Когда предупредительный слуга провел его в гостиную Грейвзов (после довольно долгой прогулки по выложенной булыжником улице Хай-Стрит), Хоар обнаружил, что два других гостя были уже там. Миссис Грейвз представила его даме, назвав ее мисс Остин, приятельницей, нанесший визит из Бата. Как всякая надлежащим образом вышколенная благородная леди, мисс Остин прямо сидела в кресле, как будто оно было пыточным инструментом, не прикасаясь стройной спиной к спинке, которая бесстыдно предлагала ей опору. Если не считать ее пронзительных любознательных черных глаз, ее внешность была еще менее примечательна, чем внешность миссис Грейвз. Хоар расшаркался перед ней и тут же забыл о ее существовании.

С джентльменом все было иначе. Хоар не мог точно определить его возраст. Он  мог быть тридцатилетним с солидным гаком или же хорошо сохранившимся пятидесятилетним; такого же роста, как и Хоар, но массивнее, с квадратной фигурой; румяное безгубое лицо и низкий лоб; длинные, жесткие черные волосы, собранные на затылке в старинном стиле. Кожа на его лице плотно обтягивала широкие скулы, как будто она обтягивала костяшки пальцев плотно сжатого кулака. Если бы не его серые глаза, Хоар без сомнения посчитал бы его одним из тех краснокожих, которых он видел на улицах Галифакса.

— Лейтенант Бартоломей Хоар… Мистер Эдвард Морроу, — доктор Грейвз представил их друг другу. — Я не знаю, кто из вас выше по положению, так что надеюсь, что оскорбленная сторона проглотит обиду.

— Наш хозяин говорил мне, что вы посещали Нью-Йорк, сэр, — сказал Морроу.

— В самом деле, был, — ответил Хоар, — и я невыразимо сожалею о разделении наших стран.

— Ну, наши страны пока еще едины, мистер Хоар. По крайней мере, последние известия из Монтриэла говорят об этом. — Он произнес название города на английский манер.

— Прошу прощения, сэр. Я думал, что вы американец.

— А разве лояльные подданные короля к северу от Святого Лаврентия не имеют права называть себя американцами, сэр? В конце концов, некоторые из нас прибыли в Америку раньше, чем янки, а предки моей матери уже находились на родных им берегах и приветствовали первых европейских поселенцев. Приветствие, о котором, между прочим, многие из них горько пожалели.

Хоар почувствовал, как его уши вспыхнули. Он не имел намерения оскорбить собеседника. Неужели этот внушительного вида человек хотел затеять ссору?

— Спокойствие, мистер Морроу, спокойствие, — произнесла миссис Грейвз. Шелковое платье цвета оконной замазки не подходило ни к ее фигуре, ни к цвету ее лица. Сидевшая на круглой низенькой оттоманке, она напоминала куропатку еще сильнее, чем это было днем на побережье. Куропатка, высиживающая яйца у подножия грушевого дерева, подумал Хоар.

— Из всех присутствующих лиц вы, разумеется, имеете наибольшее право называться американцем, — сказала она мистеру Морроу, вставая со своего гнезда. Но яиц в нем не оказалось.

— Мистер Хоар, — обратился к нему доктор, — у меня к вам просьба. Вы мне позволите auscult ваше горло?  

 — Aus… ? — Хоар никогда прежде не слышал этого слова.

— Прошу прощения, сэр. Я не люблю щеголять профессиональным сленгом, как, к сожалению, имеют привычку делать многие люди моей профессии. Попросту говоря (мне следовало сразу так выразиться), я хотел бы послушать звуки, издаваемые вашим горлом, когда вы пытаетесь говорить. Вы не возражаете?

Хоар не выносил назойливого сования носа в его недостаток, но доктор Грейвз был хозяином дома и, кроме того, человеком талантливым и пожилым, так что Хоар чувствовал себя обязанным ему. Он согласился.

— Отлично, — произнес Грейвз. Он ловко подъехал к этажерке красного дерева в дальнем конце зала, выбрал два инструмента и прикатил назад.

— Итак, сэр. Не будете ли вы любезны ослабить свой шейный платок и наклониться ко мне? Или нет, поскольку миссис Грейвз весьма вовремя освободила диванчик, присядьте на него.

