41

Современные конкистадоры

«Если ты, парень, когда-нибудь вздумаешь завести детей и захочешь, чтобы они жили в достатке, вылези из кожи вон, но добейся, чтобы мы получили контроль над Африкой». Это наставление Джорджа Рича позволяло мне жить в мире с собственной совестью и терпимо относиться к присутствию американских консультантов, с которыми мне пришлось жить под одной крышей летом 1974 года, в период работы в Александрии.

Тень могущественного Рича, казалось, незримо сопровождала меня во время экскурсии из Каира в Гизу, к знаменитым пирамидам, теперь же она чуть ли не явственно просматривалась за спиной египетского чиновника, который обращался к нам речью. Он стоял во главе массивного, сделанного из кедра обеденного стола, неуместно большого для элегантной гостиной арендованного нами, американскими консультантами, александрийского особняка.

Из-за своих гигантских размеров он воспринимался как осколок роскоши былых времен, хотя, может статься, и предзнаменованием грядущего. Особняк построил удачливый английский коммерсант, сколотивший состояние на торговле слоновой костью, мумиями и всевозможными диковинными артефактами из древних египетских гробниц, которые пополняли музейные коллекции Европы.

«История свидетельствует, что Египет — это голова собаки, туловище которой — вся остальная Африка», — напыщенно произнес чиновник, расцветая самодовольной ухмылкой. Он обвел глазами всю нашу компанию, расположившуюся за столом, — нас, десятерых американцев, прибывших в Египет для разработки проектов водоснабжения, канализации и прочих инфраструктурных систем. Затем тяжело грохнул кулаком по столу. «Сделайте так, чтобы у нашего президента, досточтимого Анвара Садата, был достойный повод раскрыть объятия Америке, и нашему примеру последует вся Африка. Даешь миру капитализм!» После небольшой паузы он подал знак официанту накрывать на стол.

«Мы — словно конница, — пробормотал сквозь зубы инженер из Колорадо, — которая спешит на помощь осажденному форту».

«Лишь бы не отряд Кастера», — задумчиво ответил кто-то, и все засмеялись.

Попытки убедить себя, что Египет — это ключевое звено, потянув за которое мы придадим импульс развитию всей остальной Африки, стали нашим ежевечерним экзерсисом. Мы, американские консультанты, очень гордились своей искушенностью и мастерством переводить все что угодно на язык цифр, низводить сложнейшие проблемы до простой статистики, обобщенной в таблицах и выраженной в виде графиков и диаграмм.

Некоторые участники нашей группы имели степень доктора философии (Ph. D.), другие были обладателями уважаемых ученых званий, и лишь я выбивался из общего ряда со своей скромной степенью бакалавра — правда, у меня хватало ума помалкивать, когда затрагивалась эта тема.

Вообще же, все мы как люди, привыкшие руководствоваться доводами разума — что вообще-то свойственно экспертам по экономическому развитию, — располагали достаточным объемом данных, подтверждающих то, во что нам так отчаянно хотелось верить, и убедить себя, что здесь, в Александрии, мы делаем великое дело, приближая наступление новой эпохи для всех африканских стран, благодаря чему уже к началу следующего тысячелетия их нынешние болезненные проблемы останутся в прошлом.

Для большинства участников нашей группы это не выглядело столь уж трудной задачей. Имея перед глазами опыт прежних империй, они, как современные конкистадоры, возложили на себя миссию трансформировать «заблудшие» общества, превратив в некое подобие их собственного. Дикари и варвары могли заслужить спасение, только приняв католическую веру или — учитывая современные реалии — только вступив на путь демократии; только склонившись перед просвещенной властью Цезаря или правителя, а в нынешние времена — президента США.

Хотя я изо всех сил старался приспособиться, но все больше ощущал себя изгоем. За четыре года работы в MAIN я стал еще циничнее. Едва заслышав высокопарные фразы о нашей миссии в Индонезии, Иране, Колумбии или Египте, я тут же распознавал в них религиозный подтекст, знакомый мне еще с детства по речам нью-хэмпширских кальвинистов.

В речах Мака Холла и иже с ним мне явственно слышались отголоски пуританских проповедей преподобного Коттона Матера, главного вдохновителя охоты на ведьм в Новой Англии. Однако мог ли я всерьез верить, что на тех, кто дерзнул принять сторону Советского Союза, обрушится божественный гнев? Неужели святой Петр стоит подле райских врат и с улыбкой раскрывает объятия капиталистам? И если кому-то все же удастся ответить «да» на этот вопрос, означает ли это, что мы сможем уберечься от божественного гнева и застолбить себе местечко в раю?

Каким воображением надо обладать, чтобы принять американский путь развития за свободно-рыночный капитализм? Все, что я видел вокруг, говорило о том, что мелкие провинциальные предприниматели обречены на гибель и им уготована участь жертв крупных корпораций. Такое впечатление, будто мы своими руками пытаемся вернуть последние годы ушедшего XIX века с его неограниченной монопольной властью трестов. Только сейчас этот процесс приобретает глобальный масштаб.

«Но тогда что же я делаю?» — этот проклятый вопрос мучил меня каждую ночь, лишая сна и покоя. Раз за разом я перебирал в памяти события, связанные с теми далекими днями в Бейруте, когда я только открывал для себя Ближний Восток. Я вспоминал мимолетную встречу с Марлоном Брандо, поездку в лагерь беженцев с говорливым Смайли, свои впечатления от увиденного тогда, от специфических, ни с чем не сравнимых звуков, запахов, ощущений.

Боже мой, кажется, это было так давно, а ведь с тех пор прошло всего четыре года.

Я завел привычку прогуливаться после обеда по набережной вдоль Средиземного моря, благо это было всего в нескольких кварталах от нашего особняка. Стоя у самого конца мола, я подолгу наблюдал за нескончаемой чередой темных волн и мыслями уносился в далекие времена Антония и Клеопатры, египетских фараонов, времена царей, для которых строили огромные усыпальницы-пирамиды, Моисея, уводившего свой народ из египетского рабства…

Я вглядывался в морские дали, словно мог разглядеть призрачные очертания Италии, находившейся как раз напротив, расположенной на востоке Греции, а еще восточнее — земли Финикии, то бишь современного Ливана.

Раздумья о древних империях, затерянных в веках, как ни странно, приносили успокоение моей мятущейся душе.

История человечества и вправду всегда состояла из войн, завоеваний, насилия, жестокости, на фоне которых влачили существование наши предки. А монотонный шелест волн будто убаюкивал, излечивая от душевного разлада. Передо мной снова возникала фигура Джорджа Рича, указывающего на подсвеченную настенную карту в зале заседаний правления MAIN, и вновь я начинал осознавать, что находиться здесь и работать на совесть меня заставляет великая цель — будущее моих пока не родившихся детей.

Во имя их счастья и благополучия я сделаю все возможное, чтобы моя страна крепко держала в руках контроль над Ближним Востоком и Африкой. Забота о потомках, моих потомках — вот что двигало мной. Да еще тот факт, что это наполняет мою жизнь приключениями, что я могу путешествовать по дальним странам, о которых раньше мог только мечтать, — тем более если все это более чем щедро оплачивается.

Проводя на берегу Средиземного моря долгие одинокие вечера, я иногда оборачивался назад, на огни вечерней Александрии. За ними мне виделись громадные просторы Африки. Я представлял, будто это и есть те самые мрачные земли, что описаны Джозефом Конрадом в «Сердце тьмы», — зловещие, гибельные места, где человеческая жизнь подвергается чудовищным опасностям. Мне казалось, что нигде в мире нет таких изуверских форм насилия, как в Африке, нигде понятие «ужас» не имеет такого кошмарного смысла, как здесь.

Как человек, не понаслышке знающий, что такое дебри тропических лесов Амазонки, я понимал, что их не сравнишь с влажными лесами Конго. Это отличие и придавало Африке особую специфичность и непохожесть на другие континенты. С детства я зачитывался рассказами о Тарзане. Какими райскими местами представлялись мне его родные джунгли!

Однако опыт экономического убийцы разбил мои наивные детские представления. Где, позвольте спросить, был смелый герой Эдгара Райса Берроуза, когда на берегах Африки высаживались торговцы невольниками? И если в глазах человечества леса Амазонки — это животворные «легкие» нашей планеты, то леса Конго давно приобрели репутацию самого зловещего места.

Поверьте, я знаю, о чем говорю. Мне доводилось видеть трущобы Латинской Америки, Азии, Ближнего Востока.

В свое время меня ввергли в шок леденящие кровь экспонаты музея инквизиции в Лиме и жуткие свидетельства средневековой жестокости, с какой американская армия обращалась с пленными воинами-апачами. Мне известно, какие зверства творили режим индонезийского диктатора Сухарто и тайная полиция иранского шаха САВАК. И все же, уверен, ничто не может сравниться с насилием и жестокостью, терзающими Африку.

Я отчетливо представлял себе и события прошлых веков, когда этот континент был сценой бесчеловечной охоты на людей, когда их ловили как животных, хватали, вповалку грузили на корабли и переправляли на невольничьи рынки — безжалостно разрывая семейные узы, отнимая грудных младенцев от матерей; сваливали живой груз в тесные трюмы, где в нечеловеческих условиях африканцы сотнями умирали от жажды, голода и болезней; и где живые томились бок о бок с телами умерших.

Пока оторванных от родины, лишенных права называться людьми, ослабевших от болезней, окровавленных и умирающих африканцев продавали как скот на невольничьих аукционах, «цивилизованные» европейцы грабили их земли, уничтожали животных и растительность, сеяли смерть и разрушение. И все лишь для того, чтобы мои предки жирели за счет своих хлопковых плантаций.

Я часто думал об этом. В один из дней, заполненных, как и другие, подобными мыслями, я познакомился с двумя молодыми беженцами из Судана. История их жизни потрясла меня, породив сознание вины, словно я тоже нес ответственность за грехи, которые совершили жестокие охотники за рабами.

 

42

Сидящий у Америки на коленях

Как-то я по своему обыкновению стоял, облокотившись на парапет мола, и наблюдал, как местный рыбак выгружает из утлой лодчонки свой дневной улов. Парень и девушка подошли и встали рядом. Я посмотрел на них, они — на меня. Мы обменялись улыбками. Парень сказал: «Здравствуйте, как поживаете? Говорите ли вы по-английски?» Я не удивился — в те дни незнакомые люди довольно часто пытались завести с мной разговор — из любопытства и желания попрактиковаться в английском.

— Да, — ответил я приветливо. — Я из Соединенных Штатов, меня зовут Джон. А вас?

— По-английски мое имя звучит как Сэмми, а это моя сестра Саманта.

Я пригласил новых знакомых в ближайшее кафе, и мы просидели за разговорами несколько часов. Как оказалось, они родом из Южного Судана.

«На севере нашей родины живут мусульмане, — стал объяснять Сэмми, — а на юге, где мы родились, все совсем по-другому». Юноша не хотел вдаваться в детали, но я понял, что он имел в виду — в тех местах сохранился племенной уклад, и каждое племя поклонялось своим богам.

— А вы сами мусульмане? — полюбопытствовал я.

— Да, мы исповедуем ислам, — ответил Сэмми.

Я сразу почувствовал, что он неискренен со мной, но решил не торопить события. И действительно, позже, когда мы познакомились поближе, молодые суданцы сами признались, что, как и их сородичи, продолжают поклоняться «духам земли». На одной из совместных прогулок, когда они показывали мне достопримечательности Александрии, ребята рассказали, почему им пришлось покинуть родные места. Их отца убили, а мать похитили пришельцы из Северного Судана, чтобы продать в сексуальное рабство.

— Нам, можно считать, повезло, — рассказывал Сэмми, — в тот момент мы как раз ходили за водой. Мы слышали, как кричит наша мать. Испугавшись, мы спрятались за камнями.

— Я была ужасно напугана, — добавила Саманта, закрывая лицо руками.

— С тех пор она не может больше плакать, — горестно сказал Сэмми.

Ребятам посчастливилось найти кошелек с небольшой суммой денег, припрятанный родителями на черный день, и они решили переправиться в Египет, а точнее, в Александрию — они слыхали, что здесь безопаснее, чем в Каире, да к тому же тут жили их дальние родственники. Им пришлось принять ислам, хотя, как признались брат и сестра, втайне они продолжали поклоняться богам своих предков.

На первых порах родственники дали Сэмми и Саманте кров, а потом помогли устроиться у одной английской четы, содержавшей маленький сиротский приют. За стол и кров брат с сестрой должны были выполнять в приюте кое-какие подсобные и хозяйственные работы.

