– Придержите двери! – кричу я и бегу через фойе, держа в руках три коробки с едой, два бумажных стакана с напитками и мокрый зонт. Когда я поворачиваю к лифту, один каблук выезжает из-под меня. Я чуть было не падаю на мокрый мраморный пол, но кое-как удерживаюсь на ногах. И вижу, что двери лифта начинают закрываться.

Внутри стоит группа парней, все они – студенты моего колледжа, которые проходят тут летнюю практику. Я встречаюсь взглядом с одним из них и облегченно перевожу дух. Он просовывает ладонь между дверями, и те открываются, а я чуть замедляю ход и начинаю осторожно переходить лужу дождевой воды, которая накапала с зонтиков этих парней.

Двери опять начинают закрываться, на этот раз под аккомпанемент пикающей системы безопасности. Когда первый парень снова собирается их остановить, другой хлопает его по спине со словами:

– Эй, я хочу отлить.

Первый пожимает плечами и смотрит на меня взглядом, который словно говорит: «Прости, но я ничего не могу поделать».

Я выбрасываю вперед ногу, пытаясь вставить ее между дверями. Но добиваюсь только того, что теряю равновесие.

Один бумажный стакан скользит по коробке с едой прямо к моему лицу. Я поднимаю руку, чтобы схватить его, и слишком поздно вспоминаю, что в ней у меня сломанный зонт. Пальцы перестают удерживать его, и он раскрывается, брызгая во все стороны водой.

Парни в лифте недовольно шумят, но эти звуки сменяются громовым хохотом, когда стакан опрокидывается и его крышка отлетает в сторону. Поток ледяной кока-колы выплескивается мне на рубашку. Я промокаю насквозь и вздрагиваю, отчего падает второй стакан и обливает юбку.

От неожиданного холодного душа я замираю и беззвучно ахаю.

Двери лифта захлопываются передо мной, но я слышу, как один из парней смеется и спрашивает:

– Боже, вы видели ее лицо?

А другой добавляет:

– Вы видели ее буфера?

Я беспомощно топчусь на месте, а потом от души восклицаю:

– Ну и придурки!

Смысла в этом нет никакого – лифт уже ушел. Я вздыхаю, и звук получается дрожащим из-за кома в горле.

Потом гляжу на блузу, всю в коричневых пятнах, прилипшую к груди, и с ужасом понимаю, что отстирать ее будет очень непросто. А ведь купила я ее на прошлой неделе с первой зарплаты и сегодня надела впервые. Даже юбка и та вся вымокла. Ком в горле угрожает обернуться слезами, которые уже щиплют уголки глаз.

«Держи себя в руках, Маккензи», – приказываю я себе. Больше всего мне хочется выкинуть коробки с едой в урну и выбежать отсюда, но такого я себе позволить не могу. Не столько из-за денег, которые, кстати, тоже нужны, чтобы оплатить учебники за следующий семестр, сколько из-за того, что в фирме пообещали взять лучших практикантов на работу, когда через год мы закончим колледж.

Я напоминаю себе, как здорово будет учиться, зная, что тебя уже ждет место. Но чтобы получить его, нужно вытерпеть это лето, что, помимо прочего, означает не жаловаться, когда один из начальников посылает тебя за едой на другой конец города.

Осторожно встав на колени, я тянусь свободной рукой за стаканами и зонтиком.

– Давай помогу, – внезапно раздается мужской голос.

Я испуганно осматриваюсь и вижу парня, идущего через фойе в мою сторону, с бумажным пакетом под мышкой. Он одет, как большинство тех, кто работает в компании, – темные брюки, синяя рубашка, черные ботинки. Мы с моей подругой Сарой называем это униформой банкира и часто над ней подшучиваем.

Но на нем она выглядит не так, как на обычных сотрудниках фирмы. Рубашка плотно облегает мускулистые плечи. Брюки отлично сидят на бедрах, над ремнем нет мягкого валика жира, как у многих местных менеджеров, любящих объедаться на обед за счет фирмы.

Он выглядит достаточно молодо, чтобы тоже быть практикантом, но его лицо мне незнакомо. Я не видела его на вечерах знакомств или во время скидок на обед, которые фирма устраивала для нас этим летом.

– Вроде подняла, – бормочу я, хватая пустые стаканы. Но зонтик ускользает от меня, и тогда парень поднимает его одной рукой, а вторую протягивает мне. Он обхватывает мою ладонь нежно, но твердо, мои пальцы утопают в ней. Я кое-как встаю на ноги.

– Ты в порядке? – спрашивает он и вежливо отпускает руку, как только у меня получается поймать равновесие.

– Да, – заявляю я, выбрасывая стаканчики в урну. У меня не хватает смелости заглянуть ему в глаза, и потому я наблюдаю, как он закрывает мой зонт. Несколько капель воды попадают ему на костяшки и медленно ползут вниз. Я смотрю на это, и мне вдруг становится не по себе.

Тут, к счастью, открывается дверь второго лифта, и я боком захожу в него, по-прежнему не поднимая головы. Я нажимаю на кнопку пятьдесят седьмого этажа и вжимаюсь в угол. Парень заходит следом и нажимает шестидесятый этаж.

Лифт едет вверх, а я между тем усиленно пытаюсь вычислить, кто же он такой. На этом этаже находится только приемный зал фирмы и лабиринт комнат для переговоров, которые в такое позднее время уже обычно закрыты. Непонятно, зачем этот парень едет туда, особенно с пакетом, в котором, судя по всему, лежит бутылка вина.

На стенах лифта есть зеркала, и я немного сдвигаюсь, чтобы увидеть его отражение. Я украдкой смотрю на него, но взгляд смущенно останавливается на его руках и загорелых запястьях, выглядывающих из-под манжет. Я замечаю вышитые на них инициалы и вытягиваю шею, чтобы получше разглядеть буквы. «Р.Б.К.», – читаю я.

Как же его зовут – может, Ричард? Рик или Роберт? Рональд? Ох, надеюсь, только не Рональд. Это имя ему совсем не идет. Наконец я собираюсь с духом и смотрю ему в лицо. И с ужасом понимаю, что он тоже меня рассматривает.

Наши взгляды встречаются. Я сжимаю пластиковые коробки с едой, и они протестующе скрипят. Мои щеки мгновенно заливает румянец, я тут же отворачиваюсь и смотрю прямо перед собой.

И это большая ошибка, потому что я вижу себя в зеркале. И конечно, выгляжу ужасно: длинные волосы, свернутые в узел на затылке, растрепал ветер, пока я бегала в ресторан, и пряди лезут в лицо. Щеки стали ярко-алыми, а макияж расплылся дымчатыми синяками вокруг глаз, которые выглядели бы уместно в ночном клубе, но не в офисе.

