Мы играли в саду за домом, когда вернулись охотники. С террасы закричали:

— Бегите скорей, посмотрите, кого привезли!

Мы побежали смотреть.

По двору, описывая круг перед крыльцом, проезжали одна за другой телеги. На них были шкуры зверей, рога диких коз и кабаньи туши. Отец шагал у последней телеги, а на ней, на передке, сидел, сгорбившись и озираясь по сторонам, тигренок, Да, да, самый настоящий тигренок! Усталый, покрытый пылью, он ухватился когтями за край телеги и так протрясся по всему двору. А когда лошадь остановилась перед крыльцом, где стояло много людей, он испугался и попятился назад.

— Ну вот и приехали, Васька, — сказал ему отец. Он взял тигренка на руки и отнес его на террасу.

Тигренок был такой необычный, что мы даже растерялись.

— Не надо его на террасу! — закричала Наташа, самая маленькая из нас. — Там мои игрушки…

— Тигры не едят игрушек, — сказала Юля.

Она подумала и добавила:

— Придется его хорошенько кормить, а то будет злой.

— Да, уж это вам не котенок какой-нибудь, а почище.

— А глаза у него какие большие… и хвост… Заметили хвост? Висит прямо до земли.

— Ну уж и до земли! Всегда прибавишь.

— А давай посмотрим.

Мы гурьбой, толкая друг дружку, поднялись на террасу.

Тигренок расхаживал вдоль перил и старательно все обнюхивал. После тряской дороги у него, наверное, кружилась голова и пол уходил из-под ног. Он шатался, как пьяный, часто садился и закрывал глаза. Но чуть только ему становилось лучше, он снова торопился обнюхивать, как будто его кто-нибудь заставлял.

С перил свешивался рукав ватной куртки. Тигренок уцепился за него лапой и сдернул вниз. Соня громко засмеялась. Он поднял голову и уставился на нее.

Теперь мы его хорошо рассмотрели. Он был с полугодовалого щенка сан-бернара; у него была большая широкая голова с круглыми зелеными глазами, широкий лоб и короткие уши. Передние лапы были тяжелые и сильные, а задние гораздо тоньше. Туловище было худощавое и щуплое, и хвост длинный, как змея.

— Совсем ребенок, — важно сказала Наташа.

И правда, он был ребенок. Неуклюжий, маленький, одинокий, он прижался к ноге отца и потерся об нее, как будто желая сказать: «Я здесь один, и я маленький, так уж ты, пожалуйста, не давай меня в обиду».

Пока отец отпрягал лошадей, разбирал вещи и умывался после дороги, мы взяли тигренка на руки, понесли его в комнату, положили на самое почетное место, на диван, и все стали вокруг.

Мы старались заметить в нем что-нибудь особенное и внимательно к нему приглядывались.

Тигренка накормили из чашки теплым парным молоком. Он наелся, растянулся на диване и щурился на свет большой лампы. Ему очень хотелось спать, но он не засыпал, а все время шевелил ушами.

Как только накрыли стол для ужина и в комнату вошел отец, тигренок поднял голову и потянулся к нему с каким-то странным звуком, похожим на громкое мурлыканье: ахм-хм-гм-гм…

— Ишь ты, слыхали? Засмеялся от радости, — удивилась Наташа.

Отец погладил тигренка. Он опять улегся на место и заснул под шум разговора.

За ужином мы всё узнали про тигренка. Звали его Васькой. Его поймали далеко, за четыреста километров от нашего города, в камышах, около громадного озера Балхаш. Один охотник-казак, большой приятель отца, выследил логово двух тигров. Тигры в этой местности не водились, и эта пара забрела случайно из Персии. Казак дал знать отцу, а сам продолжал следить за тиграми. Он узнал, что тигры пришли сюда не охотиться, а прятаться в надежное место, потому что у тигрицы должны были родиться детеныши.

Скоро тигрица куда-то скрылась. А тигр ушел за перевал и больше не возвращался.

Охотник со дня на день ждал отца. Он обшарил все окрестности, стараясь отыскать тигрицу. И вот раз он наткнулся на свежие следы. Они шли по песку и спускались к реке.

Охотник притаился в кустах и оттуда внимательно оглядел прибрежный камыш. Вдруг на другой стороне он увидел тигрицу. Она осторожно пробиралась в зарослях и несла в зубах что-то тяжелое. Потом бросила свою ношу, переплыла реку, прошла мимо охотника и на виду у него стала удаляться. Старый охотник живо смекнул, в чем дело. Он ударил свою лошаденку, но вместо того, чтобы гнаться за тигрицей, поспешил к тому месту, где она что-то оставила.

Он правильно рассчитал: в густом камыше, тесно прижавшись друг к дружке, сидели два маленьких тигренка.

Охотник сгреб их за шиворот, сунул в переметные сумы — коржуны — и сел в седло. Тигрята пищали, барахтались и вылезали из мешков. Казак только плотнее прижимал коленями мешки и знай нахлестывал свою клячонку.

Он хорошо понимал, какая ему грозит опасность, если тигрица бросится в погоню. Ведь она в несколько прыжков догнала бы и убила и усталую лошаденку и похитителя тигрят. На ружье у казака тоже было мало надежды. Оно было очень старинное, заржавленное, ствол у него давно разболтался и был тряпочкой привязан к ложу.

И вот с таким замечательным конем и оружием этот бесстрашный охотник рискнул увезти детей у матери-тигрицы.

Примчавшись в аул, охотник стал думать, как уберечься от ярости тигрицы. В это время подоспел отец с другими охотниками. Тигрят спрятали в одну из юрт. Вокруг аула разбросали отравленные куски мяса и разожгли огромные костры.

В ту же ночь тигрица явилась в аул. С диким рыканием металась она вокруг жалкой группы юрт, но огонь внушает зверям такой страх, что она так и не решилась ворваться за пылающую черту.

В ярости задрала она лошадь и на рассвете ушла в камыши, чтобы к ночи явиться обратно, еще страшнее и бешеней.

На следующую ночь она опять рыскала вблизи аула, и здесь ее настигла смерть: она съела кусок отравленного мяса и околела. Наутро ее нашли мертвой.

Когда отец узнал, какой страшной опасности подвергался его приятель, охотясь с плохим ружьем, он снял с себя прекрасное охотничье ружье и отдал его товарищу. Казак был в таком восторге, что подарил ему шкуру тигрицы и одного тигренка.

До дому Ваське пришлось вынести длинный, тяжелый путь. Почти половину пути ехали на верблюдах. От их качающейся походки бедному Ваське становилось плохо. Его рвало, у него начинала итти носом кровь. Тогда отец слезал с верблюда и нес тигренка на руках.

Отсюда и началась их крепкая дружба.

— Да, натерпелся Васюк за дорогу, — кончил рассказывать отец. — Один раз он совсем перепугал меня. Думал — вот-вот кончится. Лежит, глаза закатил, ноги дергаются; пропал, думаю. Нет, ничего, отдышался.

— Еще бы не отдышаться, — заметил один из охотников, — из-за него, шельмеца, целую неделю пришлось задержаться в Рыбачьем поселке. Ухаживали за ним, как за султаном турецким.

