— Танцы? — переспросила Скай. — То есть, с перьями и в раскрашенном виде, как это делал Золотой Початок на нашем свадебном приеме?

Волк исчез из типи прежде, чем она могла рассчитывать на ответ.

Волк — и танцы?

Тут будет на что посмотреть. И сфотографировать, добавил ее репортерский ум. Она представила себе Волка, грудь которого будет расписана красной краской. И перья. У каждого индейца на голове перья.

Она глубже забралась под одеяло и закрыла глаза.

Краска и перья? Убойное сочетание, сказала бы Алисон. Может быть, Скай следовало бы поговорить с Волком о календаре для «Голой сути». Она зевнула. Этой ночью в «Приюте» она почти все время не спала, а расхаживала взад-вперед, обдумывая, как бы уговорить Вулфа взять ее на пау-вау. Теперь ей больше всего хотелось вздремнуть. Рассказать ему о статье или подождать, пока племя не даст разрешение на съемки? В сонную голову решение никак не приходило.

Надо было разобраться со слишком многими вопросами. Пау-вау будет продолжаться до воскресного вечера. У нее масса времени, чтобы определить их очередность. Она расслабилась и позволила себе отключиться прежде, чем уснуть.

Скай плотнее прижала одеяло к груди, но ее репортерский ум отдыхать отказался.

Вначале она займется исключительно снимками. Текст придет позднее. Осмотревшись, она так и подскочила. Скай спала или просто дремала?

Кто-то разжег небольшой огонь в центре типи. Дым, словно серая крученая веревка, поднимался над гладкими камнями, которыми был выложен очаг.

Скай сняла с себя одеяло и аккуратно сложила его вместе с остальными одеялами в дальнем конце типи. На ней все еще были те самые мокасины, которые ей дала тетя Тита. Ногам было тепло и уютно. Она боялась, что без носков они замерзнут, но ошиблась. Замша выступала в роли теплоизолятора. Умный народ эти Осаге!

Она потянулась, подняв руки над головой и двигая плечами, чтобы разогнать кровь. Нет, кровь не застоялась. Меховая постель на полу типи оказалась мягче, чем она себе представляла. Вулф сказал, что на пау-вау придется жить в походных условиях и что он сомневается, сможет ли она провести уик-энд в типи. Скай пригладила волосы пальцами. Ну, что ж, она ему покажет.

Скай потянулась за кожаной курткой, раскрыла карман на «молнии» и вынула оттуда камеру. Лучше убрать ее куда-нибудь. «Не забудь про записную книжку», — предупредил ее журналистский навык. Она провела рукой по сапогу, когда вынимала записную книжку из другого кармана куртки. Коротенький желтый карандашик Скай вынула из верхней части книжки и сделала несколько коротеньких заметок по поводу расположения лагеря. А куда же теперь положить записную книжку?

С одеждой нельзя. Волк сможет найти ее еще до того, как она ему расскажет о своих издательских планах. А поскольку она решила носить мокасины, то почему бы не спрятать записную книжку в сапоги? Она опустила камеру в один сапог, а записную книжку в другой. Подумав, сверху она положила скатанные в клубок ненужные носки.

— Скай?

Скай узнала голос тети Титы.

— Я могу войти? — спросила тетя Тита.

— Да, конечно.

Отодвинулось одеяло, и показалась голова Титы.

— Я слишком долго спала.

— Ты устала. — Тита села, аккуратно расправив белый фартук, изящными складками прикрывавший длинную юбку в цветах. — Для работы всегда останется время. — Она сунула руку в глубокий карман фартука. — Этот пояс Осаге для тебя, Скай.

Свет из дымового отверстия над головой упал на граненые четки, обшитые алмазной нитью. Скай разглядывала сложный узор из красного, желтого и синего, вытканный узелками на каждом конце.

— Ты сама это сделала, Тита?

Тита кивнула, а потом постучала пальцем по лбу.

— Тканье на пальцах — древнее искусство. Оно требует мысли и мысли.

— И отнимает массу времени. — Палец Скай шел по линии алмазной вышивки, окаймленной белыми точками.

— Сколько часов требуется, чтобы выткать вот такой женский пояс?

— На два сантиметра — час, но время летит быстро.

— Спасибо за подарок и за потраченное тобою время. — Скай поднесла пояс к свету. — Я уже видела этот узор. У Волка есть безрукавка, окаймленная примерно таким же узором.

