Монк и мисс Лэттерли легко сошлись на том, что тоже отправятся в воскресенье утром в церковь. Детектива интересовало не столько богослужение, сколько лишняя возможность понаблюдать за Фэррелайнами. Чем руководствовалась Эстер, он не спрашивал. Возможно, тем же самым.

Выяснив накануне, когда начинается служба, они вышли с Грассмаркет заблаговременно и добрались до храма как раз в тот момент, когда туда стали стекаться прихожане. Войдя следом за тучной матроной в очень строгой одежде, опиравшейся на руку мрачного мужчины со шляпой в руке, они обменялись приветствиями с некоторыми знакомыми. Вид у всех был весьма степенный.

Эстер огляделась вокруг. Узнать женщин из семьи Фэррелайнов было непросто, поскольку все они, естественно, были в головных уборах. Прийти в церковь с непокрытой головой и без перчаток было бы равносильно тому, чтобы явиться туда голой. Мужчин различить было легче по цвету волос и прическе. Сиделка быстро обнаружила благородную голову Элестера с несколько поредевшей макушкой. Словно почувствовав на себе ее взгляд, тот полуобернулся в их сторону, но оказался лицом к лицу с мужчиной и женщиной, шедшими впереди Эстер с Уильямом.

– Доброе утро, казначей, – сдержанно поздоровалась полная дама. – Неплохой денек, не правда ли? – Это была чисто ритуальная фраза, поскольку в то утро резко похолодало и собирался дождь.

– О да, миссис Бэйн, – отозвался Фэррелайн. – Просто замечательный. Доброе утро, мистер Бэйн.

– Доброе утро, казначей. – Спутник важной женщины почтительно поклонился и двинулся дальше.

– Бедняга, – заметила его жена, когда они отошли на несколько шагов. – Не для него эта должность!

– Помолчи, Марта, – оборвал ее муж. – Нашла место сплетничать! Тем более в воскресенье. Нечего болтать в церкви!

Миссис Бэйн залилась сердитым румянцем, но возражать не стала. Эстер мысленно ей посочувствовала.

Монк взял свою спутницу за руку и с некоторым трудом, время от времени извиняясь за причиненное беспокойство и за отдавленные ноги, провел ее в ряд, который находился позади семейства Фэррелайнов. Лэттерли склонила голову в молитве, и он последовал ее примеру, по крайней мере внешне.

Народ все прибывал. Кое-кто поглядывал на Уильяма и Эстер с удивлением и раздражением. Они оба не сразу поняли, что заняли место, по традиции и неписаному правилу принадлежащее кому-то другому, но переходить на другое во время службы не стали.

Сыщик заметил, как много людей кланяются или каким-либо иным способом оказывают внимание Элестеру. Заговаривая с ним, они понижали голос и обращались не по имени, а называя его официальную должность.

– Как он умен, – прошептала своей соседке женщина, стоявшая впереди Монка. – Хорошо, что он не стал выдвигать обвинение против мистера Гэлбрейта. Я всегда считала, что тот невиновен. Не мог такой джентльмен поступить подобным образом.

– Так же, как и сын миссис Форбс, – отозвалась стоявшая рядом с ней дама. – Убеждена, что там речь шла скорее о трагедии, чем о преступлении.

– Вот именно. И я вам скажу, девица там тоже хороша. Знаю я таких!

– И не говорите, милочка! Была у меня подобная горничная. Конечно, пришлось ее прогнать.

– Отец его тоже был прекрасным человеком, – опять вернулась к Элестеру первая любительница поболтать. – Такая жалость!

Негромко заиграл орган. Слева со стуком упал чей-то молитвенник. На шум никто не обернулся.

– Я и не подозревала, что вы его знали, – заинтересовалась разговором двух женщин еще одна местная жительница, стоящая впереди Эстер. Она встала в пол-оборота к говорившей, чтобы ничего не пропустить.

– Прекрасно знала, – кивнула та, и перья на ее шляпе заколыхались. – Какой был красавец! Не то что его несчастный брат, который, говорят, пьет, как лошадь. Он, впрочем, и прежде не отличался талантами. А полковник был еще и прекрасным художником.

Пожилой джентльмен справа недовольно покосился в их сторону, но на него не обратили внимания.

– Художником? Подумать только! А я считала, что он был владельцем печатной компании, – удивилась присоединившаяся к разговору прихожанка.

– Ну да! Но и художником тоже. Как он рисовал! Настоящий талант. Все больше карикатуры. Бедный майор по сравнению с ним – просто ничтожество. Только и способен, что пропивать семейные деньги, с тех пор как умер полковник.

Наклонившись вперед, мисс Лэттерли тронула сплетницу за плечо.

Женщина сердито обернулась, ожидая услышать очередное замечание за болтовню в церкви.

– Много у вас камней? – поинтересовалась медсестра.

– Простите? – не поняла ее любительница поговорить.

– Камней, – четко повторила девушка.

– Каких камней?

– Чтобы кидать, – ответила Эстер и на случай, если собеседница все еще не уловила ее мысли, пояснила: – В Гектора Фэррелайна.

Женщина вспыхнула:

– Ну, знаете ли!

– Замолчите, вы, сумасшедшая! – прошипел Монк, хватая Лэттерли за локоть. – Вы что, хотите, чтобы вас, не дай бог, узнали?!

Та посмотрела на него с удивлением.

– Не забывайте про свой вердикт, – проговорил сыщик сердито, но так тихо, что она едва расслышала. – «Не доказано», а не «невиновна»!

Кровь бросилась в лицо Эстер. Она отвернулась.

Началась служба. Она была исполнена строгого благочестия и включала длинную проповедь о грехе преступного легкомыслия и непростительной суетности.

Воскресный завтрак на Эйнслай-плейс обилием уступал подобным мероприятиям в лондонских семьях того же ранга. Прислуга тоже только что вернулась из церкви, и потому еда была хоть и обильной, но холодной. Никаких нареканий это не вызвало: оправданием служил сам праздничный день. Перед началом трапезы Элестер как глава семьи прочитал краткую молитву, после чего подали холодное мясо с овощами. Поначалу все избегали разговоров о принадлежавшей Мэри ферме, об арендной плате или об Аркрайте, так же как и о каких-либо прегрешениях Байярда.

Сам Макайвор сидел с видом человека, уже смирившегося с собственной гибелью.

Айлиш выглядела потерянной. Она, как всегда, была прекрасна – никакие огорчения не могли лишить ее красоты, – но живой огонь, прежде освещавший черты ее лица, исчез без следа.

У Дейрдры бессонница обвела глаза черными кругами. Она тревожно переводила взгляд с одного члена семьи на другого, безуспешно пытаясь придумать, как облегчить их страдания.

Уна была бледна, у Элестера был глубоко несчастный вид, а Гектор, как обычно, часто прикладывался к вину, нисколько при этом не пьянея. Только Квинлен Файф, казалось, испытывал известное удовлетворение от происходящего.

– Сколько можно тянуть, – наконец заговорил он. – Нужно что-то решать! – Он обернулся к Монку: – Полагаю, вы возвращаетесь в Лондон? Если и не завтра, то в ближайшее время. Не собираетесь же вы оставаться в Эдинбурге? У нас больше нет ферм, чтобы заплатить вам за молчание.

– Квинлен! – Элестер в бешенстве хлопнул кулаком по столу. – Ради бога, веди себя хоть немного при-личнее!

Тот вскинул брови:

– Разве можно в этой истории говорить о приличиях? Я так не думаю, казначей. По-моему, она неприлична от начала до конца. Что вы предлагаете? Договориться между собой сохранить все в тайне, предоставив мисс Лэттерли вечно жить под угрозой виселицы? – Он круто повернулся на стуле. – Вы согласны, мисс Лэттерли? Вряд ли вам при этом удастся отыскать место сиделки. Если, конечно, кто-нибудь не захочет избавиться от больного родственника.

– Разумеется, я предпочла бы, чтобы все это разрешилось, – среди всеобщего испуганного молчания ответила Эстер. – Но мне совсем не хочется, чтобы кто-то оказался на моем месте, на скамье подсудимых, будучи виновным не больше меня, – только ради того, чтобы можно было поставить в этом деле точку. Подозрения пали на мистера Макайвора, но мне они не кажутся серьезными. – Она обернулась к Элестеру. – Насколько они серьезны, казначей-прокуратор? Вы стали бы возбуждать дело, располагая подобными доказательствами?

Фэррелайн вспыхнул, а потом побледнел.

– Вряд ли мне поручат это дело, мисс Лэттерли, – судорожно сглотнув, проговорил он. – Я слишком заинтересованное лицо.

– Она имела в виду не это! – презрительно усмехнулся Файф. – Элестеру вообще свойственно отказывать в возбуждении дел. Не правда ли, казначей?

Вместо ответа его шурин обратился к Байярду:

– Надеюсь, завтра ты, как всегда, пойдешь в типо-графию?

– Завтра она закрыта. – Макайвор бросил на него отсутствующий взгляд.

Гектор в очередной раз налил себе вина.

– Почему? – нахмурившись, спросил он. – Что случилось? Завтра ведь понедельник, не так ли? Вы что, не работаете по понедельникам? – он негромко икнул.

– Там сейчас идет кое-какая переделка дома. Будет отключен газ. Мы не можем работать в темноте, – объяснил Байярд.

– Нужно было при строительстве сделать больше окон, – раздраженно бросил майор Фэррелайн. – Всему виной чертова потайная комната Хэмиша. Я всегда считал, что это дурацкая идея.

