Дворян в первом поколении не бывает; только этим избалованным детям Революции кажется, что они обязаны важно прогуливаться среди мраморных и бронзовых статуй, имитируя властителей прежних эпох.граф Беньо
Опьянённый победой при Фридланде, в какой-то степени принадлежавшей ему, маршал Ней пишет своему начальнику штаба генералу Дютайи, которому 5 июня оторвало ядром руку: «Я был серьёзно ранен в руку, о чем Вам часто рассказывал, но я никогда не отчаивался; для меня всё закончилось благополучно. Не сомневаюсь, что и Вы выздоровеете, с той лишь разницей, что Вы потеряли руку, но это ведь не помешает и дальше служить государю». Привыкший с юности к ужасам войны, он заранее был готов к потерям в сражениях, настолько, что даже гибель его офицеров не производила особого впечатления. В этом же письме маршал вкратце возвращается к недавним событиям: «На глазах Его Величества 6-й армейский корпус отлично выполнил свою задачу. Битва при Фридланде явилась вершиной нашего труда. Результат таков, что неприятель, не переставая, умоляет о мире». Дальше он переисляет потери, число раненных французских солдат, «из которых никто не оставил поля боя».
Август 1807 года. Ней покидает берега Немана и отправляется к жене и сыновьям, которых не видел целый год. Узнав, что Наполеон и Александр обнялись на плоту в Тильзите, парижане аплодируют мирному договору, «который должен открыть новую эпоху в мировой истории». При Императоре Франция достигла необычайного могущества. «Великая честь быть французом! — пишет Ней своему тестю господину Огийе. — Благосклонность Императора, которую я заслужил, командуя героями в бою, тронула меня до глубины души». До семьи Нея постепенно доходили рассказы о подвигах победителя в битве при Эльхингене, семья наслаждалась подробностями сражения при Фридланде: «С присущими ему хладнокровием и бесстрашием маршал Ней оставался в первых рядах своих войск, руководя каждой мелочью в бою, являясь примером всему армейскому корпусу, который выделяется среди всех соединений Великой армии». Мадам Кампан, считает, что столь лестная фраза Наполеона оказывает честь детям маршала, она отмечает, что все вокруг обсуждают геройское поведение маршала.
Во дворце Тюильри Наполеон выражает раздражение и даже недовольство, сказали бы те, кто его хорошо знает. На несколько шагов он отдаляется от картины Мейнье, которую он рассматривал. Очевидно, только что завершённое полотно ему не нравится. Император упрекает художника в чрезмерном прославлении Нея, который изображён один на переднем плане, во главе 76-го линейного пехотного полка. Изображён момент обнаружения в арсенале Инсбрука двух знамён, потерянных во время революционных войн, — волнующий эпизод кампании 1805 года. Не тешит честолюбие Наполеона и следующее полотно. На нём мы видим Мюрата и Ланна. Из двенадцати картин, заказанных для галереи Дианы, только одна, написанная Жироде, заслуживает благосклонного отношения государя — на ней изображено триумфальное вхождение Наполеона в Вену. Остальные полотна снимаются со стены. Художник Гро не получит разрешения писать Жюно в битве при Назарете.
Слава сподвижников Наполеона идёт на пользу его собственной славе, польстить им — значит ограничить их амбиции, поэтому он не может замалчивать их подвиги. Убедив себя в этом, император полагает обязательным посвятить один из залов Тюильри своим военачальникам. Раньше, во время приездов короля в Париж, в этом большом зале располагалась сотня швейцарцев, теперь это маршальский зал.
Бывая здесь, где всё перестроено в соответствии с указаниями Императора, Ней понимал, что орел одним взмахом крыльев вознёс его на вершину. Ней проходит через огромный зал высотой в два этажа, с окнами в сад и во двор. Со стороны сада архитекторы Персье и Фонтен пристроили широкий балкон, который мог служить трибуной. Зодчие вдохновлялись примером балкона с кариатидами Жана Гужона в Лувре. Ней поднимает глаза к потолку, расписанному Жераром. Портреты четырнадцати маршалов в полный рост украшают стены. Ней ищет и находит себя. Его портрет написан Шарлем Мейнье, учеником Венсана, удостоенным в 1789 году Римской премии. Посредственное качество картин вызывает нарекания посетителей, некоторые портреты даже пришлось переделывать. От этого гордость маршала нисколько не страдает: он видит себя на почётном месте в одном из самых престижных залов, где происходят самые пышные приёмы в Империи.
