I

В 23 часа путевой обходчик Никита Романович, натянув на себя старенькую фуфайку, вышел встречать проходящий скорый, который должен был показаться с минуты на минуту. По тому, как доверчиво вздрагивали сонные рельсы, старый обходчик знал, что поезд уже недалеко. Об этом свидетельствовал зардевшийся ночной горизонт. Вот из-за него выплыла светящаяся точка и повисла над самой землей. Она постепенно росла. У нее появились сначала короткие несмелые лучи, а потом бледно-лимонный дрожащий ореол. Долгий пучок света легко простерся над рельсами, по которым, педантично постукивая, мчался поезд. Колеса торопили друг друга, словно старались уйти от беды, которая всегда любит прятаться в темноте.

Мимо старого обходчика молча проносились вагоны. Они появлялись из темноты с потухшими окнами, за которыми спали уставшие за день люди. И только одно окно обдало обходчика ярким светом и взрывом смеха.

«Не спится же людям», — подумал он, возвращаясь в теплую сторожку.

Пассажирам четвертого купе действительно было не до сна. Они, перебивая друг друга, рассказывали веселые истории, анекдоты и дружно хохотали.

— А вот еще... — начинал кто-нибудь, и в купе временно поселялась внимательная тишина, готовая вскоре уступить место неудержимому веселью.

На столике в такт движению поезда, позвякивая, пьяно раскачивались пустые бутылки из-под вина и коньяка, дружно обставленные остатками колбасы, сыра, домашними пирожками и другими вкусными вещами, которые всегда берут с собой в дорогу.

Больше всех говорил высокий худощавый мужчина в пенсне, напоминающем согнутый гвоздь со сплющенной шляпкой. Он плавным, отработанным движением руки поправлял пенсне, впившееся в мясистый нос, и начинал новый анекдот. Голос его то опускался до лирического шепота, то рокотал плотным басом.

Первой, очень задорно и, пожалуй, чересчур искренне, начинала смеяться пожилая дородная женщина, напоминающая сдобный колобок. От смеха на лоснящемся лице расплывалась беспредельная улыбка. Из ее глаз, похожих на яичницу-глазунью, текли слезы. Она все время стонала: «Ой, не могу» — и, откинувшись на спину, продолжала беззвучно трястись всем своим телом.

Сидящая рядом с ней молодая девушка в черном платье реагировала более спокойно. Все ее внимание было направлено на то, чтобы хоть как-нибудь натянуть край платья на плотно сжатые колени. Но платье настолько облегало ее, что выкроить хотя бы один дополнительный сантиметр ей не удавалось. Полные стройные ножки до колен оставались незащищенными от взгляда молодого человека, который почти не слушал рассказчика. Видимо, он не привык к таким дозам спиртного, и его клонило ко сну. Только когда попутчицы начинали смеяться, он встряхивался и виновато улыбался.

Вот этот паренек и был виновником затянувшегося веселья. Когда он впервые вошел в купе, встретили его довольно сухо. Людочка, так звали девушку с пухлыми губками и копной удивительно золотистых волос, не могла скрыть своего разочарования. Еще во время посадки она заметила возле своего вагона элегантного мужчину в модном темно-сером костюме в широкую клетку. Узкие брюки и легкий с разрезами пиджак удачно подчеркивали стройное, но уже начинающее полнеть тело. Когда она поднималась по ступенькам вагона, мужчина посмотрел в ее сторону и улыбнулся одобрительно, заговорщически сощурив краешек глаза. До последнего момента одно место в купе оставалось незанятым, и Люде почему-то казалось, что это его место. Поэтому, когда в купе появился молодой крепкий парень с огромной авоськой в одной руке и ватником в другой, она была ужасно огорчена.

Гвоздеобразный Василий Прохорович возвращался после проведения очередной плановой ревизии. Он с увлечением рассказывал Леокадии Максимовне о своей командировке.

Появление нового пассажира заставило Василия Прохоровича приостановить свое повествование, и он с нетерпением ожидал, когда можно будет продолжать.

Но паренек, видимо, не собирался предоставлять ему такую возможность. Закинув наверх ватник, он поставил авоську на полку и стал выгружать ее содержимое. Когда на столике выстроились три бутылки розового портвейна, а рядом расположился незамысловатый набор продуктов, паренек предложил всем угощаться. Бухгалтер и девушка сухо отказались. Леокадия Максимовна промолчала.

Степка ощутил неприязнь к себе, и это его удивило. Воспитанник детского дома, он, сам того не замечая, привык, что его всегда окружали вниманием. В детском доме воспитательница и няня никогда не повышали голос, в душе жалея бедных сироток. В колхозе тоже знали, что он сирота, и поэтому относились к нему с повышенной заботой.

— Извините, если что не так, — растерянно начал Степан. — Но вы не думайте, это я купил на свои, на законные.

— Никто о вас ничего плохого не думает. — Людочка недовольно тряхнула золотистой гривой, словно стараясь отогнать назойливую муху. — Только я лично с первым встречным пить не собираюсь.

— Да, да, голубчик, — вторила Леокадия Максимовна. — Поберегите это все для своих родителей.

