя теряет свое мифологическое наследие, оно незамедлительно распадается и разлагается, как человек, который потерял бы свою душу. Мифология племени — это его живая религия, потеря которой всегда и везде, даже среди цивилизованных народов, — является катастрофой, — сказал Базунов.

— Темой мифов я интересовался, мысль Юнга развил американский специалист по сравнительной мифологии Джозеф Кэмпбелл, говоря: «Миф — это тайна, раскрыв которую, человеческая культура получит неистощимую энергию космоса». Из какого мифа брать энергию русскому народу? — спросил Пикин.

— Как-то мне посчастливилось общаться с Юрием Валентиновичем Кнорозовым, гением, человеком, расшифровавшим письменность майя. Его метод дешифровки вошёл в мировую науку. Он, кстати, ещё работает в Музее антропологии и этнографии — Кунсткамере1. Он мне поведал интересный миф майя, по которому «Великая Эпоха Четвертого Солнца» закончится 21 декабря 2012 года. Согласно легенде, нашей планете будет очень плохо от постоянных катаклизмов и катастроф, люди забудут своё звездное происхождение, потеряют свои корни, но в «Эпоху Перемен» на земле родятся дети «Белого Ягуара». Они будут жить в разных уголках Земли. Именно они восстановят экологический и духовный баланс земли и вернут людей к гармонии и древним корням. Их ещё называют «дети индиго». По утверждению некоторых учёных, это дети с особым строем сознания. Они демонстрируют высокие способности к познанию структуры мироздания и места в нём человека, у них необычно огромный объём памяти, включающий знания о прошлых жизненных накоплениях. А это куда больше, чем интуиция, которой я хвастался.

— Так что будем ждать, когда вырастут дети «Белого Ягуара»?

— Зачем ждать, нужно готовить среду для их проявления.

— Вы действительно во всё это верите?

— Верю! Конечно, мифы и легенды не рассказывают о событиях в точности, но они дают координаты в пространстве и времени. Так что пишите, Андрей. Обязательно напишите книгу, которую сегодняшние бесы приговорят к сожжению, и вы облегчите борьбу детей «Белого Ягуара»!

— А вы слышали о «Влесовой книге»?

— Конечно, я хорошо знаю эту тему и со всей ответственностью могу сказать, что эту книгу никогда официальная наука не признает подлинником. Книга, говорящая о глубинной истории русских, обречена на забвение в силу тотальной русофобии в академических кругах ещё со времён Петра I. В любой другой стране за неё бы ухватились, закрыли бы глаза на некоторые нестыковки, которых, если копнуть официальную историю и лингвистику, пруд пруди. Но, увы, что касается русских, подход другой. Нас хотят, как цивилизацию майя, растворить в неизвестности. Был народ и вдруг куда-то исчез. Оставил города, памятники, язык, а сам бесследно пропал.

— Как люди из Аркаима.

— Кстати, вот вам и пример. Ведь и Аркаим, который чудом не затопили, тоже отрывают от истории Ариев, русских. Нам хотят оставить только татаро-монгольское иго, Куликовскую битву и Московию. Распад страны в 91-м это не последний распад. И роль официальной истории в этом распаде будет определяющей. Если над сталинским приоритетом русского смеялись, бросая: «Россия — родина слонов», то над сегодняшней ситуацией в исторической науке можно плакать. История это оружие. Как говорится, «одни народы историю делали, другие — её писали». Поэтому так называемая историческая наука, особенно политическая история, не более чем интерпретация существовавших и выдуманных событий по заказу. Если у нас сейчас не появятся книги из далёкого прошлого и ответственные историки, страну растащат под лозунгом «исторической справедливости». По многим причинам нам нужны и «Влесова книга», и Аркаим, и многое другое.

— Так и сейчас, стоит заговорить о величие русской культуры и истории, сразу бросают: «Мы это уже проходили. Россия — родина слонов». Кстати, откуда это выражение?

— Идеологической машине Сталина противостояли лучшие зарубежные и прежде всего американские специалисты. Закинуть на территорию СССР антисоветскую литературу или пробить глушилки было почти невозможно, а вот вбросить слух, анекдот куда проще. Сила воздействия анекдота, если его писали профи, сильнее любой агитки. Так, в интеллигентской среде советских евреев появился анекдот: «ООН объявила Год Слона. Разные страны издают книги на «слоновью» тему.

Немцы издали 1-ю часть 1-го полутома пятитомника «Краткое введение в слоноведение».

Американцы — книжку карманного формата «Что нужно знать среднему американцу о слонах».

Англичане — монографию «Слоны в Британской Индии».

Израильтяне — статью «Слоны и еврейский вопрос».

Итальянцы — эссе «Слоны и музыка».

Французы — буклет «Любовь у слонов».

В Советском Союзе вышел трёхтомник: первый том назывался «Россия — родина слонов», второй том — «Классики марксизма-ленинизма о слонах», третий том — «Слоны в свете решений съездов КПСС». Вслед за советским трёхтомником вышел четырёхтомник в Болгарии. Первые три тома представляли собою перепечатку советского издания, а четвёртый том назывался: «Болгарский слон — младший брат советского слона».

Есть и другие варианты. Но, как видишь, в этом анекдоте все мило смешны, только Россия выглядит тупым монстром. Это выражение превратилось в устоявшийся штамп. Авторы анекдота добились своей цели. Из того же ларца выпрыгнули лозунги «Россия — тюрьма народов», «СССР — империя зла». Метят как бы в сталинизм, коммунизм, но всегда попадают в Россию, в русских. Вот вам, Андрей, пример силы слова. Нам нужны русские писатели, философы, историки, публицисты, которые будут создавать качественный продукт, защищающий интересы страны и народа. Нам нужные новые чивилихины и кобзевы, ищите их. Вся эта демократическая шушера скоро выпишется, а политическая мафия обанкротится. Нужны будут книги, запрещённые ими, книги подвергнутые обструкции, отсидевшие журналисты и писатели. Вот увидите, ещё немного, и они начнут законодательно запрещать публикацию мешающих им авторов. На фоне полной идеологической и политической несостоятельности они будут не готовы к открытой полемике. Помните, как народ жадно читал всё, что было запрещено коммунистами, так же жадно он будет читать всё, что запретят «демократы». Поэтому примите как напутствие и условие нашего сотрудничества — напишите книгу, которую приговорят к сожжению! — Базунов взглянул на часы. — Ого, время-то уже позднее. И ещё, держитесь людей, которые имеют собственное мнение, всех остальных вам заменит энциклопедия.

1 Ю. В. Кнорозов умер на семьдесят седьмом году жизни 30 марта 1999 года в коридоре одной из городских больниц, где после инсульта у него на коридорных сквозняках развилась пневмония. Для национального гения не нашлось места в палате, там лежали блатные и братва. А дирекция Кунсткамеры, где Кнорозов отработал почти полвека, решила не предоставлять зал музея для прощания с ним, и множество людей собралось в тесном больничном морге, где рядом было выставлено ещё несколько гробов. Кнорозов хотел, чтобы его похоронили на кладбище Невской лавры, но и там места были тоже для блатных и братвы. Похоронили его на кладбище вдали от города. Кнорозов — доктор исторических наук (1955), Лауреат Государственной премии СССР (1977), кавалер Ордена Ацтекского Орла (Мексика) и Большой Золотой Медали (Гватемала).

 

МЕСТЬ БАЗУНОВА

Глава пятнадцатая

Блядик не мог простить не столько сорванную сделку, сколько то, как её сорвали. Откуда этот «Николай»? Как на него выйти? Ведь если он встретился на его пути однажды, значит, появится ещё. Он явно не из спецслужб и не одиночка-патриот, ведь он же узнал как-то о его принадлежности к «Моссаду»? Блядик ходил возле ресторана, докуривая последнюю сигарету из пачки. К его ногам прыгнул воробей и, схватив однокрылую бабочку, стремительно вспорхнул. Блядик проводил его взглядом и увидел, как воробей сел на угол соседнего здания. Блядик напряг зрение: воробей сидел на видеокамере, которая почти полностью сливалась с серыми стенами дома. Мысль пришла сразу.

Через полчаса он уже знал, кто владелец гостиницы, через час он уже имел копию записи камер наружного наблюдения.

Конечно, Базунов ездил на машине, зарегистрированной не на его имя. Через день подручные Блядика вышли на хозяина «девятки». Два часа изощрённых пыток, и старик ткнул пальцем в записной книжке «Николай». В ней было только имя и телефон. Старику влили в горло водку, зажав нос, и скинули с балкона четвёртого этажа. Номер телефона ничего не дал, он числился на областном лесничестве. Ещё день работы, и Блядик вышел на дачу Базунова, на которой и был установлен телефон «лесничества».

Дача была добротным деревянным зимним домом с высоким фундаментом и большим крыльцом. Слежка за дачей показала, что Базунов на ней не бывает. К телефону подходит старик с неизменным «чяво нада», при этом, усевшись на крыльце, читает журнал «Вопросы философии», покуривая изящную трубку. В пятницу в доме появилась девчушка лет пятнадцати, это была любимая внучка «Николая» Катя, о чём поведала соседка, любопытному «художнику», восхищающемуся красотой русских детей на природе. Теперь Блядик знал, как вытянуть загадочного «Николая» на дачу. По криминальной линии Блядику дали, что он просил: «пару тридцатилетних подонков с опытом». Это были друзья, недавно освободившиеся. Сидели за разбой, искали любую непыльную работу. У рыжего была кличка «Бульдог» за сильно выступающую нижнюю челюсть, другого «Фикса» — за криво сидящий зуб из низкопробного золота.

— Итак, от вас требуется совсем малое. Вы влезаете в дом, вырубаете старичка, насилуете девицу, берёте в доме что вас интересует и смываетесь. Телефон не трогать и не обрывать. Расчёт по завершению дела, — сказал Блядик, осторожно проверяя, как держится парик на голове.

— А почему телефон не обрывать, это подозрительно, — спросил рыжий, ковыряясь мизинцем в ухе.

— Этим телефоном должны будут воспользоваться. Старика вырубите и закройте в подвале, девицу изнасилуйте и свяжите. Перед уходом откройте подвал. В пяти минутах бега, при выходе на трассу, вас будет ждать машина.

— А как насиловать девицу? — спросил другой, сковыривая подсохшие прыщи с лица.

— Как хотите.

— Я люблю с фантазией. Она красивая?

— Это пятнадцатилетняя домашняя девушка, классический тип славянской красавицы, с русыми косичками и стройной фигурой, — говоря это, Блядик умышленно распалял страсть уголовников.

— Так она несовершеннолетняя? — возмутился рыжий.

— Тебе не нравятся девственницы? — бросил Блядик.

— Дело не в этом, статья другая. Цена вопроса выше, — напирал рыжий.

— Хорошо, я понял. Поднимаю цену на двадцать процентов. Договорились?!

— Это по понятиям, — рыжий потянул руку Блядику. Блядик сделал вид, что не понимает жест рыжего, и, обернувшись, из-за кресла достал бутылку коньяка.

— Обмойте сделку, но, если можно, без меня…

Блядик понимал, что такая фигура, как «Николай», на дешёвую наживку не клюнет. А вот изнасилование любимой внучки может вывести из строя и терминатора. План состоял в том, что после изнасилования и ограбления старик выползет из подвала и позвонит в милицию, естественно, и родственникам. «Николай» обязательно приедет. Если не приедет в силу отсутствия его в городе, всё равно он его вычислит, так как роль сотрудников милиции будут играть люди Блядика. Кабель телефона будет подключён к телефону «милиционеров», которые будут ждать звонка в машине. Задача «милиционеров» собрать всю информацию о родственниках старика и девицы.

— Фикса, как девчушка? — спросил рыжий, отбирая театральный бинокль у подельника.

— Фик-Фок на один бок, коришь Бульдог.

— Да, девочка сладкая, — облизывая губы, сказал рыжий.

— Давай, разыграем малолеточку. Кто выиграет, тот и первый, — сказал Фикса, доставая карты.

— Фикса, ты же уже целку рвал ишаку, мог бы и уступить!

— Баран ты, Бульдог, не ишаку, а ишачке. Это наш древний обряд посвящения в мужчины.

— Ладно, поехали, — сказал Бульдог, потирая ладони.

Выиграл Фикса. Расстроенный Бульдог предлагал одновременно — «бутерброд».

— Нет, Бульдожик, если чё срок одинаковый. А девственницы у меня никогда не было, коль я на это подписался, то хочу по фарту. Пошли, уже время, — сказал Фикса, вытирая потные ладони о брюки.

В дом они влезли через открытое окно. Родственник Базунова Егор Варфоломеевич уже второй год жил на даче, овдовев. Он сидел на кухне, пытаясь отремонтировать кофемолку. Катя лежала на диване, поглощёно дочитывая «Мастера и Маргариту» Булгакова.

Бульдог подкрался к старику и наотмашь ударил по шее, старик обмяк и сполз со стула, безжизненно уткнувшись лицом в пол. Одновременно Фикса схватил Катю за горло. Она пыталась кричать, но звук вяз в пальцах душителя.

— Люблю девочек в шортах. А ещё больше люблю натуральных блондинок, — шептал Фикса на ухо задыхающейся Кате.

— Не убей девку, — крикнул Бульдог, отдёргивая руки Фиксы.

— Не боись, чуть обмякла, легче раздевать. У меня тут пластер, заклеим рот, чтоб не визжала.

— Давай, и связать надо. Потом старика в погреб.

— Давай, поскорому, у меня уже мочи нет, как хочется, я всю ночь измечтался, — Фикса нагнулся к животу Кати и засунул язык в пупок. — Ооо, какой дух, к чёрту, старика потом, я хочу сейчас! Я кончу быстро, потом старика затащим, и уж на пару часиков оргию устроим.

— Не дури, шеф трижды сказал последовательность, девку связали, старика в погреб.

— Бульдог, не ломай кайф, — зло сказал Фикса, стягивая шорты с Кати, медленно приходящей в сознание.

— Ну, сука, если, что-то сорвётся я тебя порву. В прошлый раз ты тоже доигрался на пятак.

— Завидуешь, Бульдожик, хочешь уступлю, целка твоя, попка моя.

— Х… с тобой, я согласен и наоборот, но одновременно, я завожусь от таких фокусов.

На кухне раздался стон, очнулся Егор Варфоломеевич.

— Блядь, старик очнулся, — озлоблено прорычал Фикса, застёгивая ремень, — пошли уроем лесовика.

— Я же говорил, урод, надо всё по плану.

— Ладно, пошли «по плану». Я бы сейчас от планчика не отказался: он оргазм тянет. — Фикса толкнул подельника в плечо.

Фикса подошёл к старику и схватил его за ворот рубашки.

— Ну чё ты, сука, кайфушку ломаешь.

Егор Варфоломеевич, резко повернулся и воткнул в стопу Фиксы отвёртку.

— Бляяя! Бульдог, убей его!

Подбежавший Бульдог схватил старика за шею. Фикса уже вывернул ему руку с отвёрткой.

— Ну, дед, я теперь не просто вы…бу твою внучку, — глубоко дыша и захлёбываясь от боли орал Фикса.

Егора Варфоломеевича бросили в погреб, связав руки.

— Найди аптечку! У этих сук должна быть аптечка, — стонал Фикса, снимая кеду.

Егор Варфоломеевич метался в бессилии по погребу, плотно обшитому вагонкой. Ничего, кроме канистры с бензином, банок с маслами и покрышек для машины в погребе не было. Выбирать не приходилось.

— Мёртвые позора не имут, — сказал старый солдат и открыл канистру с бензином, уперев её в угол. — Надо же, всю войну прошёл, чтобы попасть в ад на старости лет. Сейчас, внученька, твой дедуля решит вопрос, — шепча это, старик пытался плечом включить свет. Он зажмурил глаза и со всей силы толкнул выключатель плечом — свет загорелся. Он подошёл к канистре с бензином и уронил её. Хлюпая, бензин ровно растекался по полу. Теперь оставалось только сбить с крюка лампу-переноску. Егор Варфоломеевич подтащил ногами покрышку и встал на неё. Голова почти упёрлась в решётку лампы, оставался небольшой прыжок на пару дюймов, чтобы лампа сорвалась с крючка и упала на пол.

Фикса забинтовывал раненую стопу. Очнувшаяся Катя мычала, пытаясь развязаться. Бульдог мочился в угол, прямо на кухне.

— Сейчас, сучка, будешь благодарить дедушку своего. Я тебя…

Внезапно дом стал наполнятся дымом.

— Блядь, старик себя поджарил, — крикнул Бульдог, глядя на вырывающееся пламя из-под крышки погреба.

— Уходим! Теперь оно и к лучшему, все концы в воду, — крикнул Фикса, выпрыгивая в окно.

В дежурной машине с «милиционерами» сидели приятель Блядика по институту, следователь, ведший дело по взрыву «выборного штаба», Иннокентий Нематерный, который прихватил в напарники безработного родственника.

— Нет, Миша, мы так не договаривались, — сказал Нематерный, увидев горящий дом. Мы сматываемся. Не огорчайся, братан, этот хитрожопый мне заплатит. Иннокентий слово сдержит, ты получишь свою штуку.

Кате удалось встать, когда пламя уже ворвалось в её комнату, и связанной вывалиться в окно. Её подобрали подоспевшие соседи. Егор Варфоломеевич погиб, спасая внучку.

Фиксу и Бульдога, как и планировалось, встретила машина. Их угостили пивом… Через два дня неопознанные трупы с обезображенными кислотой лицами и кистями рук были найдены грибниками.

Блядик сидел в гостиничном номере, пил водку с Нематерным и ругал «тупых гоев».

— Иннокентий, помоги найти его. Ведь сейчас это не сложно. Возбуждено уголовное дело по даче…

— Ты скажи, на кой ты устроил весь этот театр с таким геморроем.

— План был хороший, пожар никто не планировал. Это из-за этих уродов. Помоги, — Блядик пьяно ударил по плечу Нематерного, — я хорошо заплачу.

— Ты пойми, Миша, если, как ты говоришь, он не простой, то это дело отдадут и непростому следователю. У меня в том районе не те связи. Если он ездил не на своей машине, неужели он будет фигурировать в деле? Ведь он наверняка уже понял, что на него объявлена охота, и ты в первой пятёрке его подозреваемых. И что-то мне подсказывает: он в милицию обращаться не станет. Тебя тупо завалят.

— Поэтому я должен выйти на него первым, — Блядик стукнул кулаком по столу.

— Ты, Миша, кулачки побереги, может пригодятся. Я знаю, что ты тоже не простой, и связей у тебя хватает. Зачем ты дёргаешь меня?

— Тут нужен чистый человек, как чистый ствол, понимаешь.

— Стараюсь. Значит, деньги у тебя есть. Моя цена десять тысяч зелёных, — Нематерный налил себе рюмку водки и выпил.

— Я согласен. Только учти, если он раньше выйдет на меня, денег, как ты понимаешь, тебе не видеть.

— Я думаю, пара дней у нас есть. Больше мне не звони. Буду здесь в это же время через два дня. Что делать тебе, знаешь лучше меня.

Катю спешно, после стрижки под мальчика и перекраски волос спрятали в санатории под чужим именем.

Базунов провёл бессонную ночь, стараясь понять, кто пытается на него выйти: «Единственная ниточка — нападавшие, убиты. Хозяин машины тоже мёртв. То, что они выходили на него через номер машины, это ясно. Пожар на даче в план не входил. Значит, изнасилование внучки это то, что должно было проявить его. Я должен был бы приехать на дачу или в больницу. Значит, должны были наблюдать и фиксировать по описанию. Надо искать машину, которая дежурила у дачи, или машину, которая подбирала налётчиков. Других концов пока нет… Хотя есть. Цели они не достигли и будут выходить на него через уголовное дело по нападению на дачу. Дело ведёт сын человека из моей системы, но этого никто не знает. Остаётся дождаться первого, интересующегося этим делом».

Базунов сел в новую «девятку», зарегистрированную на человека, который недавно умер в глухой деревне. Больше он не хотел рисковать людьми, поняв, что он оказался на войне без правил, которая может закончиться только смертью одной из сторон. Базунов спешил на встречу с отцом следователя, бывшим полковником угрозыска Антоном Платоновичем Корнеевым, с которым он познакомился на похоронах Чернина.

Корнееву долго объяснять не пришлось. Он поехал к сыну и дал инструкции по отслеживанию всех, кто интересуется делом «дачи».

Узнать, кто ведёт дело, было не сложно. Нематерный понимал, что прямой выход на следователя самое рискованное мероприятие, но выбора не было. Оставался один день, оговорённый с Блядиком. Обещанный гонорар решал многие проблемы.

Представившись страховым агентом, Нематерный вошёл в маленький кабинет тридцатипятилетнего майора угрозыска Павла Антоновича Корнеева, крепко сколоченного псковского мужика.

— Я, Павел Антонович, из страховой капании, которая должна будет платить страховку за сгоревшую дачу, у меня есть несколько вопросов по причинам пожара.

— Вряд ли я смогу вам помочь, дело ещё не закрыто.

— Видите ли, дом застрахован на солидную сумму. И наша фирма была бы вам очень признательна за содействие.

— Знаю я вашу признательность: бутылка виски и коробка конфет, — устало потягивая плечи в кресле, бросил майор.

— Зачем же так. Мы умеем ценить услуги. Давайте продолжим разговор в кафе.

— Что ж, рабочий день у меня уже закончился, можно и в кафе посидеть.

Нематерный был доволен собой. Майор оказался сговорчивым и за пятьсот зелёных согласился сделать копию дела. Договорились, встретиться завтра во время обеда, подальше от глаз в районном парке.

Нематерный сидел на скамейке возле неработающего фонтана, нервно пощупывал конверт с долларами в ожидании майора, который подошёл к нему со спины, и, положив руки на плечи, тихо и зловеще, сказал:

— Вы арестованы.

Нематерный на мгновение оцепенел.

— Испугался, агент? — весело сказал майор, стряхивая паука с плаща. — Что-то сегодня похолодало. Извини за шутку, иногда накатывает подурачиться, я ведь сначала в театральный поступал. Ладно, вот копия, — майор достал жёлтый конверт.

…Конверт расплылся в огромное жёлтое пятно с мерцающими звёздочками. Когда Нематерный очнулся, ему в глаза слепил свет лампы. Его руки были привязаны к стулу.

— Какое у вас хорошее имя, Иннокентий, а делами вы занимаетесь гнусными, не как Иннокентий Смоктуновский. Он в Гамлете хорош. Он вам нравится в Гамлете? Вы, наверное, тоже могли бы сыграть Гамлета. Вы знаете что-нибудь из Гамлета? Я напомню. Слушайте. Вы слышите только мой голос, только мой голос и ничего…, — говорил ровный и уверенный голос за стеною света.

Нематерный очнулся на той же скамейке. Уже было темно. Он не мог вспомнить, что он здесь делает, что с ним произошло. Мысли путались, но одна мысль уверено говорила, что надо пойти домой и лечь спать…

— Ну что у нас там после вашего гипноза, дорогой Людвиг Иванович? — спросил Базунов, присаживаясь напротив телевизора.

— Сейчас увидите, всё записали.

Базунов внимательно слушал ответы загипнотизированного «страхового агента», записывая в блокнот нужный адрес.

— Он ничего не будет помнить?

— Да, я стёр из его памяти максимально возможное, пришлось применить и медикаментозное воздействие. Может, когда-нибудь и что-то всплывёт в его мозгу, но это будет не скоро.

— Мне много и не надо, часика три.

Блядик, ждал Нематерного, будучи уверенным в успехе шустрого приятеля. Шампанское стояло в ведёрке со льдом в холодильнике, деньги связаны голубой ленточкой. За дверью послышались голоса:

— А вот мы сейчас и проверим, кто у вас здесь проживает? Превратили гостиницу в притон! — зло говорил мужской голос.

— Здесь у нас люкс, всё согласно договору с солидной фирмой. Товарищ капитан, проверяйте, — отвечала женщина.

В номер постучали. Блядик был спокоен: документы у него в порядке, а номер снят на месяц частной фирмой.

Милиционер был похож на штангиста. Заместитель администратора, миловидная женщина, от которой пахло больницей и лекарствами, сдержанно улыбалась. Всё это насторожило капитана «Моссада». Пистолет был спрятан в тайнике кровати. Чтобы его достать потребовалось бы не более пяти секунд.

— Я сейчас покажу вам паспорт, он у меня в спальне, — сказал Блядик, взглянув на милиционера.

— Да-а не беспокойтесь. Я вижу, что здесь интеллигентный человек, всё чистенько. Вы уж извините за беспокойство, но у нас тут часто в номерах люкс устраивают притоны для богатых: мальчики, девочки, наркотики, сами понимаете, — сказал милиционер и положил фуражку и портфель на стол.

— Вы знаете, я всё-таки покажу вам документы, — Блядик сделал шаг в сторону спальни, но «штангист» преградил ему дорогу.

— Я вам верю. Вы лучше скажите, вы такого человека здесь в гостинице не встречали? Перед лицом Блядика была фотография Нематерного. Он на секунду остолбенел. В это мгновение стальные руки милиционера сковали кисти рук Блядика, а миловидная женщина с запахом больницы, сделала укол в шею. Последняя угасающая мысль израильского разведчика сползла в пропасть: «А что можно было сделать, чтобы выжить, жить?…».

Пикин торопился на встречу с Базуновым, поднимаясь по эскалатору станции метро «Технологический институт». Нужно было успеть к семи в гостиницу «Советская». Пикин вбежал в холл ровно в семь. Базунов встретил его пластиковым стаканчиком горячего кофе.

— Люблю людей, приходящих вовремя, — сказал Базунов, приподнимая шляпу.

— Да, им достаётся горячий кофе.

— И не только кофе. Помните пословицу: «Если сесть на берегу реки и сидеть достаточно долго, рано или поздно мимо тебя проплывёт труп твоего врага»?

— Я начинаю понимать вас, но мне в это не верится.

— Подождём немного. Пейте кофе, читайте журнал. И скажите, вы правда готовились убить Лазаря Моисеевича Кагановича? Ведь ему наверное было уже под сто?

— В девяносто первом ему было девяносто семь.

— Так это правда?

— Да, я готовил покушение, но он умер раньше, буквально на пару недель.

— Так лично вам он чем насолил?

— Не мне лично, а вообще он был одним из самых кровожадных большевиков. Его любимой темой было: «Мало расстреливаем!». Когда я прочитал в журнале «Огонёк», что этот упырь сейчас любит поиграть в домино во дворике с соседями, меня замкнуло.

— Ясно. Честно говоря, не ожидал от вас таких порывов.

К центральному входу гостиницы подъехала скорая помощь, из неё выбежали санитары с носилками. Они торопились, не торопясь, так умеют только они. Через полчаса мимо Базунова и Пикина пронесли носилки с телом человека, полностью накрытого простыней.

— Пошлите, Андрей, взглянем на проплывшее тело. Эти ребята изучили ноты нашей души, но не постигли её дух…

Они подошли к «скорой». Базунов достал удостоверение «Пресса» и сто долларов. Опустив купюру в карман врача, он достал маленький фотоаппарат.

— Господа коновалы, позвольте журналистам заработать свой кусок хлеба: всего одно фото жмурика и предварительная версия смерти.

— А что он вас так интересует, господа «второй древнейшей профессии»? — рассматривая купюру, спросил пожилой врач.

— Он представитель одной фирмы, о которой мы писали.

— Фотографируйте. Василий, открой лицо покойничка, — санитар, откинул простынь; Базунов сразу узнал Блядика. — А насчёт причины смерти — остановка сердца. Сейчас бизнесмены мрут часто. Много пьют, таскаются по ночным клубам, всё время на нервах, вот и косит их инфаркт. За такие деньги можем и подвести. Вам куда?

— Нет, спасибо, мы на машине. Профессия требует оперативности.

— Так на «скорой» оно быстрей. Некоторые «новые русские» заказывают нас, когда надо быстро и безопасно добраться. Имейте ввиду.

— Спасибо, возьмём на заметку, — Базунов застегнул серый плащ, в котором он был похож на Элькюля Пуаро. — Что-то меня от покойников бросает в холод. Пойдёмте, Андрей, нам нужно поговорить.

В машине Базунов достал термос с чаем.

— Угощайтесь, Андрей, это настоящий индийский чай.

— Это был Блядик? — слегка дрожа, спросил Пикин.

— Да, собственным телом.

— Я полагаю, что его убрали не из-за меня. Что он ещё натворил?

— Он объявил мне войну, стал убивать моих людей. Тут выбора не было.

— Рассказывая мне это, вы предлагаете войти в вашу организацию?

— Да, это так. Ситуация меняется, мы вынуждены спешить, больше рисковать.

— Я согласен.

— Вот и замечательно. А сейчас мы с вами съездим к одному человеку. Он должен будет утвердить моё решение после вашего медицинского осмотра и проверке на «детекторе лжи».

— А если я не пройду проверку?