— У нас много узоров, больше, чем у любого из племен, — сказала Тита, а затем понизила голос: — У Осаге богатые традиции. Но кое-какие из них мы бы не хотели передавать по наследству детям. — Тита сунула руку в карман фартука и выудила оттуда миниатюрную глиняную трубку. — Для пожилых женщин, вроде меня, табак стал привычкой, но приятнее она от этого не становится.

— Ты куришь трубку?

— Только раз в месяц и никогда на людях. Молодые не должны знать об этом. — Тита приложила палец к губам. — Т-с-сс! Это будет нашим секретом, верно?

— А разве этот секрет может принести кому-нибудь вред? — Скай тотчас же подумала о собственных тайнах. О фотоаппарате и записной книжке, положенных в тайник. — Твоего секрета я не выдам, Тита, будь спокойна.

Тита вытащила из кармана фартука кожаный кисет и засыпала табак в терракотовую трубку.

— Я делаю смесь из сушеных листьев сумака и сама ее крошу. — Она поднесла трубку ко рту. — Крадущийся За Добычей Волк этого не одобряет, но у нас, у женщин, свои секреты.

Скай видела женщин, курящих сигареты, но трубку — никогда. Да, у женщин племени Осаге голова работает по-другому. Скай была в восторге от независимого поведения Титы.

— Теперь мы можем поговорить. — Тита наклонилась к огню и зажгла спичку. Огонек сначала тлел, потом занялся как следует.

Тита поднесла спичку к трубке.

— Крадущийся За Добычей Волк считает, что я чересчур придерживаюсь старинных обычаев. Это не так. — Она помахала спичками, разгоняя дым, а потом спрятала их в карман фартука. — Я женщина современная.

— Настоящая женщина девяностых годов.

Тита запыхтела трубкой, пустив три кольца дыма над головой.

— Так вот, молодые женщины племени Осаге должны вступить в девяностые годы, ну, и, конечно, мужчины.

— Да, о мужчинах забывать нельзя, — развеселилась Скай.

— Наше маленькое пау-вау — это время учения. Время сплавлять старые обычаи с новыми. Мы должны передавать наши традиции, как мы это делаем с искусством тканья на пальцах, из уст в уста, из поколения в поколение. Ты жена Крадущегося За Добычей Волка, и если молодые увидят на тебе этот пояс, то решат, что такова новая мода.

Скай надела широкий пояс поверх джинсов.

— Как я могу не носить такую прекрасную вещь?

Она завязала пояс двойным узлом, спустив оба вышитых конца поверх левого кармана джинсов.

— Я вижу, что мокасины тоже на тебе.

— Я их даже не снимала. — Скай вытащила из-под себя ноги. — Я в них спала.

— Это хорошо. — Тита сделала глубокую затяжку. — Завтра начинается пау-вау.

— Жду с нетерпением, а особенно я хочу посмотреть на то, как будет танцевать Волк.

— Я тоже. — Тита не сводила глаз с пояса Скай. — Хорошо, что ты здесь. Многое еще надо сделать. Время у нас есть. Когда Волк вступит в священный круг, возрадуется все племя, но сегодня все глаза будут устремлены на тебя, Утреннее Небо.

— Утреннее Небо? — Имя это легко слетело с уст Скай, точно всегда оно было ее собственным. С того самого момента, как они с Вулфом прикатили в лагерь на пау-вау, ее не покидало чувство принадлежности. Ей нравилось это ощущение, что она тут не чужая, ей нравилась и семья Волка.

Тита вынула трубку изо рта и улыбнулась.

— Крадущийся За Добычей Волк тебе не говорил? Так тебя прозвали дети. Как почти всегда у молодых, глаз у них ясен, ум здрав. — Тита дотронулась до кончиков волос, ниспадавших Скай на плечи. — Когда ты въехала в лагерь вместе с Волком, волосы твои были такими же яркими, как утреннее небо. А глаза такими же голубыми, как сейчас. И я подумала про себя: эй-и, вот это настоящая пара, основа всему. Старая кровь и новая кровь, никогда я еще не видела такой пары, в которой люди так бы подходили друг другу. Настоящая современная пара из племени Осаге.

Скай рикошетом ощутила прилив гордости, и вдруг сообразила, что вскоре эта идеальная пара будет оформлять развод. Волк обязан был сказать об этом Тите. Это была его обязанность. Сердце у Скай прыгнуло в пятки, как летит тяжелый камень в прозрачно-голубые воды пруда.

