Экипаж мчался, подпрыгивая на булыжниках и скрежеща рессорами, так быстро, как, должно быть, никогда еще не ездил. Вряд ли брум вообще предназначен для подобных гонок. Рейвен только и слышал, как щелкают вожжи. Человек Флинта все подстегивал лошадей, нисколько не обращая внимания на тот факт, что уже темнело – и сгущался туман.

Уилл гадал, скольким незадачливым пешеходам придется обратиться к профессору Сайму из-за того, что они не успели вовремя убраться с дороги. Впрочем, при такой скорости было маловероятно, что кто-то из них доживет до кошмара операции.

На каждом углу брум грозил перевернуться, но до этого так ни разу и не дошло, к великому сожалению Рейвена, который начал надеяться, что сможет выбраться из-под обломков экипажа и в суматохе сбежать. Он попытался прикинуть возможные травмы в том случае, если выпрыгнет на ходу, но похитители будто предвидели подобный маневр. Они сидели по обе стороны от него и явно были начеку. У одного имелся шрам во все лицо, от лба до подбородка, будто от удара саблей. Отличительной чертой другого был зоб, такой большой, что носитель напоминал огромную жабу. Говорили они немного, а Рейвен – еще меньше.

Только теперь он понял, насколько был глуп. Почему-то решил, что ему всего-навсего нужно избегать встреч с Гаргантюа и Хорьком, и держался настороже исключительно к югу от Принсес-стрит, будто Новый город был некой надежной крепостью, куда Флинту никак не пробраться… Они просто устроили на него засаду – подождали, пока он не выйдет за дверь, и забрали его. Им ничего не стоило задать несколько вопросов, выследить его, и теперь его везли навстречу судьбе, которую он так долго водил за нос.

В тебе дьявол сидит.

Уилл подумал о том, как беспечно относился к долгу. Он боялся таких, как Флинт, но одновременно испытывал к ним презрение, и иногда последнее чувство перевешивало первое. Его непокорную, буйную часть тешило то, что он им не подчиняется. И потому Рейвен не просто всячески избегал уплаты долга, а нанес Флинту оскорбление тем, что сопротивлялся – хуже того, причинил вред двум его людям.

На сиденье напротив, будто насмехаясь, лежал чемоданчик Симпсона – символ будущего, о котором Уилл мечтал и до которого ему теперь не суждено было дожить. Чемодан с некоторых пор по настоянию кучера всегда оставался в экипаже между поездками: раньше Ангусу частенько приходилось разворачивать брум и возвращаться за ним, забытым в спешке.

В тумане трудно было разобрать очертания домов, но чувство направления подсказывало Рейвену, что они где-то в Фонтейнбридже, на окраине Старого города. Экипаж остановился не перед домом, а у задних ворот, после чего Шрам и Жаба вытащили его из экипажа, опять подхватили под локти и повели на задний двор.

Из-за дома выскочил Хорек – он явно услышал стук колес – и поглядел на Рейвена, которого втащили во двор, со смесью злобы и удивления. Почему он выглядел удивленным, Уилл сообразить не мог.

Вслед за Хорьком на двор выбежала перепуганная девица со свежим синяком под глазом. Кожа вокруг левой глазницы покраснела и распухла, под слизистой собралась кровь. Выглядела она усталой и бледной, на одежде виднелись кровавые пятна. Рейвен не мог понять, что она здесь делает, и гадал, где может быть Гаргантюа.

Хорек подошел небрежной походочкой и с силой всадил кулак Рейвену в живот. Жаба его оттолкнул.

– Какого дьявола ты делаешь? Это доктор Симпсон, нас Флинт за ним послал.

– Нет, не Симпсон, – ответил Хорек. – Это Уилл Рейвен, гаденыш, который почти ослепил меня и который все еще должен мистеру Флинту две гинеи.

– Говорю тебе, это Симпсон. Флинт сказал, он живет в пятьдесят втором по Куин-стрит и узнать его можно по черному пальто из тюленьей кожи. Мы видели, как он выходит из этого самого дома в этом самом пальто.

– А я тебе говорю: может, он и носит пальто Симпсона, но это не делает его доктором.