И разумеется, моя блузка так намокла, что прилипла к груди, и стал виден кружевной лифчик. Проглатывая стон унижения, я поднимаю вверх контейнеры с едой, чтобы прикрыть этот ужас. Тогда в зеркале появляется мокрая юбка.

Не зная, куда деть глаза, я смотрю на дис-плей над кнопками, где высвечиваются цифры этажей, которые мы проезжаем, и умоляю, чтобы они шли быстрее. Лифт в небоскребе скоростной, но он, естественно, не может мгновенно добраться до самого верха.

– Знаешь, отсюда можно добраться до многих ресторанов, даже не выходя на улицу, – говорит незнакомец, нарушая неловкое молчание. – Большинство зданий в центре соединяются внутренними переходами.

Я натянуто улыбаюсь и говорю:

– Да, но, к сожалению, в «Кресс» мне так не попасть.

– Ясно, – кивает он. – Значит, ты стажируешься у Кауфмана?

Я смотрю на него и спрашиваю:

– Как ты догадался?

– Он всегда посылает молодых стажерок в «Кресс», когда идет дождь. – Незнакомец хмурится. – Дай-ка угадаю, – добавляет он, – это Кауфман одолжил тебе этот зонт, да?

Я морщусь, собираясь ответить, что ничего не понимаю, и тут до меня доходит. Дождливый вечер, сломанный зонт. Даже если бы я не облилась кока-колой, моя блуза все равно бы промокла и прилипла к телу. Сердце сжимается от злобы, и я выпаливаю:

– Серьезно? Вот козел!

Незнакомец собирается ответить, но в лиф-те вдруг гаснет свет. Он резко, со скрежетом останавливается, и мы оба теряем равновесие. Меня откидывает в угол, я ударяюсь плечом о зеркальную стену и шлепаюсь на пол.

Откуда-то из темноты доносится звук падения и приглушенное ворчание незнакомца. Потом воцаряется полная тишина. Я сижу во мраке и чувствую, как растет паника в самом центре живота.

Вдруг на потолке зажигается тусклая лампочка. Я поднимаю голову, а парень подходит ко мне, наклоняется и спрашивает:

– Ты в порядке?

Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша, а потом я наконец киваю.

– А ты? – едва слышно спрашиваю я.

Он тоже кивает. Каким-то чудом мне удалось не выпустить из рук коробки с едой, и парень берет их и кладет в угол. Когда я сползла вниз по стене, у меня так высоко задралась юбка, что из-под подола чуть ли не показалось нижнее белье. Я быстро встаю, чтобы ее одернуть.

Парень предупредительно отворачивается. Ему есть чем заняться: он садится на корточки, поднимает с пола бумажный пакет и достает оттуда бутылку вина. Убедившись, что с ней все в порядке, парень засовывает ее обратно и кладет рядом с моими контейнерами. Потом встает и смотрит на ряд кнопок у двери. Они не горят, как и дисплей над ними. Незнакомец нажимает на парочку, но ничего не происходит.

– Значит, мы застряли? – спрашиваю я, констатируя очевидное. И удивляюсь про себя, что, оказывается, вечер мог стать еще хуже.

– Похоже на то, – кривя губы, отвечает он, а потом открывает маленький шкафчик у двери, в котором спрятан ярко-красный телефон. Незнакомец подносит его к уху и через мгновение говорит: – Я звоню из лифта в башне «Спенсер». Мы застряли.

Я пытаюсь услышать, что ему говорит человек на том конце провода, но это невозможно. Пока парень занят, я пользуюсь моментом, чтобы получше разглядеть его.

У него темные, коротко стриженные волосы, а кожа загорелая, словно он проводит много времени на свежем воздухе. Что удивительно, если мой незнакомец действительно работает здесь. Его светлые глаза выглядят ярко и притягательно. Они нежно-зеленого цвета и обрамлены длинными густыми ресницами. Когда парень наклоняет голову, очертания скул и квадратного подбородка становятся особенно четкими.

В общем, выглядит он потрясающе, и после такого вывода я опять густо краснею. Мурашки начинают бегать по коже, заставляя соски под мокрой блузкой напрячься. Чтобы незнакомец, не дай бог, этого не заметил, я скрещиваю руки на груди.

Парень со вздохом вешает трубку и ерошит волосы, а потом кладет ладонь сзади на шею. Выглядит он недовольным.

– Судя по твоему виду, новости плохие, – замечаю я.

– Да. Оказывается, в здание ударила молния, – говорит он, прислоняясь к стене напротив меня. – Весь центр города обесточен, и они не знают, сколько потребуется времени, чтобы починить сети. Сначала инженеры должны посмотреть, что к чему, и только тогда нам скажут, когда лифт заработает.

Незнакомец обхватывает перила по обе стороны от своих бедер, и костяшки пальцев становятся белыми.

– Придется нам тут задержаться.

Одно мгновение я просто смотрю на него.

– Ясно. – Это единственное, что я могу вымолвить. А потом понимаю, чем это может обернуться для меня лично: – Ох, Кауфман меня убьет, – со стоном говорю я. – К завтрашнему дню мне нужно закончить для него проект. – Я прижимаю кончики пальцев к вискам. Кауфман состоит в комиссии по приему на работу, и его расстраивать мне нельзя. – Я должна предупредить его, что приду позже. – Я роюсь в сумке и нахожу телефон. Включаю его и понимаю, что сети нет. – Вот черт, – ругаюсь я. А потом беспомощно закрываю глаза и откидываю голову назад, к стене.

На мгновение воцаряется тишина, потом незнакомец откашливается и говорит:

– Кстати, я Рассел. – Я открываю глаза и вижу, что он протягивает мне руку. Я пожимаю ее, и прикосновение его пальцев мне нравится.

– Маккензи, – представляюсь я, с удивлением замечая, что мой голос звучит немного хрипло. – На ближайшее время – твой сосед по зеркальной камере.

О боже, я что, флиртую с ним?

Уголки его губ поднимаются в улыбке. Он не отпускает моей руки.

– Рад знакомству, Маккензи, – говорит Рассел, и я опять краснею, когда вижу, как его чувственный рот выговаривает мое имя.

Глаза нового знакомого удерживают мой взгляд, но я нахожу в себе силы, чтобы отнять руку и опустить голову. Я давно поняла, что флиртовать могут только уверенные в себе люди. Для того чтобы открыто искать внимания другого человека, нужно верить, что ты заслуживаешь этого внимания. Мало что может быть унизительнее момента, когда ты понимаешь, что парень, который, как тебе казалось, тобой заинтересовался, ни о чем таком даже не думает. Поэтому я выбираю самый безопасный подход к флирту и всегда веду себя с парнями, исходя из предположения, что их внимание ко мне лишь проявление вежливости. Как бы мне ни хотелось думать иначе.

