Раб
Пулий сплюнул.
Смешанная с кровью слюна приземлилась прямо в центре круга, грубо очерченного на полу барака. Колени дрожали от усталости. Кулаки болели так, словно он битый час молотил ими по дереву. В голове гудело. Половина лица горела огнем, а левый глаз видел лишь багряную пелену.
Напротив, покачиваясь, стоял Сабир. Его грудь тяжело вздымалась – здоровяк запыхался. Тело лоснилось от масла и выступившего пота. На костяшках сбитых кулаков краснела кровь. Куда подевался тот добряк, что совсем недавно клялся в дружбе, подставлял плечо, когда сил идти совсем не оставалось, и делил последний кусок хлеба? Видать, вечная дружба длится лишь до того момента, пока за нее не нужно отвечать своей шкурой…
Сабир тоже сплюнул и пошел вперед.
Толпа дружно взревела. Все покупатели, а заодно и рабы, на время позабывшие о собственных бедах, жадно глазели на то, как двое мужчин мордуют друг друга.
Сабир шагнул, широко раскинув руки, намереваясь схватить Пулия. Но тот успел шмыгнуть под мышкой здоровяка. Оказавшись позади, он всадил два сильных удара в ребра противнику. Суставы заныли, ощущая отдачу. Но Сабир лишь крякнул и тут же въехал по лицу локтем.
На миг все потемнело. Голоса зрителей стихли. Пулий почувствовал, как проваливается, но тут его схватили толстые руки. Гвалт толпы ворвался в уши новыми яростными воплями. Похоже, многие поставили на него свои деньги – тут и там зрители ругались друг с другом, еще чуть-чуть и вспыхнут потасовки. Желтолицый метался от одних спорящих к другим, пытаясь утихомирить ругающихся. Зачинщик же всего этого беспредела, Толстобрюхий лишь ухмылялся.
– А-а-а, – сдавленно захрипел Пулий, слыша хруст собственных ребер.
Он дергался в хватке Сабира, пытаясь высвободиться, но, даже несмотря на скользкую от масла и пота кожу, это было все равно, что вырываться из лап разъяренного медведя.
Свет снова начал тускнеть.
Конечности налились тяжестью, а удары сердца о грудину отзывались эхом и болью в висках. Капли пота поблескивали на лбу Сабира, здоровяк пыхтел, как опаздывающий поезд. И с неотвратимостью приближающегося локомотива собирался превратить своего противника в мешок сломанных костей.
Все вокруг завращалось. Это Сабир начал вертеть его словно в танце. А может – просто голова кружилось, Пулий уже не понимал, что происходит. Лица зрителей проносились перед взором, искажаясь и расплываясь. С какого-то момента становится все равно, сколько людей перед тобой: десятки, сотни или тысячи. Все они превращаются в один живой организм. Бесформенную массу плоти. Кровожадную и голодную. Ненасытную и беспощадную. Готовую сожрать тебя вместе со всеми внутренностями и костями, а затем – потребовать добавки.
И тут, совершенно непонятно каким образом, взгляд выхватил из этой пестрой, орущей непотребщину массы одного мужчину.
Черноволосый, с легкой сединой, одетый в потрепанный коричневый плащ и простой серый халат, он совершенно не терялся на фоне наряженных в яркие цвета богачей. Напротив – мужчина выделялся из толпы, как орел среди воронья. Даже лицо его немного напоминало лик хищной птицы: большой нос с горбинкой и тонкая линия сжатых губ. Было в нем что-то властное, невидимая, но ощутимая аура силы.
И этот странный человек смотрел в ответ.
Не на бой (если происходящее избиение можно было назвать боем), а именно на самого Пулия, каким-то образом проникая своим взглядом под оболочку истерзанной плоти. Пронзительный взгляд умных темных глаз заставлял чувствовать себя еще более обнаженным, каким-то образом касаясь того неведомого, что многие называли душой.
На миг показалось, что незнакомец улыбнулся, а затем воздух вокруг него пошел легкой рябью.
Все изменилось.
Ребра и руки перестали болеть. Усталость исчезла, равно как и страх. Время странно замедлилось и поползло, давая возможность разглядеть и осмыслить все в мельчайших деталях. Даже всякие странные глупости. Например, Пулий заметил, что правая бровь Сабира на целый палец выше левой. Что один зуб здоровяка (третий в верхнем ряду) – коричневый, треснут и наверняка жутко болит. Успел разглядеть белый шрам возле уха противника и подумать, в каком возрасте тот его заработал, а после – о том, как забавно то, что он не думает о чем-либо более полезном.
Теперь Пулий видел каждое лицо в орущей толпе и различал каждое сказанное слово, крики больше не оглушали. Кровь в собственных жилах превратилась в пар, кости стали крепче железа, легкие работали, как кузнечные меха.
