Фамилия Марнер ничего не говорила Монку. На следующий день он сходил по трем адресам, которые ему дала Эстер, но выяснить удалось немного. Монку по-прежнему были известны лишь фамилия дельца да род занятий — импорт. Никто ни разу не встречался с загадочным мистером Марнером. Сведения о ходе дел вкладчики получали от мистера Лэттерли, а ему, в свою очередь, сообщал их Джосселин Грей. Компания намеревалась заняться импортом табака из Соединенных Штатов Америки с целью выгодной розничной продажи (по слухам, совместно с некой турецкой фирмой). Большего никто сообщить не мог, но прибыли от этого предприятия предполагались весьма внушительные.

Когда Монк покинул последний по списку дом, пошла уже вторая половина дня, однако отдыха он себе позволить не мог. Наскоро перекусив купленными у уличного торговца бутербродами, Монк направился в полицейский участок — попросить помощи у сыщика, специализирующегося по финансовым преступлениям. По крайней мере, тот должен был знать имена крупных дельцов и все, что касается турецкой фирмы.

— Марнер? — понимающе повторил мужчина, задумчиво запуская пятерню в редеющую шевелюру. — Боюсь, что я о таком даже и не слышал. А имя его вам неизвестно?

— Нет, но он основал компанию, которая собиралась вывозить табак из Америки, смешивать его с турецким и выгодно продавать.

Лицо у собеседника вытянулось.

— Звучит не слишком приятно, сам я не выношу турецкий табак и вообще предпочитаю нюхательный. Марнер? — Он покачал головой. — Вы ведь, наверное, имеете в виду не старого Зебадию Марнера? Его-то уж вы наверняка проверили. Скользкий тип. Я никогда не слышал, чтобы он имел какое-нибудь отношение к импорту.

— А чем он занимается?

Собеседник удивленно приподнял брови.

— Теряете хватку, Монк? Что это с вами? — Он недоверчиво покосился на коллегу. — Вы должны знать Зебадию Марнера. Мы так и не смогли до сих пор предъявить ему никакого обвинения — уж больно хитер! Добрая половина ломбардов, потогонных мануфактур и борделей от Лаймхауса до Собачьего острова фактически принадлежат ему. Подозреваю, что он берет проценты с торговли опиумом и с доходов малолетних проституток. — Он с отвращением поморщился. — Но доказать это, конечно, трудновато.

Монк уже боялся надеяться. Если это тот самый Марнер, то ниточка ведет прямиком в преступный мир. Может быть, Монк до того, как попал в больницу, нашел доказательства вины Марнера? Может, Грей и Марнер — сообщники? Но Грей сам потерял на этой афере крупную сумму… Или только сделал вид, что потерял?

— Где я могу найти Марнера? — спросил Монк. — Он мне нужен, причем безотлагательно.

Он бы и сам выяснил адрес, да поджимало время. Пусть коллега сочтет, что Монк потерял хватку и тронулся умом, бог с ним! Теперь поздно об этом беспокоиться!

Собеседник выпрямился, впившись глазами в лицо Монка.

— Вы узнали о Марнере что-то такое, чего не знаю я, Монк? Я годами пытался ухватить этого скользкого ублюдка за жабры. Так поделитесь со мной вашими сведениями. — Лицо его выражало страстное нетерпение, в глазах светилась надежда. — Я не собираюсь отнимать у вас лавры, мне просто хочется посмотреть на его физиономию, когда мы его прижмем.

Монк хорошо понимал коллегу, но помочь ему был, к сожалению, не в силах.

— У меня ничего нет на Марнера, — ответил он. — Я даже не уверен, что его последнее предприятие было жульническим. Просто мне нужно выяснить причины одного самоубийства.

— Как? — Сыщик не смог скрыть своего изумления. — При чем здесь самоубийство? Вы же, как я слышал, раскручиваете дело Грея! Только не рассказывайте мне, что Ранкорн позволил вам прекратить расследование, никого не арестовав!

Получается, этот человек тоже знал о вражде между Монком и Ранкорном. О ней, наверное, было известно всем. Несомненно, Ранкорн сразу догадался о том, что Монк утратил память. Должно быть, он изрядно повеселился, наблюдая за его промахами.

— Конечно, нет. — Монк состроил недовольную мину. — Просто самоубийство имеет прямое отношение к расследованию. Грей был замешан в этой афере.

— С импортом? — Голос собеседника взмыл на целую октаву. — По-вашему, его убили за торговлю табаком?

— Табак тут ни при чем, дело в денежных вкладах, которые сгорели вместе с компанией.

— Вот как? Что-то не слишком похоже на Марнера…

— Если это тот Марнер, который мне нужен, — заметил Монк. — Сам я в этом еще не уверен. Я пока даже имени его не знаю. Где мне его найти?

— Лаймхаус, Ган-Лейн, тринадцать. — Мужчина поколебался. — Если вам удастся в чем-нибудь уличить его, Монк, сообщите. Вам-то он нужен только в связи с этим убийством.

— Нет. Мне просто нужны сведения. Но если обнаружу, что именно он затеял аферу с табачным импортом, я вам дам знать. — Монк невесело усмехнулся. — Обещаю.

Собеседник улыбнулся в ответ:

— Спасибо.

Назавтра в девять часов утра Монк уже был в Лаймхаусе. Он бы прибыл и раньше, будь в этом хоть какой-нибудь смысл. Все равно он поднялся в шесть, чтобы обдумать план действий.

Дорога туда от Графтон-стрит была долгая. Монк остановил кеб и покатил через Клеркенвелл и Уайтчепел мимо доков в сторону Лаймхауса. Утреннее солнце рассыпало яркие искры по речной глади меж черных барж, ползущих вверх по течению. На той стороне вдали виднелся Дептфорд и зеленели парки Гринвича.

Однако дела ждали Монка по эту сторону Темзы, в убогих переулках Лаймхауса, где обитали воры, ростовщики, нищие — и Зебадия Марнер.

Дом номер тринадцать он нашел без труда. Проходя по Ган-Лейн, он миновал двух оборванцев весьма угрожающего вида, но те, видимо, сочли, что грабить этого прохожего, как и просить у него милостыни, бессмысленно. Вокруг было достаточно более легкой добычи.

Счастье улыбнулось Монку: Зебадия Марнер был на месте. Задав пару вопросов, клерк проводил его наверх.

— Доброе утро, мистер… Монк. — Марнер сидел за огромным столом, над ушами курчавились седые волосы, полные белые руки лежали на обитой кожей доске. — Чем могу быть вам полезен?

— Вы известны как весьма разносторонний человек, мистер Марнер, — негромко заговорил Монк, стараясь не выдать своей ненависти к собеседнику. — Как человек, сведущий во многих деловых вопросах.

— Так оно и есть, мистер Монк, так оно и есть. Желаете выгодно вложить деньги?

— Вы можете что-нибудь предложить?

— Возможностей много. А как велика сумма?

Марнер всем своим видом изображал радушие, сам же тем временем внимательно изучал Монка.

— Я скорее заинтересован в том, чтобы сохранить свои деньги, нежели быстро получить прибыль, — начал Монк, как бы пропустив вопрос мимо ушей. — Мне бы не хотелось утратить все, что я имею.

— Конечно! Да и кому бы хотелось! — Марнер развел руками, но глаза его оставались неподвижны, как у змеи. — Стало быть, желаете уберечься от денежных потерь?

— Совершенно верно, — согласился Монк. — А поскольку я знаю джентльменов, тоже ищущих, куда понадежнее вложить деньги, то мне бы не хотелось давать им опрометчивых советов.

Глаза Марнера мигнули и скрылись под тяжелыми веками.

— Превосходно, — мягко проговорил он. — Хорошо вас понимаю, мистер Монк. Как вы относитесь к экспорту и импорту? Весьма прибыльное дело.

— Я слышал об этом, — кивнул Монк. — А насколько это надежно?

— Зависит от компании. В этом и заключается мое искусство: знать, что надежно, а что нет. — Он снова открыл глаза и сложил руки на животе. — Потому-то вы и обратились ко мне, а не вложили деньги куда попало.

— Табак?

Ничто не дрогнуло на лице Марнера.

— Превосходный товар. — Он кивнул. — Превосходный. Пока джентльмены курят трубки, табачный рынок в безопасности. А поскольку наш климат, бог его знает почему… — Марнер осклабился, радуясь шутке, — не позволяет нам выращивать табак, то, стало быть, приходится ввозить его из-за границы. У вас уже есть на примете какая-нибудь компания?

— Вы знакомы с табачным рынком? — спросил Монк, испытывая омерзение к этому толстому белому пауку, на его глазах раскидывавшему сеть, в которую сами готовы были залететь несчастные мухи: Лэттерли, например, и, возможно, Джосселин Грей.

— Конечно. — самодовольно ответил Марнер. — С этим рынком я знаком хорошо.

— Имели с ним дело?

— Довольно часто. Уверяю вас, мистер Монк, я знаю, что делаю.

— И ни разу не сталкивались с неудачами?

— Практически нет.

Марнер взглянул на посетителя так, словно услышал от него бестактность.

— Вы уверены? — настаивал Монк.

— Я более чем уверен, мой дорогой сэр. — Марнер был уязвлен. — Я убежден в этом.