Тут на двор вышел тот самый человек, которому Рейвен был должен: Каллум Флинт собственной персоной. Он был в точности таким, каким Уилл его запомнил: не здоровяк, но жилистый и гибкий; быстрые движения, быстрый ум. Сложение боксера и мозг интригана.

Вид у него был не слишком благодушный, скорее даже наоборот: кровь капала с расквашенного носа на влажную от пота рубашку. В доме явно имела место какая-то свара. Откуда-то изнутри до Рейвена доносились вопли – без сомнения, того, кто нанес этот удар, только что постигло возмездие.

– Что, бога ради, делает здесь этот мелкий засранец? – осведомился Флинт. – Где Симпсон?

На лице Хорька нарисовалось глубокое удовлетворение: он наслаждался ошибкой коллег. Это была увертюра к симфонии насилия, в которой он, без сомнения, намеревался принять участие.

Флинт утер рукавом нос. У него был до предела взвинченный вид; казалось, он вот-вот готов взорваться. Человек, которому срочно требовалось сорвать на ком-то свой гнев.

– Они взяли маленького говнюка по ошибке, – сказал Хорек. – Он должен тебе две гинеи, а передо мной у него должок иного рода.

Флинт оглядел Рейвена с несколько отсутствующим видом, будто его мысли витали где-то еще.

– Есть у тебя две гинеи? – спросил он.

Уилл не мог ему ничего ответить, настолько сильным был его страх.

Тут до них донесся еще один вопль, и Рейвен подумал, что это прелюдия к его собственным крикам. И вдруг он понял, что вопль женский, – и ему стало ясно, что тут происходит.

– Мистер Флинт, вы посылали за доктором Симпсоном. Ваша жена рожает?

– Да, – быстро, умоляющим голосом ответила девушка с синяком под глазом. – Рожает, уже четырнадцать часов. Она с ума сходит и ничего не видит от боли. Бьет всякого, кто пытается ей помочь.

– Я могу помочь.

– Да что ты знаешь об этих вещах?

– Я помощник доктора Симпсона. Повитуха, только мужского пола.

– Мне нужен профессор, а не его ученик.

– Но я – здесь, а профессор до сих пор на Куин-стрит.

В этот момент из дома раздался еще один вопль.

– Давайте его сюда, – решил Флинт.

– Мне нужен чемодан, который остался в экипаже.

– Принеси, – велел Флинт Шраму. – И смотри не перепутай со шляпой или куском навоза.

Рейвена отвели в дом, в комнату на втором этаже, где он застал сцену, живо напомнившую ему столовую Симпсона в тот вечер, когда был открыт хлороформ. Несколько предметов мебелировки были опрокинуты; кувшин и умывальный таз лежали, разбитые, на полу. В воздухе висел запах, напоминавший тот, что бывает в набитой битком таверне под конец вечера: смесь перегара, разнообразных телесных выделений – и очень отчетливая нотка крови.

Жену Флинта удерживали на кровати несколько человек, включая Кола и Гаргантюа. У всех без исключения был на удивление всклокоченный вид, а взмокли они не меньше, чем сама роженица. Великан посмотрел на Уилла с замешательством, потом у него в глазах вспыхнула ярость, но свой пост у постели он не оставил. Среди прочих у кровати оказалась повитуха; ее щеку украшал кровоподтек. На Рейвена она смотрела с не меньшим отвращением, чем великан. Повитухи питали мало любви к своим конкурентам-мужчинам, а то, что она должна была признать свое поражение перед таким юнцом, делало ситуацию еще более унизительной. Однако же, как и у всех прочих, вид у нее был отчаявшийся. Вряд ли Уилл мог сделать ситуацию хуже; беда была в том, что избежать смерти он мог, только улучшив ее.

– Рассказывайте, что происходит. Только не затягивайте, – распорядился Рейвен, пряча страх за напускной уверенностью.

– Воды отошли сегодня ранним утром, и я постоянно давала миссис Флинт бренди с водой, – сказала повитуха.

Женщина в кровати билась и извивалась, стараясь освободиться от удерживающих ее рук.

