К тому времени, как они дошли до Рок-хауса, настроение у Рейвена было уже гораздо лучше: прогулка пошла на пользу, как и предсказывал добрый доктор Джордж. Приходилось признать, что разговор с Сарой тоже сыграл свою роль. Вероятно, Уилл просто испытывал облегчение от того, что они могут мирно беседовать – в сравнении с тем, как обстояли дела, когда они только познакомились. В любом случае приятно было просто разговаривать с ней – без постоянного обмена колкостями.

Он даже вдруг обнаружил, что улыбается – впервые за несколько дней без малейшего ощущения боли или неловкости в левой щеке.

Рок-хаус оказался двухэтажным зданием с небольшим двориком впереди, в котором сеял брызги небольшой фонтан в виде греческой урны. Отсюда было рукой подать до Принсес-стрит, и все же дом, окруженный деревьями, казался таким далеким от городского шума и пыли. Кит постучался в дверь, но, к их удивлению, долго никто не открывал.

– Полагаю, они в саду, – пояснил он, пока они стояли в ожидании под дверью. – Они обычно делают свои фотографии под открытым небом, – тут Кит ткнул пальцем вверх. – Ради освещения.

Дверь наконец распахнулась, и их приветствовала женщина в фартуке, но без какого бы то ни было чепца. Когда она подняла руку, чтобы заправить за ухо выбившуюся из прически седеющую прядь, стало видно, что ладони у нее испачканы чем-то черным.

– Добрый день, мисс Манн. Нас ожидают.

– Да, конечно, доктор. Заходите. Все расположились позади дома.

Она повернулась и повела их сквозь дом в сад. Рейвен последовал за Китом, оставив Сару закрывать за ними дверь.

– Мисс Манн – ассистент мистера Хилла и мистера Адамсона, их незаменимая помощница, – пояснил Джордж, когда они шли друг за другом по узкому коридору.

Визитеры вышли в сад, где, казалось, собралась бо́льшая часть мебели со всего дома. Тут стояли стол, стулья, ковры, висевшие на специальных подпорках, будто бы вдоль стен, и птичья клетка: все вместе это выглядело будто уголок хорошо обставленной гостиной. Двое мужчин суетились возле камеры, устанавливая ее в нужное положение. Они были настолько поглощены своим занятием, что совершенно не заметили прибытия гостей. Манн громко прочистила горло, и они оба одновременно подняли головы.

– А, Джордж… Я смотрю, ты привел нам пару добровольцев, – сказал один из них так, будто бы все это не было тщательно организовано заранее. У говорившего было живое, подвижное лицо, обрамленное гривой волос. Он подошел и с энтузиазмом пожал им руки – всем, включая немало удивленную этим Сару.

– Дэвид Октавиус Хилл, к вашим услугам. А это, – тут он помахал рукой в направлении своего компаньона, – мой добрый друг и коллега мистер Роберт Адамсон.

Адамсон был моложе, худой, хрупкого телосложения. Он лишь кивнул им и продолжил свою работу.

– Мистер Адамсон – технический гений нашего предприятия, – продолжил Хилл. – Он освоил метод калотипии. Я в жизни не смог бы повторить этот процесс, хотя он постоянно происходит перед самым моим носом, и, думаю, вряд ли когда-нибудь смогу. Я же, со своей стороны, организую то, что будет на изображении. Вместе мы творим искусство.

Рейвену эта фраза показалась чересчур напыщенной, но он поменял свое мнение, когда ему показали плоды их труда. Особенное впечатление на него произвел памятник сэру Вальтеру Скотту. Снимок был сделан еще до завершения строительства, и четкость изображения, точность деталей была просто поразительна: мгновение, замершее во времени.

– Чтобы сделать этот снимок, нам пришлось залезть вместе с камерой на крышу Королевского института, – сказал Хилл.

Дальше в альбоме были в основном портретные изображения сурового вида джентльменов в темной одежде. Прежде чем он успел спросить, кто все эти исключительно серьезные люди, зазвенел дверной колокольчик, и Хилл поспешил открыть дверь.

Вернулся он с еще одной гостьей, худощавой дамой, бывшей по меньшей мере на голову выше его ростом.

– А вот и мисс Ригби, – провозгласил Хилл. – Писательница, покровительница искусств, она очень поддерживает наше дело.

– Не говоря уж о том, что иногда я служу им моделью, – сказала Ригби, снимая с головы шляпу. – Конечно, когда вас удается оттащить от ваших тучных великомучеников из Свободной церкви, – добавила она, махнув рукой в сторону отпечатков, которые разглядывал Уилл. – Мистер Хилл потратил неимоверное количество времени на всех этих священников для своего грандиозного полотна, посвященного расколу. Но, между нами говоря, не думаю, что оно когда-либо будет закончено. К счастью, он несколько расширил поле своих художественных поисков.

Ригби разглядывала Рейвена так пристально, что он почувствовал себя не в своей тарелке – она будто оценивала его, точно лошадь. Уилл инстинктивно принялся оглядываться в поисках Сары, хотя ему самому было не слишком ясно, какую помощь он рассчитывал от нее получить. Но она была уже на другом конце сада, глядя, как Адамсон и Манн настраивают камеру.