– О чем вы, дядя Гектор? – с удивлением спросила Дейрдра. – Окна там можно сделать только в передней стене. С двух сторон вплотную стоят другие дома, а третья занята дверью, ведущей во двор.

– Не понимаю, зачем ему понадобилась потайная комната! – продолжал старый джентльмен, не слушая ее. – Никому она не нужна. Говорил я Мэри…

– Что за потайная комната? – недоверчиво поморщилась миссис Фэррелайн.

Уна протянула Гектору графин, но, увидев безуспешные попытки старика удержать его, сама наполнила ему стакан.

– Никакой потайной комнаты в здании фирмы нет, дядя Гектор. Ты, должно быть, перепутал с тем старым домом, где вы жили в детстве.

– Перестань… – сердито начал тот, но, взглянув в ясные голубые глаза племянницы, так похожие на его собственные тридцать лет назад, умолк.

Улыбнувшись ему, миссис Макайвор обратилась к Уильяму:

– Извините, мистер Монк. Мы ведем себя непростительно, делая вас невольным участником наших семейных ссор. Разумеется, мы не вправе требовать, чтобы вы держали в тайне все, что узнали об этом не слишком привлекательном мистере Аркрайте и о его пребывании на маминой ферме. Он утверждает, что платит за аренду, а мой муж отрицает это, уверяя, что мама сама разрешила Аркрайту бесплатно пользоваться фермой в обмен на его молчание. Мы уже никогда не узнаем, так ли это. У Квинлена есть свои причины не верить этому. Я же склонна считать, что Байярд говорит правду. А вы вольны поступать так, как сочтете нужным.

Затем она обернулась к Эстер:

– Так же, как и вы, мисс Лэттерли. Я могу лишь извиниться за то, что вы оказались втянуты в нашу семейную трагедию. Надеюсь, молва о ней не дойдет до Лондона в подробностях, столь широко обсуждавшихся здесь, и не окажет того влияния на вашу жизнь, о котором говорил Квинлен. Будь это в моих силах, я с удовольствием вернула бы все назад. Простите.

– Мы все сожалеем о случившемся, – негромко отозвалась сиделка. – Вам не за что извиняться, но я благодарна вам за доброту. Я была знакома с миссис Фэррелайн очень недолго, но, исходя из услышанного от нее в тот вечер в поезде, вполне готова, как и вы, поверить мистеру Макайвору.

Уна ответила ей улыбкой, в которой, однако, не чувствовалось облегчения.

После завтрака сыщик заторопился уходить.

– Оставляю все на ваше усмотрение, – обратился он к Элестеру. – Вы в курсе ситуации, связанной с имением вашей матери и арендатором Аркрайтом. Вам решать, стоит ли обращаться в полицию или имеет смысл поступить как-то иначе. Как казначей-прокуратор вы лучше меня можете судить, насколько весомы имеющиеся свидетельства.

– Благодарю, – мрачно отозвался Фэррелайн, тоже без особого облегчения. – До свидания, мистер Монк! Счастливого пути до Лондона!

Они вышли на улицу. Уильям поспешно поднял воротник, а Эстер плотнее запахнула пальто, спасаясь от ветра.

– Будь я проклят, если так это и оставлю! – воскликнул детектив. – Один из них убил ее! Если не Макайвор, значит, кто-то другой.

– Я бы сказала, что это Квинлен, – горячо заговорила его спутница, когда они перешли улицу. – До чего гнусный субъект! И что заставило Айлиш выйти за него? Дураку ясно, что теперь она его ненавидит – и немудрено! А как вы думаете, Гектор был пьян?

– Конечно, пьян! Он всегда пьян, этот несчастный старый дурень!

– Интересно, почему? – задумчиво произнесла мисс Лэттерли, прибавляя шагу, чтобы поспеть за Монком. – Что с ним случилось? Судя по словам Мэри, он ничуть не уступал Хэмишу, а воевал даже лучше.

– Думаю, во всем виновата зависть, – без особого интереса отозвался детектив. – Младший брат, не такой обеспеченный, поскольку наследство досталось старшему, который к тому же, судя по всему, был и умнее, и талантливее.

Они миновали площадь и свернули на Гленфинлас-стрит.

– Я имела в виду, был ли он, по-вашему, настолько пьян, чтобы считать чепухой его слова, – пояснила девушка.

– О чем?

– Разумеется, о потайной комнате. – Лэттерли уже почти бежала, чтобы не отстать от Уильяма, и второпях толкнула пересекавшую их путь женщину с корзиной. – Зачем Хэмишу понадобилась потайная комната в здании фирмы?

– Не знаю! Чтобы прятать нелегальные книги?

– Какие нелегальные книги? – с трудом переводя дыхание, спросила медсестра. – Вы хотите сказать – краденые?

– Нет, конечно! Революционные, богохульные, а скорее всего, порнографические.

– А, понимаю!

– Ничего вы не понимаете. Но, возможно, догадываетесь.

Девушка не приняла его иронии:

– И они стоят того, чтобы из-за них убивать?

– Если достаточно красочны и если их достаточно много, – ответил Монк. – Они стоят огромных денег.

– Вы хотите сказать, что их можно продать за огромные деньги. – Иногда сиделка бывала на редкость придирчивой. – Сами они не стоят ничего.

Сыщик скорчил гримасу:

– Вот не подозревал, будто вы знаете, что это такое!

– Я была медицинской сестрой в армии, – едко напомнила его собеседница.

– О! – На мгновение Уильям смутился. Мысль, что эта дама знает о подобных вещах и тем более сталкивалась с ними, была ему неприятна. Его это оскорбляло. Женщинам – особенно порядочным женщинам! – не полагается смотреть на непристойные плоды грязной человеческой фантазии. Детектив невольно прибавил шагу, налетев при этом на идущую навстречу пару. Мужчина взглянул на него и что-то пробормотал. Чтобы догнать Монка, Эстер пришлось перейти на настоящую рысь.

– Вы не хотите поискать эту комнату? – задыхаясь, спросила она. – И, пожалуйста, не бегите так! При такой скорости я не могу ни слушать, ни говорить.

Сыщик остановился столь внезапно, что его спутница пролетела на несколько шагов дальше.

– Хочу, – ответил он. – Но без вас.

– Со мной. – Девушка не стала вступать с ним в спор, уговаривать и пререкаться. Она просто утверждала.

– Нет, без вас. Это может оказаться опасным…

– С какой стати? Они говорили, что завтра там никого не будет, и сегодня, само собой, тоже. Не станут же они нарушать правил поведения в воскресный день!

– Я пойду сегодня, как только стемнеет.

– Конечно, мы пойдем сегодня. Глупо идти среди бела дня. Нас могут увидеть.

– Вы не пойдете!

Теперь они стояли на тротуаре, загородив дорогу прохожим.

– Пойду, – заявила мисс Лэттерли. – Вам может понадобиться помощь. Если это и в самом деле потайная комната, ее будет не так просто найти. Нам придется простукивать стены в поисках пустот или залезать…

– Ладно! – махнул рукой Монк. – Но вы будете делать то, что скажу я!

– Естественно.

Фыркнув, детектив с прежней скоростью двинулся дальше.

Незадолго до одиннадцати вечера Уильям и Эстер уже стояли в полной темноте, если не считать фонаря в руке Эстер, посреди огромного зала типографии, готовые приняться за работу. Чтобы избежать лишнего шума, им пришлось взломать замок. Это потребовало некоторого времени, но Монк проявил на этом поприще удивившие его помощницу навыки, происхождение которых не пожелал объяснить. Впрочем, возможно, он и сам этого не помнил.

Около часа друзья медленно и методично вели поиски. Здание оказалось достаточно простым по конструкции, но построенным весьма основательно. Оно напоминало обыкновенный сарай, как две капли воды похожий на сооружения, примыкавшие к нему с обеих сторон, и было возведено специально для печатания книг. У него не было никаких украшений, резьбы, ниш, облицованных каминов или стеллажей – словом, ничего, что позволяло бы скрыть потайной вход.

– Он был пьян! – с отвращением заявил детектив. – Он так ненавидел Хэмиша, что готов сделать ему любую гадость, даже самую идиотскую.

– Мы пока не так уж долго искали, – возразила Лэттерли.

Уильям бросил на нее испепеляющий взгляд, особенно выразительный в желтом луче фонаря, среди окружающего мрака.

– Вы можете предложить что-нибудь получше? – поинтересовалась девушка. – Или решили вернуться в Лондон, так и не узнав, кто убил Мэри?

Монк молча отвернулся и снова принялся обследовать помещение.

– Эта стена вплотную примыкает к соседнему дому, – подвел он итог полчаса спустя. – Здесь нет места для маленького тайника, не то что для целой комнаты.

– А что, если она расположена на чердаке? – без всякой надежды спросила Эстер.

– Тогда к ней вела бы лестница. А ее тут нет.

– Значит, комната должна быть здесь! Просто мы ее еще не нашли.

– Ваша логика неотразима, – огрызнулся сыщик. – Мы ее не нашли, значит, она должна быть здесь.

– Я сказала не так! Вы все вывернули наизнанку!

Мужчина вскинул брови:

– Она должна быть здесь, потому что мы ее не нашли? Таков ваш дедуктивный вывод?