— Когда дети принимают решение… что мы можем поделать? — Тита пожала плечами. — Мы беспомощны. Я говорю тебе об этом сейчас, чтобы потом, когда мы выйдем наружу, имя «Утреннее Небо» не было для тебя чужим.

Тита, докурив трубку, положила ее остудиться на плоский камень подальше от очага.

— Ты принесешь мне эту трубку завтра, так, чтобы Волк не увидел?

— Может быть, ты сейчас еще покуришь?

— Нет, раз ты здесь, мне больше ничего не надо.

— Тогда я отдам тебе трубку завтра, — проговорила Скай и тихо добавила: — Так, чтобы Волк не увидел.

— Ну пойдем. Они уже ждут.

В голове у Скай вертелось несметное число вопросов, обволакивавших ее, словно дым очага, но она послушно последовала за Титой. Первый вопрос: позволит ли племя фотографировать пау-вау. Это она выяснит сегодня вечером, когда Волк задаст этот вопрос племени. А что Скай будет делать, если ей откажут? Съемка исподтишка исключалась. Нет Осаге обязательно согласятся. Должны согласиться.

А когда материал о пау-вау выкристаллизуется у нее в голове, одобрит ли Волк конечный продукт? И где, кстати, Волк? Она бросила взгляд на собравшихся. Там были мужчины, но среди них не было Крадущегося За Добычей Волка.

Ужин прошел именно так, как и предполагала Тита. Скай пошла к младшим и подводила их к переносным столикам, заставленным подносами и мисками с салатами, жареным мясом и курами. Все шло гладко. А почему бы и нет? Племя Осаге устраивало пау-вау ежегодно. Каждый знал свое дело и свое место. Даже Скай чувствовала себя совершенно, как дома.

Когда покормили детей, есть стали мужчины и женщины. Скай дважды наполняла и опустошала тарелку, прежде чем уселась у костра.

— Люблю женщин со здоровым аппетитом, — заявил Золотой Початок, устроившись на бревне рядом.

— Как можно было удержаться? Еда великолепна. — Она пыталась отмахнуться от гнетущего ее вопроса, но не сумела. — А где Волк?

— Он в парной, проходит очищение перед танцами.

Она вспомнила, что около ручья видела куполообразное сооружение.

— Поэтому он с нами не ест?

— Тебе его не хватает. Волк был бы рад услышать это. — Прославленный локоть Золотого Початка ткнул Скай в руку. — Не хмурься и перестань волноваться. Он появится.

— Я лишь хотела знать…

— Волк постится: ничего не ест, пьет только воду. Так он делает всегда, когда танцует. Осаге — народ с традициями. И каждый великий воин слегка дополняет традицию от себя. — Золотой Початок нарисовал на земле большой круг. — Когда луна станет полной и яркой, Крадущийся За Добычей Волк объявит о своем присутствии. — Золотой Початок быстрым движением костыля разделил круг на четыре части. — Четыре у Осаге — священное число; столько времен года, направлений ветра и отрезков жизни человека.

— Ты всегда чувствуешь связь между землей и небом?

— Иногда я ошибаюсь. Все мы ошибаемся, но зов крови силен.

— А как насчет «англо»?

— Носи эти мокасины, Утреннее Небо, и ты тоже почувствуешь мистическую связь земли и неба.

Слова человека из племени Осаге звучали, кок поэзия, но она чувствовала себя разделенной на части, как колдовское колесо фортуны. Она разрывалась между страстно-пьянящим желанием подготовить материал по пау-вау и необходимостью сказать Вулфу, что лишь журнальная работа заставила ее поехать вместе с ним.

— Пойми, что Волк — человек раздвоенный.

— С той поры, как он женился на мне?

Золотой Початок покачал головой.

— Отец Волка был огромным буйволом, полнокровным Осаге. Для огромного буйвола путь всегда один. Для меня и Волка дорога петляет между двумя мирами. — Золотой Початок постучал костылем по кругу. — В нас больше составных частей, чем у этого круга.

«И вы оба гораздо сложнее, чем кажется поначалу», — подумала она.

— Завтра вечером Волк будет исполнять танцы. Мы радуемся тому, что он возвращается в священный круг. Обычно танцуют только молодые Осаге. Но, благодаря Волку, и старые ощутят бой барабанов.

