Беглец

Гром грянул, словно ружейный выстрел. Или это лишь снилось. Или это уже смерть? Да, скорее всего, именно так. Смерть. Наверняка в этой проклятой пустыне и дождей-то не бывает.

Еще один раскат грома.

Таким образом тот мир приветствует. Добро пожаловать в Ад, кусок дерьма! Только… почему же все тело болит? И еще пить до смерти охота. Или здесь всегда так?

– Говорю ж тебе, мертв он! Зря две хороших пули потратил.

Голоса? На демонов не похожи. Хотя… откуда знать, как звучат голоса демонов. Проклятье. Почему глаза не открываются?

Ф-р-р-р!

Лицо обрызгало чем-то теплым и липким. В ноздри ударил терпкий запах лошади. Пулий услышал собственный стон больше похожий на шумный выдох.

– Ха! Говорил же, что живой! – прохрипел второй голос; похоже, его обладатель был здорово простужен.

Живой? Это они про него, Пулия, что ли?! Значит, еще не преисподняя? Проклятье.

Пулий попытался разлепить сросшиеся веки – безуспешно. Попробовал еще раз, но, после того как в глаза резанул яркий свет, решил смириться с темнотой.

– Дерьмо, – промычал он слипшимися губами, но услышал лишь тихое: – и-мо…

Всадник спешился. Кто-то бесцеремонно толкнул носком сапога под ребра. Пулий ответил сдавленным стоном. Ублюдок! Попал прям в то же самое место, куда любил лупить надсмотрщик-бесс. И до сих пор это было чертовски больно.

– А толку? – первый голос. – Ну, жив он, что с того? Пока до лагеря доберемся, как пить дать, богам душу отдаст. А, коль и нет… За такую падаль на рынке и одного дирхема не дадут. Кому сдался полудохлый раб? Только зря кормить. Вскрой парню глотку, да и делу конец. Зачем напрасно человека мучить?

Раб? Вскрыть глотку?

– Е-е-е-т… – просипел Пулий.

– Видишь? Не хочет он подыхать! – снова голос «простуженного». – Признай, Скорняк, ты завидуешь просто. Что не ты его увидел, а, стало быть, кроме как с капитаном, делиться я ни с кем не стану. Но… – в голос сиплого вкралась нотка коварства. Пулий говорил таким тоном, когда пытался убедить сослуживцев, что ему плохая карта выпала. – Дам тебе шанс заработать. Ставлю пять дирхемов, что продам его не меньше чем за сотню!

Собеседник громко хрюкнул.

– Сто монет?! Да на кой пес, он дался за такие деньжища!

– Слышал, в Арджубаде хорошо платят за рабов для арены.

Первый рассмеялся.

– Этот кусок дерьма – боец для арены?!

Он смеялся так долго, что даже закашлял.

– Приглядись получше, – невозмутимо отозвался сиплый. – На парне туника ангардийского легионера. Хоть и рваная. Бьюсь о заклад, он – бывший солдат. Значит уж что-что, а мечом махать точно умеет.

Оба притихли, а Пулий все пытался упорядочить услышанное в своей шумящей голове. Раб. Для боев на арене?! Он? Пулий! Бред какой-то. В реальность происходящего верилось все меньше с каждым мгновением.

– Ну? – нарушил тишину сиплый. – Принимаешь ставку?

– Да пошел ты! – отозвался первый голос, который сменился тихим перетаптыванием конских копыт. – С моей-то удачей? Проще сразу деньги отдать, – прозвучало чуть тише: всадник удалялся. – Только не жди, что я помогу тебе тащить его в лагерь, твой заработок, сам и управляйся!

– Говнюк, – прохрипел «спаситель» Пулия.

Затем он громко отхаркнул, смачно плюнул. Пулий услышал, как плевок приземлился прямо возле левой щеки. Но, даже попади он ему на лицо, сил утереться все равно не было.

Звонкие шлепки обожгли щеки; неожиданно эта резкая боль помогла разомкнуть веки. Когда Пулий проморгался, он увидел лицо, испещренное глубокими, забитыми грязью и пылью морщинами. Кустистые брови незнакомца выгорели до такой степени, что уже невозможно определить изначальный их цвет. Человек улыбался большим ртом, в котором недоставало пары передних зубов. Но взгляд Пулия задержался на горле. Теперь стало ясно, почему незнакомец говорил таким голосом: прямо над кадыком на бурой коже белел длинный шрам, шириной с детский мизинец. Кривую полоску пересекали стежки, сделанные самой неумелой швеей, которую Пулий только мог себе представить.

