Анна осознавала, что опасно задавать вопросы о религиозных разногласиях, когда воздух пропитан враждебностью и предчувствием опасности. Однако ей не удастся узнать, кто убил Виссариона, если она не станет проявлять активность.
Что известно Константину? Разумнее всего начать именно с ответа на этот вопрос.
Епископ был в комнате, выходящей окнами на внутренний дворик, где вода блестела в лучах яркого летнего солнца, а тень под арками дарила прохладу. Судя по всему, Константин уже полностью оправился от недуга.
– Что я могу для тебя сделать, Анастасий? – спросил он.
– Я думал о том, что вы не щадя сил помогаете малоимущим и тем, кто попал в беду, кому не дают покоя сердечные раны и муки совести… – начала Анна.
Епископ улыбнулся. Его плечи чуть расслабились, словно он ожидал чего-то более серьезного и опасного.
– Моя лекарская практика сейчас достаточно обширна и успешна, и благодаря доходам, которые она приносит, я обеспечен всем необходимым, – продолжала Анна. – Мне бы хотелось посвятить часть своего времени заботе о тех, кто не может оплатить мои услуги… Надеюсь, вы укажете мне, кто более всего нуждается в моей помощи. – Она на мгновение заколебалась. – Возможно, вы захотите, чтобы я немедленно пошел с вами?
Глаза епископа расширились, лицо озарилось радостью.
– Это воистину благородное желание. Я принимаю твое предложение. Начнем прямо завтра. Я не знал, что делать дальше, но Бог ответил на мои молитвы, прислав тебя, Анастасий.
Удивленная и обрадованная его ответом, Анна расплылась в улыбке.
– С какими недугами мы вероятнее всего столкнемся? Какие травы мне захватить?
– С голодом и страхом, – ответил Константин невесело. – А также с заболеваниями легких и желудка и, несомненно, с кожными хворями, вызванными нищетой, насекомыми и грязью. Бери все, что сможешь.
– Завтра я приду, – пообещала Анна.
Она сопровождала Константина по крайней мере два дня каждую неделю. Они бывали в самых бедных районах возле доков, в узких, тесных закоулках. Там было много больных – особенно в летнюю пору. Стояла жара, давно не было дождей, которые смыли бы нечистоты. Повсюду роились полчища мух. Было трудно лавировать между недугами духовными и плотскими. Еще сложнее было находиться так близко к Константину, ведь все, что Анна советовала пациенту, могло быть услышано епископом.
Часто пациент говорил:
– Я покаялся, почему мне не становится лучше?
– Тебе уже лучше, – обычно отвечала Анна. – Но следует также принимать лекарства. Они помогут.
И она пыталась вспомнить подходящих святых, к которым нужно было обращаться при определенных заболеваниях, и понимала, что сама себе не верит.
– Молись святому Антонию, – говорила Анна и наносила мазь. Ну, или выполняла какие-нибудь другие необходимые при данном заболевании процедуры.
Постепенно Анна перестала думать о том, что Константин пытается организовать уличные беспорядки. Она видела, что он любит людей и неустанно служит им. Его помыслы были чисты, а вера настолько сильна, что унимала страх, калечивший многие души.
Константин всегда находил слова поддержки и утешения: «Господь никогда не оставит тебя. Но ты должен верить. Не изменяй матери Церкви. И старайся поступать в соответствии с заповедями».
Анне отчаянно хотелось, чтобы рядом с ней был кто-то, кто знает больше, чем она, чья уверенность избавит ее от гложущих душу сомнений. Как же она могла отрицать такую потребность в других?
В конце одного особенно долгого дня, усталая и голодная, Анна с радостью приняла приглашение Константина пойти к нему домой и отобедать с ним.
Трапеза была довольно простой: хлеб, оливковое масло, рыба, немного вина и инжира. Но после нищеты, которую Анна наблюдала последнее время, изобилие было бы сродни кощунству.