— То есть, будут танцевать мужчины, которым уже двадцать, а то и тридцать?

— Не думаю. Но когда они увидят, как самозабвенно отдается танцу Волк, кое-кто из них задумается, а не потанцевать ли ему на следующем пау-вау. А это будет значительный шаг вперед. Видишь ли, для многих танец — это нечто старомодное. — Он стал возить костылем по земле, стирая круг. — Я тоже так думал, пока у меня не родился сын. Теперь я хочу, чтобы он познал гордое наследие своего народа.

Мысли в голове у Скай крутились и вертелись, и она вспоминала ребенка, которого окрестили именем Фэйт. Которого похоронили. Ибо она все бы отдала за то, чтобы сейчас держать этого ребенка на руках. А когда боль утраты становилась для нее невыносимой, она пряталась вглубь себя, в темный уголок собственного сердца, куда доступ боли был воспрещен.

— Когда мой сын поймет наследие Осаге, — продолжал Золотой Початок, — то он подружится со своей англосаксонской половиной точно так же, как это сделали мы с Волком.

— Я видела англосаксонскую половину Волка, но никогда не видела его, как Осаге.

— Ты увидишь настоящего Волка, когда он будет исполнять танцы, — заявил Золотой Початок. — То, что ты здесь, для него самое лучшее лекарство. Он никогда в этом не признается, но он нервничает. Нервничает, не зная, как ты на это отреагируешь.

Она никогда не видела, как Волк нервничает или чего-либо боится.

— Почему же он нервничает из-за того, что здесь нахожусь я?

— Потому, что, когда он себя раскрасит и украсит перьями, ты впервые увидишь его, как Осаге. Это самое что ни на есть лучшее лекарство, поверь мне. — Золотой Початок встал, опираясь на костыль. — И ты еще кое-что увидишь. Он будет танцевать для тебя, Утреннее Небо. Возможно, для одной тебя.

Картина вечернего костра, среди огней которого крутится и вертится ее красавец-муж, зажглась в ее воображении. Во что он будет одет? Будет бить барабан. Ей показалось, что она совершает путешествие во времени, в прошлое. В те времена, когда существовало могучее племя Осаге. Во времена, когда могучий воин терпеливо выслеживал добычу. На мгновение ей показалось, что затылком она ощущает горячее дыхание Волка. Скай вздрогнула, но, когда обернулась, его там не оказалось.

Сумеречные тени окрасили горизонт в медный цвет. Золотой Початок слился с линией Осаге, рассевшихся на бревнах вокруг костра. Скай опять стала искать в толпе Волка. Но напрасно.

Луна вылезла из-за деревьев наподобие двадцатидолларовой золотой монеты. «Когда луна станет полной и яркой, Крадущийся За Добычей Волк объявит о своем присутствии», — припомнила она слова Золотого Початка. Сердце у нее екнуло. Она и луна уже готовы. А Волк?

— Тетя! Тетя! — нараспев звали дети.

Тита, держа на бедре младенца, вступила в круг огня.

— Вот этот непоседа, которого я несу, принадлежит Золотому Початку.

У Скай потеплело в груди, когда она увидела извивающегося ребенка. Огромные, черные глаза глядели на улыбающиеся лица детей, сидевших со скрещенными ногами лицом к Тите. Скай никогда не видела младенца с таким количеством волос. Густые и черные, они стояли на голове у ребенка, как расчесанная холка у пони.

Руки у Скай так и тянулись к нему, желая почувствовать мягкую теплоту, ей хотелось погрузиться лицом в эти черные волосы. Боль тоски по собственному ребенку острым ножом врезалась в низ живота. Фэйт было бы почти столько же, сколько сейчас этому мальчику. У дочки были бы более светлые волосы. Скай задумалась, какого цвета были бы у Фэйт глаза, задумалась, унаследовала бы она у отца упрямый подбородок. Скай глядела на ребенка, радуясь, что сын Золотого Початка силен и здоров. Она была довольна, что пришла. Довольна, что увидела Осаге и род Волка.

Какое-то время Тита буравила взглядом толпу.

— Утреннее Небо, ты где? — Тита знаком подозвала Скай подойти к ней и сесть рядом. — Твое место здесь.

Скай прошла через толпу и, в конце концов, очутилась рядом с Титой.

— Займись пока этим Маленьким Волком, — сказала Тита, подавая ей ребенка.

