I. Последний акт

Последние времена франкской Сирии составляют как бы прелюдию к тем событиям, что позднее развернутся на Западе Там были уже все признаки разложения общества и едва ли не самого королевства, которые проявились во Франции в XIV-XV вв. это, прежде всего, внешняя война, но особенно внутренние раздоры и та глубокая болезнь, что подтачивала французское рыцарство, то есть любовь к роскоши, бесполезной браваде, иначе говоря безмерная суетность, убивавшая сам дух рыцарства Робер д'Артуа в Мансурахе первым дал пример подобных отступлений от идеала, которые мало-помалу становились смертельными для средневекового общества, какими они сначала были для крестового похода Святого Людовика

В Сирии благодаря этому королю было восстановлено единство и особенно духовная солидарность христиан. Но, чтобы поддержать это состояние, требовалось не менее чем присутствие святого, и через два года после его отъезда разразилась уличная война между генуэзскими и венецианскими купцами, названная войной Святой Субботы, поскольку поводом к ней стал спор из-за владения церковью под этим именем, располагавшейся между их кварталами. Соперничество торговцев, жаждавших обеспечить себе монополию торговли, разделило на два клана сирийских баронов и рыцарей, и венецианцы склонили на свою сторону ибелинов и тамплиеров, а генуэзцы – сеньора Тира Филиппа де Монфора и госпитальеров. В течение двух лет Акра была ареной настоящей гражданской войны, которая была первой войной за экономические интересы и первым предвестником той войны, которая более чем на столетие разделила христианский Запад. Позднее торговые войны в сирийских водах вспыхнут между пизанцами и генуэзцами, вовлекшими в них сеньоров Триполи и Джубейла генуэзского происхождения. Во всех этих событиях странным образом проявлялись вкус к роскоши и страсть к удовольствиям, ставшие свойственными и стареющему западному рыцарству. Проявлением высшей роскоши "по-восточному" стали празднества и пиры по случаю коронации королем Кипра Генриха II (15 августа 1286 г.). Она стала поводом и для ослепительных турниров: "Праздник продолжался пятнадцать дней в Акре, в том районе, который называется Гостиницей госпиталя Св. Иоанна, где был большой дворец, как рассказывает хронист Жерар де Монреаль. И это был самый прекрасный за сто лет праздник, протекавший в удовольствиях и турнирах. Там изображали рыцарей Круглого стола и королеву Женщин, то есть рыцари сражались одетые как дамы, а затем вели бой, переодевшись в монахинь и монахов; они изображали также Ланцелота, Тристана и Паламеда, и было много других приятных и развлекательных игр". Но молодой человек, которого короновали среди этих экстравагантных ристалищ, был эпилептиком.

Со стороны мусульман война также принимала иной характер, и турки-мамлюки блестяще проявляли ту доблесть, которая еще в начале крестоносной эпопеи заслужила восхищение франкских хронистов. Правда, им очень помогали политические ошибки их противников, некоторые из них без колебаний вступали в союз с египетскими мамлюками против монголов, которые в это время совершили неожиданное нападение. Благодаря этому султан Бейбарс отбросил в Персию монгольскую армию Китбоки, вступившую в Алеппо, и реализовал не удававшееся раньше объединение Египта с мусульманской Сирией.

Этот султан Бейбарс свои первые шаги на военном поприще сделал в битве при Мансурахе против Людовика Святого; сильной личностью был этот турок из России (он уроженец Крыма), в венах которого, по словам Рене Груссе, "было немного и той крови, что дала Ивана Грозного и Петра Великого". Он кое-что позаимствовал из монгольских нравов, включая сюда любовь к кумысу из кобыльего молока, которого он пил тем больше, что как строгий мусульманин воздерживался от вина и запретил его продажу в своих владениях. Серия убийств помогла ему взойти на египетский трон, и с этого времени под ударом мамлюков, командуемых этим удивительным воином, франкские крепости стали сдаваться одна за другой: Кесария, Арсуф, Сафед и Бофор были вынуждены капитулировать за три года (1265-1268), а тем временем он осадил Антиохию, и этот неприступный город и самая сильная крепость северной Сирии, стоившая первым крестоносцам столько крови и сил, попала в его руки.

Подобный человек не мог понимать войну иначе как тотальной. Его письмо к графу Триполи Боэмунду VI, передаваемое несколькими арабскими хронистами, не оставляет никаких сомнений насчет его представлений о способе ведения военных действий: "Ты должен вспомнить о нашем последнем походе на Триполи, о том, как сметены с лица земли были церкви, как колеса прошлись по тем местам, где стояли дома, как на морском берегу поднялись горы трупов, подобные полуостровам, как убивали людей и брали в рабство свободных и детей, как были вырублены деревья и остались лишь те, что нужны были на строительство наших машин, как разграблены были богатства твои и твоих подданных и уведены женщины, дети и вьючные животные, как наши солдаты, не имевшие семей, сразу получили жен и детей, как бедные стали богатыми, слуги – хозяевами, а пешие – конными". И далее он рассказывает о недавней осаде Антиохии: "О, если бы ты видел рыцарей, попираемых ногами коней, Антиохию, преданную насилию и грабежу, где была добыча для каждого, драгоценности распределялись по сотням фунтов, а женщины продавались по золотой монете за четверых! Если бы ты видел снесенные церкви и поваленные кресты, разбросанные страницы священных Евангелий и попранные ногами гробницы патриархов! Если бы ты видел своего врага мусульманина, как он ходил по дарохранительницам и алтарям и приносил в жертву монаха, дьякона, простого священника и патриарха! Если б ты видел свои дворцы, преданные огню, горы мертвых, пожираемых огнем на этом свете прежде, чем оказаться в огне того света, свои уничтоженные замки и владения, разрушенную до основания церковь Св. Павла!.."