Тихим летним вечером она сидела за столом напротив Константина. Было уже довольно поздно, факелы были зажжены и отбрасывали на стены желтоватый свет, вспыхивавший бликами на золотых окладах икон. Анна и Константин доели рыбу, и тарелки убрали со стола, остались только хлеб, масло и вино – и элегантное керамическое блюдо с инжиром.
Анна взглянула на старика. Черты его гладкого, безволосого лица заострились от усталости. Плечи сгорбились под грузом чужой боли.
Константин заметил ее взгляд и улыбнулся.
– Тебя что-то беспокоит, Анастасий? – спросил он.
Как же ей хотелось признаться ему во всем, снять груз вины, который иногда так давил на плечи, что Анне казалось: она не сможет стоять прямо. Но, конечно, она ничего не могла ему рассказать.
Константин внимательно смотрел на нее.
– Да, я обеспокоен, – произнесла она наконец, рассеянно кроша хлеб дрожащими пальцами. – Но, вероятно, многие сейчас испытывают нечто подобное. Недавно меня вызывали к императору…
Епископ выглядел озадаченным. Его лицо потемнело, но он не стал ее прерывать.
– Я поневоле узнал больше о его взглядах, – продолжала Анна. – Конечно, я не обсуждал с ним политические вопросы. Думаю, император решительно настроен на союз с Римом и будет добиваться его любой ценой, потому что считает, что если мы продолжим настаивать на расколе, то нам не избежать еще одного вторжения. – Она не отрываясь смотрела на Константина. – Вы лучше его знаете о том, в каком бедственном положении мы находимся. Что будет, если случится еще один Крестовый поход?
Тяжелая рука епископа, лежавшая на столе, так сильно сжалась в кулак, что побелели костяшки.
– Оглянись! – резко приказал он. – Что есть прекрасного, драгоценного, искреннего в нашей жизни? Что удерживает нас от греха алчности и жестокости, от насилия, которое лишает нас всего, что нам дорого? Скажи, Анастасий, что это?
– Познание Бога, – сразу же ответила Анна. – Нам нужен свет, который мы видели и никогда не сможем забыть. Мы должны верить, что он существует и что если жизнь прожита достойно, то мы можем стать его частью.
Тело Константина расслабилось, и он медленно выдохнул.
– Истинно так. – Улыбка разгладила напряженные, усталые складки на его лице. – Вера. Всего два дня назад я пытался донести эту мысль до императора. Сказал ему, что народ Византии не допустит осквернения того, во что мы верили с первых дней зарождения христианства. Если же мы признаем главенство Рима, Господь подумает, что мы готовы пожертвовать нашей верой, когда нам это выгодно.
Он увидел понимание в глазах Анны. Его слова принесли ей облегчение.
– Конечно, император согласился со мной, – продолжал Константин. – Он сказал, что Карл Анжуйский уже сейчас замышляет еще один поход, а мы не готовы обороняться. Мы все погибнем, наш город будет сожжен, а те, кто выживет, будут изгнаны, возможно, на этот раз навсегда.
Анна всматривалась в лицо собеседника, в его глаза.
– Господь спасет нас, если на то будет Его воля, – мягко сказала она.
– Бог всегда спасает свой народ. Но при условии, что мы Ему верны. – Епископ наклонился к ней через стол. – Мы не можем уповать на мирское, предавая свою веру в Господа, а потом, когда станет плохо, снова обратиться к Нему и ждать, что Он спасет нас!
– Что же нам следует делать? – быстро спросила Анна.
Нельзя позволять Константину отклоняться от интересующей ее темы.
– Виссарион Комненос был категорически против унии, ратовал за чистоту и непоколебимость веры. Многие превозносят его, рассказывая о том, каким великим человеком он был. Что он собирался предпринять? – Она постаралась, чтобы этот вопрос прозвучал непринужденно, обыденно.
Константин напрягся. Вдруг в комнате стало так тихо, что Анна услышала шаги слуг в коридоре.
