Как начать разговор с Александрией Петровной, Романов не знал. О чем ее, собственно, спрашивать? Не вы ли, уважаемый Ящер, снесли дома, которые я, согласно должности, осматривал в историческом квартале? Ползли за мной, как огромный ископаемый таракан, оставляя след из обломков… А кто приказал старику Богацкому выкрасть мою папку? А этот старый снимок с моего аспирансткого удостоверения вы стащили, чтобы наштамповать предвыборных плакатов, или намерены хранить мой светлый образ на груди вечно? Томительное предчувствие, что диалог будет бессмысленным, нарастало. Еще вчера он был готов к самым решительным действиям, с утра же голова звенела приятной пустотой — никакого хитроумного плана или продуманной тактики. Выдвигаясь в сторону завода, Романов надеялся на озарение, но похоже, что действовать придется в лоб. В конце концов, чей это город, по какому праву здесь распоряжается эта канцелярская террористка? Это его город, он врос здесь в каждый переулок и каждую улицу. Романов остановился и оглядел Большую Щемянскую, какого-то незнакомца за столиком кафе, стаю воробьев-мячиков, обшарпанный фасад городской больницы и гнутый фонарь над ней. А на соседней улице вместо такого вот фасада теперь пустота. Ящер ты, таракан, пора поговорить с тобой. Он содрал с кирпичной стены агитационный плакат, кое-как сложил и сунул за пазуху. «Что же, вы намерены сносить всё на моем пути?» — спросит он. «Нет, я намерена заставить вас перестирать все белье в городе, после чего съесть вас с кашей и вышвырнуть вон», — ответит она. Он мысленно передразнил ее высокий голос.

Стеклянная проходная завода все так же разрезала тень на асфальте от бесконечной кирпичной стены. Возле цементных клумб накренился запыленный автобус, на его лобовом стекле остались следы от дворников, похожие на расправленные крылья. Рядом гудела группа мужиков и парней со спортивными сумками. Совсем зеленый мальчик в непомерно больших ботинках, оглянувшись, присвистнул в адрес девушки, торопившейся вдоль стены. Крепкий мужик в свитере с высоким горлом, не отрываясь от изучения журнала учета, дал ему затрещину.

Парень пригнулся и потер затылок, но не сказал ни слова.

— У Семена рука легкая, как пушинка, — подхватили рядом.

— Разговорчики, — добродушно пробасил Семен.

— Але, Сеня, а почему именно нас? — гнусаво спросил мужичок в комбинезоне.

— Срочный вызов. Стекло ждать не любит. Только для тебя я Семен Михайлович, — спокойно ответил Семен, подняв на мужичка глаза и посмотрев на него поверх увеличительной линзы, поблескивавшей на обруче вокруг головы. — И для остальных тоже, — он медленно обвел всех глазами. Романов подумал, что, сам не зная почему, испытывает доверие к этому угрюмому незнакомцу.

— Сказал, как в лужу топнул, — усмехнулся мужичок в комбинезоне заискивающе.

— Вы прикреплены непосредственно ко мне, — чеканя слова, проговорил Семен, — никому больше не подчиняетесь. Среди вас двое опытных, остальные на подхвате. На заводе чрезвычайная ситуация, — он захлопнул журнал. — Двигаемся, ребята.

Романов поспешил протиснуться в проходную, обгоняя их, и увидел за конторкой знакомого дедушку-канарейку и взмыленную худенькую девицу со списком. Они тщательно сверяли документы и все время сбивались.

— Тут один лишний, — девица с отчаянием бросила список на стол, — вот я их всех как пропущу, и пусть она сама разбирается. У новеньких вообще нарядов нет.

Дедушка вздохнул и налил себе воды из мутного графина. Около турникета, опираясь о стену съехавшей на затылок фуражкой, стоял милиционер. Романов шагнул вперед.

— Санитарный день, — зевнул милиционер, не отрываясь от стены.

