Каир: заботы города — заботы страны

Египетский климат отличается умеренностью. На широте Каира, например, средняя минимальная температура зимой — около 9°, средняя максимальная летом не превышает 34°. Количество солнечных дней в году достигает 340. Небо — чисто-голубое, не опаленное зноем, а глубокое, прохладное. Тучи в Египте — редкие гости. В Верхнем и Среднем Египте дождей почти не бывает, а зимой случаются три-пять дождливых дней. Средний уровень осадков, выпадающих в районе Каира в зимнее время, составляет около 6 мм. Правда, к северу, в Нижнем Египте, количество годовых осадков резко возрастает и достигает в Александрии 130–140 мм в год.

Мягкий и в общем-то благоприятный для человека климат Египта формируется под воздействием знойных пустынь, которые с трех сторон окружают долину Нила, несущего свои прохладные воды с Абиссинского плоскогорья в Средиземное море. Точны и образны замечания о климате Египта, сделанные уже упоминавшимся русским метеорологом И. Н. Клингеном. Он пишет: «Действуя большую часть года как гигантский огненный костер, песчаная пустыня устанавливает летом грандиозную тягу вертикального воздушного столба, образуя над собою обширнейшую площадь низкого давления, куда устремляется со всех сторон воздух соседних районов атмосферы с высоким давлением (Средиземное море), и в силу этого летом же устанавливается ток на Египет со сторон Средиземного моря… а так как ветры северных румбов дуют в году приблизительно около 300 дней, то ими главным образом, и главным образом северным ветром, и определяется характер местного климата; он отличается в общем умеренностью температуры, умеренной влажностью необыкновенно прозрачного воздуха и безоблачным темно-синим небом. Только весной устанавливается в Сахаре постоянный ток с юга, и через это в Египте дует почти около 2 месяцев, начиная с марта и по конец апреля, горячий южный и юго-восточный ветер, перемежаясь иногда с северным и восточным. С этого же времени начинает, также с перерывами, тянуть знойный, пыльный юго-западный хамсин».

Время хамсинов в Египте — самое тяжелое время года. Хамсин в переводе с арабского означает «пятьдесят». Этот знойный ветер пустыни назван так арабами потому, что он дует 50 дней в году. Предвестником хамсина является обычно резкое повышение температуры. Ртутный столбик поднимается выше отметки 40°. Затем небо постепенно затягивается белесой пеленой, воздух насыщен мельчайшими частичками песка и пыли, силуэты домов сначала теряют свою четкость, а потом и вовсе исчезают в пыльной пелене. Дышать трудно, пыль проникает в нос и в рот. Египтяне, спешащие домой на велосипедах, обычно закрывают лицо шарфом, ветер взвивает на улицах маленькие смерчи, в которых кружатся обрывки газет, сухие листья и уличная пыль. Город погружается в болезненно-дремотное состояние, которое, впрочем, продолжается не более одного-двух дней: у египетского хамсина имеется то преимущество, что он сменяется прохладной погодой, приносящей облегчение людям и природе. Домашние хозяйки начинают выметать пыль, набившуюся в жилища даже через плотно притворенные двери и окна. Дня через два повторяется то же самое: жара, пыльная буря и прохлада.

Еще тяжелее переносятся хамсины в Верхнем Египте и в Нубии, где их иногда называют по-судански — «хабуб» (ураган). Тучи песка, поднимающиеся там весенними ветрами, покрывают города и селения сплошными шапками кирпично-красного цвета. Невозможно разглядеть даже предметы, находящиеся на расстоянии 10–15 м. А если учесть, что температура в Верхнем Египте на добрых 10° выше средней температуры в Каире, то и периоды прохлады, наступающие после хабубов, редко приносят облегчение.

Однако давайте перейдем от разговоров о погоде к более серьезным вещам. Поговорим о политическом хамсине, сгустившемся над Египтом в 70-е годы. С самого начала оговоримся: этот сложный и противоречивый период истории современного Египта, который журналисты уже сейчас называют «временем президента Садата», еще, несомненно, станет предметом фундаментальных научных исследовании. Мы же остановимся лишь на некоторых, наиболее характерных чертах общественно-политической жизни Египта 70-х годов.

Начнем с Каира. Сложные проблемы, встающие перед сегодняшним Египтом, нигде не проявляются так ярко, как в столице. Да это и естественно. Каир наших дней — крупнейший город Египта да и всего Африканского континента. Сегодняшний Каир — мегалополис, в котором проживает 11 млн. египтян. Цифра, конечно, не рекордная, на нашей планете есть города и покрупнее, однако надо принять во внимание, что население всего Египта составляет 45 млн. человек. Каждый четвертый египтянин живет в пределах Большого Каира. В сознании простого народа Каир отождествляется со всей страной. Если в египетской провинции спросить крестьянина, едущего в столицу, куда он направляется, он ответит: «Иля Маср» («В Египет»). В просторечии египтяне испокон веков называют Каир не арабским его названием «Эль-Кахира», а «Маср» (Египет). Сегодняшний Каир — скопление всех радостей и бед Египта, средоточие его наиболее жгучих проблем.

Обратимся к свидетельству прессы, притом той, для представителей которой в Египте во второй половине 70-х годов были созданы льготные условия. Американский журнал «Тайм» от 2 января 1978 г. По многолетней традиции, его редакция в начале каждого года определяет наиболее популярного, естественно на ее взгляд, политического деятеля в мире. В 1978 г. выбор «Тайма» пал на президента Садата, всего за полтора месяца до этого совершившего вояж в Иерусалим.

По этому поводу «Тайм» опубликовал пространную статью, посвященную проблемам садатовского Египта. Статья сопровождена вкладкой с фотографиями, которые как бы иллюстрируют будни Каира эпохи инфитаха. Вверху большое панорамное фото центральной части города, задыхающейся в белесом смоге. На переднем плане — полуобвалившееся здание, окруженное жалкими лачугами. Многоэтажные облупленные дома уходят к горизонту, где видны силуэты трех пирамид Гизе. Здесь же помещена фотография, на которой пятеро оборванных ребятишек копошатся в мусорной куче. Рядом фотограф снял традиционную полуденную молитву — на коврике, расстеленном прямо на тротуаре, каирцы совершают молитву. Далее типичная сценка в «народном» кафе: несколько мужчин повернули лица к фотографу. Это завсегдатаи каирских кофеен, как их называют египетские социологи, «шахсият фахлявия» — балагуры и всезнайки, решающие за чашкой кофе самые сложные проблемы мировой политики. Чуть ниже сцена шикарной буржуазной свадьбы. Невеста одета в вечернее платье (не исключено, что оно доставлено специально для этого случая из Парижа); на лоснящейся физиономии жениха, поглупевшей от счастья, стрелками изогнулись тщательно подбритые усики. Присутствующие здесь же маленькие, одетые в смешные длинные платья девочки играют, очевидно, ту же роль, что и ангелочки на картинах Рафаэля. Это престижная фотография. Понимающий человек знает, что за такую свадьбу в отеле «Меридиан» или «Найл-Хилтон» отец невесты выложил не менее 4–5 тыс. ф. Следующая фотография сделана в одной из аудиторий Каирского университета. Задумчивые лица студентов, слушающих профессора. На фотографии рядом с ней типичная уличная сценка: незадачливый прохожий гонится за переполненным обшарпанным автобусом, с которого, как гроздья винограда, свисают люди. Стоящий на подножке мальчишка в традиционном для каирской улицы наряде — полосатой пижаме — сверкает белозубой улыбкой. Он счастлив, чего нельзя сказать о его взрослых попутчиках, мрачные лица которых видны сквозь лишенное стекол окно. А вот группа египетских солдат, совершающих утреннюю пробежку. На следующем снимке одетый в короткую полотняную рубашку крестьянин погоняет буйвола, впряженного в ворот устройства для подъема воды — сакии. Сакия верой и правдой служит феллаху со времен фараонов. И, наконец, фотография величественной высотной Асуанской плотины — основы экономики Египта, а рядом с ней — саудовский сухогруз, проходящий по Суэцкому каналу.

Что ж, журналистам удалось поймать в объектив своих фотоаппаратов многие существенные заботы этого гигантского города. Он страдает от колоссальной перенаселенности, плохих коммуникаций, систематически выходящей из строя канализации, плохо работающих телефонов, острого жилищного кризиса.

Как же складывались эти проблемы?

Еще в начале прошлого века Каир, как свидетельствовали участники наполеоновской экспедиции, представлял собой город, в укладе жизни которого оставалось еще много патриархального. Наполеон разрушил ворота, разделявшие городские кварталы и запиравшиеся на ночь, срыл мешавшие движению глиняные скамейки у дверей домов, приказал состоятельным горожанам завести и поддерживать в порядке уличные фонари. Однако с уходом французов каирцы уничтожили непривычные нововведения «франков».

Тем не менее модернизация Каира стала веянием времени. Это хорошо понял Мухаммед Али. В 1845 г. он одобрил первый план развития столицы («Танзым»). Были начаты работы по перепланировке города, создана первая сквозная магистраль в районе Аль-Азхара под названием «Сикка аль-Джадида».

Активное втягивание Каира в систему мировой торговли после завершения строительства железной дороги Александрия — Каир и сооружения Суэцкого канала поставило на повестку дня и необходимость быстрого обновления жилого фонда и создания современного коммунального хозяйства. В 1865 г. европейская акционерная компания занялась созданием водопроводной системы, которая была в основном завершена в 1875 г. С 1867 г. каирские улицы освещаются газовыми фонарями. Строительство пресноводного канала Исмаилия — Каир в 1867 г. создало условия для расширения города в восточном и северном направлениях.

Немало было сделано для придания Каиру облика современного города хедивом Исмаилом. За годы его правления в столице в сравнительно короткий срок выросли первые дома европейского типа. Строились они в районе между нынешними площадями Эзбекие и Ат-Тахрир, названном в честь хедива Исмаилией.

На Исмаила, посетившего Всемирную выставку в Париже в 1867 г., произвела большое впечатление реконструкция Парижа, которую произвел знаменитый префект Гаусман. Однотипные и в то же время разнообразные в деталях дома-«сундуки» сегодняшних Парижских бульваров органично вписались и в ансамбль торгово-административного центра Каира.

Франкофильствующему хедиву Каир обязан и преобразованием площади Эзбекие: находившееся в центре ее озеро было осушено в середине прошлого века и на его месте был разбит парк с маленькими прудами, гротами и мостиками. Для руководства работами из Франции был приглашен знаменитый Парье де Шамб, чье имя связано с созданием Булонского леса. Ему принадлежит и план большого парка, украсившего о-в Гезиру, а также идея строительства легкого металлического моста, соединившего Гезиру с Булаком (построен в 1869 г.).

После 1869 г., когда Исмаил, мягко говоря, поиздержался, темпы городского строительства замедлились. Однако и в этот период продолжались работы по модернизации города. В частности, на карте Каира появилась новая улица, названная в честь Клот-бея, лейб-медика Мухаммеда Али, которая вела от железнодорожного вокзала Баб эль-Хадид к площади Эзбекие. После июльской революции она была переименована в улицу Гумхурия (Республика).

Начатый Исмаилом процесс «европеизации» Каира повлек за собой и значительный скачок в численности его населения. Если в середине прошлого века количество жителей Каира не превышало 200–230 тыс., то к 1882 г. — началу английской оккупации — в столице Египта насчитывалось уже 375 тыс. жителей.

К этому времени относятся первые серьезные перебои с городским транспортом. Фаэтоны и фиакры отжили свой век, и в 1894 г. бельгийскому финансисту барону Ампену была предоставлена концессия на строительство трамвайных линий, которое в основном было завершено к 1917 г. Их насчитывалось около 30 общей протяженностью 65 км. В 1902–1907 гг. были построены три новых моста через Нил.

В колониальный период в Каире появился ряд районов, предназначенных исключительно для иностранцев и египетской элиты. Первый из них возник между улицей Каср аль-Айни, где были расположены министерства и иностранные посольства, и набережной Нила. Его центром стала резиденция британского верховного комиссара в Каире, роскошный сад которой спускался прямо к Нилу. Этот район начал сооружаться в 1906 г. на английский манер и получил название «Гарден-сити». Постепенно он превратился в деловой и административный центр Каира.

Помимо Гарден-сити привилегированным районом стал Замалек, расположенный на о-ве Гезира. Банки, адвокатские конторы, приемные частных врачей находились в районе Исмаилии. На левом берегу Нила, в Гизе, а также в новом пригороде Каира Гелиополе выросли европейского типа виллы египетской буржуазии.

Кстати, Гелиополь — первый город-спутник Каира. Его строительство было начато в 1906 г. уже упоминавшимся бароном Ампеном, купившим большой участок земли в северо-восточном пригороде Каира. К 1947 г. в Гелиополе жило уже 50 тыс. человек, преимущественно иностранцев.

Эпоха английской колониальной оккупации Египта была отмечена насильственным втягиванием страны в сферу мирового капиталистического разделения труда. По мере того как Каир превращался в важный торговый и промышленный центр Ближнего Востока, росло и его население. Если в 1882 г. в Каире проживало 375 тыс. человек, то в 1937 г. — более 1,3 млн. Резко увеличилось и количество иностранцев. В 1882 г. их насчитывалось 18 289, а в 1927 г. — уже 59 460.

Население Каира впервые удвоилось в период с 1882 по 1914 г. (32 года), затем с 1917 по 1942 г. (25 лет), с 1947 по 1966 г. (т. е. всего за 19 лет). Заметно возросла и доля Каира в общем населении страны. В частности, с 1936 по 1976 г. она увеличилась с 6 до 16 %. В результате этого «демографического взрыва» образовался как бы новый Каир, мегалополис со своими проблемами, которые, с одной стороны, присущи всем большим городам мира, а с другой — имеют чисто египетскую специфику.

