Ранним вечером Анна стояла на своем любимом месте – на вершине холма, где они с Джулиано Дандоло любовались морем и говорили о славе Константинополя, расстилавшегося у их ног. Город по-прежнему был прекрасен, но сегодня Анна смотрела на берег Азии. Там на горизонте заходящее солнце золотило высокие сверкающие башни, выглядывая из-за медленно плывущих облаков, похожих на корабли.

Стояла тяжелая тишина. В последнее время у Анны было очень много пациентов и ей не удавалось прийти сюда, и теперь она наслаждалась одиночеством.

И все же она с удовольствием поговорила бы с Джулиано или просто встретилась бы с ним взглядом и убедилась, что он видит ту же захватывающую дух красоту, что и она. Слова им были не нужны.

Когда эта мысль пришла ей в голову, Анна осознала, насколько это глупо. Она не могла позволить себе думать о нем подобным образом. Можно было насладиться его приятельским расположением – и отпустить, а не цепляться за него, словно оно могло перерасти в долгую дружбу.

Анна решила постоять здесь еще немного, посмотреть, как свет постепенно меркнет над водой, как золотятся и сгущаются тени и пустота наливается пурпуром и янтарной желтизной, размывая очертания предметов, а в каждом окне вспыхивает огонек.

Ей по-прежнему не удавалось обелить имя брата. Он до сих пор томился, запертый в монастыре среди пустыни, напрасно тратил свои годы, пока она по крупицам собирала сведения, пытаясь распутать этот странный клубок событий.

Анна не была уверена в том, что Виссариона убили из-за его религиозного фанатизма. Причина могла быть и иной. Покойный, несомненно, был человеком резким, непростым в общении и отчаянно наскучил своей жене Елене. Анна легко могла ее понять.

Она подумала, что характер Виссариона может стать ключом к разгадке обстоятельств его смерти. Было нетрудно получать о нем сведения. Город был полон воспоминаний, а после того, как распространилась история о пытках и арестах, Виссарион стал в глазах горожан настоящим героем. Но Анна заметила, что ей не удается нарисовать его внутренний портрет. Виссарион со всеми делился своей пламенной верой, но никому не раскрывал заветной мечты.

Тогда почему же его убили?

Это похоже на мозаичное панно, в котором отсутствует центральный элемент. Здесь могло быть все что угодно. Не зная причины, Анна топталась на месте, теряя бесценное время.

Снова и снова она возвращалась к проблемам православной церкви – и опасению, что ее поглотит католицизм. Любил ли Юстиниан ее с такой страстью, что готов был тратить время и энергию на людей, которые ему неприятны, ради того чтобы уберечь веру от осквернения?

Анну охватила дрожь, несмотря на то что вечерний бриз вовсе не был прохладным.

Ей нужно встретиться еще кое с кем, например с Исайей Глабасом, который едва ли был другом ее брата, а также с Ириной и Деметриосом Вататзес. Ирина часто болела. Анне необходимо приложить максимум усилий, чтобы стать ее лекарем. И Зоя могла бы ей в этом помочь.

Анне потребовалось несколько недель, чтобы добиться приглашения в дом Ирины. Эта женщина сразу же понравилась Анне. Даже измученное болезнью, ее некрасивое лицо светилось умом. Анна понимала, что причиной тому была внутренняя сила. Консультация была довольно короткой. У Анны сложилось впечатление, что ее пациентка пытается решить, доверяет она Анастасию или нет.

Однако, когда Анна пришла во второй раз, Ирина встретила ее с радостью и без промедления провела в личные покои, окна которых выходили во внутренний дворик. На стенах была только одна фреска – изображение виноградной лозы, но рисунок имел столь идеальные пропорции, что казалось, он образует стену, а не украшает ее.

– Боюсь, боль становится все сильнее, – призналась Ирина.

Она стояла перед Анной, опустив руки вдоль тела. Казалось, даже перед лекарем ей было неудобно говорить о столь интимных вопросах.

Анна не удивилась. В движениях Ирины ощущалась неуклюжесть, скованность, которая выдавала напряженность мышц – и прежде всего страх. Остановившись, женщина приподняла левую руку, обхватив ее правой.

