Логан зашел в освещенную солнцем кухню и поставил у раковины два пакета с продуктами.

Как женщина, готовившая редко, Скай использовала кухню весьма своеобразно. Над двойной мойкой на полочке стоял белый керамический кролик, а поверх емкости для свежевыжатого апельсинового сока были положены бледно-лиловые и желтые салфеточки с вышитыми на них анютиными глазками. Так она превратила стерильную, выложенную белой плиткой кухню в комнату типа «оставь заботы на пороге и посиди здесь». Или, как гласил любимый девиз Си-Си на дорожном указателе: «Сюда, повеселитесь вместе с нами». Когда Си-Си был жив, то он готов был зазвать сюда всех, кто приезжал в Огасту. «Всех, кроме меня, — подумал Логан. — Меня Си-Си только терпел. Поскольку был вынужден». К тому моменту, как Си-Си и Логан встретились лицом к лицу, Логан и Скайлер уже поженились.

— Ты привез столько еды, что хватит на восемь человек, — прокомментировала Скай, ставя упаковку яиц в холодильник. — Когда ты пошел по магазинам, то, должно быть, был очень голоден.

— Я и сейчас голоден. А если точнее, то уже умирающий от голода.

Кусок холодной пиццы и чашка кофе перед выездом вместо завтрака были для него, словно слону дробина. И когда Логан со своим аппетитом подумал об обеде, то внезапно ему захотелось до безумия три любимых вещи: суп из акульих плавников, юнаньские креветки в соусе из горького перца и единственную женщину — ее.

Логан наблюдал за тем, как Скай копалась в пакетах с продуктами, как ребенок, открывающий рождественские подарки.

— Да тут еще и помидоры-«сливки», — заметила она. — Значит, ты, действительно, собираешься готовить итальянские блюда?

Он чуть отошел и оперся спиной о край раковины. Вкусовые бугорки во рту жаждали китайской пищи, но раз она хочет итальянской, он пойдет ей навстречу.

— Еда — это единственное, к чему я отношусь серьезно. Подай мне чеснок, если он тебе попадется под руку.

— Итальянская кухня днем? Тяжеловато. — Она опять открыла холодильник и устроила помидоры в отделение для овощей.

— Тогда закажем что-нибудь с доставкой на дом?

— На обед?

— Ну, скажем, китайскую еду?

— Это Огаста, а не Сен-Луи, — она кинула ему вынутый из пакета салат-латук. — Здесь нельзя снять трубку и заказать горячую еду с немедленной доставкой.

— Да, скорее всего, нельзя. Кстати, раз уж заговорили о телефоне, этот работает? — Он подошел к висящему на стене аппарату, снял трубку и прислушался.

Гудка не было.

— Герман говорил, что работает телефон в коттедже. — Каменный коттедж у водонапорной башни был единственным строением на этой территории, о котором они не сказали до этого ни слова.

— Старая водонапорная башня обветшала сильнее, чем я думал, — заметил Логан, — а коттедж внешне выглядит вполне прилично.

— Мне тоже так кажется.

Она, не глядя на него, положила хлеб в хлебницу рядом с холодильником. Он подумал, а помнит ли она о той последней ночи, которую они провели вместе в коттедже. О ночи, когда они устроили пикник у ревущего костра. Глубокой зимой. Они устроили себе праздник и чокались ледяными бокалами яблочного сока. Доктор сказал им, что будет ребенок, который родится весной, но ребенок умер.

Он отвернулся от раковины и стал смотреть в окно. После смерти ребенка жизнь, казалось, покинула Скай. Все потеряло смысл. Она с яростью ушла в дела журнала, точно пыталась заместить потерю ребенка часами напряженной работы.

А потом у нее заболел отец.

— В буфете стоит банка креветок, — сказала она. — Как тебе понравится креветочный салат на обед?

— Отлично.

Он разрезал головку латука пополам. Кусочки с красноватой каемочкой, точно осенние листья, посыпались в белую раковину. Господи, хорошо бы снова настала зима! Нет, не просто зима. А вернулась бы та самая зима. Зима, после которой разладилась вся их жизнь.

Он размышлял об этом не из жалости к самому себе. Он хотел, нет, нуждался в том, чтобы подумать о прошлом и сделать вывод из их ошибок. Своих собственных ошибок.

Внезапно ему страшно захотелось крепко схватить ее, вновь почувствовать ее в объятиях. Может быть, он мало обнимал ее после того, как она потеряла ребенка? Казалось, он перестал быть ей нужен. У нее был отец. У нее еще была Алисон.