Французский историк Жак Берк в своей книге «Египет: империализм и революция» назвал Египет «прерванной страной». Это очень емкий образ. Действительно, множество, если не большинство тех сложных проблем, которые встали перед Египтом в XX в., так или иначе связаны с тем, что естественный ход развития страны был прерван оккупацией.

В полной мере это относится и к Каиру. Колониальные власти смотрели на проблемы египетской столицы сквозь призму своей заинтересованности в эксплуатации природных богатств Египта и его выгодного стратегического положения. Городские коммунальные службы строились из расчета увеличения населения египетской столицы до 3 млн. Поэтому, когда уже в начале 70-х годов число жителей Каира приблизилось к 8 млн., эти службы начали трещать по всем швам. Система канализации, строительство которой было начато в 1909 г., достигла предела своих возможностей уже в 1930 г. С тех пор очистные сооружения и канализация работают со все возрастающими перебоями.

Ошибки городских служб еще более усугубились патриархальностью, средневековой застойностью уклада жизни египетской столицы.

Вот один из многочисленных примеров. Вплоть до последней четверти XIX в. все коммунальные работы в Каире выполнялись различными корпорациями. Восемь корпораций водоносов доставляли горожанам питьевую воду из Нила. Корпорация мусорщиков вывозила мусор из города. Существовали три корпорации погонщиков ослов и верблюдов. Интересно отметить, что рудименты архаичной системы организации муниципального хозяйства сохранились и в современном Каире. Каирский муниципалитет явно не справляется с задачей очистки города, несмотря на то что за последнее время были закуплены значительные партии современной техники. Поэтому каждое утро в Каире начинается с того, что бесчисленная армия мусорщиков совершает на ослах и скрипучих телегах свой привычный маршрут на городскую свалку. Не исключено, что каирские мусорщики до сих пор объединены в нечто вроде корпорации.

Муниципалитет Большого Каира был создан в 1949 г., однако только после июльской революции 1952 г. египетские власти начали серьезно заниматься проблемами коммунального хозяйства. С 1952 г. муниципалитет приступил к планомерной работе по расширению и модернизации каирских улиц. Пожалуй, самое серьезное достижение в этой области связано с благоустройством центральной площади Ат-Тахрир, где были снесены английские казармы и проведены работы по упорядочению транспортных магистралей.

Тем не менее эти меры уже недостаточны. В часы «пик» по площади Ат-Тахрир невозможно проехать. Автомобильные пробки на ней растягиваются на многие сотни метров. Чтобы дать возможность пешеходам пересекать площадь, вокруг нее возведена пешеходная дорожка над уровнем улицы.

Однако, несмотря на автомобильную и пешеходную толчею, площадь Ат-Тахрир по-своему красива. В центре ее возвышается Монумент независимости, а вокруг стоят вплотную друг к другу здания отелей «Найл-Хилтон», административный центр «Мугамаа», бывшая резиденция Лиги арабских государств, особняк министерства иностранных дел, здание Египетского музея. Отсюда планируется начать строительство подземных линий метрополитена, который должен связать центр египетской столицы с пригородами. Вот уже несколько лет ведутся переговоры с французскими компаниями, однако ясности относительно начала строительства пока нет.

Транспортная проблема — это, пожалуй, первое из муниципальных бедствий Каира, которое бросается в глаза приезжим. Я. Э. Картавцев, служащий РОПИТа, посетивший Каир в 1891 г., добрался с железнодорожного вокзала Баб эль-Хадид до отеля «Шепард», который был расположен поблизости от площади Ат-Тахрир, за несколько минут на извозчике. Сейчас для того, чтобы преодолеть то же расстояние, потребуется в лучшем случае не менее получаса, а в часы «пик» и того больше.

А между тем в Каире не так уж много автомобилей. В 1978 г. здесь было зарегистрировано 216 тыс. частных автомашин, да еще примерно столько же государственных. Однако пробки на каирских улицах, кажется, никогда не рассасываются. Особенно невыносимы они в томительно жаркие летние дни, когда к безжалостному солнечному зною добавляются еще и выхлопные газы. (Кстати, общая загазованность воздуха в центре города давно уже превышает все санитарные нормы. Согласно заявлению представителя министерства здравоохранения АРЕ, дышать воздухом в центре Каира — все равно что выкуривать ежедневно 22 сигареты.)

Основными причинами тяжелого положения, в котором ныне оказался каирский транспорт, являются, во-первых, сравнительно узкие, не рассчитанные на мощные транспортные потоки улочки центральной части города, а во-вторых, малая эффективность работы дорожной полиции. Впрочем, зная каирских автомобилистов, регулировщикам дорожного движения в египетской столице можно только посочувствовать.

Для каирца за рулем ничего не стоит резко повернуть налево, скажем, из крайнего правого ряда, даже не включив при этом сигнала поворота. Единственная мера предосторожности, принятая у каирцев, — это высунутая из окна автомобиля рука, пальцы которой собраны в щепоть: он как бы говорит своим коллегам-автомобилистам «Махляк, махляк» («Потише, потише») и невозмутимо следует своим путем. Понятие рядности отсутствует, и дискуссии с каирскими водителями на эту тему абсолютно бесполезны.

Каирский автомобилист останавливает свою машину там, где ему надо, даже если он при этом загораживает дорогу следующему за ним транспорту и за его машиной выстраивается длиннющий хвост. Негодующие гудки стоящих за ним автомобилей нисколько его не волнуют, и, пока он не сделает того дела, ради которого остановился (не купит хлеба или не поговорит со случайно встреченным на улице приятелем), он не тронется с места. Он может мчаться по дороге с односторонним движением навстречу довольно интенсивному потоку транспорта. Естественно, что в таких условиях для регулировщиков уличного движения наиболее правильная линия поведения — постараться полностью устраниться от того, что происходит на улице, и попытаться хотя бы таким образом сохранить душевное равновесие. Как правило, это им удается.

Остается загадкой, каким образом в условиях невообразимого хаоса на каирских улицах происходит не так уж много дорожных происшествий. Может быть, причина заключается в постоянной психологической готовности водителей к тому, что его коллега в любой момент может выкинуть неожиданный номер? Впрочем, и в случаях столкновений египтяне редко прибегают к услугам полиции. Они, как правило, договариваются сами.

Положение с общественным транспортом в Каире еще более тревожное. Так называемое «метро», электричка, связывающая северо-восточные районы Каира с Хелуаном, где расположен большой металлургический комплекс, явно пришло в негодность. Каирские газеты регулярно публикуют сообщения об авариях и даже крупных катастрофах «метро».

Не лучше обстоят дела и с телефонной сетью. Нередко случается так, что легче навестить соседа, чем дозвониться ему по телефону. Огромный район Гелиополь с миллионным населением вообще отрезан от Каира: дозвониться туда невозможно, так как телефоны в Гелиополе работают только в его пределах. Работа телефонной сети является постоянной мишенью для острот каирских журналистов. Журнал «Роз аль-Юсеф» опубликовал историю одного горемычного японского бизнесмена, который приехал в Каир заключить торговую сделку с одной из египетских компаний. Обсудив предварительные условия контракта, он несколько дней провел в безуспешных попытках связаться по телефону с Токио. Однако все его усилия ни к чему не привели. Потеряв терпение, он вынужден был слетать в Афины для того, чтобы оттуда переговорить с руководством своей фирмы по телефону, а затем вернуться в Каир и подписать контракт.

Однако все эти неурядицы не идут ни в какое сравнение с настоящим бичом Каира — жилищной проблемой. Не будет преувеличением сказать, что жилой фонд Каира находится в катастрофическом состоянии. По самым скромным подсчетам, около 300 тыс. зданий требуют срочного ремонта. Ежегодно выходит из строя 2–3 тыс. жилых домов. Буквально ежедневно в одном, а то и в нескольких районах Капра обваливаются обветшалые старые здания. Иногда они погребают под своими обломками жителей. Время от времени рушатся и новые дома, поскольку домовладельцы, движимые жаждой быстрой и легкой наживы, не особенно заботятся о строительстве фундаментов или же надстраивают старые дома, фундаменты которых нередко не выдерживают нагрузки.

Дефицит жилья в Каире составляет около 1 млн. условных жилых единиц, а к 2000 г., по оценке специалистов, эта цифра увеличится до 4 млн. Строительство жилья хронически отстает от роста населения египетской столицы. Это, впрочем, и неудивительно. Число жителей Каира сейчас ежедневно увеличивается в среднем на 420 человек, т. е. в месяц на 12 800. Статистика утверждает, что к 2000 г. в египетской столице будут жить 16,5–20 млн. человек.

В этих цифрах отражаются характерные для всей страны тревожные демографические тенденции. По переписи населения, проведенной 1 нюня 1976 г., каждые 14,5 месяца население Египта увеличивается на 1 млн. человек, т. е. каждые 37,5 секунды в стране рождается новый гражданин. Основная «кузница» детей — египетская деревня, где программа ограничения рождаемости, действующая в Египте с середины 60-х годов, не дает пока ощутимых результатов.

Плотность населения в Каире, еще в 1927 г. не превышавшая 7 тыс. человек на 1 кв. км, в настоящее время достигла 25 тыс. человек. Если в центре города положение еще более или менее терпимо, то окраины Каира и его пригороды чудовищно перенаселены. В частности, плотность населения в одном из районов городской бедноты, Род эль-Фараг, составляет 106 тыс. человек на 1 кв. км.

Парадоксальность складывающегося положения особенно ярко понимаешь, если вспомнить, что в Египте, общая площадь которого составляет 997 700 кв. км, заселено всего 5,5 % территории. Средняя плотность населения в обжитой части страны составляла в 1976 г. 727 человек на 1 кв. км.

Председатель Центрального статистического управления Египта в интервью газете «Аль-Ахрам» 8 февраля 1979 г. сказал, что в настоящее время каирские муниципальные власти не могут остановить рост так называемых «нелегальных городков» — районов глинобитных мазанок, возникающих на окраинах Каира, бидонвилей, появляющихся чуть ли не в центре города. Это места, где селится бездомная городская беднота. Некоторые из этих районов, в частности район Ишаш ат-Таргуман, оказались в настоящее время в непосредственной близости от центра города и окружены кварталами современных зданий. Кстати, по статистике 1976 г., в районе Ишаш ат-Таргуман 4032 семьи никогда не имели кухни, 4156 — не имели ни ванн, ни туалетов.

В 60-х годах предпринимались попытки создать новые крупные микрорайоны на окраинах Каира. Однако начатый в 1956 г. большой жилой массив на Мукаттамских холмах не был завершен. Наиболее крупный из новых жилых районов — Мадинат-Наср — насчитывал к 1976 г. около 70 тыс. квартир. Однако застройка его также оказалась слишком дорогостоящей для того, чтобы считать строительство подобных районов реальным выходом из создавшегося кризиса.

В последние годы заметно возросло внимание, которое городские власти уделяют проблемам египетской столицы. В Каире регулярно проводятся международные конференции «Каир в 2000 году». В настоящее время специалисты, с учетом опыта, накопленного в этой области другими странами, считают, что наиболее перспективным путем коренного решения проблем Каира является строительство городов-спутников. Строительство семи таких городов уже началось.

А пока ученые размышляют над проблемами будущего египетской столицы, жизнь выдвигает новые, еще более сложные задачи. Пожалуй, самой трудной и актуальной из них является задача ограничения въезда в Каир феллахов, покидающих родные места н приезжающих в столицу в поисках лучшей доли. Миграция сельского населения Египта в промышленные центры вызвана как общим кризисом египетской экономики, так и тем социально-политическим климатом, который установился в стране в начале 70-х годов. Она в той или иной мере затронула все египетские города, однако Каир в наибольшей степени, поскольку он абсорбировал более 80 % общего числа сельских мигрантов. Миграция египетского сельского населения обусловлена не превращением египетских городов в промышленные центры, а скорее процессами, которые происходят в деревне. Статистика показывает, что не менее 80 % вчерашних феллахов, переселившихся в Каир, несмотря на жалкое существование, которое им приходится влачить здесь, у себя дома, в провинции, жили еще хуже. Приток в Каир сельского населения влечет за собой неуклонный рост безработицы. В конце 70-х годов в Египте насчитывалось 2,3 млн. безработных. Более 2 млн. египтян вынуждены выезжать на заработки за пределы страны, в основном в нефтедобывающие арабские страны.

Приток неквалифицированной рабочей силы из деревни обуславливает и отсталую структуру городского населения Каира и других египетских городов. По статистике 1976 г., 66,8 % активного городского населения Египта не имело определенных занятий, 21,5 % работали в сфере услуг и только 7,5 % были заняты на производстве.

Да в иных случаях грань между этими категориями населения провести крайне трудно. Куда, например, отнести «мунади», присматривающих за оставленными у обочины тротуаров автомобилями? Их в Каире великое множество. Центр Каира, например, поделен ими на сферы влияния. Каждый действует на своем участке, куда не допускаются конкуренты. Все машины, которые останавливаются в его районе, — его добыча. Иногда на узких каирских улочках его помощь оказывается действительно необходимой водителю для того, чтобы выехать со стоянки на проезжую часть. За это он получает законную мзду — 4–5 пиастров.

А каирские баввабы? Бавваб в Каире — это нечто среднее между парижским консьержем и нашим дворником. Он имеется практически в каждом доме. Его функции чрезвычайно разнообразны. Он и сторож, и дворник и, как правило, выполняет мелкие поручения жильцов.

В то же время бавваб — это и лицо дома, как швейцар в хорошем ресторане. В богатых домах с мраморными подъездами, каких немало, например, на набережной Гамалея в Замалеке или на улице Гизе, баввабы — солидные, осанистые, одеты, как правило, в дорогие, из тонкого сукна галабеи. Такой бавваб не суетлив, глаз у него цепкий, наметанный. Он может часами ждать, но если действует, то без промаха. Особенно жалует он нефтяных князьков, снимающих в Каире на летний период квартиры за несколько тысяч фунтов в месяц. Увидев солидного мужчину в белоснежной галабее и с «укалем» на голове, вылезающего из сверкающего никелем «Ролс-Ройса», он степенно предлагает ему свои услуги (они принимаются, даже если из машины нужно вынести лишь небольшой целлофановый пакет). Получив «на чай» солидное вознаграждение, бавваб снова погружается в безмятежное созерцание окружающего.