Императорские милости дождём проливаются на Нея. С 1804 года он получает доходы от имения Корноккио в Пармском герцогстве. Сразу же после Фридланда он получает права на доходы от княжеского владения Селунь в Польше, ежегодно это приносит 28 326 франков. 23 сентября 1807 года Наполеон выделяет ему 300 000 франков для покупки дома в Париже. Но Ней уже приобрел достойную его нового положения резиденцию — это один из самых элегантных особняков Парижа, расположенный на улице Лилль под номерами 74-76, ранее принадлежавший Клоду-Луи де Сесвалю. Последний здесь часто принимал Талейрана. Дилетант Сесваль весело транжирил свое состояние, и 7 января 1805 года кредиторы продали его дом маршалу Нею за 325 000 франков. На этой улице обосновались многие знаменитости: Евгений де Богарне, маршалы Журдан, Массена и Мортье, главный университетский распорядитель Фонтен, шталмейстер Императора Нансути, государственный советник Реаль, генерал Клейн — все они воспользовались значительными дотациями. В Отеле де Сальм обосновался Почётный легион. Таким образом улица Лилль становится улицей наполеоновского режима.
Прямым следствием установления новой монархии является формирование имперской знати. После награждения 23 декабря 1807 года итальянским орденом Железной Короны Ней получает звание, которое присуждается за высшие военные заслуги, и право получать ренту с отдалённых земельных угодий. Это ещё сильнее привязывает маршала к судьбе Великой Империи. В награду за военные заслуги 6 июня 1808 года он получает титул герцога Эльхингенскогр. Этот титул сопровождается рентой в 17 647 франков и недвижимостью в королевстве Вестфалия, которая обеспечивает годовой доход в 100 000 франков. Всё это дополняют земли в Ганновере, ежегодно приносящие ещё около 90 000 франков. Таким образом, привязывая доходы маршалов к заграничному имуществу, Император создаёт прямой экономический интерес к сохранению самых широких границ государства. Отныне его сподвижникам придётся выбирать между бесконечными войнами и гарантированным собственным разорением.
Так создаётся новая аристократия, Наполеон постоянно стремится связать её с прежней. Он не хочет, чтобы Монморенси был беден, а Ней богат. Желание получить сплав старой и новой знати оказывается утопическим. Однажды герцог Эльхингенский, относившийся с презрением к знатным фамилиям, удивит Наполеона, когда примется расписывать ему достоинства молодого Монтескье.
«Кузены» Императора — так Наполеон обращался в письмах к своим маршалам — представляют собой «один из обязательных атрибутов короны». Постоянно опасаясь их превращения в соперников, Наполеон вынужден лукавить: «Больше пышности в мундирах офицеров, окружающих Императора, чтобы контраст со скромностью платья суверена был ещё очевиднее».
Старания маршалов правильно вести себя при дворе вызывают улыбку. Ветераны революционных войн хотят обучиться хорошим манерам, но довольно часто у них ничего не выходит: «Лёгкий налёт смешного — вот все, что им удаётся приобрести в учёбе». Ней испытывает отвращение к парадным туалетам, которые Наполеон полагает обязательными на больших приёмах. Маршал считает их старомодным маскарадом, смеётся над теми, кто носит подобную «сбрую», он согласен купить десяток таких костюмов, только бы не пришлось их носить. Тем не менее, как и все остальные, Ней вынужден соблюдать этикет, и время от времени ему приходится отказываться от милой его сердцу военной формы. Блеск оружия отталкивал представителей других слоев, которым Наполеон хотел понравиться.