Медсестра схватила фонарь, оставив Уильяма в темноте. Придется поискать еще. Это их последний шанс. Завтра они уедут, а Байярда Макайвора будут судить и либо отправят на виселицу, либо он тоже будет до конца дней жить под тяжестью вердикта «преступление не доказано». Она же в любом случае так никогда и не узнает, кто убил миссис Фэррелайн. А ей тоже необходимо знать это – не ради себя, а потому что мудрое лицо Мэри до сих пор стоит у нее перед глазами так же отчетливо, как в тот момент, когда она уснула в лондонском поезде с мыслью о том, насколько нравится ей эта женщина.

Открытие, сделанное Эстер, не было случайным: оно явилось результатом бесконечного методичного простукивания и прощупывания. Тяжелая стенная панель отъехала в сторону, открыв небольшую узкую дверцу. Сама комната первоначально была частью соседнего строения, а совсем не этого дома. Ее существование оказалось возможным благодаря тому, что по отдельности ни в одном плане этих зданий не было заметно несоответствий. Обнаружить тайник можно было, только взяв планы обоих домов и сравнив их.

– Нашла! – ликующе закричала девушка.

– Не орите! – прошипел оказавшийся прямо за ее спиной детектив, так что она вздрогнула и едва не уронила фонарь.

– Осторожнее! – огрызнулась мисс Лэттерли, направляясь к узкому отверстию.

Проникнуть внутрь они смогли при свете фонаря, который Эстер держала в вытянутой руке, подняв его как можно выше, чтобы рассмотреть комнату. Она была без окон, размером примерно двенадцать на десять футов, с низким потолком и единственным ведущим наружу отверстием в дальнем углу, служащим для доступа воздуха. По крайней мере половину ее занимали печатные станки, банки с краской, пачки бумаги и резаки. На остальном пространстве размещались стол, похожий на мольберт, и этажерка с прекрасным набором гравировальных инструментов и бутылками кислоты. Над столом висела большая бестеневая газовая лампа, позволявшая, судя по всему, очень ярко освещать его.

– Что это? – в недоумении спросила сиделка. – Здесь нет никаких книг…

– Похоже, мы нашли источник богатства Фэррелайнов, – прошептал ошеломленный Монк.

– Но здесь же нет книг! Или их все вывезли?

– Не книги, любовь моя, а деньги! Здесь они печатают деньги!

Лэттерли почувствовала, как дрожь пробежала по ее телу – не столько от услышанного, сколько от того, каким тоном это было сказано.

– Вы х-хотите сказать: ф-фальшивые деньги? – пробормотала она.

– О да, фальшивые… совершенно фальшивые! Но они, должно быть, делают их чертовски здорово, если сумели так долго продержаться! – Сыщик шагнул вперед и, взяв у девушки фонарь, склонился над станком, чтобы получше разглядеть его. – Да здесь есть все что угодно! – продолжал он. – Разные банкноты в один фунт, пять фунтов, десять, двадцать… Смотрите, билеты всех шотландских банков – Королевского, Клайдсдейлского, Лайнен-банка… А вот банкноты Английского банка! А это, похоже, немецкие, а здесь – французские. Набор достаточно пестрый, но, клянусь небом, сделаны они превосходно!

Эстер заглянула ему через плечо, чтобы тоже рассмотреть металлические пластины:

– Откуда вы знаете, что их сделали давно? Может быть, они совсем новые?

– Богатство этой семьи восходит к далеким дням, – ответил детектив. – Еще ко временам Хэмиша. Подозреваю, он и сделал первые гравюры. Помните, что говорила о нем женщина в церкви? И Дейрдра упоминала что-то насчет его способностей копииста. – Уильям взял одну из пластин и стал внимательно изучать ее. – А вот эта – нынешняя купюра. Посмотрите на подпись.

– Но если они делают и новые деньги, кто же рисует их теперь? Для такого занятия человека со стороны не наймешь!

– Нет, конечно. У меня есть мысль, которая должна вам понравиться: думаю, это Квинлен. Неудивительно, что он так чертовски надменен! Знает, что родственники не смогут обойтись без него. И они это знают. Он держит их на крючке. Бедняжка Айлиш! Видимо, она была той ценой, которую он назначил.

– Но это же чудовищно! – в ужасе проговорила девушка. – Никто… – Она замолчала. То, что она собиралась сказать, звучало глупо, и Эстер сама это понимала. С незапамятных времен женщин отдавали замуж во имя семейного честолюбия или корысти, а то и ради чего-нибудь похуже. Айлиш, по крайней мере, осталась дома и тоже пользуется богатством семьи. К тому же Квинлен – примерно ее возраста, не урод и не пьяница, здоров и не имеет физических недостатков. Возможно, он даже поначалу был к ней внимателен, пока она не предала его, нечаянно влюбившись в Байярда. Или это Уна в целях самозащиты выдала свою необыкновенную младшую сестру за человека, который способен совладать с ней и не потерпит своеволия?

Бедная Уна – она просчиталась. Быть может, Айлиш и Байярд не запятнали честь семьи, но над своими чувствами не властен никто.

Монк аккуратно положил пластины на прежнее мест-о.

– Думаете, Мэри знала? – прошептала мисс Лэттерли. – Надеюсь, что нет. Стоит только подумать, что она причастна ко всему этому… Я понимаю, это не так отвратительно, как мучить людей, это всего лишь жадность, и все же…

Лицо Уильяма сделалось жестким. Глаза его сверкнули, а лоб и щеки прорезали глубокие морщины.

– Это гнусное преступление! – сквозь зубы процедил он. – Вы считаете, что оно обходится без жертв, потому что ничего не понимаете. Что бы вы стали делать, если бы вдруг оказалось, что половина имеющихся у вас денег ничего не стоит, причем неизвестно, какая именно половина? Как бы вы жили? Кому могли бы доверять?

– Но я… – Медсестра не нашлась что ответить и умолкла.

– Люди станут бояться что бы то ни было продавать, – горячо продолжал детектив. – Торговать вы сможете, но как? Кто решится купить то, что вы предлагаете, и продать вам то, в чем нуждаетесь вы? С тех пор, как люди стали приобретать разные товары и услуги, с тех пор, как каждый занимается своим делом и все вместе мы сотрудничаем друг с другом для общей пользы, мы пользуемся единым средством обмена – деньгами. По сути, с того времени, как появилось то, что можно назвать цивилизацией, и мы осознали, что являемся не просто толпой отдельных людей, каждый из которых существует сам по себе, с тех пор, как мы создали общество, его стержнем стали деньги. Оскверните их, и вы подрубите самые его корни!

Эстер не сводила с детектива глаз, все больше проникаясь сознанием величия того, о чем он говорил, и размерами возможной катастрофы.

– То же самое и со словом! – продолжал Монк с лицом, пылающим от возбуждения. – Слова – это средство нашего общения. То, что возвысило человека над животными. Мы обладаем способностью думать, формулировать свои идеи, с помощью письма передавать их из одного края земли на другой, от поколения к поколению. Оскверните наши взаимоотношения лестью и фальшью, а наши слова – ложью, пропагандой, самовольной подменой их значения, попробуйте спекулировать их смыслом, и мы утратим связь друг с другом! Каждый из нас окажется в одиночестве. Все рухнет. Мы неизбежно погрязнем в трясине лицемерия. Подлог, продажность и предательство – вот настоящие грехи волка. – Он умолк, глядя на девушку так, словно только что осознал ее присутствие.

– Волка? – переспросила она. – Что это значит? Почему волка?

– Последний круг ада, – внятно произнес Уильям, четко выговаривая каждое слово. – Глубочайшая из всех бездн. Это Данте. Три великих круга ада: круг леопарда, круг льва и круг волка.

– Вы помните, где прочли это и кто вас этому учил? – еле слышно спросила Эстер.

Монк так долго не отвечал, что ей показалось, будто он ее не расслышал.

– Нет… – Он вздрогнул. – Не помню… Пытаюсь вспомнить, но безуспешно. Я даже вообще не подозревал, что знаю это, пока не начал думать о подделке. Я… – Чуть пожав плечами, он отвернулся. – Мы узнаем в этой жизни все, что нам суждено узнать. Быть может, в этом причина убийства Мэри. Каким-то образом она узнала тайну этой комнаты, и они были вынуждены заставить ее молчать.

– Кто они? Который из них?

– Бог знает! Возможно, Квинлен. А может быть, ей было кое-что известно уже давно. Выяснять это – дело полиции. Пошли. Больше мы здесь ничего не найдем. – Сыщик взял фонарь и направился к тому месту, откуда они вошли. Ему потребовалось какое-то время, чтобы отыскать эту дверь, потому что плита опять оказалась задвинутой. – Черт! – раздраженно проговорил он. – Могу поклясться, что оставил ее открытой.

– Так и было, – отозвалась Эстер из-за его плеча. – Раз она закрылась сама, значит, она свободно двигается на петлях. Следовательно, мы можем открыть ее отсюда.

– Конечно, можем! – огрызнулся Монк. – Только как? Подержите фонарь. – Он стал ощупывать пальцами стену, обследуя каждый дюйм, и минуты через три нашел задвижку. Она была не спрятана, а просто находилась в неожиданном месте. – Ага! – Удовлетворенно пробормотал детектив, с силой нажимая на нее. Но она не поддавалась. Он нажал сильнее.

– Застряла? – нахмурившись, спросила сиделка.

Уильям еще раза три попытался открыть задвижку, но в конце концов вынужден был признать:

– Нет. Думаю, она заперта.