После первой встречи я стал проводить много времени в обществе Сэмми и Саманты. Обычно мы встречались ближе к вечеру, после того как они справлялись со своими обязанностями в приюте. Я приглашал их посидеть в кафе, а иногда и пообедать в ресторан. Мы совершали долгие прогулки по Александрии, и ребята, как опытные экскурсоводы, показывали мне все интересные места, упоминавшиеся в путеводителях, сопровождали на местные рынки и в самые глухие уголки Александрии, куда иностранцы обычно не заглядывают.

Брат и сестра показали мне и симпатичный ресторанчик с суданской кухней. Несмотря на выпавшие на их долю горести и испытания, они всегда были в хорошем настроении, открыты и приветливы. Для меня общение с ними было желанным отдыхом от поднадоевшего самодовольства моих компаньонов-соотечественников. Тем более что характер моей работы всегда позволял обосновывать частые встречи с двумя суданцами тем, что я таким образом собираю дополнительную информацию для экономического прогноза, который должен был составить.

День ото дня я все больше привязывался к моим суданским друзьям, а вскоре понял, что влюблен в Саманту, и это меня очень обрадовало. Мысль жениться на Саманте казалась мне все более привлекательной. Мне нравилось представлять, как я заберу их с братом в Штаты, как удивится вся моя родня да и бывшая жена, когда я предстану перед ними рука об руку с молодой африканкой. Когда я поделился с Сэмми своей идеей взять их с собой в Штаты, он, к моему удивлению, не проявил радости и энтузиазма, а лишь страдальчески посмотрел на меня.

— Мы — африканцы, мы должны вернуться к себе в Судан и помочь нашему народу, — сказал он.

— Но как? Чем вы можете помочь?

— Будем бороться за независимость.

— Но ведь Судан уже с 1956 года — независимое государство!

— Это не Судан. Сейчас никакого Судана нет. То, что там есть, — это две разные страны, совсем не то, что пытались создать Англия и Египет.

— Мусульмане — на севере, а на юге — нет.

— Да, именно об этом я и говорю. Север Судана — это Ближний Восток, а юг — Африка.

Это утверждение совершенно расходилось с тем, что внушал мне Джордж Рич. Он говорил, что Египет — это одно, а Судан — совсем другое. Больше всего меня поразило, что раньше я никогда об этом не задумывался.

— А как же насчет Египта? Что это, Ближний Восток или Африка? — пожелал уточнить я.

— Ни то ни другое, — ответил Сэмми.

— Но что же тогда Египет? — искренне удивился я.

— А вам никогда не приходило в голову, что с тех пор, как умер фараон Нектанеб, еще за три века до рождения вашего Христа, и по сей день этой страной никогда не управлял настоящий египтянин?

Слова Сэмми стали для меня настоящим шоком.

— Так где же находится Египет, если не там и не здесь?

— Раньше он всегда был частью Европы.

— А сейчас?

— Сейчас он сидит на коленях у Америки.

 

43

Рождение «шакала»

Когда в 1971 году я впервые попал в Бейрут, Джек Корбин был еще подростком. Четыре года спустя, к моменту моего появления в Александрии, это был уже шустрый, непоседливый 19-летний юноша, решивший покинуть отчий дом и осуществить свою многолетнюю мечту — отправиться в Африку. Это решение навсегда и в корне изменило жизнь Джека. Оно превратило его в «шакала». Среди множества заданий, которые ему довелось выполнять, одно было связано с убийством президента некой африканской страны, имеющей огромное стратегическое значение для всего континента, Именно тогда зародилась наша дружба с Джеком, и длится она уже много лет.

Отец Джека был топ-менеджером, которого дела забросили в Бейрут, поэтому насилие с малолетства стало для Джека привычной чертой повседневной жизни. Еще мальчишкой он частенько сиживал с такими же, как и он, сорванцами на высокой изгороди в одном из пригородов Бейрута, наблюдая за тем, что происходило внизу, на улицах города. В отличие от обычных забав подростков, эта часто позволяла Джеку наблюдать картины жестокого насилия.

Однажды в сильный бинокль он со своими дружками наблюдал, как трое мужчин избили четвертого, а потом забросили его безжизненное тело в кузов пикапа. В другой раз они видели, как насиловали какую-то женщину, причем на глазах у ее малолетнего сына. А когда преступники ушли, из близлежащих зарослей вылез мужчина и помог этим несчастным дойти до дома.

Затем в Бейруте было объявлено о прекращении огня. Джек с одним из приятелей отправился в город, в кино. После сеанса, когда они выходили из кинотеатра, началась уличная пальба. Это означало, что перемирию пришел конец. Возле здания кинотеатра появился черный мерседес и, покружив, остановился рядом с Джеком и его спутником. Из машины вышли трое мужчин с АК-47.

Они стали тыкать дулами автоматов в Джека и второго парнишку, выкрикивая бранные слова на арабском. Затем затолкали обоих на заднее сиденье, и мерседес рванул с места. Насколько могли понять испуганные мальчишки, эти люди заподозрили в них израильских шпионов. В машине их били прикладами и обещали расстрелять еще до рассвета. Мерседес между тем несся по узким улочкам через населенные арабами трущобы, которых мальчишки вроде Джека всегда предпочитали избегать.

Когда машина наконец остановилась, приятелей приволокли в какой-то дом и поставили напротив человека, важно восседавшего за письменным столом.

«Слава богу, он был из ООП, а не из какой-нибудь воинствующей радикальной группировки, — рассказывал Джек. — Я показал ему билеты в кино, которые сам не знаю почему остались лежать в моем кармане, и он понял, что мы никакие не шпионы. Он даже извинился за своих товарищей, сказав, что те сваляли дурака, а потом велел им отвезти нас обратно к кинотеатру».

Это происшествие убедило Джека, что лучше покинуть такое место, как Бейрут. Думаю, любой молодой человек на его месте поступил бы так же. Но в отличие от других Джек бежал не от войны — напротив, он хотел быть к ней поближе. «Я понял, что насилие не пугает меня и что я сам смогу его использовать. Те трое, что похитили нас, вовсе не испугали меня, скорее взбесили, заставив кровь быстрее бежать по жилам», — признался как-то Джек. И он направился в Африку.

«Континент был похож на пороховой погреб — самое подходящее местечко, где парень вроде меня может заработать неплохие денежки и вдоволь повеселиться», — он делился со мной этими откровениями, пока мы сидели в патио небольшого ирландского ресторанчика в южной Флориде.

Шел 2005 год. И хотя события, о которых рассказывал Джек, вроде бы относились к далекому прошлому, они приобретали некоторое современное звучание в свете того факта, что Джек только-только вернулся из Ирака, провернув там какое-то дельце, что нашим военным было категорически запрещено.

«Еще тогда, в Бейруте, я старался следить за событиями, разговаривал с прибывавшими туда наемниками, регулярно читал журнал Time, который выписывал отец. Я был в курсе всего, что происходило. В 1974-м португальцы сделали нечто такое, что изменило путь развития Африки. Благодаря им приоткрылась дверь, и я шагнул в нее».

Я уточнил: «Ты имеешь в виду революцию?», потому что находился по соседству, в Испании, вскоре после того как в Португалии был свергнут диктаторский режим, дружественно настроенный по отношению к США. Это была так называемая «революция капитанов», которую осуществили средние и младшие офицеры португальской армии.

Экономические и военные потери Португалии в период освободительных войн, разгоревшихся в ее африканских колониях, болезни, подточившие силы диктатора и большого друга корпоратократии Антонио Салазара, десятки лет стоявшего во главе страны и порядком одряхлевшего, а также созревший в недрах португальских вооруженных сил военный переворот против его преемника, Марселу Каэтану, превратили Португалию из надежного союзника США в страну, вставшую на путь социализма. Этот провал экономических убийц, один из самых крупных, внушал США серьезное беспокойство.

«Да, ты прав. После “революции капитанов” новое правительство тут же даровало свободу своим бывшим африканским колониям. Внезапно, без всяких предупреждений. Колониальные войска хлынули назад в страну. Сотни тысяч португальцев, поколениями живших в Африке, враз лишились земель, имущества, бизнеса, — словом, всего. Да им и было не до имущества — они думали о том, как спастись самим. Многие бежали тогда в Южно-Африканскую Республику, в Южную Родезию, Бразилию. Кто-то вернулся в Португалию. Бывшие колонии получили то, чего так жаждали, — независимость, но при этом остались одни перед лицом новых трудностей. Конечно, Советский Союз оказался тут как тут, и из кожи вон лез, стараясь заполнить возникший после ухода португальцев вакуум. От момента, когда важнейшие запасы нефти и газа попадут в руки представителей коммунистического лагеря, нас отделяли тогда какие-то дни и даже часы. Тут очень кстати разразилась освободительная война в Южной Родезии против диктатора Яна Смита.

Надо признаться, я, как и Джек, считал, что время, которое мы переживали, предоставляет нам блестящие возможности, чтобы продвинуться в своей профессии: он собирался сделать карьеру «шакала», а я — экономического убийцы. Я вспомнил, каким форсированным маршем мы двигались к созданию тайной империи в Индонезии, Иране, Латинской Америке, хотя столкнулись с серьезными препятствиями во Вьетнаме, где силы США и Южного Вьетнама терпели поражение, а также в Камбодже и Лаосе, где на гребне борьбы оказались соответственно «Красные кхмеры» и «Патхет Лао», державшие под контролем большую часть территорий своих стран.

Африка же до 1974 года оставалась в нашем пасьянсе закрытой картой. Наблюдался подъем национально-освободительных движений, хотя они часто страдали от раскола, поскольку их лидеры колебались, к какой из мировых держав обратиться за помощью. Многие не желали попасть в объятия коммунистов, но при этом искренне презирали Запад.

Мы, экономические убийцы, напряженно анализировали ситуацию, продумывали возможности и потихоньку выдвигались на позиции. MAIN, например, подготовила себе опорные пункты в Заире, Либерии, Чаде, Египте и ЮАР (хотя на последнюю мы не возлагали особых надежд из-за усиливающегося в мире осуждения режима апартеида).

Старательно работали наши агенты и в таких странах, как Кения и Нигерия. Я же в то время как раз завершил исследование, доказывающее целесообразность строительства огромной плотины через реку Конго как основы для ГЭС, которая питала бы электроэнергией местную добывающую промышленность и позволила бы создать в Центральной Африке промышленные парки.

На этом фоне опрометчивое решение Лиссабона освободить все колонии смешало весь наш расклад. Нарушив сложившийся к тому моменту баланс власти, оно вызвало смятение в Пентагоне и Государственном департаменте. Ожесточенные дебаты по поводу политического курса страны вызвали конфликты в верхах, вылившиеся в череду кадровых перестановок. На место секретаря Госдепартамента Уильяма Роджерса (занимавшего этот пост с 1969 по 1973 год) пришел Генри Киссинджер (1973–1977), а в оборонном ведомстве сменилось несколько министров: Мелвин Лэйрд (1969–1973), Эллиот Ричардсон (1973), Джеймс Шлезинджер (1973–1975), а затем Дональд Рамсфельд (1975–1977).

Хаос и неопределенность усугублялись ослаблением президентской власти, когда Никсон был вынужден уйти в отставку из-за крупнейшего Уотергейтского скандала, и на посту президента его сменил Джеральд Форд, оказавшийся у власти не по воле избирателей, а из-за скандала вокруг его предшественника. Словом, Вашингтон колебался в выборе адекватной политической реакции на изменившуюся расстановку сил на мировой арене.

Для африканских стран ситуация тоже оказалась беспрецедентной, что повергло многие из новоиспеченных государств в состояние хаоса. В результате многовековой борьбы европейских колонизаторов за раздел сфер влияния на территории Африки появились искусственно созданные государства, границы которых отвечали в первую очередь интересам колонизаторов и никак не отражали этнических и культурных различий населяющих их народов.

При этом колонизаторы никогда не заботились об институционализации государственного и коммерческого секторов своих колоний. Из-за этого они оказались не готовы взвалить на себя бремя независимости, фактически став легкой добычей для нового эксплуататора, который поспешит заполнить вакуум, оставшийся после ухода старого, колониального.

«Из-за нашего промедления Советы ввалились в Африку, как шайка разбойников, — с отвращением произнес Джек. — Даже китайцы умудрились нас опередить. Москва принялась спонсировать Мозамбик, это гнездо марксистского террора, обучать и готовить тысячи бойцов Африканской национально-освободительной армии Зимбабве, посылая эту банду в Родезию убивать фермеров — как белых, так и чернокожих. Замбия кинулась в объятия маоистов и превратилась в базу для рейдов в ту же Родезию. Для меня же эта маленькая страна была несчастным изгоем, которому требовалась помощь. Я отправился туда, чтобы поступить в местную армию».

