Уилл допил чай и со стуком поставил чашку на серебряный поднос, надеясь, что его намек будет понят: пора бы уже приступать. Битти, похоже, ничего не заметил, но пациентка еле заметно вздрогнула, и Рейвен заподозрил, что она нервничала из-за процедуры не меньше, чем сам он – из-за бесконечных проволочек. Только Джон был, казалось, совершенно расслаблен, хотя сейчас его уверенные манеры оказались не столь заразительны, как обычно.

Они сидели в гостиной дома на Даньюб-стрит. Уилл в первый раз оказался в одном из больших домов Нового города в качестве медика. Роскошь бросалась в глаза повсюду. Над камином висело огромное зеркало в золоченой раме, подчеркивая высоту потолков, а на стенах – не менее масштабные пейзажные полотна. С потолка свисали две хрустальные люстры такого размера, что каждая при падении была способна убить человека, и Рейвен прикинул, что если сдвинуть мебель к стенам, то здесь вполне можно было бы станцевать восьмерной рил.

Уилл твердил себе, что ему не терпится начать и поэтому он нервничает, но на деле ему было не по себе. Это раздражало, поскольку нервничать было совершенно не из-за чего. Он давал пациентам эфир уже по крайней мере с дюжину раз безо всяких неприятных последствий. Правда, из головы никак не шел рассказ Генри о смертельном случае в Англии, но Симпсон ведь решительно утверждал, что это было следствием некорректного применения. Само же по себе средство абсолютно безопасно.

И все же где-то на задворках сознания постоянно звучал тихий голос, который спрашивал: почему, если никакого риска нет, он не рассказал об этой работе Симпсону? Неприятная правда заключалась в том, что деньги были нужны ему больше, чем дозволение профессора. Быть может, если б на нынешнем месте ему полагалось какое-то жалованье, он думал бы иначе, но прямо сейчас гнев Флинта был страшнее, чем гнев патрона.

Горничная, которая отворила им дверь, с порога обдала Рейвена презрением. Это его несколько задело: проблемы с горничными явно принимали универсальный характер – они что же, каким-то образом связываются друг с другом? Быть может, Сара принадлежала к тайной ячейке мятежных единомышленников? Эти вопросы приходили на ум, пока он не вспомнил, что лицо у него до сих пор все в синяках. Опухоль уже сошла, и черты снова обрели симметрию, но пурпурные пятна на щеке со временем приобрели разнообразные оттенки желтого, зеленого и коричневого, что вряд ли представляло собой приятное зрелище. Только что отпущенная борода с делом явно не справлялась.

Битти обменялся приветствиями с хозяйкой дома, миссис Кэролайн Грейсби, с непринужденностью, характерной скорее для друга, чем для лечащего врача, и Уиллу стало любопытно, как давно они знакомы. Она смотрела на Джона так, будто искала его одобрения; несколько странно для дамы с ее богатством и положением в обществе.

Рейвен вспомнил слова Мины о том, что некоторые дамы усиленно добиваются внимания Симпсона. У Битти, конечно, не имелось достижений профессора, но вполне можно было вообразить, что при его умении одеваться, юношеской внешности и обаятельных манерах находились богатые и скучающие дамы, которые придумывали себе болезни, чтобы он мог их навещать – разумеется, за счет мужей.

Джон заранее предупредил Уилла, что нынешняя пациентка нервически боится всего связанного с медициной и потому попросила разрешения звать его по имени, а не по фамилии.

– Отсутствие формальностей в общении ее успокаивает. Кроме того, так можно избежать обращения «доктор».

Сначала они долго сидели и пили чай, что показалось Рейвену несколько странной прелюдией к хирургической процедуре, какой бы она ни была. Грейсби сидела у огня, потягивая из чашки свой дарджилинг. Лечащий врач, как заметил Уилл, уселся совсем рядом со своей пациенткой и во время разговора часто притрагивался к ее руке. Она действительно обращалась к нему не «доктор Битти», а «Джонни», что звучало не то что неформально, а прямо-таки фамильярно. Учитывая цель их визита, Рейвен не мог понять, как это сочетается с убеждением Битти, что с пациентами необходимо держать дистанцию. Возможно, слова – или чувства – у него попросту расходились с делом; но не было никаких сомнений, что этот человек всегда в точности знал, как поставить себя в том или ином обществе.

Уилл уже начал гадать, не носит ли их визит лишь предварительный характер, а сама процедура в таком случае будет назначена на другой день, когда Джон поставил чашку и объявил:

– Думаю, нам пора приступать.

Грейсби заметно побледнела и, несколько раз промокнув платочком губы, сказала:

– Да, полагаю, надо, – и поднялась с кресла; при этом с тревогой посмотрела на Рейвена, будто ожидая, что он начнет возражать. – Комната уже готова, – добавила она тихо.