– Но потом она начала бредить и все больше впадать в беспокойство. Я дала ей несколько доз лауданума, но это не подействовало. Бред только ухудшился, как вы можете видеть, и она начала проявлять склонность к насилию.

Тут повитуха отпустила руку, которую до сих пор удерживала, и отступила от кровати, предоставив миссис Флинт прекрасный шанс поставить синяк и вновь прибывшему.

Уилл принялся рыться в чемоданчике профессора, пытаясь хоть что-то разглядеть в тусклом освещении. На какое-то кошмарное мгновение он уже подумал, что нужной склянки там нет, – и тут же на нее наткнулся.

Рейвен накапал около двадцати капель хлороформа на носовой платок, который предварительно свернул конусом, как его учили. Миссис Флинт орала и выгибалась дугой; она попыталась ударить врача свободной рукой, но тот заслонился локтем и поднес смоченный платок на расстояние десяти дюймов от ее лица – потом, медленно, ближе и ближе, пока конус не накрыл рот и нос.

В течение минуты она прекратила метаться, и те, кто держал роженицу, смогли ее отпустить, хотя явно оставались наготове на тот случай, если она начнет опять.

– Он ее отравил! – заголосила повитуха. – Мистер Флинт, этот человек убил вашу супругу!

– Это хлороформ, новое лекарство, – ответил Уилл, глядя Флинту в глаза. – Она будет спать и не почувствует боли – пока я не дам ей проснуться.

Теперь, когда пациентка лежала неподвижно, Рейвен смог осмотреть ее. Он без труда определил положение плода и понял, почему роды никак не прогрессировали. Внутри у него все сжалось. Первое впечатление было неверным. Существовала возможность сделать ситуацию еще хуже, пусть лишь для него самого.

Осмотр показал, что в родовых путях оказалась не головка, а ручка. И мать, и ребенок – оба могли умереть. Он применил хлороформ, и – хотя это не станет причиной смерти, если миссис Флинт так и не очнется, – обвинят все равно его. Уж повитуха об этом позаботится.

Уилл не мог позволить себе думать о том, что случится после этого.

Ему придется развернуть ребенка в утробе, прежде он сможет извлечь его на свет: маневр, которого Рейвен прежде никогда не проделывал. Если не справится, то совершенно точно будет убит. Даже если преуспеет, его судьба совершенно неопределенна.

Рейвен на секунду прикрыл глаза и мысленно перенесся прочь из этого места: совсем недалеко, за милю отсюда, в комнату на верхнем этаже в Кэнонгейте: тот первый случай, на который он сопровождал Симпсона. Он представил себе диаграмму, которую набросал для него профессор на клочке бумаги, брошенном на заляпанный воском стол в той душной, грязной комнатушке. «Ребенок как единое целое имеет конусообразную форму, сужаясь от головы к ногам. Череп тоже можно рассматривать как конус, который сужается от макушки к основанию».

Рейвен сделал глубокий вдох и приступил к делу. Руку в матку удалось ввести без особой сложности, и он сразу же нащупал колено, а затем и обе ножки целиком. Взявшись за них, потянул, аккуратно, но сильно. Хлороформ расслабил мышцы матки, и роды завершились каких-нибудь пять минут спустя; здоровый ребенок, мальчик, – вот только ручка, так долго зажатая в родовых путях, казалась почти черной на вид.

Следом быстро вышла плацента, и кровотечение было совсем небольшое. Девушка с синяком под глазом, которую, как оказалось, звали Мораг, спеленала новорожденного.

Флинт ревниво забрал у нее малыша, как только это оказалось возможно.

Жена очнулась вскоре после этого с таким замешательством на лице, будто видела какой-то странный сон. Супруг протянул ей сына, и она мгновение удивленно его разглядывала – а потом прижала к груди.

– Думала, я уже на пороге смерти, – сказала она. – А между тем вот он, у меня на руках, самая милая кроха на свете… Как это может быть?

– Это все молодой доктор, мэм, – ответила Мораг.