— Хорошо. — Монк наконец позволил своему голосу налиться ядом. — Так я и думал. Тогда, будьте любезны, расскажите, что за несчастье случилось с деньгами покойного майора Грея, вложенными в табачный импорт.

Марнер побледнел и некоторое время пытался обрести дар речи.

— Я… э… уверяю вас, что причин для беспокойства… э… нет… Этот досадный случай не повторится.

Он отвел было глаза, но тут же вскинул их, чтобы собеседник не усомнился в искренности его слов.

— Хорошо, — холодно отозвался Монк. — Этот досадный случай унес две человеческие жизни. Много ли собственных денег вы потеряли на этой афере, мистер Марнер?

— Собственных?

Марнер был сбит с толку.

— Майор Грей, насколько я знаю, потерял солидную сумму.

— О нет. Нет! Вас просто ввели в заблуждение. — Марнер покачал головой, седые локоны заплясали над ушами. — Компания не прекратила существование, она просто сменила владельца и род деятельности. Если вы не деловой человек, то вам трудно будет это понять. Но бизнес в наше время несколько усложнился, мистер Монк!..

— Да, это заметно. Так вы говорите, убытки майора Грея сильно преувеличены? Вы можете это подтвердить?

— Конечно. — Тяжелые веки снова наползли на глаза. — Но я не могу обсуждать с вами дела майора Грея. Коммерческая тайна — основа бизнеса. — Он улыбнулся, довольный своим ответом.

— Действительно, — согласился Монк. — Но я из полиции и расследую убийство майора Грея. — Он угрожающе понизил голос. Лицо Марнера вспыхнуло. — И как законопослушный гражданин, — продолжал он, — вы обязаны помогать представителю закона. Я бы хотел просмотреть ваши записи об этом предприятии. Сколько точно потерял майор Грей в гинеях, мистер Марнер?

С видом оскорбленного достоинства Марнер вздернул подбородок.

— Полиция? Вы же говорили, что хотите сделать вклад!

— Ничего такого я не говорил, это вы говорили. Так какую сумму потерял майор Грей?

— Ну, если в гинеях, мистер Монк… Да, собственно, ничего он не потерял.

— Но компания же развалилась!

— Да… Да, это так. Ужасно неприятно. Но майор Грей забрал свой вклад в последний момент.

Монк вспомнил полицейского, который дал ему адрес Марнера. Если он столько лет безуспешно охотился за этим мошенником, надо бы ему помочь.

— О! — Монк с легкой улыбкой на губах откинулся на спинку стула. — То есть он не потерпел убытков?

— Нет.

Монк встал.

— Тогда эта история вряд ли имела отношение к его убийству. Прошу прощения, что отнял у вас время, мистер Марнер. Благодарю вас за содействие. У вас, конечно, имеются подтверждающие ваши слова записи? Я обязан отчитаться перед своим начальством.

— Да-да, разумеется, — с облегчением кивнул Марнер. — Подождите минутку, я сейчас…

Он встал из-за стола и направился к огромному картотечному шкафу. Достал из выдвижного ящика небольшой блокнот в кожаном переплете и, отыскав нужную страницу, положил на стол перед Монком.

Монк взял блокнот, прочел запись об изъятии Греем своего вклада и тут же его захлопнул.

— Благодарю вас.

С этими словами он отправил блокнот во внутренний карман своего пальто.

Рука Марнера дернулась было вслед, но в следующий миг он уже вымученно улыбался.

— Всегда счастлив помочь вам, сэр. Что бы мы делали без полиции! В последнее время развелось столько воров, столько насилия!

— В самом деле, — согласился Монк. — Добавьте еще: столько мошенников! Всего доброго, мистер Марнер.

Напряженно размышляя, Монк миновал Ган-Лейн. Если Зебадия Марнер не ввел его в заблуждение, то получалось, что Грею сообщили заранее о предстоящем крахе. Не известив об этом ни Лэттерли, ни его друзей, он просто изъял свой вклад. Нечестно, но вполне законно. Интересно было бы узнать, не являлся ли сам Грей одним из основателей компании по импорту табака.

Вдруг это то самое забытое Монком открытие? Марнер явно видел Монка впервые. Будь они знакомы, Монку просто не удалось бы прикинуться потенциальным вкладчиком.

Но даже если Зебадия Марнер действительно не встречался раньше с Монком, то это еще ни о чем не говорит. Монк мог получить те же сведения из других источников, тем более что с памятью у него тогда было все в порядке.

Монк остановил кеб и велел ехать в полицейский участок. Прибыв на место, он первым делом нашел полицейского, у которого взял адрес Зебадии Марнера, и передал ему кожаный блокнот. Тот был вне себя от счастья, получив в руки такой материал и услышав подробности последней аферы старого жулика.

С чувством глубокого удовлетворения Монк вернулся в свой кабинет и обнаружил там Ранкорна.

— Никто до сих пор еще не арестован? — зловеще осведомился тот, смакуя собственные слова. — Ни одного обвиняемого?

Монк не ответил.

— Монк!

Ранкорн стукнул кулаком по столу.

— Да, сэр?

— Вы послали Ивэна в Шелбурн опросить слуг?

— Да, послал. Разве не вы этого хотели? — Он саркастически поднял брови. — Вам же были нужны свидетельства против Шелбурна!

— Вы их там не найдете. Мотив нам уже известен. Все, в чем мы нуждаемся, — это показания тех, кто видел его на Мекленбург-сквер.

— Хорошо, я займусь этим, — кивнул Монк, не скрывая иронии. Ранкорн понимал, что над ним смеются, но не понимал, чем это вызвано.

— Вам следовало заниматься этим весь последний месяц! — взревел он. — Что за чертовщина творится с вами, Монк? Вы всегда были упрямым ослом, но хотя бы хорошим полицейским! Вы поглупели, Монк! Вас, видно, так треснуло по голове, что вы растеряли все соображение!

— Со мной все в порядке. — Слова Ранкорна причиняли боль, и Монку захотелось испугать этого человека, от нападок которого он откровенно устал. — Но, может быть, вы сами займетесь этим делом? Вы правы, что-то мне никак с ним не справиться. — Он взглянул в расширившиеся зрачки Ранкорна. — Уверен, вам оно по плечу.

Лицо Ранкорна застыло.

— Вы, должно быть, считаете меня дураком. Я послал за Ивэном. Завтра он вернется. — Ранкорн поднял толстый указательный палец и зловеще покачал им перед лицом Монка. — Или вы арестуете на этой неделе Шелбурна, или я вас просто выгоню.

Он повернулся и вышел, не потрудившись закрыть за собой дверь.

Монк смотрел ему вслед. Итак, завтра вернется Ивэн. То есть времени у него совсем не осталось. Ивэну не составит труда добраться до истины — и конец делу.

На следующий день прибыл Ивэн, и Монк предложил позавтракать вместе.

Они сидели в трактире, воздух которого был пропитан запахами пота, опилок, пролитого эля и безымянных овощей, плававших в супе.

— Раскопали что-нибудь? — порядка ради спросил Монк. Было бы странным, если бы он не спросил об этом.

— Подозрений много, — нахмурившись, отвечал Ивэн. — Но боюсь, что это я сам смотрю на все с подозрением.

— То есть сами их придумываете?

Ивэн посмотрел на Монка в упор.

— Вы сами-то верите, что Шелбурн виновен, сэр?

Неужели помощник догадался обо всем так быстро? Язык Монка налился свинцом. Ивэн почувствовал ложь. Может быть, он знал все с самого начала? Или он настолько умен и осторожен, что все время незаметно выводил Монка на верный след? Так может быть, весь полицейский участок с нетерпением ждет, когда Монк сам себя загонит в ловушку? В какой-то момент им овладела паника; гам трактира нестерпимо усилился — бессмысленный, невнятный, недобрый. Они вокруг — знали! Все ожидали, когда он выдаст себя. А когда это случится, зрители, смеясь и поздравляя друг друга, встанут и потянутся к выходу. Потом — недолгое судебное разбирательство, тюремная камера, крепкая петля, молниеносная боль — и все.

Но почему? Почему он убил Джосселина Грея? Ведь не за то же, что он вовремя забрал вклад и, возможно, нажился на табачной афере сам?

— Сэр? Сэр, что с вами? — ворвался в сумбурные мысли Монка встревоженный голос Ивэна. — Вы побледнели, сэр! Вы уверены, что с вами все в порядке?

Монк заставил себя сесть прямо и взглянуть Ивэну в глаза. Самое страшное, что Ивэн может узнать обо всем. Имогена Лэттерли казалась ему теперь неимоверно далекой, но Ивэн… Ивэн — его друг. Может, есть и другие, но их он не помнит.

— Да, — осторожно выговорил Монк. — Да, спасибо. Я просто задумался. Но вы совершенно правы: я далеко не уверен, что это Шелбурн.

Ивэн чуть подался вперед, лицо его выражало страстное нетерпение.