Мы засмеялись.

— А вы почему не спите? — сказала нам мать. — Двенадцать часов. Живо по кроватям!

Уходя, мы тихонько погладили Васькин хвост, откинутый гордо на валик дивана. А мать с отцом стали обдумывать, как устроить тигренка на ночь. Мать тогда еще не знала Васьки и опасалась оставлять его не привязанного. А отец говорил, что Васька ручнее котенка и бояться его просто смешно. Ну, да в крайнем случае можно закрыть от него двери.

Так и сделали. Оставили Ваську на диване, лампу потушили и двери заперли на задвижку.

Только они ушли, Васька поднял голову. Видит — темно… пусто… тихо…

И вот этот «страшный» тигр соскочил с дивана, забегал по комнате, натыкаясь на мебель, и заорал с перепугу: ба-а-ум… ба-а-ум… ба-а-ум…

Отец думал — он покричит и перестанет. Но Васька не успокаивался и кричал сначала сердито, а потом все жалобнее и жалобнее. Его пожалели. Пришли к нему. Он обрадовался, бросился к отцу и стал лизать ему ноги и мурлыкать. Ну, конечно, его взяли к себе в комнату, привязали там на длинную цепочку под столиком, на котором стояла машина, подостлали мягкий войлок, и Васька с довольным видом улегся.

Пока мама, причесывая волосы, разговаривала с отцом, Васька лежал смирно. Но как только отец вышел, тигренок мигом вскочил и стал с тревогой смотреть ему вслед. Вернувшись, отец приласкал Ваську, и все спокойно заснули.

Утром мы проснулись, уселись на своих кроватях, и первые слова Наташи были:

— Тигренок Васька был вчера или не был? — Ей всю ночь снилось про тигренка, и она никак не могла разобрать, что во сне, что наяву.

— Я знаю наверное, что был, — ответила Соня, и мы пошли в столовую посмотреть, там ли Васька.

Приходим туда и видим — никого нет. Бросились к маме. Она показала под столик, а он сидит там и пучит свои смешные глаза. Сейчас же отвязали цепочку и с шумом, с криком повалили с тигренком в сад.

Там мы побегали, поиграли и познакомили Ваську с своими друзьями — собаками. Собаки росли и воспитывались с нами. А игры мы всегда придумывали такие, чтобы они тоже могли принимать в них участие.

Васька держался с собаками очень вежливо, но они, видно, почуяли, что это за птица, и, поджав хвосты, убежали.

На солнце лежал старый охотничий пес Заграй. Васька медленно подошел и потянул к нему голову. Заграй лениво встал, покосился на Ваську и поскорее отошел.

Тигриный запах заставлял дрожать охотничьих собак. Один только молодой дворняга Майлик не смыслил ничего в запахах. Он перепрыгнул через Ваську, припал к земле, толкнул его лапой, вертанул хвостом и, звонко лая, затеял с ним игру.

Васька расшевелился и неуклюже поскакал за собакой.

Догоняя друг дружку, они выбежали на залитый солнцем двор. Там охотники вынимали и развешивали для просушки шкуры привезенных трофеев, мама с крыльца смотрела, как распаковывали чучело тигрицы — Васькиной матери. Грубое, наскоро сделанное чучело обмахнули веником от соломы и положили посреди двора. И Васькино сердчишко не выдержало: до сих пор он спокойно следил за людьми, а тут забыл всех, забрался на спину тигрицы, прижался к ней и стал ее лизать и мурлыкать: м-гм-гм… м-гм-гм… таким ласковым, дрожащим голосом.

— Вот видите, узнал мать, — говорили мы, стараясь отвлечь Ваську от грустных воспоминаний.

Это в самом деле было печальное зрелище: чучело убитой тигрицы и нежно прильнувший к нему маленький тигренок.

Чучело поскорее унесли.

Васька заметался по двору, отыскивая мать, но потом отвлекся и забыл про нее.

Убрав комнаты и окончив всю утреннюю работу, мы сели пить чай, а Ваську решили покормить потом.

Не тут-то было… Тигренок взобрался на диван, повел носом и определил, что это со стола так вкусно пахнет. Он бросился на колени к кому-то из сидевших за столом, сгреб к себе передними лапами тарелки и чашки и угрожающе над ними зарычал.

Все перепугались и повскакали с мест. Отец замахнулся на Ваську и закричал:

— На место! Где ремень?!

Но, видно, коса наскочила на камень, Васька в ответ зарычал еще громче. Нам, ребятам, это понравилось — молодец Васька, не боится, умеет за себя постоять. Мы стали упрашивать отца, чтобы он уступил и накормил тигренка. Но старшие побоялись — уступишь раз, он и полезет на голову. Отец схватил Ваську и вышвырнул в окошко.

Дверь со двора была закрыта.

Васька принялся ломиться в нее, крича сердито и грозно: баум… ба-ум… ба-а-ум…

Он так орал и стучал, что пришлось ему уступить. Его впустили.

Он влетел в комнату, выбил из рук чашку, в которую ему разбивали сырые яйца, сунул в нее голову и с жаром все съел. Потом ему дали молока. Он выпил, ублаготворился и разлегся на диване. Теперь, когда он был сыт, он спокойно смотрел, как ели другие.

После этого случая мы всегда сначала кормили тигренка, а потом уже сами садились за стол.

Так Васька показал, что он хоть и маленький, но все-таки не кто-нибудь, а тигр, и с его характером нужно считаться.

Прошло несколько дней; казалось, что Васька всегда жил с нами: так все к нему привыкли.

И какой же славный характер был у него! Он никому не надоедал, не вертелся под ногами, не мешал. Целыми днями он играл в саду или хозяйственно обходил двор, конюшню и разные закоулки. А если устанет, придет в столовую, растянется на своем диване и поспит.

Кормили Ваську очень хорошо. Все помнили, какой он злой, когда голодный.

Васька в точности знал время своего обеда. Бывало только начнут ему наливать молоко или разбивать в миску яйца, а он уж тут как тут, идет из сада.

— Вот, Наташа, учись. Васька и тот умеет узнавать время по часам, а ты до сих пор не можешь научиться, — дразнили мы сестренку.

Кроме яиц и молока, Васька получал тот же обед, что и все в доме.

А как занятно он ел суп с пельменями или клецками! Повылавливает зубами все клецки и разложит их рядком около чашки, вылакает жидкий суп, а потом, на закуску, ест клецки.

Во время еды Васька свирепел. Ложился на пол, клал лапы по обе стороны миски, и тут уж не подходи! Раз сестра сунулась поправить ему что-то. Васька рявкнул в миску, подавился и тяжелым ударом когтей рассек сестре руку.

Собаки были осторожнее нас и сами избегали подходить к тигренку, когда он ел. Один только Майлик, что играл с ним в первое утро, отваживался соваться к нему в чашку, и он, правда с ворчаньем, дозволял ему это.

Только во время еды, да вот разве когда его хлопали по животу или трогали за хвост, Васька разъярялся и кусал всех без разбора. Живот свой и хвост он считал неприкосновенными.