– Не может быть! Если она просто захлопывается, как же Квинлен выбирался отсюда? Невероятно, чтобы, работая здесь, он не имел возможности выйти, когда пожелает! А вдруг ему… понадобилось бы?

Медленно обернувшись, Монк взглянул на девушку с той прямотой, которая так часто ощущалась в их отношениях:

– Не думаю, что она захлопнулась сама. Скорее нас специально заперли. Кто-то понял, что мы обратили внимание на слова Гектора, и поджидал нас здесь. То, что тут находится, слишком драгоценно и секретно, чтобы позволить нам отсюда выбраться.

– Но работники не вернутся до вторника! Квинлен же сказал, что типографию закрыли, потому что не будет газа! – воскликнула Эстер, все отчетливее осознавая случившееся. Помещение было небольшим, без окон и почти без доступа воздуха. До вторника оставалось не меньше тридцати часов. Подойдя к вентиляционному отверстию, Лэттерли протянула к нему руку. Ни малейшего движения воздуха или ощущения прохлады. Без сомнения, оно перекрыто. Остальное ясно и без слов.

– Все понятно, – тихо сказала медсестра. – Похоже, Фэррелайны в конце концов победили. Жаль. – А затем, оглядевшись, она с внезапной злостью предложила: – Послушайте, а что, если мы, по крайней мере, уничтожим эти машины для печатания денег? Можем мы разбить пластины или что-нибудь сломать?

Детектив улыбнулся, а потом начал смеяться – негромко, но с искренним весельем:

– Браво! Что ж, давайте и в самом деле разломаем их! Это будет хоть какое-то достижение.

– Это их очень разозлит, – задумчиво проговорила мисс Лэттерли. – Они придут в такую ярость, что могут нас убить, правда?

– Милая моя девочка, даже если нам не суждено задохнуться здесь, они нас все равно убьют. Мы знаем достаточно, чтобы обеспечить им виселицу. Неизвестно только, кому из них!

Чтобы скрыть волнение, Эстер глубоко вздохнула: одно дело – понимать это самой, и совсем другое – услышать от собеседника…

– Да… Да, конечно. Так и будет, – пробормотала она. – Ну, давайте хотя бы разобьем их пластины. Они ведь все равно смогут служить доказательством, если полиция найдет их. Вы же сказали, что подделка денег – страшное преступление, разрушающее связь между людьми. Мы должны предотвратить его, хотя бы здесь. – И, не дожидаясь, пока Монк согласится с ее предложением, она шагнула вперед. Однако, подняв одну из пластин, девушка внезапно остановилась.

– В чем дело? – тут же спросил ее товарищ по несчастью.

– Нет, мы не будем их ломать, – с явным наслаждением проговорила Эстер. – Мы их попортим. Немного, так, чтобы они этого не заметили, но чтобы, когда они напечатают эти деньги и пустят их в оборот, первый же взглянувший на них человек понял, что они фальшивые. Так лучше, правда? К тому же это будет настоящая месть…

– Великолепно! – оживился Уильям. – Где тут граверные инструменты и кислота? Только осторожнее, не капните себе на кожу. И на одежду тоже, не то они заметят.

Пристроившись бок о бок у стола, они сосредоточенно принялись за дело, кое-где нанося на оттиски едва заметные дополнительные штрихи или точки, а в других местах чуть соскабливая узор и не пропуская ни одной пластины. Работа была закончена около двух часов ночи. Пламя фонаря начинало слабеть. Теперь, когда заняться больше было нечем, оба пленника почувствовали, как холодно в комнате, и без колебаний уселись на сложенных в углу кипах бумаги, повыше от холодного пола и поближе друг к другу. В закупоренной комнате, большую часть которой к тому же загромождали станки и коробки, не чувствовалось ни малейшего движения воздуха, и дышать становилось все труднее.

– Не верю, что Мэри об этом знала, – вернулась к мучившей ее мысли мисс Лэттерли, растревоженная воспоминаниями о женщине, которую она узнала – или полагала, что узнала – за время путешествия в Лондон. – Не могу себе представить, чтобы все эти годы она жила за счет подделки денег!

Глядя на слабеющий язычок пламени в фонаре, Монк вздохнул:

– Может быть, она, подобно вам, не видела в этом беды, считая, что такое преступление обходится без жертв.

Несколько минут Эстер не отвечала. Она не знала, как объяснить человеку, не встречавшемуся с миссис Фэррелайн, насколько честной та ей запомнилась.

– Думаете, все они причастны к этому? – после долгой паузы спросила она.

– Нет, – не задумываясь, отозвался сыщик и лишь после этого понял, что загнал себя в логическую ловушку. – Ладно, возможно, Мэри и не знала. Если бы знала, то из-за всего этого, – он кивнул головой на станки, – не было причин ее убивать. А если она не знала ничего изначально, то как смогла обнаружить? Не отправилась же она сюда на поиски этой комнаты! А узнав, почему не обратилась в полицию? Почему уехала в Лондон? Ее поездка была предпринята довольно поспешно, но все-таки не внезапно. Вполне хватило бы времени, чтобы сперва разобраться с этим делом. – Он покачал головой. – Но стала бы Мэри обрекать свою семью на скандал, крах и тюрьму? Или просто потребовала от них прекратить заниматься этим? Не потому ли ее и убили?

– Если бы я печатала фальшивые деньги, – ответила медсестра, – я бы сказала: «Хорошо, мама» и перенесла станки в другое место. Это было бы безопаснее, чем убивать ее.

Уильям не ответил, но погрузился в размышления.

Становилось все холоднее. Пленники придвинулись друг к другу еще теснее, надеясь таким образом согреться. В сгущающейся тьме, когда каждая уходящая секунда приближала их конец, для каждого из них было некоторым утешением слышать хотя бы слабое дыхание другого.

– Что она говорила тогда, в поезде? – немного погодя спросил Монк.

– В основном рассказывала о прошлом. – Эстер снова мысленно вернулась в тот вечер. – Она в те дни много путешествовала. Знаете, она танцевала на балу в Брюсселе в канун Ватерлоо! – Устремив взгляд в темноту, она говорила очень негромко, что вполне соответствовало их настроению и к тому же позволяло беречь силы. Они сидели так близко, что можно было расслышать и шепот. – Мэри описывала мне все это – краски и музыку, офицеров в красных и синих с золотом мундирах, кавалеристов и артиллеристов, гусаров и драгун – Серых Шотландцев… – Девушка улыбнулась, представив лицо своей пациентки, столь оживившееся при воспоминании о той ночи. – Она рассказывала о Хэмише, о том, как он был элегантен и стремителен и как все дамы в него влюблялись.

– А Гектор тогда был трезв?

– О да! Она и о нем рассказывала. Он всегда был спокойнее, мягче – она этого слова не употребляла, но смысл был такой. И еще она сказала, что воевал он гораздо лучше. – Эстер опять улыбнулась. – Мэри описывала общее веселье, смех над каждой шуткой, танцы до изнеможения, блеск огней, сверкание бриллиантов и свечей. – Она глубоко вздохнула. – И все, по ее словам, понимали, что завтра каждый десятый из них будет убит, а двое или трое искалечены, быть может, на всю жизнь – лишатся рук и ног, ослепнут или бог знает как еще. И все же, что бы они ни думали и ни чувствовали, никто об этом не говорил, и музыка не смолкала ни на минуту. Там был и сам Веллингтон. Это был великий исторический момент. Судьба всей Европы висела на волоске.

Сиделка проглотила комок и попыталась сдержать дрожь в голосе. Она должна быть такой же смелой, как Мэри. Ей и прежде порой грозила смерть, а то и кое-что похуже. А здесь рядом Монк, и хотя они часто ссорились, ругались и даже порой ненавидели друг друга, никто, кроме него, ей сейчас не нужен.

– И еще Мэри сказала, что очень тревожилась за Гектора, но никак этого не показывала, – закончила Лэттерли.

– Вы хотели сказать – за Хэмиша?

– Что? А, ну, да, конечно… Дышать все труднее, правда?

– Да.

– Она рассказывала и о детях, в основном об Уне и Элестере, как они всегда были неразлучны, даже в детстве. – Эстер пересказала то, что смогла вспомнить из рассказа своей подопечной о бурной ночи, когда она нашла их вместе, успокаивающих друг друга.

– Необыкновенная женщина – эта Уна, – мягко заметил Уильям. – Такая сильная, что даже немного страшно.

– Элестер тоже, наверное, человек сильный, иначе он не стал бы казначей-прокуратором. Какая нужна смелость, чтобы прекратить дело Гэлбрейта! Судя по всему, та история была очень шумная, политическая, и все считали, что его будут судить и признают виновным. Наверное, и Мэри тоже.

– Судя по словам той женщины в церкви, Элестер несколько раз принимал решения о прекращении дел… Замерзли?

– Да, но это неважно.

– Хотите взять мое пальто?

– Нет. Тогда вам будет холодно.

– Не спорьте, – сурово приказал сыщик и, сняв пальто, хотел накинуть ей на плечи.

– Закутайте нас обоих. – Девушка подвинулась, чтобы ее друг мог это сделать.

– Оно слишком мало, – возразил тот.

– Ничего…

– Мэри думала, что Гэлбрейта будут судить? Откуда вы знаете?

– Она что-то говорила о встрече с человеком по имени Арчибальд Фрэзер. Как-то поздним вечером он тайно пришел к ним домой. Кажется, ее это встревожило.

– Почему? Кто он такой?