Хоар послушно снял платок и сел на место Элеоноры. Оно было еще теплым от ее присутствия.

— Очень хорошо, — сказал доктор.

Одним из его инструментов был восемнадцатидюймовый конус из глянцевой кожи и с расширением на узком конце. Умеренно гибкий, как дубленый бычий пенис, он вполне мог быть одним из тех рупоров, которыми пользуются полноценные офицеры с голосами получше, чем его собственный.

Мистер Морроу и жена доктора наблюдали, как тот приложил один конец слуховой трубки к шраму на горле Хоара и произнес:

— Дышите, пожалуйста.

Хоар задышал.

— Скажите: Боже, храни короля.

— Боже, храни короля, — прошептал Хоар.

— Теперь пропойте это.

— Но я не умею петь, — запротестовал Хоар.

— Сделайте вид, что умеете, сэр.

Хоар постарался. Он издал пронзительный звук, напоминающий крик коростеля, покраснел и замотал головой.

— Очень хорошо, — повторил доктор. Он уселся поудобнее в своей инвалидной коляске. — Надеюсь, вы не будете возражать против еще одного эксперимента.

Он отложил трубку и закрепил другой инструмент на своем лбу с помощью ленты, концы которой миссис Грейвз завязала на его затылке. Этим инструментом оказалось зеркало. Вогнутое зеркало с круглым отверстием в центре напоминало Хоару зеркальную внутреннюю поверхность среза пустотелой сферы.

— Будьте любезны, откройте рот и наклонитесь вперед. Очень хорошо.

Доктор Грейвз опустил со лба зеркало так, что Хоар мог видеть глаз в отверстии зеркала.

— Теперь пойте. Все равно что; не подбирайте слов, просто старайтесь пропеть А-а-а-а с открытым ртом.

Хоар издал еще один ужасный пронзительный крик, и доктор откинулся на спинку коляски.

— Так-так. Очень хорошо, — произнес он, пока Хоар неистово откашливался. — Вернее, боюсь, что не очень хорошо. Вы можете снова надеть ваш шейный платок, сэр.

— Теперь вы можете объяснить, сэр, что все это значит? — спросил Хоар, повязывая платок.

 — Понимаете, сэр, с одной стороны, это мое непростительное любопытство, а с другой — надежда, что я смогу помочь вам, восстановив хотя бы частично голосовые связки. Достаточно хорошо, возможно, чтобы вы могли командовать на море. Видите ли, я проявляю особый интерес к аномалиям певческих голосов.

Хоар затаил дыхание. Ведь именно потеря голоса привела его к береговой службе: никакой морской офицер не мог командовать шепотом. Возвращение голоса могло значить для него возвращение на море, возможно даже в ранге кэптена, не полученном им из-за ранения. Это было его самым заветным желанием.

— И что же, сэр? Каков ваш вердикт?

— Боюсь, что голосовые связки в вашем случае так повреждены, что никто из современных хирургов не сможет их восстановить. Разве что мсье Дюпюйтрен… но нет, вряд ли даже он. Кроме того, Дюпюйтрен француз и вряд ли захочет нанести обиду своему императору, вернув талантливого офицера в боевой строй против французского флота. Более того, связки сильно атрофированы. Я удивлен, что вы до сих пор не имеете трудностей при глотании. Мне очень жаль.

— В любом случае, примите мою благодарность, — прошептал Хоар.

— Это могло бы хоть как-то отблагодарить вас за спасение миссис Грейвз, — сказал доктор. Он посмотрел на жену и положил ладонь на ее руку, лежащую на его плече. Затем он протянул ей трубку и зеркало.

— Меня очень заинтересовала эта трубка, сэр, — произнес мистер Морроу. — Раньше вы мне ее не показывали. Вы не могли бы сейчас продемонстрировать ее использование?

— О, разумеется. Наиболее часто она применяется для прослушивания сердцебиения. Мсье Лаэннек — старый друг и, боюсь, еще один француз — изобрел эту штуку для облегчения диагностики болезней сердца и легких. Будучи любителем всяких новшеств, как вы знаете, я несколько усовершенствовал его изобретение. Можете испробовать трубку на мне, а также на мистере Хоаре, если он не откажется подвергнуться еще одному испытанию. Затем, в свою очередь, мистер Хоар может испробовать ее на вас, если пожелает.