Джек всегда утверждал, что Южная Родезия в отличие от ЮАР «никогда не пропагандировала твердокаменный апартеид». Война, в которую он ввязался, была по его словам, не борьбой белых и черных, а битвой за выживание Родезии во враждебном окружении, попавшем в орбиту влияния Советов. Именно в Родезии Джек окончательно понял, что свойственно его натуре. Это мнение сформировалось у него в Бейруте, после похищения боевиками ООП.

«Я обнаружил в себе врожденный талант к военному делу. Я вступил в ряды родезийских коммандос, а потом прошел отбор в Специальную авиадесантную службу — это уже элитные войска. Подготовка была исключительно жесткой, а служба — еще жестче. Как-то раз, после подрыва мостов на вражеской территории, нам пришлось уходить от погони три недели кряду и, спасая свои жизни, кружить, путать следы, просачиваясь между позициями противника. В день нам приходилось преодолевать по 20 миль, и это, заметь, по гористой труднопроходимой местности, наносить удары из засады и снова идти. При этом никакого обеспечения у нас не было, ни воды, ни провианта. Мы буквально умирали от жажды».

Потом Джек стал рассказывать, как в первый раз убил человека. «Смотрю, из кустов выскакивает черномазый и открывает по мне огонь. Я же сделал всего один выстрел и начисто разнес ему голову. Той ночью никак не мог уснуть, все думал о родных убитого мной человека. Но уже в следующий раз никаких таких мыслей у меня не было — я видел перед собой только врага, который хочет меня уничтожить. Убийства, как и любое дело, с каждым разом даются все проще, превращаясь в обычную рутину».

Когда закончился его контракт в родезийской армии, Джек решил стать наемником. «Возможностей тогда было хоть отбавляй. В 1979 году “освободительные войны” бушевали как минимум в шести странах: в Южно-Африканской Республике, Анголе, Намибии, Замбии, Мозамбике и Родезии». Джек выбрал ЮАР.

Именно в этой стране ему поступило предложение стать помощником «шакала»: так он оказался втянут в одну из самых опасных в его жизни операций, ту самую, что раскрыла тайные незаконные действия американского правительства, о которых понятия не имела американская общественность. Джек был в составе команды, которую направили в одну африканскую страну, чтобы убить ее президента, который не побоялся открыто противостоять самым могущественным силам в Вашингтоне и Лондоне.

 

44

«Не-люди» с острова Диего-Гарсия

После введения странами ОПЕК нефтяного эмбарго в начале 1970-х годов и военного фиаско США в Юго-Восточной Азии контроль над ресурсами Африки приобрел особую актуальность, став настоятельной необходимостью. В Вашингтон устремились руководители корпораций и те, кто лоббировал их интересы.

Для давления на власть момент был выбран на редкость удобный: еще не забылись крупные политические провалы администраций Никсона и Форда, а нынешняя, президента Картера, только и заботилась о том, как сохранить лицо в конфликте с Ираном. Все это позволяло рассчитывать на сговорчивость Вашингтона.

Посланцы корпораций стали требовать введения международных законов, гарантирующих им право на неограниченную эксплуатацию природных ресурсов Африки, в особенности нефтяных. Они также настаивали на усилении военного присутствия США в Африке, что гарантировало бы гегемонию США на континенте, защиту транспортных путей и поддержку африканских режимов, сотрудничающих с корпоратократией вопреки воле своих народов.

Аргумент, касающийся необходимости усилить военное присутствие, подкреплялся несомненными успехами в этом регионе Советского Союза и Китая. В прессе появилось множество статей, в которых описывались пагубные последствия внедрения коммунистов в африканские страны. Делались и весьма прозрачные намеки, что Москва и Пекин втайне перебрасывают в Африку военные контингенты, готовя интервенцию в страны, поддержавшие Вашингтон.

По телевидению то и дело мелькали кадры, на которых кубинские партизаны в тренировочных лагерях обучали африканских «террористов». Ходили упорные слухи, будто кубинский лидер Кастро лично направил в Африку пресловутого Че Гевару, специалиста по партизанской борьбе, для организации атак на принадлежащие американским корпорациям горнодобывающие предприятия.

Давление на Вашингтон достигло беспрецедентной мощи.

Ситуация еще больше обострилась после закрытия судоходства через Суэцкий канал. А поскольку к тому моменту уже появились гигантские супертанкеры, США как никогда ранее стали нуждаться в укрепленном форпосте. Он должен был обеспечить охрану морских путей, которыми после закрытия Суэца нефть поступала с Ближнего Востока в страну: через Красное море и Персидский залив, затем через Аравийское море в Индийский океан, а оттуда вокруг южной оконечности Африки, мимо мыса Доброй Надежды в Атлантику. Вашингтонские политиканы быстро поняли, куда ветер дует, и немедленно урезали финансирование социальных программ, направляя высвободившиеся средства Пентагону. К тому моменту на островах Альдабра, с восточной стороны африканского континента и чуть севернее острова Мадагаскар уже было решено построить гигантскую авиабазу для бомбардировщиков, способных нести ядерное оружие.

По словам Джека, «она стала бы удачным дополнением к военноморской базе в южноафриканском порту Саймонстаун, рядом с мысом Доброй Надежды. Там, вдали от любопытных глаз, американские атомные субмарины пополняют запасы, чтобы вновь отправиться на патрулирование Южной Атлантики и Индийского океана. Так что авиабаза к северу от Мадагаскара стала бы для нас хорошим подспорьем».

Однако когда проект создания авиабазы принимал конкретные очертания, неожиданно выяснилось, что острова Альдабра являются местом размножения уникального вида гигантских черепах. Не желая распалять гнев партии зеленых, превращавшейся во все более влиятельную общественную силу, Вашингтон решил перенести строительство авиабазы на Диего-Гарсия, самый крупный атолл в архипелаге Чагос, который раньше входил в состав островного государства Маврикий, а теперь принадлежал Великобритании.

Хотя на Диего-Гарсии не водились редкие виды черепах, благополучие которых могло бы нарушить строительство авиабазы, там проживали 1800 человек, в основном потомки беглых рабов-африканцев.

«Было совершенно недопустимо, — говорил мне Джек, — чтобы по соседству с американской военной базой, напичканной самой современной техникой, жили какие-то посторонние люди».

Вашингтону снова пришлось обратиться к помощи экономических убийц. В 1970 году они провернули сделку, в которой участвовали и агенты разведывательных служб США и Великобритании. Результатом стало давление Лондона на коренных жителей Диего-Гарсии с целью принудить их покинуть родные места. Вся сделка держалась в строжайшем секрете от мировой общественности. Вот что сообщала ВВС.

Британские политики, дипломаты и государственные чиновники развернули кампанию, которая, по их собственному выражению, была призвана «закрепить ложное мнение, что на атолле не было постоянно проживающего населения». Подобная подтасовка фактов имела жизненно важное значение, поскольку по международному законодательству резиденты должны быть признаны как «люди, чьи демократические права должны быть гарантированы»… Таким образом, жители Диего-Гарсии превратились в «не-людей» [42] .

Многие жители атолла перебрались на соседние Сейшельские острова, а Великобритания между тем сдала «ненаселенный» остров Диего-Гарсия в аренду Соединенным Штатам. В качестве ответного жеста Вашингтон предложил Лондону 11-миллионную субсидию на разработку технологий, связанных с ракетным комплексом «Поларис». Что же касается жителей острова Диего-Гарсия, то они получили менее 600 долларов на человека, причем в эту сумму была включена и стоимость их жилищ.

Пентагон приступил к форсированному строительству авиабазы на атолле Диего-Гарсия. Она была рассчитана на базирование бомбардировщиков В-52, а позже — и на новые, невидимые для радаров противника тяжелые бомбардировщики В-2 «стелс». Авиабаза, которая могла бы служить плацдармом для рейдов не только на Ближний Восток, в Индию, Афганистан, Ирак, но и в Африку, должна была стать одним из ключевых элементов построения американской империи.

Однако несмотря на все свое стратегическое значение, авиабаза Диего-Гарсия оставалась засекреченной и о факте военного присутствия США у берегов Африки было мало кому известно. Лишь немногие знали, что защита интересов США в этом регионе стала оправданием для одной из самых наглых попыток политического убийства из всех когда-либо совершавшихся «шакалами», состоящими на жалованье у ЦРУ.

Речь пойдет о Сейшельских островах. Первым президентом этой республики, объявившей о своей независимости 29 июня 1976 года, стал Джеймс Менкам. С Вашингтоном и Лондоном он поддерживал контакты с помощью ЮАР, давнего преданного союзника корпоратократии, через которого довел до сведения Вашингтона, что одобряет сделку по Диего-Гарсии. Менкам предложил принять у себя в стране бывших жителей атолла, впрочем, особо не афишируя этот факт. Президент и его ближайшее окружение понимали, какие выгоды сулит лично им соседство американской военной базы. Правда, этот тайный сговор с США вызвал негодование его сограждан.

Среди сейшельцев, которые только что обрели независимость, были очень сильны националистические настроения, именно поэтому островитян возмутили действия президента Менкама. Мало того что он открыто демонстрировал уважение к Соединенным Штатам и Великобритании, так его правительство еще и поддержало незаконное выселение из родных мест их соседей, жителей острова Диего-Гарсия.

Кроме того, сейшельцы опасались, что вновь прибывшие могут занять и без того дефицитные рабочие места и тем самым нарушить сложившееся в стране социальное равновесие. И вот в то время, когда президент Менкам наносил визит лондонским политикам, премьер-министр Франс-Альберт Рене решил действовать.

В ходе бескровного государственного переворота, организованного в 1977 году, Менкам был смещен с поста президента. Взяв власть в свои руки, Рене объявил о реализации программы, которая, по определению ВВС, «была направлена на то, чтобы дать беднейшим слоям населения большую долю национальных богатств».

Рене также объявил, что жителям Диего-Гарсии разрешается вернуться к себе на родину, и выразил протест против нахождения военной базы США на заднем дворе Африки. От этих заявлений Вашингтон впал в ярость, правда, хорошо замаскированную от американской общественности. Как раз в то время, когда Джек Корбин оттачивал навыки наемника в рядах родезийских коммандос, корпоратократия составила заговор против Франса-Альберта Рене.

В этих планах отводилось место и мне: если Джек Корбин должен был выступить в роли «шакала», то я — в роли его эквивалента на поприще экономического убийцы. Нам оставалось только ждать, какому варианту воздействия на Рене отдаст предпочтение Вашингтон — уловкам и манипуляциям или физическому устранению.

И хотя меня, в отличие от Джека, так и не привлекли к работе против Рене, я был допущен на секретные совещания по этому поводу, которые показали мне, до какой глубины падения готово дойти правительство США во имя укрепления своей власти.

 

45

Принято решение убить президента

Джек Корбин наблюдал за водоворотом событий на Сейшелах из Родезии. Генерал Чак Нобл и его приятели из сфер, которые с легкой руки президента Эйзенхауэра стали называться военно-промышленным комплексом, внимательно следили за ними из Вашингтона.

«Трескотня Рене о помощи убогим и бесправным — это все ерунда», — сказал Чак. Бывший глава Инженерного командования сухопутных войск США во Вьетнаме, он сделал в MAIN великолепный карьерный рывок — за каких-то два года с должности менеджера проекта взлетел до вице-президента фирмы и самого вероятного преемника ее пока еще бессменного генерального директора — Мака Холла.

И хотя Чак Нобл не мог не знать о том, что я в свое время уклонился от призыва на военную службу, предпочтя стать волонтером Корпуса мира, он по каким-то причинам симпатизировал мне и всячески меня опекал. Впрочем, я был уверен, что он видел мои анкеты и тесты при приеме в Агентство национальной безопасности и ценил меня как лояльного, преданного делу экономического убийцу. После того как нам вместе довелось побывать в Аргентине, он стал моим наставником и куратором вместо Бруно Замботти.

Всякий раз, когда мы одновременно оказывались в Вашингтоне, он приглашал меня в закрытый клуб армии и флота. Так было и на этот раз. Мы обедали в компании двух отставных генералов и одного отставного адмирала — все, между прочим, работали на фирмы, постоянно выполнявшие контракты для корпоратократии.

«Рене — это советская марионетка, — развивал свою мысль Чак. — Ему поставили только одну задачу: выкинуть нас с Диего-Гарсии к чертям собачьим и запустить туда русских. Затем к ним в компанию он пригласит кубинцев, и скоро, глядишь, весь поганый континент станет красным».

На протяжении нашей совместной трапезы эти четверо отставников подробно расспрашивали о моих успехах в Саудовской Аравии, и я в очередной раз восхитился их прагматичностью. В отличие от большинства политиков, они считали, что открытых военных конфликтов следует по возможности избегать. Вообще же, несмотря на то что в конце 1970-х годов политические перевороты и убийства неугодных политических деятелей из числа левых стали патентованным оружием холодной войны, высокопоставленные военные в отличие от политиков в конгрессе и Белом доме были куда более законопослушными.