Однажды нас окликнул кто-то со двора. Мы все повысовывались в окошко. Васька тоже положил передние лапы на подоконник и смотрел. В суматохе Соня наступила ему на хвост. Васька сердито обернулся и цапнул ее за ногу.

Показалась кровь. Соня испугалась. А Васька, как только она освободила его драгоценный хвост, сейчас же перестал сердиться и даже принялся зализывать Сонину ногу, как будто извинялся.

Выдумали, что тигры звереют, как только почуют кровь. Посмотрели бы на нашего Ваську: и не подумал даже озвереть, а лизать стал, потому что сам понял, что хватать зубами чужие ноги — это настоящее свинство.

Как-то, проходя по террасе, Васька увидал веник. Он тихонько подкрался к нему, изловчился и — хвать в зубы! И, мотая и трепля веник, галопом умчался в сад. А когда вернулся, от веника осталось всего две-три палочки.

Мы посмеялись над ним, пошутили и забыли об этом. Но потом, дня через два, он разорвал еще один веник, и еще, и еще. Мы убедились, что у него это вроде привычки. Он никак не мог пройти мимо веника равнодушно. Увидит — и моментально в зубы и рвет. Нам даже показалось, что у него при этом бывало какое-то особенно злое выражение, как будто он за что-то мстил веникам.

Оказалось, что это и в самом деле было так.

Когда Ваську везли из степи, отец остановился с ним передохнуть у одного своего приятеля-охотника. У этого охотника была очень строгая жена, и она колотила Ваську веником за то, что он оставлял грязные следы на ее половиках. Вот здесь-то и зародилась в Ваське ненависть к веникам.

Отсюда же он унес воспоминание о двух других, тоже очень интересных вещах: о юбке и сапогах. Когда сердитая хозяйка (человек в юбке) гналась за ним с веником, он, спасаясь от нее, убегал к людям другого сорта, одетым в сапоги, — к отцу и к хозяину. Тут уж его в обиду не давали, и он навсегда сохранил нежную привязанность к сапогам. А юбки, наоборот, выносил с трудом.

Мама давала Ваське еду и больше всех возилась с ним. Ее он заметно выделял из всех других женщин. Но юбок ее он все-таки терпеть не мог. И почти все они побывали в когтях и зубах у Васьки.

Васька очень хорошо различал всякие запахи. Например, духи или цветы были тигренку неприятны. Понюхав невзначай цветочек в саду, Васька долго морщился и чихал. А запах колбасы он узнавал издалека и считал его, повидимому, самым чудесным запахом на свете.

Едва зачуяв его, тигренок приходил в возбуждение и принимался кричать: ба-ум! ба-а-ум! ба-а-а-ум!

Другими словами, он кричал, как капризный, непослушный лакомка: «Где колбаса? Хочу колбасы! Отдавайте мою колбасу!»

Как-то вечером мы стали есть колбасу. Васька, только что накормленный, был в соседней комнате. Он ворвался в столовую и полез на стол.

— Ну нет, шалишь, — сказал отец, — ты поел, отправляйся-ка спать. — С этими словами он повалил Ваську на диван, а колбасу убрал в шкап, повыше.

Васька не угомонился. Он положил передние лапы на стол, убедился, что колбасы там нет, и, как ужаленный, забегал по комнате, подняв кверху морду.

Наконец он догадался, влез на открытое окошко и оттуда повел носом. Потом подбежал к шкапу и принялся прыгать на него, сердито рявкая.

— Интересно, достанет он колбасу или так и бросит, ничего не добившись?

Васька вертелся вокруг, царапал и грыз угол шкапа. И каждый раз, когда он кидался вверх, тяжело и неуклюже, как куль с отрубями, шлепался на пол.

Наконец, совсем рассердившись, он снова полез на стол и хотел со стола перепрыгнуть на шкап.

Тут уж мы испугались. Упадет, так ведь здорово ушибется.

— Так и быть, дадим ему колбасы, — решили мы все.

Отец отрезал кусок колбасы.

— Лови, Васька!

Васька, все еще стоя на столе, широко раскрыл свою пасть. Колбаса ловко шлепнулась в нее и мигом проглотилась. А Васька выпучил на нас глаза: это что же за надувательство? Куда же колбаса девалась, а?

Запомнилось мне одно скучное воскресенье. С рассвета и до самой ночи лил дождь и дул холодный ветер. Днем было темно, как в сумерки.

Мы все собрались в комнате и мерзли.

— Давайте затопим печку и будем печь на углях сушеную кукурузу, — предложила Соня.

Все оживились и захлопотали: кто побежал за дровами, кто стал щепать лучинки, а мы с сестрой отправились на чердак, где у нас, под самой крышей, сушилась кукуруза.

Принесли дрова и стали растапливать печку.

Печка помещалась как раз напротив дивана, а на диване, положив голову на валик, лежал Васька.

Он внимательно следил, как вспыхнула спичка, загорелись лучинки и, потрескивая, стали разгораться дрова. Васька насторожил ушки и даже сел от удивления на диване: ай-ай-ай, какая интересная штука!

Среди оживленных разговоров мы как-то не заметили, что он сошел с дивана.

И вдруг раздалось громкое: ффуууух!!!

Глядь, а Васька засунул голову в печку да со страху как ухнет там! От этого уханья огонь сразу вспыхнул, а Васька, бедняга, так и окаменел на месте.

Хорошо, что отец не растерялся, подскочил и оттащил его за хвост.

У Васьки обгорели усы и брови, мордочка вся была в золе. Он забился в угол дивана и оглянулся на нас, такой жалкий и растерянный, что, казалось, вот-вот заплачет.

Вот так обследовал печь!

— Ребята, ребята! — смеясь, звала Юля. — Скорее бегите сюда!

Мы выбежали на крыльцо.

— Что такое?

Юля закрыла рот рукой и грозила пальцем.

— Тише, посмотрите-ка, посмотрите… Васька-то наш старается!..

На верхней ступеньке спускавшейся в сад лестницы сидел четырехлетний мальчик Павлик. Он всхлипывал, что-то обиженно бормотал и пихал тигренка рукой. А Васька не обращал на это никакого внимания. Он примостился сзади на задних лапах, передние положил ему на плечи и, так, придерживая, старательно его причесывал. Он был очень доволен своим занятием и все время ласково урчал и приговаривал над Павликовой головой: гм… гм… гм…

Он лизал от затылка на лоб. Волосы стали мокрые от слюны и торчали дыбом. А Васька, наверное, думал, что это очень красиво, и глаза у него маслились от удовольствия.

— Надо его сейчас же прогнать. Не видите, что ли, Павлик обижается.

— Ишь, парикмахер какой выискался: лижет, главное, совершенно чужую голову.

— Пускай бы он лизал себе живот и лапы. А то еще и лижет-то не по-человечески, а прямо против шерсти. Неприятно ведь.

Соня сбегала, принесла кусок колбасы, дала Ваське понюхать и швырнула ее на другой конец террасы.