— Тогда будем сотрудничать с вами в меру ваших способностей и нашего доверия. Но моя интуиция подсказывает, что всё будет хорошо. А по пути я вам хочу рассказать одну историю, навеянную сегодняшним событием. Два года тому назад умер мой друг детства. Жил он последние годы в своём доме недалеко от Ладоги, у него был второй брак. Его жена была женщиной странной, увлекалась дохристианской культурой древней Руси, соблюдала обряды древних славян. И вот что интересное я увидел, прибыв проводить друга в последний путь. У изголовья покойника стояла чаша с водой. Как выяснилось, эта вода предназначается для отпаивания напуганной души, которая пребывает в шоке после потери тела. Перепуганную и омраченную душу отпаивала богиня смерти Мара, качая её на руках, как малого ребёнка. Руки покойника лежали вдоль тела, а глаза были закрыты монетами: они предназначались специальным божкам как вознаграждение за труд для переправки души на «Тот Свет».

— А я всегда думал, что монеты кладут для того, чтобы глаза покойника не открывались.

— Я тоже так думал, — продолжал рассказывать Базунов, — пока не стал свидетелем древнего обряда. Покойника не выносили из дома через дверь, а протаскивали его тело на доске через пробитую в стене дыру, которую потом заколотили. Это сделали для того, чтобы душа, тоскуя по оставшимся в живых родным, не мучилась постоянным выходом из «Того Света» на «Белый Свет». Возвратившись к прежнему своему жилищу и не найдя места, через которую вышла вместе с телом, душа вернулась бы обратно в «Тот Свет» для вечного покоя. Его жена много ещё чего интересного мне рассказывала о древнем обряде славян, но сейчас всё не вспомню. Там, на «Том Свете», душа подвергается допросу, и ей показывают «Зеркало Жизни», через которое душа видит всё, ею прожитое и сделанное. Затем ей определяли место: в ад — «пекло» — или рай. В сущности, очень похоже на христианское путешествие души, но красивее и теплее. Душу христианина никто не успокаивает, качая на руках. Этот обряд многое дал мне для понимания сокровенных глубин души наших предков, по сравнению с которыми мы — примитивные дикари, хотя и обложили себя золотыми куполами. Именно после этого случая я поверил в бессмертие души, я поверил древним предкам. К чему я всё это рассказываю? Я и в конце жизни не перестаю удивляться человеческой мудрости. Скоро перед вами откроются самые неожиданные знания, но не торопитесь, получив их, подумать, что вы познали истину. Самое сокровенное для вас может открыться внезапно…

 

ВХОЖДЕНИЕ В СИСТЕМУ

Глава шестнадцатая

На медосмотр, включая проверку на «детекторе лжи», ушло семь часов. Дать ответ Пикину обещали через три дня, которые он должен был потратить на составление подробной автобиографии с включением биографий близких родственников.

Людвиг Иванович Азаров читал вслух медицинское заключение Пикина. Базунов внимательно слушал, глядя в окно.

— Ну вот, из сего следует, что ваш протеже вполне здоров. В космонавты его не возьмут, но летать на «кукурузнике» вполне может, — сказал Азаров, снимая массивные очки.

— А что полиграф показал?

— Там тоже всё в порядке. Меня интересует, на какой уровень мы будем его выводить?

— Начнём сразу с восьмого.

— Значит, мы его кодируем на самоликвидацию?

— Да, это неизбежно. Я думаю, что мы скоро будем это делать с пятого уровня. Всё очень стремительно развивается, времени мало, а дел на век вперёд.

— Вы ему будете говорить о кодировании?

— Ему скажу. Его это не напугает, только повысит уровень доверия и ответственности.

От результатов профгодности Пикин с трудом прятал улыбку радости.

— Да, ещё немаловажная вещь. Мы об этом говорим не всем, но вы должны знать, что перед началом обучения вы пройдёте ещё одно медицинское обследование, где вас подвергнут кодированию на самоликвидацию.

— Это как тех членов аппарата ЦК КПСС, которые «вышли» в окно?

— Если вы, Андрей, имеете в виду Николая Ефимовича Кручину, управляющего делами ЦК КПСС, то да. Это та же методика. Раздаётся звонок по телефону или к вам подходит человек и называет кодовые слова или цифры. Этой методике много лет, и она используется во всех государствах, особенно в разведке. Современная фармакология и достижения техники позволяют кодировать человека достаточно быстро и глубоко.

— Меня это не пугает. Но а почему бы так же не стирать человеку память?

— Стёртое можно восстановить. Вас будут посвящать на достаточно высоком уровне, и вы получите соответствующий уровень доступа к информации. В этом случае только смерть сотрудника гарантирует безопасность Системы.

— Такая инструкция по безопасности меня устраивает.

— Вам придётся пройти курсы спецподготовки. Увольняйтесь с работы. Родным скажите, что вы по блату нанялись радистом в экспедицию на полюс и вернётесь через год с большими деньгами.

— Можно ещё один вопрос?

— У вас, Андрей, вообще не должно остаться вопросов, ведь вы доверяете нам свою жизнь. Спрашивайте.

— Кто создал вашу Систему? Меня не фамилия интересует, а как пришла мысль? Я понимаю, что это не уровень террористической организации или заговорщиков против режима.

— Вопрос правильный. Одному человеку приснился сон. Приснилось ему, что он просыпается от того, что на него хлынула вода. В окно, выбив стекло, лился огромный поток воды. Мысль только одна: наводнение, потоп, нужно спасать семью. Но к своему ужасу он понимает, что ему не на чем спасаться, у него нет даже надувного матраца. Остаётся одно: бежать на крышу. Он, жена и ребёнок бегут на крышу; к счастью, чердак уже открыт. Но на крыше так много людей, что уже нет места, и два здоровых детины бьют битами по головам всех, кто пытается вылезть на крышу. Они бегут в квартиру самого верхнего этажа, к знакомым. Знакомым повезло больше. У главы семейства, как у рыбака, дома оказалась надувная лодка, и они уже сидели в лодке, держась за вёсла. При попытке к ним приблизиться хозяин лодки достал ружьё и пригрозил убить каждого, кто коснётся лодки. И этому загнанному в угол человеку приходит мысль, что он в своей жизни был готов ко многому (у него даже к батарее отопления был привязан канат на случай эвакуации через окно при пожаре), но не к проявлениям природной стихии. Сон заставил человека прийти к заключению, что нужно знать, когда ждать стихию и заранее сидеть в лодке с ружьём и продуктами. Так у него родилась мысль создать клуб по выживанию в условиях природных катаклизмов, которые двадцать первый век обещает в изобилии. Сначала это была небольшая группа единомышленников, которые приглашали к себе для проведения лекций и обучения бывших сотрудников спецподразделений армии, путешественников. Многие из этих специалистов становились членами клуба. Потом в клуб пришли астрономы, физики, геологи, программисты, учёные. Не уповая на официальную науку, они вели свои расчёты. Когда они пришли к выводу о приближении всепланетного катаклизма, о котором академическая наука слышать ничего не хотела, то стали готовиться к встрече катастрофы. А чтобы их не сочли сумасшедшими сектантами, они перешли на систему жёсткой конспирации. В процессе дальнейших размышлений они пришли к выводу, что в неразберихе катастрофы можно прийти к власти. Тогда они стали и к этому готовиться. Осторожно искать заинтересованных людей, знающих толк в перехвате власти. Так их союз вывел клубную организацию на уровень Системы.

— Понятно. А чему меня будут обучать?

— Кроме общего курса по выживанию в сложных условиях, вы как человек, наделённый литературным талантом, пройдёте курс психологии, методике сбора информации и многое другое. После чего мы найдём вам работу. Если вопросов больше нет, то вам неделя на сборы. И вот ещё, я нашёл у себя свои старые конспекты, вы их почитайте, они помогут вам лучше войти в тему и расширить кругозор.

— Вопросов больше нет…

Пикин шёл — летел домой и чувствовал себя как первый космонавт, которому через неделю предстоит сказать миру «поехали»! Чувство собственной полноценности и востребованности для больших свершений наполняло грудь гордостью и силой.

Спать не хотелось. Хотелось что-то делать и делать. Пикин, зная себя, понял, что до утра он не уснёт, и вспомнил о конспектах Базунова. Тетрадь на девяносто шесть листов была исписана ровным почерком, включая обложку:

«Не всё, что вам будет здесь сказано и прочитано, есть истина в последней инстанции. Многое будет дано для расширения вашего сознания, интуиции, для пробуждения в вас исследователя и аналитика, для пробуждения вашего подсознания и генетической памяти…

Наша неконкурентоспособность на мировом рынке зла и проникновение замаскированного зла в жизнь Русского общества заставляют нас искать защитные механизмы, чтобы не быть побеждёнными.

«Самобытность русского народа вовсе не в том, чтобы пребывать в безволии, наслаждаться бесформенностью и прозябать в хаосе; но в том, чтобы выращивать вторичные силы русской культуры (волю, мысль, форму и организацию) из её первичных сил (из сердца, из созерцания, из свободы и совести)» (Иван Ильин).

Архетип русского человека сформировался тысячи лет тому назад. Его коллективное бессознательное, испытанное борьбой за выживание в тяжелейших климатических условиях и многочисленных войнах приобрело неизменные черты. Одинаковый психический опыт неизбежно объединяет. Нация уже тогда имела общую душу, общий эгрегор. Могущественное государство, великая культура и мощная армия порождали чувства национального достоинства, величия и благородства. Русский национализм в лучшем понимании этого слова определял силу нации, её идеалы, её имперскую сущность.

«Иностранцы часто отмечают страстность и экстремизм русских. Грахам говорит: «Русские — вулканы или потухшие, спокойные, или в состоянии извержения. Под поверхностью даже самых спокойных и глупых таится жила энергии расы, ведущая к внутреннему огню и тайне человеческого духа.

… Страстность и могучую силу воли можно считать принадлежащими к числу основных свойств русского народа» (Лосский Н.О. Характер русского народа).

Говоря о русском характере, важно напомнить слова Ивана Солоневича из его книги «Народная монархия»:

«Русскую психологию характеризуют не художественные вымыслы писателей, а реальные факты исторической жизни.

Не Обломовы, а Дежневы, не Плюшкины, а Минины, не Колупаевы, а Строгоновы, не «непротивление злу», а Суворовы, не «анархические наклонности русского народа», а его глубочайший и широчайший во всей истории человечества государственный инстинкт».

…Ещё Платон в своём учении о домирном знании человека говорил о том, что человек всё знает ещё до рождения, а родясь, — забывает. И только в процессе познания жизни, начинает вспоминать заложенные природой знания. Во многих религиях эти знания обозначены в виде ангела-хранителя, который спускается с небес к младенцу, когда он находится ещё в утробе матери, и охраняет человека до его смерти. В виде ангела-хранителя отображены знания древних жрецов, которые хорошо знали, что человек рождается с определенной судьбой, с личным генетическим кодом.

Всё хорошее и плохое, доставшееся человеку в наследство от предков, он будет нести на протяжении всей жизни. И, независимо от ситуации и среды, всё унаследованное будет определять его судьбоносные поступки. Внешние условия могут только в малой степени корректировать ту или иную сторону личности данного человека. Воспитанием можно пробудить только то, что уже заложено в человеке, но никак не родить новое.

Так, мы знаем, что уровень преступности подростков из т. н. благополучных семей не ниже, чем из неблагополучных. Согласно статистическим данным, дети священников в Англии значительно чаще нарушают закон, чем их сверстники из иных социальных сред. По данным ВНИИ МВД, на 1997 г. каждый третий заключенный в России считает себя верующим…

Теперь необходимо задаться вопросом о возможности изменения или подавления приобретённых инстинктов. Для этого попробуем определиться в вопросе — за какой временной чертой приобретённое переходит на уровень инстинкта, передающегося по наследству?

Для примера возьмём христианство, которому две тысячи лет. Стали ли христианские обряды, образы и заповеди определяющими в жизни христианизированных народов? Анализ многих независимых исследователей показывает, что идёт процесс угасания влияния христианской религии на жизнь человека. И тут дело даже не в технократическом пути развития современной цивилизации. Перебежавшая дорогу чёрная кошка часто провоцирует современного человека менять маршрут движения или оставляет неприятный осадок в душе. Въезжающие в новый дом или квартиру предпочитают по древней традиции впустить кошку, чем приглашать попа на освящение жилья. Когда человек разочаровывается в медицине, он идёт к бабушкам-ворожеям и колдунам как к последней надежде. К кому идёт рядовой заболевший врач? Он идёт к врачу — кандидату наук. К кому идёт заболевший кандидат наук? Он идёт к доктору наук. А заболевший доктор наук идёт к бабушке-ворожее. Вот такова современная притча, отражающая реальность. Учёные по-прежнему пополняют ряды мистиков, а увлечение астрологией, хиромантией и экстрасенсорикой стало массовым явлением. Студентки ВУЗов, как и деревенские девицы, занимаются гаданиями и обставляют свою жизнь всевозможными приметами. Число 13 устойчиво остаётся самым распространенным «предрассудком», хотя Христос со своими двенадцатью учениками должны были бы снять с этого числа «проклятие», т. к. был тринадцатым. И таких т. н. предрассудков можно найти множество в любом народе. Эти «предрассудки» украшают жизнь человека, придают ей дополнительный вкус и запах, расширяют пространство, обогащают мироощущение…

Генетическое цементирование инстинкта национализма происходило в экстремальных условиях битв и войн за сохранение своего народа. Инстинкт и интуиция в экстремальных условиях — более молниеносны и логичнее сознания. Архетипические особенности расы, освобождённые от идеологического, религиозного и генетического чужеродного влияния, становятся её знаком качества. Архетип расы определяет её волю, воля определяет её поведение и самосознание.

Быстрому кодированию и перекодированию сознания наиболее подвержена денационализированная часть нации, т. к. их сознательное неспособно проникать в бессознательное, а значит, не способно питаться памятью расы. Такие люди легко меняют свои политические убеждения и нравственные критерии, становясь в первые ряды разрушителей традиций, и являются основным переносчиком деструктивных идей. В современных условиях люди без прошлого хорошо управляются с помощью телевидения; манипуляции над их сознанием производятся на достаточно примитивном эмоционально-образном уровне. Революционеры и бунтовщики всегда умели достаточно эффективно опираться на такой тип людей. Но опираться на них в борьбе за национальное сознание опасно и нерационально в силу неадекватности затрат усилий и средств на их перевоспитание при ничтожно малой результативности и сомнительной стабильности результата. Сегодня он коммунист, завтра — демократ, послезавтра — патриот, и всё в зависимости от политической ситуации и личной выгоды. Уровень политической проституции — основной показатель степени денационализации общества…

На смертном одре Моисей «признается»:

«Ибо я знаю упорство твое и жестоковыйность твою: вот и теперь, когда я живу с вами ныне, вы упорны перед Господом; не тем ли более по смерти моей?» (гл. 31,27).

И правильнее будет сказать, что Моисей «закалил» евреев, а не создал. Никакой критики не выдерживает фрейдовское утверждение об отказе евреев от инстинктов. Напротив, Моисей последовательно добивался обострения инстинктов евреев до необходимой агрессивности в их будущей борьбе за мировое господство. Моисей взял в руки глину, из которой он сделал камень, исключив самою возможность рефлексии хотя бы какой-то совести. Должен остаться только долг перед Иеговой, раввином и прежде всего перед своим эго, перед своим «Сверх-Я». Чувство вины снималось, а вместе с ней и какие-либо угрызения совести.

«Если я не для себя, то кто будет для меня?

Если я только для себя, то кто я?

Если не сейчас, то когда?»

(Высказывание из Талмуда, Мишна, Абот).

При таких психологических установках атрофируются любые сдерживающие механизмы — остаётся только воля к исполнению заданной программы…

Дезинформация в освещении расового вопроса загоняет человечество в тупик неразрешимых социальных, политических и экономических проблем. Характерный пример борьбы «антифашистов» приводит известный французский писатель Жак Бержье в своей книге «Проклятые книги» (1971), рассказывая о том, как на собрании «Английской ассоциации развития наук» крупнейшие учёные требовали применения цензуры на научные открытия, доказывающие интеллектуальное неравенство различных рас и наций. Учёные утверждали, что подобные открытия играют на руку расистским теориям. В данном случае в науку вторглась политика и навязала свои взгляды. Эта очень опасная тенденция начинает доминировать в сегодняшнем мире, и научные открытия или исследования, доказывающие неравенство или несовместимость различных групп человеческого рода, становятся запретными, а их авторы подвергаются преследованию…

К сожалению, многие уважаемые политические организации бездумно подходят к выбору символики, не понимая её сути или подражая навязанным современным тенденциям. Правильно выбранный символ, как и удачно найденное слово, может стать ключом к сердцу нации.

«… ум человека всё забыл, потерял, с умом на путях жизни… это с плохим, заведомо плохим инструментом в стихии Вечности… но если ум — дурак, то рефлекс всегда стихиен, бессознателен, гениален, целесообразен и точен. Он в нужных деталях всё запомнил, отложил в крови…»

Эти слова русского философа Бренёва больше, чем слова, — это философско-поэтическая квинтэссенция, гимн генетической памяти человека.

Националистическая Германия, обратившаяся к спасительному инстинкту национализма, достигала невероятных высот в сплочении нации и, если бы она остановилась на достигнутом, не претендуя на мировое господство, более сильного государства и более сильной нации мир бы не знал. Но слишком опрометчиво арийский мир в лице германцев взялся за создание своей религиозно-политической философии, своего нового мировоззрения, которое могло бы эффективно противостоять иудаизму и сионизму. Немцы практически были одни против всех так же, как и евреи. Расизму и экстремизму сионизма был противопоставлен расизм и экстремизм национал-социализма. Но «воскресшим духам прошлого» германцев было всего лишь несколько десятков лет, а национал-социализму и того меньше. С новым сознанием не успело вырасти и одно поколение. Еврейский мир никогда не расставался со своими духами прошлого, со своим изначальным мировоззрением. Поэтому несколько десятков лет немецкого национализма не могли победить несколько тысячелетий еврейского национализма. Протоирей Сергей Булгаков определил расизм германских фашистов как “завистливую пародию на еврейский расизм».

«Россия — единственная страна, у которой в настоящее время есть будущность, которая может ждать, может обещать! Россия явление обратное жалкой нервности мелких европейских государств… (Ницше Ф. Несвоевременные размышления).

Ницше — пророк, а слова пророка не могут быть привязаны к конкретному времени. Видимо, поэтому он и назвал свои мысли «несвоевременными»; но их время обязательно настанет.

«Ни христианская церковь, ни идея общечеловеческого братства, ни интернациональная социал-демократия, ни солидарность на почве экономических интересов не выдержали проверки реальностью», — так писал Юнг задолго до краха коммунизма в СССР. Если националистическая Германия потерпела поражение в длительной и ожесточённой войне, то коммунистический СССР, как по команде, позорно сдали без битвы.

Русский либеральный марксист и социал-патриот Георгий Плеханов (1856–1918) так характеризовал ленинскую гвардию:

«…наши… сионисты стремятся к тому, чтобы утвердить Сион не в Палестине, а в пределах российского государства…» (Соч. М.-Л., 1926, т. 13, с. 165).

Видимо, не зря Ленин в своей статье «О национальной гордости великороссов» (1914) назвал Плеханова «шовинистом по оппортунизму».

Сколько существует человечество, столько существует и информационная война. В ней используется всё: от простых слухов до подделки исторических документов. Эхо этой войны слышно за века и тысячелетия. Но мы ограничимся днём сегодняшним — тем отрезком времени, свидетелями которого мы были. Сузим и тему — до так называемых внутриоппозиционных особенностях информационной войны.

Ещё в 1991 г., с первых дней появления национально-патриотической оппозиции, демократические «мудрецы» обозначили её как «красно-коричневую» и всеми силами пытались доказать, что это определение верно, т. к. коммунисты и националисты якобы под руководством КГБ и КПСС и на их деньги пытаются возродить «сталинские времена».

По команде сверху включилась в работу целая индустрия, охватившая все виды средств массовой информации: народ погрузили во времена Сталина и Берии. Цифры погибших в лагерях и на Лубянке росли каждый день. Находились всё новые и новые захоронения. Уже казалось — копни лопатой в любом месте, и найдешь останки политзека или еврейской семьи. Вся «интеллигенция» бросилась в архивы КГБ за доказательствами своих страданий от тоталитарного режима. Академику Д. Лихачеву поручили олицетворять собой образ истерзанной режимом российской интеллигенции. Телевидение гнало один «ужастик» за другим, обличая сталинскую эпоху, выжимая из народа слезу. Кагэбешники стали оправдываться, доказывая, что они не причастны к деяниям сталинских палачей. Тогда появился авторитетный и «неопровержимый свидетель» в лице бывшего полковника КГБ О. Калугина. Калугин утверждал, что современные методы работы КГБ тоже не менее «ужасны и подлы». Последовал ряд разоблачений. При этом даже раскрывались госсекреты; Калугина полюбили демократы, особенно — зарубежные. Общество «Мемориал» клянчило льготы и гуманитарную помощь, неплохо поправив на этом свои финансовые дела. При этом оно мало думало о самих жертвах, особенно — об оставшихся в живых.

Всех, кто обливал грязью прошлое, не стесняясь сдавать и предавать даже своих бывших коллег, СМИ делали «национальными героями». Устроили бега — кто раньше разоблачит, тот и будет «прав», значит, и займет наиболее хлебное место у кормушки новой власти. Так, в короткий срок СМИ спровоцировали поиск новых и новых врагов. Пропагандистский аппарат Сталина мог бы позавидовать такой работе.

«Демократам» для объединения нужен был враг, иначе не получалось революции с её необходимыми атрибутами. Спешно разрабатывался план так называемого «переворота», который и был осуществлён в августе 1991 г. Хотя спектакль под названием «ПУТЧ» был поставлен на уровне колхозной самодеятельности, но элементы оформления на сцене присутствовали в виде танков, бэтээров, автоматчиков и организованной массовки — «возмущённого народа».

А главное, была настоящая кровь; и среди трёх погибших был один еврей — И. Кричевский, похороны которого состоялись с присутствием раввина и воем на весь мир. Назойливо подчеркивалось его еврейское происхождение. Так и просматривалось за кадрами TV и читалось между строк в газетах: «Вот видите, рабы, за вашу свободу погиб еврей, хотя он мог бы уехать в Израиль, а не страдать в этой стране». В пропагандистской работе этот приём «недосказанности» очень эффективен: подспудно высказанная мысль обладает свойством застревать в подсознании. И народ подводили к невеселым мыслям, внушая ему комплекс вины и неполноценности. Даже заставляли покаяться «за все грехи»: за Ленина, за Сталина, за антисемитизм, за имперскую политику. И действительно стало казаться, что русский народ виновен во всём, даже в самом факте своего существования.

Честные психологи и психиатры утверждают, что врожденные физические уродства и недостатки прямо влияют на формирование психики человека, его личности. А это означает, что от человека, ущербного от природы, нельзя ожидать полноценных в нравственном отношении поступков. Физический и нравственный урод никогда не будет искренне доброжелателен к красивому и гармонично развитому человеку. Ущербный всегда чувствует свою неполноценность, и его злость на своё уродство рождает зависть, переходящую в ненависть ко всему прекрасному. Поэтому нельзя давать ему право решать судьбы других людей. Власть и деньги в его руках — инструмент для реализации своих комплексов.

«Под комплексом неполноценности следует понимать особенности поведения человека, вызванные устойчивыми представлениями о своей физической, психологической или моральной ущербности. У людей с комплексом неполноценности отмечается подсознательное стремление к компенсации своих недостатков… Перенося унижения, они карабкаются вверх, преодолевая такие препятствия, которые и талантливому человеку не под силу. Блистательные карьеры делают отнюдь не самые способные студенты колледжей. Причины разные, и иногда комплекс неполноценности служит главной побудительной силой, двигателем карьеры и жизненного успеха» (А. Лук. Эмоции и чувства).

Пока полноценный человек дремлет, живя размеренно и спокойно, урод вынужден проявлять болезненную активность, так как он понимает, что только власть и деньги могут дать ему возможность утолить свои патологические фантазии и наклонности. Заполнив все уровни власти, уроды несут свою патологию в общественную и политическую жизнь государства. В итоге мы получаем, в том числе, легализованный гомосексуализм и растущую преступность за счёт уголовных деяний, совершаемых маньяками.

Современное телевидение как наиболее сильная форма воздействия на человеческое сознание превратилось в духовную и идеологическую базу урода. Из десяти фильмов, показанных по ТВ, девять навязывают нам патологический взгляд на мир. Через телевидение же идёт постоянное внушение и антропологического образа нового «сверхчеловека», резко отличающегося от русского типа. На экране ТВ преобладает в основном иудейский физиономический тип во всём своём многообразии: от грузинского еврея Сванидзе, до европейской еврейки Митковой. Такой образ постепенно становится привычным и как бы уже естественным обликом хозяина земли Русской.

Сегодняшний уровень социальной шизофрении, которым заражено общество, позволял и позволяет навязывать разобщенному народу, утратившему признаки нации, любую точку зрения и изменять её в довольно короткие сроки вплоть до противоположной… Я попытаюсь показать на примере анализа некоторых аспектов сталинской государственной политики, сравнив её с политикой последующих вождей СССР-России, сколь условны и изменчивы критерии оценки качества той или иной государственной системы и её создателей в отрыве от времени, места и обстоятельств происходящих событий, не говоря уже о духе эпохи и психоэнергетической полярности действующих персонажей.

Итак, октябрьский переворот 1917 г. свершился, и не будем гадать, что могло бы быть, если бы было иначе. Русская буржуазия проиграла схватку с «ленинской гвардией» — семинаристам, студентам, сапожникам и портным — не без помощи внутренних и внешних врагов России. Тогда казалось, что распад и полный крах вчерашней Империи предрешён. Истинный вождь переворота Л. Троцкий предлагал направить силу «русской революции» на разведение пожара мировой революции — «перманентной», в которой должны были сгореть коренные народы России, превратившись в топливо для международного революционного паровозика. И тут возникает вполне закономерный вопрос: за что же демократы так не любят Сталина и восхищаются Троцким? Ведь Сталин остановил Троцкого и его сторонников, спас мир от катастрофы! Вторая общечеловеческая, «демократическая» заслуга Сталина — это разгром фашизма во Второй мировой войне. Ни один политик ХХ века не сделал для торжества демократии больше, чем «диктатор» Сталин! В благодарность за сей вклад в копилку мировой демократии со стороны «правозащитников» и «общечеловеков» мы наблюдаем многолетнее эмоционально-злобное неистовство. В этом неистовстве написаны тысячи книг и поставлено сотни фильмов и спектаклей. Почему даже через 50 лет после его смерти продолжается эта ритуальная пляска на костях могильщика мировой революции и фашизма? Неужели было недостаточно хрущевских помоев на голову вчерашнего «Хозяина» и плевков «детей Арбата» и «оттепели»? Вопросы, вопросы, вопросы… Должна же быть какая-то причина этой полувековой злобы? Гитлера «мировая общественность» обвиняет в антисемитизме и целенаправленном уничтожении евреев; о других народах, пострадавших в большей мере, вспоминают гораздо реже. Но ведь, остановив Гитлера, Сталин спас евреев от уничтожения, дал добро на создание государства Израиль! Евреи должны боготворить Сталина. Увы, с их стороны, из-под их пера идут самые сильные удары по спасителю. Как тут не вспомнить распятого Христа!

Сталин «антисемит»?! Смешно! Правительство Сталина, как и Ленина, по национальному составу было самым еврейским за всю историю России. А если учесть, что почти все неевреи — члены правительства — были женаты на еврейках, то правительство Сталина смело можно назвать тотально проеврейским. Может, сталинские евреи были не те? Или Сталину впервые в мировой истории удалось столкнуть евреев лбами, а выживших после схватки приблизить к себе и заставить работать на благо государства? Нет, не на благо русских, а именно государства! Ведь Сталин был государственным лидером, а не национальным, как Гитлер. Хотя на некоторых промежутках истории он становился и национальным, но по мере необходимости. Если предположить, что в 1934 г. состоялись бы президентские выборы, то в них с большим отрывом победил бы Сталин, даже без фальсификации голосов. Ибо народу пришлось бы выбирать между «ленинской гвардией» троцкистов и их врагом — Сталиным. В отношении еврейского окружения Сталина заметим, что у него тоже были свои абрамовичи и чубайсы, но для них была определена своя политическая «черта оседлости», за границы которой они не могли выйти под страхом неминуемого наказания. А Сталин умел карать за предательство и на протяжении всей своей жизни это доказывал. Только так можно было не выпустить беса разрушения из партии власти, которую изначально создавали кровавые бесы террора и хаоса.

…Мышление преступника так устроено, что он всегда соизмеряет степень своих преступлений с преступлениями, совершаемыми от имени государства его представителями и находящимися под его покровительством.