Логан очутился в пустом доме, откуда он должен был убрать пустую колыбель. И еще надо было куда-то деть стопки розового и голубого белья. Скайлер умоляла его позаботиться об этом. И он отдал детское белье своему двоюродному брату, Благородному Золотому Початку, чья жена ожидала первенца.

А затем Логан стал ждать, в надежде, что его жена вернется домой из особняка в стиле барокко, выходящего на Авеню-Парк. Из дома Си-Си Маккензи. Но подходящее время так и не наступило. Он знал, что ей придется взглянуть в лицо случившемуся. И ни в ее, ни в их совместной жизни ничего путного не будет, пока она не войдет в ту самую детскую и не столкнется лицом к лицу с тем, что Скай, считая своей виной, предпочитала нести одна.

— Логан! Ты меня слышишь?

Он схватил поданный ею дуршлаг и вновь начал обрывать латук. Кусочки он бросал в дуршлаг, а затем пустил воду, чтобы помыть их.

— Логан?

— Да?

— Я сказала, что мы можем пройти к коттеджу, если нам понадобится телефон.

Он закрыл кран.

— Никаких телефонных звонков, Скай.

— Я сказала о телефоне лишь на случай экстренной необходимости.

— Пока мы здесь, у нас не будет экстренной необходимости.

— Ну, а раз уж у тебя все так великолепно распланировано, и я уже знаю, что у нас будет итальянский обед, то что еще включено в меню нашего совместного пребывания здесь?

— Мне надо заявить об этом четко и ясно?

— Так было бы лучше всего.

Она вытащила стул с изящной спинкой и уселась. Солнечный свет мощным потоком проникал в помещение через застекленные до пола двери, находившиеся позади нее. Вокруг ее и без того светлых волос возникло золотое сияние, превратившее волосы в драгоценный металл двадцатичетырехкаратной пробы.

— Если ты полагаешь, что я собираюсь прыгнуть к тебе в постель, как следует призадумайся об этом.

Он взял стоявший против нее стул, выдвинул его и уселся.

— Прыгнуть ко мне в постель — вещь заманчивая, но мы поехали вместе на неделю не ради секса. Хотя я надеюсь, что со временем ты сама захочешь заняться любовью.

— Наши любовные занятия никогда не были для нас проблемой.

Довольный, он откинулся на стуле.

— Рад, что мы договорились хотя бы об этом. А я уже было подумал, что ты позабыла, как нам хорошо вместе.

— К сожалению, нам когда-то приходится вылезать из постели.

— И, поженившись, ехать в Сен-Луи.

— Тут-то, насколько я помню, и начались наши беды, — добавила она.

Неужели он услышал у нее в голосе сожаление? По крайней мере, он на это надеялся. Черт, то, что он испытывал, было весьма далеко от надежды. Он взял ее за руку. Она попыталась высвободиться, но он достаточно крепко держал ее за запястье, и ей пришлось смириться.

— Трудные были времена, — заметил он. — И когда я вижу пустой дом, то понимаю, как трудно тогда было тебе.

На губах промелькнула робкая улыбка.

— Я справилась.

— Готов поспорить, с тех пор, как мы расстались, у тебя не было никаких радостей. — Он хотел сказать, «с тех пор, как заболел твой отец», но сознательно не желал напоминать о болезни Си-Си.

— Логан, все это в прошлом.

Он покачал головой.

— Вот почему мы здесь. Пока еще не стало слишком поздно, мы покопаемся в нашем прошлом и посмотрим, осталось ли что-нибудь от нашей прежней любви.

— А почему ты решил, что еще не слишком поздно?

— Что-то должно было остаться. — Он убрал руку с запястья и взял в ладонь ее пальцы, словно нашел пропавшего ребенка. — Мы слишком много значили друг для друга.

— Ты хочешь сказать, мы слишком много мучали друг друга.

Он стиснул ей руку прежде, чем ее выпустить.

— Да, я сделал тебе больно, и мне за это стыдно.

— Я давным-давно тебя простила.

— Да, ты мне об этом говорила. Но это существа дела не меняет. Я должен был быть с тобой, когда ты потеряла ребенка.

— Верно, но тебя не было.

— Я прибыл, как только смог.

— Неужели? Через три дня после того, как папа тебе позвонил и сказал, что я в больнице. Через три дня после того, как я потеряла ребенка.