Васька кинулся за колбасой, а мы захлопотали около Павлика.

Юля поливала из кружки, я терла ему замусленные волосы, а Наташа держала пирожок с вареньем, чтобы угостить его за все обиды. Потом дали ему пирожок, он ел и жаловался нам на Ваську.

— Я играл, а он прилез. Положил свои руки мне вот на эту спину, — он показал на свои плечи, — и начал искать у меня в голове. И сразу наплевал мне в голову. Я его толкал: «Уходи, Васька, не хочу», а… а он только сме-е-ял-ся…

И Павлик опять всхлипнул, припомнив Васькину прическу.

Мы все принялись его утешать, но он был такой уморительный: маленький, волосенки во все стороны, личико обиженное и все в варенье. Мы не могли удержаться и расхохотались.

Павлик, увидав, что мы все хохочем, перестал плакать и тоже засмеялся. А потом, спустя несколько месяцев, Павлик даже полюбил Васькины прически. И нередко можно было видеть такую же картинку. Только теперь уж Павлик не плакал, а весело напевал или разговаривал с Васькой, и у обоих были довольные, сияющие физиономии.

Пробовал Васька причесывать и нас, девочек, но из этого ничего не выходило: у нас были длинные косы, всегда туго заплетенные и завязанные ленточками. И мы решительно отказывались у него причесываться.

Был, кроме Павлика, еще один человек, который позволял Ваське причесывать себя. Это был отец. Часто по утрам он и тигренок отправлялись в сад, играли там, боролись. Васька обхватывал лапами сапог отца и так волочился за ним.

Потом отец садился на скамейку, а Васька, стоя сзади него, клал ему на плечи лапы и лизал его волосы.

Васька ни на минуту не отставал от отца, а иногда и порядочно надоедал ему. Пойдет отец в сад читать, Васька увидит и тихонько, за кустами, крадется за ним.

Отец, усевшись на низенькой скамье, погрузится в чтение. Вдруг Васька делает громадный прыжок, выбивает книгу и, схватив ее в зубы, летит в комнаты.

Какие забавные прыжки делал он по дороге!

Но Васька не только проказничал, иногда он приносил пользу.

Был раз такой случай.

К отцу зашел приезжий торговец и пристал, чтобы он купил у него разные вещи: походную кровать, прибор для снимания сапог и еще что-то.

Отец торопился кончить срочную работу и не знал, как отделаться от надоедливого посетителя. В это время в комнату большими прыжками ворвался Васька. Он разыскивал отца по всему дому и наконец нашел.

Торговец, увидав Ваську, побледнел и дрожащими губами спросил:

— А это кто?!

— Это кошка такая, — тигр, — спокойно ответил отец.

— Тогда я… До свиданья.

Торговец моментально скрылся и даже забыл свои калоши, а отец, смеясь, сказал Ваське:

— Вот молодец! Ловко выручил…

Васька очень скучал, когда отцу пришлось на неделю уехать в лес.

Он ходил по всем комнатам, заходил в кухню, обнюхивал всех и все прислушивался.

На седьмой день вечером, когда Васька был привязан на ночь к своему столику, во дворе послышались голоса: это вернулся отец. Васька бросился навстречу. Цепочка натянулась, стол сдвинулся с места, и все это с шумом застряло в дверях. Отец быстро подбежал к Ваське.

Как он обрадовался, Васька! Обнял его сапоги, лизал и мурлыкал: ахм-ахм-ахм…

Словно смеялся с закрытыми губами.

Не помню, кто принес нам книгу «Хижина дяди Тома».

На несколько дней мы забросили все игры, с утра уходили в сад и там читали вслух. Читали попеременно старшая сестра Соня и я.

А младшие сестры и соседские ребята рассаживались полукругом на траве и слушали, раскрыв рты и затаив дыхание.

Дошли мы так до самого печального места — как дядя Том умирал, не дождавшись освобождения. И чтецы и слушатели заливались слезами.

К Юлиному плечу сзади с тяжелым вздохом прильнула чья-то голова. Вдруг Наташа, сидевшая вся в слезах напротив Юли, ка-а-ак захохочет!

Я прямо обмерла.

Может, она с ума сошла от горя?

А она хохочет и машет рукой на Юлю.

Взглянули, — это Васька положил голову на Юлино плечо, вздыхает и даже глаза закрыл, как будто ему тоже жалко дядю Тома. Пропало наше чтение, — мы прямо по траве катались от хохота.

Больше месяца прошло с тех пор, как Васька сделался членом нашей семьи. Он заметно вырос, набрался силы и уверенности. Движения его были еще по-детски неуклюжи, но иногда, особенно когда Васька подкрадывался, становились вдруг очень быстрыми и ловкими.

Шерсть у Васьки блестела и лоснилась, как бархат. Она была золотисто-красного цвета с яркими черными полосами. Полосы доходили до живота. Живот был светло-серый, без полос.

Васька стал гладким и откормленным. Приятно было на него смотреть.

Целый день он умывался, лизал свои лапы и живот, отряхивался и прихорашивался. В такие моменты он очень напоминал кошку.

В комнатах он никогда не пачкал. Впрочем, случилось один раз, но это мы сами были виноваты: забыли вывести его вовремя. Когда мы спохватились наконец, Васька, недовольный, сконфуженный, морщился и громко фыркал.

Его отвязали, и он пулей вылетел в сад.

В этот день он купался с особенным стараньем.

А купался он не просто, а с фасоном.

В саду вырыли круглую яму около метра глубиной и шириной. Маленький ручеек почти до краев наполнял ее водою.

Приходила мама с мылом и щеткой. Отец приносил ведро или кружку, и появлялся Васька с целой оравой ребят.

Он очень любил купаться и этим совсем не походил на кошек.

Ваську поливали из кружки и намыливали зеленым мылом. Потом он лез в яму, становился в ней на задние лапы, а передние протягивал отцу, и начиналось мытье. Его терли щеткой и руками, обливали, полоскали, а он, торжествуя, стоял в яме и сопел от удовольствия.

Когда мытье кончалось, он выбирался на траву, отряхивался, катался и прыгал на солнышке.

Много было с ним возни и хлопот, но зато какой он вырастал красивый!

Со всего города приходили любоваться на него. И всем он нравился, и все его баловали.

Васька нисколько не боялся людей. Напротив, он всячески старался привлечь их внимание.

Если случалось, что дома все были заняты и к тигренку никто ни с чем не обращался, не гладил его, не тормошил и не заговаривал с ним, Васька как будто обижался.

Иногда мы нарочно испытывали его терпение.

Возьмем, бывало, усядемся на полу в кружок и разговариваем.

Васька подходил и прислушивался. Он ожидал, что мы, как всегда, скажем ему:

— A-а, Васюк пришел!

И погладим его.

А мы делаем вид, что совсем его не замечаем. Он послушает немножечко и начинает трогать лапой какой-нибудь кончик завязки у фартука или ленту в косе.

А мы еще пуще разговариваем.

Тогда он садился тоже, пялил на нас свои широкие глаза, слушал и в удобных местах вставлял свое «угу».