Клановое толкование справедливости, создание касты избранных, защищённых партийностью или должностью, неминуемо провоцирует низшие уровни государственной структуры власти к проецированию худшего, вплоть до насильственного подражания, чтобы не быть отторгнутыми системой. Это хорошо понимал аскет Сталин, сосредоточив своё внимание на кадровой политике, доведя работу государственного мотора до максимального КПД. Глобальная замена кадров не перевернула пирамиду власти, просто её вершины не было видно, но на ней был ОН.

Русский психиатр С.В. Познышев в своей работе «Криминальная психология» (1926) призывал обратить внимание на наследственность и «органическую подкладку» психической конституции преступников. Известны периоды в правлении Сталина, когда он позволял «слабинку», и партийная номенклатура расслаблялась, давая волю своим тайным желаниям и похотям. Но именно в этот период шел активный сбор компромата по всем случаям хищения государственных средств и аморального образа жизни. В последующем счёт был предъявлен каждому.

…Так грубо и эволюционно естественно устроен мир, что немцам обязательно ещё понадобится Гитлер, испанцам — Франко, итальянцам — Муссолини, французам — Де Голь, а русским — Сталин! Так называемые демократические правительства на рубеже XXI века подвели мир к неизбежной востребованности диктаторов — всё начнется с «моды» на национально эгоистичных, сильных и решительных лидеров. Либеральные вожаки вымрут, как больные обезьяны, унося с собой эпоху двойной морали, скрытых войн и разложения.

Почему-то за Андроповым сохранилось определение лучшего руководителя КГБ. Тут не обошлось без умышленной раскрутки со стороны СМИ. Заметьте, ни один сегодняшний диссидент, пострадавший от Андропова, не подвергает его критике как безжалостного и тоталитарного слугу КПСС. Напротив, в публикациях и на ТВ — только высокопарные эпитеты: «интеллигент», «умница», «утонченный» и т. п. Андропов не позволил посадить Солженицына, предпочтя его высылку в США, дружил с Е. Евтушенко, Ю. Любимовым и поддерживал «Литературную газету». Ни одному «мученику совести» не пришло в голову на волне «демократизации» переименовать проспект Андропова в Москве, в то время как менялись тысячи названий городов и улочек. Над этим странным явлением стоит порассуждать.

«…По утверждению венгерских националистов, Юрий Андропов был масоном. Сообщение об этом появилось в крупном американском журнале «Атлантик ревю» за две недели до его смерти.» («Правда-5» от 25.10.96).

«Эти снимки принадлежат парижскому агентству «Гамма». Они сделаны фотографом Ефимом Абрамовичем, как утверждают, агентом КГБ. Время снимков — начало 70-х гг. Место — Сицилия, о чем свидетельствует знаменитый фонтан с колесницей в Палермо. На снимках Раиса Горбачева. В то же время в Сицилии на встрече «молодых политиков» присутствовал и её супруг — М.С. Горбачев, недавний комсомольский работник, а потом и партийный лидер Ставрополья. Именно в это время завязались связи будущего «перестройщика N1» с политической элитой Запада, наметились контуры особых отношений «Горбачёв-Тэтчер». Мало что известно об этой сицилийской встрече и о другой, подобной же. Но, по-видимому, эти контакты послужили стартом политики «нового мышления», которая кончилась исчезновением СССР.» («День», № 22, 1993 г.).

Либералы и демократы полностью «реабилитировали» Сталина, продемонстрировав полную несостоятельность, алчность и антипатриотизм. Народ жаждет суда над теми, кто ограбил и унизил его. Народ хочет мести здесь и сейчас. Та власть, которая пойдёт по пути этих народных желаний, будет боготворима. В глазах народа Сталин не великий диктатор, а великий мститель…

«Среди антропологических факторов политической преступности на первом плане стоит влияние расы, что ярко иллюстрируется при сравнении резко выраженного революционного духа некоторых народностей с абсолютной апатией, проявляемой другими, живущими при такой же климатической и социальной обстановке» (Чезаре Ломброзо, 1835–1909, итальянский психиатр и криминалист).

Вопросы для трёх версий ответа. Зачем некоторые народы тысячи лет тому назад, не контактирующие друг с другом, практиковали искусственную деформацию черепа, особенно среди знати? Зачем у народа майя у девочек вызывали искусственное косоглазие?

Никаких имён лекторов, дат, названий учреждений в конспекте Базунова не указывались.

Рано утром в квартиру Пикина позвонили. Молодой человек передал записку. «Вам надлежит в 10 часов дня прибыть на перекрёсток…» В записке подробно описывалось местоположение Пикина и список вещей, которые он обязан взять с собой.

Ровно к обозначенному времени подъехал жёлтый микроавтобус с надписью «Дорожные работы». Дверь солона открылась, из неё выглянул мужчина лет сорока в жёлтой накидке дорожного работника.

— Заходите, Андрей Романович, и не удивляйтесь. С этой минуты ничему не удивляйтесь, — он протянул руку. — Меня зовут Дмитрий Дорога.

— То, что вы «Дорога», видно по вашему авто, — сказал Пикин, крепко пожимая жилистую кисть.

— Это хорошо, что вы с чувством юмора. Не люблю очень серьёзных. Они, как правило, все зануды.

Дорога действительно был похож на добросовестного работягу с шансами стать бригадиром. Он попросил сумку Пикина и внимательно исследовал её содержимое.

— Ну вот, каждый второй забывает плавки.

— Так уже не купаются, — попытался оправдаться Пикин.

— Вот запомните, Андрей, повторять не будем. Вы делаете всё, что вам говорят и пишут. Если бы даже было написано взять с собой дохлую крысу, вы должны были бы это сделать. А купальных сезонов в общепринятом понимании, как и много другого, у нас не существует. Мы начинаем купаться тогда, когда все другие перестают купаться, мы просыпаемся тогда, когда все спят, и многое другое у нас, как не у всех.

Сейчас вы наденете на глаза повязку. Этого требует инструкция. Через час мы будем на месте. А пока вы наденете наушники и прослушайте правила поведения на территории объекта.

Объект представлял из себя заброшенный пионерский лагерь или базу отдыха разорившегося завода. После обыска Пикина провели в административное здание. За обшарпанной дверью оказалась вторая — металлическая дверь — с видеодомофоном.

Пикин шагнул в современное офисное помещение с необычайно ярким освещением. В просторном кабинете сидели три человека, усердно работающие за компьютерами. Пройдя мимо них, они подошли к двери, возле которой Пикина попросили оставить вещи и взять с собой только документы.

— Мы рады вас видеть, Андрей Романович. У вас очень хорошая рекомендация, поэтому спрос с вас будет повышенным, — сказал хозяин кабинета, складывая документы Пикина в контейнер для пневмопочты. — Как меня зовут, вам знать незачем, мы с вами больше не увидимся. Сейчас подойдёт проводник по нашему объекту, всё вам покажет и объяснит. Подождите за дверью.

Хозяин кабинета был с лицом человека, за которое трудно зацепиться глазом. Пикин для себя прозвал его «яйцо».

Проводником оказалась русая девушка лет двадцати пяти с короткой стрижкой, ростом и фигурой баскетболистки.

— Меня зовут Татьяна Проводник, — она улыбнулась, увидя улыбку Пикина.

— Извините, но меня вёз человек по фамилии Дорога, вы проводник по фамилии Проводник. Значит, человек, который будет учить меня стрельбе, по фамилии Стрелков?

— Вы близки к истине, его фамилия Копьёв.

— Значит, не всё так прямолинейно?

— Да, и у врача фамилия Шаманов, а не Докторов, как вы ожидали.

— Это настоящие фамилии?

— На такие вопросы здесь ответов нет, — Татьяна шла уверенной походкой, глухо обозначая шаг армейскими ботинками. — Вот мы и пришли к вашему домику.

Пикин увидел перед собой обычный небольшой летний домик, давно не видевший ремонта.

— Я здесь не замёрзну?

— Не беспокойтесь, Андрей Романович. У нас здесь всё, как у шуток Петра I: заходишь в сарай, а там античный зал.

И действительно за фанерной дверью оказалась железная дверь с кодовым замком. Татьяна набрала номер, и дверь бесшумно открылась.

В комнате стояли две кровати, тщательно, по-армейски, застеленные. На потолке мигал зелёным огоньком кондиционер.

— Выбирайте любую кровать, в тумбочке вы найдёте инструкцию по вашему жилью. Шкаф для одежды и сейф для оружия за ширмой. Обед вам принесут в два часа, остальное согласно распорядку.

— А почему здесь не обедают все ученики вместе?

— Это вопрос безопасности. Все вместе не обедают, не спят, не моются. Люди в таком положении наиболее уязвимы.

— Сейф для оружия. Значит, выдадут оружие?

— Выдадут, когда научат пользоваться.

— Уяснил, — сказал Пикин, всматриваясь в лицо девушки, которая была почти его роста. — Вы похожи на амазонку.

— И не только похожа. Но мужчин в плен не беру.

— Да, это ясно, что они сдаются добровольно. Был бы я повыше, я бы питал надежды.

— Не питайте надежд. Я через месяц покидаю объект, и, возможно, вы станете Андреем по фамилии Проводник. К тому же, интимные отношения на период обучения на территории объекта запрещены.

— А за территорией?

— Не знаю. Мужчин отпускают раз в месяц, женщин нет.

— Дискриминация?!

— Начальству виднее. Сюда все приходят добровольно, и инструкции не обсуждаются, как и всё остальное. Если у вас больше нет вопросов, я вас оставлю.

— А если появятся вопросы?

— Тогда вызовете дежурного, в инструкции всё написано. Читайте. Это первое, что вы будете сдавать на память через день.

Группа была из пятнадцати человек. Никого ни с кем не знакомили. На выданных куртках были трёхзначные номера, по которым и называл инструктор учеников. Первые три недели были посвящены владению оружием: помповое ружьё, автомат Калашникова и пистолет «ТТ». Также каждый должен был освоить метание ножа в один оборот.

— Мы не сделаем из вас профессионалов, но вы должны научиться поражать противника не только из огнестрельного оружия, но и кухонным ножом, — говорил хриплый инструктор с обожжённым лицом. — Патроны рано или поздно кончаются, а, как говорил Суворов, «Пуля — дура! Штык — молодец!».

Одновременно шёл курс интенсивного закаливания. К своему удивлению, Пикин через пять дней закаливания почувствовал, что ему в воде теплее, чем на сентябрьском солнце.

Когда начались занятия по «общему гуманитарному» курсу, народу прибавилось. В зале были уже зрелые люди, некоторым из них было под шестьдесят и больше, но их можно было увидеть только с затылка. Когда группа Пикина заходила в зал «старички» уже сидели на первых рядах, которые были значительно удалены от общих рядов. В лекционный зал с сильно приглушенным светом заходили партиями. Категорически запрещалось оглядываться и садиться не на своё место. У каждого был свой откидывающийся мини-столик и подсветка, как в самолёте. Лектора было не видно. Только голос. Иногда гас свет, и на экране появлялось изображение по теме лекции.

Точно в обозначенное время лектор начал свой доклад:

«Сейчас в СМИ идут рассуждения о той армии сотрудников спецслужб, которые оказались не востребованы после неоднократных сокращений и «чисток». Среди них немало истинных патриотов России, которые оказались один на один с криминальной властью. В продолжение мысли отметим фатальную нераскрываемость так называемых «заказных» убийств криминальных авторитетов, банкиров, политиков, которая объясняется очень высокой степенью профессионализма киллеров. Откуда они в России? Чтобы подготовить профессионального киллера, нужно немало лет. Кто его может подготовить?

После осмотра места убийства Маневича в Петербурге эксперты пришли к выводу, что так точно с большого расстояния по движущемуся объекту, не задев водителя и жену Маневича, из автомата Калашникова мог стрелять только человек из системы ГРУ; профессионалов такого уровня на всю Россию не более ста человек!

С убийством уголовного авторитета, «вора в законе», отсидевшего в тюрьме тридцать семь лет, Кирпича (Владислава Кирпичева) в Петербурге также связано одно загадочное обстоятельство. Охрана Кирпича успела произвести несколько выстрелов и ранила одного из нападавших, который выронил свой пистолет. Пистолет оказался такой марки, какая может находиться на вооружении только у спецслужб. Когда Невзоров в своей передаче «600 секунд» вёл соответствующий сюжет, то в эфире вместо названия этой спецслужбы прозвучало «пи-и». Следователи, занимавшиеся этим делом, наотрез отказались комментировать вопрос о пистолете.

Конечно, у нас в стране немало и киллеров-самоучек. Тем не менее, десятки и сотни убийств так не похожи на «работу» обычных киллеров, что заставляют органы МВД содрогаться перед неведомой высокоорганизованной силой, решившей своими методами почистить общество.

1 декабря 1992 года на 74-м километре московской кольцевой автодороги одна из «Волг» внезапно выскочила на полосу встречного движения и столкнулась с другим автомобилем. Пассажир «Волги» — первый заместитель начальника Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба Вооруженных Сил РФ генерал-полковник Юрий Александрович Гусев скончался на месте происшествия. Официальное расследование пришло к выводу, что это лишь случайность, обычная авария. Но неофициальное расследование, проведённое самими подчиненными генерала Гусева, установило следующие детали.

В тот день шофёр Гусева ждал своего начальника и его жену у подъезда дома. Только на три минуты отлучился он за сигаретами. Этой оплошности, видимо, и ждал какой-то молодой человек «кавказской национальности». Достав из кармана ключ, он быстро открыл дверцу, чем-то обрызгал из баллончика руль автомобиля и исчез. В баллончике был особый контактный яд, действующий через кожу, который используют только спецслужбы США. Через 20 минут этот яд убил водителя во время движения автомобиля. Такой яд разлагается через сутки, не оставляя следов в организме.

Генерал Гусев не проработал на своей должности и года. Он нередко поддерживал Руцкого и Хасбулатова в их начавшемся противоборстве с Ельциным. Он держал под своим контролем вопрос о чеченской нефти. Но не это, скорей всего, стало причиной убийства Гусева. Дело в том, что он востребовал и заполучил от тогдашнего главы Министерства безопасности Виктора Павловича Баранникова список сексотов советского периода 5-го Главного управления КГБ, имена агентов идеологического влияния КГБ, сделавших свою карьеру уже при Ельцине, — всего 2200 имен. Генерал Гусев, по всей видимости, возглавил и вдохновил особое «направление мысли» в наших силовых структурах и, конечно же, был не одинок. А списки ему были нужны не из простого любопытства… Силу опасности этих списков хорошо осознавали перестройщики. Достаточно было Гусеву организовать «утечку информации», и в СМИ появились бы имена обычных стукачей, а не «выдающихся людей России», двигающих реформы, конечная цель которых ведома только им.

Из разговоров с людьми, видевшими этот список, стало известно, что в нём есть имена воротил крупнейших финансовых структур, видных парламентариев, дипломатов, руководителей СМИ, политиков, журналистов. Через весь список красной нитью проходит гомосексуально-агентурная линия. Публикация этого списка, безусловно, привела бы к крупнейшему политическому скандалу и полной дискредитации ельцинского режима. Запад должен был бы искать объяснения, почему он поддерживает политиков — бывших осведомителей «страшного» КГБ? Да и народ вряд ли бы удовлетворило то, что они не только стукачи КГБ, но и агенты ЦРУ и «Моссада».

Но жизнь устроена так, что любое действие рождает противодействие.

После выявления круга лиц, причастных к убийству генерала Гусева, реакция в силовых структурах была очень острой. Группа офицеров уволилась в запас и организовала своеобразные «эскадроны мстителей», цель которых — методичная ликвидация тех, кто были виновными в развале и криминализации страны в целом и гибели Гусева в частности.

В апреле 1994 года встретились два генерала, одним из которых был заместитель министра внутренних дел. По его словам, за период с октября 93-го по апрель 94-го тем или иным способом было ликвидировано 36 человек, чья деятельность была явно связана с «деградацией» государственных структур. Жертвами становились наиболее активные участники штурма «Белого дома» в октябре 1993-го в звании от лейтенанта до полковника, преступные авторитеты, осуществляющие деятельность на высоком уровне, криминализированные предприниматели, заворовавшиеся чиновники.

Замминистра жаловался влиятельному собеседнику на то, что с него требуют раскрываемости, а сотрудники милиции — кто боится расследовать непонятную смерть, а кто и симпатизирует ликвидаторам.

После смерти генерала Гусева и событий октября 93-го опальный Баранников продолжает передавать списки на стукачей и компроматы своим надежным людям. Утром 20 июля 95-го Виктор Павлович Баранников получил по почте пакет с газетой, в которой рассказывалось об октябре 93-го. Баранников сказал жене: «Смотри, меня начинают реабилитировать». И тут же умер. Официальное заключение: инфаркт. На самом деле бывший министр безопасности РФ скончался, подержав в руках газету, пропитанную тем же ядом, каким был обрызган и руль автомобиля Гусева.

Подробнее о действии этого яда вы узнаете на соответствующем курсе…».

За полгода до окончания обучения учеников разбили на «физиков» и «лириков». «Физики» специализировались на взрывчатке, оружии, химии и прочем силовом воздействии. «Лириков», которых оказалось всего пять человек, учили владению компьютерной техникой, подделке документов, криптографии, сбору информации, быстрому анализу, психологическим приёмам, гипнозу. Если «физик» по окончанию обучения мог создать партизанский отряд, то «лирик» должен был уметь организовать разведывательную сеть.

Никаких ежемесячных отгулов, о которых говорила Татьяна, Пикин не имел. По новому распоряжению, один ежемесячный выходной полагался только через полгода обучения. Вместо восьми часов обучение продлили до десяти часов в день. Единственный выходной в воскресенье заменили длительными походами с одновременным изучением методов выживания в экстремальных условиях.

Перед отбоем Пикину принесли увольнительную. Он расписался в документе и получил на руки свой паспорт. Отпускников вывозил в город Дмитрий Дорога на своём «дорожном» микроавтобусе. Он остановился в километре от метро.

— Дальше, други мои, по одному человеку с интервалом в пять минут выходите из авто, согласно занятым местам. Жду вас завтра, здесь же, в это же время. Не забывайте, что у каждого из вас есть легенда для родственников и друзей. В случае непредвиденной встречи ссылайтесь на внезапную командировку. Напоминаю, не смотрите на проходящих людей, чтобы не встретиться взглядом с теми, кто вас знает, смотрите поверх голов. Но лучше не появляйтесь там, где могут быть непредвиденные встречи. Адреса саун и иных увеселительных заведений, которые вам рекомендованы, вы знаете. Лучше направляйтесь туда.

Первым желанием Пикина было пойти в «рекомендованное» кафе с русской кухней и опрокинуть рюмочку холодной водочки под горячую уху. А затем познакомиться с «рекомендованными» девушками наверняка нетяжёлого поведения.

Возле Пикина остановилась «Нива».

— Ну что, студент, небось мечтаете о рюмочке и девочке? Слова вылетали из приоткрытой двери. Стекло было тонировано, лица не видно, но голос показался знакомым.

— Амазонка? Таня?

— Угада-ал, боец. Тогда садись.

Дверь открылась. За рулём сидела Таня-Проводник. Поправляя волосы, она изучающе смотрела на Пикина.

— Не обижайтесь, через полгода монастырской жизни у всех мужчин одни мысли.

— А вас этот свитер и джинсы делают неотразимыми.

— Подержали бы вас ещё полгодика, вы бы и Новодворскую нашли «ничего»-девицей.

— Ах, как вы злы на язык, Таня. Между прочим, я с Новодворской состоял в одной партии. Лучше скажите, наша встреча случайна?

— Питер, конечно, большая деревня, но не настолько. Меня просил встретить вас Базунов. Мы с вами его крестники.

— Но если честно, я хочу то, что вы уже озвучили.

— Это вы получите вечером. А сейчас к шефу.

Базунов ждал Пикина в подвальном помещении физкультурно-оздоровительного комплекса. Помещение было стилизовано под каюту подводной лодки с иллюминаторами, за стеклом которых плавали экзотические рыбки. На столике булькало фондю, помещение заполнял запах чая с ароматными травками.

— Я должен извиниться за то, что нарушаю ваши планы, но вы уже частично у меня на службе, — Базунов держал руку Пикина, пристально глядя в глаза. — Поэтому прошу к столу.

— Я, Николай Евгеньевич, всё понимаю. Распоряжайтесь моим временем на своё усмотрение, — сказал Пикин, сглатываю слюну от сырного запаха, исходящего от фондюшницы.

— Вот и славно. Таня, вы тоже присаживайтесь. Последние семь часов вы проведёте вместе с Андреем, так сказать, пойдёте на дело. Вы обедайте. Начните с морского салатика, а я вам расскажу суть операции. В наши руки попала диктофонная кассета, проливающая свет на одно убийство. Человек, который вёл переговоры, перестраховался и сделал запись. Диктофон, приклеенный скотчем к телу, нашли в морге, запись передали-продали нашему человеку. На записи разговор двоих. Один, как понятно, покойник, другой — убийца. На записи речь идёт об открытии гостиницы. Сегодня в семь вечера будет презентация гостиницы. По этому случаю намечена большая пьянка. Покойничек как соавтор и софинансист проекта вложил в это дело порядка двух миллионов американских рублей и тоже должен был бы там гулять. Но его убийца там гулять будет точно. Через два часа вы подъедите по указанному адресу, и вас приоденут в соответствии с мероприятием. Таня поменяет «Ниву» на приличный джип. Водит она великолепно и не употребляет спиртного, поэтому она будет за рулём. Вы, Андрей, можете немного злоупотребить, но не более двух бокалов вина. Вы играете роль молодожёнов. Когда вечеринка будет в разгаре, Таня подойдёт к дискжокею и попросит его в честь годовщины вашей свадьбы поставить вашу любимую мелодию. Кассету вы достанете пятидесятидолларовой купюрой, чтобы не оставлять пальчиков. Заодно она будет и гонораром главному по музыке. Красивой девушке да ещё за деньги никто не откажет.

— А, что за песня на кассете? — спросила Таня, наливая Пикину чай.

— Я учёл ваш вкус, и с минуту вы послушаете на французском «Падает снег», «Tombe la neige» — хотя на самом деле это японская народная, которая называется «Сакура под снегом».

— Вы убиваете меня, Николай Евгеньевич, своей эрудицией. Вам не скучно всё знать? — Таня театрально изобразила скульптуру Родена «Мыслитель».

— Скучно, Таня. Но это судьба. Через минуту, когда публика начнёт вслушиваться в музыку, будет воспроизведён сорокасекундный диалог из записи покойничка, потом опять будет «падать снег». Сожалею, но танцевать вам под эту прекрасную песню не придётся. Как только мелодия заиграет, вы, Таня, идёте в машину и заводите её. Вы, Андрей, наблюдаете за дискжокеем, а точнее за тем, кто к нему подойдёт после нашей «музыки». Если этот человек начнёт искать заказчика песни, он никого не найдёт, но, скорее всего, возьмёт кассету и поедет по нужному нам адресу. Вам, Андрей, нужно будет выйти за этим человеком и, сев к Тане в машину, проследовать за его машиной. Номер и марку машины сразу сообщите нам по телефону, включая маршрут. В машине стационарная «Нокия». Когда к нему на хвост сядут наши люди, мы вам отзвонимся. Машину и одежду вернуть к девяти утра.

— А почему вы уверены, что он так глуп? — спросил Пикин.

— Тут многое говорит, что именно так он и поступит. В крайнем случае, если он окажется умнее, чем я предполагаю, на «тусовке» будет ещё три наших человека, которые в силах вычислить внезапно разволновавшегося объекта. Тогда его поведут другие. Ваш вариант тот, который я описал. Если он не срабатывает, вы сами решаете, как провести остальное время.

— Если не секрет, что наша Система получает в случае успеха?

— Нет, Андрей, не секрет. Мы получаем пару номеров в этой гостиницы в вечное и бесплатное пользование. Убиенный такая же сволочь и вор, как и его убийца. Мы просто воспользуемся ситуацией и договоримся. А что будет дальше, время покажет. А пока вас Таня везёт в нашу костюмерную, почитайте по дороге вот эту статистику, — Базунов достал из своего портфеля листы с машинописным текстом, — и потом скажите, что вы по этому поводу думаете.

«Нива» завелась не с первого раза, Таня ругалась на «примус». Пикин, читал:

«Заказные убийства с 1992 г.

 

1992

8 сентября Виктор Терняк, банкир-миллионер по инвестициям, убит киллером в Екатеринбурге.

12 января Вячеслав Любарский, 49 лет, и его 26-летний сын Вадим застрелены на площадке своего дома на Брайтон-Бич. Старший, по сведениям, был связан с преступной семьей Дженовезе (семью Дженовезе назвали «Лигой Плюща» и «Роллс-Ройсом» организованной преступности. В численности она уступает лишь семье Гамбино, но совпадает по мощи с ней же, а также чикагской мафией.

8 мая Амин Муссостов, 30 лет, убит несколькими выстрелами на площадке пятого этажа в своем доме в Нью-Джерси. СМИ сообщают, что он был известным наемным убийцей, занимался рэкетом на Брайтон-Бич.

23 июня Александр Слепинин, 43 года, житель Брайтон-Бич в Нью-Йорке, найден мертвым на сиденье своего автомобиля на улице в Бруклине. Полиция отмечает, что в него выстрелили три раза в спину и дважды в голову. По сведениям, он провел некоторый срок в советских тюрьмах до эмиграции в США в 1990 г.

29 декабря убиты В. Ровенский, председатель правления Технобанка, и его телохранитель.

1993

10 января убит В. Григорьев, директор Кузбасского промышленного банка.

2 февраля в Москве, у дверей собственной квартиры застрелен директор малого предприятия «Восход» Игорь (Иоган) Тутельян. Тутельяна застрелили четырьмя выстрелами в область сердца из пистолета иностранного образца.

6 февраля в Красноярске убит Валерий Каверин, владелец десятка магазинов и завода по производству IВМ-компьютеров. Оборотный капитал его предприятий составил в 1992 году 5 млрд. руб.

13 апреля в помещении обувной мастерской на Елецкой улице (по предварительным данным, 5 выстрелами из пистолета Макарова) убиты генеральный директор малого предприятия «Аргус» 50-летний Виктор Коган, 17-летний Алексей Смочков и 25-летний Андрей Бухреев. Первые двое скончались на месте, а третий умер в реанимации.

11 мая убит А. Лисинчук, председатель правления «Белорусского бизнеса».

Лето. Жена швейцарского бизнесмена, отказавшаяся платить деньги за «крышу», убита взрывом бомбы на пороге своей московской квартиры.

24 июня убит Л. Львов, вице-президент Банка развития лесной промышленности.

14 июля в Москве, в одной из квартир дома 14 на Строгинском бульваре выстрелами из автоматического оружия убиты Геннадий Кондратьев, приехавший в Москву из Ульяновска, и переводчик Международного фонда «Россиянин» Сергей Жилкин.

23 июля в Москве убит директор фирмы «Видеонас» 64-летний Владимир Туникас. Смерть Туникаса наступила от пулевого ранения в грудь. После выстрела преступник подобрал отстрелянную гильзу и скрылся.

30 июля в Москве, при выходе из подъезда своего дома по Красностуденческому переулку, двумя выстрелами в упор был убит Валентин Сименовский — президент фирмы «Агроэкспорт-7».

5 августа в Москве убит Валерий Власов, директор популярного казино «Валерии», расположенного в гостинице «Университетская» (Мичуринский проспект, 6). Директор казино был застрелен в тот момент, когда, приехав на работу, выходил из машины.

2 октября в С.-Петербурге расстреляны директор «Санкт-Петербургского коммерческого дома» Александр Нечаев и его телохранитель Григорий Горба. Убийцы подстерегли свои жертвы на выходе из дома, в котором проживал Нечаев, и расстреляли их из двух автоматов.

13 ноября Михаил Досаро, подрядчик и бывший сотрудник экономического отдела посольства США, убит в своей московской квартире.

14 ноября в Москве, на Соловьином проезде у себя дома убит 43-летний г-н Бабенко, директор СП «Ронторин».

2 декабря Николай Лихачев, председатель правления Россельхозбанка, убит из ружья в подъезде своего дома.

 

1994

12 января бывший русский боксер Олег Коротаев, известный связями с группой Валюлинса, убит в Нью-Йорке.

1 февраля Сергей Дубов, председатель издательского дома «Новое время», убит одним выстрелом, когда выходил из своей квартиры в Москве.

5 апреля Отари Квантришвили, известный в преступных кругах, убит в Москве около Краснопресненских бань.

26 апреля Андрей Айдаердзис, член фракции «Новая региональная политика» в Государственной Думе, убит в своем доме в Химках.

17 октября Дмитрий Холодов, журналист «Московского комсомольца», в ходе расследования коррупции убит бомбой, спрятанной в чемодане.

1995

2 марта в Москве, в подъезде собственного дома, убит тележурналист Владислав Листьев.

8 августа убит Иван Кивелиди, известный московский банкир (по Росбизнесбанку) и председатель Российского делового «круглого стола».

8 августа Марат Шарыгин, владелец сети ресторанов, и его восьмилетняя дочь убиты взрывом бомбы, подложенной под капот его автомобиля во Владивостоке.

