Однажды щенку выпало редкое счастье: он шагал по весенней земле, через лес и полянки, направляясь с хозяином в гости на дачу.

Сколько впечатлений свалилось на него сразу!.. Какие запахи, шорохи! Сколько зверушек в траве! Сколько птиц на ветках! А трава! А цветы! И следы, таинственно пахнущие, куда-то манящие, зовущие следы!

Все эти переживания разом отражались на оторопелой Джановой морде. Щенок весь трясся, его большие, нескладные лапы заплетались, подгибались, глаза сами собой разбегались по сторонам, уши и губы ходили ходуном, а с хвостом творилось что-то уж вовсе невообразимое…

Отправляясь к приятелю на дачу, хозяин второпях успел только сунуть Джану краюшку черствого хлеба.

На даче, куда Джан пришел со своим хозяином, было много веселых людей; в открытые окна видны были столы с едой и раздражающе пахло из кухни.

На хозяина напали, тискали его, обнимали и Джану, который за него заступился, пребольно отдавили лапу. Щенка привязали в отдалении, к перилам кухонного крыльца. И забыли о его существовании.

Гости ели, пили, еще громче смеялись и пели. Запахи кухни наполняли весь воздух.

Джан рвался на привязи и с тоской заглядывал в глаза проходившим мимо кухонного крыльца мужчинам.

Никто не обращал на собаку никакого внимания. Точно это был камень или бревно.

Джан попробовал свернуться клубком у стены и заснуть… Но возбуждение, жажда и голод не давали ему улежать.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, среди гостей произошло какое-то волнение. Джан видел, как с террасы сбежали люди, захлопала калитка…

Потом просигналила белая с красным крестом машина. Потом люди в белых халатах понесли кого-то на носилках. И Джан, весь дрожа от непонятного ужаса, издалека внимательно смотрел на всю эту суету.

Машина заревела и исчезла на дороге.

Веселье на даче притихло, гости стали расходиться.

Джану захотелось увидеть хозяина, он уткнул морду в лапы и приглушенно завыл Он не мог больше ждать. Смутная тревога охватила его.

С яростью он начал крутиться на привязи, поднимался на задние лапы, с силой бросался вперед, но проклятый ремень с той же силой отбрасывал его навзничь.

Хрипящий, полузадушенный, он упорно тянул голову из ошейника и вдруг почувствовал, что ошейник слез с одного уха. Джан уперся в землю передними лапами, дернул головой… и оказался на свободе.

В комнатах еще раздавались голоса, но над двором и садом стояла темнота и тишь. Джан крадучись пробрался к тазу с водой и напился.

Потом, так же приседая и озираясь по сторонам, подполз к низкому кухонному окошку. На подоконнике и на полу в открытом тамбуре стояли грязные и жирные тарелки и кастрюли с объедками жаркого, куриными косточками и кусками хлеба.

Джан взял первую попавшуюся кость, унес ее на «свое» место, туда, где болтался на привязи его пустой ошейник, и с наслаждением ее разгрыз.

Потом опять отправился на «охоту».

Теперь он отважился уже на месте вылизать жирную тарелку, съел несколько хлебных корок и снова вернулся «к себе», захватив куриный остов с остатками мяса.

Он повторил несколько раз свои набеги и, сытый, довольный, прислонился спиной к крыльцу и стал облизывать сонную морду.

В это время из комнат начали выходить. Джан ощетинился, приготовился к побоям и зарычал. Но тут он увидел большую дыру под крыльцом и мигом нырнул в нее.

Там была куча сухих листьев. Было мягко, темно. Новое логово казалось надежным укрытием.

Отсюда Джан проследил, как разошлись и разъехались гости.

Дача опустела, затихла. Огни в комнатах потушили. И над садом появилась луна.

Джан впервые видел луну. На всякий случай он оскалился и заворчал.

Все вокруг было странное, незнакомое.

Джану хотелось поскорее увидеть хозяина.

Он чутко прислушивался, принюхивался.

Но ни голоса, ни знакомого запаха нигде не обнаруживалось.

* * *

Это была первая в Джановой жизни ночевка на воздухе. И отличная, надо сказать, ночевка! Дважды, в течение ночи и на рассвете, разбудил его донесшийся из курятника голос петуха, а утром Джан восхитился певцом в рыже-черно-зеленом оперении, великолепно выступающим в окружении кур.

Вначале Джан струсил и нырнул от него под крыльцо, но любопытство пересилило страх: он снова вылез и скромно уселся в углу. Петух покормил своих кур, прошелся, косясь, мимо Джана, и вдруг заорал и замахал крыльями…

Щенок в ужасе забился подальше и только оттуда, рыча и повизгивая, осмелился робко любоваться красавцем.

Из-за этого зверя он так и не решился навестить тарелки и миски.

Грязная посуда долго еще стояла неубранной, и щенок отчетливо различал все ее соблазнительные запахи.

Постепенно на даче проснулись люди и начали ходить мимо крыльца в глубь двора. Молодая мамаша привезла ребенка в коляске и поставила ее в затишек, как раз за выступом угла, где сидел раньше Джан.

Она говорила над коляской таким приветливым и добрым голосом, что щенок под крыльцом невольно стал повизгивать и ерзать на своей подстилке из листьев.