Нею чужды светские манеры, и иногда он выходит за рамки приличий, диктуемых установленными правилами. Однажды во время официального ужина, устроенного военным министром, он оказался за столом рядом с одним из князей Рейнского союза, им прислуживает гайдук. Последний делает это так старательно, что Ней благодарит его. Присутствующие едва сдерживают смех, особенно, когда герцог Эльхингенский обращается к слуге: «Кого я вижу! Это ты, Фредерик! — И продолжает уже для всех: — Дамы и господа, извините, это мой товарищ, нам приходилось спать в одной кровати». Князь, чтобы избежать неловкости, отсылает этого Фредерика к остальной прислуге. Маршал же, охваченный боевыми воспоминаниями, оставляет блестящее общество и следует на кухню, где находит старого товарища, обнимает его, сует в руку банкноту и обещает протекцию.
15 августа 1807 года в Нотр-Дам Ней находится среди их высочеств, больших сановников, маршалов, камергеров и фрейлин. Общество собралось, чтобы присутствовать на исполнении «Те Deum» в честь побед Наполеона. 23 августа Ней в Тюильри, где празднуется бракосочетание Жерома Бонапарта и принцессы Вюртембергской, в октябре мы видим его в Фонтенбло, на представлении послов. Двор живёт блестящей светской жизнью; балы у княгини Боргезе, королевы Гортензии, герцога Фельтрского, то у одного, то у другого министра. Чтобы погасить недовольство, Наполеон предлагает Нею и другим представителям имперской элиты самим давать приёмы. «Никто из этих первых лиц никогда не держал настоящий светский дом, — заметит Император, — если кто-то из них устраивает ужин, он приглашает только своих. Если мне случалось бывать на их пышных балах, кого я там видел? Ни одного нового лица, никого из пострадавших, никого из тех строптивых, которые бы дулись в углу. Никто не делает даже попытки подсластить им пилюлю». Старая и новая элита могли встретиться лишь у послов или иностранцев, останавливавшихся в Париже. Наполеон советует приближенным быть повнимательнее с русским послом графом Толстым, который не стесняется клеймить имперский режим, находясь в салоне мадам Рекамье или у кого-нибудь из неисправимых критиков, обосновавшихся в предместье Сен-Жермен. Как-то во время охоты Ней затеял с этим послом разговор о международной политике, причём беседа оживилась настолько, что дело едва не дошло до дуэли. Узнав, что его маршал утверждал, будто Франция просто и прямо намерена отбросить Россию за Днестр, Наполеон высказался очень жёстко: «Он не знает, о чём говорит. Он настолько же посвящен в мои планы, насколько в них посвящен последний армейский барабанщик».
Некоторые из тех, кто получил титулы, и кто раньше писал или выступал против неравенства, считают, что должны отмежеваться от прошлого, по крайней мере им несколько неловко. Ней же не испытывает подобных эмоций, он не скрывает своего торжества. Кажется, что герцог и герцогиня Эльхингенские инстинктивно возвращаются к образу жизни своих отцов, под люстрами и ламбрекенами во дворце, возведённом знаменитыми предками, они ищут подтверждение своего благородства. Их приёмы никак не укрепляют связи со старой аристократией, но утверждают престиж новой власти. В день Святого Наполеона их особняк светится, как яркая звезда в ночном небе. Фасад, украшенный лампионами на две тысячи франков, отражается в водах Сены. Из окна Тюильри Император, любуясь особняком Нея и дворцом Почётного легиона, доверительно замечает Дюроку: «Именно в таком месте должен жить этот храбрец; рядом с Честью и напротив меня».
Жилище Нея словно приветствует его сосед по улице Лилль — роскошный особняк Богарне с перистилем в египетском духе, турецким будуаром, салоном времён года и другими помпезными украшениями, которые, по слухам, обошлись в астрономическую сумму в полтора миллиона франков. Выставленная напоказ роскошь соседских владений заставляет маршала приняться за реставрацию и обстановку собственного парижского особняка. Правда, его личное участие в этом невелико. Грядущие Испанская, Португальская, Русская и Немецкая кампании на месяцы и годы оторвут его от дома. Не лишённая вкуса и охочая до роскоши супруга маршала сама займётся переделкой. «Я понимаю, что все Ваши советы, связанные с экономным содержанием дома, продиктованы Вашими искренними ко мне чувствами, — пишет она отцу, — но подумайте о моём положении. Поверьте, я не тщеславна, но всё же нам следует жить соответственно нашему рангу в обществе».