—  С превеликим удовольствием, — ответил Хоар.

— А я ограничусь наблюдением, — заметила миссис Грейвз. Мисс Остин согласно кивнула.

— Но подождите, — вмешалась миссис Грейвз, — я вижу Агнессу в дверях. Уверена, она пришла от миссис Беттс сказать, что морской язык остывает. Не стоит ее расстраивать, давайте отложим демонстрацию на время после ужина. Мистер Хоар, не проводите ли вы меня в столовую, а доктор последует за нами в компании мисс Остин и мистера Морроу.

Когда хозяин дома разворачивал свою коляску в сторону столовой, Хоар уловил, как тот пробормотал:

— Джек Спрэт не терпит жирного, его жена не ест постного…

Мисс Остин что-то прошипела, Хоар сдержал улыбку, мистер Морроу никак не отреагировал.

— Я сравнил внешность мистера Хоара и миссис Грейвз, идущих впереди нас, — объяснил доктор нормальным голосом. — Не напоминает ли вам контраст между их фигурами старую песенку, которую пели детям няни?

— Да-да, конечно, — с готовностью ответил мистер Морроу. Здесь происходит что-то странное, подумал Хоар.

Во время обсуждения достоинств морского языка миссис Грейвз, периодически вставляя замечания касательно предмета общего разговора, объясняла Хоару, что мистер Морроу является сыном английского торговца мехами, который обосновался в Монреале после сдачи французами провинции Квебек в 63 году, где неплохо преуспел. Морроу-старший взял в жены дочь вождя племени кри, что объясняло, почему его сын выглядел бы более естественным у костра в североамериканской глуши, чем за столом у Грейвзов.   

Но Эдвард Морроу предпочел дикой жизни цивилизованную и, получив в наследство небольшое состояние, вернулся на родину отца. Он приобрел небольшую мраморную каменоломню в окрестностях Веймута, стал мировым судьей и завел тесную дружбу с сэром Томасом Фробишером.

Хоар слушал все это с вежливым вниманием, но его интересовало кое-что иное. Он обратился к хозяйке в то время, когда ее муж резал жаркое:

— Миссис Грейвз, где вы научились обращаться с пращой, да еще так метко попадать в цель?  

— Братья, сэр, братья — и отсутствие матери, — ответила она. — Три брата: один большой и умный не по годам, второй задира, третий слабенький. Джеральд постоянно изводил маленького Джуда и меня, пока Джек не научил, как защищаться от него. К счастью, обе мои руки одинаково развиты; я могу писать любой из них — даже одновременно, и если желаете, покажу вам после ужина. Джек так натренировал меня, что одной суровой зимой, когда отец был в отъезде, а времена были тяжелые, семья кормилась чуть ли не исключительно дичью, которую я добывала пращой.

Хоар заметил, что мистер Морроу с интересом прислушивался к рассказу хозяйки дома. Было видно, что он не осведомлен о недавних приключениях миссис Грейвз. Хоар рассказал о них.

— Я был глубоко поражен, сэр, — заключил он. — Мне бы не хотелось иметь врагом нашу хозяйку — по крайней мере, когда у нее под рукой имеется  камень-другой.    

— Эта история произвела бы впечатление на племя моей матери, — обратился Морроу к миссис Грейвз. — Любой воин много бы дал за жену, которая может защитить себя подобным образом. Я весьма удивлен, что вы не упали в обморок.

— Вы льстите мне, сэр, — ответила она тоном, который сказал Хоару, что она не относится к подобным женщинам. — Что касается обморока — что хорошего он принес бы мне? Если бы не своевременное прибытие мистера Хоара, он оставил бы меня на милость этих грабителей, или насильников, или кто они там.

— Вы должны знать меня лучше, — заключила она и сменила тему разговора на популярного в то время лорда Нельсона. Всем было известно, что этот герой недавно покинул берега Англии и прочесывает Атлантику в поисках эскадры Вильнева. Как считает Хоар, удастся адмиралу, наконец, поймать лягушатников?

В ответ Хоар мог предложить только банальность: как только Нельсон настигнет противника, он вцепится в него как истинный британский бульдог и уже не отпустит.

Это все верно, сказал сам себе Хоар, но наш герой имеет обыкновение гнаться за врагом в неправильном направлении, что, безусловно, мешает его флоту найти француза. Когда же он его настигнет, то враг, конечно, будет обречен.