Для выполнения черной работы у него всегда под рукой несколько человек, готовых выполнить любое поручение за мизерную плату. Называют они его не иначе, как пашой или беем, подчеркивая тем самым существующую между ними разницу в социальном статусе.

В домах попроще бавваб, как правило, выполняет роль прислуги. Часто можно наблюдать такую картину: с балкона 3-го или 4-го этажа мать семейства, одетая в традиционное черное платье, дает поручение баввабу сбегать в овощную лавку или в уличную гладильню (работают в них, кстати, в основном мужчины). Когда поручение выполнено, с балкона на длинной веревке спускается корзина, куда бавваб и кладет овощи или выглаженное белье.

Баввабами в Каире служат, как правило, нубийцы, или «саиди», которых сразу узнаешь по высокому росту, гордой осанке и темному цвету кожи.

Место бавваба даже в скромном доме — недостижимая мечта для большинства вчерашних феллахов. Журналист Хусни Абдель Муаты, автор вышедшей в 1972 г. в Капре книги очерков «Приключения журналиста на дне общества», подробно описывает действующие в египетской столице нелегальные «биржи труда», на которых предприимчивые мошенники «трудоустраивают» молодых здоровых крестьянских парней прислугой в «приличные семьи» за 25–30 пиастров в день.

Многие исследователи современного Египта, глубоко изучившие условия жизни сельских мигрантов, считают естественным, что эти отвергнутые обществом люди рано или поздно приходят к игнорированию законов общества, в котором они живут. Каирский социолог Бахира Мухтар в статье, опубликованной в газете «Аль-Ахрам» 5 февраля 1979 г., утверждает, что немалая часть осевших в Каире вчерашних феллахов рано или поздно совершают уголовные преступления, вплоть до убийств. Чрезвычайно велик среди них процент наркоманов. Цель этих преступлений одна: раздобыть хотя бы немного денег на кусок хлеба для себя и для своей семьи, поскольку около 60 % феллахов приезжают в столицу с семьями.

Мы перечислили далеко не все из тех сложных проблем, которые встают сегодня перед Каиром и Египтом в целом. Однако, думается, и их вполне достаточно для того, чтобы понять, что проблемы эти носят чрезвычайно серьезный характер.

 

Разные лики Каира

У кинематографистов есть такое выражение — «стереотип зрительного ряда». Так называют кадры, которые ассоциируются у зрителя с каким-то определенным событием, местом или эпохой. Скажем, нужно показать, что действие фильма происходит в Париже, — и на экране возникает изящная ажурная Эйфелева башня, в Лондоне — Вестминстерский дворец с Биг-Беном, в Нью-Йорке — панорама Манхеттена со столпившимися на нем небоскребами.

Для Каира таким стереотипом, своеобразной «визитной карточкой» города служит вид, открывающийся с каменного моста, соединяющего административный центр города с о-вом Гезира. Спокойный, подсвеченный синевой Нил, стройные, белоснежные силуэты современных отелей «Меридиан», «Найл-Хилтон», округлый корпус министерства информации, а между ними — контуры многоэтажных административных и жилых зданий из серобежевого песчаника, расположившихся вдоль протянувшихся на 50 км гранитных набережных Нила. Хорош и сам мост, подъезды к которому стережет четверка львов, равнодушно взирающих на нескончаемый поток автомобилей.

Именно таким Каир знаком миллионам людей по красочным туристическим открыткам, глянцевым обложкам рекламных изданий и альбомов. Однако этот парадный фасад — лишь один из ликов бесконечно разнообразного города, живущего насыщенной и интенсивной, но противоречивой жизнью.

Каир многогранен. Он весь соткан из контрастов. Неимоверная бедность — и бесстыдно выставленное напоказ богатство. Невежество — и три крупнейших в арабском мире университета (Каирский, Айн-Шамский и Аль-Азхар), строгая красота древних памятников — и пошлая безвкусица навязчивой рекламы.

Поздним вечером его улицы расцвечиваются тысячами неоновых реклам. Ночь скрывает мусор на тротуарах, облупившуюся штукатурку стен. Центральные улицы — Каср ан-Нил, Шериф-паша, Имад эд-Дин производят впечатление огромной торговой ярмарки. Сотни частных магазинчиков, или, как их здесь называют на парижский манер, «бутиков», сияют яркими витринами, в которых выставлено все, что можно увидеть в больших европейских городах. За дымчатыми полароидными стеклами «Бутик Мухаммед» поблескивают хромированные бока современных японских магнитофонов, бесчисленные антикварные лавочки предлагают ампирные кресла, туалетные столики и козетки. На мраморных подоконниках цветочных магазинов стоят букеты бархатных, с каплями воды на лепестках роз. Если к этому добавить сотни застывших по обе стороны улиц автомобилей, то невольно складывается впечатление о благоденствии и достатке жителей «великого и пресловутого града Египта», как назвал Каир Василий Григорович-Барский.

Однако это впечатление неверно.

Каир — как лабиринт. Вы идете по его улицам и не знаете, что ждет вас за углом: нарядный проспект или замусоренный проулок. Сверните в любой переулок с улицы Каср ан-Нил — и перед вами убогие, давно не ремонтировавшиеся дома, неказистые лавчонки, у входов в которые с раннего утра выстраиваются длинные очереди женщин и детей. Они стоят часами, чтобы купить лишь пачку дешевого, перемолотого в пыль черного чая да кусок брынзы — все, что может позволить себе простая египетская семья.

Нелегко выделить самые существенные черты в облике этого города. Пожалуй, основное из того, что не стирается с течением времени, — ощущение постоянного движения в этом огромном человеческом муравейнике. Движение автомобилей по узким каирским улочкам, их нетерпеливое разноголосое гудение, безостановочно катящиеся толпы пешеходов, с раннего утра до поздней ночи заполняющих каирские улочки, — все это удивительным образом уживается с типично восточной флегматичностью. Толпа бурлит, а каждый отдельный прохожий вроде бы никуда и не спешит; он добродушен и нетороплив. Каирец с улыбкой уступит дорогу, с готовностью остановится, чтобы объяснить, как пройти по городу, а то и проводит вас.

Каир — как оборотень. Перед туристом он один, перед заезжим бизнесменом — другой, перед феллахом, бежавшим в столицу из родной деревни в поисках лучшей доли, — третий.

Пять раз в день — с первым лучом восходящего солнца до наступления ночной темноты — с минаретов его 20 тыс. мечетей репродукторы разносят заунывные азаны — призывы к пяти ежедневным обязательным для мусульман молитвам. В пятничных проповедях хатыбы не устают призывать к воздержанию и строгому выполнению канонов мусульманской морали. В последние годы в египетском парламенте все настойчивее раздаются требования изменить действующее законодательство с учетом норм шариата, согласно которым ворам отрубают руки, а женщину, уличенную в прелюбодеянии, забрасывают камнями. В 1979 г. египетский парламент принял поправку к конституции, провозгласившую шариат основой законодательства, а несколько ранее принял закон, запрещающий продажу спиртных напитков в публичных местах. Однако вино по-прежнему продается везде, за исключением разве лишь районов, примыкающих к Аль-Азхару, а ворам пока никто рук не отрубал.

С резными минаретами и ажурными оконными решетками мечетей мирно уживаются броские рекламы ночных клубов, кинотеатров, где демонстрируются преимущественно иностранные фильмы. Кстати, из нескольких десятков каирских кинотеатров лишь немногие показывают египетские фильмы, хотя местная кинопромышленность выпускает на экраны ежегодно до 60 полнометражных художественных фильмов.

В одном из этих кинотеатров — «Майами» на улице Каср ан-Нил — в конце 1980 г. демонстрировался фильм выдающегося египетского режиссера Юсефа Шахина «Возвращение блудного сына», ставший, пожалуй, наиболее заметным явлением египетского кино последних лет.

В том же здании, что и кинотеатр «Майами», находится театр того же названия, где дает представления труппа под руководством Фаиза Халявы и Тахии Кариоки. В последнее время Фаиз Халява сам сочиняет пьесы для своего театра, что, впрочем, является делом несложным, так как все они строятся из набора мещанских пошлостей, сомнительных шуток и черносотенной морали. Примечательно, что именно в этом театре шла стяжавшая себе печальную известность пьеса «Да здравствует делегация», в которой были вылиты ушаты грязи на египетско-советское сотрудничество в 60-е годы.

Театр «Майами» — это лишь один из множества коммерческих театров, появившихся в Каире в начале 70-х годов. Небольшие, как правило не имеющие постоянной труппы, театры появляются и исчезают по воле моды. Единодушно отмечая их низкий художественный уровень, египетские критики связывают появление этих театров с теми процессами, которые начались в египетском обществе в эпоху инфитаха. «Либерализация» не ограничилась областью экономики, она затронула и духовную жизнь египтян, сферу культуры.

Положение дел в египетском театре, как и в искусстве в целом, определяется в настоящее время обострившейся борьбой двух тенденций: стремлением части творческой интеллигенции отстоять и укрепить демократические и прогрессивные элементы, плодотворно развивавшиеся в 60-е годы, и проникновением духа голой коммерции, порождающего произведения-однодневки, рассчитанные на потребу мелкого буржуа.

Египетская интеллигенция много спорит о кризисе, охватившем египетскую литературу и искусство в эпоху инфитаха. Прогрессивная писательница и общественная деятельница Латыфа аз-Заят обратила внимание на то, что подъем египетского искусства всегда совпадал с приливами национально-освободительного движения. И наоборот — в годы реакции, безвременья оскудевала и палитра египетских мастеров искусства. В 20-е годы подъем национально-освободительного движения сопровождается появлением замечательных, ставших классическими произведений египетской литературы, таких, как пьесы «Незваный гость» Тауфика аль-Хакима и его знаменитый роман «Возвращение духа», в котором резко осуждается английская оккупация Египта. Поиски египетской самобытности, стремление к возрождению национальной культуры находят свое яркое отражение в творчестве Мухаммеда Теймура, пьесы которого пользуются в Египте заслуженной популярностью.

Сложные и противоречивые процессы осмысления интеллигенцией своего места в обществе, места в общей борьбе против колонизаторов передаются и в автобиографических произведениях египетских романистов, появившихся в 30-х годах. Такова повесть Тауфика аль-Хакима «Записки провинциального следователя», произведения Таги Хусейна, среди которых особое место занимает завоевавший всемирную известность роман «Дни».

Значительный вклад в становление реалистических тенденций в египетском искусстве внесли и романисты Яхья Хакки и Нагиб Махфуз. Первый из них опубликовал в 1943 г. роман «Лампа Умм-Хашим», посвященный сложной проблеме адаптации египтянина, получившего образование в Европе, к египетским условиям. Второй — Нагиб Махфуз, пожалуй, один из популярнейших в настоящее время египетских литераторов, также опубликовал в середине 40-х годов свой первый роман, «Переулок Мидакк». Популярность завоевали реалистические произведения «Земля» (1954 г.) Абдуррахмана Шаркави, «Смерть водоноса» (1952 г.) Юсефа Сибаи, «Грех» (1960 г.) Юсефа Идриса и целый ряд других произведений.

Одним из интереснейших современных египетских прозаиков является Гамаль Гейтани. В 1975 г. он опубликовал свой нашумевший роман «Аз-Зейни Баракат», в котором в стилизованной форме средневековых хроник нарисовал яркие картины жизни мамлюкского Египта. В 1976 г. появился новый его роман — «Хроника квартала Заафарани». Это сложное и противоречивое произведение, в котором Гейтани пытается осмыслить проблемы свободы и справедливости, конформизма и социального протеста. Однако роман Гейтани силен не расплывчатой и запутанной философской концепцией, а удивительным для сравнительно молодого литератора мастерством в описании массовых сцен, в которых повседневная жизнь народных кварталов Каира предстает как живая.

Демократизм, народность, реализм стали теми направлениями египетского искусства, которые развивались в 60-е годы. Тогда египетский театр и кино впервые получили поддержку государства. В 1966 г. была создана государственная театральная организация, в состав которой вошли крупнейшие каирские театры. Государство начало субсидировать около 10 национальных трупп, в частности Оперу, труппу Народного театра, симфонический оркестр и цирк.

К этому периоду относится и зарождение тесных связей в области культуры между Египтом и Советским Союзом. Видные специалисты советского балета, оперы, кино оказали весьма значительную помощь в развитии национального египетского искусства. Труппа египетского классического балета, каирский симфонический оркестр приобрели европейскую известность, совершили ряд успешных гастрольных поездок.

Вместе с тем следует отметить, что период, начавшийся после июльской революции 1952 г., был непростым для египетской интеллигенции.

Власти пытались найти взаимопонимание с интеллигенцией, предоставляя ей возможности для широкого обмена мнениями по волнующим ее вопросам. Весной и летом 1961 г. на страницах газеты «Аль-Ахрам» происходили дискуссии о насущных проблемах египетского искусства, в которых участвовали представители самых различных слоев египетской интеллигенции, начиная от консерваторов и кончая левыми. Однако эти дебаты не решили, да и вряд ли могли решить весь сложный комплекс взаимоотношений между интеллигенцией и насеровским режимом. Для нового же, молодого поколения египетской интеллигенции, с энтузиазмом воспринявшего идеи июльской революции, время, когда в жизни Египта наиболее последовательно развивались революционно-демократические тенденции, оказалось слишком коротким историческим сроком, для того чтобы уверенно заявить о себе, обрести свое место в египетской культуре.