С трудом можно понять, почему перед лицом такого противника сирийские франки не покончили со своими раздорами и продолжали неистово сражаться на турнирах. Великий магистр ордена тамплиеров Гильом де Боже постоянно обращался с предостережениями, на что некоторые бароны ответили ему, "чтобы он прекратил сеять страх разговорами о войне". Но в то же время он сам ничего не делал, чтобы положить конец соперничеству тамплиеров и госпитальеров.

Лишь в самый последний момент, накануне катастрофы, все эти рассеянные франкские силы собрались вместе, чтобы в последний раз совершить героический подвиг, хотя и бесполезный. В четверг 5 апреля 1291 г. только что взошедший на египетский трон султан Аль-Ашраф начал осаду Акры в отместку за то, как известно, что недавно прибывшие итальянские крестоносцы совершили дикое избиение сирийских купцов, обычно приезжавших на городской базар. Акра была последним городом в руках франков после взятия Триполи султаном Калауном (26 апреля 1289 г.). Армия осаждавших насчитывала 60000 кавалеристов и 160000 пехотинцев, осажденные же имели 14000 пехотинцев и только 800 рыцарей, а всего в городе находилось 35000 жителей.

Перипетии осады передал один очевидец, которого называют тамплиером из Тира, и его рассказ, написанный около 1325 г. воспроизвел Жерар де Монреаль: "Султан велел расставить палатки и шатры рядом друг с другом от Торона до Самарии, так что вся долина была ими покрыта, а шатер султана стоял на холме близ красивой башни, сада и виноградников тамплиеров… Восемь дней они простояли под Акрой, ничего не предпринимая, а затем расставили свои машины, метавшие камни весом по квинтару". Султан располагал мощной "артиллерией" – восемью большими камнеметными машинами, расставленными напротив главных городских башен, и первый удар был нанесен по той из них, что называлась Проклятой башней. "Они расставили своих вооруженных конников со всех сторон от города, и каждый из них держал на конской шее бревно… Затем они подъехали ко рву и, прикрываясь щитами, сбросили в него бревна, кучи которых образовали как бы стену, с которой ничего не могли поделать наши машины". Осажденные несколько раз безуспешно пытались сделать вылазки, особенно после того, как рухнула Проклятая башня, и в мощной стене образовалась брешь.

Тем временем в городе высадился король Кипра Генрих Лузиньян. Он быстро оценил ситуацию и сразу же отправил к султану послов. По рассказу хрониста, тот принял их в своем шатре и спросил: "Вы принесли мне ключи от города?" Послы попытались договориться с ним о других условиях, но он не желал ничего слышать: "Отправляйтесь назад, ничего иного я вам не предложу".

Осада возобновилась. "Со стороны башни, называвшейся башней Сарацинского короля, они нанесли маленьких матерчатых мешков с песком; их привозили всадники на конских шеях и перекидывали находившимся там сарацинам, а когда наступила ночь, те разбросали их между камней, выровняв это место, как мостовую. На следующий день, в среду, во время вечерни они пошли по этим мешкам и захватили башню". И после этого сарацины вошли в город "Как страшно было видеть плачущих дам, горожанок, монахинь и других людей, с детьми в отчаянии бежавших по улицам к морю, чтобы спастись; попадавшиеся навстречу сарацины хватали кто мать, кто ребенка, разлучая их, или мать уводили, а ребенка бросали на землю под ноги лошадей; были и беременные женщины, задавленные в толпе со своими чадами во чреве… Сарацины все поджигали, и казалось, что пылает вся земля".

Среди этих сцен насилия умер и тот, кто был символом обороны города, великий магистр тамплиеров Гильом де Боже: "Когда он почувствовал, что смертельно ранен, то тронулся на коне вперед; все подумали, что он уезжает, дабы спастись, поэтому хоругвеносец поехал перед ним, а вся его свита последовала за ним. Пока он ехал, крестоносцы подбежали к нему и закричали: "Бога ради, сир, не уезжайте, ведь город скоро погибнет!" И он громко ответил: "Сеньоры, я не могу больше, ибо я мертв, смотрите". И тогда мы увидели вонзившуюся в его тело стрелу. Сказав это, он, вытащив стрелу, бросил ее на землю, склонил голову и чуть не упал с коня, но его люди, спешившись, поддержали его, сняли с коня и положили на большой, широкий щит, который там валялся".

После смерти Гийома де Боже командование на себя взял маршал ордена тамплиеров Пьер де Савре, и именно ему принадлежит честь последнего сопротивления в башне ордена, куда сбежались более десяти тысяч человек, мужчин и женщин; эта высокая и мощная башня стояла в море "как замок, о который бились морские волны". Собрав все какие были суда, крестоносцы разместили на них гражданских людей, по крайней мере, тех, кто мог держаться, и "когда на этих судах одновременно подняли паруса, собравшиеся там тамплиеры издали громкий крик – и суда тронулись к Кипру; так спаслись добрые люди, укрывшиеся в башне ордена тамплиеров".

А рыцари держались еще десять дней в этой последней башне Акры. "Тамплиеры держались десять дней, и султан велел передать им, что те, кто пожелает сдаться и известят его об этом, будет безопасно переправлен туда, куда захочет. Сделав такой дар, султан отправил к тамплиерам эмира с четырью тысячами всадников. Сарацины, увидев множество народа, пожелали схватить понравившихся им женщин, чтобы их обесчестить, и тогда христиане, не в силах это снести, схватились за оружие, бросились на сарацин и всех их перебили, не оставив никого в живых; и решили они защищаться, пока не погибнут". Они не могли питать иллюзий насчет исхода разгоревшегося сражения, ставшего последним рыцарским жестом в защиту женщин, попавших в руки завоевателей. "Султан был взбешен, но не подал вида и вновь передал им, что он понимает, что его люди погибли, поскольку проявили безрассудство и прибегли к насилию, а он сам не желает им зла, они могут выйти безопасно, доверившись ему. Маршал тамплиеров, хотя и был мудрым франком, поверил султану и с другими рыцарями вышел к нему, так что в башне осталось немного раненых братьев ордена. Но как только султан заполучил маршала и тамплиеров, он приказал им всем отрубить головы".