   Продолжая беседовать с хозяйкой дома, Хоар улавливал обрывки разговора, который вели остальные джентльмены. Он имел странный, вызывающий характер, более подходящий, по мнению Хоара, разговору между политическими (и даже персональными) оппонентами.

— Я уже говорил вам, Морроу, — завершил доктор Грейвз довольно раздраженно, — что я врач и естествоиспытатель, а не промышленник. Вам следует поискать в другом месте — например, в заведении мистера Хантера в Полл-Молле. При существующих обстоятельствах я, конечно, не могу рекомендовать никого из континентальных изготовителей.

Чтобы его не заподозрили в подслушивании, Хоар перенес свое внимание к собеседнице по правой стороне.

— Давно ли вы знакомы с миссис Грейвз? — спросил он.

—  В Бате нас было две неэлегантные дамы, — ответила мисс Остин отстраненно, — но она уехала в Веймут, оставив меня в Бате неэлегантничать в одиночестве.

— В одиночестве, Джейн? Нонсенс, — возразила миссис Грейвз. —  Одиночество, сопровождаемое — дайте посчитать — вашей матерью, отцом, сестрой и бог знает сколькими племянниками и племянницами? Не пытайтесь нас разжалобить.

Мисс Остин рассмеялась несколько печально. До окончания ужина она не проронила ни слова. Так как повод для ужина был неформальный, то леди не удалились, а вместе с джентльменами остались закусить стильтоном и орехами. Когда с теми было покончено — «уничтожены дотла, как французы и испанцы», по выражению доктора Грейвза, — миссис Грейвз повела мисс Остин и джентльменов назад в гостиную, где Агнесса расставила подносы для чаепития. Доктор Грейвз задержался в дверях и отвел Хоара в сторону, явно желая поговорить с ним наедине.

— Я заметил, что мое легкомысленное замечание о внешнем облике моей жены поразило вас, мистер Хоар. Позвольте разубедить вас. Я продекламировал этот детский стишок намеренно, с целью узнать получше сердце мистера Морроу — не в медицинском, а в философическом смысле. Мой небольшой тест показал, что у него отсутствует чувство юмора, желание посмеяться над шуткой; то, что миссис Грейвз и я — а также и вы, как я заметил — разделяем в полной мере. Что же касается миссис Грейвз, то она не только внушительная личность, что вы уже, несомненно, узнали. У нее истинно добрая, любящая и нежная душа, хотя она будет горячо отрицать само наличие души у нее. Она в прямом смысле моя лучшая половина, и мы очень любим друг друга.

Сказав это, доктор жестом попросил Хоара вкатить его в гостиную. Пока миссис Грейвз разливала чай, ее муж расстегнул сюртук и предложил гостям испробовать трубку Лаэннека на нем самом.

Хоар отметил явную разницу звуков, которые он услышал в груди остальных мужчин. Сердцебиение канадца звучало так, как тот внешне выглядел — ровно, сильно, резко и глубоко. А у доктора сердце билось тоже ровно и сильно, и вместе с тем слышался отзвук — мягкий, шелестящий, почти музыкальный. Хоар так и сказал доктору Грейвзу.

— Да, мистер Хоар, — ответил доктор. — Это одно из немногих преимуществ пожилого возраста. У человека появляется внутренняя музыка. Она очень личная, разумеется, и только немногие могут подслушать ее.

— Именно поэтому я предпочитаю не участвовать в подобных играх, — отозвалась миссис Грейвз. — Я никому, кроме доктора Грейвза, не разрешаю слушать звуки моего сердца. Оно принадлежит только ему.

— Похоже, у мистера Хоара превосходные часы, — заметил Морроу, в свою очередь принявшийся выслушивать других. — Они издают четыре тиканья на каждое его сердцебиение.

— Могу сказать из собственного опыта, что так идут хронометры высокого качества, — отозвался доктор.

Когда канадец забросал доктора вопросами об использовании этого инструмента вне медицинских целей, тот ничем не смог ему помочь. Тогда он вытащил свои часы, приложил к ним трубку и слушал с довольной улыбкой.

— Благодарю вас, сэр, — наконец сказал он, возвращая трубку ее владельцу. — Очень интересно. Весьма познавательно. Вы никогда мне не показывали ее прежде.