Пыхтящий Сабир тоже что-то почувствовал. Он разжал хватку и попятился. Его зрачки расширились, а победоносный крик застрял в горле.
Пулий улыбнулся.
Неужели этот коровий сын всерьез решил, что сможет совладать с тем, кто отправил на тот свет варварского колдуна, кто не побоялся открыть эльфийскую реликвию, кто играючи убивал врагов гораздо более свирепых, чем какой-то бестолковый бугай?!
Идиот гном даже не представлял, насколько был прав, нахваливая Пулия.
Он может все.
Все!
Стоит лишь захотеть.
Пулий хохотнул и уверенно пошел на врага. Теперь здоровяк смотрел совсем другим взглядом – испуганным, пораженным, таким, каким и полагалось смотреть в глаза погибели.
И все же Сабир нашел в себе смелость нанести удар. Один. Последний.
Оскалившись, Пулий смотрел, как кулак противника плывет по воздуху, замедляясь по мере приближения, словно продираясь сквозь патоку.
Увернуться проще простого. Но он не стал этого делать.
Пулий втянул воздух носом.
Его собственный кулак врезался в брюхо Сабира.
Здоровяк замер, силясь вдохнуть. Огромная рука застыла в воздухе. Лицо стало белым как первый снег, а губы вмиг посинели. Словно не веря в случившееся, он посмотрел на Пулия. Заморгал. Опустил взгляд вниз.
– На… – вырвалось из приоткрытого рта, и глаза Сабира закатились.
Тело мужчины обмякло. Он пошатнулся.
Пулий закрыл глаза, снова открыл их и посмотрел на свою руку, торчащую в животе Сабира. Внутренности были горячими и мокрыми. Кровь из страшной раны текла по предплечью тонкой струйкой и капала с локтя на пыльный пол.
Зрители притихли и затаили дыхание.
Теперь, когда все кончилось, Пулий ощущал невероятную слабость. Абсолютное истощение. Ушли силы и злость. Ему хотелось лечь. Прямо здесь, не сходя с этого самого места. Поджать ноги и забыться сном.
С мерзким чавканьем рука вышла из тела.
Больше ничем не сдерживаемый, Сабир осел на пол.
Двое зрителей из первого ряда согнулись пополам и принялись блевать под ноги себе и соседям. Но остальная толпа взорвалась. Отовсюду загремели крики, оглушая и ошеломляя. Все снова превратилось в смазанные пятна. Люди вновь стали массой разноцветной плоти и пестрых тканей. Пулий опустил свою окровавленную руку, стараясь не смотреть на нее, понимая, что еще чуть-чуть – и он составит компанию блюющим.
– Ангардиец!
– Ангардиец – чемпион!
– Эль'со!
– Никогда не видел подобного!
– Ангардиец!
– Эль'со!
Публика ревела и аплодировала. Но для Пулия все происходящее имело мало смысла. Стены и пол скакали перед глазами. Он понимал, что вот-вот потеряет сознание. Внезапно сильные руки подхватили его под мышки, а внизу замаячила гномья голова с выгоревшими на темени волосами.
– Эль'со! Будущий чемпион! – Желтолицый едва не поднял Пулия в воздух.
Тут перед взором возник тот самый мужчина с лицом хищной птицы. Только сейчас он выглядел совершенно обычно. Даже более того – изможденным и старым. Лоб в испарине, под глазами круги, словно это он сейчас сражался насмерть с огромным верзилой.
Пулий удивился: с чего вдруг ему почудилось, что этот человек какой-то особенный? Мужчина тем временем положил руку на плечо хозяину лавки.
– Хочу приобрести этого бойца.
Гном растерялся. Его глаза застыли в одной точке, расфокусированные, будто он был пьян.
– Да… конечно… – произнес он несколько отрешенно.
– Фагх их камет-шу! – между гномом и странным человеком втиснулась огромная лапа Толстобрюхого. – Этот раб мой! – гневно повторил пузан сказанное ранее на лигурийском.
Словно невзначай он бросил косой взгляд на своего темнокожего попутчика. Тот, также невзначай, положил мускулистую руку на эфес стилета.
Гном затряс головой. Его взор прояснился.
– Прошу прощения, господин, – он поднял глаза на человека в сером халате, – но достопочтимый Маджумдер был первым.
Незнакомец не растерялся.
– Это Арджубад, —улыбнулся он, – первый здесь всегда тот, кто больше платит. Двести дирхемов сверх начальной цены.
Пулий увидел, как шевельнулась борода гнома, когда тот сглотнул.
– Вы сказали двести? – хрипло переспросил он.
Маджумдер разразился тирадой ругательств.
– Три сотни сверху! – прорычал он.
Хозяин заведения облизнул губы. Его жадный взгляд заплясал, мечась от одного участника неожиданного торга к другому.
– Пять сотен, – твердо вымолвил незнакомец.