Прежде чем он успел что-либо спросить, губ коснулось горлышко бурдюка, и в рот полилась вода. Теплая, почти горячая, с песчинками и немного затхлая. Пулий никогда не пил воды вкуснее. Он жадно хватал ртом спасительную влагу, пока человек не отнял бурдюк.

Пулий попытался ухватить его за руку, но тут же получил чувствительный тычок локтем в зубы.

– Хватит! Выпьешь еще – проблюешься.

Пулий утер разбитые губы.

– Спасибо, – выдавил он, с удивлением обнаружив вернувшуюся способность складывать звуки в слова.

Незнакомец хрюкнул. Должно быть – это смех.

– А если в нос двину, задницу поцелуешь?

Пулий собрал языком во рту кровь – даже ее соленый привкус казался лучше той засухи, что царила там последние дни.

– Я имел в виду за спасение, – сплюнул, – и все такое.

Человек со шрамом захрюкал еще громче.

– Вот уж не думал, что доживу до дня, когда меня поблагодарит человек, чью жизнь я превращаю в ад! Запомни этот день, паренек. Ибо это – последний день твоей свободной жизни.

Пулий никак не мог принять за правду смысл слов незнакомца. Сказанное казалось глупой шуткой. Рабство запрещено во всем мире. Так ведь? «Все люди рождены свободными», – гласит первый закон Ангардии.

– Это не Ангардия, – похоже, собеседник умел читать мысли. А может, Пулий думал слишком явно.

– Я… – в голове путалось, – я из богатой семьи. За меня дадут хороший выкуп! – Пулий не сумел придумать ложь поубедительнее.

Человек со шрамом на горле опять засмеялся.

– Сын богача служит рядовым? Ну-ну. Да и речь твоя совсем не похожа на речь благородных, – до этого момента Пулий и не задумывался о том, что богачи говорят как-то иначе.

Незнакомец зажал одну ноздрю, громко сморкнулся через вторую.

– Прости, парень. Дело есть дело. Идти сможешь?

Пулий механически кивнул и встал. Но его колени имели собственное мнение на этот счет. Ноги вели себя будто сломанные: едва он поднялся, как тут же осел обратно, чуть не упав.

– Похоже… мне нужен… отдых, – сказал он, запинаясь.

В ответ «сиплый» покачал головой, и что-то в его взгляде Пулию не понравилось. Головорез снял с луки седла свернутую в кольцо веревку.

– Боюсь, времени у нас нет совсем. Придется тебе постараться.

Прежде чем Пулий что-либо сказал, мужчина повалил его на спину ударом ноги. Пулий закашлял, а человек со шрамом надавил ему на грудь коленом и принялся обматывать руки веревкой. Когда Пулий смог сесть, то обнаружил, что его кисти крепко связаны. Сиплый уже деловито крепил другой конец к седлу.

– Постараюсь ехать не слишком быстро, – прохрипел он, – а ты… постарайся не сдохнуть.

***

Пулий старался. Очень. Он сумел подняться на ноги. Смог даже бежать за своим пленителем. Какое-то время. Не слишком долго, к сожалению. Но итог был неизбежен – падение.

За последние недели Пулий понял одну вещь. Абсолютную жизненную истину.

Всегда может быть хуже.

Сиплый сдержал слово. Лошадь бежала легкой трусцой… Но от этого Пулию было не особо легче. Он задыхался и кашлял в облаке пыли из-под копыт, а когда не кашлял – кричал от боли. Все предыдущие испытания и страдания казались теперь лишь призраками той пытки, которую устроил человек со шрамом. Пулий вертелся с живота на спину, пытаясь нет, не найти менее болезненное положение – такого попросту не существовало. Он пытался сохранить остатки рассудка.

За ту вечность, пока лошадь сиплого тащила его по пустыне, Пулий дважды обмочился и несчетное количество раз потерял сознание. Приходя в себя, он молился, чтобы скорее снова уйти в небытие, а лучше – в мир иной. Но Создатель не проявил такого милосердия.

К моменту, когда лошадь Сиплого остановилась, Пулий уже не различал, что явь, а что бред. Он с трудом мог вспомнить лица и имена близких людей. Он путал Иву и Лору. Беременная жена называла его трусом и просила убить ее, а, когда он отказался – сама воткнула меч себе в грудь. Слепой провидец требовал вернуться и спасти его из огня. Рядовой Желтый выстрелил в него из лука, а после отрубил ему кисти рук. Наконец все картинки слились в сияющий в темноте шар с тысячами окон. Потом шар исчез, и осталась лишь темнота.