— А у меня нет родителей.

— Ну, тогда для родственников.

— Нет у меня родственников.

— Но кто-то же из близких у вас должен быть?

— Я круглый сирота. В детдоме воспитывался. А когда восемнадцать лет исполнилось, меня направили в колхоз на работу. Я там год помощником кузнеца отработал. Теперь мне отпуск дали.

В купе наступило неловкое молчание. Каждому казалось, что он чем-то глубоко обидел парня.

— Куда же вы теперь едете, если не секрет? — спросила Леокадия Максимовна, чтоб как-то разрядить обстановку.

— В свой детдом, в Минск. Думаю пацанам подарков привезти. Я денег заработал страшно много, 700 рублей.

Выяснилось, что все едут до станции, где Степану нужно сделать пересадку. Постепенно чувство стесненности растаяло, и в купе воцарилась добродушная обстановка. Как-то само собой получилось, что женщины достали из своих вместительных сумок много вкусных домашних закусок. Василий Прохорович мастерски открыл бутылки. Потом чинно удалился из купе и вернулся с четырьмя гранеными стаканами, за что был награжден дружными аплодисментами.

После второго тоста пассажиры почувствовали друг к другу симпатию. Они вслух делились своими сокровенными мыслями, о которых порой не скажешь даже давно знакомому человеку. Василий Прохорович добродушно поучал Степана:

— В жизни все нужно делать со вкусом, разумно. Вот ты купил три бутылки вина. Ты не обижайся на меня, я тебе как другу говорю. А ведь винцо, между нами говоря, дрянь порядочная. За эти деньги ты свободно мог купить бутылочку хорошего коньяка, пару лимончиков. И красиво и благородно.

Он продолжал развивать свою излюбленную тему об умении жить. Степка слушал, слушал, а потом вдруг поднялся и вышел из купе.

Женщины всполошились: уж не обиделся ли? Но не прошло и десяти минут, как появился Степка, гордый и сияющий. В руке у него была зажата бутылка коньяка. На столик мягко шлепнулся кулек с конфетами «Чио-Чио-Сан».

— Ну зачем все это? — в один голос запротестовали все. Впрочем, голос Василия Прохоровича звучал добродушно и умиротворенно.

— Ни к чему это, молодой человек, — для порядка бурчал он, а рука заученным движением уже выбивала пробку. — Ведь еще вино не все выпито. Но, раз уже ошибка сделана, поможем ее исправить. Тем более, что коньячок действительно хороший — «KB».

Снова звучали тосты, снова звенели стаканы. Все откровеннее становились попутчики. В перерывах между тостами они рассказывали о себе.

— Я мужа провожала, он за границу уехал. Теперь к маме возвращаюсь, — говорила Люда.

— Такая молоденькая — и уже замужем.

— Да уже пять лет. Мы с Витей поженились на втором курсе. Только он учился в медицинском, а я в университете на филологическом. Когда мы окончили, ему предложили стать военным врачом. Мы, конечно, согласились. Все-таки и зарплата больше, и форма бесплатно. А теперь совсем повезло: его направили за границу. Пока он оформит вызов, я побуду у мамы...

Долго еще веселились пассажиры четвертого купе. Спать укладывались далеко за полночь.

— Ты, Степочка, теперь нас придерживайся, — говорил Василий Прохорович. — Мы тебе и город покажем, и в гости пригласим.

— Да, да, — кивала головой Леокадия Максимовна.

Степка молча полез на верхнюю полку. Спать не хотелось. Повернувшись на живот, он стал смотреть в окно, хотя за окном была сплошная темнота и ничего не было видно. Люда ворочалась на верхней полке, тоже, видно, не спала.

— Не спится? — обратился он к ней несмело.

— Да, все никак не могу улечься.

— Скажите, Люда, только не обижайтесь на меня, пожалуйста, вы любите своего мужа?

— Ну конечно, люблю!

— И вы действительно чувствуете себя счастливой? Вам никогда не приходило в голову, что все это не то, что настоящее прошло мимо вас?

— Что именно?

— Я не могу объяснить этого. Иногда мне нравится человек, а я думаю, что, может быть, где-то есть другой, лучше.

— Не знаю. Мы с Витей счастливы. А вы счастливы? — спросила Люда. — Вы любили кого-нибудь?

— Не знаю.

Степан задумался. Разговор оборвался.

Счастлив ли он? Конечно, счастлив. Его в колхозе все любят и уважают. А вот он не знает, любит ли кого-нибудь. Ему все люди нравятся, а вот любить... Вот маму он бы любил. Маму... Какая у него была мама? Ведь он никогда не видел ее. Но он убежден, что маму любил бы сильнее всего. Девушки — это совсем другое. Он и целовался-то всего два раза.

Первый раз, смешно даже вспоминать, — с детдомовской Алиской. Он тогда считал себя ужасно влюбленным. А второй раз — с Настей. Это уже когда он стал взрослым и начал понимать, что такое любовь. Настя...