– Свидетель по делу Гэлбрейта.

– Свидетель? – Монк весь напрягся и, повернувшись к Эстер, посмотрел на ее слабо освещенное фонарем лицо. – Что нужно было свидетелю ночью в доме у Элестера? И Мэри это встревожило?

– Да. Похоже, она расстроилась.

– Потому что понимала, что ему там нечего делать! У Элестера нет нужды встречаться со свидетелями в приватной обстановке. И после этого дело было закрыто?

Мисс Лэттерли уставилась на детектива. Даже в умирающем свете фонаря она смогла прочитать в его глазах ту же мысль, что в эту минуту пронзила ее сознание.

– Взятка? – прошептала она. – Казначей получил деньги – или еще что-то – за то, что не стал возбуждать дело против Гэлбрейта! Этого Мэри и боялась…

– Только ли в тот раз? – медленно проговорил Монк. – Или неоднократно? Женщина в церкви упоминала несколько внезапно прекращенных дел. В чем же причина? Наш казначей настолько смел, чтобы вопреки всеобщим ожиданиям прекратить плохо обоснованное дело, не считаясь с общественным мнением? Или же он – продажный тип, получающий мзду деньгами либо чем-то иным за то, что избавляет от суда тех, кто может и должен получить по заслугам?

– Даже если бы мы знали ответ, – подхватила его собеседница еле слышно, – возникает другой вопрос: знала ли об этом Мэри или только опасалась такой возможности? И беспокоило ли это Элестера?

Несколько минут Уильям молчал, отвернувшись к стене. Они сидели рядом, и Эстер прикрыла подолом юбки его вытянутые ноги, чтобы им обоим было немного теплее. Фонарь почти потух, и углы комнаты совсем потонули во мраке. Воздух становился все более спертым.

– Значит, это не Кеннет и не Байярд, – наконец прошептала Эстер. – И, может быть, даже не Квинлен со своими фальшивыми деньгами. Скорее всего, Мэри о них и не знала.

– Проклятье! – сквозь зубы процедил детектив. – Будь проклят Элестер Фэррелайн!

Те же гнев и ярость кипели и в душе Лэттерли, но еще сильнее было переполнявшее ее желание разделить с ним чувства, испытанные ею в последние месяцы, – весь груз страданий, разочарования, страха, первых проблесков понимания, горячего стремления узнать правду и недовольства собой.

Протянув руку, сыщик коснулся ее лежащей на коленях руки. Девушка на мгновение замерла, а потом решительно подалась вперед и уткнулась лицом ему в плечо. Движение это было исполнено удивительной доверчивости и одновременно чувства собственной правоты. Гнев испарился, сменившись ощущением покоя. Груз тревог и опасностей по-прежнему тяготел над ними, но сейчас это не имело никакого значения.

Дышать было теперь неимоверно трудно. Сколько прошло времени, Эстер не представляла. Смены дня и ночи в этой комнате не существовало.

Монк мягко отстранился, и в умирающем свете фонаря медсестра смогла увидеть его энергичное лицо и большие серые глаза. В эту минуту между ними не существовало ни взаимных упреков, ни малейшего противостояния. Все это осталось в прошлом.

Медленно наклонившись, Уильям поцеловал ее в губы – ласково, почти благоговейно, словно совершая из последних сил некий акт поклонения и признавая падение последней своей твердыни.

Девушка, не колеблясь, с такой же душевной щедростью ответила на его поцелуй, вложив в объятие, которое давно грезилось ей в мечтах, всю накопившуюся в ней нежность.

Очень скоро фонарь, вспыхнув в последний раз, погас. Они лежали рядом, холодные, уже почти без сознания, задыхающиеся, когда послышался какой-то глухой стук, сопровождающийся поскребыванием. В комнату проник тусклый луч света. Одновременно пленники почувствовали животворящее дуновение свежего воздуха, принесшее запах бумаги.

– Вы здесь? Мистер Монк! – Голос был робкий, слегка дрожащий, с присущей северянам напевностью интонаций.

Детектив осторожно сел. Голова у него болела, перед глазами плыли круги. Эстер по-прежнему лежала рядом, и он едва мог уловить ее дыхание.

– Мистер Монк! – снова донесся до него испуганный голос.

– Гектор! – пересохшими губами произнес Уильям. – Гектор… Это… вы? – Он зашелся в приступе кашля.

Мисс Лэттерли с трудом приподнялась, ухватившись за него, и прошептала:

– Майор Фэррелайн?

Споткнувшись о попавшуюся по пути кипу бумаги и больно ударившись об угол печатного станка, Гектор добрался до них. В желтом свете фонаря, который он поставил на пол, вид у него был жуткий: поредевшие волосы всклокочены, вокруг покрасневших глаз – темные круги. Попытки твердо держаться на ногах, без сомнения, стоили этому человеку больших усилий. Но все это искупалось выражением явного облегчения, написанном у него на лице.

– Мистер Монк! Вы живы? – Тут он увидел Эстер и перепугался еще сильнее. – Боже правый! Мисс Лэттерли!.. Простите… Я… Мне и в голову не приходило, что вы тут, мэм! – Он протянул руку, чтобы помочь сиделке подняться, и тут с некоторым смущением заметил, в каком беспорядке ее одежда. – Вы в состоянии встать, мэм? Не лучше ли… Я хочу сказать… – Он запнулся, не уверенный, хватит ли у него сил поднять ее, и тем более сможет ли это в данный момент сделать сыщик.

– Все в порядке, спасибо. – Девушка попыталась улыбнуться. – Во всяком случае, будет в порядке, как только я окажусь на воздухе.

– Конечно, конечно! – Гектор выпрямился и только тут сообразил, что так ничем и не помог ей. Однако его опередил Монк, с трудом вставший на ноги и наклонившийся над Эстер, чтобы загородить ее от старого майора, давая ей возможность хоть немного привести в порядок одежду.

– Пожалуйста, поторопитесь, – настойчиво попросил Фэррелайн. – Не знаю, кто вас запер, но меня вполне могут хватиться и отправиться на поиски. Думаю, лучше, чтобы нас здесь не застали.

Уильям издал короткий смешок, больше похожий на лай, и все трое без дальнейших обсуждений выбрались из потайной комнаты, закрыв за собой вход, и осторожно проследовали за Гектором через типографию, теперь уже освещенную льющимся из окон дневным светом, проникавшим даже в дальние углы.

– Что вас заставило отправиться за нами? – спросила Лэттерли, когда они оказались на улице и слегка отдышались.

Пожилой джентльмен смутился:

– Кажется, вчера я немного выпил. Почти не помню, что произошло за столом. Нельзя было пить больше трех стаканов! Среди ночи я проснулся, не понимая, который час. Голова гудела, как котел, но я чувствовал, что что-то неладно. Что, не знаю, но совсем неладно. – Вид у него был пристыженный и извиняющийся. – Только, хоть убейте, я не мог бы объяснить, что именно.

– Ничего, – великодушно заметил Монк. – Важно, что вы пришли вовремя. Вам не в чем себя винить. – Он взял Гектора под руку, и все трое, тяжело дыша, двинулись по неровно вымощенной улице.

– Но вы так и не объяснили, почему пришли сюда! – напомнила старику Эстер.

– А!.. – Тот выглядел расстроенным. – Когда я проснулся утром, то вспомнил. Я сообразил, что что-то говорил о потайной комнате…

– Вы сказали, что знаете о ее существовании, – перебил его сыщик. – При типографии. Но звучало это не слишком уверенно. Пожалуй, это было скорее предположение, чем утверждение – во всяком случае, насчет того, существует ли она до сих пор.

– Предположение? – Вид у Гектора по-прежнему был смущенный. – Не знаю. А что там внутри?

– Так почему же вы пришли? – настаивал Уильям. – Почему вы решили, что мы должны быть там или что кто-то нас там запрет?

Лицо Фэррелайна прояснилось:

– Но это же очевидно! Вас заинтересовали мои слова – это было ясно по вашему лицу. Я понял, что вы пойдете ее искать. В конце концов, не могли же вы допустить, чтобы репутация мисс Лэттерли до конца ее дней оставалась запятнанной, правда? – Он покачал головой. – Но я и представить не мог, что и она тоже окажется там. – Нахмурившись, он взглянул на Эстер и при этом слегка качнулся вбок, так что сыщику пришлось подхватить его за руку. – Вы – весьма оригинальная молодая особа. – По его лицу вдруг пробежала грусть, и оно сразу стало другим. – Понятно, почему вы понравились Мэри. Ей всегда нравились смелые люди, способные жить в полную силу и не боящиеся испить свою чашу до дна. Так она сама говорила. – Он серьезно посмотрел в глаза девушки. И вновь Монк был вынужден поддержать его, чтобы он не упал в канаву, хотя шли они достаточно медленно.

– Когда я понял, что вы отправитесь на поиски, – продолжал майор, – то, конечно, сообразил, что, если комнатой до сих пор для чего-нибудь пользуются, кто-то будет за вами следить и, скорее всего, захлопнет вас там. – Он подмигнул детективу. – Честно говоря, я очень боялся, что вас уже убили. Очень рад, что это не так.

– Мы вам так благодарны, – искренне проговорил Уильям.

– Очень, – добавила Лэттерли, чуть крепче сжав руку Гектора.

– Не за что, милая, – отозвался тот. А потом на лице его опять отразилось смущение. – Ну, а что же все-таки там, внутри?