— В административный, — Романов старался говорить с усталой уверенностью.

— Стекловары приехали, свежая смена, — сказал милиционер и лениво положил руку на турникет, — внеплановая. Говорю ж, санитарный день. Освобождайте.

Романов осмотрел тесное помещение проходной и встретился со своим собственным взглядом, мученически смотревшим со стены. Немного помедлив, он достал из-за пазухи плакат и развернул его перед лицом милиционера:

— Главный санитар приехал, открывай.

— Не признал, Дмитрий Сергеевич! — страж порядка опустил глаза и толкнул турникет.

Попав внутрь, Романов хотел было махнуть рукой знакомым лицам на доске почета, но замер от удивления, сплюнул и быстро пошел к административному корпусу. Романова проводил мрачными взглядами еще один выводок его собственных физиономий. Кто-то заклеил доску предвыборными плакатами сверху донизу, по краям его лицо живописно обступали портреты Александрии Петровны и Маргариты.

Перед кабинетами Щур, Милонаса и Доезжак никого не было, лишь поскрипывал старенький вентилятор, и решительно не у кого было спросить, где тут отказываются от выдвижения в кандидаты на пост мэра.

Романов на всякий случай открыл дверь в кабинет Александрии Петровны. Место секретарши пустовало, рядом с ее столом торчал мухомором одинокий красный зонт. Романов прошел в кабинет, кашлянул и, не услышав ответа, уселся за могучий стол хозяйки.

Стану мэром, организую им тут кружки исторического знания, — подумал Романов и усмехнулся, откинувшись в кресле. — Александрию Петровну отправим на заслуженную пенсию.

Где же, черт возьми, найти эту почетную пенсионерку? Он попытался осторожно нащупать то недавнее чувство всемогущества, способность видеть насквозь, знать, мгновенно соображать. Мозг задание принял, но с ответом не спешил, а вот в голове страшно загудело. Черт знает что такое, кофе бы, да секретарши, как назло нет. Он оглядел кнопки допотопного селектора, куда ж тут жать? И тут его осенило. Романов стукнул по первой попавшейся кнопке и решительно снял трубку:

— Алло, Романов говорит. Срочно Щур…

— Конечно, срочно! Прямо сейчас, да? — трубка набрала воздуху. — У меня тут бардак, а смена у вас анкетки на входе заполняет! Через час температура встанет, я ее за одно место держать не стану. Ясно? Ложки из олова делать будете! — трубка злобно рассмеялась.

— Александрия Петровна знает о чрезвычайной ситуации, — нашелся Романов. — Разберется.

— Знает, и что толку? — возмутилась трубка. — Она прохлаждается где-то в цехах на новой территории. В курсе, сколько у нас цехов? И все они на новой территории! Даже я на новой территории! А перед новой территорией знаешь кто? Клава! — взревела трубка. — Они там со своими анкетками проведут всю ее долгую жизнь! А у нас час остался!

— А новая территория — это где? — осторожно спросил Романов.

— За проходной-два, ты там шихты нанюхался что ли? — взвилась трубка и отключилась.

Романов подумал, что надо бы помочь этой трубке, но не знал как. Он ткнул самую стертую кнопку и строго сказал:

— С проходной-два соедините.

И как только басовито отзвучали гудки, быстро выдохнул:

— Проходная-два? Клавдия? Пропуск на кандидата в мэры Романова выписан?

Трубка с готовностью ответила:

— Клавдия у аппарата. Заявку оставлял?

— Оставлял, поживее можно? — строго спросил Романов.

— Стекловаров оформляю, — трубка сосредоточенно засопела. — Учебная тревога, потому человеческий учет-контроль повышенный, только сырье пропускаем. Щур ищи, все через нее.

А как ее найти? — сбавил напор Романов.

— Меня пройдешь, от ворот направо до седьмого цеха. Но я тебя не пущу, — сказала трубка, и связь оборвалась.