Роскошная парижская резиденция герцога Эльхингенского (к сожалению, снесённая в 1867 году при продолжении улицы Сольферино) гордо возвышалась рядом с Отелем де Сальм. Построенная Антуаном-Шарлем Обером накануне Революции, с двором и садом в виде террасы, нависающей над набережной Орсэ, она полностью соответствовала престижу высокого сановника Империи. Мадам де Ремюза, фрейлина Жозефины, бывавшая на приёмах у семьи Ней, не преминула, между прочим, отметить роскошь их дома. Она упоминает дорогую мебель, украшающую анфиладу залов, изысканные сервизы, сверкающие на столах, драгоценности супруги маршала. Ослеплённая всем этим блеском мадам Ремюза считает, что супруги Ней потратили больше миллиона на обустройство дома. Мадам Ремюза утверждает, что супруга маршала жаловалась на финансовые затруднения после столь значительных трат. В действительности же работы по перестройке дома, предпринятые маршалом, были не очень велики. Исключение — полукруглый портик, украшенный ионическими колоннами. Портик был призван оживить фасад, выходящий во двор. Безусловно, особняк имел роскошное убранство, но всё было сделано более экономно, чем это показалось завистливой мадам Ремюза.
Первый этаж был отведён под залы и салоны для приёмов, второй занимали личные покои супругов, на остальных этажах размещались дети и прислуга. К тому моменту у маршала было трое детей, четвёртый, Эдгар, появится на свет в 1812 году. Некоторые слуги живут в помещениях, примыкающих к конюшне и каретным сараям, где, кстати, стояла черно-белая, лакированная и золочёная карета для парадных выездов.
В дни приёмов приглашённые могли сами оценить роскошь салонов, выходящих окнами на террасу. Главный салон, стены которого практически полностью закрыты коврами и зеркалами, обставлен богатой мебелью.
В то время как герцог Эльхингенский разговаривает в голубом салоне с принцем Саксен-Кобургским, будущим королём бельгийцев, герцогиня ведёт светскую беседу в серебряном будуаре, самой изысканной комнате особняка. Её собеседники — братья Канувиль, Мари-Эрнест, государственный советник, и Жюль, адъютант Бертье, любовник Полины Бонапарт. Стены будуара драпированы жёлтой тафтой, окна украшены шторами того же цвета, расшитыми шелковыми малиновыми и серебряными нитями. Вся мебель, стол, светильники, стулья, покрытые жёлтым полосатым шёлком, изготовлены из дорогого дерева, украшенного посеребренной бронзой. Среди гостей в малом зелёном салоне, в белом с золотом лакированном кресле удобно расположился яркий и чувственный Шарль де Флао, якобы незаконный сын Талейрана. Этого настоящего соблазнителя и сплетника, порхающего вокруг цветника светских дам, обсуждают собравшиеся в жёлтом салоне. Самые элегантные дамы Парижа, лица и негромкие разговоры которых скрыты широкими веерами, сдвигают кресла из красного дерева, чтобы было удобнее шептаться, обмениваясь последними новостями.
— Видите Шарля де Флао? Он один из трёх лучших танцоров Парижа.
— Вам известно, что Каролина Мюрат влюблена в него?
— Гортензия будет ревновать.
Чуть дальше расположена комната, где стоят глубокие кресла в форме гондол, с ножками в виде лебедей. У двери в стороне от других приглашённых мы видим швейцарского офицера, главного сборщика налогов Никола Броннера, известного своей связью с «бриллиантом Комеди Франсез» мадмуазель Марс. Броннер высоко ценит приятную компанию и высокое покровительство. Он пригласит герцогиню Эльхингенскую стать крёстной своего первенца, которого подарит ему супруга Изабель Роза.