Степан часто приходил на бревна, где собиралась колхозная молодежь вечером потанцевать, попеть песни. Он усаживался где-нибудь в сторонке и напряженно всматривался в переулок, ожидая, когда появится Настя. К этой девушке, спокойной и светлой, его неудержимо влекло. Как ни старался скрыть это Степан, Настя вскоре заметила, что он смотрит только на нее и приходит только ради нее.

Однажды незадолго до его отъезда, когда он шел вечером домой, ему случайно (а может быть, и не случайно) встретилась Настя. Степан решился заговорить с ней. Она отвечала тихо и покорно, глядя куда-то в сторону.

Они проговорили весь вечер.

— Ты надолго уезжаешь? — спросила Настя на прощанье.

— Нет, ненадолго. Побываю в детдоме и вернусь. Жди меня!

— Подожду, — вздохнула Настя и, откинув тугую косу, посмотрела Степке прямо в глаза. Очевидно, отыскав то, что хотела найти, быстро, торопливо поцеловала его в щеку и убежала домой...

Степана кто-то дергал за плечо. Он открыл глаза и увидел Василия Прохоровича. Пора было вставать и умываться. Через полчаса поезд приходил на станцию.

Василий Прохорович был в ужасном состоянии. Страшно болела печень. Голову не поднять, словно свинцом залили. «Черт принес этого мальчишку с его коньяком, — мысленно ругался Василий Прохорович. — Да и я хорош! Наклюкался, как зюзя. А что жене скажу? Смешно, но кто поверит, что какой-то незнакомый мальчишка спаивал меня всю ночь коньяком?» Разозленный Василий Прохорович большую часть пути молчал.

Людочка, возвращаясь после умывания, встретила мужчину в темно-сером костюме. Конечно, он еще вчера заметил ее и сожалеет, что они не встретились вечером. Так, с полотенцами в руках, они стояли у окна до тех пор, пока перед ними не замелькали пристанционные постройки.

Когда поезд остановился, Людочка сказала попутчикам:

— До свидания. Тут один товарищ предлагает подвезти меня на такси. Нам по дороге. Я, право, не знаю, удобно ли?..

— Удобно, удобно. Конечно, поезжайте. Я так рада, что у вас все удачно устроилось. — Леокадия Максимовна расплылась в улыбке. — До свидания. Какая все-таки она красивая...

В это время она увидела молодого человека в плаще и худощавую девушку.

— Вот и меня встречают, — сказала Леокадия Максимовна и бросилась навстречу парочке.

Степан постоял, переминаясь с ноги на ногу, и поплелся было за Василием Прохоровичем. Не успел он расспросить его, как проехать к центральному универмагу, как тот, приподняв свою шляпу, коротко бросил:

— Прощайте, молодой человек. — И, сверкнув стекляшками пенсне, затерялся в толпе.

Степан остался один...

Он не вернулся в колхоз, не появлялся и в детдоме. Он исчез бесследно. Его никто не разыскивал. В колхозе думали, что парень просто сбежал и устроился на работу в другом месте, а в детдоме даже не знали, что он к ним ехал.

 

II

Желтый свет фонаря несмело выделял из окружающей темноты фасад магазина, сидящую фигуру сторожа, от которого, словно большая часовая стрелка, убегала прямая тень охотничьего ружья.

Сторож, кряхтя, встал и нехотя обошел здание магазина. Посмотрел в раздумье на забор, потом, подойдя под самый столб, где свет был ярче, начал внимательно смотреть на часы. Минутная стрелка успела далеко убежать от цифры 12.

Зачем зря всю ночь торчать здесь? Сколько лет Яков Свиридович охраняет сельский универмаг, и ни разу ничего не случилось. Уж если найдется нехороший человек, так он полезет в магазин посолиднее. В городе или в райцентре. У них село спокойное, своих злодеев, слава богу, нет, а чужие сюда не приедут. Как-никак до асфальта восемь километров идти пешком нужно. Ничего плохого не будет, если он пойдет домой и выпьет чашку-другую чайку.

Убедив себя такими доводами, Яков Свиридович поправил на плече ружье и поплелся домой. Разбудив жену, он поставил в угол ружье и, усевшись на лавке, начал стягивать сапоги. Старуха поставила подогревать чайник, а сама, недовольно бормоча, удалилась спать. Удобно вытянув ноги, Яков Свиридович принялся с наслаждением потягивать из блюдца горячий чай.

Спустя два часа, тихонько скрипнув дверью, он вышел во двор. Сделал несколько шагов по направлению к калитке — и остановился. Недалеко от его двора в тени забора, как раз напротив магазина, стоял человек. Лица его не было видно. Но по тому, как человек поглядывал по сторонам, сторож начал понимать, что происходит. Ему бы надо быстрей к магазину, но он с перепугу спрятался в тени ворот и стал наблюдать.

Вот из окна магазина один за другим появились два человека. Они приняли от третьего несколько чемоданов и два туго набитых мешка. Стоявший у забора мужчина приблизился к остальным. Разобрав чемоданы и мешки, они торопливо двинулись через огороды в сторону шоссе.

