Начался март. Джулиано сидел в личных покоях нового дожа, распахнутые окна которых выходили на канал, любовался переменчивой игрой света на воде и вслушивался в дыхание моря, лениво ворочавшегося во сне.

За легким ужином они с дожем вспоминали отца Джулиано, который приходился Джованни двоюродным братом. Дож рассказывал о том, как они вместе рыбачили, кутили, дрались и ухаживали за женщинами. Собеседники весело смеялись над чем-то, но вдруг раздался резкий стук в дверь, и спустя мгновение в комнату вошел важный человек в вышитом камзоле и поклонился дожу.

– Чрезвычайные новости из Берата, ваша светлость, – доложил он. – С места событий прибыл солдат. Он может доложить о них лично, если пожелаете.

– Да, пусть войдет. А потом пусть его как следует накормят и нальют вина.

Слуга поклонился и вышел. Спустя мгновение он ввел солдата, который явно только что прибыл. Его одежда была забрызгана кровью.

– Ну, рассказывай, – приказал дож.

– Осада с крепости Берат снята, армии Карла Анжуйского разбиты наголову, ваша светлость! – воскликнул солдат.

Дож был озадачен:

– Разбиты? Ты уверен?

– Да, господин, – ответил солдат. – Доподлинно известно, что сам Гуго де Сюлли, величайший герой, прежде не знавший поражений, взят в плен. – Лицо говорившего сияло восторгом, не только оттого, что он привез столь важные новости, но и оттого, что именно ему поручено сообщить их дожу.

– В самом деле? – Джованни Дандоло посмотрел на Джулиано. – Ты знаешь этого де Сюлли?

– Нет, ваша светлость, – признался Джулиано.

– Он бургундец. Огромный, просто гигант. Символ непобедимости. – Дож широко развел руками, словно хотел показать размеры рыцаря Сюлли. – У него огненно-рыжие волосы. Говорят, ему неведома усталость. За последние два года он собрал много солдат, лошадей, оружия, денег и осадных орудий. Де Сюлли повел свое войско на Балканы, чтобы сначала двинуть на Фессалонику, а затем на Константинополь. – Дож повернулся к солдату. – Расскажи мне больше. – В его голосе послышался скептицизм. – Когда де Сюлли двинулся от Дурразо к Берату, у него была армия в восемь тысяч человек. Что же с ней случилось?

– Да, это так, ваша светлость, – ответил солдат, глаза которого горели. – Но византийцы не посмели оставить Берат, ведь он открывает дорогу до самого Константинополя. Стоит сдать Берат – и Византия ляжет у ног Карла Анжуйского. Михаил Палеолог не дурак. Он разбирается в военном деле.

– Но у него нет такой большой и вышколенной армии, которая могла бы освободить город, окруженный воинами Сюлли, – возразил дож. – По моим сведениям, византийцы начали голодать и вынуждены тайком, по ночам, провозить продовольствие по реке на плотах. Что же случилось?

Солдат ухмыльнулся.

– Сам я там не был, но слышал от тех, кто был. Де Сюлли всегда отличался самонадеянностью, это его и погубило. Думая, что его не тронут, он с небольшим отрядом охраны выехал проверить расположение войск. Византийцы устроили на него засаду и захватили рыцаря в плен на виду у всей армии. Увидев это, анжуйцы запаниковали и убежали, поджав хвосты. – Он рассмеялся. – Они мчались, не останавливаясь, до самого Адриатического моря. Гуго де Сюлли и остальных пленных перевезли в Константинополь, чтобы провести по улицам города на потеху толпе.

Джулиано переводил взгляд с дожа на солдата и заметил на лице Джованни Дандоло нескрываемое удовольствие.

– Спасибо, – искренне сказал дож. – Очень хорошо, что ты привез эти новости так быстро. От лица всей Венеции выношу тебе благодарность. Мой слуга выдаст тебе кошель с золотом, чтобы ты как следует отпраздновал победу. Иди помойся, поешь и выпей за процветание города.