Тут, расталкивая толпу, к торговцу рабами протиснулся еще один человек – молодой парень с щегольской бородкой. Сам того не заметив, он вступил в лужу крови, растекшуюся вокруг тела Сабира.
– Семьсот монет! – запыхавшись вымолвил он.
Маджумдер сжал свои толстые руки в кулаки, каждый размером с головку сыра. На жирных пальцах блеснули перстни, самый маленький из которых стоил по меньшей мере два годовых заработка Пулия на службе. Лицо не привыкшего отступать богача стало пунцовым.
– Тысяча, – процедил он, сквозь сжатые зубы.
– Тысяча и пятьдесят! – крикнул гном в бирюзовом камзоле из первого ряда.
Вокруг Пулия, хозяина заведения и торгующихся образовался полукруг и разгоралась новая битва, не менее жаркая, чем та, что лишь недавно завершилась столь жестоко.
Незнакомец с птичьим лицом отвернулся и стал протискиваться к выходу. Его коричневый плащ мелькнул в последний раз и исчез. Пулий почувствовал странное разочарование. Почему-то он был уверен, что у того мужчины были иные планы на него, нежели просто скормить жадной до кровавых зрелищ толпе.
– Тысяча двести! – брызжа слюной, проорал Маджумдер.
Пулий облизнул губы. Как же здесь душно. Он пошатнулся и не упал лишь благодаря усилиям Желтолицего. Послышались новые крики и новые ставки, но Пулий не обращал на них внимания. Его взгляд застыл на кровавом пятне, в котором топтался молодой человек с бородкой. Вот его нога оставила бурый отпечаток там, куда кровь еще не добралась. Вот он топнул, видимо от гнева, что кто-то перебил названную им цену, и кровь разлетелась вокруг мелкими брызгами, оросив красным его голые щиколотки и платье рядом стоящей дамы.
В желудке снова разразилась буря. Пулий сглотнул, пытаясь ее утихомирить.
Минуту назад вся эта кровь была внутри Сабира. Минуту назад ее владелец был жив. Минуту назад он дышал, боялся, сражался за жизнь. Теперь он мертв.
Пулий вспомнил свой удар. Злость, кипевшую внутри. Мог ли он сохранить Сабиру жизнь? Пожалуй… Хотел ли?
Крики торгующихся оглушали. Слов не разобрать, но так даже лучше.
Он сжал кулак.
Ладонь стала липкой. Как будто в меде испачкался. Только мед совсем не красный.
Снова неведомая сила спасла его. Как удалось призвать ее? Почему это нечто помогло именно ему, Пулию? Почему именно сейчас! И почему, когда он подыхал в пустыне или дрался с наемниками, ничего подобного не происходило? Как заставить подчиняться эту бесконечную энергию?!
Что-то изменилось. Тогда, в лагере бессов, и сейчас. Нужно найти связь.
Пулий попытался вспомнить все в мельчайших деталях.
В тот раз рядом была древняя реликвия. Но что, к сраным эльфам, произошло сейчас? Вокруг не было ничего, мало-мальски похожего на артефакт. Единственной странностью стал тот мужчина, то, как он смотрел…
– Продано! – громко крикнул Желтолицый, поднимая руку Пулия вверх.
Под мышку тут же ухватила другая рука – жесткая и мозолистая. Геносиец, спутник толстобрюхого богача, улыбнулся, дыхнув в лицо жеваными кофейными зернами.
– Одевайся.
По итогам торгов Пулий обошелся достопочтимому Маджумдеру в три тысячи, а с учетом платы за погибшего Сабира – в три тысячи двести. Создатель! Почти столько заработал бы Пулий за всю свою службу… дослужи он до конца. Интересно, перепадет ли хоть что-то из этого состояния Гнуту, или торговец плотью оставит всю прибыль себе?
Нельзя сказать, что достопочтимый Маджумдер был слишком уж рад столь дорогому приобретению. Расплатившись, толстяк злобно зыркнул на сияющего хозяина лавки, почти выхватил из его руки купчую и быстро двинулся к выходу.
Геносиец услужливо распахнул дверь перед своим господином. Снаружи пахло морской солью вперемешку с вонью уличных отходов, но все же воздух был много свежее, чем внутри барака, явно не рассчитанного на такое количество народа.
Уходя, Пулий успел обменяться взглядами с Далилой. И пожалел об этом. В ее больших глазах смешались страх, испуг и отвращение. Она считала его чудовищем, не иначе.
Чудовищем он и был.
Он прошептал ей «прощай», одними губами, но она отвернулась, ничего не шепнув в ответ.
А вокруг девушки уже крутился юноша в испачканных кровью сандалиях, придирчиво разглядывая и оценивая. Хозяин заведения поспешил к нему, по пути нахваливая товар.
Геносиец сильно толкнул в спину, заставляя выйти на жару.
Дверь закрылась.