Это означало, что ему уже невтерпеж становится одному.

Мы хохотали и говорили, нарочно не глядя на него:

— Ишь, как он набивается. Только, смотрите, не называйте его по имени, а то он сразу догадается, что мы про него говорим, и не будет больше скучать.

Так мы изводили его часами.

Он старался, заигрывал всячески, а потом, когда уж ничего не помогало, вдруг громко зевал, широко раскрывая огромную пасть.

А пасть у него была замечательная — красная, с какой-то бахромой, и зубы как нарочные, белые, острые и большие.

Мы забывали свой уговор, заглядывали к нему в пасть и восхищались зубами.

Васька сейчас же влезал в наш круг. Мы пробовали руками раскрыть ему рот, а он отворачивал морду и радовался: все-таки заставил нас обратить на себя внимание.

Со всего города, из окрестных станиц и даже с гор приезжали люди поглядеть на нашего тигренка. Они звонили у ворот, мы бежали и откладывали палку-засов.

— У вас, говорят, ручной тигр имеется? Можно посмотреть? Мы заплатим, если нужно, за посмотрение.

Нам сначала очень хотелось, чтобы они давали нам копейки. Один раз мы набрали так два рубля, по пятаку брали с человека. Но отец сердился и не позволял нам брать денег, а только требовал, чтобы смотрели издалека, не гладили Ваську и без разрешения ничего ему не давали.

Нам нравилось, что взрослые люди спрашивали у нас позволения.

— А сколько вас, много? Ну, ладно, станьте вот здесь, у ворот. Мы его сейчас позовем. Только, смотрите, не гладьте и не давайте ему ничего, когда он придет.

— Хорошо, мы все будем делать, как вы велите.

Они становились, как мы показывали, и всем было очень интересно.

Потом мы шли в сад, звали Ваську, и он важно выходил к посетителям.

В первый миг они всегда шарахались в сторону, а он удивлялся и оглядывался на нас.

Мы успокаивали их:

— Ну, что же тут страшного? Он ведь совсем ручной. Он даже не понимает, кого вы испугались. Видите, он какой.

Мы клали ему в пасть руки, гладили по голове, за ушами и под подбородком. Поднимали его тяжелую лапу и показывали зрителям ладонь.

— Глядите, — говорили мы, — все когти поджаты, и ничего такого нет, чтобы бояться.

Они смотрели на Ваську и не могли насмотреться. Потом так он им начинал нравиться, что они непременно хотели его погладить.

— Нет, — говорили мы, — погладить никак нельзя, потому что нас за это выдерут, как сидоровых коз.

— Ну, не выдерут.

— Нет, обязательно выдерут.

Но они все приставали до тех пор, пока мы не прибавляли нарочно:

— И потом, кто его знает, ведь он же все-таки тигр, а вдруг вцепится — тогда что мы будем делать?

После этого они сразу переставали просить.

Один раз Васька гулял в саду и увидал в заборе дырку. Он просунулся между досками. Видит — улица, бегают собаки, извозчики ездят туда-сюда, в стороне ребята играют в лапту, а под забором на травке несколько человек играют в карты.

Васька оглядел все это, втянул голову назад, фыркнул от волнения и сказал: уф!

Потом просунулся снова.

Но я уже говорила, что он не мог выносить, чтобы люди его не замечали. Поэтому он смотрел, смотрел да и вылез весь наружу.

Те, которые в карты играли, оглянулись и говорят:

— Вот так явление!

А Васька им в ответ:

— Угу.

Они встали тогда с земли. Один и говорит другому:

— Пойдем, брат Васька. А то как бы штаны наши не пострадали. Это, видно, лесничего тигра. Вишь, она вредная какая, полосатая.

Он сказал: «Пойдем, Васька», — тигренок и думал, что это к нему. И пошел.

Они испугались и отбежали, а женщина одна завизжала от страха. Тигренок растерялся. Сел прямо посреди улицы в пыль и давай чесать за ухом.

В это время отец подошел к забору. Выглянул — Васька сидит в пыли и задумчиво почесывает за ухом, а соседи сгрудились поодаль, рассматривают его и смеются.

Отец перескочил через забор и хотел увести тигренка. Тут соседи осмелели и стали просить:

— Подожди малость! Не уводи так скоро. Ишь, он какой интересный. Он, что же, кошка, или иначе как определяют?

Отец рассказал им про тигров, потом заставил Ваську бороться и кувыркаться. Шлепал в шутку его по щекам, а Васька отмахивался лапой и тоже норовил заехать отцу в лицо.

Когда отец двинулся с тигренком домой вдоль забора, вся толпа провожала их и кричала вслед:

— Ай да Васька! Вот спасибо, что пришел к нам.

У нас было много кур, и Васька поглядывал на них с большим интересом.

Как-то он вышел погулять. Кругом во дворе стояли лужи: только что прошел дождь. Васька пробирался осторожно, обходя лужи и отряхивая лапы, как кот.

Вдруг он заметил на солнышке наседку с малюсенькими, как ватные шарики, цыплятами. Васька прижал уши к затылку (так он делал всегда, когда подкрадывался) и припал к земле, чтобы прыгнуть к цыплятам.

Наседка почуяла опасность, заволновалась, собрала детей, распустила как можно страшнее свои перья и, вся дрожа от ужаса перед Васькой, бешено кинулась на него. Она хлопала крыльями, наскакивала и старалась выклевать ему глаза.

Васька перепугался, замотал головой и пустился бежать Он уже не разбирал дороги, шлепал прямо по лужам, только брызги летели во все стороны. А наседка за ним, все злее и злее налетала, клевала сзади. И только тогда, когда Васька дикими прыжками влетел на крыльцо, она повернулась, захлопала крыльями и гордо направилась к цыплятам.

Второе столкновение с курами произошло накануне праздника. В этот день все ходили голодные и озабоченные. С самого утра занимались уборкой и стряпней и в суматохе забыли покормить животных.

Голодны были собаки, голоден был и Васька.

Вдруг прибегает на кухню Соня.

— Мама, что собаки наделали!

— Что такое?

Оказалось, что собаки уже закусили: съели все мясо, приготовленное для праздника. Они забрались на ледник и вытащили его.

Тут вспомнили, что Васька тоже еще не накормлен, и решили поскорее накормить его. Но было уже поздно.

Васька, голодный и злой, сидел во дворе на солнышке и хмурился на роющихся кур. Трогать их он не решался: еще не забыл, как клевала его наседка.

В это время мимо него прошкандыбал на отмороженных ногах несчастный инвалид-петух.

Васька сделал прыжок, и петух забился в его стиснутых зубах.

Мы увидали это с крыльца и хором закричали.

Из дома выбежал отец. Он схватил первую попавшуюся хворостину, стегнул Ваську и сердито крикнул:

— Брось сейчас же! Я вот тебе…

Васька свирепо зарычал, не выпуская из зубов своей жертвы. Глаза у него загорелись. Он стал страшным. Отец понял, что если отступить перед ним в этот раз, то после с ним уж не сладить. Он стегнул еще и еще. Васька дико рычал и прыгал, но петуха все-таки не выпускал.