Наконец епископ глубоко вздохнул. И заговорил, не отрывая взгляда от стола:
– Боюсь, Виссарион был мечтателем. Его планы были вовсе не столь практичны, как думают люди.
Анна была поражена. Неужели она наконец приблизилась к истине? Женщина старалась сохранять простодушное выражение.
– А что именно они думают?
– Виссарион много говорил о том, что Пресвятая Богородица нас защитит.
– Да, – быстро произнесла Анна. – Я слышала, что он много раз рассказывал историю о том, как давным-давно император выехал из ворот города, осажденного варварами. В руках он держал икону Пресвятой Богородицы. Когда предводитель варваров увидел ее лик, он тотчас упал замертво, а его армия разбежалась.
Константин улыбнулся.
– Думаете, император Михаил смог бы снова это сделать? – спросила Анна. – Вы верите, что это удержало бы венецианцев и латинян от того, чтобы напасть на город с моря? В душе они настоящие варвары, – добавила она иронично, – но ум их коварен.
– Не верю, – нехотя признался Константин.
– Не могу себе представить Михаила Палеолога в такой ситуации, – произнесла Анна. – А Виссарион не был ни императором, ни патриархом.
Хотел ли Виссарион стать патриархом? Он даже не был рукоположен! Или был? Может, это и было его секретом? Она не могла упустить свой шанс.
– Если Виссарион был не более чем мечтатель, зачем кому-то было его убивать?
На этот раз Константин ответил не раздумывая:
– Не знаю.
Анна ожидала чего-то подобного, но, взглянув на гладкое лицо епископа, с которого постепенно уходила тревога, поняла, что он лукавит. Было что-то, чего Константин не мог ей рассказать, возможно, что-то, что Юстиниан открыл ему на исповеди. Анна попробовала зайти с другой стороны.
– Виссариона пытались убить несколько раз, – мрачно произнесла она. – Кто-то, должно быть, чувствовал, что он представляет собой серьезную угрозу. А может, он мог нарушить чьи-то планы, которые оказались важнее, чем безопасность и моральные устои?
Константин не выразил согласия, но и не стал ее прерывать.
Анна наклонилась к нему через стол:
– Никто не заботится об интересах Церкви больше, чем вы. И никто не сможет служить ей так искренне и достойно. Это наверняка понимают жители Константинополя. Мужество ни разу вас не покинуло.
– Благодарю тебя, – сказал Константин скромно, но его лицо сияло от удовольствия.
– Я боюсь за вас, – призналась Анна, понизив голос. – Если кто-то решил убрать Виссариона, приносившего гораздо меньше пользы, чем вы, вдруг он попытается убить и вас?
Епископ резко поднял голову. Его глаза удивленно распахнулись:
– Ты так считаешь? Кто станет убивать священника за то, что он проповедует Слово Божье?
Анна опустила взгляд, потом снова подняла его на собеседника:
– Если император решил, что Виссарион усложнит заключение союза с Римом и таким образом поставит под угрозу существование города, не мог ли он сам приказать убить Виссариона?
Константин дважды открывал рот, чтобы что-то сказать, – и не произнес ни звука.
Неужели он и в самом деле не думал об этом? Или же просто был уверен, что это неправда, потому что знал настоящего убийцу?
– Вот этого я и боюсь, – сказала Анна, кивая головой. – Пожалуйста, будьте очень осторожны. Вы – наш духовный лидер, наша единственная надежда. Что нам делать, если вас убьют?! Мы впадем в отчаяние, и это может закончиться всплеском насилия, который разрушит не только Византию, но и надежду на объединение народа. Подумайте, что станет с душами тех, кто будет вовлечен во все это и запятнает себя грехом? Люди будут умирать без отпущения грехов, ведь, если не будет вас, кто сможет им его даровать?
Константин продолжал смотреть на нее. Он был в ужасе от ее слов.