Круг замкнулся: чтобы найти Александрию Петровну требуется пропуск, чтобы его выписать, нужна Александрия Петровна. Романов вышел во двор. Поднявшийся ветер трепал лохмотья на тюках стекловаты, наваленных рядом с одноэтажным кирпичным зданием, в тени стоял накренившись погрузчик с двумя блестящими клыками. Ну что ж, сырье, значит, будет сырье, решительно подумал Романов. Протиснувшись в тесную кабинку, он поискал ключи — к счастью, они лежали под козырьком. Клыки поднялись в боевое положение и голубоватые тени поплыли над асфальтом. Романов с разгона подцепил самый объемный и растрепанный тюк, стекловата съехала на кабину погрузчика, и к проходной двинулась крупная мохнатая овца.

Перед уходящими в небо железными воротами стояла дородная женщина с повязкой на правом глазу. Она оценивающе разглядывала группу знакомых уже Романову стекловаров, сверяясь со списком.

— Вот не надо мне тут егозить, — веско говорила она Семену.

— Это ошибка, запускай, в цехах простой, — спокойно и твердо отвечал Семен.

Романов натянул на нос кепку, обнаруженную на сиденье, сгорбился и подрулил поближе к воротам с полустертой надписью: «Проходная-2».

Клавдия придирчиво оглядела овцу и ногой толкнула створку ворот:

— К пятому сгружай. Направо, налево поворот, там полусфера.

— Полусфера, понял, — кивнул Романов.

— Лишнего не пущу, — женщина повернулась к Семену и сунула ему бумаги.

— Туда не лезь, — сказала она Романову. — Через узкоколейку, повернешь, до железного ангара, дальше спросишь. А то собирай потом эту дрянь за вами.

Романов притормозил перед воротами, и спиной почувствовал пристальный взгляд Семена. Одноглазая вахтерша строго продолжала:

— Лишнего оставляй и иди. Или зови Щур, она в седьмом.

Семен едва улыбаясь отвечал:

— Учебная тревога, замки кодовые открыли, одну тебя заело!

В седьмом, успел ухватить суть Романов, замечательно, значит, встреча с Ящером близка. Он выехал за ворота, и перед ним открылось столь бескрайнее пространство, что он тут же позабыл все повороты, полусферы и рельсы, о которых говорила привратница. Эта часть города никогда не интересовала Романова, поскольку Мироедовым нигде не упоминалась. Романов мысленно нарек ее Zavoda incognita. На горизонте виднелись одинокие коробки цехов, похожие на фигуры гигантского тетриса, хаотично вонзившиеся в землю.

Романов подъехал к приземистому, горбатому ангару, где находился седьмой цех, и, оставив погрузчик за углом, направился к двери, на которой поблескивал кодовый замок с погасшим экраном. Романов потянул ручку, и дверь послушно открылась.

Привыкнув к полутьме, он поднялся по длинной железной лестнице на мостки, идущие вдоль стен под самым куполом. Под мерный гул внизу ползли конвейеры с поблескивающими лентами плавленого стекла, но ни одного рабочего рядом не было. Все двигалось само собой, то ли бесконтрольно, то ли подчиняясь командам невидимого оператора. На скрытых в полумраке фермах темнели остатки старинных механизмов, массивных и ржавых, крюки для погрузки и огромные шестеренки, будто бы от гигантских часов. То и дело норовя оступиться, Романов спустился на уровень ниже. Он решил, что перепутал ангары и угодил в другой цех без малейших признаков жизни вообще и Александрии Петровны в частности. Найти бы обратную дорогу, опасливо подумал он, вглядываясь в полутемные лестничные пролеты под собой. К своему изумлению далеко внизу посреди ангара он различил стайку деревянных избушек. Романов зажмурился и снова посмотрел вниз. Избушки были на месте. Они выстроились вдоль конвеера и походили на требовательных рыбок, замерших у кромки пруда в ожидании корма.