Этот варварский акт, совершенный в нарушение данного слова, стал прологом к третьему и последнему эпизоду борьбы: "Когда братья, находившиеся в башне, узнали о казни маршала и других, то все, кто был в силах, изготовились к защите; сарацины подвели под башню мину и установили подпорки; тогда защитники башни сдались, и в башню вошло столько сарацин, что подпоры не выдержали, башня рухнула и погребла братьев-тамплиеров и находившихся в ней сарацин, а свалилась она на улицу, где задавила более двух тысяч конных сарацин. Так в пятницу 18 мая была взята Акра, а через десять дней пал и дом тамплиеров".

 

II. Прожектер и святой

Скульптурный портал церкви Св. Андрея в Акре отныне стал украшать мечеть Аль-Ашраф в Каире, возведенную в честь завоевателя Акры, а остатки населения Иерусалимского королевства бежали на Кипр, где еще и спустя столетие женщины-киприотки продолжали носить траур по Святой Земле. В Константинополе турецкая угроза с каждым днем ощущалась все острее, тогда как в греческих землях франки утрачивали одну территорию за другой.

И никогда еще во Франции так много не говорили о крестовом походе. Отвоевание утраченного королевства – вот что было предметом всех переговоров, ведшихся упорнее, чем раньше, и одной из главных забот королей и народов. В течение двух столетий не было ни государя, ни барона, который не решился бы принять крест; не было ни суверена, ни папы, не озабоченного мерами по подготовке отвоевания латинских королевств на Востоке. В XIV в. Филипп де Мезьер посвятил всю свою жизнь крестовому походу, который так никогда и не состоялся, если не считать экспедиции, завершившейся катастрофой под Никополем, но вплоть до проектов Ришелье постоянно будут жить мечты о крестовом походе.

Это не касается, впрочем, действий духовно-рыцарских орденов в Средиземноморье. Так, тамплиеры сумели сохранить до 1303 г. остров Руад напротив города Тортоса. Под командованием одного из них, Гуго из Ампуриаса (совр. Ла-Эскала в Испании), они храбро отбивали атаки и пали лишь в результате вероломства, подобного тому, жертвами которого стали защитники Акры: мамлюки завлекли их в свой лагерь под видом ведения переговоров и в нарушение обещания одних обезглавили, а других увели пленными в Каир. Стоит вспомнить также удивительные приключения немецкого тамплиера Роджера Блюма, известного под именем Роже де Флор, который стал предводителем Каталонской компании, состоявшей из грабителей и прославившейся на средиземноморских берегах; он женился на дочери болгарского царя и был убит в 1305 г., за два года до ареста его бывших братьев тамплиеров.

Что касается госпитальеров, то у них была еще долгая история. После падения Акры они обосновались на Кипре, а затем в 1309 или 1310 г. на острове Родос. Сохранилось множество свидетельств их жизни на этом острове, как мы уже говорили; это и большой зал для больных, превращенный сейчас в музей, и таверны различных "языков" на окрестных улицах, а также укрепления, за которыми они проживали более двух столетий. Несмотря на растущую мощь "варваров" и продвижение турок-османов к Константинополю, их сопротивление в Средиземноморье эффективно поддерживало христианское присутствие перед лицом нашествия. Рыцари на Родосе выдержали четыре осады: в 1440 и 1444 гг. под руководством Жана де Ластика, затем после взятия Константинополя в 1480 г., когда Пьер д'Обюссон организовал сопротивление армии Мехмеда II. А четвертая хорошо известна: это шестимесячное героическое противостояние Сулейману Великолепному под командованием Филиппа де Виллье де л'Иль-Адана. Рыцари в конце концов вынуждены были эвакуироваться с острова с военными почестями 1 января 1523 г. Филипп де Виллье де л'Иль-Адан сделал тогда резиденцией ордена Витербо, а затем Ниццу, пока Карл V не подарил госпитальерам в 1530 г. остров Мальту. И тогда были открыты новые страницы борьбы в Средиземноморье, в том числе и "Великая осада" 1565 г., когда прославился магистр Жан де Ла Валетт, имя которого сохранилось в названии столицы острова. Известно, как после разных перипетий Мальта в 1789 г. была взята Бонапартом, а в 1814 г. отдана англичанам. Независимость она получила только в наше время, а Мальтийский орден сделал своей главной резиденцией Рим. Его члены и сейчас продолжают свою благотворительную деятельность; их во всем мире около 9 тысяч, и они разделяются на 5 больших приорств, 3 малых и 37 национальных ассоциаций; к ним нужно прибавить ассоциированных членов – более миллиона человек, составляющих, как говорят, самую большую армию милосердия в мире.

Возвращаясь к XIV веку, следует сказать, что разработанные тогда проекты будущего крестового похода сами по себе составляли большую литературу. Говорить о них всех было бы утомительно, но некоторые из них заслуживают внимания благодаря не столько практической значимости, сколько именам их авторов.