– Я должен продолжать, – сказал епископ. Его тело пронизывала дрожь, лицо налилось кровью. – Император и его советники, новый патриарх – все они забыли о культуре, которую мы унаследовали, о древнем учении, которое дисциплинирует ум и душу. Они готовы пожертвовать всем этим ради физического выживания под властью Рима с его суевериями, напыщенными святыми и простыми ответами на вопросы. Их кредо – насилие и наглость, продажа индульгенций и погоня за деньгами. В душе они – настоящие варвары. – Он смотрел на Анну так, словно в этот момент отчаянно нуждался в ее понимании.
Ее смутила его горячность, и она не нашлась, что сказать.
Когда Константин снова заговорил, его голос был наполнен болью.
– Анастасий, скажи мне, зачем бороться за выживание, если мы перестанем быть самими собой, лишимся чистоты и величия? Чего стоит наше поколение, если мы предадим все то, ради чего жили и умирали наши предки?
– Вы правы, – ответила Анна. – Но будьте осторожны. Кто-то убил Виссариона – за то, что тот выступал против союза с Римом, – и устроил все так, чтобы во всем обвинили Юстиниана. А вы говорили, что он разделял вашу точку зрения. – Она наклонилась вперед. – Если причина его смерти не в этом, то в чем же тогда?
Епископ печально вздохнул:
– Ты прав, другой причины быть не могло.
– Пожалуйста, будьте осторожны, – повторила Анна. – У нас могущественные враги.
– Нам нужно привлекать на свою сторону влиятельных людей, – медленно кивнул епископ, словно именно она навела его на эту мысль. – Богатые и благородные, из старинных родов, люди, к которым станут прислушиваться остальные, – пока не стало слишком поздно.
Анна почувствовала, как у нее скручиваются внутренности, а ладони становятся влажными от страха.
– Зоя Хрисафес могла бы стать таким человеком, – задумчиво продолжал Константин. – Она пользуется огромным влиянием, близка к семейству Комненов и к императору. Ради Византии она сделает то, на что многие не отважатся. – Он слегка кивнул головой, на его губах мелькнула тень улыбки. – Если мы заставим ее увидеть в этом благословение Богородицы, Зоя согласится нам помочь. Есть еще Феодосия Склерос и ее семья. Они очень богаты и набожны – особенно Феодосия. Достаточно прочитать проповедь – и она будет мне повиноваться. – Глаза епископа ярко блестели. Он наклонился к Анне. – Ты прав, Анастасий, у нас еще есть надежда. И если мы сохраним мужество – и веру, то сможем добиться победы. Спасибо тебе. Ты меня ободрил!
Анна впервые почувствовала укол сомнения – тонкий, как игла. Может ли святость пользоваться столь сомнительными методами, оставаясь при этом чистой? Факелы горели в подставках, не было ни ветерка, ни звука – но женщину вдруг охватила дрожь.
Анну тревожили сомнения. Она ощущала в городе напряженность. Женщина предупредила Константина об опасности, потому что ей нужно было затронуть тему смерти Виссариона, но ее действительно беспокоила судьба епископа. Она знала, что, задавая вопросы, привлекает к себе внимание. И тем не менее не собиралась прекращать расспросы, но избегала ходить одна, хоть и оставалась для всех евнухом и могла бывать всюду, где захочется, не нарушая приличий. Если же Анну вызывали к больному поздним вечером – что в эту пору года случалось довольно редко, – она брала с собой Льва.
Запас трав, которые Анна применяла в своей лечебной практике, постепенно подходил к концу. Пришла пора его пополнить.
Анна шла вниз по склону холма к набережной. Солнце все еще стояло высоко на западе, дул теплый солоноватый бриз. Ей пришлось ждать всего двадцать минут, слушая крики и смех рыбаков, прежде чем к пирсу причалил лодочник, чтобы перевезти ее и еще пару пассажиров через Золотой Рог в Галату.