Откуда здесь эта потемкинская деревня? Он спустился, подошел к чернеющему домику и погладил рукой бревенчатую стену — та была горячей. На двери поблескивал уже знакомый кодовый замок. Романов на удачу толкнул дверь и та без скрипа распахнулась.

Прежде чем шагнуть внутрь, Романов задержал дыхание, будто готовился нырнуть на глубину. Внутри помещение оказалось намного больше, чем выглядело снаружи. Темноту разбавляли рыжие проблески огня, плясавшие на стенах. Под ногами был земляной пол, сразу от порога уходящий широкими ступенями вниз. Воздух заполняли копоть и зыбкая пыль, в которых тонули все предметы, под потолком витал угарный дымок. Романов вздохнул, но тут же потерял сознание и провалился в черноту.

Он там лишнего не наговорил?

Мы прибыли сразу, сигнализация сработала. Говорить не мог, отрубился.

Романов очнулся в незнакомом кабинете полусидя в кресле с высокой спинкой. В голове гудело, в груди ощущались тяжесть и тошнота. Почти над самым ухом разговаривали двое. Романов узнал голос Александрии Петровны.

— Это ваш просчет, Семен, только ваш. Устроили тревогу из-за сомнительных подозрений, отключили замки, сняли проверенную смену, привезли каких-то недорослей. Оставили производство незащищенным!

— Сигнализации в гутах автономны, все под контролем, — низкий голос звучал успокаивающе.

— Как он вообще туда попал?! Секретная лаборатория называется! Олово может остыть! — Романову показалось, что голос Александрии Петровны дрогнул. — Как же вы могли так рисковать? Если цеха, работавшие в течение ста пятидесяти лет, встанут… Вам ли не знать, что это будет значить для города и к чему приведет! На кону судьбы людей.

— Я все беру на себя, — отвечал голос.

— Мне кажется, вы придумали себе теорию заговора…

— Нет, — отрезал собеседник. — Вы не хотите признать, что он вышел из-под контроля. День-другой и мы бы не справились с этим вашим особым сотрудником из вашей особой зеркальной лаборатории. Реагировать в таких случаях нужно сиюминутно и бескомпромиссно, — второй голос показался Романову знакомым. — Это бунт. И это предательство. И мы справились, завод в безопасности. К тому же мы сняли всего одну смену…

Романов открыл глаза, обнаружил закатанный рукав и след от укола. У окна стояли Александрия Петровна, облаченная в голубой халат, и тот самый угрюмый стекловар с проходной — Семен. Когда удалось сфокусировать взгляд, что получилось не сразу, Романов смог как следует разглядеть его: мягкие черты, большие круглые темные, как у лошади, глаза, щеки, будто припудренные тальком, узкая линия губ. Высокий ворот свитера придавал его облику солидность. Основательный, широплечий, он был самим воплощением хладнокровия и выдержки.

— Новички на местах, а где… — Александрия Петровна осеклась на полуслове, заметив, что Романов очнулся.

— С добрым утром, Дмитрий Сергеевич, — процедила она. — Пришли в себя? Осознаете, где вы и что произошло?

— На заводе… — хрипло ответил Романов.

— Блестяще! Судя по вашему поведению, вы понятия не имели, куда попали, — язвительно сказала Александрия Петровна. — Вы отравились угарным газом, какого черта вас понесло в гуты, вы могли сгореть! Почему без снаряжения? Высокотехнологичное производство, строгий учет и контроль. И вдруг посреди всего этого обезьяна с гранатой…

— Я подожду снаружи, — усмехнулся Семен и сунул Романову фляжку в кожаной оплетке. — Глотни — антидот.