— Я рад, что вы согласны со мной, сэр. Не позволяйте Ранкорну давить на себя. — Его пальцы крошили хлеб, Ивэн был слишком возбужден, чтобы думать о еде. — Я полагаю, искать надо в Лондоне. Я снова просмотрел и записи мистера Лэмба, и наши записи. Чем больше я вчитывался, тем больше убеждался, что дело это связано с деньгами, с бизнесом… Джосселин Грей жил явно не по средствам. — Ивэн отложил ложку. — Значит, он либо кого-то шантажировал, либо играл по-крупному в карты, либо вел какие-то темные делишки. Будь он абсолютно честен, мы давно бы обнаружили и бухгалтерские книги, и компаньонов самого Грея. А если бы он брал в долг, то кредиторы давно бы уже описали его имущество.

— Разве что они сами мошенники, — автоматически ответил Монк, ужаснувшись, насколько Ивэн близок к истине. Еще один шаг — и он у цели.

— Если бы он брал взаймы у мошенников, — быстро возразил Ивэн, причем глаза у него горели, — то это удалось бы ему только раз. Насколько я понимаю, мошенники не любят терять свои деньги. — Прядь волос упала Ивэну на брови, но он этого не заметил. — Мы снова возвращаемся к тому же вопросу: откуда Грей брал деньги? Вспомните, он был третьим по счету сыном и наследства не получил. Нет, сэр, он вел какие-то свои дела, я в этом уверен. У меня есть несколько соображений, следует начать поиски.

С каждой новой мыслью он все ближе и ближе подходил к правильному ответу.

Монк молчал, лихорадочно соображая, как бы ему отстранить Ивэна от расследования. Ненадолго, пока Монк не поймет, почему он все-таки убил Грея.

— Вы не согласны, сэр?

Ивэн был несколько растерян. Или, может, он был смущен тем, что Монк ему лжет?

Монк откинулся на табурете, пытаясь привести мысли в порядок.

— Я уже думал об этом, — он старался говорить спокойно. — Да, мне кажется, что вы правы. Доулиши упоминали о какой-то махинации. Не помню, говорил ли я вам, но они готовы были вместе с Греем вложить деньги в некую торговую компанию. Лично я еще не занимался этим вплотную. — Монк ненавидел себя за ложь. Тем более что он обманывал друга. Ему страшно было представить, что подумает о нем Ивэн, когда правда выплывет наружу. — Вот и дерзайте! Копните глубже.

Лицо Ивэна просветлело.

— Отлично. Знаете, мне все время кажется, что мы вот-вот выйдем на убийцу Джосселина Грея. Мы ходим где-то рядом: еще два-три факта — и все сложится в цельную картину.

Он и сам не знал, насколько уже к этому близок!

— Возможно, — согласился Монк. Чтобы не встретиться с Иваном взглядом, он уткнулся в тарелку. — Только будьте крайне осторожны. Доулиш имеет вес в обществе.

— О, я буду весьма деликатен, сэр. Собственно, я и не слишком-то его подозреваю. А вот что вы думаете о том письме Чарльза Лэттерли? Письмо весьма резкое. Кроме того, я кое-что выяснил об этом человеке. — Он наконец взял ложку и приступил к еде. — Вы знаете, что отец этого Лэттерли покончил жизнь самоубийством всего за несколько недель до смерти Грея? Лэттерли разорились по вине Грея, а Доулишам это еще только предстояло. — Он работал ложкой и, наверное, даже не чувствовал вкуса еды. — Не исключено, что Лэттерли-старший застрелился из-за махинаций Грея, а Лэттерли-младший убил Грея из чувства мести.

Монк затаил дыхание. Ему было необходимо выиграть время.

— Все же письмо не настолько резкое, чтобы выйти из-под пера человека, обуреваемого жаждой кровавой расправы, — заметил он, тщательно подбирая слова. — Но я лично займусь этой версией. А вы попытайте удачи с Доулишами и, наверное, с Фортескью.

Он не мог позволить Ивэну обвинить Чарльза в его, Монка, преступлении. Во-первых, из соображений порядочности, а во-вторых, потому, что Чарльз был родным братом Эстер.

— Да, — повторил он. — И с Фортескью.

В полдень полный энтузиазма Ивэн ушел на встречу с Доулишами и Фортескью, а Монк вернулся в полицейский участок, где нашел своего коллегу — того самого, что вывел его на Марнера. Лицо сыщика при виде Монка вспыхнуло радостью.

— Ну, Монк, я ваш должник. Наконец-то я добрался до старого доброго Зебадии. Нагрянул к нему в контору и, опираясь вот на это… — он торжествующе потряс блокнотом, — обшарил всю картотеку. Поднял все его записи. — Он сдавленно посмеивался от восторга, вдобавок его одолевала икота. — Добрая половина всех преступлений и махинаций в Лаймхаусе. Одному богу известно, сколько тысяч фунтов проходило через руки этого мерзавца.

Монку было приятно видеть, что он помог кому-то из коллег сделать карьеру.

— Отлично! — сказал он искренне. — Я всегда мечтал, чтобы все эти кровососы порастрясли на каторге жирок.

Коллега осклабился.

— Я тоже, но особенно часто мне снился этот подлец. Кстати, компания по импорту табака оказалась фиктивной. Вы об этом знали? — Он снова икнул и извинился. — Фирма существовала, но никакой торговлей не занималась, только гребла денежки. Ваш приятель Грей изъял свой вклад в самый подходящий момент. Не будь он мертв, хотел бы я закатать под суд и его!

Грея — под суд? Монк остолбенел. Комната словно погрузилась во мрак, Монк видел теперь лишь лицо полицейского.

— Хотели бы? Почему же только хотели бы? — еле выговорил он.

— Потому что ничего не докажешь, — ответил сыщик. — Он не совершил ничего явно противозаконного. Но я уверен, что приложил свою руку. Просто был дьявольски умен и осторожен. Конечно, он был в доле.

— Но его втянули в эту аферу! — запротестовал Монк, боясь верить услышанному. Ему захотелось даже схватить коллегу за плечи и как следует встряхнуть. — Вы уверены, что все обстоит именно так?

— Конечно. — Сыщик поднял брови. — Я, может быть, и не такой блистательный мастер, как вы, но дело свое знаю. Честного человека от мошенника я уж как-нибудь отличу. Ваш дружок Грей был жулик высокого класса. — Сыщик устроился на стуле поудобнее. — Относительно небольшие суммы, не вызывающие подозрений, и никакого прямого участия в махинациях. Хотя каким образом он ухитрялся убедить всех этих людей делать такие вклады — ума не приложу. Вы видели списки вкладчиков?

— Да, — медленно проговорил Монк. — Мне тоже хотелось бы узнать, каким образом он их убеждал. Кажется, я сейчас только об этом и мечтаю. — Мозг его уже перебирал возможные варианты, искал ниточки, ведущие к разгадке. — А имена партнеров Марнера есть в этом блокноте?

— На службе у него был только клерк.

— Нет, я именно о партнерах. О людях, которые были знакомы с делами Грея. Кто же получал основную массу денег, если не сам Грей?

Коллега задержал дыхание и все равно икнул.

— Некий весьма туманный мистер Робинсон, причем деньги к нему поступали анонимно, окольными путями. Нет никаких доказательств, что мистер Робинсон сам понимал, что вообще происходит. Мы его проверили, арестовывать его не за что.

— Где его найти?

Если окажется, что Монк встречался с этим Робинсоном по поводу Грея и раньше, то, стало быть, он на правильном пути. Марнер его не узнал, но, может быть, узнает Робинсон?

Сыщик написал адрес на клочке бумаги и протянул Монку.

Монк посмотрел. Указанный дом располагался на другом берегу Темзы, в Ротерхайт. Он сложил бумажку и сунул в карман.

— Я не помешаю вашему расследованию, — пообещал он. — Мне нужно задать ему лишь один вопрос, касающийся лично Грея. Афера с табаком меня не интересует.

— Все верно, — с блаженным вздохом отозвался коллега. — Убийство будет посерьезней, чем мошенничество, тем более что убитый — сын лорда. — Он снова вздохнул и икнул одновременно. — Конечно, окажись жертва сыном горничной или лоточника — тогда другое дело. Покойник покойнику — рознь, не правда ли?

Монк в ответ скорчил сочувственную гримасу, затем поблагодарил коллегу и вышел.

Робинсона он дома не застал и, потратив на поиски почти полдня, случайно наскочил на него в пивной. Еще не услышав от Робинсона ни слова, Монк уже узнал все, что хотел. Увидев его, мужчина окаменел лицом, а глаза его стали настороженными.

— Добрый день, мистер Монк, вот уж не думал увидеть вас снова. Что у вас на этот раз?

Монка от возбуждения пробрал озноб.

— Все то же самое…

Голос у Робинсона был низкий, с хрипотцой, и внезапно Монк понял, что уже слышал его раньше. Память понемногу возвращалась к нему. Он посмотрел на мужчину в упор.

Узкое, с резкими чертами лицо Робинсона было неподвижно.

— Я уже рассказал вам однажды все, что знаю, мистер Монк. Теперь-то какая разница, если Джосселин Грей все равно мертв!

— А вы ничего не утаили тогда? Даете слово?

Робинсон скривился.

— Да, — устало кивнул он. — Даю вам слово. А теперь ступайте, бога ради. Вас тут все знают. Если заметят, что вы задаете мне вопросы, подумают, что я что-то скрываю.

Монк решил не спорить. Все равно его коллега на днях займется Робинсоном вплотную.