8 августа Феликс Львов, бизнесмен и консультант в алюминиевом секторе, уведен из зала «ВИП» а/п «Шереметьево» двумя неизвестными в форме, когда он ждал рейса из Алма-Аты. Его тело было найдено через несколько часов на шоссе Москва-Рига.

30 августа «Счастливчик» Йинбор, нигерийский предприниматель и владелец ресторана (ночного клуба в Санкт-Петербурге), смертельно ранен выстрелом в голову неподалеку от своей квартиры.

7 сентября Игорь Абрамов, председатель Московского общества глухих, убит в подъезде своего дома на Таллинской улице в Москве

25 сентября убит Евгений Мельницкий, адвокат из Санкт-Петербурга, защищавший вора, обвиняемого в краже редких манускриптов стоимостью 100 млн. долларов из Петербургской национальной библиотеки.

1 октября Иван Лушинский, председатель Балтийского морского пароходства, скончался после пяти выстрелов, произведенных неизвестным убийцей из пистолета с глушителем.

2 октября Андрей Захаренко, директор рыбного концерна «Приморрыбпром», убит взрывом бомбы в своем доме во Владивостоке.

11 октября Олег Еникеев, 34 года, депутат горсовета Саранска, доктор технических наук и по подозрению — лидер мордовской банды, убит во время чтения лекции в Московском государственном университете.

8 ноября Павел Ратонин, президент «Леспромбанка» и член Российского делового «круглого стола», убит в Москве.

26 ноября Сергей Маркидонов, либерально-умеренный член Государственной Думы, убит выстрелом в голову, когда вел кампанию по перевыборам в г. Петровск-Забайкальский в Сибири. (Примечание: Маркидонов — четвертый убитый член Государственной Думы).

4 декабря Алексей Барышников, начальник Департамента транспорта и связи правительства Москвы, зарезан при входе в свой дом на северо-востоке Москвы.

7 декабря Михаил Межнев, президент фирмы «Равис» и кандидат от НДР на выборах в Государственную Думу, убит снайпером из боевой винтовки у своего дома в Челябинске.

8 декабря Ярослав Извальцев, генеральный директор Российского издательства, смертельно ранен при стрельбе в Магнитогорске.

 

1996

8 января Сергей Вилюгин, генеральный директор АО «Общемашэкспорт», вместе со своим помощником застрелен убийцей в форме милиционера.

11 января полковник Владимир Куценко, заместитель начальника милиции С-З ж/д, убит взрывом бомбы в подъезде своего дома.

19 января Мирон Мамедов, 43 года, грузинский эмигрант и руководитель банды в Москве, убит вместе с тремя сообщниками, когда их машина попала в засаду.

25 января Леонид Удалов, директор АО «Атоммаш», и его жена избиты до смерти в своей квартире в Ростове-на-Дону. Из квартиры ничего не взято, признаки грабежа отсутствовали.

29 января Николай Сухов, директор грузового а/п Ржевска в Санкт-Петербурге, смертельно ранен выстрелом в голову.

14 февраля Андрей Захаров, председатель Московской международной фондовой биржи и председатель правления Московского межрегионального инвестиционного банка, умер от ножевых ранений в результате нападения около своего дома.

14 февраля Владимир Ляшенко, заместитель генерального директора «Мосгаза», зарезан ножом в подъезде своего дома, когда возвращался с работы домой.

26 февраля Феликс Соловьев, учредитель детского клуба «Арлекино», и его водитель (бывший автогонщик Виктор Мерзляков) убиты в своей «Волге» в полдень, когда они остановились у светофора.

27 февраля Джон Хайден, английский бизнесмен, убит в случайной перестрелке при входе в кафе в Санкт-Петербурге, которое он опекал.

27 февраля Сергей Лопухов, предприниматель и бывший руководитель отдела в НПО, смертельно ранен в перестрелке в Москве.

7 марта Александр Какулин, технический директор АО «Атоммаш», смертельно ранен убийцей, поджидавшим его в подъезде своего дома в Ростове-на-Дону. Убийство Леонида Удалова и его жены 25 января 1996 г. может быть связано с убийством Какулина (дело о вымогательстве).

4 апреля Валерий Смирнов, ученый и изобретатель российского аналога ракетной системы «Пэтриот», застрелен, когда он выходил из своей квартиры в Екатеринбурге.

18 апреля Александр Поздняков, заместитель председателя Изумрудного коммерческого банка: два выстрела в голову, тяжело ранен в своем офисе в Москве.

27 апреля убит Дмитрий Нечаев, личный врач премьер-министра В. Черномырдина.

23 мая Анатолий Степанов, заместитель министра юстиции Российской Федерации, убит ударами по голове тупым предметом в своем доме в северном пригороде Москвы.

3 июня убит Владимир Москалец, администратор Салтыковского дачного комплекса.

12 июня Владимир Обердорфер, региональный секретарь ЛДПР, убит при покупке сигарет в киоске на тротуаре в Новокузнецке.

13 июня Виктор Маслов, 41 год, сотрудник администрации подмосковного Жуковского и бывший директор АО «Жилкоммунхоз», найден убитым. Дважды стреляли в голову.

25 июня Галина Бородина, и. о. директора Юридического управления Московской области, убита на лестнице в своем доме в Подольске.

7 июля Давид Саникидзе, менеджер фирмы АБВ, убит Акакием Джавахадзе и Григорием Ониани. Джавахадзе считал его виновным в смерти своего отца, бывшего начальника гостиницы АБВ в Тбилиси, который застрелен в мае 1996 г.

1 августа Александр Рогожин, президент фирмы по недвижимости и кандидат в губернаторы Краснодарского края от ЛДПР. Застрелен

8 августа Николай Павосин, президент строительной фирмы «Боникс» в Красногорске Московской области. Застрелен.

11 августа Шакро Рожденович Какачия, 56 лет, лидер грузинской преступности, убит несколькими выстрелами в голову в подземном паркинге в Берлине.

13 августа Олег Лазарь, босс банды, убит в Ангарске.

13 сентября Александр Привалов, 33 года, торговец сахаром из Архангельска и по подозрению — главарь банды, убит взрывом 1-кг бомбы в своем доме в Москве.

23 октября Владимир Стерлигов, председатель Российского банка реконструкции и развития, опасно ранен при поездке на свою дачу вблизи Москвы. Нападавшие, выглядевшие как милиция, остановили машину и убили водителя, прежде чем несколько раз выстрелить в Стерлигова.

1 ноября Валерий Корабликов, 56 лет, президент Всероссийского общества глухих, был расстрелян из засады неизвестными убийцами, которые выпустили очередь по его джипу «Гранд Черроки», когда он ехал на работу по Старо-Ярославскому шоссе.

2 ноября Пол Татум, американский бизнесмен, расстрелян в подземном переходе у станции метро «Киевская» в Москве. Вероятно, убит в результате имущественного спора по поводу гостиницы «Рэдиссон».

3 ноября Евгений Щербань, президент транснациональной торговой фирмы «Атон» и депутат парламента Украины, расстрелян из автоматического оружия, когда он и его семья вышли из самолета в аэропорту Донецка. Убийцы скрылись на джипе. Полиция считает, что вероятной причиной была его коммерческая деятельность на рынках газа и металлов.

11 ноября Сергей Трахиров, председатель Российского фонда войны в Афганистане, убит взрывом бомбы на Котляковском кладбище на поминках его предшественника Михаила Лиходея, убитого в 1994 г. Вдова Лиходея, Елена, и 11 других работников фонда и случайных людей также убиты. Еще 80 человек ранены.

14 ноября Алик Гасанов, бизнесмен и общественный деятель в Тольятти, убит снайпером у ресторана в Самаре. До своей гибели Гасанов вел избирательную кампанию кандидата в мэры Анатолия Степанова.

24 ноября. Директор украинской акционерной фирмы Кикевич убит выстрелом в лицо у своей квартиры в Москве.

12 декабря Юрий Васильев убит взрывом бомбы с дистанционным управлением в своем автомобиле в Риге. Власти подозревают, что он был связан с доставкой краденых автомобилей из Европы в Россию.

20 декабря Сергей Слободенюк, координатор ЛДПР в Республике Адыгея, найден в своей квартире в Майкопе с перерезанным горлом.

21 декабря заместитель начальника Управления Генштаба российской армии Постовитюк убит четырьмя выстрелами на берегу Москвы-реки.

 

1997

14 января Юрий Репин, главный исполнительный директор Кутузовского коммерческого банка, убит у своего дома в Москве.

18 января Геннадий Дзень, директор Московской торговой фирмы «Роскомпактпоставка» и помощник В. Жириновского, убит дистанционной бомбой, подложенной в канализационную трубу.

19 января человек по имени Глоцер, владелец ночного стриптиз-клуба «Долз», ранен выстрелом в голову в центре Москвы. Глоцер позже скончался в госпитале.

23 января Василий Наумов, лидер московской банды, убит в «разборке», когда он сидел в своем автомобиле, разговаривая по мобильному телефону.

24 февраля Вадим Бирюков, 64 года, заместитель гендиректора «Пресс Контакт ЛТД», издатель и учредитель журнала «Деловые люди», подвергнут пыткам, избит и убит в своем гараже на Новолесной улице в Москве.

27 февраля Евгений Шкляев, 42 года, помощник депутата Государственной Думы Шашурина, убит в Москве. Оба имели приводы в милицию за беспорядки, драки и разбой.

22 апреля Рашид Аушев, первый заместитель министра внутренних дел, ведающий вопросами государственной безопасности, убит вместе со своим водителем по дороге из Назрани домой в Сурхахи. Киллеры, личности которых не установлены, выпустили по машине очередь из автомата.

22 апреля Валентин Сыч, 59 лет, председатель Российской федерации хоккея на льду, и его жена попали в засаду и были обстреляны, когда ехали на свою дачу в Иванцево к северу от Москвы. Сыч убит, а его жена опасно ранена.

15 мая боксер-олимпиец Эдуард Захаров умер от многочисленных ножевых ран в г. Ухта.

26 мая председатель Комитета по образованию московского правительства Любовь Кезина тяжело ранена выстрелом в голову из проходящего автомобиля. Она отвечала за управление крупной арендованной недвижимостью Комитета образования.

16 июня Лариса Нечаева, генеральный директор футбольного клуба «Спартак», убита на своей даче, в 85 км к востоку от Москвы.

12 июля убит генеральный директор государственного Фонда поддержки предпринимательства при администрации Новосибирской области Андрей Фоменков.

28 июля в пригороде Эйндховена (Голландия) убит Вадим Розенбаум, один из самых удачливых предпринимателей первой волны, который должен был дать показания по делу арестованного в Швейцарии Сергея Михайлова (Михася).

6 августа в центре Челябинска застрелен президент чекового инвестиционного фонда Василий Кубатов.

18 августа в Санкт-Петербурге в служебном автомобиле расстрелян снайперами вице-губернатор Санкт-Петербурга Михаил Маневич.

24 августа на даче под Санкт-Петербургом убит вице-президент АО «Несте Санкт-Петербург» Валерий Мандрыкин.

26 августа у дверей квартиры расстрелян из автомата Александр Крутик, коммерческий директор издательского дома «Дрофа», выпускающего более 2 млн школьных учебников в месяц.

15 сентября в Москве при выходе из подъезда своего дома в упор расстрелян директор СП «Инвестор-Юг» (Новороссийск) Игорь Шарун, занимавшийся экспортом нефти и нефтепродуктов.

26 сентября в Анжеро-Судженске убит предприниматель Игорь Мариапольский, который накануне гибели выступил с разоблачением коррупции «отцов» города.

9 октября у входа в бизнес-центр Владивостока убит один из влиятельных криминальных авторитетов Михаил Осипов (Михо).

13 октября в Тольятти убит член правления АвтоВАЗа Олег Шевцов.

17 октября в Астрахани на крыльце своего дома застрелен председатель Облрыболовпотребсоюза Василий Глазов.

12 ноября в Москве убит директор «Совинцентра» Борис Грязнов.

 

1998

13 января в Москве в собственном «Мерседесе-600» расстрелян вице-президент новгородского «Вишер-банка» Александр Филатов.

4 февраля в Москве расстрелян совладелец салона красоты «Л'0реаль» Владимир Мужон.

20 февраля застрелен старший инспектор отдела собственной безопасности Новосибирской таможни Виталий Петрищев.

3 марта из неустановленного оружия застрелена брокер Московской товарно-сырьевой биржи Нина Косых.

9 марта в Москве убит бизнесмен Саи Степанян. Убийство связывают с его конфликтом с читинскими преступными группировками.

18 марта в Саратовской городской больнице переодетый киллер застрелил местного преступного «авторитета» Василия Фадеева.

29 марта в Москве убит генеральный директор Селезневских бань (ООО «Селезневка») Алексей Сухарев.

11 апреля застрелен гендиректор АО «Аэросервис» Александр Боровков.

13 апреля в Уссурийске убит известный в Приморье бизнесмен Михаил Рудь.

26 апреля в Москве убит в подъезде собственного дома президент «Промфин ЛТД» Юрий Бушев.

20 мая в Москве застрелен гендиректор 000 «Амис-Рекордс» Алексей Мирожниченко

2 июня в Санкт-Петербурге убит зампред правления городского Фонда обязательного страхования Томаз Кикачеишвили.

3 июня убит депутат Госдумы Лев Рохлин.

9 июня в Элисте зверски убита редактор оппозиционной газеты «Советская Калмыкия сегодня» Лариса Юдина. Убийство совершено по политическим мотивам.

25 июня убит мэр Нефтеюганска Петухов, начавший в городе активную работу по наведению порядка в распределении нефтепродуктов

26 июня в Москве застрелен директор фирмы «Кингстоун корпорейшн» Воробьев.

2 июля в собственной машине застрелен руководитель посреднической фирмы «Делец» Резников.

8 июля в Москве застрелен Левой Хурсудян — гендиректор турфирмы «Круиз».

1 августа в Смоленске расстрелян Анатолий Шкадов — директор ПО «Кристалл», крупнейшего в России предприятия по переработке алмазов.

5 августа на пороге своего офиса убит начальник строительного отдела ЗАО «Промтэк» Алексей Шпак.

6 августа в Саратове убит гендиректор АО «Ижмаш-сервис» Федор Яшин.

7 августа в Волгограде убита Марина Антонова, председатель совета директоров АОО «Волтайр» — крупнейшего производителя автошин в России.

15 августа в Ставрополе убит известный в крае предприниматель Вячеслав Дзелихов, возглавляющий торговую фирму «Де-Мойн».

19 августа в Екатеринбурге застрелен лидер областного отделения Союза ветеранов Афганистана Владимир Лебедев.

21 августа в Махачкале в результате мощного взрыва бомбы погиб духовный лидер мусульман Дагестана Сайд Мухаммад-хаджи Абубакаров. В причастности к убийству подозревают членов радикальной исламской группировки — ваххабитов.

25 августа в Москве застрелен помощник депутата Госдумы РФ (фракция КПРФ) Игорь Сурин.

30 августа убит депутат Магнитогорского горсовета Константин Матвейчук.

5 сентября прямо в Бабушкинском горсуде Москвы убит предприниматель Сергей Попов.

24 сентября в Москве убит исполнительный директор унитарного госпредприятия при Госкомитете здравоохранения Андрей Борисенко.

26 сентября убит зам. председателя С.-Петербургского городского комитета по потребительскому рынку Евгений Агарев.

29 сентября в Москве застрелен владелец нескольких рынков и ресторанов Михаил Ханухов.

10 октября в С.-Петербурге убит председатель совета директоров ФПГ «Роско» и банка «МЕНАТЕП Санкт-Петербург» Дмитрий Филиппов.

20 октября в Москве убит Александр Бертлянд, директор московского представительства АО «Курскнефтехим».

5 ноября убит начальник транспортной милиции Новороссийска Евгений Федерякин.

20 ноября в Санкт-Петербурге выстрелами из автомата американского производства в подъезде своего дома убита депутат Госдумы, лидер движения «Демократическая Россия» Галина Старовойтова»…

— Приехали, молодожён, — крикнула в ухо Таня, отрывая Пикина от чтения.

— Вы, Таня, дочь артиллериста? — иронично спросил Пикин, прикрывая ухо.

— Нет, я дочь спортсмена. А вообще, нам не положено знать друг о друге ничего, кроме имён. Поэтому дальше, пожалуйста, по сценарию операции, в рамках которого вы можете тискать меня за талию и не больше.

…Прошло уже минут десять, как Таня отдала кассету, а нужной мелодии всё не было. Пикина увлекла на быстрый танец подвыпившая дама лет сорока пяти, непринуждённо демонстрирующая свои красивые ноги. Небольшая пауза, и зазвучала «Томбе ля нейже». Дама с красивыми ногами вцепилась в шею Пикина и, запрокинув голову, стала подпевать на приличном французском.

Пикин понял, что если он сейчас не предпримет что-то неординарное, эта мадам сорвёт всю операцию. Ему вдруг вспомнился сюжет из фильма «Семнадцать мгновений весны», когда Штирлиц сказал пьяной навязчивой фройлен «Сходите, начертите пару формул». Но тут формулами не отделаешься. Пикин глубоко вздохнул, сделал вид, что его качнуло, и наступил даме каблуком на изящную туфлю.

— Сволочь! Боже, как больно!

— Извините, меня качнуло. Наверное, лишнего выпил, — быстро оправдывался Пикин.

Пока мадам, прихрамывая, удалялась, проклиная непутёвого партнёра, Пикин направился на линию обзора. За разборкой с женщиной он пропустил момент, когда начался вписанный в песню диалог убийцы с жертвой. Только по лицу и движениям недоуменно ищущего источник звука дискжокея было ясно, что что-то произошло. Мелодия вновь заиграла, и танцующие с радостью продолжили кружиться вместе с падающими снежинками из света.

Дискжокей достал кассету и поставил свою. Прозвучала ещё пара песен, но никто не проявлял интереса. Вдруг к дискжокею подошёл человек с бейджиком «SECURITY». Пикин не слышал, о чём они говорили, но разговор был очень коротким. Охранник взял кассету и растворился в толпе танцующих.

Пикин стремительно бросился за охранником, ориентируясь на его бычью шею. В дальнем углу зала в темноте утопал столик, за которым сидел человек, дымя сигарой. Охранник подошёл к сигаре, слегка согнул спину и отдал кассету. Пикин замер, не сводя глаз с огонька сигары. Вдруг он почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо. Это была дама с красивыми ногами, травмированная Пикиным.

— Теперь вы можете уходить, а ногу и испорченную туфлю я вам не прощаю.

— Но откуда я мог знать! — резким шёпотом ответил Пикин.

— Я ждала от вас более оригинального ухода.

— В следующий раз не будете экспериментировать.

— Ладно, уходите, а то вас Таня заждалась. И передайте ей, что её туфли от «Маноло Бланик» пострадали.

— Так что, мы свободны?

— Да, свободны, сценарий уже не ваш.

Таня сидела в джипе, с интересом изучая встроенный компьютер.

— Всё, мы свободны, — с нескрываемой обидой сказал Пикин.

— Вы, Андрей, разочарованы. Не обижайтесь. Я уже привыкла, что из десяти прогнозов Николая Евгеньевича срабатывает пять. Операция всё равно страхуется по другим сценариям.

— Мне уже дали понять.

— Вот и хорошо, у вас куча свободного времени.

— Да, женщина, которая меня отправила к вам, просила передать, что туфли от «Маноло Бланик» пострадали.

— Боже, мама! Я же её просила не одевать их. Ну, мама!

— Это была ваша мама? У вас что, семейный подряд?

— Чёрт, какая тут конспирация? Я с таким трудом достала эту модель.

Пикин почувствовал, что он влип, а ему так не хотелось портить отношения с всё более нравящейся девушкой.

— Таня, вы знаете, у меня есть знакомый барыга по женской обуви. Он должен мне пятьсот долларов. Давайте возьмём у него бартером.

— Вы что-то не договариваете, — Таня пронзительно посмотрела в глаза Пикина, при этом пряча ироничную улыбку в плотно сжатые губы.

— Эти туфли испортил я, — Пикин взял Таню за руки, как бы опасаясь получить затрещину. — Потом объясню, поехали, а то позже мы его не застанем, его магазин работает до девяти. А там есть отличные модели, вы будете довольны.

— Ну и вечерок! Поехали, коллега, к вашему «барыге». Мне туфли нужны через два дня, я свидетельница на свадьбе у лучшей подруги.

Таню провели в складское помещение и показали модели «некитайского производства». Почти через час счастливая девушка вышла с заветной коробкой.

— Теперь я готова отвезти вас, Андрей, хоть к чёртовой бабушке.

У неё очень чётко и сочно звучала «ч».

— Вы оч-чень женщина. Когда я увидел вас в первый раз, то вы показались мне служивым человеком.

— Нет, я не люблю форму. Я с детства с упоением занималась танцами и мечтала стать великой танцовщицей. В шестнадцать лет у меня появилось другое увлечение: я влюбилась в мальчика, который ходил в секцию по спортивной стрельбе. Я тоже пошла в секцию и уже через месяц стреляла лучше, чем мальчик. Так я вместо того, чтобы найти взаимность, потеряла свою любовь. Он сказал, что никогда не будет дружить с девушкой, которая стреляет лучше его. И мы стали вместо друзей соперниками. Я закончила своё спортивное увлечение мастером спорта, а он кандидатом в мастера.

— А почему вы бросили спорт при такой карьере?

— После встречи с Николаем Евгеньевичем у меня появились другие жизненные цели. И тут мы разговор на эту тему сворачиваем. Я предлагаю вам провести вечер в бане. Конечно, не со мной, а с моим дедулей. Сегодня суббота, а это значит, что в баню он пойдёт часа через полтора, мы успеваем. Баня фантастическая, с огромной бочкой проточной воды на улице. Дедуля любит после баньки посидеть «за беленькой» с домашними солениями. У него такие фантастические огурцы и помидоры получаются, душу можно продать. Он смеётся, говорит, что его прадед был ведуном, а бабка ведьмой. Я заодно привезу дедовы заказы. По пути будет универсам, там и затаримся. С вас «беленькая».

— А вы что будете?

— Я вообще не употребляю спиртного, так сказать, положение обязывает.

— Какое положение?

— Вы слишком много хотите знать. Во-первых, я хочу родить здоровых детей. Во-вторых, моя работа исключает употребление спиртного. В-третьих, у меня обострённое чувство собственного достоинства, которое женщине трудно сохранить, взявшись за стакан. Если вы передумали, я отвезу вас к девочкам «без заморочек».

— Нет. Я хочу в баню, к дедушке, — Пикин умоляюще сложил ладони.

— Тогда смотрите на дорогу, а то ваш взгляд меня смущает. У нас за разбитые вне задания машины высчитывают с водителей.

Глаза две молнии во мгле,

Неуловимый отпечаток

Какой-то тайны на челе;

В лице то дерзость,

то стыдливость,

Полупечальный дикий взор,

В движеньях стройность

и красивость

Всё чудно в ней!..

— Вот замечательно, читайте стихи. Только я не могу понять, почему мне мужчины читают Некрасова.

— Вам так часто читают стихи?

— Нет, вы второй мужчина, который читает мне стихи, но первый читал:

Мы разошлись на полпути,

Мы разлучились до разлуки

И думали: не будет муки

В последнем роковом «прости»,

Но даже плакать нету силы.

Пиши — прошу я одного…

Мне эти письма будут милы

И святы, как цветы с могилы, -

С могилы сердца моего!

— Да, это тоже Некрасов.

— А откуда вы так хорошо знаете поэзию?

— Честно говоря, на стихи память у меня не очень. Просто мне в юности подарили томик Некрасова, и я выучил всю его любовную лирику. Она мне очень понравилась и хорошо запоминалась.

— А я стихотворение запоминаю с первого раза, если оно не очень длинное.

— И как у вас сложилось с вашим «первым мужчиной»? — Пикин вдруг почувствовал, что ревнует.

— Всё как в стихе: «Мы разошлись на полпути, Мы разлучились до разлуки».

— И давно разлучились?

— Около года, — её голос дрогнул.

— А вы свою половинку нашли?

— Я был женат. Через три года мы развелись.

— У вас есть опыт семейной жизни, вы ценный мужчина.

— Но у меня неудачный опыт.

— Если вы попали в Систему, значит с головой и со здоровьем у вас всё в порядке. Таких мужчин осталось не так много. Почему вы развелись?

— Она была патологически ленива. Я думал, что со временем втянется в семейную жизнь, научится заботиться о доме, о муже. Если бы она была не очень красива, я бы столько не выдержал.

— А я думала, что мужчина ради «очень красивой» может многое стерпеть.

— Можно многое, но к красоте тоже привыкаешь, а в семейной жизни это не решающий фактор.

— Так что же нужно вам, мужчинам?

— За всех мужчин не скажу, но для меня важно, чтобы женщина была заботливым хранителем домашнего очага, этакой бобрихой.

— Ха-а-а, как бобрихой? Такое первый раз слышу. Вы меня развеселили. Теперь я буду спрашивать у мужчин: «Вы хотите, чтобы я стала вашей бобрихой?». Ха-ха-а…

Пикин специально сказал про бобриху, чтобы развеселить Таню. И наслаждался её смехом.

— Можно я вам дам кличку. Ха-а-а!

— Надеюсь, не обидную?

— Нет, вы её сами придумали. Я вас буду тайно звать «бобер». Ха-ха-а…

— А почему «бобер», а не «бобёр»?

— Так прикольнее. Да и для «бобра» вы ещё молоды.

— Ладно, зовите «бобер».

— Вы мне начинаете нравиться, — Таня широко улыбнулась, и кончики её волос попали ей в рот. Она закусила их, как матрос ленты бескозырки, изобразила на лице гримасу «идущего в атаку» и втопила педаль газа, быстро набрав скорость.

— Таня, Таня, осторожнее, был дождь.

— Не боись, «бобер», прорвёмся, — сквозь зубы сказала она и рассмеялась.

Пикин чувствовал, что он сейчас счастлив, и был готов с Таней поехать хоть на войну, лишь бы быть рядом. Она была тем типом девушки, о которой хочется узнавать всё новое и новое…

Пикин успешно закончил обучение и был командирован в Новороссийск. Выполнив задание по установке личного контакта с нужными Системе людьми, он собирался домой, всё ещё ощущая последствия отравлении клофелином. Вечером в ресторане гостиницы за столик подсела красивая девушка с лёгким намёком на доступность, сказав, что это её любимый столик. В планы Пикина никакого случайного знакомства не входило. Когда она успела влить клофелин в кофе, Пикин не заметил, но вовремя почувствовал его воздействие, чему помог курс «Яды и иная фармакология». Стремительно поднявшись в номер, Пикин вызвал рвоту и выпил большое количество воды, с трудом дойдя до кровати. Он понимал, что девица явно не из конкурирующей структуры, а простая «клофелинщица», которой нужны были его кошелёк и ключи от номера.

Телефонный звонок раздался, когда Пикин уже собирал портфель, чтобы отправиться на вокзал.

— Андрей Романович, Николай Евгеньевич просил вас лететь самолётом, расходы мы берём на себя, — сказал знакомый женский голос с идеальной дикцией.

Базунов был чёрен. На столе стояла литровая бутылка водки наполовину пустая.

— Николай Евгеньевич, что случилось? — спросил испуганный Пикин, которого срочно привезли с объекта «по требованию шефа».

— Садись, Андрюша. Сегодня можно на «ты», — глаза Базунова были красными и выплаканными. — Налей, налей стакан и выпей, не чокаясь, я уже не могу. Мы слишком русские, чтобы не пить с такого горя. Вот ещё бы отучиться пить с радости.

— Вы не терзайте, я не мальчик! — наливая стакан, сказал Пикин внезапно севшим голосом, уже почувствовав причину беды.

— Тани больше нет, — почти шёпотом сказал Базунов.

Пикин замер. Так они в полной тишине просидели долго. Никому не хотелось говорить. Пикин сбивал кулаком накатывающие слёзы и с трудом сдерживал рыдание.

— Как это произошло?

— Она съехала с моста и упала в реку Волхов.

— Зачем? Почему?

— Это самоликвидация.

— Что?!

— Таня была снайпером, запрограммированным на самоликвидацию.

— Её нельзя было спасти? — зло и пьяно спросил Пикин.

— Она выполнила задание в Новгороде, но произошло непредвиденное на отходе. К подъезду, откуда она выходила, подъехала милицейская машина на сработавшую квартирную сигнализацию. Всех выходящих задержали, пока не проверили квартиру. Оказалось, там работал телефонист и что-то напутал в распределительной коробке. Её отпустили, но время было потеряно. Точку, откуда стреляли, быстро вычислила охрана убитого. Они подъехали, когда Таня уже садилась в машину. Стали опрашивать на предмет подозрительных людей с сумками, футлярами. Таня работала с винтовкой, выполненной по спецзаказу, и носила она её в футляре из-под саксофона. Довольно быстро узнали, на какой машине она уехала. Она отзвонилась нам и сообщила, что за ней хвост. Дело в том, что человек, которого она ликвидировала, очень крупная фигура, с его руки ели и бандиты, и менты, и политики. Если бы она попалась им живой, они бы её запытали. Мы не успевали помочь.