– Итак, ты тоже тут работаешь? – спрашиваю я. После этих слов любой намек на интерес, который чудился мне в его глазах, исчезает. Мне ничего не остается, как мысленно пнуть себя за такой избитый вопрос.

– Раньше работал, – отвечает он. – Сегодня вечером я тут кое с кем встречаюсь.

«С девушкой, – сразу думаю я. – Может, с любимой девушкой». Иначе зачем ему говорить так уклончиво? Не «я встречаюсь с другом», а «встречаюсь кое с кем». И бутылка вина тоже намекает на романтическое свидание. Во всяком случае, теперь ясно, что флиртовать с ним нет никакого смысла.

– Понятно, – говорю я. В моем голосе слышится разочарование, и, чтобы скрыть его, я быстро добавляю: – Твои планы на вечер лучше моих. Мне придется допоздна работать с Кауфманом.

Рассел хмурит брови и открывает рот, чтобы ответить, как вдруг маленький красный телефон начинает звонить. Он берет трубку, слушает, а потом, накрыв ее ладонью, обращается ко мне:

– Им надо знать, сможем ли мы побыть тут еще какое-то время. И что ни у кого из нас нет клаустрофобии, что нам не надо срочно принимать лекарства и тому подобное.

Я отрицательно качаю головой, и он продолжает говорить с оператором. Итак, мы явно застряли тут надолго. Я обнимаю себя за плечи и потираю их, чтобы согреться.

– Насколько все плохо? – спрашиваю я, когда Рассел вешает трубку.

– Как минимум на несколько часов.

Я медленно выдыхаю и сжимаю зубы, чтобы они не стучали. Рассел замечает это, потому что пристально смотрит на меня.

– Тебе холодно, – говорит он. Я пытаюсь покачать головой, но он хмурится и добавляет: – У тебя губы синие. – Рассел делает шаг ко мне, протягивает руку, но останавливается и спрашивает: – Можно?

Он так близко, что я чувствую запах его мыла и кожи, от которого сжимается сердце. Ощущение очень приятное. Я киваю, и он деликатно обхватывает руками мое предплечье. Я чувствую внезапный жар – там, где Рассел касается меня, и внизу живота.

И мне так приятно, что я не могу сдержаться и судорожно перевожу дыхание.

– У тебя кожа холодная, – говорит он мягким, сочувственным голосом.

– С этим я ничего поделать не могу.

Я дергаю мокрую блузку, и Рассел переводит взгляд на мою грудь. Он моргает, пальцы на моей руке слегка напрягаются, а потом его взгляд прыгает в сторону.

– Вот, надень это. – Рассел вытаскивает свою рубашку из брюк и начинает ее расстегивать. Под ней ничего нет, и каждое движение его пальцев открывает еще один кусочек обнаженной загорелой кожи.

– Подожди, что ты делаешь! – восклицаю я. – Нельзя же…

Слишком поздно. Он уже снимает ее, и одно мгновение я гляжу на него не сводя глаз, потому что у Рассела красивое тело. Мне вдруг хочется коснуться мышц его живота, просто чтобы почувствовать их реальность, и я сжимаю ладони, подавляя неприличное желание.

Он кидает мне рубашку, и я ловлю ее, потому что мне надо что-то сделать, чтобы отвлечься от созерцания его торса.

– Обещаю, смотреть не буду, – говорит Рассел и отворачивается. А я с ужасом понимаю, что в глубине души хочу, чтобы он смотрел.

Такое безумное желание возникает у меня впервые в жизни. Я поворачиваюсь, сгорая от стыда, и одно мгновение стою, замерев на месте. Рассел находится от меня всего в нескольких шагах. В лифте так тихо, что я слышу его дыхание. И кажется, даже его пульс.

Потом перевожу дыхание и начинаю расстегивать блузу. У меня дрожат пальцы, и я говорю себе, что это из-за холода. Но знаю, что это не так. Мое тело чувствует близость Рассела, уши пытаются уловить малейший звук его движения.

Я распахиваю блузу и кидаю ее на пол. Стоит такая тишина, что мне хорошо слышно, как она приземляется. Я морщусь от неловкости и думаю, как бы разрядить атмосферу шуткой. Но на ум ничего не приходит. Я могу думать только о том, что стою почти обнаженная в закрытом лифте рядом с невероятно сексуальным парнем.

С трудом проглотив комок в горле, я берусь сзади за лифчик и расстегиваю его. Одно мгновение я удерживаю мокрый материал на груди и собираюсь с духом. Потом закрываю глаза и отпускаю его.

И слышу, как Рассел резко вдыхает в себя воздух. Я открываю глаза и только тогда понимаю, что из-за зеркальных стен он все это время мог наблюдать за мной – если бы захотел. Сейчас я вижу, что его глаза закрыты. Рассел стоит в дальнем углу, и я понятия не имею, смотрел он на меня или нет.

Я надеваю его рубашку и украдкой разглядываю мускулистые плечи и спину Рассела. Рубашка до сих пор теплая и пахнет им. На мгновение я представляю, что моего тела касается не материя, а его пальцы. Мое дыхание становится быстрее. Я вижу, как Рассел прижимает кулаки к бедрам, и начинаю спешно застегивать рубашку.

Она мне велика, доходит почти до колен и практически закрывает мокрую юбку. Но когда я расстегиваю ее и снимаю через ноги, то вдруг чувствую, что рубашка становится слишком короткой. Я снимаю нижнее белье и когда переступаю его, каблук цепляет кружевной край, и я теряю равновесие. Мне удается тут же поймать его, но Рассел уже поворачивается и хватает меня за локоть. Я испуганно смотрю на него и говорю:

– Все в порядке. – Мой голос дрожит сильнее, чем мне хочется.

Его зеленые глаза теперь стали черными. Зрачки расширились и поглотили цвет. Он кивает – один раз, другой. И кажется, только потом понимает, что еще держит меня за руку. Рассел тут же отпускает ее и отступает.

Но он продолжает смотреть на меня. Через несколько секунд, словно опомнившись, он отводит взгляд. Опять сжимает ладони в кулаки и прячет их в карманы, несколько раз кашляет, прочищая горло. И наконец говорит:

– Рубашка застегнута криво.

Я смотрю вниз и вижу, что он прав. Я поворачиваюсь спиной, чтобы поправить ее, а когда поднимаю голову, то встречаюсь в зеркале с его взглядом. Мои пальцы замирают.

– Извини. – Он просит прощения за то, что подглядывает, но глаз почему-то не отводит.

– Да все нормально. – Я тоже смотрю на него, остро чувствуя, что сейчас на мне нет ничего, кроме его рубашки. Ее подол касается бедер, ласкает кожу, посылает мурашки вверх по спине.

Этот странный момент, когда мы стоим, повернувшись спинами, и смотрим друг на друга в зеркала, длится чуть ли не вечность. Мне кажется, в его глазах я вижу желание, и не могу двигаться. Я не доверяю этому взгляду. Не доверяю звуку дыхания Рассела, волнам напряжения, которые от него исходят.