— Хорошо, — согласился он. — Больше я вас беспокоить не буду.

Нетвердой походкой Монк вышел на жаркую серую улицу, кишащую беспризорниками и мелкими торговцами.

Итак, он выяснил все про Грея до того, как с ним встретился. До того, как убил его.

Да, но откуда взялась такая ненависть? Душой и сердцем аферы был Марнер, но Монк же не ворвался к нему в дом и не избил до смерти.

Все это нужно было спокойно обдумать, чтобы решить, где же искать последний, недостающий кусочек головоломки.

Было жарко и многолюдно, воздух у реки пропитался влагой. Голова работала плохо — Монк устал и проголодался. Ноги сами понесли его к двери трактира. Он вошел и вдохнул запах свежих опилок и сидра. Не отдавая себе отчета, он двинулся к стойке. Эля ему не хотелось, но от свежего хлеба с какими-нибудь острыми соленьями он бы не отказался.

Слуга улыбнулся ему и принес хлеб с сыром и маринованным луком.

— Давненько не было вас видно, сэр, — приветливо произнес он. — Я так понимаю, что того парня вы взять не успели?

Монк неуклюже принял протянутую ему тарелку. Он не сводил глаз с лица слуги. Кажется, память и впрямь возвращалась к нему: он узнал этого человека.

— Парня? — хрипловато переспросил он.

— Да. — Слуга улыбнулся. — Майора Грея. Вы же его тут в прошлый раз выслеживали. Как раз в ту ночь его и убили, так что вряд ли вам удалось его поймать.

Что-то мучительно шевелилось в памяти и никак не могло проясниться до конца.

— Вы знали его? — медленно проговорил Монк, застыв на месте с тарелкой в руке.

— Господь с вами, еще бы я его не знал, сэр! Я ж вам рассказывал. — Слуга нахмурился. — Послушайте, да ведь вы ничего не помните!

— Да. — Монк кивнул. Лгать было поздно. — Той ночью со мной произошел несчастный случай. Поэтому, простите, я не помню вашего рассказа. Не могли бы вы повторить?

Человек покачал головой и продолжил протирать стаканы.

— Слишком поздно, сэр. Майора Грея тогда же и убили. Вам теперь до него не добраться. Неужели вы не читаете газет?

— Но вы были с ним знакомы, — настаивал Монк. — Где вы с ним встретились? В армии? Вы назвали его «майор».

— Все правильно. Я служил под его началом, пока его не списали по инвалидности.

— Расскажите мне о нем! Расскажите мне все, что рассказывали той ночью!

— Я на службе, сэр. Если меня уволят, жить мне будет не на что, — напомнил он. — Придите попозже, а?

Монк поставил тарелку на стойку, выгреб из кармана все имевшиеся там монеты и положил рядом.

— Нет, я не могу ждать.

Слуга взглянул на деньги, посмотрел Монку в глаза и понял, что дело, видать, и впрямь не терпит отлагательств. Он сгреб монеты и сунул их в карман под фартуком.

— Вы спросили меня, что мне известно о майоре Грее, сэр. Я вам ответил, что встретил его первый раз в армии, в Крыму. Он был майором, а я, понятно, рядовым. Служил я с ним довольно долго. Офицер он был неплохой, не хуже других. Довольно храбрый, но ведь и остальные были не трусы. Любил лошадей, заботился о них, но опять же все джентльмены так делают.

Слуга моргнул.

— Вас это тогда, похоже, не очень заинтересовало, — продолжал он, рассеянно протирая стаканы. — Слушать, конечно, слушали, но не шибко внимательно. Потом спросили про битву на Альме, где погиб какой-то лейтенант Лэттерли. А я сказал вам, что не участвовал в битве на Альме и потому ни о каком лейтенанте Лэттерли ничего не знаю…

— Майор Грей провел ночь перед битвой на Альме именно с лейтенантом Лэттерли! — Монк схватил слугу за руку. — Он отдал ему свои часы. Лэттерли был напуган, а часы были чем-то вроде талисмана. Они принадлежали деду Грея и спасли тому жизнь при Ватерлоо.

— Нет, сэр, про лейтенанта Лэттерли я знать ничего не знаю, а майор Грей к Альме этой даже и близко не подходил. И часов у него никаких таких особенных не было.

— Вы уверены?

Монк до боли сжал руку слуги.

— Конечно, уверен, сэр. — Тот аккуратно высвободился. — Я ж с ним служил. Часы у него были — как у всех офицеров: золотые и такие же новенькие, как его мундир. Под Ватерлоо они никак не могли попасть, потому что их тогда еще не было.

— А офицер по фамилии Доулиш?

Слуга хмурился, разминая кисть.

— Доулиш? Не помню, чтобы вы меня о нем спрашивали в прошлый раз.

— Вполне возможно. Но вы знали его?

— Нет, сэр. Офицера с такой фамилией я не помню.

— А вы уверены относительно битвы при Альме?

— Да, сэр, как перед богом! Вы просто не были сами в Крыму, сэр. Сражения, в которых участвовал, с другими не перепутаешь. Труднее войны, чем эта, наверное, еще и не было: холод, грязь, болезни…

— Благодарю вас.

— Что же вы забыли про ваш сыр и хлеб, сэр? Маринованный лук у нас отменный. Вам, право, стоит отведать, сэр. А то вы какой-то усталый сегодня.

Монк снова взял тарелку, машинально поблагодарил слугу и сел за один из столиков. Съел все, не почувствовав вкуса, и вышел на улицу — как раз под первые капли дождя. И вдруг вспомнил: все это с ним уже было, именно отсюда вышел он в ту ненастную ночь, чувствуя закипающий в груди гнев. Какая ложь! Какая подлая, тонко рассчитанная ложь! Втереться в дом Лэттерли, заставить членов семьи невольно почувствовать себя виноватыми за историю с пропавшими часами, а затем — втянуть в аферу! Грей, как на музыкальном инструменте, сыграл сначала на их горе, потом — на чувстве долга. Возможно, то же самое он собирался проделать и с Доулишами.

Ярость снова поднялась в нем — как и тогда. Память о забытых событиях возвращалась. Он шел все быстрее и быстрее; дождь хлестал его в лицо. Монк не замечал разгулявшейся непогоды. Он перепрыгнул через бурлящую канаву и, оказавшись на мостовой, кликнул кеб. Точно так же, как и в ту ночь, он велел кучеру ехать на Мекленбург-сквер.

Когда он вошел в дом, Гримвейд подал ему ключ. В тот раз Гримвейда внизу не было.

Монк поднялся по лестнице, показавшейся ему вдруг незнакомой, и остановился у двери Грея. Тогда он постучал, теперь же — вставил ключ в скважину и, открыв, вошел. В тот, первый раз (Монк вспомнил это с предельной ясностью) дверь ему отпер Джосселин Грей: белокурый, улыбающийся, слегка удивленный. Он и сейчас предстал перед его мысленным взором, словно все случилось пару минут назад.

Грей беспечно предложил ему войти. Монк положил свою трость на стойку — красивую трость красного дерева с медным обручем в виде замкнутой цепи. Да вот она — никуда не делась. Затем он проследовал за Греем в комнату. Грей вел себя непринужденно, на губах его играла легкая улыбка. И Монк бросил ему в лицо все, что успел выяснить: об афере с табачной компанией, о смерти Лэттерли-старшего, о том, что Грей никогда не был знаком с Джорджем Лэттерли и что дед никогда не дарил ему никаких часов.

Монк помнил, как Грей, стоя возле буфета, повернулся к нему, улыбаясь и держа в руках два бокала с бренди.

— Маленькая безобидная ложь, дружище. — Голос его был чуть ли не игрив. — Я рассказал им о том, каким чудесным малым был бедняга Джордж, каким он был храбрым, обаятельным, как его все любили. Именно это они и хотели услышать. Им было все равно, правда это или нет.

— Ложь! — выкрикнул Монк. — Вы даже в глаза ни разу не видели Джорджа Лэттерли. Вы затеяли все ради денег.

Грей ухмыльнулся.

— Более того, я повторю этот трюк еще не раз. У меня в запасе бесконечное количество золотых часов, и не ваше это дело, господин сыщик. Мне будут верить, пока в этой стране хоть кто-нибудь помнит о Крыме. А эту кампанию запомнят надолго, уж поверьте мне.

Монк в ярости смотрел на собеседника и чувствовал себя беспомощней ребенка.

— Я не был знаком с Лэттерли, — продолжал Грей. — Я нашел его имя в списке убитых. Хотя многих погибших я знал лично. Они на моих глазах умирали в госпитале. Под их диктовку я писал за них последние письма домой. Несчастный Джордж вполне мог оказаться последним трусом, но зачем говорить об этом его родным? Я понятия не имею, что он был за человек, но Имогена его боготворила. Хотя оно и понятно. Ее супруг Чарльз чертовски скучен, он чем-то напоминает мне моего старшего братца — такой же самодовольный дурак.

Лицо его на секунду исказилось злобной гримасой. Грей смерил Монка взглядом.