— Но откуда вы всё так подробно знаете?

— На такие операции мы отправляем людей с обязательным прикрытием.

— Так что ж это прикрытие не сработало?

— Они могут помочь, но их возможности не безграничны. За ней гнались не тупые качки, а профессионалы из бывших спецподразделений, со всем мыслимым арсеналом оружия. Только охрана ликвидированного составляла четыре джипа по четыре опытных спецназовца. Её ждали уже на ближайшем посту автоинспекции «официальные органы». Она всё понимала. Мы, Андрей, на войне, и потери неизбежны.

— Когда похороны?

— Похорон, пока не будет, тело не нашли.

— Может, она выплыла и скрывается?!

— К сожалению, это исключено. Дело в том, что человек, запрограммированный на самоликвидацию, не сопротивляется смерти. Тонущий тонет без желания спастись, полностью блокируется инстинкт самосохранения.

— Интересно, какую смерть подберут мне?

— Не надо, Андрей. Вы, как никто, не имеете право на упрёк. Вы знаете о программировании, а Таня не знала.

— Боже! Как тошно на душе! — Пикин пил и не чувствовал ни вкуса водки, ни опьянения.

— Я любил её, как дочь, и мне вдвойне больнее, потому что это я её втянул в Систему, этот грех мне нести.

— Расскажите мне о ней, о её родителях, ведь хоть мы и были близки, но она ничего не рассказывала.

— Отец у неё был увлекающийся человек, спортсмен-альпинист. Погиб на Урале, отправившись на поиски могилы Заратустры, когда Тане было четырнадцать. Мама у ней преподаватель в театральном училище.

— Но я её видел тогда, на задании. Она сменила меня.

— Да она в нашей Системе. Её актерские способности нам очень помогают. Родных у неё больше нет, отец был детдомовцем, его родители погибли на войне. По линии матери жив только дед, вы его знаете.

— Мать уже знает о смерти Тани?

— Да, знает. Ради её безопасности мы вывезли её за пределы города.

— Вы думаете, они будут мстить родным.

— Эти будут. Там было животное, соответственно и вся его команда — животные.

— Но они выйдут и на деда.

— Мы подумали об этом. Дело в том, что танин дедушка перенёс травму головного мозга, последствием которой стала потеря болевой чувствительности. Ему удаляли зубы без наркоза, и он ничего не чувствовал. Так что пытать его бесполезно, и терять уже нечего. Мы предлагали ему уехать с дочерью, но он упёрся, только твердил: «Я буду ждать Таню!».

— Я устал и хочу домой, — обречённо сказал Пикин.

— Да, вы отдохните, Андрей. Я даю вам неделю отпуска. Вас отвезут.

Базунов крепко обнял Пикина. Андрей почувствовал, что в груди Базунова нет жизни.

Пикин сидел на диване, заткнув ладонями уши. Он не хотел слышать звуков жизни. Девушка, о которой он мечтал, девушку, которую ему подарила судьба, девушка, которая должна была стать женой… эта девушка сейчас лежала на дне реки… Душевная боль сбивала дыхание, и Пикин жадно хватал воздух, пока не начиналась кружиться голова. Ему безумно хотелось упасть и рыдать до измождения, до потери сознания, до полного забытья.

Не было сил, которые бы могли остановить его от желания увидеть человека, который ждал Таню, увидеть наивного старика, верившего в невозможное, в то, что очень хотел верить и он сам.

Пикин вышел на улицу и поймал частника, заметя, что пропустил первые две машины, готовые остановиться на его жест. «Странно, я на автомате соблюдаю инструкцию, даже в таком горе. Я дорожу своей шкурой», — ему от этой мысли стало стыдно.

В доме дедушки Тани Василия Макаровича горел свет. Двери были приоткрыты. Пикин постучал, но никто не ответил. Почувствовав неладное, он достал нож-лезвие, который находился в ремне брюк.

За столом безжизненно сидел Василий Макарович. Кисти его рук были прибиты гвоздями к столу. На левой руке были отрезаны пальцы. Кисть правой руки была размозжена, его горло было широко перерезано. Василий Макарович был мёртв.

Пикин, обходя лужу крови, поднялся на второй этаж в просторную комнату Тани, в которой они провели последнюю ночь. Сел на кровать и горько зарыдал.

В доме не оказалось ни одной фотографии на стене, ни одного альбома — ничего, чтобы можно было взять на память о Тане. Пикин нашёл в тумбочке расчёску, которая ещё пахла её волосами, причесался перед зеркалом, «которое видело Таню».

«Василия Макаровича хоронить некому. Он здесь просто сгниёт. Надо что-то сделать, — медленно переваливались мысли в опустошённой горем голове Пикина, — надо всё сжечь!».

Пикин уходил, не оглядываясь, он только чувствовал затылком жар огня…

Вечером следующего дня его вызвали.

— Это ты сжёг дом? — с металлом в голосе спросил Базунов.

— Да.

— Зачем?

— Я не хотел, чтобы Василий Макарович гнил в нём, как дохлая собака. И вообще, чтобы в этом доме кто-то ещё жил.

— Во-первых, ты нарушил все договорённости и конспирацию. Тебя там могли ждать, там могли сделать банальную засаду. Ты что, этого не понимал?!

— Я её любил, и мы собирались пожениться, — медленно, сглатывая комок в горле, говорил Пикин. — Желание навестить деда и дом было выше моих сил. И не орите на меня. Позвоните мне домой и назовите код самоликвидации, вам не привыкать! — Пикин впервые зло и с презрением посмотрел на Базунова.

— Ты пойми, Андрей, что так глупо нельзя, нельзя рисковать другими. Если бы они тебя дождались, они бы вытянули из тебя всё.

— Я не робот. Списывайте меня на инвалидность. Я сломался. Я хочу писать, может, ещё пить стаканами, рюмки меня уже не берут.

— Это пройдёт, время оно великий знахарь. Скажи, Таня тебе не говорила о тайнике?

— Ни о каком тайнике я ничего не слышал. Я даже её отчества и фамилии не знал.

— Ладно, мы будем думать над твоими словами. Вот тебе билет на Дальний Восток и командировочные. Поездом туда неделя. Поедешь в компании с руководителем одной археологической экспедиции. В купе больше никого не будет. Можешь пить. Сосед не из трезвенников, поддержит, но за сутки до прибытия чтобы ни капли. Все инструкции получишь по прибытию, тебя там встретят.

— Археолог из Системы?

— Нет, но по убеждениям наш…

Соседом по купе оказался профессор, который искал обоснование изначального русского присутствия на Дальнем Востоке в пику прокитайской исторической концепции. Пил он мало, но говорил много, пытаясь убедить попутчика в «антигосударственной продажности официальной исторической науки». Пикин представился менеджером по поставкам морепродуктов, и через три дня профессорских лекций был готов стать «честным историком» и повесить всех, кто омрачал историческую концепцию милого профессора.

Таня обняла белую черёмуху; на неё посыпались белые лепестки.

— Здесь мои тайны, — сказала она на ухо Пикину.

Лепестки продолжались сыпаться на лицо Тани. Пикин смахивал их с её лица, но они сыпались, как снег, и вот уже полностью покрыли её лицо. Пикин смахивал двумя руками, сдувал, но они сыпались и сыпались. Он страстно хотел видеть её лицо, но лепестки черёмухи не давали. Он выбился из сил и закричал от отчаяния.

От собственного крика Пикин проснулся…

На перроне вокзала было ветрено. Профессора встретили очкарики в камуфляже и предложили довести Пикина до нужной гостиницы.

Вечером в номер постучал человек, передал неприметный дипломат «для Николая Евгеньевича» и, не прощаясь, удалился. Согласно инструкции, возвращаться нужно было тоже поездом. Пикин, чтобы не впасть в пьянку, решил занять себя чтением и на вокзале с лотка купил двухтомник Юрия Миролюбова «Сакральное Руси». Об этой книге он слышал на занятиях на Объекте. Попутчики были тихие — пожилая пара с флегматичной внучкой. Книга его захватила…

Боль по утрате любимой приглушилась, но не отпускала. Он хотел просить у Базунова задание с большой загрузкой, чтобы уйти в работу: засыпать за столом от усталости, падать в кровать не в силах раздеться.

Питер встретил нудным мелким дождём. Купив телефонную карточку, Пикин позвонил секретарю Базунова, но к телефону никто не подходил. Согласно инструкции, он не мог звонить со своего домашнего и даже с автомата в своём районе. Гуляя по Невскому, Пикин звонил каждые двадцать минут, но к телефону так никто и не подошёл. Решив, что возможно проблемы на линии, Пикин направился домой. Он сломал таксофонную карту и выкинул в урну. Того требовали правила конспирации — по номеру карты можно было установить, кому абонент звонил.

И на следующий день к телефону никто не подошёл. Согласно правилам, при отсутствии в течение суток связи через основной телефон, можно было звонить на резервный. Не отвечал и резервный. Пикин понял, что за две недели его отсутствия, произошло что-то серьёзное. Полдня ушло на поиск местных газет за последние две недели. Ещё день Пикин внимательно их читал, надеясь найти хоть какую-то информацию, способную хоть что-то объяснить. Но никаких громких убийств, аварий, пожаров, политических событий не произошло за время его отсутствия.

Выбора не было. Хотя инструкция категорически запрещала появляться без приглашения в офисе, Пикин отправился к Базунову. Входная дверь была закрыта, судя по пыли на ручке, к ней не прикасались больше недели, жалюзи на всех окнах были закрыты. Оставалось только ждать…

Пикин по-прежнему внимательно следил за прессой, включая и зарубежные радиоголоса. Он жил в постоянных раздумьях о возможных вариантах произшедшего, перебирая в памяти все разговоры с Базуновым. Он даже решил вскрыть дипломат, который ему передали во Владивостоке для Базунова. К его удивлению, там оказался запаянный целофановый пакет килограмма на три с корнем жень-шеня. Пикин знал, что настоящий дикий корень это большая ценность, но неужели Базунов послал его только ради этого? Ведь это поручение мог выполнить куда менее квалифицированный сотрудник Системы. В Пикине утвердилась мысль, что Базунов, послав его на другой конец страны, оберегал его от чего-то, пожалел крестника, находящегося в горе.

Дни ожиданий переросли в тревогу, а затем в панику: «Боже, ведь если Систему накрыли, то могут начать убирать людей, — Пикин подбежал к телефону и выдернул шнур. — К чёрту, никаких телефонов. Вообще нужно продавать квартиру и ложиться на дно».

Утренний подсчёт оставшихся денег, показал, что на оформление документов на продажу квартиры их не хватит. Пикин понёс в ломбард свой перстень.

В полуподвальном помещении на Садовой процветал ломбард, куда обнищавший народ и воры тащили серебро и золотишко.

— А вот в тайничке у меня была заныкана цепочка, ещё до посадки, — хвастаясь, пояснял своей спутнице полупьяный мужичок, видимо, недавно вышедший на волю, — сегодня мы на неё и погуляем.

— А в твоём тайничке больше ничего не осталось? — спросила осипшим голосом тощая подруга вчерашнего зека, выдохнув из себя амбре дешёвого портвейна.

Пикин, получив деньги, вышел на улицу. Из его головы не выходил разговор пьяной пары. Он стал анализировать причину, по которой мозг зацепился за этот банальный трёп: «Вспомнил! Базунов спрашивал о каком-то танином тайнике. Слово «тайничок» и заставило подсознание работать…».

 

ШОК

Глава семнадцатая

Не прошло и месяца, как Пикин уже упаковывал вещи. Он решил съезжать налегке, оставив новым хозяевам квартиры мебель и телевизор за символическую сумму. Багажа получилось две больших спортивных сумки. Собрав оставшийся мусор, Пикин направился на улицу. Проходя мимо почтовых ящиков, он краем глаза заметил, что на его ящике появилась неразборчивая надпись мелом. «Да, надо напоследок проверить ящик и не забыть оставить от него ключи», — мелькнуло в его голове.

На обратном пути он подошёл к почтовому ящику и замер, как приговорённый к расстрелу после команды «пли»: его тело пронзили миллионы мурашек, а сверху ударили кувалдой: на дверце ящика розовым мелом было написано «бобер».

Шок быстро прошёл, и Пикин лихорадочно стал размышлять: «Эту кличку придумала ему Таня, но у неё шансов выжить не было. Значит, кто-то знал его кличку. Это мог быть человек, близкий Тане. Это или её мама, или Базунов. Не дозвонились — телефон отключён, не застали дома — много бегал с оформлением продажи квартиры, не услышал звонка в дверь — сплю под снотворным». Пикин открыл ящик. Там лежал обрывок газеты размером с ладонь. Войдя в квартиру, Пикин закрыл двери на все замки, остро почувствовав возвращение тревоги, гложущей его уже долгие дни. Он поднёс клочок газеты к лампе и увидел проколы под буквами — крайне примитивный способ тайнописи, но эффективный в полевых условиях. Послание сообщало: «Фин вокз под распис 14». Первое, что пришло в голову Пикина, это мысль о его ликвидации. Коль они не могут достать его по телефону, чтобы он «вышел в окно», то дадут команду прыгнуть под электричку. А чтобы заманить наверняка, кольнули в самое больное — в память о Тане. «В тоже время, — размышлял Пикин, глядя на догорающий клочок послания, — это может быть и Танина мама, и Базунов. Ну что может произойти? Подойдёт человек и назовёт код самоликвидации! Так я могу тупо одеть наушники и слушать на всей громкости плеер и ни черта не услышу. А если он попросит снять наушники, я дам ему в морду и убегу…».

При входе в вокзал стоял сносно одетый пьяница с протянутой рукой, обращаясь к проходящим: «Добрый человек, дай копеечку на опохмелочку! Добрый человек, дай копеечку на опохмелочку!..».

В наушниках у Пикина гремел Высоцкий. Ровно в два часа он был под расписанием, — от бессонной ночи ломило всё тело. За полчаса ожидания никто не проявил к нему интереса, и Пикин с облегчением двинулся за багажом. Именно сегодня он решил покинуть город, последний раз испытав судьбу. На Витебском вокзале в камере хранения уже лежали его вещи, а на теле был пояс с деньгами за квартиру. С переклеенной фотографией в чужом паспорте, который Пикин выбирал у работника морга, роясь в коробке с сотней паспортов «невостребованных покойников», он направлялся в Псковскую область. Там он приглядел недалеко от границы с Латвией заброшенную деревушку из семи домов. Самый добротный дом был из трёх комнат с хорошей баней, построенной из сухостоя. Сын хозяина просил три тысячи долларов. Остальные дома, можно было скупить по триста-пятьсот долларов за штуку. Наладить хозяйство для полного самообеспечения не составляло труда. Пикин мечтал об одиночестве, которое дало бы ему возможность начать писать книгу, «которую приговорят к сожжению».

Идя по перрону, он почувствовал, что кто-то слегка потянул его за сумку. Он обернулся. Это было она… Таня!

— Здесь многие обнимаются и плачут. Мы можем сделать то же самое, — сдерживая слёзы, сказала Таня и бросилась на шею остолбеневшего Пикина.

— Я сейчас умру от счастья, если я уже не умер, — шептал он ей на ухо, вдыхая запах её волос и тела.

— Мы сейчас дойдём до конца платформы и через пути выйдем на улицу, поймаем машину и поедем ко мне на квартиру, — обжигая дыханием, прошептала она Пикину и, крепко взяв его за руку, повела за собой.

В машине они держали друг друга за руки и молчали, боясь дать волю чувствам.

Таня снимала однокомнатную квартиру в «корабле» на окраине города.

— Тут будь спокоен. Всё снято на фальшивый паспорт. Узнать меня в жгучей брюнетке с тонкими бровями и похудевшей на двенадцать кило под силу только маме.

— Господи, я только сейчас увидел, как ты изменилась. Почему ты так мучила меня, почему не дала знать раньше?

— Успокойся, милый, сейчас мы сядем за стол. Я уже всё приготовила, даже твою любимую курицу с печёной картошкой. И я всё тебе расскажу и объясню. Но обещай, что за столом мы будем говорить только о еде и любви. Мне очень хочется сегодня побыть хозяйкой-бобрихой, — Таня широко улыбнулась, её острый подбородок дрогнул, и по щекам потекли крупные слёзы счастья.

Пикин смотрел на свои сумки и с ужасом представлял, что ещё день, и они никогда бы не увиделись…

Они лежали на диване, не отрывая взгляда от лиц. Пикин, увидел маленький шрам на правой брови Тани и стал его нежно гладить.

— Это прыжок с моста, — сказала Таня, целуя его пальцы.

— Теперь я хочу узнать всё о твоём воскрешении, не считая того, что мне рассказал Базунов.

— Всё до появления погони, правда. Я знала, что после моего сообщения о хвосте следующим звонком будет команда на самоликвидацию. Поэтому после звонка только сказала «да» и положила телефон в сторону, чтобы не слышать.

— Откуда ты знала о кодировании на самоликвидацию?

— Мне рассказала мама. На её глазах человек, с которым она работала в Системе, после звонка по телефону встал из-за стола, выбил стулом стекло в окне и выпрыгнул. Она сказала, что он действовал, как лунатик. Люди, кончающие самоубийством в личном эмоциональном порыве, так себя не ведут. Она поспрашивала, и ей дали понять, что все, кто работает на Систему, могут в любой момент «выйти в окно». Я понимала, что у них единственный способ меня гарантированно убрать в сложившихся обстоятельствах, это съезд с моста. За мостом пост ГАИ, там бы меня и взяли.

Как говорил мой наставник: «Все наши инструкции написаны кровью». Если по пути следования есть водные объекты, то инструкцией предписывается брать в машину спасательный жилет. Я только и успела его накинуть, не застёгивая. Когда машина погрузилась в воду, я глотнула воздуха в воздушном пузыре под крышей и, разбив рукояткой ножа лобовое стекло, выплыла. Течение сильное; я поймала берег, наверное, только через километр. Дальше всё как учили по выживанию…

Пикин держал её руку и не верил реальности. Он целовал кончики её пальцев, впиваясь губами в её ногти до боли.

— Я нашёл твой тайник.

— Я знаю. Я за ним приходила. Но как ты о нём узнал?

— Сон.

— Какой сон?

— Мне приснилась черёмуха. Та, которую посадила ты. Во сне, стоя возле неё, ты сказала «Мои тайны здесь».

— И ты поверил сну?

— Мне с детства снились пророческие сны, и они сбывались.

— Нет, наверное, когда мы были в саду, я как-то себя выдала. Да, точно, когда я позволила себе бокал фантастически вкусного крымского вина. Я помню, как обнимала свою черёмуху и что-то говорила. Всё-таки я баба.

— Не знаю, может, это криптомнезия проявилась во сне. Но я чуть с ума не сошел, когда сон сбылся. Ты извини, я взял из тайника пять тысяч долларов.

— Хорошо, что не все. Для меня этот тайник был последней надеждой на выживание.

— Но скажи, зачем твоим тайником интересовался Базунов. Неужели ему были нужны твои двадцать тысяч баксов?

— Конечно, нет. Им нужна была снайперская винтовка, сделанная по спецзаказу. Она Системе обошлась в «Мерседес». Дело даже не в цене, а в уникальных возможностях этой винтовки и пуль. Пуля после выхода из ствола живёт три минуты, затем рассыпается в порошок, не оставляя экспертам никаких шансов на идентификацию. Эта винтовка предназначалась для ликвидации крупных фигур. Мне её дали на освоение за месяц до провала.

— И где она?

— Яйца в одной корзине не хранят. Пусть эта тайна останется моей. Лучше скажи, а почему ты не забрал все деньги из тайника?

— Не смог. Я взял что мне было необходимо на жизнь. Если бы я взял все деньги, то оборвал бы последнюю связь с тобой. Там был твой настоящий паспорт и фальшивый. Я очень хотел вырвать фото, но тоже не смог. Может, душа ведала, что ты жива.

— Я не давала о себе знать, потому что понимала — меня активно ищут. Жила у одной одинокой бабы в деревне. Сказала, что скрываюсь от злобного мужа и прочее. Жила на проданные украшения. Потом через три месяца поехала к тайнику. Увидела сгоревший дом и всё поняла. Почему-то сразу решила, что тайник нашёл ты. Забрала деньги, фальшивый паспорт и сняла квартиру. Ещё три месяца собирала информацию, познакомилась с девицей. У неё любовник в уголовном розыске работает. Так узнала, что криминал и менты нашли общий язык против Системы.

— Я нигде не мог выловить хоть намёка на исчезновение Системы.

— Ты — мужчина, у вас другая логика по сбору информации.

— Тебе удалось хоть что-то узнать о судьбе Системы?

— Пока нет, я даже на маму выйти не могу.

— Но почему так долго не выходила на меня?

— Никого не хотела подставлять, тем более тебя. Я ведь и поехала к тебе только когда узнала, что Системе объявили войну.

— Ещё день, и я бы исчез в псковской глуши.

— Как говорят философы, «Случай — псевдоним Бога». Значит, суждено нам было встретиться, любимый. Хотя, если честно, если бы я увидела, что ты живёшь с другой женщиной, я бы о себе не дала знать.

— Ты что, следила за мной?

— Извини, но я побывала в твоей квартире. Во-первых, я хотела убедиться, что ты не перекинулся к врагам, ну, и, во-вторых, есть ли у тебя женщина?

— Ты коварный и страшный человек, солнышко. Я начинаю тебя бояться. Но так как я превосхожу тебя в весовой категории, меня это немного успокаивает, — Пикин обнял Таню. — Ты тощая, как топ-модель, тебя надо срочно откармливать. Всё, едем в деревню, заводим корову и кур, набираемся здоровья и в бой.

— Нет, любимый, никаких боёв.

— А что будем делать дальше?

— У меня нет зла на Систему. Но возвращаться в неё я не хочу. Я своё отслужила.

— Ты многих убила?

— Не убила, а ликвидировала, как ликвидируют врагов, напавших на Родину.

— Извини, это глупый вопрос, — Пикин не хотел задавать этот вопрос, но у него всплыл в памяти большой список заказных убийств, который дал ему почитать Базунов.

— Я понимаю, откуда у тебя этот вопрос. Я видела тот список, который ты читал в машине. Там моих не было.

— Почему?

— Не всё попадает в милицейские сводки. Иногда убитый подаётся как «скоропостижно скончавшийся» с разными вариантами болезней.

— Ещё раз извини, я больше не буду трогать эту тему.

— Вот и хорошо. Давай будем считать, что я, как солдат, прошла свою войну.

— Ты изменилась. Вернее изменились твои глаза, они стали бездонными.

— Я заглянула смерти в глаза, вот и вышибло дно у моих. Давай спать. Я от волнения перед нашей встречей не спала всю ночь.

Таня заснула мгновенно, как путник на привале после долгого перехода. Пикин положил её ладонь на свои глаза и погрузился в раздумье о будущем.

После утреннего семейного совета за чаем было решено покидать город.

— Я и сама чувствую, что надо съезжать. Давай по твоему плану, в глушь, в псковщину. Нужна пауза для размышлений и верного решения.

— Ты у меня умница, ты не только хозяйственная бобриха, но и мудрая совунья. Но давай сделаем так. Я поеду один, оформлю покупку, налажу быт и приеду за тобой. Хоть ты у меня и прошла путь спартанца, но я не хочу везти тебя в холодный и необустроенный дом. На улице не май, а март.

Два месяца спустя…

Таня закончила мыть окна, любуясь отражением майского солнца в чистом стекле.

— Даже не верится, что у нас свой дом и никого рядом. Я обожаю тишину и не любою гостей.

— На два дома ещё нет документов и вряд ли будут: там наследники алкоголики конченные. Я им дал по сто долларов. Как бы снял в аренду. Но всё равно мы буржуи, у нас пять домов в собственности, — сказал Андрей, оценивая объём работы в запущенном саду, — столько яблок мы не съедим.

— Мы из них будем делать яблочный сок и варенье, зима длинная.

— Я слышу голос настоящей бобрихи.

— Да, я девушка очень хозяйственная, так что летом пузо греть не придётся.

— Надо бы обзавестись транспортом.

— Я видела объявление на вокзале о продаже ГАЗ-69. Лучше для наших дорог и не придумать.

— Добро, завтра пойдём за продуктами, заодно и посмотрим «козла». Ружьё я уже купил у бывшего хозяина, хорошая вертикалка двенадцатого калибра. Мне он ещё предлагал «мелкашку», я отказался. Лучше купим тебе тоже ружьё, тут с этим не проблема.

— Нет, дорогой, мне лучше «мелкашку». Ты даже не представляешь её возможности, особенно с оптикой.

— Не проблема, завтра купим. Я пойду, повожусь с газом, наверное, придётся покупать новый баллон.

— Иди, любимый бобер, повозись. Мне нравится, когда ты такой хозяйственный, — Таня посмотрела на сломанные ногти. — Да уж. От маникюра придётся отказаться.

— Что ты сказала?

— Говорю, что от светских приёмов пока воздержимся.

— Ничего, дом добротный, наладим жизнь, обзаведёмся друзьями.

— Нет, когда мы наладим жизнь, обзаведёмся детьми.

— Я согласен. Готов приступить к исполнению.

— Ты вчера пил вино. Перед изготовлением детишек полгода никакого спиртного.

— Без проблем, с завтрашнего дня в нашем имении вводится «сухой закон»…

Раз в неделю Андрей скупал всю прессу в привокзальном киоске, и они с Таней устраивали «День чтения».

— Смотри, вот объявление «ООО «Система» объявляет набор альпинистов промышленных…». Это наши почти через год молчания дают о себе знать. Это же объявление я слышал на разных радиостанциях.

— Почему ты в этом уверен?

— Вспомни, как нам рассказывали о методах подачи сигналов «для своих». 24 июня День рождения масонства. Газета вышла 24 июня!

— Ну причём тут Система и масонство?

— Это очень похоже на Базунова. Это своего рода ответ от посвящённых. Нужно позвонить, а лучше съездить.

— А если они решили убрать всех, кто знал о Системе? Или враги Системы нащупали приманку? Курят бамбук и ждут мудрых лохов.

— О том, чтобы ты себя проявляла, и речи быть не может. Но мне надо, я обязан. У меня целый дипломат жень-шеня для Базунова.

— Это не для Базунова, а для создания эликсира — такого допинга, который предназначается для бойцов, идущих на спецоперации. Дикий жень-шень большая ценность, но не жизненно важная.

— Но мне было дано поручение, и я его должен выполнить. Иначе, что обо мне будет думать Николай Евгеньевич?

— Я вижу, Андрюша, что ты готов рискнуть нашим счастьем ради каких-то своих представлений о долге. Ты ничего уже не должен. Ты полгода ждал известий от них, они молчали. Если тебе так неймётся, оставь дипломат в камере хранения, позвони им и назови код.

— Хорошо, так и сделаю, но мне всё равно сначала нужно убедиться, что это наша Система.

— Купи мобильный с рук, позвони. Помни, что место звонка с мобильного определяется с точность до одного метра. Когда переговоришь, мобильный утопи.

— Я могу и с таксофона.

— С таксофонов не стоит, у большинства вмонтированы видеокамеры.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Ликвидаторы проходили спецкурс.

— Я полагаюсь на твой опыт, всё сделаю, как скажешь.

За окном моросил дождь, на подоконнике лунный свет сталкивался с тусклым домашним светом, льющемся от ночника. На большой кровати лежали два любящих человека с закрытыми глазами. Каждый делал вид, что уснул…

Двенадцать часов в поезде, и Пикин на Витебском вокзале. Дипломат с жень-шенем в камере. Мобильный купил с рук на Сенной.

— Передайте, пожалуйста, Николаю Евгеньевичу, что для него посылка с Дальнего Востока, — на другом конце повисла пауза. Пикину даже послышалось, что его фраза отдалённо прозвучала вновь.

— Где можно забрать посылку? — спросил тот же женский голос.

— В камере хранения на Витебском вокзале.

— Вы там будете или назовёте ячейку?

Пикин задумался, ответ терпеливо ждали.

— В зависимости от того, кто придёт.

— Мы вас поняли. Через полчаса с вами встретятся.

Пикин осмотрелся, увидел возле строительных лесов бочку из-под краски, наполненную водой, и незаметно бросил в неё мобильный.

Он встал так, чтобы видеть входящих в вокзал под большим углом. Для массировки он заранее купил очки с обычными стёклами. Спортивную шапочку натянул до бровей, под нижнюю губу положил кусок шланга от медицинской капельницы.

Это был Базунов. Он подошёл к газетному ларьку, оглядывая зал. Его взгляд споткнулся на Пикине, но он его не узнал. Базунов купил газету, ещё раз огляделся и сел читать. Пикин решил перестраховаться. По вокзалу бродили полуголодные беспризорные мальчишки. Пикин высмотрел старшего, ему было лет десять.