Только теперь Яков Свиридович трясущимися руками стянул ружье, заложил патрон, неожиданно вместо традиционного «Стой!» срывающимся фальцетом пискнул «Поберегись!» и выстрелил вслед уходящим грабителям. Затрещали стебли кукурузы и подсолнуха, зашелестела ботва картофеля и помидоров. Воры удирали. Осмелев, сторож бросился за ними, стреляя на ходу. Но решительность слишком поздно возвратилась к старому охраннику. Он не смог догнать преступников.

Когда он вернулся к магазину, там уже собралось несколько колхозников. Узнав, в чем дело, кто-то побежал будить шофера, двое пошли в сельсовет, чтобы сообщить о краже дежурному районного отдела милиции.

Сонный шофер долго не мог понять, почему его разбудили среди ночи. Когда до него дошло, что ограбили сельский магазин и нужно попытаться догнать воров, он безропотно отправился в гараж. Через полчаса машина подкатила к магазину. Человек шесть колхозников забрались в кузов, и автомашина, звучно рыча в ночной тишине, помчалась по просыпающемуся селу.

То ли преступники успели за это время добраться до автострады и уехать попутной машиной, то ли заметили издалека свет фар и спрятались, но найти их не удалось.

 

III

У меня выработалась привычка, придя на работу, первым долгом узнавать у дежурного, что случилось за ночь. Дежурный рассказал об ограблении магазина и передал, что начальник райотдела ждет меня.

В кабинете, кроме начальника, сидел Сергей Коротенко из уголовного розыска. Видно было, что они успели обо всем переговорить. Теперь Сергей тихонько покуривал у окна, а Василий Тарасович рассматривал утреннюю почту. Когда я вошел, Василий Тарасович сразу же после приветствия спросил:

— Уже знаете? Вопросы есть? Нет? Тогда поезжайте. Если что-то срочное — звоните. Все.

Осмотр показал, что преступники проникли в магазин через широкое, в полстены, окно. Сначала я не мог понять, как им удалось срезать верхнюю часть стекла и пролезть через эту щель, не разбив его. Но, присмотревшись внимательней, я заметил валявшиеся тут же дощечки.

Оказывается, чтобы отвлечь внимание следователя, склонить его к версии о симуляции кражи, преступники срезали нижнюю часть стекла, удалили ее, а чтобы стекло не опускалось, подперли его дощечками. Когда они выбрались из магазина, то убрали опоры, и стекло опустилось вниз.

Зря старались. На такие приемы я уже не попадаюсь. А вот отпечаток один, кажется, неплохой. Это пригодится. Теперь посмотрим, что же они успели забрать.

По моей просьбе председатель сельпо создал ревизионную комиссию, и она приступила к проверке товаров.

Ко мне подошел Коротенко и предложил:

— Я тут со сторожем поговорил. Пойдем послушаешь, как он все объясняет.

Яков Свиридович начал клятвенно заверять, что отошел от магазина всего на десять минут, по надобности. Когда вернулся, то увидел, что магазин окружили бандиты. Один стоял почти рядом с ним возле забора. (Для большей правдоподобности старик сам стал под забор и небрежно расставил ноги, изображая грабителя.) Бандиты были вооружены. В руках одного из них он видел ружье.

— Но я человек хитрый, — продолжал Яков Свиридович. — Дай, думаю, сначала посмотрю, сколько их всего. Притаился, смотрю, вылазят из магазина трое. Я им: «Стой, руки вверх!» Один из бандитов выстрелил в меня и чуть не попал. Пуля пролетела рядом со щекой, я даже почувствовал горячий воздух. Еще немножко — и загорелась бы борода...

Почувствовав, что перехватил лишнего, Яков Свиридович замолк, а потом вяло докончил историю.

— В каком направлении ушли преступники?

— По огородам.

Сергей, я и понятые пошли по следам. Вскоре огороды кончились. Начинался луг. На скошенной траве не было никакого смысла искать следы. Все собрались поворачивать обратно, когда Сергей, вырвавшийся несколько вперед, заметил в кустах темный предмет. Через минуту он появился, неся в руках два небольших чемодана. Когда чемоданы вскрыли, к удивлению присутствующих, там оказалась часть похищенных вещей: более шестидесяти ручных часов, несколько пар мужской и женской обуви и триста сорок рублей.

— Это вся моя выручка, — обрадовалась продавщица. — Не хватает только мелочи.

Я отозвал Коротенко в сторону.

— Как тебе нравится эта история? Странные пошли теперь воры. Ведут перестрелку со сторожем, а похищенные часы и деньги оставляют на видном месте.

— Ты думаешь, симуляция? А сторож? Значит, он посвящен в махинацию и вся его история — сплошная фантазия?

— Возможно. Посмотрим, что покажет ревизия.

Ревизия установила в магазине недостачу четырех тысяч ста рублей. Две тысячи триста девяносто рублей возмещались содержимым найденных чемоданов. Не хватало около тысячи шестисот рублей. В списке недостающих вещей числилось три зимних пальто, более двух десятков ручных часов и несколько недорогих костюмов.

В тот же день были предупреждены все скупочные магазины и базар.