Мистер Морроу был так заинтересован, подумал Хоар, что он повторил — разве что не слово в слово — замечание, которое сделал перед ужином.

— У меня не было случая показать ее раньше, мистер Морроу, — мягко произнес хозяин дома.

Хоар напомнил хозяйке, что она предлагала продемонстрировать ее умение писать обеими руками. Она улыбнулась — впервые Хоар заметил ямочки на ее щеках (их было две по обе стороны рта, словно скобки) — и предложила ему заменить чайный поднос конторкой, откуда она вынула бумагу, чернила, песок и два пера — каждое из разных крыльев птицы. Сначала она взяла перо в правую руку и распорядилась:

— Начинайте диктовать, сэр.

— “Когда ход событий приводит к тому…” — начал Хоар и продолжил цитирование.

— Измена, сэр, измена! — воскликнул Морроу, в то время как миссис Грейвз начала записывать вызывающее послание мистера Джефферсона правительству его величества. Она, не обращая внимания на слова Морроу и не останавливая письма, переменила руку и продолжила записывать диктовку Хоара. Заглядывая ей через плечо, Хоар смог заметить лишь слабую разницу в ее аккуратном почерке. Хоар не стал завершать диктовку и остановился на том месте, где начиналось перечисление обид.

— Теперь следите внимательно, джентльмены, — сказал ее муж.

Миссис Грейвз взяла другой лист бумаги, положила его рядом с первым и продолжила писать. Ее обе руки двигались синхронно по бумаге, несколько медленнее, но почерк оставался неизменным.

И, наконец, она положила правую руку на левый край страницы, а левую на правый, и быстро набросала следующее: “ Тебя любить не мог бы я столь сильно, когда б превыше не любил я честь”.

Строки под ее левой рукой были зеркальным отражением строк под ее правой рукой.

— Бесполезно, но забавно, — произнес доктор Грейвз со скрытым удовлетворением, откинувшись в инвалидной коляске. — И достойно уважения.

Очевидно, мисс Остин использовала свое длительное молчание для составления Высказывания. Она покашляла для привлечения внимания и начала:

— Весьма интересная форма разговора, — произнесла она высоким, напряженным голосом. — Обычно при встречах относительно незнакомых людей — в данном случае исключая меня и мою дорогую Элеонору — разговор состоит преимущественно в обмене литературными вызовами. Если ответ корреспондирует с тем же источником, или другим подходящим тропом, то собеседники рады узнать, что они члены одного и того же социального круга. Если ответ не соответствует ожидаемому, то бросивший вызов должен повести себя так, чтобы не вызвать смущения у собеседника и ублажить его — возможно, комплиментами, не выглядящими явно покровительственными. Уютная игра, не так ли?

— Да, — произнес мистер Морроу ровным тоном.

Хоар решил, что их вечерний разговор вряд ли подходил под описание, данное мисс Остин. В гостиной воцарилась напряженная тишина. Леди жалобно улыбнулась; ее лицо вспыхнуло непривлекательными пятнами. В уголках ее глаз показались слезы, покатились по щекам и упали на подол платья.

Молчание было счастливо нарушено появлением горничной с посланием для миссис Грейвз.

— От сэра Томаса, мэм, — сказала Агнесса.

Сломав печать, миссис Грейвз прочла записку, и румянец, и так слабый, покинул ее лицо.

— Сэр Томас сообщает мне, что один из нападавших скончался, не приходя в сознание, — произнесла она и уронила записку на пол. — Итак, на моих руках смерть человека.

— В состоянии самообороны, мэм, — возразил Хоар.

Ее супруг согласно кивнул; Морроу просто поднял брови, как бы удивляясь ее явному испугу.

— О, дорогая! — вскричала мисс Остин, мгновенно забыв свое неловкое изыскание, и бросилась к подруге с распростертыми объятиями.

— Не надо меня жалеть, Джейн, — скомандовала миссис Грейвз, выпрямившись на оттоманке. — Я не терплю жалости.

Хоар счел случай подходящим, чтобы удалиться, и мистер Морроу присоединился к нему. Из-за позднего часа, сказал канадец, он тоже предпочитает переночевать в «Миске килек» вместо того, чтобы ехать домой четыре мили в темноте по косогорам за пределами города. Хозяева одолжили им фонарь, чтобы осветить дорогу до таверны.