Маленьким Волком. Золотой Початок назвал сына в честь Волка. В глубине души Скай понимала, что таким образом Золотой Початок как бы сделал своего сына и его сыном. Заполнял пустоту в сердце Волка. Волк нашел способ обрести мир и покой после смерти Фэйт. Гораздо лучший, чем избрала для себя Скай. Слезы были ему не нужны. Ибо на свете жил Маленький Волк. И она восхитилась живым символом благодарности со стороны племени Осаге по отношению к Крадущемуся За Добычей Волку.

— Этот вертлявый мальчишка — самый юный член нашего рода, — продолжала Тита. — Он пока что отпраздновал только один день рождения, но думает, что уже способен пройти целую милю.

Скай с удовольствием вдыхала запах присыпки. Она жаждала дотронуться до розовых, сморщенных пальчиков и пересчитать их.

Маленький Волк потянулся к Скай, а его коротенькие пальчики разжимались и сжимались, точно он не мог дождаться, когда же она возьмет его на руки. Прежде, чем она сообразила, что произошло, Скай уже сидела рядом с Титой, убаюкивая Маленького Волка. Глаза ее сами собой закрылись, и на мгновение тело ее растворилось в контакте с ребенком. Она прижалась к тельцу Маленького Волка, пытаясь успокоить жажду собственного тела ощутить теплоту и сладкий запах ребенка.

Маленькому Волку, похоже, нравилось, как его мнут и тискают, и он потянулся ручонкой, чтобы ухватиться за прядь волос Скай. Она наклонилась и придвинулась так, чтобы ее щека коснулась кулачка мальчика. Кожа у него была такой мягкой… А волосы его пахли весной.

Неважно, что этот ребенок принадлежал Золотому Початку. Сейчас, в эти драгоценные минуты сердце ее делало вид, будто Маленький Волк — ее ребенок. Ее, чтобы любить. Ее, чтобы держать на руках. Скай вначале одолело страстное желание, но потом оно исчезло. Впервые с момента потери собственного ребенка Скай ощутила спокойствие и в душе была довольна.

— А теперь можно начать рассказ, — заявила Тита, подаваясь вперед.

Дети сидели на земле, скрестив ноги, а в их глазах отражался отблеск костра.

— Так какую же историю вам рассказать?

— Про Паука! Про Паука! — закричали дети, захлопав в ладоши.

— Да будет так. — Глаза у Титы сверкали еще ярче, чем пламя костра.

— Давным-давно, — начала Тита, — когда девять родов Небесных Людей жили на северном конце деревни, а Земные Люди жили на ее южном конце, вождь Земных Людей отправился на охоту в лес. Все думали, что он пошел охотиться на оленя, но вождь отправился в поисках символа, тотема, великого и могучего зверя, который предстанет перед ним.

Прошло много часов, и вождь заметил следы крупного оленя. Вождь возрадовался и пошел по следу. Внезапно к лицу его что-то прилипло, и поднятая рука вождя попала в натянутую между двух деревьев паутину, сотканную гигантским пауком. Он попытался освободиться, но глаза его забила паутина, и он ничего не видел. Вождь сделал шаг назад и упал навзничь.

Слова Титы, словно искры, взлетали в осеннем воздухе. Дети наклонялись поближе, глаза у них расширились в ожидании чуда.

— Когда вождь встал на ноги, он был рассержен. Взял лук и выстрелил в паука, сидящего на краю сотканной им сети. Но Паук успел уползти и воззвал к вождю: «Что ты несешься по лесу, как слепец, внук мой?»

Вождь почувствовал себя глупо, но стоял на своем. «Я иду по следу огромного оленя. Я ищу священный тотем, который даст жизнь моему народу».

«Я могу быть таким тотемом для Осаге», — проговорил паук, перемещаясь в паутине.

«Да разве так может быть? — спросил вождь. — Ты так мал, что я еле тебя заметил, когда шел за огромным оленем».

«Присмотрись, внук мой, — сказал паук. — Я терпелив. Я наблюдаю и жду. Все приходит ко мне само. Точно то же может быть и у могучих Осаге. Если твой народ познает это, он станет сильным и мудрым».

Вождь принес эти слова в свои типи, и тем же вечером, когда собрался весь его род, он рассказал им про паука и его паутину. И случилось так, что паук стал одним из символов племени Осаге.

Дети захлопали, выражая свое одобрение.