Пулий надеялся, что это конец.

Уф-ф!

Удар ногой под ребра. Опять. Но в следующий миг боль накатила такой волной, что все пинки мира казались не более чем дружескими похлопываниями. На теле не было такого места, которое бы не болело. Лицо, руки, ноги, грудь, спина и даже член – от боли изнывало абсолютно все. Болело так, будто содрали кожу заживо, а сверху солью посыпали.

Пулий закричал. Люди (теперь вокруг него стояло не меньше дюжины мужчин, а позади них толпилось еще больше) засмеялись. Рядом плюхнулся полупустой бурдюк. Пулий схватил его и принялся пить, на время позабыв о боли. Спустя пару глотков он понял, что пьет вино. Кисловатое, но крепкое. Он начал пить еще жаднее.

Наконец сильная рука Сиплого вырвала бурдюк. Памятуя о тычке в зубы, Пулий не стал сопротивляться.

– Вставай, парень, – Сиплый подхватил его под мышку и вздернул на ноги.

Пулий был измучен, слаб, голоден, да еще вино дало в голову. Весь мир завертелся, а тело обмякло. Но Сиплый держал крепко, не позволяя упасть.

– Пойдем. Тебе нужно отдохнуть как следует. Завтра путь неблизкий предстоит.

Пулий не сопротивлялся и позволил полувести-полутащить себя.

Мимо проплывали нестройные ряды разномастных палаток, стояли распряженные повозки. Костры пыхали в небо искрами и дымом, а вокруг толпились озлобленные люди из десятков стран и мест. Были здесь и северяне, и ангардийцы, и выходцы из Южных королевств.

По пути Пулий внимательней рассмотрел людей вокруг. Они шатались, полупьяные, возле костров, жарили на огне кусочки сала, играли в кости, ругались, парочка – дрались. А те немногие, которые обращали на него внимание, – щерились злобными взглядами. Такими взглядами, будто он, Пулий, как минимум, трахнул сестру каждого из них.

Недобрые то были люди.

Рожи в шрамах, грязные. Пыльные бороды у кого торчком, у кого заплетены, а у одного даже раздвоена. Одеты кто в дорогие шелка (причем, многие – с подозрительными темно-бурыми разводами), кто в кольчуги, а кто и в лохмотья. Но у всех шеи бычьи, а руки мускулистые – видно, что привыкшие меч держать.

Одним словом – бандиты.

Здоровый чернокожий мужик с бритым, но густо татуированным черепом клацнул подпиленными зубами и сделал вид, что хочет укусить Пулия.

Пулий инстинктивно дернулся и не упал лишь благодаря Сиплому, который держал его как в тисках. Чернокожий рассмеялся, а Сиплый наградил Пулия очередным тычком.

– Что дергаешься, как баба, – зло рыкнул он ему в ухо. – На арене тебя вещи пострашнее ждут.

И тогда Пулию стало по-настоящему страшно.

Сиплый привел его к грубому загону для лошадей, который представлял из себя воткнутые в каменистый грунт палки и натянутые между ними веревки. Возле загона плотной кучкой сидели другие пленники: с полдюжины мужчин и две девушки. Их одежду трудно было назвать даже обносками, так – рваные тряпки. Все лица в синяках и ссадинах, волосы девушек спутаны в грязные колтуны.

Пленников сторожила пара головорезов. Они вели оживленный спор о том, какой сейчас месяц. Один – широкоплечий, но с большим брюхом, колыхающимся при каждом его движении. Второй – лысый бородач с одним ухом.

– Принимайте еще товар, – Сиплый швырнул Пулия, который к тому моменту уже окончательно захмелел от выпитого вина, к ногам стражников.

Те переглянулись.

– А этого задохлыша ты откуда выкопал? – спросил пузатый, смерив силящегося встать на ноги Пулия презрительным взглядом.

Сиплый зажал одну ноздрю и сморкнулся.

– В пустыне нашел. Лишил птиц ужина.

Второй охранник своими сильными руками легко подтащил Пулия к остальным пленникам. Стало ясно, почему те жались друг к другу: все были привязаны к железному кольцу, венчающему торчащий из земли штырь. Стражник достал из кармана кусок веревки, просунул ее между связанных рук Пулия и закрепил другой конец к кольцу.

– Зря, – безразличным тоном заметил первый охранник. Он засунул палец в нос. Глубоко, почти по вторую фалангу. Пулию показалось, что палец вот-вот покажется из второй ноздри, но этого не произошло. – Все равно, он не жилец, – прогундосил стражник, не отрываясь от своего увлекательного занятия, – у меня глаз на такие вещи наметан.