— Представляете, о чем же больше всего любила слушать прекрасная Имогена? Вы не поверите, но я часами рассказывал ей об этом удивительном создании — о Флоренс Найтингейл. Я расписывал героизм этой женщины, я называл ее ангелом милосердия, держащим светильник у изголовья умирающих солдат. Вы бы только посмотрели на лицо Имогены! — Грей засмеялся, потом заметил, что Монк глубоко уязвлен его последними словами. — Да, Имогена… — В глазах его зажегся похотливый огонек, Грей хихикнул. — Я смотрю, вы тоже увлечены ею?

— Мерзавец! Да ей противно будет взглянуть на тебя — не то что пустить на порог!

— Она без ума от Флоренс Найтингейл и Крыма! — Грей смотрел Монку в глаза. — Она слушала меня страстно, с трепетом. — Губы его скривились в насмешливой улыбке. — Я солдат. Я прошел сквозь кровь и пороховой дым, я сражался за королеву. Я видел атаку Легкой бригады и умирал в полевом госпитале. А вы, кстати, всего-навсего маленький грязный лондонский полицейский, всю жизнь копающийся в человеческих отбросах. Вы просто мусорщик, вы так же необходимы обществу, как, скажем, сточные канавы. — Он глотнул бренди и взглянул на Монка сквозь бокал. — Возможно, когда после самоубийства истеричного старого дурака пройдет побольше времени, я вернусь в этот дом и снова попытаю счастья. Не забывайте, я умею волновать женщин.

Именно после этих слов Монк взял свой бокал и выплеснул бренди Грею в лицо. Тот не успел зажмуриться, и жгучая влага попала ему в глаза. Но гордость Джосселина была уязвлена куда сильнее. Его, джентльмена, в собственном доме оскорбил какой-то полицейский! Ярость исказила черты Грея, и, схватив тяжелую трость, он обрушил ее на плечи Монка. Вообще-то он метил в голову, но сыщик успел уклониться.

Они схватились. Поведение Монка можно было бы назвать самообороной, если бы не злобная радость, с которой он наносил удары по ненавистному смазливому лицу. Его буквально сжигала ненависть к этому лжецу, обкрадывавшему мертвых и их близких, отбирая у них самое дорогое — живую память о тех, кого они любили.

Драка была равной, для покалеченного на войне страдальца Грей оказался удивительно крепок. Они боролись за трость, круша мебель и переворачивая стулья. Злоба Монка нашла выход, и его радовала даже боль от ударов, даже треск собственных ребер — когда Грей, изловчившись, еще раз обрушил на них свою трость.

Однако Монк был сильнее, крупнее, да и ярость его была несравнима с обидой Джосселина. Монк ясно помнил, как вырвал наконец трость из рук Грея и ударил его со всего размаху, вложив в удар всю свою ненависть.

Затем Монк опомнился и отступил, испуганный собственным неистовством. Грей распростерся на полу, ругаясь, как извозчик.

Монк повернулся и вышел, не закрыв за собой дверь. Проковылял вниз по лестнице, на ходу заматывая поплотнее шарф, чтобы скрыть синяки и ссадины, оставленные кулаками и тростью Грея. Он прошел мимо Гримвейда, и в этот момент зазвенел колокольчик — кто-то из жильцов звал привратника. Гримвейд покинул свое место и заторопился вверх по лестнице.

Погода на улице была ужасная. Ветер ударил в лицо с такой силой, словно пытался загнать Монка обратно. Он наклонил голову и двинулся вперед сквозь хлещущий в лицо дождь. Газовый фонарь светил ему в спину, а до следующего фонаря было еще далеко.

Навстречу ему шел человек, направляясь прямиком к распахнутой, хлопающей на ветру двери дома. Свет упал на лицо прохожего, и Монк узнал его. Это был Менард Грей.

Теперь история обрела ясный и трагический смысл: Джосселина Грея погубила вовсе не история с семейством Лэттерли, причиной его смерти стало оскорбление памяти Эдварда Доулиша и предательство идеалов, столь дорогих самому Менарду.

Но радость и чувство облегчения мгновенно испарились, Монк почувствовал озноб. Как все это доказать? Против Менарда может свидетельствовать только сам Монк. Гримвейд, услышав колокольчик, ушел наверх и Менарда вообще не видел. Менард проник в дом сквозь дверь, оставленную Монком открытой. У полицейского не было никаких доказательств, только собственные воспоминания о лице Менарда, мелькнувшем в смутном свете фонаря.

Его повесят. Монк ясно представил, как он объясняет суду, что на самом деле майора Грея убил вовсе не он, а родной брат Джосселина — Менард. Он уже видел, как на лицах присяжных проступают недоверие и презрение к человеку, пытающемуся таким нелепым образом избежать заслуженной кары.

Отчаяние, черное, как ночь, лишало его сил. Монк уже чувствовал страх. Несколько недель в тюремной камере, хмурые надзиратели, последний завтрак, священник, путь к виселице, запах веревки, боль, прерванное дыхание — и вечное забытье.

Он долго пребывал в нерешительности, пока не услышал шаги на лестнице.

Дверь открылась, в проеме возник Ивэн. Настал самый страшный момент. Лгать не имело смысла. Устремленные на него глаза Ивэна были полны боли и понимания.

— Как вы узнали? — тихо спросил Монк.

Ивэн вошел и закрыл за собой дверь.

— Вы послали меня поговорить с Доулишами. Я нашел офицера, который служил с Эдвардом Доулишем. Тот никогда не проигрывал в карты, и Джосселин Грей никогда не платил за него долги, спасая от бесчестья. Все, что Джосселин знал об Эдварде, он слышал от Менарда. Он лгал Доулишам, но они верили. Он бы втянул их в свою аферу, если бы не умер. Он оговорил старшего брата, поэтому Доулиши отказали Менарду от дома.

Монк смотрел на него. Все было логично. Но присяжных это не убедит.

— Я думаю, что деньги Грей добывал именно таким образом — одурачивая семьи погибших, — продолжал Ивэн. — Вы занимались делом Лэттерли, и я уже догадываюсь, почему застрелился отец Чарльза. — Сколько тепла в грустных глазах Ивэна! — Вы ведь уже докопались до этого один раз — до несчастного случая…

Итак, ему известно, что Монк лишился памяти. Наверное, это было просто невозможно скрыть. Монк путался в словах, не узнавал знакомые улицы, трактиры, притоны, даже ненависть Ранкорна была для него неожиданностью.

— Да, — медленно проговорил он. — Но я не убивал Джосселина Грея. Я дрался с ним, и мы сильно избили друг друга. Когда я уходил, он выкрикивал мне вслед проклятия. — Монк с надеждой всмотрелся в лицо Ивэна. — На улице я встретил Менарда Грея. Мы шли навстречу друг другу, мне фонарь светил в спину, а ему в лицо. Входная дверь была открыта.

На лице Ивэна появилось выражение сильного, почти болезненного облегчения. Теперь он выглядел просто исхудавшим и очень усталым юношей.

— Значит, это был Менард…

— Да. — Волна признательности поднялась в груди Монка. — Однако этого не докажешь.

Ивэн хотел было возразить, но слова застыли у него на губах. Спорить тут было не о чем. Да, у Менарда был мотив. Но точно такой же мотив был у Чарльза Лэттерли, у мистера Доулиша, у всех, чьи семьи Грей обманывал и обирал; был мотив и у Лоуэла Грея, которого Джосселин подло предал; был он и у самого Монка. Но Монк вдобавок ко всему оказался на месте преступления. Доказать это будет легко: достаточно выяснить, в каком магазине он покупал свою дурацкую щегольскую трость. Миссис Уорли подтвердит, что после той трагической ночи трость пропала; Лэмб, несомненно, заметил ее в прихожей Грея на следующий день после убийства. Имогена Лэттерли признается, что просила Монка расследовать причины смерти свекра.

Тьма сомкнулась вокруг Монка, свет померк.

— Мы должны заставить Менарда признаться, — заговорил наконец Ивэн.

Монк горько рассмеялся:

— А как вы это сделаете? Свидетелей нет, и он это знает. Никто не поверит, что я видел его в ту ночь и молчал об этом так долго. Все решат, что это просто неуклюжая попытка избежать правосудия.

Ивэн ничего не смог возразить. Монк сидел на стуле, ссутулившись, слишком изможденный, чтобы сопротивляться ужасу и усталости.

— Ступайте домой, — посоветовал Ивэн. — Вам нельзя здесь оставаться. Может быть… — Внезапно его осенило. Есть человек, который мог бы им помочь. Успеха, правда, никто не гарантировал, но терять им больше было нечего. — Отправляйтесь домой — и ждите меня. Я скоро буду…

Ивэн повернулся и выбежал из комнаты, даже не закрыв за собой дверь.

Он скатился с лестницы, чудом не свернув себе шею, пронесся мимо Гримвейда и выскочил под дождь. Мостовые были пусты. Ивэн добежал до Даути-стрит, и там ему наконец удалось остановить кеб. Извозчик нахлобучил цилиндр на самые брови и поднял воротник.

— Я уже не работаю, начальник! — резко заявил он. — Кончено, еду домой ужинать.

Ивэн, не обращая внимания на его слова, забрался в кеб и выкрикнул адрес Лэттерли.

— Я же вам говорю, что никуда не поеду! — повысил голос кучер. — Разве что домой. Поищите кого-нибудь другого!