Все понятно. Рассел возбуждает меня, и так сильно, что я начинаю паниковать. Чтобы успокоиться, я направляюсь в угол, где лежит еда, и сажусь на корточки.

– Думаю, раз нам придется тут задержаться, то мы могли бы и поесть. – Я гляжу на Рассела через плечо. – Ты голоден?

Непонятно, что мелькает у Рассела в глазах – удивление или разочарование. При мысли о том, что это может быть второе, у меня замирает сердце. Я стараюсь не смотреть на его голую грудь и мысленно ругаю себя за слабость.

– Идея хорошая, – отвечает он. – Как насчет вина?

Я смеюсь и спрашиваю:

– Ты что, носишь с собой штопор?

Он улыбается в ответ, в глазах появляется озорной блеск.

– Нет, но у меня есть ботинок.

Я скептически наблюдаю, как он снимает его и вставляет бутылку вина туда, где должна быть пятка.

– Приготовься, – предупреждает Рассел, продолжая улыбаться. А потом с такой силой бьет ботинком о пол лифта, что я подпрыгиваю.

– Если бутылка разобьется и зальет все вокруг, мы останемся без одежды, – шучу я. А потом понимаю, что сказала, и краснею так отчаянно, что, кажется, румянец доходит даже до пальцев на ногах.

– Это будет ужасно, да? – говорит Рассел, иронично приподнимая брови. А потом опять бьет ботинком о пол лифта, на этот раз еще сильнее.

Я все еще жутко нервничаю, и, чтобы скрыть это, начинаю открывать коробку и раскладывать еду, как на пикнике. А когда поднимаю голову, то вижу, что пробка от давления почти вылезла наружу. Рассел с победоносным видом вытаскивает ее и делает глоток прямо из горлышка.

– Отличное вино, – объявляет он и передает мне бутылку.

– Не могу поверить, что это сработало, – признаюсь я и тоже делаю глоток, стараясь не думать о том, что секунду назад его губы касались ободка. Волна тепла захлестывает мое тело, и причина не только в вине, которое наполняет мой пустой желудок, но и в том, как близко ко мне садится Рассел.

Я подбираю под себя ноги и расправляю подол рубашки, стараясь прикрыть бедра.

– Сегодня вечером у нас в меню куриные грудки с начинкой в соусе и гарниром из жареного картофеля лодочками, стейк о-пуавр с тушеными овощами и ассорти из средиземноморских закусок.

– Хвала Кауфману и его любви к дождливым вечерам и изысканной кухне, – говорит Рассел, подвигая к себе контейнер с кусочками питы и хумусом.

Он пробует и стонет от удовольствия. От этого звука у меня внизу живота словно взрываются маленькие фейерверки. Я нервно тушу их глотком вина.

– Попробуй это, – говорит он, обмакивает кусок питы в хумус и протягивает его мне.

Внутренний голос требует, чтобы я попробовала еду прямо из его рук и позволила этому красивому парню накормить меня. Но я пугаюсь непристойных мыслей и потому сама беру кусок и начинаю жевать. И тоже не могу сдержать стона от удовольствия. Я закрываю глаза и слизываю капельку хумуса с большого пальца. А когда открываю их, то вижу, что Рассел опять пьет вино из горлышка. Потом он подвигает к себе другой контейнер и отрезает кусочек стейка.

– Итак, Маккензи, – говорит Рассел, – расскажи о себе.

– Ха! – Я закрываю рот тыльной стороной ладони, чтобы не рассмеяться. – Рассказывать особо не о чем. Я не такая уж интересная личность. – Когда эти слова вылетают из меня, я мысленно морщусь. Сейчас самое время показать себя в нужном свете! Я перевожу дыхание и пытаюсь спасти ситуацию: – А что ты хочешь знать?

Рассел пристально смотрит на меня. Его оценивающий взгляд пугает. Я нервничаю от такого внимания и делаю еще глоток вина.

– Банальности меня не интересуют, – наконец отвечает он. – Вроде таких, как где ты выросла и как звали твоего первого щенка. – Рассел берет у меня бутылку. – Но есть действительно важные вещи. Вот например – что ты хочешь от жизни?

На этот раз я действительно начинаю смеяться.

– Думаю, тут все ясно, если вспомнить, где мы сейчас находимся.

– Ты хочешь до самой смерти пробыть в этом лифте? – спрашивает он, широко улыбаясь.

Я замахиваюсь на него, но Рассел тут же хватает меня за руку. Его прикосновение электрическим током бежит вверх по коже. Во рту вдруг становится сухо, я сглатываю и неожиданно серьезно отвечаю:

– Нет, я имею в виду, что раз я стажируюсь в этой фирме, да еще у самого Кауфмана, это значит, что после колледжа я хочу получить тут работу.

– Значит, ты правда намерена всю жизнь просидеть взаперти, – объявляет Рассел, и хоть его голос звучит шутливо, ясно, что говорит он, как и я, серьезно.

– Это хорошая работа, – защищаюсь я.

Рассел все еще держит меня за руку. Он поворачивает ее, и его большой палец оказывается в центре ладони.

– Если бы ты могла делать все, что хочешь, то чем бы занялась?

Я смотрю на свою ладонь, как будто линии на ней могут что-нибудь сказать о моем будущем. Рассел проводит подушечкой большого пальца по линии жизни, и ощущение от его касания импульсом отдается вверх по руке. Это уже слишком, и я освобождаю руку. А чтобы это не выглядело грубо, тянусь за вином.

Примерно такой же вопрос мне задавали и раньше. Если ты учишься на последнем курсе колледжа, надо быть готовым к тому, что люди вокруг постоянно спрашивают о твоих планах на будущее. Но все ответы, которые я давала в прошлом, теперь кажутся неискренними.

– Не знаю, – наконец говорю я.

Рассел тут же возражает:

– Я тебе не верю.

Я улыбаюсь, потому что в глубине души мне нравится, как он с ходу отверг мой трусливый ответ.

– Я бы отправилась путешествовать, – неожиданно слетает у меня с языка. Удивительно, что я впервые признаюсь в этом. – Но поехала бы в те места, куда обычно туристы не заглядывают, чтобы увидеть, как люди по-настоящему живут в других странах.

Рассел отвечает не сразу. Я чувствую, как вся напрягаюсь от страха, пока он думает над моими словами. Но потом он кивает с понимающим видом, и я вижу, что мое признание ему понравилось.

– Тогда почему ты не едешь туда? – спрашивает Рассел.

Я удивленно смотрю на него и отвечаю:

– Ой, да на это есть миллион причин: деньги, время, возможности. – Я смолкаю и растерянно стучу пальцем по полу, не зная, стоит ли говорить дальше.