Мы с Сергеем засели за составление планов действия. Сергей усмехнулся:

— Планы, планы, бесконечные планы. Сколько их приходится составлять работникам розыска и следствия! Все приходят в неописуемый восторг, когда работники милиции задерживают преступника, особенно если еще и в перестрелке. Ах, как здорово! Ах, герой! Но, скажи, районный Шерлок Холмс, составить толковый план, предусмотреть все возможные варианты, угадать очередной ход преступника и придумать контрудар гораздо труднее! Тут одной смелости недостаточно. Нужно опыт иметь и голову, между прочим.

— Кого ты так яро убеждаешь? Если меня, то можешь не тратить зря калорий. Я полностью разделяю твои взгляды.

— Я, Аркаша, себя уговариваю. Ты посмотри, вечер какой тихий. Мне в такую погоду доктор прописал лунные ванны.

— В глубоком одиночестве?

— Ты меня обижаешь.

— Ладно, лунатик, давай сделаем план побыстрее. Тогда мы успеем к двадцати двум часам в клуб строителей. Там сегодня идет «Набережная утренней зари». Фильм старый, но я его не видел.

— Уговорил.

По мере того как небольшой кабинет наполнялся папиросным дымом, прояснялись детали плана.

Преступники могли попасть в город только на автотранспорте. Отсюда вытекала первая задача: найти водителя, который привез их в город. Наличные деньги, похищенные из магазина, брошены во время бегства. Следовательно, с деньгами у них сейчас туго. Они во что бы то ни стало попытаются реализовать товары. Задача номер два: обнаружить похищенные вещи.

Так пункт за пунктом намечали мы действия на каждый день. Без четверти десять свет в окне следователя погас.

 

IV

Возле колхозного рынка всегда толпятся люди. Несмотря на то, что рынок продуктовый, на небольшой площадке у центральных ворот идет оживленная торговля мелкими товарами ширпотреба. В основном тут продают свои изделия кустари. Аккуратные старушки бойко расхваливают примитивные картины и самодельные гипсовые статуэтки. Иногда среди этой «мелкой рыбешки» появляется солидный делец — спекулянт. Его можно сразу узнать по настороженному взгляду, пытливо ощупывающему окружающих людей. Выбрав подходящую кандидатуру, он подходит и шепотом предлагает импортные кофточки или модные босоножки. При появлении милиции такой тип мгновенно исчезает, стараясь затеряться в толпе.

Третий час бродит по базару с беззаботным видом оперуполномоченный Малакин. Стараясь не привлекать к себе внимания, он периодически появляется на пятачке перед базаром. В который раз проходя мимо рядов, Малакин услыхал за спиной разговор, заинтересовавший его:

— Василий, дай десятку. Я к концу дня выторгую, отдам.

— А если не выторгуешь, тогда где возьмешь?

— Типун тебе на язык. Скажешь такое. Чего это я должен не выторговать? У меня сегодня спрос на груши хороший.

— Ты подожди, когда продашь пару килограммов, вот тебе и деньги будут.

Разговор прервался. Малакин неторопливо, словно стараясь что-то вспомнить, оглянулся. Высокий мужчина в белом фартуке и полотняных нарукавниках, наклонившись к своему соседу, торопливо нашептывал что-то ему на ухо. Минуту спустя оба попросили торговавшую рядом женщину присмотреть за их товаром и начали энергично пробираться к выходу с рынка. Малакин двигался за ними на некотором удалении.

На углу их встретил низкорослый парень. Оглянувшись и убедившись, что за ним никто не наблюдает, он подошел к высокому мужчине, который просил десятку, и вполголоса что-то сказал ему. Потом все трое зашагали по улице. Пройдя два квартала, они свернули в подъезд.

«Битый парень, — определил работник уголовного розыска. — В проходной двор завел. Дальше соваться нельзя. Заметит, что наблюдаю, сразу удерет».

Через несколько минут на улицу вышел высокий. Он довольно улыбался. Малакин двинулся ему навстречу. Поравнявшись, спросил:

— Что хорошенького купили?

— А твое какое дело?

— Если что стоящее, может, тоже куплю.

— Стоящее, не сомневайся. Сам проверил. Меня не обведешь, — доверительно сообщил верзила. — Там шкет один часы по дешевке продает. Смотри, какие отхватил за пятнадцать рубликов.

Он вытащил из внутреннего кармана коробочку и раскрыл ее. На черной бархатной подушечке лежали совершенно новые анодированные часы.

— Можно посмотреть?

Малакина интересовал только номер. Так и есть: часы из магазина, ворованные. Мелькнула мысль: «А вдруг тот уже скрылся».

— Пошли быстрее за мной, — резко бросил Малакин.

Но обладатель часов не торопился выполнять его приказание. Пришлось показать удостоверение. Подействовало. Правда, без особого энтузиазма, но он все же последовал в подъезд, из которого недавно вышел. А там вовсю шел спор. Парень требовал за часы пятнадцать рублей. Покупатель, зажав в руке часы, предлагал двадцать пять за пару.