Один из них – царь Киликийской Армении Хетум, которого современники называли Хейтоном; став монахом, он провел несколько лет в монастыре премонстрантов близ Пуатье, что, между прочим, показывает, как в конце XIII в. происходило реальное взаимопроникновение культур двух миров, восточного и западного. В 1307 г. он написал трактат, которому дал название "Цвет историй Востока". Он советовал проведение крестового похода в два этапа: сначала предварительная операция по очистке от мусульман побережья с опорой на Кипр и Малую Армению и захвату Триполи и Алеппо; а затем сам поход, который он называет Всеобщим походом, предлагая выбрать для него один из трех путей – через Северную Африку к Египту и Сирии, через Геллеспонт и Малую Азию или, наконец, по морю. Впоследствии в многочисленных проектах крестового похода XIV в. эти три пути рекомендовались наиболее часто.

В том же году, ставшем годом его ареста, великий магистр ордена тамплиеров Жак де Моле также написал мемуар об отвоевании Святой Земли. Он предлагал высадиться в Киликийской Армении. Флот из десяти галер должен был бы очистить море, чтобы позволить главным силам, прибывающим также по морю, совершить высадку. Эти силы по его мнению должны были состоять из 12-15 тысяч рыцарей и в десять раз большего числа пехотинцев.

Но наибольший интерес планы крестового похода вызывали в ближайшем окружении Филиппа Красивого. Один из них составил враг тамплиеров знаменитый легист Ногаре, наиболее преданный королю человек, но особого внимания заслуживает адвокат Пьер Дюбуа, написавший в то же самое время, что и два вышеназванных автора, свой трактат "О возвращении Святой Земли". В этих обоих сочинениях нет никаких конкретных деталей, какие дают Хетум или Жак де Моле. Ногаре занят почти исключительно вопросами финансирования экспедиции. Согласно его мысли тамплиеры были ответственны за поражение в Святой Земле (он так готовил общественное мнение к их аресту, совершенному несколько позднее), и потому необходимо конфисковать их имущество и сконцентрировать во Франции богатства других военных орденов; он предлагал также обложить налогом имущество духовенства Определив эти необходимые условия, он далее сделал несколько замечаний по поводу отвоевания Святой Земли, лишенных практического значения.

Пьер Дюбуа составил проект совершенно иного масштаба. Если современные историки и колеблются в признании за этим легистом, уроженцем Кутанса, роли влиятельного королевского советника, какую ему приписывали раньше, то тем не менее все последующая политика Филиппа Красивого оказалась определенной в его трактате; было ли это прямое влияние автора или простое совпадение, сам этот любопытный факт заслуживает внимания.

Для адвоката из Кутанса, как и для хранителя печати Ногаре, наиболее важным делом было финансовое обеспечение экспедиции, и в этом он проявляет себя как буржуа и администратор. Его планы были обширными: он предлагал упразднить светскую власть пап и конфисковать имущество монашеских орденов, члены которых не живут в монастырях, имея в виду главным образом тамплиеров, чью организацию он хотел ликвидировать, передав их богатства королю Франции. В отношении же духовенства вообще он предусматривал реформы, от которых веет духом Нового времени: разрешение священникам жениться, превращение некоторых женских монастырей в школы для девочек, где воспитывали бы будущих жен колонистов Святой Земли.

Он имел в виду создание не простых колоний на Святой Земле, поселенцы, по его мысли, должны были получить образование, предполагавшее знание не только латыни, но и восточных языков. В технические детали самого крестового похода Пьер Дюбуа не входил, ибо был всего лишь адвокатом, покинувшим родной город Кутанс, чтобы поучиться в Париже. Он не видел иного пути движения крестоносцев, чем старый путь через Альпы и Венгрию, по которому некогда шел Готфрид Бульонский, но зато в его голове созрел план создания новой будущей армии, армии римского образца, разбитой на центурии и когорты под единым командованием. Это была полная противоположность старой феодальной военной организации, когда каждый сеньор командовал своим отрядом, который он сам набирал и снаряжал. В нем жила мечта о Риме, Древнем Риме с легионами и консулами, мечта о всемирной империи, которая от поколения к поколению стала глубже запечатлеваться в человеческой мысли и нравах. И разве не оказалась она однажды воплощенной в личности Наполеона, высадившегося на побережье Египта?

План крестового похода был довольно туманным, и он служил легисту, душой и телом преданному культу государства, как и многие другие в его время, поводом для грандиозных фантазий. Чтобы обеспечить мир в Европе, нужно собрать своего рода "Генеральный Совет народов Европы". Как не вспомнить при этом современное содружество наций и ООН. Возглавлять этот совет должен был король Франции, которому отводилась роль вселенского монарха, способного возродить античную Римскую державу. С этой целью его брата Карла Валуа следовало женить на наследнице латинских императоров Константинополя и помочь ему отвоевать его владения, дабы суверенная власть на латинском Востоке дополняла власть короля Франции в Европе, которому, в свою очередь, следовало бы передать все светские полномочия римского папы, дабы он правил, нося титул римского сенатора. Так Пьер Дюбуа предполагал восстановить двойную империю, империю на Западе и империю на Востоке. Франция, взяв на себя могущество Святого престола, была бы естественным сеньором государств, признавших себя вассалами Рима, то есть Англии, Сицилии, Арагона и далекой Венгрии. Оставалось бы только установить ее суверенитет над германской империей и Кастилией, но этот вопрос не затруднял легиста, и он полагал, что это можно сделать с помощью искусно проведенных переговоров. Наконец, он предлагал ликвидировать церковную собственность, а духовенству выдавать жалованье.

Хотя идея крестового похода как бы тонула в этом проекте, характерно, что Пьер Дюбуа предначертал в нем основные линии будущей политики Филиппа Красивого, к которой он был непосредственно причастен. После ареста тамплиеров именно он написал несколько пропагандистских сочинений, как лжепрошение народа королю с обвинением папы в затягивании их процесса или прокламация, объявлявшая короля Франции истинным защитником веры, имеющим право карать за ересь. Таким образом, под пером Пьера Дюбуа идея крестового похода стала лишь поводом для разработки проекта всемирной монархии по римскому образцу.