Может, это вино развязывает мне язык. Или сама ситуация – когда ты заперта где-то наедине с незнакомцем и все обычные правила общения перестают действовать. Но сейчас мне очень хочется быть более откровенной, чем обычно.

– На самом деле проблема в другом, – признаюсь я. – Мне страшно ехать в такие места. Особенно одной. – Я опускаю взгляд на ладони и смотрю на линию, которой Рассел касался пару секунд назад. – И это меня очень тревожит. Что из-за страха я не сделаю в жизни то, чего на самом деле хочу.

Он склоняет голову набок и смотрит на меня с выражением, очень похожим на замешательство.

– Ты не считаешь себя храброй?

Я отвечаю со смехом:

– У меня дрожат колени, когда я застреваю в лифте с незнакомым парнем. А теперь представь, что бы со мной случилось где-нибудь в Эфиопии или на Мадагаскаре. – Я качаю головой. – Нет, если бы я была храброй, то сейчас… – Конечно, мне не хватает духу произнести это вслух. Я делаю глоток вина и мысленно заканчиваю предложение: «Сейчас я бы показала тебе, что не прочь познакомиться поближе. Я бы дотронулась до тебя. И даже поцеловала».

– То что бы ты сделала? – спрашивает Рассел.

Я качаю головой и встаю. Мне нужно отойти от него, пусть даже в лифте можно сделать лишь несколько шагов. Я не хочу говорить о себе и потому спрашиваю:

– А как насчет тебя? Если бы ты мог делать что угодно, что бы это было?

Рассел задумчиво обводит пальцем бутылочное горлышко.

– Честно? – спрашивает он.

– Конечно, – слегка улыбаюсь я. – Мои ответы ведь были честными.

Он встает и делает шаг ко мне.

– Ты уверена, что хочешь знать это?

Кажется, будто воздух в лифте меняется. Он становится плотным. Наэлектризованным. Волоски на моих руках поднимаются, все нервные окончания становятся особенно чувствительными. Я с трудом проглатываю комок в горле и киваю.

– Хорошо. Я бы сделал вот это. – Рассел берет меня за подол рубашки и медленно тянет к себе. Материал на спине натягивается, и я оказываюсь так близко к нему, что наши тела почти соприкасаются.

Он смотрит мне в глаза – ищущим, спрашивающим взглядом. Дающим мне шанс сказать «нет» и отойти назад.

Но я не делаю ничего подобного, а наоборот, наклоняюсь еще ближе. Я не знаю, как попросить его о том, что хочу. И точно не знаю, что именно мне нужно. «Будь смелее», – приказывает внутренний голос. И я сама делаю первый шаг – кладу ладони на обнаженную грудь Рассела. Его кожа обжигает. Мускулы вздрагивают от моего прикосновения. Сердце бьется все быстрее и громче. Рассел закрывает глаза и тихо, медленно выдыхает. Он не останавливает меня, но и не торопит. Просто позволяет исследовать себя дальше.

Я провожу пальцами по твердым контурам его мышц, опять кладу ладони на грудь и веду ими ниже, к рельефному животу. Немного задержавшись там, я спускаюсь еще ниже и засовываю пальцы за пояс его брюк.

Рассел еще крепче хватается за подол рубашки и притягивает меня к себе так близко, что наши бедра соприкасаются. Хоть я и на каблуках, но все равно оказываюсь ниже его, и мой взгляд устремляется на впадинку у основания шеи Рассела. Там бьется его пульс, и я как завороженная смотрю на него.

А потом я не успеваю подумать – не успеваю даже осознать, что делаю – а просто касаюсь языком того места, где сходятся ключицы. Рассел так крепко обхватывает меня за талию, что я чувствую каждую подушечку его пальцев. И в то же время знаю, что если захочу, то он сразу отпустит меня.

– Маккензи, – шепчет он, и его горячее дыхание касается моего виска.

В его тоне слышится вопрос. Рассел хочет знать, уверена ли я в своих желаниях. Понимаю ли, чем это может закончиться. Его губы ласково касаются волос на висках, и я тихонько постанываю.

Его рука ныряет под рубашку, скользит вверх по бедру и ложится сбоку, чуть ниже талии. Когда Рассел понимает, что на мне, кроме нее, ничего нет, то глухо рычит и откидывает голову назад.

– Маккензи, – опять шепчет он.

На этот раз его тон больше похож на просьбу. Но Рассел не понимает, что я теряю голову даже от звука его голоса, зовущего меня по имени. Я провожу руками по его груди, плечам и крепко обнимаю за шею. Потом наклоняю голову Рассела, и наши взгляды встречаются, а губы оказываются так близко, что я чувствую его дыхание на своей щеке.

– Да, – говорю я.

Одно мгновение Рассел ждет, что, может, я изменю решение. Ждет, чтобы знать наверняка, – что мне тоже этого хочется.

Но я не отступаю, а наоборот, чуть выгибаюсь навстречу ему. И тогда Рассел с низким хриплым стоном, дрожа всем телом, одной рукой обнимает меня за талию, а другую запускает в волосы. Он толкает меня назад и прижимает к зеркальной стене, окружая жаром своего тела.

Потом Рассел медлит в последний раз. Его губы так близко, что я почти касаюсь их. У меня нет сил ждать, и я первой тянусь к ним. Мое движение застает его врасплох, и я пользуюсь этим, чтобы поцеловать Рассела.

Тогда он жадно набрасывается на меня. Все мое тело успело так чутко настроиться на него, что теперь, когда Рассел рядом и ласкает меня, ощущения захлестывают меня с головой.

– Маккензи, – говорит он, покусывая губами мое ухо, а потом чертит дорожку из поцелуев вниз по шее.

– Да, – опять говорю я, выгибаясь навстречу, прижимаясь к нему всем телом. И тону в жаре и страсти, нежности и силе Рассела. Когда он поднимает мою ногу и кладет себе на талию, я вспыхиваю по-настоящему. С моих губ срывается стон.

Я свободно глажу, ласкаю его обнаженную спину, ощущаю ладонями силу Рассела, пульс жизни. Мы дышим хрипло, громко, страстно. Он расстегивает рубашку и только собирается распахнуть ее, как вдруг звонит красный телефон.

Мы оба замираем и пытаемся отдышаться. Я обнимаю Рассела, его голова лежит у меня на плече. Он с трудом поднимает ее и смотрит на меня затуманенным взглядом. Но потом закрывает глаза. Вздрагивает всем телом. И отступает, чтобы снять трубку.

– Слушаю, – хрипло говорит Рассел и, нахмурившись, слушает. А потом вздыхает, медленно вешает трубку и какое-то время смотрит на нее.

Меня начинают мучить сомнения. Он сожалеет о том, что случилось. Это было неправильно. Я чувствую, как рубашка касается моей обнаженной кожи, хватаюсь за края и плотно ее запахиваю.