Трибуной наиболее прогрессивных представителей египетской интеллигенции стали в середине 60-х годов каирские журналы «Ат-Талиа» (политический и литературный ежемесячник) и «Аль-Кятиб» (орган Союза литераторов). О популярности «Ат-Талиа» говорит хотя бы тот факт, что после закрытия его президентом Садатом в марте 1977 г. из самых различных арабских стран последовали протесты. Закрытие «Ат-Талиа», реорганизация «Аль-Кятиба», смена состава редакционного совета леволиберального каирского журнала «Роз эль-Юсеф», редакций практически всех каирских газет свидетельствуют о том, что процесс складывания новой формации египетской интеллигенции, воспитанной в духе насеровских идей, был искусственно прерван.

В ходе коренного изменения политического курса Египта в начале 70-х годов в руководство творческими союзами литераторов, театральных деятелей, музыкантов были введены лица, полностью разделявшие идейно-политические установки садатовского режима и навязывавшие творческой интеллигенции служение им. Волну возмущения вызвало у прогрессивно настроенных представителей интеллигенции одобрение Народным собранием в сентябре 1975 г. Закона № 65 относительно Союза писателей, запретившего членам Союза «вступать в дискуссии по политическим и религиозным вопросам» и потребовавшего от его членов «благопристойного поведения». Этот закон был справедливо квалифицирован интеллигенцией как подавляющий свободу творчества и ограничивающий поле деятельности писателей сферой «чистого искусства».

Представители египетской интеллигенции, критически относившиеся к садатовской действительности, пытались создать собственные творческие объединения. В частности, молодые писатели прогрессивных убеждений сформировали вне Союза писателей творческую группу «Писатели завтрашнего дня». Однако ее активность, как и деятельность других подобных групп, крайне ограниченна.

В этих условиях, как нередко бывает на поворотных этапах развития общества, часть египетской творческой интеллигенции, утратив социально-классовые ориентиры, погрузилась в мистику, формализм, проявила стремление уйти от реальной действительности.

На это как на одну из наиболее примечательных черт египетского искусства времени инфитаха указывал ряд ведущих египетских философов и социологов в ходе дискуссии о «кризисе идеологии» в Египте, организованной весной 1977 г. журналом «Роз эль-Юсеф». В частности, философ-позитивист профессор Заки Нагиб Махфуз отмечал, что интеллигенция Египта «не находит пути для того, чтобы достичь своих целей, поскольку существуют препятствия, обусловленные рамками, в которые ставят интеллектуальную жизнь как власти, так и большая часть населения». Он утверждал, что Египет поражен «параличом мысли». Схожее мнение было высказано и профессором философии Айн-Шамского университета доктором Мурадом Вахба, а также известным искусствоведом и публицистом Фуадом Закария.

Однако было бы неверно думать, что среди египетской творческой интеллигенции не нашлось людей, способных верно оценить причины нынешнего кризиса. Один из видных египетских прозаиков, Юсеф Идрис, отмечал на страницах журнала «Сабах аль-Хейр» 25 ноября 1976 г., что в основе тех «вопиющих противоречий в идеологии и экономике», которые характеризуют Египет 70-х годов, лежат процессы, порожденные политикой инфитаха.

Есть в Египте и люди, нашедшие в себе гражданское мужество открыто выступить в защиту прав трудящихся, против наступления капитала. Вот начало одного из стихотворении египетского поэта Ахмеда Фуада Нигма, написанного в виде тюремной анкеты:

Стихи Нигма пользуются огромной популярностью в Египте, несмотря на то что их не осмелилось опубликовать ни одно местное издательство. Они выходят в Бейруте, в Париже; строки Нигма, проникнутые болью за египетского труженика, положены на музыку слепым музыкантом шейхом Имамом.

Поэзия Нигма неразрывно связана с жизнью, мыслями и заботами простых египтян. Его стихи звучат не в роскошных буржуазных гостиных, а в кварталах, где ютится трудовой люд. Один из них — Булак. Этот маленький уголок Каира расположен между шумной, многолюдной улицей аль-Галяа и набережной Нила, довольно близко от центра города и граничит с самыми престижными его районами. Однако, попав в Булак, оказываешься в другом мире.

Узкие, совсем не городского типа улочки, беспорядочно пересекающиеся друг с другом. На некоторых не могут разъехаться не только два встречных автомобиля, но и две повозки. Большинство из улиц немощеные.

Кое-где стоят дома, построенные в прошлом веке. Их легко можно узнать по каменным фундаментам, большим окнам, толстым кирпичным стенам. К ним прилепились постройки более позднего времени; самые высокие из них — четырехэтажные. Как правило, они строятся между крепкими стенами старых домов из дешевых и низкокачественных строительных материалов. Нередко на крышах старых домов возводятся убогие строения из небрежно сколоченных досок, бочек, жестяных коробок и всякого тряпья. Эти жилища бедноты не защищают от солнца летом и холода зимой, но дают хоть какое-то пристанище. Нижние этажи домов заняты, как правило, небольшими лавочками. Они вполне удовлетворяют неприхотливые нужды булакцев. В случае же необходимости, например накануне главного мусульманского праздника рамадана, можно пойти и на ближайший «сук» — рынок.

Булак населен портными, прачками, гладильщиками, столярами, слесарями, цирюльниками, здесь же много корзинщиков, которые плетут своп изделия из веток финиковой пальмы. В маленьких лавчонках старики мастерят домашние коврики из старых разноцветных тряпочек. Уличные торговцы, продавцы керосина, дешевых кушаний — фуля и таамии — со своими маленькими тележками, точильщики ножей, набивальщики матрасов занимают свои места на улице с раннего утра и наперебой предлагают свои услуги. По улицам бродят тощие козы и бараны в поисках пропитания.

Вечером жители Булака выходят из своих тесных перенаселенных каморок и устремляются в многочисленные кофейни. Впрочем, любителей чая и кофе в этих кофейнях можно увидеть не только вечером, но и в любое время дня. Они сидят за маленькими столиками и пьют из маленьких стеклянных стаканчиков крепкий до черноты и очень сладкий чай. Старики любят сыграть вечером в нарды или домино. Молодежь группами собирается после работы на углах улиц или сидит в кофейнях и смотрит старый, обшарпанный телевизор; такие телевизоры есть почти в каждой кофейне. Это удовольствие стоит 1–2 пиастра.

Дети весь день проводят на улице. Мальчики играют в футбол тряпичными мячами, а девочки нянчат своих младших братьев и сестер или бегают за покупками. Матери семейств удовлетворяют свою тягу к общению тем, что выходят на порог дома и, не отходя далеко от кухни, перекликаются с соседками.

Одна из главных проблем Булака — перенаселенность. Американская исследовательница Андреа Ру пишет, что 80 % булакских семей живут в одной комнате, 15 % — в двух, 2 % — в трех и только одна очень большая семья имела четырехкомнатную квартиру. В большей части домов нет электричества, туалет, как правило, один на этаж и находится либо под лестницей, либо в закутке двора. Если в доме есть водопроводный кран, то он расположен так, чтобы все жители дома могли им пользоваться. Четвертая часть зданий, расположенных в Булаке, не имеет ни водопровода, ни электричества. В 55 % зданий есть электричество, но нет водопровода, а в 63 % домов — наоборот. Электрическое освещение — мечта каждого жителя Булака, поскольку плата за него до сих пор сравнительно низка.

Весь район Булака разделен на 19 так называемых шейхств. Несмотря на то что жители Булака знают по имени лишь своих ближайших соседей, у них сильно развито привнесенное из деревни чувство общинной сплоченности. Одна из обитательниц Булака сказала Андреа Ру: «Мы живем в Булаке, как в нашей деревне. Мы знаем наших соседей и помогаем друг другу. В Шубре (соседний квартал) все по-другому. Люди там богаче и живут свободнее».

Интересно наблюдать за тем, как распределяется вода в Булаке. Для многих престарелых жителей добыть воду — одна из самых трудных проблем, а те счастливчики, которые имеют свой собственный водопровод, обычно продают своим соседям воду большими консервными банками, по пиастру за каждую банку. Это одна из наиболее доходных статей для женщин в Булаке. Другая возможность подработать заключается в том, чтобы принести банку воды для своих соседей. За это также платится один пиастр. Вода для булакца — большая проблема, поскольку в этом районе очень часто случаются перебои с водоснабжением. Нужно сказать, что хозяева домов, которые строятся в этом районе, предпочитают не проводить в них воду, так как трубы обычно бывают низкого качества. В случае аварии это приводит к быстрому разрушению дома. В семье вода для питья и приготовления пищи сохраняется в больших глиняных кувшинах — «зарах». Использованную воду домохозяйки просто выплескивают в окно.

Проблема жилья в Булаке, как, впрочем, и в других районах Каира, стоит очень остро. Освобождающиеся комнаты заселяются мгновенно, поскольку арендная плата за немеблированные помещения довольно низка. Однако не следует забывать о довольно значительной сумме гак называемых «отступных денег», или «платы за ключ», которые, по традиции, выплачиваются домовладельцу при вселении в квартиру. Кроме того, домовладельцы обязательно требуют депозит при заключении контракта на аренду.

Одеваются булакцы очень просто. Женщины носят хлопчатобумажные, вельветовые или шелковые платья с длинными рукавами, голову прикрывают платками или шалями. По-арабски такая шаль называется «мелайя», она покрывает голову и плечи женщины. На ногах сандалии без чулок. Мужчины обычно одеваются в традиционные длинные полосатые рубахи с длинными рукавами — галабеи. Летом они носят белые галабеи, зимой — более темных цветов. На голове обычно маленькая круглая шерстяная шапочка или шарф, замотанный как тюрбан, концы которого свободно спадают на плечи. На ногах различного вида обувь — от пластиковых сандалий до ботинок на босу ногу.

Интересны свадебные обычаи и обряды в Булаке. Жених должен подарить невесте свадебный подарок, по-арабски «шабка», обычно золотое кольцо или украшение, стоимостью до 50 ф. Он обязан также заплатить «махр» — выкуп семье невесты, обычно не менее 150 ф. Родители невесты покупают мебель, посуду, горшки, кастрюли, постельное белье. Невеста оплачивает расходы на вечеринку в честь обручения. Это стоит ей около 50 ф. А жених выкладывает свои 50 ф. на свадебную церемонию. На обязанности жениха лежит найти квартиру и отремонтировать ее.

Вот типичный случай женитьбы по-булакски. Невеста из семьи продавца фруктов с ограниченным доходом. Она занимала с отцом, матерью и братом небольшое полуподвальное помещение. Несмотря на то что она была привлекательной и работящей, она смогла подумать о замужестве, только когда ей исполнилось 19 лет. Это сравнительно поздний возраст для булакских девушек. Для того чтобы свести до минимума свадебные расходы, ее отец решил одновременно женить и сына. После долгих поисков была подыскана семья, в которой также были сын и дочь. На всех этапах между ними шел жестокий торг за стоимость каждого подарка, каждой части туалета. От обручения до свадьбы прошло два года. За все это время девушка видела своего будущего мужа всего несколько раз. «Ты любишь его?» — спросила ее Андреа Ру. «Посмотрите на его фотографию, — ответила она. — Он не очень красивый, у него ужасный характер. Конечно, он не такой хороший, как жених моей подруги», — и она показала на хорошенькую подругу, стоящую рядом. Подруга была дочкой владельца небольшого магазина, человека по булакским стандартам сравнительно зажиточного. Он собрал достаточно денег, чтобы обеспечить дочери приличное приданое.

Когда наконец-то дочка продавца фруктов вышла замуж, то основную часть ее приданого составляла старая мебель из родительского дома. В убогой комнатенке стариков осталась лишь одна кровать.

В 1976 г. журнал «Ат-Талиа» провел социологическое исследование условий жизни низкооплачиваемых слоев населения Каира. В течение года в каждом номере журнала публиковались пространные интервью с представителями городских «низов». Это исследование, будучи первой работой такого рода в Египте, вызвало большой общественный резонанс. Социолог Сейид Ясин, прочитав первое интервью «Ат-Талиа» с 34-летним рабочим Абд ат-Таввабом, воскликнул: «Как можно жить на зарплату 12 фунтов в месяц?!» На это доктор Рифаат ас-Саид, историк-марксист, ответил: «Абд ат-Тавваб — еще не самый бедный из египтян».

Признания Абд ат-Тавваба потрясают. Он, в частности, заявил корреспондентам «Ат-Талиа», что самый худший для него день — день зарплаты. Он настолько опутан долгами, что вынужден тут же отдавать почти все полученные им деньги. «Когда меня дома спрашивают, получил ли я зарплату, я говорю: „Нет еще“ — ведь у меня уже все отобрали». «Иногда мой сын, — продолжает он, — просит: „Купи мне апельсин или гуаву“. Он твердит об этом два дня подряд. Мне ничего не остается, как сказать: „Хорошо“. Недавно он попросил меня никогда больше не говорить ему „Хорошо“».

Еще более горько прозвучал рассказ медсестры Набият Мухаммед эль-Бахр, имеющей в свои 37 лет восемь детей. Муж ее работает гладильщиком и зарабатывает 40–45 пиастров в день, т. е. около 10 ф. в месяц. В Институте кардиологии, где она работает, ей платят 4 фунта 70 пиастров в месяц. Корреспондент «Ат-Талиа» взял интервью у Набият:

— Сколько вы платите за жилье?

— Сто семьдесят пять пиастров за одну комнату, в которой живет вся моя семья. Я с мужем и взрослые дети спим на кровати, остальные дети под ней.

— У вас отдельная комната или часть коммунальной квартиры?

— Часть коммунальной квартиры. В одной комнате живет женщина с детьми, в другой старушка, всего в квартире три семьи.

— Вы получаете четыреста семьдесят пять пиастров, платите сто семьдесят пять за жилье, у вас остается три фунта, кроме того, ваш муж дает каждый день на расходы двадцать пять пиастров. Значит, всего у вас остается девять фунтов каждый месяц. Как вы их расходуете?