Он нарочно не смотрел ей в глаза, так же, как не говорил ей правды. Он не лгал ей напрямую, но осторожно подбирал слова, предварительно взяв честное слово с Алисон, чтобы та не проболталась.

— Три дня кажутся вечностью, Логан. И тогда, и теперь. Самолет из Оклахомы летит шестьдесят минут.

Разве он мог ей сказать, что позвонила и рассказала о ребенке ее сестра, Алисон? Что Си-Си Маккензи не имел ни малейшего желания ввести его в курс дела относительно того, что случилось с его Скайлер, с его золотой принцессой?

Логан намеренно не сказал Скай правды вовремя, потому что знал, что она физически к ней не готова. Он с силой оперся о стол. Ошибка номер один, человек из племени Осаге!

Прошло четыре недели. Логан уже почти готов был рассказать Скай о том, как солгал ей Си-Си, но не успел, так как у Си-Си был приступ. Логан оставался рядом со Скай, делая все возможное для нее и Алисон. После операции врачи поставили диагноз: у Си-Си рак поджелудочной железы. К тому моменту вопрос несуществующего телефонного звонка стал малозначителен.

Скай оставалась в доме Маккензи вместе с Алисон, помогая ухаживать за отцом. Какое-то время там оставался и Логан. Дни превращались в недели. Затем, почувствовав, что его присутствие усугубляет состояние Си-Си, Логан вернулся к себе. Скай позвонила только через два дня. Эти два дня, заподозрил Логан, она даже не знала, что он ушел. Ошибка номер два.

Глядя на Скай, сидящую по ту сторону кухонного стола, Логан понимал, что еще не настало время рассказать ей правду об отце. Он не слепой и видел, как она сегодня глядела на пустое крыльцо. Когда она впервые сказала ему, что в обеспечение займа предлагает винодельческое хозяйство, он даже решил, что она сохраняла «Приют» в память о добрых временах, проведенных в нем ими вместе. Отсутствием самомнения ты не страдаешь, человек из племени Осаге.

Она не продала винодельческое хозяйство потому, что для нее это бы означало расстаться с последним, что осталось от отца. Так что нечего тешить себя дорогими воспоминаниями. Глубокий вдох, и от самомнения остался один пшик, как от проколотого воздушного шарика, а на его место пришел здравый смысл.

Что ж, он бы предпочел, чтобы и сейчас ее здесь встретил Си-Си. Если бы Си-Си был жив, можно было бы выяснять причины, по которым он солгал Скай насчет телефонного звонка.

Но Си-Си мертв. И говорить Скай правду теперь бессмысленно. Это может лишь запутать дело. Логан не жаждал мести. Не собирался он и сводить старые счеты. У него впереди семь дней, а точнее, шесть с половиной, чтобы вновь ее завоевать. И да будет он проклят, если снова позволит Си-Си Маккензи встать между ними.

— После того, как я упала, я лежала на полу детской и хватала ртом темную пустоту, веря, что ты придешь, — продолжала она.

Потрясенный болью в голосе, он прикрыл ее руку своей. Ошибка. Ошибка. Огромная ошибка.

— Я знаю. — Эти два слова прозвучали неадекватно, как-то слабо, жалко.

— Когда Алисон обнаружила меня в детской и вызвала 911, схватки уже начались. Как только я увидела кровь, то поняла, что вот-вот родится ребенок.

В горле у него встал ком.

— Я все время говорила себе; все будет в порядке, что, самое худшее — нашему ребенку придется провести несколько недель в инкубаторе.

Руки ее вцепились в его руки железной хваткой. Он сжал ее вдвойне сильно, как бы желая разделить ее боль.

— И до меня не дошло, что моему ребенку, нашему ребенку, суждено умереть. В двадцатичетырехнедельном возрасте. Столько ей было, когда ее положили рядом со мной в родильной палате.

Руки у нее обмякли.

— Говорят, у всех младенцев голубые глаза. У нее глаза были закрыты и не было волос. А маленькие пальчики были полностью сформированы.

Что он мог сказать? Чем он мог снять ее боль? Он чувствовал свое полнейшее бессилие.

Она глядела как бы сквозь него.

— Помню день, когда мы похоронили Фэйт.

Логан моргнул. В последний раз он слышал имя девочки в тот день, когда ее хоронили у ног бабушки Камерон. Фэйт Камерон Вулф, вот что было написано в основании выветрившегося от времени могильного камня. Крещение в родильной палате, краткое богослужение, все, казалось, успокаивало Скай. А ему тогда хотелось только одного: чтобы она успокоилась. И сейчас ему хотелось того же.