Очутившись на склоне, ведущим от парадной двери Грейвзов, Хоар обернулся и еще раз прошептал слово благодарности хозяевам дома, силуэты которых виднелись в освещенном дверном проеме.

— Замечательная пара, не так ли? — сказал Морроу по ходу их спуска по каменистому склону сквозь легкий туман.

— В услышанной нами истории много недосказанного, — согласился Хоар. — Например, чем объясняется такая значительная разница в их возрасте? Что там с братом-задирой? И что за пасынки-близнецы, о которых она упомянула сегодня днем?..

— Осторожно, канава! — добавил он погромче, схватив Морроу за рукав.

 — Спасибо, сэр, я чуть не оступился, — поблагодарил Морроу. — Так случилось, что я могу просветить вас кое в чем, так как я знаком с Грейвзами с тех пор, как поселился неподалеку. Доктор Грейвз был так добр, что время от времени помогал мне своим даром изобретательства новых инструментов. Что же касается большой возрастной разницы, думаю, вам уже известно, что нынешняя миссис Грейвз является третьей женой доброго доктора. Два пасынка, они не близнецы, но выросли и разлетелись. Один из них армейский капитан при штабе Артура Уэлсли, в настоящее время находится в бараках Альдершота; второй в госпитале Вифлием — в качестве аспиранта-психиатра, заметьте, не пациента. Близнецы, которых вы упомянули, были рождены второй женой доктора. Они оказались мертворожденными, и их мать последовала за ними спустя несколько часов, как мне было сказано.

К этому времени идущая пешком пара подошла к «Миске кильки».

— Я попрошу вас продолжить, мистер Морроу, — прошептал Хоар, — пока мы выпьем по рюмочке на ночь. За мой счет, разумеется.

— Возвращаясь к разнице в возрасте, — продолжил Морроу, глядя на Хоара сквозь графин мутного портвейна. — После похорон своей второй жены доктор Грейвз, видимо, собирался умереть холостяком. Ко времени моего прибытия в окрестности он стал вполне процветающим и хорошо известным в своей профессии. Кроме того, ему прочили рыцарство в недалеком будущем в благодарность за то, что он вылечил одного из королевских ужасных сыновей от сильного заикания. Итак, сэр, где-то через месяц-другой после нашего знакомства он возвращался от пациента такой же ночью. Его повозка перевернулась и погребла его под собой. К утру он был парализован ниже пояса. Так как его лечение было длительным (и к тому же неполным), несколько окрестных дам взялись быть по очереди сиделками. Среди них оказалась мисс Элеонора Сван, как ее тогда называли. Ее многочисленные умения для пожилого джентльмена, видимо, выглядели достаточно привлекательными для того, чтобы просить ее руки. Они обвенчались в церкви св. Ниниана два года назад в августе. И это стало, сэр, «счастливым выходом из всех их бедствий», за что мы должны молиться каждое воскресенье, — заключил он свой рассказ.

— Вы можете предположить, почему напали на миссис Грейвз? — спросил Хоар.

Мистер Морроу учтиво пожал плечами, почти как истинный француз.

— Мне представляется, что это была случайная встреча, сэр, — сказал он, — и эта двойка увидела возможность ограбить одинокую женщину и, возможно, изнасиловать ее. Что же еще? Миссис Грейвз — талантливая женщина, как вы сами могли это увидеть, но склонна, похоже, к не свойственному женщине необдуманному поведению. Доктору Грейвзу следует запретить ей ходить на пляж без хотя бы одного слуги мужского пола для ее защиты.

Внутренне Хоар сомневался, что миссис Грейвз настолько податлива, что сможет подчиниться любым ограничениям своей свободы на передвижение со стороны любого человека, даже своего мужа. Но он оставил свои сомнения при себе.

— Вы прибыли в Веймут на собственном судне, — сказал Морроу. — То есть, вы не просто моряк, но и яхтсмен?

— Вряд ли можно назвать меня яхтсменом, мистер Морроу. Да и моя «яхта» — это просто переделанный пинас без всяких претензий, кроме того, что я могу по своей прихоти менять ее название время от времени.