Возможно, они на собственном опыте убедились, что насилие вызывает еще более жестокое ответное насилие; или опасались, что толерантность к подобным действиям в других государствах в конце концов может обернуться их использованием в собственной стране; или в глубине души они все еще хранили верность клятве защищать демократию.

Между тем отставник-адмирал заметил, что Рене «видать, решил последовать по стопам Альенде и генерала Прата».

На реплику адмирала остальные немедленно отреагировали неодобрительными взглядами. «Не стоит заходить так далеко», — пробормотал один из генералов, и разговор зашел о том, каким образом можно склонить Рене на нашу сторону. Мне велели быть готовым в любую минуту вылететь на Сейшельские острова.

Один из генералов направил туда своего юного протеже, как я понял, весьма привлекательного молодого человека, чтобы он соблазнил жену одного из высокопоставленных сейшельских дипломатов. Побывав на нескольких официальных приемах, генерал заметил, что этой 35-летней даме, судя по всему, уже порядком надоел муж, который был вдвое старше ее. К тому моменту я уже знал, что секс как средство шпионажа практиковали не только профессионалы вроде гейш, которые встречались мне в Джакарте.

По моим наблюдениям, этот метод с поразительным успехом используют некоторые из тех, кто посвятил себя служению интересам американской империи. Ведь в пылу страсти забываешь о необходимости хранить секреты. Обычная уловка экономического убийцы — внушить интересующему его объекту любовь или хотя бы вызвать у него сексуальный интерес, а потом умолять поделиться какими-нибудь закрытыми конфиденциальными сведениями, якобы необходимыми для продвижения по службе. «Мне бы хоть что-то об этом узнать, и тогда карьера обеспечена» — примерно так звучит сакраментальная фраза. Есть и более эмоциональный вариант, вроде вопля отчаяния: «Боже, я наверняка потеряю работу, если не помогу шефу разузнать кое-что, так, сущую ерунду о…»

Когда все прочие методы оказываются негодными, неплохие плоды приносит шантаж, и если у жен высокопоставленных чиновников не всегда есть доступ к мужниным деньгам, чтобы заплатить вымогателю, они почти всегда могут служить источником ценной информации.

После делового обеда с генералами и адмиралом последовали встречи с другими персонами в Вашингтоне и Бостоне. И хотя состав присутствующих иногда менялся, их объединяла одна общая характеристика: все они когда-то были военными в больших чинах, а выйдя в отставку, заняли высокие корпоративные должности или проходили соответствующее обучение. Чак тоже был на некоторых из этих встреч, хотя частенько предоставлял мне возможность посещать их одному.

Генерал, чей красивый протеже выполнял на Сейшелах деликатную миссию, был главным действующим лицом раскручивающейся интриги. Он поддерживал тесные связи с островом Диего-Гарсия и обычно выступал инициатором наших совещаний. Генерал держал нас в курсе успехов своего протеже, хотя и досадовал, что они не так впечатляющи, как он ожидал. Дело несколько затягивалось, и хотя дамочка, по его словам, была похотлива, как кошка, она все еще не сдавалась, желая убедиться, что юноша действительно любит ее.

Сказав это, генерал ухмыльнулся, кивнув в мою сторону: «Сдается мне, что ваши коллеги, женщины-соблазнительницы, куда быстрее добиваются успеха. По крайней мере, со мной у них это получалось быстро. Мне никогда не приходило в голову добиваться любви этих крошек, хотелось лишь побыстрее залезть к ним под юбку. Полагаю, в этом и состоит разница между мужчинами и женщинами. Черт, да я хоть сейчас готов отдать ключи от Пентагона за аппетитную женскую попку».

Наконец настал день, когда юноша добился-таки успеха — «прорыва, которого все мы так ждали», как выразился довольный генерал. Женщина поверила в искренность чувств «засланного» любовника и начала делиться с ним конфиденциальной информацией. Однако это оказалось совсем не то, на что мы так рассчитывали: подкупить Рене, как следовало из ее слов, было невозможно. Хуже того, он планировал предать гласности тайную операцию Вашингтона и Лондона по выселению коренных жителей с атолла Диего-Гарсия.

«Дамочка утверждает, что Рене — исключительно непреклонный человек, да к тому же, возможно, и идеалист, — со вздохом проинформировал нас генерал. — Рене даже как-то упоминал при ней о намерении рассказать общественности о преступном заговоре — да, да, именно эти слова он употребил, — имея в виду ту небольшую уловку Вашингтона и Лондона, при помощи которой Диего-Гарсия представили как остров, на котором никогда и не было этих пары тысяч потомков бывших рабов. Словом, Рене загоняет нас в угол».

Я так никогда и не узнал, как далеко наверх была передана эта информация или сколько человек участвовали в попытке подкупом перетащить на нашу сторону несгибаемого президента Республики Сейшельские Острова. Помимо этого задания я в то время по уши увяз в попытках добиться взаимопонимания (с нашей точки зрения) с президентом Панамы Торрихосом и президентом Эквадора Хайме Рольдосом. Но они никак не желали идти навстречу нашим пожеланиям и поэтому еще до середины 1981 года один за другим погибли в авиакатастрофах, подстроенных руками наемных убийц ЦРУ.

А в ноябре того года экономические убийцы, так и не достигшие своей цели в отношении Рене, были отозваны с Сейшельских островов. Приказ, который, как все мы втайне надеялись, не поступит, наконец прозвучал. Джек Корбин в составе элитной группы наемников вылетел на Сейшельские острова с заданием убить президента Рене.

 

46

Угон Boeing-707 авиакомпании Air India

«Наша группа численностью в 40 человек была укомплектована самыми первоклассными “шакалами”, — рассказывал Джек. — Общий сбор назначили в южноафриканском городе Дурбане, куда мы прибыли под видом членов Ancient Order of Froth Blowers, — такая у нас была легенда. Это, как ты знаешь, благотворительное общество любителей поиграть в регби и завсегдатаев пивных, собирающих деньги для детских больниц. Так вот, мы сделали вид, что везем детишкам, живущим на Сейшельских островах, рождественские подарки, — они там в основном католики.

Вообще-то план был очень незатейливый. В Дурбане нам предстояло разбиться на небольшие группы и переправиться в Свазиленд, там опять собраться и вместе лететь рейсом Royal Swazi в Викторию, столицу страны, находившуюся на острове Маэ, а оттуда уж разъехаться по отелям. Потом мы должны были встретиться с передовой группой, в состав которой входили несколько самым тщательным образом отобранных женщин, — они собирали и просеивали наиболее важную информацию, полученную от местных шишек.

Оружие и экипировка уже были спрятаны в тайнике на острове, поэтому мы не боялись, что в Свазиленде или на Маэ нас прихватит таможня. Для нас это было очень важно. Нам сообщили, что на Сейшелах есть какое-то движение, объединяющее преимущественно местных полицейских, члены которого в случае чего готовы вызволить нас из неприятностей и помочь в качестве проводников. Но в самом заговоре они не участвовали — вся стрельба была возложена на нас.

Реальную опасность представлял лишь танзанийский военный контингент, приглашенный в страну самим Рене и разместившийся в казармах как раз недалеко от аэропорта. По своему родезийскому опыту я знал, что эти серьезные, сильные, упорные и стойкие бойцы — реальная угроза для нас, особенно потому, что численный перевес был один к пяти-шести не в нашу пользу.

В условленный день, вернее, ранним утром четверо наших должны были пробраться в казарму танзанийцев и, пока те не спохватились, перестрелять основную массу солдат из пулеметов. Это послужило бы сигналом к общему выступлению. Мы должны были двумя группами одновременно захватить местную радиостанцию и президентский дворец и пустить в эфир заранее записанное на пленку обращение бывшего президента Менкама, в котором он объявит о своем возвращении к власти, а потом попросит граждан не покидать своих домов и соблюдать спокойствие.

Между тем в Кении на аэродроме недалеко от Найроби находился готовый к вылету самолет с кенийскими десантниками. После выхода в эфир радиообращения Менкама они должен были вылететь на Сейшелы, чтобы появиться там с рассветом и придать всему делу “африканское лицо” — взять на себя всю вину за жертвы. Пусть все считают, будто переворот — это дело рук самих африканцев. А мы же до прибытия прессы должны были тихо погрузиться на коммерческие рейсы и следовать обратно в ЮАР.

Однако операция окончилась провалом, так толком и не начавшись. Команде “шакалов” не удалось даже подобраться к президентскому дворцу. Тщательно разработанный план дал трещину еще в аэропорту на острове Маэ, когда охранник заметил у одного из членов нашей группы в багаже автомат. Как такое могло случиться? А очень просто: в последний момент перед вылетом некоторым “шакалам” приказали взять с собой оружие. Почему этот парень так беспечно сунул автомат в свою сумку, так и осталось вопросом, над которым еще долгие годы ломали голову организаторы операции».

Но факт оставался фактом: группу раскрыли. Началась ужасающая стрельба. Джек говорил, что это был один из тех редких моментов, когда он всерьез опасался за свою жизнь, почти не рассчитывая вывернуться из переделки. Вот тут-то мой приятель и призадумался.

«Нашу группу окружили прямо там, в аэропорту. А у нас было всего ничего боеприпасов — лишь несколько магазинов, что сумели передать нам ожидавшие нас сообщники из местных, да еще пару удалось захватить у охранников аэропорта. Правда, мы пополнили свой арсенал за счет оружия войск охраны, которые устремились к своим баракам на другом конце аэропорта. Кучка наших было кинулась в казарму танзанийцев, но атака захлебнулась. Стрельба не прекращалась всю ночь. Дело было гиблое, в бой ввязывалось все больше танзанийцев, и мы поняли, что это полный провал».

Один из бойцов группы, оказавшись на диспетчерской вышке аэропорта, услышал, как индийский коммерческий авиалайнер запрашивает разрешение на посадку. Штурман также интересовался, почему на взлетно-посадочной полосе не горят огни. Наемники моментально сориентировались, включили подсветку полосы и дали лайнеру разрешение на посадку, объясняя, что огни не горели «из-за технической неполадки, которую удалось устранить».

«Потом начались переговоры по телефону с представителями сейшельских властей. Они были согласны прекратить огонь, если мы загрузимся в самолет и покинем остров. Большинство из нас склонялось к этому решению, тем более что до рассвета оставалось не более часа и кто-то слышал, что на Сейшелы уже прибыли или направляются к островам военные корабли русских. Лично я не видел другого выхода из сложившегося положения.

Итак, решение было принято. Пока дозаправляли наш Boeing- 707, мы перенесли всю амуницию и тело одного из бойцов, убитого в самом начале операции, в грузовой отсек. Некоторые решили тоже там остаться, чтобы не торчать живыми мишенями в иллюминаторах, а остальные все же направились в салон. Когда мы взлетали, выскочившие из укрытия танзанийцы и бойцы охраны аэропорта открыли шквальный огонь, отчаянно пытаясь сбить наш самолет.

Как прощальный привет с Сейшел, воздушное пространство аэропорта прорезали очереди трассирующих пуль. Мы взяли курс на Дурбан. Когда посчитали потери, оказалось, что один убит, а семеро пропали, возможно, схвачены сейшельскими военными и брошены в тюрьму — среди них, кстати, была и одна женщина, наша сообщница.

Когда индийский самолет приземлился в Дурбане, его немедленно окружили бойцы сил безопасности ЮАР. Потом нашим удалось связаться с властями по радио, и командир сил безопасности выяснил, что самолет был угнан его «коллегами». Джек и остальные тут же сдались и были отправлены в тюрьму, но очень скоро их тайно выпустили.

Сейшельское правительство арестовало тех семерых заговорщиков, среди которых была и женщина. Ее вскоре отпустили, зато четверо остальных были приговорены к смертной казни, а двое — к заключению сроком на 10 и 20 лет. Однако правительство ЮАР тут же вступило в переговоры об освобождении арестованных, и в конце концов правительство Республики Сейшельские Острова согласилось выпустить всех шестерых арестантов, за что Претория выложила три миллиона долларов — по 500 тысяч за каждого.

Хотя военная операция на Сейшельских островах окончилась бесславным провалом, корпоратократии она принесла несомненную пользу. Несмотря на то что СМИ широко освещали и угон самолета, и перипетии судебного разбирательства, неприглядная роль США и Великобритании так и осталась за кадром, в том числе и потому, что огонь критики приняла на себя ЮАР. Президент Республики Сейшельские Острова Рене, убедившись в серьезности намерений тех, кто стремился его остановить, стал гораздо покладистее и смягчил свою позицию в связи с ситуацией на острове Диего-Гарсия, а также свое отношение к Вашингтону, Лондону и Претории.