Позвонили к ужину, гости собираются в просторной столовой с тремя высокими окнами, выходящими во двор. Мы видим семнадцать великолепных стульев, обитых красным сафьяном. Большая стеклянная ваза, окружённая бокалами, канделябрами и фигурами из позолоченной бронзы украшает большой стол, на котором сверкают серебряные приборы работы Одио, поставщика Императора, и Жана-Николя Буланже. Подают слуги в форменных ливреях светло-жёлтого цвета с песочными и синими галунами, их красные куртки и панталоны украшены золотыми галунами, на ногах — белые чулки. Вокруг стола много людей в военной форме: Октав Левавассёр, адъютант маршала, ставший другом семьи, маршалы, с которыми Ней поддерживает добрые отношения. Первый среди них — Лефевр, герцог Данцигский. Здесь же самые молодые генералы Великой армии, среди которых бывший граф Кольбер, недавно ставший бароном и прозванный за свою красоту Антиноем. В гостиной герцога Эльхингенского блестящее общество обсуждает последние события. Дамы говорят о свадьбе герцога д’Аренберга и племянницы Жозефины, а господа — о вступлении Жюно в Лиссабон, об оккупации Рима частями Миоллиса, о восстании в Мадриде.
После отъезда гостей маршал Ней и его супруга поднимаются в свои покои на втором этаже. У каждого из супругов своя ванная комната, отдельные гардеробная, туалет, спальня, а у маршала к тому же — библиотека. Здесь же, на втором этаже, находятся небольшая семейная столовая и бильярдная.
Убранство маршальских покоев, выходящих окнами на Сену, довольно специфично и соответствует духу хозяина. На камине спальни две аллегорические вазы — Гармония и Размышление — стоят по сторонам каминных часов с крылатым амуром, кровать и комод украшены бронзовыми позолоченными шлемами.
Стены библиотеки почти полностью заняты закрытыми книжными шкафами, двадцать четыре застеклённые дверцы завешены зелено-желтыми шторками, скрывая книги, стоящие в три ряда. На камине в библиотеке — часы, украшенные фасцией с оружием, и два подсвечника со знамёнами, работы Пьера-Филиппа Томира. На большом письменном столе из крапчатого красного дерева, на ножках с каннелюрами — скульптурная группа «Пробуждение Венеры Адонисом». Значительную часть пространства занимает другой широкий рабочий стол с выдвижными ящиками. В кабинете стулья красного дерева обитые зелёным сафьяном. Как и поверхности столов, они инкрустированы эбеном и серебром. В этой комнате Ней работает с почтой. Перья, чернильный порошок и воск для запечатывания конвертов маршал покупает у Депилли, поставлявшего канцелярские товары Императору. Посетитель обязательно обратит внимание на замечательные часы работы Франсуа-Антида Жанвье. Эти часы специально предназначены для того, чтобы отмечать начало беседы и конец времени, отведённого хозяином дома на аудиенцию.
Из личного салона, где вдоль стен стоят стулья, украшенные львиными головами, Ней может слушать, как его супруга играет на арфе или фортепьяно в своем музыкальном салоне. В спальне супруги маршала — кровать, украшенная амурами с луками и стрелами, два небольших секретера, комод с отделением для хранения драгоценностей, где обычно она держала бриллианты. Самые известные украшения — колье и гребень, в каждом по сорока одному бриллианту, серьги, по два бриллианта в каждой, и четыре бриллиантовых эгрета. По поводу этих драгоценностей маркиз д’Опу ехидно заметил, что в колье герцогини Эльхингенской вставлены глаза святого Иакова — два бриллианта, украденные из скульптуры апостола в Сантьяго-де-Компостела когда город был разграблен частями Сульта и Нея во время Испанской войны. Спальню мадам Ней украшает бронзовый бюст императрицы Марии-Луизы. Это, конечно, не подарок императрицы, бюст куплен у Клода Галля за пятьсот франков.
Огромное количество зеркал делает особняк супругов Ней чрезвычайно светлым. Убранство дополняется бронзовыми золочёными люстрами с подвесками из хрусталя, доставленного с перевала Мон-Сени, канделябрами с фигурами египтянок или богини Победы, бронзовыми бра и фонарями, а также обюссонскими коврами, покрывавшими паркетные полы. Стены в промежутках между зеркалами украшены деревянными резными панелями в этрусском стиле или раскрашены арабесками, некоторые из которых — работы художника Менаже.