Романов напряг все свои силы и опрокинул в себя содержимое фляжки. Коньяк обжег горло. Романов тихо проговорил:

— Обезьяна хотела бы знать, откуда здесь, — он развернул мятый лист перед лицом Александрии Петровны, — ее фамилия и ее лицо. Она не разрешала использовать ни то, ни другое, — хватая воздух сказал он. В глазах плавали малиновые медузы. — Я далек от мысли о мэрстве, к тому же город скоро будет лежать в руинах, мне нечего будет возглавлять, — он следил за реакцией собеседницы, но лицо ее было непроницаемо.

— Вы вольны отказаться от мэрства незамедлительно. Ваши договоренности известно-с-кем имеют определенные ограничения, как бы это вас ни расстраивало.

— Я не понимаю, о каких договоренностях идет речь, — Романов повысил голос и поднялся. Градус абсурда явно приблизился к отметке «максимум», и он решил говорить напрямую. — Я здесь, потому что мне нужно знать, зачем вы снесли игорный дом и кузню? А конюшни? Просто потому, что ими заинтересовался я? Я же видел, что за мной следили! А папка, как вам не стыдно было подставлять старика?

Александрия Петровна сжала губы и прошипела:

— Довольно! Это все не вашего ума дело, не доросли еще. Вы не понимаете и тысячной доли того, что здесь происходит. Вы интересуетесь какими-то там старинными домами и считаете их главным достоянием города. А себя пупом земли. Хотя ваши нетленные труды доказывают, что вы обыкновенный невежда с замашками хвастуна, вы — стеклобой, бесполезные осколки, которые годятся только в переплавку. Ваш крошечный ум оставляет большое пространство для роста, вам с ним не до мэрства. — Александрия Петровна смотрела на Романова с неподдельной злостью.

— Вот именно, я недомэрок! Я лишь хочу узнать, что случилось с домами в историческом квартале! — упрямо продолжал Романов. — Это пока еще дело моего крошечного ума, и я завтра же приступлю к осмотру других построек. Какие из них вы еще хотите взорвать, куда прикажете идти?

— Куда угодно, Дмитрий Сергеевич, — вдруг холодно улыбнулась Александрия Петровна и развела руками. — Вы вольны идти куда угодно и не волноваться за состояние исторического фонда. Пожизненный запрет на въезд в город у вас в кармане. Мало того, что вы без разрешения старшего по участку покинули обязательное общественное мероприятие — субботник, вы бесцеремонно проникли на секретный объект.

Она с грохотом выдвинула ящик стола.

— Вот бумага, пишите, — она швырнула пачку чистых листов и ручку на подоконник. — Я, ваше имя-отчество, фамилия, отказываюсь от исполнения обязанностей кандидата в мэры города. Постарайтесь, пожалуйста, поразборчивее, — скривилась она.

— Ничего, расшифровка ваш конек, с моими нетленными трудами вы легко справились, — язвительно парировал Романов. — Но что-то не припомню, чтобы подписывал бумагу о согласии исполнять эти обязанности!

Он твердо начал выводить свое имя и фамилию, почти разрывая лист бумаги. Где-то на краю сознания пульсировала мысль о высылке из города.

На стойке за спиной Александрии Петровны зазвонил допотопный железный телефон.

Романов различил в тишине, как едва слышный голос в трубке заговорил тягуче, нараспев, будто читал стихи. Хозяйка молча слушала и внимательно смотрела на Романова. А когда голос умолк, аккуратно положила трубку на место.

— Вы какой-то гений интриг, — протянула она и устало села на стул. — А с виду не скажешь, — она почему-то посмотрела на романовские ботинки.

— В каком смысле? — оторопело спросил Романов, протягивая ей исписанный лист.

— Может, вы и неплохая кандидатура для мэрской должности. Талант переговорщика налицо, — она задумчиво постучала пальцами по стойке, не поднимая глаз на Романова, а затем порвала лист на мелкие клочки. — Сейчас вы покинете территорию предприятия, а завтра я ожидаю вас в полдень на предвыборном брифинге.