— Вы поедете на Тэнет-стрит! — крикнул в ответ Ивэн. — Полиция! И побыстрей, а то бляху отберу!

— Черт побери! — пробормотал кучер. Он уже понял, что наскочил на опасного сумасшедшего и что лучше ему не перечить. Хлестнул лошадь вожжами и пустил ее быстрой рысью.

Оказавшись на месте, Ивэн выпрыгнул из кеба и приказал извозчику ждать, чтобы избежать неприятностей.

Эстер была дома, когда удивленная служанка объявила о приходе Ивэна. С мистера Ивэна текла вода, лицо у него было бледное и искаженное, мокрые волосы разметались по лбу.

Эстер увидела в глазах гостя мольбу и отчаяние.

— Вы должны поехать со мной! — настойчиво просил он. — Пожалуйста! Я все объясню по дороге. Мисс Лэттерли… я…

— Да.

Мешкать было некогда, отказать — невозможно. Выйти из дома следовало до того, как Чарльз и Имогена покинут гостиную и увидят в прихожей насквозь мокрого полицейского. Можно даже не брать плащ — он все равно не спасет от такого ливня.

— Да, я еду.

Эстер вышла за ним через парадную дверь. Дождь обрушился на нее, ударил в лицо, но она, словно не замечая этого, двинулась по мокрой мостовой к кебу.

Ивэн и извозчик хотели помочь ей влезть в экипаж, но она опередила их.

Ивэн вскарабкался следом и, захлопнув дверцу, крикнул, что ехать надо на Графтон-стрит. Поскольку кучеру еще не заплатили, то другого выхода у него не было.

— Что случилось, мистер Ивэн? — спросила Эстер, как только экипаж тронулся с места. — Я вижу, произошло нечто ужасное. Вы узнали, кто убил Джосселина Грея?

Увиливать от прямого ответа не имело смысла.

— Да, мисс Лэттерли. Мистер Монк восстановил ход своего прошлого расследования — с вашей помощью. — Ивэн перевел дух. Продолжать было жутко, он чувствовал, что весь дрожит — и не только от сырости и холода. — Джосселин Грей добывал себе средства на жизнь следующим образом: он знакомился с семьями не вернувшихся из Крыма солдат, притворялся, что знал погибших лично и дружил с ними. Он рассказывал их близким, что платил за покойных долги, или сам занимал им деньги, или давал на время памятную ценную вещь… Скажем, золотые часы, которые он якобы дал вашему брату в ночь перед сражением. Естественно, семьи погибших не могли вернуть ему эти памятные вещицы, потому что их никогда не существовало. Но, чувствуя себя в долгу перед Джосселином, они поддерживали его в финансовых начинаниях, рискуя деньгами и своим честным именем. Вашему отцу это стоило жизни, но Грею всегда было наплевать, что станется с его жертвами, когда его очередное предприятие лопнет.

— Какая низость! — тихо проговорила Эстер. — Я рада, что он мертв, и мне почти жаль убийцу. Вы упомянули, что нашли его? — Внезапно она тоже похолодела. — Мистер Ивэн…

— Да, мэм, мистер Монк встретился с Греем в его квартире на Мекленбург-сквер. Они подрались… Мистер Монк избил его, но не убивал… Когда Монк вышел на улицу, он увидел, что в дом входит еще один человек, а дверь открыта и хлопает на ветру.

Свет фонаря упал из окошка на побледневшее лицо Эстер.

— Кто?

— Менард Грей, — ответил Ивэн, пытаясь понять по молчанию Эстер, поверила она или нет. — Возможно, он сделал это потому, что Джосселин оскорбил память его друга Эдварда Доулиша и пытался обмануть отца Эдварда точно так же, как обманул вашего.

Эстер молчала несколько минут. Они тряслись по неровной дороге в темноте, по крыше экипажа барабанил дождь, в окошке мелькали капли, вспыхивавшие в свете газовых фонарей.

— Как грустно, — проговорила она наконец, ее голос был исполнен боли. — Бедный Менард. Вам теперь придется арестовать его? Да, но зачем вы вызвали меня? Я ничем здесь не могу помочь.

— Мы не можем арестовать его, — тихо ответил Ивэн. — У нас нет доказательств.

— То есть… — Она вздрогнула, и он это почувствовал. — Что же вам тогда делать? Все решат, что виновен Монк. Его осудят и… — Эстер запнулась. — Его повесят.

— Да. Мы должны вынудить Менарда признаться. Я понадеялся, может, вы придумаете что-нибудь? Вы гораздо лучше нас знаете Греев. Кроме того, Джосселин виновен в гибели вашего отца и отчасти в смерти матери.

Ответное молчание было столь долгим, что Ивэн испугался, не оскорбил ли он нечаянно чувств Эстер. Они уже подъезжали к Графтон-стрит. Монк, наверное, надеется на Ивэна. Если сейчас они ничего не придумают, то потом будет поздно. Ивэну придется либо сообщить Ранкорну, что Монк дрался с Греем в ночь убийства, либо скрыть этот факт, уйти из полиции и, возможно, со временем угодить под суд в качестве соучастника.

Они свернули на Тоттнем-Корт-роуд; свет фонарей отбрасывал блики на мокрые мостовые и в наполнившиеся водой канавы. Времени нет!

— Мисс Лэттерли!

— Да, — отозвалась она твердо. — Я поеду с вами в Шелбурн-Холл. Я сейчас думала над этим, и мне кажется, выход у вас один — поведать леди Фабии всю правду о Джосселине. Я готова подтвердить ваши слова. Моя семья понесла ужасные потери по вине Джосселина, и Фабия должна мне поверить. У меня нет причин врать. Ничто не может оправдать моего отца в глазах церкви. — Она умолкла на миг. — Затем, если вы расскажете ей про Эдварда Доулиша, мне кажется, Менард сам признается в содеянном. Это будет для нее тяжелым ударом, возможно, даже убьет. — Голос Эстер был еле слышен. — Менарда могут повесить. Но нельзя же допустить, чтобы мистера Монка казнили за преступление, которого он не совершал. В конце концов, Джосселин Грей был исчадием зла. Мы не обязаны вечно оберегать его матушку от прозрения.

— Так вы едете с нами завтра в Шелбурн? — на всякий случай еще раз спросил Ивэн. — И расскажете ей, что Джосселин сделал с вашей семьей?

— Да. И еще — как он в госпитале собирал имена умирающих, которые диктовали ему последние письма домой. Теперь-то я понимаю, зачем он это делал. В котором часу вы намерены выехать?

Ивэн почувствовал облегчение и невольный восторг перед решимостью этой женщины. Впрочем, он ведь имеет дело с незаурядной личностью: не она ли отправилась в Крым сестрой милосердия и вынесла все тяготы войны, не испугавшись ни опасностей, ни боли?

— Об этом я еще не думал, — растерянно ответил он. — От нашей поездки будет мало проку, если мы все не обговорим заранее. Леди Шелбурн может нам и не поверить. Мне кажется, лучше всего сесть на восьмичасовой поезд. — Тут он вспомнил, что разговаривает с леди. — Для вас это не слишком рано?

— Нисколько.

Он почти не различал в полутьме ее лица, но, кажется, Эстер улыбнулась.

— Благодарю вас! Тогда возвращайтесь в этом кебе домой, а я сойду здесь и расскажу обо всем мистеру Монку.

— Что ж, это самое разумное решение, — согласилась она. — Я буду ждать вас утром на станции.

Он хотел сказать ей многое, но, не найдя слов, поблагодарил еще раз и выбрался из кеба под холодный проливной дождь. И лишь когда кеб скрылся в темноте, а сам Ивэн уже поднимался по лестнице, он с чувством ужасающей неловкости вдруг вспомнил, что забыл расплатиться с кучером.

Путешествие в Шелбурн сопровождалось сначала жарким спором, а затем — гробовым молчанием. Монка взбесило присутствие Эстер. Он не велел ей убираться домой лишь потому, что она вошла в купе, когда поезд уже тронулся. Вошла, пожелала доброго утра и села напротив.

— Это я попросил мисс Лэттерли прийти, — объяснил Ивэн, на этот раз не краснея. — Ее дополнительные свидетельства помогут убедить леди Фабию в нашей правоте. Нас могут заподозрить в том, что мы специально стараемся представить Джосселина в невыгодном свете, а мисс Лэттерли — лицо незаинтересованное. Кроме того, она — потерпевшая, поскольку вся ее семья пострадала от интриг Грея.

Ивэн совершенно верно заметил, что Эстер имеет моральное право участвовать в этом деле. Монк был обезоружен, он понимал, что Ивэн прав. Слова Эстер могли оказаться той последней крупинкой, которая перетянула бы чашу весов в их пользу.

— Уверен, что вы будете говорить, только когда вас спросят, — холодно заметил Монк. — Не забывайте, что участвуете в полицейской операции, причем весьма сложной.

Непонятно почему, но именно присутствие Эстер, в помощи которой Монк нуждался сейчас больше всего, сильно раздражало его. Она была совсем не похожа на тех женщин, которые нравились Монку. В ней не было ни нежности, ни изящества, правда, была храбрость, а твердостью характера Эстер, пожалуй, могла потягаться с самой Фабией Грей.