Еще почти 30 лет он оставался у власти, пока в 2004 году Джеймс Мишель, когда-то бывший при нем вице-президентом, не победил на выборах и не занял этот пост на следующие пять лет. Американская авиабаза на острове Диего-Гарсия существует и по сей день, выполняя для США важную роль опорного пункта в Африке, Азии и на Ближнем Востоке.

А в среде «шакалов» с тех пор бытует новая шутка: они говорят, что теперь точно знают, сколько стоит каждый из них, — почти в тысячу раз больше, чем житель острова Диего-Гарсия.

 

47

Казнь защитника окружающей среды

Операция на Сейшельских островах до сих пор остается одной из самых драматических попыток покушения на главу государства. Особую интригу ей придает не только большое число задействованных наемников, но и тот факт, что в ходе операции был угнан коммерческий авиалайнер. Более того, она с особой наглядностью доказывает, что подобная тактика применяется корпоратократией лишь в тех случаях, когда экономические убийцы терпят поражение.

В Африке это было далеко не редкостью. Экономические убийцы часто оказывались неэффективны, и потому убийства политических деятелей играли в африканской политике куда более важную роль, чем в других регионах. По большей части такого рода операции проводились тайно, хотя бывали случаи, когда убийство неугодных подавалось мировой общественности под видом законной казни. Самым известным из подобных случаев является «законное» убийство Кена Саро-Вива.

Выходец из племени огони, Кен Саро-Вива был правозащитником, возглавлял общественное движение нигерийцев против эксплуатации их земель нефтяными компаниями. Вот что он сказал в интервью Эми Гудман в эфире пацифистской радиостанции WBAI в 1994 году:

Кен Саро-Вива: Shell Oil Company решила не спускать с меня глаз и следить за каждым моим шагом. Они постоянно следят за мной, желая убедиться, что я не делаю ничего, что могло бы бросить тень на Shell. Так что в этом смысле я человек меченый… В начале этого года, а точнее, 2 января меня со всей семьей на три дня поместили под домашний арест. А все для того, чтобы воспрепятствовать запланированной акции протеста против Shell: примерно 300 тысяч членов племени огони должны были выйти на манифестацию, обвиняя Shell и прочие международные нефтяные компании в том, что они уничтожают окружающую среду… Все, что они сделали, — это направили ко мне домой представителей военных властей, которые отключили все телефоны, конфисковали пульт для телевизора и держали меня три дня взаперти и без еды.

Позже в том же году правительство Сани Абача, нигерийского диктатора из числа друзей корпоратократии, вновь подвергло Кена Саро-Вива аресту и суду, который, по мнению многих обозревателей, был чистой инсценировкой, пародией на суд. По его приговору Кен Саро-Вива и восемь его сподвижников 10 ноября 1995 года были повешены.

В 2005 году сын казненного борца за сохранение природы, Кен Вива, выступил в передаче Эми Гудман Democracy Now!. Вот что он сказал по поводу отношения своего отца к нефтяной компании Shell:

Кен Вива: Мой отец ни на кого не таил злобу. Это не в характере моей семьи и моего народа — таить на кого-то злобу. Мы убеждены, что Shell является частью проблемы, и она же должна быть частью решения этой проблемы. Мы все еще думаем, что при определенном благородстве и приверженности социальной справедливости ситуацию еще можно выправить. Однако со дня казни моего отца прошло уже почти десять лет. Но за это время ни один из нигерийских военнослужащих из числа тех, кто вторгся на земли огони, кто чинил незаконные расправы, насиловал наших девушек и женщин — лишь бы подавить протест нашей организации, чтобы и дальше выкачивать нефть, — так вот, ни один из этих военных не был арестован. [45]

Убийства, совершенные руками «шакалов» вроде Джека Корбина или по приговору диктаторских режимов, всегда крайне пагубно сказывались на движениях за социальную справедливость и сохранение окружающей среды. Многие из тех, кто ратовал за реформы, предпочитали отступить, пойти на попятный под страхом ареста, пыток и казни, а также беспокоясь за судьбу своих семей и ближайшего окружения. Наивно полагать, что корпоратократия этого не учитывает или использует такие методы, как убийства неугодных, исключительно на африканском континенте.

Сегодня, когда я пишу эти строки, Джек и те, кто вместе с ним принимал участие в сейшельской операции, занимаются своим черным ремеслом в Ираке. Прикрываясь лозунгом «защиты демократии», они проворачивают операции, направленные на защиту собственности американских корпораций, которые получают в Ираке баснословные прибыли.

Подобно экономическим убийцам, «шакалы» состоят в штате частных фирм, которые нанимают Госдепартамент и Пентагон, а то и работают на какую-нибудь нелегальную фирму из тех, что числятся в «черных списках» разведывательного сообщества. В контрактах «шакалов» обычно указывается, что они «обеспечивают безопасность» или осуществляют «управленческое консультирование».

А между тем печальная история изнанников с Диего-Гарсии продолжается. В последние годы ушедшего столетия они организовали кампанию за возвращение на родной остров. Эти люди требуют компенсации за 30-летние физические и моральные страдания — за нищету, бесправное положение и жизнь на чужбине, они требуют вернуть им право на их землю.

Сэр Сидней Кентридж, королевский адвокат, один из тех, кто защищает права бывших жителей Диего-Гарсии, назвал сделку, которая лишила их родины, «одним из самых прискорбных и не делающих нам чести эпизодов британской истории». Радиостанция ВВС заявила, что это скандал, «связанный с получением от США взяток, расизмом высших государственных чиновников и обманом британским правительством своего парламента и Организации Объединенных Наций».

В 2000 году Лондонский суд «вынес решение, что депортация была незаконной… Однако правительство не одобряет возвращения жителей на остров, поскольку Диего-Гарсия может использоваться как база для нанесения Соединенными Штатами ударов по Ираку».

Попытка покушения на президента Республики Сейшельские Острова и фактически незаконное завладение США атоллом Диего-Гарсия относятся к числу самых возмутительных историй нашего времени, особенно потому, что все это делалось под предлогом защиты демократии. И все же, несмотря на трагичность этих событий, они бледнеют перед тем злом, которое творилось — и продолжает твориться по сей день — на остальной части Черного континента.

 

48

Самый непонятый континент

Джек был одним из многих экономических убийц и «шакалов», которые искали общения со мной после того, как моя «Исповедь» увидела свет. Хотя корпоратократия вершила свои злые дела на всех континентах, в наших разговорах, как это ни странно, очень часто речь заходила именно об Африке.

Казалось, какая-то неведомая сила вовлекала этих людей, самым непосредственным образом участвовавших в процессах, формировавших исторический облик мира в последние четыре десятилетия, в водоворот событий на этом континенте.

Это и убийство конголезского политического деятеля Патриса Лумумбы, в котором не последнюю роль сыграли США, и поддержка африканских диктаторов вроде Жонаса Савимби в Анголе, Мобуту Сесе Секо и Лорана Кабилы в Конго, Сани Абача и Олусегуна Обасанджо в Нигерии, Сэмюэля Доу в Либерии, а также недавние кровавые события в Руанде, Судане и Либерии. Некоторые из моих собеседников глубоко сожалели о провале предложенного администрацией Билла Клинтона плана «ренессанса Африки», тогда как большинство все же считали эти действия не более чем слабо замаскированными уловками поддержать то одного, то другого очередного беспощадного авторитарного правителя.

Гораздо чаще речь шла об уловке более позднего времени — о том, что администрация Буша прикидывает, как превратить такой, казалось бы, гуманный акт, как списание долгов многим африканским странам, в изощренный трюк в духе экономических убийц, который укрепит власть корпоратократии.

Причины, по которым эти люди, прочитав мою книгу, стали тянуться ко мне, состояли в том, что они тоже чувствовали себя обманутыми — в школах бизнеса и на юридических факультетах университетов им вдалбливали, что ради прогресса иногда приходится использовать методы, не очень-то сочетающиеся с идеалами демократии, но необходимые для достижения желаемого результата.

А кроме того, это были отлично подготовленные бойцы невидимого фронта, остро нуждавшиеся в работе. Все они в свое время приняли идеологические нормы компаний-работодателей — то ли потому, что это убаюкивало их совесть, то ли потому, что были уверены, что это соответствует их личным интересам, а может, по обеим причинам.

И только сейчас их, как и меня, стали мучить угрызения совести, осознание вины за совершенное когда-то зло. Они желали выговориться, покаяться, поделиться своими историями с благодарным сочувствующим слушателем, а возможно, и сделать хоть что-нибудь, чтобы реабилитировать себя в собственных глазах.

Лучше, чем кто-либо другой, эти люди знали, что граждан Соединенных Штатов систематически вводят в заблуждение и что орудием этого вселенского обмана долгое время служили именно они, герои невидимого фронта. Что бы там ни говорили политики, какими бы данными ни подкрепляли свою риторику, а африканский континент сегодня значительно беднее, чем 30 лет назад, когда я работал в Александрии, Джек Корбин только осваивал азы своей жуткой профессии в Родезии, а многие из наших коллег лишь начинали свою карьеру.

В настоящее время население 43 из 53 стран Африки хронически страдает от голода и низкого уровня доходов, а голод и засуха с безжалостной периодичностью поражают огромные просторы континента.

Иностранные компании беззастенчиво грабят природные ресурсы и, вовсю пользуясь несовершенством местного законодательства и продажностью чиновников, уклоняются от инвестирования полученных прибылей в местные предприятия, что, в свою очередь, консервирует и без того слабую экономику африканских стран и усугубляет некомпетентность государственной власти. Постоянные экономические неурядицы провоцируют насилие, этнические конфликты и гражданские войны; три миллиона детей ежегодно умирают от голода и болезней, связанных с хроническим недоеданием; средняя продолжительность жизни в Африке едва достигает 46 лет — в США такой показатель был в далеком 1900 году; 45 % населения континента составляют люди моложе 15 лет, но им никогда не реализовать своего человеческого потенциала из-за голода, войн и тяжелых болезней — холеры, желтой лихорадки, малярии, туберкулеза, полиомиелита, ВИЧ/СПИДа. Примерно 30 миллионов африканцев ВИЧ-инфицированы, а из-за СПИДа миллионы детей остались сиротами.

При этом все беды, от которых страдает Африка, возникли не вчера, их корни уходят во времена колониализма, начиная с эпохи Великих географических открытий и вплоть до первой половины ХХ века.

В этом смысле очень показательны слова, сказанные в 2005 году одним моим бывшим коллегой Джеймсом, ныне менеджером среднего звена во Всемирном банке. Он на свой лад, но очень образно охарактеризовал истоки горькой участи жителей африканского континента: «Моих прапрапрабабушек и прапрапрадедушек вырвали из их родных мест, чтобы продать в рабство сюда, в Америку. Но в отличие от латиносов, азиатов и выходцев с Ближнего Востока, ныне живущих в нашей стране, я лишен возможности проследить свои исторические корни. Я даже не знаю, в какой части Африки жили мои предки, не знаю, на каком языке они говорили».

В истории человечества среди всех жестокостей и зверств работорговля, на мой взгляд, — самое ужасное и разрушительное зло, которое когда-либо одни человеческие существа причиняли другим. Добавьте к этому безжалостное подавление культуры коренных народов Африки, влияние литературы, кино, прочих видов искусства, которые подчас выставляют жителей этого континента недочеловеками, стоящими на низшей ступени развития, да припомните, какие только страны ни посягали на колониальное господство в Африке, как, не стесняясь, рвали ее на части, разделяя, властвуя, хищнически эксплуатируя, — и поневоле придете к горькому выводу: африканский континент был и остается жертвой самого ужасающего, самого жестокого насилия и в то же время самым непонятым регионом планеты.

Если народы и страны Азии, Латинской Америки, Ближнего Востока связаны историческими узами, то Африка предстает как спутанный клубок своих собственных конфликтов и противоречий, которыми пронизаны ее история, география, культура, религии, политика, ее флора и фауна, природные ресурсы, наконец. Африка стоит особняком в истории человечества, и это отрывает и даже изолирует ее от других народов и стран, превращая континент в легкую добычу для эксплуататоров, внешних и внутренних.

Во многих странах на смену колониальным владыкам прошлого — европейским элитам — пришли владыки местного, африканского, пошиба. Встав во главе государств, освободившихся от колониальных пут, они продолжают использовать старые методы угнетения и подавления, предавая национальные интересы в угоду иностранным компаниям, безудержно и беззастенчиво разграбляющим народы Африки и их исконные земли.