Солдат раскланялся и вышел, довольно ухмыляясь.

– Прекрасно, – произнес Джованни Дандоло, как только они с Джулиано остались одни. – После этого крестоносцам не останется ничего иного, кроме как плыть по морю, то есть на венецианских кораблях, – рассмеялся он. – У меня есть отменное красное вино. Давай выпьем за будущий успех.

Но на следующее утро Джулиано проснулся с болью в душе. Она отравила радость от вчерашнего известия о победе. С бледным утренним светом на него обрушилась неотвратимая реальность. Карл Анжуйский всей душой жаждал завоевать Константинополь, Джулиано видел это по его глазам, по стиснутым кулакам – словно король мог схватить город, сжать его в руке – и не выпускать. Карл хотел завладеть Константинополем и разрушить его до основания.

Джулиано знал, как жесток этот король. Народ на Сицилии, доведенный до полной нищеты, задыхался под непосильными налогами. Что же ждет жителей завоеванной страны? Карл просто раздавит, разрушит, сожжет ее, уничтожит ее граждан до последнего человека.

Венецианец понимал: такие мысли были предательством всего того, что знакомо ему с детства, нарушением обещания, данного Тьеполо, лежащему на смертном одре. Но Джулиано ничего не мог с собой поделать.

Возможно, это решение зрело уже давно и ему просто нужно было оказаться здесь, в Венеции, увидеть огромные судостроительные верфи, работа на которых кипела день и ночь, чтобы отчетливо осознать реальность.

Джулиано больше не мог принадлежать этому городу, с его легкой, неглубокой дружбой и угрызениями совести. Он должен выбрать тот народ и веру, которые любил всей душой и которые ставили истину выше удобства и выгоды.

Он больше не станет служить дожу – ни этому, ни какому-либо другому. Осознание этого принесло ему ощущение одиночества – и внезапной свободы. Нужно предотвратить вторжение. У Карла Анжуйского есть друзья в Риме, но должны же у него быть и враги! И искать их следует на Сицилии.

Вернувшись на Сицилию, Дандоло снова поселился у Джузеппе и Марии.

– А! Джулиано! – воскликнула Мария, выходя в гостиную, чтобы его поприветствовать.

Ее лицо вспыхнуло от радости. Она крепко, обеими руками, обняла гостя и тут же вспыхнула, смущенная этим порывом.

– Ты надолго? – спросила Мария. – Обязательно оставайся на обед. Ты женился? Как ее зовут? Какая она? И почему ты не привез ее с собой?

– Нет, я по-прежнему холост. – Джулиано привык к расспросам Марии и не обижался на них. – А приехал, потому что никто в мире не готовит так, как ты, – и никто не умеет так меня рассмешить.

Она отмахнулась, но покраснела от удовольствия.

– Я был в разных местах, – сказал он, следуя за Марией в тесную кухню, где на столах лежали хлебные лепешки и груды овощей и ярких фруктов, стояли керамические горшки с оливками, лимонами, золотистым и красным луком.

– Садись, – велела гостю женщина. – Вот сюда, тут ты не будешь мне мешать. Расскажи о местах, в которых ты побывал. Где тебе понравилось больше, чем у нас?

– В Иерусалиме, – сказал Джулиано, ухмыльнувшись.

Рука Марии застыла в воздухе. Женщина обернулась, чтобы посмотреть на гостя.

– Ты же не станешь лгать мне, Джулиано? Это было бы недостойно!

– Конечно же нет! – возмущенно воскликнул он. – Хочешь, я расскажу тебе о нем?

– Если не расскажешь, я не буду тебя кормить. И, пожалуйста, говори только правду!

Джулиано начал свое повествование, и тепло их дружбы постепенно растопило лед, сковавший его сердце.

Вечером, после того как Мария ушла, чтобы убрать в кухне, а дети отправились спать, Джулиано и Джузеппе вышли на улицу и стали смотреть на противоположный берег гавани. Затем вместе спустились к морю, плескавшемуся между прибрежными валунами.