— Хорошо, мистер Монк, — ответила она, вздернув подбородок. Глаза ее были бесстрастны. Монк догадался, что она нарочно рассчитала время и вошла в купе в последний момент, чтобы он не смог отправить ее домой. Интересно, согласилась бы она подчиниться? Ивэн, во всяком случае, был против ее выдворения, а мнением помощника Монк дорожил.

Он сидел и смотрел на Эстер, придумывая очередной сокрушительный аргумент.

Она улыбалась, подняв на него ясные глаза. Ее улыбка была не столько дружеской, сколько торжествующей.

Остаток пути они провели в молчании, каждый углубился в мысли о предстоящем испытании.

В Шелбурне вся троица вышла на платформу. Погода стояла скверная: дождь прекратился, но дул сильный порывистый ветер, пробирая до костей даже сквозь пальто.

Минут пятнадцать они ждали, пока прибудет повозка. Заплатили извозчику, чтобы тот отвез их в усадьбу, и молчали всю дорогу. Беседовать о пустяках не хотелось.

Лакей выслушал их с недоверием и, вместо того чтобы провести в гостиную, оставил ожидать в прихожей, пока ее светлость соизволит принять решение, как ей поступить с незваными гостями.

Через двадцать пять минут лакей вернулся и проводил их в будуар, где на своем любимом диване восседала Фабия, бледная, несколько утомленная, но, как всегда, безупречно владеющая собой.

— Доброе утро, мистер Монк! Констебль! — Она кивнула Ивэну. Брови ее приподнялись, глаза оледенели. — Доброе утро, мисс Лэттерли. Я полагаю, вы объясните мне ваше появление здесь в такой странной компании?

Монк только еще подбирал слова для ответа, а Эстер уже взяла быка за рога.

— Да, леди Фабия. Я пришла, чтобы сообщить вам правду о моей семейной трагедии. И о вашей тоже.

— Примите мои соболезнования, мисс Лэттерли. — Фабия смотрела на нее с жалостью и неприязнью. — Однако я не горю желанием выслушивать подробности вашей трагедии и тем более обсуждать с вами мою. Я верю, что вы пришли с добрыми намерениями, но сейчас ваш визит неуместен. Всего доброго. Лакей вас проводит.

Монк почувствовал приступ злобы. Он знал, что леди Фабия способна на глубокие переживания, но ее упрямая слепота, ее умение не щадить чужие чувства иногда просто поражали.

Лицо Эстер стало таким же каменным, как и у самой Фабии.

— Это одна и та же трагедия, леди Фабия. Дело не в моих добрых намерениях, а в необходимости взглянуть правде в глаза. Мне это тоже, поверьте, не доставляет никакой радости, но, в отличие от вас, я правды никогда не боялась…

Фабия чуть приподняла подбородок, отчего на шее немедленно обозначились жилы, выдав на секунду ее истинный возраст.

— Я тоже никогда не боялась правды, мисс Лэттерли, и не вам об этом судить. Вы забываетесь.

— Я рада была бы забыться и отправиться домой. — Тень улыбки скользнула по лицу Эстер и исчезла. — Но я не могу так поступить. Думаю, будет лучше, если лорд Шелбурн и мистер Менард Грей тоже выслушают мою историю, чтобы потом не пришлось рассказывать ее заново. Вполне возможно, что они получат ответ на некоторые интересующие их вопросы. Все-таки майор Грей приходился им братом, и они имеют право узнать, как и почему он умер.

Рука Фабии потянулась к шнуру звонка, но лицо ее по-прежнему оставалось неподвижным. Она так и не предложила им сесть и, скорее всего, размышляла, не велеть ли им вместо этого выйти. Теперь, однако, стало очевидно, что речь пойдет о смерти Джосселина. В комнате было так тихо, что отчетливо слышалось тиканье часов на камине.

— Вы выяснили, кто убил Джосселина?

Фабия смотрела на Монка, не замечая Эстер.

— Да, мэм, выяснили.

Во рту у него пересохло, в висках неистово стучала кровь. Интересно, от страха или от жалости?

Взгляд Фабии требовал рассказать ей все немедленно. Затем что-то дрогнуло в ее лице, словно она ощутила дуновение надвигающегося несчастья. Леди Шелбурн дернула за шнур и, когда явилась горничная, велела найти и пригласить к ней Менарда и Лоуэла.

О Розамонд — ни слова.

Они ждали молча, каждого донимали мрачные предчувствия. Первым пришел Лоуэл. Взглянул раздраженно на Фабию, на Монка и с удивлением — на Эстер. Его явно оторвали от важных занятий.

— В чем дело? — нахмурившись, обратился он к матери. — Удалось что-нибудь узнать?

— Мистер Монк говорит, что ему известно, кто убил Джосселина, — произнесла она с деланным спокойствием.

— Кто же?

— Он не сообщил мне. Мы ждем Менарда.

Лоуэл повернулся к Эстер, лицо его выразило смущение.

— Мисс Лэттерли?

— Выяснилось, что эта история касается смерти моих родителей, лорд Шелбурн, — хмуро объяснила она. — Когда я расскажу, вы все поймете.

Тень тревоги набежала на чело лорда Шелбурна, но тут вошел Менард. Оглядел собравшихся — и побледнел.

— Монк наконец установил, кто убил Джосселина, — объяснил Лоуэл. — Ну так давайте, ради бога, приступим. Полагаю, преступник уже арестован?

— За этим дело не станет, сэр.

Монк осознал, что с ним обращаются куда вежливей, чем в прошлый раз.

— Тогда что же вам потребовалось от нас? — спросил Лоуэл.

Монк почувствовал себя так, словно готовился к прыжку в ледяную воду.

— Майор Грей добывал себе хлеб насущный, используя опыт, приобретенный во время Крымской войны… — начал Монк.

Боже, до чего он сладкоречив! Каково иносказание!

— Мой сын никогда не «добывал себе хлеб насущный»! — перебила Фабия. — У него не было в этом необходимости — он был джентльмен! Семейство выплачивало ему содержание.

— Которое никак не могло покрыть всех его расходов, — свирепо заявил Менард. — Если бы вы хоть раз этим поинтересовались, вы и сами бы все поняли.

— Я не знал. — Лоуэл взглянул на брата. — Я полагал, что ему везет в картах.

— Иногда везло. А иногда он проигрывался в пух и прах. Пытался отыгрываться, а потом я платил за него долги, чтобы уберечь семью от скандала.

— Лжец! — с холодным отвращением бросила Фабия. — Ты всегда завидовал ему, с самого детства. Он был храбрее, добрее и гораздо обаятельнее тебя. — На секунду черты ее лица смягчились, но тут же снова исказились гневом. — Поэтому ты ненавидел его.

Слабый румянец зажегся на щеках Менарда, лицо его дернулось, как от пощечины. Однако его преступление не было местью. Это чувствовалось по его глазам, по горестной складке губ, скрывающих горькую правду.

Монку была ненавистна эта сцена. Даже теперь он лихорадочно выискивал возможность оправдать Менарда.

Дверь открылась, и вошла Калландра Дэвьет. Обвела всех взглядом, заметив и недовольство Фабии, и чувство облегчения, отразившееся на лице Эстер, и боль в глазах Менарда.

— Это семейное дело, — объявила ей Фабия. — Тебе не стоит в него вмешиваться.

Калландра прошла мимо Эстер и села.

— Ты частенько забываешь, Фабия, что я — урожденная Грей. Кстати, в отличие от тебя. Я вижу, к нам опять пожаловали полицейские. Надо полагать, у них есть новости относительно смерти Джосселина, возможно, даже имя виновного. А что здесь делаешь ты, Эстер?

Эстер вновь попыталась взять инициативу в свои руки. Лицо ее было хмуро, она застыла в напряженной позе, словно противилась встречному ветру.

— Я пришла сюда, потому что мне известно кое-что о причине гибели Джосселина.

— Тогда почему вы скрывали правду до сих пор? — с явным недоверием в голосе спросила Фабия. — Я считаю, что вы вульгарнейшим образом вторглись в этот дом, мисс Лэттерли, и виной тому — ваш упрямый нрав, который когда-то погнал вас в Крым на поиски приключений. Неудивительно, что вы до сих пор не замужем.

На обвинение в вульгарности Эстер решила не отвечать.

— Я ничего не скрывала, просто раньше мне это казалось несущественным. После гибели моего брата в Крыму Джосселин нанес визит моим родителям. Он сказал, что дал Джорджу на время золотые часы в ночь перед сражением, и попросил их вернуть, предполагая, что они найдутся в личных вещах брата, присланных из Крыма. — Голос ее дрогнул, но тут же выровнялся. — Среди личных вещей часов не оказалось. Мой отец был этим весьма смущен и при первой возможности постарался оказать Джосселину ответную любезность. Он вложил деньги в предприятие Джосселина, мало того — он уговорил своих друзей поступить точно так же. Предприятие лопнуло, деньги были потеряны, и, не в силах вынести позора, отец покончил жизнь самоубийством. Мать пережила его ненадолго.

— Я искренне скорблю о смерти ваших родителей, — перебил Лоуэл, взглянув сначала на Фабию, потом снова на Эстер. — Но как все это связано с убийством Джосселина? Не вижу в этой истории ничего из ряда вон выходящего: порядочный человек, чувствуя себя в долгу перед другом своего покойного сына, поддерживает его в деловых вопросах.