Романов, вытаращив глаза, смотрел на Александрию Петровну.

— Какой еще брифинг?! Вы меня только что из города выслали, — крикнул он.

— Предвыборный, — сквозь зубы процедила Александрия Петровна.

Романов опешил и даже оглянулся, пытаясь кого-нибудь призвать в свидетели происходящего.

— Вам будет разъяснено, как вести себя с населением, получите инструкции и инвентарь, — Александрия Петровна встала. — Исход выборов предрешен, но видимость мы обязаны создать во избежание недопонимания масс.

— Создавайте свою видимость без меня! — Романов встал, изо всех сил пнул дверь и вышел под оглушительный хлопок.

Александрия Петровна приоткрыла дверь и проговорила вслед:

— Семен, сопроводите Дмитрия Сергеевича к выходу. Чем быстрее он покинет территорию завода, тем лучше. Для всех.

— Где здесь выход? — буркнул Романов Семену, когда они вышли в огромный светлый цех, по которому, тихо переговариваясь, сновали рабочие в синих комбинезонах. Вокруг слышался ровный гул, как будто в помещении трудится рой пчел.

— Надевай, может, налезет, — сказал Семен и кинул Романову запечатанный пакет. — Здесь режим чистоты. Сюда ты проник на транспорте, как я заметил. На выход придется ножками — на прощанье пешая экскурсия через три цеха.

Романов разорвал пакет и обнаружил там защитную маску, синий халат, и бахилы. Он нехотя втиснулся в халат и покачнулся, нагибаясь к ботинкам. Голова была не на месте, его мутило.

Все то время, пока они шли через длинные галереи с грязными стеклами, Семен молчал. Невозмутимое спокойствие этого викинга в свитере начало понемногу раздражать Романова.

— Интересная экскурсия у вас, Семен, получается, вам бы гидом работать, умеете увлечь слушателя, — сказал Романов, когда они прошли сквозь еще один коридор, освещаемый то и дело вспыхивающими красными аварийными лампами, и вышли в очередной цех. Ответа не последовало.

— А ладно, не беспокойтесь, Семен, я проведу ее сам. У вас тут так все здорово и логично продумано. Посмотрите налево, — бросил Романов по пути вдоль конвеерной ленты. По ней двигалась сероватая масса, похожая на смесь песка и пепла. Романов подхватил горсть порошка и растер его в пальцах.

— Мммм, что вы сюда подмешиваете? Сами употребляете? — он сделал вид, что пытается попробовать смесь на вкус. — Экскурсия продолжается, друзья, перед вами зола, которую завод производит в промышленных масштабах. А зола — это царица всякого огорода. Между прочим, многие считают, что зола — это пепел. Кстати, он пригоден для посыпания голов, демонстрация в кабинете у Александрии Петровны. Покупайте нашу золу!

— Это шихта, — пояснил Семен. — Смесь для будущего стекла.

— Товаа-а-рищи, — протянул Романов, — да это же шихта. Добрый день! — он театрально поклонился. — Прошу в следующий зал.

Ему почему-то до смерти захотелось вывести Семена из себя. Они прошли дальше, и перед Романовым открылось завораживающее зрелище. В широкую блестящую металлическую реку стекал вязкий прозрачный мед, заполнял ее до краев, и медленно уплывал куда-то вперед. Романову показалось, что можно дотронуться до меда пальцами и увидеть, как из него потянутся длинные нити. Он двинулся в сторону потока, но услышал за спиной голос Семена:

— Без рук останешься, это олово. Поверх него — раскаленный материал.

— Здесь мы переливаем расплавленное стекло из пустого в порожнее, — не унимался Романов. Он понимал, что ведет себя как расшалившийся ребенок, что каждая следующая фраза вызывает в нем все больше стыда, но остановиться не мог — то ли из-за молчаливого спокойствия Семена, то ли из-за коньяка, то ли из-за угарного газа, то ли из-за оскорбительных слов Александрии Петровны.