Тогда отец схватил его за задние ноги, приподнял в воздухе и трахнул головой о плетень.

Правда, это было очень жестоко, но зато бунтовщик сразу смирился. Выпустил из зубов задушенного петуха и сидел, оглушенный и как-то сразу обмякший.

Мать поскорее накормила его, и он, обиженный, убрался в сад.

Долго не мог он простить этого отцу, избегал подходить к нему, не ласкался и вообще с ним не «разговаривал».

А кур он больше никогда не трогал. Правда, случалось, что он неожиданно набрасывался на них из-за кустов. Но это была только игра: зубы его в этом не участвовали. Игра кончалась тем, что куры с отчаянным кудахтаньем разлетались, а Васька, напуганный собственной проделкой, удирал в другую сторону.

Мы, все четыре сестры, так ловко ухитрились родиться, что наши дни рождения приходились один за другим.

В день рождения все-таки ведь полагается испечь пирог, позвать гостей и — чтобы целый вечер был шум. Ну и подарок какой-нибудь тоже надо. Один раз — это еще ничего. А вот когда нужно четыре раза подряд печь пирог и четыре вечера устраивать шум, тогда это уж чересчур. Мама от этого уставала и сердилась.

Вот мы и решили: соединить все наши рождения в один день, но зато уж чтобы в этот день и пирог, и гости, и шум — все было как следует.

Накануне этого торжественного дня мы деятельно помогали маме. Подметали двор и сад, мыли полы, взяли на себя самую трудную часть стряпни: заботу о нашем сладком пироге. Мы так сильно беспокоились о нем, что все время пробовали начинку. Когда ее осталось почти половина, мама сказала:

— Ну, хорошо. Будет уж помогать. Теперь я уже сама справлюсь.

И она велела нам ложиться спать.

А еще позднее, когда мы уже крепко заснули, она тихо зашла в комнату и каждому под подушку положила подарок. Потом и она заснула.

Утром мы все, как только продрали глаза, сейчас же полезли смотреть под подушку. И каждая из нас нашла именно тот подарок, какой ей больше всего хотелось: Соня — толстую книгу про всех животных, Брэма, я — кукольный театр, Юля — ящик с красками для рисования, а Наташа — игру «Скотный двор».

Мы разложили подарки, стали рассматривать их и восхищаться. Мама тоже радовалась вместе с нами. Она пришла на минутку, чтобы позвать нас завтракать, да так и осталась у нас. И про завтрак забыла.

А в это время к нам пришел гость. Двери с крыльца у нас были открыты, и никто не слыхал, как он вошел в столовую. Это был сослуживец отца. Он подошел к накрытому столу, полюбовался на наш пирог и прочел румяную надпись из теста: «С днем рождения, детки».

«Ах, вон как! У них сегодня праздник», сказал он сам себе и стал расхаживать по комнате, напевая песенку.

Гость был маленький, щупленький человечек, ростом не больше десятилетнего мальчика. Но, несмотря на это, держал он себя так важно, даже величественно, что к нему нельзя было подступиться. С детьми он здоровался только двумя пальцами и при этом страшно задирал кверху очки. Мы его не любили и тихонько подсмеивались над ним.

Маленький и важный человек стал разгуливать по комнате, напевать песенку. От его носового платка шел запах крепких духов.

Вдруг кто-то, совсем близко от него, с отвращением сказал:

— Ф-фу!

Он оглянулся. Батюшки, кто это?!

А это был Васька. Он потянул носом воздух и от крепкого запаха чихнул. Потом сел на диван, понюхал еще раз — фу, как нехорошо! У него даже морда скривилась. Язык сам собой высунулся, а вокруг носа сделались морщинки.

Бедный гость совсем растерялся. Как хотите, а это же не шутка: сидит в двух шагах не птичка какая-нибудь, даже не собака, а настоящий тигр и строит на тебя рожи.

Васька снова чихнул и замотал головой. Дикому зверю никогда не понять, зачем это люди так резко пахнут. Звери, наоборот, стараются пахнуть как можно меньше, чтобы не учуяли враги.

Гость лихорадочно придумывал, как бы ему удрать подобру-поздорову. Он с тоской поглядывал на дверь, но не решался даже пальцем шевельнуть.

А Васька тем временем начал догадываться: должно быть, этот «мальчик» хочет с ним поиграть. Он слез с дивана, подошел и гмыкнул, как будто спросил: «Ну, хорошо. А как будем играть?»

Гость вздрогнул. Васька попятился. Его даже начали брать сомнения. Человек вел себя очень странно, резко пах, вздрагивал, не заговаривал с Васькой, как все остальные.

Тигренок забрал одну лапу, другую. Отпятился к двери и стал на пороге.

— Ко-о-ше-чка, ми-лая! — заикаясь, пролепетал гость. — Уйди, милая, уйди.

Он махнул носовым платком. Васька яростно чихнул. Гость кинулся за стол.

Ну, наконец-то «мальчик» перестал топорщиться и заиграл. Тигренок весело запрыгал вслед за ним. Гость взвился на диван — Васька за ним. Гость прыгнул с дивана на стол и присел над нашим пирогом, среди посуды. На минуту Васька потерял его из виду.

Вот тебе раз! Так славно было разыгрались, и вдруг этот «мальчик» исчез куда-то.

Васька поднялся на задних лапах, положил передние на край стола и заглянул. Ах, вот он где! Сидит на столе и ждет Ваську.

Тут тигренок от радости принялся выделывать такие замысловатые прыжки, что у бедняги-гостя зашевелились волосы на голове. Он потерял всю свою важность и отчаянно, как утопающий, завопил:

— Ка-ра-уул! Помогите!

Время от времени Васька останавливался, опять поднимался на задние лапы и заглядывал на стол. Гость, видя так близко от своих ляжек его морду и горящие оживлением глаза, только отмахивался душистым платочком и в полном изнеможении стонал:

— Спаси-ите! Помоги-ите!

Мы услыхали эти стоны и, страшно перепуганные, кинулись на помощь. Гурьбой влетели в столовую — и остолбенели: на праздничном столе, прямо над нашим сладким пирогом, скорчился зеленый от страха гость. Он в ужасе таращил глаза на пол, как будто оттуда на него надвигался разъярившийся мамонт. А там всего-навсего сидел Васька и топорщил от смеха усы.

Мы дружно захохотали. Гость тоже скривился в улыбку, но все еще не слезал со стола и беспокойно озирался на Ваську.

Тут вошел отец. Он снял гостя на пол, оправил его костюм и стал извиняться за Васькину выходку. Он даже сердито пихнул тигренка ногой, а нам приказал очень строго:

— Уберите отсюда эту гадину.

Мы взяли «эту гадину» за передние лапы, уволокли в сад и там уже насмеялись вволю.

Всю весну, лето и осень холили и пестовали Ваську. А когда листья на деревьях облетели и сад опустел, заметили, что Васька стал большим.

Детские свои забавы он постепенно менял на другие: слежку, борьбу, прыжки.