— Каждый день, возвращаясь домой, я покупаю хлеба на пятнадцать пиастров, потом кое-что на рынке.

— На чем вы готовите?

— На растительном масле, разбавленном водой.

— Есть ли в вашем рационе мясо?

— Иногда я приношу немного требухи и обрезков.

— Сколько раз в месяц?

— Один раз.

— Сколько вы тратите на мясо?

— Сорок пять пиастров.

— За сколько?

— За полкилограмма; как раз хватает по кусочку каждому.

— Что вы едите на завтрак, например?

— Готовлю для больших детей бобы, делаю с ними бутерброды, и они идут в школу. Кроме того, даю им по «таарифе» (полпиастра). Потом готовлю для маленьких малюхию или картофель, когда они недорогие.

— Сколько вы тратите на фрукты?

— Мы не едим фрукты.

Примерно такими же были ответы и других египтян из городских «низов», опрошенных «Ат-Талиа».

Журналисты, проводившие опрос, обратили внимание на то, что эти задавленные беспросветной нуждой люди и не помышляют о том, чтобы изменить свое положение. Окружающую их действительность они воспринимают с типично восточным фатализмом, как нечто предопределенное свыше. Наверное, отсюда же, от сознания предопределенности судьбы идет и то, что социологи называют «комплексом маалейшизма» («маалейш» — «ничего, ладно, ну и пусть»). Один из примеров такого отношения к окружающей действительности представляют собой ответы Хильми Заки ас-Сейида, водопроводчика государственной компании «Идеал», корреспондентам того же журнала «Ат-Талиа».

— Вы слышали об улице Шаварби?

— Слышал, только я там не был.

— А что вы слышали о ней?

— Я слышал, там торгуют импортными вещами, однако у меня нет денег. Там могут покупать только богатые люди.

— А как вы думаете, улица Шаварби и дальше будет существовать?

— И да и нет. Будет существовать для тех, у кого есть деньги, нет — для тех, у кого их нет.

— А те, у кого их нет, туда не заглядывают?

— Почему же, они тоже ходят туда, из любопытства. Ходят, чтобы посмотреть, как люди покупают, как одеты… Им становится жалко себя. Если бы у меня были деньги, я бы тоже одевался и жил как следует. Однако у меня их нет. Это возможно лишь в том случае, если бы правительство пришло на такую улицу и сказало: «Продавайте бедным то, что продаете богатым»…

— А кому принадлежит улица Шаварби?

— Она принадлежит народу.

— Как же она принадлежит народу, если он не в состоянии там покупать?

— Магазины на ней принадлежат тем же людям, которым принадлежит частный сектор, и хотя я не бываю на улице Шаварби, я читаю о ней в газетах…

Способность мириться с самыми на первый взгляд непереносимыми вещами, терпеть страшную, бесчеловечную нужду и не жаловаться, не роптать на судьбу, а думать о будущем, о благе своих детей — в этом проявляется своеобразие национального характера простых египтян.

Однако, отдавая должное врожденному оптимизму египетского народа, не надо забывать, что в трудную минуту он способен постоять за свои права. История Египта хранит память о мужестве и самопожертвовании, проявленном его сынами в борьбе за свободу, справедливость, лучшую жизнь.

 

«Кадиллак» Фуада Мухандиса

Сегодня странно вспомнить, как буднично начался он, этот день 18 января 1977 г. Все было как всегда: по улицам сновали автомобили, в многочисленных лавках зеленщиков шла оживленная торговля, завсегдатаи кофеен заняли свои обычные места. Но вечером нам понадобилось по каким-то домашним делам съездить в центр города. В Докки было настолько спокойно, что нас не насторожил даже полицейский наряд у маленького моста, соединяющего Докки с Гезирой. Решив, что проезд по мосту закрыт из-за ремонтных работ, мы двинулись в центр кружным путем, через район аль-Агуза. Только миновав Замалек и очутившись на восточном берегу Нила, мы поняли, что в городе творится что-то неладное. Вся набережная перед громоздким зданием, в котором в то время помещался ЦК Арабского социалистического союза, была запружена автомобилями. Почему-то не горели уличные фонари. Двигаясь в сплошном транспортном потоке, мы медленно подъехали к гостинице «Найл-Хилтон» и только здесь увидели отблески огромных пожаров. Группа полицейских, одетых в бронежилеты, разворачивала автомобили в сторону Гизе. В начавшейся бестолковой сутолоке мы успели лишь услышать глухой рокот далекой толпы и голоса, выкрикивавшие какие-то лозунги. Около здания Лиги арабских государств догорал опрокинутый набок автобус. Рядом валялось несколько искореженных, перевернутых лимузинов.

Вернувшись домой, мы узнали, что египетское телевидение уже передавало репортажи о народных волнениях, начавшихся в различных районах Каира. События, всколыхнувшие огромный город, стали темой номер один египетских органов информации. Однако в эти дни в Египте еще мало кто мог осознать подлинные причины и масштабы случившегося. Было ясно лишь одно: со времен знаменитого пожара Каира 26 января 1952 г. египетская столица не знала народных волнений такого размаха.

Официальная пресса, как это не раз бывало в периоды обострения внутреннего положения в стране, немедленно выдвинула версию о том, что волнения спровоцированы «коммунистическими заговорщиками». Особенно подозрительным для властей было то обстоятельство, что они вспыхнули не только в Каире, но и в других городах страны. Махровые антикоммунисты, окопавшиеся в редакции газеты «Аль-Ахбар», изо всех сил раздували версию о некоем невидимом, но могущественном дирижере, который якобы стоял за спиной бушующих народных масс.

Среди прочего упоминалось и имя известного египетского комедийного актера Фуада Мухандиса, чей «Кадиллак» был сожжен толпой на мосту Абуль Иля, соединяющем Булак с Гезирой. Журнал «Роз эль-Юсеф» опубликовал интервью с Фуадом Мухандисом, в котором актер, апеллируя к общественному мнению, вопрошал: «Ну ладно, жгли полицейские участки, громили ночные клубы на улице Пирамид — все это понятно, но меня-то, всеми любимого, меня-то за что?»

Казалось бы, ответ напрашивался сам собой: не езди в «Кадиллаке», когда миллионы людей не могут найти себе места в автобусе. Однако не все обстояло так просто, ведь всего в нескольких десятках метров от «Кадиллака» Фуада Мухандиса горели автобусы, обычные рейсовые автобусы, на которых рабочий люд добирается на работу. Что же вызвало бурю народного гнева? Конечно же, не популярный актер с его американским автомобилем.

Египетский журналист Хусейн Абдель Разик, всесторонне исследовавший январские события в своей книге «Египет 18–19 января», вышедшей в Бейруте в 1979 г., отмечает, что лозунги, которые демонстранты скандировали на каирских улицах, были по большей части направлены против инфитаха — станового хребта всей политики, проводившейся в Египте во времена президента Садата. Знаменательно и то, что январские события произошли менее чем через три года после начала осуществления инфитаха, последовавшего сразу за принятием в 1974 г. так называемого Закона № 43 «Об арабских и иностранных инвестициях». Египетскому народу не понадобилось много времени, чтобы разобраться в антинациональной сущности новой экономической политики.

Да это было и несложно. По своей сути инфитах выступал как антипод прогрессивным социально-экономическим мероприятиям, осуществлявшимся в эпоху Насера в интересах широких трудящихся масс. Официальная пропаганда, трубившая о том, что инфитах призван вывести страну из тупика, в котором она якобы оказалась к началу 70-х годов, не мог скрыть того непреложного факта, что эта политика отвечала интересам только египетской буржуазии.

Насер впервые в истории Египта предпринял попытку ограничить стихийное развитие капитализма, ввести его в рамки, контролируемые государством, и наметить социалистические перспективы. Антикапитализм Насера диктовался логикой борьбы за упрочение национальной независимости. Объявляя «социалистические декреты» в июле 1961 г., Насер заявил, что «египетский капитализм возглавил движение к политической коррупции и фальшивой демократии».

Однако бурные политические события 60-х годов, и в первую очередь арабо-израильская война 1967 г., не давали возможности египетскому руководству полностью сосредоточить внимание на внутренних проблемах. В этих условиях наиболее предприимчивые слои египетской буржуазии, действовавшие в первую очередь в сфере торговли и подрядов, использовали сложившееся тяжелое для страны положение для того, чтобы, во-первых, любыми средствами набить мошну, а во-вторых, обеспечить себе более эффективное участие в решении политических судеб Египта.

К началу 70-х годов, т. е. к тому времени, когда египетское руководство наметило коренной поворот в своей экономической и социальной политике, участие частного сектора в производстве потребительских товаров составляло 34,5 % всего объема их производства в АРЕ. Еще более высокой была доля частного капитала в сфере распределения, где она составляла 40,3 %. В сельском хозяйстве частный сектор давал 90,6 % общего объема сельскохозяйственного производства. Выступая в Народном собрании 6 октября 1976 г., президент Садат сказал, что из общей суммы капиталовложений в египетскую экономику в 1970–1975 гг. в 3 млрд. 172 млн. ег. ф. на долю местного частного сектора приходится 21 %, или 433 млн. ег. ф.

Во второй половине 70-х годов в Египте был принят целый ряд законов, которые открыли неограниченный простор частнопредпринимательской инициативе, сняли существовавшие в насеровские времена ограничения на деятельность местного и иностранного капитала и предоставили им ряд важных привилегий. Египетское правительство фактически отказалось от применявшегося в 60-е годы централизованного планирования экономики, были серьезно подорваны позиции государственного сектора — основы национальной экономики, произошла переориентировка торгово-экономического сотрудничества на Запад.

Однако расчеты, связывавшиеся с новой экономической политикой, не оправдались. В первую очередь это относится к финансово-экономической помощи западных стран Египту. Помощь Египту предоставляется в дозированном виде, только для того, чтобы удержаться на поверхности и не утонуть под грузом тяжелых экономических проблем. Политическая подоплека этого вполне очевидна: такая линия призвана обеспечить долговременную зависимость Египта от американской политики на Ближнем Востоке.

Нe лучше обстоят дела и с частными западными инвеститорами, на которых творцы инфитаха возлагали особые надежды. Понадобилось совсем немного времени для того, чтобы египтяне вспомнили: частные западные компании — отнюдь не благотворительные организации. Они вкладывают деньги лишь в отрасли с гарантированной и быстрой отдачей капитала. Банки, нефтеразведка да, пожалуй, строительство крупных отелей и туристических комплексов — вот сферы, в которые западных инвеститоров не надо уговаривать вкладывать капиталы. За годы инфитаха в Египте начали действовать 17 иностранных и смешанных банков, чей капитал достигает 40,6 млн. ег. ф. Десять крупнейших контрактов, заключенных египтянами с американскими монополиями в годы инфитаха, связаны с разведкой нефти. США финансируют в настоящее время 70 % производящихся в Египте нефтеразведывательных работ.

Что касается производительных отраслей экономики, то в них сотрудничество западного и египетского частного капитала, по существу, еще и не начиналось. Пытаясь приукрасить положение дел, египетские эксперты утверждали, что до конца 1977 г. в рамках инфитаха были приняты 112 экономических проектов. Внушительная цифра, не правда ли? Однако в большинстве своем эти проекты представляют собой мелкие полукустарные предприятия. В частности, согласно статистике, в их число входят 22 предприятия, формально относящихся к химической промышленности, а на деле производящие дешевые пластмассовые изделия (сандалии, домашнюю утварь).

Издержки, негативные стороны инфитаха с лихвой перекрывают скромные достижения этой политики. Безудержно растет дефицит платежного баланса Египта. Если во второй половине 50-х годов он не превышал 300 тыс. ег. ф., то в 1974 г., в первый год проведения в жизнь политики инфитаха, он подскочил до 1 млрд. ег. ф., а к началу 80-х годов перевалил за 2 млрд. ег. ф.

Ко времени январских событий в 1977 г. внешний долг Египта увеличился в 8 раз по сравнению с 1973 г., достигнув 16,5 млрд. долл. В январе 1983 г. внешняя задолженность АРЕ, по свидетельству египетской газеты «Аш-Шааб», составила уже 22,3 млрд. долл. Главным кредитором Египта в настоящее время являются США, на долю которых приходится 36 % всей суммы долга.

В свете приведенных цифр становятся понятней многие зигзаги египетской политики в 70-х годах. Западная «помощь» превратилась в рычаг не только экономического, но и политического давления на Египет, сила которого возрастала по мере того, как страна увязала в долгах.

При этом следует учитывать, что в обстановке, сложившейся в Египте в 70-е годы, внешние займы никак не способствовали расширению производства, оздоровлению египетской экономики. Темпы увеличения внешней задолженности далеко опередили темпы роста национального дохода страны. Если в 1974 г. внешний долг составлял менее трети национального дохода, то в 1983 г. он превысил его почти в 1,5 раза. По мнению специалистов, основная причина резкого ухудшения финансово-экономического положения Египта заключается в том, что значительная часть внешней финансовой помощи идет на импорт продовольствия, предметов роскоши, оседает в карманах различного рода маклеров и посредников.

Западные журналисты пытаются оправдать эти глубоко негативные стороны инфитаха издержками процесса «первоначального накопления капитала», который-де всегда и везде был чреват эксцессами. Однако в садатовском Египте эти эксцессы перешли всякие рамки.

Судите сами: в начале 60-х годов в Египте было всего два миллионера, лишь 1536 человек обладали более 10 тыс. ег. ф. А к концу 70-х годов, т. е. всего через пять-шесть лет после начала осуществления политики инфитаха, в стране, по данным французской газеты «Монд», насчитывалась не одна тысяча миллионеров.

В результате резкого ослабления контроля государства за деятельностью частного сектора страна с более чем двухмиллиардным дефицитом платежного баланса позволяла себе импортировать легковых автомобилей более чем на 500 млн. ег. ф. ежегодно. Корреспондент газеты «Монд» в Каире метко сравнил эпоху инфитаха в Египте с периодом «Директории и совпадающими с ней по времени годами „сумасшедшего обогащения” во Франции».