– И в груди вы тоже чувствуете боль? – уточнила Анна.

Ирина улыбнулась:

– Ты хочешь сказать, что у меня слабое сердце? Мне следует сразу признаться в этом, чтобы избавить тебя от необходимости искать слова утешения.

В этой шутке ощущалась горечь, но не жалость к себе.

– Нет, – ответила Анна.

– Ты думаешь, что это из-за моих грехов? – Брови Ирины взлетели вверх. – Я слышала о тебе совсем другое. Зоя Хрисафес сказала, что ты не любитель смирения и не особо веришь в непогрешимую защиту веры.

– Я даже не подозревал в ней такую наблюдательность, – ответила Анна. – И не знал, что она вообще обращает на меня внимание – в том, что не касается моих профессиональных способностей.

Ирина широко улыбнулась – и ее уродливое лицо осветилось, словно блеклый пейзаж под лучами солнца.

– Зоя замечает все, особенно если речь идет о людях, которые, по ее мнению, могут быть ей полезны. Не принимай это за лесть. Просто Зоя взвешивает и оценивает каждый инструмент до мельчайших деталей, прежде чем его использовать. А теперь дай мне откровенный ответ. Что со мной не так? Ты достаточно внимательно осмотрел меня в прошлый раз.

Анна была еще не готова ответить на этот вопрос. Она знала, что супруг Ирины все еще жив, потому что его имя упоминали в этом доме во время ее первого посещения.

– Где ваш муж? – спросила она.

Лицо Ирины вспыхнуло от гнева, глаза сердито сверкнули:

– Отвечай на мой вопрос, наглец! Состояние моего тела касается меня, а не моего мужа!

Анна была потрясена. Реакция Ирины многое объясняла. Какой поступок мужа так мучит Ирину, что ее душевная рана кровоточит от легчайшего прикосновения?

– Вероятнее всего, причиной вашего заболевания стала тревога, – сказала Анна, понизив голос и следя за тем, чтобы в нем не было жалости. – Из ваших слов я понял, что ваш сын сейчас в Константинополе. И предположил, что муж сейчас путешествует по опасной местности. Впрочем, где сейчас безопасно? Морские бури, скалы, водовороты… Время от времени на торговых путях появляются пираты.

Ирина смущенно вспыхнула.

– Я не знаю, угрожает ли ему опасность. И не беспокоюсь об этом, потому что это бессмысленно.

Она с трудом отвернулась и направилась через арку во внутренний дворик, к высоким ярким цветам.

Значит, Григорий по-прежнему в Египте, несмотря на то что прошло уже много лет с тех пор, как остальные изгнанники вернулись в Константинополь.

Анна последовала за Ириной во двор. Он был довольно просторным и хорошо спланированным. Фонтан ронял струи в тенистый бассейн, солнце касалось их только в верхней точке.

Анна дала Ирине общие рекомендации, которые лекари обычно держат про запас: о правильном питании, здоровом сне и пользе пеших прогулок.

– Думаешь, я об этом не знаю? – спросила Ирина, и в ее голосе снова послышалось разочарование.

– Уверен, что все это вам известно, – ответила Анна. – Но следуете ли вы этим правилам? Они вас не вылечат, но позволят вашему телу самоисцелиться.

– Ты такой же, как и мой духовник, – заметила Ирина. – Ты тоже посоветуешь мне десять раз прочитать «Отче наш»?

– Если вы умеете делать это, не отвлекаясь от других мыслей, – ответила Анна совершенно серьезно, – тогда не стану.

Ирина посмотрела на нее с интересом.

– Это что, утонченный намек на то, что причиной всему все-таки является грех? Меня не нужно оберегать от жестокой правды. Я такая же сильная, как и Зоя Хрисафес. – Глаза Ирины на мгновение заискрились смехом. – Или ей ты тоже не говоришь правду, маскируя горькое лекарство медом?

– Я бы не осмелился на это, – ответила Анна. – Во всяком случае, если бы не был уверен, что она никогда об этом не узнает.