Появление нового человека прервало спор. Парень вопросительно смотрел на Малакина. На предложение пройти в милицию реагировал спокойно. Зато товарищ высокого мужчины попытался улизнуть. Он говорил, что товар остался без присмотра, его могут растащить, и тогда милиции придется возмещать убытки. Так он скулил до тех пор, пока Малакин не прикрикнул на него.

Проходя мимо одного из дворов, парень сделал попытку удрать. Малакин вовремя успел подставить ногу, и тот растянулся на булыжнике. Поднявшись, он отряхнул пыль, потер рукой ушибленную щеку и уже до самого райотдела шел спокойно.

Получив сообщение, что у задержанного обнаружены часы из магазина, я и Сергей срочно прибыли в отдел милиции.

Иванов — так назвал себя задержанный — держался на допросе свободно. Он не волновался, не переживал, на каждый вопрос у него был подготовлен обстоятельный ответ. Он соглашался, что часы могут быть крадеными, но полностью отрицал свою причастность к ограблению магазина. Сегодня утром возле базара его встретил хромой мужчина лет сорока и предложил подработать. Хромой дал ему пять новых часов. Их нужно было продать по любой цене, но с таким расчетом, чтобы вернуть хромому шестьдесят рублей. Он прикинул и согласился. Первые часы продал какой-то сердитой тетечке, которая тащила с базара две доверху набитые сумки. Она долго торговалась, выбирала, но часы все-таки купила. Потом подвернулся высокий мужчина. Он побежал за деньгами и вернулся с товарищем. В это время их задержала милиция. Он, Иванов, не знает, где живет хромой, и не может сообщить его адрес.

— Как же в таком случае вы ему собирались отдать деньги? — поинтересовался Сергей.

— Мы договорились встретиться там, где меня задержали, в шесть часов вечера.

Ровно в пять все были у проходного двора. Прошел шестой, седьмой час. В начале десятого вернулись в райотдел. Сомнений не было: Иванов обманул. Никакого хромого не существует, иначе бы он обязательно пришел за своими деньгами.

Значит, или Иванов знал вора, принимавшего участие в ограблении магазина, и не хотел его выдавать, или сам был замешан в этом деле. Посоветовавшись, решили его арестовать.

Прошло несколько дней. Удалось выяснить, что Иванов, если только он правильно назвал свою фамилию, в городе прописан не был. Никаких документов при себе не имел. Виновность свою по-прежнему отрицал. Надо было продолжать поиски остальных преступников.

Однажды незадолго до рассвета милицейский патруль заметил в парке человека, спящего на скамейке. Бросалась в глаза одна странность: в сравнительно теплую погоду он натянул на себя новое зимнее пальто. Болтающаяся в петличке картонная бирка свидетельствовала, что оно недавно из магазина.

Молодой человек, когда его разбудили, не мог выдавить из себя ни одного слова, настолько был пьян. Его доставили в милицию. Проспавшись, парень рассказал довольно обычную историю. Он в городе проездом. На вокзале познакомился с попутчиками. Пошли выпить «по сто грамм». Добавили пива. Когда кончили, не помнит. У него исчезли деньги, документы. Как очутился в парке, сказать не может. Откуда это пальто на нем — не знает. Фамилия любителя спать под открытым небом — Иванов.

— Что-то слишком много Ивановых за последнее время навещает нас, — усмехнулся Сергей. — Посмотришь, они окажутся однодельцами, пахнет большой группой.

Вызванный из села продавец опознал пальто. Совпадало оно и по артикулу, указанному в инвентаризационной ведомости. Но Иванов-второй, как и его однофамилец, упрямо не желал говорить правду. На очной ставке они, конечно же, будут утверждать, что не знают друг друга. А что если организовать как бы случайную встречу арестованных?

И вот однажды, когда Иванова-второго выводили из кабинета после очередного допроса, он увидел вдруг Иванова-первого, шедшего под конвоем по коридору.

— Рыжий, ты тоже...

— Заткнись, дура. Не знаю я тебя.

Но было уже поздно. Иванов-второй невольно выдал Рыжего. Понимая, что притворяться больше нет никакого смысла, Рыжий с ухмылкой заявил:

— Напрасно трудитесь, гражданин начальник. Никого я не продам. Допрашивайте хоть сто лет. Ясно?

Было видно, что он свое слово сдержит. Теперь все зависело от того, удастся ли найти верный тон в разговоре со вторым.

Я долго и тщательно готовился к допросу. Изучал показания Иванова-второго, рассматривал его фотографию, стараясь определить черты характера. Но, как оказалось, готовился я напрасно.

Иванов-второй решил сознаться и, когда его привели ко мне, заговорил первым. Настроенный на долгую и затяжную борьбу, я с удивлением слушал Степана (а это был он) и подробно записывал его показания.

 

V

Степка остался на привокзальной площади один. Вокруг него текли целенаправленные потоки чемоданов, корзинок и кожаных портфелей. Люди спешили по своим делам, и никому не было дела до парня, одиноко стоявшего на площади. Вдруг Степка почувствовал на себе чей-то взгляд. Две стандартные девочки с нахальными глазами игриво уставились на него. Из-под черных, слипшихся от краски ресниц глаза смотрели дерзко и вызывающе. Черные юбки плотно обтягивали бедра и заканчивались выше колен, открывая стройные ноги.. Никогда еще раньше не видел Степка, чтоб девчата так бесстыдно подчеркивали свою красоту. Он глазел на них, пока они не рассмеялись и ушли.