– Как вам тут живется на самом деле? – спросил Джулиано. – Сицилийцы жалуются… Но они ведь всегда жалуются. Действительно ли стало хуже?

Джузеппе пожал плечами:

– Люди злятся, они напуганы. Король планирует еще один Крестовый поход, и, как всегда, нам придется платить за его суда, лошадей и доспехи.

Конечно, подразумевалось, что деньги пойдут Венеции, но Джузеппе не стал этого говорить.

– У короля есть друзья, – угрюмо произнес Джулиано. – Папа римский – его ставленник. И конечно, король Франции его племянник. Но разве у Карла нет врагов?

Джузеппе внимательно посмотрел на венецианца в сгущающихся сумерках.

– Говорят, это Педро Арагонский.

– Может быть, у них просто небольшие разногласия?

– Я слышал, что они непримиримые враги. И поговаривают, что он враждует еще с Джованни да Прочидой.

Джулиано не мог вспомнить, слышал ли когда-нибудь прежде эти имена. С королем Арагона все ясно, но Джованни да Прочиду он не знал. Венецианец повторил это имя как вопрос.

– Он португалец, – ответил Джузеппе с легкой тревогой в голосе. – Что ты задумал? Будь осторожен, друг мой. У короля повсюду уши.

Джулиано улыбнулся и ничего не сказал. Для самого Джузеппе будет безопаснее, если он останется в неведении.

Человек по имени Скалини расспросил капитанов и устроил Джулиано на судно, идущее к берегам Арагона. Капитану было очень тяжело служить простым матросом, однако это была единственная вакансия. Так было даже лучше – легче было не привлекать к себе внимания. К тому же Джулиано путешествовал под фамилией матери – Агаллон. Он сам удивился тому, с каким удовольствием носил это имя, хоть иногда и не сразу откликался, когда его так называли.

В Арагоне Джулиано услышал, что все сильно обеспокоены растущим влиянием Франции, связанным с избранием понтифика-француза и предстоящим Крестовым походом под предводительством одного из французских принцев. Венецианец вступал в разговоры.

– Это плохо для торговли, – ронял он, слегка покачивая головой.

– Ты думаешь? – откликался кто-то.

– Посмотри на Сицилию! – восклицал Джулиано. – Их так задавили налогами, что даже на кусок хлеба не хватает. На всех руководящих должностях – французы, все замки, все плодородные земли – им. Французы стоят во главе церквей, им достаются лучшие девушки. Думаешь, они дадут нам шанс торговать на равных условиях, если будут контролировать Средиземноморье – от Египта до Венеции, от Сицилии до французских берегов? И не мечтай!..

– Венецианцы этого не допустят! – прервал его кто-то. – Ни за что!

– Что-то я не заметил, чтобы они пытались остановить Францию. – Джулиано показалось, что эти слова прозвучали как предательство собственной страны, – но ведь он говорил истинную правду! – Венецианцы продают Карлу корабли, поэтому, как всегда, в выигрыше. У них договор с папой-французом. Не сомневаюсь, они что-то с этого имеют.

Страх нарастал, и Джулиано старался еще больше его подогреть. Рано или поздно эти разговоры достигнут ушей солдат, их командиров – и разожгут в их душах гнев на короля двух Сицилий.

До октября Джулиано как мог подогревал недовольство Карлом в Арагоне. Он был в Португалии, когда узнал, что папа Мартин Четвертый отлучил Михаила Палеолога, императора Византии, от христианской церкви. Карл Анжуйский теперь стал самым влиятельным и могущественным сувереном в Европе. И, вероятно, самое важное – папа римский был полностью под его влиянием и сильно задолжал королю.

Кто осмелится выступить против католического короля, который пользовался столь явной благосклонностью папы? Любого могли за это отлучить от Церкви. Теперь это стало серьезной угрозой каждому, кто поднимет руку – или голос против Крестового похода и Карла Анжуйского.

Джулиано почувствовал, что угроза нависла над свободой и честью, над людьми, которые ему очень дороги.