— Помню, когда я впервые вышла и не плакала по Фэйт.

Теперь, когда она назвала имя девочки, он ощутил, как на сердце стало еще больнее.

— И я подумала, — продолжала она: — «Вот это да, я проходила целый день и ни разу не расплакалась». Горе не ушло, зато ушли слезы.

Он вспомнил, как через полтора месяца после похорон Фэйт отец настоял на том, чтобы Скай вернулась в журнал.

— Нам надо было уехать куда-нибудь. Время лечит.

Ошибка номер три.

— Ты думаешь, это бы помогло?

— Может быть. Нам нужно было время. Время, проведенное вместе. Время для того, чтобы справиться с нашей виной.

Она так и подскочила.

— Ты хочешь сказать, моей виной.

— Нам обоим есть о чем сожалеть.

— Тебе есть о чем сожалеть. — Ручки ее сжались в крохотные кулачки. — А мне…

— Ты просто пыталась повесить занавески в детской. Откуда ты могла знать, что стул, на котором ты стояла, поплывет из-под тебя?

Он стоял сзади, но когда попытался обнять ее, она отступила в сторону.

— Это был несчастный случай, Скай. И винишь себя в нем только ты сама.

Она все еще стояла к нему спиной, пока он не смог вынести этого больше. Медленно он положил ей руки на плечи и развернул ее. Когда она подняла голову, в глазах опять появился застывший взгляд. Губы шевелились, но слова с них сорвались лишь через несколько секунд.

— В обеденный перерыв я купила вышитые скатерти. Они висели в витрине антикварного магазина «Гровенор». Как только я их увидела, то решила, что они великолепно подойдут, как занавески в детской. Карнизы были уже на месте. Оставалось лишь закрепить эти скатерти на карнизах. И я почти закончила, когда поехал стул.

Вначале у нее затряслись плечи, а уже потом он услышал рыдания. Логан обнял ее, крепко и нежно прижимая к сердцу. Он гладил ей волосы, понимая, что ничем не сможет сбросить с нее тяжесть невообразимой потери для них обоих.

— Иногда возврат в прошлое — единственный способ сохранить для себя будущее. Ты испытываешь чувство вины от того, что пыталась повесить эти занавески. Я испытываю чувство вины от того, что мне следовало быть рядом с тобой в больнице. — Рука его опустилась ей на щеку, на влажную щеку. Слезы были скользкими, горячими от тоски и страданий.

Ошибка номер четыре, вело счет сознание.

— Мне надо было держать тебя крепче, — шепнул он, погрузившись в ее волосы.

Она поглядела на него ясными глазами цвета голубых фиалок, которые она любила выращивать дома на подоконниках.

— Ты держал меня даже тогда, когда уже не было слез.

Улыбка погасла.

— Но тебя я никогда не видела плачущим.

Да, он не плакал. Какой прок от его слез и живым, и мертвым?

— Все горюют по-своему.

— А как переносят горе в племени Осаге?

Она редко расспрашивала его о племенных обычаях. А он редко сам ей об этом рассказывал. Ошибка номер пять.

— Тебя интересуют старинные времена, когда племя Осаге все еще жило в шатрах-типи?

Она кивнула.

— Тогда по-другому справляли траур по ребенку?

— Думаю, что нет. У нас не принято произносить имена мертвых. Мы храним их лица вот здесь. — И он похлопал себя по сердцу.

Они вместе прошли в гостиную и сели на диван, покрытый чехлом. Он обнял ее, положив ее голову к себе на плечо. Она слушалась его охотно, мягко прижалась к груди, и исходившие от нее тепло и нежный запах мешались с его собственными. Она лежала спокойно, как бы предоставляя инициативу ему. Господи, как бы ему хотелось найти какие-то слова, чтобы облегчить ее боль. Он стал бешено рыться в памяти, чтобы вспомнить подходящую историю или сказание племени Осаге.

— Насколько я помню из рассказов тети Титы, когда мать племени Осаге теряет ребенка, она носит привязанную к спине пустую колыбель. Каждый день она рвет траву и кладет туда, где должен был бы лежать ее ребенок.

— И что же дальше?