В то время, когда этот прожектер рисовал удивительные перспективы для Франции, которые жестокая реальность позднее перевернула, сделав на какое-то время именно Францию вассалом Англии, по Европе разъезжал другой человек со своим планом крестового похода. Это был Раймунд Луллий, один из наиболее необычных гениев человечества, за которым до сих пор сохраняется слава мага или озаренного, хотя данный ему некогда титул "Doctor illuminatus" означал "Доктор, вдохновленный свыше". Ему приписывали более четырех тысяч сочинений, но достоверных триста восемьдесят его трудов тоже впечатляют. В наше время его знают преимущественно как поэта и мистика, но, как и многие мыслители-созерцатели, особенно в средние века, он вел удивительно активную жизнь, занимаясь не только писанием трудов, но и часто навещая многих видных персон своего времени, а также путешествуя по Европе и Северной Африке.

Еще во времена его юности никто не сомневался в блестящей судьбе молодого Раймунда, когда он, будучи пажом при дворе дона Хайме на Майорке, проявлял доблесть в конных состязаниях и стрельбе из лука. Не сомневались в этом и когда он в двадцать три или двадцать четыре года женился на знатной красавице донье Бланке Пикани. Его повседневная жизнь была исполнена роскоши, благородства и красоты, и он предавался духовным удовольствиям (наделенный поэтическим даром, он легко писал), не говоря уже о плотских, в которые он вносил страсть, свойственную ему во всем. О нем сложили анекдот, как он преследовал одну женщину даже в церкви. И он сам писал о себе "Когда я стал взрослым и понял суетность мира, то начал творить зло и впал в грех, вступив на плотский путь и забыв о Боге".

Однажды – ему было около тридцати лет, и он имел двоих детей от Бланки – он писал поэму, посвященную предмету его страсти в то время слишком добродетельной, по его мнению, красавице. Он поднял глаза и вдруг увидел справа от себя большую фигуру Христа в терновом венце и с приколоченными к кресту руками и ногами. Раймунд помертвел, но через мгновение видение исчезло. На следующий день, когда он вновь взялся за эту поэму, оно появилось снова, страдающий Христос, окровавленный и испытывающий муки, каким его в последующие столетия стали изображать набожные каталонские художники. "Пять раз он представал передо мной распятым, чтобы я вспомнил о нем и возлюбил его".

После пятого видения Раймунд всю ночь провел в слезах и молитвах. Утром он пошел исповедался, прослушал мессу и решил посвятить свою жизнь страдающему Христу, занявшись обращением неверных, чтобы закончить жизнь в "алой робе мученика".

Он ясно представлял себе общий замысел, но колебался в выборе средств. Обращение неверных тогда видели только в форме крестового похода. "Я вижу рыцарей-мирян, отправляющихся за море в Святую Землю, которую они завоевывают силой оружия, но, изнурив себя, они не достигают цели. Поэтому я понял, что завоевывать нужно так, как делал это ты, Господи, со своими апостолами, то есть любовью, молитвой и слезами. Так пусть же в путь тронутся святые рыцари-монахи, осененные крестом и исполненные благодати Святого Духа, чтобы проповедовать неверным истину Страстей и из любви к Тебе творить то, что Ты сотворил из любви к ним; и они могут быть уверены, что если они из любви к Тебе примут мучения, то Ты удовлетворишь их во всем, что они пожелают сделать ради славы Твоей".

Оружием можно завоевать Святую Землю, но не души неверных, для чего нужны другие средства. Им нужно проповедовать истину, дабы они ее познали, и проповедовать на их языке, чтобы они ее поняли. А чтобы они возлюбили ее, им нужно указать путь Любви "принесением в жертву собственной жизни".

Дойдя до этой мысли, Раймунд в своих молитвах предложил Богу свои силы, обещая писать книги, основать школы восточных языков, и, наконец, он предложил и свою жизнь, чтобы запечатлеть проповедуемое учение пролитой кровью.

Это произошло в 1265 г., и отныне жизнь Раймунда совершенно переменилась. Поскольку этот мистик всегда проявлял глубокий практицизм, он, прежде всего, в течение семи месяцев занимался приведением в порядок своих мирских дел. Посвящая свою жизнь Богу, он хотел обеспечить жизнь своей жены Бланки и двоих детей, Доминика и Магдалины. На их содержание он выделил необходимую сумму денег. Тем временем приближался праздник Св. Франциска Ассизского, установленный тридцатью годами ранее, и в этот день Раймунд был поражен, услышав в церкви на проповеди, что Франциск женился на даме Бедности, и решил тогда жениться на даме Доблести. Вернувшись домой, он раздал бедным деньги, которые оставил для себя и, простившись с женой и детьми, покинул Майорку. Затем он путешествовал в качестве паломника по дорогам Европы и посетил, возможно, даже Иерусалим. Через год или два он приехал в Барселону, где у него была решающая встреча со Св. Раймундом Пеньяфортом. Св. Раймунд был уже глубоким девяностолетним старцем (умер он в сто лет), пребывавшим в сиянии всеми признанной святости. Мистик и также человек действия, он в свое время оказал влияние на все виды духовной деятельности, от канонического права, которое он впервые систематизировал, до наиболее активной формы благотворительности, заключавшейся в выкупе пленников, а в случае необходимости отдаче себя взамен – такова была цель ордена Милосердия, основанного им вместе со Св. Петром Нольским в 1223 г. С этого времени и до Французской революции орден освободил шестьсот тысяч пленников.