Семен легко отстранил его от ленты и посмотрел на Романова, наклонив голову, будто наблюдая за непослушным щенком.

— Ухожу, ухожу! — вскинул руки Романов. — Мы с вами на опасном производстве, товарищи! Стекло, как известно, не только весьма прозрачное, но и слегка твердое. В этом цеху производится уникальная продукция — небьющиеся стаканы для поезда Питер — Воркута, которые не раз брали призы на стеклобойных ярмарках.

— Можно и так сказать, — невозмутимо прокомментировал Семен. — Но правильно — обратный каток, переплавка стеклобоя.

— Каток! В середине мая, забота о здоровье коллектива! — подхватил Романов. — Коньки вы можете получить в соседнем помещении у директора катка Александрии Петровны. Только без регистрации у Милонаса она вам их не отдаст!

— Коньяк, я вижу, хороший, — спокойно сказал Семен и отвернулся.

Они поднялись через галерею наверх и двинулись в полутьме по высоким мосткам. Романов снова увидел стайку знакомых деревянных домиков на дне огромного цеха. Он начал было иссякать в своей неуемной клоунаде, но тут ощутил прилив новых сил.

— Мы вернулись к началу нашей экспозиции, друзья. Внимание, деревня Кукуево, в каждой из этих бревенчатых колыбелей растет боевая смена. Александрия Петровна — наше все, но оно уже не справляется — возраст, колени, остеохондроз, — Романов удрученно покачал головой. — И мы выращиваем по одной Александрии Петровне на каждый день недели — не устают, не портятся, оберегают город вечно! — Романов пригнулся и зашептал. — Не шумите, маленькие розовые Александрии Петровны уже проклюнулись и теперь находятся под присмотром добрых кормилиц.

— Я бы на твоем месте здесь помолчал, — хмуро проговорил Семен.

— Но я же веду экскурсию, освещаю тьму незнания!

Я хочу…

— Слова в этом цеху дорого стоят, — перебил его Семен, и Романов увидел наконец, что тот напряжен и сосредоточен.

— А где касса, вы мелочь принимаете? — передразнил его Романов.

— Ты что, совсем не понимаешь, где находишься? — Семен сощурился.

— Что вы носитесь со своей стеклянной продукцией, — Романов был рад, что ему удалось задеть непроницаемого Семена. — Подстаканники простаивают? Да все это не стоит и кирпича тех домов, которые снесла ваша гидра два дня назад!

— Дома жалко, — согласился Семен.

— Пропускной режим, рации, погрузчики и кодовые замки ставите на свою допотопную стекловарню, — Романова несло, и он не пытался себя сдерживать, — вы бы исторический квартал так охраняли, — Романов достал сигареты и развязным жестом попытался закурить. — О, старые знакомые, это у вас передовики производства? — Романов ткнул сигаретой в сторону висевшей на стене фотографии с крупным мрачным мужчиной и старухой, строго смотревшей прямо перед собой.

Семен перехватил его руку, неторопливо вынул сигарету и раздавил в кулаке:

— В гутах, деревянных избах, — старейшая лаборатория, она старше города. Стекло плавят из шихты по особому старинному рецепту, оборудование то самое, что привезли купцы Кружевниковы. Агрессивное производство, но мы ничего не меняли. Нынешний завод, как тебе известно, был специально построен вокруг этих самых первых гут, чтобы сохранить их как есть. Здесь наш главный испытательный полигон, и главный музей, и архив — все в этих гутах. Это каждый ребенок знает, — Семен вздохнул. — Хороший будет у нас мэр. Песчаный карьер, старушка, ее сын, сдавший карьер купцам, ты же историк, книжки читал?

— Читал, только причем тут купцы и песчаный карьер?