Морроу рассмеялся:

— О да. Я слышал, что в этом отношении она скорее хамелеон, чем пинас. «Неизбежная», не так ли?

— Не сегодня, сэр. Сейчас она «Непостижимая».

Морроу снова засмеялся:

— Вам известно, что я сам что-то вроде яхтсмена?

Хоар изобразил молчаливое удивление.

— Именно так. Я взялся за это дело там, в стране моего рождения, когда я обнаружил, что очень удобно иметь собственное средство передвижения по реке Св. Лаврентия и ее притокам в деловых поездках, связанных с меховой торговлей. Здесь в Веймуте у меня удобная в управлении шхуна, «Мари-Клер». Я выбираюсь на ней иногда. Ее экипаж состоит из выходцев с Джерси, и благодаря протекции со стороны сэра Томаса они освобождены от вербовки на флот. Мы можем устроить гонки в ближайшие дни. Поставим по несколько гиней, а?

— Как-нибудь, с удовольствием, сэр, — ответил Хоар.

На этом они расстались.

Оставив брюки доктора заботам хозяина таверны, Хоар сквозь утреннюю дымку отправился по улице Хай-Стрит к своей яхте. В городе наблюдался кавардак: повсюду были разбросаны груды кирпичей, камней, бревен и пиломатериалов. Несколько лет назад король изъявил неофициальное желание превратить Веймут в свой излюбленный водный курорт, что сначала привело жителей в ступор, но затем, движимые желанием извлечь из этого выгоду, они бросились в лихорадочное спекулятивное строительство. Но все более расстраивающееся сознание его величества, по всей видимости, выкинуло Веймут из головы, и многообещающие проекты горожан были брошены на полдороге.

Как человек, склонный совать свой нос в разные дела, Хоар задумался о жертве миссис Грейвз. По любопытному совпадению, думал он, именно этот мертвец был, вероятно, лидером этой шайки. А кто знал об этом? Он не мог припомнить.

Хоар остановился, изменил направление и поднялся по ступеням городского холла. Здравый смысл подсказывал ему, что городская тюрьма должна быть расположена в подвалах холла; это подходящее место для темницы, действительной или формальной. Там он ее и нашел, охраняемую сонным тюремщиком с огромными бакенбардами. Тот как раз начал закрывать за собой  зарешеченную дверь.

— Я друг миссис Грейвз, — обратился к нему Хоар, — и хочу видеть умершего человека, того, который нападал на нее.

— Вы можете говорить громко, сэр, — отозвался тюремщик и указал пальцем на дверь. — Он вполне мертв, как король Карл, точно. Там он, лежит спокойненько, как и положено мертвецу.

    Хоар распахнул дверь. Под небрежной окровавленной повязкой лицо трупа было пепельно-белым. Никто не удосужился закрыть ему глаза. Были заметны следы крови вокруг ноздрей и засохшая белая пена на губах.

Хоар повидал немало людей, умерших от различных причин, и ему стало ясно, что этот человек погиб не от камня, брошенного пращой миссис Грейвз. Он был задушен.

Хоар вышел из темницы в глубокой задумчивости.

— А где находится человек, которого схватили вместе с этим? — спросил он.

Тюремщик пожал плечами:

— Не знаю, сэр. Люди из городской стражи уволокли его несколько минут назад.

Покинув городской холл, Хоар пошел дальше. Прибыв к «Непостижимой», он столкнул ее на воду, поставил парус и лег курсом на Портсмут. Ветер зашел на восток, и ему пришлось продвигаться галсами. Он скрадывал время выбором нового названия своей яхты среди тех, которые были надписаны на кормовых досках, лежавших внизу в каюте. Она оставила Портсмут «Непостижимой», а вернется «Невыносимой».

По ходу плавания он обнаружил, что «Непостижимая» подверглась обыску от форштевня до рудерписа. Хоар устроил в ее форпике небольшую оружейную. Там находились: фунтовая вертлюжная пушчонка, под которую имелось на планшире два гнезда — одно на носу и другое на корме; кентуккийское ружье; четыре пистолета; кавалерийская сабля; рапира; пять гранат; несколько капканов; арбалет с двадцатью болтами разных типов; и, наконец, порох и пули для ручного оружия. Он даже раскошелился для него на новинки — ударные капсюли.

А вот его смертоносный «Кентукки» пропал.