На этот раз Ирина громко рассмеялась. В ее сочном смехе ощущалась масса оттенков. Была в нем и злость. Чем же Зоя ее обидела?

– У меня есть для вас один травяной сбор… – начала Анна.

– Что это? Успокоительное? Что-то, чтобы я не чувствовала боли? – Лицо женщины исказила презрительная гримаса. – Это твой ответ на житейские невзгоды, лекарь? Закрывать на них глаза? Не смотреть на то, что может причинить тебе боль?

Анне следовало бы оскорбиться, но она сохраняла хладнокровие.

– Успокоительное расслабит мышцы, чтобы ваше тело не боролось само с собой, сжимаясь в спазме. Вы сможете поесть, не заглатывая воздух, и несварение не будет сводить судорогой ваш желудок. Шея перестанет болеть из-за того, что вы держите голову слишком высоко, и кровь не будет пульсировать в висках, пытаясь проникнуть к сжавшимся сосудам.

– Полагаю, ты знаешь, что говоришь, – поежилась Ирина. – Можешь сказать Зое, что в моем доме всем известно о том, что ты явился по ее рекомендации. И, если со мной что-нибудь случится, виновата будет она. Приходи завтра.

Вернувшись на следующий день, Анна обнаружила Ирину в прежнем состоянии. Если боль немного и утихла, это можно было объяснить ночным отдыхом после приема успокаивающего травяного сбора. Ирина по-прежнему выглядела усталой и весьма раздраженной.

Позже Анна встретилась с ожидавшим ее Деметриосом, сыном Ирины. Он озабоченно поинтересовался состоянием здоровья матери. Анна легко могла понять, почему он привлек Елену.

– Как там мама? – требовательно спросил Деметриос.

– Думаю, ее снедают беспокойство и страх, – ответила Анна, стараясь не встречаться с ним взглядом, поскольку чувствовала, что ее совесть не совсем чиста.

– Чего же она боится? – Деметриос внимательно наблюдал за лекарем, скрывая любопытство под маской презрения.

– У каждого из нас есть свои страхи – как реальные, так и вымышленные, – ответила Анна. – Например, мы боимся, что, если начнется очередной Крестовый поход, Константинополь снова захватят. – Краем глаза она заметила, как он нетерпеливым жестом отмахнулся от ее слов. – Или что к союзу с Римом нас будут принуждать силой, – продолжила она, и на сей раз Деметриос остался неподвижным. – Мы опасаемся беспорядков и вспышек насилия в городе, – добавила Анна, тщательно взвешивая слова, – а также попыток узурпировать власть Михаила над Церковью. – Ее голос дрогнул. – Людьми, которые выступают категорически против союза с Римом.

Повисла напряженная тишина. Анна слышала, как в одной из соседних комнат слуга что-то уронил на покрытый плиткой пол.

– Узурпировать власть Михаила над Церковью? – спустя некоторое время переспросил Деметриос. – Что ты имеешь в виду? – Он заметно побледнел. – Михаил – император. Или ты хочешь сказать, что кто-то намерен узурпировать трон?

Сердце Анны бешено колотилось. Она встретилась с ним взглядом.

– Я?

– Это смешно! Занимайся медициной, – ощетинился Деметриос. – Ты ничего не знаешь о мире – и еще меньше о власти.

– Но что-то беспокоит вашу мать, – солгала она, лихорадочно придумывая, что бы еще сказать. – Что-то, что лишает ее сна и аппетита.

– Думаю, это лучше, чем приписывать ее болезнь какому-то греху, – сухо произнес Деметриос. Вдруг на его лице отразилась глубокая печаль. – Но если ты думаешь, что моя мать – трусиха, ты заблуждаешься. Я никогда не видел, чтобы она чего-то боялась.

«Конечно не видел», – подумала Анна. Страхи Ирины таились в ее душе, а не в разуме или теле. Как и большинство женщин, она боялась одиночества, боялась быть отвергнутой, боялась потерять мужчину, которого любила, боялась, что его уведет кто-нибудь вроде Зои.