Она продолжала опираться на него. Возможно, слова помогали. Что ж, попробуем исправить «ошибку номер пять». И он, глубоко вздохнув, продолжал:

— Все знали о горе женщины и сочувствовали ей. Другие матери тоже клали туда траву, чтобы выказать ей симпатию. Утрата ею ребенка была утратой для всего племени. В конце концов, когда вся колыбель наполнялась сухой травой, переполненная горем женщина могла отставить набитую травой колыбель в сторону, а вместе с ней и свое горе.

— Ты мне никогда так много не рассказывал о своем народе. — Скай притиснулась поближе, так она делала в первые дни влюбленности.

— А ты у меня никогда не спрашивала о племени Осаге.

— Да. По-моему, никогда. Мы мало говорили друг с другом.

Она была права. Когда они говорили, в основном, выступала она, причем на тему «Голой сути». Ему стоило бы побольше просвещать ее на тему «Исторического наследия Америки» применительно к нему самому. Ему надо было сделать ее сопереживающей частью своей индейской половины.

А теперь она называла племя Осаге «его народом», в то время, как могла бы считать его своим для них обоих. Своей семьей. Она могла бы знать имена родственников из племени, все еще живущих на своей родовой земле в Пахвуске, штат Оклахома. Но Скай хорошо знала лишь одного из членов семьи — тетю Титу, дважды в год наезжавшую в Сен-Луи. Эти визиты могли бы послужить великолепным поводом для самораскрытия перед Скайлер. Какой же он был дурак, что прятал от нее свою внутреннюю суть!

— Прошло целых шесть месяцев, прежде, чем ты мне сказал, что у тебя есть деньги, — заявила она.

— Верно, я ждал слишком долго. Но я пытался несколько раз рассказать тебе об этом, если помнишь.

— Да, ты прав.

И она прижалась к нему еще теснее.

— Ты делился со мной всем, за исключением того, что мне было нужно больше всего: ты никогда не делился своими переживаниями или своим горем.

Ошибка номер шесть.

— Ты, что, думаешь, если ты ни разу не видела меня плачущим, мне был безразличен наш ребенок?

— Нет, я знаю, что он был тебе небезразличен. Но вот насколько небезразличен, я не знала.

— Я потерял ребенка. Я потерял и тебя. — Он горько усмехнулся. — А ты знаешь, от чего хочется лезть на стенку?

Он почувствовал, как она отрицательно качает головой.

— От того, что я ни черта не мог сделать, чтобы сохранить каждого из вас.

— Это неверно. Ты мог бы остаться со мной.

— Где? В доме Си-Си? У тебя был папа, вокруг которого вертелся мир. У тебя была сестра. А я тебе, похоже, не был нужен.

— Мне была нужна моя семья.

— А мне была нужна ты, Скай. Я хотел забрать тебя домой.

— Я не была готова вернуться к нам в дом.

— А когда-нибудь ты будешь готова?

Она отвернула лицо в сторону и прошептала:

— Не знаю.

— Ты, что, не понимаешь? Так или иначе, но тебе придется взглянуть на пустую детскую, иначе потом у тебя ничего не будет в жизни. В той самой жизни, которая могла бы быть у нас с тобой общей.

Она привстала, выпрямив спину и расправив плечи. Затем схватилась за уголок чехла одного из пустых кресел и сдернула его. Стоя во весь рост, она аккуратно сложила чехол и убрала его в угол дивана, после чего занялась другим креслом.

— Жизнь моя все равно пойдет своим чередом.

— Ежемесячный журнал — неполноценная замена мужу.

— Женщина не должна искать замену мужу, которого нет.

Он схватил ее за руку. И повернул так резко, что она потеряла равновесие и свалилась на него. Он хотел принять ее в объятия, но не таким способом. И не с глазами, сверкающими от гнева.

— Я всегда был для тебя, Скай. — Он убедился в том, что она прочно стоит на ногах, и только тогда отошел. — Ты просто не замечала.

Он прошел через кухню и вышел из дома. Южный ветер предупреждал о наступлении зимы. О зимних холодах он знал все. Первые морозы настанут тогда, когда температура в «Приюте» упадет до нуля.

Он раз пять прошел мимо грузовика. Когда он почувствовал, что вновь владеет собой, то сгреб чемодан Скай и прихватил с сиденья матерчатую сумку, после чего вернулся в дом.

— Куда поставить чемодан? — крикнул он из кухни. — Скайлер? — Почему именно в этот момент он окликнул ее полным именем? Только Си-Си звал ее Скайлер. Не хватало только, чтобы вновь появилась тень Си-Си Маккензи.