Значит, удивилась потрясенная Скай, это и есть «время учения», о котором говорила Тита. Судя по взглядам на лицах ребятишек, урок относительно терпения дал плоды. Она подумала о Вулфе. Он терпелив и никогда не давил на нее, заставляя переменить мнение относительно развода. Он даже отказался от какой бы то ни было расплаты сексуального характера за ссуду для спасения «Голой сути». На рассказах Титы Вулф выучился терпению. Безграничному терпению.

— А кто из вас видел тотем паука на стенах наших типи? — спросила Тита.

Море растопыренных ладошек закачалось перед Скай, но внимание ее привлек мужчина, стоявший позади детей. Мужчина без рубашки, в кожаных штанах и кожаной безрукавке. Мужчина с мокрыми, зачесанными назад волосами.

Волк, беззвучно проговорили ее губы. Он кивнул, глядя ей прямо в лицо. Тут взгляд его переместился. Внезапно исчезло все, их осталось только трое: мужчина, она сама и спящий ребенок, прильнувший к ее груди. Впервые она поняла, что такое быть членом семьи индейца племени Осаге. Она закрыла глаза и представила себе, как это могло бы быть. Когда же она опять их открыла, Крадущийся За Добычей Волк уже исчез. Она крепче прижала к себе Маленького Волка, словно тьма вокруг костра могла отнять его.

Скай успокоилась, когда руки Волка легли ей на плечи. Желая убедиться, что он и на самом деле здесь, она откинулась на него. Его ноги жестко уперлись ей в спину.

— Расскажи нам еще одну историю. Пожалуйста, тетушка! — просили дети.

Тита предупреждающе помахала пальцем.

— Солнце встает быстро, но одно я обещаю. У завтрашнего костра вам будет рассказано две истории. Одну расскажу я, а другую Утреннее Небо.

Скай всполошилась. Я? Что она способна рассказать, что бы сравнилось со сказкой о пауке?

— Значит, ты теперь сказительница племени Осаге? — спросил Волк.

— Если это так, то я впервые об этом слышу.

Волк поднял руки.

— Прежде, чем вы разойдетесь, надо решить один вопрос.

Скай поняла, что настал момент решения вопроса о съемках.

— Утреннее Небо попросила разрешения сфотографировать пау-вау, — заявил Волк.

— Она твоя жена. Что ты сам думаешь, Крадущийся За Добычей Волк? — спросил Золотой Початок.

— Я считаю, что решать должен род.

Скай почувствовала, что кто-то дергает ее за рукав.

— Ты меня снимешь, Утреннее Небо? — спросила девочка с серьезным лицом.

— Если мне разрешит род, — подмигнула Скай, и девочка пропала в темноте.

— А меня? — спросил один из мальчиков.

Тита встала позади Волка.

— Мы с детьми одобряем.

— Это не религиозное собрание, — сказал Золотой Початок. — Это семейное пау-вау. Мы можем делать все, что захотим. Я бы сказал, что Утреннее Небо может снимать. Конечно, мне бы хотелось иметь фотографию своего сына.

— У тебя она уже считай, есть, — крикнула Скай, пытаясь перекричать толпу. — Я тебе отправлю фотографию, как только она будет готова.

Никто не возразил.

Волк заметил, что ожидание сменилось на лице Скай выражением удовлетворения. Дети веселились при одной мысли о том, что их сфотографируют. Съемки, возможно, к добру. И уж, конечно, ничему не повредят.

— Похоже, завтра ты сможешь поработать камерой.

— По-видимому, да. — Она чуть подвинула спящего ребенка, повернув его так, чтобы Волк увидел его лицо. — Разве он не великолепный сюжет?

— Сойдет, — согласился Волк.

— Мне страшно нравятся его волосы. У тебя были такие же волосы, когда ты был ребенком?

Волк пожал плечами.

— Такие же, — сказала Тита. — Плотные и черные, как вороново крыло. Он был очень красивый, — с гордостью проговорила Тита, показывая на Волка.

Щеки его ощутили жар. Должно быть, от костра, подумал Волк. Ни один Осаге не покраснеет, если ему напомнят, что он был красивым ребенком.

Тита приняла на руки спящего младенца. Скай какое-то мгновение колебалась. Волк видел, как на Скай надвигалась мрачная реальность, а улыбка ее стала гаснуть. На миг Волк даже подумал, что она способна убежать в темноту вместе с ребенком. Рука ее дрожала, когда кончики ее пальцев прошлись по волосам Маленького Волка.