– Маккензи. – В тоне, которым он произносит мое имя, я слышу ноты раскаяния. Они мне ненавистны – ведь так ужасно чувствовать себя ошибкой. Боже, если бы не этот звонок, то я и дальше соблазняла его!

Я отворачиваюсь и крепко закрываю глаза. Такое со мной произошло впервые. Это вообще была не я.

– Мне жаль, – первой говорю я, потому что не хочу услышать это от него.

Ничего не происходит. Тишина. Я рискую, открываю глаза и вижу, что Рассел стоит передо мной, сжав ладони в кулаки. Он внимательно смотрит на меня, и я защитным жестом складываю руки на груди.

– А мне – нет, – наконец говорит он.

Я недоверчиво хмурюсь, а Рассел вздыхает, ерошит волосы и кладет ладонь сзади на шею.

– Я знаю, что должен сожалеть о том, что случилось. Но ничего такого я не чувствую. – Он делает паузу и опускает подбородок. Глядя на меня снизу вверх, Рассел добавляет: – Если только ты не захочешь, чтобы я жалел.

Он ждет моего ответа. Ждет, что я потребую от него извинений. Но у меня язык не поворачивается сказать такое. Я качаю головой, и Рассел слегка расслабляется. «Будь храброй», – говорю я себе. И произношу вслух:

– Я соврала. – Я вижу, как его взгляд становится напряженным, вопросительным, а на скулах играют желваки мышц.

Я касаюсь его руки. Рассел стоит, затаив дыхание.

– Соврала, что мне жаль, – объясняю я и притягиваю его к себе. – Наверное, я должна стыдиться того, что происходит. Но это не так.

Я встаю на цыпочки и начинаю медленно целовать его губы. Я не тороплюсь и скорее смакую их на вкус, чем жадно поглощаю. И Рассел позволяет мне задавать ритм, пока, наконец, мы не отрываемся друг от друга, чтобы глотнуть воздуха.

– Кстати, зачем они звонили? – спрашиваю я, прижимаясь лбом к его подбородку.

– Сказали, что приехал инженер и понял, в чем проблема, но решит ее только через час или два.

– Это хорошо, – шепчу я.

Позже я лежу головой на коленях Рассела, а он гладит меня по волосам, нежно распутывая их. На мне по-прежнему его рубашка, но теперь застегнутая правильно. Я думаю о том, что случилось со мной за последние несколько часов, и в какой-то момент начинаю смеяться. Рассел останавливается и удивленно смотрит на меня.

– Я вспомнила о тех идиотах, которые не придержали дверь лифта, – объясняю я. – Их там было человек семь, и по крайней мере один из них хотел в туалет. Боже, я так рада, что застряла не с ними.

– Надеюсь, это не единственная причина, – улыбается он.

– Конечно, нет. – Я провожу подушечками пальцев по его животу. Но, вспомнив о тех парнях, я вспоминаю о работе, а значит, и о том, что все произошедшее со мной в лифте – это мыльный пузырь, который скоро лопнет. И который не имеет никакого отношения к реальности, как бы сильно я этого не желала.

Я сажусь и поворачиваюсь к Расселу, подобрав под себя колени и закрыв их рубашкой.

– У меня к тебе вопрос. – Его взгляд становится настороженным, но я все равно продолжаю: – С кем ты собирался тут встретиться? – И добавляю про себя: «Вечером, да еще с бутылкой вина».

Он вдруг смущенно отводит взгляд, и сердце у меня замирает.

Конечно, у меня нет никаких прав его ревновать. К тому же если Рассел шел на свидание с другой девушкой, а сам не отказался от близости со мной, это значит, что он идиот похуже, чем те парни, которые отказались придержать дверь лифта и потом смеялись надо мной. Но все эти рассуждения не спасают меня от болезненных уколов ревности.

– Мой отец работает в этой фирме, и сегодня у него день рождения, – наконец отвечает он. – У нас с ним плохие отношения, и мать опять попросила, чтобы я попытался их наладить. – Рассел пожимает плечами. – Я решил, что вино мне в этом поможет.

Я облегченно перевожу дух и начинаю смеяться.

– Значит, вино было для отца?

Похоже, он только сейчас понимает, что я себе надумала, и его глаза округляются.

– Конечно, мы почти не знаем друг друга – пока, но, поверь, я не такой урод, который может ехать к одной девушке, а по пути соблазнять другую.

– Ладно, я тебе верю, – продолжая смеяться, говорю я. – Просто ты так уклончиво говорил о том, с кем встречаешься, что мне в голову полезли всякие глупости.

В этот момент мы ощущаем толчок, а потом слышим громкий гул. Пол вибрирует, и лифт начинает двигаться. Мы с Расселом в растерянности смотрим друг на друга. А через мгновение реальность накрывает нас с головой.

Я понимаю, что почти обнажена – на мне только его рубашка. Потом смотрю на себя в зеркало и кривлюсь, когда вижу растрепанные волосы и опухшие от поцелуев губы. Любой, глядя на меня, сразу поймет, чем я занималась, когда на пару часов застряла в лифте с парнем.

– О черт, – ругаюсь я, вскакиваю на ноги и хватаю свою одежду. Но дисплей над дверью звенит, проезжая очередной этаж. Я понимаю, что у меня нет времени переодеться, и потому просто стою, сжимая юбку с блузкой, и чувствую себя совершенно беспомощной.

Почему я не подумала об этом заранее? Теперь мне остается только молиться, чтобы никто не увидел, как мы вместе выходим из лифта.

– Все будет хорошо, – говорит Рассел и берет меня за руку.

Именно в таком виде нас видят, когда двери открываются. Я, одетая только в рубашку Рассела, держу свои вещи в руках. Он с голой грудью сжимает мою ладонь в своей. Вокруг нас разбросаны остатки ужина, пустая бутылка вина лежит у зеркальной стены. «О боже», – говорю я себе и чувствую, как сердце уходит в пятки от страха.

Нас встречает не пара-тройка незнакомцев. Нет, в холле компании стоит не меньше дюжины людей – пожарные, техники по зданию и, конечно, мои коллеги. Включая тех парней, которые не придержали мне лифт.

– Ни хрена себе, – шепчет один из них, разглядывая мои голые ноги.

«Будь храброй», – приказываю я себе. И повторяю эту фразу снова и снова. Рассел словно читает мои мысли, потому что еще крепче сжимает мою ладонь. Он делает шаг вперед и закрывает меня от любопытных глаз.

Наверное, я бы справилась с ситуацией, если в этот момент из толпы не вышел Кауфман. Мой начальник с мрачным видом смотрит сначала на меня, а потом переводит взгляд на Рассела.

– Что это значит? – обращается он к нему.

Словно я для него не человек. Не сотрудник фирмы, который последние несколько недель работает вместе с ним.