– Вы не знаете? – небрежно спросил Монк, и все же в его голосе прозвучало едва заметное сомнение.

– Нет. Что-нибудь, принадлежавшее Хэмишу?

– Наверное. Раньше Хэмишу, а теперь Квинлену.

– Странно. Хэмиш вообще не был знаком с Квинленом. Когда Айлиш встретила его, брат был уже очень болен. Он почти ослеп, по временам бывал не в себе и к тому же парализован. С чего ему было оставлять что-то Квинлену, а не Элестеру или хотя бы Кеннету?

– Потому что Квинлен – художник, – ответил сыщик, помогая девушке перейти немощеный участок улицы.

– Разве? – удивился старик. – Я и не знал! Никогда не видел никаких его работ. Про Хэмиша знал, конечно. Мне его рисунки никогда не нравились. Слишком все тщательно, никакой свободы или фантазии. Впрочем, дело вкуса.

– Для рисования банкнот фантазия не требуется, – сухо заметил Монк.

– Банкнот? – Гектор застыл посреди улицы.

– Фальшивых, – объяснил Уильям. – Вот что там внутри. Пластины и станки для печатания денег.

Майор издал долгий тяжкий вздох, словно наружу вырвались долгие годы копившиеся в нем сомнения и опасения.

– Вот как? – только и сказал он.

– Мэри знала? – спросила Эстер, заглядывая ему в лицо.

Фэррелайн, нахмурившись, медленно поднял на нее глаза. В лучах утреннего солнца веснушки на его щеках стали заметнее.

– Мэри? Разумеется, нет. Это не для нее. Мэри была замечательной женщиной. При всем… – Он мучительно покраснел. – При всех ее слабостях. Ей приходилось лгать… – На мгновение лицо его стало злым, но гнев угас так же быстро, как и вспыхнул. – Но бесчестной она не была. Никогда. Она бы этого ни за что не допустила! Это… Это не то что украсть у одного человека, это значит обокрасть всех! Это… скверна.

– Я так и думала, что она не знала, – удовлетворенно отозвалась медсестра, хотя кое-что в словах старого джентльмена вызвало у нее полное недоумение. Она обернулась к детективу. – Куда мы идем? Если вы рассчитываете найти какой-нибудь экипаж, то мы только что миновали большую улицу.

– Вы собираетесь пойти в контору? – скорее констатировал, чем спросил Гектор. – Хотите посмотреть им в глаза. Вы уверены, что… – Он опять нахмурился, переводя взгляд с Эстер на Уильяма. – Мы трое – не лучшие бойцы. Вы оба всю ночь провели взаперти без воздуха, я – старик, слишком измученный пьянством и несчастьями, чтобы крепко стоять на ногах, а мисс Лэттерли, прошу прощения – еще и всего лишь женщина.

– Я уже вполне оправился, – жестко возразил Монк. – Вы – воин, сэр, и не подведете в нужную минуту, а мисс Лэттерли – не обыкновенная женщина. Справимся.

Они молча пошли дальше, каждый погрузившись в свои мысли. Оставалось преодолеть ярдов двести или триста – контора фирмы, как и следовало, находилась недалеко от типографии. У Эстер на языке по-прежнему вертелся вопрос, откуда Гектор вообще знает о потайной комнате и почему он прежде ни разу не собрался в нее заглянуть. Не исключено, что в его затуманенном сознании она превратилась в смутное воспоминание, смешавшись с детскими впечатлениями о всяких ссорах и секретах. Наверное, после смерти Хэмиша тайник вообще не интересовал его брата, пока сквозь алкогольный туман не пробилась неясная мысль, что с тем помещением и в самом деле не все ладно.

Они добрались до конторы и книжного склада, так больше ничего и не сказав друг другу. Тут все трое остановились, и Монк, секунду поколебавшись, резко стукнул в дверь. Едва клерк отворил ее, сыщик решительно шагнул внутрь, неотступно сопровождаемый обоими своими спутниками.

Служащий отступил в сторону, что-то возмущенно бормоча, но никто не обратил на него внимания. Уильям прошел на середину помещения, к железной лестнице, ведущей в кабинет Байярда, и к другой такой же, которой во время редких посещений конторы пользовался Элестер. Как всегда, пространство под лестницами было заполнено тюками бумаги, рулонами холста, мотками бечевки и длинными, один за другим, рядами готовых к отправке книг. Здесь, похоже, никого не было. Даже клерк куда-то исчез. Если в помещении и находились люди, они были заняты где-то в дальней части помещения упаковкой и погрузкой книг.

Гектор выглядел растерянным: на лице его попеременно отражались разочарование и облегчение. Он приготовился к решающему сражению, но был чересчур измучен, чтобы стремиться к нему, и слишком мало полагался на свои силы.

Зато Уильяма подобные сомнения не терзали. С лицом, похожим на железную маску, сквозь прорези которой сверкали горящие решимостью глаза, он шагнул к лестнице.

– Пошли, – не оглянувшись на своих спутников, скомандовал сыщик. Поднявшись наверх, он огляделся по сторонам и толкнул дверь кабинета Байярда.

Там сидели трое – Элестер, Уна и Квинлен Файф. Главу семьи неожиданное вторжение удивило и рассердило, Квинлен спокойно взглянул на вошедших, а Уна, всегда державшаяся достаточно холодно, теперь, казалось, и вовсе превратилась в ледяное изваяние. Не обращая внимания на замешкавшихся в дверях Эстер и Гектора, она не отрывала взгляда от Монка.

– Господи, что вам теперь нужно?! – воскликнул Элестер. Он выглядел утомленным и обеспокоенным, но страха не проявлял и, казалось, ничуть не удивился, увидев детектива все еще живым.

Уильям посмотрел на Файфа, ответившего ему насмешливым взглядом. Уна, как обычно, была непроницаема.

– Я пришел, чтобы дать заключительный отчет, – ответил сыщик тоном, в котором звучало что-то похожее на иронию.

– Но вы уже отчитались, мистер Монк, – холодно отозвалась миссис Макайвор. – А мы поблагодарили вас за ваши усилия. Мы сообщим полиции то, что сочтем нужным, о маминой ферме. Теперь это не ваша забота. Если вас что-то беспокоит, можете поступать по собственному усмотрению. Тут мы ничего не можем поделать.

– А, к примеру, запереть меня в потайной комнате в здании вашей типографии и оставить там умирать от удушья? – поинтересовался Уильям и, бросив взгляд на Квинлена, заметил, что тот вспыхнул и посмотрел на свояченицу.

Итак, она, во всяком случае, обо всем знала!

– Не понимаю, о чем вы, – спокойно проговорила Уна, которая по-прежнему не смотрела на мисс Лэттерли и своего дядю. – Но если вы оказались заперты в типографии, вам следует винить только себя самого. Вы проникли в нее незаконно, и я не могу представить, какие честные намерения могли привести вас туда поздним вечером в воскресенье. Впрочем, похоже, вам удалось выбраться, и к тому же без особого ущерба.

– Мне не удалось выбраться. Меня выпустил майор Фэррелайн.

– Проклятый Гектор! – сквозь зубы процедил Квинлен. – Этот старый пьяница всегда лезет не в свое дело!

– Придержи язык! – не глядя на него, огрызнулась миссис Макайвор, а затем опять обратилась к сыщику: – Так что вы делали в нашей типографии, мистер Монк? Как вы это объясните?

– Я пошел искать потайную комнату, о которой майор Феррелайн упомянул за обедом, – ответил тот, глядя на женщину столь же пристально, как и она на него. Оба не отвели глаз. – И я ее нашел.

Уна вскинула свои изумительные брови:

– В самом деле? Я и не подозревала, что она существует!

Детектив знал, что она лжет, – достаточно было взглянуть на Файфа.

– Она полна приспособлений для подделки банкнот, – продолжал он. – Любого достоинства и разных банков.

Лицо его собеседницы по-прежнему ничем не выдавало ее тревоги.

– Боже правый! – воскликнула она. – Вы уверены?

– Абсолютно.

– Интересно, давно ли они там? Наверное, со времен моего отца, раз дядя Гектор утверждает, что это его тайник, – заявила дама.

Элестер дернулся и издал едва уловимый звук. Бросив на него быстрый взгляд, Монк снова обернулся к Уне.

– Почти наверняка, – подтвердил он. – Но ими пользуются и сейчас. Некоторые пластины не старше прошлого года.

– Откуда вы знаете? – В глазах женщины мелькнула насмешка. – На них еще не высохла краска?

– Банкноты меняются, миссис Макайвор. Там есть экземпляры нового образца.

– Понимаю. Вы говорите, кто-то до сих пор использует комнату для подделки денег?

– С вашего позволения – да. – Теперь уже в тоне Уильяма звучала откровенная ирония. – Это снимает с вашего отца часть вины. Но зато представляет прекрасный мотив для убийства.

– В самом деле, мистер Монк? Не вижу, каким об-разом.

– Если ваша мать обнаружила это…

На этот раз рассмеялась Уна:

– Не будьте глупцом, мистер Монк! Неужели вы воображаете, что она ничего не знала?

У Гектора вырвался сдавленный стон, но он не пошевелился.

– Вы притворялись, что сами ничего не знали, – заметил сыщик.

– Верно, но лишь пока не поняла, что вы знаете об использовании комнаты до сих пор. – Теперь лицо миссис Макайвор стало холодным и непреклонным. Она больше не скрывала враждебности.