Выявление исторических тенденций, бесспорно, помогает нащупать пути решения насущных проблем Африки; однако списывать все ее беды только на прошлое означает препятствовать поиску реальных практических решений. Все без исключения экономические убийцы и «шакалы», с которыми мне доводилось обсуждать эту проблему, нисколько не сомневаются, что нынешняя специфически африканская бедность стала побочным продуктом американской империи, фундамент которой закладывался после Второй мировой войны.

Как никто другой, экономические убийцы и «шакалы» понимают, насколько важно привлекать внимание общественности к проблемам Африки. Все они в разговорах со мной твердили о своей готовности распространять правду о нынешнем состоянии Африки и его причинах, а также бороться за перемены.

Из-за того что Африка все еще остается самым непонятым континентом, ее часто игнорируют, замалчивают существующие там проблемы — а это, в свою очередь, делает ее уязвимой для дальнейших попыток угнетения и грабежа.

Во время моих выступлений и презентаций нередкой была ситуация, когда в ответ на вопрос, известно ли присутствующим что-либо о Боливии, Венесуэле, Вьетнаме, Индонезии или о какой-нибудь другой стране Ближнего Востока, поднимался лес рук. Но стоило спросить, знают ли они что-нибудь о Нигерии, Анголе или Габоне, как этот лес редел буквально на глазах.

И вовсе не потому, что Африка не представляет для нас, американцев, никакой ценности. Та же Нигерия — пятый по значимости поставщик нефти в Соединенные Штаты, Ангола — шестой, а Габон — десятый. Нигерия занимает девятое место в мире по численности населения, опережая Японию (10-е место) и Мексику (11-е). Я убежден, что за массовое невежество американцев во всем, что касается Африки, следует винить нашу образовательную систему, а также основные СМИ.

Уверен также, что это делается намеренно, с дальним прицелом: грубо говоря, меньше знаешь — крепче спишь. А поскольку мы ни о чем не ведаем, то и не беспокоимся о том, что творится в Африке. И потому там можно открыто попирать любые правила и установления — на этом континенте это сделать гораздо проще, чем в других частях мира, которые не ускользают от нашего внимания.

Все мы хоть что-то слышали и читали о Боливии, поэтому приходится потратить силы, чтобы убедить нас в том, что Эво Моралес — социалист-радикал, поддерживающий производителей кокаина, а вовсе не общенародно избранный лидер, защищающий национальные интересы своей страны. Однако нет никакой нужды убеждать нас в чем-то, что касалось бы правителей африканских стран, — для нас они такие же «невидимки», как изгнанники с атолла Диего-Гарсия. Этих невидимок можно безнаказанно лишать родины, а их лидеров — бросать в тюрьмы или казнить.

«Всякий раз, приезжая в Африку, я стыжусь, что являюсь гражданином США, — говорил Джеймс. — Африканцы спрашивают, знают ли американцы что-нибудь о них. Слышали ли мы о миллионах детей, которые гибнут в войнах? О маленьких африканцах, которые становятся сиротами и калеками? О природных катастрофах, которые лишают их пропитания, — наводнениях, засухах, нашествиях саранчи? А я не могу сказать им правду, мне стыдно, что мы ничего об этом не знаем. Большинству американцев просто нет до этого дела. Даже афроамериканцам».

Делая это горькое признание, Джеймс в отчаянии спрятал лицо в ладонях. «А знаешь, что самое постыдное во всем этом? Всякие организации, которые рядятся в тогу добрых самаритян, а на деле являются частью игры против Африки. И я говорю не только о Всемирном банке. В это вовлечены и участники некоммерческого сектора — неправительственные организации».

Эта тема — подозрения, что такие учреждения служат инструментами корпоратократии, — часто всплывала в моих беседах с экономическими убийцами и «шакалами». Это поняла и одна юная идеалистка, которая как раз и работала на подобную неправительственную организацию.

 

49

Неправительственные организации: ставка на консервацию бедности Африки

«Нас что же, просто используют? — задала вопрос Дженни Уильямс, имея в виду свою работу на одну из действующих в Африке неправительственных организаций. — Неужели концепции помощи и развития — это всего лишь инструменты в арсенале Запада, сконструированные не ради благотворительности, а специально для того, чтобы сохранять за собой контроль?»

С Дженни я познакомился, когда моя «Исповедь» готовилась к печати. Тогда она была стажером в издательстве Berrett-Koehler, выпустившем мою книгу в твердом переплете. Дженни подала несколько блестящих идей, а затем отправилась работать в одну из неправительственных организаций, осуществлявших в Уганде и Судане проекты экстренной помощи и развития.

«Я поняла, что сыта по горло неприкрытым лицемерием Запада. Надоело быть кабинетным критиком» — так в электронном послании объясняла мне Дженни свое решение. — Мне хотелось самой побывать там, куда направляется помощь, своими глазами увидеть, куда утекают все эти деньги».

Для меня ее точка зрения представляла особый интерес, потому что, проведя детство в Сан-Диего и окончив в 2004 году Калифорнийский университет в Беркли, Дженни как раз и была одним из объектов идеологического оболванивания средствами массовой информации, которые насаждают идеалы безудержного меркантилизма и выставляют иностранную помощь как главное средство преодоления нищеты в развивающихся странах. Как и моя дочь Джессика, Дженни была представителем нового поколения, которому суждено вести нас в будущее.

Далее в письме, которое она в сентябре 2006 года прислала мне по электронной почте из Уганды, говорилось:

В Африке наиболее отчетливо видны следы вестернинизации: в измученных продолжительной засухой северных районах Кении над каждым киоском с напитками реют флаги компании Coca-Cola; молодежь захлестнула волна увлечения дурацкой атрибутикой рэпа и хип-хопа, а старшее поколение предпочитает настоящему ароматному кофе из выращенных у них же в стране кофейных бобов растворимую бурду, уверяя себя и друг друга, что она вкуснее, хотя на самом деле местные продукты им не по карману из-за всяких тарифов и налогов, которыми обложила их корпоратократия.

Не сомневаюсь, что корпорации и так готовы разграбить Африку, не дожидаясь, пока она превратится в механический слепок нашего общества, но вот неправительственные организации всеми силами поддерживают этот процесс, начиная с насаждения стиля руководства и заканчивая щедрой платой специалистам-иностранцам.

Неправительственные организации служат мощным проводником бытующих на Западе культурных, социальных и экономических стандартов, что само по себе создает ощутимый разрыв в уровне жизни их сотрудников и тех людей, которым они приехали помогать. Постоянно ощущая этот разрыв, африканцы пытаются преодолеть его, копируя кто как умеет повадки, поведение и вкусы благополучных иностранцев. Западные ценности приобретают в их глазах куда большее значение, чем идеалы собственной культуры, и это задерживает развитие и без того слабых местных экономических систем.

А вот вам еще один гордиев узел: в северных районах Уганды, где местные повстанцы уже 20 лет ведут кровопролитную войну, уже унесшую 20 тысяч жизней и лишившую крова около двух миллионов угандийцев, неправительственные организации открыто обвиняют в том, что своим присутствием в этом районе они способствуют затягиванию конфликта. Получается замкнутый круг: пока здесь идет гражданская война, эти места считаются зоной чрезвычайного положения, доноры продолжают направлять сюда средства, и неправительственные организации слетаются в такие районы, чтобы окружать заботами людей, которые вынуждены жить в ужасающих условиях здешних лагерей беженцев. (Одна угандийская радиостанция пошутила, что неправительственных организаций здесь не меньше, чем бода-бода — местных велотакси, которые заполоняют улицы каждого угандийского города.)

И так понятно, что угандийцы, живущие в этих лагерях — некоторые по десять и более лет — без источников питьевой воды, элементарной санитарии, образовательных учреждений и продовольственной помощи, которую предоставляют им неправительственные организации, обречены на гибель еще более верную, чем от непрекращающихся боевых действий.

Но сам факт присутствия неправительственных организаций в зоне конфликта позволяет Западу и угандийскому правительству сваливать друг на друга ответственность за происходящее и не предпринимать никаких действий, чтобы положить конец кровопролитным беспорядкам, которые тормозят развитие всего этого региона. Мирные переговоры, открывшиеся здесь летом 2006 года, должны были начаться уже давным-давно.

«Неправительственные организации здесь выполняют роль фигового листка, которым западные правительства прикрывают отсутствие реального дипломатического или политического решения здешних проблем — или свое нежелание их искать, — так сказал мне один мой коллега. — Когда где-нибудь разражается кризис или конфликт, кто первым оказывается на месте действия? Конечно, всякие организации, оказывающие помощь в чрезвычайных ситуациях. Поэтому Запад всегда может сказать: посмотрите, мы не бездействуем, мы помогаем, — даже если на самом деле он не желает решать реальных проблем, которые вызвали кризис».

К несчастью, все упирается не только в апатию Запада или отсутствие у него мотивов разрешать местные конфликты — Запад на самом деле заинтересован в том, чтобы Африка и дальше пребывала в бедности. Простые люди в странах Запада искренне сочувствуют благотворительности, считая, что она приносит пользу, но правительствам и транснациональным корпорациям постоянная нестабильность и нищета африканских государств позволяют получать громадные прибыли.

Их источники — ловкие манипуляции с дешевой рабочей силой, спекуляция недорогими местными сельскохозяйственными продуктами, контрабандный вывоз ценных природных ресурсов, торговля оружием.

Все это возможно из-за коррумпированных национальных политиков, затяжных вооруженных конфликтов и неразвитого гражданского общества, которому не хватает сил и рычагов, чтобы защищать гражданские права населения.

Если бы в Конго было хоть какое-то подобие мира и определенности, иностранным корпорациям было бы куда как трудно, если не сказать невозможно, так нагло эксплуатировать ресурсы этой страны; не будь в Конго повстанческих группировок и племенных конфликтов, не было бы и обширного рынка стрелкового оружия.

Конечно, не все причины бедности и насилия в Африке обусловлены мотивами, которые движут западными правительствами. В том, что африканские страны страдают от слабой государственности и разобщенности, не менее повинны поголовная коррупция в их правящих верхушках и скрытые межплеменные противоречия.

Но я уверена, что, если бы Запад действительно хотел видеть Африку зоной стабильности и устойчивого развития, она давно уже шагала бы по этому пути. А в итоге за те десятилетия, что Запад «помогает» Африке, да при том, что сюда направлены миллиарды долларов, положение континента только ухудшается.

Я глубоко убеждена в порядочности, честности и трудолюбии большинства тех, кто работает в неправительственных организациях, кто искренне хочет помогать неимущим и обездоленным жителям развивающихся стран. Они, точнее, мы выступаем против системы, которую не то что перебороть, но и понять-то трудно. И все же это наша задача. Мы должны изменить эту систему.

Дженни не одинока в своем понимании сути ситуации и стремлении ее изменить. Университетская молодежь и недавние выпускники американских вузов, кажется, лучше понимают проблемы, стоящие перед их поколением, чем в свое время их родители. Путешествуя по миру, они все чаще отказываются от протоптанных маршрутов вроде Парижа, Рима, Афин, а устремляются в Африку, Азию, Латинскую Америку. Они проявляют активность, участвуя в конференциях и съездах вроде Всемирного социального форума, и не боятся общаться с местным населением. Они с удовольствием слушают музыку, танцуют, пьют пиво, влюбляются, но в первую очередь обсуждают мировые проблемы, спорят о своих идеях, строят планы.

Однако есть нечто, к пониманию чего еще не пришли даже самые сознательные представители молодого поколения, которых заботят социальные и экологические проблемы. А именно того, что одна из общепризнанных специфических особенностей современной молодежи — любовь ко всевозможным цифровым и компьютерным технологиям — уничтожает жизни миллионов людей на планете.

 

50

Компьютеры, мобильные телефоны и автомобили

Начиная с 1998 года не менее четырех миллионов людей были убиты в стране, которую из приличия называют Демократической Республикой Конго (бывший Заир). Умерли они ради того, чтобы богатые люди могли по сносным ценам приобретать компьютеры и мобильные телефоны. Обретя независимость от бывшей метрополии, Бельгии, в 1960 году, эта страна вскоре попала в сферу влияния Вашингтона.

В заглавной статье одного из номеров журнала Time за 2006 год под названием «Самая смертоносная война в мире» прямо указывалось, что «причиной, по которой наемники, посланные бельгийцами и американцами, уничтожили первого избранного премьер-министра страны (Лумумбу), были его укрепляющиеся связи с Советским Союзом».

После убийства Лумумбы власть в стране в конце концов перешла к генералу Мобуту Сесе Секо, по словам Time, «фаворита США в период холодной войны, который встал во главе одного из самых коррумпированных режимов в истории Африки».