— Я здесь.

Он поставил и чемодан, и сумку и направился на ее голос. Она сняла чехлы со всех крупных вещей в гостиной. Помещение, отделанное камнем и массивным деревом, выглядело, как охотничий домик, причем впечатление усугублялось висящей над камином оленьей головой.

Парадная дверь была распахнута, и он увидел, что она срывает красную герань, выросшую в набитой землей винной бочке у крыльца. Она любила цветы, особенно, свежесорванные.

— В какой ты хочешь остановиться спальне?

Она сорвала еще одну герань, но по лицу ее при упоминании спальня прошла неподдельная тень удивления. Неужели она думала, что он будет настаивать на том, чтобы они спали в одной постели?

— А это важно? — спросила она, аккуратно делая букетик из сорванной герани.

— В хозяйской спальне наверху есть замок.

Она одарила его одной из своих заразительных улыбок.

Отлично. Теперь он знал, что ей бы хотелось прекратить разговор о ребенке и начать все сначала. Он поддержит эту идею — начать все сначала.

Улыбка ее стала еще шире.

— А, что, мне потребуется запирать двери спальни на ключ?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что ты будешь себя вести, как настоящий джентльмен.

— На это не рассчитывай. — И он направился на кухню за чемоданом.

— Тогда я лучше расположусь в хозяйской спальне, той, где есть замок.

— Договорились. — По пути к лестнице он бросил свой мешок на узкую постель нижней спальни.

Прыгая через ступеньки, он зашел в распахнутую дверь. Там стояла кровать на четырех ножках, и комната имела гораздо более женский вид по сравнению со спартанским, строгим помещением внизу. По крайней мере, с верхней кровати у него бы не свисали ноги. «Не торопись настаивать на общей постели, человек из племени Осаге! Терпение. Терпение».

Он поставил чемодан в изножье постели и вышел.

К тому моменту, как Логан спускался вниз, Скай уже была на кухне и заканчивала раскладывать продукты. Она поставила красную герань в сине-белую дельфтскую вазу посередине кухонного стола. Не говоря ни слова, они стали готовить на обед салат из креветок.

Ел каждый из них мало. А разговаривала она за столом осторожно, тщательно избегая конкретных ссылок на Си-Си и ребенка.

Позднее они пошли погулять по гравийной дороге, огибавшей коттедж.

Она была права, когда заявляла, что здесь ничего не изменилось. Да, здесь, в Огасте, — ничего. Все перемены, крупные перемены, касались их двоих.

— Помнится, здесь мы как-то целый уикэнд без перерыва занимались любовью той зимой, — кивнул он в сторону коттеджа.

— Занимались.

Она намеревалась без остановки дойти до «Приюта». Он же знал, что, независимо от его намеков или шуток, она сегодня не намерена задерживаться у коттеджа.

До этого он предполагал, что если ему удастся заставить ее хотя бы взглянуть в окно коттеджа, у нее могут пробудиться воспоминания о совместно проведенном времени. Но с этой идеей пока придется распрощаться.

Он набрал дров из поленницы около коттеджа и пошел следом за Скай, уже направившейся в «Приют». Прыгая через ступеньки, она распахнула дверь и держала ее для него.

— Как насчет огня? — Он бросил дрова в камин.

— Было бы прекрасно.

Логан смял газеты для растопки.

— Совсем, как в старые, добрые времена.

— Ты думаешь, между нами тоже все будет по-старому?

— Я на это надеялся.

— Ничего не бывает по-старому, Логан.

— А, что, обязательно должно быть хуже? Когда мы вернулись в Сен-Луи…

— Когда люди женятся, воцаряется реальность.

— Реальность «синего воротничка» в качестве мужа и жены из пригорода. — Он зажег спичку и сунул ее под газеты. Растопка мигом занялась.

— Не думаю, чтобы «синие воротнички» были лучше или хуже всех остальных.

— Я тренирую лошадей, Скай. Это означает, что я работаю руками.

— Да… ты же еще и ветеринар.

Он стал раздувать огонь.

— Верно, но все равно у меня аллергия на костюмы и галстуки.

— Ну и что?

— Ты не забыла свадебный прием, устроенный твоим отцом через три недели после нашего возвращения в Сен-Луи? Его стоило бы назвать «разделением по лагерям». Костюмы по одну сторону зала. — Он сделал широкий жест рукой. — А мокасины по другую.

— Ты преувеличиваешь. На твоих родственниках были обычные туфли, по крайней мере, на большинстве из них.