— Ты из младшей группы, мальчик? Мама знает, куда ты пошел? — Семен внимательно посмотрел на Романова. — Кружевниковы — приезжие купцы, из архангелогородцев. По легенде они заинтересовались местным лесом, однако оказалось, что вывозить его непомерно дорого. Решили создать стекольное производство; когда к карьеру протянули железную дорогу, появился город. А передовики производства — это беглый актер из крестьян Адам со своей матерью, которые открыли тайну песчаного карьера купцам. Их портреты, тайком переснятые с нашей информационной доски в холле администрации, многие носят с собой как талисман. Теперь ты знаешь столько же, сколько любой житель города.

Семен втолкнул притихшего Романова в зал с вывеской «контроль качества»:

— Пройдешь насквозь — и ты на воле.

На больших круглых присосках в зале высились стены из стекла, за каждой горели вертикальные люминесцентные лампы. За одной из них на передвижной лестнице сидел рабочий с увеличительным стеклом на лбу. Он всматривался в прозрачную толщу стекла и обводил маркером некоторые участки голубоватой пустоты, будто заставляя пылинки волшебным образом замирать на лету.

Внезапно аварийные лампы погасли, за полупрозрачной дверью справа вспыхнул яркий свет, и Романов увидел фигуру человека, в точности похожего на… Макса. И хотя его лицо скрывали маска и очки, фигура рубила воздух рукой совершенно по-максовски — первое, второе, третье…

Романов двинулся вбок, стремясь получше рассмотреть силуэт за полупрозрачной дверью, и, не заметив, задел локтем стеклянное полотно, рухнувшее на бетонный пол спустя одно бесконечное мгновение. Раздался хрустальный звон; Романов, потеряв равновесие, упал на кафель, его правую ладонь обожгло.

— Чтоб вы провалились, — процедил он.

— Два человека в шестой цех по коду желтый, — сказал Семен подбежавшему пареньку в синем.

— Вставай, — Семен говорил медленно и взвешенно. — Приди в себя. Соберись. Ты мэр через два дня. Главный человек.

— Я главный? Да тут у вас одна главная, которая взрывает, что ей вздумается, — Романов скользил ногами по осколкам, пытаясь встать.

— Завод выпускает стекло, это ключевое производство в городе. Мэр обязан обеспечивать бесперебойный выпуск и следить за остеклением, — размеренно, как будто не слыша его, продолжал Семен.

— Ключевое? Что ж тогда в памятках об этом не пишут? Отвечайте, рыцарь пробирки и стакана! Все желания да исполнения, уникальное стекло — вот что нужно людям!

— А если мэр не будет следить за остеклением, как полагается, я его лично заставлю это делать, — Семен сжал кулак на вороте Романова и рывком поднял вверх.

— Вы рехнулись, Семен? — попытался вырваться Романов. — Что, черт его дери, такого важного в этом вашем стекле, в вашем разваленном заводе, во всей этой психической секретности?

— Как твой личный гид, — в голосе Семена отчетливо звучали металлические нотки, — спешу напомнить, что именно с помощью стекла, выплавленного в гутах, город исполняет желания людей. Но только при условии, что стекло целое и невредимое, без трещин и сколов будет стоять в каждом окне каждого дома, каждой булочной и каждого трамвая. Это понятно? — Семен разжал кулак и нарочито стряхнул пылинку с плеча Романова. — Экскурсия окончена.

Они прошли цех насквозь и вышли рядом со второй проходной. Романов прижимал к пораненной руке предвыборную листовку. Одноглазой Клавы на входе не было.

Досада от собственной беспомощности поглотила его целиком, вытесняя любопытство. Случилось то, что он ненавидел в своей работе больше всего — когда в привычном, вдоль и поперек изученном материале обнаруживалось нечто абсолютно новое и неизведанное. Айсберг в безопасном фарватере. Айсберг, который он не заметил. Незадачливый шпион проник на заседание тайной ложи масонов под видом официанта, но его выдворили сразу после смены блюд.