— Вон видишь, дядька в шляпе в сером плаще. Передай ему записку, но незаметно, просто, проходя мимо, урони возле него.

— Он-то мужик толковый? Поймёт, что малява для него? — шмыгая носом, спросил бывалый ребёнок.

— Он толковый, поймёт.

— Деньги вперёд.

— Возьми, но я буду смотреть.

— Чё тебе смотреть, небось, не в карман лезть заставляешь, дело-то плёвое, сделаю.

Базунов поднял записку. В ней Пикин приглашал его пройти в конец третьей платформы через десять минут. Расчёт Пикина был прост: платформа длинная, поездов возле неё сейчас нет, любой «хвост» будет виден.

Базунов подходил к концу платформы, покачивая головой.

— Заставляешь старика в дальние походы ходить.

— Сами виноваты, я вас искал.

Базунов протянул руку и как бы был готов обняться, но Пикин, взяв руку, остался неподвижен. Базунов выпрямился, на лице появилась обида.

— Ты прости, Андрей. Тут такие дела были. В общем, мы с трудом выжили.

— Вы меня специально на Дальний Восток отправили?

— Если честно, то да. Ты после смерти Тани мог только глупости натворить в этой ситуации, а требовались нервы и выдержка.

— Я в трубке слышал повторение своего голоса?

— Мы установили систему определения голоса. У нас есть образцы голоса всех членов Системы. Компьютер сравнивает, даёт данные не только на определение, но и на психо-эмоциональное состояние человека.

— Вы, как всегда, на уровне, — с иронией сказал Пикин.

— Почему «вы», а не «мы»?

— Я, Николай Евгеньевич, даже не знаю сейчас, куда себя относить. Ведь вы можете меня и убрать как слабое звено.

— У нас, Андрей, сейчас не та ситуация, чтобы разбрасываться людьми. Если ты сумел на нас выйти, значит, с головой и нервами у тебя всё в порядке. Да и убирать я бы тебя не позволил.

— Чтобы я вам поверил, расскажите, что произошло.

— Врать нечего. Мы сильно беспокоили криминал и воров от власти. Вот и сумели они свести против нас и уголовников, и милицию. Пришлось отступать, неся потери.

— И что, удалось окопаться, коль дали объявление?

— Нет, договорились.

— С кем?

— И с уголовниками, и с ментами.

— Как?

— Они тоже хотят жить. Мы дали им понять, что когда у нас кончатся бойцы, мы выбросим всю компрометирующую информацию, которая снесёт и нас, и их.

— Вы верите в эту договорённость?

— Конечно, нет. Но нам нужна передышка. Мы растеряли четверть людей, которые легли на дно, вот и пришлось давать объявление. Война скоро вспыхнет вновь.

— Что вы хотите от меня?

— Дать тебе персональное задание с учётом твоих способностей.

— А именно?

— Ты должен наладить выпуск газеты с определённой тематикой, в меру оппозиционной, в меру националистической. В общем, твои взгляды без радикализма.

— И зачем это надо Системе?

— Нам нужны люди. Люди соответствующих взглядов и убеждений. Вспомни Ленина: «Газета не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор». У газеты появится читатель, авторы, сторонники. Газета будет давать объявления о созданных нами спортивных секциях, интеллектуальных клубах. Всё это будет освещено идеологией газеты. А знающие люди будут подбирать кадры для Системы.

— Условия Системы?

— Условия просты. Подбираешь редакцию, согласно своим взглядам. Печатаешь, кого хочешь, но иногда мы будем давать тексты объявлений и некоторые статьи. В первый год оказываем полное финансирование. На второй год только половину. На третий, платим только за место.

— Жёстко. У Системы плохо с деньгами?

— Тут дело не в деньгах. Если газету поставить на полное финансирование, она ожиреет и отупеет. Будете бороться за читателя, будете в тонусе.

— Мудро. Я согласен. Но у меня условие: Система не лезет в мою личную жизнь, вообще не приближается.

— Это выполнимое условие. Ты доказал свою преданность. За жень-шень спасибо, теперь нам его не достать. Канал потерян, наши сборщики в тайге наткнулись на китайских браконьеров. Наших было двое, их десять. Так что пространство сужается. Да, и самое главное, в знак полного доверия. Все коды на самоликвидацию уничтожены.

— Зачем? — с удивлением спросил Пикин, почувствовав, как его сердце выпустили из цепких лап.

— Мы не могли так рисковать в условиях войны. Точнее, мой друг, отвечающий за коды Людвиг Иванович, принял решение сам. Он уничтожил всю базу кодов и сам покончил жизнь самоубийством, чтобы исключить любые шансы на их восстановление. Интуиция его не подвела. На него вышли, но он уже был в морге. Таких людей больше нет. — Лицо Базунова резко постарело. Пикин увидел усталого старика, которого стало жалко.

— Как танина мама?

— Тело Тани так и не нашли. Мама пережила инфаркт. Вернулась на прежнее место работы. Я её отговаривал, но она говорит, что работа единственное, что даёт ей желание жить. От Системы она отошла.

Они пожали руки, почувствовав, что стали чужими.

Татьяна села в машину, закинув пакет с продуктами на заднее сидение газика. Внезапно перед машиной, наперерез встала БМВ с тонированными стёклами. Из машины вышел кавказец лет тридцати, поблёскивая толстой золотой цепью и тёмными очками. В зубах он держал сигару, от дыма которой морщился и оголял золотые зубы. Татьяну всегда умиляло желание кавказцев походить на итальянских мафиози. Она повернула ключ, газик уверенно заурчал.

— Извэни, красавица. Ми с друзьям, хатим посидэт в кафе у друга, состав кампашку.

— Извини, джигит, но не могу, — Таня уже поняла, что ситуация не простая. На вокзальном пятачке было пусто с точки зрения того, кто бы мог за неё заступиться. Наверняка эти кавказцы уже купили здесь и милицию, и запугали местных мужиков.

— Нэт, красавица, я тэбя так нэ отпущу, — он стряхнул пепел сигары на капот газика. Под кожаной жилеткой просматривалась кобура.

— Я вижу, джигит ходит с оружием, значит, умеет им владеть.

— Обижаешь жэнщина, можэшь паплатиться.

— Не кипятись, давай пари. Вон видишь, на крыше той развалюхи флюгер в виде птицы? Если ты попадёшь птице в голову, я поеду с тобой, если нет, то нет.

— Ты хитрая. Тут и снайпэр нэ попадёт.

— Ну, а если я попаду, ты меня отпустишь?

— Ха, выходы, братва, — внезапно повеселевший кавказец крикнул в машину. Вышли ещё три кавказца, скаля зубы. — Вот перэд братьями клянусь, мамой клянусь, если ты пападёшь в птицу, тэбя никто палец не тронет, а я тэбэ этот пистолэт подарю. Но если ты промажэшь, ты будэшь сэгодня со мной.

Он что-то сказал на своем языке, и его спутники достали пистолеты.

— Ты боишься меня, джигит? — Таня с нетерпением ждала момента, когда пистолет окажется в её руках.

— А ты нэ мэнтовка?

— Нет!

— Тогда дэржи, — он достал «Макаров», вытащил обойму и оставил в ней один патрон. — Остальные палучишь, кагда пападёшь. Снайпэр, ха-ха!

Таня взяла «Макаров», осмотрела его. Ствол был новенький, пах ещё заводской смазкой. Кавказцы смотрели на неё с ухмылкой, но один навёл на неё пистолет.

— Скажи своему брату, чтобы не наводил на меня ствол.

— Извэни, красавица, но аткуда мнэ знать, что у тэбя в головке, русски жэнщин нэ прэдсказуемы. Стрэляй, я дал слово, исполню, но исполнышь и…

Кавказец ещё не успел закончить фразу, прогремел выстрел. Птица на флюгере крутилась без головы.

Кавказцы внезапно посуровели и начали что-то говорить на своём языке.

— Ладно, красавица, я нэ знаю, откуда ты, кто ты. Но своё слово я дэржу, — он бросил оставшиеся патроны на сидение УАЗика. — Если ты волный стрэлок, нужна будэт работа за хороший дэнги, спроси Тарлана в кафэ «У Джафара».

Они рванули с места, сжигая шины. Татьяна быстро собрала патроны и зарядила пистолет. «Теперь можете приезжать вшестером», — сказал она вслух, пряча пистолет под курточкой.

Через десять минут должен был подойти поезд из Питера, в котором по договорённости должен был вернуться Андрей. Чтобы убедиться, что за ним нет хвоста, Андрей должен был побродить, а Таня понаблюдать.

— Садись, кажется всё чисто, — сказала Таня, открывая дверцу.

— Домой, шеф! — сказал Андрей, поцеловал Таню и достал из-за пазухи подвядшую розу. — С Питера вёз.

— Рассказывай.

— Видел Базунова. Он предложил работу на Систему.

— У меня тоже плохая новость. Пристали конкретные хачики. Я выкрутилась, но выдала себя, точнее свои снайперские способности. Вот, пистолет подарили. Таня всё подробно рассказала.

Войдя в дом, Пикин долго молчал.

— Ты, что молчишь, решил поругаться?

— Почему ты назвала мою работу на Систему плохой новостью? Вот твоя новость действительно плохая, эти кавказцы тебя в покое не оставят.

— Во-первых, я не верю, что Система оставит нас в покое. Во-вторых, у меня не было выбора с кавказцами. Я должна была принять их условия?! — крикнула Таня и заплакала.

— Извини. Я не прав. Но насчёт Системы ты тоже не права. У меня будет своё дело, которое мне нравится. И коды на самоликвидацию уничтожены. Система перестраивается в новых условиях.

— Ты им веришь? К тому же, убрать человека можно и другим способом.

— Если бы было нужно, убрали бы на месте встречи. У Системы сейчас нет лишних людей. Я верю Базунову.

— Я поверю только маме. Нам нужно с ней встретиться. Ты завтра поедешь к ней на работу, как раз будет пятница. Привезешь её сюда. Всё равно она должна знать, что я жива. У неё был инфаркт. Я не переживу, если с ней, что-то случится.

— От счастья тоже умирают. Я когда тебя увидел, чуть не распался на молекулы.

— Вот и подумай, как её подготовить к новости…

Маму Тани звали Натальей Игнатьевной. Пикин топтался возле её кабинета с табличкой «хореограф». Она шла, глядя в пол. На её лице появились морщины, у корней волос просматривалась седина.

— Андрей! Что вы тут делаете?

— Я жду вас.

— Зачем? Не стоит вам здесь появляться, уходите, — она посмотрела на Пикина погасшими глазами.

— Я подожду вас на улице, в сквере. У меня для вас письмо.

— Хорошо, я скоро буду, хотя ничего не понимаю.

Она села на скамейку. Андрей решил, что будет лучше, если о воскрешении своей дочери, она прочтёт сама, увидя её почерк.

— «Мама, я жива». Это что, Андрей? — она побледнела и заплакала.

Наталья Игнатьевна долго рылась в сумочке, пока не нашла баночку с таблетками.

— Андрюша, купите в ларьке воды. Если я не приму эти таблетки, мне с этой скамейки уже не встать.

Они взяли такси и сразу поехали на вокзал.

— Господи, если бы был самолёт, я бы полетела на нём.

— Там нет аэродрома.

— Там есть, Андрюша, военный аэродром, насколько я поняла ваше местоположение. От вас в километрах двадцати. А давайте мы с вами заедем в Генштаб. У меня есть там один генерал, который может нам помочь с воздушным транспортом.

Наталья Игнатьевна вышла сияющая и с генералом.

— Андрюша, рассчитайтесь за такси, мы полетим. Я вас представила как сына моей сестры. Нам нужно срочно в Псков. У вашей мамы и моей сестры срочная операция. У неё редкая группа крови, которая по наследству досталась мне. Я ничего лучше не придумала. Нас сейчас отвезут на аэродром, часа через два у них — транспортный борт. Я на десять часов раньше увижу своё солнышко.

— А что это за генерал?

— Это один из замов командующего округом. У меня учится его внучка. Через месяц будет решаться, кто поедет во Францию с гастролями. Его внучка уже едет…

Самолёт потряхивало. Наталья Игнатьевна крепко держала Андрея за руку.

— Вы знаете, я панически боюсь летать самолётами.

— Честно говоря, и я себя чувствую не уютно.

— Скажите, а Базунов знает о Тане?

— Нет.

— И не говорите пока. Я сама сообщу ему. Он чувствует себя виновным в её гибели и это его убивает. Я ему верю…

Таня сначала услышала, затем увидела, как к дому подъехал бронетранспортер, чихая чёрным дымом. Из него вышли Андрей и мама.

Таня босиком выбежала на улицу.

— Ну, мамуля! Ты превзошла мои ожидания.

— Дай я тебя обниму, доченька, счастье моё…

Тане и Андрею так и не суждено будет узнать, как приезд бронетранспортёра повлиял на их судьбу.

После встречи с кавказцами и снайперским выстрелом за Таней установили слежку. Найти девушку на «козле» в районном центре не проблема.

— Тарлан, к девице-стрелку приезжал бэтэр из псковской дивизии ВДВ, — отчитался местный участковый.

— Я так и думал, што эта дэвка нэ простая. Жал, у мэня бил на её виды.

— Ты оставь её, с ВДВ лучше не бодаться.

— Ты, мэнт, мэня нэ учи. Я на гэмор лэзть нэ буду. С дэвизиями нэ воюем, пока. Дальшэ увидэм, хохол…

 

ПРАВДА

Глава восемнадцатая

Базунов взял бокал с вином, вдохнул и поставил обратно.

— Я понимаю, вам нужна правда. Но всё дело в том, что, узнав её, вы становитесь носителями информации, с которой жить равносильно ежедневному хождению по минному полю.

— Но мы, находясь в Системе, тоже не на пляже загораем, — сухо бросил Пикин.

— Это верно. Точнее, это было верно. Системы в прежнем виде уже не существует. Я расскажу всё и только потому, что я остался один из тех, кто стоял у истоков создания Системы. Возможно, мой опыт избавит других от ошибок. Как кто-то из окружения Наполеона сказал: «Это хуже, чем преступление — это ошибка». Смысл этой фразы я осознал недавно. Если что-то будет непонятно, переспрашивайте. Я уже в том возрасте, когда увлекаются повествованием эмоциональных моментов.

Базунов начал свой длинный рассказ о былом и сегодняшнем.

— Начну от печки. Когда у нас оказалась достаточно значимая информация по линии КГБ и Партразведки, мы стали разрабатывать алгоритм её использования с целью затормозить процесс пожирания России, насколько это возможно в наших силах. Нельзя сказать, что мы руководствовались принципом «И один в поле воин», скорее «Если не я, то кто?». Поделились частью информации с единомышленниками из ГРУ. В основном это были списки и дела вчерашних осведомителей КГБ, агентов влияния, которые активно принялись выстраивать «государство в государстве» под себя. Сам факт сотрудничества с КГБ мог сломать многим из них карьеру в силу того, что они уже ели с рук ЦРУ, «Моссада», MI-6 и Госдепа США. Когда мы предъявляли им копии документов, большинство было в шоке. Часто можно было услышать: «Но ведь всё было уничтожено…». Я думаю, генерал Чернин в этот момент с того света улыбался. Но не всегда всё проходило гладко. Были случаи, когда клиент пытался разговаривать с нами силовыми методами. Тогда мы почувствовали необходимость в силовой составляющей. Так вышли на КВЭУ — Клуб по выживанию в экстремальных условиях. Я уже Андрею немного о нём рассказывал. Там мы нашли силовую и техническую структуру хоть и слабую, но в базе и векторе верную. Наше сотрудничество и породило Систему, способную влиять на политические и экономические процессы в региональном масштабе. Понемногу появлялись филиалы, нужные люди во власти. Но дело в том, что всё очень стремительно менялось. Процесс обогащения разрушителей и уголовников шёл невероятно высокими темпами, коррупция стала кровью всей государственной структуры. В руководстве Системы стали раздаваться голоса о привлечении людей со значительными финансовыми возможностями. Сначала они были одиноки, затем их становилось всё больше. К сожалению, человек слишком алчное животное. Ему, как старухе из сказки Пушкина, всё будет мало. Я бы не сказал, что руководство Системы было особо обеспечено, но наш достаток был выше среднего. И вдруг появляется «золотая рыбка», которая говорит, что стыдно таким уважаемым людям ездить на «вёдрах с гайками», получать зарплату матроса, не иметь своей базы для достойного отдыха. Согласно Уставу Системы, решения принимаются простым большинством Совета. Шестеро из одиннадцати проголосовало за привлечение «золотой рыбки» в Систему. Надо сказать, что «золотая рыбка» выполнила все свои обещания: в руководство пришёл достаток, в структуры — улучшенное техническое обеспечение. Только затем всё пошло не как у Пушкина. «Золотая рыбка» стала просить об услугах. Система стала защищать интересы «кормильца». А рыбок этих становилось всё больше и больше. Тогда под напором заинтересованных лиц, которые утверждали, что с криминальной властью эффективно могут бороться только люди с криминальным мышлением, Совет расширили, и нас стало уже не одиннадцать, а двадцать один. Криминальные «интеллектуалы» брали верх. Нельзя сказать, что мы были чистенькими, но мы воевали с врагами не ради обогащения. Мы очищали русский лес от шакалов. Так или иначе в Системе нужно было сохранять то, что ещё можно было сохранить. Я и покойный Людвиг Иванович, используя свой авторитет, вырвали под себя часть Системы и некоторую автономность в действиях. Система продолжала трещать в местах, которые были обильно политы деньгами. «Золотые рыбки» получали в руки не тупую братву и не продажных ментов, а профессионалов, борющихся за идею. У них хватило ума не трогать изначальную идеология Системы, и патриотического пафоса от «золотых рыбок» можно было возить вагонами. А теперь самое интересное и фантастическое — правда. — Лицо Базунова побагровело, он взял бокал с вином и сделал маленький глоток.

— Вам не нравится вино? — спросила Таня.

— Нет, спасибо, вино замечательное, просто я своё выпил. Теперь берегу остаток здоровья, надо сделать ещё один шаг назад, а он самый трудный.

— Пожалуйста, продолжайте о Системе! — с нетерпением в голосе сказал Пикин.

— Да, конечно. Я почему не тороплюсь? Тут важно, чтобы вы успевали за логикой событий в силу того, что правда, которую вам не терпится услышать, это фантастическая ложь, это огромный проект, за которым стоят системы, среди которых наша Система всего лишь звено. Как вы понимаете, деньги и власть нужно не только взять, но ещё и удержать. По цепочке наших «золотых рыбок» на Систему вышла большая акула. Вы уж простите за аллегории, но имён называть не буду. От имени других акул эта акула дала столько денег, что купила с потрохами абсолютное большинство в Совете. Теперь Система, заметьте, сохраняя патриотическую идеологию, обслуживает тех, кто вчера мог попасть в её списки на ликвидацию как враг нации и государства.

— И этого не видят другие? — с раздражением спросил Пикин, сжимая Танину ладонь.

— Если бы всё было так просто, то вопрос о власти, Андрей, был бы решён раз и навсегда. К великому разочарованию человек способен меняться и не всегда к лучшему. Вы создаёте что-то с одними людьми, а потом вдруг обнаруживаете, что эти люди уже не имеют тех изначальных качеств, а порой приобретают противоположные. Психологи заметили интересную психическую аномалию у современных богачей. Они не воспринимают людей не своего круга как людей вообще. Они воспринимают их как неодушевленные предметы, функцию. Мало кому удаётся сохранить человеческое в роскоши, особенно тем, на кого она свалилась внезапно. То же касается и людей, имеющих власть. Не буду углубляться. Целью проекта является полный захват власти, как я понимаю, не только в России. Россия выбрана как стартовая площадка. Идея заключается в создании достоверной картинки высадки инопланетян на Землю, которые затем будут диктовать условия всем правительствам мира. Для устрашения будут уничтожены некоторые города. На телевидении уже началась массовая обработка сознания населения планеты рядом фильмов и передач, доказывающих существование инопланетян, которые регулярно посещают Землю. Я уж не говорю о художественных фильмах и книгах. Под видом съёмок фантастического фильма сейчас снимается высадка инопланетян. Творческие умы уже создают образ инопланетного Диктатора. Вряд ли он будет сильно отличаться от того, что уже выдавал Голливуд. Высадка инопланетян будет сопровождаться уничтожением части населения, чтобы ввергнуть народ в психологический шок и полностью подавить мысль о сопротивлении. Я думаю, картинка будет сильнее, чем разрушение башен-близнецов в Америке в две тысячи первом. Хотя если бы над небоскрёбами пролетела летающая тарелка, а такие летательные аппараты уже есть, и выстрелила по ним снарядами с урановой начинкой или лазером, то можно было бы уже тогда объявлять о нашествии инопланетян.

— Как «Война миров» Герберта Уэллса вызвала в США массовую панику в 1938 году. Люди поверили обыкновенной радиопостановке по этой книге. А ведь тогда ещё не было такого массового психоза по инопланетянам. А тут репортаж о десанте инопланетян покажут по телевидению, как экстренный выпуск новостей. Это сработает на все сто. Но те, которые стоят у власти они что, тоже проглотят? — взволновано сказал Пикин.

— Ну, у власти стоят те же люди, только более информированные, но это не значит, что им нельзя впарить фантом. К тому же, насколько я понимаю, в окружении первых лиц есть люди, работающие на проект «Инопланетяне». Да и вообще такой ловкий ход снимает многие проблемы с власти в мировом масштабе. Народ уже не будет рыпаться, прося больше, чем просто жизни и просто хлеба.

— Это значительно ускорит идею создания Нового Мирового Порядка. Но ведь есть Бильдербергский клуб, претендующий на роль тайного мирового правительства — он тоже в теме? — спросил Пикин.

— Этого я не знаю. Возможно. Если Дэвид Рокфеллер говорил на заседании этого Клуба, что «Сверхнациональная власть интеллектуальной элиты и мировых банкиров теперь безусловно предпочтительнее права народов на самоопределение», то почему бы им не представить эту «Сверхнациональную власть» в виде инопланетного разума? Жестокого, но справедливого, спасающего человечество и планету от самоуничтожения. Сознание человека, давно уже готовится к пришествию с небес Мессии. Его ждут и христиане, и мусульмане, и иудеи уже много веков. Так что всё легко впишется. Если «Мессия» не понравится рокфеллерам, его объявят сатаной и скинут, вновь оседлав человечество на этот раз как избавители от зла. Так было с Наполеоном и Гитлером. В тоже время, кто такие рокфеллеры и другие денежные мешки? Просто люди с неограниченными финансовыми возможностями. Теперь возьми наших российских рокфеллеров. Ведь они сидят почти на половине запасов природных ресурсов всей планеты. С таким состоянием можно и Рокфеллера нанять приказчиком. Они уверены, что большие деньги делают историю, — разводя руками, ответил Базунов.

— Ну ведь эта идея с инопланетянами какое-то безумие, Николай Евгеньевич? — с сомнением спросила мама Тани.

— Сознание человека изначально безумно. В его рептильной, самой древней части мозга, то есть в самом фундаменте сознания лежат два основных чувства — страх и вера. На них и играют специалисты по манипуляции сознанием. Чудеса явленные Христом описаны в Библии. Их подлинность не проверить. А тут нагрянут летающие тарелки, покажут свою мощь, устроят «страшный суд». При такой игре миллион-другой жизней — не велика утрата. Войны во имя Аллаха и Христа унесли куда больше. Я уж не говорю о противостоянии политических идей. Чтобы быть вне безумия человеческого общества, нужно вообще отказаться от информации. Что может заставить усомниться человека в реальности происходящего в сенсационном выпуске новостей о нашествии инопланетян, когда будет показана картинка с летающими тарелками, уничтожающими всё живое на своём пути? Для должного впечатления не пожалеют и Кремля! Надо будет, и Нью-Йорк отбомбят. А потом предложат мир и дружбу по заветам Высшего Разума Вселенной. «Ведь, в самом деле, не для одних же нас, убогих, созданы весь мир и Вселенная?» — подумает подавляющая часть человечества, добровольно уходя в рабство к говорящим от имени Высшего Разума.

— Да, это будет круче, чем Христос и Аллах, за которыми прятались древние специалисты по манипуляции сознанием! — восхищенно сказала Таня.

— Правильно, планку нужно поднимать: в церкви уже почти не ходят, президентам и партиям тоже веры нет. В авторитете остаются только инопланетяне! Но это действительно безумие! — сказал Пикин.

— Да, безумие, но так называемая элита уже давно нуждается в услугах психиатров. А так представьте, что прилетели настоящие инопланетяне. Как вы проверите, что это не голливудская постановка? — с иронией спросил Базунов.

— Даже не знаю? Потрогать их точно не дадут, — растеряно ответил Пикин.

— Так и этих, липовых, вам тоже никто потрогать не даст, — улыбаясь, сказал Базунов. — Вы поймите, что сейчас этот фокус с инопланетянами можно технически осуществить. Да и общество созрело к принятию сверхъестественного не в образе тщедушного человека с горящими глазами, а в образе технически превосходящего существующую цивилизацию землян могущественного супермена, который подарит возможность сбежать из загаженного дома или сделать в нём капитальный ремонт. Человечество устало от себя самого, от тупиковых путей. Первой устала «элита»: от пресыщенности, от осуществлённости всех желаний. Всё, что её ещё может потешить, — это абсолютная власть, при которой можно будет «Царствать, лёжа на боку!».

— Так нужно пойти в спецслужбы и рассказать об этом, — сказала танина мама не очень уверенным голосом.

— Вряд ли это верный путь, — с тяжёлым вздохом сказал Базунов. — Где гарантия, что вы не попадёте на участника проекта? Даже если эта информация будет отправлена по линии спецслужб, она просто не дойдёт до президента.

— Да, где вообще гарантия, что руководство страны не участвует в этом проекте! — сказал Пикин, потирая лоб.

— Такой гарантии никто не даст, — устало обронил Базунов.

— А может, вбросить эту информацию через журналистов, — сказала Таня.

— Таня, ни один журналист не вякает без согласования текста с шефом. Публикациям оппозиционной прессы не поверят. А когда всё случиться, о них просто не вспомнят, — голос Пикина доносился из другой комнаты. — А сколько раз уже объявлялся конец света? Я этой темой интересовался. Послушайте, — Пикин вернулся с папкой, — вот 33-й; 900-й; 999-й; 1000-й; 1013-й; 1033-й; 1492-й; 1584-й; 1666-й; 1844-й; 1899-й; 1900-й и другие годы конца света, ожидавшегося в христианском мире, согласно различным трактовкам Библии и Священным преданиям пророков и согласно системам отсчёта в разных календарях. Вот подробнее.