Они поглядели друг на друга и расхохотались.

— За исключением Благородного, — добавила она.

— Да, он в своем одеянии для пау-вау был прямо, как картинка.

— Он плясал, верно?

— Верно — причудливые танцы при медных колокольчиках и полном оперении.

— Этот головной убор из перьев…

— Он зовется султаном, как на гриве у лошади. Знаешь, у тех, у кого прямо торчит холка. Только у Осаге прямо торчат перья.

— Папа чуть не выронил бокал с шампанским, когда Благородный начал плясать и распевать у свадебного торта.

— Благородный Золотой Початок никогда особой сдержанностью не отличался.

Лицо ее расплылось в улыбке.

— А я-то думала, что коренные американцы — люди тихие и скромные.

— Мы сами распространили этот слух, чтобы сбить англосаксов с толку.

— Папа предостерегал меня от знакомства с такими людьми, как ты и твой двоюродный брат, Золотой Початок.

— Я рад, что ты его не послушалась…

— Какое-то время я его слушалась, но вдруг мне в лесу встретился дикий индеец племени Осаге, и…

— Ты влюбилась? — Жар от камина обжигал ему лицо, как град пощечин. Он понимал, что любое производное от слова «любовь» сейчас может быть воспринято, как нажим. И дал себе клятву направить беседу по другому пути, сделать ее более легкой.

— Иногда, — продолжал он, — трудно поверить, что во всем, что касается готовки ты такая никчемная жена.

— А ведь верно!

Он обернулся. Операция «Заставь Скай улыбнуться» увенчалась успехом.

— Никчемная и никудышная, — поддразнивал он. — Словосочетание «печенье на бараньем сале» не вызывает у тебя никаких воспоминаний?

— Это было что-то жуткое, правда?

— Точнее, нечто смертельно опасное.

— Поэтому сегодня готовишь ты?

— Вот именно. — Он закрыл каминный экран и встал. — И если тебе хочется настоящего домашнего соуса из томатов с травами, я лучше отправлюсь на кухню.

— А что буду делать я?

Она, как тень, проследовала за ним через гостиную на кухню.

— Все еще хочешь быть моей правой рукой?

Она отвесила поясной поклон.

— К вашим услугам, шеф.

— Тогда хватай давилку для чеснока и жми, что есть силы.

Приготовление обеда заняло больше времени, чем рассчитывала Скайлер, но макароны оказались достойны своего имени. Когда она опускала последнюю тарелку в посудомоечную машину, окна заволокла тьма. А когда она выключила свет на кухне, остался только мерцающий камин в гостиной. Ей нравилось время между сумерками и тьмой — тихое время перед постелью. Скай не придавала значения слову «постель», убедив себя, что она спит наверху, а он — внизу.

— Ты сказочный повар, Логан.

— В рамках ограниченного меню.

— Посмотрим. Сегодня ты готовил по-итальянски. И ты великолепно делаешь рубленое мясо. — Она остановилась перед баром и открыла дверцу. Полк бутылок стоял по стойке «смирно», включая уже открытую бутылку виски. Папиного «скотча». Бар содержался точно так же, как этого хотел Си-Си, — в богатом ассортименте.

— Ну, а как насчет моего жареного куском мяса? — Откинувшись на диване, он вытянул вперед ноги.

— Оно сказочное. — Скай вытащила узкогорлую бутылку и прежде, чем налить себе, предложила рюмку хереса ему.

— У меня пока есть это, — он показал ей стакан яблочного сока.

Логан когда-то работал на пивоваренном заводе, но она ни разу не видела, чтобы он пил что-либо крепче, чем имбирный эль.

Ход ее мыслей прервал стук в дверь.

— Я открою. — Он уже был на полпути к парадной двери, прежде, чем она пришла в себя.

— Простите, что беспокою, мистер Вулф, — услышала она мужской голос.

Через миг до нее дошло, кто это.

— Герман?

— Извините, но вам звонят по телефону, — проговорил Герман.

Она вскочила на ноги.

— Звонят? — Неужели достаточно было нескольких часов, чтобы довести журнал до ручки? Скайлер закрыла глаза, пытаясь представить себе, что могла натворить Алисон с того момента, как она вверила ей «Голую суть»…

— Я уже поговорил, — сказал Герман. — Мистеру Вулфу звонил Золотой Початок.