— Приятных снов, — прошептала она, передавая Маленького Волка Тите.

Если у Скай и были болезненные сожаления по поводу ребенка, возвращенного Тите, то она не показала и виду. Волк хотел сказать ей, как он ею гордится, причем не только сегодня, но и всегда. Она великолепно вписалась в круг его двоюродных братьев из племени Осаге. Но слова похвалы смешивались у него в голове с горечью ощущений.

До этого он только иногда представлял себе, как выглядела бы Скай с ребенком на руках. С их ребенком. Но он не думал, как будет смотреться Скай с Маленьким Волком у вечернего костра.

Волк взял Скай за руку, и они направились в темноту, в сторону своего типи. Рука у нее была теплой, а кожа мягкой, какой она всегда ему вспоминалась. И когда они дошли до центрального типи, он приподнял для нее одеяло.

Входя внутрь, Скай споткнулась.

Волк схватил ее за локоть и дал ей твердо встать на ноги прежде, чем отпустил.

— Ты в порядке?

— Со мной все хорошо. — Нижняя губа ее подрагивала, но голос был крепок, как мореный дуб.

Его опять наполнила гордость за нее. Сегодня они прошли полный круг. В глазах у нее он увидел покой. Возможно, теперь все можно будет начать сначала, без оглядки на смерть ее отца и их Фэйт.

— Дети нам не принадлежат, верно? — проговорила она.

В животе у него встал ком, точно его лягнул могучий клайдсдэйл.

— Нам их дают напрокат. Иногда на очень короткий срок.

— Но этот миг может растянуться на всю жизнь. — Она прильнула к его груди. — Обнимешь меня?

Он нежно взял ее в объятия. Догадывалась ли она, как долго он ждал, когда он ей понадобится? Когда ей захочется его позвать?

— Мне было очень хорошо, пока… пока… — Спина у нее словно окостенела.

— Пока тебе не пришлось отдать Маленького Волка Тите.

Скай кивнула, уткнувшись ему в грудь.

— Мои руки показались мне такими легкими. Такими бесполезными. — Она попыталась их поднять, но они безвольно повисли. — Я… я не держала в руках ребенка с тех пор, когда я в последний раз держала Фэйт.

Руки ее поднялись как раз тогда, когда им захотелось — нет, понадобилось, — вновь ощутить себя полезными. Они обвились вокруг него, легли ему на талию. Он ждал, пока она не наполнит им свои пустые руки.

Он прижимал ее все ближе, как ради нее, так и ради себя самого. Если бы он только мог выдавить последние остатки боли у нее из сердца! Он бы с радостью принял на себя втрое большую боль, если бы только это было возможно.

— Когда я вернулся из парной и увидел там тебя, — проговорил он, — то на мгновение подумал…

— Ты подумал, что я держу нашего ребенка. Нашу Фэйт.

— Да, ты и ребенок так хорошо смотрелись вместе. Я тебе когда-нибудь говорил, как я тобой горжусь? Тем, что ты моя жена?

— Да, — прошептала она. — Мне об этом сказало твое сердце, когда я увидела, как ты стоишь и смотришь на меня.

В течение долгого времени никто из них не проронил ни слова. Они стояли, прильнув друг к другу, прислушиваясь к потрескиванию огня в очаге.

— Спи рядом со мной сегодня, Скай.

Безо всяких возражений она скинула розовую «водолазку». Затем переступила через джинсы.

Он хотел дотянуться до одеяла. Но вместо этого рука его запуталась в пряжке ремня, как незадачливая бабочка в паутине. Глаза его застыли, разглядывая белый кружевной лифчик и легкие штанишки. Кружева лифчика ниспадали на очерченные кожей ребра.

Его мужское естество мигом это заметило. Он почувствовал немедленную реакцию. Боль ее долгого отсутствия. Необходимость тотчас же оказаться с нею. «Вниз, пони!»

Она улыбнулась и скинула мокасины. Она даже не представляла себе, до чего же она красива. Как при свете очага ее волосы приобретают пламенно-золотой цвет. А ее кожа, обнаженная полоска между лифчиком и штанишками… нет, он не будет думать о ее коже. О том, какая она мягкая. О том, как она сладка на вкус. Наконец, он оторвал пальцы от ремня и потянулся за одеялом.