Долгое правление Мобуту было жестоким, отличалось особым размахом коррупции и доставляло множество проблем соседним государствам. В 1996–1997 годы соседние Уганда и Руанда направили в Конго свои войска и свергли Мобуту, посадив на его место руководителя повстанцев Лорана Кабилу. Однако вскоре не без «помощи» его администрации социально-экономическая обстановка в стране резко ухудшилась. Войска Уганды и Руанды вновь вторглись в Конго.

Шесть других африканских стран, привлеченные заманчивой перспективой прибрать к рукам богатейшие ресурсы страны, присоединились к двум первым, и началось то, что можно было бы назвать первой африканской мировой войной.

Конечно, в ее развязывании свою роль сыграли этнические, культурные и межплеменные конфликты, однако главной движущей силой этой войны была все же борьба за природные богатства. По выражению Time, «недра Конго изобилуют алмазами, золотом, медью, ураном, танталом.

Эта огромная страна — а по площади она вдвое больше Аляски — располагает богатейшими влажными экваториальными лесами и плодороднейшими сельскохозяйственными землями. Изучая этот регион, я обнаружил, что воды реки Конго обладают огромным гидроэнергетическим потенциалом, которого хватило бы для обеспечения электроэнергией всего континента.

Без конголезского тантала у нас никогда бы не было такого изобилия продуктов, основанных на компьютерных технологиях (к слову сказать, именно отсутствие этого металла привело к острой нехватке японской компьютерной приставки Sony PlayStation 2 во время рождественских праздников 2000 года). Вояки из Уганды и Руанды могут сколько угодно утверждать, что вторгались на территорию Конго для защиты своих граждан от засевших в приграничных районах повстанцев, однако на деле они зарабатывали миллиарды долларов от контрабандной продажи за границу танталового концентрата, захваченного во время этих рейдов.

Экономические убийцы, «шакалы» и правительственные агенты США, Великобритании и ЮАР постоянно подливают масло в огонь подобных вооруженных конфликтов, потому что это сулит крупные барыши от продажи оружия противоборствующим сторонам. Кроме того, локальные войны полезны корпорациям тем, что позволяют избегать назойливого внимания правозащитных и природоохранных организаций и уклоняться от уплаты налогов и сборов.

Конго — далеко не единственное место, где происходят подобные вещи. Целый ряд аспектов этого «англоязычного заговора» вскрыла 16 апреля 2001 года конгрессмен-демократ от штата Джорджия Синтия Маккинни во время слушаний в конгрессе США, где она председательствовала. Вот какие обвинения прозвучали в ее вступительном слове:

Многое из того, что вам доведется услышать здесь, не получило широкого освещения в СМИ. Об этом заботятся влиятельные силы — они делают все возможное, чтобы эти факты не стали достоянием гласности.

Расследование деятельности западных правительств и западного бизнеса в постколониальной Африке со всей очевидностью подтверждает стойкую предрасположенность Запада к проявлению жестокости, алчности и вероломства. Это неприемлемое поведение западных держав на африканском континенте нельзя списать на отдельные промахи, личные недостатки или ошибки, свойственные человеческой натуре. Напротив, это часть долгосрочной политики, специально нацеленной на то, чтобы облегчить разграбление природных богатств Африки за счет интересов ее народов…

Главная причина страданий народов Африки — желание Запада, и особенно Соединенных Штатов, дорваться до африканских алмазов, нефти, природного газа и других ценных ресурсов… Запад, и особенно Соединенные Штаты, проводит политику подавления и дестабилизации, руководствуясь не моральными принципами, а неприкрытым желанием обогатиться за счет баснословных природных богатств Африки. Западные страны подстрекают к мятежам против стабильных африканских правительств. активно пользуются таким средством, как физическое уничтожение законно избранных глав африканских государств, и сажают на их место коррумпированных марионеток [52] .

ООН давно стремится положить конец кровопролитию в Конго (так, летом 2006 года в этот район был направлен крупнейший контингент миротворческих сил ООН), однако Соединенные Штаты и другие страны «Большой восьмерки» не выказывают никакого желания поддержать ее инициативы. Как отмечает по этому поводу Time:

…мир не возражает против того, что Конго истекает кровью. Начиная с 2000 года ООН истратила миллиарды долларов на миротворческую деятельность в этой стране. в феврале ооновские и другие организации помощи, работающие в Конго, запросили 682 миллионов долларов на гуманитарные цели. Однако на данный момент из этой суммы им выделено всего 94 миллиона долларов — по 9,4 доллара на каждого нуждающегося в помощи конголезца [53] .

Государственные границы не служат преградой от распространения насилия. В соседнем Судане, в районе Дарфур, творится такой же кровавый кошмар. Гражданская война, которая бушует здесь вот уже 20 лет, унесла жизни двух миллионов человек. Ее истоком и глубинной причиной является стремление завладеть самым желанным ресурсом — нефтью. Сам же конфликт уходит корнями в старинную религиозную и этническую рознь, которая получила свежую подпитку в 1980-е и 1990-е годы.

Этот новый виток насилия активно провоцировали и широко практиковали экономические убийцы и «шакалы», маскируя за беспорядками свои попытки установить контроль над нефтяными месторождениями. За последние годы под прикрытием боевых действий и социальных беспорядков не менее четверти миллиона суданцев было похищено с целью продажи в рабство; многие жертвы киднепинга, как мать моих суданских друзей Сэмми и Саманты, попали в сексуальное рабство.

В «цивилизованном» мире многие люди убеждены, что работорговля прекратилась еще в XIX веке, но они сильно заблуждаются. Одной из причин того, что мы так мало делаем для помощи суданцам, заключается в стойкой репутации этой страны как полигона для подготовки международных террористов. Именно Судан служил прибежищем для Усамы бен Ладена после его высылки из Саудовской Аравии в 1992 году. Более того, эта страна считается местом рождения самой «Аль-Каиды», поэтому для СМИ нет ничего проще, чем заклеймить Судан как страну-пособника «оси дьявола».

Конго и Судан могут служить классическими примерами разграбления национальных ресурсов. На фоне непрекращающихся вооруженных конфликтов и нищеты населения процветает система безудержной эксплуатации природных богатств и дешевой рабочей силы и одновременно развращения национальных политиков.

Другая африканская страна, Уганда, являет собой пример более завуалированного подхода к построению тайной империи: Дженни на своем опыте убедилась, как для этой цели используются неправительственные организации.

Однако более шокирующей, чем ее открытия, можно считать историю двух юных американцев, которые записались в Корпус мира, чтобы непосредственно участвовать в деле помощи африканцам. Их история наводит на мысль, что правы те, кто говорит о заговоре между силами, формирующими внешнюю политику США, иностранными правительствами, неправительственными организациями и огромным агропромышленным бизнесом.

 

51

Бывшие волонтеры Корпуса мира дарят надежду

На северо-западе Африки есть страна, со всех сторон зажатая сушей и лишенная выхода к морю, под названием Мали. На первый взгляд она представляется тихим спокойным местом, которым мало кто интересуется, — казалось бы, ее игнорируют даже вездесущие строители тайной империи. Однако это впечатление обманчиво, и причина тому — ключевая стратегия корпоратократии в отношении африканского континента.

Мали — бывшая колония Франции, она получила независимость в 1960 году и по государственному устройству является республикой. Треть населения (около 12 миллионов человек) проживает в столице, Бамако. В сельском хозяйстве занято 80 % трудоспособного населения. По конфессиональному составу Мали довольно однородна: 90 % ее жителей — мусульмане, 9 % исповедуют анимизм, а христиане составляют не более 1 %. Страна располагает запасами золота, урана, бокситов и других минеральных ископаемых.

Бывший президент Мали Альфа Конари заслужил благосклонность Всемирного банка, согласившись провести пакет экономических реформ, которые оживили экономику, в особенности хлопководство и добычу золота. Особое уважение он снискал тем, что конституционно закрепил запрет занимать президентскую должность три срока подряд. В 2002 году в стране был избран новый президент Амаду Туре, получивший 65 % голосов избирателей.

Если во время своих выступлений я спрашивал, знает ли кто-нибудь что-либо о государстве Мали, обычно выяснялось, что таковых нет. Но как-то раз, выступая на мероприятии по сбору средств для публичной библиотеки города Довера в штате Вермонт (это недалеко от моего дома в Новой Англии), я встретил молодую пару, Грэга и Синди, которые не только какое-то время прожили в этой стране, но и искренне любили ее народ.

Позже мы не раз встречались. Молодые люди приезжали ко мне, и мы много времени проводили на террасе моего дома, любуясь Беркширскими горами. История, которую они поведали, не просто вызывала интерес; это был потрясающе волнующий рассказ, в котором переплеталось прекрасное, трагическое и обнадеживающее — все то, что характеризует сегодняшнюю Африку.

Они донесли живой голос Америки до страны и континента, о которых у большинства американцев если и есть какие-то представления, то по большей части смутные и неверные. Они ощущали личную ответственность перед будущими поколениями — своим собственным и своих друзей-малийцев. Это воодушевляло.

Итак, Грэг Флатт впервые попал в страну как доброволец Корпуса мира. Он проработал в Мали с 1997 по 1999 год. В 2000-м вновь вернулся в эту страну, но уже по собственной инициативе, чтобы записать альбом малийской музыкальной группы Zou et Moctar. Песни из этого альбома, который назывался La Sauce, позже не покидали верхних строчек местных музыкальных чартов, а Грэг стал чуть ли не национальным героем Мали. Примерно в то же время, с 1999 по 2001 год, волонтером Корпуса мира в Мали работала и Синди Хеллманн. Они познакомились, когда Грэг записывал альбом.

«Как я могла пропустить такого парня? — смеясь, рассказывала Синди. — Его повсюду узнавали, останавливали на улицах, начинали пританцовывать и изображать игру на гитаре. Детишки бегали за ним, как за Крысоловом из сказки, который завораживал всех своей игрой на флейте».

Через три года Грэг и Синди поженились. Каждый из них в разное время, но по схожим причинам вступил в Корпус мира. Прежде чем строить карьеру у себя дома, в Штатах, они оба хотели повидать мир, ознакомиться с другими странами, их культурой. Они ощущали потребность внести свой личный вклад в дело помощи миру, словно следуя призыву президента Джона Кеннеди, создавшего Корпус мира задолго до их появления на свет. Оба желали лучшего будущего семье, которую каждый надеялся создать, и оба понимали, что это лучшее будущее должно быть даровано всему миру.

Объединял их и устойчивый интерес к сельскому хозяйству. Синди выросла на большой семейной ферме в Индиане; Грэг с детства любил ухаживать за садом своей матери. В Корпусе мира им настоятельно порекомендовали заняться обучением малийцев приемам сельскохозяйственного труда — это-де будет очень целесообразно. «А мы были столь наивны, что согласились», — прокомментировал Грэг.

Я немедленно ощутил прилив симпатии к этим молодым идеалистам. Из того, что они рассказывали, было легко понять, почему современная империя распространяет свое влияние столь быстрыми темпами и так скрытно. Синди и Грэг вступили в Корпус мира из благородных побуждений. Они, как им казалось, обладают знаниями, которые могут быть полезны другим, и считали, что, сотрудничая с американскими правительственными и международными организациями вроде Всемирного банка, будут содействовать процветанию Африки.

Но очень скоро молодые люди обнаружили, что им отводилась совсем иная роль — расчистить путь для империи нового типа, заложить основы для нового витка эксплуатации. Первые догадки о том, что их нагло обманули, появились, когда ребята прибыли к месту назначения и поняли, что должны обучать людей, во сто крат больше знающих о сельском хозяйстве, чем они сами.

«Малийцы, которых нас прислали обучать, всю жизнь занимались крестьянским трудом, — рассказывал Грэг. — Можно ли представить всю глубину бесстыдства такой правительственной структуры, какой является Корпус мира, если он посылает желторотых юнцов учить опытных земледельцев, как им обрабатывать свою землю? Как мы должны были выглядеть в глазах малийских крестьян?»

Однако невзирая на чувство вины и стыд, который они испытали, оба были убеждены, что эта работа многое им дала. Ребята обогатили себя знаниями о народных традициях малийцев, их языках, музыке, обычаях. А еще они многое узнали о том предмете, которому, собственно, и собирались учить местных жителей — о сельском хозяйстве.

«Мы с Синди решили вернуться в Мали в 2005 году, но уже с другой организацией, Opportunities Industrialization Centers International (OICI), в качестве консультантов по ее программе развития сельского хозяйства Farm Serve Africa (“Сельское хозяйство — на пользу Африке”). Эту организацию финансирует Агентство международного развития, а ее задача — направлять американских фермеров-добровольцев в африканские страны, чтобы они обучали местных фермеров передовым методам ведения сельского хозяйства».