Слава Богу, бывают в жизни и малые радости. Раз Алисон не звонит, «Голая суть» еще на плаву. А если с журналом все в порядке, значит…

Но тут в ее обеспокоенной голове закрутились шестеренки.

— Сюда звонил Благородный Золотой Початок?

Логан окинул ее взглядом.

— Якогда-то давно дал ему номер Германа на крайний случай, помнишь?

Она успокоилась. Так и было.

— Вот номер телефона мистера Золотого Початка. — Герман передал Логану сложенную вдвое записку. — Звонить можно из коттеджа. Я зажег там свет прежде, чем отправиться в «Приют».

Беспокойство, однако, все еще не покидало Скай.

— Надеюсь, что тетя Тита…

— Когда я с нею разговаривал вчера, она была в полном порядке. Назавтра у нас особая программа. Тебе необходимо как следует отдохнуть. Может быть, пойдешь примешь душ? А я позвоню Золотому Початку и через минуту вернусь.

Логан вышел из дома вслед за Германом и пропал в. темноте. Скайлер застыла в дверях, прислушиваясь к хрусту гравия под ногами и следя за удаляющимся в сторону коттеджа кружком света от фонарика Германа.

Она зажгла свет на крыльце и оставила свет внизу, а затем пошла наверх. Через несколько минут она уже распаковалась, успела переодеться и побывать под душем. Скай предпочитала нежиться в ванне, но сегодня решила этого не делать. К возвращению Логана она хотела быть готовой ко сну и, самое главное, узнать все о телефонном звонке.

Скай надела шелковый халат и вытерла волосы полотенцем. Куда девался Логан? Ей не хотелось думать, какого рода непредвиденные обстоятельства держат его у аппарата. Она уселась за туалетный столик и стала отсчитывать минуты, работая щеткой для расчесывания волос. Семьдесят пять. Семьдесят шесть. Семьдесят…

— Мне бы самому хотелось это сделать.

Она подпрыгнула при звуке его голоса.

— Расчесать меня?

— Я же тебя всегда причесывал. Помнишь?

Да, она помнила. Помнила, как он садился рядом с ней на скамеечку. Помнила, как он запускал пальцы в волосы, высвобождая длинные пряди, прежде, чем брался за щетку. Он от ее волос сходил с ума. И как только она об этом вспомнила, по всему ее телу прошла волна тепла. Теперь ей остается только вспоминать об этом.

Она следила за ним через овальное зеркало, как робкая невеста. «Но ты же не невеста, и это не медовый месяц», — предупреждал внутренний голос.

Предупреждение запоздало.

Рядом уже стоял высокий, широкоплечий Логан. В отличие от других индейцев, мужчины племени Осаге отличались высоким ростом — свыше метра восьмидесяти. Чеканный их профиль являлся олицетворением силы, граничащей с вызовом. А профиль Логана был еще более вызывающим, чем у других индейцев. Никому никогда не пришло бы в голову назвать его «хорошеньким мальчиком». Черты лица его были чисто мужскими.

— Я уже причесалась. Ты связался с Золотым Початком? — Она тряхнула прической и кинула щетку в ящик. С этим покончено, подумала она.

— Ага. — Он сунул руки в карманы и вышел на середину комнаты. Выражение лица его было таким же черным, как и его мотоциклетный костюм. Он остановился позади, глядя на нее в зеркало.

— А дальше?

— А дальше похоже на то, что тебе повезло, Скай. Ты можешь возвращаться в Сен-Луи и заниматься своим журналом. Завтра утром я уезжаю.

Страх наполнил ее грудь, а сердце неровно забилось.

— Это тетя Тита. Я поняла, когда ты сразу не вернулся, что-то не так. Она заболела?

— Нет, никто не заболел. Меня вызывают по семейному делу.

Облегчение сменилось паникой. «Не будет медового месяца, не будет денег». Эти его слова врезались ей в голову.

— А как насчет нашей договоренности?

— Вечная потребительница Маккензи всегда в погоне за всемогущим долларом. — Он двинулся к двери, а затем резко повернулся к ней. — Не беспокойся. Ты получишь заем.

Она с облегчением вздохнула и встала.

И заметила, как он скользнул взглядом по вырезу халата. Взгляд его затуманился, зажигая обнаженную кожу, заставляя ее пылать. Он оперся о косяк, скрестив руки на груди. Наблюдая за ней. Не делая из своего желания секрета.

— Я уже готов был уйти, но по здравом размышлении решил, что за свои деньги имею кое на что право. А ты как думаешь?