— А, ты тут еще?! — удивилась мамаша. — Ты нас не обидишь?! Помню, помню, с кем ты к нам явился… Вот так штука! Хозяин в больнице, а про собаку забыли… Ну, ничего, хозяин твой поправится скоро. Надо будет дать знать о тебе к ним домой…

Она заглянула под крыльцо, почмокала губами и принесла тарелку с объедками.

Джан долго боролся с соблазном, не верил, что это ему, крепился, растерянно взвизгивал.

— Ешь, глупенький. Можно.

Женщина настойчиво его уговаривала. Добрый голос, сильнее чем запах еды, обезоруживал Джана. Женщина отошла в сторону. Джан вылез из-под крыльца и, дрожа, принялся за объедки.

Потом облизал морду, уселся в углу за коляской и стал ее «сторожить». Что-то подсказывало ему, что он должен поступать именно так, как он делал.

Рычанием и лаем отразил он попытку хозяина дачи подойти к колыбельке. Еще более решительно осадил домработницу, но вид веника поднял щетину вдоль всей его спины.

Щенок отступал к дыре под крыльцом, отчаянно зовя ту, которая его ласкала и кормила. Поднявшаяся дыбом шерсть делала его вдвое больше, рычание и лай говорили, что это бесстрашный и сильный защитник, но… в последний момент щенок не устоял, с визгом юркнул под свое крыльцо и оттуда залился испуганным лаем.

Подбежавшая на выручку женщина далеко отшвырнула веник, успокоила и похвалила щенка и опять принесла ему миску с едой.

Она запретила дразнить и испытывать Джана и пообещала завтра же поехать в город к его хозяину или хозяйке.

Перед вечером, когда коляску укатили в комнаты, Джан с наслаждением прогулялся по саду, обнюхал все углы и закоулки, полаял опять на луну и завалился спать в своем логове.

Ночью его разбудили шаги.

Кто-то крался.

Вот какая-то тень наклоняется над замком у курятника. Джан прислушался и принюхался… Чужой!..

Дверь чуть-чуть приоткрыта. Слышно сонное бормотание петуха… Хлопают крылья… Куры вскрикивают и хрипя замолкают…

Не помня себя, Джан вылетел из-под крыльца, неистово заорал, захлебнулся, залаял и испустил какой-то, почти человеческий вопль…

Собака не входила в расчеты воришки. Он бросил мешок с придушенными курами и мгновенно исчез в проломе забора.

Джан в азарте, разгоряченный и торжествующий, позабыв свою робость, участвовал вместе со всеми в погоне. И когда все вернулись к мешку и стали наперебой рассказывать, как произошло ограбление, Джана гладили, благодарили и опять дали ему полную миску еды.

— Редкий умница! Просто жаль отдавать! Посмотрите, какой он у них истощенный, забитый… Если бы нам не переезжать, ни за что не отдала бы его, — говорила новая защитница Джана. И она поехала к жене заболевшего кассира.

На рассказ о дачных подвигах щенка хозяйка Джана ответила.

— Знаю, знаю! Абреки-Казбеки… Ума палата… Слышала, слышала не раз… Надоело… И не агитируйте меня, пожалуйста. Я животных терпеть не могу. Мне щенок больше не нужен. Мужу я уже сообщила, что он потерялся. Пристрелите его там где-нибудь или отдайте в собачий ящик. Одним словом, делайте с ним что хотите, только избавьте меня от него… Больной знает — пес пропал… И отлично сделал… Понятно?! Все.

Дачница ушла возмущенная, даже не попрощавшись. Через час позвонили из школы собаководства и спросили: согласны ли хозяева отдать щенка Джедды и Казбека в Общество? Согласна ли хозяйка написать заявление об этом от себя и от имени мужа? Есть ли у нее документы на собаку и карточка на получение ее пайка, и согласна ли хозяйка вручить все это представителям Общества, которые к ней сейчас заедут.

— Да-да-да! — восторженно кричала она в телефон. — Все, все, пожалуйста, подпишу. Отдаю добровольно. Да, да, да! Дарю Обществу! Все бумаги у меня. Только, пожалуйста, забирайте немедленно, пока муж в больнице.

Вскоре на Джанов двор прикатила машина. В ней приехали двое военных в шинелях и Джан.

Вконец перепуганный и ничего не понимающий щенок, дрожа и озираясь, вошел в комнату, где он родился и вырос. Ничего хорошего эта комната не говорила его сердцу.

Военные даже не стали читать большой лист, где рассказано было о Джедде, о Казбеке, Гайчи и Абреке. Им достаточно было посмотреть на щепка. Они забрали карточку на его паек и попросили подписать заявление о передаче щепка Обществу в дар безвозмездно.

— Только очень прошу, — с притворными слезами на глазах сказала хозяйка, — ни слова обо всем этом мужу. Он знает, что щенок пропал. И — все.

Худой, голодный щенок направился к машине с чужими людьми.

— Ты, Джан, хотя бы вильнул на прощанье хвостиком, — громко сказал военный, что был помоложе. — Вишь, у хозяйки твоей на глазах слезы… Да не тебя, песик, ей жалко, а той тысячи рублей, которую за тебя всякий дал бы с охотой…

— Ка-а-а-к???

— Да уж так, — насмешливо отозвался собаковод, — просчиталась, матушка!.. Поздно… Благодарим за роскошный подарок…

И Джан уехал с этими незнакомыми людьми в новую, неведомую жизнь.