В наши дни те, кто соблюдает "английскую неделю", должны бы с благодарностью вспоминать время от времени Св. Раймунда, покровителя досуга, ибо это именно он ввел ее в XIII веке, проявив в глазах церкви активность, угрожавшую нарушить равновесие жизни человека и мешавшую мирно выполнять христианские обязанности; под его влиянием исчезла и практика судебных поединков. Его называли "исповедником королей и пап, славным служителем таинства покаяния". Он был генералом ордена доминиканцев, капелланом папы Григория IX и личным другом короля Хайме I Майоркского; часть своей долгой жизни он посвятил сближению с исламом, пользуясь, как и во всем другом, только мирскими средствами. По его внушению Св. Фома Аквинский написал о мусульманском учении "Сумму против язычников". А ему самому удалось завязать дружеские отношения с султаном Туниса, и в этом городе он лично в 1256 г. крестил две тысячи сарацин. Вероятно, по его совету Раймунд Луллий вернулся на Майорку и на долгое время засел за учебу. Св. Раймунд внушил ему, что необходимо сначала духовно и интеллектуально вооружиться, чтобы иметь возможность отвечать на аргументы сарацин и наставлять их собственным примером. Раймунд со страстью, привносимой во все свои дела, занялся изучением латыни и арабского языка. В связи с этим произошло одно смутившее его событие. Чтобы лучше выучить арабский, он купил раба-сарацина, каких много было на Майорке, поскольку население острова было наполовину мусульманским. Это был образованный мальчик, с которым Раймунд обращался как с другом. Через несколько месяцев он попытался завести с ним аргументированный разговор, чтобы склонить его к христианству. Но едва он произнес имя Христа, как раб разразился проклятиями и ругательствами, и возмущенный Раймунд ударил его по лицу. Они продолжали заниматься как обычно, но через несколько дней после этого инцидента, когда они сидели вместе за занятиями, раб вытащил спрятанный под плащом кинжал и нанес ему несколько ударов; Раймунд вырвался, позвал на помощь, и раба схватили и бросили в тюрьму. Раймунд запретил предавать его смерти, и этот случай поверг его в сомнения: можно ли обратить мусульман в христианство евангельским милосердием или стоит пойти по старому пути и сначала завоевать их земли, а затем привести их к Христу?

Когда он оправился от ран, то, мучимый этим вопросом, отправился в тюрьму, но раб утром этого самого дня покончил с собой. Это был трагический ответ на его вопрос, решения которого не существовало.

Раймунду оставалось лишь погрузиться в веру, и вся его жизнь стала беспрерывным актом веры, упорно свершаемым несмотря на поражения и столкновения с невозможным. Он продолжал свои ученые занятия девять лет и в итоге не только основательно изучил латинский и арабский языки, но и написал два труда. Один из них, "Книга Размышлений", написанная отчасти на арабском и переведенная на каталонский язык, состоял не менее, чем из семи томов, в каждом из которых было 366 глав (3000 страниц, 1000000 слов). Страстность, которую Раймунд Луллий проявлял во всей своей жизни, здесь вылилась в полноту выражения мысли, ибо в одном этом труде он изложил все идеи, что он стал впоследствии воплощать в жизнь.

Центральной была идея обращения сарацин во что бы то ни стало: "Как только сарацины будут обращены, не составит труда и обращение остального мира". Но посылать к ним нужно не солдат, а священников: "Ведь христиане не в мире живут с сарацинами, Господи, и потому не осмеливаются вступать с ними в споры о вере, когда приезжают к ним. А когда установится мир, христиане получат возможность ездить и наставлять сарацин на путь истины, пользуясь благодатью Святого Духа и истинными доводами в пользу совершенства Твоих атрибутов".

Раймунд, однако, какое-то время думал о вооруженном завоевании Святой Земли и высказал по этому поводу практические соображения, предлагая сначала отвоевать всю Испанию, дабы легче было нейтрализовать Северную Африку, и создать базы на Родосе и Мальте. Особенно он настаивал на том, о чем тогда еще никто не думал, – на отправке корпуса врачей, санитаров и техников, которые обслуживали бы и местных жителей, и армию, часто страдавшую более от суровости климата, чем от сражений.

Но план военного крестового похода, хотя и сильно отличавшийся от разрабатывавшихся ранее, в его трудах занимал незначительное место. Связывать себя с крестовым походом значило для него вернуться к старому решению совсем новой проблемы, тогда как события должны заставать христианина в том состоянии, какое предлагает Господь: "Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи". Мирный крестовый поход "не с мечом, проповедью" – такова была новая идея, которую он развивал со страстной логикой и ясным чувством реальности.

Папа и епископы должны были бы отправить к неверным много священников, даже если бы их стало не хватать на Западе, "ибо громко кричать нужно тем, кто находится далеко, а не тем, кто близко". Священников следовало наставить в вере сарацин, о которой Раймунд сделал несколько проницательных замечаний: "Сарацины ищут истину чувствами, согласно природе, а их нужно научить это делать интеллектуально и духовно, глазами разума и души, используя зерцало разумения согласно несотворенной природе".

Священники не должны бояться вступать в споры с сарацинами, ибо робость, парализующая некоторых, идет от недостатка веры: "Как может католик бояться спорить с неверным? Ведь когда Ты отринул заблуждения и ложь демонов от славы своей, Тебе ничего не стоило опровергать ложные мнения и заблуждения неверующих… Те робкие христиане, что не решаются вступать в бой с врагом, потеряли доверие, которое должны бы были питать к могуществу и помощи Бога".

На практике следовало, по его мысли, из церковных доходов выделить определенную сумму на нужды тех, кого посылают к неверным, и в каждый район, подлежащий евангелизации, назначить ответственного кардинала.

Когда в 1622 г. буллой "Неисповедимы Божьи" папа Григорий XV учредил Святую конгрегацию миссионеров, то он реализовал обет Раймунда. Большая миссионерская организация, которая в XVII в. начала распространять Евангелие по всем известным районам мира, зародилась еще в даре Раймунда Луллия, принесшего себя в жертву в конце XIII в., когда он заключил безумное пари.