Мышцы спины Рассела напрягаются. Я вижу, как он расправляет плечи и вытягивает позвоночник.

– С днем рождения, отец, – говорит он, отчетливо выговаривая каждое слово.

Вот это поворот! Мой желудок тошнотворно сжимается, и я бегу прочь. Завернув за угол, я врываюсь в женский туалет и с силой захлопываю дверь. В ней нет замка, и я прислоняюсь к ней спиной, надеясь, что за мной никто не последует.

Конечно, мне опять не везет. Скоро в дверь стучат, и я закрываю глаза, умоляя слезы подождать, пока я выберусь отсюда. Стук повторяется, на этот раз его сопровождает голос, который я тут же узнаю. И ненавижу себя за разочарование, которое испытываю, когда понимаю, что зовет меня не Рассел.

– Ну же, Маккензи, я ведь все равно не уйду, – говорит моя подруга Сара. Я со вздохом открываю дверь и, убедившись, что она одна, впускаю ее внутрь.

Она оглядывает меня с ног до головы, кладет руки на плечи и с сочувствием смотрит на меня.

– Ты в порядке? – спрашивает Сара. Я пока не в силах говорить и потому лицемерно киваю. – Хорошо. – Хлопнув меня по плечу, она идет к раковинам и садится на столешницу лицом ко мне. – Потому что парень очень классный, и я хочу подробностей.

Я не могу сдержать истерического смеха. Сара ничуть этому не удивляется, ведь мы дружим с первого курса. Я подала заявку на работу сюда в основном из-за нее – общаться в новом коллективе легче, когда знаешь в нем хоть одного человека.

– Итак, – продолжает она, взмахнув рукой, – выкладывай, что случилось.

Я тяжело охаю и начинаю разбирать свою одежду.

– Да нечего рассказывать, – говорю я, и в тот же миг воспоминания о том, что происходило в лифте, накрывают меня волной. Я вновь чувствую, как губы Рассела касаются тыльной стороны коленей, как его пальцы танцуют на моем животе.

– Маккензи, – наморщив лоб, заявляет Сара, – я же вижу, что твое нижнее белье сейчас не на тебе, а в руках. Уверена, это неспроста.

Мои щеки заливает румянец.

– Да, у меня с ним было, – невнятно признаюсь я.

– С сыном Кауфмана?

Я опять охаю.

– Откуда мне было знать, что он его сын? – Тут я вспоминаю, что говорила о Кауфмане в лифте, и морщусь. – Я назвала его отца придурком.

– Глупо винить себя за это – Кауфман действительно придурок. Хотя кто бы знал, что ему удалось произвести на свет такого классного сына?

Я смотрю на нее как можно суровее, пытаясь в то же время натянуть мокрую юбку. В итоге я чуть не падаю, и взгляд теряет всю силу.

– Ну же, Кензи, – уговаривает меня подруга, – не обижайся, что мне хочется узнать чуть больше. Просто ты никогда раньше не крутила с незнакомыми парнями.

Я закрываю глаза и откидываю голову назад, к двери. Мой нос все еще ощущает запах Рассела, который поднимается от воротника рубашки. И от моей собственной кожи. Я встряхиваю головой, пытаясь прогнать воспоминания.

– Мне он очень понравился, – тихо говорю я. – Конечно, это глупо, ведь мы совсем не знаем друг друга. Но… – Я пожимаю плечами, не зная, как объяснить то, что со мной произошло.

Я слышу, как Сара спрыгивает вниз и идет ко мне, стуча каблуками по плитке мраморного пола. Она берет меня за руки и говорит неожиданно серьезным голосом:

– Все хорошо, Кензи. Или он найдет тебя, и это будет классно: ты повстречаешься с ним и поймешь, насколько все серьезно. Или он тебя не найдет, и это тоже классно, поскольку ты сразу поймешь, что на такого козла не стоит тратить время.

– Все не так просто, – со вздохом отзываюсь я. Когда дело касается моих отношений с парнями, просто не бывает никогда. Особенно если речь идет о парне, который помог мне почувствовать себя такой живой, сексуальной. И смелой.

А еще желанной. Я вспоминаю, как его губы чертили дорожки вдоль ключицы, как он тихо постанывал, снимая с меня рубашку. И каким жарким было тело Рассела.

Сара тянет меня за руки, и я открываю глаза.

– Все очень просто, – возражает подруга. – Встречаться нужно только с теми, кто тебя заслуживает.

Ей легко говорить! С той минуты как я узнала, что Рассел – сын Кауфмана, меня мучает одна мысль. И я делюсь своими страхами с подругой:

– Я узнала, что он ненавидит своего отца. А он – что я работаю на него. Вдруг Рассел соблазнил меня, чтобы его разозлить?

Сара хмурится и, подумав секунду, отвечает:

– Значит, он такой же козел, как сам Кауфман, и тебя не заслуживает.

От этих слов у меня сжимается сердце. Я не хочу так плохо думать о нем.

– Но, – продолжает Сара, смешно приподнимая брови, – это не отменяет того факта, что парень очень симпатичный и ты должна мне рассказать, что у вас было в лифте.

У Сары никогда не получалось оставаться серьезной надолго. Я улыбаюсь, потому что мне очень хочется побыть одной, а для этого нужно убедить Сару, что со мной все в порядке. Впрочем, рядом с ней мне действительно стало лучше.

– Давай договоримся так, – предлагаю я. – Ты выходишь и отвлекаешь людей, чтобы я смогла сбежать отсюда. А я рассказываю тебе обо всем завтра за чашкой утреннего кофе.

– Завтра ведь рабочий день, – напоминает Сара.

– Я собираюсь взять отгул, – говорю я. – И может, послезавтра тоже.

Сара со смехом замечает:

– Я смотрю, ты решила разом нарушить все правила, да? – Она берется за ручку двери и смотрит на меня. – Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Абсолютно, – киваю я.

– Тогда не забудь – завтра я жду от тебя всех подробностей.

– Обещаю.

Сара смотрит на меня с озорным блеском в глазах и говорит:

– Жди здесь минут пять, а потом спускайся по лестнице на этаж ниже. Там садись в лифт и спокойно спускайся вниз. На первом этаже, думаю, тебя ждать никто не будет.

Я киваю, но не говорю Саре, что на сегодня с меня поездок в лифте хватит.

На то чтобы спуститься с шестидесятого этажа на первый, у меня уходит почти час, но я не жалуюсь. За это время все свидетели моего позора точно разойдутся, и потому я, сняв каблуки, спокойно, ритмично шлепаю босыми пятками по бетонным ступеням. Звуки моих шагов и дыхания эхом разносятся по пустой лестнице.