Степка продолжал стоять, с трудом соображая, как быть дальше. Резкий удар по плечу заставил его вздрогнуть и оглянуться.

— Здоров, Витек! — Перед ним стоял высокий худощавый парень. Его голубые глаза задорно смеялись. — Ох ты, обознался. Извини, парень. Ты понимаешь, иду, смотрю — Виктор стоит. Я прохожу мимо, не узнает. Зазнался, думаю.

— Ты обознался. Меня Степаном зовут.

— Бывает же такое. Ты на меня, Степа, не сердись. Друг у меня был, Виктор. Давно не виделись с ним. А ты точь-в-точь на Виктора похож. Да, жаль, что обознался. А ты откуда родом будешь, если не секрет?

— Из Минска.

— Ну, давай познакомимся, раз так вышло. Григорий. Знаешь, Степан, разбередил ты мне душу. Никак Витька из головы не идет. Пойдем выпьем по стаканчику за его здоровье.

— Спасибо, только я тороплюсь. Мне еще в город съездить нужно.

— Да успеешь ты. Ну, пошли. Не бойся, я угощаю.

— Я не боюсь.

— Значит, заметано. Пошли, прошу как друг.

Еще минуту назад Степан чувствовал себя в этом городе совершенно чужим. Теперь ему встретился человек, которому тоже не было перед кем излить душу, поговорить о своем товарище. Ну разве мог Степан отказать ему? Тем более, что один стаканчик вина ничего не значит.

Выпили по стаканчику. Степан хотел было заплатить, но Григорий не дал. Заплатил сам. Теперь Степке никак нельзя было уйти, не угостив нового товарища. Еще подумает, что у него денег нет. Но продавец сказал:

— Все, мальчики. Выпили — и достаточно.

— Ничего, — успокоил Григорий. — Я знаю одно место, там что хочешь и сколько хочешь пей, лишь бы деньги были.

— Деньги есть, — солидно протянул Степка, с деланной небрежностью похлопав себя по внутреннему карману.

— Ну, тогда пошли.

Выпили водки. Степан заметно опьянел. Речь его стала медленной и невнятной. Ему все больше нравился собеседник. Мировой парень этот Гришка!

Будь Степан потрезвее, он мог бы заметить, что «мировой парень» только притворяется добродушным. Цепкие прищуренные глаза настороженно следили за каждым движением Степана.

— Ну, пошли, Степа, отдохнем немного. Все равно ты сегодня никуда не уедешь. Я только что был в кассе. Билетов на Минск нет. А тебе еще подарки покупать надо.

— А куда идти?

— Тут у меня знакомые живут. Симпатичные люди. Пойдем к ним.

По дороге Григорий затянул Степку в гастроном. Надо же захватить что-нибудь с собой. Неудобно идти в гости с пустыми руками. Он купил литр водки, колбасы и консервов. Степан чувствовал себя неловко от того, что Григорий все время тратит деньги. Он подошел к прилавку и попросил две бутылки коньяку, полкило сахару и лимонов. Лимонов в магазине не оказалось. Продавщица предложила маслины и спросила, какой коньяк ему дать. Степка не знал, полагается ли пить коньяк с маслинами, но, чувствуя на себе вопросительно-изучающий взгляд Григория, бодро заявил:

— Давайте маслины, коньяк получше, какой у вас есть.

— С вас девятнадцать рублей сорок копеек.

Степан забрал покупку и двинулся вслед за Григорием.

Открыв перекосившуюся калитку, они попали в маленький грязный двор. Прилипнувший к глухой стене многоэтажного здания приземистый сероватый домик напоминал времянку. Крохотные окна были завешены и пропускали еле заметный свет. В небольшой комнате было несколько молодых ребят, но Степка не запомнил, как их зовут. Его внимание привлекли две девушки. Они очень напоминали тех, которых он видел на вокзале. Да, это они. Одну звали Катей, а другую очень странно — Джерри. Девушки быстро разложили закуску на тарелки, расставили стаканы, и все уселись за стол. Степке пить не хотелось. Он посмотрел на Джерри. Та поняла его взгляд по-своему и улыбнулась:

— Потанцуем?

Во время танцев Джерри как бы случайно прижималась к Степану, осторожно кусала его за ухо, и Степан чувствовал, как по телу его пробегала непонятная дрожь.

— Давайте еще по стопке, — предложил Григорий, которого почему-то все называли «Столб». Все налили в стаканы. Степка начал отказываться, но Джерри пристыдила его:

— Такой здоровый и такой слабый. Ну, давай выпьем вдвоем!

Выхватив из его рук стакан, она отпила половину... Степка, превозмогая отвращение, допил водку.

— Жарко что-то, — ныла Джерри.

— А ты разденься, — посоветовала Катька.

Джерри стянула с себя свитер и осталась в заеложенном полотняном лифчике и розовой капроновой рубашке.