— Сегодня может быть свежо. — Он встряхнул одеяло, оно раскрылось, и она залезла под него. Он снял безрукавку и аккуратно сложил ее. Дрожащие пальцы дотронулись до верхней пуговицы штанов и замерли. Его остановила не застенчивость. Она сотни раз видела его голым. Она даже не раз говорила, что ей приятно смотреть на то, как он сложен. Он остановился потому, что его набухшее естество обещало то, чего он не в состоянии был выполнить.

— По-моему, ты колеблешься потому, что на тебе нет белья.

— Как хорошо ты меня изучила! — Он обрадовался ее легкомысленному замечанию. — Золотой Початок сказал мне, что я должен продемонстрировать тебе силу моего племенного копья.

— Думаю, что «копье» — это синоним твоего любимого слова «пони».

— Точно.

— Ну? — Она наблюдала безо всякого стеснения за тем, как он расстегивает ширинку.

Он стянул с себя штаны и встал перед ней, ничего не скрывая.

— Ты сексуальный мужчина, Крадущийся За Добычей Волк. — Дразнящая улыбка исчезла, как только она увидела восставшую плоть.

Он услышал, как у нее участилось дыхание.

— Мне нужно твое тепло, — молила она. — Мне так долго было холодно!

— Скай, есть одна вещь…

— Не говори. Прошу-у, ничего не говори. Не сейчас. Не сегодня.

Он желал ее с того самого момента, как только увидел. Он желал ее весь год, что они жили врозь. Каждый день. Каждую ночь. Но никогда так сильно, как сейчас. Желание его носило сексуальный характер — да. Но в этот миг нужда в единении ощущалась острее, чем просто физическое влечение. Он обязан был сказать ей об этом.

— Скай…

— Ты помнишь мою просьбу? Ни о чем не говори. — И когда она сбросила одеяло, он направился к ней. Она приняла его в раскрытые объятия, как бы приветствуя его возвращение после долгого отсутствия.

Он прижался теснее.

— От тебя пахнет ореховым дымком и мокрой кожей. — Она дотронулась до его щеки и провела пальцами по зачесанным назад волосам, по волосам, все еще влажным после парной. — Твои глаза — как серый кремень.

Повернувшись к нему лицом, она подтянула его лицо к себе так, что губы их почти соприкоснулись друг с другом.

— Поцелуй меня, Волк.

— Не могу. Господи, если бы ты знала, как я этого хочу!

— Волк?

Скорее вопрос, чем мольба. Он знал, что она ощущает исходящий от него жар, и чувствует затвердевшую у ее бедра плоть.

Он стиснул зубы. Он молил судьбу, специально строил планы, чтобы этот миг, наконец, настал. Он мечтал о том, что она сама захочет начать все сначала и скажет об этом. И он опять стиснул зубы. Когда злые духи захотят тебя наказать, подумал он, они ответят на твои молитвы. Они превратят рай в чистилище.

Он поглядел на ее влажные, полураскрытые губы.

— Если я поцелую тебя хотя бы один раз, я уже не остановлюсь.

Она отстранилась, уставившись на него.

— Я хочу тебя. Я знаю, что и ты хочешь меня.

— А какой бы мужчина не захотел! — Он уткнулся в ее сладкую шейку. И услышал эхо от биения ее сердца подле своего лица. Было бы так легко отдаться страсти и слить их тела воедино.

Кто узнает? Более того, кому будет до этого дело? «Мне будет», — предупреждала его совесть. «Ты торжественно поклялся. Своею собственной клятвой, о, мужчина из племени Осаге». Точно так же, как он желал Скай, он жаждал исполнить данную им клятву. Нельзя начинать все сначала, разрушив то, во что он верил. Надо как-то дать ей это понять.

— Есть одна вещь, которую ты обязана знать. Каждый исполнитель танцев устанавливает для себя собственные правила. Когда я танцую, я отказываю себе в наслаждениях даже со своей женой.

По растерянному выражению на ее лице он понял, что до нее дошло, что ей отказывают в интимной близости, которой она жаждала больше всего.

— Я буду крепко держать тебя, утешать тебя сегодня ночью, — прошептал он, прижимаясь губами к ее щеке. — Обещаю это тебе, о, женщина. А после завтрашнего танца я буду для тебя больше, чем просто утешением. Мы с тобою оба познаем такое наслаждение, которое до этого не было ведомо ни для кого из нас!