Голос Эстер сорвался.

— Никаких часов не было. Джосселин никогда не знал Джорджа — точно так же, как не знал и многих других, чьи имена он взял из списков погибших. Он писал в госпитале письма для умирающих солдат и выяснял таким образом их адреса и фамилии. Я сама видела, как он делал это, только не знала тогда, зачем.

У Фабии побелели губы.

— Это самая низкая и бесстыдная ложь! Если бы вы были мужчиной, я бы отхлестала вас арапником!

— Матушка! — вмешался Лоуэл, но она не обратила на него внимания.

— Джосселин был прекрасный человек — храбрый, талантливый, одаренный умом и обаянием, — с чувством продолжала она. — Его любили все, кроме тех, кого мучила зависть. — Она с ненавистью взглянула на Менарда. — Ничтожные людишки, ненавидящие всех, кто их хоть в чем-то превосходит. — Губы ее задрожали. — Лоуэл — потому что Розамонд любила Джосселина. — Голос ее вновь стал тверд. — А Менард так и не смог смириться с тем, что Джосселин мне дорог, как никто другой! — Фабия вздрогнула, словно от отвращения. — Теперь эта женщина является сюда со своей безумной и насквозь лживой историей, а вы стоите и слушаете ее! Почему вы не вышвырнули ее отсюда до сих пор — вы же мужчины! Или мне придется сделать это самой? Почему никто, кроме меня, не думает здесь о фамильной чести? — И Фабия взялась за подлокотник, словно и впрямь собиралась встать.

— Без моего разрешения никто и никого отсюда не вышвырнет. — Негромкий голос Лоуэла был холоден как сталь. — Ты защищаешь не фамильную честь, ты защищаешь Джосселина, а это не совсем одно и то же. Это Менард платил за него долги и улаживал все его скандалы…

— Чепуха! Кто это подтвердит? Менард? — Фабия произнесла имя своего сына, как выплюнула. — Только он может назвать Джосселина плутом. Да и то не осмелился бы, будь Джосселин жив. Он храбрится только потому, что чувствует твою поддержку, и никто не смеет бросить ему в лицо, что он жалкий лжец!

Менард стоял неподвижно, видно было, что последнее оскорбление причинило ему особую боль. Мать не щадила его, а ведь он только ради нее выручал Джосселина из затруднительных ситуаций.

Калландра встала.

— Ты не права, Фабия, и была не права все это время. Здесь находится мисс Лэттерли. Она свидетельствует, что Джосселин был мошенником и обирал всех, кто не мог вовремя распознать его настоящую натуру. Менард всегда был честнее и лучше Джосселина, но ты не желала этого замечать. А первая жертва Джосселина — ты сама. Первая, последняя и главная. — Она бестрепетно взглянула на искаженное болью лицо Фабии. — Но ты хотела быть обманутой. Он просто говорил тебе то, что ты желала услышать: что ты красива, очаровательна, весела — словом, перечислял все, что мужчинам нравится в женщинах. Именно ты была тем оселком, на котором он шлифовал свое искусство. А ты слепо верила всему без разбора. В этом твоя трагедия. И его тоже.

Фабия, казалось, съежилась — все смотрели на нее.

— Ты никогда не любила Джосселина! — воскликнула она наконец в последней отчаянной попытке защитить свой мир, свои мечты, свою память о прошлом, защитить не только Джосселина, но и саму себя. — Ты злая женщина.

— Нет, Фабия, — ответила Калландра. — Я скорее печальная женщина. — Она повернулась к Эстер. — Полагаю, это не твой брат убил Джосселина, иначе бы ты не пришла сюда об этом рассказывать. Кроме того, в этом случае мы бы поверили полиции и без твоего свидетельства. — Она горестно посмотрела на Менарда. — Ты платил его долги. Что еще?

В комнате повисла угрожающая тишина.

Монк почти слышал, как колотится о ребра его сердце. Главный миг, миг, ради которого они пришли сюда, наступил. Сейчас должна была решиться и его судьба. Против желания он поднял глаза на Эстер и понял, что она чувствует то же самое. Тогда он снова повернулся к пепельно-бледному Менарду.

— Что еще? — повторила Калландра. — Ты знал, что Джосселин был…

— Я платил его долги.

Голос Менарда был чуть громче шепота.

— Карточные долги, — согласилась она. — А как насчет долга чести, Менард? Насчет того ужасного долга перед отцом Эстер, перед ее братом и перед многими другими… Ты заплатил и эти долги?

— Я… я не знал про Лэттерли… — запинаясь, ответил Менард.

Лицо Калландры потемнело от горя.

— Хватит увиливать, Менард. Ты мог и не знать имени Лэттерли, но ты знал, чем занимается Джосселин. Ты видел, что он откуда-то берет деньги. Только не говори нам, что ты не поинтересовался их источником. Ты бы не успокоился, не выяснив всего до конца. А еще ты был уверен, что Джосселин — плут и вряд ли добывает деньги честным путем. Менард… — Лицо ее смягчилось, глаза были полны жалости. — Честь всегда была для тебя превыше всего — так не унижай себя ложью. Все равно выхода у тебя нет.

Он вздрогнул, как от удара, и Монку показалось на секунду, что Менард сейчас потеряет сознание. Но он выпрямился и твердо взглянул Калландре в глаза, как смотрят в глаза долгожданному палачу-избавителю.

— Эдвард Доулиш? — Теперь и ее голос был не громче шепота. — Я помню, вы дружили еще детьми, и ты так горевал, когда его убили… Почему его отец поссорился с тобой?

Менард не уклонился от ответа, но адресовал его не Калландре, а матери. Голос его был тверд.

— Потому что Джосселин соврал ему, будто я приучил Эдварда к карточной игре и что в Крыму Эдвард проигрался и застрелился бы, не заплати Джосселин его долг.

В его словах было заключено столько иронии, что даже Фабия вздрогнула, почувствовав всю нелепость этой невероятной истории.

— Сделал он это, чтобы спасти нашу фамильную честь, — хрипло продолжал Менард, глядя теперь на Калландру. — По его словам, это ведь я был виноват в том, что Эдвард стал картежником.

Он сглотнул.

— Конечно, никакого карточного долга не было. Джосселин никогда не служил с Эдвардом, но это я выяснил уже потом. Все оказалось ложью — ложью ради наживы. — Менард посмотрел на Эстер. — Но все окончилось для Доулишей не так плохо. По крайней мере, отцу Эдварда не пришлось накладывать на себя руки. Мне очень жаль вашу семью, мисс Лэттерли.

— Доулиш не потерпел убытка, — проговорил наконец Монк. — Он просто не успел. Вы убили Джосселина до того, как он втянул Доулиша в свою аферу. Но Доулиш был уже согласен вложить деньги.

Наступила мертвая тишина. Калландра закрыла лицо руками. Лоуэл онемел — услышанное оказалось за пределами его понимания. Фабия была уничтожена. Ей было все равно, что станет с Менардом. Джосселин, ее любимый Джосселин, умер еще более страшной смертью, чем ей думалось. У нее отобрали не только настоящее и будущее, но и драгоценную память о прошлом. Все потеряно, ничего не осталось — одна лишь горстка жалкого пепла.

Все ждали. Монк почувствовал, что ногти его вонзились в ладони — настолько крепко он стиснул кулаки. Решалось главное. Если Менард станет все отрицать, то полиции будет нечего предъявить в качестве доказательства его вины. Ранкорн признает лишь голые факты, а факты свидетельствуют против самого Монка.

Молчание становилось невыносимым. Менард взглянул на мать и снова отвернулся.

— Да, — произнес он наконец. — Да, я убил его. Только дело было даже не в Эдварде и не во мне. Просто он собирался продолжать так и дальше. Его нужно было остановить — до того, как об этом узнает общество и греями начнут называть мародеров, которые на поле боя обирают тела своих товарищей.

Калландра шагнула к Менарду и положила руку ему на плечо.

— Мы наймем самого лучшего адвоката, — очень тихо пообещала она. — Тебя спровоцировали на убийство. Присяжные должны это понять.

— Мы не будем нанимать никаких адвокатов, — прозвучал надтреснутый голос Фабии. Она с ненавистью глядела на Менарда.

— Значит, найму я, — поправилась Калландра. — Средств у меня на это хватит. — Она снова повернулась к Менарду. — Я тебя не брошу, мой милый. Думаю, сейчас тебе надо идти с мистером Монком… Но я даю слово, что сделаю для тебя все возможное.

Менард на миг задержал ее руку в своих ладонях, и бледное подобие улыбки скользнуло по его губам. Затем он повернулся к Монку:

— Я готов.

Ивэн с наручниками в кармане стоял у выхода. Монк покачал головой, и Ивэн остался на месте. Менард с Монком двинулись к двери. Последнее, что услышал Монк, был голос Эстер. Она обращалась к Калландре:

— Я выступлю свидетелем. Когда присяжные услышат, что Джосселин сделал с моей семьей, они поймут…

Монк поймал краем глаза взгляд Ивэна и почувствовал прилив надежды. Если Эстер Лэттерли вступится за Менарда, то битва еще не проиграна. Он мягко взял Менарда за руку.