Пациентка провела их в заднюю часть дома, мимо портрета сурового вида мужчины с пышными усами. Заметив, что новый гость разглядывает картину, она сказала: «Мой муж», к удивлению Уилла, который решил было, что это ее отец: разница в возрасте бросалась в глаза.

Они вошли в небольшую комнату, из которой явно убрали всю мебель, за исключением кушетки и небольшого столика. Битти попросил принести стол побольше, чтобы он мог разложить инструменты, и последовала некоторая суматоха: сначала слуги искали стол подходящего размера в комнатах наверху, а потом никак не могли втащить его в дверь.

Рейвен все еще не знал, какую именно процедуру намеревался провести лечащий врач, а тот рассказал ему о пациентке очень немногое, за исключением того, что та была молода и здорова. Уилл попытался было расспросить Джона подробнее, когда они вместе подходили к дому, но единственное, чего он добился, – объяснения, почему Битти считал необходимой подобную скрытность.

– Если процедура окажется успешной – в чем я практически не сомневаюсь, – на нее будет спрос. Но мое изобретение принесет мне достойный доход лишь в том случае, если я буду единственным, кто станет предлагать эту процедуру.

– Я не смогу скопировать то, что вы будете делать, потому что не увижу этого, – убеждал коллегу Рейвен. – Я буду занят с другой стороны, так что вы можете рассказать мне – в общих чертах, – что собираетесь делать.

– Что ж, справедливо, – со вздохом согласился Джон. – Я буду выполнять манипуляцию, призванную исправить загиб матки, что, как я уверил миссис Грейсби, повысит шансы на зачатие. Ее мужу хочется обзавестись сыном и наследником, и, откровенно говоря, он проявляет весьма малое терпение относительно того, что считает недочетом со стороны жены.

– А мистер Грейсби будет присутствовать? – спросил Уилл, которому и так было не по себе.

– Господи, нет. Он сейчас за границей. Кажется, в Америке.

Рейвен смотрел, как Битти раскладывает на столе разнообразные щупы и маточный зонд. Как именно сия манипуляция должна способствовать зачатию, он не понимал, но, судя по всему, это не было чем-то особенно сложным и, значит, не должно было затянуться надолго.

Уилл достал из сумки губку и склянку с эфиром. В голове у него звучал голос Симпсона. Единственная разница между лекарством и ядом – это размер дозы.

Грейсби прилегла на кушетку и прикрыла глаза своим платочком. Дыхание у нее было учащенное, поверхностное, на верхней губе выступили мелкие капельки пота. Рейвен вдруг осознал – быть может, слишком поздно, – что она не похожа ни на одну из тех пациенток, которым он давал эфир. В отличие от них, она не рожала вот уже несколько часов и нервничала гораздо больше любой из предшественниц, которые часто настолько сильно жаждали забытья, что хватали врача за руку и сами притягивали губку к лицу. Грейсби, напротив, отвернулась и тихо всхлипнула в подушку.

– Ну же, Кэролайн, – сказал Битти суровым тоном. – Ты знаешь, что это необходимо.

Та, сглотнув, согласно кивнула. Она вдохнула эфир раз, другой, а потом сделала попытку оттолкнуть руку Рейвена. Он заговорил с ней спокойным тоном, как не раз делал при нем Симпсон, опять поднес губку к ее лицу, и через пару минут она, казалось, уснула.

Джон начал процедуру, а Рейвен держал руку на пульсе. Пока все шло хорошо.

– Я заметил, что ее портрета нет, – тихо сказал Уилл.

– Да, его нет, – ответил Битти. – Это дорогое удовольствие, так что портрет жены часто не заказывают до тех пор, пока она не родит наследника. И останется при этом в живых.

– Если, конечно, это не брак по любви, – предположил Рейвен, размышляя о том, что эта женитьба таковой, видимо, не являлась.

– Строить догадки в подобных случаях – дело неблагодарное, – сказал Джон. – Но, думаю, в этом случае мы можем быть уверены.

– Она, похоже, здорово вами увлечена, – сказал Уилл, стараясь, чтобы это прозвучало как шутка.

Битти, казалось, смутился.

– Это палка о двух концах, – ответил он. – Женщинам моя внешность кажется мальчишеской, и они начинают испытывать ко мне материнские чувства. Поэтому завязать хорошие отношения достаточно легко, но всегда есть опасность, что они неправильно истолкуют мои намерения.

– Так ли уж противно вам подобное внимание? – спросил Рейвен: постное выражение на лице коллеги возбудило в нем любопытство. Кроме того, что уж скрывать, он немного завидовал Джону.

– Когда женщине нравится, что я выгляжу будто мальчишка, она часто начинает относиться ко мне снисходительно. Еще хуже, когда сама она молода и не слишком умна. Тогда начинает воображать себе, будто мы идеально друг другу подходим. Вам, может, подобное внимание и кажется лестным, но я уже сыт по горло подобным флиртом.

Уилл вспомнил, как долго Битти разговаривал с Миной тогда, за ужином, – и вдруг их беседа предстала перед ним в совершенно ином свете.