— Давай танцевать, — Джерри протянула руки.

Степан встал, в голове кружилось. Грязные стены, люстра, радиола — все покачивалось.

— Ну что же ты не идешь?

Степка поднял глаза — и увидел перед собой Настю... Такой красивой она никогда еще не была. Тугая коса расчесана и еще больше подчеркивает белизну покатых плеч, Настя протягивает к нему ласковые, нежные руки и зовет:

— Иди же ко мне, милый Степочка. Цветик-семицвет, скажи — любишь или нет.

Степан осторожно коснулся руки, потом прижался губами к шее, ощущая, как мягко вздрагивает пульсирующая жилка.

— Ой, не могу, щекотно! Какой чувак странный, — пьяно заливалась Джерри.

Но Степка не слышал этого, как не слышал и двух коротких слов, повелительно брошенных Столбом.

Он чувствовал себя парусником, потрепанным бурей и выброшенным на песчаную отмель. С каждым ударом волны песок все больше засасывал остов корабля, С каждым ударом волны все сильнее трещали доски обшивки, с каждым новым ударом приближалась гибель. Но сняться с мели, уйти в открытое штормовое море без парусов, с обломленными мачтами было невозможно. Волны ласково зализывали пробоины своим шершавым соленым языком, и от этого тянуло ко сну. Корабль кренился все больше, а волны легонько подталкивали его...

Утром Степан чувствовал себя мерзко. От стыда ресницы стали тяжелыми, словно к каждой привесили по кувалде. Тошнило. Степка сидел, напряженно вспоминая, что же он вчера делал, и никак не мог вспомнить. Он боялся, что сейчас кто-нибудь заведет разговор о его промахах и все начнут смеяться. Но никто не обращал на него внимания. Джерри и Катя собирали со стола грязную посуду и мыли ее на кухне. «Лоб» играл с Рыжим в «буру». У Рыжего, невысокого плотного парня, черные вьющиеся волосы и вставной золотой зуб.

Молчать Степка больше не мог. Не подымая головы, он несмело спросил:

— Ребята, кто забрал у меня деньги?

— Деньги?

Всеобщее изумление было настолько искренним, что сомнения Степана только подтвердились.

— Прошу вас, хлопцы, верните деньги.

— Какие еще деньги? В глаза их никто не видел.

— А может, у него действительно были деньги? — развеселил всех Рыжий.

— Так где же они? — в голосе Столба послышалась угроза.

— Наверно, украли. Обчистили, когда ходил на вокзал за вином. На вокзале знаете сколько жулья всякого водится, страх!

Слова Рыжего потонули в диком хохоте. Смеялись долго, хлопали друг друга по плечу, катались на диване, держась за живот. Степан понимал, что над ним издеваются.

— Что ж, вы смейтесь, а я пойду в милицию, — сказал Степан.

— Спокойно, девочки и мальчики, — голос Столба звучал насмешливо. — Дайте дорогу этому типу, пусть пойдет в милицию и все расскажет. Кстати, там вас, милейший, давно ждут. Пойдите и расскажите, как вы вчера изнасиловали несовершеннолетнюю.

— О чем ты говоришь?

— Не прикидывайся таким простачком. Ты вчера был не такой пьяный, чтобы ничего не помнить. Но если тебе не терпится послушать, я могу повторить. Ты вчера изнасиловал Джерри, а ей нет восемнадцати.

Степка смотрел на Джерри, ожидая, что она сейчас встанет и скажет, чтобы перестали шутить. Но она спокойно ответила:

— Еще Настей меня называл.

Столб нахально улыбался:

— Ну что, вспомнил? Может, повторить хочешь?

— Гад! — Привычно взметнулась рука, занося несуществующий молот, «га-а-х» — опустилась на наковальню. Столб отлетел к столу, ударился головой о его край и растянулся на полу. Все растерялись. Никто не ожидал, что Степка решится драться. Но потом, опомнившись, словно волки, набросились на него. Били долго и умело, стараясь не оставлять следов. Когда Степан пришел в сознание, руки его были связаны. Столб стоял перед ним.

— Дураки! — возмущался он. — Зачем связали человека? И вообще, что это еще за привычка делать людям больно? Разве этому вас учили в школе, второгодники паршивые! У человека деньги пропали, вот он и вышел из себя. А вы на него набросились, как жалкие алкоголики. Интересно посмотреть на тебя, Рыжий, что бы ты вытворял, если бы у тебя увели такие деньги?

— Понес бы всех к...

— Вот видишь, — перебил его Столб. — Парень тоже погорячился и теперь жалеет. Развяжите ему руки. Послушай, Степан, я предлагаю мировую. Хоть ты мне и дал ни за что, я согласен мириться. Такие мне нравятся. А деньги твои мы найдем. Вот увидишь. Заметано?

Переход был такой неожиданный, глаза Столба смотрели так открыто и просительно, что Степан не выдержал и протянул затекшую руку.

По поводу примирения выпили по стакану водки, затем по второму...

Через две недели Степкины деньги кончились. Столб и его компания снова начали воровать. Вместе с ними начал воровать Степан.