Замашки настоящего тигра у него проглядывали и раньше: он очень любил подкрадываться, подкарауливать разных животных и птицу. С возрастом эти замашки становились все резче и заметнее.

После неудачного нападения на наседку и в особенности после того, как ему влетело за петуха, Васька не трогал кур. Но, должно быть, ощущение перьев и петушиного тела во рту ему очень понравилось.

И вот он придумал новую забаву.

Когда в комнате никого не было, он потихоньку пробирался туда и играл.

Особенно любил он стащить с кровати подушку, выкусить у нее угол и потом ударить по ней лапой: перья облаком летели во все стороны, и тогда можно было с силой зажать подушку в зубах и рычать.

Получалось полное впечатление охоты на дикую птицу.

Мы сбегались на рыканье и заставали Ваську на месте преступления: подушка на полу, Васька на ней и морда у него вся в пуху.

— Зубы у тебя чешутся, что ли? — ворчали мы, то-и-дело спасая от него разные вещи. — Ведь ни за что не пройдет спокойно: все ему нужно таскать в зубах и рвать.

И мы придумали выход.

Подарили Ваське игрушку — истоптанный маленький валенок. Мы возили валенок за веревку, а тигренок ловил его, как кошка мышку. Поиграв, мы оставляли валенок в Васькиных зубах, и он служил затычкой Васькиной пасти. С ним Васька не портил других вещей.

С валенком в зубах он важно отправлялся на конюшню. Он очень любил следить за лошадью, и днем, когда лошадь выпускали в специально огороженную часть сада, Васька, затаившись где-нибудь в кустах, часами просиживал около нее.

Любимая наша игра была такая.

Мы размещали своих кукол в игрушечных тележках и ехали, пробираясь в зарослях сирени, к небольшой полянке. Там «жили» эти куклы.

Соня, Юля и Наташа по узким тропинкам везли тележки. Я ехала сбоку верхом на палочке, которая называлась «Вихрь».

По дороге велись разговоры о том, что в этой местности на мирных жителей часто нападают дикие звери.

А в кустах уже сверкали Васькины глазищи. Он, как кошка, следил за тележками, готовый прыгнуть в любую минуту.

Вот уже скоро полянка. Оставалось проехать самую густую и опасную тропинку. Поворот. Тележки скрываются за углом: одна… другая…

Тут на караван бурей обрушивался тигр. Под отчаянные крики «мирных жителей» он хватал куклу, и уносился с ней в чащу сада.

Тогда и сад был уже не сад, а «джунгли».

Мы лихорадочно вооружались «карабинами». Карабинами были палки с картофелинами на концах. И отправлялись спасать утащенную женщину. Частенько случалось, что после сражения, когда Васька отступал под градом пуль — картофелин, бедная женщина оставалась с растерзанным животом и без парика. Парик вместе со шляпкой Васька уносил в зубах.

Появилась у Васьки и еще забава: он пристрастился прыгать на деревья.

Напротив дома росло старое, развесистое дерево. На него повесили обрывок войлока и любовались, как ловко Васька его доставал. Войлок висел довольно высоко, раза в полтора выше человеческого роста. Васька припадал к земле, прицеливался и кидался вверх.

Миг — и Васька, вцепившись зубами и лапами в войлок, качается высоко над землей.

Какая упругость и сила были в его гибком кошачьем теле, когда он раскачивался на ветках!

Накачавшись, он спрыгивал на землю; бесшумно ступая, обходил несколько раз вокруг дерева и снова прицеливался к прыжку. Глаза у него разгорались, как угли, усы топорщились, а хвост беспрестанно хлестался по гладким бокам.

Диван, если Васька растягивался во всю свою длину, становился для него уже мал.

Мы попрежнему беззаботно играли со своим другом, но старшим все чаще приходило в голову, что жизнь Васьки скоро должна измениться. Вот как это случилось.

Однажды, сидя в гостях у начальника города, одна трусливая, слабонервная женщина разахалась и разохалась насчет нашего Васьки:

— Ах; как это можно, помилуйте! В городе, совершенно на свободе, ходит тигр. Ах, ах, мне страшно подумать. Ведь от него всего можно ожидать. Зачем же так рисковать? Зачем наживать себе лишние неприятности?

После таких разговоров начальник города вызвал отца и объявил, что ему не разрешается больше держать Ваську на свободе и он должен посадить его в клетку, а пока клетка не будет готова, привязать на цепь.

Пришлось исполнить все, как было приказано.

Первое время Васька никак не мог примириться с неволей и оскорбленно кричал; а-ам, ахм, баум, баум…

Морда у него была такая расстроенная, что хотя и было условлено, что его отпускать не будут, но мы потихоньку от взрослых (а взрослые потихоньку от нас) отвязывали его.

И тогда Васька попрежнему бегал по саду, лежал на диване, прыгал на дерево за своим войлоком и вообще старался поразмять застоявшиеся мускулы.

Проходили дни за днями, а клетки все не было.

Заказать большую, надежную клетку у нас нехватало денег, а заказывать плохую и тесную не имело смысла: все равно мы стали бы выпускать из нее Ваську.

Отец ждал новых неприятностей от начальника города и ходил хмурый и сердитый. А тут, как нарочно, выискался один торговец: «Продайте да продайте… Я буду его хорошо кормить, построю большую клетку. Ему будет у меня прекрасно».

Отец и мать долго крепились. Очень уж им не хотелось расставаться с Васькой. Но он стоил очень дорого, и потом недовольство соседей, которые начали придираться к Ваське, и еще многое другое заставило их поколебаться.

И, как назло, Васька опять наскандалил.

Как-то, часов в двенадцать дня, отец услыхал страшный вопль. Он выскочил во двор. У крыльца металась мать. Она кричала и показывала рукой на плетень.

Там лежал маленький дикий козел. Он кричал, буквально как ребенок, а на нем, подпустив ему под ребра когти и закатив глаза от умиления, сидел негодный Васька.

Когда к нему подбежали, он соскочил с козлика и бросился удирать. Хорошо, что после памятной порки за петуха Васька боялся отца. Но все-таки, убегая, он вцепился ему в сапог.

После этого нам строго-настрого запретили спускать Ваську с цепи: он целыми днями сидел теперь на привязи.

Прошло дней десять, и Васька опять учинил разбой. На этот раз он как-то сам отвязался и схватил жеребенка. Правда, и в этом случае его сейчас же поймали, но Васька цапнул кого-то и уже по-настоящему. Тогда старшие окончательно решили, что придется с ним расстаться.

Они позвали торговца (поставщика зоологических садов) и, взяв с него слово, что он будет хорошо обращаться с Васькой и не отвезет его в зверинец, согласились Ваську продать.

Мы сначала не поверили, что Ваську скоро увезут. А потом подняли такой крик, что родители прогнали нас в сад. Туда же, в сад, явился и хитрый торговец. Он стал угощать нас конфетами, приглашал нас в свой зоологический сад и говорил, что очень любит зверей.

Кроме того, он просил, чтобы мы рассказали ему про все Васькины привычки и научили, как обращаться с тигренком.