Другие его проекты своей реализации не ждали столь долго. В самом начале своей деятельности он понял, что может воспользоваться дружескими отношениями с доном Хайме ради достижения своей цели. В 1267 г. по случаю вступления на престол Хайме II Майоркского Раймунд приехал в Монпелье и с помощью короля основал коллеж Мирамар, где тринадцать братьев-монахов с целью евангелизации мира ислама должны были получать специальное образование и выучить, в частности, арабский язык. Король ежегодно отпускал пятьсот флоринов на содержание этого заведения, просуществовавшего до 1282 г.

Тем временем Раймунд, закончив ученые занятия, на некоторое время предался созерцательной жизни. На Майорке, на горе Ронда, до сих пор показывают пещеру, где он якобы жил отшельником; там растет странно изогнутое мастиковое дерево, не похожее на другие в тех местах. Согласно легенде, оно происходит от куста, на котором после ночи экстаза этого блаженного человека в извилинах мха появились арабские, греческие, еврейские и халдейские буквы.

Когда Раймунд, основав коллеж, исполнил один из своих обетов, он назначил управляющего имуществом своей жены, что означало его бесповоротное посвящение себя великому замыслу, на который его вдохновило видение распятого Христа. В 1227 г. он приехал в Рим, чтобы добиться от Верховного понтифика основания других коллежей, подобных Мирамару. Но получить аудиенцию у Иоанна XXI он опоздал, хотя тот, вероятно, прислушался бы к нему, поскольку крестовый поход был его главной заботой и он даже попытался завязать отношения с монгольским ханом. Вероятно, Раймунд был причастен к решению нового папы Николая III послать пятерых францисканцев во главе с Герардо де Прато проповедовать в Персию и Китай.

Это было время, когда особым вниманием пользовались "тартары", то есть монголы, чье нашествие угрожало мусульманскому миру и создавало благоприятные возможности для Запада. Людовик Святой отправил им посольство Гильома Рубрука. Раймунд лучше других понял выгоды от их обращения в христианство; он написал "Книгу Монгола и Христианина", где воскликнул: "Сколь ужасно будет, если монголы примут веру сарацин или евреев!"

В этот же период, кстати, он создает свои шедевры: "Книгу Богоматери Святой Марии", где, вспоминая о своей куртуазной поэзии, обращается к Богородице со "звуками любви", "Бланкерна", с большим количеством автобиографических пассажей, "Счастливца" и особенно незабываемую "Книгу Друга и Возлюбленного".

Затем он вернулся в Рим, а заручившись письмом папы Гонория IV, поехал в Париж, где попытался заинтересовать канцлера университета своим проектом создания школы восточных языков. Он имел даже свидание с Филиппом Красивым. Уникальная встреча пылкого каталонца и холодного, как лед, монарха, в тайну которого не проник ни один историк. Раймунд Луллий, охотно писавший о себе, никогда не вспоминал об этой встрече.

С восшествием на папский престол Николая IV в 1287 г. появилась новая надежда, поскольку верховным понтификом впервые стал францисканец. Раймунд же всегда чувствовал симпатию к детям Св. Франциска и перед этим принимал участие в заседании их генерального капитула в Монпелье, где изложил свои идеи перед симпатизирующей ему аудиторией. Николай IV действительно, как кажется, хорошо его принял; он ведь как раз собирался отправить в Китай Джованни ди Монте Корвино, ставшего первым миссионером на Дальнем Востоке и первым архиепископом Пекина. В Китае в конце XIII в. образовалась, таким образом, христианская община, начало которой казалось многообещающим: архиепископ Пекина имел шестерых викарных епископов. Тот же папа имел намерение объединить в один орден тамплиеров и госпитальеров, чьи бесконечные раздоры представляли немалую опасность в то столь критическое для Святой Земли время. Но было уже поздно в 1291 г. Акра испытала героическую осаду, когда члены двух орденов наконец объединились перед лицом катастрофы, чтобы сражаться вместе до самой смерти.

Еще до этого крушения надежд на мирские победы Раймунд решил перейти к другому роду действий. Он поехал в Геную и договорился, чтобы его взяли на галеру, отправлявшуюся в Северную Африку. И там случилось то, что проявило еще слишком человеческое в этом мистике. Когда стали поднимать парус, его вдруг одолели сомнения, и он спешно покинул судно, уже готовое к отплытию, и высадился на берег. Но едва судно отошло, на смену сомнениям пришли угрызения совести: он понял, что его удержал страх, и страх этот не совместим с верой; печаль была столь сильной, что он заболел. Выздоровев, он, конечно, думал лишь о том, чтобы поехать туда же, и облачившись в одеяние терциария Св. Франциска, отправился в Тунис.

Там он стал проповедовать на арабском языке с таким же пылом, с каким раньше вел публичные споры с мусульманами и иудеями на Майорке, когда завершал свою учебу. С таким же пылом и с таким же успехом, столь ощутимым, что слух о нем дошел до ушей кадия, который велел его бросить в тюрьму. Представший перед советом города, Раймунд был приговорен к смерти. Но ее заменили изгнанием, возможно, благодаря вмешательству генуэзских купцов, многочисленных в этих краях, а может быть, из страха, что казнь высокородного человека повлечет за собой репрессии. Так или иначе, его отвели на генуэзское судно, стоявшее в порту, под градом камней разгневанной толпы. Когда он оказался на борту, его первым побуждением было спрятаться, чтобы тайком вернуться на берег; но он оказался свидетелем неприятностей одного итальянского купца, имевшего некоторое сходство с ним, на которого толпа набросилась с обвинениями, так что он с трудом выпутался из положения. Раймунд тогда понял, что всякая попытка проповедовать окажется теперь бесполезной, и решил поехать в Неаполь, а оттуда в Рим.