***

Флинт вывел Рейвена на задний двор; Кол и Гаргантюа следовали за ними по пятам. На дворе ожидали Хорек, Жаба и Шрам, а также тот тип, который так страшно гнал экипаж. Это оказался тощий, хрупкий с виду старичок; казалось, стоит дунуть – и он рассыпется. Видимо, старикан был куда крепче, чем с виду, – как внешне, так и внутренне.

Хорек точил нож об угол дома, поглядывая на жертву с целеустремленным видом. Все пятеро ожидали приказаний своего главаря. Ждал их и Уилл, до сих пор не разобравшийся, на каком он свете.

– Теперь я вспомнил, – сказал Флинт. – Когда ты пришел ко мне за деньгами, то сказал, что вряд ли сможешь выплатить их быстро, но что ты – человек с перспективами. Вижу, что это правда. Эта штука, которую ты применил, творит чудеса. Как, говоришь, она называется?

– Хлороформ.

– И где же можно достать эту волшебную жидкость?

– У Дункана и Флокхарта на Принсес-стрит.

– Хмм, – задумчиво сказал Флинт. – Подобные предприниматели наверняка имеют обыкновение записывать имена тех, кто приобретает товар… Возможно ли приобрести у них что-то другим способом? Скажем, через посредника?

Рейвен прекрасно видел, к чему все это идет, но выбора у него не было.

– Скажем, да.

Хорек все продолжал скрежетать лезвием о камень, но на лице его появилось нетерпение: он явно чуял, что вечер мог закончиться вовсе не так, как он ожидал.

– Убери чертов нож, – бросил Флинт, поморщившись от звука.

Хорек со вздохом повиновался.

– Мистера Рейвена с этих пор следует оставить в покое, – объявил главарь собравшимся. – С сегодняшнего дня это я у него в долгу.

– Но со мной-то он не рассчитался, – возмутился Хорек. – Чуть глаз не лишил.

– Не заметно, чтобы ты жаловался на зрение, – парировал Рейвен.

– И в самом деле, – сказал Флинт. – Как я понимаю, некоторое время назад ты одолел эту парочку – совсем один.

– Он меня порошком ослепил, – проворчал Гаргантюа.

– Именно, – сказал Флинт. – Ты производишь впечатление человека с возможностями. Мне кажется – в свете твоего долга, – что мы с тобой могли бы достичь взаимопонимания.

Он посмотрел Уиллу прямо в глаза. Тот понимал, что заключает сделку с дьяволом, но это было лучше, чем разозлить этого самого дьявола.

– Могли бы.

– И могу ли я что-нибудь тебе предложить – в качестве благодарности?

Рейвен собирался было вежливо отказаться, желая поскорее убраться отсюда, но тут подумал, что перед ним человек, который знает изнанку города как свои пять пальцев и у которого повсюду есть глаза и уши.

– Да – мне нужны только сведения. Я кое-кого разыскиваю. Может, у вас получится дать мне знать, если кто-то из ваших людей с ней столкнется…

– Это женщина? Кто?

– Французская повитуха, которая называет себя…

– Мадам Аншу, – закончил за него Жаба. – Торгует всякими пилюлями и зельями, и не задешево.

– Да уж, – сказал со смешком Шрам. – Купил он у нее средство, чтобы всегда быть в боевой готовности, если вы понимаете, о чем я. А то он столько пьет, что мужская сила страдает.

– Так не сработало, – с несчастным видом простонал Жаба.

– А чего ты ожидал? – спросил Шрам. – Даже Мерлин не придумал бы такого зелья, чтобы встало на женщину, которая согласится с тобой переспать.

– Где ты ее видел? – нетерпеливо спросил Рейвен, оборвав всеобщее веселье.

– В таверне неподалеку от Кэнонгейта. Мне рассказала о ней некая миссис Пик, которая держит поблизости веселый дом.

– Что ты помнишь?

– Немногое. Было темно, а она была в плаще с капюшоном. Припоминаю, что от нее несло какими-то духами, странный такой аромат… Да так сильно, что я чуть не задохнулся.

По коже Рейвена пробежали мурашки, будто холод пробрался даже под пресловутое пальто доктора Симпсона.

– Что за запах?

– Апельсинов.