С учётом финансовых возможностей маршала следует признать, что убранству дома несколько не хватает оригинальности. Хозяйка дома, занимавшаяся меблировкой в отсутствии мужа, полагалась на его интенданта и ещё больше на Бонара, архитектора маршала, который чаще всего обращался к резчику по дереву Жоржу Жакобу и его сыновьям. Герцогиня Эльхингенская жалуется на огромные счета, выставляемые поставщиками. «Я не настолько богата, чтобы выдерживать вымогательство, преследующее меня со всех сторон. <…> Пока не поздно нужно прекратить эти безумства! Будет очень трудно навести порядок в доме». О многочисленной прислуге, среди которой есть даже «негр», мадам отзывается неодобрительно: «Мы с супругом окружены плутами и мошенниками. Боже мой, как они нас обманывают!»
Коллекция живописи, состоящая из девяноста картин,, [56]Частично коллекция Нея была анонимно выставлена на продажу 6 апреля 1818 года, за несколько недель до продажи картин, принадлежавших Жюно. — Примеч. науч. ред.
свидетельствует о том, что если вкус герцога Эльхингенского и не был всегда безошибочным, то со временем он стал изящнее. В этом собрании картин нельзя выделить главное произведение, но в целом оно оставляет милое впечатление, хотя и не идёт ни в какое сравнение с коллекцией Сульта, первого эстета среди маршалов Наполеона. Коллекция Сульта знаменита своими двадцатью шестью полотнами Мурильо, работами Риберы и Сурбарана. В 1852 году её стоимость составляла полтора миллиона. В собрании Нея есть лишь одно полотно Мурильо, на котором изображена пара нищих. При этом нужно признать, что, в отличие от Сульта, в ходе Испанской войны Ней не злоупотреблял открывшимися возможностями, он не присваивал ценности. В недавно вышедшей биографии Сульта автор, как и сам герцог Далматский, пытается убедить читателя (впрочем, тоже без особого успеха), что все эти картины — это дары короля Жозефа или севильских каноников, или что речь идёт об официальных сделках, совершённых по правилам. Мол, такое нормально для страны, где идёт война и бесчинствует многонациональная солдатня. И в самом деле, в коллекции Сульта были своего рода подарки: мировые шедевры и ценности из Алькасара в Севилье, где Жозеф собирал церковные богатства, предварительно приказав прикрыть монастыри, — всё это в обмен на несколько жизней.
Ней разделял интерес своих современников к фламандской и голландской школам жанровой, батальной и анималистической живописи. Он приобрел и несколько современных произведений тех же жанров. В его коллекции нет великих имён, создавших славу французской живописи XIX века, он приобретал произведения менее известных авторов, таких как Александр Дюперрё и Шарль-Мишель Дюплесси. Весьма вероятно, что маршал приобретал картины на ежегодных выставках в Лувре. Что касается старинной живописи, то его выбор не всегда был удачным, о чем свидетельствует «Леда» работы Франсуа Буше — скорее всего, копия, так как оригинал находился в Швеции с 1742 года. Тем не менее можно выделить несколько произведений, в основном находившихся в зале перед бильярдной. Благодаря двадцати двум картинам этот зал получил статус кабинета живописи. В кабинете выделяются две большие анималистические картины Мельхиора Хондекутера и Яна Веникса, а также картина Якоба Рёйсдала, изображающая стадо коров на берегу реки, полотно Франса Снейдерса со сценой охоты на кабана, портрет ребёнка работы Годфрида Схалкена, Что удивляет зрителя, так это присутствие среди картин четырёх аллегорий наук и искусств в стиле Бартоломеуса Спрангера, любимого художника Рудольфа II Габсбурга. Речь идёт о произведениях далеко не простых в эстетическом отношении. В библиотеке маршала мы видим «Рождество» и «Иакова, благословляющего своих детей», работы ван ден Экхоута.
Достаточно пройтись по библиотеке маршала, чтобы понять круг его интересов. Некоторые книги были выставлены для красоты, другие Ней пролистал во время редких отпусков. Они могли пробудить интерес такой часто ведомой духом противоречия увлекающейся натуры, какой он нам представляется. За внешностью гордого маршала прячется человек, сознающий пробелы в своём образовании. Он говорит по-немецки, что считалось в эту эпоху обязательным для военного человека, а Наполеон едва мог объясниться на немецком. Но на этом преимущества Нея по сравнению с Императором, который «был чрезвычайно богат понятиями и идеями, почерпнутыми из книг, прочитанных в юности», заканчивались.