156 год — конец света и Апокалипсис, согласно пророчеству одного из первохристан Монтана;

1492-й — дата конца света, основанная на предсказании, что «сей мир сотворён на 7000 лет». Византийская эра от сотворения мира, широко используемая в то время в православных странах (в частности, в России), начиналась в 5509 г. до н. э., и к 1492 г. истекали положенные 7000 лет;

1524-й, 15 января и 20 февраля; 1525-й, июнь — конец света как великое наводнение, согласно предсказаниям немецкого астролога и математика Йоханнеса Штоффера;

1533-й, 18 октября — конец света, согласно расчётам немецкого математика и монаха Майкла Штифеля;

1688-й-1700 гг. — конец света, согласно расчётам и толкованию Апокалипсиса средневекового шотландского математика Джона Непера;

1736-й, 13 октября — конец света как великое наводнение, согласно предсказаниям английского богослова Уильяма Уистона;

1814-й, 19 октября — конец света, последующий за рождением ею второго мессии Шилоха прорицательницей Иоанной Сауткотт;

1833-й, 12 ноября — конец света, ожидавшийся в США вследствие сильного звездного дождя;

1843-й, 3 апреля и 7 июля; 1844-й, 21 марта и 22 октября — дни ожидания второго пришествия Иисуса Христа и начала Судного дня, согласно толкованиям пророчеств Библии Адвентистами седьмого дня и последователями Уильяма Миллера;

1848-й — конец света, согласно предсказаниям румынского святой Каллиника;

1872-й; 1874-й; 1914-й, 2 октября; 1915-й; 1918-й; 1925,-й 6 февраля; 1941-й; 1975-й; 1982-й, 2 октября и так далее. — годы конца света как Армагеддона, объявлявшиеся различными течениями и деятелями исследователей Библии (в настоящее время называются Свидетели Иеговы), в том числе в 1942-й — российской ветвью «Общества Сторожевой башни» и некоторыми течениями адвентистов, не принявшими учение Адвентистов седьмого дня;

1900-й, 1(13) ноября — конец света, согласно учению секты «Красная Смерть» в России, около сотни членов которой совершили самосожжение;

1919-й, 17 декабря — конец света вследствие парада шести планет, вспышки на Солнце и сожжения Земли, согласно расчетам американского метеоролога Альберт Порта;

1945-й, 21 сентября в 5:33 — сожжение Земли и конец света, согласно откровению американского священника Чарльза Лонга;

1954-й, 20 декабря — конец света при сильнейших землетрясениях и наводнениях, согласно предсказаниям американского врача-контактёра Чарльза Лаугхеда;

1960-й, 14 июля в 13:45 — конец света для человечества в результате взрыва секретной американской бомбы, согласно сторонникам итальянского детского врача Элио Бланко, соорудившего горное убежище-«ковчег»;

1962-й, 2 февраля между 12:05 и 12:15 — конец света, следующий за парадом планет, согласно расчётам индийских астрологов;

1967-й, 25 декабря — конец света в результате ядерной войны, согласно учению датской секты Церковь Ортон Дана Андерса Йенсена, соорудившего подземный бункер;

1970-й, 31 декабря в 24:00 — конец света, согласно расчётам американской христианской церкви Истинного Света;

1978-й, 2 октября — изложенный в книге «Приговоренный глобус» конец света в результате начатой СССР ядерной войны, согласно австралийскому бизнесмену-писателю Джону Стронгу и его последователям, соорудившим убежище «Город светопреставления»;

1980-й, 29 апреля — конец света в результате ядерной войны, согласно бахаистской секты Леланда Дженсена и Чарльза Гейнза, соорудившим убежища в горах США;

1988-й, 11–13 сентября — конец света, согласно Э. Визенанту;

1989-й, 31 декабря — конец света в результате обвала мировой экономики и ядерной войны, ожидавшийся сторонниками Элизабет Клэр и Всемирной Триумфальной церкви;

1992-й, 28 октября в полночь — Армагеддон и конец света согласно южнокорейской церкви Ли Янг Лима;

1993-й, 10 ноября (затем перенесён на 24 ноября) — день конца света, в преддверии которого последователи украино-российской секты «Белое Братство» Марины Цвигун, объявившей себя Марией Дэви Христос, должны были совершить самосожжение;

1995-й, 9 мая и 25 мая, затем 2000-й, 1 января и 17 марта — переносившиеся дни конца света, согласно учению секты «Движение за возрождение десяти заповедей» Кредонии Мверинда в Уганде, несколько сотен членов которой были убиты в акте самопожертвования;

1996-й, 17 декабря — конец света, испепеляющий землян при массовом пришествии инопланетян и ангелов, согласно предсказаниям американского ясновидящего Шелдонп Нидла

1997-й, 29 августа — конец света как ядерная война, устроенная вышедшим из-под контроля военным компьютером Скайнет по сюжету фильма «Терминатор-2»

1997-й, 26 октября — конец света, согласно российским контактёрам с планетой Гуфера;

1998-й — возможный конец света в результате столкновения Земли с кометой и смены полюсов, согласно предсказателям из Челябинска;

1998–2001 гг. — конец света в результате прохождения через Солнечную систему планеты Бернар-1, согласно расчётам чилийского астронома Карлоса Муньена Ферраро;

— А тут многих заклинило на трёх девятках, которые при повороте дают три шестёрки. Интересно, что будет твориться в 2666-м? Итак, продолжим:

1999-й — возможный конец света в результате столкновения астероида с Землёй в районе Донбасса, согласно трактовке Нострадамуса писателем Александром Казанцевым;

1999-й — конец света для землян, взращенных в результате эксперимента цивилизацией планеты Трон из созвездия Большого Пса и не оправдавших её надежд, согласно Павлу Мухортову и другим контактёрам из Молёбкинского треугольника;

1999-й, 11 августа в 9:30, либо 11:11, либо 15:10 — конец света, который должен был наступить вслед за имевшим место крупным солнечным затмением, согласно некоторым трактовкам предсказаний Нострадамуса («В седьмом месяце 1999 года, С неба явится Великий Король ужаса, Чтобы воскресить великого короля Анголмуа, И до и после Марса править счастливо…»);

1999-й, 23 сентября — начало конца света в результате глобальных катаклизмов от падения кометы в Атлантику и последующей начатой исламским диктатором ядерной войны, согласно трактовке Нострадамуса астрологом Стивеном Поласом;

1999-й, сентябрь — конец света, согласно японской секте Сёку Асахара;

1999-й, октябрь — конец света вследствие взрыва Сверхновой звезды, согласно предсказаниям российских контактёров из Озёрска;

1999-й, 13 ноября — конец света, согласно прорицанию московской блаженной с Комсомольской площади;

1999-й, 6 декабря в 18:00 — конец света, следующий за появлением Антихриста и Вторым пришествием Христа 28 октября 1992 года, согласно южнокорейской церкви Семона Че и Пака;

1999-й, 31 декабря, последние секунды — конец света и Судный день, согласно расчётам Круглого стола американских исследователей Библии — философов Марка Фарина, Сары Бойет, Дианы Станта, Дональда Майерса и священника Джона Трейлера;

2000-й — конец света для человечества в результате появления Второй Луны;

2000-й, январь — конец света в результате возможной предшествующей ядерной войны, начиная с 11 августа 1999, согласно Эдгару Кейси;

2000-й, 26 сентября — конец света в результате столкновения Земли с астероидом Таутатис;

2001-й, 11 августа — конец света в результате всасывания Земли и Солнечной системы в чёрную дыру, согласно расчётам некоторых американских астрономов;

2002-й — возможный конец света в результате глобальной катастрофы, согласно сказаниям российской старообрядческой отшельницы Анастасии и пророчествам индейцев-приадаматов;

2002-й — конец света в результате гибели Солнца, согласно Ридеру;

2002-й, 11 августа в 4:00 утра — «Южный полюс соединится с Северным, а на Землю обрушится огненный хаос», разрушительное землетрясение и конец света, согласно предсказаниям румынского прорицателя иеромонаха Арсения при паломничестве на Святую гору Афон. «После трёх дней и трёх ночей ужасающих бедствий спасутся лишь чистые перед Богом люди»;

2003-й — конец света в результате распадения Земли на части, согласно предсказаниям американского астролога Джейн Диксон;

2006-й — конец света в результате столкновения Земли с астероидом Икар.

Посмотрите, если раньше ожидание конца света было крайне редким, то с наступлением просвещённого двадцатого века его ожидали чуть ли не каждые десять лет. И чем ближе двадцать первый век, то предсказания ожидания конца света почти ежегодные. Человечество находится в психозе. Ещё немного, и оно поверит во что угодно. По данным психиатров больные с бредом мессианства в процентном соотношении расположены так: на первом месте идут Бог и Иисус Христос, а на втором Мировой дух, космические силы, инопланетяне. Я думаю, Николай Евгеньевич принёс вполне реальную информацию. Скорее всего, психическая атака с «вторжением» будет предпринята одновременно по всему миру.

— Я тоже на эту тему размышлял. Действительно эффекта можно будет добиться, начиная и развивая проект одновременно в Англии, США, Германии, Японии. С России могут начать, чтобы показать особую жестокость «пришельцев». Так на России обкатывали марксизм, уничтожив миллионы. Почему бы не начать им свой последний проект здесь же. А погрязшее в грехах человечество с радостью встретит инопланетян, отменивших Апокалипсис.

— И так, в итоге что вы предлагаете, Николай Евгеньевич? — спросил Пикин.

— Я много думал над этим вопросом. Мои возможности ограничены. Вряд ли мы сможем противостоять проекту серьёзно. Но мы должны не позволить стартовать ему в России! Когда взрыватель нажмут, в России не рванёт. Нам нужно перебить шнур взрывателя, тянущийся в Россию. Я знаю, кто будет нажимать кнопку у нас. Для их ликвидации нужно три точных выстрела.

— Я думаю, нас накроют после первого, — сказал Пикин, вопросительно глядя на Базунова.

— Если вы думаете, что нужно убирать первых лиц, то глубоко ошибаетесь. У нас многие царствуют, но не правят. Ключевой фигурой может быть милый профессор-старикашка, а в действительности представитель реальной власти. Первые официальные лица государств подписывают договоры и соглашения, а представители реальной власти легко их могут отменять или вообще не обращать на них внимание. Я полагаю, что договор о ненападении между Германией и Советским Союзом был тоже нарушен не по личному желанию Гитлера. Не зря же после войны Сталин сказал, что истинные виновники, развязавшие Вторую мировую, ушли от ответственности. Но это лирика. Подведём итог…

Телевизионные программы пестрели заголовками: «Некоторые учёные считают, что во Вселенной могут существовать бесчисленные разумные цивилизации. Предполагается, что однажды они могут посетить Землю, чтобы завоевать её», «Сегодня в том, что неопознанные летающие объекты всё-таки существуют, видимо, уже мало кто сомневается. 24 июня 1947 года впервые было официально зафиксировано появление НЛО», «Большинство людей при слове НЛО думают о летающих тарелках и маленьких зеленых человечках. Этим и ограничиваются знания многих людей о феномене НЛО», «Едва ли не ежедневно со всего света приходят новые сообщения о кошмарных встречах с необычными летательными аппаратами и существами», «Самые знаменитые экстрасенсы предсказывают приход инопланетян», «На полях Краснодарского края вновь обнаружены следы пришельцев», «Я хочу вторжения инопланетян», «На нашем канале без рекламы «Вторжение инопланетян» режиссера Джеффри Скотта Ландо».

— Представляешь, и такое уже второй месяц. Ещё немного, и инопланетяне будут выскакивать из канализационных люков, — сказал Пикин, откидывая газету в сторону.

— А вот смотри, такого ещё не было: «Фирма «Орион» купит вашу душу», — вычитала Таня из глянцевого журнала.

— Во всех фильмах об инопланетянах земляне их побеждали. Люди будут думать, что это не кино, а как бы ожидаемая реальность. Массовое сознание к этому уже готово. В пришествие Христа не поверят, а вот в инопланетян поверят! Даже в силу того, что это научное явление, априори подразумеваемое.

— Я читала, что в разных странах появляются отряды самообороны, готовящиеся воевать с инопланетянами. Люди считают, что правительства войдут с ними в сговор ради сохранения мнимой власти или станут их наместниками.

— Что ж, этого следовало ожидать. В обществе всегда найдётся пять процентов думающих верно.

— Кстати, у нас эти отряды возглавляет бывший майор спецназа, который вышел из КВЭУ.

— Вот это уже пик ожидания и веры. Народ с дробовиками и вилами против лазерных пушек. Под шумок эти «инопланетяне» зачистят всю политическую оппозицию, а чтобы не бросалось в глаза, прибьют пару знаковых деятелей из своих.

— Неужели Чубайса и Самого? — посмотрев вверх, с иронией спросила Таня.

— Могут и их за полной ненадобностью в новых условиях. Меня больше интересует, как будем выживать мы. Базунов молодец. Он даёт цели для срыва проекта в России, но ведь это срыв временный. Что делать дальше?

— Я думаю, он выложил не все козыри. То, что будет возложено на нас, это только малая часть плана. Просто он любит предать решающую роль каждому заданию, чтобы человек чувствовал большую ответственность.

— По логике, если этот план с инопланетянами реальность, то тут всю страну надо «перэтрахнуть», как говаривал батька Лукашенко. Надеюсь, Базунов и его команда это понимают лучше меня. Но лично о себе мы должны позаботиться сами, какими бы ни были возможные варианты развития событий. Базунов дал понять, что на Систему уже положиться нельзя. То, что нас задействуют в самом пекле, сомневаться не приходится. Пусть Базунов прикроет наш отход, но он не обеспечит нам безопасность даже на месяц. Пока есть пауза, нужно ей воспользоваться. Здесь, на псковщине, мы уже отсвечиваем. Нужно искать место подальше. У меня есть виды на одно укромное место.

— Решение этого вопроса я доверяю тебе как мужчине. Но, может, всё обойдётся, — Таня обняла Андрея с тревогой в сердце…

 

СВЯТИЛИЩЕ

Глава девятнадцатая

…Въ моментъ смерти зажигали каганецъ и ставили около умиравшаго, чтобы перепуганная и омраченная душа, когда богиня смерти Морена-Мара, перерезавъ «рубецъ жизни» и вытянувъ ее изъ тела черезъ пяту (отсюда поговорка: душа въ пяткахъ), могла видеть всехъ окружающихъ её. На столикъ, у головы умирающаго, ставили также миску съ водой, которой Мара поила душу, чтобы она пришла въ себя отъ смертнаго потрясенія и ожила.

Тёрох И.И. («Карпаты и Славяне. Предание. Отрывок из сочинения «Сварог»)

Вагон был полупустой; в купе Пикин расположился один. Проводница жаловалась на отсутствие пассажиров и предложила оплатить чайную сервировку стола со сладостями: «Надо, как-то делать план».

Поезд проезжал мост через реку Волхов. Пикин выглянул в окно. Ведь именно здесь едва не оборвалась жизнь его самого любимого человека. У него внутри похолодело, когда он увидел всю мощь и глубину реки.

Поезд мчался на Урал.

Когда открыли город Ариев Аркаим, Пикин был одним из первых, кто посетил его. Там он и познакомился с родноверами. Ему повезло. Это были не поверхностные любители экзотики, а люди понимающие, что подобные находки имеют не только туристическое значение, но и геополитическое, и мировоззренческое. Им понадобилось несколько лет, чтобы провести на Урале исследовательскую работу по выявлению капищ и святилищ, реконструировать обряды, подвести историческую базу, создать своё поселение. На фоне множества любителей языческой культуры эта группа отличалась деловыми качествами и способностью заглянуть в будущее.

С Уралом Пикина связывали и кровные узы: весь его род по материнской линии был с Урала. Дед был старообрядцем, сыном священника. Бабушка, оставшись одна, после долгих размышлений согласилась жить в семьё младшей дочери, хотя звали её к себе жить ещё шесть дочерей. Она выбрала младшую, понимая, как тяжело поднимать четырёх детей с мужем, полюбившим горькую. Бабушка в семье Пикиных прожила почти десять лет. Однажды ей стало очень плохо. Вызвали врача, который после обследования вынес страшный вердикт: «Проживёт не больше недели». Пикину было четырнадцать лет. Он решил не ходить в школу, чтобы последние дни провести с любимой бабушкой. Расспрашивал её о жизни на Урале и записывал её рассказы на магнитофон брата, который служил в армии. Брата так и не отпустили со службы на похороны. Считалось, что бабушка это «дальний родственник», отпускали только на похороны ближайших родственников. У чиновников, писавших этот закон, видимо, не было любимых бабушек.

Один из рассказов бабушки Пикина очень заинтересовал. Она поведала ему предание, которое слышала от мужа, а он от своего отца священника-старообрядца. В предании говорилось, что на Урале есть три древних святилища, посвящённые самым главным языческим богам. Одно святилище посвящено «главному, дохристовому богу», «второе его сыну», «а последне бабьему богу». Боги в этих святилищах «замерли и ждут», когда к ним придут люди. Если люди к ним придут, то «старые боги через энтих людей оживут и одарят их страшной силой». При этих словах набожная бабушка трижды перекрестилась.

Этот бабушкин рассказ Пикин со временем забыл, хотя долго горел желанием отправиться на поиски «добогов». Вспомнилось ему это предание при чтении материалов об Аркаиме. Желание однажды заняться поиском этих святилищ вспыхнуло в нём вновь. Но жизнь не давала времени на мечту юности.

В Екатеринбурге Пикина встретил Юрий, человек лет тридцати с уральским говорком, из компании людей с которыми Пикин познакомился при посещении Аркаима. Юрий любил напоминать гостям слова писателя Бажова: «Нам, уральцам, живущим в таком краю, который представляет собой какой-то русский концентрат…». После чего плавно переходил на уральские древности «которые старше египетских пирамид». Под рассказы Юрия, пробираясь на его внедорожнике по лесной дороге в глубь тайги, они прибыли на место.

Их поселение напоминало декорации к опере Снегурочка. Тут же можно было снимать любой фильм о Руси девятого века. Около двадцати добротных деревянных домов полукругом располагались напротив терема.

— Вот наше поселение-святилище «Руна Жизни». А в этом тереме будете жить. Там у нас верхний этаж под гостиницу, — сказал Юрий, с любопытством разглядывая удивлённое лицо Пикина.

— Это сказочно, — почти нараспев сказал Пикин, разглядывая трёхэтажный особняк, исполненный в стиле теремка.

— За этой сказочностью годы труда, — раздался голос за спиной Пикина. Это был глава и основатель поселения Виктор Васильевич.

— Здравствуйте, спасибо, что согласились меня принять.

— Мы тут не очень любим столичных гостей, но вас мы знаем давно, и вопросов к вашей репутации у нас нет. Да и без нужды вы бы не попёрлись в тайгу. Сейчас отдохните с дороги, а в семь по-местному я готов буду вас выслушать, — сказал Виктор Васильевич, запрыгивая в седло поджарого рысака. — Лошади моя страсть.

Воздух был насыщен запахом грибов, хвои… — тайгой. На территории поселения было пусто. За ветвями сосен с трудом можно было рассмотреть вышки и людей с винтовками.

Пикину показали гостиницу: десять номеров, столовая, баня, комната отдыха. Номера все были одинаковые: комната метров двенадцати, душевая, туалет. Всё компактно и качественно сделано, никаких современных отделочных материалов, только дерево. В каждом номере была маленькая библиотечка из серии «Потерянные ключи», освещающая русскую дохристианскую древность. В холле висел небольшой плакат: «Тот, кто контролирует прошлое, тот контролирует будущее. Кто контролирует настоящее, тот контролирует прошлое» (Джордж Оруэлл).

Прогуливаясь по зданию, Пикин остановился возле приоткрытой двери, за которой сидело человек тридцать разных возрастов, с интересом слушающих лектора:

«Первым директором Аненербе, полное название — «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков» — был Герман Вирт, человек, овладевший несколькими сотнями древних языков в стремлении найти в них некие общие закономерности, восходящие к незапамятным временам. В двадцать восьмом году он издал книгу «Происхождение человечества», в которой утверждал, что у истоков человечества стоят две проторасы: «нордическая», являющаяся духовной расой с Севера, и пришельцы с южного континента Гондвана, охваченные низменными инстинктами, раса Юга. Так же он утверждал, что звери — это особый вид существ, который в принципе отличен от человека. Он противопоставил высокодуховного человека и человекозверя, который является не только нечеловеком, как обычные звери, но и античеловеком. Причиной деструктивных процессов в обществе нордической расы «гиперборейцев», согласно Вирту, явилось расовое смешение гиперборейцев с бессловесными и примитивными звероподобными существами, населявшими другой континент — Гондвану».

Пикина заметил лектор и жестом предложил закрыть дверь.

Продолжая прогулку по коридору, Пикин остановился ещё возле одного лектория. На школьной доске была указана тема «Спор между родновером и христианином». Пикина она заинтересовала. Он вошёл в зал. На него никто не обратил внимания.

— А сейчас время доклада Белояра о споре между христианином и родновером. Прошу конспектировать. На базе этого материала будет домашнее задание, — мягким голосом сказал преподаватель, уступая трибуну докладчику.

— Спасибо, — поблагодарил Белояр, молодой человек с телосложением борца и лицом философа. — Я воспроизведу типичный современный спор между христианином, точнее, между православным националистом и родновером:

Христианин: Вы льёте воду на мельницу жидовского ига, пытаясь опорочить христианство, отвлекая русских от объединяющей их веры вот уже тысячу лет.

Родновер: Так ведь невозможно сбросить жидовское иго, не восстановив в русских национальное самосознание, русскую систему ценностей. Это можно сделать только на основе родной веры — родноверия. А вы подсовываете нам иудейское изобретение — христианство — и предлагаете молиться на иудея Христа. У нас что, не было богов до Христа?

Христианин: Были примитивные идолы. Ещё деревьям молились.

Родновер: Пусть идолы и деревья, вы же предлагаете молиться трупу. Вы засовываете кости своих «святых» под стекло, и тысячи верующих целуют их, прикасаются к ним больными местами в надежде на исцеление. Это в чистом виде некрофилия. А ваши иконы? Да там ни одного славянского лика, одни пучеглазые.

Христианин: Вам не понятно таинство церкви христовой. Для этого надо воцерковиться. Христа евреи отвергли и распяли. Православная церковь всегда боролась с ересью жидовствующих. А вы со своим родноверием хуже жидов. Вам не понять, что победа Руси Святой совершается не на земле, а на небесах. Мы должны помочь воинству небесному, и пусть Россия погибнет в этом бою на земле, но она воссияет на небесах!

Родновер: Нет уж, я хочу, чтобы Россия воссияла на земле. Вы с этой своей жидовской байкой вчистую работаете на них, а не на русский народ. До крещения Руси «столица мира», Византия, платила нам дань после того, как к вратам Царьграда был прибит щит Олега. А после крещения платили дань Византии мы и находились под её идеологическим контролем через церковь. Где сейчас Византия? Что осталось от Российской Империи?

Христианин: Всё это в далёком прошлом, поди проверь. Главное, что христианство принесло нравственные и духовные заповеди.

Родновер: А что, до христианства не было нравственных заповедей? Эти заповеди были у всех народов, создававших свои цивилизации задолго до христианства. Да и о какой ветхозаветной нравственности можно говорить?

Христианин: Православие давно очистилось и опирается на Новый Завет.

Родновер: Новый Завет вышел из Ветхого Завета. Вы же Библию верующим предлагаете в комплекте под названием: «Библия: книги Священного писания Ветхого Завета и Нового Завета». Читатель начинает постигать сначала Ветхий Завет. Если он его примет, то ему можно давать любой другой. Вы хоть сами читали Билию? Вот послушай, воцерковлённый ты наш:

«… не отдавайте дочерей ваших в замужество за сыновей их, и их дочерей не берите за сыновей ваших, и не ищите мира с ними во все времена» (2 Ездры 8:81–82);

«А в городах сих народов, которых Господь Бог твой даёт тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию: Хеттеев и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, и Гергесеев, как повелел тебе Господь Бог твой «(Второзаконие 20:16–17).

«Итак убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя» (Числа 31:17–18);

«Если услышишь о каком-либо из городов твоих, которые Господь, Бог твой, даёт тебе для жительства, что появились в нём нечестивые люди… говоря: «пойдём и будем служить богам иным, которых вы не знали»,… то порази жителей того города остриём меча, предай заклятию его и всё, что в нём, и скот его порази остриём меча; всю же добычу его собери на средину площади его и сожги огнём город и всю добычу его во всесожжение Господу, Богу твоему» (Второзаконие 13:12–16);

«Если твои родные призывают тебя поклоняться иным богам… то убей их… побей их камнями до смерти» (Второзаконие 13:6-10);

«Если найдётся среди тебя… мужчина или женщина, кто… пойдёт и станет служить иным богам, и поклонится им, или солнцу, или луне, или всему воинству небесному… то побей их камнями до смерти» (Второзаконие 17:2–5);

«Вот постановления и законы, которые вы должны исполнять в земле, которую Господь Бог отцов твоих, дает тебе во владение, во все дни, которые вы будете жить на той земле. Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких горах и на холмах, и под всяким ветвистым деревом; и разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и сожгите огнём рощи их, и разбейте истуканы богов их, и истребите имя их от места того» (Второзаконие 12:2–3);

«…предай их заклятию, не вступай с ними в союз и не щади их;…жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, и рощи их вырубите, и истуканов богов их сожгите огнём» (Второзаконие 7:2–5);

«Кумиры богов их сожгите огнём» (Второзаконие 7:25);

«… прогоните от себя всех жителей земли и истребите все изображения их, и всех литых идолов их истребите и все высоты их разорите; и возьмите во владение землю и поселитесь на ней, ибо Я вам даю землю сию во владение (Числа 33:52–53).

Вот откуда, наверное, Гитлер черпал вдохновение!

Христианин: Ну хватит! Это всё выдернуто из контекста.

Родновер: Да ты вообще не знаешь историю вопроса. Чей он, Новый Завет, в котором сказано: «Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет»? Где тут мы, русские? К какому дому вы нас причислили? К дому Израиля или дому Иуды?

Христианин: Ты пойми, что через Новый Завет человек, искупленный от первородного греха и его последствий добровольной крестной смертью Иисуса Христа как Спасителя мира вступил в совершенно иную, по сравнению с ветхозаветной, стадию развития и, перейдя из рабского, подзаконного состояния в свободное состояние сыновства и благодати, получил новые силы к достижению поставленного ему идеала нравственного совершенства как необходимого условия для спасения.

Родновер: Христиане по Новому Завету живут уже две тысячи лет. За это время они пролили море крови! Чего стоят только Крестовые походы! У вас вообще кругом шизофрения. С одной стороны: «Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад» (Лук.6:27–30). С другой: «Кто не со Мной, тот против Меня. Кто не собирает со Мной, тот расточает» (Мф.36:30).

Христианин: Тут опять всё вырвано из контекста. Надо всё принять, как случилось. Наши предки, и язычники, и христиане, примирились в православии, а вы опять вбиваете клин.

Родновер: Мы ничего не вбиваем. Хотите верить в жидовского бога, ваше дело, но не мешайте нам восстанавливать нашу родную веру. А там посмотрим, чей путь вернее.

— Вот такой спор получился у меня.

— Спасибо, Белояр. Конечно, тут трудно остаться объективным, поэтому домашнее задание заключается в подборе дополнительных аргументов в отстаивании убеждений как родновера, так и христианина. Учитесь мыслить широко, нам не нужны тупые сектанты. С христианством не всё так просто. Религиями не разбрасываются. Но об этом на следующей лекции…

С мыслями о «домашнем задании» Пикин вернулся к себе в номер. Душ, обед, беглый просмотр книг, и уже время встречи с хозяином терем-городка.

Андрей вошёл в просторное помещение, похожее на избу древнего волхва. Над креслом хозяина висел череп медведя, из стен выступали горельефы богов дохристианского пантеона.

— Я у вас тут невольно, но с любопытством прослушал две лекции.

— На хорошие мозги мы денег не жалеем. Всё начинается в голове. А точнее, с информированности человека. Плюс в методике подачи знаний. У нас даже закоренелые коммунисты через неделю занятий пересматривают свои взгляды.

— Коммунисты… у вас?

— Чему вы удивляетесь? И коммунисты, и православные, даже католики есть. В новых условиях у нас принят приоритет национального над политическим и религиозным.

— Я всегда был за такой подход…

Виктор Васильевич был человеком лет сорока семи, со светлыми короткими волосами на продолговатой голове, худощав, жилист, энергичен, быстрого ума. Он посмотрел в глаза Андрею, сказав:

— Вы, Андрей, рассказывайте всё подробно. Можете быть откровеннее. Я знаю, что вы из Системы.

Такой оборот дела удивил Пикина. «Откуда он может знать, что я из Системы? Неужели Система это уже секрет Полишинеля?», — Пикин глубоко вздохнул, посмотрев выше глаз Виктора Васильевича.

— Вы удивлены? Я понимаю: приехать в тайгу и встретиться с человеком, который знает вашу тайну… Однажды я столкнулся с вашей организацией в Питере. Мы как бы сотрудничали, и я вас видел с Николаем Евгеньевичем. Кажется, так его звали?

— Вы сотрудничали с кем? — с ещё большим удивлением спросил Пикин.

— Я представлял интересы группы русских предпринимателей Урала. Мы не могли своими силами решить возникшие проблемы, вот меня и вывели на Систему. У меня хорошая память на лица, а ваше лицо трудно перепутать. Я готов вас услышать.

— У меня к вам просьба в помощи на случай возможных проблем. Точнее, можем ли я и моя невеста расчитывать на приют на вашей земле.

— Девушка тоже из Системы?

— Да.

— У вас могло сложиться ложное представление о нашей организации. Проходным двором мы были в начале становления. Сейчас у нас строгий отбор. Мы не тратим время на бесперспективных и не нужных нам людей. Я знаю о хорошем уровне подготовки ваших сотрудников, и от них вряд ли отказался бы любой человек дела. Но какие «возможные проблемы» вы можете принести с собой? — Виктор Васильевич испытующе посмотрел на Пикина.

— Не исключено, что мы ввяжемся в большую разборку. Я пока не могу о ней говорить. Там политика высокого уровня.

— Ситуация понятна. Как писал Бальзак в «Утраченных иллюзиях», «…существует две истории: лживая официальная история и тайная история, где видны подлинные причины событий». Вы должны прикоснуться к «подлинным причинам»?

— Именно так.

— Да уж. Но если вы, подготовленные люди, не способны сами себе обеспечить безопасность «на дне», то я понимаю уровень возможной проблемы. И мне не хотелось бы переносить вашу проблему на мою структуру родноверов без их ведома. А выносить ваши дела на публичное обсуждение мы тоже не можем. Тут как бы тупик, но из него есть выход. Если честно, мне не помешали бы люди из вашей организации: у нас тут тоже не всё спокойно. Вы наверное заметили охрану на вышках? Давайте поступим хоть и цинично, но мудро. Если вы после отработки своего задания сможете сами добраться до Екатеринбурга и прожить в нём или где-то рядом один месяц, тогда мы вас заберём. Телефон связного я вам дам. Вас устраивает такой вариант?

— Мне выбирать не приходится. Я ваши опасения понимаю и не обижаюсь.