Но он знал, что вернется.

В Риме его ждали одни разочарования. Папство вступало в длительный период смут, упадка и ссылки, который завершился лишь по окончании Великой схизмы. В сочинении "Уныние", написанном в 1295 г., Раймунд постоянно изливает горечь и обиды, поскольку папа Бонифаций VIII был более занят борьбой с королем Франции, нежели крестовым походом и обращением мусульман.

Большая надежда, однако, окрылила его, когда на Майорке распространилась новость, что монгольский хан завоевал Сирию. Он сразу же поехал на Кипр, и там узнал, что это известие ложное, но тем не менее счел ситуацию благоприятной если не для крестового похода, то для проповеди. На острове действительно было много мусульман, и как когда-то на Майорке, Раймунд затеял диспуты с ними, пока его однажды чуть не отравили. Он покинул Кипр, жил в Риме, Неаполе, затем вернулся на Майорку, откуда совершил путешествия в Париж и Монпелье.

В 1307 г. он вновь возвращается к плану проповеди в Северной Африке. На этот раз он высадился в Беджайе, но когда он предстал перед кадием, чтобы получить разрешение на публичные проповеди, то был сразу же опознан и брошен в тюрьму. Во время этого заключения он несколько раз имел возможность беседовать с образованным мавром по имени Амар. Они заключили оригинальное соглашение, что Амар напишет книгу, на которую ответит Раймунд. Для страстного проповедника это была неожиданная возможность, но провести это состязание им не позволили, поскольку правитель Бейджайи, узнав об этом, запретил всякие дискуссии и был рад избавиться от Раймунда, посадив его на христианское судно. Раймунд поэтому написал позднее только свою книгу под названием "Диспут между христианином Раймундом и сарацином Амаром". Он сделал это намного позже, поскольку его судно потерпело крушение близ Пизы, и он был одним из немногих спасенных, кого люди с побережья отвели в монастырь Св. Доминика, где он смог поправить здоровье и подумать о своих путешествиях. А затем снова Париж, Монпелье и наконец Вьенн, где он принял участие в Соборе 1312 г. и изложил свои взгляды на крестовый поход. Там же было решено создать школы восточных языков, проектом которых он был одержим. Решили основать кафедры еврейского, арабского и халдейского языков в Риме и в главных университетах Европы – в Оксфорде, Болонье, Париже и Саламанке.

На следующий год, вернувшись на Майорку, Раймунд составил свое завещание. Конец приближался. Он был красивым восьмидесятилетним старцем с седыми волосами. И еще раз решился он отправиться к североафриканским берегам. Запасшись письмом короля Хайме к султану Туниса, он благодаря этому получил разрешение проповедовать и обратить в христианство несколько наиболее образованных арабов.

Но его это не удовлетворяло, ибо он уже приехал не ради проповеди, не ради диспутов, а в поисках "алой робы мученика", в которой хотел предстать перед Искупителем. Однажды он почти тайно покинул Тунис и отправился в Беджайю, где толпа его сразу узнала и забросала камнями; два генуэзских купца прибежали слишком поздно, чтобы спасти его. Эстева Колом и Луис Пасторга сумели лишь унести его тело, которое тут же стало почитаемым, как тело святого.

За свою долгую тяжкую жизнь Раймунд Луллий преуспел по крайней мере в выполнении своего главного замысла – преобразовании крестовых походов в миссионерство. Когда еще вся Европа оставалась верной старой идее вооруженного завоевания, он ценой своей жизни указал новый путь, на котором в последующие столетия произошло полное обновление жизни церкви.

Восточная авантюра Раймунда увлекла его дальше, чем он предполагал, и вынудила превзойти самого себя, представ сначала в неистовом, а затем более умеренном контакте с восточными мирами таким, каким он был, – человеком феодальных времен, живущим без томлений, в деятельности и великодушии, чего его потомки уже не обретут, по крайней мере в Европе. Способный дорого платить своей жизнью, страстный, но не коварный, полный чувств и умеющий плакать, как ребенок, неистовый, но сожалеющий о своих ошибках, которые мог искупать даже жизнью, грешащий, но с сознанием греха и готовностью к раскаянию, – со всеми своими пороками и амбициями он особенно высоко ставил ценности рыцарства, выражая восхищение тем, кто мог быть "доблестным и великодушным".

Рядом с этим великим человеком, утверждающим и претворяющим в жизнь то, что носит в себе, в ту переломную эпоху уже определился профиль другого персонажа – администратора и кабинетного мыслителя, и ясным стало различие между этими двумя типами человека. Пьер Дюбуа и Раймунд Луллий в равной мере являются представителями своего времени и как бы двумя его вершинами, которые в конце этой феодальной эпохи расходятся, хотя они, мистик и техник-администратор, составляют еще нечто единое? Позднее этот второй стал кабинетным человеком: подменившим духовную жизнь абстрактными спекуляциями и теориями, которые он питался согласовать с жизнью? Мыслители подобного рода – политики, легисты и разные теоретики – легко теряли контакт с реальностью, даже когда они рассуждали о чисто материальных вещах. Мистики же, со своей стороны, стали все более отдаляться от жизни земного града, и их деятельность оказывалась на окраинах общей жизненной активности.

Такая параллельная эволюция породила немало недоразумений в христианском мире, где началось разделение и каждая нация стала стремиться обрести свою индивидуальность в ущерб соседним нациям, а мыслители занялись созданием систем, каждая из которых имела в виду не синтез, а разрушение предыдущей. Первоначальный порыв крестоносцев был возможен лишь благодаря внутреннему согласию как в душе каждого человека, так и во всем христианском мире, согласию между духом и материей, то есть между тем, что Св. Августин назвал Градом земным и Градом Божьим.