Элестер словно прирос к полу. Квинлен, стиснув в руке блестящий нож для бумаги, покачивался на месте, готовый в ярости броситься вперед.

– Конечно, это не единственная причина убийства, – продолжал детектив тоном, исполненным гнева, боли и бесконечного презрения. – Есть еще дело Гэлбрейта и еще бог знает сколько других.

– Дело Гэлбрейта? О чем вы, черт возьми? – вмешался Файф.

Но Монк смотрел не на него, а на Элестера, и, будь у него еще хоть какие-то сомнения в его виновности, они исчезли бы в эту минуту. Кровь отхлынула от лица казначей-прокуратора, и оно стало пепельно-серым, в глазах его застыл ужас, челюсть отвисла… Инстинктивно он обратил к сестре невидящий взгляд.

– Она знала! – отчеканил Уильям с удивившей его самого силой. – Ваша мать знала об этом, и вы убили ее, чтобы заставить молчать! Сограждане доверились вам, оказали честь, вознесли выше других, а вы продали справедливость! Ваша мать не могла простить этого, и поэтому вы ее убили, а на виселицу вместо себя попытались отправить сиделку!

– Нет!

Это сказал не Элестер, не имевший сил произнести ни слова. Голос прозвучал у Монка за спиной. Тот обернулся и увидел Гектора, шагнувшего вперед и не сводившего с племянника глаз.

– Нет, – повторил старый майор. – Не Элестер составлял список вещей Мэри для Гризельды! Это делала ты! – с этими словами он повернулся к Уне. – Ты положила брошь в сумку Эстер. Элестер и понятия не имел, где ее искать. Он, бог ему судья, убил Мэри, но именно ты сделала все, чтобы Эстер повесили вместо него!

– Вздор! – бросила женщина. – Заткнись, старый дурень!

Лицо старшего Фэррелайна исказила судорога боли, слишком сильной, по сравнению с тяжестью этого оскорбления, без сомнения, сотни раз слышанного им и прежде – или даже не слышанного, а только угадывавшегося в интонации говоривших с ним родственников.

Неожиданно заговорила стоявшая за плечом Монка Лэттерли.

– Положить брошь в мой чемодан Элестер не мог, – медленно произнесла она. – Потому что Мэри надевала ее только с одним платьем, а Элестер знал, что его она с собой не взяла. Он сам его запачкал, так что пришлось отдавать его в чистку!

– А не могли слуги успеть привести его в порядок? – спросил Уильям.

– Не говорите ерунды! Чтобы распороть и вычистить шелковое платье, а потом опять сшить его, нужно несколько дней! – усмехнулась девушка.

Все как один обернулись к Уне. Она опустила глаза.

– Я не знала, что платье запачкано. Мне хотелось защитить Элестера, – очень тихо сказала она.

Брат взглянул на нее со слабой улыбкой, полной отчаяния.

– И все же Мэри ничего не знала, – негромко сказал детектив. Его слова отдавались в тишине комнаты, как стук падающих камней. – Ее встревожило появление в доме Арчибальда Фрэзера. Вы могли как-то объяснить ей его приход. А вместо этого убили ее – без всякой причины!

Медленно, как в страшном сне, Элестер повернулся к сестре. Его мертвенно-бледное лицо, лицо не молодого уже человека, было по-детски беспомощным.

– Ты сказала, что она знает! – закричал он. – Ты же говорила мне, что она знает! Мне не нужно было убивать ее! Уна, что ты со мной сделала?!

– Нет, Элестер, нет! – воскликнула миссис Макайвор, в отчаянии протянув к нему стиснутые руки. – Верь мне, она бы нас погубила!

– Но она же ничего не знала!

– Ладно! Пускай она не знала ни об этом, ни о фальшивых деньгах! – Лицо Уны исказилось и стало вдруг откровенно-безобразным. – Зато она знала о дяде Гекторе и об отце и собиралась все рассказать Гризельде! Для этого она и отправилась в Лондон! Гризельда – с ее-то идиотской озабоченностью собственным здоровьем и своим ребенком – непременно все рассказала бы Коннелу! Да это разнесли бы по всему свету!

– Что рассказала бы? О чем ты говоришь? – Элестер был в полной растерянности. Казалось, он забыл обо всех присутствующих и видел одну только сестру. – Оте-ц давно умер! При чем здесь ее ребенок? Ничего не понимаю…

Лицо Уны, столь же бледное, как и у брата, исказила гримаса ярости и презрения:

– Отец умер от сифилиса, дурень! Откуда, ты думаешь, его слепота и паралич? Мы держали его взаперти и говорили всем, что это удар. Что нам оставалось делать?

– Н-но… но сифилис развивается годами… – забормотал Элестер и тут же умолк. Потом из горла у него вырвался хрип, словно ему не хватало воздуха. Он оцепенел, и только его пересохшие губы слегка шевелились. Слова сестры ошеломили его. – Значит… значит, мы все… Гризельда… ее ребенок и все наши дети… О, господи!

– Нет, не значит! – сквозь стиснутые зубы процедила миссис Макайвор. – Мама все знала с самого начала. Вот что она хотела объяснить Гризельде. А до того рассказала мне… Хэмиш не был нашим отцом – ни одного из нас!

Брат смотрел на нее так, словно она говорила на каком-то неизвестном языке. Уна судорожно вздохнула. Собственные слова доставляли ей не меньшее страдание, чем ему. Лицо ее исказила болезненная гримаса.

– Наш отец – Гектор. Всех нас – начиная с тебя и кончая Гризельдой… Ты ублюдок, Элестер. Мы все – ублюдки. Наша мать была прелюбодейкой, а этот пьяница – наш отец. Ты хочешь, чтобы весь свет узнал об этом? Сможешь ты жить после этого, казначей-прокуратор?

Но ее брат был не в силах отвечать – он был сражен наповал. Вместо его голоса в тишине комнаты раздался другой звук – дикий, истерический хохот Квинлена.

– Я любил ее, – проговорил Гектор, глядя в глаза миссис Макайвор. – Любил всю свою жизнь. Поначалу она любила Хэмиша, но после нашей встречи – меня, и только меня. Она знала, что случилось с Хэмишем… И ни разу не позволила ему притронуться к себе.

Уна бросила на него взгляд, полный ненависти. По лицу старого майора текли слезы.

– Я всегда любил ее, – повторил он. – А ты убила ее – даже если не сама подсунула ей яд. – Голос его звучал все тверже. – Ты продала мою красавицу Айлиш этому типу… за его услуги в подделке денег. – Он даже не обернулся в сторону Файфа. – Продала, как продают лошадь или собаку! Действуя лестью и обманом, ты использовала против нас все наши слабости… даже мои. Я хотел остаться здесь, чтобы не расставаться с вами, ведь вы – моя единственная семья. Ты знала это, и я допустил, чтобы ты на этом играла! – Он проглотил подступивший к горлу комок. – Но, боже мой, что ты сделала с Элестером!..

Первым наконец не выдержал Квинлен. Схватив тяжелый нож для бумаги, он бросился – но не на Гектора. А на Монка.

Детектив успел отреагировать вовремя – и лезвие лишь скользнуло ему по руке. Он отпрянул назад, толкнув Эстер, и уцепился за железные перила винтовой лестницы. При этом он едва не свалился вниз, поскользнувшись на ступеньках, и растянулся у ног Лэттерли.

Элестер продолжал стоять, как загипнотизированный. Уна чуть помедлила, но увидела, что от него ждать помощи нечего. Она рванулась к Гектору и замахнулась на него, явно собираясь ударить его в солнечное сплетение и столкнуть через перила вниз, с высоты в двадцать футов.

Старик все понял по ее глазам, но движения его были слишком медлительными. Женщина ударила его в грудь, чуть пониже сердца, и он упал боком на ступеньки, спиной задев Эстер. Та, покачнувшись, толкнула Квинлена как раз в тот момент, когда он, догнав Монка, снова занес нож. В глазах Файфа мелькнул ужас. Вскрикнув, он замахал руками, пытаясь удержать равновесие. А потом снизу донесся наводящий ужас удар об пол.

Наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь всхлипываниями Элестера.

Эстер наклонилась над краем лестницы.

Квинлен лежал на полу. Его светлые волосы разметались вокруг головы наподобие нимба. Крови видно не было, но правая рука, в которой он сжимал нож, оказалась как раз под грудью, и было ясно без слов, что ему уже не помочь.

Элестер, похоже, наконец немного пришел в себя и теперь озирался в поисках какого-нибудь оружия. В глазах его светилась почти маниакальная ненависть.

Уна поняла, что время разговоров и оправданий кончилось. Она метнулась мимо оглушенного Гектора и все еще барахтавшегося на ступеньках Уильяма и, не обращая внимания на мисс Лэттерли, бросилась вниз по лестнице. Через секунду она исчезла в глубине обширного помещения, среди тюков бумаги.

Ее брат окинул всех диким взглядом и после мгновенного колебания кинулся следом.

Сыщик наконец вскочил и склонился над майором:

– Вы целы? Она вас не ранила?

– Нет… – Гектор кашлял и хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться. – Нет… – Он поднял на Монка безум-ный взгляд. – Не в этом дело. И это чудовище – моя дочь? Ведь Мэри… Мэри была…

Но детективу было не до рассуждений. Убедившись, что Эстер невредима и отделалась несколькими синяками и, возможно, царапинами, он метнулся по лестнице вслед за братом и сестрой. Медсестра последовала за ним, подхватив подол не слишком величественным, но зато практичным жестом, а позади с неожиданной для него быстротой загрохотал по ступенькам старый Фэррелайн.