Сидя в покачивающейся лодке и слыша успокаивающий плеск воды, Анна расслабилась, и остальные пассажиры, похоже, тоже. Они улыбались, но не нарушали тишину ненужными разговорами.
Аврам Шахар, как обычно, обрадовался Анне. Он провел ее в заднюю комнату, к полкам и шкафам, в которых хранились травы.
Купив все, что было необходимо, Анна с удовольствием приняла приглашение на обед. Они сытно поели, а потом допоздна сидели в маленьком садике, обсуждая некоторых врачевателей прошлого, особенно Маймонида, великого еврейского лекаря и философа, умершего в Египте в тот же год, когда крестоносцы захватили Константинополь.
– Он герой для меня, – сказал Шахар. – Маймонид ведь, кроме всего прочего, написал толкование «Мишны» на арабском. А ты знаешь, что он родился в Испании?
– Не в Аравии? – удивилась Анна.
– Нет-нет. На самом деле его звали Моше Бен Маймон, но ему пришлось бежать, когда мусульманский правитель из Альмохадов не оставил людям иного выбора: они должны были обратиться в ислам, иначе их ждала неминуемая смерть.
Анна поежилась.
– Мусульмане находятся на юге и на востоке от нас. И власть их, похоже, постоянно растет.
Шахар отмахнулся:
– У нас хватает зла, с которым нужно бороться прямо сегодня. Не заглядывай в завтрашний день. Лучше расскажи мне о вашей медицине.
С удивлением – и удовольствием Анна заметила, что его интересует расширение ее практики. Она отвечала на вопросы Шахара, рассказывала, как лечила Михаила, хоть и была при этом достаточно осторожна, и упомянула о том, что боялась за него в связи с народными волнениями, возникшими из-за союза с Римом.
– Это большая честь для тебя – лечить самого императора, – серьезно произнес Шахар, но при этом выглядел скорее обеспокоенным, чем довольным.
– Такая возможность представилась мне благодаря рекомендации Зои Хрисафес, – ответила Анна.
– А! Зоя Хрисафес… – Аврам наклонился вперед. – С ней нужно быть осторожным. Хоть я и знаю о ней лишь понаслышке, но прекрасно понимаю, какой властью обладает эта женщина. Я – еврей в христианском городе. Тебе тоже стоит быть осторожным, мой друг. И учти: не всегда все действительно так, как кажется на первый взгляд.
Зачем он ее предупреждает? В своих расспросах она, несомненно, была достаточно осторожна.
– Я византиец и православный христианин, – сказала Анна вслух.
– А также евнух? – тихо добавил Аврам, вопросительно глядя на нее. – Который применяет в лечении еврейские травы, пользует как мужчин, так и женщин и задает слишком много вопросов. – Он тронул Анну за прикрытое тканью предплечье – едва ощутимо, как сделал бы, если бы она была женщиной. Потом убрал руку и откинулся назад.
Анна почувствовала ужас. Все ее тело покрылось холодным пóтом. Вероятно, она все же допустила ошибку, а может, и не одну. Кому еще известно, что она – женщина?
Заметив ее испуг, Аврам понял, о чем она думает, и чуть заметно покачал головой, по-прежнему улыбаясь.
– Больше никто ни о чем не догадывается, – мягко заверил он ее. – Но ты не можешь скрыть все, особенно от травника. – Его ноздри чуть заметно затрепетали. – У меня более тонкое обоняние, чем у большинства мужчин. И есть сестры – и жена.
Анну охватили стыд и ярость. Она поняла, что он имел в виду: ее месячный цикл. Несмотря на травмы, он был стабилен. Конечно, от нее исходил теплый слабый запах крови. А ей казалось, что она тщательно его замаскировала!
– Я дам тебе травы, которые надежно защитят тебя от чужой подозрительности и, возможно, снимут боль, – сказал Аврам.
Анна молча кивнула. Несмотря на его доброту, она чувствовала унижение и страх.