Невольно напрашиваются и другие, пожалуй, более правильные аналогии — с периодом правления хедива Исмаила, завершившимся финансово-экономическим крахом Египта. Западные экономические советники ведут себя сегодня в Египте так же вольготно, как и их предшественники во времена существования «кассы египетского долга». Несмотря на то что экономическая политика Египта в отношении иностранных инвестиций признается в настоящее время специалистами одной из самых «либеральных» в мире, западные бизнесмены на проводящихся в последние годы в Каире конференциях представителей местного частного и иностранного капитала требуют все новых и новых уступок, льгот, гарантий. На конференции иностранных инвеститоров, проходившей в Каире в феврале 1978 г., было принято 17 рекомендаций; 14 из них связаны с требованиями послаблений в пользу иностранного капитала.

И эти послабления предоставлялись, несмотря на то что некоторые из них граничили с ущемлением национального суверенитета Египта. Почему это происходило?

В первую очередь, очевидно, потому, что в состав так называемой «новой египетской буржуазии», наживающейся на инфитахе, входят руководители различных экономических ведомств и даже лица, ранее занимавшие министерские посты, чиновники различных рангов, сумевшие использовать свое служебное положение в собственных корыстных интересах. В частности, по данным прогрессивного египетского экономиста Абдель Кадера Шухейеба, в списках посредников и служащих иностранных фирм в Египте фигурировали в 1979 г. 22 бывших министра, значительное число высокопоставленных чиновников компаний государственного сектора. Газета «Аль-Ахрам» сообщила 15 апреля 1978 г., что руководитель головной организации инфитаха — Организации по арабским и иностранным инвестициям — одновременно являлся и членом административных советов в Египетско-иранском банке, Египетской компании туристического развития, Египетско-американском банке, а также консультационной компании с капиталом из Абу-Даби.

Инфитах делает более наглядными и выпуклыми специфические реакционные черты египетского капитализма, рождавшегося как крайне отсталый, колониальный придаток развитых капиталистических стран, вынужденный развиваться в условиях ограниченности местного рынка, большой конкуренции товаров, импортируемых из промышленно развитых стран. Современный египетский капитализм — это капитализм торгово-спекулятивный, вызвавший к жизни колоссальный рост паразитических доходов.

Наиболее прибыльной сферой приложения капитала в Египте времен инфитаха являются импортно-экспортные операции. В 1979 г. в торговой палате Египта было зарегистрировано 524 лицензии на импорт и экспорт и всего 22 лицензии на подрядные работы.

Инфитах создает в стране атмосферу вседозволенности, игнорирования законов, разнузданного обогащения. В середине 70-х годов внимание египетской общественности было привлечено целой серией сенсационных разоблачений, связанных с махинациями высокопоставленных чиновников и обнаживших колоссальный размах коррупции, охватившей высшие слои египетского общества. Простое перечисление ставших достоянием общественности скандальных дел, связанных с незаконной деятельностью «жирных котов» инфитаха, дает представление об их широком диапазоне. Здесь и взятки, полученные крупными египетскими чиновниками от американских компаний «Вестинтауз» и «Локхид», и злоупотребления со строительством текстильного комплекса в окрестностях Александрии, и скупка в обход законов земель в каирском районе Булак под комплекс гостиниц и пансионатов для туристов, и подвергнутая резкой критике оппозиционной печатью полуторамиллионная сделка с западноевропейскими компаниями о реконструкции каирской телефонной сети.

Бурю возмущения в кругах египетской общественности вызвали ставшие достоянием гласности планы распродажи принадлежащих государству египетских кинотеатров предприимчивому саудовскому бизнесмену. Вслед за этим планировалось продать саудовцам и государственную кинокорпорацию Египта.

В 1978 г. депутат Народного собрания Каббари Абдалла сделал запрос относительно продажи огромного земельного участка, расположенного в непосредственной близости от знаменитых пирамид Гизе, гонконгской фирме, возглавляемой канадским дельцом Питером Мунком. Этот проект предусматривал сооружение туристического комплекса, стоимость которого должна была составить около 460 млн. долл. Выступая в Народном собрании, К. Абдалла заявил, что «жирные коты» инфитаха готовы продать с молотка даже пирамиды Гизе. Под давлением общественности правительству пришлось расторгнуть сделку как с саудовским бизнесменом, так и с канадским предпринимателем.

Однако число скандальных разоблачений не только не уменьшалось, но и существенно увеличивалось с каждым днем. Достаточно сказать, что были обвинены в злоупотреблении служебным положением и получении «комиссионных» от западных компаний два бывших заместителя премьер-министров Египта, 16 бывших министров и несколько десятков правительственных чиновников рангом ниже.

Коррупция в Египте началась не вчера. Восточная бюрократия всегда славилась искусством превращать в наличные свое служебное положение. Однако многие египтяне еще помнят ту борьбу, которая велась с этим в насеровские времена. Поэтому размах скандальных разоблачений египетская общественность с полным основанием связывает с началом осуществления политики инфитаха. Прогрессивный египетский экономист Адиль Хусейн писал в журнале «Ат-Талиа» (февраль 1976 г.), что, когда Египет сотрудничал с социалистическими странами, в стране не существовало базы для такого пышного расцвета коррупции, поскольку социалистические страны не платят «комиссионных» при заключении сделок. Адиль Хусейн прямо отмечал, что политика инфитаха стала возможной в Египте лишь благодаря тому, что она принесла вполне определенные и немалые выгоды представителям всемогущей египетской бюрократии.

Пожалуй, это несколько упрощенный взгляд на вещи. Вряд ли политика инфитаха могла бы проводиться в жизнь в течение длительного времени, если бы она была выгодной только паразитическим слоям торговой и бюрократической буржуазии. Живучесть инфитаха объясняется тем, что он предоставляет возможность наживы весьма широкому кругу дельцов самого различного ранга. Здесь и администраторы госпредприятий, вокруг которых, как грибы, паразитируют частные компании, и различного рода посредники и подрядчики, и частные владельцы такси, и содержатели ночных клубов и кабаре и т. п.

На углу тихой каирской улочки, каких немало в квартале Мухандисин, расположился так называемый «симсар» — посредник по съему меблированных квартир. Ободранный соломенный стул, прислоненный к чешуйчатому стволу пальмы, росшей посредине клумбы, разбитой на маленькой тихой площади, — вот и вся «контора» устаза Махмуда. Сам устаз Махмуд занимался своим делом долгие годы и знал наперечет все квартиры, которые сдавались внаем в близлежащем районе. Его заработка вполне хватало на то, чтобы прокормить семью из девяти человек. Однако в годы инфитаха, по мере того как на улицах Каира начали появляться деловитые американцы или спокойные, рассудительные японские бизнесмены, подыскивающие приличное жилье, устаз Махмуд преобразился. Его «комиссионные» росли вместе с ростом квартирной платы, а она подскочила в несколько раз. Если еще в начале 70-х годов хорошую квартиру европейского типа можно было снять за 100, максимум 120 ф., то в настоящее время она стоит 1200–1500 ф. в месяц. Устаз Махмуд матерел прямо на глазах. Раньше он сам бегал по домам, яростно торгуясь с домовладельцами, чтобы сбавить 5–10 ф. со сравнительно скромной квартирной платы, а сейчас за него бегают несколько помощников. Исчез и соломенный стул под кудрявой пальмой. Устаз Махмуд снял для своей конторы небольшую квартиру, в которой и восседает целыми днями.

Примерно такая же история произошла и с нашим знакомым, владельцем кустарной автомобильной мастерской. До инфитаха он перебивался грошовыми заказами, но, после того как количество частных автомобилей в Каире резко возросло, его дела пошли в гору. Он не только нанял трех рабочих, но и смог сколотить достаточный капитал, чтобы купить подержанный «Мерседес».

Вряд ли стоит говорить, что и устаз Махмуд, и владелец автомастерской — искренние приверженцы и почитатели инфитаха. Русский путешественник де Воллан, которого нам уже приходилось цитировать, заметил, наблюдая за отношением египтян к англичанам: «Не надо забывать, что английская оккупация держится теми же египтянами, которые под покровом Англии ловят рыбу в мутной воде. Если мы от аферистов и сановников перейдем к низшим классам населения, то и там найдутся люди, которые имеют благодаря англичанам хорошие заработки (погонщики ослов, кучера, прислуга)». С определенными поправками наблюдения де Воллана можно спроецировать на сегодняшнюю египетскую действительность.

Инфитах привел к очень быстрому и значительному расширению пропасти, разделяющей имущих и неимущих в египетском обществе. В настоящее время, по данным известного египетского экономиста Фуада Мурси, на 9,8 % населения Египта приходится 44,5 % потребления, в то время как на долю остальных 90,2 % — лишь 55,5 %. 27 млн. египтян (66 % населения страны) получают доход ниже прожиточного минимума. В опубликованном в марте 1979 г. заявлении Национально-прогрессивной партии об экономической политике правительства признавалось, что за годы инфитаха имел место некоторый рост среднего дохода на душу населения. В период с 1975 по 1978 г. он возрос со 128,4 до 148 ег. ф. Однако на деле это повышение доходов было полностью съедено инфляцией и ростом цен, увеличившихся за этот период не менее чем на 40 %. В результате жизненный уровень населения упал.

Каким же образом египтянам-труженикам удается сводить концы с концами?

Ответ на этот вопрос непрост. Фиксированный уровень минимальной заработной платы рабочих и служащих госсектора составляет в настоящее время 16 ег. ф. Фактический доход многих из них и того меньше. И тем не менее потребности египетского простого люда, привыкшего в течение долгих веков довольствоваться лишь самым необходимым, настолько скромны, что подхлестнутая инфитахом волна подорожания проходит как бы поверх их голов. Житель каирских трущоб с детства приучается обходиться лепешкой хлеба, чашкой горячих бобов, куском брынзы и двумя-тремя стаканами крепкого сладкого чая. Благодаря теплому климату перед ним не стоит проблема зимней одежды или крова над головой на случай суровой зимы. Единственный магазин, который ему доступен, — это «таавуния» — лавка египетской потребительской кооперации, где можно купить самые необходимые продукты питания.

Собственно, именно в этой системе кооперативных лавок и кроется, пожалуй, один из секретов того шаткого социального баланса, который существовал в садатовском Египте. Еще в насеровские времена государство установило определенный уровень цен на целый ряд товаров широкого потребления, для того чтобы сделать их доступными для большинства населения. По заявлениям официальных лиц, дотации на товары широкого потребления (такие, как, например, хлеб, хлопковое масло, сахар) только в 1979 г. составили 1177 млн. ег. ф.

Государственные субсидии в сегодняшнем Египте, как и многие другие стороны правительственной политики, — вещь чрезвычайно запутанная. Газета «Сиясий» 14 января 1979 г. писала: «Несмотря на то что только весьма ограниченная часть населения Египта имеет право покупать товары в кооперативных лавках, в 1978 г. в Египте при 40 млн. населения имели хождение 45 млн. кооперативных карточек». Правительство давно вынашивает план замены продовольственных карточек, чтобы прекратить спекуляцию субсидированными товарами, однако до претворения этого плана в жизнь дело пока не доходит.

Архитекторы знают, что в фундаменте каждого здания есть так называемые критические точки. Стоит лишь ослабить их, вынув один-другой камень, и здание рухнет. Такой критической точкой в социальной политике египетского руководства и являются дотации на товары широкого потребления. Отступление от этой политики чревато самыми непредвиденными последствиями. Это со всей очевидностью доказали январские события 1977 г.

Накануне январских событий правительство Мамдуха Салема вело себя так беспечно, что впоследствии его действия были расценены многими политическими обозревателями чуть ли не как провокационные.

В течение первой половины января 1977 г. каирские газеты регулярно публиковали заявления официальных лиц о том, что правительство собирается поддерживать цены на прежнем уровне и предпринять решительные меры для улучшения материального положения трудящихся масс.

Предложение о снятии дотации на целый ряд товаров широкого потребления, таких, как хлеб, дешевые ткани, чай, сигареты, керосин и сахар, внесенное известным своими давними связями с финансовыми кругами Запада заместителем премьер-министра по экономическим вопросам доктором Абдель Монеймом аль-Кайсуни на рассмотрение парламента вечером 17 января 1977 г., прозвучало как гром среди ясного неба. Утром 18 января в газетах было опубликовано решение правительства о ликвидации дотаций. В первой половине дня этим сообщениям мало кто верил, однако после того, как торговцы начали поднимать цены на продукты питания, сомнения сразу рассеялись.

Первые демонстрации рабочих и студентов появились в центре Каира во второй половине дня 18 января. Сначала они носили мирный характер. Однако к вечеру страсти разбушевались и разъяренные толпы начали крушить все, что попадалось им на пути. Манифестации набирали силу.

В это время президент находился вне Каира. Получив в Асуане сообщение о начавшихся народных волнениях, охвативших не только столицу, но и Александрию, да и все крупные египетские города, Садат немедленно вылетел в Каир. Однако обстановка была настолько тревожной, что президентский самолет в течение двух часов кружил над столицей, не совершая посадки. Служба безопасности не была уверена в том, что власти контролируют положение в стране.

Именно в этот момент и был отдан приказ полиции и войскам открыть огонь по демонстрантам. Официальные органы информации заявляют, что во время январских событий было убито 80 и ранено 200 человек. Однако корреспонденты ряда иностранных, и в первую очередь западных, газет и журналов, находившиеся в эти дни в Каире, отмечают, что эти цифры сильно занижены.

Днем 19 января правительство вынуждено было аннулировать свое решение об отмене дотаций на предметы первой необходимости. Тем не менее народные выступления не прекращались. Вечером этого дня на всей территории Египта было введено военное положение.