— Вот и замечательно. Люблю умных и смелых людей. А теперь прошу пройти к столу. Сегодня дикий кабанчик для гостя.

За столом Пикин поведал Виктору Васильевичу предание своей бабушки о трёх святилищах, которое его сильно заинтересовало…

На следующий день Пикин покинул Святилище родноверов Урала с уверенностью о гарантированном укрытии. Выехав из Екатеринбурга, Пикин вышел на первой же станции — в Первоуральске. Этот старинный городок с большим сектором старых деревянных домов Пикин присмотрел заранее. Он понимал, что купить дом по поддельному паспорту будет сложно, а вот снять на месяц — вполне реально. Доска объявлений на вокзале предлагала несколько вариантов. Пикин выбрал самый удалённый и дешёвый дом на улице, уходящий в тайгу.

…Июньское солнце поравнялось с низким окном домика и ласково грело щёку Андрея.

— Заснул, сорванец, надо будить. Сейчас покойника понесут, — сказала себе бабушка Андрея, потряхивая сухой рукой пятилетнего внука.

— Бабуля, я спать хочу!

— Я тебе дам спать! Сейчас покойника понесут мимо нас. Нельзя спать, душу утянет с собой в могилу.

— Я умру?

— Если будешь спать, умрёшь!

Андрею так сильно хотелось спать, что страх перед смертью не возникал в его сознании, и он мгновенно и сладостно провалился в сон.

— Вставай, Андрей!

— Ну, бабуля!

— Какая ещё бабуля? Давай вставай! Скоро Базунов приедет, — тряся за плечо Пикина, возмущалась Таня.

— Душу утянет, — сквозь сон шепнул Андрей.

— Он может утянуть и душу, если не проявить нужной бдительности.

— Ты злая. Мне просто приснился сон, что я сплю у бабушки, и она меня будит перед провозом покойника мимо дома, чтобы он не утянул мою душу.

— Я слышала, что в это время к детям в кроватку клали расческу.

— А почему расчёску?

— Не знаю. В следующий раз спросишь у своих язычников.

— Не у язычников, а у родноверов.

— Ну, извини, одно — «нехристи».

— Вот ты пойми, мы тысячу лет молимся чужому еврейскому богу, намаливаем их эгрегор, отдаём им свою энергию. Вот евреи и прут по всем позициям.

— Ну, начитался! Давай-ка лучше поезжай на станцию встречать Базунова. Чую сердцем, привёзёт он нам работёнку.

Базунов был сосредоточен и сер лицом.

— Что-то тяжело я уже переношу дорогу. Извините, цветы не привёз: у вас тут своих цветов, как в раю, — сказал он, отдавая Тане коробку конфет.

Андрей помог снять пальто, заметив, что Базунов сильно похудел.

— Швейцарские! Мой любимый шоколад, — радостно сказала Таня и чмокнула Базунова в щёку.

— Друг привёз, — сказал взбодрившийся Базунов.

— Николай Евгеньевич, давайте к столу: деревенские яйца всмятку, кабачки в сметане — всё, как вы любите.

— Спасибо, солнышко, угодила старику.

— Присаживайтесь. Пока я накрываю на стол, вы расскажите, кто такие родноверы?

Андрей зло посмотрел на Таню, покрутив у виска пальцем, давая понять ей, что сейчас не стоит даже намекать на его связь с родноверами.

— Разве Андрей не может вам рассказать? Он же занимался этим течением плотно.

— Андрей субъективен в этом вопросе, — капризно сказала Таня.

— Ну ладно, я постараюсь быть объективным, — с иронией сказал Базунов.

— Мне тоже интересна ваша точка зрения, Николай Евгеньевич, — сказал Пикин, холодно глядя на Таню.

— Я это движение помню ещё с шестидесятых годов, когда группа русских поэтов, писателей и художников увлеклась дохристианскими древностями. Поэт Кобзев, писатель Чивилихин, художник Васильев и другие стали создавать клубы по изучению «Слова о полку Игореве», затем появились «Русские клубы». Новый всплеск интереса пришёлся на появление «Влесовой книги». С уходом из жизни этих людей движение затухло, но внезапно вспыхнуло в девяностые годы. А сейчас в него вовлечены тысячи. И уже слышен шум древних богов из людского «бессознательного». И в этом статусе оно уже не осталось вне внимания политиков и спецслужб.

— А политикам и спецслужбам что там интересного? Ну, прыгают люди через костёр, ставят идолов? — удивлённо спросила Таня, раскладывая столовые приборы.

— Тут дело в том, что в истории человечества был уже опыт, показывающий страшную силу забытых богов. Ведь будущие германские национал-социалисты тоже начинали с костров и культов Вотана, с «религии сердца», а потом весь мир трепетал от их свастики — тоже далеко не христианским символом. Боги прошлого могут оказаться сильнее новых богов! Ведь они так глубоко сидят в человеческом подсознании, что однажды, выпрыгнув из него, овладевают человеком полностью. Ведь за ними десятки, а может и сотни тысяч лет. Древние боги в крови и генах. Я думаю, что у родноверов есть будущее, но у них его может и не быть.

— Любите вы, Николай Евгеньевич, софизмы, — сказал Андрей, заваривая чай в большом фарфоровом чайнике.

— Почему же, софизмы? Ведь у любого явления с претензией на будущее всегда много врагов из настоящего.

— И друзей у такого явления тоже может быть много.

— Может. Но я высказал свою точку зрения. Мне эти ребята нравятся. В них есть энергия жизни, хотя и дерьма среди них не меньше, чем у попов.

— Кстати, верховный бог германо-скандинавской мифологии Вотан назывался ещё и Один. У русских счёт начинается с «один», то есть первый.

— Я, Андрей, знаю о концепции единого белого этноса, который потом раскололся на кусочки. Поэтому вполне вероятно, что германский Один и наше «один» имеют родство.

— Всё готово. Прошу отведать, что то ли Христос, то ли Даждьбог, то ли Один послал, — сказала Таня, любуясь своей сервировкой стола.

— Скорее Даждьбог, ведь он был до Христа, — бросил Андрей.

— Вот знать бы, кто был ещё до Даждьбога? — со вздохом сказал Базунов.

— Николай Евгеньевич, вы думаете, что там что-то было? — спросила Таня.

— Я вообще, Танюша, сторонник теории, утверждающей, что человечество движется в сторону деградации.

— Мы превратимся в обезьян, — смеясь, сказала Таня.

— Хорошо, если в травоядных, но, думаю, травоядных быстро съедят.

— Всё! Больше ни слова о политике и религии, желудок не любит конкурировать с мозгом, — по-хозяйски сказала Таня.

Базунов не торопился начинать разговор. Хотя все были в ожидании. И чем дольше Базунов хранил молчание, уходя на отвлечённые темы, тем сильнее нарастала тревога в сердце Тани. Андрей заметил эту тревогу.

— Николай Евгеньевич, давайте не отодвигать причину вашего визита, на ночь глядя.

— Да, вы правы. Уже пора о деле поговорить…

Базунов составил план операции, расписанный до мелочей. На подготовку оставались сутки. На первый взгляд, всё казалось несложным. Таня в качестве снайпера занимает нужную позицию на крыше дома. Андрей создаёт панику звонком о заложенной бомбе. Объект, подлежащий ликвидации, согласно инструкции, по которой действует его охрана, будет выведен через чёрных ход и попадёт под пулю. Андрей ждёт в машине Таню на соседней улице и обеспечивает отход. Серьёзность операции Базунов определил так: «В случае, если за вами будет организована погоня, рекомендую живыми не сдаваться. Этот зарубежный «гость» для многих здесь абсолютный хозяин».

— Что ж, точность вежливость снайперов, — сказала Таня, бросила взгляд, наполненный тревогой и любовью, в глаза Андрея, надела очки и вышла из машины. Она была одета, как типичная рокерша с гитарным кожаным чехлом за плечами. Её длинные стройные ноги обтягивали кожаные брюки, на ногах были модные ботинки с мощной подошвой. На футболке «кричала» надпись «Ария». Большие тёмные очки закрывали треть лица. Через час «гитара» должна была превратиться в снайперскую винтовку, а «рокерша» — в стрелка.

Андрей с трудом справлялся с волнением. Он боялся за Таню.

Его задача была самая простая. Купить карточку, позвонить с таксофона и с кавказским акцентом сказать о заложенной бомбе. Потом ждать Таню в машине. У неё шансов уйти незамеченной было не так много. Дом, с которого можно стрелять, только один, и охрана быстро это поймёт.

Таня размеренно собрала винтовку, подготовила место, тщательно убирая каждую соринку. До начала операции оставалось десять минут. Она стала примеряться, выставлять оптику. Таня присмотрелась и не поверила своим глазам: на крыльце запасного выхода стоял тяжело дышащий Базунов и поглядывал на часы.

«Что за чёрт! Николай Евгеньевич! Операция отменяется?» — беспокоилась Таня.

Скоро в здании началась паника, народ стал выбегать на улицу через центральный вход. Базунов скрестил руки, подняв их над головой, давая Тане понять, что всё отменяется.

— Я так ничего и не поняла, точнее, поняла, что всё отменяется, — нервно рассказывала Таня Андрею.

— Ты не представляешь, как я рад, что всё позади! Я не хочу! Слышишь, я больше не хочу рисковать твоей жизнью! Я это окончательно понял, пока сидел и ждал тебя здесь! — внезапно перейдя на шёпот, выпалил из души Андрей.

— Всё, всё, успокойся, милый. У меня у самой сердце в пятках. Нужно спокойно выбираться из города к назначенному месту в Сестрорецке. Потом обо всём поговорим.

Ехали молча.

Согласно инструкции, после выполнения задания машину нужно было оставить на лесной дороге и в условленном месте выйти на берег Финского залива. Там должен был ждать катер.

Как только они подошли к берегу, катер двинулся в их сторону.

К их удивлению в каюте сидел Базунов.

— Как вы успели? — удивился Андрей?

— Старая школа, Андрюша. Вот познакомтесь с нашим капитаном Моисеем Ивановичем, надёжный человек.

Моисей Иванович кивнул головой.

— Я, друзья, пойду, самоварчик соображу, а вам, я вижу, поговорить не терпится.

— Это вы, Моисей Иванович, в десятку, — с иронией сказала Таня.

— Присаживайтесь. Всё объясню. Вы представляете, — у Базунова блестели глаза, — они не договорились! Они не смогли поделить Мир. Эти сумасшедшие споткнулись на своём безумии. План по имитации захвата планеты инопланетянами отменяется в силу того, что он может быть осуществлён только при сговоре всех заинтересованных сторон, при их полном молчании. Болезнь остановила их так же легко, как и подвигла к этому безумству. Алчность, маниакальное желание господствовать в мире единолично разрушили их союз.

— Я не вижу здесь ничего хорошего в будущем. Если они разругались, не поделив мир, значит, они продолжат борьбу за него, — заключила Татьяна.

— Танечка, это так, но для появления новых планов им нужно время. Сейчас для меня главное, что вы избежали смертельного риска. Ведь как только ко мне пришла эта информация, я понял, что если я не успею вас предупредить, то застрелюсь в случае беды с вами. А сейчас забудьте обо всём. Стройте семью, рожайте детей. Вы заслужили длительный отпуск.

— А как Система? — многозначительно спросил Андрей.

— Система, Андрюша, никуда не денется. Пришли новые люди. Я ухожу и увожу из неё вас. Вы теперь сами себе Система. Сейчас мы доберёмся до одного места. Там отсидимся один день. Вы сдадите оружие, я выплачу вам увольнительные, оставлю контакты для возможного возвращения в Систему. Жизнь по-разному может сложиться.

Через пару часов путешествия на катере они вышли на берег возле небольшого двухэтажного каменного особнячка, похожего на игрушечный замок. Их встретил лай собаки и охранник с равнодушным взглядом.

— Прислуги тут нет, но для жизни всё есть. Чистое бельё, еда, кухня, баня, душ. У вас будет отдельная комната. Ужин готовлю я, завтрак — Таня, обед все вместе.

— Не надо, Николай Евгеньевич, я всё буду готовить сама.

— Нет, Танечка, я хочу, приготовить своё фирменное блюдо из свежей рыбы, которой меня снабдил наш капитан. Поверьте, мне будет приятно это сделать для вас. А вы пока в душ, обживайте комнату.

— И как ваше фирменное блюдо будет называться?

— Филе окуня с сырно-картофельным пюре.

— Это же сложно.

— Да, если возиться с окунем, но Моисей Иванович, мне уже вырезал филе. Остальное — мелочи.

— А почему у вас на таком объекте охрана без оружия, — спросил Андрей, — глядя в спину удаляющемуся охраннику.

— Это не совсем так. Огнестрельное оружие есть, но Сергей предпочитает нож. Тут как-то года два назад медведь-шатун забрёл в дом. Сергей его зарезал. Правда, вся его спина в шрамах от когтей мишки. Я у него спросил, зачем он так рисковал? Можно было и до винтовки добежать. А он мне сказал, что соскучился по рукопашному бою с настоящим противником.

— Да, это многое объясняет. Просто «Крокодил Денди», — с улыбкой сказал Андрей.

— Можете спать спокойно. Да и собака у нас умница.

Таня и Андрей после душа лежали в постели.

— Ты что-нибудь хочешь? — спросил Андрей.

— Ты имеешь ввиду «это».

— Да.

— Нет, это только в плохом кино люди после стресса сразу занимаются сексом. У меня ещё на душе не спокойно, — она глубоко вдохнула носом. — Какой запах! Базунов действительно умеет готовить. Пошли, поможем ему, хотя бы морально.

— Пошли. Я видел в шкафу халаты.

За ужином говорили мало. Таня восхищалась блюдом, Андрей вином.

— Я где-то читал, что Григорий Распутин любил закусывать мадеру селёдкой, — сказал Андрей, разглядывая бутылку.

— Григорий был мужик. Он мог её и рукавом занюхивать. А эту мадеру нам поставляют из Крыма. Эта бутылка хорошего урожая. Я вам такую презентую в дорогу. Не забудьте, на столе, в пакете, лежит ваше «выходное пособие» в долларах. Оружие сдадите утром.

Таня быстро убрала со стола. Базунов попросил Андрея проводить его до комнаты.

— Вы, если хотите, можете здесь оставаться сколько нужно. Эта дача за мной закреплена. Вы меня не стесните. Я через неделю ложусь на операцию. Врачи настаивают на шунтировании сердца, — Базунов говорил пропадающим голосом, с отдышкой.

— Спасибо, но у меня планы держаться подальше от нашей конторы.

— В этом тоже есть резон. Конечно, в том случае, если ты уже подготовил более надёжное место, о котором знаешь только ты.

— Я подготовил.

— Ну и молодец. Береги Таню. Вам надо детей нарожать, тогда будете за жизнь сильней цепляться. Спокойной ночи.

Андрей проснулся от истошного лая собаки. Затем собака внезапно затихла. Он посмотрел на часы: «Странно, кто здесь может быть в пять утра?» — мелькнуло в голове Пикина. Он встал, взял пистолет. С улицы донёсся глухой стон. Андрей взвёл курок «ТТ». Таня проснулась.

— Ты почему с пистолетом?

— Там что-то произошло. Бери свой ствол и жди меня здесь.

— Нет уж! Кто из нас умеет стрелять? Я пойду с тобой.

Андрей понял, что спорить бесполезно.

— Тогда, пойдешь за мной.

— Ладно.

Они спустились на первый этаж. Дверь в холл была приоткрыта. Андрей выглянул на улицу. Охранник и собака лежали безжизненно почти рядом. Метрах в десяти от них лежало тело человека в чёрном спортивном костюме с ножом в шее.

— Охранник и собака мертвы. Убит ещё кто-то, похоже, ножом охранника, — шёпотом сказал Андрей.

— Как минимум, здесь ещё один. Они пришли убивать. Стреляй, не колеблясь. Идём к Базунову, — шептала Таня, бегло осматривая пространство.

Они двинулись по узкому коридору. Остановились возле двери комнаты Базунова. Была тишина. Как только Андрей потянулся к ручке двери, в комнате начали разговаривать.

— Я последний раз повторяю. Как вы вышли на Блядика? — спрашивал слегка дрожащий мужской голос.

— А мне интересно, как вы вышли на меня? — отвечал Базунов.

— Вы не оставляете мне выбора!

Андрей толкнул дверь; Таня выстрелила.

— Успели, — с кривой усмешкой сказал Базунов, глядя на труп врага.

— Как вы? — спросил Андрей Базунова, не отводя пистолета с лежащего на полу тела.

— Неважно, я только успел включить настольную лампу, как он открыл дверь, — хрипло ответил Базунов и откинул одеяло. Его нога чуть выше колена была прострелена, из раны сочилась густая кровь.

— Что на улице?

— Охранник и собака убиты. Убит один из нападавших, — ответил Андрей.

— Слушайте меня. Я перевяжу себя сам. Вы ищите, на чём они приехали. В таких случаях в машине всегда ждёт водитель. Будьте крайне осторожны. В машине соберите все бумажки, электронные носители. Если будет третий, живьём брать не старайтесь, тут риск не имеет особого смысла. Торопитесь.

Джип стоял недалеко от дома в полумраке утра. В машине за рулём сидел человек. Андрей и Таня спрятались за кустарником шиповника.

— Будем брать живым? — спросила Таня.

— Посмотрим. Что-то мне захотелось спеть «Утро туманное».

— Стреляем по колёсам. Если он не дурак, то поймёт, что на спущенных колёсах ему отсюда не выехать. Ну а если начнёт отстреливаться, тогда завалим.

— Согласен.

Таня прицелилась из пистолета, медленно нажала на спусковой крючок. Колесо выдохнуло; и машина наклонилась на один бок. Сидевший в машине водитель внезапно выпрыгнул и упал на землю, замерев.

— Странное поведение для профессионала, — сказал Андрей.

— С чего ты решил, что за рулём профи? Подай голос, а я его обойду с тыла.

— Слушай, там, на земле! Если ты сделаешь хоть одно движение, снайпер вышибет тебе мозги!

— Не стреляйте, я не из их команды. Я всего лишь водитель, — глухо донеслось из лежащего тела.

— Сколько их было?

— Двое.

— Вытяни руки вперёд и не двигайся.

Андрей встал и двинулся к телу, не спуская его с мушки пистолета. Таня бесшумно подошла к лежащему с другой стороны и приставила глушитель к его голове. Андрей нашёл в машине скотч, которым и связали руки поверженного. Его лицо Андрею показалось знакомым.

— Пикин?! — с удивлением спросил водитель.

— Бог мой! Следователь Нематерный! Что вы тут делаете?

— Ты его знаешь? — округлив глаза, спросила Таня.

— Да, это следователь. Он вёл дело по убийству Семёна на выборах. Я тебе рассказывал.

— Это он сдал тебе Блядика?

— Он. Правда, не бесплатно.

— Во чудеса! Они пытают Базунова, чтобы узнать, кто сдал их кореша, а этот «кто» приехал с ними.

— Я не знал, на что они едут. Меня в свои дела они не посвящали, — дрожа всем телом, бормотал Нематерный.

— Так ты, офицер милиции, подрабатываешь извозом? — с иронией спросил Андрей.

— Они как-то забыли обо мне. А тут вдруг пару месяцев назад стали подкидывать работу. Им удобно: я с ксивой.

— Понятно что удобно. Но кто они?

— Эти люди работали с Блядиком. Бейтар, «Моссад», уголовники… поди разбери.

— У нас проблема с тобой, — с сожалением сказал Андрей.

— У меня везде проблема. Меня ведь тоже не поймут, если я вернусь один живым. У меня везде клин.

— А зачем ты выпрыгнул из машины? — спросила Таня.

— Мне показалось, что следующая пуля будет в меня. К тому же, ключи от машины они забрали с собой.

— Оружие есть? — спросил Андрей?

— Нет, они запретили брать даже табельное.

— Не доверяли они тебе. Что же делать нам?

— У меня уже был подобный случай. Тогда заклялся работать с идиотами. Эти казались вменяемые. Я предлагаю сделку. Вам всё равно возиться с трупами хлопотно. Запаска есть. Я забираю тела и заметаю следы.

— Нам надо обсудить. Но сначала тщательный обыск. Ментам, да ещё ссучиным, сам понимаешь, верить нельзя, — сказал Андрей, подмигивая Тане.

Базунов был плох.

— Я долго не протяну. Моё сердце еле бьётся. Потерял много крови. Следак говорит дело. От его смерти нам сейчас никакого толка. Всё, что надо, мы поняли. Это люди из Бейтара, — у них месть в традиции. Как только загрузите тела в машину, сразу уходите. Всё будет похоже на обычную уголовщину. Нам лишнее внимание сейчас ни к чему. Я уже позвонил, кому надо. Меня заберут, — последние слова Базунов сказал еле слышно.

— Что сделать для вас сейчас, дорогой Николай Евгеньевич? — плача, спросила Таня.

— Во-первых, никаких слёз. Я мужик сентиментальный, сам могу расплакаться. Я где-то читал, что первые христиане принимали крещение в старости, так как считали, что крещение отпускает человеку грехи. А отпускать грехи в начале жизни неправильно. Так что первые христиане были честнее. Да и к чему я всё это? — Базунов на секунду задумался. — Если хотите исполнить моё желание, то выполните древний обряд славян. Минуту назад вдруг внезапно вспомнилось. То ли наш разговор о родноверии навеял, то ли душа подсказывает. Нужно поставить чашу воды возле головы для души, чтобы она могла прийти в себя после выхода из тела. И зажгите свечу. Нужен огонь, чтобы душенька, отпившись водой, могла согреться у огня. Сделайте это, Таня, прямо сейчас. Тоже самое поставьте возле тела Серёжи и его собаки. Всё нужное найдёте на кухне. А дальше, как договорились, — немедленно исчезаете отсюда. Это последний приказ, — прежним голосом сильного человека сказал Базунов.

Когда машина Нематерного отъехала. Андрей и Таня вошли в комнату к Базунову. Он был мёртв. У его изголовья огонь свечи трепетал, отражаясь в серебряной чаше с водой.

По лицам молодых людей катились слёзы.

— Интересно, к какому богу ушла его душа? — глотая комки горя, обронила в пространство Таня.

— К Русскому Богу. Он его сам выбрал, — сказал Андрей, прижимая Танино лицо к груди.

Поймав частника, они доехали до автовокзала, потом сменили ещё три автобуса, используя короткие маршруты.

— Не прошло и суток, а мы уже дома, — устало сказал Андрей, снимая кроссовки.

— Хочу в баню. Я как во сне. Нужно всё смыть, всё, — скидывая одежду, говорила Таня.

— В баню, да. А потом в тайгу, на Урал! Я от всего смертельно устал.

— Андрюша, ну куда мы сейчас поедем? — расстроенно сказала Таня.

— Вот так и поедем. Нам разве трудно собрать сумки?

— Но у меня здесь сад, соления, варенье…

— Ты что, старуха, обалдела? Какой с-а-д, какое варенье?! Нас, может, уже к утру здесь же в этом саду и прикопают. Уходим! И это не подлежит обсуждению. Я тебя силой утащу. Всё! На сборы и баню три, ладно, четыре часа. Там у нас будет новый дом и сад и, главное, у нас будут дети.

— Дети. Хочу много детей. Поедем, милый, ради детей хоть в тайгу.

— Вот, слышу голос настоящей бобрихи! — весело сказал Андрей и крепко обнял Таню.

— Но что с этим домом?

— Я позвоню ребятам из КВЭУ, пусть осваивают наши дома под свою базу. Так что твои варенья и соленья не пропадут.

— Это меня утешает…

Андрей помнил уговор с Виктором Васильевичем о «карантине» до визита к родноверам. Они прожили в Первоуральске месяц в заранее снятом доме, изображая туристов.

После звонка их встретил Юра.

— Быстро вы к нам вернулись, Андрей.

— Сейчас время вещь весьма относительная.

— Да, жизнь штука непредсказуемая, и я бы сказал малообъяснимая. Вот у меня жена брюнетка с карими глазами, я блондин. По законам генетики дети не могут быть блондинами с голубыми глазами. А они у меня голубоглазые блондины. — Поясните мне, вы же разбираетесь в этом.

— Тут надо смотреть на родителей вашей жены. Если среди них есть голубоглазый, то всё в пределах законов генетики. А если нет, то аномалия.

— Аномалия? А, может, законы поменялись?

— Такое тоже может быть. Но для этого должен измениться космос, от которого мы так зависим.

— Может, космос изменился, а мы этого и не заметили.

— Может. Я, Юра, после пережитого готов принять любую реальность.

Машина медленно просачивалась по узкой дороге. Таня, с любопытством разглядывая лес, обронила:

— Где-то здесь, на Урале, в поисках могилы Заратустры погиб мой отец.

— У меня мама родилась под Екатеринбургом, — сказал Андрей, прижимая Танину ладонь к своей щеке.

— У моего отца тоже здесь корни, — сказала Таня, грустно улыбаясь.

— Да вы, получается, почти уральцы. Так сказать, зов предков, — весело сказал Юра и прибавил скорость.

Виктор Васильевич их ждал. Он двинулся навстречу, по гранитной дорожке.

— Милости прошу в нашу «Руну Жизни», — он обнял Андрея и поцеловал руку Тане. — Я рад, что у вас всё сложилось не трагично. Первое время поживёте в гостинице. Если есть деньги, можно решить вопрос с домом. Имеются готовые срубы на любой вкус, земля тоже есть.

— Да, мы хотели бы дом, размером и перспективой на большую семью, — бодро сказал Андрей.

— Вот и хорошо. Нарисуете, что вы хотите, и в наш хозяйственный отдел. Без работы тоже не останетесь, нам сейчас нужны хорошие охотники, — Виктор Васильевич посмотрел на Таню.

— И на кого охота? — спросила Таня.

— На разного зверя, в зависимости от сезона. Но вам охотиться не надо. Вы будете учить стрелять. Каждый должен заниматься тем, что он умеет делать лучше других.

— А что вы предложите мне? — с подчёркнутым любопытством спросил Андрей.

— Вы сами говорили, что у вас опыт в журналистском и издательском деле. Вот и будете этим заниматься. Нас уже много, нужен свой печатный орган.

— Я с радостью. У меня такое дело однажды сорвалось.

— Вот и замечательно, ориентиры выставлены. Отдохните. А завтра пройдёте проверку.

— Какую проверку? — спросил Андрей.

— Вы уж не обижайтесь, но поймите и нас. Безопасность прежде всего. Обычная проверка для новых людей на детекторе лжи. Её даже я прошёл, — улыбаясь, сказал глава уральских родноверов. — И напомните мне, Андрей, вернуться к разговору о предании вашей бабушки. Тут мы кое-что обнаружили интересное. Поговорим. Кстати, туристы из вас получились вполне убедительные.

— Вы следили, — с удивлением спросил Андрей.

— Присматривали, чтобы местные не создали вам проблем.

— Спасибо, — одновременно сказали Андрей и Таня.

Все рассмеялись…

Молодожёны, так их называли местные, решили строиться на территории «Руны Жизни» и с увлечением занялись хозяйственными делами.

— Мне, кажется, что всё это происходит не со мной. Я в тайге с язычниками строю дом, — сказала Таня, прижимаясь к Андрею.

— Ну, во-первых, напоминаю, не язычники, а родноверы. А во-вторых, строят дом мастера.

— Извини, я привыкну. Я даже Перуше сегодня цветы принесла. А за дом мы же платим, значит, строим.

— Ты права, мы его строим. Мы строили его всё это время. Просто мы пока не знали, где будет наш дом. Если Николай Евгеньевич смотрит сейчас на нас сверху, то он за нас рад. Он всегда говорил, что в иудео-христианской цивилизации русский человек чахнет. Надо учиться жить в другом измерении.

— Махатма Ганди говорил: «У Бога нет религии».

— Ещё говорят, что у Бога много имён. Мы с тобой, солнышко, здесь не ради веры в того или иного бога. Мы здесь должны обрести мировоззрение. Без него человек, как дом без фундамента: быстро разрушается или уносится первым же ураганом. А у мировоззрения есть символы. Вот один из них.

Они стояли возле искусно вырезанного «идола» Перуна, в центре Святилища. Тяжёлое от звёзд ночное небо низко висело над тайгой.

— Почему Базунов, перед смертью вспомнил этот древний обряд? — сквозь слёзы спросила Таня.

— Русские боги пробуждаются. Что-то в космосе и в наших душах происходит…

«В этот четверг возле стен Кремля из Москва-реки внезапно всплыл огромный идол языческого бога Перуна. Идол поражал своими размерами — около десяти метров. В воде он стоял вертикально. Как технически это было сделано, пока предстоит выяснить. ФСБ предполагает, что за этой акцией стоят «неоязычники». Движение, набирающее силу в последние годы, продемонстрировало свои возможности. Туристы проявили большой интерес к плывущему Перуну. Некоторые жители и гости Москвы прикладывали руку к сердцу, затем выбрасывали её в небо с криком «Слава России!», «Слава Роду!» (Лента новостей www…).

Содержание