«Мне казалось, это будет совсем не так, как было во времена работы в Корпусе мира, потому что к тому моменту я уже неплохо представляла, что такое сельское хозяйство. Я была, можно сказать, специалистом. Тем более что мы уже хорошо знали и саму страну.

Но, к своему глубочайшему разочарованию, я поняла, что мы снова стали заложниками обмана, который идет с самых верхов. Я испытывала угрызения совести, будто украла деньги у малийцев, которые могли бы неплохо заработать, обучая своих сограждан куда эффективнее, чем я. Кем я, в сущности, была по сравнению с ними?

Они лучше меня знали местный рынок, особенности местного климата, почв, все, что касается сельского хозяйства. В рамках программы Farm Serve Africa были вложены огромные деньги, чтобы привезти нас сюда: заплатить за авиабилеты, медстраховку, выделить нам суточные на проживание. Считалось, что мы — специалисты, консультанты по вопросам сельского хозяйства. А на самом деле я сидела в малийской деревне, в отчаянии спрашивая себя, что я тут делаю, когда любой крестьянин знает все это лучше меня. На те деньги, которые мне заплатили, любая здешняя семья могла бы безбедно существовать не один год».

Подозрения, что и на этот раз тут что-то нечисто, усилились, когда они узнали о вреде генетически модифицированных продуктов (ГМП) и о тайном сговоре между американскими правительственными агентствами и крупными производителями и продавцами ГМП.

Из-за распространения таких продуктов малийские крестьяне, которые веками возделывали свою землю и всегда сами сохраняли семенной фонд, теперь были вынуждены покупать у иностранных компаний удобрения, пестициды и даже семена.

Как-то вечером крестьяне пригласили нас присоединиться к ним, когда вся деревня собралась у единственного телевизора. Так мы услышали анонс о предстоящей в Бамако конференции противников ГМП. На экране мелькали кадры, на которых малийские крестьяне вышли на улицы, протестуя против распространения генетически модифицированных зерновых культур и в особенности хлопка.

Мы переглянулись и поняли, что должны обязательно принять участие в этой конференции. На следующий же день мы выехали в Бамако. Конференция продлилась целую неделю; обсуждались вопросы, связанные с распространением генетически модифицированных зерновых культур, субсидированием производства хлопка, много говорилось и об африканском аграрном наследии.

Присутствовали фермеры из Мали, Гвинеи, Буркина Фасо, Того, Бенина, Гамбии, а также ученые, активисты, политики. Приводилось множество примеров того, как африканские сельхозпроизводители страдают от несправедливой торговой политики. Участники конференции многое узнали о пагубных последствиях — экономических, экологических, культурных и политических — распространения генетически модифицированной сельхозпродукции.

Горячо обсуждался тот факт, что американское Агентство международного развития действует заодно с корпорацией Monsanto, протаскивая пересмотр малийского законодательства. Еще до начала конференции нам удалось узнать от людей, работающих в малийском отделении Агентства международного развития, что эта организация совместно с Monsanto пытается закрепить на уровне конституции Мали право на внедрение, продажу и патентование генетически модифицированной сельхозпродукции.

«На самой конференции, — рассказывала Синди, — мы еще многое узнали о том, как негативно сказывается на доходах малийских фермеров то, что США субсидируют своих производителей хлопка. Из-за этого американские фермеры могут продавать его по заниженным ценам, а это сильно подрывает позиции африканских производителей хлопка на мировых рынках. Им приходится год или больше хранить свой хлопок, а потом продавать по бросовым ценам — если они вообще смогут его продать.

Положение усугубляется тем, что наши «эксперты» убеждают местных сельхозпроизводителей сделать хлопок основной товарной культурой, заменив им продовольственные. А для этого местным крестьянам нужно покупать семена, пестициды и гербициды, более современный инвентарь, удобрения. Из-за этого растет их долг перед Compagnie Malienne pour le Development des Textiles, CMDT, — местной компанией, которая фактически монополизировала производство и продажу малийского хлопка. Тем более что она является партнером малийского правительства и своего французского собрата, компании Compagnie Francais pour le Development des Textiles, которая владеет 60 % активов CMDT».

«Так что американцы не одиноки, — Грэг грустно усмехнулся. — В конце концов, французы занимались таким грабежом еще в те годы, когда мы сами были колонией Англии. Но сегодня наша страна в этом деле, стыдно сказать, обогнала всех. Те, кто участвовал в конференции, гневно осудили правительство США и транснациональные корпорации за их политику манипуляций. Словом, ярость, душераздирающая боль и гнев прямо накаляли атмосферу, аж волосы дыбом вставали».

«Мы с Синди пришли к выводу, что иностранные корпорации способствуют экономическому развитию Мали, преследуя собственные интересы. В свете успехов малийской экономики международные организации развития выглядят доброхотами. Они имеют все основания представлять себя радетелями улучшения жизни простых малийцев. Правда, все эти кампании, которыми они поддерживают свое паблисити, служат ширмой для их истинных намерений, а именно — сохранить контроль над природными и человеческими ресурсами и обеспечить себе ведущие позиции на национальном рынке.

А поскольку экономическое развитие страны обеспечивают корпорации, этот процесс заведомо недемократичен. Малийцы не нуждаются в большинстве программ развития, потому что местное население не допускают ни к участию в их разработке, ни к управлению ими. А результаты внедрения таких программ для простого народа подчас просто губительны, они только ухудшают экономическую и социальную обстановку в стране. Более того, бизнес экономического развития создает многочисленную прослойку высокооплачиваемых иностранных специалистов, которые роскошествуют на фоне общей бедности и живут в совершенном отрыве от тех, кому приехали помогать».

«Кроме того, — добавила Синди, — в США живет и процветает миф об экономическом развитии. Он представляет жителей Африки и других стран третьего мира в виде темных, беспомощных, отсталых и бестолковых народов, неспособных самостоятельно управлять собственной жизнью. Это рождает у американцев ощущение своего превосходства и могущества, а заодно разобщает, делит мир на нас и на них».

Грэг и Синди поделились со мной своей идеей создать фонд по-настоящему демократического, устойчивого развития с реальным участием народа Мали. Он сосредоточит свои усилия на выращивании экологически чистых сельскохозяйственных продуктов, развитии агрокооперативов и создании условий для справедливой торговли. Они, однако, оговорились, что это станет возможным только при реальном сотрудничестве с простыми малийцами, основанном на глубоком уважении народного опыта и мудрости.

«Такая организация будет платить африканским преподавателям за обучение их сограждан, — подчеркнула Синди. — Средний доход малийца составляет 400 долларов в год. Мы с Грэгом уже подсчитали, что на деньги, эквивалентные расходам на подготовку, обучение, приезд в страну, оплату медицинской страховки и содержание одного добровольца Корпуса мира, мы смогли бы оплачивать труд десятка малийцев, причем вполне сносно по их стандартам. А ведь толку от них будет гораздо больше».

Потом мы еще много говорили о том, как важно различать неправительственные организации, которые служат сохранению в неприкосновенности существующей системы, и те, что преданы идее изменить ее. «В целом честные организации всегда работают непосредственно с местными жителями, — сказал Грэг. — Они говорят на их языке и живут в тех же условиях и на те же деньги, что и самые бедные из них».

В ответ на это я заметил, что самые лучшие неправительственные организации — включая и те, о которых пойдет речь в следующей части, — посвящают себя тому, чтобы заставить корпорации проявлять социальную ответственность путем изменения их внутренних правил и порядка работы. А нам, всем остальным, эти организации помогают понять подоплеку и глубинные последствия нашего жизненного уклада и напоминают о том, что каждый из нас в повседневной жизни обязан предпринимать позитивные действия.

Мы пришли к выводу, что пока «плохие» неправительственные организации служат империи, «хорошие» делают все возможное, чтобы улучшить мир, который нужно передать будущим поколениям.

 

52

Решено: пора изменить мир к лучшему

В любом рассказе о том, что происходит в Африке, всегда присутствуют обман и ложь. В любом ее уголке, от Египта и Мали до атолла Диего-Гарсия, ключевыми элементами имперской политики были и остаются манипуляции, грязные уловки и отрицание очевидного.

Эта империя еще безжалостнее, чем ее исторические предшественницы. Она уже поработила больше народов, чем какая-либо другая, и своей политикой и действиями уничтожила больше жизней, чем другие имперские режимы, существовавшие в Риме, Испании, Португалии, Франции, Великобритании, Голландии, и даже больше, чем одиозные диктаторские режимы Адольфа Гитлера и Иосифа Сталина. Но львиная доля ее преступлений, надежно задрапированная цветистой риторикой, остается сокрытой от глаз общественности.

В этом заговоре лжи активно участвуют наши образовательная система и СМИ. И пока на примере Азии мы постигаем, чем могут обернуться изъяны политики Всемирного банка и МВФ, Латинская Америка указывает дорогу к демократии, а Ближний Восток раскрывает всю глубину провала политики неоколониализма, Африка пытается преподать нам, пожалуй, самый важный урок.

Устремляя взоры на запад, в сторону Америки, Африка, сложив рупором руки — как раз там, где река Нигер несет свои воды в Гвинейский залив, — взывает: узнайте, что творится здесь! Примите наш сигнал бедствия, проявите отзывчивость! Начните действовать!

Африка, как мне кажется, — самая подходящая тема, чтобы завершить ею часть книги, посвященную рассказу об истории современной империи, и перекинуть мостик к заключительной части, где мы обсудим планы, которые помогут изменить создавшееся неприемлемое положение вещей. Африка более других регионов мира нуждается в неотложных действиях. Ее можно уподобить пресловутой дохлой канарейке в шахте.

Эта самая шахта — не что иное, как смертельная ловушка. Нам надо выбраться из нее, спасти себя и проложить нашим детям дорогу в мир, который будет устойчивым и стабильным. Для этого мы должны прислушаться к Африке. Это не просто наша обязанность, это категорический императив — раскрыть уши, раскрыть сердца, чтобы услышать мольбы о помощи, доносящиеся с того берега Атлантики:

«Вы живете на маленькой планете, в крохотном тесном сообществе. Помогите мне спасти моих детей, и тем самым вы спасете ваших; они очень похожи, наши дети, ведь все мы — одна семья».

Обирать малийских крестьян, чтобы за их счет обогащались фермеры Индианы, — больше у вас, граждане, не получится, говорит нам Африка. Когда-то этот номер у вас прошел, но времена «национальных интересов» безвозвратно канули в Лету.

Теперь пришло другое время, когда основой процветания будущих поколений стали «глобальные интересы» — интересы всего человечества, в сущности, даже всего сообщества живых существ на этой планете. Все мы — единая семья, и место обитания у нас общее, наша планета.

В нашей семье нет места таким, как Иди Амин, этот «палач Уганды», ангольский диктатор Савимби, конголезские правители Мобуту и Кабила, нигерийские Абача и Обасанджо или либериец Доу, — точно так же, как в ней не было места Адольфу Гитлеру. Мы не желаем больше мириться с утечкой нефти в Нигерии точно так же, как мы выступаем против этого в Калифорнии.

А кто сказал, что рабы в современном Судане — это не так постыдно, как рабы на плантациях Вирджинии два века назад? Подобные идеи постепенно распространяются по всему миру. Осенью 2006 года на всех линиях нью-йоркской подземки появились вот такие плакаты.

На плакате Милтона Глейзера написано: Дарфур. Сегодня здесь убито 500 человек, и это происходит ежедневно.

В Африке, как в капле воды, отражаются все наши нерешенные проблемы. Она остается последним форпостом беззастенчивой эксплуатации, и этой сомнительной честью обязана тому, что мы позволили себе впасть в ступор самообмана.

Мы, как наживку, заглатываем потоками изливающуюся с телеэкранов рекламу дешевых бриллиантов и дешевого золота. Мы гордимся, что компьютеры и мобильные телефоны становятся все дешевле. Мы бездумно расходуем бензин, а потом жалуемся, что все дорожает. Мы безмятежно смотрим на измученные лица шахтеров, которые добывают для нас золото и алмазы; нас не трогают дети, отравленные вредными испарениями от разлившейся нефти. Мы продолжаем жаждать материальных благ, а покров меркантилизма надежно защищает нас от нашей совести.

Только мы забываем, что это пагубная страсть перейдет по наследству к нашим детям. Им и никому другому придется избавлять от нее человечество. Именно им придется излечивать ужасные язвы, которые мы оставляем после себя.

Африка взывает к нам, моля о помощи.

Настало время покончить с бездействием. К счастью, в нашем распоряжении есть все инструменты для того, чтобы изменить тот мир, который мы создали. Все вместе мы встряхнем его, как ковер, залатаем дыры, выметем мусор и передадим нашим детям мир, в буквальном смысле очищенный от скверны.