Каир превратился в безлюдную пустыню. Движение замерло. Лишь на перекрестках расхаживали солдаты в форме специальных войск с автоматами наперевес.

Однако, несмотря на предпринятые меры, и в этот день на окраинах Каира продолжали звучать отголоски народного гнева. Объектами народного возмущения становились те места, которые в сознании народа были связаны со сладкой жизнью «жирных котов» инфитаха. Толпы разгромили несколько ночных клубов и казино на улице Пирамид, где египетские нувориши за ночь проигрывали в рулетку десятки тысяч фунтов.

Исследователь садатовского Египта Гали Шукри пишет: «Каковы были формы народного насилия в январе 1977 г.? В деревне были прерваны коммуникации, захвачены представители власти, в городах организовывались демонстрации. Все развивалось, как в дни революции 1919 г., с той только разницей, что в 1977 г. число демонстрантов в египетских провинциях намного возросло. В городах толпы народа направлялись к полицейским участкам, казино, отелям, резиденциям ответственных лиц — словом, в места, которые символизировали социальную несправедливость и лицемерную мораль. Они направлялись к кооперативным лавкам, продовольственные товары которых разворовывались бюрократами и прихвостнями властей. Они направлялись к американскому университету, расположенному в центре Каира. Нет необходимости говорить о том, что он символизирует. В то же время ни один египетский университет, ни одна школа не подверглись ни малейшему насилию».

Январские события явились полной неожиданностью как для Садата, так и для его западных друзей и покровителей. В своих публичных выступлениях Садат в свойственной ему демагогической манере пытался принизить значение январского народного восстания, свести его к выступлению хулиганствующих элементов. Одновременно в полном противоречии с логикой власти пытались возложить ответственность за происшедшее на левые силы. Были произведены массовые аресты, однако длившийся более двух лет процесс над «участниками январских событий» закончился полным провалом. Все они были оправданы за отсутствием улик.

События 18–19 января продемонстрировали шаткость садатовского режима, непопулярность его политики. Западные органы информации, еще недавно певшие дифирамбы Садату, на первых порах явно не могли оправиться от неприятного сюрприза. Американские и английские газеты затеяли в эти дни дискуссию на странную тему: были январские события политической акцией или стихийной экономической массовой демонстрацией? Трудно понять, где здесь проходит грань между политикой и экономикой. Разве можно сомневаться в том, что январские события явились прямым следствием всей политики Садата?

То, что представлялось Фуаду Мухандису, а вместе с ним и официальной египетской пропаганде бессмысленными актами вандализма, на деле было протестом, направленным против политики инфитаха, которую в народе справедливо считали главной причиной тех глубоких социальных контрастов, которые характеризуют сегодня жизнь египетского общества. Американский «Кадиллак» последней модели, принадлежавший Фуаду Мухандису, был в глазах народа символом того паразитического обогащения, которое пышным цветом расцвело под сенью инфитаха. Сожженные автобусы — это тоже как бы символ, обратная сторона той же политики. Всякий, кто видел сцены, происходящие на автобусных остановках, и сами каирские автобусы, в которых люди свисают из окон, с подножек и едут на крышах, могут легко представить себе ту ненависть, которую пн тает рабочий люд к этому, с позволения сказать, средству транспорта. Те, кто жег эти автобусы, несомненно, помнили о гнусной афере, разыгравшейся несколько лет назад, когда городские власти закупили по явно завышенным ценам большую партию старых иранских автобусов. При этом, как выяснилось, кое-кто получил огромные «комиссионные».

Впоследствии, однако, выяснилось, что у январских событий есть и другой аспект. На ликвидацию дотаций погрязшее в долгах египетское правительство пошло под сильным давлением со стороны США. Корреспондент газеты «Нью-Йорк Таймс» Генри Теннер прямо признал в своей корреспонденции из Каира 21 января 1977 г.: «На том, чтобы президент Садат повысил цены, настаивали Международный валютный фонд, правительство США, частные американские банки, которые являются его кредиторами…».

Вот какая получается история. Так что, если Фуад Мухандис надумает потребовать компенсацию за издержки, которые он понес в связи с сожженным «Кадиллаком», то счет ему лучше всего предъявить в Вашингтон.

 

Хамсин дует 50 дней

Хамсин над Египтом… Действительно, наиболее характерная черта прошедшего десятилетия заключается в том, что политические и социальные ориентиры, намеченные июльской революцией 1952 г., как бы затянуло пыльной пеленой песчаной бури. Потеряли свои четкие очертания, а затем и деформировались контуры той политики, которую Египет проводил на международной арене в 50-е и 60-е годы. Стрелка политического барометра постоянно скакала, показывая то бурю, то обманчивое затишье. Но периоды кратковременной живительной прохлады были слишком коротки, чтобы сгладить то общее гнетущее впечатление, которое оставляет после себя хамсин.

В основе потрясений, обрушившихся на Египет в 70-е годы, лежало, в сущности, то же явление, которое порождает хамсин: противоборство ветров. Политическая атмосфера в стране в прошедшее десятилетие определялась борьбой сторонников и противников курса июльской революции. Однако в пыльной мгле, окутавшей Египет, было нелегко разглядеть участников сложных противоречивых событий, происходивших на политических подмостках, распознать в наэлектризованной бурей атмосфере скрытые, а порой и тщательно скрываемые намерения и мотивы их действий.

В кругах каирской интеллигенции в начале 70-х годов ходил такой анекдот. Придя к власти после смерти Насера, Садат решил прокатиться по городу в президентском автомобиле. Машина следовала обычным маршрутом, пока не достигла перекрестка, откуда одна улица уходила направо, а другая налево. Шофер, служивший еще у Насера, поинтересовался у нового президента, по какой дороге ему ехать. Тогда Садат спросил: «А какую дорогу выбирал Насер?» Шофер ответил, что Насер всегда ездил налево. Немного подумав, Садат приказал: «Включай левый поворот, но поезжай направо».

Судя но этому анекдоту, уже вскоре после того, как Садат обосновался в президентском дворце Абдин, в Египте были люди, понимавшие, в каком направлении будут развиваться события. Однако включенный Садатом левый поворот еще в течение длительного времени дезориентировал многих.

В начале 70-х годов каирские газеты любили порассуждать о демократии, свободе печати, которые обрели-де в садатовском Египте действенные гарантии.

Однако период иллюзий, который переживали определенные круги египетской интеллигенции, продолжался недолго. Уже к весне 1977 г. либерально-демократическая оболочка режима изрядно полиняла. В марте этого года журнал «Ат-Талиа» был закрыт за публикацию статьи, в которой подвергалась острой критике политика правительства, приведшая к январским волнениям.

Столь же неизбежно выродились в свою полную противоположность и другие лозунги, под которыми Садат пришел к власти. Первой, широко разрекламированной официальной пропагандой акцией президента было символическое разрушение в феврале 1971 г. здания тюрьмы ат-Тора — каирской Бастилии, — в которой во времена английской оккупации пришлось побывать и самому Садату. Однако уже через год, в 1972 г. властями был принят первый антидемократический закон, введший жесткие ограничения на деятельность массовых организаций. Впоследствии, после январских событий 1977 г. принятие подобных антинародных актов, «законность» которых штамповалась безотказно работавшей машиной проведения референдумов, вошло в норму. Они принимались, по существу, ежегодно и в конце концов превратили и без того иллюзорную свободу политической деятельности в нечто совершенно противоположное.

Сам Садат предпочитал открещиваться от той разнузданной антинасеровской кампании в печати, которая, конечно же, не могла вестись без одобрения властей. В одной из своих речей он даже резко одернул особо зарвавшихся антинасеристов. В то же самое время он вносил свою лепту в дискредитацию самого существа насеризма — документов июльской революции. В своей речи 1 мая 1976 г. Садат заявил, что не только радикальная мартовская декларация 1968 г., но и Хартия национальных действий 1962 г. — идейно-политическая программа насеризма — «носили конъюнктурный характер» и, по существу, никогда не выполнялись. Дальше — больше. В автобиографической книге «В поисках себя» Садат заявил о том, что «ошибки июльской революции в 60-х годах были столь же велики, сколь и ее победы в 50-х годах». Однако и это оказалось не пределом. В одном из своих последних выступлений по телевидению Садат поведал зрителям о том, что и в 1956 г. он был «внутренне несогласен» с историческим решением Насера о национализации Всеобщей Компании морского Суэцкого канала.

Столь же фальшивыми оказались и другие идейные установки, которыми Садат пытался подкрепить свою политику. Со страниц газет продолжали настойчиво звучать призывы к «социалистическому решению встающих перед страной проблем» — и в то же время наносились удары по госсектору, всемерно поощрялась частнопредпринимательская деятельность, набирали силу паразитические слои буржуазии. Власти твердили о своем стремлении к социальному миру — и проводили политику, резко обострявшую социальные контрасты египетского общества. Быстро обнаружил свою несостоятельность лозунг национального единства, прикрываясь которым режим тайно вел линию на поощрение деятельности мусульманских кругов, политику, завершившуюся крупными межобщинными столкновениями.

За 11 лет пребывания Садата у власти он коренным образом переориентировал не только внутреннюю, но и внешнюю политику Египта. Подорвав отношения с Советским Союзом и странами социалистического содружества, сыгравшими действенную роль в упрочении национальной независимости Египта, Садат, по существу, разоружил Египет перед лицом диктата империализма и сионизма.

В конце своей политической карьеры он, как всякий политический банкрот, был вынужден подписывать краткосрочные векселя, которые заведомо не мог оплатить. Чтобы приглушить ширящееся общественное недовольство явно дискриминационными условиями мира, который он подписал в Вашингтоне с Бегином, Садат был вынужден пообещать народу невыполнимое: благоденствие и процветание уже в следующем, 1980 году. Однако чуда не произошло. Мир не принес благоденствия, и в этом, пожалуй, заключался главный стратегический просчет президента.

Выполнив свою главную политическую миссию, заключив мир с Израилем на условиях, выгодных прежде всего слоям паразитической буржуазии, Садат, сам не ведая того, подписал свой смертный приговор. Лишившись возможности объяснить пароду растущие экономические трудности, отсутствие обещанной демократизации, он вызвал огонь на себя. То, что произошло 6 октября 1981 г. на площади у памятника героям октябрьской войны, было в какой-то мере неожиданно, но крах Садата, который сам загнал себя в тупик своей антинародной политикой, неизбежен и закономерен.

Вызревание предпосылок, вызвавших этот крах, нагляднее всего прослеживается на примере эволюции, вернее, кризиса садатовской политической системы в 70-е годы. Думается, что ее можно разделить на три основных этапа. Начало первого из них чисто условно можно связать с принятием в октябре 1974 г. так называемого «Октябрьского рабочего документа» (до этого времени режим Садата остерегался открыто говорить о необходимости корректировки политического курса, проводившегося при Насере). В «Октябрьском рабочем документе» впервые было официально объявлено, что политика режима будет базироваться на инфитахе, являющемся антиподом насеровскому курсу. Этот период продолжался до январских событий 1977 г. В эти годы власти еще не потеряли надежды найти «демократическую» формулу организации общественно-политической жизни, эквивалента того принципиально нового курса в экономических делах, который начал проводиться в Египте с законодательным оформлением политики инфитаха. Режим как бы проверял на прочность идейно-политическое наследие насеровской эпохи, не исключая еще, что планировавшиеся им шаги по коренной переориентации внутренней и внешней политики страны можно было бы провести в жизнь с сохранением видимости «демократии».

Пожалуй, главным событием внутриполитической жизни Египта в этот период явилось появление концепции так называемой «контролируемой демократии», опираясь на которую Садат попытался ввести политическую жизнь страны в удобные для себя рамки. Дело в том, что такие шаги режима, как начало осуществления политики инфитаха, подписание с Израилем первого и второго соглашения о разводе войск, активный флирт с американцами, одностороннее расторжение советско-египетского Договора о дружбе и сотрудничестве, повлекли за собой заметную активизацию деятельности оппозиции.

Власти не могли не считаться с тем фактом, что социальный спектр оппозиционных сил был достаточно широк. В их рядах находились марксисты, насеристы, представители экстремистских мусульманских группировок, видные члены ранее распущенных, а затем возобновивших свою политическую деятельность дореволюционных партий типа Вафд, «Молодой Египет» и т. п.

Разрешая в марте 1976 г. в виде эксперимента сформировать три платформы внутри Арабского социалистического союза — левую, правую и центристскую, — Садат начал поиск той «демократической» модели, которая, с одной стороны, позволяла бы контролировать действия оппозиции, а с другой — затрудняла бы создание широкого блока оппозиционных сил. Одновременно это привело бы к окончательной ликвидации Арабского социалистического союза, последнего хоть и формально, по все же действовавшего оплота насеровской политической системы. 11 ноября 1976 г., выступая на открытии первой сессии Народного собрания нового созыва, Садат объявил о преобразовании созданных платформ в политические партии. Впервые почти за четверть века в Египте начали действовать партии: левая — Партия национально-прогрессивного юнионистского блока (НПП), правая — Партия социалистов-либералов (ПСЛ) и центристская — Арабский социалистический Египет (АСЕ).

Решение о создании трех политических партий было кульминацией садатовского «демократического эксперимента», его высшей точкой. Несколько лет подряд египетская общественность ожидала провозглашения обещанной полной свободы деятельности политических партий. Однако этим надеждам не суждено было сбыться, несмотря на то что происходившие в стране процессы явно не умещались в рамки искусственной трехпартийной системы. Неуклонно набирало силу студенческое движение. Выступления египетских студентов в январе 1973, 1974, 1975 гг. проходили под лозунгами в защиту завоеваний июльской революции, против наступления властей на права трудящихся. Ухудшение материального уровня жизни народа, особенно заметное на фоне оживления паразитической деятельности «жирных котов» инфитаха, привело в движение и рабочую массу. Только в 1976 г. египетские рабочие провели крупные забастовки на автомобильном заводе «Наср», на текстильном и металлургическом заводах в Хелуане, в государственной табачной компании, на доках Александрии и Порт-Саида, текстильной фабрике в Александрии и т. д. Наиболее значительная забастовка была организована профсоюзом транспортников в Каире 18–19 сентября 1976 г. Знаменательно, что она произошла уже через 24 часа после переизбрания Садата на пост президента республики. Однако все эти выступления явились лишь прологом к народным волнениям 18–19 января 1977 г., в ходе которых выступления рабочих, студентов, интеллигенции впервые слились в единый мощный поток.