– Поживем, увидим, – коротко отрезал Сиплый.

Толстяк вытащил палец, придирчиво изучил его и вытер об одежду.

Пулий посмотрел на своих новых соседей: смуглый парнишка с голым торсом и сломанным носом, под которым едва появился первый пушок и широкоплечий детина с толстой шеей. Оба покосились на Пулия недобро – будто он только что попытался отнять у них кусок хлеба.

А ведь, возможно, и вправду придется драться с ними за еду. Вот ведь дерьмо!

Сиплый начал уходить, и от этого совершенно неожиданно Пулию стало еще страшнее.

Не от того, что его жизнь свободного человека закончилась – этого он пока не понял в полной мере. И не от того, что он опять оказался в плену – по всей видимости, даже более худшем, чем лагерь бессов. И даже не от того, что в скором неотвратимом будущем его ждет смерть – в этом сомнений не было. Страшно от того, что его покидал единственный человек, которого он знал во всей в этой сраной пустыне. А, осознав это, Пулий ужаснулся еще больше: этот человек едва не угробил его, протащив вслед за лошадью, но Пулий чуть ли не скучал по нему. Почти как по старому другу.

Вдруг Сиплый замер, будто вспомнил о чем-то, и развернулся.

– Эй, парни, – начал он.

Стражник, который привязывал Пулия, протестующе замахал руками.

– Нет, нет и нет. Ты же знаешь, после того случая… как там его звали… когда он сделал с этой девкой… ну… то, что сделал. В общем, Гнут запретил баб трогать, а нам проблемы не нужны.

– Ага, – подтвердил толстяк, выпрямился и расправил плечи, преграждая путь к пленникам.

Сиплый сделал шаг навстречу и дружелюбно развел руки.

– Да ладно вам, парни, одним демонам известно, сколько мы еще будем по пустыне таскаться, – он подмигнул и вынул из кармана блестящую монету. – Нет ничего такого, что нельзя уладить с помощью старого доброго серебра.

Стражники переглянулись. Толстяк облизнул губы. Тем временем, обе девушки съежились, поджав ноги, и тщетно попытались спрятаться в центре круга.

– Хочешь девку, гони еще одну, – процедил Одноухий.

Сиплый колебался.

– Ну?! Платить будешь или пойдешь мозоли на ладонях натирать?

Сиплый скорчил очередную гримасу боли и отчаяния, но выудил вторую монету. Одноухий стражник приблизился, сгреб награду и бросил один блестящий кругляш своему напарнику. Тот протянул руку, не поймал. Крепко выругавшись, он опустился на четвереньки в поисках упавшего серебряника.

– Давай только быстро, – озираясь по сторонам, сказал Сиплому одноухий. – Видишь ту палатку? – он указал в сторону серого строения, отдаленно напоминающего шатер, шагах в тридцати от загона.

Сиплый кивнул.

– Пустая. Сделаешь свое дело и бегом обратно.

Сиплый кивнул дважды. Его рот растянулся. Пузан, наконец, нашел монету, заботливо сдул с нее пыль и попробовал на зуб. Удовлетворенно хмыкнув, будто кусал не металл, а сочную телятину, он сунул награду за пояс.

– Какую берешь?

Сиплый, пошатываясь, приблизился к пленникам. Тут Пулий ощутил, что земля под задницей и сумрачное небо тоже изрядно качаются.

– Эту, – оскалившись улыбкой с недостающими зубами, Сиплый ухватил за волосы более смуглую и более молодую девушку. Та вскрикнула. Совсем еще юная. Едва ли старше, чем Ива.

Ива! Как же Пулий забыл про нее.

Он помотал головой. Проклятье. Да это же и есть Ива! Сиплый поднимает за волосы Иву. Его Иву. Ублюдок!

Пулий снова затряс головой, отчего все вокруг заплясало лишь сильней. Он попытался встать.

– Эй! Убери от нее лапы! – немало удивившись, он услышал собственный голос.

Сиплый повернулся.

– Я сказал, – запинаясь, начал Пулий, но тут его нос встретился с кулаком Сиплого.

На миг он увидел небо, на котором как раз зажглись первые звезды. Красиво! Затем Сиплый сгреб его за грудки и съездил по носу еще раз. Теперь звезды засверкали прямо перед глазами.

Еще удар.

В носу что-то хрустнуло. Стало темно и совсем-совсем не больно.