И все это время я пытаюсь разобраться в том, что произошло. Я чувствую злость, унижение, стыд. Вновь и вновь вспоминаю, как выглядела, когда дверь лифта открылась, и меня начинает мутить от ужаса. Как я смогу смотреть всем этим людям в глаза? А особенно Кауфману? При одной мысли о нем мое сердце уходит в пятки. Я не могу поверить, что я целовалась в лифте с его сыном. Да, после такого у меня нет ни одного шанса получить место в фирме.

Оказавшись на первом этаже, я дергаю дверь, за которой находится главное фойе здания. Она не открывается. Я стучу, но никто не приходит мне на помощь. Вздохнув, я опускаю голову и прислоняюсь лбом к двери. Господи, скорее бы уже этот день закончился!

Мне ничего не остается, как спуститься на несколько ступеней ниже, к пожарному выходу. Я толкаю дверь и готовлюсь услышать вой сирены, но, к счастью, на ней нет датчиков. Но радуюсь я недолго – стоит мне выйти на улицу, как в лицо ударяет ветер с дождем.

Мне опять не везет. Льет как из ведра, а зонтик остался на шестидесятом этаже. Я со вздохом надеваю рубашку Рассела поверх своей блузы и ступаю на залитый водой асфальт. Слава богу, что квартира, которую мы снимаем с Сарой на лето, всего в четверти мили отсюда.

Ничего не помогает – я вымокаю почти сразу, но решаю не переживать из-за этого. Уже поздно, людей нет, а в том, как дождь размывает свет фонарей в темноте, даже есть особая прелесть.

Я не успеваю дойти до угла, как кто-то зовет меня сзади. Я оборачиваюсь и вижу, что ко мне сквозь водяную завесу идет Рассел. Кажется, он вымок еще сильнее, чем я, но вряд ли такое возможно. Футболка с логотипом фирмы прилипла к его груди. Но даже под проливным дождем Рассел выглядит потрясающе.

– Эй, Маккензи, подожди! – кричит он и ускоряет шаг.

Когда он оказывается рядом, я поворачиваюсь к нему.

– Вот, – я снимаю рубашку и протягиваю ее Расселу, – возьми.

Он смотрит на нее, хмурится, а потом переводит взгляд на меня.

– Я не для этого за тобой бежал, – говорит Рассел.

Я ничего не отвечаю, просто поворачиваюсь и иду дальше.

– Я поговорил с отцом, – продолжает он, следуя чуть позади, – и объяснил, что ты ни в чем не виновата, и если тебе не дадут работу из-за этого, то я больше не буду с ним общаться.

Я продолжаю молча идти. Когда мы оказываемся у перекрестка, загорается красный, и мне приходится остановиться.

– Слушай, Маккензи… – начинает он, но я прерываю его:

– С моей помощью ты решил отомстить отцу, так? – Его глаза округляются, но я продолжаю: – Замутил с практиканткой, к которой он неровно дышит, чтобы показать ему, как легко ты можешь получить то, что ему никогда не светит. Игры за власть, да?

Он ругается себе под нос, и, к счастью, на светофоре загорается зеленый. Я собираюсь перейти улицу, но Рассел хватает меня за руку. Он сильнее меня, но мне понятно, что если бы я стала вырываться по-настоящему, то Рассел бы меня отпустил.

Под дождем его лицо выглядит еще привлекательнее. Потоки воды подчеркивают мужественные очертания скул и подбородка, чувственных губ. И это нечестно. Промокшие насквозь люди не должны выглядеть так хорошо.

– Сначала ты думаешь, что я пристаю к тебе, хоть и иду на свидание с другой девушкой, – говорит он. – А теперь – что я делаю это, чтобы отомстить отцу? – Я сердито смотрю на него, вырываю руку и иду вперед. – Плохого же ты о себе мнения, – кричит он мне вслед.

Я разворачиваюсь, думая послать его ко всем чертям. Но Рассел вплотную подходит ко мне. Я не успеваю ничего сказать, как он начинает быстро говорить:

– Ты заставила меня смеяться. Когда те парни не подождали тебя, ты с таким жаром обругала их, что мне захотелось узнать тебя лучше.

Он протягивает руку к моему лицу, но не касается его. Мое предательское тело умоляет подойти к нему ближе, но я заставляю себя стоять на месте.

– Ты хоть представляешь, как выглядишь, когда сердишься? – спрашивает Рассел. Я молчу, и он продолжает: – Ведь нет? Не знаешь, как в эту минуту горят твои глаза?

Я проглатываю комок в горле. И качаю головой. Подушечки его пальцев едва касаются моей щеки.

– В лифте ты смотрела на меня так, словно хотела съесть живьем, – мягко говорит он. Я не отворачиваюсь, и Рассел смелеет, кладет ладонь мне на шею. – И бог знает, я тоже этого хотел.

Чувства, которые я пытаюсь подавить, вырываются из-под контроля и жаром растекаются по телу. Рассел моргает и отступает назад, а мне тут же хочется вернуть его ладонь. Но я продолжаю молчать.

– Я никогда в жизни, – говорит он, – не приставал к незнакомым девушкам в лифте. И ни за кем не бегал под дождем.

Он проводит рукой по мокрым волосам, собираясь с мыслями. А потом продолжает:

– Просто, когда ты призналась, как сильно тебя угнетает мысль, что страх не даст тебе прожить жизнь по-настоящему, это показалось мне знакомым. Ведь самые важные решения в моей жизни – в какую школу ходить, какую специальность выбрать и где искать работу – за меня принимал отец. А я не бунтовал, потому что боялся остаться без его поддержки.

Он опять делает шаг ко мне, его взгляд пылает.

– Сегодня я впервые сделал это. Благодаря тебе. Там, в лифте, я решил, что пора принимать решения, исходя из того, что хочу я, а не другие люди.

Рассел стоит так близко, что мы едва не касаемся друг друга.

– А хочу я тебя, – шепчет он. – Маккензи…

Но я не жду продолжения, а встаю на носки, обнимаю его за шею и прижимаюсь губами к его губам. Нас поливает дождь, но мне все равно. Рассел обнимает меня и делает шаг назад, потом еще один, пока я не упираюсь спиной в стену.

– Я хочу проводить тебя домой, – хрипло говорит он, и его дыхание касается моей шеи. Я киваю. – Хочу встретиться с тобой. – Рассел покусывает мое ухо, и я дрожу от удовольствия. – Завтра, – добавляет он. – И послезавтра тоже. – Его губы скользят вниз по моему плечу. – И на следующий день. – Переходят на предплечье. – И на следующий.

Он поднимает мою руку и целует ладонь, проводя языком по линии жизни.

– И на следующий день тоже, – шепчет он.

– Можешь забирать их все, – со смехом говорю я. На этот раз меня не мучают никакие сомнения. Впервые в жизни я чувствую себя по-настоящему смелой.

– Хорошо, – произносит он, возвращаясь к моим губам. – Ведь я не шутил, когда говорил, что именно этим хотел бы заниматься всю жизнь.