Январские события знаменуют начало второго этапа кризиса садатовской политической системы, продолжавшегося вплоть до подписания египетско-израильского «мирного» договора в марте 1979 г. Его отличительной чертой явилось прежде всего коренное изменение тактики режима в отношении оппозиции. 10 февраля 1977 г. в результате глубоко антидемократического как по своей форме, так и по содержанию референдума был принят пресловутый закон «О защите социального мира и национального единства», ст. 7 которого предусматривала пожизненные каторжные работы для организаторов забастовок и массовых демонстраций. 21 мая 1978 г. состоялся новый референдум, на основании которого была лишена права заниматься политической деятельностью большая группа оппозиционеров, в том числе бывших видных деятелей доиюльских политических партий.

В июне 1977 г. Народное собрание одобрило Закон о партиях. Разрешение на формирование новых партий было оговорено рядом трудновыполнимых условий. В частности, создаваемые партии должны были иметь не менее 20 депутатов Народного собрания в составе членов-учредителей, что само по себе серьезно осложняло процесс формирования партий. Партиям запрещалось иметь самостоятельную социальную или религиозную основу, все они были обязаны действовать в рамках единых принципов сохранения в стране социального мира и национального единства, что в переводе с языка официальной пропаганды означало обязательство не подвергать критике существенные аспекты политики властей.

Вся фальшь затеянного Садатом «демократического эксперимента» обнаруживается уже при первом взгляде на отношение властей к сформированным партиям. НПП стала постоянной мишенью для нападок со стороны официальной печати, излюбленным объектом гонений и репрессий. Неоднократно конфисковались и изымались из обращения номера газеты «Аль-Ахали» — органа НПП. Свой первый, Учредительный съезд партия смогла провести только в апреле 1980 г., хотя подготовительная работа была проведена много раньше. Тем не менее НПП оказалась единственной жизнеспособной из искусственных партий, созданных властями. В работе ее первого съезда принимало участие более 500 делегатов от 21 провинции Египта. Они представляли широкий конгломерат сил, оппозиционных садатовской политике: от марксистов до радикально настроенных представителей мусульманских кругов. Популярность НПП, думается, объясняется тем, что она, несмотря на условия самых жестоких репрессий, оказалась единственной политической партией современного Египта, нашедшей в себе силы последовательно выступать против основных аспектов антинационального политического курса садатовского режима: политики инфитаха, курса на сближение с США, египетско-израильского сепаратного договора.

В отличие от НПП партия центра — АСЕ — имела все условия для успешной работы, поскольку на начальном этапе ее существования Садат явно рассчитывал на помощь АСЕ в расширении и укреплении своей социально-политической базы. Центристскую партию возглавил премьер-министр Мамдух Салем. Однако уже к началу 1978 г. эта партия стала на глазах распадаться, раздираемая противоречиями между различными группировками буржуазии и чиновничества, составлявшими ее основной костяк. В основе этих противоречий лежала ожесточенная борьба за «теплые» места и выгодные контракты. В рядах центристов, сосредоточивших к 1978 г. около 2/3 из 360 мест в Народном собрании, постепенно сформировалась группа представителей национальной буржуазии, которая выступила против распродажи с молотка национального достояния страны под ширмой инфитаха. В парламенте участились стычки и ожесточенные дискуссии членов парламентской фракции центристов относительно как экономических, так и политических вопросов.

Крах центристской партии имел и еще один крайне неприятный для садатовского режима аспект. Он свел на нет усилия властей по созданию идеологической концепции, которая могла бы заполнить своеобразный «идеологический вакуум», образовавшийся в результате кампании по дискредитации идейного наследия насеровской эпохи. Буржуазно-реформистская теория «демократического социализма», взятая на вооружение центристской партией, была подвергнута резкой критике со стороны представителей самых различных политических течений. Известный египетский писатель и публицист, придерживающийся буржуазно-либеральных взглядов, Ихсан Абдель Куддус писал в журнале «Октобр»: «Центр всегда и во всех странах мира был самой сильной и близкой к властям организацией… Что такое центр? Это нечто среднее между реакцией и прогрессом, социализмом и капитализмом, демократией и диктатурой, распространением спиртных напитков и их запрещением, разрешением иметь четыре или одну жену».

В этих условиях Садат счел необходимым спешно реорганизовать ряды сторонников своего режима. 22 июля 1978 г. он обнародовал решение о сформировании новой Национально-демократической партии (НДП), которую возглавил лично.

Первоначальный замысел президента был не лишен определенного смысла. Он намеревался воссоздать оставившую яркий след в истории национально-освободительного движения Египта первую египетскую политическую партию — Национальную партию, — возглавлявшуюся широко известным своими антиколониальными выступлениями Мустафой Кямилем. Садат даже собирался основать штаб-квартиру партии в бывшем доме Кямиля, расположенном в одном из народных районов Каира, и тем самым как бы поставить ее ближе к массам, к их нуждам и чаяниям.

Однако и этот замысел оказался неосуществленным. В рядах центристов, неожиданно оказавшихся не у дел, началась паника. Еще не ознакомившись с политической программой повой партии президента, они толпой начали покидать ряды своей бывшей партии и подавать заявления о приеме в НДП. Ажиотаж, который был поднят вокруг вопроса о переходе центристов в НДП, и явная беспринципность, проявленная членами бывшей правящей партии, вызвали возмущение даже в консервативно настроенных общественных кругах Египта.

Центристская партия развалилась как карточный домик. Нескольким ее бывшим руководящим деятелям, пожелавшим сохранить организационную самостоятельность, было отказано в их просьбе сохранить АСЕ в качестве самостоятельной партии. Остановить лавину центристов, стремившихся правдами и неправдами пробиться поближе к президенту, оказалось невозможно. НДП превратилась в самую многочисленную партию в парламенте и приняла бразды правления от центристов.

Характерно, что уже через какие-то полгода никто и не помнил о широко рекламировавшихся планах превращения НДП в массовую народную партию. Вместо скромного домика Мустафы Кямиля, где Садат намеревался дважды в неделю принимать представителей народа, НДП обосновалась под крылышком президента во дворце Абдин якобы временно, до окончания ремонта в бывшем доме Мустафы Кямиля. Однако прошло несколько лет, а НДП так и не решилась покинуть уютный президентский дворец и поселиться поближе к массам.

Многие наблюдатели в Каире отмечали, что идея воспользоваться авторитетом Национальной партии Мустафы Кямиля в интересах укрепления собственного режима появилась у Садата, скорее всего, по аналогии с явившимся для него, да и для многих в Египте, неожиданным успехом партии «Новый Вафд», добившейся разрешения на свое сформирование 4 февраля 1978 г. «Новый Вафд» — единственная из египетских политических партий, созданная не решением «сверху», а скорее вопреки воле властей. Ее учредители, главную роль среди которых играл бывший генеральный секретарь дореволюционного Вафда, крупный землевладелец Фуад Сираг эд-Дин, выдвинули политическую программу, которая в своих основных пунктах на первый взгляд совпадала с концепцией «демократического социализма», принятой на вооружение как центристами, так и НДП. Главное место в ней занимали требования осуществления буржуазно-демократических свобод, и в первую очередь создания демократического многопартийного парламентского государства. Однако это совпадение было чисто формальным. По существу же, неовафдисты выступали за коренное преобразование садатовского режима на базе ограничения прерогатив президента, существенного расширения конституции АРЕ 1971 г., предоставления гарантий действительной, а не фиктивной независимости парламента и действующих политических партий.

Естественно, что такой партии не могло быть места в рамках садатовской «демократии». После майского референдума 1978 г., лишившего политических прав таких лидеров неовафдистов, как Фуад Сираг эд-Дин, Ибрагим Хасан, Ибрагим Фараг и Абдель Фаттах Хасан, партия приняла решение о самороспуске. «Новый Вафд», мелькнувший как метеор на политическом небосклоне Египта 70-х годов, остался в истории как «партия 100 дней».

Тягостное впечатление, которое произвели власти своими акциями в отношении «Нового Вафда», они попытались загладить подчеркнуто доброжелательным отношением к учредителям Социалистической партии труда, сформированной летом 1978 г. бывшим министром ирригации в правительстве Мамдуха Салема Ибрагимом Шукри. Президент даже отдал указание ряду депутатов правящей партии войти в состав СПТ, чтобы она смогла выполнить требование Закона о партиях о необходимости иметь среди членов-учредителей не менее 20 парламентариев. В своих выступлениях Садат неизменно подчеркивал, что ожидает от СПТ «конструктивной оппозиции». Однако подыгрывать властям в условиях, когда правящие круги после поездки Садата в Иерусалим начали проводить явно антинародную, противоречащую национальным интересам политику, было уже невозможно. СПТ и ее орган газета «Аш-Шааб» активно включились в критику садатовского политического курса.

Третий и последний этап эволюции садатовской политической системы начался после подписания сепаратного египетско-израильского мирного договора в марте 1979 г. На следующий же день после того, как договор был проштампован парламентом (против него выступило всего 16 человек), Садат распустил Народное собрание. Его уже не устраивал даже тот минимальный уровень критики, который могла противопоставить немногочисленная парламентская оппозиция огромной машине правящей партии. В результате новых парламентских выборов, проведенных в мае 1979 г., в состав Народного собрания попали всего два человека из тех, кто голосовал против египетско-израильского договора.

Однако рост оппозиционных настроений продолжался. В феврале 1980 г. 40 видных политических деятелей Египта выступили с призывом бойкотировать израильское присутствие в Каире. Через год, в феврале 1981 г. под «Обращением к египетскому народу», осуждавшим унизительные условия договора с Израилем, стояли подписи уже 100 известных деятелей оппозиции.

С лета 1980 г. начали предприниматься попытки подвести организационную базу под фактически уже действовавший блок оппозиционных сил, выступавших за обеспечение демократических свобод, против развития политических и экономических контактов с Израилем в условиях сохранявшейся оккупации израильскими войсками части Синая и постоянных уступок египетских представителей на проходивших в то время переговорах по так называемой автономии для палестинцев.

Новым и, как оказалось, крайне опасным для садатовского режима элементом развития внутриполитической обстановки явилась активизация деятельности мусульманских группировок, открыто заявивших о своем несогласии с целым рядом аспектов садатовской политики, и в первую очередь с мирным договором с Израилем. К концу 1980 г. мусульманские экстремисты настолько окрепли, что перешли к открытой демонстрации своих сил. Страну начали лихорадить ставшие регулярными стычки между коптскими общинами и мусульманскими боевиками в Асьюте, Минье, Каире.

Активизация мусульманской оппозиции обнажила всю глубину не только стратегических, но и тактических просчетов Садата, в течение длительного времени закрывавшего глаза на растущую активность мусульманских группировок в надежде задушить с их помощью левых и насеристов, особенно в молодежной среде.

Понимая, что подобное развитие событии несет в себе реальную угрозу его режиму, Садат решился на крайний шаг: в ночь со 2 на 3 сентября 1981 г. по его приказу были арестованы 1536 наиболее активных деятелей оппозиции всех направлений. В тюрьме оказались не только лидеры исламских группировок, но и руководители коптской церкви. Там же очутились и такие известные деятели оппозиции, как председатель СПТ Ибрагим Шукри, его заместитель Хильми Мурад, бывший главный редактор газеты «Аль-Ахрам» Мухаммед Хасанейн Хейкал, Фуад Сираг эд-Дин, десятки левых деятелей, видные представители интеллигенции.

Это было начало конца. Бросив в тюрьму широко известных и популярных в народе деятелей оппозиции, Садат не только поставил крест на «демократических экспериментах», но и, по существу, открыто противопоставил свой режим широким кругам египетской общественности.

Точку в агонии скомпрометировавшего себя по всем статьям режима поставили как раз те, на кого Садат пытался опереться в своих происках против наиболее последовательных борцов за социальный прогресс и демократию — левых сил. 6 октября 1981 г. на площади около памятника героям октябрьской войны во время традиционного военного парада лейтенант Халед аль-Исламбули, член мусульманской секты «Ат-Такфир уаль-Хигра», и четверо его сторонников буквально изрешетили президента Садата, всадив в него пять автоматных пуль.

…Хамсин затихает в Египте обычно в конце апреля. Однако египтяне знают, что сухой ветер пустыни может неожиданно налететь и в мае, июне, покрыв город густой пеленой пыли. Если даже метеорологи не могут гарантировать точного прогноза на несколько дней вперед, то кто возьмет на себя смелость предсказать, какой будет политическая погода в Египте завтра?

Целый ряд шагов, предпринятых руководством страны после убийства Садата, свидетельствуют о стремлении преодолеть наиболее одиозные, идущие вразрез с национальными интересами издержки садатовской политики. Это стремление встречает поддержку египетских патриотов, но в Египте по-прежнему сильны круги, которые стояли у истоков инфитаха и кэмп-дэвидской сделки.

И тем не менее наш рассказ о Египте хотелось бы закончить на оптимистической ноте. Оптимизм — основа национального характера египтян — этого древнего и вечно молодого народа. Может быть, отчасти поэтому чужеземные захватчики всегда были на его земле лишь временными гостями.

Вся семитысячелетняя история Египта свидетельствует: так было, так будет и впредь. Залог этого — стойкость и трудолюбие, оптимизм и неиссякаемая жизненная сила египетского народа.