Константин шел под палящим солнцем. Он направлялся навестить Феодосию Склерос, единственную дочь Николая Склероса, одного из самых богатых людей, вернувшихся в Константинополь из изгнания. Все члены этой семьи были непоколебимо преданы православной церкви и, следовательно, испытывали стойкую неприязнь к католикам и их стремлению захватить власть над Византией.
Феодосия вышла замуж за человека, который, по мнению Константина, был не достоин ни ее глубокого ума, ни, что гораздо важнее, выдающейся духовной красоты. Тем не менее, раз Николай, очевидно, был ее избранником, Константин относился к нему с той же учтивостью, какую оказывал любому мужчине, женатому на столь замечательной женщине.
Епископ застал Феодосию за молитвой. Он знал, что в этот час она будет одна и обрадуется ему как никому другому.
Женщина действительно обрадовалась и немного удивилась его приходу: обычно Константин отправлял ей записку, прежде чем прийти.
– Владыка Константин, – тепло улыбнулась Феодосия гостю, заходя в просторную комнату с классическими фресками, на которых были изображены вазы с цветами.
Феодосия не отличалась особой красотой, однако двигалась очень грациозно, а ее голос поражал богатством и глубиной. Слушать ее было истинным удовольствием.
– Феодосия. – Константин улыбнулся, и гнев, клокотавший в его душе, постепенно улегся. – Спасибо, что нашла возможным принять меня, хоть я не поинтересовался, удобно ли тебе это именно сейчас.
– Я всегда рада видеть вас, ваше высокопреосвященство, – ответила Феодосия, и это прозвучало настолько искренне, что Константин не мог усомниться в ее правдивости.
Стоявшая здесь, в прохладной сумрачной комнате, женщина напомнила ему Марию, единственную девушку, которую он когда-то любил. Нет, внешне они не были похожи. Мария была настоящей красавицей. Во всяком случае, Константин помнил ее именно такой. Правда, тогда они были еще совсем юными. Старшие братья Константина были красивы и напористы, они бахвалились своей силой и применяли ее – не всегда с добрыми намерениями.
Константина тогда как раз недавно оскопили. Его тело до сих пор помнило о перенесенном страдании: это была не только физическая боль, но и стыд, и душевные терзания. Не то чтобы боль была незначительной, но раны со временем зажили. К сожалению, с Нифонтом было совсем иначе. Он был младшим из братьев и не понимал, что с ним происходит. В его рану попала инфекция. Константин никак не мог забыть бледное личико Нифонта, когда тот лежал на кровати, на промокших от пота простынях. Константин сидел рядом с ним, держа за руку и все время разговаривая, чтобы брат знал: он не один. Нифонт был совсем еще ребенок, с нежной гладкой кожей и хрупкими плечиками. Он был сильно напуган. Когда Нифонт умер, он выглядел таким маленьким, словно и не мог никогда вырасти.
Братья скорбели по нему, Константин больше всех. Мария была единственной, кто понял, как глубоко ранила его эта утрата.
Да, Мария была самой красивой девушкой в городе. Все молодые люди хотели за ней ухаживать, однако она выбрала дерзкого, очаровательного Павла, старшего брата Константина.
Но потом, по никому не известной причине, Мария вдруг отвернулась от Павла и протянула руку дружбы Константину. Это были отношения, когда людям друг от друга не нужно ничего, кроме понимания, кроме радости делиться радостью и болью, а также новыми идеями и иногда, в редких случаях, искренним смехом.
Мария хотела стать монахиней; она призналась Константину в этом по секрету, тихо, с мягкой застенчивой улыбкой. Но родственники заставили ее выйти замуж за отпрыска богатой семьи, с которой у них были деловые связи, и Константин никогда больше не видел Марию и не знал, что с ней случилось.
Она оставалась для него идеалом – не только женственности, но и любви. Теперь, когда Феодосия улыбнулась ему своей тихой печальной улыбкой, предлагая медовые лепешки и вино, Константин снова увидел в ее темных глазах сходство с Марией. И услышал эхо доверия, которое оказывала ему подруга юности. В душе епископа неожиданно воцарился сладостный покой, и он обнаружил в себе мужество продолжать борьбу, с новыми силами и с еще большей верой.