Выскочив наружу, все трое убедились, что Уна и гнавшийся за ней глава семейства уже успели убежать ярдов на пятьдесят и расстояние до них продолжает увеличиваться. Монк рванулся вперед с невероятной скоростью.

Выбежав на мостовую, Элестер, размахивая руками и крича, бросился наперерез проезжающему мимо экипажу. Лошадь шарахнулась, и возница вскочил на ноги, сдуру решив, что на него напали. При этом он потерял равновесие и грохнулся на мостовую, так и не выпустив вожжи. Брат Уны прыгнул в карету, в одну секунду втащил за собой сестру и, дико вскрикнув, пустил лошадь в галоп.

Уильям, задыхаясь, добежал до перекрестка и оглянулся по сторонам в надежде найти какой-то экипаж. Эстер старалась не отставать от него, Гектор следовал за ней.

– Будь они прокляты!!! – в бешенстве выдавил сыщик. – Чтоб она провалилась!

– Никуда они не денутся! – прохрипел сквозь кашель майор. – Полиция схватит их…

– До полиции еще надо добраться! – Голос Монка звенел от ярости. – Пока мы будем там объясняться насчет смерти Квинлена и убеждать, что мы его не убивали, а потом показывать им тайник и все приспособления, эти двое успеют добраться до доков, а то и отплыть в Голландию!

– А мы не сумеем их вернуть? – спросила Эстер, прекрасно понимая, насколько это затруднит дело: имея, без сомнения, друзей по всей Европе, брат и сестра вполне могут исчезнуть в ней бесследно.

– Пивоварня! – воскликнул вдруг Гектор, указывая пальцем на другую сторону улицы.

Уильям бросил на него уничтожающий взгляд.

– Лошади! – крикнул старик вместо объяснений и поспешно затопал через дорогу.

– В телеге нам их не догнать! – крикнул Монк, тем не менее направляясь следом за ним.

Всего через несколько секунд Гектор появился опять, но не с тяжелой телегой, а в изящной одноконной коляске. Вылетев на дорогу, он придержал лошадь ровно на столько времени, чтобы Уильям успел подсадить Эстер и вспрыгнуть следом за ней. Сделал это сыщик так неуклюже, что едва не свалился прямо на девушку.

– Чью это коляску вы украли? – воскликнул он, нимало этим, впрочем, не обеспокоенный.

– Пивовара, наверное! – прокричал в ответ пожилой джентльмен, после чего направил все свое внимание на то, чтобы успокоить испуганную лошадь, одновременно погоняя ее вслед за уже скрывшейся из вида каретой.

Монк пригнулся, вцепившись в край кузова. Он был бледен. Эстер откинулась назад, стараясь поглубже вжаться в сиденье, поскольку коляска, грохоча и подпрыгивая на булыжниках мостовой, мчалась все быстрее и быстрее. Гектор позабыл обо всем, кроме своих сына и дочери, которых преследовал.

Мисс Лэттерли понимала, чем вызвана бледность детектива. Ей было нетрудно представить, какой шквал воспоминаний обрушился на него в эту минуту. Даже если он сам и не вполне осознает это, его тело и кожа не могут не чувствовать сходства с теми ощущениями, которые он пережил в ту ночь, когда другой экипаж несся сквозь тьму, чтобы в конце пути превратиться в груду обломков. Возница тогда погиб, а сам Уильям лежал израненный и бесчувственный на земле, на волосок от смерти.

Однако ни помочь ему, ни показать, что все понимает, медсестра не могла.

Впереди показался еще один перекресток, но кареты видно не было. По какой же из четырех дорог поехали беглецы? Скорее всего, прямо!

Коляска летела теперь в бешеном галопе, и когда Гектор дернул за повод и едва не перевернул ее, круто свернув вправо, встала на два колеса. Монка швырнуло на Эстер, так что оба они едва не вылетели из кузова: их спасла только тяжесть тела детектива, придавившая девушку к полу.

Сыщик яростно выругался, когда коляска, едва выровнявшись и пролетев несколько ярдов, вновь свернула в сторону моря, на сей раз швырнув седоков в противоположную сторону.

– Что вы, черт возьми, делаете, маньяк проклятый?! – рявкнул Уильям и попытался схватить старика за плечо, но промахнулся.

Тот не обращал на него внимания: впереди них снова неслась карета. Можно было разглядеть развевающиеся волосы Элестера и Уну, прижавшуюся к брату: казалось, они сжали друг друга в объятиях.

Улица опять сделала поворот, и теперь обе повозки мчались вдоль узкой глубокой реки. К ее берегам были причалены баржи и рыбачьи суда. Какой-то мужчина отпрянул с дороги, неистово ругаясь. С ревом пустился наутек ребенок.

Торговка рыбой, взвизгнув от страха, швырнула в пронесшуюся мимо нее карету пустой корзиной. Одна из лошадей взметнулась на дыбы, опрокинув другую. Медленно, как во сне, их поволокло на причальную стенку и вниз, к воде. Карета опрокинулась, и послышался пронзительный хруст оглоблей. На какое-то мгновение кузов повис в воздухе, а затем рухнул в реку, увлекая с собой ехавших в ней людей. Лошади, зацепившиеся упряжью за сваи, удержались у кромки воды и теперь в ужасе ржали, дрожа всем телом.

Гектор, откинувшись назад, что было сил натянул поводья, удерживая свою лошадь. Монк выскочил из коляски и бросился к берегу. Эстер ковыляла за ним по камням, цепляясь за них подолом и спотыкаясь.

Карета уже почти скрылась под водой, погружаясь в многовековой слой ила. Брату и сестре удалось выпутаться из обрывков сбруи, и теперь они оба старались удержаться на поверхности.

Следующие мгновения навсегда запечатлелись в памяти мисс Лэттерли. Элестер глубоко вдохнул и в два-три взмаха подплыл к Уне. На секунду они оказались лицом к лицу. Потом он медленно вытянул руку и, схватив тяжелые, намокшие волосы миссис Макайвор, погрузил ее голову в зловонную мутную воду. Она забилась, но Фэррелайн не выпускал свой жуткий груз, не обращая внимания на хлеставшие его по лицу волны.

Сыщик глядел на них, застыв от ужаса. Эстер пронзительно закричала – кажется, в первый раз за всю свою жизнь.

– Да простит тебя Господь! – хрипло проговорил Гектор.

Все закончилось очень быстро. Волосы Уны бледным пятном заколыхались на поверхности воды, а вокруг ярким ковром распластался подол ее платья. Она не шевелилась.

– Дева Мария, Матерь Божья! – прошептала за спиной Уильяма торговка, вновь и вновь осеняя себя крестом.

Элестер наконец поднял голову. Лицо у него было облеплено тиной и собственными волосами. Его силы иссякли: справиться с течением он был уже не в состоянии и сам понимал это.

Словно очнувшись от кошмара, детектив обернулся к торговке.

– Есть у вас веревка? – требовательно бросил он.

– Пресвятая Дева! – в ужасе отшатнулась та. – Неужто вы хотите его повесить?!

– Да нет же, дура! – огрызнулся Монк. – Я хочу вытащить его!

С этими словами он схватил канат и, зацепив петлю за столб, обмотал другой конец вокруг пояса и бросился в воду. Его немедленно отнесло от причальной стенки и того места, где еще торчал из воды верх кареты.

На берегу уже собрался народ. Мужчина в грубом вязаном свитере и матросских сапогах ухватился за канат. Другой бросился к воде с веревочной лестницей.

Минут через десять Уильям вернулся. Рыбак, приняв у него оба тела, помог ему выбраться на причал. Сыщика трясло, с него ручьями стекала вода. Он с трудом поднялся на ноги под тяжестью мокрой одежды.

Небольшая толпа бледных от возбуждения людей, окружив их, зачарованно следила за тем, как они укладывают на прибрежные камни Уну. Кожа у нее была цвета серого мрамора, а глаза широко открыты. Рядом положили Элестера – холодного как лед, спокойного и теперь для нее недосягаемого.

Монк посмотрел на мертвую женщину, а потом инстинктивно, как всегда, поднял глаза на Эстер. Внезапно он осознал, насколько чудовищным было то, что теперь легло между ними. Он не мог забыть, даже если бы захотел, ночь в потайной комнате, так же, как не в его власти было задним числом изменить ее. И все же эта ночь пробудила в нем крайне неприятные ему чувства. Она сделала его уязвимым, беззащитным перед страданиями, к которым он не был готов.

Уильям видел по лицу Эстер, что она понимает это и тоже испытывает сомнения и страх, причем, будучи женщиной, – куда более глубокий страх. Но вместе с тем в ней жило твердое убеждение, что, несмотря ни на что, они вполне доверяют друг другу, и доверие это – слишком давнее и прочное, чтобы что-то могло его нарушить. Связывающее их чувство нельзя было назвать любовью, хотя оно допускало и любовь, и ссоры, и взаимный гнев. Имя этому чувству – истинная дружба.

Монка испугало, что она уже поняла: эта дружба для него дороже всего на свете. Он поспешно отвернулся и опять взглянул в мертвое лицо Уны. Протянув руку, детектив закрыл ей глаза – не из сострадания, а чтобы соблюсти приличия.

– Грехи волка возвратились в свое обиталище, – проговорил он негромко. – Продажность, подлог и страшнейший из всех – предательство.