На полках библиотеки Нея выстроились сорок два тома сочинений Расина, собрание Руссо в тридцати семи томах, восемьдесят четыре тома Вольтера, изданные Бомарше, а также произведения Тацита, Монтескье, Брантома, пьесы Корнеля, Мольера, биографии Франциска I, Генриха II, Людовика XIV, Регента и Шуазеля. На полках много военных сочинений: «Военное искусство», «Голландская кампания 1660 года», «Кампания принца Конде во Фландрии», «История четырёх последних кампаний маршала Тюренна», «Прусская тактика». Если судить по количеству произведений, посвященных победителю при Мальплаке, Ней был поклонником принца Евгения Савойского. Тут же «История Америки», «Форма одежды австрийских армий», «Освобождённый Иерусалим», «История евреев», «Дневной и ночной телеграф», «Элементы физической астрономии», «Том Джонс», «Дон Кихот» и много других наименований, что подразумевает любовь к чтению и даже библиофилию. Маршал также приобрёл большую коллекцию атласов и географических карт, которыми пользовался при разработке планов своих кампаний.
Ещё в библиотеке супругов Ней внимание привлекает объёмная нотная коллекция: 148 оперных партитур самых знаменитых итальянских композиторов. Это — область интересов герцогини Эльхингенской, меломанки, обладавшей красивым голосом, «который, возможно, был не очень сильным, но зато верным и чистым, с чарующим тембром». На вечере у Гортензии, ещё во времена Консульства, Эгле Ней произвела сильное впечатление на немецкого композитора Рейхардта, исполнив две его последних вещи «Розамунду» и «Биеннус»: «Не думаю, что когда-нибудь слышал у профессиональных певиц подобную интерпретацию самых трудных пассажей <…> и такое глубокое понимание итальянской музыки».
В марте 1807 года ближе к вечеру супруге маршала Нея в сопровождении Лауры Жюно, будущей герцогини д'Абрантес, и господина де Бригода, камергера Императора, случилось проходить через музыкальный салон в Тюильри. Вдруг Эгле замечает партитуру «Дон Жуана», забытую на фортепьяно, она мгновенно останавливается и открывает её. Взгляд мадам Ней падает на прекрасный дуэт «Дадим друг другу руки». Несмотря на то что их ждали к началу репетиции праздника в честь Императрицы, соблазн напетьмелодию был слишком велик. «Давайте быстренько споём!» — обращается мадам Ней к друзьям, протягивая им партитуру. Лаура Жюно усаживается за фортепьяно, а Эгле и Бригод начинают петь. Их голоса замечательно гармонирует друг с другом. Лаура наслаждается звучанием импровизированного дуэта, наполняющим просторный зал.
Эгле часто поёт дуэтом с Шарлем де Флао, также обладающим прекрасным голосом. Этого достаточно, чтобы пошёл слух об их связи. Мать Шарля, маркиза де Суза-Ботело, будет утверждать, что никакой любовной истории не было: «Между ними не было ничего, кроме чистой и искренней дружбы». Маршал бы никогда не простил этой невинной симпатии, Эгле была уверена в этом.
Своим положением при дворе герцогиня Эльхингенская была обязана военной репутации супруга. Она позволяет себе неуместную роскошь, вызывающую усмешки и неодобрительные взгляды. «Она выехала на воды, — рассказывает всё та же мадам де Ремюза, — захватив с собой для комфорта и удобства целый дом: кровать, мебель, дорожное столовое серебро, специально заказанное для такого случая, вереницу грузовых повозок, несколько курьеров. При этом мадам Ней настаивала, что супруга маршала Франции не может путешествовать иначе». Это свидетельство перекликается с содержанием письма супруги маршала своему отцу, где она, перечислив всё необходимое для пребывания на водах в Бадене, позволяет себе закончить следующим образом: «Хочу сэкономить в этой поездке». Тем не менее ей требуется «восемь-десять кроватей для прислуги обоего пола и для конюхов, место для шести лошадей и двух карет, комнаты для четырёх учителей и трёх детей».