Это придало ему уверенности в себе. Он решил избрать наиболее опасный путь, который ранее пугал его. Набожность Феодосии, ее благочестие и безусловная преданность вере убедили Константина в том, что он должен использовать в борьбе любое оружие, какое есть у него под рукой.
Странно было входить в дом Зои после всего случившегося. Константин не питал иллюзий: она примет его из любопытства, просто чтобы узнать, что ему от нее понадобилось.
Он успел забыть, как потрясающе она выглядит. Несмотря на то что Зое было под восемьдесят, она высоко держала голову, ее походка по-прежнему была грациозной, а тело – гибким.
Константин вежливо поприветствовал ее, поблагодарил за гостеприимство и постарался дать понять, что пришел с определенной целью.
– Вы, должно быть, осведомлены об опасности, которая нависла над нами, еще лучше, чем я, – начал он. – Императору совершенно определенно все известно. Именно поэтому он отправил в Рим икону Пресвятой Богородицы, которую с триумфом внес в город. Он сказал мне, что должен был сохранить ее на случай, если Константинополь снова будет сожжен. Но не объявил об этом народу. Вероятнее всего, он боится паники.
– Осторожность никогда не бывает лишней, владыка, – ответила Зоя. Ее лицо не выражало ни согласия, ни доверия. – У нас много врагов.
– Несмотря на их земную силу, нас до сих пор хранила вера, – ответил Константин. – Бог не сможет спасти нас, если мы не будем в Него верить. Наша защитница и спасительница – Пресвятая Богородица. Я знаю, что вам об этом известно, именно поэтому пришел сюда, хоть, признаю, мы с вами и не друзья и в большинстве случаев друг другу не доверяем. Но я абсолютно уверен в том, что вы любите Византию, Святую Церковь и Бога, в которого мы оба веруем.
Женщина улыбнулась, словно ее рассмешили его слова, но глаза оставались горячими, напряженными, а на щеках вспыхнул румянец, который не имел ничего общего с притворством. Теперь пришла пора рассказать ей о своих планах.
– Я доверяю вам, потому что у нас есть общая цель, – снова заговорил Константин. – И, следовательно, общие враги из влиятельных семей, которые по той или иной причине поддерживают союз с Римом.
– Что вам нужно, владыка? Говорите прямо!
– Разумеется, информация, – ответил Константин. – У вас есть оружие, которое вы не можете использовать, а я могу. Нужно задействовать его прямо сейчас, пока не стало слишком поздно.
– А разве еще есть время? – довольно холодно поинтересовалась Зоя. – У нас с вами уже много-много лет общая цель.
– Вы не хотите расставаться с информацией, которая мне нужна, пока она имеет для вас хоть какую-то ценность, – ответил Константин. – Вы не сможете безнаказанно ею воспользоваться. А я смогу.
– Возможно. Но не знаю, какая именно известная мне информация сможет расширить Царствие Божие. – Во взгляде Зои промелькнула ирония. – Но, возможно, вас больше интересует сокращение владений дьявола?
Епископа вдруг пробрала дрожь.
– «Враг моего врага – мой друг», – процитировал он.
– Какого конкретно врага вы имеете в виду? – уточнила Зоя.
– У меня только одна цель, – ответил епископ, – сохранить православную церковь.
– А для этого нам нужно сохранить Константинополь, – подчеркнула Зоя. – Каков же ваш план, владыка?
Епископ строго посмотрел на нее:
– Убедить влиятельные семьи, которые поддерживают союз с Римом, изменить свою точку зрения и выбрать не целесообразность и практичность, а веру в Бога. Если они не пойдут на это добровольно, ради спасения их души я напомню им о грехах, которые могу им отпустить – перед Богом, если не перед честным народом, – и, конечно, о том, что ждет тех, кто не получит отпущения грехов.
– Слишком поздно, – сказала Зоя.
– А вы дали бы мне это оружие раньше, до того, как Карл Анжуйский приготовился к отплытию?
– Не уверена, что дам его вам даже сейчас. Возможно, я предпочту использовать его сама.
– Вы можете наносить раны, Зоя Хрисафес, так же как и я, – сказал Константин с легкой улыбкой. – Но я могу и исцелять, чего вы не умеете.
И он назвал три семьи.
Зоя колебалась, изучая лицо епископа. Казалось, что-то развеселило ее, и она рассказала Константину о том, что ему нужно было знать.