Мы сначала не желали даже разговаривать с ним, но потом понемногу стали его научать, как кормить, как купать и как ухаживать за Васькой. И все время мы подозрительно к нему приглядывались и брали с него бесконечное число клятв, что он будет его любить.

— Да, впрочем, очень ему нужна ваша любовь, — вежливо прибавляли мы тут же и уходили, чтобы погоревать на просторе.

И вот наступил грустный день.

Осенним вечером, когда над голым садом без конца кричали стаи галок, во двор со скрипом въехала телега. На телеге была железная клетка.

Отец подшучивал над матерью, но у него самого дрожали руки, когда он отвязывал Ваську. Васька, испуганно прижимаясь к его ногам, взошел с ним в клетку по доске. А когда отец вышел и Васька остался один, он закричал и стал биться. Потом, жалобно мурлыча, просунул лапы между железными прутьями и протянул их к отцу. Все домашние стояли вокруг молча, потрясенные Васькиным отчаянием.

Весть о том, что Ваську увозят, дошла до нас. Побросав все игрушки, мы вылетели во двор, остановили тронувшуюся было телегу и прижались лицами к прутьям клетки.

— Васька! Милый Васька! — твердили мы дрожащими голосами, а Васька из клетки мурлыкал и повторял: уфф, уфф…

У матери на глазах были слезы. А мы, как только телега двинулась, схватили свои пальтишки и гурьбой, держась за прутья клетки, отправились провожать Ваську на его новую квартиру.

Там мы возились до позднего вечера, помогая устанавливать огромную новую Васькину клетку. Потом устроили ему мягкую постель из сена, погладили его на прощанье и сказали:

— Завтра, чуть свет, мы опять придем к тебе, Васька.

Мы уходили, а в клетке, в первый раз оставаясь без нас, тоскливо ревел и метался тигренок.

На другой день с утра мы умчались к Ваське. Разбудили сторожа, ночевавшего в саду около зверей, и потребовали, чтобы нас впустили.

— Мы пришли не для того, чтобы смотреть ваших зверей, — твердили мы не пропускавшему нас сторожу, — а просто мы пришли к Ваське. Понимаете? К нашему тигру… Он наш, мы имеем право.

Мы насильно пролезли мимо ошалевшего перед таким напором сторожа и так прытко пустились по дорожке, что он только махнул рукой.

Нам казалось, что за одну эту ночь без нас с Васькой непременно что-нибудь случилось. Вот в конце аллеи завиделась клетка.

Живой и здоровый тигренок пристально глядел на дорожку. Он услыхал нас, когда мы спорили у ворот, и вскочил, чтобы бежать навстречу.

Соня добежала к нему вперед всех и крикнула:

— Как поживаешь, Васютка?

Васька сморщил в улыбку усы и ответил: уфф, уфф…

Он протянул сквозь решетку лапу, и мы все по очереди ее потрясли.

Пол в Васькиной клетке мы вымыли и насухо вытерли тряпками, солому аккуратно перетрясли, а насчет миски сказали, чтобы мыли ее получше, а то Васька не станет лакать из нечистой посуды. И все, что ему потом приносили поесть, мы очень внимательно проверяли. Дома мы подробно рассказывали о том, как живется тигренку, и в первый же свободный день отец с матерью пошли к нему вместе с нами.

То-то радость была у Васьки! Отец сейчас же открыл клетку и отпустил Ваську бегать по огромному саду. Васька прыгал, валялся на траве, а главное, терся об ноги отца, лизал ему руки, обнимал его и буквально не сводил с него глаз. И все время у него под усами как будто шевелилась улыбка, так похоже на короткий смешок было его мурлыканье: мм-хмм, ахм-ммхм..

Но вот все наигрались и нагостились, и наступило время уходить. Васька спокойно и доверчиво пошел за отцом в клетку. Отец быстро выскользнул из нее, и дверь захлопнулась. Васька помирился даже и с этим. Он продолжал мурлыкать, несмотря на то, что его запирали в клетку, и терся головой об ее прутья. Но все это только до тех пор, пока мы не начали двигаться к выходу и не исчезли в калитке.

Тогда Васька бешено кинулся на стенки клетки и отчаянно закричал нам вслед, и это было очень грустно слышать…

Новый Васькин хозяин старался, по мере сил, окружить его таким же хорошим уходом, каким он был окружен у нас, но он не любил животных, а смотрел на них только как на доходное дело. Притом же он очень боялся Васьки.

На счастье, казак Измаил, который жил прежде у нас и всегда любил и баловал Ваську, согласился перейти к Васькиному новому хозяину специально для того, чтобы ухаживать за тигренком.

Это очень облегчило Васькину участь.

С Измаилом Васька стал меньше скучать по дому, и вообще жилось ему хорошо. Кормили его прямо как на убой.

Понемногу все привыкли, что Васька живет не дома, а за несколько кварталов.

Начались занятия в школе, и мы приходили к Ваське теперь уже только по воскресеньям. Каждый раз, когда мы видели Ваську, нам бросалось в глаза, как быстро он вырастал.

В течение какого-нибудь месяца он стал огромным, могучим тигром.

Однажды к отцу прибежал хозяин Васьки. Он был страшно расстроен и долго не мог рассказать, что случилось. Из его отрывочных восклицаний отец понял, что с Васькой неладно. Он схватил шапку и бросился на помощь.

Прибежав к Васькиной клетке, он увидал, что она открыта настежь и никого в ней нет. В это время к нему подошел Измаил и сказал, что Васька лежит в комнате.

Хозяин Васьки, услыхав это, помчался за ветеринаром, а отец пошел к Ваське.

Он лежал, растянувшись на полу во весь свой огромный рост, и тяжело дышал. Он был без ошейника. Отец нагнулся над ним, погладил его и позвал. Но Васька не ответил. Он был в агонии. Помочь ему нельзя было уже ничем.

Прошло несколько минут. Васька глубоко вздохнул, и его не стало.

Отец, очень расстроенный, стал расспрашивать Измаила, как все это случилось.

— Не ударил ли его кто-нибудь? Или, может, отравили какой-нибудь гадостью?

— Нет, нет. Это ведь с ним уже давно началось. Последнее время он стал какой-то скучный, сонный как будто. Не хотел бегать, не хотел играть, а все старался поскорее лечь. Сегодня утром, когда я зашел к нему в клетку, он даже не поднял головы. Я постарался расшевелить его, но услыхал, что он очень тяжело дышит. Тогда я послал хозяина за вами, а перенес его кое-как сюда в комнату. Думал, может, здесь он хоть немножко оживится. Эх, бедняга Васька!

Отец вместе с ветеринаром сделали вскрытие, и оказалось, что Васька умер от ожирения сердца.

Его погубило то, что его стали кормить мясом и давали все больше жирное мясо и воду, а прежде Васька ел суп, молоко, яйца, и мяса ему давали гораздо меньше. И еще оказалось, что его очень мало водили гулять.

Вернувшись домой, отец не знал, как сказать нам о Васькиной смерти.

Горько оплакивали мы нашего любимца и дали обещание, что никогда мы о нем не забудем и расскажем про него всем детям.