Родственники супругов тоже не прочь воспользоваться ситуацией. Маршал преподносит мадам Кампан, тётке супруги, «красивую карету с двумя хорошими лошадьми». 27 февраля 1808 года Ней дёшево и на самых удобных условиях оплаты продаёт своему свояку Жану-Клоду Монье свое имение ПетиМальгранж, где с того момента будут жить его сестра Маргерит с отцом.
Владения супругов Ней расширяются. По примеру других маршалов, они приобретают обширные земли в провинции. Своим столичным особнякам крупные военачальники часто предпочитают загородные резиденции с их парками, фермами, отданными в аренду, охотничьими угодьями, где так приятно прогуливаться одетыми по-домашнему, вдали от разукрашенных камергеров Тюильри.
29 июня 1808 года маршал Ней покупает за 800 000 франков у господина Деламотта Анго Дефлер имение Кудро в департаменте Эр и Луар. Огромное имение включает в себя замок с отдельным домом управляющего, конюшни, амбары, голубятни, птичий двор, английский сад, парк площадью примерно 17 гектаров, 188 гектаров леса, 7 гектаров лугов, 4 гектара виноградников, 15 гектаров пашни, семь ферм, две мельницы и постоялый двор. В 1810 году Ней приобретает ещё одно имение, расположенное по соседству — небольшой замок Прюнвиль с примыкающими землями. Покупка обошлась в 162 000 франков. Поддержание порядка в таких обширных владениях обходится дорого. Маршал содержит множество каменщиков, плотников, землепашцев, конюхов, егерей, прислуги, цветоводов, садовников… вплоть до кюре, отправляющего службу в часовне замка Кудро. Ней любит посещать свои владения. Он ставит опыты по выращиванию новых культур. Его озимая пшеница продаётся на рынке Шатоден.
Глядя на его племянницу, столь уютно устроившуюся в Кудро, мадам Кампан не может удержаться от ревнивого и колкого замечания: «Как приятна жизнь в замке, где всё есть, где для ежедневных прогулок к вашим услугам удобные кареты!» Когда Ней уезжает по своим военным делам, Эгле регулярно, особенно летом, принимает в Кудро мадам Кампан в сопровождении нескольких молодых пансионерок, среди которых Нэнси и Адель, дочери генерала Макдональда. Молодёжь вносит оживление в жизнь замка, спрятавшегося в лесах. Именно в Кудро в июле 1809 года дочери генерала узнали, что их отец прямо на поле битвы при Ваграме произведён Наполеоном в маршалы. Видя их трогательную радость, Эгле и мадам Кампан расплакались от умиления. Нэнси, которую герцогиня Эльхингенская в 1811 году ввела в круг Императора, сохранила очень тёплые воспоминания о пребывании в Кудро: «Ах, дорогой отец, какая замечательная новость! <…> Ты не можешь себе представить, что я почувствовала, я плакала, но какие это были сладкие слёзы!<…> Мы выпили за твоё здоровье и за здоровье маршала Нея. Супруга маршала — воплощение доброты, она делает всё, чтобы доставить нам удовольствие, которое даже трудно вообразить». В другом письме Нэнси Макдональд описывает имение супругов Ней: «Их владения прекрасны. Леса очень красивы. Вблизи замок не разглядеть, но стоит немного отдалиться, как открывается замечательный вид».
Разнообразные развлечения, предлагаемые Кудро, не могут заменить мадам Ней отсутствующего маршала, она постоянно беспокоится о нём. Совершенно искренне герцогиня Эльхингенская разделяла радость дочек Макдональда, но в глубине души она осуждала наполеоновские войны. Победы мало значили для неё, так как при Императоре они никогда не приводили к долгосрочному миру. 1 июня 1809 года Эгле пишет отцу: «Скажите, бывали ли времена хуже нынешних? Думаю, что не все воспринимают наше время, как я, но меня оно действительно пугает, я не вижу вокруг ничего надёжного, на что можно было бы положиться. <…> Что происходит в Испании? Ничего не известно, газеты публикуют новости двухмесячной давности. Корали получила письма от 5 мая из Ла-Коруньи, там сообщалось, что маршал в Луго. Если другие пишут, что же мешает ему написать? Да, дорогой отец, наши тревоги закончатся ещё не скоро!»
Речь шла об Испанской войне, которую маршал Ней, чтобы успокоить семью, назвал войной-комедией…