– Мне кажется, вы найдете фотографии из Ньюхэйвена гораздо интереснее, – заметила Ригби, наблюдая за тем, как Рейвен переворачивает страницы со все новыми священнослужителями одинаково угрюмого вида.

Вдруг его рука замерла – он узнал лицо, неодобрительно косившееся на него из альбома.

– А вот этого я знаю, – сказал он. – Преподобный Малахия Гриссом.

– Вы ведь не принадлежите к его пастве?

Тон, которым Ригби задала этот вопрос, ясно показывал, что утвердительный ответ не слишком ее обрадует.

– Нет, но мне случилось присутствовать на одной из его проповедей. Он обвинял нескромных женщин в том, что они разжигают похоть в мужчинах. Ополчился на продажных женщин.

Ригби хитро улыбнулась.

– Ополчился? Вот как это теперь называется…

Рейвен поднял на нее взгляд.

– Простите, я не совсем понимаю.

Она обладала поразительно высокой и тонкой фигурой; ее волосы были уложены в тугие букли по сторонам головы. Говорила с уверенностью и апломбом, поразительными в даме из высшего общества, которой она, бесспорно, являлась, – и все же с готовностью обсуждала довольно щекотливые темы с мужчиной, которому только что была представлена. У Уилла в голове внезапно возникла картина, как мисс Ригби перекидывает Гриссома через колено, чтобы хорошенько отшлепать.

– Насколько я слышала, преподобный хорошо знает, о чем говорит. За суровыми обвинениями, как правило, прячутся постыдные делишки.

– Вы говорите, что он… общался с проститутками?

– Не общался, нет, мистер Рейвен. Использовал их. Эксплуатировал.

Это слово, так небрежно произнесенное Ригби, прозвучало у Уилла в ушах подобно раскату грома.

Он в равной степени восхищался этой женщиной – и страшился ее. Она как будто стала даже еще выше ростом, или, наоборот, это Рейвен словно съежился при мысли о том, что бы она подумала о нем, узнай, что он тоже использовал Иви.

– Но как человеку его положения может сойти с рук такое поведение?

– Слабость гордого человека в том, что он считает всех вокруг себя дураками. И ходит в такие места, где, как он полагает, его не узнают. Но нашему почтенному пастору следовало бы забраться подальше, чем Лит и Ньюхэйвен. Он забывает, что даже проститутки иногда ходят в церковь.

Тут их разговор был прерван, поскольку Хилл решил, что Рейвену пора позировать.

Его усадили на обитый материей стул рядом с птичьей клеткой и осмотрели его лицо со всех сторон. Несколько раз заставили менять положение рук, прежде чем Хилл был наконец удовлетворен.

Манн подала Адамсону деревянный ящичек, который тот ловко вставил в заднюю часть камеры, затем наклонился к аппарату, с головой накрывшись куском материи, и снял крышку с передней части аппарата, после чего Манн принялась отсчитывать секунды, глядя на карманные часы.

Уиллу казалось, что он сидел совершенно неподвижно, но Адамсон покачал головой.

– Вы двинули рукой, – устало сказал Хилл.

– Для экспозиции необходима полная минута, – со вздохом упрекнула Манн. – Пойду принесу еще бумаги.

Рейвен попытался позировать во второй раз, причем теперь ему подсунули под локоть коробочку, заверив, что благодаря черному цвету на снимке ее видно не будет. Уилл был уверен, что высидел всю минуту совершенно неподвижно, но ни Хилл, ни Адамсон не выглядели слишком довольными.

– Когда позируют дети, мы располагаем их так, чтобы казалось, будто они спят, – пробормотала себе под нос Манн. – Может, стоит попробовать?

Предложение это, как оказалось, было скорее упреком, чем руководством к действию, и Рейвен был освобожден от роли натурщика. Вскоре он уже сидел, пытаясь согреться чашечкой чаю, и наблюдал, как Хилл усаживает перед камерой Сару.

Ее усадили в кресло, попросили слегка повернуть голову и подпереть ее рукой – получилось весьма изящно. На плечи набросили лиловую шаль, а волосы собрали в небрежный узел на затылке. Хилл, отступив на шаг, внимательно оглядел ее с разных сторон и наконец заявил, что вполне доволен композицией. Потом он попросил Сару сидеть абсолютно неподвижно, метнув при этом выразительный взгляд в сторону Рейвена.

У горничной, однако же, не возникло никаких сложностей. Она оставалась совершенно неподвижной, будто впала в некий транс.

И здесь она была не одинока. Уилл вдруг поймал себя на том, что глядит, точно завороженный, на ее лицо с очень бледной, почти белой кожей, на волосы, в которых вспыхивали золотистые искры. На него снизошло чувство покоя, будто ее безмятежная неподвижность оказалась каким-то образом заразительна.

– Вы выглядите таким расслабленным, – тихо заметил Генри, проходя мимо. – Какая жалость, что вы не смогли принять подобную позу раньше.