Его раздумья были внезапно прерваны, когда Грейсби застонала и взмахнула рукой – явно в ответ на манипуляции Джона. Она попала Рейвену по левой щеке, и тот вскрикнул, скорее от удивления, чем от боли. От шума Битти выронил из рук инструмент.

– Бога ради, Рейвен, сделайте так, чтобы она не дергалась, а?

Уилл быстро плеснул на губку еще эфира и, уже не церемонясь, ткнул ее в лицо извивающейся женщине. Пара вздохов, и она снова затихла. Джон воззрился на него так, будто хотел проткнуть инструментом, только что поднятым с пола.

– Мне осталось недолго, но сейчас критическая часть процедуры. Прошу, сделайте так, чтобы она больше не двигалась.

Битти даже покраснел от досады, и Рейвен счел за лучшее не спорить с ним, только кивнул и продолжил измерять пульс. Тот, как он заметил, стал чаще – почти такой же, как и его собственный в последние несколько минут. Но если его начал вскоре успокаиваться, то ее становился только чаще.

– У вас там всё в порядке? – спросил Уилл. – Кровотечения нет, да ведь?

– Есть, но немного, – ответил с некоторым раздражением Джон.

Несколько минут спустя он бросил инструменты на стол, вытер пот со лба и произнес:

– Я закончил.

– Меня тревожит пульс, – отвечал Рейвен. – Он слишком частый.

– Это все эфир. Вы, должно быть, дали ей слишком много.

– Мне так не кажется, – ответил он, но уверенности у него не было.

Они посмотрели друг на друга, и Битти вытер руки.

– Кровотечения нет, – сказал он снова. – Теперь нам просто надо подождать, когда она очнется.

Следующие несколько часов были худшими в жизни Рейвена. Грейсби никак не приходила в сознание. Пульс у нее скакал, и она была ужасно бледна.

– Все будет хорошо, – уверял его Джон. Он был спокоен, будто речь шла о кровотечении из носа. – Нам просто нужно набраться терпения. Идите уже домой, я о ней позабочусь.

Но Уилл не был намерен оставлять ее в таком состоянии и упорно отказывался отойти от кровати. Наконец пульс начал замедляться, и он с облегчением сообщил об этом.

– Ну теперь она пойдет на поправку, – настаивал Битти. – Возвращайтесь себе на Куин-стрит и отдохните немного. Вы выглядите уставшим.

– Я бы лучше подождал, пока она полностью придет в сознание.

– Ваша работа закончена, Уилл. Но я пошлю за вами, как только она откроет глаза.

Рейвен последовал его совету; и, когда шел обратно на Куин-стрит, он почувствовал, что у него точно камень с души свалился. Вероятно, просто перенервничал от того, что в первый раз работал без надзора Симпсона. Но как еще можно научиться чему-то, если сам не делаешь первые, самые трудные шаги? И все же Уилл знал, что не успокоится, пока не вернется на Даньюб-стрит и не увидит, что Грейсби пришла в сознание.

За ужином он очень мало ел, что вызвало нежеланный интерес со стороны Мины.

– Вас беспокоит несварение? Попробуйте мои желудочные порошки, прошу вас. Я достала их у Дункана и Флокхарта, и помогают они просто необыкновенно.

Уилл вежливо отказался и постарался уйти, как только это стало прилично: он был не в силах следить за беседой. Поднялся к себе в комнату и сидел там, нетерпеливо ожидая вестей. Дважды выскакивал на звон колокольчика, и всякий раз это были послания, предназначенные профессору. То, что Грейсби так долго не приходила в себя, было плохим признаком. Но, быть может, Джон просто забыл про данное ему обещание и сидел теперь, флиртуя, у своей пациентки…

Наконец около десяти часов в дверь позвонили опять. Несколько секунд спустя в дверь постучался Джарвис.

– К вам доктор Битти, – тихо сказал он.

Рейвен принялся тревожно гадать, что может означать этот доверительный, мягкий тон, но тут же уверил себя, что это из-за позднего часа.

Он сбежал по лестнице. Увидев внизу Джона, мявшего в руках шляпу, почувствовал свинцовую тяжесть в животе.

Битти подождал, пока они не остались одни, а когда заговорил, голос его был чуть громче шепота.

– Она так и не очнулась.

– Господи… Как?

– Боюсь, это все эфир.

Рейвен почувствовал, как у него внутри все сжимается; темнота вокруг будто сдвинулась, угрожая поглотить его целиком.

– Я конченый человек… Я должен сказать доктору Симпсону.

Джон схватил его за руку и зашептал прямо в ухо:

– Вы никому ничего не скажете. Я вас в это втянул. И я позабочусь о том, чтобы вас никто ни в чем не обвинил.

С этими словами он покинул дом, тихо прикрыв за собой дверь. Глядя ему вслед, Рейвен чувствовал огромную благодарность за то, чего никак не заслужил, но ни облегчения, ни спокойствия он не испытывал.